Трагическое исчезновение Адриены Ремилард было официально объяснено нападением акулы, последним в это лето. Даже ее мать Шери узнала правду лишь много лет спустя. Ничего не знала ни Тереза, ни другие жены, ни дети. Не говоря уж о въедливом человеческом Магистрате. Поль решил, что сам займется расследованием преступлений чудовища по имени Гидра. Он был уверен, что чудовище каким-то образом связано с Ремилардами и представляет смертельную угрозу не только для них, но и для всей Конфедерации Землян на протяжении испытательного срока.

Волей-неволей Марк и крошка Джек оказались в самом центре событий. Только Марк сумел добиться, чтобы Джек разрешил сканировать его память. Открыть ее отцу ребенок отказался наотрез. Только Марку он доверил право рыться у него в мозгу, и Марк транслировал потрясенному Полю изображение чудовища по имени Гидра и семь чакр, оставшихся после высасывания жизненной силы, которые Джек успел заметить на трупе Адриены за секунду до того, как ее тело было раздроблено и сброшено в морскую пучину.

И тогда Поль доверился Дени, поскольку никто, кроме Дени, не знал Виктора так близко. Они вдвоем попросили Марка выяснить, нет ли у Джека еще каких-либо конкретных сведений о существе по имени Гидра. Марк показал им загадочный упятеренный образ, который ассоциировался у Джека с убийцей, – образ, не напоминавший ни одну жизненную форму в исследованной Галактике. Ни одно существо не обладало упятеренным сознанием. Но Поль хорошо помнил загадочную мысль, которую Маргарет Стрейхорн успела дальнировать Дэвиду Макгрегору перед смертью: «Пятеро!» Теперь было ясно, что Маргарет, и Бретт Макаллистер, и другие четыре жертвы несуществующих акул – все стали добычей Гидры.

Гидры, которая убивала, как убивал Виктор Ремилард, но не была Виктором.

И что Гидра – это нечто упятеренное, может быть, метаконцерт пяти сознаний, может быть, одно больное сознание, которое каким-то образом разделялось на пять самостоятельных личностей.

Полю и Дени удалось убедить Джека тщательно скрывать свои опасные сведения. И еще они как могли тактичнее внушили ему, чтобы он был настороже и немедленно сообщил им или Марку, если уловит малейшие признаки присутствия Гидры. Они убедили и Марка хранить тайну, растолковав, насколько опасно для него, для Джека и для остальных членов семьи, а то и для всего человечества, если экзотики Консилиума прознают про убийства, совершаемые Гидрой. Марк обещал молчать.

Но, едва вернувшись в Хановер, он кинулся ко мне в магазин и рассказал все.

Так я впервые услышал про штучки Гидры – ведь точные обстоятельства гибели Бретта Макаллистера скрывались, как и серьезные подозрения Магистрата и семьи об истинной подоплеке «самоубийства» Маргарет Стрейхорн. Я просто окаменел от ужаса, пока Марк излагал мне то, что услышал от Поля о первых двух смертях, а затем подробности трагедии в День Труда, которая, возможно, была связана с гибелью четырех оперантов, якобы ставших жертвами акул.

– Сколько дерьма! – простонал я, когда мальчик наконец замолчал. – И единственный свидетель смерти бедняжки Адриены – восьмимесячный вундеркинд! Неудивительно, что Поль с Дени хотят все скрыть. Ты только представь, что Ти-Жана сканируют судебные аналитики!

– У них ничего не вышло бы, – отмахнулся Марк. – Сознание малыша непробиваемо. Даже мне он не разрешил там покопаться. Просто прокрутил воспоминания, а я перетранслировал их папе и Grandpere – чуть-чуть отредактировав.

– Э? – Во мне сразу вспыхнули подозрения.

Мальчик сидел на табуретке в захламленной задней комнатушке за магазином и почесывал под подбородком моего кота Марселя. Лицо у него было угрюмым.

– На пляже Джек сказал одну страшную вещь. И… и у меня не хватило духа сообщить папе или Grandpere… A вдруг…

– Что – вдруг, Господи Боже ты мой! О чем ты говоришь? Если не хочешь приоткрыть сознание пошире, чтобы прояснить свои чертовы мысли, так объясни словесно!

– Узнать про эту Гидру было достаточно скверно. Но это чудовище действует не одно. Джек сказал, что Гидру «поддерживает, контролирует и любит» – его мысли дословно! – еще одно сознание, отдельное от нее. Я разглядел слабенький образ второго чудовища – все, что сумел уловить Джек, и оно совсем иное, чем Гидра. Гидра не человек. А то, другое, – да. И более того: оно показалось мне смутно знакомым.

– Non de dieu! [Черт побери! (фр.)] Это второе – Виктор?

– Я тоже так подумал. И проиграл мои детские воспоминания о той Страстной Пятнице двенадцать лет назад – проверил, нет ли среди них чего-нибудь о дяде Вике. Никаких следов образа, который можно было бы идентифицировать с ним. Но осталась слабая тень кого-то очень страшного. Моя детская способность самосохранения почти изгладила это воспоминание, потому что оно сильно травмировало мое детское сознание. Но все-таки я уловил этот мнемонический проблеск. Меня тогда напугал человек, в то время мне неизвестный. Но я чем хочешь поклянусь, что жуткая личность, нащупывавшая психоконтакт со мной в момент смерти дяди Виктора, и существо, поддерживающее Гидру, – одно и то же.

– Но кто этот… этот контролер, ты не знаешь?

– Ни малейшего понятия не имею. Джек назвал его Фурией.

– О Господи! – прошептал я, выбрался из кресла, выдвинул ящик картотеки, вытащил припрятанную там бутылку виски и на глазах растерявшегося Марка сделал пару хороших глотков. А потом плюхнулся назад в кресло, да так, что Марсель на метр взвился в воздух. А я сидел, выпучив глаза от ужаса, весь в холодном липком поту, потому что и мои собственные двенадцатилетние воспоминания вырвались из тайника, куда я их загнал.

Фурия!

…Я отказался присоединиться к метаконцерту, который организовал Дени, и спрятался где-то среди метарешеток снаружи. И увидел ЭТО.

– Кто ты? – спросил я.

И оно ответило: «Я – Фурия».

– Откуда ты пришла? – спросил я.

Я из небытия. Это было неизбежно.

– Что тебе нужно?

И оно ответило: «Вы все!»

Марк сказал с ледяным спокойствием:

– Это кто-то из них. Один из членов семьи, собравшихся у смертного ложа дяди Вика. В момент смерти он каким-то образом… Я не знаю, что он сделал. Заразил? Слился? Принудил? Передал свое извращенное честолюбие?

– Но это же невозможно! – крикнул я.

Марк словно не заметил и продолжал размышлять вслух:

– Вот почему мое подсознание помешало мне рассказать папе про Фурию. Ведь Фурией может быть любой из них!.. Нет, погоди! Не жены и уж конечно не бедный дядя Бретт. Фурия – кто-то из Ремилардов. Может быть, даже сам папа – возможно, отцепившаяся часть его личности, о которой он даже не подозревает.

– Ну а дерьмовая Гидра тогда кто? – просипел я. – Другой член семьи. Пятеро их?

Марк нахмурился, покачал головой.

Я глотнул еще виски, чтобы унять дрожь. Не помогало. Однако огненная вода, видимо, подбодрила мои парализованные мозговые синапсы, так как меня осенила блестящая мысль.

– Только не Адриен!

Марк уставился на меня с недоумением.

– Твой дядя Адриен. Он был здесь, на Земле, когда Маргарет Стрейхорн погибла на Орбе, из чего следует, что он не Фурия и не Гидра! Он единственный член Династии, задержавшийся тут. Все остальные находились в Консилиум Орбе, когда Маргарет… И твоя тетя Анн тоже исключается! Когда на Маргарет напали в канун Дня Всех Святых, вы с ней уже улетели на Орб.

Он посмотрел на меня с сомнением.

– Ты считаешь, что Фурия и Гидра неразлучны. По-моему, это ниоткуда не следует.

Я был обескуражен.

– Может быть. Но получается логично. Адриен обожал дочь и после ее смерти не может прийти в себя. И Анн… черт! Кто угодно из них может быть Фурией! Даже ты. – Я опять поднес бутылку ко рту.

Но Марк принудил мою руку остановиться. И поставить виски на стол. Мальчик подошел ко мне вплотную, зажал мою вспотевшую голову в ладонях и уставился мне в глаза.

Принуждение. Он меня полностью обработал. Где уж было моему психоэкранчику задержать его! И на одно мгновение он показал мне, что находилось за его собственным экраном. Показал мне, кто он. И отчеканил:

«Я – НЕ ФУРИЯ!»

Мое сознание безмолвно взвизгнуло от изумления. Мне удалось увидеть завуалированное младенческое сознание Джека – невероятно! Мне были известны грозные внутренние ресурсы Поля и Дени. Сознание Марка было иным – более глубоким и темным, чем у отца и деда, и совсем иное, чем у Джека, а для меня страшнее тех троих. Но он сказал мне правду: Фурией он не был. Я запомнил Фурию с той Страстной Пятницы, и тут меня осенило, что я сталкивался с ней еще раз. О чем совсем забыл до этой минуты.

Фурия присутствовала, когда Джек спускался по родовому каналу. Она пыталась подчинить малыша своему контролю, когда тот еще не сделал даже первого вздоха.

И тут я взвыл в голос.

Марк завинтил принуждение как тиски.

ДядюшкаРогиядолженсделатьпожалуйстапойми! Ты мне необходим и я не могу допустить чтобы ты расклеился ведь доверять я могу только тебе и Джеку ЛЮБОЙ ИЗ НИХ МОЖЕТ БЫТЬ ФУРИЕЙ и мы знаем чего она хочет ФУРИЯ ХОЧЕТ НАС ВСЕХ. Она сказала тебе это. Кто бы и что бы она ни была как бы она ни сумела состряпать эту Гидру ОНА – НАСТОЯЩЕЕ ЧУДОВИЩЕ и только мы способны ее остановить!.. А потому ты должен взять себя в руки и прекратить наконец пить!

В принуждении Марк – Великий Магистр, но даже он не мог держать меня под контролем без конца. Чтобы по-настоящему воздействовать на мое сознание, ему требовалось прибегнуть к другой метаспособности, которой он также владел в совершенстве, – способности оздоровлять чужие сознания или разрушать их.

Я никогда не разрешал метапсихиатрам копаться у меня в голове. Дени и Люсиль без конца уговаривали меня позволить метапсихическим клиницистам выкорчевать наиболее упрямые сорняки под моей черепной крышкой – и в первую очередь мою склонность злоупотреблять алкоголем, но я всегда отбрыкивался. Я не желал, чтобы психоцелители «редактировали» те стороны моей личности, которые не устраивали других. Да, я невротик и люблю выпить. Я свыкся с этим моим «я», которое как-то умудрилось и умудряется выжить. У меня нет ни малейшего желания изменяться. И вот теперь мой жуткий двоюродный правнук вознамерился, невзирая на мое сопротивление и вопли, затолкать меня в трезвость! Причем ради собственных эгоистических побуждений… а может, и нет, может, ради благополучия нашей семьи и Конфедерации Землян Галактического Содружества. Я завопил благим матом:

– НЕТ! Радивсегосвятого не трожь спиртное! Введи в меня этот чертов блок – и я СВИХНУСЬ я же не алкоголик Люсиль установила это давным-давно или ты не знаешь что алкоголь действует как предохранительный клапан когда дело касается сверхчувствительнойэгоцентричнотрусливойличности? ПРИЗРАК! НЕ ПОЗВОЛЯЙ ЕМУ!!

Марк заколебался.

– Если ты меня «почистишь», – прохрипел я, – то ты сам будешь последним чудовищем.

Серые глаза смотрели в мои не мигая. Он мог это сделать. Еще как мог! Хотя был еще сопляком по сравнению со мной и далеко не таким метапсихическим титаном, каким ему предстояло стать с годами, но все равно он мог так меня обработать, что от глоточка спиртного меня выворачивало бы наизнанку. Так обработать, что я навеки лишился бы сладкого забытья.

Но он не сделал этого! Отпустил мою голову и в ярости разочарования повернулся ко мне спиной, сжимая кулаки.

– Черт тебя возьми, дядюшка Роги! Я не хочу причинять тебе вред или портить тебе жизнь. Я хочу тебе помочь! Чтобы ты мог помочь мне. Ну, пожалуйста…

Я встал, хоть ноги у меня подгибались, и положил руку ему на плечо.

– Я сделаю все, что в моих силах. Нельзя заставить человека стать лучше, чем он есть.

Кулаки медленно разжались. Кот Марсель вылез из своего тайничка, где отсиживался, пока мы выясняли отношения, и потерся о лодыжки Марка. Мальчик обернулся. И сквозь стиснутые зубы процедил:

– Извини.

– De rien, mon enfant [Ничего, дитя мое (фр.).]. – Я вздохнул.

– Просто я не знаю, что делать! Пять или шесть членов Династии – мои родные тетки и дядья и, может быть, даже мой отец – метачудовища! И нет никаких доказательств. Я не могу обратиться к Магистрату. Что из того, что там теперь заседают люди, все равно они еще новички в таких играх и тут же обратятся за помощью к экзотикам.

– Вполне вероятно.

– На такое я не пойду!

– Конечно!

– Но я не знаю, что еще предпринять.

– И я не знаю. Вот что: давай пока ничего не делать. То есть заниматься своими обычными делами и обдумывать все это как можно спокойнее и логичнее. Вдруг нас осенит, мы обнаружим что-то такое, что вопрос решится сам собой. Да и Поля может осенить, если, конечно, он сам не Фурия.

Марк бессильно опустился на табурет. Кот продолжал свои пушистые утешения. Время шло к ужину, и Марсель попросту просил есть на кошачьей телепатической волне, но мы оба бессердечно от него отключились.

– Я думал, что ненавижу папу, – сказал Марк. – Но когда возникла смертельная опасность, я позвал его!

Я промолчал.

– А ты в панике воззвал к какому-то духу, дядюшка Роги.

– Чепуха, – ответил я стоически.

Но я его не провел.

– Слышал. Дух – даже не Святой Дух! Образ, связанный с этим понятием, был… странным. – На секунду мне показалось, что мальчишка принудит меня все ему выложить. Но он тут же опомнился, сделал виноватый жест, полоснув ребром ладони по горлу. – Не важно. Извини. Я сунул нос, куда не следовало.

Да… Только двое, быть может, были способны спасти меня и остальных Ремилардов от Фурии, Гидры и всякой ночной нечисти – мой старый лилмикский приятель, назвавший себя Фамильным Призраком, и этот мальчик. Пожалуй, Марку настало время узнать, что у него есть особого рода союзник!

Я поднялся с кресла и хлопнул Марка по плечу.

– Черт, не вижу, почему бы мне не поделиться с тобой моей историей об этом Духе, а точнее – Призраке. Но не здесь. Уже вечер,. так что я приглашаю тебя поужинать в таверне Питера Кристиана, а за столом расскажу тебе кое-что о моей беспутной молодости.