Я обрезаю края. Пересчитываю. Разрываю. Складываю в пачки. Перевязываю пачки медной проволокой. Складываю макулатуру в стопки. Две тонны макулатуры за пол-недели. Газеты в одну сторону, журналы в другую. Я сортирую печатную продукцию, не нашедшую спроса. Пыль оседает на волосах. Проникает во все поры. Кожа делается липкой. На улице грохот отбойных молотков. Это под вокзалом строят станцию метро.

С утра мы работаем с газетами Федеративной Республики. После десяти подвозят иностранные. В промежутке я обрабатываю журналы. Одни необходимо рвать пополам, у других отсекать заголовок.

Отсекаю я уже довольно умело.

На склад печатной продукции требуется на неполный рабочий день молодая умелая женщина. Обращаться в газетный киоск на вокзале.

Уже через два дня я знаю, как выглядит заголовок «Известий». Могу читать шапки греческих газет.

Через неделю обе мои напарницы начинают выспрашивать меня.

Когда нужно отсечь заголовки у шестисот экземпляров «Бильд», это берут на себя напарницы. Каждая по триста штук. Они соревнуются, сколько понадобится им на это времени. Одна следит по часам. Они отсекают и считают. Указательный палец с резиновым наконечником за уголок отделяет один экземпляр, большой и средний пальцы захватывают газету и быстро подкладывают под линейку, потом на линейку нужно навалиться всем телом, голову откинуть в сторону, тут же выхватить отсеченный кусок, левой рукой переложить газету в стопку, снова поднять линейку, а указательный палец с резиновым наконечником уже отделяет еще один экземпляр за уголок. За четверть часа все шестьсот экземпляров «Бильд» обработаны. Женщина слева от меня справилась быстрее. Ей это неприятно. Та, что справа, занимается этим делом уже пятнадцать лет, она начальница над той, что слева, которая работает всего десять лет. Вот почему моя соседка слева старается по возможности принизить свой успех.

В десять у нас перерыв. В автомате я беру себе за двадцать пфеннигов стаканчик кофе; чтобы он был полнее, приходится разбавлять кофе водой.

— Работа нелегкая, чего уж там, — замечает старшая, та, которая работает уже пятнадцать лет. Волосы у нее совсем седые.

— Особенно в молодости. В молодые годы нельзя перенапрягаться.

Обе они пьют чай, который сами заваривают тут же, пристроившись на краешке стола. Та, что помоложе, терпеть не может чай, но сказать об этом начальнице не решается. Зато говорит мне, пока начальница выкуривает в туалете сигарету.

— Приходится принимать сейчас противозачаточные таблетки, — замечает между делом та, что моложе.

— Я просто счастлива, — тут же отзывается старшая, — что мне уже больше не нужно думать о таких вещах.

— А ведь у вас тоже двое детей, — говорит мне та, что моложе.

Мне платят здесь три с половиной марки в час, еще постоянно вычитают за что-то. На руки выдают совсем немного.

— Знаете, — говорит та, что моложе, — я родила первого в девятнадцать. А дальше уже жизни не было.

— Вы, кажется, закончили полную среднюю школу? — спрашивает меня старшая.

Если повезет, в час выходит по две марки сорок. Я работаю пять часов в день, шесть дней в неделю. С половины восьмого утра до половины первого. После накатывает страшная усталость.

— Она учила латынь, — говорит та, что моложе, — и наверняка умнее, чем мы.

Пять часов на ногах, затем еще давка в трамвае. От людей пахнет потом и одеколоном, от пожилых мужчин чесноком. По субботам в трамвае много рабочих-турок.

— Как подумаешь, — говорит старшая, — что моей Рези пришлось бы вот так вкалывать, с ее-то двумя детишками. Моей Рези столько же, сколько вам. У нее язва желудка.

— Вы наверняка вышли замуж сразу после школы, — говорит та, что моложе.

Дома меня ждут усталые и голодные дети. Приходится работать и по субботам, чтоб освободить одну из моих напарниц, долгие годы они не могли себе этого позволить, так они говорят.

— А вы тоже принимаете таблетки? — спрашивает та что моложе.

— Третьего вам рожать не следует, — говорит старшая.

По вторникам и пятницам приезжают за макулатурой от торговца. Взяв в руки пачку, мужчина вслух называет вес, намалеванный на ней красным фломастером. Женщина слева складывает эти числа в уме, не прерывая своих занятий. А ведь у посыльного есть помощник. Но у того с головой явно не все в порядке.

— Он забывает даже, что должен работать, — говорит мужчина, взваливая на плечи кипу газет. Помощник стоит скрестив руки.

Через две недели я уже запросто обрезаю семьсот экземпляров «Бильд» всего за двадцать минут.

— А вы стругаете уже наравне с нами, — говорит та, что моложе.

Теперь они доверяют мне самостоятельно сортировать на полке иностранные газеты.

Через неделю кончается испытательный срок. Месяц дадут мне, чтобы решить, хочу ли я остаться здесь насовсем. Им нужна смена.

В пятницу за макулатурой приезжает посыльный. Его помощник, скрестив руки, стоит у входа. В половине восьмого я протискиваюсь мимо него в комнату. Детей я подняла, умыла и накормила между шестью и семью.

Посыльный называет вслух вес. Я начинаю отсекать заголовки. Мужчина берет пакеты с самого верху. Я отделяю указательным пальцем в резиновом наконечнике за уголок один экземпляр, прихватываю его большим и средним. Краешком глаза вижу, как стопка макулатуры едет вбок. И все-таки сперва я отсекаю заголовок. Напарница, что помоложе, кричит. Мужчина резко оборачивается, и тут на него падают тяжеленные тюки, с таким трудом сложенные друг на друга, он получает сильный удар по голове. Помощник, идиот, никак не реагирует на происходящее.

Санитар из соседнего дома пытается, как может, помочь.

Через два дня заканчивается мой испытательный срок.

— Вы, конечно, остаетесь? — спрашивает старшая.

— Нет, — отвечаю, — здесь я пропаду.

Я подыскала себе более приятную работу. Четыре часа в день я должна обзванивать разных клиентов, за это на руки выходит по три с половиной марки.