Должен вам признаться, что я никогда не пользовался особенным успехом у противоположного пола. Может быть, во внешности все дело? По правде сказать, я красавцем никогда не был. Роста я среднего, худощавого телосложения. Руки и ноги у меня тонкие. Мускулов почти что нет. Сутулюсь с детства. Мне еще мамка говорила: «Не сутулься сынок, девки любить не будут». На что я ей в шутку всегда отвечал: «Не смотри, мама, что грудь вогнута, зато спина колесом».

Грудь у меня действительно всегда слабая была. Кашляю много. Может, это от курения? Курю я с седьмого класса по пачке в день. Плохо это, конечно. Теперь-то я понимаю, но бросить никак не могу. А если на этот вопрос с другой стороны посмотреть? Не так уж это и плохо, наверное. Ведь не зря же говорят, что сигарета сосредоточиться помогает. Что-что, а в этом вопросе со мной в классе, в школе нашей в Лыткарино, мало кто потягаться мог. Учился я всегда хорошо, без троек. Другие кто-куда после школы, а я в институт тонких химических технологий подался и с первой попытки без всякого блата поступил. Помогать все равно некому было. Мама, папа у меня – люди простые: рабочие. Я вообще-то всегда упорный был. Если что решу, то уже не отступаюсь потом. Это не только института касается, кстати.

В тот год, что я в институт поступил, моя бабка скончалась. Она на Смоленской площади в однокомнатной квартире жила. Так вот я туда и переехал. Вообще-то я там с детства прописан был. Так, на всякий случай. И вот такой случай как раз настал. Согласитесь, что лучше в институт пешком со Смоленской ходить, чем по три часа в день из Лыткарино туда-обратно в общественном транспорте трястись. Да и вообще, Смоленка – район что надо, я вам скажу. Одно слово – центр столицы! Друзья ко мне стали приходить иногда, несколько раз компании студенческие собирались. Да вот только я не компанейский парень-то. Утомляюсь от общества быстро. С новыми людьми схожусь трудно. Мне еще в детстве мамка говорила: «Робкий ты у меня, Валера, какой-то, трудно тебе в жизни через это придется». Насчет того, чтобы мне трудно в жизни в целом приходилось – не знаю, а вот что касается противоположного пола, то, наверное, права мамка-то была. Робею я при виде девчонок. Особенно, если кто понравится. Тогда вообще слова вымолвить не могу. Мне ребята советовали выпить, чтобы не робеть. Так я если выпью, дурной совсем становлюсь. Не контролирую себя совершенно. Такое могу вытворить, что на утро стыдно делается. По правде сказать, меня, когда выпью, в драку тянет. Ладно бы я физически сильный был. А так – позор один. В общем, несколько раз по морде получил я от однокурсников и решил не пить больше. Так и не пью с тех пор.

В общем за все студенческие годы только и была у меня одна девчонка, однокурсница моя. И та худющая такая, что вспомнить тошно. Я, по правде сказать, всегда на девчонок в теле заглядывался. Не поймите меня неправильно, не на жирных каких, нет. Но так чтобы кровь с молоком. И загары мне эти новомодные ни к чему. О белой гладкой коже всегда мысли лелеял. Что там говорить? Древние толк получше нашего понимали. Одни только статуи их чего стоят. Или живопись взять для примера. Вон, какие тетки на картине этого Рубенса, или нет, как его там, Рембранта, изображены. Три грации называется. Богини! Правильно говорят – в здоровом теле здоровый дух. Так вот у меня как раз от таких дух и захватывает! Мои товарищи меня не понимают. Что с них возьмешь? Им худых подавай. А я так думаю, что это дань моде просто. А моду кто устанавливает? Педики разные. Они же на подиумах и во всех домах моды бал правят. А им, педикам, кого подавай? Мальчиков. Вот то-то и оно! Потому-то они и девочек, как мальчиков, себе в модели подбирают. Ну а все другие на них смотрят и говорят: «Вот как надо!». Ведь, что на подиуме, то гламурно, а что гламурно, значит, правильно. А мне весь этот гламур ни к чему, да и не по карману он мне, признаться. Я после института пошел в НИИ одно работать. Так вот, денег только на еду и на квартплату хватает. С такими доходами, что о тощих, что о толстых мечтать бесполезно. Только по-моему худые, они злющие такие все, а те, что в теле, те добрые и здоровые.

Но ведь какие бывают в жизни чудеса! Как-то летним вечером я, как всегда, телик смотрел. В воскресение летом чем еще заняться? Тут мне приятель мой старый, со школы еще, звонит.

– Здорово, Валер! Чего делаешь? – спрашивает.

– Здорово. Ты, что ли, Серега? – обрадовался я. Мне, вообще-то, редко кто звонит. Мы с Серегой лет пять не виделись. А когда-то друзьями не разлей вода были. Он после школы сразу в армию пошел. А потом как-то и не общались почти.

– Я, я, а кто ж еще! – отвечает. – Слушай, мы тут с Федькой двух телок на карьере зацепили. Пляж наш не забыл еще?

– Нет. Родные ведь места, – говорю.

– Так вот. Федьку на пляже подруга его жены защучила, ну и настучала сразу же. Ему домой бежать сейчас надо. Жена ему уже звонила. Телки две, а я один, получается. У тебя же хата свободна? Ты один, я слышал, живешь?

– Один.

– Тогда мы к тебе сейчас двигаем. У меня три бутылки вина есть!

– Не знаю, неудобно как-то. Я ж их не знаю.

– Чего тебе неудобно? Сейчас узнаешь. Не виделись, к тому же, тысячу лет. А телки – просто кровь с молоком.

– Ну ладно, приезжайте, – согласился я.

Приехали они через два часа. Похоже, все уже навеселе были. Вино достали, и понеслось. А я от Ларисы – так одну из них звали – глаз отвести не могу. И Федька на нее запал. Федька парень хоть куда, кудрявый, здоровенный. Не сладить мне с ним, думаю. А потом вижу, Лариса со мной все рядом сидит. Я для храбрости тогда вина пару стаканов засадил. На этом мои воспоминания о том вечере и обрываются: как в пропасть какую провалился. Утром глаза открываю. Башка трещит, и что-то тяжелое на грудь давит. Опускаю взгляд – женская голова. Блондинка. Ба! Да это ж Лариса! Она тут на меня свои голубые глаза подняла и поцеловала прямо в губы. И опять мне показалось, что я в пропасть какую провалился. Только пропасть эта была словно медом намазана – так мне хорошо стало.

Когда я снова глаза открыл, Лариса на мне сидела. Ни дать, ни взять – Афродита, одна из граций тех. Потом она и говорит:

– Что же ты со своим другом драку затеял?

– Разве? – отвечаю. – По правде, я не помню.

– Так ничегошеньки и не помнишь?

– Есть у меня такая особенность. Как выпью, в драку лезу, а потом не помню ничего. Но ты не бойся. Я это о себе знаю и пью очень редко.

– Что же ты вчера тогда напился?

– Это я чтобы стеснительность преодолеть.

– А что тебя стесняло-то?

– Да уж больно ты мне понравилась.

– Понравилась, значит? – спрашивает. А глазами блестит, и голос божественный. Потом к зеркалу в чем мать родила подходит, по бедрам себя, по груди поглаживает и говорит:

– А некоторые думают, что я толстовата.

– Ты Афродита.

– Кто?

– Грация, грация, – пролепетал я.

– Кто, кто?

– Богиня ты.

– Вот и я говорю: мужчины не собаки, на кости не бросаются, – сказала она и снова ко мне повернулась спокойно так, будто бы она одетая была. До работы я в тот день не доехал, в общем.

Когда ужинать сели, – а ужинать у меня остались, – выяснилось, что Лариса сама из Днепропетровска. В Лыткарино приехала к своим родственникам. Думает работу какую подыскать в Москве. В Днепропетровске с работой плохо дело обстоит, да и платят копейки. А тут все же зацепиться как-то можно. Город-то большой.

Когда я Ларису провожать домой собрался, она сказала, что не надо, что ехать больно далеко. Я и согласился. Чего кататься туда обратно? Да и спать мне хотелось. Но на следующий день я первым делом ей позвонил. Поболтали немного о том, о сем и вечером опять встретиться договорились. Ночевать она у меня опять осталась. Ей же на работу все равно не надо. Я когда на работу уходил с утра, она спала еще. Целый день я в приподнятом настроении был. Еще бы! Первый раз у меня такое! Я ушел, а дома у меня телка осталась! Да еще какая телка! Афродита! Меня ждет!

А когда я после работы домой вернулся, то своим глазам не поверил. В квартире убрано, на столе все накрыто: шпроты, сосиски, картошка с зеленью, и бутылка пива стоит. Все как у людей, в общем. Садимся, она себе и мне по стакану пива наливает. Я говорю:

– Спасибо, я обычно не пью.

– Ну как знаешь, – а я выпью.

Я ей даже доужинать не дал – в постель потащил. На утро я опять на работу, а она спать одна осталась. Днем она за кое-какими вещичками своими съездила. Вечером все опять повторилось. И как-то так само сложилось, что она у меня прижилась вроде. Незаметно это как-то вышло. И вот за ужином она мне как-то и говорит:

– Слушай, Валера, меня сегодня на улице остановили.

– Кто остановил? – спрашиваю.

– Милиция. Проверка документов. Так я еле отбрехалась.

– Надо же, а меня никогда не останавливали.

– По мне видно, что я хохлушка.

– Как же это видно?

– У них глаз наметан, кого останавливать. Так вот, Валера, у меня прописки нет. Не сегодня, завтра в обезьянник посадить могут.

– Что за страна!

– Не могу я так больше, Валера.

– Да, дела… – говорю я и чешу затылок.

– Ты, Валера, затылок не чеши, а лучше помоги мне.

– А как же я тебе помогу-то?

– Пропиши меня к себе, и дело с концом.

А мне, неловко сказать будет, но Лариса эта к тому времени немного надоедать начала. Не созрел я видно еще для совместной жизни. А пропишешь ее, куда потом деваться?

– Нет, Лариса, не готов я еще для этого, – отвечаю ей прямо.

– Для чего? – спрашивает.

– Для семейной жизни.

– Ну что ты, Валера, разве я тебя неволю. Мне бы только прописаться для галочки. А то по улицам ходить страшно.

– Не могу я так, Лариса.

– То есть, как это не могу? Мы с тобой уж скоро как месяц живем, совместное хозяйство ведем! – повысила она голос, что никогда, между прочим, прежде не делала. Всегда тише воды, ниже травы была.

Я ей тут и сказал, чтобы она больше не кричала так, что я этого не люблю. Она в слезы. Тогда я ее обнять захотел, а она все плачет. Мне ее тоже жалко, конечно, стало, горемыку. Но прописывать ее в квартиру – это уж что-то чересчур будет. Надулась, она, конечно, но потом, к ночи, оттаяла. А на следующий день поехала к своим родственникам в Лыткарино зачем-то. Я еще подумал тогда: «Оно так и лучше будет». Но через день после работы вечером возвращаюсь, глядь, Лариса мне дверь открывает. На столе накрыто все, но не так как всегда, а празднично. И бутылка сладкого шампанского стоит. Я ее увидел и даже обрадовался.

– Что отмечаем? – спрашиваю.

– А ты что ж не помнишь?

– Нет.

– Сегодня ровно месяц, как мы с тобой познакомились.

Сели мы за стол. Она мне шампанское по бокалам разливает. Я ей говорю, конечно, что не буду, мол. Что сама она помнит, чем такое заканчивается. Но Лариса ни в какую. Села мне на колени. Грудью прижалась, и шампанское словно само в меня влилось. А она не отстает, на брудершафт требует. Я еще и еще бокал выпил. Последнее, что помню, что на столе откуда-то бутылка водки появилась, хотя у меня водки отродясь дома не было, и что кричала она на меня почему-то. А я страсть как не люблю, когда на меня голос поднимают.

Проснулся я от резкого света. Чувствую – бьют меня по зубам. Еле глаза продрал. Вижу, дома я. А надо мной каких-то два мордоворота склонились.

– Очухался? – спрашивают.

– Вы кто? – кричу.

– Конь в пальто, – один отвечает, а другой мне опять зуботычину дает.

– Вам что надо? – кричу.

– Это тебе что от нашей сестры надо, гад ты такой?

– Да вы что? От какой сестры? Перепутали, может, что?

– От какой сестры, говоришь, гад? Ларисою зовут. Не знаешь, что ли?

– Мне от нее ничего не надо!

– А чего же ты тогда так девку разукрасил? – с этими словами один верзила меня за волосы схватил, голову мою приподнял, и я вижу Лариса сидит напротив. Под глазом синяк, губа разбита, на лбу тоже синяк.

– Видишь, гад, своих рук дело теперь!

– Не я это! – кричу.

– Не он! – смеются, – это ты в милиции рассказывать будешь. По статье у нас пойдешь. Лариса все запротоколировала уже как полагается в травмпункте. Осталось только в милицию сходить. Не боись, не на дураков напал.

– Мужики, может, вам денег? Берите все. Я спьяну действительно могу в драку полезть. Но это она меня сама споила!

– Ага! Споила она его! В милиции будешь об этом рассказывать! Мы свидетели. Ты что, не помнишь, как вместе за стол вчетвером садились?

– С кем за стол? Вы что гоните? Я вас впервые вижу!

– Во дает! Впервые видит он! Сестренку нашу разукрасил и думает, это ему с рук сойдет. Мы все свидетели, понял, гад!

– Ладно, ребята, давайте это как-нибудь уладим, – залепетал я.

– Уладим! Прописывай сестру нашу к себе и прощения проси у нее. Моли ее, чтобы она с тобой жить дальше согласилась. А не то выгонит тебя из дома.

Это из моего дома меня выгнать собираются, соображаю. Вон куда дело зашло! Ну уж дудки, ребята, думаю, я вам свою квартиру не отдам, не на того напали. Так им и сказал. А они мне объяснили, что тогда сейчас в милицию идут, где у них все схвачено, а факты на лицо. И меня в тюрягу закроют, в общем.

Но вы же знаете, я парень упорный всегда был. Что решу, не отступаюсь после. А что до тюрьмы? Что ж, в тюрьме тоже люди живут, теперь я это точно знаю. Ну да ладно, заболтался я что-то, на ужин бежать пора. А мне, между прочим, за хорошее поведение, год скостили уже. И квартира при мне осталась.