Насколько я теперь знаю, квартира с двумя спальнями и двумя ванными комнатами на последнем этаже здания в Манхэттене считается весьма солидной недвижимостью. А тогда, впервые вступив в свое новое жилище, я совершенно не разбирался в данном вопросе, однако сразу сообразил, что вытянул счастливый билет. Для меня, мелкой дворняжки, привыкшей жить в крохотной комнатушке, окна которой выходят на помойку с вонючими баками и полчищами крыс, квартира Джейн и Боба показалась настоящим дворцом.

Здесь было великолепно. Оставалось надеяться, что мне позволят ходить по дорогому полу и спать в том месте, которое я выберу сам, а не запрут в темной кладовой, дабы не позориться перед гостями.

С самого первого дня Боб дал мне понять, кто в доме Главный Самец. Он вел себя подчеркнуто вежливо, никогда не кричал и был справедлив, и это внушило мне не просто уважение, а настоящее благоговение перед хозяином. Он хотел, чтобы я усвоил несколько простых правил, и я прилагал все усилия, чтобы их не нарушить. Когда Боб говорил «нет» – это означало только «нет» и никогда ничего другого. Если он произносил «не попрошайничай», я старательно запихивал поглубже рвущиеся наружу просительные поскуливания и пританцовывания возле стола. Я отходил подальше, садился и принимался сверлить хозяев взглядом, от которого Джейн ерзала на стуле.

Боб считал, что люди должны есть человеческую еду, а собаки – собачью. Любые подачки он запрещал, косточки и печенье я мог получить только за хорошее поведение, а не за красивые глаза.

Были и другие правила, которым я старался неукоснительно следовать. Кроме одного. Его я нарушал постоянно и ничего не мог с собой поделать.

Мне запрещалось лаять, когда звонят в дверь, но держать пасть закрытой было выше моих сил. Я так отчаянно желал защищать моих дорогих хозяев от подозрительных незнакомцев, что каждый раз заходился в лае. Мое рвение хвалили, а суматошность и крикливость осуждали, потому что я гневно налетал как на продавцов и доставщиков, так и на общих знакомых моих хозяев. Единственным исключением, в отношении которого мне позволялось любое сколь угодно безобразное поведение, была «бывшая жена» Боба. Как я понял, хозяин был о ней не самого высокого мнения, потому что мне официально дали понять: я могу драть когтями ее колготки, жевать ремешки ее туфель и лаять сколь душе угодно. Даже мягкосердечная Джейн признала, что это будет только справедливо, учитывая, какую крупную сумму успела «высосать» жена Боба с какого-то «банковского счета».

До этого мне не приходилось жить вместе с мужчиной, поэтому поначалу я относился к Бобу настороженно. Но со временем мне стало ясно, насколько мы, мужчины, похожи. Мы оба любим возлежать на диване в гостиной. Мы ворчим, если нам что-то не нравится. Нам доставляет удовольствие, когда с нами возятся, словно со щенками, почесывают загривок, целуют в морду и всячески предугадывают желания. Мы беззастенчиво пукаем и наслаждаемся тем, какой громкий звук получается. Мы ужасно тупим, когда надо ответить на элементарные вопросы. А главное, мы оба искренне обожаем нашу Джейн, которая заботится о нас и разгребает за нами бардак.

Кстати, Джейн с первого же дня принялась меня баловать, превращая в обласканного чрезмерным вниманием ленивого сибарита. Незадолго до моего переезда она лишилась постоянной работы. Непохоже, чтобы это очень ее расстраивало, видимо, работа была так себе. Я же вообще был очень рад, что моя обожаемая хозяйка целый день принадлежит только мне. Боб уходил рано утром и частенько возвращался ближе к ночи. При этом выглядел он так паршиво, словно весь день убегал от своры доберманов.

Джейн часто говорила, что правильные вложения дают ей полное право сидеть дома и ничего не делать. Не знаю, о каких вложениях она твердила, но я не имел ничего против. В какой-то момент хозяйка дозрела до создания первого романа, поэтому стала много времени проводить за компьютером.

Я всегда лежал у ее ног, пока она щелкала клавишами, сидя в кресле и глядя в белый экран монитора. Порой она тяжело вздыхала и начинала жаловаться на отсутствие вдохновения. По ее словам выходило, что найти это самое «вдохновение» так же трудно, как анус у складчатого шарпея. Особенно когда он сильно похудел, и шкура на нем обвисла.

Моя жизнь на новом месте довольно скоро превратилась в череду наполненных приятной рутиной дней. Когда Джейн завтракала, я сидел у нее на коленях. Она читала свежую газету, а я ловил носом запах ее бутерброда. Когда Джейн работала, я лежал рядышком, обычно на любимой подушке, уткнувшись мордой в ее тапочки. Когда хозяйка принималась ругаться сквозь зубы на свой компьютер, я вздрагивал и хмурился, переживая за нее. Если Джейн вдруг приходила в голову дурацкая идея «прибраться», я, ощетинившись, лаял на пылесос.

В общем, все шло своим чередом.

Больше всего мне нравилось, когда Джейн крутилась на кухне, что-нибудь готовила. Мне частенько перепадали вкусности, потому что (в отличие от строгого Боба) моя дорогая хозяйка плевать хотела на дисциплину. И особенно если речь шла о еде. Бобу, конечно, мы не рассказывали о своих шалостях, потому что… в общем, мы не желали его расстраивать, да.

Но все, о чем я рассказываю, вовсе не означает, что моя жизнь была сахарной, как коровий мосол. Например, я ужасно мучился одиночеством, когда хозяев не было дома. Если Джейн шла на встречу с каким-то «спортзалом», я буквально не находил себе места. Пытаясь заснуть и поскорее миновать период вынужденного одиночества, я прикладывался на подушке, на пороге и в кресле, однако уже через пять минут снова начинал слоняться по квартире.

За покупками меня тоже не брали, но хотя бы результатом таких отлучек Джейн становилась какая-нибудь очередная вкуснятина, немного примирявшая меня с ее отсутствием.

Еще хозяйка уходила на ужин с Бобом. Она смотрела на меня извиняющимся взглядом и обещала, что вернется через пару часов. Какая разница, через пару или нет? У собак нет чувства времени! Для нас даже десять минут одиночества ужасны.

Пожалуй, отлучки хозяйки были для меня самыми мучительными моментами в новой жизни. Я ужасно обижался, когда меня не брали с собой, но лишь до того момента, пока в замке не начинал поворачиваться ключ.

Боже, как же мы, собаки, предсказуемы, воскликнете вы.

Не только мы, но и большинство людей. Разве нет?

* * *

Я был потрясен, когда впервые увидел, что Боб и Джейн делают «это».

Начиналось все довольно невинно. Мы с Бобом вернулись с вечерней прогулки и обнаружили Джейн раскинувшейся на кровати. В спальне был выключен свет, но горело с десяток свечей. Когда мы с Бобом вошли и замерли на пороге, Джейн сладко потянулась, выгнувшись, словно змея.

– Новое белье? – спросил Боб с совершенно дурацкой рожей, выражения которой я не смог разгадать.

– Это? Да что ты! Старье. – Джейн засмеялась странным, воркующим смехом.

– Очень сексуальное.

Джейн распахнула объятия:

– Тогда иди ко мне.

Признаться, я подумал, будто зовут нас обоих, и ломанулся на постель.

– Извини, приятель… – Боб быстро спустил меня на пол. – Третий лишний.

«Говори про себя», – упрямо подумал я, снова впрыгивая на кровать. Ужом просочившись между Бобом и Джейн, я лег между ними.

– Ха-ха! – рассмеялась Джейн. – Глянь, кто пришел.

Боб предостерегающе поднял палец и погрозил мне.

– Разве я не сказал тебе, что ты здесь лишний? Кто, я?

Пришлось прикинуться очень удивленным.

– Не злись на него. Майлс привык спать с нами, ты же знаешь.

– Предлагаешь делать это при свидетелях?

– Это же просто собака, Боб. Возьми и сними его с постели.

Я попытался оказать сопротивление, упершись лапами в одеяло, но Боб просто спихнул меня на пол.

– Так-то, приятель, – победным голосом сказал он.

Обиженный, я отошел подальше от постели и свернулся в кресле клубочком. На самом деле я глядел во все глаза, все еще не понимая, к чему ведут эти двое. Занимались они скучнейшими вещами – целовались, обжимались. Все это я видел и раньше, поэтому не мог понять, из-за чего сыр-бор. А потом Боб вдруг начал целовать мою хозяйку в плечи и грудь, спустился ниже. Меня бы это не обеспокоило, но тут Джейн принялась громко стонать.

Я забеспокоился. Вдруг Боб специально прогнал меня, чтобы беспрепятственно причинять Джейн боль? Мысль была нелепая, и я тотчас отбросил ее прочь, однако решил удостовериться, что с хозяйкой все в порядке. Короче, я беззвучно спрыгнул с кресла, поставил передние лапы на край кровати и понюхал ее лицо.

– Так… да, так… – стонала Джейн. – Ой, прекрати немедленно!

– Что? – изумился Боб.

– Я не тебе. Майлс снова здесь. Он ткнулся мокрым носом мне в веко.

– Иди на место, парень, – проворчал Боб недовольно. – Я и без тебя здесь управлюсь.

Хотя я вполне доверял ему, но червячок беспокойства все еще шевелился в душе. В общем, я не сдвинулся с места.

В меня полетела подушка. Пришлось снова убраться на кресло, где я улегся, превратившись в сплошные уши и глаза. Минуту спустя в мою сторону полетели трусики. Чуть солоноватый запах коснулся носа, кружевная тряпочка весьма меня заинтересовала.

А на кровати творилось что-то невообразимое. Я чуть шею не свернул, таращась в ту сторону.

Боб лежал на спине. Джейн сидела сверху, ритмично подпрыгивая. Как раз в тот момент, когда я озадаченно размышлял над тем, что могло заставить настоящего самца столь откровенно подчиниться самке, Боб и Джейн поменялись местами. Потом еще раз. Теперь хозяйка стояла на четвереньках, а хозяин пристроился сзади.

Я моргнул. Затем еще раз моргнул. И тут все стало на свои места. До меня наконец дошло, чем были заняты эти двое.

Я видел, как это делают собаки. Даже один раз делал это сам, к великому ужасу хозяйки той малышки. Но люди? Ведь подобное поведение свойственно скорее… животным.

Мне стало ясно, почему меня упорно спроваживали. Джейн и Бобу действительно не требовался третий.

Вздохнув, я уткнулся носом в собственные лапы и принялся вспоминать ту мальтийскую болонку с течкой, что как-то раз встретил у детской площадки. Она была очень хороша собой… и так податлива… ах, если бы противный носатый мужик не увел ее от меня подальше!

Видимо, Джейн и Боб уже закончили свои безобразия, потому что я внезапно заметил, как они сидят на краю постели, прикрывшись простынями, и смотрят на меня.

– Боб, это то, что я думаю?

– Похоже на то. Ничего себе!

И они оба расхохотались. Я смущенно прижал уши и попытался выкинуть из головы мальтийскую болонку, однако ее образ и запах продолжали преследовать меня. Я завозился в кресле под двумя настойчивыми взглядами, мой пенис отказывался прятаться обратно и бесстыдно торчал посреди голого пуза.

– Глазам своим не верю! – воскликнула Джейн.

– Да уж, у него огромный, – проворчал Боб. – Просто в половину тела. Чувствую, у меня только что проклюнулись ростки комплекса неполноценности.

– Ой, неужто жеребец Бобби завидует маленькому песику? – расхохоталась Джейн.

– Чему тут завидовать? У собак секс случается куда реже, нежели у людей.

– Тут ты прав. – Хозяйка помолчала. – Слушай, не знала, что собаки возбуждаются, глядя на людей. И потом, в приюте нас убеждали, что он кастрирован.

«Как бы не так», – мрачно подумал я.

– Ну, я читал, будто кастраты Древнего Рима были способны возбуждаться.

– И что, интересно, у них возбуждалось? Глупость какая! Где же ты это прочел?

– В Интернете, наверное. Очередная порция бесполезной информации.

Джейн встала и потянулась.

– Хочу писать, – сообщила она, ничуть меня не стесняясь, и пошла в туалет.

– Место освободилось, приятель, – обратился ко мне Боб. – Можешь перебираться на кровать.

Я уже почти спрыгнул с кресла, когда услышал:

– Где мои трусики?

Я прижал уши к голове, мой взгляд против воли сделался заискивающим. Пять минут назад я, обнюхав трусики, устроился с ними поудобнее и принялся жевать кружево. Возможно, я немного переусердствовал.

– Что это такое? – изумилась Джейн, вытаскивая из-под меня мокрую жеваную тряпку, еще совсем недавно бывшую красивым бельем.

Боб покачал головой, но улыбнулся.

– Видимо, Майлсу понравился твой запах. Я буду последним, кто поставит ему это в вину.

– Ты находишь это забавным? Здорово! А ведь это были очень дорогие трусики!

Я понял, что дорогие трусики Джейн очень дорого мне обойдутся, и еще сильнее прижал уши. Глаза мои буквально приклеились к полу.

– Ты очень, очень плохой пес!

Я почувствовал себя маленьким и жалким. Мне хотелось, чтобы меня простили. Хвост спрятался между ног. Стало очень страшно, что любимая хозяйка отправит меня обратно в приют. Или, того хуже, вышвырнет на улицу!

Я вжался в кресло, представляя худшее. Мне казалось, что пронизывающий ветер уже ерошит мою шерсть, холод пробирает до костей, желудок сводит от голода.

Я был так напуган, что меня едва не стошнило.

– Ой, ой, Джейн, прекрати! Видишь, как у него скривилась морда? Кажется, его сейчас вырвет, – забеспокоился Боб.

– Да уж, вырвет! – возмущалась Джейн. – Моими трусиками! – Тут она поняла, что Боб не шутит, и подскочила ко мне. – Только не на кресле, Майлс!

Однако останавливать меня было поздно. Я едва успел приподняться, как меня вырвало, причем несколько раз. Я уделал все кресло и частично ковер под ним.

Если я думал, что до этого у меня были проблемы, то теперь стало ясно: главные неприятности еще впереди.

К моему бесконечному удивлению, ругать меня не стали.

Джейн осторожно сняла меня, трясущегося от страха, с испачканного кресла, отнесла в ванную и вымыла.

– Прости, что накричала на тебя, малыш, – виноватым голосом приговаривала она.

Каким-то непостижимым образом моя любимая хозяйка поняла, что мне жаль испорченных трусиков.

Конечно, я простил Джейн ее дикие вопли. Мы, собаки, вообще существа незлопамятные. В отличие от некоторых людей.