Даже не знаю, зачем я взялся за это дело! Я имею в виду писательство. Ведь никогда не помышлял ни о чём подобном. И к книгам-то из разряда художественной литературы со школьной скамьи не притрагивался. Где уж там писать! А вот, случилось. Сел в самолет, открыл компьютер, но вместо того, чтобы, как обычно, смотреть какой-нибудь фильм – я их с недавних пор всегда заблаговременно скачиваю, – начал вдруг печатать, да так увлекся, что просто не могу остановиться, и все тут. Нахлынуло. Понимаете? Так весь полет и писал.

Может, это все из-за того, что перед посадкой мне довелось принять на грудь вискаря, два раза по пятьдесят? Раньше я практически совсем не пил. И хотя с недавних пор это дело у меня в норму вошло, не подумайте, я не алкоголик и не пьяница. Просто в последнее время столько разного произошло и всякого навалилось, что только держись. Голова пухнет. Тяжело во всем разобраться. А надо бы. Может быть, из-за этого мне писать захотелось: из деловой практики мне хорошо известно, что мысль, не положенная на бумагу, еще никакая не мысль, а так, балабольство.

А может быть, меня писать потянуло потому, что чувства тяжелые нахлынули. Воспоминания всякие. Ведь именно этим рейсом Москва – Дубай я летел год назад. С этой поездки, между прочим, берут начало все мои перипетии.

Вот я написал, что со мной произошло, а вы, если хотите, читайте.

Вначале несколько слов о себе. Мне тридцать пять лет. Я крепко сложен. В юности серьезно занимался борьбой, достиг неплохих результатов: кандидат в мастера спорта. По ходу дела замечу: я вообще всегда нацелен на конечный результат и не берусь за дело, если не вижу перспектив. Я борец по натуре. Жизнь для меня – это, прежде всего, достижения! Когда берешь профессиональные и прочие вершины, то и чувствуешь себя уверенно, и не страшно, если для этого придется и попотеть. Это даже хорошо – держит в тонусе. А вот никакой самодеятельности я не люблю! Что я под этим имею в виду? Сейчас поясню на конкретном примере.

Допустим, соберутся наши люди на кухне – я таких много видал – и ну хвастать: кто рисунок свой покажет, кто стих прочтет, кто на французском фразу норовит ввернуть к месту и не к месту, хотя пусти такого в Париж, так и не в состоянии даже объясниться будет. Как, впрочем, ни рисунки, ни стишки их никому не нужны за пределами того помещения, где они болтовней своей занимаются. Мне смешно смотреть на таких. Как говорила моя учительница немецкого – большая умница была! – «Илья, если вы занимаетесь чем-нибудь, то через какое-то время должны быть в состоянии это знание продать! Это, и только это является критерием уровня ваших знаний! А не пустая болтовня на кухне!» Ну, да бог с ним, отвлекся я что-то.

Роста я среднего. У меня сильные руки и ноги, накаченный пресс – кубики мышц на животе играют. Я считаю, что мужчина должен уметь постоять за себя. Ношу короткую стрижку, имею правильные черты лица. Элегантные очки придают моей мужественной внешности налет интеллигентности. Женщины находят меня привлекательным.

Я твердо стою на ногах. По профессии – юрист, у меня хорошее образование – юридический факультет МГУ Неплохо продвинулся по службе. Как и все хорошие юристы, исключительно скрупулезен. Мне есть дело до любой запятой в тех кипах документов, которые я ежедневно перелопачиваю. И я не церемонюсь с теми, кто пытается работать спустя рукава или выехать за мой счет. Именно поэтому на сегодняшний день я и занимаю далеко не самое последнее место в одной очень крупной корпорации. У меня очень хорошие перспективы. С моим мнением считаются и коллеги, и руководство. Мой труд очень хорошо оплачивается. Я многое могу себе позволить, и позволяю…. А почему бы и нет? Когда ты хозяин своей жизни, добился всего своим трудом и знаешь не понаслышке, что в жизни чего стоит. В частности, сколько стоит женское внимание. Особи противоположного пола падки на успех. Так устроена жизнь. Я не склонен к самообману. Просто по праву пользуюсь ее щедрыми дарами.

Я уже упоминал: целеустремленность всегда была мне свойственна. Это касается не только работы, но и создания семьи. Я, конечно, как всякий настоящий мужчина, ждал, пока не встану на ноги. Я имею в виду покупку добротного загородного дома в престижном месте. Попутно замечу, что никакая квартира не может сравниться с ощущением владения землей. В квартире всегда присутствует что-то несерьезное, легковесное, временное. А дом несет обстоятельность и постоянство. В нем чувствуешь себя настоящим крепким хозяином, который пришел надолго.

Так вот, как только я встал на ноги, то подобрал себе подходящую пару и женился. Жена моя, я вам скажу, не из этих вертихвосток, что у меня были, и, чего скрывать то, что свойственно всякому нормальному мужчине: время от времени они у меня и сейчас появляются. Моя жена совсем другая. Скажу правду – какой смысл писать, если врешь? – я взял ее девственницей. Кому как, а для меня это имеет значение.

У моей жены много разных достоинств. Она скромна – я, признаться недолюбливаю нагловатых московских красавиц. Эти для семейной жизни не подходят. А у Жанны, так зовут мою избранницу, все-таки сказывается строгое кавказское воспитание, почтительное отношение к старшим – я это очень чувствую, ведь у нас разница в восемь лет. У моих родителей такая же разница в возрасте была. Моя Жанна наполовину осетинка. Дома не бывает не то, что криков и скандалов, как у других, она просто мне ни в чем не перечит. Мужское слово – для нее закон. Разумеется, она красива. А то, что она молода – вам это уже и так понятно. Детей пока нет. Но это дело наживное. Мы над этим напряженно работаем. Обещала родить троих, как минимум. В общем, в голове у нее – полный порядок. А порядок в голове – порядок и в делах. Хозяйка она хоть куда! Дома всегда все прибрано, и готовит отменно. Моя Жанна обеспечивает надежный тыл, пока я зарабатываю деньги. В общем, классическое распределение ролей. У каждого свой функционал. Все четко. А это, согласитесь, залог успеха семейной жизни.

Теперь вернемся на год назад. Как только я разместился в своем кресле бизнес-класса, а другим я принципиально не летаю, по маршруту Москва – Дубай, то, не теряя времени, приступил к работе, а именно, открыл корпоративную почту Быстро просмотрел всю корреспонденцию, ответил кое на какие письма, а потом не выдержал и, уже перед самым взлетом, залез-таки в свой личный почтовый ящик. Так и есть! Сообщение от Николаевой!

Николаева Ольга, или Ольга Евгеньевна, как к ней обращаются на работе, – мой прямой начальник, директор юридического департамента. Я ее заместитель. Год назад она стала моей любовницей. Никогда бы не подумал, что такое возможно! Женщина-начальник само по себе уже не очень-то приятно. Но когда она же и любовница! То есть любовница богаче тебя! И, соответственно, тебе нечего ей предложить такого, что бы она не могла сама себе позволить! А в довершение всего она имеет над тобой власть восемь часов в день пять раз в неделю. Нужно быть мазохистом, чтобы такое понравилось. Я не мазохист, а вот пожалуйте…

Первый раз все произошло прямо у нее в кабинете. Я и глазом не успел моргнуть. Просто случайно прикоснулся к ней, а тут такое началось! А потом пошло-поехало. Вообще-то я долго любовниц не держу, мне требуется разнообразие, но тут случай особый.

Надо отдать ей должное, Николаева умеет себя правильно преподнести: макияж, причесочка, туфельки в цвет сумочки и перчаток и все, знаете, такое! И фигура, скажу вам, у нее та еще! Она вся в моем вкусе.

Поговаривают, правда, что у нее какие-то связи с Президентом нашей корпорации. Интересно бы знать, какие именно? Меня такие слухи напрягают. По-моему, это унизительно. Хотя от такой стервы я другого и не ожидал!

Скажу вам больше: она без роду, без племени – приехала к нам откуда-то из Луганска!

Совсем забыл вам сказать, что сам я происхожу из хорошей, правильной семьи. Отец был видным адвокатом. Кристальной честности человек. Я помню, какие теплые слова о нем говорили на поминках. Такое не забывается! Собралось много уважаемых людей, и все как один пели ему дифирамбы, сокрушались, что ушел так рано. Моя мать была красавица, всегда при параде, закрывала его тыл: воспитывала меня. Весь дом на ней. Родители прошли свой жизненный путь достойно, рука об руку, и у меня есть на кого равняться. Такая семья не только почет, но и обязанность. Обязанность постоянно своими делами доказывать, что соответствуешь заданной тебе с самого детства высокой планке. И так я строю свою жизнь.

Отец с матерью погибли в один день, в автомобильной катастрофе, когда мне было десять лет. Их смерть – трагическая случайность: на встречную полосу вылетел самосвал, водитель которого был пьян. Эти святые люди были созданы друг для друга.

А Николаева? Кто ее родители? Она об этом даже вскользь не упомянула ни разу, с тех пор как мы стали близки. Наверное, стесняется. Хотя нет, она, по-моему, ничего не стесняется. Разговаривает с мужчинами таким игривым тоном, словно предлагает себя – бессовестная стерва! Кстати говоря, она дважды успела побывать замужем.

Да и старовата эта Николаева для меня будет. Кажется, она скрывает свой возраст, мы с ней одногодки.

В довершение всего она – страшная интриганка! Что на работе, что в личных делах все ходы на пять шагов вперед просчитывает. Того и гляди на повышение опять пойдет. Хотя это мы еще посмотрим!

Так вот, открыл я письмо Николаевой, читаю.

«Илюшенька, здравствуй дорогой! Прошел всего один день, а я уже скучаю по тебе. Надеюсь, ты на меня не сердишься, милый? Мне показалось, что ты был немного насупленный сегодня днем на работе. Если это так, то не сердись, мой милый. Пойми, это был просто маленький каприз твоей Оленьки. Не принимай его близко к сердцу».

Хорош каприз, ничего не скажешь! Накануне вечером мы провели в номере гостиницы три часа кряду. А после я отправился в душ. Я и пробыл-то там совсем недолго, минут пять, может быть, десять. Не люблю долго топтаться под струями теплой воды, как некоторые расслабленцы. Но когда я вышел из ванной комнаты, ее и след простыл! И с ней исчезли все мои вещи, кроме трусов! Ситуация, я вам скажу! Прикиньте, еще пять минут назад она меня умоляла остаться с нею на ночь, рассуждала о том, как хорошо нам было бы всегда быть вместе, и о том, что она хочет от меня детей – я, конечно, урезонил ее – напомнил, что женат, – а она умыкнула всю мою одежду! Вот стерва! Пришлось просить товарища о помощи, тратить его время и свое, разоряться на новую одежду, а самое главное, выступать в совершенно нелепом свете. Тут я сказал себе, что это была последняя капля. Больше – никогда с этой стервой.

Я дочитал письмо Николаевой, оно заканчивалось словами:

«Возвращайся скорее, милый. Я вся горю!»

И самое неприятное, я почувствовал, что тоже горю и хочу вернуться поскорее. В злобе на самого себя, на то, как быстро я готов изменить свое решение, я захлопнул компьютер. Но мое желание, увы, при этом не испарилось. Я беспокойно ерзал в кресле и думал:

«Какова стерва, однако! Ишь, чего удумала: детей ей от меня подавай. Женись на ней! Да она пальца моей Жанны не стоит! Нет, отношения с Николаевой надо рубить. А то мало ли, что она в следующий раз вытворит!»

Я снова открыл компьютер и быстро написал:

– После твоей дикой выходки наше дальнейшее общение невозможно.

Самолет пошел на взлет. Я отправил письмо и откинулся в кресле.

По прилете я сразу же провел переговоры, потом, как и планировал, взял напрокат машину и мотанулся в Абу-Даби. Четыре часа езды по ровному как стрела шоссе. До самого горизонта – только песок и маленькие кактусы или еще какие-то мне неизвестные растения. Солнце палит нещадно, приходится кондиционер на полную гонять. В Абу-Даби остановился в местном «Хилтоне». С утра отправился на очередные переговоры на такси, чтобы голову себе не забивать прокладыванием маршрута. Арабы снова меня ничем не порадовали. Когда вышел из их офиса, брать такси не стал. Подумал: прогуляюсь до гостиницы немного, минут десять, не больше по моим расчетам. А я в костюме и при галстуке, между прочим. В общем, через минуту я был весь мокрый от пота. Таксист-араб в национальной одежде – это такой балахон длинный белый – сидел в раскаленной машине и даже не думал включать кондиционер. А когда я попросил его это сделать, он очень удивился. Еле заставил. Что за люди!

К вечеру опять переговоры в Дюбае. К сожалению, мне не удалось добиться уступок от этих ребят, но разве это моя вина? Они просто дубоголовые! Я сделал, что мог, а теперь – отдых.

Поужинал в ресторане гостиницы и от нечего делать отправился я в ночной клуб. Надо же было отметиться в этой стране. Несмотря на то, что солнце давно зашло, жара стояла страшная. Я быстро выскочил из такси и с готовностью нырнул в чрево разврата – одно из самых дорогих ночных заведений этого города. Чего терять время зря! Народу было немного. За стойкой бара в одиночестве сидела исключительной красоты девушка лет двадцати двух. Род ее занятий был очевиден. Легко догадаться, что уже через час мы лежали в постели в моем номере. Звали ее Зарина. Ночь с ней была восхитительна, и я не стал сразу ее прогонять.

Утром проснувшись, я обнаружил Зарину рядом. При дневном свете она выглядела на несколько лет старше, но все равно неплохо. Я заказал завтрак на двоих. А потом от нечего делать предложил ей пойти на пляж. Я возвращался ночным рейсом и подумал, что она скрасит предстоящий мне день в Дюбае. Зарина с готовностью согласилась. Мы повалялись на пляже, искупались, потом еще. Затем уединились в гостинице. За деньги, разумеется. А вот в ресторане во время обеда, которым я по ошибке решил ее угостить, она начала меня немного раздражать. Вообще-то она, наверное, неплохая девушка и, может быть, даже местами сообразительная, хотя и не сильно образованная. Но, понимаете, проститутка есть проститутка. И она должна знать свое место. Я же ей плачу. А Зарина эта тут такой тон взяла, словно она не шлюха вовсе, а леди какая. Вина ей налей, потом еще чего-то выдумала. Словно у нас любовь. В общем, я долго терпеть не стал и разъяснил ей свою линию. Она вначале покраснела как институтка, а потом глаза ее сверкнули диким восточным огнем. Зарина вскинула голову и грозно прошипела:

– Напрасно ты так самонадеян. Как бы тебе скоро не пришлось пожалеть.

Я рассмеялся. Все это становилось действительно забавно. То потаскуха из себя леди строит, а то угрожает мне!

Она же ни капли не смутилась и с негодованием повторила:

– Теперь я точно вижу – человек ты дрянь, а значит, и жалеть тебя нечего! Запомнишь у меня этот обед на всю жизнь!

И что вы думаете? Самым непостижимым образом она оказалась права. И я действительно, как вы видите, спустя год отчетливо помню и этот обед, и ее яростные глаза, и теперь абсолютно уверен, что никогда их не забуду. И на это, как вы сейчас убедитесь, у меня есть очень веские причины, о которых, естественно, тогда я знать не мог.

– Что же ты мне, Зарина, сделаешь? Ножом пырнешь, или вилкой в ухо тыкнешь? – сказал я ей со смехом.

– Нет. Зачем же? Я не такая дура. Лучше я тебе сейчас расскажу кое-что.

– Что-нибудь страшное про мое будущее? Ты цыганка? То-то я смотрю, в тебе восточная кровь проступает.

Раздражение мое совсем исчезло, и я, раскачиваясь на задних ножках стула, веселился от всей души.

– Про будущее не знаю, а про твое настоящее скажу Ты не смейся, а приготовься к худшему.

– Про мое настоящее? Вот это здорово! Валяй, с удовольствием послушаю.

Зарина же, словно не замечая моего веселого настроения, продолжала злобно буравить меня глазами.

– Ну, тогда слушай. Женат ты недавно. Пару лет, не больше.

– Допустим. Как страшно! – успел вставить я. Но то, что я услышал дальше, заставило меня замолчать.

– Жену твою зовут Жанна, если она имя свое не поменяла, конечно. С нее станется! Она с северного Кавказа, наполовину осетинка, и ей сейчас двадцать шесть лет.

Я обомлел и молча уставился на проститутку. Она же, судя по всему, полностью удовлетворенная произведенным эффектом, буднично принялась за салат с гребешками.

– Что ты несешь, тварь?! – чуть ли не закричал я в бешенстве. Я уже пояснял, что семейная жизнь для меня священна, а тут какая-то грязная проститутка лезет туда своими руками!

– Ты давай, не ори, посетители смотрят. Охранники прибежать могут, – тихо проговорила она, после чего глотнула белого вина и продолжила есть.

Положение становилось нелепым, даже немыслимым. В голове у меня все смешалось. Но из всей этой мешанины – моя жена, мой приезд в Дюбай, поездка в Абу-Даби, переговоры, ночной клуб – в моей памяти вдруг отчетливо всплыл один момент. Когда мы с Зариной вошли в номер ночью, я сразу же открыл мини-бар, чтобы предложить ей что-нибудь выпить. Она же, не пойми зачем, так и вцепилась в рамку с фотографией моей жены – я всегда беру ее с собой в командировки и ставлю на тумбочку у изголовья кровати. И лишь заметив мой неодобрительный взгляд, Зарина с неохотой поставила фото на место. Получалось… Но возможно ли это?

– Говори дальше, – процедил я сквозь зубы.

– Ничего я тебе не скажу. Хотя ладно. Так и быть. Подскажу тебе один вопросик. Только не забудь его, обещай.

Я выжидающе смотрел на нее.

– Когда приедешь, спроси у своей жены, почему у вас детей нет.

– Ах ты тварь! – и я непроизвольно потянулся рукой к ее горлу.

– Но, но. Спокойно, – и Зарина скосила глаза в сторону. Сама она при этом даже не шелохнулась.

Я проследил направление ее взгляда и увидел двух услужливо стоящих поодаль от нас официантов. Кроме того, в ресторане было еще несколько посетителей. Я быстро прикинул. О физическом воздействии на Зарину не могло быть и речи. Силой вывести ее из ресторана, затащить в номер и там разобраться с ней не получится. Она будет сопротивляться, кричать. Официанты придут ей на помощь. Вызовут полицию. Что делать? Как выудить из нее остальное?

– Повторяю, ты бы спесь свою поубавил. Глядишь, я, может, тебе еще чего скажу.

– Ладно, Зарина. Я был не прав. Будь умницей, расскажи мне, все, что знаешь, – смягчился я. Поверьте, просительный тон в общении со шлюхой дался мне не просто. Но то, что Зарина каким-то образом многое знает о моей жене, теперь не подлежало сомнению. Необходимо было все выяснить, любой ценой. А когда надо, я умею быть сдержанным.

– Ты, я вижу, так и не понял. Никакая я тебе не умница, – и она снова замолчала. Тут подали горячее и Зарина с видимым аппетитом, без промедлений принялась за него.

– Ладно, Зарина, ты права. Я погорячился, был неправ. Всякое бывает, знаешь. Прости меня.

– Ну, так-то лучше, – фыркнула она и снова углубилась в поглощение горячего.

– Послушай, Зарина. Мне надо это знать! Понимаешь, надо!

– Понимаю, чего непонятного, – ухмыльнулась проститутка.

– Ну, тогда расскажи мне все, как есть. Ты что, мою жену знаешь? Откуда? – я попытался задавать наводящие вопросы.

– Расскажи ему все! Какой быстрый, смотрите! Просто так, что ли, рассказывать?

– А что мне сделать, чтобы ты рассказала? На колени встать перед тобой? Спеть ли? Станцевать, может?

– Нужны мне твои колени! Деньги плати! Танцор!

– Сколько? – выдохнул я с облегчением.

– Двадцать тысяч.

– Двадцать тысяч?! На эти деньги можно машину купить! – сумма показалась мне чудовищной.

– Как знаешь, – и она замолчала.

– Пять, – я приступил к торгу.

– Нет, двадцать.

– Ладно, десять, и ни копейки больше. Я даже не знаю, что ты можешь мне рассказать.

– Девятнадцать.

– Нет.

– Как хочешь.

– Пятнадцать, и это мое последнее слово.

– Восемнадцать, и это мое последнее слово.

– Где я их возьму? Ты думаешь, я с собой чемоданом их вожу?

– Твое дело.

Я прикинул: если обнулить все лимиты на кредитках, то должно было хватить.

– Но у меня столько с собой нет! – предпринял я последнюю попытку разжалобить проститутку.

– Тогда прощай, – и она, бросив салфетку на стол, стала подниматься.

– Сиди, жди и не сходи с места, – буркнул я и побежал к банкомату.

К моему счастью, мне удалось снять требуемую сумму, обнулив все четыре кредитки. Когда я через полчаса вернулся в ресторан, Зарина заканчивала десерт. Она была совершенно уверена, что я никуда не денусь!

– Рассказывай, – сказал я, усаживаясь напротив.

– Покажи деньги.

– Рассказывай, – и я продемонстрировал ей пачки хрустящих купюр.

– Давай одну треть, – холодно сказала она.

После того, как шесть тысяч перекочевали к ней в сумочку, она начала свое повествование.

– С твоей Жанкой мы были неразлучны с детства, учились в одном классе. Я ее сразу по фотографии узнала. Она почти не изменилась за эти несколько лет, что мы с ней не виделись. Кстати, чтоб ты понимал, я тебе не голодранка какая. На родине у моих родителей свой дом на берегу реки. Ну, да ладно. Окончили школу, значит, пошли с ней работать по строительной части. Я думала прорабом стать. Потом поняла, что дело такое врагу не пожелаешь. После смены спина гудит, ноги гудят – ничего не надо, только лежать. А мы молодые! На дискотеку хочется, туда-сюда. Потом предложение это подвернулось. В интернете прочитали объявление – требуются красивые девушки, хостесы, на аравийский полуостров ехать. Я у Жанки спрашиваю:

– Что такое хостесы? И где это Аравийский полуостров?

Она отвечает:

– Не знаю, давай позвоним.

Позвонили. Нам милый женский голос объяснил, что хостесы – это красивые такие молодые девушки, которых приглашают на приемы там разные, где богатые люди собираются. И никакого секса! Из требований – только одно, чтобы в хорошей форме себя поддерживать, при макияже быть, одежда модная и все такое. Сказали, что, если сами захотим, то сможем в ночном клубе танцевать на шесте, но строго без интима. Если только по взаимному согласию. И все это в сказочном Дюбае! Туда многие у нас мечтают попасть. Давай еще шесть тысяч, – Зарина протянула руку.

Я молча отсчитал деньги, и она продолжила.

– А это точно, что без интима? – спросила я тогда.

– Говорю же вам, без. Ну, только если по взаимному согласию. И, имейте в виду, фирма берет на себя все расходы по вашему проезду и проживанию, – произнесла женщина в ответ.

Единственным требованием к нам, естественно, после того, как они увидели, что мы симпатичные, было неразглашение условий контракта.

Когда через два дня мы, подписав все бумаги, вышли из маленького домика на окраине города, я засомневалась.

– А правду они говорят, что без интима? Я слышала, всякое бывает!

– Это же с дурами разными случается, по их собственной глупости. А тут фирма солидная, контракт, как-никак, у нас в кармане. А потом, убудет от тебя, что ли, если что? Сама еще захочешь. Молодой, красивый и при деньгах когда подойдет!

Жанка звучала очень убедительно, но я все-таки опять спросила:

– Может, с братом посоветоваться все-таки?

– С каким братом? Сказали же – не разглашать информацию. Никому! Мы подписались под этим. Узнают – не поедем никуда, да и дело с концом. Они, между прочим, все расходы нам оплачивают. Где еще такие условия найдешь, бесплатно заграницу смотаться! Солидная фирма, сама же видишь.

Откуда она это взяла, что фирма солидная? Но именно это почему-то меня успокоило.

– Ладно, – согласилась я. И через две недели мы приземлились на аравийском полуострове.

Прямо в аэропорту нас встретила улыбчивая армянка.

– Армянка? – почему-то переспросил я.

– Ну, может, и не армянка. Но говорила она по-русски с акцентом. Она сразу же отобрала у нас паспорта, под предлогом того, что скоро нужно в гостиницу оформляться, а мы языка не знаем. Кому другому я бы паспорт не отдала, но она была такая вежливая! Я только спросила:

– А где находится наша гостиница?

На фирме нам показывали фотографию. Такое роскошное высотное здание.

– В самом центре города, девочки, минут двадцать езды, – улыбаясь, ответила любезная армянка.

Тут же, якобы, чтобы в гостиницу ехать, нас засунули в потрепанный микроавтобус, где, кроме водителя и этой армянки, сидел еще какой-то бугай со сломанным носом. На окнах были шторки. Мне это все не очень-то понравилось, но машина тут же тронулась. Всю дорогу никто ничего не говорил. Примерно через час езды я затревожилась и спросила, когда мы приедем.

– Молчи, дура. Когда надо, тогда и приедем, – грубо бросила мне армянка. Теперь это была совсем другая женщина, со злобным выражением лица. Я очень испугалась и крикнула:

– Должно было быть только двадцать минут езды!

Армянка сделала знак бугаю, и тот немедленно сжал свои огромные грязные пальцы у меня на горле. Я стала задыхаться, а он просто смотрел на меня своими бесчувственными глазами и сжимал хватку. Когда я уже начала терять сознание, армянка что-то сказала ему на арабском, и он отпустил. Я поняла, что бугай мог легко убить меня и что теперь мы с Жанной – она в ужасе забилась в угол – находимся непонятно в каком месте аравийской пустыни, в полной власти этой страшной женщины и этого типа.

Часа через два я почувствовала, что машина съехала с шоссе и пошла по бездорожью. Микроавтобус стал раскачиваться, и еще минут через тридцать мы остановились. Тут армянка заговорила.

– Слушай, шлюхи. Вы мне должны за перелет. Здесь и отработаете! Давай, пошли, – и армянка нетерпеливо махнула рукой.

Дверь микроавтобуса распахнулась, и бугай быстро вытолкнул меня из машины. Тут я услышала страшный вой Жанны:

– Не хочу! Нет! Отвезите меня в аэропорт! Мне обещали гостиницу! Я не…

Раздался шлепок, – наверное, бугай ударил ее, – и Жанна с подбитым глазом выскочила из машины. Нас окружало несколько больших палаток и десятка полтора бедуинов, за плечами которых расстилалась бесконечная сухая пустыня.

Один из бедуинов протянул деньги армянке. Наши провожатые тут же уселись в потрепанный микроавтобус и уехали.

Сколько мы провели там – месяц, два, три, точно не знаю. Все было, как в тумане. Нами пользовались все, кто хотел, когда хотел и как хотел. Иногда подряд, иногда сразу несколько. Вообще-то там, где бедуины, всегда есть недалеко вода, но они воду использовали совсем мало. Им было достаточно песка. Как мы там ничем не заразились, как мы выжили, не знаю. Я думала, что жизнь кончена. Но приехала армянка и забрала нас. Она решила теперь использовать нас в дешевом борделе. Там нас держали в комнатке с решетками на окнах, откуда выпускали только, когда приходил клиент. Давай деньги, – Зарина протянула руку.

Я протянул Зарине половину от остававшейся у меня суммы. Она недовольно посмотрела на деньги, но потом, видимо, сочтя такой подход справедливым, продолжила свое повествование.

– В том дешевом борделе предприимчивой Жанне удалось втереться в доверие к одному из охранников. Она каким-то образом вложила в его тупую голову мысль, что он через нас сможет разбогатеть. Если бы не это, то мы, скорее всего, уже подохли бы от сифилиса или СПИДа. Но охранник помог нам улизнуть. Очень уж он хотел подняться. Мы стали жить у него в городской квартире, разумеется, за деньги. Их мы зарабатывали в дорогом ночном клубе. Правда, потребовалось несколько месяцев, чтобы привести себя в потребный вид. Конечно, без паспортов – наши навсегда остались в борделе – мы находились у этого охранника в полной зависимости, но все же положение наше изменилось к лучшему. Хорошее шампанское, чистые клиенты, богатое убранство ночных клубов – красивая жизнь. После такого каждое утро возвращаться в его тесную конуру кому захочется?

Но и тут Жанка не подкачала – постепенно она охмурила местного крутого бандюка – одного из своих клиентов. Он убил нашего охранника, забрал Жанку к себе, а меня отпустил. Он же сделал нам поддельные паспорта. Но однажды на нас вышла та самая армянка. Не знаю, кто ее навел. Она же в другом ценовом сегменте работает, и в дорогих местах ей делать нечего. Тем не менее, приперлась прямо в клуб и стала нам угрожать, денег хотела, старая дура. Жанкин бандюг следующим вечером отрезал ей голову.

А еще через полгода Жанка своего бандюка отравила. Ее от него всегда тошнило, да и денег он почти не давал. К тому же, она боялась, что начинает ему надоедать. А при таком раскладе от этого типа всего можно было ожидать.

Она заявилась ко мне в пять часов утра с маленьким элегантным чемоданчиком на колесиках – все остальные шмотки она оставила в квартире, – в безупречном сером костюме и с туго затянутыми назад волосами. Ни дать ни взять леди, а никак не расчетливая убийца и не проститутка со стажем. Она предложила мне немедля рвануть с ней на родину по поддельным паспортам, тем, что нам справил ее бандюган. Я отказалась. Перспектива оказаться в полиции меня страшила. Но Жанку было не остановить. К тому же, лежавший у нее дома труп вот-вот должен был начать разлагаться.

Много позже я все же опробовала свой паспорт и свободно перемещаюсь теперь по странам региона. Я тут освоилась, и домой меня не тянет. Жанка давно ничего мне не писала. После того, как сообщила, что попавший в ее сети столичный остолоп, какой-то юрист, уже не соскочит, от нее перестали приходить письма.

И даже, когда полгода назад я попала в плохую историю. Тогда мне были позарез нужны деньги. Всего-то пять тысяч! Я умоляла в письме выслать мне их. Эта жадная тварь так ничего мне и не ответила! Я могла сдохнуть – я писала ей об этом, а она ничего не ответила. Пусть теперь попрыгает у меня! Кстати, деньги давай, – Зарина протянула руку.

Я передал ей остаток денег. Она встала.

– А почему она не может иметь детей? – спросил я.

– Какой ты недогадливый. Там в палатках бедуины презервативами не пользовались, и способы абортов у них тоже довольно отсталые. После этого у женщины там мало, что остается.

– Она была девственницей, когда мы познакомились! – с мольбой в голосе воскликнул я.

– Девственницей? – ухмыльнулась Зарина, – Ах, да, действительно. В одном из своих последних писем Жанка в очередной раз удивила меня своим сообщением, что теперь она снова стала девственницей за вполне умеренную сумму. Кстати, я тебе сейчас это ее письмо покажу, – злорадно проговорила Зарина. Она извлекла из сумочки свой телефон, потыкала в него пальцем, видимо выискивая нужное сообщение в электронной почте, а потом, со словами «читай, наслаждайся» поднесла к моим глазам сияющий экран.

Я схватил телефон и тут же проверил адрес отправителя. Он принадлежал Жанне! Я успел прочесть два последних письма, в одном из которых Жанна писала: «Небольшая операция. Чик-чик и все!». Другие письма Зарина не дала мне прочесть. Она ловко выхватила у меня свой телефон. Я протянул к ней руку.

– Не тронь, а то закричу, – строго пригрозила Зарина. Я вынужден был подчиниться.

– Ну, пока, – Зарина сунула свой телефон в сумочку и удалилась.

А я подозвал официанта. Мне срочно требовалось что-нибудь покрепче. Тройной виски я принял одним большим глотком. Стало чуть лучше, но ненадолго. Совершенно ошарашенный, я еще долго сидел в том ресторане и просто тупо смотрел перед собой. Моя непорочная смиренная жена оказалось проституткой со стажем, которую имели всем племенем бедуины! Моя Жанна – хладнокровная убийца! Да она просто опасна. Как там она обо мне писала, «остолоп»? Да уж. Действительно остолоп. Но такая кого хочешь вокруг пальца обведет.

Может быть, именно сейчас она на нашей кухне готовит мне свое зелье? Ей ведь не впервой!

Вообще-то я познакомился с Жанной не в каком-нибудь ночном клубе и не на дискотеке, а в приличном месте – на вернисаже, куда затащил меня мой приятель Федор – редкий бабник. Я-то никогда не интересовался живописью. Федор тоже, но он сказал, что там будет много приличных молодых баб, которых можно будет снять, и что это правильное место для знакомства. Так и получилось!

Я первый ее приметил. Она, прошу заметить, не обращала на меня никакого внимания, и вообще глазами по сторонам не стреляла, а просто сосредоточенно перемещалась от одной картины к другой. О живописи Жанна говорила с большим увлечением, и вы бы слышали, как уверенно! Я-то в этом полный профан! Может, она чушь какую мне несла, конечно, а я все за чистую монету принимал? Наверное, так оно и было. Откуда ей в живописи разбираться, спрашивается? Но задним умом все хороши! А тогда я сразу же предложил пойти в ресторан. Но она, потупив глаза, скромно отказалась, и мы отправились гулять по улицам. Как раз была весна и все распускалось! Жанна рассказала мне, что в детстве посещала художественную школу, но потом решила бросить это занятие, потому что не считала себя гениальной. Мне это все очень понравилось. У меня никогда не было девушки из круга искусства. Я еще подумал, что такое воспитание пойдет впрок нашим детям.

Да, погорячился я. Но кто же мог подумать, что в двадцать три года можно иметь такой богатый послужной список? Скромная студентка четвертого курса какого-то московского института, что-то, связанное с педагогикой, не помню точно. Сейчас их столько развелось! Теперь-то понятно, что это за институт. За деньги фиктивные три года обучения себе приписала, чтобы с возрастом совпадало.

Тот же Федор, надо отдать ему должное, советовал мне перед свадьбой на всякий случай все же познакомиться с ее родителями, побывать у нее дома. Но ехать на Северный Кавказ у меня тогда не нашлось времени. Свадьбу мы не отмечали – я не люблю больших сборищ, а вместо этого вдвоем поехали в Париж. Романтическое путешествие, так сказать. Соответственно, и родителей ее я так тогда и не видел. Уже после свадьбы они приехали в Москву познакомиться. Обычные люди. Может, простоваты немного. Акцент, конечно, тоже имеет значение. Но мать, вообще-то, учительница в школе. Отец начинал прорабом, потом перед пенсией стал каким-то мелким чиновником. Когда я их увидел, то расстроился немного – они, конечно, моей семье не чета. Но потом решил, что в данном случае это не главное. Главное то, что я смогу из юной, чистой, податливой Жанны, как Пигмалион, вылепить то, что мне нужно: покладистую жену, заботливую мать для моего потомства. Вылепил! Ничего не скажешь!

Весь полет я не спал. Думал. Если Зарина – а с этой станется – ей написала про наш разговор, черт его знает, что Жанна может вытворить.

Поэтому из аэропорта я поехал не домой, а к тетке, Ольге Петровне.

Ольга Петровна – двоюродная сестра моей матери. Своих детей у нее нет и никогда не было. Она вообще никогда замужем не была. Может быть, она вообще старая дева. С ней я жил под одной крышей с тех пор, как не стало родителей.

В результате их преждевременной кончины тетке неплохо перепало. Кстати, подозреваю, что двоюродные сестры не питали большой любви друг к другу. Уж больно разные. Элегантная мама всегда прекрасно выглядела, следила за собой. Это даже на всех семейных фотографиях видно. А тетка всегда неважно жила – однокомнатная квартирка на окраине, стоптанные туфли, нелепая прическа, на носу жуткого вида очечки. А тут она переехала в нашу большую квартиру на Гоголевском бульваре. Деньгами – сбережениями родителей – распоряжаться стала, приоделась там и все такое. Когда я дом построил, то со своей родительской квартиры съехал. А тетка до сих пор там живет. Жирновато, конечно, ей будет – в ста двадцати-то квадратах одной, но тетка, все-таки! Не выселять же?

Я не стал дожидаться лифта, пулей взлетел на третий этаж и нажал звонок родительской квартиры. За дверью тишина. Я нажал еще и еще. Ни звука! Где ее черти носят?

К тетке я большой любви не испытывал. Холодная она какая-то была. Не похвалит никогда. За что ее особенно любить? В своей профессии она ничего не достигла. Пока не переехала жить со мной, работала у себя в захолустье учительницей в школе. Хоть бы завучем стала, что ли. Я уж не говорю, директором. А как в Москву переехала, меня воспитывать, с тех пор на работу не ходила вовсе. Она, по-моему, меня тоже недолюбливала. Вечно цеплялась ко мне по разным мелочам – хлеб не убрал, посуду не помыл и прочая чепуха. А она на что тогда, если я все делать стал бы?

Я достал свои ключи, вошел в квартиру и громко крикнул: «Тетя!». В ответ – тишина! Я сбросил ботинки и, проходя через холл, в свою комнату, заглянул в открытую дверь к тетке. Она сидела в кресле, точно прикорнула чуть-чуть. Голова ее была склонена на сторону, а глаза закрыты. На коленях у тетки покоился компьютер. Я еще раз окликнул ее. А потом подошел поближе и осторожно взял ее за руку. Она была холодна, как лед. Во как!

На всякий случай я сразу же вызвал «скорую». Между тем, когда я снимал компьютер с теткиных колен, мой взгляд случайно упал на экран, который засветился под воздействием случайно нажатой мною клавиши. Судя по всему, Ольга Петровна перед самой своей смертью как раз дочитывала какое-то письмо, подписанное именем моей матери. У нее было довольно редкое имя Нателла. Это-то и привлекло мое внимание. Я присмотрелся. Письмо было датировано днем смерти моих родителей! Я отмотал его наверх и сел читать:

«Милая моя Оленька!

Ты укоряешь меня за то, что я не давала о себе так долго знать. И, конечно же, ты права. Но, если посмотреть с другой стороны, то зачем же я стала бы тебе писать, если мои письма, как ты мне это сообщила много лет назад, тебе неприятны? Однако отбросим все наши вечные с тобой препирательства. Сейчас, поверь мне, не до них. Мы просто очень разные, но, несмотря ни на что, мы все-таки сестры, и сейчас, в трудную минуту, главное именно это.

Я снова пишу тебе, несмотря на то, что ты так холодно ответила на мое предыдущее письмо, еще и потому, что мне больше не к кому обратиться. Так уж сложилась моя жизнь. Ты не поверишь, но я сейчас даже представляю себе твое лицо, которое с вечным презрением смотрит на эти строки. Ты, впрочем, всегда не одобряла мои поступки, чтобы я ни делала. Согласись, еще с юных лет ты находила меня порочной и безнравственной.

Но я, знаешь ли, думаю о себе совсем по-другому. Я, представь себе, совсем не жалею о том, что бог дал мне красоту, живой ум и деньги, а с ними, в отличие от тебя, возможность пользоваться всеми плодами жизни, иметь, повелевать, любить и быть любимой. Хотя я уверена, что сейчас ты, нахмурившись, пробурчишь себе под нос, что у нас разные представления о том, что такое любовь.

Ты называла меня легкомысленной вертихвосткой. Но разве не в легкости человеку дается истинное наслаждение? Зачем, я тебя спрашиваю, играть роль осла, если тебе дано быть грациозной ланью? Говоря об осле, я не имею в виду тебя.

Ты укоряешь меня за то, что я без зазрения совести пользовалась всеми благами, которые проливались на меня золотым дождем – брильянты, норковые шубы, автомобили, которые мне дарили мой муж и мои многочисленные любовники. Тебе не по душе, что я ни дня не работала в своей жизни. Что с того? Сейчас все это позади, и скоро это все потеряет всякое значение. Болезнь уносит мои силы. Врачи говорят, я не протяну и года.

Но, поверь, я бы не торопилась тебе писать, если бы не тяжелое предчувствие скорой кончины, которая должна произойти вот-вот. Тебе, моей сестре, этот удивительный мой дар предвидения известен, как никому другому. Когда-то, в далекие школьные годы мы были с тобой дружны, и ты должна помнить те немногие случаи, когда я безошибочно угадывала будущий ход событий. Кстати, предвидение всегда снисходило на меня совершенно случайно, помимо моей воли. Оттого я толком никогда не могла им пользоваться по своему разумению.

Хотя и без этого предчувствия моей жизни в последний год не позавидуешь. Ее фасад, конечно, остается, как всегда, безупречен. Мне даже удается относительно неплохо выглядеть. Пришлось, правда, сократить число светских раутов. Да и бог с ними. Ничего интересного в них для меня уже не осталось, а силы убывают с каждым днем. С последним я все равно уже смирилась. Хуже другое. Мой муж Слава, как ты знаешь, всегда был ловким аферистом. И все-то ему вечно сходило с рук. Может, за это он мне и понравился в свое время. Читалось в нем нечто такое, знаешь ли.

Я снова представляю, как ты поморщилась при словосочетании «ловкий аферист». В твоих устах этот термин всегда звучал порицательно. Ты не одобряешь таких людей и даже презираешь их. Для меня же этот эпитет как похвала. Помнишь, во времена нашей юности была такая песня у Sade «Smooth operator»? Меня в ней всегда что-то притягивало. Ну, да бог с ним. Все это «дела давно минувших дней». Вернемся к действительности.

Год назад у Славы что-то пошло не так. Он долго отмалчивался, стал нервный. У мужа всегда была склонность к спиртному, но тут он просто пошел в разнос. С утра под мухой ходит. Несколько раз я пыталась выудить из него, в чем же, все-таки, дело. Безрезультатно! А тут манеру взял – голос повышать. А для меня, ты знаешь, это неприемлемо.

Короче, через одного своего бывшего любовника – очень влиятельный человек, впрочем, других у меня и не бывало, – я выяснила, что на моего Славу уже с год как уголовное дело завели. Хуже того: должны вот-вот посадить. И ничего сделать уже нельзя. Особенно неприятно, что все это с ликвидацией имущества. Не хватало мне еще перед смертью по миру пойти! А что с Илюшкой будет?

Теперь, как ты можешь догадаться, перехожу к самому главному. Довериться мне больше некому. Наша квартира оформлена на меня. В данной ситуации я считаю единственно правильным переоформить ее на тебя. Все необходимые формальности со своей стороны я уже закончила. Ты будешь удивлена, но тебе даже ничего предпринимать не надо. Все уже сделано и так.

Кроме того, я оформила доверенность на твое имя на два своих банковских счета. Таким образом, если случится непоправимое, тебе нужно будет немедленно отправиться в банк, – он находится на Кипре, – и просто снять или перевести деньги. Все документы найдешь у меня в секретере. Этой суммы при разумных тратах тебе должно без труда на все хватить. Воспитай Илюшку, дай ему хорошее образование. Прошу, не балуй. Хотя это можно было бы и не упоминать. В твоих ежовых рукавицах не забалует. Что, может быть, и к лучшему.

Несмотря на все наши разногласия, я в тебе абсолютно уверена и заранее благодарна.

Пора прощаться. Сейчас мы возвращаемся с дачи в Москву. Слава совершенно пьяный. Как я жалею, что не научилась водить машину в свое время. Все как-то недосуг было. Всегда встречали-провожали. Я ему говорю, давай останемся, переночуем. Кричит: «Собирайся!». Невыносимый стал! Все, он идет. Целую,

Твоя Нателла.

P. S. Есть еще минутка. Слава решил еще один глоток – у него это так называется – виски на дорожку пропустить.

Дело старое, но хочу сказать, что я перед тобой очень виновата за Кирилла. Прости меня, если сможешь. Не понимаю даже, что на меня тогда нашло. С него, как с козла молока, по моим-то представлениям. Но словно демон какой в меня вселился тогда. А может быть, ты бы и вышла за него замуж? И все-то у тебя сложилось бы с ним? Но он тоже хорош, согласись. Жених называется! У него свадьба на носу, а он на сестру своей невесты заглядывается. Прости, опять меня понесло не в ту степь. Все, идет Слава. Кричит опять. Надо ехать. Еще раз целую…»

Дата на письме совпадала с датой смерти моих родителей. Получалось, что это мой отец в пьяном виде въехал под грузовик! Я перечитал письмо еще раз, только очень медленно. Мой отец – злоупотребляющий спиртным аферист и без пяти минут уголовник! И на этого человека я хотел быть похож?

Моя мать – не поворачивается язык произнести это…, цель ее жизни составляли дорогие побрякушки, беспринципная настолько, что совратила жениха своей двоюродной сестры. Она была для меня символом домашнего тепла и уюта, богиней, а оказалась обычной женщиной не самых высоких моральных принципов.

Страшно! Жутко узнать такое. Как мне быть теперь? На кого мне дальше равняться? Все это было чудовищно.

Мои скорбные мысли были прерваны звонком в дверь. Приехала «скорая». Всякая сопутствующая данному явлению суета отвлекла меня на некоторое время. Когда тетку увезли в морг я, не раздеваясь, лег на диван и забылся беспробудным сном.

Понимаете, я считал себя продолжением своей семьи, я был един с ней. Но теперь быть единым с этими людьми я не мог и не хотел. А, тем не менее, был. Мое сознание не могло этого переварить и просто отключилось – я заснул.

Когда я проснулся, было утро.

После длительного сна моя голова снова приобрела способность к восприятию действительности, которая, как вы могли заметить, ужасала. Но время шло, и наступала пора принятия решений. Я заставил себя не думать о том, что я узнал о своих родителях, и бросил взгляд на часы – пора было на работу. Но перед этим следовало позвонить Жанне. Она быстро сняла трубку.

– Привет, дорогой. Как долетел? – раздался ее приятный ровный голос. Я редко сообщаю ей, когда прилечу точно. Ограничиваюсь ориентирами. Поэтому она не могла знать, что я ночевал на родительской квартире.

– Нормально. Сейчас напрямую двигаю на работу. Ближе к вечеру перезвоню, – буднично ответил я. Мне требовалось еще немного времени для подготовки ответного удара.

На работе царила обычная суета. Здесь я был в своей среде! Но не стану вас утомлять деталями производственного процесса. Скажу лишь, что Николаевой на месте не оказалось – сказали, что она заболела, что было и к лучшему, и я доложил о проделанной в командировке работе ее непосредственному начальнику – заместителю генерального. Довольно противный мужик, его совсем недавно назначили. Насупленный какой-то все время сидит. Руки не подает. Ну, да и бог с ним.

Тем же вечером я в компании моего старого друга по занятиям борьбой приехал к себе домой.

Жанна, тварюга такая, попыталась меня поцеловать. Но я ее холодно отстранил и, когда мы прошли в гостиную, заставил сесть в кресло. Там я ей вкратце все изложил. Надо было видеть, как во время моей речи менялось лицо Жанны – от лицемерного выражения полного недоумения в начале до лютой злобы в конце. Словно вся ее гадкая сущность вышла наружу. Глядя на нее в этот момент, я еще раз подумал, что правильно сделал, взяв с собой надежного увесистого друга.

– Так вот, моя милая, ты сейчас же выметаешься из этого дома. А завтра мы с тобой подписываем все необходимые бумаги по бракоразводному процессу, – завершил я. Еще раз напомню, что ночевать под одной крышей с убийцей, авантюристкой и проституткой было отнюдь небезопасно даже в компании моего крепкого друга.

– Куда же я пойду? – процедила сквозь зубы Жанна.

– Переночуешь в какой-нибудь гостинице. Все твои украшения останутся пока у меня. Будешь хорошо себя вести, подпишешь все бумаги – получишь свои побрякушки назад. А теперь пошла вон!

– Вспомнишь меня еще! – прошипела Жанна. Потом взяла кошелек, набитый кредитками, и хлопнула дверью.

Заметьте, никаких слез, никаких истерик.

Через месяц мы были разведены.

Наверное, правду говорят, что нельзя сразу разлюбить человека, что бы он вам ни сделал, каким бы дураком ни выставил вас перед другими. Всегда и на все требуется какое-то время, в том числе и на то, чтобы душевные раны затянулись. Как говорили древние, «tempus vulnera sanat». И сейчас, когда я пишу эти строки, в моем сердце уже не осталось ни капли той любви, что я испытывал к ней. Лишь пустота и чувство поражения, а мне, как борцу, последнее особенно неприятно. Я должен был признать, что из меня не вышло Пигмалиона.

Кстати, я совсем забыл вам сказать, что мою любовницу и непосредственную начальницу уволили сразу же по моем возвращении из той проклятой командировки на Аравийский полуостров. Она, как вы помните, была на больничном, когда я приехал. Так вот, она в офисе больше не появилась. Между прочим, этому событию предшествовал уход нашего Генерального. Видимо, не зря говорили, что он ей покровительствовал. И, как вы помните, заместитель Генерального тоже сменился. Так вот, месяца два спустя после упомянутых выше событий с этим типом в его кабинете у меня состоялся следующий малоприятный разговор.

– Вызывали, Петр Захарович? – я открыл дверь в его кабинет.

– Заходи, Илья, – как всегда недовольно мотнул головой хозяин кабинета и, указав на стул перед своим рабочим столом, мрачно продолжил:

– До меня доходят слухи, что ты на работе амурными делами занимаешься, – и он внимательно уставился на меня, ожидая реакции.

Прошло два месяца после увольнения Николаевой. Какое значение это могло теперь иметь?

– Что вы имеете в виду? – спросил я с каменным лицом.

– Ты знаешь, что. Давай не прикидывайся. Николаева, которая тебя вечно по службе продвигала, как тебе известно, уволена. И теперь, кстати, твои ляпсусы некому закрывать. Теперь самому, по взрослому, отвечать надо будет.

– Что вы имеете в виду? Какие такие мои ляпсусы закрывала Николаева? Я что, ее протеже, что ли? Я сам по себе. Она и в офисе у нас без году неделя. А я уже тут десять лет, не покладая рук… – в возмущении повысил я голос.

– Ты, во-первых, не кричи…

– Я вовсе не кричу, – спокойнее вставил я.

– А во-вторых, – не обращая внимания на мои слова, продолжал заместитель Генерального, – это Николаева, а не кто-нибудь еще, повысила тебя в должности. Или я ошибаюсь? Устроили тут семейный подряд!

– Какой семейный подряд? Просто легкая интрижка, не больше. Откуда вам такое вообще известно?

– Известно, известно. Все мне известно. И как твоя любовница тебя по работе продвигала, тоже известно. Но теперь ее нет. Между прочим, как ты объяснишь печальные результаты своей поездки в Абу-Даби и Дюбай?

– Но при чем тут я? Что я мог?

– Что он мог? Нам нужны люди, которые решают вопросы, а не устраивают из дела черт знает что. Бизнес-туризм тут развели, понимаешь ли! Катаются по заграницам за счет компании! Таким, как ты, не место на руководящих постах, не дорос еще! Вот тебе ручка, бумага. Пиши заявление по собственному желанию.

– С какой это стати?!

– Не напишешь, уволим по статье. Тогда больше никуда на работу не устроишься. Я уж об этом лично позабочусь, будь уверен. Уйдешь сам – пакостить не буду, обещаю.

К такому повороту событий я был совершенно не готов. Мне и в голову не могло прийти, что меня собираются уволить, тем более так грубо. Несмотря на все услышанное в свой адрес, я по инерции все еще продолжал считать себя востребованным и уважаемым специалистом.

– Ничего я писать не буду, – мрачно сказал я.

– Как знаешь. Но я тебе предлагал по-хорошему. Иди.

– Посмотрим еще, – буркнул я и вышел.

Дальше события развивались по малоприятному, но обычному для таких случаев сценарию. Что такое человек против махины большой корпорации? И в течение нескольких мучительных месяцев бесперспективной борьбы за собственные права некогда столь почитаемая мною фирма меня пережевала и выплюнула на улицу Самым неприятным было то, что зам. Генерального исполнил свои угрозы и стал гадить мне по полной программе. Рекомендации, исходящие с моей прежней работы, были столь отвратительны, что, куда бы я ни обращался, мне везде отказывали в трудоустройстве.

Между тем, моя финансовая ситуация принимала все более катастрофические формы. Все, чем я пользовался – дом, мебель, моя дорогая машина – БМВ шестой серии – было приобретено в кредит. Экономика страны оставалась в рецессии после недавнего кризиса. А все свои приобретения я осуществил, как назло, перед его началом, по ценам, намного превосходящим их текущий рыночный уровень. Кредиты, между тем, как-то надо было обслуживать. Вскоре за долги у меня забрали дом и родительскую квартиру. Я расплатился по всем своим долгам и переехал в съемную маленькую квартирку неподалеку от своей родительской квартиры, которая больше мне не принадлежала. Вы спросите, о чем я думал раньше, когда набирал все эти кредиты. Но ведь так живет весь развитый мир! И я никак не мог предположить, что являлся протеже моей любовницы, и стоит ей уйти с работы, как меня уволят. Да и так ли это? Может быть, просто поменялась команда? У меня нет ответа на этот вопрос. Но после всех этих событий я стал сомневаться в собственной проф. пригодности.

Все, что у меня осталось своего – это немного наличности и моя спортивная БМВ. С ней я не мог расстаться. Эта машина – последний символ моего процветания. Пусть он будет со мной. Все остальное у меня отобрали. А сам я, как вы можете догадаться, был полностью смят, раздавлен, опустошен. Хотя что взять с отпрыска таких родителей? Из меня и не могло получиться ничего другого. Как говорится, яблоко от яблони не далеко падает.

Однажды, возвращаясь после очередного неудачного интервью, я случайно увидел афишу «Концерт барочной музыки». Стрелкой было указано направление движения. Моя мать в детстве часто водила меня в консерваторию. Я даже прозанимался три года на пианино. Но когда я стал старше, то совершенно забросил это занятие как не имеющее отношения к моей практической деятельности, хуже того, отвлекающее от нее. В тот вечер я совершенно бездумно проследовал по направлению, куда указывала стрелка на афише. Концерт должен был проходить в старых русских палатах, очевидно, давно требующих ремонта. Поначалу я почувствовал себя как-то неуютно под их тяжелыми сводами. Зал был совсем маленький, потрепанный, рассадка свободная. И я устроился на одном из шатких стульев в первом ряду, где оказалось одно свободное место.

Вышли музыканты – струнный квартет. Трое мужчин в потертых костюмах и высокая женщина средних лет, с простым лицом, одетая в длинное, несколько нелепое платье. Никакой сцены не было, и из-за этого, сидя в первом ряду, я находился фактически между музыкантами. При желании я мог дотянуться до некоторых из них рукой.

Начал контрабас. На первый взгляд, простая мелодия, словно незамысловатая гамма. Я еще подумал, что слышал ее в популярных обработках. Но при этих незатейливых звуках я ощутил прилив чего-то теплого, приятного, вечного, неизменного. Точно кто-то вдунул в меня спокойствие. Потом вступили скрипка или альт – я в них не разбираюсь. Сильное возбуждение охватило меня, и одновременно я оставался спокоен. Вы спросите, как такое возможно? Я отвечу: наверное, это парадокс. Но только в эти мгновения все остальное, все мои напасти, трагедии, постигшие меня, показались мне несущественными и второстепенными. Ум же самопроизвольно, без каких-либо усилий воли, начал напряженно работать. Мне неожиданно открылось, что ничего особенного, а тем более трагичного со мной не происходит. И что человеку вообще свойственно придавать чрезмерное значение довольно обыденным вещам, когда они касаются лично его.

Тут подоспели остальные инструменты, и я незаметно оказался в плену всепоглощающего крещендо, и вместе с ним мое сознание поплыло в неизведанные дали. Я почему-то увидел себя рабом в древнем Риме, придворным музыкантом шестнадцатого века, ремесленником следующего столетия, старателем на Клондайке, космическим путешественником будущих веков. Потом все они слились во мне воедино, и я увидел себя некой субстанцией, не поддающейся определению. Затем эта субстанция под воздействием чудовищной нечеловеческой силы сжалась в единый тугой узел, который вдруг превратился в голую дряблую спину человека, нагруженного невидимой непосильной ношей. Положение казалось безнадежным. Но тут вокруг него закрутились снежинки, и их хоровод все усиливался, пока не превратился в восходящий поток, направляющийся наверх, к свету. И спина человека неожиданно налилась сильными мышцами, стала могучей, и, несмотря ни на что, начала мощное поступательное движение вверх, пока не распрямилась окончательно. Последние аккорды заполнили все пространство под сводами старых палат. Я закрыл рукой глаза, слезы катились по моим щекам, а я никогда не плачу. Я не мог больше оставаться там и быстро покинул зал.

Что это было за произведение? Все что я мог разобрать в программке соседа, при первых звуках мелодии, были слова «Канон» и первые две буквы имени композитора – «Па».

Рассеянно я шел по бульвару. Возвращаться в свою убогую конуру мне не хотелось. Вечерело. В сумерках мне показался хорошо знакомый силуэт. Николаева? У меня кольнуло в сердце. Это была она. Мы сели на скамейку, и в мгновение ока загнанные в дальний угол моей души чувства вновь овладели мной.

И я неожиданно понял, что мне надо ей обо всем рассказать. И я медленно начал свое повествование. Я говорил о том, как меня уволили, как я не могу найти работу, как остался без дома и без квартиры, и все, что у меня теперь есть, это шестая модель спортивного БМВ и несколько костюмов. Я рассказал ей о том, как встретил Зарину, и кем оказалась моя жена. И неожиданно для себя признал, что почему-то больше не питаю к ней ненависти. Я говорил легко, как говорят о чем-то постороннем, как будто это не касалось меня лично, точно я смотрел на себя со стороны. Может быть, от этого, но в первый раз за долгие дни мне вдруг перестало казаться, что у меня так уж все плохо. Я хотел говорить дальше, но Ольга положила свою руку на мою. Словно ток пробежал через наши руки. Она снова была близка – я точно знал это. И мне было совершенно неважно, была ли, есть ли у нее какая связь с бывшим Генеральным нашей бывшей корпорации.

Теперь я живу у нее. Это очень здорово! Между прочим, мне не надо тратить деньги на аренду квартиры. Правда, именно из-за этого я долго не хотел переезжать. Роль альфонса для меня неприемлема – Ольга, в отличие от меня, устроилась на работу. Но она уговорила меня. Все равно мы проводим каждую ночь вместе. Так какой же смысл кататься туда-сюда через полгорода?

Она же уговорила меня смотаться отдохнуть на пару недель, чтобы привести мои расшатанные нервы в порядок. Я, признаться, по ночам все еще вскакиваю, кричу и размахиваю руками. Ольга почему-то была уверена, что лететь надо именно в Дюбай. Вначале я противился, но она убедила меня в том, что это поможет мне до конца переосмыслить все то, что со мной произошло.

Вечереет. Сейчас Ольги нет в номере. Она отправилась в СПА. Я сижу один на балконе нашего номера, поглядываю на гладкое море и заканчиваю свое повествование. Уж больно все оказалось запутано.

Ненадежное оказалось надежным, а надежное ненадежным. Моя покладистая, домовитая жена оказалась… не буду говорить, кем. А отвергнутая мной стервозная любовница приютила меня, когда я стал никому не нужным банкротом.

Хуже того, само прошлое зачастую подвержено переменам. Я сейчас говорю о своих родителях. Интересно, что в моем случае это же прошлое легко могло остаться для меня неизменным, не прочти я случайно письма моей матери. А что, если есть еще письма моего отца или, скажем, его знакомых? Не означает ли это все, что прошлое вообще носит несколько произвольный характер?

Между прочим, Ольге так вообще безразлично, кто были мои родители. На нее вся эта история не произвела большого впечатления. Дело в том, что в ее понимании важно, что человек смог сам сделать из себя и кем он является, а не то, откуда он взялся. Думая над этим, я пришел к выводу, что в своих фантазиях и в угоду своему удобству я сам создал себе из родителей идолов.

И еще. Говорят, что люди не меняются, что человеческая натура каждого есть само постоянство. Не знаю. Думаю, что это не так. По крайней мере, мой личный опыт говорит об обратном. А с ним не поспоришь.

Но все это уже история, прошлое. Мне же пора идти вперед. Dum spiro, spero!