Дом, в котором жила Нина, найти было нелегко. Одинаковые девятиэтажные панельные башни в беспорядке громоздились среди юных тополей. Архитекторы хотели скрасить удручающее однообразие домов, но добились только путаницы.
Я вошел в обшарпанный подъезд. Лифт не работал. Пришлось подниматься на седьмой этаж пешком.
Нина была в красном свитере и черных брюках.
— Впервые вижу, чтобы мастера приходили к клиентам с цветами, — улыбнулась она.
Я знал, что одни женщины восторгаются, если ты им преподносишь даже веник, другие досадуют по поводу дороговизны и потраченных денег. Мне по душе первые, и я надеялся, что Нина выразит восторг при виде гвоздик. Она этого не сделала, но не стала и сожалеть о моих расходах. В который раз я ловил себя на том, что в воображении нелепо делю мир на полюсы.
— Это сейчас выглядит необычно, — сказал я. — В будущем только так и будет.
— Вы, оказывается, человек светлого завтра, — с иронией произнесла она, ставя цветы в вазу.
— Возможно, у меня есть задатки для этого, — ответил я.
— Как же, как же! — Нина вынесла вазу в кухню.
Я оглядел комнату. Красные кресла, диван-кровать, шкаф, полки с книгами, радиолой и множеством деревянных, фарфоровых и бронзовых лошадок. Станок стоял вдоль балконного окна, скособоченный, с торчащими гвоздями. Я видел такое сооружение впервые.
Нина вернулась, поставила наполненную водой вазу с гвоздиками на полку. Слишком много красного, подумал я.
— Молоток умеете держать в руках? — спросила Нина.
— Думаю, молоток не понадобится. Гвозди держать не будут. Нужны шурупы.
— Шурупы? У меня нет шурупов.
— Придется отложить ремонт. Завтра принесу шурупы, и тогда можно…
— Сейчас принесу. — Нина ринулась к двери.
Я посмотрел ей вслед. Для наездницы она была слишком высока, но, должно быть, очень эффектна на лошади. Я закурил.
Нина принесла тяжелый ящик.
— Уже перекур? — спросила она.
— Мастер в общем-то прав. Станок надо менять.
— Вот тебе и раз! Умеете вы что-то делать или морочили мне голову? — сказала Нина. — Я потеряла два дня!
— Два дня — это всего сорок восемь часов, из которых шестнадцать мы спим, — сказал я.
Она не ответила, только взглянула на меня так, что я почувствовал себя идиотом и пошляком. Она уже готова была схватить ящик и унести его, но вдруг ее глаза потеплели и она мягко сказала:
— Вы же хотели помочь.
Я погасил сигарету, снял пиджак и долго возился со станком. Когда последний шуруп был завернут, я позвал Нину.
— Хозяйка, принимайте работу.
— Прекрасно! Идите мыть руки.
В ванной было чисто и уютно. На полке под зеркалом стояли разноцветные пластмассовые и стеклянные флаконы. Свежие махровые полотенца соблазнительно свисали с вешалки. Я часто мысленно принимал ванну, надевал халат, топал в шлепанцах в комнату, заваливался в кресло, «она» приносила кофе, и мы пили его и радовались друг другу. Я четко представлял себе и ванну, и комнату, и вещи в квартире, но «она» была просто «она», и, как я ни силился представить ее, у меня ничего не получалось.
Я понимал, что еще долго придется принимать ванну мысленно, и тщательно помыл руки.
Когда я вернулся в комнату, Нина ставила на столик бутылку водки.
— Как мастеровому? — спросил я.
— Не могу же я заплатить вам!
— Какая жалость! Заплатили бы — и привет! — Я надел пиджак и пошел к выходу. — Всего наилучшего. — Еще немного, и я бы навсегда закрыл за собой дверь в эту квартиру.
— Куда же вы? — смущенно сказала Нина.
Я остановился. Ее смущение как рукой сняло. Она снова надела маску.
— Я же должна как-то отблагодарить вас.
Нет, не так просто преодолеть барьер между нами, подумал я. Впрочем, я сам задал тон нашим отношениям.
— Конечно, должны. — Скинув пиджак, я бросил его на диван и сел в кресло.
— Вежливый человек сказал бы: «Ну что вы, не беспокойтесь, пожалуйста!»
— И все равно принял бы благодарность.
Нина засмеялась.
— Хотите кофе?
— Это и будет вашей благодарностью?
— Могу вас покормить.
— Для обеда еще рановато.
— Никак вы собрались пообедать у меня?
— Не только пообедать, но и поужинать.
— Как же, как же! Не рассчитывайте ни на обед, ни тем более на ужин. — Нина направилась в кухню.
Я курил и ждал. Из кухни доносился запах кофе. Мне было удивительно хорошо.
Потом мы пили кофе и обменивались полуколкостями.
— Все. Я должна заниматься, — взглянув на часы, сказала она.
— Чем?
— Ногой.
— Вы же говорили, что не намерены больше влезать на свою лошадь.
— Вы полагаете, что только наездницы не должны хромать?
— Нет, конечно. Можно еще кофе?
Нина налила мне.
— А себе?
— Мне больше нельзя.
— Вы живете одна? — спросил я, хотя и так было ясно, что она живет одна.
— Угол не сдается! — ответила Нина.
— Мне не нужен угол. Я снимаю комнату и хозяйку вижу, лишь когда плачу деньги.
— Хорошо, мы с вами больше не увидимся.
— Разве вы хотели стать моей хозяйкой?
— Никем я не хочу стать! Допивайте кофе и идите. Мне надо заниматься. Неужели у вас нет никаких дел? Ну пойдите подышите воздухом. Хоть польза какая-то будет.
— Терпеть не могу прогулок.
— Ну прошу вас!
Я встал и надел пиджак.
Нина тоже встала.
— Не сердитесь на меня, — сказала она. — Ладно?
Я взял ее за руку.
— Мы увидимся еще?
— Разве теперь от вас отделаешься? — сказала она.
Главного инженера в кабинете не оказалось. Я заглянул к директору. Ахвледиани подписывал документы. Он поднял на меня глаза и спокойно, словно ждал моего визита, сказал:
— Вашакидзе в швейном цехе.
— Хотелось бы поговорить с вами.
— Со всеми вопросами обращайтесь к главному инженеру. — Ахвледиани продолжал подписывать документы.
С тех пор как я познакомился с Ахвледиани, я невольно сравнивал его с директором в моей пьесе. Они были ровесниками. «Мой» директор тоже молчал. Молчание — бич нашего времени. Оно сродни равнодушию. Но «мой» директор заговорил, ломая устоявшиеся привычки, ломая себя. Правда, он не был окружен, как Ахвледиани, преступниками, но равнодушие порой хуже преступления.
Я не удержался и спросил:
— По какой причине инженера, хорошего инженера, могут перевести на склад?
— Инженерным персоналом руководит Вашакидзе.
Ахвледиани не желал разговаривать со мной. Почему? Может быть, я несимпатичен ему? Возможно. Но настоящая причина крылась в другом, совсем в другом.
— Со всеми вопросами обращайтесь к главному инженеру, — повторил он.
— Я смотрю, вы серьезно взялись за фабрику, — сказал Вашакидзе. — Да, у нас произошло ЧП. Арестовали временно исполняющего обязанности завскладом некоего Торадзе.
— За что арестовали?
— За хищения. Вывез со склада дефицитную фондовую ткань на шестьдесят тысяч рублей.
— Один?
— Разве под силу такие дела одному?
— Те, кто помогал ему, тоже арестованы?
— Нет. Их ищет милиция.
— Как могло такое произойти на вашей фабрике?
— Такое могло произойти на любой фабрике. Обычное дело. Воруют, скрыть недостачу не могут и инсценируют кражу. А кто-то инсценирует пожар. Обратитесь в милицию. Подполковник Иванидзе вел это дело и может ответить на интересующий вас вопрос более подробно и правильно. Я боюсь быть неточным. — Вашакидзе нацарапал на листке номер телефона.
— Спасибо. Ну а о работе Карло Торадзе на фабрике мы поговорить можем?
— О работе можем.
— За что его понизили?
— Кто вам сказал, что его понизили? Его не понизили. Я лично попросил его возглавить временно склад сырья. Там случалось всякое. Кто знал, что все так обернется и вместо порядка будет беспорядок?!
— Странно, инженера, да еще способного направляете на склад.
— Ничего странного. Торадзе энергичный и толковый парень. Он должен был навести порядок на складе, а потом вернуться в цех с повышением. Это была временная перестановка, названная производственной необходимостью. Странно другое — как такой замечательный парень пошел на хищение? Честно говоря, я не верил в его виновность, пока подполковник Иванидзе не ознакомил меня с некоторыми материалами следствия. Все улики против Карло!
— Верно, что Ахвледиани хотел выдать дочь за него?
— Спросите самого Ахвледиани. Я не любитель сплетен.
— Хорошо. Помните, в кафе вы сказали, что дельцы мобильны? Кто создает им условия для противозаконных операций?
Вашакидзе закурил, прошелся по ковру, положил папиросу в пепельницу, уселся напротив меня и сказал:
— Ответ лежит на поверхности. Условия создают те, кто в этом заинтересован.
— Абстрактно.
— Конечно. Вы — образованный, умный — не приемлете такого ответа. Вы хотите, чтобы я назвал имена?
— Вряд ли вы это сделаете, — усмехнулся я. — Вы еще говорили, что дельцы субсидируют государство, перестраивая производство. Где они покупают оборудование?
— Вы что, записали на пленку нашу беседу?
— Зачем? Преимущество молодости в том, что память не перегружена и все легко откладывается в левом полушарии.
— Почему именно в левом?
— Научная аксиома. Где же покупают?
— Не покупают. Это невозможно в нашем обществе. Ускоряют процесс поставок оборудования…
— Новейшего, которое использует минимум сырья?
Он пытливо посмотрел на меня:
— Что вы имеете в виду?
— Имею в виду, что, если бы чувство нового, энергию, мобильность, наконец, ум дельцов направить на благо общества, польза была бы огромной.
— Никакой пользы не было бы. Они не смогли бы выжить. Слишком много трудностей. Я уже говорил вам о них. К тому же платят мало. Давайте-ка лучше вернемся к нашим баранам. Сначала ознакомьтесь с этими документами. — Вашакидзе передал мне папку.
В ней лежали копии писем с подписями и даже печатями. В первом, адресованном швейной фабрике, фондодержателю ткани «Ариадна», торгово-закупочная база Грузугольурс просит дать указание предприятию-изготовителю — Кутаисскому шелковому комбинату — отгрузить «Ариадну» на сумму 80 тысяч рублей в ее адрес. Во втором, адресованном базе, фабрика отказывалась от фондовой ткани «Ариадна» на такую же сумму с учетом экономии в пользу управления Грузугольурс и просила базу в порядке обмена и производственной необходимости поставить ей искусственный мех на 80 тысяч рублей. Письмо было подписано Ахвледиани. В третьем письме база Грузугольурс просила фабрику изыскать возможность выделить и передать ей часть фонда на ткань «Ариадна».
Я прочитал и другие письма. Все они были похожи на три первых и содержали просьбы об отгрузке фондовых тканей. Разумеется, не только «Ариадны». Получалось, что происходило бесконечное перемещение дефицитных товаров. Какое-то предприятие располагало фондами, выделенными ему государством, какое-то не имело их, и вроде бы это несправедливое распределение исправляли сами фабрики, договариваясь между собой при посредничестве торгово-закупочной базы. Я сделал выписки, а одно письмо переписал в блокнот полностью. Оно было адресовано базе Текстильторг:
«Тбилисское швейное объединение „Иверия“ обратилось к нам с просьбой остаток фонда на ткань „Ариадна“ отгрузить торгово-закупочной базе Грузугольурс всего на сумму 130 тысяч рублей. Поскольку нас связывает с объединением „Иверия“ долголетняя взаимная помощь, просим его просьбу удовлетворить. Со своей стороны мы готовы просьбу объединения выполнить с последующим изменением ассортимента. Директор фабрики Л. Ахвледиани».
— У вас есть вопросы? — спросил Вашакидзе.
— Корректируются не только планы, но и фонды?
— Фонды часть планов. Передача фондов распространенное явление. Но непосредственная передача фондовой ткани уже нарушение. — Он передал мне приказ об увольнении Коберидзе.
Я опешил.
— Коберидзе не увольнять надо, а судить. Вы знаете, что Текстильторг не получил отправленную с фабрики ткань?
— Шофер соврал вам. Ткань поступила на базу Грузугольурс. Я сам проверял. Согласно письмам, с которыми вы ознакомились, мы и должны были передать «Ариадну» на сумму 80 тысяч рублей, но не с фабрики, а из Кутаиси. Коберидзе решил проявить самостоятельность на мою голову. Знаете почему? Чтобы избежать дополнительного плана. Изделия из «Ариадны» пользуются повышенным спросом, и мы с директором хотели увеличить ему план. — Вашакидзе снова закурил. — Вижу по вашему лицу, что наши меры не удовлетворяют вас. Хотите, передайте материалы в следственные органы. Не скрою, я не желал бы огласки этой истории. Но что поделаешь? Каждый выполняет свой долг. Мой долг — защищать честь фабрики. Семнадцать лет отдано ей. Семнадцать! Не шутка. Слово за вами.
Я вышел из кабинета обманутый в своих надеждах. Если зло наказано, так чего же бить в колокола? Меня обвели вокруг пальца, как лопоухого мальчика. Вашакидзе понимал, что я не стану писать статью, раз Коберидзе уволен, а напиши я ее, газета не станет публиковать. Не впервые моя доверчивость оборачивалась глупостью. Конечно, я сделал глупость, доверившись Вашакидзе и рассказав ему о Коберидзе. А что я узнал, несмотря на многочисленные вопросы? Ничего существенного. Я явно преувеличивал свои возможности, когда взялся помочь Карло Торадзе…
Из цехов повалил народ. Рабочий день закончился.
Я заметил среди группы мужчин Вахтанга Эбралидзе и окликнул его. К моему удивлению, он обрадовался мне и протянул руку. Я пожал ее.
— Не сердись на меня, — сказал я.
— Я?! Это вы не сердитесь на меня, — сказал он. — Говорят, вы здорово отделали шофера.
— О чем еще говорят?
— Еще говорят, что вы накрыли Коберидзе.
— Больше ничего?
Вахтанг смущенно развел руками:
— Больше ничего.
Мы подошли к автобусной остановке. Очередь была большой.
— Вахтанг, ты знал Карло Торадзе?
— Знал, конечно, но мало. Он инженер, я рабочий.
— Не слышал, почему его перевели на склад?
— Разное говорили. Одни считали, что Торадзе и Вашакидзе не сработались. Знаете, как бывает, два инженера, оба исключительные специалисты, но взгляды у них разные, тем более один молодой, другой в возрасте. Ну а Вашакидзе хозяин на фабрике. Как он скажет, так и будет. Другие считали, что Торадзе накрыл кого-то и с ним расправились.
— Если Торадзе обнаружил неладное, почему он ждал, пока с ним расправятся, а не сообщил в милицию?
— Не знаю. Может, он хотел сначала во всем разобраться сам. Вы тоже не особенно торопитесь сообщать в милицию, что накрыли Коберидзе. Почему?
— Как ты думаешь?
— Я не думаю об этом. Ваше дело, сообщите или нет.
— Ты не крути, отвечай на мой вопрос.
— Только не обижайтесь. Или вы хотите обнаружить больше, чем обнаружили, или… Не обидитесь?
— Да говори, Вахтанг!
— Или у вас есть материальный интерес.
— Что у тебя было в школе по логике?
— А-а, в школе у меня были одни двойки и тройки. Что, не прав я?
— Прав. Все логично. Не слышал, на складе до Торадзе были какие-нибудь неприятности?
— Не слышал. Наверно, были. Вашакидзе громогласно говорил, что Торадзе наведет там порядок.
— Нелепость какая-то! Почему инженер должен наводить порядок на складе? Может, Коберидзе выжил его?
— Да что вы?! Коберидзе мухи не обидит. Он тихий, безвольный. Как скажут, так и сделает.
— Слушай, Вахтанг, ты не думаешь, что на фабрике действует какая-то шайка?
Подъехал переполненный автобус.
— Извините, я договорился с невестой. В кино собрались идти, — заторопился Вахтанг и втиснулся в толпу осаждающих автобус.
Я решил пройтись и по дороге позвонить Нине.
У телефона-автомата стояла очередь.
Я ждал и думал о разговоре с Вахтангом. Внезапно меня осенило, что Вахтанг был кем-то подготовлен к встрече со мной. Слишком поспешно он вспомнил о невесте. Однако я тут же прогнал эту мысль. Он сказал о невесте, когда увидел автобус. Подъехал автобус, и Вахтанг поспешил к нему, потому что его ждала невеста. Его ждала невеста, и не надо становиться подозрительным, сказал я себе.
— Вы будете звонить? — спросила длинная, почти с меня ростом, девочка в школьной форме.
Будка была свободной.
— Обязательно, — ответил я и, войдя в будку, плотно закрыл дверь.
— Что-нибудь случилось? — спросила Нина.
— Почему «случилось»?
— Ну, мы виделись три часа назад… Или вы опять хотите узнать, не звонил ли Гурам?
— Я опять хочу видеть вас.
— Сегодня я занята.
— Чем?
— Домашние дела.
— Жаль. Когда же мы увидимся?
— Не знаю. Позвоните как-нибудь.
— Хорошо, позвоню как-нибудь, — я с такой злостью повесил трубку на рычаг, что аппарат чуть не развалился.
Я толкнул дверь.
Девочка смотрела на меня всепонимающими глазами. Я не сомневался, что она, хотя и не слышала ни слова, обо всем догадалась.
— Зачем ломать аппарат? — сказала она.
— Незачем. Прошу.
Я пропустил девочку в будку и аккуратно прикрыл дверь. Я вспомнил своих бывших учеников. Трезвости их ума мне явно недоставало. Я подумал, что на моем месте ни один из них не стал бы больше звонить Нине и иногда неплохо походить на своих учеников.