Рай, Нью-Гемпшир, Земля 2 сентября 2052

Весь день в пикниковой яме на пляже горел костер, пока кирпичная прокладка не раскалилась докрасна, и теперь Адриен Ремилард аккуратно выгребал последние тлеющие угли. Четверо детей, назначенные поварами на этот день, надели пестрые фартуки поверх купальных костюмов и расставили наготове корзинки и картонки с припасами. Те их братья и сестры, родные и двоюродные, которые не купались и не катались на досках, собрались вокруг и отпускали шуточки.

– Все в порядке! – объявил Адриен, отбрасывая последнюю дымящуюся головешку. – За дело, повара!

Его старшая дочь Адриена в высоком поварском колпаке вдобавок к фартуку отдала телепатическую команду Марку и Макаллистеру, и они начали сбрасывать морские водоросли из большой кучи на плассбрезенте в яму. Раздалось оглушительное шипение, и из ямы взвилось огромное облако пара, пахнущего йодом. Младшие ребятишки завизжали. Когда дно ямы устлал толстый слой водорослей, Адриена скомандовала:

– Картошку в яму!

Она и ее двоюродная сестра Каролина принялись метать в яму обернутые фольгой клубни, прибегая к ультразрению и психокинезу, чтобы в дыму и пару попадать в нужное место. Когда все картофелины были уложены, Марк с Дугги засыпали их более тонким слоем водорослей. Теперь туда надо было уложить крабов и омаров – задача, выполнимая лишь совместным усилием всех четырех поваров. Добросердечная Адриена потребовала, чтобы Марк психооглушал каждое живое ракообразное перед тем, как оно отправлялось в яму, что вызвало бешеный хохот почти всех зрителей.

– Кукурузу в яму!

Они с Каролиной бросили туда несколько охапок спелых початков, а мальчики засыпали их остатками водорослей, после чего все четыре повара нагребли поверх всего кучу песка, чтобы жар и пар сохранились внутри. Зрители прокричали «ура» и разбрелись кто куда.

Приступить к пиршеству можно было лишь через несколько часов. Тогда за деревянными столами на пляже соберется вся семья и примется за яства, извлеченные из ямы, а также за салат и персиковый пирог, которые повара попозже приготовят на кухне дома.

Марк полоскал пласс из-под водорослей в гремящих волнах, когда к нему подошел Люк, большеглазый и очень серьезный.

– Я рад, что ты убил крабов до того, как их бросили в яму, – тихонько сказал он брату. – А то некоторые другие… хотели послушать, как они будут телевопить… ну, поджариваясь. Понимаешь?

– Садистские поганцы! – буркнул Марк. – Ну-ка берись за край и помоги мне.

Люк послушно ухватил пласс.

– Мадди один раз убила ночную бабочку для Джека. Сказала, что хочет, чтобы он эмп… эмпатировал. И еще хотела убить для него воробья, а он не позволил. Сказал, что уже разобрался в этом понятии. А она разозлилась. Вот как сегодня, когда ты оглушал крабов.

– Черт! Ну и стерва. Понятно, почему Джек сказал мне, что она ему не нравится. Придется с ней потолковать. – Тут он заметил, что его младшая сестра в сотне-другой метров дальше по берегу спускает на воду катамаран с Квинтом, Гордо, Парни и Селиной. Он дальнировал им всем: «Ребята: помните про акул!»

Они ответили: «Есть СЭР Офицер Друг Сэр!»

Лицо у Люка было расстроенное.

– Убивать трудно, Марк?

– Таких тварей, как крабы и омары, – нет. Или червей, жуков и всякую другую мелочь.

– А большого ты никого не убивал?

– Нет, – резко ответил Марк. – И хватит об этом! – Он встряхнул пласс и сложил его. – Хочешь помочь? Отнеси в дом и повесь на перилах задней веранды.

– Я бы не смог никого убить. Даже комара. Я их просто отгоняю.

– Ну и отлично. Только не отгоняй в мою сторону. – Марк направился назад к яме, и Люк поплелся за ним. Адриена с помощью Дугги и Каролины собирала корзины из-под крабов, вилы, которыми мальчики сбрасывали водоросли, и все прочее.

– Марко, а если бы за тобой погналась акула, ты бы мог ее убить? – спросил Люк.

– Не знаю. Акулы жуткие чудища. Джо Каналетто рассказывал, что если отрубить у акулы голову, голова все равно может тебя укусить.

Люк вздрогнул.

– Тут ведь водятся акулы, так все говорят. Я больше не стану купаться в океане. Никогда!

– Тебе нечего бояться. Только пользуйся ультразрением и, если увидишь акулу, просто скажи ей: «Я не съедобный. Убирайся!»

– Но это же не помогло четырем оперантам, которые пропали, – с сомнением заметил Люк.

– Они купались в одиночку и, наверное, не обращали внимания ни на что вокруг. А теперь марш домой и повесь пласс.

Он смотрел, как мальчик, такой худенький в плавках, заковылял к дому. Люк станет сильным по достижении половой зрелости, когда его тело будет наконец полностью восстановлено в регенванне. И хотя его метаспособности, по оценке, достигали уровня Великого Магистра, он все еще практически не мог ими пользоваться. То, что ему пришлось перенести в раннем детстве, превратило его в метапсихического калеку. Марк вдруг спросил себя, а не случится ли то же и с Джеком, если его генетические дефекты не поддадутся терапии.

– Помоги мне унести мешки из-под водорослей, – окликнула его Адриена.

– Ладно, – ответил Марк. Два других повара уже ушли с вилами и пустыми корзинами. Над песчаной горкой курился пар, и молодая чайка поклевывала обрывки водорослей. Адриена мешком смахивала песок и птичий помет со столов.

– Нам осталось только отнести эти мешки к насосу и выстирать их, а тогда мы свободны, пока тут все не испечется.

– Согласен! – сказал Марк, собрал свою долю осклизлых джутовых мешков, и они зашагали по низким пологим дюнам к огромному серо-белому дому. На длинной передней веранде сидели взрослые, и перед тем как Марк с Адриеной завернули за угол туда, где на бетонной плите был укреплен старый насос, Тереза помахала им, а Джек сказал: «Привет!»

На заднем дворе, уже погрузившемся в тень, потому что солнце клонилось к западу, слышался смех, и они увидели за деревьями убегающих Дугги и Каролину. Каролина несла одеяла. Марк нахмурился.

– Ну, во всяком случае, мы знаем, чем они займутся в свободные часы.

Он ухватил выкрашенную красной краской железную ручку насоса и начал качать.

– Они влюблены, – ответила Адриена, выворачивая мешок наизнанку и подставляя его под струю. – Уже все лето. Неужели ты не замечал? А мы все знаем.

– Дураки несчастные.

– А по-моему, это прекрасно. Им обоим по шестнадцать, и, значит, у них есть полное право любить друг друга…

Марк презрительно фыркнул.

– Использовать друг друга, хочешь ты сказать. Любовь! Биология, и ничего больше. Один набор слишком активных подростковых гонад взывает к другому, порождая дерьмовые эмоциональные сложности и горести на пути к продолжению рода.

– Человеческая любовь, – объявила Адриена, выжимая мешок, – благородна и священна. Так утверждают все философы.

– Священна? Не больше чем пописать! Если хочешь знать, Адди, так, на мой взгляд, секс – это сплошное занудство и зряшная трата времени. Только вспомни, сколько знаменитых людей – и притом умных! – на протяжении истории вели себя как последние идиоты из-за секса: Мария Стюарт, Генрих Восьмой, Оскар Уайльд, Джон Кеннеди, доктор Луиза Рандаццо! Не говоря уж о миллионах миллионов мужчин и женщин, которые губили себя или ничего в жизни не добивались, потому что гонялись за представителями другого пола, или растили одного чертова ребеночка за другим, или работали как лошади, чтобы прокормить всех детей, народившихся из-за того, что мужу нужно было лапать свою жену… Человечеству было бы куда лучше, если бы нас всех стряпали в ретортах, как зародышей, которых выращивают для заселения колонизируемых планет.

Адриена выпрямилась и смерила его яростным взглядом. На ней был дурацкий поварской колпак, темные волосы слиплись от пота, лицо обгорело на солнце, и нос слегка облупился.

– Вот, значит, чему вас учат в Дартмуте?

– Нет, – ехидно ответил Марк. – Я сам это вычислил, наблюдая и рассуждая. А чему учат вас, математиков, в Технологическом? Как стать благородными и священными секс-бомбами?

– Ты шутишь! – Адриена встала в позу и запела:

Три-та-тута, три-та-тута!

Девочки из Института.

Мы не ломаемся

И не вляпаемся!

Мальчикам даем от ворот поворот!

Марк взвыл от смеха, изо всех сил нажал на ручку, подставил ладонь под струю и окатил Адриену водой. Она взвизгнула и хлопнула его мокрым мешком.

– Боже мой! – протянула она. – Какие мы с тобой замечательные образчики высшей метапсихической формы жизни! – Она бросила мешок и шагнула к Марку. – Я некрасивая, а ты красавец. Нам по четырнадцать, и мы никогда не целовались… Марко, давай попробуем.

– Черт! Нет.

Она смеялась, но в глазах у нее пряталось что-то еще.

– Взгляни на это, – сказала она небрежно, – как на эмпирическое упражнение. Или ты боишься проверить экспериментально свою антисексуальную гипотезу?

Он перестал улыбаться. Его эмоции были забаррикадированы, а серые глаза стали гранитными. Внезапно он сжал ее голову мокрыми ладонями и нагнулся к ее запрокинутому лицу. Их губы встретились: ее похолодели от страха и собственной смелости, его были теплыми, слегка полуоткрытыми. Глаза они не закрыли, и она почувствовала, что тает, когда его язык мягко проскользнул между ее губами, а затем сильно нажал. Словно она попробовала душистый мед, а потом пряный мускус, а затем дразнящую кислоту яблока, такую пьянящую, что у нее закружилась голова и исчезли все тщательно сплетенные психоэкраны, за которыми она старательно пряталась, когда оказывалась рядом с ним. Глаза у нее закрылись, а по телу разлилась сладкая чудесная боль, но она по-прежнему видела Марка и знала, что он видит ее, и внешне, и внутренне – всю. И понимает ее.

Потом они неловко отступили друг от друга, все еще в своих дурацких фартуках, босые, с руками и ногами, облепленными песком, слизью водорослей и обломками кукурузных стеблей. Он улыбался своей сводящей с ума чуть кривой улыбкой, а его сознание оставалось непроницаемым, как всегда.

– Адди, дуреха. Ты никак не можешь любить меня. Это только секс.

– Я не хотела, чтобы ты узнал, – прошептала она, горько раскаиваясь, что спровоцировала его на этот поцелуй. Потом спросила нерешительно: – Ты совсем-совсем ничего не почувствовал?

Он промолчал.

Она взмахнула руками в беспомощном, почти комичном раздражении.

– Я ничего не могу поделать с этим, Марко, так есть. Чертовы подростковые гонады! Но не беспокойся, я не собираюсь донимать тебя тоскливыми вздохами. Все останется по-прежнему. Платоническая дружба между кузеном и кузиной. Идет?

– Идет, – ответил он и наконец-то улыбнулся.

– Искупаемся? – предложила она деловито. – Мы оба перемазались, и хотя бы одному из нас надо охладиться.

Марк почти незаметно указал на пылающее небо. Адриена подняла глаза и увидела приближающийся с запада серебристый ролет.

– Это мой отец, – сказал Марк. – Мне надо его увидеть. Вымоюсь здесь под насосом.

– Ладно. Но не забудь: я жду тебя в кухне ровно в девятнадцать часов помочь мне с салатом и персиками. Бог знает, явятся ли эти идиоты, Дугги и Каролина.

И она убежала на пляж, вновь надежно замкнув свою безответную любовь к Марку. Бросив фартук на стол, она кинулась по горячему песку навстречу волнам, поднырнула под буруны и поплыла на глубину.

Вдали на сверкающей зыби покачивался катамаран.

Фурия наблюдала сверху и увидела, как плывущая девочка внезапно повернула в сторону катамарана, подчиняясь неумолимому принуждению. Никто на пляже не обращал внимания на далекую лодку.

«Все равно, – приказала Фурия Гидре, – прежде уведи ее еще дальше в море».

ДадададаДа! Я так рада, что последней будет она. Я ее НЕНАВИЖУ!

Все лето ты хорошо питалась, милая Гидрочка. А теперь тебе надо отдыхать и набираться сил для метаморфозы. Для нас наступает опасное время, и мы должны быть очень осторожны.

Ничего я могу подождать я буду умницей я становлюсь все сильнее сильнее ах Фурия это так здорово я тебя так люблю и я ХОЧУ достигнуть зрелости и тогда придет черед Марка ведь правда ну пожалуйста а тогда я стану сильнее Джека и всех других…

Посмотрим. А пока насладись последним психояством милая моя крошка и усни. Спи тихонько и жди пока я тебя не разбужу.

Традиционный американский День Труда Галактическое Содружество не праздновало, и Директорат Конфедерации Землян в Консилиуме заседал в Конкорде весь понедельник. Большую часть времени заняло обсуждение и голосование по вопросу об амнистии Терезы Кендалл и Рогатьена Ремиларда.

Поль очень устал, был расстроен, и, будь хоть какая-то возможность уклониться от участия в последнем семейном пикнике, он предпочел бы остаться в Конкорде. Но постановление Директората все равно попадет в вечерние новости, и рано или поздно ему придется встретиться с Терезой и всей семьей, а потому он приехал.

Опускаясь в серебристом яйце на площадку за большим домом, он увидел, что его ждет Марк. Он сублиминально непристойно выругался и тут же ощутил огромное облегчение. Хотя бы этого постреленка удалось выгородить. Человеческий Магистрат принял к сведению показания дядюшки Роги, что он один помог Терезе бежать и спрятал ее. В результате средства массовой информации сделали из старика героя, а уж Терезу и вовсе чуть ли не обожествляли. В них видели мучеников во имя человеческой свободы, и провал первой попытки их амнистировать вызвал бурю негодования у широкой публики – у оперантов и у неоперантов.

Сегодняшнее постановление Директората чревато еще большей шумихой.

Марк, одетый только в плавки, поздоровался с отцом без малейших эмоций. В присутствии дьяволенка экранироваться большого смысла не имело. Да и самый тупой нормаль сумел бы прочесть по лицу Поля, каким было решение.

– Мне очень жаль, сынок, но Директора проголосовали против амнистии – пятеро против четверых. Я воздержался. Мой голос все равно ничего бы не дал: при равном числе голосов вопрос поступил бы на рассмотрение Консилиума.

– Да, конечно. – Они пошли рядом по дорожке к дому. Шери обсадила ее многоцветными однолетниками – циннии, золотые шары, петуньи и космеи соперничали яркостью красок с кружившими над ними бабочками.

– Кто проголосовал против? – спросил Марк.

– Виджайя Мукерджи, Директор искусств, – признаюсь, это была неприятная неожиданность. Куок Зен-ю, чванный экономист, Рикки Сиснерос, Директор, никого не курирующий. Директор по колонизации Ларри Этлин… и твоя тетя Анн.

– Анн! – Марк остановился как вкопанный. – На Ассамблее она голосовала за дополнение об амнистии… И утверждала, что проголосует «за», когда прошение поступит в Директорат!

– Она передумала, когда стало очевидным, что «за» высказываются Директора… э… наименее преданные идее солидарности Галактического Содружества.

Марк навострил уши.

– И кто же был «за»?

– Эта русская, Директор по науке. Та, которая произнесла речь с требованием открыть больше планет для колонизации неоперантами. Анна Гаврыс-Сахвадзе. И еще два никого не курирующих члена Директората, ее приятели – Хироси Кодама и Эси Даматура. Эси всегда мутила воду против Содружества в Африканском Интендантстве, а азиаты не смирились с тем фактом, что среди человеческих Магнатов так велик процент белой и американо-индейской расовых групп. Четвертой «за» проголосовала Нисса Холуалоа, что понятно, если учесть ее полинезийское происхождение. В глубине души Нисса считает Терезу гавайкой, а не гражданкой Содружества.

Они поднялись по боковой лестнице и прошли на переднюю веранду, где сидели Шери, Тереза с младенцем, Дени, Люсиль и Аврелия Даламбер.

Джек подпрыгнул в своих индейских качелях, загугукал и воскликнул: «Марк! Возьми меня погулять на пляж!»

– Можно? – спросил Марк у матери.

– Да, милый. Только смотри, чтобы солнце не напекло ему головку.

– Ну, ладно, малыш. Пошли! – Марк отцепил братца от люльки – подарка дядюшки Роги, вдел руки в лямки и зашагал между сливовыми деревьями к пляжу под радостное попискивание Джека у него за спиной.

Поль вздохнул и налил себе лимонада со льдом. Он сразу же сообщил остальным о постановлении Директората, телепатировав напрямую, к чему операнты часто прибегали, сообщая дурные новости.

– Просто позор, – сказала Люсиль, и Поль сел рядом с ней в стороне от Терезы.

– Ты сообщил дядюшке Роги? – спросила Аврелия.

– Дальнировал ему сразу же после голосования. Но решил, что ради Терезы должен прилететь сюда сам.

– Благодарю тебя, – ответила Тереза без всякого выражения.

– Я согласен, что передача решения всему Консилиуму была бы неразумной, – сказал Дени. – Дэвид Макгрегор, несомненно, не откажет нам в помиловании.

– Ты правда так думаешь? – с тревогой спросила Шери.

– Мы с ним старинные друзья. – Дени устремил безмятежный взгляд на море, – Политические маневры и интриги теперь позади. Поль сделал свой благороднейший высокопринципиальный жест…

– Черт побери, папа! – крикнул Поль.

– …а Анн свой, – невозмутимо продолжал Дени. – Приверженцы Содружества показали себя во всем блеске перед средствами массовой информации, как и сторонники человечества, отстаивающие свое право рожать детей без контроля извне. И теперь все сводится к очень простому вопросу: должны ли два безобидных благонамеренных человека понести суровое наказание за то, что спасли жизнь сверходаренному младенцу.

– Поль… ты тоже считаешь, что Дирижер их помилует? – спросила Шери.

– Да, – ответил Первый Магнат, не поднимая глаз. Наступило молчание.

Внезапно Тереза сказала:

– Меня пригласили спеть Турандот на открытии сезона в «Метрополитен». Кумико Минотани отказалась от ангажемента. Я думаю согласиться.

– Господи! – простонал Поль. – Тебя только это и интересует?

– Ты думаешь, тебе это по силам, дорогая? – заботливо осведомилась Люсиль у невестки.

– Партия не столько колоратурная, сколько лирико-драматическая и не очень сложная, если не считать нагонки децибелов в финале. Конечно, я не выступала уже давно. Но физически у меня теперь все в порядке. А изгнание на Обезьянье озеро даже пошло мне на пользу. Я упражнялась как безумная, голос звучит, и к концу месяца, думаю, я буду вполне готова.

– Чудесно! – сказала Аврелия. – Мы все приедем в Нью-Йорк на премьеру тебя поддержать.

– Я буду так рада! – Тереза смотрела на Поля, но он по-прежнему не отрывал взгляда от пола веранды. Шери тактично сменила тему, и они еще полчаса болтали о том о сем. Потом Поль ушел, заявив, что хочет выкупаться, пока солнце еще высоко.

Тереза вздохнула:

– Он даже не спросил про Джека.

– На него столько свалилось, – сказал Дени. – Отказ Директората означает новую свистопляску средств массовой информации.

– Ну, конечно, Поль внимательно следит за тем, как малыш растет, – мягко сказала Аврелия. – Как и мы все. Мы всегда молимся за маленького Джека.

– И выглядит он прекрасно, – добавила Шери. – Пока он был тут, мне не хотелось спрашивать, но как продвигается терапия?

– Колетт очень обнадежена, – ответила Люсиль. – Три леталя вычищены из одиннадцатой хромосомы. И семь-восемь других дефектных ферментных генов как будто поддаются лечению.

– И его организм по-прежнему никак не страдает от активных леталей, которые еще остаются, – добавила Тереза. – Его сознание справляется с ними, я знаю.

– Вполне возможно. – Дени кивнул. – Джек во всех отношениях эстраординарен. Марти Даламбер сказал мне, что в четыре-пять лет мозг Джека, если он будет развиваться так же стремительно, как теперь, достигнет полной зрелости. Естественно, это соответствует быстрому развитию сознания во внутриутробном периоде.

– Но у него нет комплекса бессмертия, – тихо сказала Люсиль. – Колетт не находит этому объяснения.

– Мутация, – высказал предположение Дени. – Жаль, конечно, но ДНК малыша анормальна и в других отношениях.

Тереза засмеялась, встала и направилась к внутренней двери.

– Это не важно! Регенванна продлевает нашу жизнь на столько, на сколько мы того хотим. – Она весело тряхнула распущенными темными волосами. – Пожалуй, я тоже искупаюсь! – И она скрылась за дверью.

– Такая милая мужественная женщина! – произнесла Шери с восхищением. – Просто не понимаю, откуда у нее берутся силы. Ах, если бы…

Она не договорила, но все взгляды устремились на пляжную тропу, по которой с полотенцем через плечо шел к морю Поль Ремилард. Шел – и ни разу не оглянулся.

Марк с Джеком некоторое время обсуждали особенности полета бумеранга в сравнении с легко анализируемой траекторией полета мяча, которым перебрасывались некоторые их кузены. Затем, когда радости простой физики приелись, Джек потребовал сведений о жизненном цикле американских омаров и голубых крабов, которых он разглядывал с помощью ультразрения, пока они пеклись в глубине ямы. Марк ответил, что понятия не имеет о жизни ракообразных, а также и о происхождении картошки и гибридной кукурузы, которые пеклись вместе с ними.

– Знаю только, – сказал он, – что это редкая вкуснятина, особенно если добавить масла и соли.

Джек заявил: «Мне хочется попробовать».

– Где тебе, головастик! Для этого нужен полный набор зубов, а у тебя их только четыре.

По-моему, крахмальная субстанция картофеля вполне отвечает моим ограниченным жевательным способностям. Особенно с маслом.

Марк засмеялся:

– Что ж, проверим, если мама разрешит.

Сознание Джека умолкло. Он что-то обдумывал. Марк хотел знать что, но понимал: пробраться внутрь он не сумеет. Малыш экранировал так, как ему и не снилось, герметизировался похлеще лилмика. Они отошли от дома по пляжу на полкилометра и теперь устроились у подножия песчаного холмика, поросшего песколюбом и колючим кустарником. Братца Марк прислонил спинкой к холмику, так, чтобы он мог смотреть на море, а сам улегся на спину, лениво поглядывая на облачка и проверяя, может ли он изменить их форму, пустив в ход метасозидательную способность. И вдруг:

Марко?

– А?

Объясни, пожалуйста, почему физиологическая реакция кузины Адриены на твой поцелуй так резко отличается от моей на мамины?

Марк привскочил, взметнув фонтан песка.

– Что-о?! Подглядываешь, чертенок? Шпионишь за нами?

Джек удивленно ойкнул. Марк упал на колени и грозил ему указательным пальцем у самого его носа.

– Никогда больше этого не делай, слышишь? Это пакость. Вторжение в личностное. Операнты так никогда не делают, разве что какие-нибудь дерьмовые извращенцы!

А! Как нельзя смотреть на Grandpere и Grandmere в кровати, когда мы гостим у них?

– Да.

Я не знал, что поцелуи иногда классифицируются как сексуальный род деятельности.

– Иногда. Так что будь осторожнее.

Буду. Прости, что я тебя рассердил. Я хочу быть воспитанным человеком.

– Ладно, ладно, – пробормотал Марк. Он встал и угрюмо уставился на море. Его бороздило несколько катеров, а в гавань Рая входила красавица шхуна, которой он прежде здесь не видел.

Джек сказал: «Понимаешь, меня сбил с толку сильнейший разряд нервной энергии в теле кузины Адриены, когда…»

– Заткнешься ты? Я не хочу этого обсуждать!

Понимаешь, она умерла.

Марк медленно обернулся, потом встал на колени рядом с крошкой братом.

– Она… она – что?!

Умерла. Кузина Адриена. И я подумал, вдруг семь последовательных разрядов энергии из ее тела перед самым концом ее жизни как-то связаны с более слабым разрядом после твоего поцелуя.

– О Господи… Господи! – Марк снова вскочил на ноги и принялся сканировать морской простор, нащупывая ауру Адди – Я не могу ее найти! Она пропала!.. Ты говоришь, она умерла? Ты уверен? Когда это случилось? Она утонула? Или эта чертова акула…

Нет. Люди говорили про акул (образ), которые все лето ели людей, но это были не акулы. Я бы с радостью прояснил ситуацию, если бы меня спросили. Убивала не акула, а Гидра (странный смазанный образ). Она поглотила жизненную энергию, высосанную из кузины Адриены, минут восемь назад. Пока ты смотрел на облака.

– О чем ты говоришь? – Марк снова обернулся к младенцу. К горлу у него подступала жуткая тошнота. – Джек, ты правда видел Адриену ультразрением, когда… когда она умерла?

Не совсем.

– А дальнировать ее тело сейчас ты можешь?

Оно распалось, кроме зубов и костей. Они идут ко дну, и обрывки мышц скоро будут съедены рыбами и другими морскими животными.

– Господи, нет! Нет! Только не Адди! Бедная старушка Адди…

Мне тоже ее жалко, Марко. Она любила командовать, но со мной была ласковой. Сегодня помазала мою пустышку виноградным желе. Но я никак не мог помешать Гидре съесть ее…

– Что такое, черт дери, Гидра?

Не знаю как ее определить и ясного образа тоже получить не могу. Она пять в одном и другое очень странное сознание Фурия поддерживает ее контролирует и любит. Я не уверен но думаю ты бы назвал Гидру и Фурию злом. Гидра съела энергию еще шести оперантов кроме Адриены. При этом она оставляет на теле жертвы повреждения радиально симметричной формы (образы).

Марк подхватил брата и побежал. Еще никогда он так быстро не бегал; он бежал и кричал на персональной волне отца:

Папа! Папаплывинаберегплывинаберег ПЛЫВИ ПЛЫВИ…

Поль Ремилард вынырнул, отбросил с глаз мокрые волосы и увидел на берегу двух своих сыновей. Младенец был спокоен, а подросток – вне себя от волнения. Оба непроницаемо заэкранировались.

Сердясь и одновременно чего-то опасаясь, Поль поплыл к берегу, сильно и ровно работая руками.