Данная повесть представляет собой исключительно художественное произведение. В этой связи все действующие лица, равно как и места действия, упомянутые в ней, являются вымышленными.

–  Отчего ты плачешь, мой юный господин? – спросил Старший Визирь, согнув спину в почтительном поклоне.  – Вспомни о цветущей стране, оказавшейся у твоих ног. Той, что сотворил твой великий дядя. Его путь наверх был труден и тернист. А сладкий вкус побед перемешан с горечью разочарований. Тебе же, наследнику, можно просто наслаждаться. Пусть мои слова помогут тебе отвлечься от печали по его безвременной кончине.

– Но я скорблю вовсе не о нем, а о том славном пути, что мне теперь не суждено пройти самому, и том, что не смогу создать все это своими руками, – ответил юноша. [5]

 

Пролог

Среди прочих многочисленных достоинств, которых и не перечесть, Юлиана всегда отличала хорошая память. Так, с его слов, он отчетливо помнит себя годовалого.

Вот лежит себе, кроха, в уютной коляске. А заботливая мамаша, как орлица над орленком, так и вьется вокруг, так и вьется. То поправит одеяло, то одернет чепчик, то склонится над малышом, а то вдруг гордо распрямит спину, бросит тревожный взгляд куда-то за окно, словно силясь разобрать там, в синей мути московской пурги, светлое будущее своего дитяти. Сама же нараспев тихонько сказ ведет. Да не простой, а наполненный смыслом. Восприимчивый же Юлиан, словно губка, с молоком матери впитывает в себя все премудрости мироздания, познает малыш, кто он, откуда пришел и куда движется.

Песнь первая

«Обратимся к себе. Мы гиперборейцы – мы достаточно хорошо знаем, как далеко в стороне мы живём от других. “Ни землёй, ни водой ты не найдёшь пути к гиперборейцам”, – так понимал нас еще Пиндар. По ту сторону севера, льда, смерти – наша жизнь, наше счастье. Мы открыли счастье, мы знаем путь…»

Так когда-то говорил великий Заратустра!

Так зимней ночью 1966 года от рождества Христова, смиренно склонив голову на сторону, говорила и Екатерина, мать Юлиана.

Были у нее и другие песни.

Песнь вторая

Сын мой, знай! Тут, под Москвой находится то самое место! На крутом берегу – вековой сосновый бор стоит, а под ним река бежит. Давным-давно один боярин надел отдал старшему сыну, Григорию. Оттуда и название пошло: Григорьев Бор.

Манит Григорьев бор к себе великанов интеллекта. По праву расселившись там, несут они высокую миссию служения духу. Григороборейцы борются с невежеством, сражаются за преумножение знаний. Все материальное им чуждо, они творят.

Мой сын, помни, и мы принадлежим к этой касте атлантов духа! Так иди же смело своим великим путем. И отворятся пред тобой врата Григоробореи!

Блистай же в школе, поражай всех в университете и аспирантуре! Пиши кандидатскую, защищай докторскую, путь изберут тебя академиком! Ты станешь ученым с мировым именем и великим музыкантом. По-настоящему талантливые люди талантливы во всем. К тебе придет почет и уважение!

Песнь третья

Сын мой, в этой песне я поведаю о себе. Твоя мама тоже когда-то была маленькой несмышленой школьницей. Но однажды на нее снизошло видение. Было начало мая, набухшие почки раскрывались, превращаясь в листья, птицы заливались трелями, а моя душа томилась в ожидании чего-то большого, светлого. После уроков я возвращалась домой. Вдруг набежали тучи, полил дождь, ярко молния сверкнула – и снизошло на маленькую Катерину осознание, что не такая она, как все, что исключительная, что предначертан ей великий путь. Это чувство принялось стремительно расти во мне, пока не заполнило всю до остатка. И я услышала глас Господень.

Какую радость я тогда испытала! С сожалением посмотрела я на обычных прохожих и, окрыленная, словно птица полетела домой – скорее поведать обо всем маме и папе.

То великое чувство по сей день со мной.

Песнь четвертая

Сегодня, сын мой, я расскажу тебе о том, что же случилось дальше с твоей мамой, которая не сидела, сложа руки, а постоянно искала, напряженно думала, упорно занималась в школе с математическим уклоном и брала частные уроки игры на скрипке. И везде была отличницей. Родители прочили мне большое музыкальное будущее.

И вот, исподволь, как приходит все главное, на меня снизошло понимание, чему нужно служить, чем в жизни заниматься. То – математика и музыка.

Пойми, ведь все, что тебя окружает, содержит в себе математику. Она основа всех наук. Все великие философы были математиками. Например, Кант. Музыканты тоже. Музыка Баха основана на математике. Да будет тебе известно, что центры мозга, отвечающие за музыку и математику, располагаются рядом. Математики и музыканты – это люди особенные. Их интеллект и нормы морали неизмеримо выше, чем у других. Математику ничего не стоит разобраться в любом деле. Только стоит ли отвлекаться на второстепенное?

И ты, мой сын, услышишь глас Господень, и тебе уготовано великое будущее служения высокому. А пока спи, Юлиан, спи, будущий великий ученый.

И что же Юлиан?

 

Глава 1. Этапы большого пути

 

Начало

Вдоволь наслушавшись таких песен, малыш преисполнился осознанием своей великой миссии. Вот только гласа Господня, наставляющего на путь истинный, как ни пытался, расслышать никак не мог, о чем искренне сожалел аж до пятого класса средней школы. А в шестом, чтобы не расстраивать впечатлительную мамашу, которая пребывая в ожидании этого великого события, донимала тревожными расспросами, как-то раз соврал ей: «Да, мама, слышал я глас Господень». Екатерина тут же успокоилась, а сметливый мальчик про себя отметил, что ложь – не такая уж плохая штука и порой помогает не хуже успокоительных таблеток.

С детства малыш был окружен любовью и заботой. Бабушка, дедушка – доценты разных кафедр, и их дочь Катерина, – знали, что есть правильное воспитание. Юлиану читали сказки Пушкина, водили на оперу и балет, приучали к классической музыке. Начинали, чтобы не отбить охоту, с малого. Шли от простого к сложному.

В пять лет ребенок благополучно освоил букварь. В семь во время летних каникул самостоятельно одолел свой первый томик Диккенса. Все прочитанное за день обязательно обсуждали всей семьей за ужином. Уже в зрелые годы Юлиан будет поражать окружающих неожиданными цитатами из классики.

В младших классах Юлиан учился почти на одни пятерки. А когда ему по недоразумению доводилось получить четыре, а то и три, то дома его не ругали, нет. Просто мама долго смотрела на него, смиренно склонив голову на сторону. Взгляд ее отражал то непереносимую тоску, то страшное разочарование, а то и некоторую брезгливость, как будто она случайно раздавила лягушку. В эти моменты мальчугану хотелось немедленно объясниться, доказать, что он не такой. Юлиан густо краснел, сопел, а потом, потоптавшись в прихожей, отправлялся с поникшей головой в свою комнату, где немедля усаживался за письменный стол, чтобы оправдать возложенные на него высокие ожидания.

В соответствии с разработанным Катериной планом подающий надежды ребенок с пяти лет приступил к занятиям на фортепьяно. Наняли частного учителя. Поначалу дело шло туговато. Но об этом, как и о любых других неудачах, было не принято упоминать за пределами семейного круга. Между тем мальчика даже приходилось привязывать к табуретке. Но с кем, спрашивается, не бывает? Так что Катерина не унывала. А своим подругам среди прочих достижений сына, как то: лепка, рисование – внимательная мать никогда не забывала упомянуть о выдающихся музыкальных успехах.

И вот на пятый год обучения юный Юлиан действительно почувствовал тягу к музыке и даже взял привычку садиться за инструмент по нескольку раз в день без всякого к тому принуждения. В своих же смелых мечтах мальчик пошел и того дальше: уже видел себя знаменитым дирижером, которому рукоплещет полный зал Московской консерватории. Бывало, поставит сороковую симфонию на заезженной пластинке и, вообразив себя властителем симфонического оркестра, давай размахивать отточенным карандашом. А когда настанет пора аплодисментов, театрально шаркнет ножкой и отдаст грациозный поклон воображаемой публике.

Но жизнь вносила свои коррективы. Выяснилось, что ребенок не обладал достаточным слухом. Вердикт был вынесен в музыкальном училище при консерватории, куда было решено определить мальчугана. В глубине души Катерина и сама давно догадывалась об этом, но тянула до последнего. И пусть злые языки говорят о ее уязвленном тщеславии – этом могучем стимуле человеческих достижений, мы же лишь ограничимся предположением, что всему виной великое чувство материнской любви, которое не позволяло Катерине взглянуть правде в глаза. Да и что есть правда? Говорят, у каждого она своя. А Катерина за свою правду постоять умела.

«Что ж, пусть будет только гениальным ученым. Сконцентрируем усилия теперь на этом», – решила мать.

Учительницу музыки отменили. И с тех пор, стоило маленькому Юлиану ненароком сесть за инструмент, вместо привычной бурной материнской похвалы его ожидали косые взгляды. А если несостоявшийся музыкант упорствовал, то до его слуха начинали доноситься неодобрительные звуки, похожие на фырканье. Катерина умела доходчиво продемонстрировать свою неприязнь, когда того требовали обстоятельства. В обстановке нетерпимости музыкальный энтузиазм мальчика быстро угас. Но рана в сердце долго не заживала.

Родители Юлиана расстались вскоре после рождения сына и с тех пор не виделись. Тем не менее ребенка лет с пяти на лето стали забирать к себе на дачу в поселок Григорьев Бор дедушка с бабушкой по линии отца – пенсионеры-академики. Отца, подающего надежды профессора, ввиду его большой занятости, мальчик видел крайне редко. Но само окружение, как внутри большого дома, так и по соседству, где все было пропитано спокойной уверенностью и многозначительностью, произвело неизгладимое впечатление на малыша. Не забывал он и материнских напутствий. Бывало, набегавшись вдоволь с именитыми отпрысками, присядет Юлиан под высокими соснами, закинет голову, заглянет в синюю небесную даль, и накатит на него осознание своей причастности к этому прекрасному месту, переполнит чувство духовного родства со всеми великими обитателями Григорьева бора.

Увы, этой гармонии не суждено было длиться вечно. То ли из-за того, что отец Юлиана во второй раз женился, то ли еще по какому недоразумению, в приеме мальчику было отказано. И приоткрывшийся было элитарный мир уехал в прошлое. Но жгучее желание вернуться туда осталось, и Юлиан стал грызть гранит науки с удвоенной силой.

В просторной квартире, полученной отцом Катерины, где протекало счастливое детство мальчика, не знать что-либо – будь то писания великого Гомера, стихи Бодлера, творения Босха или работы Дега – всего не перечислить – считалось постыдным. Вечерами приходили гости – подруги Катерины, слушали музыку и, соревнуясь в своей образованности, вели долгие беседы, разгадывали кроссворды, играли в буриме. Засиживались за полночь, благо никому из них не нужно было к девяти утра спешить на работу. Юлиан тоже встревал в разговор и демонстрировал свою эрудицию, а Катерина сияла от счастья.

В правильно подобранной мамой спецшколе вплоть до старших классов царил дух здорового соревнования за высокие оценки, получать которые сообразительному и усидчивому потомку академиков не составляло чрезмерного труда. Помимо уже перечисленных талантов разносторонне развитого Юлиана отличало хорошее чувство юмора, и даже некоторая самоирония. Полноватый юноша был доброжелателен и отзывчив. У него было много друзей.

По окончании школы Юлиан, как утверждали завистники, не без сторонней поддержки, поступил на мехмат МГУ и с энтузиазмом приступил к обучению. Все складывалось самым лучшим образом. Ему прочили великое будущее.

 

Отчет о достигнутых успехах

Очень крупный мужчина лет пятидесяти степенной поступью направился к лифту. Нос его украшали очки в роговой оправе, а мощные пальцы железной хваткой сжимали туго набитый кожаный портфель. Спутанные волосы наползали на уши, но не закрывали их полностью. Почувствовав вибрацию в кармане пиджака, мужчина неторопливо достал мобильный телефон.

– Юлиан, привет! Тебя ждать? Все уже собрались!

– Да, буду, – коротко ответил Юлиан Дмитриевич, как к нему теперь обычно обращались коллеги, и разъединился.

Уже совсем скоро он вальяжно входил в помещение ресторана, где собрались на встречу его одноклассники. На крупных устах у Юлиана Дмитриевича играла тонкая улыбка состоявшегося человека.

Первой, кого он заметил сквозь толстые стекла очков, была, конечно же, Анна Петрова.

«Постарела! – удовлетворенно отметил про себя Юлиан, а потом мысленно добавил: – Хотя…»

Парадоксально, но в те редкие случаи, когда ему доводилось ее увидеть, сердце Юлиана начинало биться быстрее. Наверное, по привычке.

Ведь когда-то, лет тридцать пять назад… Перед его мысленным взором порой вновь всплывал ее чудный образ. Май месяц. Девятый класс. Школьные окна открыты. Пение птиц заглушает голос учителя. В воздухе витают ароматы весны. Он сидит на первой парте у двери. Анна, почему-то в легком светлом платье, а не в форме – и кто ее пустил в школу в таком виде? – отвечает у доски. Ее гибкий стан отчетливо виден на просвет на фоне окна. Она божественна! Желанна! Неотразима!

– Юлиан! Юлиан! Юлиан! – откуда-то издалека доносится голос учительницы. А он никак не сообразит, что обращаются к нему.

– О чем мечтаем? – спрашивает учительница, а Олег Лисянский тихо смеется. Этому смазливому хлыщу, видите ли, все весело, как и все дозволено.

Юлиан уже давно подозревал, что у Лисянского что-то было с Петровой. Это читалось в их взглядах. Хуже того, по слухам, на одной из вечеринок – Юлиан тогда болел гриппом и не смог придти – Лисянский и Петрова уединились в комнате, где оставались какое-то время. Узнать бы точнее! И главное, этот тип не прикладывал никаких видимых усилий, чтобы понравиться! Девчонки так и висли на нем, стоило ему повести бровью. При этом он не отличался разборчивостью. Но и Петрова тоже хороша. При всех уединиться! Сколько раз Юлиан убеждал себя, что питать слабость к такой распутнице ниже его достоинства. Но сказать проще, чем сделать. В легкомысленную красавицу Петрову была влюблена половина класса. Как уж тут устоять?

– Проводить тебя до дома? – насупившись от волнения, тихо проговорил Юлиан. После уроков он подкараулил Петрову за углом школы, так, чтобы никто не видел, и теперь старательно делал вид, что их встреча совершенно случайна.

– Привет, Юлиан. Проводи, но я сейчас в музыкальную школу, – с легкой улыбкой на очаровательных устах отвечала Петрова. Она всегда была ко всем очень доброжелательна.

«Ты другим ведь так же улыбаешься», – мрачно подумал Юлиан и в который раз безрезультатно потащился провожать Петрову до музыкальной школы.

Ныне солидный Юлиан собрался было удостоить Анну покровительственным кивком: он был наслышан о ее семейных неурядицах и сложностях на работе. Но Анне было как всегда не того – она что-то оживленно щебетала на ухо Максиму Верховцеву в дальнем конце длинного стола, за которым собралось человек пятнадцать.

Юлиан Дмитриевич обосновался на свободном стуле, который жалобно скрипнул под опустившейся на него тяжестью. По правую руку сидела Елизавета Плаксина, а по левую – Толстопальцев, невысокий человек средних лет ничем не примечательной наружности.

С Костей Толстопальцевым одно время они были очень дружны, особенно в студенческие годы: вместе выпивали и выступали по женской части. Тот, правда, пошел учиться на экономиста, а потом преуспевал в какой-то крупной коммерческой компании. Тогда-то их отношения и подпортились. Толстопальцев начал сильно действовать Юлиану на нервы. Главным образом раздражали бесконечные упоминания коммерсанта о дорогих ресторанах и австрийских горнолыжных курортах, которые молодой математик не мог себе позволить и презирал.

Но с некоторых пор много воды утекло. В частности, Костя лет пять, как потерял работу, и теперь они с сыном жили на зарплату жены – завуча в школе.

Что же касается Елизаветы Плаксиной, то это была изможденного вида женщина, суховатого телосложения, осанка и выражение лица которой сохранили следы былой привлекательности. Всю жизнь она проработала преподавателем биологии в университете и уже лет десять упорно писала кандидатскую диссертацию. К своему мужу, старшему преподавателю той же кафедры, она имела большие претензии. По мере того, как их дочь взрослела, взаимопонимания между членами семьи становилось все меньше. Временами вспыхивающий взгляд Елизаветы говорил о том, что она продолжала надеяться на лучшую долю.

Со своими соседями по столу Юлиан не виделся очень давно, но быстро сообразил, что перед ним благодарная аудитория. Вскоре, разгоряченный двумя рюмками водки, он полностью завладел вниманием своих двух слушателей. Свою речь Юлиан для большей доходчивости подкреплял наглядными пособиями – великолепными фотографиями. В его планшете их было великое множество.

Вот он еще молодой преподаватель сурово взирает на студентов с кафедры. Черная доска за его спиной испещрена формулами. Вот снисходительно улыбается – за ним величественная громада здания МГУ.

А вот он на каком-то вокзале.

– Где это ты? – спрашивает Елизавета.

– Страсбург, Франция. Я там работал не один год, – небрежно отвечает Юлиан.

– Даа… – протягивает Елизавета в восхищении.

– Приглашают, – комментирует рассказчик.

– Даа… – опять протягивает Елизавета. Ее интонация красноречивее междометий передает потаенный смысл: «Мне бы так!».

– Ты, наверное, французский знаешь в совершенстве?

– Само собой. А это я в Мексике.

– Ты и туда добрался!

– На конференцию в прошлом году летал. Такое впечатление, что только там по-настоящему ценят математиков. Между прочим, Мехико не так ужасен, как его малюют.

Во взгляде Елизаветы нетрудно прочесть: «Мне бы в этот “ужасный Мехико” попасть хоть на денек. Но с ££моим”-то далеко не уедешь! Хоть бы в Турцию еще раз свозил этим летом!»

Юлиан делает вид, что не замечает произведенного эффекта, и легко продолжает:

– Хотя, конечно, я бы предпочел Буэнос-Айрес. Там все-таки и климат мягче, да и с преступностью дело обстоит не так плохо. Ну, и экология, конечно, принципиально другая. Вот, кстати, фото.

Все разглядывают изображение Юлиан на фоне высоких зданий, а он уже спешит вперед:

– А недавно я познал мир гор!

На фотографии раскрасневшийся Юлиан стоит у горнолыжного подъемника. В одной руке зажаты лыжи, в другой палки – Франция!

– А почему ты в джинсах? – неожиданно вклинивается в разговор бывалый горнолыжник Толстопальцев.

«Этот как всегда не к месту! Намекает, что у меня на горнолыжный костюм денег нет», – с досадой подумал Юлиан и, не удостоив бывшего товарища ответом, перешел к следующей фотографии:

– А это я в Гонконге, на конференции.

– Я забыла, что ты заканчивал? – спросила Елизавета.

– Как? – удивился рассказчик. – Мехмат МГУ, конечно. Ну, в десятом классе были небольшие сомнения, куда поступать. Не поверишь, думал даже о биофаке, – снисходительно улыбнулся Юлиан. – Это, конечно, тоже МГУ, но… В общем, потом умные люди подсказали, чем надо в жизни заниматься.

При этих словах щеки выпускницы биофака Елизаветы заметно порозовели от смущения. А Юлиан непринужденно продолжал:

– Математика – это же основа всего, что тут говорить. Сама среда общения в этой области, как говорили у нас на факультете, очень «вкусна». Обмен мыслями, идеями. Ежедневное творчество. Вы же понимаете!

– А ты как? Чем занимаешься? Все коммивояжерствуешь небось? – покровительственно обратился математик к бывшему другу Толстопальцеву.

Последний стеснялся своего статуса безработного, отчего смешался и тихо произнес:

– Я теперь все больше на своем хозяйстве, – Толстопальцев достал мобильный и тоже продемонстрировал фотографию симпатичного домика с благоустроенной прилегающей территорией.

– Вначале я себе квартиру купил, но потом понял, что в городе задыхаюсь. Построил дом. Когда еще работал. Там я сам себе хозяин.

– И по какому же шоссе ты сам себе хозяин? – ухмыльнулся Юлиан.

– Юго-восток, шестьдесят километров.

– Да. Неважное направление, конечно. И далековато будет…

– Так у меня и квартира на юге. Это чтобы удобнее ездить было, – попытался оправдаться Толстопальцев, но математик был неумолим:

– Я в Григорьевом Бору обосновался, на берегу реки. Запад! Смотрите.

На планшете под ловким воздействием больших пальцев Юлиана тут же замелькали изображения дома средних размеров, непритязательной архитектуры образца советского периода, окруженного вековыми соснами.

– Ну-ка, ну-ка, посмотрим, – раздался до боли знакомый женский голос сзади. Юлиан не мог его не узнать. Петрова подкралась незаметно, как кошка. А с ней вместе еще несколько бывших одноклассников.

– Какой у тебя дом, ух ты! – рука Анны легла на плечо рассказчика, ее горячее дыхание обожгло шею. Настало время действовать!

– Господа, всех приглашаю к себе! – непроизвольно вырвалось из его уст.

– К себе? Всех? А когда? – со всех сторон защебетали женские голоса.

– В эту субботу, послезавтра. В Москве как раз будет наш одноклассник – Илья Резин, а ныне – для тех, кто не в курсе – первая скрипка Токийского оркестра. Обещался сыграть и даже сорганизовать целый струнный квартет: две скрипки, альт, виолончель. Приходите, господа, должно получиться очень недурно, – и Юлиан царственно повел рукой куда-то в сторону и наверх. Лицо его раскраснелось. Душа парила, обычно напряженные мышцы лица расслабились, а губы растянулись в сердечной улыбке. Он находился в центре внимания. В такие минуты математик преображался.

– Вот здорово! Илья Резин!!! На даче! А как добираться? А во сколько? – радостно понеслось со всех сторон.

Юлиан начал было объяснять, как проехать, но его перебила Петрова.

– Организацию я возьму на себя, как бывшая староста класса. У меня есть телефоны всего класса. И мои координаты есть у всех. На крайний случай имеются соцсети.

– Отличная идея, а я тебе завтра с утра позвоню уточнить время и как лучше проехать. Какой у тебя номер телефона? А то только в «Одноклассниках» и встречаемся, – обрадовался Юлиан.

– Записывай… – Петрова продиктовала свой номер и добавила, – впрочем, я сама тебе наберу.

На том и договорились. Анна направилась в сторону туалета.

Юлиан проворно поднялся, чтобы проследовать за ней, обсудить кое-какие детали, но столкнулся нос к носу с проходившим мимо Олегом Лисянским.

– Как дела, старина? – расплылся в широкой вальяжной улыбке Лисянский.

– Все хорошо. Как ты?

– Не на что времени не хватает. Мотаюсь по всей Европе. Бизнес, знаешь, такое дело. Без остатка захватывает.

– Музыку, значит, совсем забросил? – с кислой миной спросил Юлиан.

– Ну почему. Не поверишь, пытаюсь тоже перевести в бизнес-проект.

– Музыку? В бизнес-проект? И что же ты играешь?

– Сейчас полностью ушел в джаз. Недавно в Доме музыки давал концерт с… – и Олег назвал именитого джазового саксофониста. – Я всем приглашение в «Одноклассниках» рассылал.

– В Доме музыки? – в недоумении проронил математик и, внезапно ощутив накопившуюся за день усталость, слегка ссутулился. И как он, активный участник соцсетей, мог пропустить сообщение в «Одноклассниках»?

– Кстати, я тебе свои диски не дарил? Сейчас наберу водителю, принесет, – деловито трещал Лисянский, прикладывая к уху мобильный телефон.

– Сейчас за деньги все, что хочешь, можно, – пробурчал Юлиан.

– Что? – не расслышал Лисянский.

– Я слышал, ты развелся? – прибавил громкости математик, нащупывая слабые места у оппонента.

– Да. Но уже опять женился.

– Наверное, дети остались?

– Да.

– Без отца детям плохо.

– Мы с моей «бывшей» ладим. Ее с сыном я обеспечиваю.

– Этого не достаточно. Детям нужно родительское тепло. Кстати, сколько у тебя детей?

– Всего двое.

– А у меня четверо, – козырнул Юлиан.

Тут со сцены раздались оглушительные звуки разудалой ретромузыки, и все потонуло в каком-то хаосе. Бывшие одноклассники повставали со своих мест, сбились в группы, а некоторые даже пустились в пляс. Среди последних был и наш математик, который, несмотря на свои крупные габариты, с энтузиазмом участвовал в быстром танце, вклинившись в круг незнакомой молодежи.

Глядя на него восторженными глазами, преподаватель биологии Елизавета в изумлении говорила печальному Толстопальцеву:

– Какой Юлиан молодец! Сколько всего успел сделать: построить дом, полмира объехать. Слышал, у него четверо детей! Глава большой семьи и выдающийся математик. Надо же, все-то у него в жизни получилось!

 

Дома

Он вернулся домой в приподнятом настроении уже за полночь. Жена Светлана еще не ложилась и, видимо, услышав звук открываемой входной двери, встретила мужа в коридоре их просторной трехкомнатной квартиры без изысков. Это была полноватая женщина среднего роста. Плечи ее, по обыкновению, покрывала старомодная шаль. Взгляд не предвещал ничего хорошего.

– Повеселился?

– Какое там веселье, Света! Банальная встреча одноклассников! – оправдываясь, забасил припозднившийся муж.

– Не шуми! Детей разбудишь! Продукты принес?

– Принес, принес. Вот, – и, пройдя на кухню, он начал доставать пакеты с провиантом из своего туго набитого кожаного портфеля.

– А лекарства?

– Какие лекарства?

– Я же тебе говорила еще вчера утром!

– Ах да, вспомнил.

– Ну, так что?

– Лекарства не купил.

– За два дня не нашлось времени?

– Но я был очень занят.

– Ты? Занят? – слегка повела бровью жена. В голосе ее зазвенел сарказм.

– Да, занят. Разве ты не знаешь, я целыми днями работаю над докторской. Я не разгибаясь…

– И как, получается?

– Будто ты не знаешь, что это долгий процесс. К тому же, у меня пока не достает публикаций. Этому приходится посвящать большое время. А тут семинары, как назло. Того и гляди, нагрузку увеличат. Вот отбивался все эти дни. По поводу Франции переписку веду все время…

– И как? – живо отреагировала Светлана.

– Пока никак. Что-то там у них не получается. Может, вообще все в этом году накроется…

– Как и в прошлом?

– Да, как и в прошлом! Как будто это так легко. А тут завкафедрой достает со своей административной нагрузкой. А я и без того весь в работе. Что тут нового, Светлана! Будто ты не знаешь! И вообще…

– Ладно, работник. Сгоняй-ка лучше в ночную аптеку за углом, – смягчилась жена. Взгляд ее потеплел. Вообще-то она любила мужа и по-своему ценила его.

Тут Юлиан подумал, что настал правильный момент, и на выходе из квартиры как бы между прочим произнес:

– Кстати, я тут пригласил одноклассников в эту субботу к нам на концерт.

Он уже собирался захлопнуть дверь, как жена остановила его коротким вопросом:

– Чего?

– Пригласил одноклассников к нам на дачу, говорю.

– Куда-куда? – снова нахмурилась жена.

– К нам на дачу. Что тут такого, Света?

– Да так, ничего. Если бы только это была твоя дача.

– Но…

– И сколько же человек?

– Какая разница. Надеюсь, ты не забыла, что Илья Резин приезжает и будет давать у нас на даче в эту субботу концерт. Все давно согласовано. Человеком больше, человеком меньше…

– Сколько человек ты пригласил?

– Всех, кто был на встрече. По-другому, как ты понимаешь, в такой ситуации было бы просто неудобно. Я не считал, но полагаю, человек десять наберется, – в последней надежде сознательно преуменьшил цифру Юлиан. Но приговор был неумолим.

– Не думаю, что маме понравится эта идея.

Этим было все сказано. Неприятно стеснило в груди. Зашалило нездоровое сердце. Теперь надо было всем давать отбой. Но под каким предлогом? Юлиан вышел из подъезда и глотнул свежего мартовского воздуха. Подмораживало. В темно-синей глубине небосвода безразлично мерцали далекие звезды. Их отстраненное сияние напомнило проштрафившемуся математику о бренности всего земного, и ему стало лучше. Собственно говоря, на что он надеялся? Ничего нового. Тесть, старый академик в области физики, еще мог бы согласиться, но Генеральша – так он звал про себя тещу – никогда. Хотя бы потому, что это были его гости. Света права: даже спрашивать бесполезно. Все равно, что дергать тигра за усы.

Через десять минут Юлиан Дмитриевич на отяжелевших ногах возвращался назад с лекарствами. В голове навязчиво крутилась песня Юрия Антонова «От печали до радости рукою подать». Но все бурные эмоции прошедшего вечера уже улеглись. Его взору открылся привычный вид высотного дома из желтого кирпича, куда они заселились на следующий день после свадьбы. Элитную по тем временам квартиру, а заодно и престижную машину, устроил Анатолий Иванович, отец Светланы. Молодым было по двадцать пять лет.

Со Светланой Юлиан познакомился в академическом доме отдыха. В отличие от многих капризных красоток самого разного происхождения, за которыми с переменным успехом ухлестывал любвеобильный молодой математик, Светлана внешности была самой обыкновенной. По какой-то странной семейной традиции она даже одевалась несколько старомодно. При этом от нее исходила спокойная уверенность, свойственная многим обеспеченным с рождения людям, привыкшим к неиссякаемой родительской поддержке. Она была хорошо образована и остра на язык. Светлана и Юлиан всегда понимали друг друга с полуслова – одна среда, общие ценности и стремления. Она была тоже математиком. И даже закончила ВМК МГУ, что для Юлиана, глубоко убежденного в том, что за стенами этого учебного заведения жизнь, по большому счету, заканчивается, было немаловажно.

Когда однажды, уже после свадьбы, до него докатились слухи о том, что злые языки распускают сплетни, что он женился не по любви, Юлиан впервые задумался на эту тему. Но быстро пришел к выводу, что брак любого интеллектуально развитого человека, в той или иной степени, обязательно строится по расчету. По крайней мере, никто из его друзей не допускал мысли, что их избранницей может стать дама без диплома о высшем образовании. Как же иначе она станет воспитывать детей? Подавляющее большинство также заранее точно знало, где и на что они будут жить.

Но вот и его подъезд. Когда Юлиан вошел в квартиру, все уже спали. Он на цыпочках прокрался в комнату к своей гордости – Кирюше, малышу трех лет. Кроха маленькими ручонками обхватил своего любимого мишку и тихо посапывал. Заботливый папаша нежно поправил одеяло и через полчаса сам уже сотрясал покои мощным храпом.

Проснулся он в начале десятого в мрачном расположении духа. Утро выдалось хмурым, а последняя рюмка водки, как это становится понятно лишь на следующий день, оказалась совершенно лишней. В голове разливалась неприятная тяжесть.

Давление первый раз зашалило лет двадцать назад и с тех пор уже не отпускало. Врачи говорили, что это от избыточного веса и малоподвижного образа жизни. Мама во всем видела наследственную предрасположенность: ее отец страдал гипертонией. Юлиан же считал причиной физиологических расстройств угнетенное моральное состояние, в котором пребывал в непростые годы начала своей преподавательской деятельности.

Многие его коллеги, как крысы с тонущего корабля, бежали за границу, где в своем большинстве неплохо устроились. Он же никак не мог найти себя в изменившейся реальности. Диссертация не клеилась. Зарплаты ни на что не хватало. Занятие наукой перестало быть престижным. Светлана писала кандидатскую, перекладывая домашние хлопоты на его плечи. Генеральша словно с цепи сорвалась. Приходила к ним, когда ей вздумается, как к себе домой, лезла с ненужными советами. А деньги давала с таким надменным видом, будто не для своей дочери и внуков! Да и Анатолий Иванович, положа руку на сердце, оказался жадноват. Юлиан доподлинно знал, что у того есть деньги. Но академик почему-то не спешил с ними расставаться. Под таким давлением ему, молодому ученому, стали приходить постыдные мысли бросить науку и пойти зарабатывать. Понятное дело, что с его-то интеллектом он легко бы пробился и среди офисного планктона и меж узколобых бизнесменов. Стоило только захотеть. Например, бывший одноклассник, а ныне незадавшийся физик Канищев Сергей, кандидат наук, которому «нечем было платить за квартиру», так и поступил. Пошел в бизнесмены. Правда, он почему-то ничего не добился на этом поприще, стал пить и плохо кончил.

И ведь подумать только, до чего дошло! Толстопальцев уже готов был устроить Юлиана к себе: тупо перекладывать бумажки с девяти до шести каждый божий день! Молодой ученый с трудом представлял себе, под каким соусом он сможет преподнести эту дикую новость в своем кругу общения. В родной среде григороборейцев – обитателей академического поселка, куда он попал сразу после свадьбы, его бы точно не поняли.

Юлиан выстоял. Прошли долгие годы. И постепенно все наладилось. Он, наконец-то, защитил кандидатскую. А еще через несколько лет смог устроиться преподавать заграницей. Правда, пришлось нудно проталкивать свои публикации, которые не просто было выжимать из себя, пройти через долгую и неприятную переписку с иностранными коллегами. Но в конце концов его заметили и пригласили на полгода во Францию. Потом еще и еще. Светлана с детьми оставалась в Москве: по условиям контракта ему полагалась скромная чистенькая квартирка в кампусе, не подходившая для большой семьи. Когда перевалило за сорок, посыпались приглашения на конференции, и он покатил по всему свету. К сорока пяти дали доцента, завкафедрой попросил брать на себя всю административную работу в свое отсутствие. Да и с деньгами стало как-то полегче.

Тут-то Юлиан обрел былую уверенность в суждениях и утвердился в своей правоте. А у него было о чем поведать людям. Принимал ли он экзамен у студентов, рассуждал ли за большим дружеским столом – какая разница? – все в нем – сильный голос, могучий торс, осанка, посадка головы – напоминало скалу, чей суровый непробиваемый гранит превращает штормовые волны в пену. Теперь он с готовностью судил обо всем на свете, и не переносил, когда ему перечат.

Юлиан грузно поднялся с кровати и переместил свое большое тело в душ. Стоя под струями воды, он вспомнил ночное видение: Анну Петрову Она снова стояла у доски в полупрозрачном платье, улыбалась ему одному и даже поманила пальцем. Потом они танцевали на какой-то вечеринке, целовались, и Юлиан ощущал ее гибкое соблазнительное тело. Но тут он, как назло, проснулся.

Не успел Юлиан сесть за стол завтракать, как затрезвонил его мобильный. «Как некстати», – подумал он.

Светлана вопросительно посмотрела на мужа.

– Это Петрова. Не знаю, что ответить. Сегодня уже пятница. Завтра они, вообще-то, планируют приехать.

– А, твоя комсомольская богиня уже волнуется…

Светлана ко всем его одноклассникам относилась совершенно безразлично, Петрову же почему-то недолюбливала. Видно, каким-то образом улавливала специфическое отношение мужа к бывшей однокласснице.

Что до «комсомольской богини», то в школе Анна действительно была вначале старостой, а потом и комсоргом. Училась на одни пятерки и даже обошла претендовавшего на золотую медаль Юлиана. Его мама была в ярости, ходила к директору школы, писала жалобы в РОНО, которые, правда, остались без внимания. Возможно, из-за того, что Петрова-старшая занимала в РОНО высокую должность.

– Скажись больным, да и все, – предложила жена.

– Нельзя. У нас Илья Резин концерт дает. Ты что, забыла, что он мой одноклассник? Всем разболтает.

– А ты попроси его держать рот на замке.

– Это не очень удобно, ты же понимаешь.

– Тогда придумай что-нибудь сам. У тебя это лучше получится. Ты же у нас умный, папочка, – нежно похлопала по руке мужа Светлана и проникновенно улыбнулась.

Нахмуренные брови Юлиана расправились. Умная Светлана безошибочно угадывала, за какую струну, в какой момент потянуть. В частности, она прекрасно знала, как сильно нравится ее спутнику роль отца большого семейства. И внутри сложившихся границ ему было дозволено принимать самостоятельные решения. С другой стороны, любая жизнь, а тем более семейная, полна разнообразных ограничений.

Тем временем телефон перестал звонить.

«Ладно, подожду пока отвечать, а там видно будет», – решил Юлиан.

– Как прошла сходка однокурсников? Что нового? – спросила Светлана.

– Ничего интересного. Наш «горнолыжник» по-прежнему без работы, – ухмыльнулся муж.

– Ничего удивительного – у коммивояжеров короткий век.

– Вот-вот.

– А это что за диски? – Светлана указала на подарок Лисянского, с вечера забытый на столе.

– Да, так, ничего интересного. Лисянский свои диски всучил.

– Ну надо же?! Джазменом заделался! Послушаем? – с удивлением рассматривала диски Светлана.

– Чего там слушать, Света? Подумай сама, что он может сыграть?! Музыкальная макулатура! – махнул рукой муж.

Тут зазвонил городской телефон. Жена сняла трубку.

– Да?

– Здравствуй, Светочка, – послышался громкий голос тещи, который нельзя было ни с кем спутать.

– Да, – Светлана имела привычку словом «да» заменять обычные слова приветствия.

– Как у тебя дела?

– Все хорошо, мама.

– Передай мне Юлиана, пожалуйста.

– Передаю.

«Этого еще не хватало», – почувствовал недоброе математик и с неохотой взял трубку.

– Юлиан, добрый день. Ты не забыл, что мы сегодня едем в ателье за моей шубой? Когда тебя ждать? – Генеральша, как обычно, не церемонилась.

– Здравствуйте, Антонина Даниловна. Я что-то не припоминаю, чтобы мы договаривались. К тому же, мне надо на рынок. Завтра ведь на даче концерт. Илья Резин приезжает…

– Я пока еще в своем рассудке и все прекрасно помню. На рынок потом заехать успеешь, а сейчас попрошу тебя подбросить меня в ателье. Не так уж часто тебя и просят.

– Но мне еще на работу надо, – неудачно попытался соврать ответчик. Но теща была прекрасно осведомлена о необременительном графике работы зятя: два-три раза в неделю и точно не по пятницам.

– Ни на какую работу тебе не надо. Не выдумывай. И послушай, Юлиан, у нас же, кажется, был уговор, что мы покупаем вам новую машину на условиях, что когда потребуется, ты меня будешь возить. Или я что-то путаю? – в голосе Генеральши зазвенела сталь.

«Ладно бы вы купили мне “Мерседес”! А то из-за этой корейской малолитражки, в которую я и помещаюсь-то с трудом, не слишком ли много чести будет?!» – негодуя, подумал математик и тихо ответил:

– Хорошо, через час буду, – он умел управлять своими эмоциями.

– До встречи, – в трубке послышались короткие гудки.

Тут с бормотанием – «Мама, есть чего поесть?» – на кухне появился заспанный молодой человек лет двадцати пяти – тридцати. Он был невысокого роста, гибкого телосложения с хитрым выражением глаз.

– А почему ты не на работе? – в удивлении пробасил отец семейства.

– У меня еще больничный не закончился. Последний день. С понедельника пойду, – небрежно бормотал юноша, роясь в холодильнике.

– Отлично. Тогда поможешь мне продукты закупить на рынке. К трем часам будь готов.

– Не, не получится. Я с ребятами уже договорился.

– Так передоговорись, – повысил голос Юлиан.

– Говорю же, не получится. Договорился уже, – и юноша с набитым ртом и кружкой чая в руке невозмутимо покинул кухню.

– Ты можешь как-то повлиять на него? – недовольно воззрился на жену Юлиан.

Двое старших детей Светланы, Петя и Даша, были от предыдущего брака, и это обстоятельство накладывало свой отпечаток на отношения: Петя Юлиана не слушался. Даша была более покладиста по характеру, но и она порой проявляла своенравие.

Первый раз Светлана выскочила замуж по большой любви, когда ей стукнуло восемнадцать. Через несколько месяцев появился ее первенец, через два года Даша, а еще через два супруги развелись. О бывшем муже в семье упоминать было не принято.

Петя унаследовал повадки отца. Несмотря на свой молодой возраст, тоже успел жениться и развестись, нажив при этом двух детей, с которыми виделся отнюдь не часто. Они остались с предыдущей женой, а молодой человек на днях собирался жениться повторно. Будущая жена также была на сносях. Жить молодые собирались у невесты. Работой Петя себя не утруждал и нигде не задерживался подолгу. От домашних обязанностей всячески отлынивал. А если его начинали слишком сильно донимать, съезжал на время к бабушке с дедушкой, которые в нем души не чаяли. Они же подбрасывали ему денег.

– Ладно тебе, папочка. Он через месяц и так от нас опять съезжает. Вот, я тебе список чего купить приготовила, – сказала Светлана.

– Слушай… Там… Завтра мама моя хотела приехать тоже.

– Но ты же знаешь, папочка, они не очень ладят.

– Прекрасно они ладят. И потом, для нее, как для большого ценителя музыки, приезд такого выдающегося скрипача – событие. Поговоришь с Антониной Даниловной? – настаивал муж.

– Ну, хорошо, пусть приезжает, – смягчилась Светлана.

– Так с Антониной Даниловной поговоришь?

– Не волнуйся. Все беру на себя. Приглашай. И иди уже. А то мама волнуется, – и она напутственно похлопала по широкой спине мужа.

В течение дня Анна Петрова звонила несколько раз, но Юлиан не снимал трубку. А ведь двадцать пять лет назад он многое бы отдал за ее единственный звонок. Однажды юный математик даже отказался от многообещающей поездки на дачу к друзьям и несколько дней проторчал в пыльной Москве начала августа.

За неделю до этого будущий ученый случайно встретил студентку МГИМО Петрову на свадьбе у друга в ресторане «Прага». Были танцы. Юлиан в порывах рок-н-рола вертел, крутил, а затем неожиданно резко наклонял Петрову, крепко сжимая ее гибкий податливый стан могучей рукой. Спелый бутон зовущих губ оказывался совсем близко. Тем вечером что-то изменилось в их отношениях – он чувствовал это. Только ему одному девушка дарила свою очаровательную улыбку. К нему нежно прижималась в танце. От его шуток заразительно хохотала. Потом, под покровом молодой ночи, они отправились бродить по опустевшим улицам, умытым теплым ливнем. Петрова нежно взяла его под руку, а когда он привлек ее к себе, то доверительно подставила губы для долгого и страстного поцелуя.

Черт бы взял ее больную тетю, которую почему-то никак нельзя было оставить одну именно этой ночью! И совсем некстати подоспел последний троллейбус. Будущий ученый, конечно же, проводил девушку до подъезда тетиного дома. Под его козырьком Петрова наградила ухажера еще одним незабываемым поцелуем. И со словами «я позвоню» исчезла за несмазанной дверью.

Юлиан воспринял ее слова буквально и почти безвылазно просидел дома несколько дней. Потеряв терпение, он пытался дозвониться сам, но телефон Петровой раз за разом издавал лишь протяжные гудки. На исходе недели к нему по-свойски без звонка заглянул Толстопальцев:

– Я тут слышал, ты провожал Петрову?

– Было дело, – и густые брови мрачно сошлись вместе.

– Ну и как?

– Да так, все несла какую-то гуманитарную чушь, – раздраженно буркнул юный математик.

– А ты предпочел бы, чтобы она с тобой на языке формул разговаривала, что ли? – ухмыльнулся Толстопальцев, глядя в окно.

– Пойдем лучше пивка попьем, – предложил Юлиан товарищу.

– А у тебя деньги есть?

– Ну… – протянул Юлиан.

– Ладно, пойдем, у меня на несколько кружек и на тарелку креветок найдется.

В который раз надоедливо зазвонил телефон, и на его экране отобразилось «Анна Петрова». «Все течет, все изменяется!» – удовлетворенно отметил доцент и не стал отвечать.

Когда на улице стемнело, тяжело нагруженный продуктами папочка пришел домой. Ему навстречу радостно выбежала старшая дочь, миниатюрная ученица выпускного класса Анечка. Она ловко обхватила тонкими руками шею отца, и, щекоча небритой щекой свое чадо, он завертел ее в чудесном вихре.

С Ильи Резина, после долгих и туманных разъяснений ситуации, Юлиан все-таки получил слово сохранить все в тайне. А СМС Петровой можно было отправить и завтра. Сегодня для нее он был очень сильно и совершенно неожиданно болен.

За длинным столом собралось много народу. В центре, как полагается, хозяева: волевая, все еще энергичная Генеральша и Анатолий Иванович, усталый полный человек преклонного возраста. Нос его украшали очки в роговой оправе, из-под толстых линз которых доброжелательно поглядывали умные глаза, не утратившие, несмотря на почтенный возраст, интереса к происходящему. Волосы его были спутаны. По семейной традиции царственные супруги не придавали особого значения своему внешнему виду. С годами Юлиан во многих внешних проявлениях – развалистой степенной походкой, неторопливыми движениями, манерой речи – все больше начинал походить на знаменитого тестя. Стремился ли он к тому намеренно или это происходило неосознанно, никто никогда у него не спрашивал.

Илья Резин и его трое друзей-оркестрантов разместились по правую руку от центра. Напротив – хозяйские внуки в полном составе и Светлана со свекровью. Тут же пустующее место Юлиана: по давно заведенному обычаю великолепный кулинар хлопотал по хозяйству. Жарил, парил, подавал, убирал. Все на нем.

В числе прочих было несколько случайно забредших на огонек обитателей поселка Григорьев Бор – детей и внуков бывших академиков. Тут было принято и даже приветствовалось заходить без приглашения. Поэтому их становилось все больше и больше. Это были люди среднего возраста, самых разных занятий. Никому из них не довелось приблизиться к достижениям своих именитых, ныне почивших предков, принадлежность к которым являлась главным предметом их гордости. Некоторые григороборейцы до старости находились в постоянных поисках себя, не в состоянии остановиться на каком-либо одном конкретном занятии. Постепенно продавая оставшуюся в наследство землю и недвижимость, они могли позволить себе вести праздный образ жизни.

Встречались в поселке и такие, пришлые, кто эту землю покупал. Они разъезжали на дорогих автомобилях и строили себе современные комфортабельные дома причудливых архитектурных форм, на фоне которых некогда элитные старые дачи терялись и казались незначительными. Ровесник Юлиана Петр Остроумов, нагло развалившийся рядом тещей, был как раз из этих. Чем занимался этот человек? Очевидно, что не наукой. Наверняка либо какой-нибудь менеджер, либо коммерсант, как они сами себя теперь называют, а по сути, обыкновенный торгаш. Кто же еще может преуспевать в наше время?! Спекулянты! То, за что раньше сажали, теперь хвалили и почитали.

Присутствие Петра Остроумова нервировало Юлиана. Кто дал право этому типу вальяжно отпускать неуместные комментарии: «О, вкусный плов появился! О, доброе вино появилось! О, варенье появилось! О, чай появился!» – как будто подававший все это Юлиан был у него на услужении.

Но особенно задевало математика то, что теща каждый раз премило беседовала с этим типом и даже оказывала ему очевидные знаки уважения, в то время как собственного зятя почему-то третировала.

– Антонина Даниловна, о чем вы, химик, в прошлом заведующая лабораторией, можете всякий раз так долго говорить с Остроумовым? – как-то за завтраком не выдержал Юлиан, а про себя добавил: «Она, конечно, не в МГУ завлабом была, но все же…»

– Он неплохо разбирается в истории, и потом…

– Менеджер, разбирающийся в истории? Звучит довольно странно, я вам скажу. Хотя, наверное, осилить гуманитарные науки некоторым из них все же под силу, – перебил ее Юлиан.

– Ты бы лучше подумал, как семью кормить, а то все из нас стариков деньги тянете, – Генеральша не любила, когда ее перебивают.

– Но вы же знаете, что в наше время преуспевают одни идиоты!

– Тогда займись наукой, наконец!

– В каком смысле?

– Ты знаешь, в каком.

– С вами невозможно разговаривать.

– Так ты не говори.

И Юлиан замолчал. Но подумал: «Это все ваша гордыня! Никак не возьмете в толк, что математики находятся в мыслительном процессе постоянно, даже если другим кажется, что они слоняются без дела».

К счастью, в целом григороборейцы старательно блюли чистоту своих рядов. В отличие от Генеральши они за глаза презрительно отзывались о Петре Остроумове и подобных типах, которые наворовали себе не по чину. То, что они именно наворовали, ни у кого не вызывало сомнения.

Внутри маленького сообщества поселка существовала устоявшая неформальная иерархия, не всегда понятная со стороны: среди равных находились наиболее равные, и старожилы задавали тон. Их объединяли общие воспоминания о бурной молодости, когда они беспечно купались в лучах славы своих трудолюбивых предков. И пусть юность Юлиана по какому-то нелепому капризу судьбы прошла вдалеке от этих славных мест, духовно он никогда не расставался с Григоробореей. Это внутреннее убеждение математик неустанно разъяснял окружающим, а когда порой некоторые старожилы несправедливо пытались задвинуть его на задворки сообщества, жарко отстаивал свои права.

– Пойдем, я представлю тебя Гермиус, – таинственно шепнул на ухо Илье Резину Юлиан. Обед подходил к концу. Некоторые отправились покурить на улицу, другие встали из-за стола просто размять ноги.

– А кто это?

– Пойдем, пойдем, – заботливо приобняв за плечи товарища, словно маг, который вот-вот приоткроет занавес, скрывающий некое таинство, увлекал его математик.

Они подошли к пожилой особе, голова которой была закинута назад.

– Вот, Эмма Давидовна, познакомьтесь. Это Илья Резин – первая скрипка Токийского оркестра и мой одноклассник, – с почтением проговорил математик.

– А, Юлиан, привет. Какая скрипка, говоришь? Токийская? И что, у этих варваров музыка тоже в почете? – она, сощурившись, с ног до головы разглядывала Илью. Последний, в замешательстве, хранил молчание. Чтобы заполнить неловкую паузу, Юлиан ответил за товарища:

– Конечно. Еще как.

– Вот как? Ну-ну. У нас пятая дача, у реки. У них здесь, на юру, шумно. А у нас, у реки, совсем другое дело. Понимаете?

– Ну, еще увидимся, Эмма Давидовна, – снова вежливо заполнил возникшую паузу математик.

Друзья отошли в сторону.

– Буффонада какая-то. Что это за тетка? – с улыбкой спросил Резин.

– Тише, тише. Понимаешь, тут свои обычаи, свои столпы. Тут все по-другому. Это надо прочувствовать. Она здесь с самого основания поселка! Полвека миновало уже, как-никак, – загудел Юлиан, стараясь не показать досады. – Знаешь, у меня есть для тебя подарок.

С этими словами математик извлек из шкафа огромный рулон толстой бумаги, перевязанной подарочной лентой.

– Что это?

– Это наше генеалогическое древо. Смотри.

Обратная сторона рулона оказалась испещрена мелкими стрелочками и многочисленными именами и фамилиями. Все они расходились книзу из единой верхней точки.

– Добинские, – прочел заголовок Резин. – Но ты же вроде как Серебряковым был?

– Ну, это, конечно, так, но, видишь ли, теперь… Вот, смотри сам, – и Юлиан, прищурившись, поводил пальцем по заветной строке одной из многочисленных тонких веточек перевернутой кроны дерева, которая гласила: «Юлиан Серебряков – второй муж Княжны Светланы Добинской».

– Княжны? В современной России есть такой титул? Не знал! – ухмыльнулся скрипач.

«Все равно, что перед свиньей бисер метать», – мрачно подумал математик и, оставив без внимания неуместный комментарий товарища, покровительственно похлопал его по плечу и протянул свиток:

– Держи, это подарок. А теперь, маэстро, попрошу на сцену.

Другие музыканты, расположившись в углу гостиной-столовой, действительно, уже настраивали инструменты. Резин присоединился к ним. Вскоре раздались звуки чарующей барочной музыки. Струнный квартет был великолепен. Последовали бурные аплодисменты. Несколько раз вызывали на бис. Потом все присутствующие вновь расселись за столом для чаепития. Тут же подали сыры, которые привез из Франции коллега Юлиана. Сам же математик, улучив момент, начал негромко рассказывать о достоинствах каждого продукта. Открыли несколько бутылок бордо и бургундского, заботливо припасенных для подобного случая. И Юлиан плавно перешел на свойства предлагаемых вин. Потом последовали красочные истории о замках Луары, побережье Нормандии, устрицах, виноградных улитках, музеях и театрах Парижа. Голос искусного рассказчика крепчал. Одна рука с крупными растопыренными пальцами вытянулась вперед и задвигалась по эллипсу, другая ушла назад, словно он хотел размахнуться посильнее, пальцы ее тоже разошлись в стороны. Чарующее действие это продолжалось не менее получаса, пока, наконец, гул спонтанно возникавших разговоров в разных концах большого стола не заглушил самозабвенного рассказчика, со лба которого катились крупные капли пота.

– Скажи, Илья, если я не ошибаюсь, ты после школы собирался в ФизТех? – спрашивала Екатерина Петровна, мать Юлиана.

– Да, были такие мысли. Даже не знаю теперь, может быть, и стоило. Может, достиг бы большего.

– Не знаю. Но только жизнь твоя не была бы тогда столь красочна. Все-таки жизнь физика, я уже не говорю про другие области, не может сравниться с теми яркими переживаниями, с теми возможностями духовного совершенствования, которые открывает перед человеком музыка. Ну, и математика, конечно. Заниматься ими большое счастье. Я сама играла в университетском струнном оркестре в свое время, на скрипке, в перерывах между занятиями математикой. У меня ведь абсолютный слух. Но все же я решила посвятить себя науке, – смиренно склонив голову, повествовала Екатерина Петровна. Ее нисколько не смущало, что к их беседе прислушивался хозяин дома, академик в области физики.

– Екатерина Петровна, душенька, а на какую тему ваша диссертация? – неожиданно вмешалась в разговор уязвленная Генеральша.

– Моя тема? Видите ли, для людей других специальностей она мало что скажет…

– Ну, все же мы попробуем разобраться…

– На что это вам? Без специальной подготовки вы все равно не сможете понять.

– Да уж как-нибудь, как-нибудь, – упорствовала Генеральша. В семье ни для кого не было секретом, что проработавшая всю жизнь в должности старшего преподавателя Екатерина Петровна никаких диссертаций никогда не защищала.

– Я, видите ли, тогда работала в закрытом НИИ, давала подписку о неразглашении. Секретность, знаете ли. Да и на что это вам? Говорю же, надо обладать специальными знаниями, чтобы…

– А я недавно совершил восхождение на Фудзияму, – пришел на выручку матери друга Илья Резин.

– Что вы говорите? Расскажите, сделайте милость, – пробасил академик.

Илья тут же углубился в увлекательное повествование о подъеме на Фудзияму и о культуре Японии в целом. Тишина, сопровождавшая его рассказ, однако, вскоре была разорвана легким храпом Юлиана. Когда другие оказывались в центре внимания, математика почему-то тут же охватывала непреодолимая сонливость. С разных сторон стола стали раздаваться смешки местных жителей. Светлана, чтобы смягчить ситуацию, произнесла:

– Юлиан действительно сегодня очень устал. Он так много работает в последнее время, – на людях она стояла за мужа горой.

– Да. Да! Он всегда так много работал. Мне Юлиан рассказывал, что к нему недавно приходили коллеги и открыто спрашивали: «Юлиан Дмитриевич, почему не вас назначили заведующим кафедрой?» А что он может им ответить? Вы же понимаете, какое сейчас время. А недавно его показывали по телевизору… – вновь перехватила инициативу словоохотливая Катерина Петровна.

– Юлиана? Что-то я не припоминаю такого. Это по какому же каналу? – съязвила теща.

Услышав несколько раз кряду свое имя, Юлиан перестал храпеть, открыл глаза и прислушался. А его мать, не отвлекаясь на провокационные вопросы, тем временем продолжала:

– Да, Юлиан всегда выделялся среди других. В школе учился на одни пятерки. Мне математичка так и говорила: «Талантливый у вас мальчик». Если бы не эта Петрова и ее всесильная мамаша, он получил бы золотую медаль.

На устах Юлиана появилась тонкая улыбка.

– Анна Петрова! Как же, как же! Как она поживает? – лукаво прищурился Резин.

«И он, значит, там побывал!» – с досадой подумал Юлиан и протянул свой телефон товарищу.

– Вот смотри, два дня назад фото сделал.

Екатерина Петровна, в непреодолимом желании увидеть фото, проявила нешуточную для ее возраста гибкость, привстала и вытянула шею. Но сразу театрально сморщила губы:

– Фу, как она подурнела! Это все от бездуховности. Я слышала, она очень неудачно вышла замуж. Работает непонятно где. Впрочем, чего еще можно было от нее ожидать?

Беседа за столом уже распалась по отдельным группам.

– А как поживают другие одноклассники? Я слышал, Олег Лисянский очень преуспевает. Говорят, разбогател: крупный финансист теперь. Говорят, что в Доме музыки концерт джаза давал с каким-то видным джазменом. Хотелось бы узнать подробнее. Это все так? – спросил Резин.

Юлиан криво усмехнулся и с неохотой ответил:

– Ну, да. Вроде того. Сейчас, знаешь ли, многие богатенькие к культуре тянутся.

Резин оставил эту ремарку без ответа, но как-то странно посмотрел на своего товарища.

– Пойдем, прогуляемся, – предложил скрипач.

В юности друзья часто и подолгу гуляли вдвоем, и даже когда Резин уехал за границу, поначалу – в каждый его приезд на родину. Им всегда было, что обсудить. Но уже лет пять, как эта традиция канула в лету. У Юлиана вечно находились неотложные дела. А сам Резин его уже давно нервировал.

Всякий раз, когда Юлиан пытался донести до товарища значимость тех или иных ценностей, которые его теперь окружали, Илья демонстрировал к ним свое полное равнодушие. Вот и сегодня. Математик представил его самой Гермиус, одной из столпов здешних славных мест. Ее предок работал с отцом российского космоса! А Илья глупо ухмыльнулся и позволил себе неуместные ремарки. Потом Юлиан хотел поделиться радостью от своего нового статуса: он попал в генеалогическое древо самих Добинских. Но и это, похоже, не произвело никакого впечатления. А вот о сомнительных достижениях проныры Лисянского он, видите ли, захотел узнать.

Они вышли на улицу.

– Ну, как жизнь? Как там в Японии? – зевнул Юлиан.

– Нормально. Женился второй раз. Много гастролирую по миру. Очень устаю. Трудно держаться в обойме. Высокая конкуренция.

«Как это у него так легко получается? Взял да и развелся, взял да и женился. И ни у кого не спросил. Хозяин – барин, понимаете ли», – с досадой отметил математик. Подобное поведение он считал аморальным и порицал.

Тяжело вздохнув, математик пошел в наступление на другом поле:

– Моя мама заметила, что сегодня твой второй скрипач совсем неважно играл. В такт не всегда попадал. Да и виолончель хромала.

– Да? Ну, твоей-то маме виднее, – безразлично ответил Илья. Было очевидно, что точка зрения Екатерины Петровны его не беспокоит.

– У нее все-таки музыкальное образование, слух. Но я и сам тут подумал, что действительно, в заключительном такте Вивальди лучше было бы вам мягче брать, – продолжал гнуть свою линию Юлиан.

– Вот оно как? – фальшиво улыбнулся Илья.

– Да. Тут публика подготовленная. Вообще-то домашние концерты в традициях нашей семьи. Еще в царское время держали оркестр крепостных. Добинские всегда славились на Руси просветительской деятельностью, – губы Юлиана сложись в тонкой улыбке.

«“Нашей семьи” – надо же! “Оркестр крепостных”», – с обидой отметил про себя Илья и перевел тему:

– А как у тебя дела на работе? Какие личные достижения?

Юлиан не любил распространяться на эту тему: рассказ почему-то не получался впечатляющим. Поэтому он, как всегда, отделался несколькими туманными фразами, из которых нельзя было ничего толком разобрать.

– Ну, в общем, творческий процесс, ты же понимаешь, – повел он рукой в завершение.

Но сравнение с крепостным оркестром, видно, крепко задело скрипача, и он, едко улыбнувшись, тихо спросил:

– А в чем именно заключается этот творческий процесс?

– Ну, что тут непонятного? Преподавательская деятельность, наука…

– Творчество – это создание чего-то нового, насколько я понимаю. Что же именно ты создаешь?

– У меня такое впечатление, что я на приеме у прокурора, – неожиданно рассердился Юлиан.

Резин только неприятно хмыкнул. Повисла долгая пауза.

– Как твоя мама? – спросил Юлиан. Отец Резина давно скончался, с тех пор мать проживала в Москве одна.

– Все в порядке, спасибо.

– Ты ей помогаешь?

– Да, немного.

– А ты не думал купить ей дачу? – неожиданно спросил Юлиан.

– Что? С чего это вдруг?

– Ну как? Чтобы у нее было, куда ездить летом, – пояснил математик.

– Я имел в виду, с чего это вдруг ты даешь мне советы? И, раз так, то почему бы тебе самому не купить своей маме дачу?

– У нее осталась дача от родителей.

– Эта хибара, на которую без слез нельзя взглянуть? Почему бы тебе не улучшить ее жилищные условия и не купить настоящую дачу? – тон товарища неприятно изменился.

– Но я же не могу себе этого позволить! – с некоторой бравадой пробасил Юлиан.

Но для Резина это, видимо, это не являлось оправданием.

– То есть дом ты себе позволить не можешь, а мне советы давать можешь?

– Ну да, а почему бы и нет?

– А ты не задумывался над тем, что советы являются не более, чем скрытой критикой, или еще хуже – попыткой самоутвердиться за чужой счет?

– Ты следи за своей речью! – повысил голос математик.

– Это ты за своей следи! – с негодованием прошипел скрипач. Глаза его засверкали недобрым огнем.

– Как я посмотрю, вся твоя вальяжность куда-то подевалась! Правду не любишь?

– Счастливо оставаться, – побелев от ярости, проговорил Резин. Бывший товарищ резко развернулся и, не оборачиваясь, быстро пошел назад к дому.

Давно подавляемое взаимное недовольство, наконец, вскрылось, словно чирей под скальпелем хирурга. Отчего Юлиан поначалу даже испытал некоторое облегчение. Ночью же математик долго не мог заснуть и, тревожно ворочаясь с боку на бок, все думал, думал, думал. Когда эмоции отхлынули, пришло осознание, что открытая ссора с товарищем была ему все же неприятна.

За последние годы Юлиан растерял всех своих многочисленных друзей молодости. Общение с ними постепенно стало для него в тягость. С другой стороны, почти никто из его знакомых не мог похвастаться тем, что пронес юношескую дружбу сквозь десятилетия. И неудивительно. Ведь каждый под воздействием личных обстоятельств проходит свой собственный путь, в котором невозможно ничего переписать, ни изменить. Зато можно многое оправдать, когда возникает такая потребность. Поэтому система мировоззрения человека порой причудливо меняется, следуя за зигзагами его судьбы. Признавать же свои ошибки, расписываться в собственном бессилии мало кому понравится. Да и к чему это делать? Что это даст, кроме испорченного настроения? Особенно, когда перевалило за пятьдесят.

Вечером следующего дня в Большом зале консерватории давали «Так говорил Заратустра» и «Жизнь героя» Рихарда Штрауса. Это были любимые произведения Юлиана, и он никак не мог пропустить такое важное событие. Несмотря на довольно высокую стоимость билетов, они со Светланой разместились на первом ряду.

С самого первого мгновения божественная музыка великого мастера целиком захватила математика. Под воздействием могучей экспрессии, исходящей от духовых и ударных, по его коже побежали мурашки. Не помня себя, Юлиан зачарованно смотрел на дирижера. Этот человек в черном фраке подобно магу подчинял своей воле огромное количество оркестрантов. Вокруг дирижера вертелось все действие! Он правил бал! Он творил!

«Но ведь и я ничем не хуже. Мама просто ошибалась. Я тоже могу. Что там! Я могу значительно лучше! Я покажу им! Они узнают меня! И Генеральша эта! И Светлана! И Толстопальцеву, и Резину, и Лисянскому покажу! А то, видишь ли, какие, сами по себе они! Делают, что хотят! Женятся, разводятся! Они у меня узнают! Я тоже сам! Я сам! Я сам по себе, черт возьми! Я не при ком-то! Я это докажу! Все увидят, черт подери, что я сам по себе! И я не буду больше ни у кого спрашивать разрешения! Подчиняться теперь будут мне!» – все громче гудело в голове Юлиана.

 

Глава 2. Бунт

«Кого там черт несет?» – недовольно подумал математик спросонья. На циферблате будильника стрелки показывали шесть часов утра. За окном было еще темно. А телефон все звонил и звонил.

– Алло, – прогудел он в трубку.

– Юлиан Дмитриевич? – раздался незнакомый мужской голос из трубки.

– Да. А с кем имею честь?

– Меня зовут Петр, хотя мое имя вам мало что скажет. Я помощник адвоката Олега Лисянского.

– Да, но сейчас ночь, – возмутился Юлиан.

– Я понимаю, но, к сожалению, дело не терпит отлагательств. С вашим другом произошло несчастье. Он находится сейчас при смерти и не может говорить. Врачи только час назад известили меня о том, что процесс принял необратимый характер. Так вот, ваш друг оставил завещание. Сумма, о которой идет речь, очень значительна, а вы единственный наследник. При этом существуют некоторые обременения. Для того, чтобы вы смогли вступить в права, вам надлежит безотлагательно, не позднее вечера завтрашнего дня, приехать в Барселону. Я знаю, что виза Евросоюза у вас еще не истекла. О билетах я позаботился. Они у вас на электронной почте. Ваш вылет в одиннадцать часов утра, через пять часов. Вы будете?

– Да.

– Я буду встречать вас в аэропорту.

– Хорошо.

– До встречи, Юлиан Дмитриевич.

– А как вы меня узнаете?

Но телефон уже разъединился.

Все еще не веря в происходящее, Юлиан открыл компьютер и проверил почту. Помощник адвоката не обманул. Билеты бизнес-класса прилагались к последнему письму в папке «входящие». Юлиан на всякий случай распечатал их и отправился в душ.

Закончив с утренним туалетом, он собрал вещи в небольшую сумку и приготовил завтрак: миску овсяной каши на молоке. Чтобы окончательно проснуться, налил себе огромную чашку черного пахучего кофе и с ней в руке надолго застыл у окна. С тринадцатого этажа, где находилась его квартира, открывался величественный вид на Москву. Раскинувшийся перед ним огромный город медленно приобретал очертания из дымки хмурого рассвета. Что-то подсказывало математику, что его налаженная жизнь круто меняется.

Все еще спали. Он написал короткую записку жене, где в три строки попытался вместить последние новости: «Что-то случилось с Лисянским. По его просьбе срочно вылетаю к нему в Испанию. Ему требуется помощь. Буду завтра. Позвоню». В конце концов, он сам ничего толком не понимал. Оделся, взял сумку и аккуратно закрыл за собой дверь.

Через несколько часов его самолет приземлился в аэропорту Барселоны. Пройдя необходимые формальности, Юлиан вышел в фойе. Тут же к нему подошел молодой человек среднего роста, в сером костюме, белой рубашке и галстуке.

– Юлиан Дмитриевич?

– Да.

– Петр. Мы с вами говорили по телефону. Я узнал вас по фотографии.

– У вас и моя фотография есть?

– Это несложно. Социальные сети, знаете ли…

– Ах, да. Конечно. – На своих страничках Юлиан неустанно обновлял многочисленные фотографии.

– Гостиница вам забронирована, но я бы предложил без промедления проехать в офис. Как я уже говорил, дело не терпит отлагательств.

– Хорошо.

– У вас есть багаж?

– Только ручная кладь.

– Тогда не будем терять время.

Совсем скоро их «Мерседес» плавно остановился у величественного старинного подъезда. Юлиану казалось, что все это происходит не с ним, а с кем-то другим. Они прошли по слабо освещенному фойе и поднялись на лифте на третий этаж.

– Добрый день, – с большим акцентом произнес человек средних лет, понимаясь из-за массивного стола, навстречу вошедшим. Он был одет в синий костюм, из нагрудного кармана которого виднелся платок под цвет строгому галстуку. Его нос украшали очки в роговой оправе. Далее он продолжал на испанском, а Петр переводил.

– Меня зовут Хуан.

– Юлиан, – кивнул головой математик, и они пожали руки.

– Вот бумаги, подтверждающие мои полномочия. Я бы предложил, что бы вы ознакомились с ними позже.

Юлиан снова кивнул в знак согласия. Все трое разместились в больших креслах из темной кожи, вокруг журнального столика искусной работы. Секретарша подала черный кофе и воду.

– Я так понимаю, Петр ввел уже вас в курс дела?

Юлиан неопределенно качнул головой: он неуверенно чувствовал себя в непривычной обстановке.

– С прискорбием сообщаю, что ваш друг скончался час назад. Но он оставил должным образом оформленное завещание. И сопроводительное письмо. Прошу вас ознакомиться с последним.

И Хуан протянул документ.

Юлиан извлек из конверта сопроводительное письмо и принялся читать.

«Дорогой Юлиан,

могу себе представить степень твоего удивления. Я, конечно же, должен тебе кое-что объяснить.

Прежде всего, имей в виду, что я очень слаб, и письмо записывает под мою диктовку Петр, с которым ты, вероятно, уже успел познакомиться. Поэтому не удивляйся, если текст его будет несколько сумбурным. Сейчас важно успеть изложить все, пока я не отошел в мир иной.

Мы не были с тобой душевно близки в последнее время. Возможно, оттого что прошли совершенно разные жизненные пути. Как говорил великий Ленин, бытие определяет сознание! Смеюсь. Тем не менее мне хочется верить, что мы все еще состоим в товарищеских отношениях. А я знаю тебя как человека порядочного и, что немаловажно, интеллектуально и духовно развитого. Исходя из этих твоих качеств, полагаю, что ты тот отец, который в состоянии дать не только правильное образование, но и необходимое душевное тепло своим детям.

Так получилось, что мне не к кому больше обратиться. Родители мои давно умерли, родственников, которым я бы мог доверить такое важное дело, у меня нет. Да я с ними никогда и не поддерживал должных контактов и, соответственно, никак не могу доверять им теперь.

Несколько слов о моей бывшей жене. На встрече одноклассников я изрядно приукрасил действительность – такое бывает, и тебе, как никому другому, это должно быть знакомо, – да и не было причин вдаваться в ненужные детали. Между тем, наши отношения с бывшей женой давно пришли в упадок. Видишь ли, мы поженились слишком рано, когда нам было по восемнадцать лет. Это была юношеская страсть, которая, как ей и полагалось, довольно быстро завяла. Тут-то и выяснилось, что мы совершенно чужие люди. Но главное – это то, что моя бывшая жена сильно пьет. Она практически недееспособна. Уход за ней всецело лежит на плечах нашего восемнадцатилетнего сына. Сбросить на его плечи дополнительный груз не представляется возможным. Ему я перевел достаточное количество денег. Об этом можешь не волноваться.

С родственниками моей нынешней жены Ирины я никогда не поддерживал и не планировал никаких отношений. Поверь, у меня были на то более чем веские основания, о которых сейчас нет времени рассказывать. Все юридические документы составлены таким образом, что они не могут ни на что претендовать.

Ирина умерла три часа назад. В обстоятельства, приведшие нас к неожиданной гибели – а я до последнего надеялся, что все обойдется, – тебе лучше не вдаваться. Поверь мне, это для твоего же блага.

Теперь о главном. У нас осталась дочь, Никита. Ей три года. Сейчас она находится под присмотром няни-испанки в нашей квартире в Барселоне.

Как ты уже наверняка догадался, я прошу тебя удочерить Никиту и позаботиться о ней.

Няне не доверяй, рассчитай ей как можно скорее. Может быть, это паранойя, но сейчас мне кажется, что нельзя доверять никому из моего окружения.

Теперь о финансовой стороне дела. Несколько месяцев назад я продал свою долю в бизнесе, и поэтому почти все мои деньги находятся в ликвидных ценных бумагах и на депозитах. Большая часть моего капитала положена в траст на имя Никиты, который предусматривает ежемесячные выплаты. Доступ к основной сумме Никита будет получать частями с момента своего совершеннолетия. По сути, деньги будут приходить тебе, но их расход будет под контролем юридической конторы.

Другая часть завещается тебе. Конкретную сумму ты увидишь в самом завещании. Думаю, она тебя приятно удивит и послужит достаточной компенсацией за возложенные на тебя заботы.

Хотел еще кое о чем важном рассказать, но, чувствую, уплываю, а надо еще поставить подписи.

Закончи необходимые формальности и поспеши к девочке!

Надеюсь на тебя!

Далее следовала подпись и дата.

Юлиан отложил письмо, поднял голову и встретил холодный взгляд адвоката.

– Он потерял сознание почти что сразу, как поставил подпись. Петр был с ним до последнего момента. Теперь вы можете ознакомиться с завещанием. Вступить в права вы сможете только после оформления опекунства. Это и есть условие, – произнес Хуан и протянул документ, составленный на испанском и английском языках.

Юлиан быстро пробежал глазами слабопонятный текст, наполненный юридическими терминами. В глаза ему бросилась восьмизначная цифра. Он стал богатым человеком.

После того, как с документами было покончено, Хуан произнес:

– Петру нужно заняться одним срочным делом. Поэтому, если вы не возражаете, то до квартиры вас проводит еще одна моя ассистентка, Лариса. Она тоже ваша соотечественница и также помогала мне во взаимодействии с вашим почившим другом.

– Ничего не имею против.

Хуан что-то проговорил в трубку. Дверь кабинета открылась, и на пороге появилась юная особа, при виде которой Юлиан на мгновение остолбенел. Перед ним материализовалась Анна Петрова тридцатилетней давности. Сходство было поразительное.

– Здравствуйте, меня зовут Лариса. Я провожу вас на квартиру вашего почившего друга и помогу переговорить с няней, – улыбнувшись, произнесла девушка, сделала несколько шагов вперед и протянула руку. Чем ввела математика в еще большее замешательство. Ибо ему стало очевидно, что не только внешность, но совершенно все в ней – движения, тембр голоса и манера говорить – совпадали с его любовью юности. Единственно, чего девушке недоставало, так это полупрозрачного белого платья, в котором Петрова являлась к нему в грезах.

– Буду польщен, – галантно ответил математик. Губы его непроизвольно растянулись в довольной улыбке.

Попрощавшись с Хуаном и Петром, Юлиан проследовал за Ларисой. Большая рука его крепко сжимала портфель с документами.

На том же «Мерседесе» их доставили по адресу, где до вчерашнего дня проживал его друг. Это был дом в стиле модерн в центре города. Дверь им открыла женщина средних лет, непримечательной внешности.

Анна продемонстрировала ей документы и что-то объяснила на испанском. Няня несколько раз кивнула головой, а потом задала вопрос.

– Юлиан, вы нуждаетесь в ее услугах? – перевела Лариса.

– Да, конечно.

– Хорошо. Тогда она останется.

– А где ребенок, Никита?

Лариса перевела. Няня молча развернулась и жестом показала следовать за ней.

Квартира оказалась сравнительно небольшой, но, в понимании Юлиана, роскошно обставленной. Детская была в дальнем конце. Когда они вошли, Никита сидела на ковре и тихо играла в углу комнаты. При виде взрослых она не проявила никаких признаков беспокойства, а просто улыбнулась. Юлиан, признаться, был взволнован, но от этой тихой улыбки несколько успокоился. Подошел к девочке, сел рядом на пол и принялся тоже играть в куклы. Параллельно он что-то тихонько басил. Потом он взял ребенка на руки и покачал. Никита доверчиво обвила его шею ручонками.

– А когда придут папа и мама? – спросила девочка.

– Они придут завтра. А ты со мной пока поиграешь. Хорошо?

– Да, – ответила девочка и продолжила играть.

– Я вам больше не нужна? – раздался божественный голос Ларисы.

Юлиан встрепенулся, отсадил ребенка на пол и вскочил на ноги. Девочка послушно продолжила играть в куклы.

– Лариса, знаете ли, я хотел бы вас просить об одолжении. Не могли бы вы составить мне компанию сегодня за ужином? Я несколько сбит с толку всеми событиями, да и на испанском не понимаю ни слова. Боюсь, мне одному не справиться. В общем, я был бы вам очень признателен, если бы вы согласились.

– Конечно, не беспокойтесь. Я к вашим услугам.

– Выбор ресторана за вами.

– Тогда не будем терять времени? Я знаю один, буквально за углом.

Пока они шли по улице и в самом ресторане девушка много говорила. Речь ее лилась свободно, и было заметно, что она, в отличие от математика, не испытывает никакого стеснения. Лариса поведала, что ей уже двадцать пять лет, – Юлиан не дал бы ей больше двадцати, – и что три года назад она окончила Колумбийский университет. Обожавшие свое чадо родители, ограничивая себя во всем, обеспечили ей качественное образование. Они остались в Екатеринбурге. Сама она параллельно с учебой давно подрабатывала и знала цену деньгам. Получив диплом, поступила на работу в международную юридическую компанию с филиалами по всему свету. Так как знала испанский – изучала в школе, а потом в университете, – ее направили в Барселону. Европа была ей ближе по духу. Нравилось творчество Гауди, Гойи, Сальвадора Дали. До этого хранивший молчание Юлиан, почувствовав родную почву, поинтересовался, не считает ли Лариса, что Сальвадор Дали активно заимствовал идеи, если не сказать больше, у своего именитого голландского предшественника Иеронима Босха. Лариса проникновенно посмотрела на своего собеседника, и их разговор ушел в сферы изобразительного искусства. Уже совсем скоро, разгоряченный бутылкой «Риохи», Юлиан поймал свою волну. Он водил перед собой рукой с растопыренными пальцами, а взгляд его горел диким огнем. Лариса зачарованно слушала его. Другая рука математика в течение его повествования касалась нежных пальцев его спутницы. Мысли о Лисянском в тот вечер его не посещали. Несколько раз звонила Светлана, но он не отвечал – он был очень занят на переговорах со своей поверенной. Теперь-то жене придется поверить в то, что он может быть занят.

Юлиан остался ночевать в бывшей квартире Лисянского. Галантное предложение проводить ее до дома Лариса мягко отклонила, разумно рассудив, что они находятся буквально у дверей нового дома математика. Ей же проще взять такси. Но пока довольный собой Юлиан поднимался по мраморной винтовой лестнице к себе на второй этаж, губы его горели от жаркого поцелуя. Перед тем, как Лариса нырнула в машину, он отработанным с годами движением успел на мгновение привлечь девушку к себе. Впрочем, она не сильно возражала.

Его новые домочадцы уже спали. Юлиан на цыпочках прокрался в детскую и поправил одеяло Никиты. Когда он добрался до кухни, чтобы глотнуть воды, там его уже ожидала сонная няня и домохозяйка в одном лице. Языком жестов она объяснила, где находится его новая спальня и ванная. Утопая в мягкой перине, перед тем как заснуть, Юлиан вспоминал обжигающий поцелуй то ли Анны Петровой, то ли Ларисы, то ли тот и другой вместе взятые.

Вся первая половина следующего дня была посвящена деловым хлопотам – необходимо было посетить различные учреждения. Ему снова помогала Лариса. От аромата ее духов, случайных соприкосновений, лукавых взглядов у математика кружилась голова. После ланча они бродили по старому городу, а потом вышли к марине.

Крики чаек, солоноватый морской воздух, вид покачивающихся на рейде белоснежных яхт, открывающийся за ними бескрайний простор и внезапная свобода обрушились на математика. Он вздохнул полной грудью, словно впуская в себя все это, и радостно улыбнулся.

– Ты ходил когда-нибудь под парусом, Юлиан? – они перешли на «ты» за ланчем.

– Нет, признаться, не доводилось.

– Теперь доведется. Вон та яхта принадлежит тебе, – и Лариса показала грациозную красавицу, лениво, словно ожидая своего хозяина, покачивающуюся на волнах.

– Тогда идем? Попробуем! – Юлиан взял свою спутницу за руку.

Лариса кивнула головой.

– Нам потребуется шкипер…

– Нам никто не потребуется, Юлиан. У меня есть полная лицензия. И если ты мне немного поможешь с парусами…

– Буду польщен!

Лариса лукавила. Яхта была полностью автоматизирована, так что с нею мог без проблем управиться один человек.

Когда они вышли из марины, Лариса выключила двигатель, нажала на какие-то кнопки, и паруса поползли вверх. Яхту тут же сильно завалило на один борт. Юлиан тревожно посмотрел на своего шкипера.

– Не волнуйся, она не переворачивается, – со смехом сказала девушка.

– Никогда?

– Ну, если только шквал. Но это большая редкость.

Паруса натянулись. Мачты гудели. Волосы Ларисы развевались. Ее белое платье трепал ветер. Они стояли у руля на корме. Яхта неслась по волнам. Заходящее солнце отражалось от синего бескрайнего моря. Соленые брызги обдавали их лица. Из динамиков лились романтические слова «This is the sound of my soul» «Spandau Ballet», под которые Юлиан как-то в юности, лежа на диване, пытался представить себе свое светлое будущее, конечно же, непременно с Анной Петровой. И оно наступило!

Он спустился по трапу по малой нужде. Внутреннее убранство яхты поражало своей роскошью. На обратном пути математик, исследуя свою собственность, натолкнулся на холодильник, в недрах которого кем-то заботливо было заготовлено несколько бутылок прекрасного шампанского, черная икра в изобилии, масло и крекеры. Прихватив часть этой снеди и два бокала, Юлиан, торжествуя, поднялся наверх. Раздался хлопок пробки. Благородный напиток хлынул полной струей за борт. Вскоре подоспела вторая бутылка. Хмельные, они хохотали и целовались мокрыми от шампанского губами.

Потом Юлиан увлек Ларису внутрь. Когда девушка издала первый стон, у потерявшего голову математика с языка чуть было не сорвалось имя Анна. Их блаженство было прервано надвигающимися сумерками. Пора было возвращаться.

Они простились на пирсе. Ларисе нужно было еще заехать в офис. А Юлиан отправился пешком домой – так, по крайней мере, он теперь мысленно называл свою новую квартиру. Было довольно тепло. Математик беспечно вертел головой по сторонам, смотрел на свои любимые деревья платаны, на красивые здания, бурлящий людской поток. Впервые ему не надо было считать каждую копейку, никуда спешить, ни перед кем держать отчет. Он был волен делать, что пожелает. Мир открывался перед ним с неизведанной стороны. Какие-то новые ощущения заполняли его.

Раздался телефонный звонок. Он долго медлил прежде, чем ответить, но потом все же снял трубку. Светлана была очень взволнована его внезапным отъездом, а главное, тем, что он почему-то не давал о себе знать. Она сообщила, что у них все в порядке, и поинтересовалась, что произошло с Лисянским и когда ждать мужа назад. Юлиан ссылался на большую занятость и отвечал уклончиво. В целом деловая часть поездки подходила к своему завершению, но мысль о возвращении в Москву математику в голову как-то не приходила.

Он проснулся поздно и перед тем как встать долго нежился в мягкой перине. Завтрак был приготовлен, грязные вещи постираны и наглажены. Никаких хлопот! Новая роль нравилась ему больше и больше. Утро он провел с Никитой и лишь перед самым выходом из дома мельком заглянул в набитый документами портфель. Среди прочего он обнаружил в нем конверт, в котором ничего не было, кроме ключа. Он задумчиво повертел его, а потом приладил в скважину к старинному сейфу огромного размера, стоявшему в нише его спальни, повернул несколько раз и потянул за ручку. Дверь подалась. Внутри он обнаружил сложенный пополам лист бумаги с восемью цифрами, написанными от руки. Математик аккуратно свернул документ и сунул его в карман.

Лариса уже ждала его в машине у подъезда. После завершения некоторых деловых формальностей за ланчем Юлиан поведал о своей находке.

– Выглядит, как код от сейфа. А может быть, номер банковского счета, – задумалась Лариса.

– В предсмертной записке Лисянский собирался еще о чем-то мне сообщить, но не успел, потому что начинал терять сознание.

– У Олега осталась квартира в Монако. Она теперь тоже переоформлена на тебя. Он, вообще-то, часто туда летал. Теоретически возможно, что в местных отделениях банков, клиентом которых он являлся, Олег мог держать дополнительные счета. Хотя маловероятно, чтобы нам о них не сообщили. А может, он был клиентом какого-нибудь банка в Монако, о котором мы вообще не должны были знать, и все документы находятся у него на квартире. Это уже более вероятно. Думаю, тебе стоит туда поехать и разобраться. К тому же, все юридические и финансовые дела мы закончили.

– Ты не могла бы прокатиться со мной. Как-никак, теперь я являюсь клиентом вашей конторы. Мне потребуется твоя помощь, – и математик двусмысленно заглянул в глаза собеседницы.

– Почему бы и нет? Мне заказать бизнес-джет?

– Что? – не сразу сообразил Юлиан.

– Лисянский предпочитал Бомбардье.

– Ах, да. Конечно. Бомбардье.

Лариса приложила к уху телефон и что-то залопотала на испанском.

– В семь часов подойдет? – подняла она небесные глаза на Юлиана.

– Может быть, чуть позже. Не хочется рано вставать. А потом, мы сегодня вместе договорились поужинать. Ведь так?

– Вот и поужинаем. В Монако.

– Мы летим этим вечером?

– Конечно. Или у тебя есть какие-то дела?

– Кроме ужина с тобой – никаких.

– Тогда я заеду за тобой в шесть.

– Никиту и няню возьмем с собой. Места в самолете для них найдутся?

– Конечно.

После ресторана Лариса забросила Юлиана в очень дорогой бутик. Ему требовалась кое-какая одежда. Математик приехал налегке и назад пока не собирался. Попав в заботливые руки продавцов престижной одежды, Юлиан сам не заметил, как накупил несколько пакетов и, во избежание неудобства, заказал доставку на дом. На кассе, не глядя на счет, он открыл пухлый от наличности кошелек и наугад достал одну из недавно полученных пластиковых карт. К черту эту вечную унизительную экономию! Как отвратительно она довлела над ним всю жизнь. Он, такой умный и сильный, вынужден был оправдываться перед женой по любой крупной трате. Хотя с нынешней высоты крупных трат у него не было вовсе.

Через несколько часов Юлиан поднимался по трапу им арендованного самолета. Его личный экипаж – пилот и стюардесса – встречали его. Молодая красавица Лариса цепко держала его под руку. Нежная хватка ее тонких пальцев не осталась им не замеченной. Няня с Никитой следовали за ними.

– Сэр, добро пожаловать на борт, – отчеканил пилот.

Слегка улыбнувшись, Юлиан кивнул в ответ.

Тут, совершенно некстати, зазвонил мобильный телефон.

«Кого там черт несет?» – подумал математик, с неохотой поднося трубку к уху.

– Юлиан, где тебя носит? Тебя третий день найти не могут!

Голос был очень знакомый, откуда-то из его далекого прошлого. Математик, сообразно со своим новым положением, не дав себе труда разобрать толком, кто звонит, томно промурлыкал:

– Странно, у меня на телефоне нет пропущенных вызовов, – хотя несколько раз он действительно не снимал трубку – было как-то не до того.

– Юлиан, что с тобой? Это я что ли тебе должен звонить, когда ты семинары пропускаешь? А не наоборот ли полагается? На кого, спрашивается, я хозяйство оставил? Не ты ли меня об этом просил несколько лет? А теперь я вынужден тебе звонить из Америки! – повысил голос обычно вежливый начальник, завкафедрой.

– Где вам будет удобнее разместиться, сэр? – другим ухом услышал Юлиан вкрадчивый голос стюардессы. Его взору открылось изысканное убранство самолета.

– Дорогой, тебе будет здесь удобно? А Никита с няней могут разместиться чуть дальше. Как ты считаешь? – нежно зажурчала Лариса.

Юлиан, кивнув в знак согласия, плюхнулся в кожаное кресло.

– Бокал шампанского перед взлетом? – спросила стюардесса, но видя, что Юлиан одной рукой продолжает прижимать трубку к уху, с очаровательной улыбкой добавила:

– Если что, я к вашим услугам, сэр.

– Что ты молчишь? Ты, между прочим, должен мне объяснения, – раздражался все больше начальник.

«Как это все нелепо. Какие могут быть еще объяснения? Кому? Зачем?» – лениво думал Юлиан. Он находился в замешательстве и потому просто отключил телефон. Его самолет тем временем выруливал на взлет.

«Он будет по Америкам раскатывать, а я работай за него», – неожиданно рассердился математик.

Но сейчас он больше не желал об этом думать. И, что самое главное, мог себе это позволить. Юлиан повернулся к своей очаровательной спутнице, чтобы чокнуться шампанским перед взлетом.

Они сделали по освежающему глотку.

– Что-то случилось? – спросила Лариса.

– Пустяки, – улыбнулся ей Юлиан.

Из унаследованной квартиры открывался великолепный вид на марину и на морской простор. Четыре небольшие спальни, просторная гостиная, изысканный декор. Няню и Никиту определили в одну из них. Девочка сразу же принялась играть, няню отправили за продуктами, сами же приступили к поискам.

В одной из спален, под картиной, очень походящей на работу Айвазовского, они обнаружили большой прочно встроенный сейф с электронным замком. Юлиан набрал цифры, записанные на бумаге. Сейф протяжно пискнул, и дверь его отворилась. Их любопытному взору открылось многообразие красивых коробочек – часть из них была выполнена из дерева, часть покрыта бархатом. Небрежным хозяйским жестом Юлиан сгреб содержимое сейфа в подол своей майки и высыпал на стол.

– Давай посмотрим! Присаживайся!

Вскоре все украшения были извлечены из упаковок и искрились холодным блеском на темном полированном покрытии стола.

– Думаю, это украшения жены Лисянского. Да тут целая коллекция! – зачарованно перебирая сокровища, прошептала Лариса.

– А это настоящие бриллианты? Ты можешь отличить?

– По бриллиантам я не специалист, пока не было возможности приобрести подобные навыки. Но, думаю, в Монако это будет не сложно уточнить. В любом случае, выглядят они, как целое состояние. Странно, что их хранили дома. Наверное, надеялись на систему сигнализации. К тому же сейф огромных размеров, и из стены его не достанешь.

– Мое состояние растет день ото дня!

– Да уж.

– Примерь вот это, – он протянул искрящееся ожерелье.

– Нет, что ты. Я не могу.

– Я настаиваю. Встань у зеркала.

Лариса послушно встала. Юлиан подошел сзади и приладил драгоценное украшение.

– Вот так-то лучше. Где мы сегодня ужинаем?

– В лучшем месте в городе, как обычно! – игриво прошептала Лариса, подставляя губы.

– Мое приглашение, твой выбор.

– Идет.

– Но вначале по бокалу шампанского. Я заметил, кто-то заботливо припас в холодильнике бутылочку «Буланже».

Неожиданно раздался звонок телефона. На дисплее отобразилось слово «Генеральша». Юлиан поморщился, но поднес трубку к уху.

– Юлиан, куда ты запропал? Светлана сказала, что улетел на один день. Ты уже вернулся, я надеюсь? И помнишь ли ты, что завтра должен подвезти меня в поликлинику?

– Какая все это нелепость! Не-ле-пость, – невнятно пробормотал Юлиан. Но Генеральша расслышала и рассердилась.

– Что? Что ты сказал?

– Возьмите такси, Антонина Даниловна. Я все оплачу.

– Но…

Но Юлиан уже разъединился.

На самом деле никто в Москве – ни дома, ни на работе – не знал ни о каком наследстве, ни о его размерах, ни о Ларисе. Последние дни его время было так плотно насыщено событиями! Их невозможно было вместить в телефонный разговор. Но главное было другое. Юлиан не желал утруждать себя объяснениями: в этом просто отпала необходимость. Он больше не хотел ничего ни с кем обсуждать. И в последнюю очередь с Генеральшей. Да и со Светланой тоже. Вряд ли бы ей пришлась по душе история про реинкарнацию комсомольской богини. Да и все остальное ей пока знать было тоже ни к чему.

На работу Юлиан тоже звонить пока не хотел. Не то чтобы он собрался увольняться. Просто последний разговор с начальником ему очень не понравился. То, что раньше он принимал как должное, в новых обстоятельствах стало претить. Математикой заниматься, наверное, он бы не возражал и впредь. Пусть не через день, как обычно, а, допустим, через два дня на третий. Но главное, в каком формате? Вести семинары в строго определенные часы, отчитываться об исполнении учебного плана, постоянно подтверждать свою профпригодность – увольте. Вот если бы заниматься чистыми исследованиями, фундаментальной, так сказать, наукой – это другое дело. Ну, можно было бы еще читать лекции, в удобное для себя время. В качестве приглашенного или как-нибудь похожим образом. Одним словом, так, чтобы не обременять себя. Но возможно ли такое? А если нет, то что же тогда? Продолжать эту рутину неизвестно для чего? Слово «рутина» в отношении к делу всей его жизни, недавнему предмету его гордости, отразилось странным диссонансом в его сознании.

Обо всем этом лениво думал новоявленный миллионер, нежась в перине поздним утром. Лариса уехала несколько дней назад – ей все-таки надо было работать в Барселоне. Они часто разговаривали по телефону, и он с нетерпением ожидал приезда девушки, как только позволит ее работа.

Тем временем миллионер вел рассеянный образ жизни: много играл и гулял с Никитой, наслаждался изысканными ресторанами и иногда со шкипером выходил в море под парусом. Ближе к ночи, облачившись в облегающий смокинг, забредал в местное казино, перед этим неизменно взбадривая себя несколькими бокалами шампанского. В Монако, владея французским, миллионер чувствовал себя как рыба в воде.

– На черное, – сказал он крупье и бросил крупную фишку.

– О нет! Все или ничего! Ставьте все на один номер, – раздался бархатный женский голос.

Юлиан вопросительно повернул голову. По правую руку от него стояла грациозная, словно пантера – так, по крайней мере, ему тогда показалось, – высокая брюнетка лет тридцати. Убранные наверх волосы подчеркивали благородство ее смуглого лица. Утонченные руки небрежно поигрывали веером. Декольте черного платья притягивало взор.

– Все или ничего? Хорошо звучит, – отозвался миллионер.

– Это семейный девиз.

– Вот как?

Дама снова слегка улыбнулась.

– Позвольте представиться: Юлиан.

– Ольга Орлова.

– Вы тоже из русских?

– О, это давняя история, – на ее губах заиграла загадочная полуулыбка.

– Говорите на русском?

– Только несколько слов. Но зато ваш французский безупречен.

– Вы мне льстите.

– Красные выиграли, – объявил крупье и сгреб фишки Юлиана.

– Я же вас предупреждала.

– Что ж, тогда ваш выбор, – улыбнулся Юлиан.

– Тринадцать.

Юлиан поставил фишку на число и выиграл.

– Кажется, сегодня вы поймали свою волну, – заметила госпожа Орлова.

– Волну? Что вы имеете в виду?

– Так сразу не объяснишь. Это целая теория.

– Вы ужинали?

– Еще нет.

– Тогда предлагаю вам составить мне компанию. Я буду польщен послушать о волновой теории за дюжиной устриц и бокалом Шабли.

– Охотно.

Юлиан обменял выигрыш, и они вышли на улицу.

– Боюсь, что все рестораны закрыты. Сейчас уже ночь, – беспечно заметила Орлова.

Юлиан остановился в нерешительности.

Видя его замешательство, Ольга произнесла:

– Разве что на моей яхте. Надеюсь, я могу вам доверять.

– Конечно.

Юлиан поднял руку. Тут же подскочило такси.

– Я на машине, – остановила его новая знакомая, плавно качнув рукой в направлении одного из кабриолетов.

«Неплохо», – мелькнула мысль у Юлиана. В следующую минуту он несся в ночь, к новым приключениям.

Моторная яхта госпожи Орловой оказалась довольно большой и изысканной, как и все, что теперь окружало Юлиана. Не успели они взойти на борт, как раздался гудок автомобиля. Юлиан обернулся и увидел кабриолет «Мазерати», за рулем которого находился мужчина средних лет приятной наружности, рядом с ним сидела миниатюрная ухоженная блондинка.

– О, не пугайтесь, это всего лишь мой брат-повеса со своей новой спутницей. Им пока еще не спится по ночам.

– В Монако не так много мест, где можно отведать устриц после полуночи. И лучшее из них – яхта моей очаровательной сестры, – приятным баритоном проурчал брат, поднимаясь на борт. На нем были свободные белые брюки, синий блейзер и рубашка в полоску. На голове капитанская кепка.

– Мы только что пришвартовали нашу посудину, на которой пришли из Сен-Тропе, – и он небрежно махнул рукой куда-то вдаль.

– Познакомьтесь. Мой троюродный брат Николас, Моник, Юлиан, – представила своего гостя очаровательная Ольга. От всех троих веяло здоровьем, спокойствием и уверенностью. Для своего нового знакомого Ольга произвела короткую экскурсию по библиотеке, гостиной, гостевым спальням. Потом они присоединились к общему столу на нижней палубе. Беседа протекала легко и не утомительно. Шампанское приятно дурманило. Юлиан словно купался в новом окружении. Он попал в высшее общество!

– Однако нам пора. Мы сейчас к Моник в Канны. Кстати, Юлиан, будет желание, заезжайте как-нибудь нас проведать недельки через две.

– Непременно.

– Это не жест приличия. Я говорю абсолютно серьезно. Будем держать связь через мою очаровательную сестру.

– К чему так торопиться? Ночь еще молода, – сказала Ольга.

– Ты забыла, завтра мы летим в Кению. Нас ждет увлекательное сафари. Самолет вечером, но ты же знаешь, я люблю поспать.

И они, беззаботно, словно легкий ветер зефир, укатили на своем кабриолете в ночь вечной весны. А Юлиан с удовлетворением отметил про себя, что и он теперь принадлежит к этой беспечной касте людей, которым не надо думать о хлебе насущном. А ночь действительно была еще молода. Миллионер повернулся к очаровательной хозяйке изысканной яхты и томно проговорил:

– Вы собирались мне рассказать про волновую теорию.

– Тут почти нечего рассказывать, Юлиан. Это не более, чем гипотеза. Боюсь, вам, интеллектуалу, она может показаться нелепой…

– Ни что, исходящее из прекрасных ваших уст, не может быть нелепым, – улыбнулся Юлиан.

– И все же… – зарделась Ольга.

– Прошу вас, – и он позволил себе прикоснуться к ее нежно-розовым ноготкам.

– Ну, если вы настаиваете. Некоторые полагают, что вселенная, позволю сказать, дышит. Вдох, выдох, вдох, выдох, и это образует волны, вибрации или колебания самого разного толка. Некоторые уже открыты, некоторые еще предстоит открыть. Но о главных еще мало, что известно. Поэтому их надо просто уловить. Оседлать свою волну, поймать свой ритм движения. Вам, как бывалому горнолыжнику, – а именно так небрежно описывал свои скромные достижения на этом поприще Юлиан за ужином; в порыве произвести нужное впечатление на своих новых благородных знакомых, он вообще много чего успел о себе поведать, – это ощущение должно быть хорошо знакомо. Если вы приседаете и разгибаете колени в нужное время, то есть не позже и не раньше, а вовремя, вы ловите этот самый ритм, а дальше ваша волна сама несет вас. Вы едете красиво и быстро, обходите других, и все получается. И все, что вам нужно, это просто придерживаться пойманной волны. Правило гладкой мускулатуры распространяется и на другие области деятельности. А жизнь повторяет себя на разных уровнях и в разных проявлениях. Глядя на вас, Юлиан, я чувствую, что вы поймали свою волну. Так держите ее!

Ольга зачаровано смотрела в глаза миллионеру. Похоже, он действительно поймал свою волну. Юлиан привлек к себе упругий стан светской львицы. Ее губы маняще раскрылись и впустили часть его в себя. Нежные руки обвили его могучую шею, а потом жарко побежали вниз, словно пытаясь что-то отыскать на его большом теле, туго завернутом в черный смокинг, от которого, впрочем, он посчитал за благо побыстрее освободиться. Его примеру последовала и Ольга Орлова.

Юлиан проснулся от криков чаек. Яхту слегка покачивало. Ольги рядом не было. Математик сладко потянулся и лениво посмотрел в окно. Под утренним солнцем поблескивало спокойное море. На стойке бара он нашел записку: «Уехала проводить брата. Яхта в твоем распоряжении. Целую».

И это все? Ни телефона, ни намека на следующую встречу. Юлиан забеспокоился. Ему хотелось продолжения.

Зазвонил телефон. Это была Лариса. Она сообщила, что не сможет приехать в ближайшие дни и спросила, чем занят он. Юлиан соврал, что гуляет по набережной. Ее светлый образ изрядно потускнел на фоне светской львицы Ольги Орловой. Теперь другие губы, другая шея и плоть распаляли фантазию Юлиана. Кем, в конце концов, была Лариса? Просто наемным менеджером. Между прочим, фирма, в которой она работала, получала деньги от Юлиана. Так что Лариса могла и подождать. И ее отсутствие пришлось очень даже кстати.

Но какова его новая знакомая? Ни намека на продолжение романа. Не оставила даже телефона. Вильнула хвостом и была такова. Конечно, ей в отличие от Ларисы, от него ничего не надо. У нее своя яхта, «Порше», «Мазератти», богатая родня и все такое. Но нет. Так дело не пойдет. Ему необходимо было снова ее увидеть. И не просто увидеть. А покорить. Инстинкт охотника брал свое. И он вознамерился ждать свою избранницу на яхте, словно тигр в засаде у водопоя. Прошло несколько часов, а она так и не появилась. Миллионер отлучился ненадолго, проверить Никиту, и заодно пообедал. К вечеру он снова был на яхте. Орлова, похоже, не появлялась. И вот, когда он по десятому разу просмотрел все новости в своем планшете, а солнце стало клониться к закату, она подкатила к пирсу на маленьком «Порше».

Ольга буднично улыбнулась ему, как будто между ними ничего не произошло этой ночью и не было этого томительного ожидания с его стороны. Она была само очарование.

– Ты ждал меня? Как это мило!

– Признаться, я не находил себе места, – пробасил Юлиан.

– Я не хотела тебя будить, – и ее ладонь нежно скользнула по его щеке.

– А я хотел пригласить тебя в ресторан.

– Дорога несколько утомила меня. Не хочется никуда идти. К тому же у меня в багажнике есть кое-какая снедь: я захватила ее по пути. Мы могли бы снова поужинать на яхте. Если ты, конечно, не возражаешь.

– Я, право, чувствую неловкость, ты все время меня приглашаешь, – заметил Юлиан, хотя и расценил предложение поужинать вдвоем как хороший знак.

– Ну что ты, это такие пустяки.

– Тогда приготовление пищи я беру на себя.

– Обычно я доверяю это повару, но буду рада познакомиться с твоим кулинарным мастерством.

– Ты не пожалеешь.

С готовкой и подачей спаржи, фуа-гра и еще чего-то в этом роде Юлиан, как обычно, справился великолепно. Ольга поглощала яства с большим аппетитом и даже заметила, что в нем пропадает поварской талант.

Для большего эффекта за разговором математик небрежно заметил, что его хороший знакомый и выдающийся скрипач будет на гастролях в Париже – об этом он узнал из новостей, – и почему бы им не махнуть туда на пару дней ради такого дела. Это, конечно же, являлось его приглашением. Светская львица, уже мельком продемонстрировавшая свою любовь к классической музыке, осчастливила миллионера своим согласием.

Нет необходимости вдаваться в описание перелета. Подобострастные лица экипажа, дорогая отделка, отсутствие необходимости толкаться в общей очереди – все это по-прежнему радовало Юлиана. В целом полет прошел так же, как и предыдущий, за тем лишь исключением, что место Ларисы заняла Ольга.

Разместились они в небезызвестной гостинице с видом на Площадь согласия. Как-то раз, много лет назад, гуляя по Елисейским полям, Юлиан с восторгом смотрел на стены и окна этого величественного здания, мечтая попасть в их чертог хотя бы на одну ночь. И вот мечта сбылась!

Один номер для няни с Никитой, другой для него с Ольгой. Няня, как и подобает верной прислуге, хранила молчание.

Но кое-что все-таки испортило поездку. Как только они разместились в номере, у Ольги зазвонил телефон. Юлиан же, чтобы не мешать, отправился посмотреть, все ли в порядке у Никиты с няней. Когда он вернулся, его поразило выражение лица его спутницы. Ее красивые черты были искажены страшным страданием и испугом одновременно. В глазах застыли слезы. Какое-то время она, очевидно, находясь в ступоре, даже не могла отвечать на вопросы. И лишь спустя несколько минут Орлова совладала с собой, чтобы выдавить из себя одно слово:

– Николас.

– Что? Что Николас? Что случилось?

– Они взяли его в заложники.

– Кто? Где?

– Они увезли его в Судан. Боже мой, боже мой, – она раскачивалась, обхватив свою склоненную голову руками.

– Но он же в Кении?

– Был в Кении. Но они увезли его в Судан. Это страшное место!

– Кто?

– Боевики… Я не знаю кто. Я в этих делах не разбираюсь. Ах, нет никакого спасения! Он пропал!

– Что они хотят?

– Выкуп, естественно. Полтора миллиона. Но у меня все деньги в неликвидных ценных бумагах. Их быстро не продашь. А живу я на ежемесячное пособие, которое определил мне мой бывший супруг, – И Ольга назвала кругленькую сумму. – Как ты видишь, потребуется несколько лет, чтобы скопить на выкуп. Продать яхту или мою небольшую виллу под Ниццей за один день невозможно! А они сказали, что если не увидят денег завтра же вечером на своем счете, то пришлют мне его ухо! И так по частям, пока не увидят денег!

– Не надо плакать. Я дам тебе денег, – быстро принял решение Юлиан.

– Я не могу принять их. Это невозможно.

– Но почему?

– За кого ты меня принимаешь?

– К тому же, я знаю твоего брата. Мне не безразлична его судьба.

– Это все равно. Я никогда не приму от тебя денег.

– Хорошо, тогда возьми в долг, – пошел на уловку сообразительный Юлиан.

– Нет, я не могу, – рыдала Ольга.

– В долг можешь. Посуди сама, что плохого, если я дам тебе в долг.

– Нет, я не могу злоупотреблять твоей добротой, – плакала безутешная сестра.

– Хорошо, я дам тебе в долг под проценты. Если тебе так проще. Прошу тебя. Завтра с утра мы пойдем банк и совершим перевод, а с той суммы, что ежемесячно переводит тебе твой бывший, ты сможешь отдать мне долг всего за несколько лет. И при этом ни в чем себя не станешь ограничивать.

– Ну, если так… – Ольга подняла заплаканные глаза и, наконец, кивнула в знак согласия. В ту ночь она заснула, доверчиво положив голову на широкую грудь Юлиана. А с утра они отправились в банк и совершили перевод требуемой суммы.

Юлиан никогда не сомневался в собственной исключительности. Теперь же он стал могуч. Одним росчерком пера под платежным распоряжением в полтора миллиона евро он решил судьбу хорошего человека. Спас его от истязаний и неминуемой смерти.

Они возвращались пешком и расстались на Елисейских полях. Ольге что-то срочно потребовалось купить в магазине. Юлиан же отправился навестить Никиту. Уже в коридоре гостиницы, ведущем к их номерам, его застал телефонный звонок от мамы. Признаться, последнюю неделю он совершенно забыл о ее существовании.

– Юлиан, мальчик мой, как у тебя там дела? Что с Лисянским?

– Лисянского больше нет, мама.

– В каком смысле? Что-то случилось?

– Это долго объяснять.

– Когда ты возвращаешься назад?

– Не знаю.

– Как это не знаешь?

– Так. Обстоятельства переменились. Я стал очень богатым человеком.

– Какие еще обстоятельства? – по-видимому, не расслышав последнего предложения, в тревоге тараторила эмоциональная мама. – Светлана сказала, что ты ни о чем не предупредил в университете. Это правда? Почему? Это все твоя рассеянность. Теперь у тебя могут быть неприятности. Светлана сказала мне, что слышала, будто шеф очень сердит на тебя. Позвони ему скорее. Может, все еще и уладится.

При словах «шеф сердит» Юлиан раздраженно поморщился.

– Мама, меня совершенно не беспокоит, сердит ли шеф или нет. Скажу тебе больше: это его сложности.

– Как это? Ты ведешь себя очень странно.

– Говорю же, у меня изменились обстоятельства. Я не обязан больше ни перед кем отчитываться. Расскажи лучше, как у тебя дела?

– Все в порядке, только давление опять подскочило. Но я все равно много работаю. Ты же знаешь, от учеников отбоя нет. Не могу их бросить. Вчера целый вечер решала задачки к Олимпиаде одному из них. И знаешь, все решила! Все-таки у математиков особенные мозги.

– У тебя от учеников отбоя нет?! К чему это постоянное лицемерие, мама. Будь откровенна хотя бы со мной. Как частный преподаватель ты не пользуешься спросом! Сколько у тебя учеников? Один в неделю? – неожиданно разозлился сын из-за внезапно возникшего ощущения, будто его втягивают в тягучее болото прошлого.

– Дело в том, что я не просто натаскиваю их, как некоторые, а даю им настоящие математические знания. Не все это понимают, к сожалению. А тебе, вместо того, чтобы замечания матери делать, лучше было бы наконец самому плотно сесть за подготовку докторской!

– Докторской… Колбасы? – усмехнулся Юлиан.

– Докторской диссертации. Приди в себя, сын мой.

– О какой диссертации ты говоришь? И главное, зачем? Даже если случится чудо и я ее вымучаю к пенсии, что это, в сущности, изменит?

– Как это что? Это будет еще одной ступенью в твое большое научное будущее.

– Рассказывай эти сказки кому-нибудь другому, а мне надоела эта постоянная ложь. Ты ей пропитала всю свою жизнь, да и мою тоже.

– Я что-то тебя не понимаю!

– Что тут непонятного? Ты же тоже училась на мехмате.

– Конечно.

– Так вспомни, что к началу второго курса всем становится абсолютно ясно, из кого может получиться Эйнштейн, а из кого – нет. И никогда. Понимаешь, ни-ко-гда!

– Причем тут это, он же физик…

– Ладно, пусть академик Колмогоров. И ты, и я прекрасно знаем, о чем речь. А теперь подумай, каково это – осознать такую новость, если тебе всю жизнь внушали, что ты гениален. А тут вдруг оказалось, что другие так не думают. Вот беда! Скажи спасибо, что я еще не свихнулся тогда.

– Я не понимаю суть твоих упреков. Я столько сил потратила на твое образование. Но может, ты хотел бы стать каким-нибудь коммивояжером? Что ж? Это сейчас модно. Но я не поверю! Ты же мой сын. И ты служишь высокому.

– Но я-то хотел не служить, а быть, мама! Я хотел стать академиком и жить соответствующей жизнью! Быть мастером, а не подмастерьем. Как мой дед! И пусть природа не наделила меня такими талантами, больше унижаться в попытках обмануть других не желаю! И просить больше ни у кого ничего не хочу! – закричал сын в трубку.

– Но ты же занимаешься творчеством. И я занимаюсь творчеством. Разве этого мало?

– Опять ты за старое. О каком творчестве ты говоришь? Твердить одно и то же год за годом? Ты просто хочешь быть лучше других и потому выдумала эту сказку! Обычное тщеславие.

– Как ты разговариваешь с матерью? Не забывай, ты мне многим обязан!

– Это уж точно! В числе прочего, что жил в стране кривых зеркал.

– Что с тобой происходит? Я тебя не узнаю. Ты где находишься?

– В Париже.

– Но Светлана говорила, что ты в Барселоне.

– Я теперь быстро перемещаюсь по свету.

– Но это же стоит очень больших денег, – в интонации матери послышался обычный при упоминании денег укор. И Юлиан тут же представил ее смиренно склоненную на бок голову.

– Для меня нет.

– Ничего не понимаю. Когда ты приедешь?

– Не знаю.

– Но у тебя есть обязанности.

– К черту все обязанности! Сыт ими по горло, – снова закричал сын.

– Что ты имеешь в виду?

– Боюсь, ты не сможешь этого понять. Пока, мама.

Все, что довлело долгие годы – тирания тещи, доминирование жены, засасывающая рутина бесперспективной работы, – весь этот тяжелый мучительный груз с приходом больших денег разом свалился с плеч. И навьючивать его на себя вновь у новоявленного миллионера не было никакого желания. Новая роль пришлась ему по душе.

С другой стороны, в его прошлом осталось много доброго: хорошие дети, забота и любовь Светланы, достойная профессия. Но все было так тесно переплетено между собой, так запутано, что теперь казалось неразделимым. И потому ему требовалось время.

А пока можно было наслаждаться свободой и могуществом. Утвердить свою самость. Покорять красивых женщин, которых находил привлекательными он, а не тех, что находили его.

Изнурительная потребность доказывать всем подряд свое интеллектуально-духовное превосходство куда-то испарилась. На смену ей пришло ощущение независимости.

От этих мыслей Юлиан быстро успокоился и перезвонил маме:

– Извини меня, мама. Наговорил тут тебе всякого. Ты не принимай всерьез. Если что понадобится, набери. Я все устрою. Все, целую.

Миллионер вошел в номер няни и ребенка. Вид Никиты его умилил. Он всегда любил возиться с малышами. И сейчас, с радостью опустившись на колени, принялся тискать пухленькую девочку.

Потом он посмотрел в окно. Перед ним расстилалась площадь Согласия. На него снисходила благодать. Он не испытывал больше ни к кому никакого раздражения. Юлиан радостно улыбнулся и набрал Резину. Тот не заставил себя долго ждать.

– Алло, – раздался недружелюбный голос. Наверняка на дисплее его телефона отобразилось имя «Юлиан». Видимо, обида еще жила в сердце товарища.

– Илья, привет. Это Юлиан. Я хотел перед тобой извиниться за последний вечер. Нелепо как-то все вышло. Наговорил лишнего. Я на самом деле так не думаю. Теперь не думаю. Очень хотелось бы с тобой поболтать по-дружески, как бывало. В качестве жеста примирения я хотел бы тебя пригласить на ланч.

– Да, привет Юлиан. Хорошо, что позвонил. Всякое бывает, – оттаял Резин.

– Ну, слава богу. Так что по поводу ланча?

– Буду в Москве, обязательно. Я сейчас в Париже, на гастролях.

– Я тоже в Париже.

– Вот это здорово! Со Светланой?

– Нет. С Ольгой, – брякнул Юлиан.

– С кем, с кем? – развеселился Резин.

– Познакомлю при встрече. Но об этом пока никому.

– У тебя всегда много секретов, – усмехнулся товарищ.

– Так мы договорились?

– Давай. Можем прямо сейчас, как раз полдень.

– Можно для простоты у меня в гостинице. Подъедешь?

– Если в центре, то да. У меня время ограничено. Вечером играть.

– Я знаю. Мы идем на твой концерт.

– Здорово! Так, где ты остановился?

– Отель «Крийон».

– «Крийон»? – протянул Резин. – Я слышал, что статус МГУ растет день ото дня, но чтоб настолько!

– Это только для избранных, – пошутил Юлиан.

– Вошел в узкий круг коррупционеров? – засмеялся скрипач.

– Нет, у нас свои методы. Расскажу при встрече.

– Хорошо, к часу буду.

Не успел он разъединиться, как позвонила Ольга.

– Дорогой, ты не потерял меня там? – раздался ее бархатный голос.

– Нет, дорогая. Но прошу тебя поторопиться. В час у нас ланч в ресторане гостиницы. Я собираюсь представить тебя своему другу музыканту, на концерт которого мы идем вечером.

– Знаешь, я встретила свою подругу. Мы не виделись тысячу лет. А она завтра улетает в Нью-Йорк. Больше у меня не будет возможности с ней увидеться. Ты не очень расстроишься, если сходишь на ланч без меня? Мне так жаль, что я тебя подвожу.

– Ну, что ты! Все в порядке. До вечера. Не забудь: в шесть нам надо выйти из гостиницы, – галантно пробасил Юлиан.

– Конечно, дорогой.

Во время непринужденной беседы с Резиным Юлиану неожиданно пришло в голову, сколь далеки ему теперь стали григороборейцы. До этих людей он вряд ли смог бы донести свои новые ощущения. Резин же, напротив, теперь понимал его с полуслова. Ему первому новоявленный миллионер рассказал о постигших его переменах, не утаив и о пикантных приключениях по женской части.

– И представляешь себе, в просвете двери передо мной предстала Анна Петрова собственной персоной!

– Как? В Барселоне? А ей-то откуда там было взяться?

– Это фигура речи, мой друг. Конечно же, не сама Анна, а ее улучшенная копия. Девушка двадцати пяти лет. Лариса!

Оба товарища засмеялись, а прекрасный рассказчик уже продолжал свои захватывающие истории.

Правда, после повествования об освобождении брата Ольги из лап кровожадных суданских террористов лицо Ильи приняло несколько озабоченное выражение:

– Не хотел бы тебя расстраивать раньше времени, старина, но, у меня есть некоторые опасения…

– Какого толка? – насторожился его Юлиан.

– Боюсь, что Ольгу Орлову ты можешь больше не увидеть.

– Из-за полутора миллионов, что ли? Да у нее одна яхта дороже стоит. Брат живет в Сен-Тропе.

– Ну, это с его слов.

– Но «Порше», «Мазерати», бриллианты на руках!

– Яхту можно арендовать на несколько дней. А уж «Порше» тем более. Бриллианты же, скорее всего, поддельные.

– Черт его знает. Может, и так, – задумался Юлиан. Он действительно потерял бдительность. Но, в сущности, перспектива такого поворота событий его не сильно печалила. В конце концов, за все надо платить, а он мог себе это позволить. Да и к Ольге Орловой он уже не питал той страсти.

– Если случится чудо и она вдруг объявится, непременно возьми у нее документ, подтверждающий долг. Хорошо бы все заверить у юриста. Впрочем, я почти уверен, что такая возможность тебе уже не представится.

– Скоро выясним. Ждать осталось недолго, – улыбнулся Юлиан и сменил тему: – Как у тебя дела?

– Все нормально. Думаю, не попробовать ли себя на дирижерском поприще. Но не знаю, получится ли.

– Я тебе признаюсь, это мечта моего детства. Никогда никому об этом не говорил. Сам от себя вечно прятался. Музыка, вообще, всегда производила на меня очень сильное впечатление. В консерватории у меня всегда мурашки по телу бегут. Все-таки это действительно одно из наивысших и самых абстрактных проявлений искусства. Когда я слушаю музыку, у меня непроизвольно появляются самые разные мысли в голове, спонтанно приходят решения задач, даже посещают красочные видения. Словно выходишь за пределы. Такое впечатление, что подключаешься к высшему информационному порталу.

– Это очень занимательно. У меня тоже такое происходит. Но я тебе расскажу одну историю, несколько приземляющую нарисованную тобой возвышенную картину. Как-то у меня случилась грыжа шейного отдела позвоночника. Стала отказывать рука. Еле привели в чувство. Так вот, в процессе лечения меня отправили на исследование проводимости нервных волокон. Подключают один электрод, если не ошибаюсь, к шее, другой попеременно прикладывают к разным точкам кисти и дают довольно сильные и болезненные разряды тока. Что ты думаешь? Под их воздействием мое сознание начало работать схожим образом, как если бы я слушал музыку. В голову мне неожиданно полезли разные замысловатые образы и диковинные аллегории, а две ничем не примечательные женщины в белых халатах в моих фантазиях вдруг превратились в прекрасных и воинственных амазонок – во время процедуры я смотрел в потолок. Вот я и думаю, что, может, и нет никакого высшего информационного портала? И все это результат раздражения нервных окончаний в нашей голове, вызываемого внешними причинами, – будь то возвышенная музыка или банальное физическое воздействие.

И что есть музыка? Определенная последовательность звуков, по неясным причинам оказывающая мощное эмоционально воздействие на некоторых людей? Или что-то еще, что человеку также не дано понять? Ну, да мы заболтались, а мне пора. Буду рад, если придешь на мой концерт.

Расставаясь, они крепко пожали руки.

После еды и изрядного количества вина Юлиану захотелось вздремнуть, и, поднявшись в номер, он быстро отключился. Хорошо еще, что догадался поставить будильник, иначе бы проспал концерт. У него едва хватило времени облачиться в смокинг, завязать бабочку и хлопнуть бокал-другой шампанского. Пора было выходить. Тут позвонила Ольга:

– Дорогой, я совершенно заговорилась с подругой, потеряла чувство времени. Совсем не успеваю. Встретимся у Гранд-опера. Не возражаешь? – своим чарующим голосом пропела она.

– Конечно, дорогая, сам проспал. Целую.

Когда Юлиан подошел к величественному зданию, Ольга позвонила снова:

– Дорогой, похоже, я все-таки не успеваю. Все эти пробки. Не жди меня. Для тебя это так много значит! Встретимся в зале.

– Но как ты пройдешь без билета?

– Я справлюсь. А если меня не будут пускать в партер, я найду место где-нибудь в бельэтаже. Или дождусь в буфете второго отделения. Ах, у меня, кажется, сейчас совсем сядет аккумулятор. Скоро увидимся. Целую, дорогой.

Юлиан хотел сообщить, что он обязательно дождется ее у входа, но механический голос известил о том, что абонент временно недоступен. Подумав немного, Юлиан решил, что мрачные предсказания Резина начинают сбываться. Можно было бы, конечно, рвануть в отель, попытаться поймать ее. Вполне логично было предположить, что в этот момент, уверенная в его отсутствии, она спешно пакует там свои вещи, заметает следы. С другой стороны, можно было бы все равно не успеть. Тогда, махнув рукой и даже не пытаясь искать, где и кому можно было бы оставить билет для Ольги, Юлиан устремился внутрь, чтобы успеть хлопнуть еще один бокал шампанского. Совсем скоро он разместился в первом ряду партера.

Совершенно некстати зазвонил телефон. Юлиан поднес трубку к уху и быстро произнес:

– Сейчас не могу разговаривать, Светлана. Очень занят. Перезвоню завтра к вечеру.

И тот час же, как того требовали правила, отключил телефон.

Погас свет. Какая-то тень, мелькнув перед ним, опустилась рядом.

– У вас не занято, мсье?

Юлиан не верил в происходящее. Такое могло произойти в Москве. В частности, его мама имела привычку занимать чужие места, в надежде, что их хозяева так и не объявятся. Но чтобы здесь, в Париже?! Юлиан повернул голову и замер. Рядом с ним, поблескивая бриллиантовым ожерельем, в черном обтягивающем платьице, сидела молодая особа небывалой красоты. Так, по крайней мере, ему показалось в темноте.

– Конечно! Садитесь. Вы не поверите, но я ждал вашего появления, мадам! – с задором импровизировал словоохотливый Юлиан.

– Спасибо, – сказала незнакомка скромно. Легкая улыбка окрасила ее уста.

– Вам нравится Рихард Штраус? – пробасил миллионер.

– Это мой любимый композитор, наряду с Вагнером и Малером.

– Само собой, само собой, ведь это все один ряд. Не так ли?

Они улыбнулись друг другу, и Юлиан почувствовал, как ее рука коснулась его.

При первых звуках музыки, идущих словно издалека, что-то в миллионере встрепенулось, нечто большое и сильное стало расти, распирая его изнутри и требуя выхода наружу. Мощь полутора десятка духовых, подкрепленная ударными, усиливалась с каждым тактом, пока не заполнила все пространство. О, какое ликование! Какой восторг! Она должна стать моей! Я Заратустра! Я гипербореец! Мне не от кого больше таиться. Мне все теперь подвластно! Ничто не устоит перед моей волей! Мне будут подчиняться. Я заставлю звезды вертеться вокруг себя! А мама ошибалась! Я могу дирижировать не хуже, и я буду управлять этими оркестрантами, как и всеми прочими на моем пути! Меня узнают! И сейчас как раз настал этот сладкий миг!

Он встал, расправил мощные плечи и под бурные овации зала устремился к своей славе. Небрежным движением корпуса громадный математик оттолкнул хилого дирижера, предусмотрительно завладев его палочкой. Не мешкая, он приступил к управлению оркестром. Музыканты подчинялись его воле! Публика же, как ей и полагается, затаив дыхание внимала. Это был его триумф! Настоящий, духовный! Его нельзя было купить ни за какие деньги. В лучах прожекторов он размахивал руками, он творил!

 

Глава 3. Восстановление в правах

Он проснулся по обыкновению поздно. Голова после вчерашнего слегка побаливала. Шампанское давало себя знать. Нежась в постели, Юлиан с неохотой приоткрыл один глаз и от удивления весело присвистнул. Обстановка показалась ему незнакомой и непривычно аскетичной. Где это он? Значит, опять приключения – вне всяких сомнений, он провел ночь не у себя в гостинице. Наверное, с прекрасной дамой, той, что подсела к нему в Гранд-опера? Недурно, недурно…

Юлиан приоткрыл второй глаз. Напротив на табуретке сидела жена Светлана и с тревогой смотрела на него.

Миллионер встрепенулся и в испуге выпалил:

– Что? Как? Светлана, откуда ты здесь? Я же сказал, что сам перезвоню к вечеру. Стоило ли так беспокоиться, тащиться в Париж? Ты что, летела ночным рейсом?

– Вот видите, у него еще присутствуют остаточные явления. Бывают помрачнения сознания. Хотя до этого целую неделю больной показывал уверенную положительную динамику. Обычно это происходит спросонья. Никак не может проснуться, так сказать, – нес какую-то чушь человек с бородкой в белом халате. Тем не менее по осанке и властному тону несложно было догадаться, что он здесь главный.

«Меня что, хватил удар? Или же просто гипертонический криз?» – мелькнула тревожная мысль в голове математика.

– Может быть, вам стоит оставить его еще на недельку? – скорее предложил, чем спросил второй человек без бородки. Он также был обличен в белый халат.

– А при чем здесь Париж? – вместо ответа спросила Светлана, нахмурившись.

– Навязчивый бред, свойственный раздвоению личности. Довольно характерно для этого типа психических больных. В периоды обострения считает, что находится в Париже. До этого полагал, что путешествовал по Средиземноморью на личном самолете. Но повторяю, это только по утрам, пока до конца не проснулся. И день на день не приходится. Сейчас должен придти в себя.

Юлиан присмирел и задумался: «Чертовщина какая-то! Это что, психушка, получается? Ну, дела! Как же я здесь оказался? Ладно, потом разберемся. Сейчас, наверное, самое правильное – поменьше болтать».

Математик, как обычно, взял себя в руки и спокойным, даже будничным тоном промолвил:

– Светлана, как там дома? Как дети?

– Вот видите, все, как я говорил. Снова приходит в себя, – сказал тот, что был с бородкой.

– Ну, вот и хорошо. Я забираю его, – тяжело вздохнув, проговорила Светлана.

– Ваше право, хотя я бы с этим не спешил. Нельзя исключать внезапных обострений. А он у вас, между прочим, очень сильный. И тяжелый вдобавок. Сто двадцать килограммов все-таки! В последний раз, когда он тут все крушить начал, наши санитары с ним еле управились. Пока успокоительное не подействовало, вопил дурным голосом, что заставит всех вращаться вокруг себя и что он центр вселенной.

– Ничего, я справлюсь.

– Только под вашу ответственность.

– Само собой.

– Тогда попрошу расписаться, – и человек в белом халате извлек из папки какой-то документ, который Светлана подписала не глядя.

Они ехали по московским улицам. Временами Светлана прерывала молчание участливым вопросом:

– Как ты себя чувствуешь?

На что Юлиан выдержанно отвечал:

– Теперь уже лучше. Не волнуйся.

И только оказавшись дома, в относительной безопасности, он отважился спросить:

– А что, собственно, произошло?

Светлана внимательно посмотрела на мужа, словно оценивая его силы. И, видимо, придя к положительному выводу, ответила:

– Ты вскочил со своего места, забрался на сцену, оттолкнул дирижера, выхватил палочку из его руки и стал дирижировать сам.

«Теперь понятно! Вот до чего шампанское доводит!» – подумал Юлиан и спросил:

– Но как ты об этом узнала? И как ты попала в Париж? Я же сказал тебе по телефону вчера вечером, что перезвоню сам, на следующий день. То есть сегодня.

– О, боже мой! Ты опять за старое. Какой еще Париж!

– Подожди, подожди. Я кое-что все-таки пока помню. Давай еще раз, по порядку. Я слушал Рихарда Штрауса «Так говорил Заратустра»…

– Ну вот! Все правильно. Продолжай, – обрадовалась жена.

– В Гранд-опера, Гарнье… – осторожно добавил математик.

– В Гранд-опера отродясь Штрауса не давали. Там не бывает симфонической музыки. У них другой репертуар – опера и балет.

– Но… – начал было Юлиан.

– Загляни в интернет, если мне не веришь, – рассердилась жена.

– Странно. Где же я тогда это… – замялся математик, – дирижировал?

– Мы с тобой отправились в Московскую консерваторию на Рихарда Штрауса… – терпеливо, как с больным ребенком, начала Светлана.

– Вот оно что! Теперь я припоминаю! Как же, как же! Теперь помню. Значит, это я там. Ну, это же совсем другое дело, – просияв, перебил ее муж.

– Ну, вот и слава богу, – успокоилась жена.

На самом деле Юлиан схитрил. С воспоминаниями о новой прекрасной жизни он, конечно же, не мог так быстро расстаться. Его терзали сомнения. Но математик опасался, как бы его опять не сдали в психбольницу. И терпеливо молчал. Впрочем, терпения ему было не занимать.

Время шло, и душевное здоровье постепенно возвращалось. Свои былые увлекательные приключения Юлиан воспринимал теперь как не более, чем красочный сон. Да и тот, как это обычно бывает, с годами тускнел. К тому же поделиться воспоминаниями было не с кем.

Под шестьдесят Юлиана сделали завкафедрой. По этому случаю его чествовали несколько дней кряду в ресторане и на даче у тестя с Генеральшей. Престарелая Екатерина Петровна неизменно углублялась в длинные повествования о том славном времени, когда Юлиан блистал в школе своими исключительными способностями и непременно получил бы золотую медаль, не перейди ему дорогу Анна Петрова, мать которой работала в РОНО. Заглядывали на огонек обитатели Григорьева Бора, потомки славных предков, послуживших на благо Отчизне. Все было хорошо. Если, конечно же, не принимать в расчет назойливую Генеральшу, алчность которой не убавлялась с годами.

Остроумов, к всеобщей радости, разорился и, продав дом, съехал. Правда, ему на смену пришли другие, которые своими новыми домами и высокими заборами изменили облик поселка до неузнаваемости. Но Юлиан больше не спорил с ними, а лишь снисходительно наблюдал, как человек разглядывает обезьян в зоопарке. Что с них взять?

Но все же по-настоящему математик смог утвердиться в своей воле лишь после кончины тестя и тещи. Дом в Григорьевом Бору, несколько добротных квартир в городе и кое-какие сбережения достались по наследству. И хотя юридически все это добро было оформлено на Светлану, Юлиан почувствовал себя хозяином положения. Теперь ему, наконец-то, не перед кем было отчитываться.

К тому времени математику перевалило за шестьдесят. Часто, сидя в кресле-качалке на террасе своего дома, с накинутым на ноги пледом, он размышлял о том, что, по сути, в конце концов, получил от жизни все, что хотел. Он являлся главой большого семейства. А окружающие, будь то студенты МГУ или местные из старожил, слушали его суждения с неизменным почтением. Те, кто не вписался в его вселенную, были, как досадное недоразумение, давно удалены из списка. Так что никто и ничто более не нарушало душевную гармонию. В конце концов, счастлив тот, кто может создать свой собственный мир, внутри которого, как писал классик, заставить звезды вращаться вокруг себя.

Юлиан смог реализовать напутствие своей матери – войти в Григороборею. Правда, теперь это было совсем не то место и не та среда, о которых когда-то зачарованно повествовала впечатлительная Екатерина Петровна. Но зачем об этом думать?

 

Эпилог

За исключением двух дней в неделю, когда Юлиан посещал Университет, он просыпался поздно. Долго нежился в кровати. Потом неторопливо вставал, принимал душ и завтракал.

Как-то раз в конце мая они со Светланой завтракали на обветшалой террасе их фамильного дома в окружении вековых сосен. В теплом воздухе словно разливалась истома. Безмятежно щебетали птицы. Из кофейника исходил чарующий аромат крепкого кофе.

– Прошлым летом я перечитала всего Дюма. Этим думаю взяться за Стендаля.

И в молодые годы летом в их кругу было не принято работать, а уж теперь, когда пенсия не за горами, подобное выглядело бы совсем странно.

– Хорошая мысль, – пробасил Юлиан, а сам удовлетворенно подумал: «Как хорошо иметь жену-единомышленника, с кем разговариваешь на одном языке и которая не предаст, не обманет, как некоторые. Наверное, правду говорят, что любовь – это то, что усиливается с годами».

– Я слышал, Канищев Сергей умер месяц назад. Случайно узнал тут, – сообщил Юлиан небрежно. Когда математику удавалось кого-нибудь пережить, то он воспринимал это как свою очередную победу.

– Да что ты?

– Говорят, чуть ли не в нищете умер, – прищурился Юлиан.

– Да уж, бизнесмена из него не получилось, – с сожалением покачала головой жена.

– Куда там! – махнул рукой математик.

– И наука ничего не потеряла от его ренегатства, – вздохнула Светлана, и супруги улыбнулись друг другу.

– Ты знаешь, вчера, пока ты гулял по аллеям, звонил Илья Резин.

– Да? – брови Юлиана поднялись в удивлении, – лет десять о нем ничего не слышал.

– Я его пригласила к нам сегодня, и он согласился. Надеюсь, ты не будешь возражать? – осторожно спросила Светлана.

– Напротив, я очень рад. А почему я должен возражать? – удивился муж.

– Ну, – замялась Светлана, – вы же повздорили тогда у нас на даче, после концерта. Помнишь, ты мне рассказывал.

– Но мы же потом помирились.

– Как здорово! Ты мне ничего не говорил. Я и не знала. Когда, где?

– Ну, как? В Париже.

Светлана прикусила губу.

Поймав ее тревожный взгляд, Юлиан смутился и насупился. На мгновении по его лицу пробежала тень недоумения. Но тут же, как будто вспомнив что-то, он хлопнул себя по лбу, улыбнулся, махнул рукой и с игривой миной произнес:

– Шутка!

– Шутка! – повеселела Светлана.

И они засмеялись.

Илья прибыл к обеду. Втроем они поболтали за столом о разных пустяках. Много съели, выпили вина. И, конечно же, улучив подходящий момент, прекрасный рассказчик Юлиан взял инициативу в свои руки. Как обычно, хозяйский монолог, сдобренный бурной жестикуляцией, продолжался не менее получаса. Илья, жизнь которого была полна событий, тоже подхватил было инициативу, но совсем скоро его рассказ, по традиции этого дома, был прерван легким похрапыванием хозяина.

– Тсс! – приложила палец к губам верная жена и сделала жест рукой, приглашающий покинуть веранду.

«В конце концов, у всех свои недостатки. Жаль, что на себя со стороны не посмотришь! Много интересного можно узнать, наверное», – подумал Резин и тихо проследовал за Светланой в сад, где, в некотором отдалении от дома, так, чтобы их голоса не могли быть слышны на веранде, они устроились в плетеных креслах.

– Юлиан так много работает последнее время! Он очень устает! – доверительно сообщила верная жена.

– А ему это не вредно? – с некоторой тревогой спросил Илья.

– Нет, теперь уже все в порядке.

– Слушай, мы же не виделись с тех самых пор! А мне всегда было любопытно узнать ответы на некоторые вопросы, – и Резин вопросительно посмотрел на Светлану.

– Так спрашивай, – ухмыльнулась она.

– Как ты умудрилась со всем этим справиться?

Светлана промолчала, сочтя вопрос риторическим, лишь на ее лице появилась спокойная улыбка уверенного в себе человека.

– А куда девались все его деньги?

– Их было не так уж и много, как он тебе рассказывал. Юлиан всегда любил приукрасить действительность.

– Но все же…

– Во-первых, он довольно много спустил в казино.

– За один день?

– Судя по всему, не за один. Похоже, он там был заметной фигурой. Успел прославиться своими проигрышами, разумеется. Видимо, поэтому его там и зацепила эта особа. Как ее там, Туманова?

– Орлова.

– Да, конечно, Орлова, и ее так называемый братец. Там они его и заприметили. Ну, а кроме того, кое-какие бумаги наследства были оформлены неправильно. Но под магическими чарами возродившейся Анны Петровой Юлиан не придал этому большого значения. В этом, я, думаю, и заключалась ее функция. Так или иначе, большая часть наследства испарилась. Мне в этом сложно было разобраться, да и не до того было.

– А что с девочкой, с Никитой?

– Ее воспитывают родители второй жены Лисянского. Я встречалась с ними несколько раз перед тем, как передать девочку. Они не показались мне такими уж монстрами, какими их описывал покойный. Хотя, как выяснилось позже, своего не упустят.

Будущая жена убежала с Лисянским против их воли, когда ей не исполнилось и восемнадцати – за два месяца до совершеннолетия, что ли. Ее отец по телефону пообещал проломить Лисянскому голову. С тех пор они не разговаривали, и тем более не встречались. Кстати, часть денег я уступила им. Во многом из-за того, что ничего не знала про опекунскую долю, которая отошла им автоматически по условиям завещания. К тому же, когда я под этим подписывалась, то еще не знала, что у меня умыкнут ту часть денег, что плохо оформлена. Клиника во Франции, между прочим, тоже обошлась довольно дорого. В результате практически ничего не осталось. Едва на обратные билеты хватило и на лечение в Москве. Обеспечила ему лучших врачей.

– А Юлиан так ничего не заподозрил?

– Надеюсь, что нет. Думаю, от излишнего копания в собственных воспоминаниях его помимо всего прочего удерживала перспектива вновь оказаться в психбольнице. А как на самом деле – сложно сказать. Человеческий мозг очень изворотлив.

– Да уж, – усмехнулся Илья.

– Кстати, опера Вагнера «Лоэнгрин», которую тогда исполняли в Гарнье, каким-то образом перепуталась у него в голове с Рихардом Штраусом, что мы слушали в Московской консерватории накануне этих событий.

– Примечательно. Но я тобой восхищаюсь.

– А я тебе благодарна.

– А что мне оставалось? После того как он, столкнув дирижера, взял управление оркестром на себя?

– Ну, когда его повязали, мог бы сделать вид, что не имеешь к этому никакого отношения. Ведь такой скандал! А ты первая скрипка. Могло повредить карьере.

– Так друзья не поступают. К тому же, мне надо было продержаться всего несколько дней. А там уж ты подоспела. Кстати, сколько он провел в клинике?

– Во Франции две недели. Потом перевезли в Москву. Здесь он относительно быстро оклемался – около месяца, думаю. Рецидивов не было.

– Ну, дай бог.

Они посмотрели на террасу дома. Там в кресле-качалке, устав от великих дел, прикорнул почтенный отец семейства. Ноги его были прикрыты пледом. А перед ним простирались долгие годы счастливой жизни человека, которому выпало достичь того, к чему он так страстно стремился. Пусть путь туда оказался совсем не таким, как ему когда-то рисовала его мать.

Но ведь у каждого свои обстоятельства.