Однажды, где-то в конце бурных восьмидесятых прошлого столетия, когда громадная и некогда могущественная империя Советский Союз, подобно смертельно раненому, но все еще свирепому зверю, в предсмертной агонии доживала свои последние дни, два молодых человека обедали в «Савойе», одном из лучших московских ресторанов того времени.

В ресторане царило внушавшее уверенность спокойствие. Посетителей было немного. Официанты были вежливы и даже, в своем роде, предупредительны, насколько эта характеристика применима к славным работникам общепита советского образца. По периметру трех небольших ресторанных залов стояли кадки с экзотическими цветами. Полы были устланы дорогими коврами, а на стенах висели гобелены искусной работы. Седой пианист негромко перебирал клавиши черного концертного рояля, и популярные мотивы легкой музыки плавно заполняли залы, не мешая при этом разговору.

Это уже годы спустя, когда жизнь во вновь созданном государстве как-то упорядочилась, деловые обеды, или «ланчи», как их называли в определенных кругах на английский манер, перестали быть чрезмерными. В ту же пору, невзирая на мольбы органов пищеварения о пощаде, было принято обедать «как следует». Да и могли ли люди великой страны, точнее сказать их незначительная часть, совершив прорыв из области хронического дефицита, довольствоваться малым? Нет, нет и нет! Хотелось всего и сейчас. И гастрономические экскурсы не являлись здесь исключением.

В этой связи обеденный стол двух друзей просто ломился от бесконечной череды изысканных, по меркам основной части населения, блюд. Последовательность напитков, конечно же, определялась каждым блюдом в отдельности.

В перерыве между супом и основным блюдом один из друзей выглянул из окна. А там бушевала «перестройка», усугубленная естественными суровыми климатическими условиями начала декабря. Тут было все: измученные рутиной мрачные лица пешеходов, слякоть, старуха-нищенка, вывеска «Книги», какие-то лотки, откуда велась бойкая торговля какой-то дрянью гротескно розовощекими и, несмотря ни на что, не унывающими приезжими торговцами. Сумерки еще не наступили, но стальное декабрьское небо, казалось, навсегда уже заполнило улицы серым цветом.

«Бррр», – то ли подумал, то ли действительно фыркнул тот друг, что ранее выглядывал из окна. Увиденное наполняло его ощущением превосходства над своими согражданами, которые, очевидно, не могли вот так со вкусом проводить обеденное время в «Савойе». По-видимому, думал он, многие из них даже не знали вовсе, какие бывают блюда и с какими напитками их требуется употреблять. То ли дело он, Васин – такова была фамилия молодого человека, смотревшего из окна «Савойя». С другой стороны, все это неприятным образом диссонировало с внутренним убранством ресторации, привнося в душу смутное беспокойство. Скажем, увиденное снаружи мешало празднику жизни двух друзей. А праздновать им было что.

Несколько часов назад они закрыли уже третью сделку по продаже небольшой партии компьютеров и заработали изрядные, по меркам своей среды, деньги. Все нервные переживания, риски, постоянная спешка, связанные с этим, остались на какое-то время позади. В конце концов, они заставили обстоятельства подчиниться своей воле. И теперь им хотелось немного передохнуть.

Нет, друзья не были бесцельными прожигателями жизни. Они были полны новых, еще более интересных и дерзких идей в области увеличения их пока еще небольшого капитала. Еще год назад они были искренне рады покупке двух новеньких малолитражек отечественного образца, тогда как сегодня ожидающий у подъезда «Форд» более не казался им чем-то особенным. Помыслы их были устремлены далеко вперед. Они уже обсуждали смену «Форда» на «Вольво» или даже на «Мерседес». Пожалуй, теперь они могли позволить себе водителя. Как много бессмысленных забот, связанных с заправкой, помывкой, парковкой авто уйдет в прошлое, освобождая место новому и прекрасному. В настоящий же момент друзья были увлечены обсуждением заслуженного отдыха на Канарских островах. Тут следует отметить, что для обычного советского человека конца «перестройки» и «Форд», и «Мерседес», и Канарские острова, равно как и сам ресторан «Савой», являлись довольно абстрактными категориями ввиду своей недоступности. Более того, жизнь большинства соотечественников как раз таки и была вся соткана из занятий, сродни рутинным заботам по помывке и починке стареньких машин. Осознание этого незатейливого факта внушало чувство собственной исключительности. Ведь жизнь двух молодых людей била ключом бесконечной смены событий и постоянной новизны ощущений. А что может быть прекрасней ощущения новизны!

Друзья не только поймали свою удачу, они ежедневно жили насыщенной жизнью, и чувства, переполнявшие их, рвались наружу. Надо было кому-то рассказать о том, как это здорово жить вот так, как они, иметь много денег и возможностей. Кроме того, обед уже подошел к концу.

– А не заглянуть ли нам к Витьке? – спросил Петров и волевым взглядом посмотрел в глаза Васину.

– Ну да, идея что надо! Ведь он прямо здесь за углом, на Версанофьевском. Сколько ж мы не виделись? Года четыре – с окончания института? Чем-то он сейчас занят?

– Вот и увидим.

Расплатившись по счету, они вышли из ресторана. Негромко поскрипывая натертыми до блеска ботинками из черной кожи наилучшего образца, в черных двубортных костюмах и хорошо подогнанных пальто фирмы «Босс», друзья являли собой воплощение самой воли и целеустремленности.

Уже через пять минут они взбирались на пятый этаж некогда прекрасного, а ныне находящегося в полном запустении дома в стиле «модерн» начала того же века. Модерн, как известно, не терпит нищеты. Она печальным образом скрадывает этот изящный стиль.

Но в сердцах двух друзей не было и тени печали. Они вихрем внеслись в хорошо знакомую им комнату в коммунальной квартире, которую продолжал занимать Витька.

Здесь все было по-прежнему. Время, как в сказочном монастыре Шангри-Ла, текло замедленно по отношению к внешнему миру. Как и годы назад, углы просторной комнаты с ободранными обоями были уставлены пустыми бутылками. На незатейливых полках стояла масса разнообразных книг. Пыль на них никогда не вытиралась, ибо никто из многочисленных дам не задерживался в Витькиной квартире более одной ночи. Сам же Витька, живший в наполовину вымышленном книжном мире, субстанций от мира сего, таких как пыль, вовсе не различал. Единственная новизна была представлена мандалой синтоистского образца, каким-то образом приклеенной под самым потолком.

Витька сидел на драной циновке, многие годы назад брошенной кем-то на пол. Возможно, ее принесла одна из девушек, пожелавшая таким образом оставить свой след в его жизни. Надо отметить, Витька всегда нравился женщинам. Отчего это происходило – сказать было трудно. Возможно, оттого, что в отношениях с ними, как и со всем миром, он придерживался заповеди Лао Цзы: «Хочешь привязать – забудь о веревке». Хотя, скорее всего, женщины просто знали, что с ним им будет хорошо. Но ни им, ни чему-либо другому Витька не придавал особого значения. Он не делил вещи на важные и неважные. По всей видимости, он не особо различал для себя плохое и хорошее. Самые разные люди приходили к нему. Иногда это были друзья, иногда друзья друзей, а иногда совершенно посторонние люди. Взять кроме книг да старой гитары у него все равно было нечего. Вещи случались с ним естественным образом, и Витька этому не противился. А посему он никогда никуда не торопился.

Кроме Витьки на циновке сидел какой-то бородатый парень в джинсах. В руках у них были гитары. Они играли и пели. Две симпатичные девушки сидели на старой единственной тахте и, слушая песнопение сидящих на циновке, неторопливо раскачивались в такт песни.

От табачного дыма в комнате можно было вешать топор. Тут же стояла непременная банка соленых огурцов, как будто ее просто забыли убрать, и она простояла здесь все четыре года.

Витька посмотрел на вновь вошедших просветленным взглядом, отражавшим вселенскую любовь, и дружелюбно, как будто они не виделись со вчерашнего дня, спросил:

– Портвейн принесли?