Сестры Александра и Елизавета всегда были дружны. Помимо их духовной близости тому было много причин. Были они почти одного возраста: Саша всего на два года старше Лизы. В молодости они сами пробивали себе дорогу, помогая друг другу чем могли. Характеры у них, правда, были разные. Александра была человеком практичным и волевым. Она была целеустремленной натурой, и ей были чужды самокопания. Елизавета, напротив, всегда отличалась склонностью к рефлексиям, была задумчива и нерешительна. Обе они выучились на учителей. Почти одновременно вышли замуж. Обе были счастливы в браке и почти в одно и то же время родили по девочке. Саша назвала свою дочь Аней, а Лиза – Леной. С возрастом девочки тоже подружились. К несчастью, муж Лизы погиб в первые годы войны. С тех пор Александра всегда оказывала сестре посильную помощь.

В те далекие послевоенные годы жизнь отнюдь не была легкой, и многие не ели досыта. Так было и в небольшой семье Елизаветы, так и не вышедшей больше замуж.

Муж Саши, Аполлон Иванович, к тому времени стал большим научным работником. Ему, в числе прочих привилегий, полагались продовольственное спецобеспечение и государственная дача в Подмосковье. Каждое лето, желая помочь сестре, Александра приглашала маленькую Лену пожить у них на даче. А в конце недели к ним часто приезжала и Елизавета. Так случилось и в один из светлых июньских вечеров.

Сестры уже несколько часов кряду о чем-то беседовали на веранде. Они обсудили уже многие темы, но никак не могли наговориться.

– Вот ты говоришь, ты учительница, Шура, – говорила Елизавета. – А можешь ли ты сказать, что понимаешь детей?

– В каком это смысле? – удивленно воззрилась на сестру Александра.

– Ну, видишь ли, я хочу спросить, понимаешь ли ты, что творится в душе у каждого ребенка? Вопрос мой не совсем праздный. Я скажу сначала о себе. Я вот, например, недавно пришла к выводу, что довольно мало понимаю из того, что творится в детских душах. А раз так, могу ли я преподавать? Нет, преподавать-то я, конечно, могу. Но будет ли из этого толк? Ведь преподавание происходит через воздействие на душу ребенка. Именно тогда оно достигает своей цели. Если же не понимать эту душу, то зачастую можно добиться прямо противоположного результата.

– По-моему, ты все усложняешь, как обычно. Ну конечно, я понимаю детские души. Как, впрочем, и ты. Ведь мы же учительницы. И почему тебе пришла такая мысль в голову?

– Не знаю, я смотрю на свою Ленку. Она совсем еще ребенок. А мне кажется, я совсем не знаю, что творится в ее душе! – задумчиво говорила Лиза.

– Ну-ну. Все ты знаешь. И я знаю. И про мою Аню, и про твою Лену. Знаю, что они любят, что не любят, чего хотят, чего не хотят. Знаю, когда они лукавят. Знаю, например, что моя Аня влюблена в соседского Петьку, – без тени сомнения пояснила Александра.

– Аня тебе сама об этом сказала? – с удивлением осведомилась Елизавета.

– Ну что ты? Скажет она сама об этом! Но я-то вижу! Это только им кажется, что мы про них ничего не знаем.

Тут Александра чуть подмигнула сестре:

– Но мы-то с нашим житейским опытом видим их насквозь! Вот так.

– А! Вот кто у нас в гостях! – на веранду взошел розовощекий Аполлон Иванович. – Давненько мы Вас, Елизавета, не видели. Ну вот и славно. Сейчас быстро на речку. И ужинать.

– Папа, папа! – десятилетняя Аня с разбегу бросилась в объятия к отцу. – Идем? – и она заглянула ему в глаза.

– Конечно! Зови Ленку.

– Пойдем купаться! – прокричала в радостном возбуждении Аня, вбежав в дальнюю комнату Лены.

Лена в этот момент спокойно читала книгу, и ей совсем не хотелось купаться. Купание в прохладной воде Москвы-реки всегда было для нее испытанием. Но ей трудно было отклонить предложение двоюродной сестры. На то было множество причин.

Лена была в гостях у своей сестры на даче, и ей почему-то представлялось неудобным отказывать предложениям хозяев. К тому же приглашение исходило не только от Ани, но и от ее отца, почтенного Аполлона Ивановича, к которому маленькая Лена испытывала чувство легкого благоговения. И было отчего.

Аполлон Иванович был человеком значительным и тучным. Справедливости ради следует отметить, что он большую часть времени проводил на работе, важность которой всем была очевидна. Но и в его отсутствие сильный дух Аполлона Ивановича продолжал витать по комнатам благородного семейства. Когда же он появлялся дома, все его указания, которые, впрочем, по форме всегда являлись просьбами, молниеносно исполнялись многочисленными домочадцами. Стоило ему, сидя за обеденным столом, немного приподнять руку, как тут же воцарялась тишина. Как будто все только и жаждали узнать, что же захочет сообщить Аполлон Иванович на этот раз. Произнести ли тост, спросить ли добавочную порцию крепкого бульона или сообщить, как обстояли сегодня дела в институте исследований деятельности головного мозга. Правота точки зрения Аполлона Ивановича, конечно же, никогда не подвергалась ни малейшему сомнению. То, что он говорил, было истиной. То, что он любил, было хорошо. А что не любил, было плохо.

К несчастию Лены, Аполлон Иванович любил купаться в прохладных водах Москвы-реки. И не любил, когда ему перечили. Во время купания он издавал фыркающие звуки, прислушавшись к которым можно было разобрать нечто близкое к «Ах, хорошо! Ух, бодрит!» и прочее. По всей видимости, его дочь Аня испытывала схожее с ним чувство непреходящей радости от погружения в прохладную воду.

Лена ненавидела купание, особенно в вечернее время. Радость от погружения в воду она могла испытать лишь в очень жаркий летний день, когда изможденное полуденным зноем тело просит прохлады, когда вода, отражаясь от безоблачного неба, становится приветливого ярко-голубого цвета, когда она столь прозрачна, что можно увидеть дно и различить маленьких рыбок, разбегающихся в разные стороны, стоит лишь ступить в воду.

Вечером же, когда Аполлон Иванович приезжал после работы, чтобы смыть с себя московскую летнюю пыль, заходящее солнце уже не могло придать воде легкую голубизну полуденного неба. Напротив, вода была темной. И темнота эта пугала маленькую Лену. Ей всегда было тревожно входить в такую воду. Вода становилась неприятно вязкой. Что-то угрожающее таилось там внутри.

«А вдруг там, в глубине, кто-нибудь есть! Вдруг этот кто-то или что-то схватит меня за ногу и утянет в эту вязкую глубину?» – каждый раз долго думала Лена перед тем, как погрузиться в холодную воду.

Кроме того, вечером Лене уже не было жарко, но зачастую даже прохладно. Оттого купание было сродни мученью. Однако по описанным выше причинам открыто признаться в этом она не могла. И ей оставалось под разными надуманными предлогами лишь трусливо увиливать от вечернего купания. Получалось это у нее плохо. Вот и сейчас она сделала робкую попытку увильнуть и сказала:

– У меня, кажется, простуда, – и для пущей убедительности добавила:

– Голова болит.

Реакция Аполлона Ивановича была незамедлительной, и не оставляла никаких надежд.

– Покажи-ка, детка, горло. Скажи: «Аааааа…» Так, все в полном порядке! – быстро резюмировал Аполлон Иванович. – Никакой простуды. А голова болит оттого, что много в помещении сидите. А надо на улице побольше находиться. Идем, идем.

С этими словами он, более не медля, решительно ступил с крыльца.

Вопрос был решен. Лена, обуреваемая неприятными мыслями о предстоящем купании, сбросила домашний халатик и на всякий случай надела кофту потеплее.

Аполлон Иванович шел уверенной походкой человека, любящего жизнь. Девочки еле успевали за ним. До реки было минут двадцать ходу.

Вдруг Лена отчетливо вспомнила, что она второпях не повесила халатик на вешалку, а просто бросила его на пол. И теперь тетя Шура, которая отличалась страстью к чистоте и порядку, уже наверняка обнаружила сей прискорбный проступок! Но не это было самым страшным. Весь ужас заключался в том, что Лена, сидя за столом, любила набивать карманы шоколадными конфетами, а потом прятать их в потаенном месте как свое сокровище. Отчего это происходило, сказать было трудно. То ли военные годы давали о себе знать, то ли ей просто нравились яркие этикетки. Так или иначе, несмотря на строжайшие запреты матери, Лена это делала с завидным постоянством. В особенности она этим увлекалась в гостях у тети Шуры на даче, где матери обычно не было рядом. Тетя Шура ее особенно не ругала, смотря на это как на детскую забаву. Но сегодня мама тоже была на даче. А тетя Шура в своей страсти к порядку может в этот момент уже поднимать оброненный на пол халатик, из карманов которого предательски высыпаются на пол конфеты.

Лена заметно покраснела, хотя на улице было отнюдь не жарко.

– Я сейчас, – она уже бежала назад к даче.

– Куда ты? – спросила удивленная Аня.

– Идите, я вас догоню, – крикнула Лена.

Она была молодец. Со словами: «Ну что Вы, тетя Шура, я сама», – она вбежала в комнату в тот самый момент, когда тетя Шура уже склонилась над ее несчастным халатиком.

Она успела поднять его с полу первой. Потом выбежала во двор и в два счета догнала Аполлона Ивановича и Аню у самой реки. Разгоряченная, она без промедления бросилась в воду первой.

Лена запомнила этот случай на всю жизнь. Ведь это был единственный раз, когда вечернее купанье далось ей без всяких мучений.

В то самое время, когда Лена совершала свой памятный заплыв, ее тетя Александра, сидя на веранде, говорила своей сестре:

– Смотри, какая твоя Ленка аккуратная стала. Еще месяц назад такая неряха была! А сейчас с полдороги на речку вернулась назад! Только для того, чтобы халатик прибрать на место. А ты говоришь, мы не понимаем детей.