Золотой торквес

Мэй Джулиан

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. НАПАДЕНИЕ

 

 

1

Фелиция бродила среди руин Финии.

Уже три дня длилось Перемирие, к тому же и извержение Кайзерштульского вулкана подходило к концу. Потоки огненной лавы застыли и превратились в спекшуюся массу, похожую на сплетение уродливых корней и расползающуюся от кратера по улицам вымершего города. Лил дождь. Белые, золотистые, розовые, голубовато-зеленые здания бывшей цитадели лорда Велтейна покрылись сажей и грязью. Толстый слой золы лежал на листьях декоративных и фруктовых деревьев. Центральная площадь явила девушке зрелище сгоревших магазинов, искромсанных тентов, сломанных повозок и обугленных тел, торчавших из потухших костров.

Гигантские вороны слетались на раздувшиеся останки иноходцев, элладотериев, рамапитеков и людей. Появление маленькой женщины в черных блестящих одеждах нисколько не встревожило стервятников: видимо, они приняли ее за свою.

Кругом раздавался страшный грохот. Вороны громко каркали. Из лопнувших водопроводных труб хлестала вода, омывая трупы серых и первобытных десантников. Перед дворцом лорда Велтейна сбилась в кучу дюжина растерянных, но совершенно невредимых рамапитеков в разодранных аквамариновых плащах. Из привратницкой доносились человеческие стоны. Не обращая на них внимания, Фелиция направилась к главному входу дворца. Предварительно она взяла стрелу с железным острием и натянула тетиву лука. В заплечном колчане у нее было много стрел, и все наконечники запачканы кровью после схватки с отрядом неподдающихся серых на берегу реки. Их хозяева давно сбежали, но они все еще хранили верность тану. В квартале ремесленников из полуобгоревшей мастерской стеклодува вылетела, размахивая стеклянным мачете, женщина без торквеса. Она продолжала выкрикивать угрозы в адрес разорителей Финии, даже когда стрела Фелиции вонзилась ей в горло.

Как ни странно, самое ожесточенное сопротивление первобытным оказали их же собратья. Фирвулаги и тану покинули разрушенный город, а люди, слишком плохо усвоившие новую религию, чтобы поддерживать Перемирие, яростно сражались за каждый дом, отстаивая интересы поработителей-гуманоидов. Захваченные в плен серые и серебряные предстали перед военным трибуналом, и командир первобытных с железным зубилом в руках предложил им выбирать: свобода или смерть. К его удивлению, большинство предпочло умереть, нежели расстаться со стимулятором мозговой деятельности.

Фелиция вошла во дворец. Здесь не было птиц-стервятников, зато царили мухи, грызуны и жуткое зловоние. За наскоро выстроенными баррикадами из мебели и сорванных с петель дверей громоздились трупы стражников и слуг. Едва ли их можно будет опознать, подумала девушка, настолько лица и тела обезображены телепатическими взрывами фирвулагов.

Кроме жужжания насекомых, шороха и писка крыс да ветра, со свистом врывавшегося сквозь разбитые стекла, во дворце лорда Велтейна не наблюдалось никаких признаков жизни. Маленькая фигурка в черном направилась в главные апартаменты, без колебаний перепрыгивая через сваленные в кучу трупы людей, которые вели здесь отчаянные оборонительные бои в твердой решимости не допустить врага до своих хозяев-тану.

Фелиция подошла к распахнутой настежь тяжелой бронзовой двери, усыпанной изумрудами. Гора трупов и здесь преградила ей путь; первобытные в домотканой одежде и оленьих шкурах валялись вперемежку с ливрейными из дворца и даже фирвулагами, причем среди низкорослых представителей племени попадались поистине сказочные великаны, гораздо выше людей и тану. Все они были одеты в обсидиановые доспехи с золотым подбоем, что указывало на их принадлежность к гвардейскому корпусу Пейлола Одноглазого, и все пали от оружия с железными наконечниками; видимо, человеческая стража Велтейна захватила его у первобытных.

Ничтоже сумняшеся, Фелиция выдернула копье из трупа и, пользуясь им как альпенштоком, вскарабкалась на тошнотворную баррикаду. На полу господской спальни – ее роскошная отделка почти не сохранилась после происшедшей здесь бойни – лежали трупы в доспехах из цветного стекла: четверо мужчин окровавленные, пронзенные железными стрелами, и тануска. Под сапфирово-голубыми доспехами женщины в золотом торквесе ран было не видно; вероятно, она пала жертвой психической атаки.

Фелиция сняла тяжелый шлем и положила его на прикроватную тумбу. На нижней полке сияли кувшин и чаша из чистого золота. Девушка достала чашу, наполнила ее водой и некоторое время разглядывала погибшую женщину. На ее бледном как мел лице выделялись расширенные зрачки глаз цвета небесной лазури. Длинные каштановые волосы рассыпались по ковру, образовав что-то вроде нимба вокруг головы; шлем валялся рядом. Тонкие пальцы в сверкающих латных рукавицах застыли возле золотого торквеса.

Словно совершая некий ритуал, Фелиция опустилась на колени, легко ослабила хватку окостеневших пальцев, щелкнула передней застежкой, повернула обруч разрезом назад и стянула его с мертвенно-бледной шеи. Поднявшись, она подошла к чаше, несколько раз окунула в воду торквес и тщательно вытерла мягким полотенцем.

Фелиция надела золотое ожерелье на свою шею, застегнула его и вдруг пронзительно вскрикнула, словно у нее открылись глаза.

Так вот оно что… Тайная сила всегда была в ней – скрытая, загнанная в глубь мозга и все равно пугающая всех, кто ее окружал. А теперь она вышла наружу, обрела свободу и готова к действию.

Фелиция бросилась из комнаты на балкон. Ее охватила дрожь, слезы радости туманили глаза. Перед ней раскинулись руины Финии, полноводный Рейн, величавые вершины Вогезов, Верхняя Цитадель на западном горизонте, где король Йочи, Шарн-Мес и другие фирвулаги наверняка еще празднуют победу над древним врагом. Она видела глубокие ущелья, через которые совсем недавно пробиралась в одиночестве, понимая, что уже не поспеет к сражению. Где-то там вождь Бурке, Халид-хан и остатки первобытных отрядов теперь конвоируют освобожденных людей Финии к лагерю в речной пойме – на суд мадам Гудериан.

Торквес приятно согревал горло; Фелиция рассмеялась. Подхваченный ветром смех эхом пронесся над опустошенным городом. Напуганные этими звуками вороны тучей поднялись в небо.

 

2

Чемпион Шарн-Мес младший наблюдал за оргией, разыгравшейся в тронном зале горного короля, и, ухмыляясь, качал головой.

– Ты погляди на эту пьяную банду! Да после такой попойки три дня надо отсыпаться. Боюсь, как бы теперь все наши планы не сорвались. Ведь еще доспехи и оружие надо заново отполировать, а то явимся на Битву, как стадо оборванцев.

– Ну, времени у нас много. – Айфа, предводительница дев-воительниц, залпом осушила кубок меда и снова наполнила его до краев. – За такое дело грех не выпить. Сорок лет нам не представлялось случая как следует напиться… А не поспеем на Отборочный – что с того? Высокие задницы все равно Главного Турнира без нас не начнут.

– Вообще-то конечно, – согласно кивнул Шарн, – маленькую вечеринку мы заслужили.

Супруги-воители уединились в уютной мансарде, где во время официальных приемов обычно располагался оркестр. Но то, что сейчас творилось внизу, едва ли можно было назвать официальным приемом. Казалось, не только участники молниеносной финийской кампании, но и все жители Верхней Цитадели набились в тронный зал пещеры отпраздновать нежданную победу.

Темный эль и мед, сидр и ежевичная настойка рекой лились из полных сталагмитов. Кто еще держался на ногах, то и дело подставляли к ним кружки. Дубовые столы ломились от мяса, сластей и другого праздничного угощения. Перед пустым троном короля Йочи подвыпившая компания играла в жмурки. Другая группа обступила двоих героев битвы, Нукалави Освежеванного и Блеса Четыре Клыка, которые теперь состязались друг с другом в изобретении самого смешного и похабного миража. Зрители выставляли очки одобрительными возгласами, свистом, а иногда и более непристойными звуками.

Сентиментально настроенные пьянчуги собрались вокруг барда-гоблина, исполнявшего довольно заунывную балладу о двух обрученных фирвулагах; он уже добрался до сто шестьдесят пятого стиха. А рядом любители более жизнерадостной поэзии придумывали новые куплеты к популярной солдатской песне «Принцессе блох кормить не должно», обсасывая подробности недуга, обуявшего королевскую дочь, и довольно эксцентричные способы избавления от напасти. Раненые воины, осаждаемые пухленькими шлюшками, едва ворочая языком, хвастались недавней удалью. Тем временем ветераны былых сражений, уткнувшись носами в кружки с элем, ворчали, что нынешнюю победу у Финии не сравнишь с их вылазками в старые добрые времена.

Королева Кланино оберегала сон усталых героев, растащенных по альковам. Король Йочи бродил босой, в перепачканной золотой мантии, в сползшей на одно ухо короне и целовал всех без исключения дам, а заодно и многих кавалеров. Пейлол Стратег, чтобы сбросить напряжение, насосался сайдкара из партии, поставленной коварными первобытными, и теперь храпел в хрустальном гроте короля, положив голову на колени получившей отставку королевской фаворитки Луло.

– Да-а, – повторил Шарп, – пировать, конечно, не грех, коль заслужили… А вот что на уме у первобытных, хотел бы я знать.

– Сейчас посмотрим, – откликнулась Айфа; таким внутренним видением, как у нее, не обладал, пожалуй, больше никто из племени. Да и вообще она была весьма привлекательным существом, если не принимать во внимание слишком развитую плечевую мускулатуру – свидетельство ежедневных упражнений с двуручным мечом. Волосы у Айфы были абрикосового цвета, скуластое лицо усыпано веснушками, глаза темные, мерцающие, как у всех фирвулагов. Она уже сняла доспехи и осталась в мятой юбке и ярко-оранжевой блузке под стать волосам.

– Ага, вот они. Человеческие пленники, или беженцы – называй как хочешь, – расположились на отведенной для них стоянке. А Бурке и его дружки пробираются через Глухую Ложбину в Скрытые Ручьи. Вымокли до нитки…

– Так им и надо, – отозвался Шарн. – Может, хоть их смертоносное железо заржавеет. – Он глотнул из кружки и вытер губы мохнатой лапой. – Черт побери, Айфи, это никуда не годится – кровавым оружием бряцать! Такого у нас еще не бывало! Помнишь, какими проклятьями сыпал один из инженеров-тану перед смертью… До сих пор у меня в ушах стоят: «Богиня отомстит за нас! Будьте прокляты на веки вечные все, кто дерется кровавым металлом! Да смоет их кровавая река…»

– Так это же людям проклятья, а не нам. Как только первобытные помогут нам осуществить наши планы, мы тут же с ними распростимся.

– Конечно, Айфи, а пока хорошо ли использовать первобытных и их железо? Непорядочно как-то!.. Наша древняя воинская религия не тому учит. Старый Пейлол все бухтит, что мы изменили нашей родовой чести, сражаясь бок о бок с людьми, а пакостное железо всю нашу философию превратило в фарс. И знаешь, в душе я согласен. Как можно вести славную войну бесславным оружием? Оно ставит на одну доску могущественных фирвулагов и тану с полуголодными человеческими крысами. Несправедливо!

– Ну да, а тану, по-твоему, сражались честно! – проворчала Айфа. – С их-то иноходцами да псами, что превращают Охоту в побоище! А их людская кавалерия?.. Из-за нее мы последние сорок лет в штаны кладем!

– Где вам, бабам, понять все тонкости рыцарства!

– Это уж точно. Мы стремимся победить всеми правдами и неправдами. – Дева-воительница вновь наполнила свою кружку медом. – Кстати, ты видал, как пехота первобытных расправилась с вражеским эскадроном в Финии?

Шарн угрюмо кивнул.

– Что я могу сказать? Неспортивное поведение! У нас так не принято.

– Да пошел ты! Принято – не принято! У тану тоже было не принято гарцевать верхом, пока не явился этот человек… дрессировщик. Послушай меня, малыш! На нынешней Великой Битве у нас хоть и не будет железного оружия, но можешь башку свою прозакладывать, что новую тактику первобытных мы возьмем на вооружение. То-то будет сюрприз для серых! Я уже отдала приказ оружейникам изготовить необходимые приспособления. Это проще простого.

– Ну, если воины согласятся, тогда… – неуверенно произнес Шарн.

– Твое дело их убедить, – улыбнулась она. Потом выражение ее лица изменилось. – Посиди-ка тихонько, я погляжу, как первобытные возвращаются из Финии… Около трехсот человек из нерегулярных войск ползут по ущельям, а с ними вдвое больше пленников и раненых. У большинства беженцев торквесов нет… Но что-то они уж слишком хорошо одеты. Черт побери, это наверняка или бывшие серые, или серебряные, только торквесы им спилили. Дезертиры! Думаю, среди них есть и ученые, и искусные мастера. Старуха Гудериан найдет им применение, можешь быть уверен!

– Но будут ли они хранить ей верность, эти освобожденные граждане, вот в чем вопрос? – недоверчиво усмехнулся Шарн. – Кто здесь может хотеть свободы? Либо только что прибывшие, либо психопаты. Потому что все прожившие некоторое время на Многоцветной Земле охотно приняли власть тану, даже если не удостоились торквеса. Свободная жизнь в лесах им так же по душе, как крапивница.

– Тес! Я ищу Фелицию.

– А-а, эту тебе надо бы взять в свою команду, если…

– …если она раздобудет золотой торквес и станет метаактивной. Удушила бы Йочи за то, что валит на меня всю грязную работу! Как будто нам, слабому полу, мало одной Битвы… О-о!

– Что, нашла?

– Ага. Она в замке Велтейна. На ней торквес… Обыскивает тело в голубых доспехах. Вот так-то, зря Йочи губы распустил! Малышка его обошла, она готовит собственную Битву.

– Не вешай нос! – Шарн встал, потянулся, зевнул, широко разевая рот, и почесал волосатую грудь под открытой туникой. – Все к лучшему, по крайней мере от нее ты избавилась. Пока она привыкнет к торквесу… К тому же нет никакой гарантии, что активные метафункции сочетаются с ее нервной системой. Допустим, она расправилась с Эпоной и помогла вернуть Копье, но все равно она же еще совсем девчонка. Может, она ничего больше и не умеет, кроме как приручать животных.

Айфа снова сосредоточила на нем взгляд.

– Одной Тэ ведомо. Наверное, я слишком устала, чтобы переживать по такому поводу.

Шарн протянул ей руку и помог встать.

– Битва была короткая, зато пирушка длинная. А что, если поклониться королю с королевой да и поплыть себе домой потихоньку? – Он подхватил за тесемки их обсидиановые доспехи и взвалил себе на спину.

– Неплохо бы, – согласилась Айфа, похлопала своего спутника по плечу и, приподнявшись на цыпочки, поцеловала его в кончик шершавого носа. – Терпеть не могу платить няньке сверхурочные.

 

3

Стражники в белых туниках стояли наготове по периметру площади, огороженной круглыми камнями. Повсюду были выставлены войска в честь прибытия высоких особ: Тагдала, Идоны, Гомнола и братьев Ноданна и Велтейна, которые старались держаться подальше от врат времени и ожидали манифестации со стоическим видом, свойственным всем представителями власти, когда им приходится присутствовать на важной, но неприятной церемонии, да еще происходящей в неурочное время.

– Уже светает, вельможные. Вот они! – провозгласил смотритель замка Питкин.

Столб воздуха над гранитной плитой начал колебаться, как при нагревании. И вот из него материализовались четыре фигуры, повиснув сантиметрах в тридцати над каменной площадкой.

– Синдбад Мореход, Джон Простак, доходяга наркоман и типично английский орнитолог, – мгновенно распределил всех по категориям Питкин. – Наркомана, боюсь, придется отбраковать: организм весь износился. Но остальные подойдут.

Стражники выступили вперед и протянули руки к путешественникам, чтобы помочь им выбраться из провала, отделявшего невидимое устройство профессора Гудериана от твердой плиоценовой почвы.

– Если бы не огромные геологические пертурбации, то пришельцы материализовались бы внутри скального основания, не так ли? – заметил Питкин.

Синдбада тут же избавили от его ятагана; других ошарашенных путешественников прощупывали с помощью детектора металлов на наличие железа.

– Этот новый нюхач – великое изобретение Властелина Ремесел, – комментировал Питкин. – Теперь о контрабанде можно не беспокоиться… Э-э! Еще одно тау-поле, значит, будет и вторая партия.

При повторном цикле врата времени выдали молодого человека в рабочем комбинезоне и с арбалетом, типа с козлиной бородкой, одетого в платье королевы Елизаветы I и своими фижмами доставлявшего массу неудобств попутчикам, загорелую дочерна женщину в пеплосе Аталанты и высоких ботинках на шнуровке и явно омолодившегося негра в пиджаке из дакота, увешанного дюжиной дорогих магнитофонов.

– Все годны, – заключил Питкин. – Пусть вас не смущает наряд королевы Бесе. Под этим усыпанным жемчугами рыжим париком скрывается голова способного инженера… Так, поглядим, что у них за багаж.

Детектор был снова включен, и стражи торопливо извлекли три больших контейнера с наклейкой «Медикаменты», чемодан Канадского клуба, маленькую истеричную собачонку в плетеной корзинке, двадцатилитровую бутыль «Радости» в оплетке, 15-томный «Большой универсальный словарь XIX в.» П.Ларусса и контрабас.

– После освидетельствования пришельцы отправятся в накопитель, – объяснял Питкин. – В связи с чрезвычайной обстановкой мы сделали временную тюрьму – разгородили на секции двор, а на прогулки выводим наружу с собаками. Таким образом, большинство беженцев из Финии с относительным комфортом разместилось прямо в замке, пока мы не переправили их в Мюрию. Счастье еще, что катастрофа случилась во время Перемирия, когда у нас есть дополнительные поставки продовольствия и транспорт для тех, кто едет на состязания. Разумеется, безопасность в это время тоже легче обеспечить.

– Похоже, теперь вы держите ситуацию под контролем, – проворчал Тагдал.

– Для предупреждения катастроф на первоначальном этапе у нас есть схема лорда Гомнола. Надвратный Замок – безусловно, самый удобный перевалочный пункт, отсюда мы вовремя направили помощь на север и перехватили беглецов из Финии на озере Брес спустя всего пять дней после нападения. А теперь, вельможные, соблаговолите пройти в мой кабинет. Я вкратце ознакомлю вас с пересмотренной системой размещения путешественников на период временного выхода из строя Финии, а также с предварительной оценкой роли Надвратного Замка в обеспечении рабочей силы для восстановительных и усмирительных операций.

– Спасибо, Питкин, – поблагодарил Гомнол. – Мы не станем тебя сейчас обременять. Встретимся позже, чтобы обсудить маршруты отправки путешественников во время Перемирия.

Питкин поклонился, принес свои извинения и поспешил по тропе к крепости. В зоне врат времени осталось пять высочайших особ и небольшой отряд солдат, отошедший на почтительное расстояние. Солнце поднялось уже высоко над восточными горами.

– Иногда, – задумчиво произнес король, глядя вслед Питкину, – человеческая добросовестность меня поистине удручает. Никакого тебе справедливого негодования, никакой мстительности или верности присяге. Сплошные пересмотры систем размещения и предварительные оценки!

Глава Гильдии Принудителей от души рассмеялся.

– Ну, мщение – занятие по части Стратега. Мой же департамент призван как можно скорее локализовать и нейтрализовать финийскую катастрофу, чтобы свести к минимуму ущерб, понесенный национальной экономикой. Если бы не чрезвычайная важность бариевых шахт, я вообще был бы склонен списать Финию со счетов.

– Ах ты, мышь белая! – Лицо Велтейна вспыхнуло от ярости. – Между прочим, Финия – моя родина, мой дом! Колыбель культуры тану на этой планете! Столица света!

– Свет погас, – невозмутимо ответил Гомнол. – Враг провел блестящую стратегическую операцию. От города остались одни развалины, он расположен очень неудобно – на противоположном берегу Рейна, вдали от других густонаселенных центров. Справа – фирвулаги, слева – ревуны, а промеж них развлекается мадам Гудериан со своими чокнутыми первобытными. Из всех наших городов Финия наиболее уязвима при внезапном нападении.

– Да она пятьсот лет стояла незыблемо! – бушевал Велтейн. – Достаточно лишь восстановить крепостные стены и усилить наши Летучие Охоты, и она будет в прежней безопасности. Мы прочешем Вогезы и сотрем гудериановский сброд с лица земли. А фирвулаги, как только гнезда первобытных будут разрушены, опять уползут в свои норы. Они бы ни за что не рискнули напасть на нас, если бы не старая карга с ее проклятым железом.

– Вряд ли ты сумеешь так легко подавить ненавидящих нас людей, брат-творец, – заметила Велтейну Идона. – Боюсь, говоря об изолированном положении Финии, лорд Гомнол затронул больной вопрос. В прежние времена, когда и нас и фирвулагов было меньше, твой маленький укрепленный город занимал стратегически выгодную позицию – на возвышении. Нынче же Финия запуталась в паутине враждебных сил. Теперь люди осознали смертоносную силу железа и не преминут ею воспользоваться. Какая-нибудь жалкая горстка первобытных сможет преградить путь нашему каравану, окружить Летучую Охоту, совершить набег на твою плантацию или даже перекрыть подступы к реке и тем самым обречь твоих сограждан на голод. Пути для подвоза продовольствия по суше нет. Массив Шварцвальда – непреодолимая преграда. А как ты хочешь, чтоб мы усилили твои вооруженные силы? Войскам из северных крепостей – Гории, Бураска, Ронии – так или иначе придется переправляться через Рейн. То же самое можно сказать и о восстановительных работах.

– Мы обязаны восстановить Финию! – вскричал лорд Велтейн, побагровев.

– Разрушение не полное – отнюдь! Почти все мирное население уцелело. Мы – я, леди Дектар и наш золотой человеческий брат Салливан Танн – перенесли сюда по воздуху шестьсот восемьдесят девять жителей.

– Но ты потерял почти всех рыцарей, – возразил король. – Плюс к тому четыре тысячи людей и всех рамапитеков! А тех, кто не погиб, возьмет в плен эта старая сука, да падет на нее проклятие Таны, либо прикончат ревуны и дикие звери в лесах.

– Зато плантации не тронуты! И военные посты на дальних подступах тоже. Мы можем отстроить город заново, великий отец, сделать его неприступным! Привлечем новые принудительные и психокинетические силы, дабы упрочить наши метафункции.

– Шахта должна так или иначе работать, пока не открыто другое месторождение бария, – впервые подал голос Ноданн Стратег. – Но о былой славе Финии нечего и мечтать. Да, она была столицей изящных искусств, но время ее прошло. В будущем она должна обратить к врагу суровый и твердый лик. Мы восстановим ее как укрепленный шахтерский поселок… не более того.

Велтейн вздрогнул, словно от физической боли. Ум его вопил:

«О брат мой, вольно тебе так ранить мою душу, так унижать случайно поверженного чемпиона перед его народом, бросая на произвол судьбы, подставляя насмешкам людей, фирвулагов и сочувственному презрению тану?..»

Ноданн отвернулся. Подошел и встал на опустевшей гранитной площадке временного люка; его доспехи сверкали в лучах восходящего солнца; трубный голос звенел в умах и ушах присутствующих:

– Будь проклято это место! От него вся твоя боль, брат! От гнилого и смертельно опасного источника, что совратил нас с нашего древнего пути! Будь проклята женщина, впервые открывшая «врата времени» человеческому нашествию! Всем нам еще не раз придется оплакивать безвозвратно ушедший мир, если мы не найдем в себе смелости, пока не поздно, закрыть людям дорогу сюда. Если будем упорствовать в своей роковой зависимости от них, то очень скоро гибель Финии покажется нам пустяком по сравнению с той катастрофой, которая охватит всю Многоцветную Землю!

– Теперь и я почти убеждена в этом, – заявила Идона. – И все же…

– Нет, Ноданн, – вмешался король. – Ты кликушествуешь с тех пор, как они начали прибывать сюда. Но посмотри, что стало с нами! Никогда еще не были мы так сильны. Финия – наш позор, верно. Город был хранилищем нашего древнего наследия. Но надо же когда-нибудь взглянуть правде в глаза! Действительно, его расположение, при всей живописности, при всех очаровательных огнях, очень неудобно. Вот что я тебе скажу, Велтейн, сынок! Мы построим для тебя новый город в более перспективном месте. Что ты об этом думаешь?

– Да, скажем, на берегу озера Брес, – подхватил Гомнол. – Туда можно проложить дорогу из Гории, и таким образом будет освоен целый регион. Сразу после Великой Битвы начнем разрабатывать проект. Каждый город внесет свой вклад в строительство, а чтобы увеличить население, в течение двух лет будем направлять всех путешественников во времени только туда. Мы выстроим новую Финию, лучше прежней. С широкими проспектами, красивой и удобной планировкой, усовершенствованной системой водоснабжения и канализации, надежными подъездными путями и неприступными оборонительными сооружениями. Ну как, согласны?

Ноданн. «Так здесь будет человеческий город?»

Гомнол. «Тебя, разумеется, больше прельщают глинобитные лачуги?»

Идона. «Утешься, скорбящий брат! Мы позаботимся о тебе. Возвращайся к жене, к своему многострадальному народу и всели в них надежду.»

– Ладно. – Велтейн вскинул голову, но свет души его погас. – Идея хорошая, и я от всего сердца благодарен тебе за такое великодушие, отец. – Затем он повернулся к Ноданну. – Ты, наверное, думаешь, брат Стратег, что мужество изменило мне, так я докажу тебе обратные во время Великой Битвы. Признаюсь, мой боевой азарт несколько померк после постигшего меня несчастья… но к началу Турнира я снова буду в форме. Фирвулаги сторицей заплатят за свой подлый сговор с первобытными. Что до людей-предателей, то все они к исходу Битвы будут вариться в адовом котле, умоляя Богиню принять их грешные души!

– Отлично сказано! – одобрил Верховный Властитель. – А теперь, когда будущее наше определено, пожалуй, можно и позавтракать.

 

4

В низине Рейна, на подступах к Финии, первобытные разбили лагерь беженцев и полевой госпиталь. С уходом тану и верных им людей в Надвратный Замок и наступлением Перемирия на реке воцарилось спокойствие. Следуя мудрому совету старого Каваи, дезертиров и деморализованных не стали переправлять в Скрытые Ручьи.

– Это было бы неразумно с психологической точки зрения, – объяснял японец Луговому Жаворонку. – Ведь если мы приведем их в наш каньон, они потом не захотят отказываться от комфорта. Но мы не можем до скончания века кормить пять-шесть сотен людей, наши жилища и сантехника не рассчитаны на такой наплыв. А фирвулаги каждый день будут поставлять нам новых беженцев!.. Нет, их надо настроить на то, чтобы они основывали собственные поселения. Поэтому пусть поживут в спартанских условиях, а мы позаботимся о раненых, снабдим их на первое время продуктами, оборудованием, инструкциями и как можно быстрее рассеем по всей Многоцветной Земле. Теперь, когда на носу Битва, тану не станут принимать контрмеры, но после…

Халид-хан внес предложение построить железную дорогу, чтобы облегчить людям освоение заболоченной местности. Самое крупное поселение, считал кузнец, должно остаться на Рейне. Остальные, более мелкие, следует расположить по берегу Мозеля, чтобы обеспечить связь железных рудников со Скрытыми Ручьями.

– Если сразу по окончании Перемирия тану не сумеют нанести ответный удар, – говорил Халид, – то весь этот район останется за нами. С помощью беженцев мы наладим массовую добычу железа, а у них таким образом появятся средства к существованию. Конечно, на первых порах необходимо помочь им встать на ноги. Думаю, ревунов можно не опасаться: они очистят территорию при одном только слове «железо». А вот если тану устроят массовую облаву, тогда дело будет посложней.

– Надеюсь, следующие этапы моего плана пройдут так же успешно, – заявила мадам Гудериан. – И тогда никакой облавы не будет.

Спустя неделю после победы над Финией она с вождем Бурке и Каваи отправилась верхом на иноходце инспектировать лагерь беженцев перед своим отъездом на юг. Все трое спешились, привязали халикотериев у ручья в кустах и углубились туда, где выстроились в ряд навесы из пальмовых листьев и другие столь же убогие укрытия. Лагерь был сильно замусорен, и вокруг него стоял невообразимый запах.

– Мы пытались заставить их навести здесь порядок, – вполголоса сообщил Каваи, – но многие все еще в таком шоке, что им не до личной гигиены и норм поведения. Вчера вот опять возник неприятный инцидент, как вам, наверное, докладывал вождь Бурке. Группа из сорока человек под предводительством пяти бывших серых потребовала, чтобы ей разрешили перебазироваться в форт Аньон-Ривер на озере. Ну, вызвали эскорт фирвулагов и отправили. А что было делать?

– Но медиков, надеюсь, вы не отпустили? – встревожилась мадам. – Или стеклодувов?

– Медицинский персонал весь с нами, – сообщил Каваи. – Врачи в Финии как раз были недовольны своим статусом. А вот стеклодув один ушел. Еще мы потеряли печатника, нескольких классных каменщиков, ткачей и ювелиров.

Старуха поцокала языком.

– Ладно, без ювелиров как-нибудь проживем.

Голос ее звучал хрипло, она все время подкашливала. Все это были следы тех ядовитых паров, которых она наглоталась во время воздушной бомбардировки Финии. В отличие от Клода, мадам обгорела несильно, но состояние ее легких вызывало у Амери серьезное беспокойство, усугубляющееся отсутствием необходимых медикаментов и оборудования. К тому же старуха отказывалась даже от кратковременного отдыха, поскольку торопилась осуществить свой план. Она постепенно утрачивала свежий вид, обретенный после омолаживающих процедур: на лбу и по обе стороны рта пролегли глубокие морщины; на осунувшемся лице подчеркнуто выступали скулы и нос, напоминающий клюв хищной птицы; золотой торквес свободно болтался на исхудавшей старческой шее.

– В лагере осталось примерно полтораста душ, – докладывал Каваи, – большинство практически здоровы, несмотря на угнетенное моральное состояние. Я считаю – и трое освобожденных врачей поддерживают мое мнение,

– что эти люди полностью оправятся, как только вернутся к созидательной деятельности. Через три дня самые крепкие отправятся с Хоми, Акселем и Филимоном на железный рудник в Нанси. Еще кое-кто из наших и несколько финийских волонтеров из остающихся будут сопровождать караван с продовольствием. Если ничто не нарушит наших замыслов, то недели за две будет выстроена укрепленная деревня. Такая же деревня вырастет и в Нанси, как только Филимон и Аксель доставят туда рабочую силу.

– Bien entendu , – кивнула мадам. – Но помните

– прежде всего железо! Для беженцев, готовых работать на рудниках, ничего не жалеть. Мы должны как можно скорее вооружить наше войско железным оружием.

Они шли мимо импровизированных хижин по направлению к реке, где на берегу был натянут тент госпиталя. Беженцы молча провожали мадам Гудериан глазами. Она кивала им, многих называла по имени, поскольку почти все эти люди прошли через ее пансионат, и даже те, с кем ей не доводилось встречаться, отлично знали, кто она такая.

Многие улыбались старухе. Отдельные лица выражали открытую неприязнь, а один сплюнул и демонстративно повернулся к ней спиной. Большинство же смотрело тупо, безучастно, отчего сердце Анжелики болезненно сжималось.

– И все-таки мы были правы! – заявила она, заставляя Бурке и Каваи, державших ее под руки, шагать быстрее. – Их необходимо было освободить. В конце концов они привыкнут и снова станут радоваться жизни.

– Конечно, – мягко откликнулся Луговой Жаворонок.

– Пока они все в шоке, – заметил Каваи, – на что надо сделать скидку. Но со временем они будут благодарны нам за избавление от рабского ига.

– Ну, мне-то вряд ли, – уныло возразила мадам Гудериан. – Им есть за что меня ненавидеть. Сперва послала их в рабство, потом швырнула в пучину неопределенности, освободив от него. Их страдания тяжелым грузом лежат на моей совести. Если бы я не впустила их во «врата времени», трагедии не случилось бы.

– Человек всегда найдет повод для страданий, – заметил Бурке. – Взять хоть меня! Последний томагавк, с вашего позволения! После того как Великий Вождь перейдет в райские кущи, на свете не останется ни одного уаллауалла. Я собираю пресс-конференцию, распинаясь перед бледнолицыми свиньями: «Я больше не ступлю на тропу войны!» Янки со всей Галактики льют слезы у своих стереотелевизоров, умиляясь благородному жесту коренного индейца, юриста по образованию. А через несколько дней я получаю послание от совета вождей в Якимасе, в котором мне рекомендуют заседать у себя в суде и не разевать пасть!

– Все мы в жизни совершили немало ошибок, – поддержал его старик Каваи. – Но тебе, Анжелика, не в чем себя упрекнуть. Не будь этого почетного исхода – врат времени – мне бы осталось только проститься с жизнью. И то же самое можно сказать о большинстве изгнанников. Правда, на первых порах и здесь нелегко пришлось. Зато после побега я познал великую радость. Лишь на склоне лет понял, что счастье не в том, чтобы заботиться о своем благе, а в том, чтобы служить другим. Я не говорю, что поумнел, но благодаря тебе обрел настоящих друзей и покой души.

Мадам повесила голову.

– А моей душе не будет покоя до тех пор, пока я не пройду свой путь до конца. Рабство серых и серебряных должно быть уничтожено, необходимо раз и навсегда закрыть врата времени. Здесь, в Финии, мы положили начало всему, и пусть я умру, но дело будет завершено!

Она зашлась судорожным кашлем, лицо ее посинело.

– Черт! – сквозь зубы процедил Бурке и, подхватив ее на руки, быстро зашагал к полевому госпиталю.

– Отпусти меня, Жаворонок! Со мной все в порядке, – попыталась вырваться мадам.

Каваи, войдя под навес из пленки, отражающей солнечные лучи, указал им на смуглого человека с усталыми глазами; в руке у него был зажат стетоскоп.

– На стол! – приказал тот. Прослушав легкие мадам, он заключил: – Если вы и дальше будете к себе так относиться, то захлебнетесь собственной мокротой, слышите? Вы делали отхаркивающие упражнения, которые прописала вам Амери?

– Еще чего!

– О Аллах! Вы только послушайте эту женщину! – Он раздраженно почесал кожаный обруч, прикрывавший его кадык в том месте, где прежде был серый торквес. – Хоть бы вы ей втолковали, друзья! – Он приклеил ей на шею какой-то аппликатор. – Ну вот, аппликатор немного снимет спазмы. Но вашим легким требуется полный покой, вы поняли меня?

– Helas, Джафар, cheri! Я не могу бросить дело.

Невзирая на протесты врача, она слезла со стола и двинулась в обход больничных коек. Большинство пациентов госпиталя встречали ее приветливо. Одна беременная придворная дама схватила ее руку и поцеловала.

– Благослови вас Бог! – Женщина сотрясалась от рыданий. – Двенадцать лет… Двенадцать лет сплошного кошмара! Наконец-то все позади!

Мадам улыбнулась и мягко высвободила руку.

– Да, дитя мое, все позади. Ты свободна.

– Мадам… – беременная женщина замялась, – а что мне делать с ним, когда он родится? Среди нас есть и другие женщины, зачавшие их детей. Я-то уже на сносях, а остальные…

– Каждая сама должна решить. Согласно моей вере, следует доносить ребенка – в конце концов он ни в чем не виноват. А потом… быть может, разумнее всего было бы последовать примеру самих тану.

– Отдать? – прошептала несчастная.

– Обратитесь к фирвулагам. – Мадам взглянула на доктора. – Вы устроите все как надо, если она примет такое решение?

– Разумеется.

Старуха наклонилась и поцеловала будущую мать в лоб.

– Нам предстоит долгий путь. Помолись за нас, чтобы мы благополучно добрались до места.

– О да, мадам! И другим накажу.

Махнув на прощанье рукой, старуха в сопровождении доктора проследовала к выходу из-под навеса, где их поджидали вождь Бурке и Каваи.

– Вверяю их тебе, Джафар, cheri. Теперь с тобой останутся только Люси и Лубуту – Амери едет с нами на юг.

Доктор в отчаянии замотал головой.

– Так вы все-таки решились? – Он беспомощно оглянулся на Бурке. – Это безумие!

– Я не могу не ехать, – твердо заявила она. – Отправляемся завтра на рассвете. До конца Перемирия три недели, нам нельзя терять ни минуты.

– Если вы о себе не думаете, подумайте хотя бы о нас, – продолжал уговаривать ее Бурке. – А вдруг в дороге что случится? Тогда все мы будем себя винить!

Анжелика Гудериан с нежностью поглядела на могучего индейца.

– Не трать своего красноречия, mon petit sauvage . Теперь, когда Фелиция вернулась из Финии со стадом укрощенных халикотериев, мы поедем с комфортом. Все мы добровольно принимаем участие в операции, хотя у каждого свои причины. В путь, друзья мои!.. Aurevoir , Джафар! Поспешим в деревню, пора заняться последними приготовлениями. – Она решительно вышла из-под навеса.

– Не делайте этого, мадам! – прокричал ей вслед доктор, но она только засмеялась в ответ.

Старик Каваи пожал плечами.

– Ты же видишь, Джафар, с ней бесполезно спорить. Будь тебе столько же лет, сколько нам с Луговым Жаворонком, ты бы понял, почему она так упорствует.

– Да я и теперь понимаю, – отозвался доктор. – Слишком хорошо понимаю.

Заслышав стоны беременной, он вернулся в палату.

 

5

Мериалена приготовила прощальный ужин в доме мадам и накрыла стол на одиннадцать человек, отбывающих на юг, плюс Каваи, который оставался за главного в лагере свободных людей.

– Достопочтенная сестра испросит для нас благословения, – объявила француженка, когда вся компания уселась.

– Боже, благослови трапезу сию! – тихо произнесла Амери. – Благослови сидящих за столом! Благослови наше безумное предприятие!

– Аминь! – откликнулся Халид.

Все, за исключением Фелиции, повторили: «Аминь», затем положили себе еды на тарелки и наполнили кружки охлажденным вином.

– А что Деревянная Нога? – полюбопытствовал Халид.

– Ему я назначила встречу на завтра, – с виноватым видом призналась мадам. – Вы, вероятно, считаете меня слишком мнительной, mes enfants , но я решила, что последний вечер лучше провести в своем кругу. Не спорю, Фитхарн нам очень помог, но прежде всего он должен хранить верность своей расе. А мы не знаем, что на уме у короля Йочи и Пейлола Одноглазого. Не исключено, что они предадут нас, как только мы разрушим фабрику торквесов и прикроем врата времени.

Ванда Йо, довольно прямолинейная дама из сферы общественных отношений, презрительно фыркнула.

– Надо быть последними идиотами, чтобы выложить перед ними все наши козыри. Если мы взорвем Гильдию Принудителей, кто от этого выиграет прежде всего? Фирвулаги! Поэтому ни в коем случае нельзя их посвящать в детали нашего плана. Их задача – обеспечить нам надежную маскировку во время путешествия.

– На тех, кто объявлен вне закона, Перемирие не распространяется, – вставила монахиня, после чего бросила кусочек мяса маленькой дикой кошке, тершейся под столом у ее ног.

– Вот-вот, – кивнул Бурке. – Передайте, пожалуйста, бургундское, или как они там называют это пойло… А то мои старые раны что-то разнились.

– Кстати о ранах, – продолжала Амери. – Если с мадам нет никакого сладу, так давайте хотя бы оставим Клода и Халида. Ожоги у Клода только начали подсыхать, а для Халида с сотрясением мозга и множеством ран на руках и ногах неделя – слишком малый срок.

– Без меня вы не обойдетесь, – возразил пакистанец. – Ведь никто из вас не бывал в Мюрии.

– Подумаешь! Ты тоже был там лет десять назад, – уточнила монахиня. – И добирался по Большой Южной Дороге, а не по Роне.

– За прошедшее время столица совсем не изменилась… К тому же я давно мечтаю поплавать по реке. Там, в будущем, мы с Гертом и Ханси часто ходили на каяке.

– Да уж, большое удовольствие путешествовать на инвалидной флотилии!

– невесело произнес Ханси. – Но то, что нам нужен человек, знающий город,

– факт. У нас и так будет проблем под самую завязку, не хватает еще заблудиться!

– Что верно, то верно, – кивнула мадам. – Я понимаю, Халид, лучше бы тебя оставить в покое после всего, что ты вынес, но от твоего участия зависит успех нашего предприятия… А вот без Клода мы вполне можем обойтись, пускай не упрямится.

– Да? А кто протолкнет янтарную письмоносицу через сдвиг временных пластов? Может, ты? – огрызнулся палеонтолог. – Меня, между прочим, кашель не мучит, а право участвовать в экспедиции я заслужил наравне с тобой.

– Mulet polonais! Сиди себе дома и поправляйся!

Фелиция брякнула ложкой по столу.

– Хватит собачиться, старые развалины! Вам самое место отдыхать в кресле-качалке. Будь у нас хоть капля мозгов, заперли бы обоих дома – и кончен разговор.

– К счастью, – заметил Уве Гульденцопф, спокойно попыхивая трубкой, – у нас этой капли нет.

Анжелика гневно обратилась к Клоду:

– Я должна ехать! Врата времени – это мой грех, мне их и закрывать.

– Ну да, только завещание оставить не забудь! – съязвил палеонтолог.

Мадам в раздражении отшвырнула нож.

– Господи, ну почему никто меня не понимает?! А вы, мсье профессор, лучше о своем завещании позаботьтесь!

Клод приосанился и отхлебнул вина из кружки.

– Honi soit qui merde у pense , дорогая!

– Да уймитесь же, черт бы вас… – Вождь Бурке шарахнул по столу кулачищем. – Как капитан вашей паршивой команды приказываю раз и навсегда прекратить обсуждение личных мотивов! Все мы добровольцы. Каждый доказал, что так или иначе может принести пользу – либо в Надвратном Замке, либо в Мюрии, на фабрике торквесов… Прежде чем мы ляжем спать, давайте обсудим более насущные вопросы.

– Я вот о чем подумал… – неуверенно произнес Бэзил. – Поскольку я здесь человек новый, мне как-то неловко предлагать поправки к первоначальному плану мадам Гудериан. В любом случае, до вчерашнего дня, когда Фелиция вернулась с золотым торквесом и стадом халикотериев, это было бессмысленно. Так вот… как насчет Копья?

Все недоуменно уставились на бывшего профессора и альпиниста. Бэзил после поимки беглецов на озере провел месяц в узилище в Финии. Как только мадам его освободила, он ей сразу же заявил, что готов применить навыки скалолазанья при захвате Надвратного Замка, Гильдии Принудителей в Мюрии и любой другой крепости, которую компания намерена штурмовать: ему, мол, не терпится проучить тану за испорченные плиоценовые каникулы… За такую решимость его и взяли в экспедицию.

– К сожалению, Бэзил, энергия Копья полностью израсходована, – сокрушенно покачал головой старик Каваи. – Теперь из него ни одной искры не высечешь. Я сам пытался вскрыть батарею, но не нашел подходящего инструмента. Тут нужен специалист.

– И все-таки, – настаивал Бэзил, – если мы сможем ее вскрыть, у нас появится шанс перезарядить Копье?

Японец, долгое время проработавший на производстве электронных приборов, пожал худыми плечами.

– Ну, если летательные аппараты работают на водяном топливе, то почему Копье не может на нем работать?

– Я бы попробовала, – сказала Фелиция, – да боюсь сломать. У меня пока мало опыта с психокинезом.

– Я не имел тебя в виду, – возразил альпинист. – Ты только понесешь Копье, больше никому из нас это не под силу. Ведь лучшего оружия для нападения на фабрику торквесов трудно придумать.

– Тут он прав, – согласился Халид. – Фабрика находится в самом сердце Гильдии Принудителей, и подобраться к ней не проще, чем к лилмикам .

– А зачем его нести? – удивилась Амери. – Копье-то погибло.

– Есть человек, способный его возродить, – заявил Бэзил. – Клод рассказывал мне о нем в душной камере Надвратного Замка. Ваш маленький талантливый друг в золотом костюме!

– Эйкен Драм! – воскликнула Фелиция. – Коротышка-карманник!

Зеленоватые глаза Клода загорелись.

– Он сможет! Если кто и в состоянии расшифровать код древнего фотонного оружия, так только Эйкен… Но согласится ли он? На него надели серебряный торквес, и, скорее всего, он теперь с ними заодно. Эйкен всю жизнь ждал своего шанса.

– Эйкен – наш друг, – отрезала Амери. – В торквесе или без него, но он человек и должен помочь нам в борьбе с монстрами.

– В крайнем случае Фелиция скрутит ему руки, – усмехнулся Клод. – Или ты этим больше не балуешься, малышка?

Спортсменка и бровью не повела.

– Бэзил, ты гений! Копье надо взять, даже если мне тысячу с лишним километров придется волочь его на своем горбу. Не мытьем, так катаньем мы заставим Эйкена Драма вскрыть эту консервную банку.

– Ладно, будем уповать на лучшее, – заключил вождь Бурке. – Что-нибудь еще?

Все молчали. Уве вытряхнул пепел из трубки в пустую тарелку.

– Как бы Мериалена не заметила. Она приходит в бешенство, когда видит меня с трубкой. Но уж напоследок…

– Простого, я думаю, – рассмеялся Герт.

Послышался скрип отодвигаемых стульев. Все вставали, потягивались. Каваи собрался назад в деревню, остальные устраивались на ночь в спальных мешках на полу.

Японец уже подошел к двери, но тут рука Амери легла ему на плечо.

– Одна просьба, друг мой!

– Все исполню, Амери-сан!

Монахиня взяла на руки свою любимицу-дикарку.

– Пристрой ее в хорошие руки, а?

Японец торжественно кивнул и спрятал животное за пазухой.

– Не сомневайся, она будет в целости и сохранности до твоего возвращения в Скрытые Ручьи. А ты непременно вернешься. Я дал обет мученикам Нагасаки.

– Чокнутый буддист! – проворчала монахиня, выталкивая его за дверь.

 

6

– Они требуют высказать мое мнение о тебе, – начала Бреда.

– И что же? – как всегда, вслух откликнулась Элизабет.

– Хочешь не хочешь, твоя судьба пересекается с их будущностью на Земле. Давным-давно я напророчила, что два дорогих моему сердцу народа-тану и фирвулаги – будут едины и активны. Было мне такое видение еще до того, как мы явились в эту галактику, на планету Многоцветная Земля. И предначертание свершится, хотя не знаю, как и когда… Хотелось бы надеяться, что мы станем с тобой друзьями, Элизабет. Я понимаю твое нежелание вмешиваться в наши дела, но не могу считать тебя инородным телом. Ты – часть структуры! Равно как и все остальные – твои спутники по Зеленой Группе, которые столь сильно повлияли на тану и фирвулагов, и даже те несчастные, что затерялись в северных пустынях. Я четко вижу, как линии ваших судеб сталкиваются во время Великой Битвы. А тебе во всем этом отведена главная роль… Но если не в качестве прародительницы новой расы

– то кого?..

– Бреда, я не позволю себя использовать. – В голосе Элизабет звучала стальная решимость, хотя мозг ее был защищен прочными барьерами.

– Тогда сама выбирай, каким образом ты нам поможешь. Только знай, что этого не избежать ни тебе, ни твоим близким друзьям из племени людей.

– Какое бы суждение ты ни вынесла, оно не удовлетворит полностью ни одну из группировок. Верховный Властитель тану грезит новой династией, а потомство Нантусвель не успокоится, пока не сживет меня со свету. Что до моих друзей… кажется, они, в отличие от меня, уже нашли свою судьбу… По справедливости, я тоже имею право распорядиться своей и вовсе не обязана быть пешкой в твоих играх! Дай мне свободу, помоги уйти отсюда невредимой, если таким будет мой выбор. – «А он будет именно таким. Хочу парить над миром в блаженном одиночестве и покое».

– Но как же наши планы?! Судьба – я ее вижу! Коль скоро не твои гены повлияют на нас, значит, должен быть какой-то иной фактор. О сестра по уму, помоги мне сфокусировать мое расплывчатое видение!

– Ясновидение в мое время не считалось метафункцией. Это просто стихийный дар. Непредсказуемый, опасный… И всякая попытка управлять будущими событиями, явившимися как знак судьбы, более чем тщетна. Уйду я или останусь, твои видения все равно преходящи. Так что отпусти меня, Бреда.

Казалось, Бреда не слышала Элизабет. Они сидели вместе в комнате без стен и дверей, в атмосфере, призванной удовлетворить повышенные потребности гуманоидных легких в кислороде. Тем не менее Бреда вдруг стала задыхаться, черты ее исказились, а в распахнутом настежь мозгу вибрировали и вращались лица – человеческие, тану, фирвулагов, ревунов. Их непоследовательный, беспорядочный, бездумный калейдоскоп группировался вокруг образа Элизабет.

– Духовный союз! – вскричала Бреда. – Не гены, а умственное единство.

Во взгляде Супруги Корабля засветилась такая радужная надежда, что Элизабет не могла не улыбнуться.

– Что?.. Что ты сказала, Бреда?

– Да! Вот она, твоя роль! Я не знаю, когда мой народ воссоединится с местным разумом, но это произойдет! И кто-то должен упорядочить этот процесс, с тем чтобы мы вышли на уровень метафизического Единства Галактического Содружества – Единства, способного сплотить разъединенные интеллектуальные энергии в органически активное целое. Ты научишь меня – вот твое предназначение! Там, в Содружестве, ты приобщала к Единству детей. Это был труд всей твоей жизни – ты сама так говорила. У вас незрелым метафизическим умам не позволялось блуждать, где им вздумается, по собственному выбору. Их учили, просвещали. Покажи мне – как. Подготовь меня. А потом… если пожелаешь, я помогу тебе… покинуть нас.

– Бреда, ты сама не знаешь о чем просишь!

– Знаю! Наконец-то я нашла изящное, логичное решение! Теперь я знаю, чего не хватает моим ненаглядным питомцам. Взгляни на них во всей их разобщенности!.. Бедные фирвулаги – активные, но слабые, ограниченные, растрачивающие свою психическую энергию на недоступные, ничтожные цели. Их сородичи ревуны – неприкаянные, уродливые, отчаявшиеся… Да и тану едва ли будут сильно отличаться от них, когда в свою очередь достигнут настоящей метаактивности и освободятся от своих торквесов! Человеческая раса третьего тысячелетия тоже могла бы погибнуть, если б мудрые умы не направляли ее, не удерживали от крайностей. Помоги же и нам – мне и моему народу. Когда они будут едины, я сочту свою миссию выполненной.

– Ты предвидишь… такой исход? – с сомнением спросила Элизабет.

Бреда тоже заколебалась. У нее из груди снова вырывалось натужное, болезненное дыхание.

– Я всегда была для них наставницей… Даже в те времена, когда они не сознавали этого. Откуда к ним придет Единство, как не от меня? И у кого мне учиться, как не у тебя?

– А ты представляешь, какие трудности тебя ожидают? Мало того, что ум твой чужд моему пониманию, ты к тому же психически зрелая личность, на протяжении тысячелетий не расстававшаяся с торквесом. Я работала только с человеческими умами, причем с неразвитыми, подвижными, гибкими. Обучение происходило для них почти безболезненно. Данный процесс я бы сравнила с восприятием языка детским сознанием. От ребенка он не требует больших усилий. Когда же взрослый начинает учить новый язык, для него это порой мучительно. А выведение латентных метафункций на уровень оптимальной активности – задача гораздо более трудоемкая. Сперва надо приобрести активность, затем соответствующим образом ее направить, и только тогда можно будет перейти к усвоению навыков высшего класса. Пойми, ты обречешь себя на неизбежные страдания.

– Я выдержу.

– Даже если выдержишь без ущерба для своего здоровья, то ведь нет никакой гарантии, что ты достигнешь настоящей, направленной активности. Если на каком-либо из трех этапов силы тебе изменят, ты почти наверняка умрешь. И что тогда будет с твоим народом?

– Не умру.

– Допустим. Но есть и чисто технические сложности. К примеру, страдания, о которых я упомянула. В твоей комнате без дверей трудно найти достаточно интенсивный источник боли.

– Боли? Значит, духовное обогащение дается не иначе как через боль?

– Ну, есть и другие способы, но болевой – самый надежный. В моем мире латентные достигали активности, преодолевая психические барьеры путем сублимации, стремления к космическому Единству. Но мне подобные подходы неизвестны. Мои знания уходят корнями в дописьменную культуру человеческой эры. Первобытные люди более поздних периодов эволюции на Земле отдавали себе отчет в том, что боль, перенесенная стойко, с достоинством, играет роль психического катализатора, сообщающего разуму ранее недоступную мудрость. То же самое можно сказать и об индивидуальном спектре метафункций.

Перед мысленным взором Бреды открылась целая панорама первобытных метаносителей. Элизабет показала ей монахов и монахинь, пророков, йогов, шаманов, воинов, святых и вождей, целителей-аборигенов и ясновидящих из самых диких уголков Земли и самых разных эпох, до Вторжения и Галактического Содружества. Все они обрекли себя на муки во имя веры в стремлении выйти из них очищенными, обновленными.

– На соответствующем уровне развития технологий, – продолжала Элизабет, – творческое использование страданий было в основном утрачено. Высокоразвитые цивилизации упорно искореняют боль, как физическую, так и нравственную. После Вторжения наша интеллигенция вообще перестала придавать ей какую-либо ценность, полностью отринув учение ранних философов, данные антропологических исследований, саму эволюцию психологии.

– Тут наши расы сходятся, – заметила Бреда. – Я говорю о моей родной планете, а не о тану и фирвулагах, чьи миры были несколько иными. Но лучшие представители диморфного племени до сих пор отмечают важнейшие жизненные этапы муками. Сами Великие Битвы уходят корнями в эту традицию.

– Да нет же, все не то! У вас извращенные, незрелые представления! Среди передовых человеческих культур, существовавших до Галактического Содружества, тоже наблюдались подобные аномалии. Единственной формой физических страданий, имевших право на существование, были спортивные ритуалы. Здесь действительно есть какое-то сходство. Но в целом человеческая раса не приемлет никакой психической боли. Боль, что сопутствовала нормальному процессу обучения, воспринимали как необходимое зло, однако постоянно стремились облегчить ее или вовсе устранить. Нашим примитивным педагогам и в голову не приходило, что страдание как таковое может оказать положительное воздействие на формирующуюся психику. Лишь немногие религиозные секты утверждали, что боль является инструментом духовного обогащения. Моя же церковь проповедовала весьма расплывчатую концепцию болевой терапии, приводящей к смирению, послушанию, дисциплине. Но истинно верующие воспринимали боль только под духовным углом зрения. Когда в прошлом практикующие метапсихологи вторгались в чужие мысли или выполняли другие подобные операции, всем становилось не по себе.

– Да… да, – закивал усыпанный бриллиантами тюрбан. Экзотические воспоминания охватили Бреду. – У нас на Лине тоже придерживались той точки зрения, что страдание есть зло. А несогласных объявляли садомазохистами, ненормальными. Возьмем, к примеру, моих дорогих наивных изгнанников… До сих пор я не понимаю, что заставило меня взять их под свое крыло, помочь им бежать из нашей галактики. А теперь мне стало ясно, что мой провидческий ум отметил именно это крохотное зернышко их психической самоценности. Особенно фирвулаги, которые терпели ужасные лишения в своих суровых естественных условиях… Именно они знали цену страданию, и тем не менее остановились в своем развитии, как и тану, поддавшиеся соблазну торквесов, и большинство других обитателей нашей федерации… Кажется, я тебе уже говорила: по завершении последней войны все, кроме нескольких несовместимых, с восторгом приняли уморасширитель. – Бреда помедлила, прикоснулась к золотому торквесу, почти невидимому под опущенным респиратором. – Прибор, некогда казавшийся высшим благом, завел нас в умственный тупик по всей галактике. И если здесь не продолжится эволюция… Она не должна прерваться, Элизабет! Но почему, почему видение мое столь расплывчато?

– Временное измерение может оказаться гораздо шире, чем вы предполагали, – сказала Элизабет. – У нас в Галактическом Содружестве настоящее воспринимают как преемственность прошлого, будущее как преемственность настоящего…

– О всемогущая Тана! – воскликнула Бреда. – Шесть миллионов лет!.. Не может быть!

– Может. Сохранились легенды… И сравнительные исследования.

– И Корабль! – прошептала Бреда. – Я велела моему возлюбленному избрать наилучший выход.

Она чуть приподняла сверкающую маску. Слезинки закапали на красную металлизированную ткань, теряясь в тончайших узорах. Молчание длилось долго. На столе между ними поблескивала изящная модель межзвездного организма – покойного Супруга Бреды. Вот с такими организмами давным-давно несколько инопланетянок вступили в духовный союз, являвший собой при всей видимой нелепости подлинное единение душ, которое Элизабет знала по собственному опыту. А ныне обе они остались в одиночестве, без своих Кораблей…

– Как бы ни был велик риск, – донесся голос из-под маски, – ты должна меня научить. Я знаю, что судьбы тану, фирвулагов и людей переплетены. Рано или поздно ум моего народа созреет для Единства. Но без наставника его не достичь… Может быть, все-таки ты…

Элизабет вспыхнула от гнева.

– Да нет же, черт побери! Пойми, я из другого теста и не желаю жертвовать собой ни ради твоего, ни ради своего собственного народа! Можешь ты наконец усвоить, что метаактивность не имеет ничего общего со святостью?

– Но среди вас были святые.

Лицо под маской изменилось, словно бы оттаяло. Элизабет стиснула зубы с досады на эту целеустремленность, которую она инстинктивно отвергала.

– Нет! Тебе меня не облапошить. Мы обе не святые. Я обычная женщина, со всеми женскими недостатками. И если я занималась необычной работой, то лишь потому, что меня этому обучили, взяв на вооружение мой природный дар. Но никакого… посвящения не было, понятно? Когда я на время утратила метаактивность, то не только не переживала, но даже находила в том свои преимущества. Я избрала для себя изгнание и не раскаиваюсь. То, что здесь, в плиоцене, меня поймали, оторвали от Единства, восстановили мои метафункции и теперь чудовища травят мой мозг, кажется мне какой-то космической нелепостью!.. А ты тоже… лишь то, что ты есть!.. И я снова требую вернуть мне мой воздушный шар!

«Значит, тебе не нужна ничья любовь и сама ты не хочешь любить, о высоко летающая беглянка Элизабет?»

– Когда-то я любила и в полной мере испытала горечь утраты. Одного раза с меня хватит. За любовь надо расплачиваться слишком дорогой ценой… И не надейся, я не буду ни физической, ни духовной матерью твоему народу.

Теперь в зеркальной поверхности маски и в мозгу Бреды отражалось только одно лицо – Элизабет.

Горько усмехаясь, женщина продолжала:

– Да, в уме тебе не откажешь, двуликая! Но твой крик не сработал. Я не хуже тебя знаю про свой грех олимпийского эгоизма. Но никогда тебе меня не убедить в том, что мой долг – служить твоему народу, или изгнанному человечеству, или какому-либо гипотетическому симбиозу рас.

Бреда с мольбой подняла руки. Маска свалилась; на ее месте осталась грустная, всепрощающая улыбка.

– Тогда помоги мне выполнить мой долг, который состоит в служении моему народу. Научи меня.

– Но я же сказала… у нас нет достаточно сильного источника боли.

– Есть, – с непоколебимой решимостью ответила Бреда. – Есть гиперкосмическая трансляция. При необходимости мое тело можно вывести на звездную орбиту. Мне не нужен никакой механизм для преодоления галактических просторов. Достаточно полномочий, переданных мне моим Супругом. До сих пор мне не приходило в голову ими воспользоваться – просто не было нужды покидать мой народ. Разумеется, я и теперь его не покину. Я вернусь.

– Да, если попытка духовного обогащения не убьет тебя.

– Я готова рискнуть.

– За что ты так любишь этих безмозглых дикарей?! – воскликнула Элизабет. – Ведь они никогда не оценят того, на что ты идешь ради них!

Ответом ей были все та же всепрощающая улыбка и приглашение проникнуть в мозг.

– Еще одно, – устало проговорила Элизабет. – Учитель… разделяет муки.

«О Элизабет, я не поняла! Прости мне мою самонадеянность! Конечно, я не имею права…»

Элизабет резко прервала поток покаянных мыслей.

– Мне все равно суждено умереть. Даже если я вырвусь отсюда, столь нежно любимый тобой народ рано или поздно выследит меня и прикончит. А коли так… почему бы и нет? Если у нас что-нибудь получится, пусть это будет моей эпитафией, моим оправданием в случае осуществления твоего пророчества совместной расовой судьбы. Раз ты обрекаешь себя на муки, то и я готова. Ты будешь моей последней ученицей.

– Я не хотела причинить тебе лишнюю боль и очень сочувствую, поверь…

– Не трудись, – сухо откликнулась Элизабет. – Каждая капля страданий драгоценна!.. Ты уверена, что сумеешь наладить трансляцию?

Мозг Бреды наглядно продемонстрировал ей такую возможность. Физически Элизабет, безусловно, не станет сопровождать отстраненную путешественницу, но умы их будут неразрывны, с тем чтобы Элизабет могла направлять нервные волокна Бреды.

– Начнем по твоей команде, – заявила Супруга Корабля.

Потолок комнаты без дверей разверзся. В вышине Галактическую равнину пересекала Млечная река. Среди клубящихся над ней облаков вставал центр мироздания. А за ним был скрыт другой виток спирали на отдалении в сто тысяч световых лет.

– Ты должна проделать весь этот путь! – сказала Элизабет. – Немедленно!

В одно мгновение их втянуло в звездный круговорот; они повисли над черным преддверием ада, посреди искореженного, взбаламученного пространства. Атомы физического тела Бреды стали еще менее связанными, чем разреженный атомный туман, что плывет в звездной пустоте и вибрирует, всякий раз криком боли возвещая о рождении Вселенной. Ум Супруги Корабля вопил на тех же частотах, что и агонизирующие телесные частицы. Так началось духовное обогащение.

Оно произойдет тяжелее, чем обычно, из-за высокой латентности Бреды. Все изношенные психоэнергетические цепи, ведущие от торквеса, должны быть переориентированы в лабиринтах коры правого полушария; их возродит для активности очистительный огонь самой страшной боли, какую только мироздание способно вселить в мыслящее, чувствующее существо. Но зато в своей стойкости Бреда в короткое время минует этап, обычно занимающий многие годы. Сама по себе боль не имеет цены, если не соблюдать дисциплину, не держать разветвленную умственную деятельность под строгим контролем. И тут все решает руководство опытного наставника. Огромная корректирующая сила Элизабет обволакивала трепещущую душу, предохраняя ее от распада, направляла пламенные устремления Бреды, точно бесчисленные метапсихические факелы, готовые сжечь накопленный в подкорке опыт жизни длиной в четырнадцать тысяч лет.

Активный ум заботливо поддерживал «аспирантку». Слившись, они парили над бездной ада, имеющей единственное измерение – центростремительную силу, воспринимаемую разумными существами всех рас только как боль…

Процесс развивался в синхронном вечном движении раздвоенных субъективных сознаний. В агонии Бреда сознавала глубинные изменения в своей душе, но не могла побороть дьявольского жжения и взглянуть на себя со стороны. Она могла только страдать и терпеть в надежде, что, когда ее муки кончатся, ум по-прежнему будет жить в физической Вселенной.

Наконец боль уменьшилась. Бреда почувствовала, как ослепляющая энергия Элизабет сменилась слабым свечением. А еще она ощутила другие жизненные силы, помимо своих и Элизабет: казалось, они поют в затухающем пламени. Как странно! Что это? Так далеко, за серым и черным дымом, за массой невидимого затухающего огня… мурлыкающая мегатональная мелодия, подобная яркой вспышке, будто приближалась. Чем четче Бреда ощущала ее, тем заманчивее становился напев. Она позабыла о дисциплине, о своем «я» во внезапном стремлении достичь, увидеть, соединиться с нею – теперь, когда познала Единство…

«Вернись».

«О нет, Элизабет, не теперь, позволь мне…»

«Мы достигли предела. Возвращайся ко мне».

«Нет, нет, мы, изгнанники, последуем за ним до конца и соединимся за гранью боли, там, где он ждет нас с любовью…»

«Пора возвращаться. Ты пойдешь со мной. Не упорствуй».

«Нет, нет, нет, нет…»

Оставь. Не смотри туда. Ты не можешь овладеть им и продолжать жить. Вернись сейчас же, подчинись моей воле, летим обратно сквозь пространство, не сопротивляйся, Sancta Illusio Persona Adamantis , где бы ты ни была, подчинись, Бреда, подчинись приказу, оставайся во мне, мы уже почти там… там…»

Супруга Корабля без маски сидела за столом напротив Элизабет.

«Ушел. Он ушел. Ты увела меня от него».

– Это было необходимо для нас обеих. Ты достигла кульминации боли. Опыт прошел успешно.

По щекам Бреды текли слезы. Почти потухший огонь души медленно возгорался вместе с сожалением, которое теперь будет жить в ней всегда, до самой смерти. В тишине комнаты без дверей Бреда с трудом приходила в себя.

Затем последовало открытие и приглашение. Бреда осмелилась войти и громко вскрикнула, впервые познав настоящее единение с земным умом.

«Так вот как… это бывает».

– Да. Обнимаю тебя, сестра.

Супруга Корабля приложила пальцы к безжизненному куску золота у себя на шее и расстегнула замок. Мгновение она подержала его на вытянутой руке, прежде чем положить рядом с изваянием Супруга.

«Я живу. Я активна, хотя и понимаю, что похожа на беспомощного ребенка, впервые вставшего на подгибающиеся ножки. Но метафункции высвободились; какое богатство – единение двух в одной, уже теперь, а что будет потом, когда я познаю любящий ум?..»

– Будет стихийный рост, и радость взамен боли, и ощущение своей силы. Последняя, правда, ограничена твоим физическим телом и развитием местного ума. Но поскольку ты уже любишь разум, то способна делиться им без ущерба для себя. Вот у меня никогда так не получалось.

«А то, что я видела…»

– Ты видела то, что большинство из нас, независимо от активности, увидит и завоюет только в конце пути. Немногим «аспирантам» удается заметить это с первого раза. К счастью.

Они снова умолкли.

– Память о тоске исчезла, – наконец произнесла вслух Бреда. – Она не вернется, я знаю. Теперь я поняла: лишь неукоснительное подчинение наставнику положит грань между непродуктивным отчаянием и творческим очищением, после которого приходит радость. Этого надо было ожидать. Не просто отсутствия боли, а экстаза.

– Почти все зрелые умы чувствуют тончайшую грань, разделяющую то и другое, хотя и не знают, что с ней делать. Если хочешь, для углубления программы я поделюсь с тобой несколькими концепциями сути Галактического Содружества, столь упорно оспариваемыми нашей философией и теологией.

– Да. Ты должна поделиться со мной всем, что знаешь. Прежде чем… покинешь нас.

Элизабет не клюнула на эту приманку.

– Каждая разумная раса воспринимает теосферу своим индивидуальным психологическим путем. Мы можем обследовать нишу, которую в перспективе займет твое племя. Теперь, когда мы вместе, мы в состоянии совершить то, на что одинокий активный ум неспособен – познать суть до определенного предела. Она будет разжижена, поскольку ум плиоцена еще очень инфантилен, но тебе она покажется восхитительной.

– Она уже восхитительна, – заметила Бреда. – И вот что мне хотелось бы сделать с вновь обретенным богатством – пересмотреть все вероятности в поиске наиболее приемлемой модели, до сих пор неясной мне. Ты присоединишься?

Наставница и сестра отшатнулась. Умственные дверцы захлопнулись.

– Я должна была это предвидеть! Бреда, ты беспросветная дура!

Ум Супруги Корабля был раскрыт настежь, но Элизабет не вошла в него и даже не взглянула.

– Я ухожу из твоей комнаты без дверей, – заявила она. – Пойду к вашему королю и выскажу ему твое суждение касательно моей судьбы. Твое новое суждение. А потом разыщу свой шар и, улучив момент, навсегда покину вашу страну.

Бреда наклонила голову.

– Я отдам тебе твой шар. И сама займусь потомством Нантусвель. Только, пожалуйста, позволь мне пойти с тобой к королю.

– Ладно.

Обе вышли и немного постояли на утесе над Серебристо-Белой равниной. Соляные россыпи были покрыты сетью крошечных огней. Близилась Великая Битва, и в долине разрастался палаточный город фирвулагов. Даже в полночь можно было обнаружить на дальнем расстоянии, как караваны с продовольствием, сопровождаемые рамапитеками, ползут по южному склону горы. Баржи, стоящие на причале у побережья лагуны, были освещены, поэтому водная гладь тоже вся была в огнях.

Из-под своей маски Бреда невозмутимо глядела на великолепное зрелище.

– Только три недели до Великой Битвы – и все решится.

– Три недели, – повторила женщина. – И шесть миллионов лет.

 

7

Во время Перемирия все дороги с севера Многоцветной Земли вели к Ронии. Через этот город тану и фирвулаги следовали на игры: знать обеих рас путешествовала по реке, а простая масса двигалась по Большой Южной дороге, параллельно западному берегу Роны, к Провансальскому озеру и Великолепной Глиссаде.

Большинство северян прерывали свое путешествие на ярмарке Ронии. Древние враги свободно общались во время ежегодной торговой оргии, которая продолжалась две недели Перемирия, день и ночь напролет. Прилавки и палатки стояли вдоль всей столбовой дороги и в окружающих открытых садах прибрежного города. Одним словом, округа превращалась в огромную рыночную площадь, где предприимчивые люди и фирвулаги устраивали постоялые дворы и закусочные для обслуживания туристов.

В нынешнем году самыми рьяными покупателями на ярмарке были беженцы из Финии, лишившиеся всего имущества. Чтобы хоть как-то морально поддержать себя, они не жалели денег на изделия искусных ремесленников-фирвулагов: украшения из бриллиантов, янтаря, слоновой кости, золотые и серебряные безделушки, дорогие головные уборы, кружево и тесьму, красивую сбрую для халикотериев, пояса, ножны и прочую военную амуницию, духи и кремы, мыло, напоенное ароматами полевых цветов и трав, терпкие ликеры, волшебные крылатые чепчики, такие деликатесы, как дикий мед, конфеты с ликерной начинкой, трюфели, чеснок, специи, изысканные соусы и самое экзотическое лакомство – земляничное варенье. Более насущные товары поставляли торговцы Ронии и других поселений тану: ткани тончайшей выделки, готовое платье, красители и прочую бытовую химию, стеклянный инвентарь разнообразного назначения, посуду и утварь, доспехи и оружие. Из огромных бочек текли рекой вина, пиво и крепкие напитки, разлитые в деревянные фляги и кожаные бутылки; в изобилии было копченое и консервированное мясо, сушеные и маринованные овощи и фрукты, а также непортящиеся злаковые продукты: мука, дрожжи, простые и ароматизированные сухари. Пища продавалась не только в розницу, но и оптом, для обеспечения Великой Битвы.

К вечеру четырнадцатого октября в толпе беженцев, заполонивших Южную дорогу, на ярмарку прибыл отряд всадников. Группа, не теряя времени, направилась к частным стоянкам, где мелкой аристократии тану и фирвулагов разрешалось возводить собственные павильоны, отдельно от общественных. Отряд возглавляли две дамы в золотых торквесах – по возрасту мать и дочь. На старшей было кисейное платье изумрудного цвета и экстравагантная, усыпанная драгоценными камнями шляпа. Младшая, выступавшая в полном облачении рыцарей Гильдии Принудителей, держала в руке копье, украшенное золотым знаменем с траурной каймой. Свиту дам составляли пятеро солдат в бронзовых доспехах под предводительством гиганта капитана, старый дворецкий, две служанки и низкорослый одноногий угрюмец, чей вид почему-то очень нервировал коней.

– Мы всего лишились в бедствии, постигшем Финию, – рассказывала гранд-дама сочувственно кивавшему хозяину постоялого двора. – Буквально всего, кроме кое-каких драгоценностей и своих верных серых. Так что мы с дочерью теперь совсем нищие. Но… быть может, нам удастся вернуть наше состояние в ходе Битвы: леди Филлис Моригель усердно тренировалась и подает большие надежды в воинском искусстве. Если Тана будет к нам благосклонна, то на Серебристо-Белой равнине мы не только отвоюем наши богатства, но и отомстим за поруганную честь.

Человек почтительно поклонился. Миловидная леди Филлис Моригель улыбнулась ему из-под приподнятого забрала.

– Уверен, что вас ждет удача, юная леди. Я чувствую вашу могучую силу, как бы вы ее ни скрывали.

– Филлис, дорогая, – упрекнула ее старшая, – ну как тебе не стыдно?

Девушка виновато заморгала, и насильственная волна схлынула.

– Простите великодушно, господин! Я и не думала на вас давить. Просто это моя первая Битва, и я, наверное, слишком взволнована.

– Неудивительно, – отозвался хозяин. – Но не тревожьтесь, юная леди. Главное – сохранять хладнокровие, и вы, без сомнения, отличитесь на Отборочном. Я буду за вас болеть.

– Как мило с вашей стороны. Мне кажется, я всю жизнь мечтала принять участие в играх.

– Милостивые дамы, уже поздно, – вмешался престарелый дворецкий, нетерпеливо ерзавший в седле во время обмена любезностями. – Вам необходимо отдохнуть.

– Почтенный Клавдий прав, – подхватил капитан эскорта. – Прошу вас, хозяин, выделите место, где мы могли бы дать отдых нашим старым костям. Мы уже шесть дней в дороге и валимся с ног.

– Шесть дней?! – удивился хозяин постоялого двора. – Так вы, стало быть, не укрылись в Надвратном Замке?

– Нет-нет, – разуверил его дюжий капитан, – мы не успели примкнуть к каравану лорда Велтейна. На севере все еще царит полнейшая неразбериха.

Хозяин постоялого двора уткнулся в карту размещения.

– Большинство ваших сограждан поселилось в прибрежной зоне – это самые удобные места. За небольшую доплату я мог бы и вас туда поместить.

Но пожилая леди решительно замотала головой.

– Как бы ни хотелось быть поближе к землякам, мы должны экономить, не то нам может не хватить денег до Битвы. И потом, боюсь, мы будем чувствовать себя неловко, так как не сможем разделить их увеселений. Поэтому, добрый хозяин, дайте нам что-нибудь поскромнее, место, где мы могли бы поставить две палатки и привязать халиков. Ну, например, вон там, на холме.

Слегка разочарованный, хозяин опять принялся изучать карту.

– Что ж, извольте. Квадрат номер четыреста семьдесят восемь, сектор Е

– высоко, прохладно; правда, вам придется самим носить воду.

– Прекрасно! Моя талантливая дочь будет доставлять нам воду силой своего психокинеза. И сколько?.. А-а… sa y est . Желаю вам доброй ночи.

Хозяин опустил в карман протянутые ему монеты и лукаво взглянул на деву-воительницу.

– Так вы и психокинезом балуетесь, леди Филлис? Ну, тогда ваше дело в шляпе! Я даже, пожалуй, поставлю на вас что-нибудь в тотализаторе. Чтоб у новобранца были такие высокие шансы…

Компания пустилась вскачь по освещенной фонарями дороге, а он долго махал ей вслед.

– Ну ты, дурища! – напустился на Фелицию вождь Бурке. – Чего мозги распустила?! Теперь этот болван тебя запомнит.

– Конечно, запомнит, и не только меня, Жаворонок, – усмехнулась девушка. – Меня он, по крайней мере, принял за настоящую золотую. А вот видел бы ты свою рожу, когда он предложил нам разместиться вместе с финийской сворой!

– Да, здесь нас и подстерегают главные опасности, – заметила мадам. – Ну, положим, Фелиция и я в случае чего притворимся, что мы не в тонусе из-за перенесенных невзгод. Но вас с вашими липовыми торквесами наверняка заметут, как только кто-нибудь из тану или людей в торквесах попытается выйти с вами на умственный контакт. Поэтому держитесь поближе ко мне и Фелиции, чтобы мы могли вовремя отразить телепатическую атаку. Закупками продовольствия и фуража займется Фитхарн. Он вне подозрений, если, конечно, не попадется на глаза опытному метапсихологу.

– По-моему, мы все же рискуем, оставаясь здесь, – вставила Ванда Йо.

– Это мы уже обсуждали, – возразил Бурке. – В других местах на юге остановиться еще опаснее.

– Фирвулагских землянок тут почти нет, мадам, – сообщил Фитхарн. – Маленький народ не рискует селиться на южных землях большими группами. А отдельные семьи по большей части скрываются в чащобах, вдали от проезжих дорог. Тут не доверяют пришлым, даже тем, у кого есть рекомендации короля Йочи.

– Да я уж поняла, что королевскую власть здесь не больно-то почитают,

– сдержанно проговорила мадам.

Фитхарн усмехнулся.

– Наш Йочи – неформал, в отличие от старика Тагдала. Мы ведь избираем своих монархов, хотя у нас тоже есть понятия чести и верности, но мы – не тану и никогда не обрекаем низложенных королей на заклание.

Всадники стали взбираться на холм, где палатки и факельные огни были несколько рассредоточены. Дорога круто поднималась вверх по каменистой почве среди все более скудной растительности. Возле жилья почти не было халиков и элладотериев, почему можно судить, что они попали в бедняцкий квартал. В основное здесь стояли черные палатки фирвулагов и разноцветные времянки престарелых холостяков тану. По контрасту с веселым гомоном ярмарки тут, если не считать жужжания насекомых, храпа и негромкого ворчания домашних животных, царила благопристойная тишина.

– Вот он, четыреста семьдесят восьмой, – объявил Фитхарн. – Тихо, прохладно и на отшибе. – Глаза фирвулага видели в темноте лучше, чем человеческие при свете дня. На удивление проворно он доковылял на своей деревянной ноге до камней, огораживающих отведенное им пространство, и убедился, что соседние участки пусты. – Наши ближайшие соседи, мадам, сплошь фирвулаги, так что лучше места не найти. Я возьму с собой на ярмарку двух халикотериев, чтобы провизию нагрузить.

Фелиция спрыгнула с седла.

– А я поставлю палатки. – Она подошла к халику Амери и улыбнулась монахине, которая, как и Ванда Йо, была одета в желто-голубой балахон прислуги. – Ну что, трещат кости-то? Давай-ка помогу.

Амери словно пушинка вылетела из седла и спланировала на землю.

– Смотри-ка, и этому научилась, – одобрительно заметила Фелиция.

– А ты думала! Пока до Мюрии доберемся, мне во всем королевстве равных не будет!

– Между прочим, мы с мадам тоже устали, – раздраженно проговорила Ванда Йо. – И Клоду с Халидом неплохо бы помочь.

Спортсменка направила свой психокинез и на других инвалидов. Едва Жаворонок, Бэзил, Герт и Ханси разгрузили вьючных животных, она, и пальцем не пошевелив, одной лишь силой ума поставила две палатки, какими обычно пользовались тану, с раздвижными стойками и растяжками. Еще несколько умственных усилий – и вода из Роны наполнила три надувные бочки, а перед палатками растянулось выдернутое с корнем сухое дерево.

– Осталось самое сложное, – заявила Фелиция, нахмурив брови. – Пока еще мне трудно контролировать творческую энергию, потому отойдите-ка от греха подальше. И молитесь, чтоб я не переусердствовала, а то вместо дров у нас получатся головешки.

Хрясь!

– Здорово! – восхитился Бэзил. – В самый аккурат. Теперь займись ветками, моя прелесть.

Вжик-вжик-вжик!

– Это ж надо, словно сосиску кромсает! – воскликнул Уве.

И действительно, часто сверкавшая небольшая молния, источником которой был ум девушки, в мгновение ока разделала дерево на маленькие аккуратные чурбачки. Когда перед ними, чуть дымясь, выросла тщательно сложенная поленница, вся компания разразилась аплодисментами.

– Да, твои первичные метафункции явно набирают силу, ma petite , – похвалила ее мадам. – Только не забывай упражняться и в осторожности, хорошо?

– А что, разве я за всю дорогу дала вам хоть малейший повод для беспокойства? – обиженно отозвалась девушка. – Пора бы усвоить: я ничего не делаю ради показухи. Между прочим, я не меньше вашего заинтересована довести наш план до конца и прижать к ногтю всех ублюдков тану.

– C'est bien , – устало кивнула старуха. – Давайте-ка, пока наш друг отсутствует, устроим небольшой военный совет. Настало время важных решений.

– Сядем у костра, – предложила Фелиция.

Одиннадцать скальных обломков, каждый размером с табурет, слетели с гор и образовали круг. Деревянные чурбачки сами сложились в пирамиду и начали загораться, как только под ними материализовался огненный шар психической энергии. Через десять секунд костер уже полыхал вовсю. Заговорщики уселись на каменные сиденья, освободились от доспехов и другой излишней амуниции.

– Наше предприятие достигло критического момента, – начала мадам Гудериан. – Фитхарн и остальные фирвулаги нам, собственно, больше не нужны, коль скоро им нельзя нарушить Перемирие. Нам же подобная щепетильность чужда. Первобытные с самого начала были вне закона, поэтому Перемирие на нас не распространяется. Они нас тоже не помилуют, если схватят. Однако враг едва ли ожидает, что мы нанесем удар так скоро после Финии. Разведка тану, без сомнения, уже доложила, что наша нерегулярная армия распущена. Они рассчитывают, что мы станем вновь собирать силы на севере – и нам, разумеется, так и следует поступить, – но им и в голову не придет, что у нас хватит наглости нанести удар по их главной цитадели на юге.

– Скопление беженцев нам на руку, – добавил вождь Бурке. – Они все такие оборванцы, что в шмотках, подобранных Фелицией, мы легко смешаемся с толпой.

– Пока все идет гладко, – снова кивнула мадам Анжелика. – Но теперь операция вступает в самую опасную стадию. Через шесть дней – двадцатого – наступит новолуние. В тот же день закроется ярмарка, здешние стоянки опустеют, и народ устремится на Серебристо-Белую равнину. Я считаю, что отряд, который должен атаковать фабрику торквесов, надо отправить в Мюрию по реке. Если нам удастся найти опытного лоцмана и обеспечить себе попутный ветер, то путешествие займет не больше четырех дней.

– Лоцмана найдем, – пообещала Фелиция, снимая через голову сапфировые доспехи. – И он сделает все, что нам надо, как только Халид снимет его серый торквес.

– А может, лучше принуждение? – спросил кузнец.

– Понимаешь, я еще не наловчилась работать с торквесами. Если он вздумает на меня броситься, то я могу ненароком его убить. Не волнуйся, уж без торквеса-то я его стреножу.

– Итак, вы прибудете в Мюрию безлунной ночью, если повезет, свяжетесь с Эйкеном и наметите удобное время для нападения. Скажем, на рассвете двадцать второго. В это время я буду находиться поблизости от Надвратного Замка и тоже, едва рассветет, переправлю послание через врата времени.

Воцарилось неловкое молчание.

– Так ты еще не отказалась от своей безумной затеи! – напустился на нее Клод. – Прославиться хочешь!

В отблесках костра все увидели на лице мадам Гудериан выражение упорной решимости.

– Что проку толковать, сто раз говорено-переговорено! Кроме меня и Фелиции, никто не сможет незамеченным подойти к вратам времени. Однако использовать Фелицию на операции в Замке значило бы впустую растратить ее незаурядные способности. Они сослужат гораздо большую службу на юге, в то время как в Замке вполне хватит моих слабых сил.

– Но тебе придется просидеть здесь не меньше недели, – не унимался Клод. – Что, если ты опять свалишься с воспалением легких?

– Амери дала мне лекарства, – успокоила его Фелиция.

– Стало быть, ты просто подойдешь к вратам и кинешь туда янтарь?

– Au juste .

– Но Велтейн все еще возится с беженцами в Замке, – предостерег вождь Бурке. – А вдруг он задержится там до последней минуты? Ему не составит большого труда разоблачить все твои иллюзии. Может, тебе и удастся подобраться к вратам незамеченной, но я сомневаюсь, что твои творческие метафункции способны пересилить энергию тау-поля. Как только ты бросишь послание, стражники и солдаты наверняка поднимут тревогу.

– А Велтейн или еще кто-нибудь из великих тану примчится и растопит твой маскировочный экран как воск.

– Да, но задача уже будет выполнена, – возразила старуха.

– Какой ценой?! – взорвался Клод. – Это бессмысленная жертва, пойми, Анжелика! Я знаю другой способ!

И он поведал свой план.

– А что, неплохо придумано, – согласился с ним Уве. – Ведь надо как-то обеспечить прикрытие для мадам. К тому же ты сможешь за ней поухаживать в том случае, если…

– На юге я вам ни к чему, ребята, – перебил его Клод. – Только обуза. А здесь могу принести пользу. Мною движут…

– Да знаем мы, что тобой движет, старый волокита! – усмехнулась Фелиция.

Мадам обрела взглядом все лица по очереди и сдалась.

– Что ж, решено. Предложение Клода принимается. На рассвете двадцать второго обе группы одновременно совершат вылазку к вратам времени и нападение на фабрику торквесов.

– Sit deus nobis , – пробормотала монахиня.

– Железо послужит нам секретным оружием на случай рукопашной схватки с тану, – заявил вождь Бурке. – Однако в противоборстве с людьми это небольшое преимущество, особенно с теми, кто носит золотые торквесы. Чтобы сокрушить оплот Гильдии Принудителей, мы имеем только два действенных средства: метапсихическую энергию Фелиции – хотя ее может оказаться недостаточно – и Копье…

– Которое в настоящий момент – просто красивая булавка, – напомнил Халид, – если Эйкен Драм не поможет нам перезарядить его… Скажи, Фелиция, ты уверена, что твои энергетические снаряды пробьют толстую каменную кладку и бронзовые двери?

– Не знаю, – ответила девушка. – Я становлюсь сильнее с каждым днем, но пока вряд ли можно целиком полагаться только на меня. Хотя, собственно говоря, наша первоочередная цель – не все здание Гильдии, а только фабричная часть. Ведь модули для торквесов – очень хрупкие устройства. Может, ничего и делать-то не придется – достаточно будет обрушить на них крышу. Ванда Йо с одного взгляда на здание подскажет, куда мне бить, верно?

– Попытаюсь, – не слишком уверенно отозвалась Ванда.

– Я видел здание, – вмешался Халид. – Оно совсем не похоже на феерические дворцы Финии. Это огромный куб из мрамора и бронзы, его сокрушить так же легко, как государственный банк в Цюрихе! Если Фелиция до будущей недели не научится сдвигать горы, то, пожалуй, Гильдия Принудителей окажется для нее крепким орешком.

Маленькая спортсменка сняла стеклянные латы и осталась в одной белой нательной рубахе и рыцарских солеретах с золотыми шпорами. Она задумчиво покачивала ногой в голубом ботинке, и сапфировые блики ложились на ее нежное лицо.

– Не знаю, чем я смогу похвастаться на будущей неделе, но сколько б ни было у меня сил, все их брошу на паскудных тану!

– Ты будешь повиноваться приказам Жаворонка, девочка! – резко одернула ее мадам Гудериан.

– О да! – Фелиция в изумлении раскрыла глаза.

– Несмотря на потенциальную силу Фелиции, все же самый беспроигрышный вариант – фотонное оружие, – заметил Бэзил. – Если мы его перезарядим, то нам даже не понадобится приближаться к Гильдии Принудителей и рисковать жизнью. Мы сможем разрушить здание прямо из лагуны, правда, Халид?

– Здание Гильдии находится на северной окраине города, чуть западнее того места, где дорога идет вверх от пристани. Одна укрепленная стена выходит на отвесный уступ метров сто высотой. Под ним на километры тянутся дюны и соляные отложения вплоть до побережья Каталонского залива… Ну что, Клод? Ведь ты, кажется, вдоль и поперек обследовал этот чертов рельеф.

– Если найдется твердый плацдарм для ведения прицельной стрельбы, то вы камня на камне от здания не оставите, – заявил палеонтолог. – А то и взорвете скалу, на которой оно построено.

– Главное – захватить их врасплох на рассвете, – тихо проронила Амери. – Тогда потери могут оказаться минимальными.

– Боишься? – обратился к ней американский абориген. – Мы, к сожалению, на войне. Коли тебе это не по плечу, оставайся с мадам и Клодом.

– Может, тебе и впрямь лучше остаться, ma soeur? – встревожилась мадам Гудериан.

– Нет! – отрезала Фелиция. – Амери добровольно пошла с нами, и надо использовать ее там, где она нужнее. Мы не должны подвергать себя глупому риску. Вспомните, как дикий кабан чуть не провалил нападение на Финию! На сей раз пусть с нами будет врач.

– Я сделаю все, что в моих силах, – заверила монахиня. – И во всем буду следовать вашему плану.

– Позвольте внести предложение, – вмешался Бэзил. – Я вот все думаю об Эйкене Драме. Нельзя ли выйти с ним на связь еще до прибытия в Мюрию?

Все в недоумении уставились на него.

– Давайте попытаемся установить телепатический контакт отсюда, – объяснил Бэзил. – Поставим парня в известность, пускай поджидает нас. Может, даже стоит рассказать ему про Копье, чтоб он заранее все обмозговал.

Мадам попыталась возразить, но Бэзил перебил ее:

– Знаю, мадам, вы сомневаетесь в своих способностях передавать мысли на большие расстояния и общаться на скрытом канале. Но что, если в качестве посредника такого общения мы задействуем еще одного вашего друга

– Элизабет?

– Гениально! – воскликнул Клод.

– Мадам рассказывала, как перехватила послание Элизабет сразу после прибытия Зеленой Группы в плиоцен. Наверняка теперь эта женщина полностью восстановила свои метафункции и сможет работать… э-э… на сфокусированном пучке, если можно так выразиться. Пусть даже будут помехи…

– Сомневаюсь, – сказала Анжелика. – Мысль Элизабет лишь на мгновение сверкнула в моем мозгу. Все послание я уловить не смогла…

– А я на что, мадам?! – вскинулась Фелиция. – Чтобы привлечь внимание Элизабет, вовсе не надо обращаться к ней на скрытом канале. Достаточно одного крика на верхнем регистре командного канала. Элизабет должна лишь понять, что мы ее вызываем. А там она сама запеленгует и сфокусирует писк мадам до предельной четкости.

Старуха нахмурилась, глядя на юную энтузиастку.

– Но есть и другие достаточно сильные умы, чтобы локализовать телепатический призыв.

– Не выйдет! Об этом я позабочусь! – ликовала Фелиция. – Завтра с утра мы составим график вещания, и я удалюсь на десять-двадцать километров вверх по Северной дороге. Затем мы будем синхронно вещать через заданные интервалы. Умственная речь будет отдаваться эхом, и тану не смогут точно зафиксировать местонахождение этого раздвоенного крика. А метаактивный ум Элизабет, без сомнения, способен вычленить послание мадам на интимном канале.

– А что, может, и получится! – улыбнулась Амери.

– Бедный краснокожий невежда ни черта в ваших речах не понял, – заявил вождь Бурке. – И все же давайте попробуем.

– Ловко закручено, – похвалил Халид. – Учитывая, что мадам с Фелицией

– обе медиумы и могут слиться своими умами… Только бы Эйкену Драму можно было доверить нашу драгоценную петарду.

– Вы с ума сошли! – ужаснулся палеонтолог. – Посвятить его в наш план?

– Ты известный циник, Клод! – посетовала Амери.

– Может, потому, что я слишком долго прожил на этом свете, – вздохнул старик, – а может, именно поэтому так долго и прожил.

– Ну хорошо, Клод, – проговорила мадам, – а Элизабет ты доверяешь?

– Безоговорочно.

– Тогда все просто. Пошли спать, а завтра попытаемся выйти на связь. Если удастся, спросим мнения Элизабет об Эйкене Драме и поступим так, как она нам посоветует. D'accord? Ее темные глаза вновь обвели круг спутников – все десять членов экспедиции согласно кивнули.

– Решено! – заключил вождь Бурке. – На рассвете составим график вещания и отправим Фелицию. Наденешь доспехи и возьмешь с собой эскорт серых торквесов – Бэзила, Уве и Халида. Если тану станут интересоваться – ты разыскиваешь своего дядюшку Макса среди беженцев. На связь выйдем в полдень. А пока ты удаляешься от лагеря, мадам и мы, грешные, присмотрим на берегу подходящее судно. Герт и Ханси примерно знают, что нам нужно.

– Только не опоздайте, – предупредила их Фелиция. – Да прикупите на ярмарке голубой эмали, а то краска, которой старик Каваи покрыл Копье, уже облезает.

Когда полночная луна поднялась высоко над Роной, вернулся Фитхарн с припасами. Мадам отвела карлика в сторонку и в общих чертах изложила ему план дальнейших действий.

– Завтра к вечеру, – сообщила она, – экспедиция сядет на корабль и поплывет в столицу, а мы с Клодом спрячемся в окрестностях Надвратного Замка и будем ожидать часа, когда намечено нанести двойной удар поработителям-тану. Ты же можешь уходить, друг мой. Выражаю тебе глубокую признательность от имени всех нас и всего освобожденного человечества. Сообщи королю Йочи… о том, что мы собираемся предпринять. И передай ему от меня привет.

Карлик морщился от ее прощального умственного жеста и комкал в руках свою островерхую красную шляпу. Его сознание, столь трудно поддающееся дешифровке даже без умственных экранов, было теперь полностью открыто. Образы, мелькавшие в этой туманной облачности, выражали самые противоречивые чувства.

– Тебя что-то тревожит, – ласково произнесла мадам, видя, как перемешались слова, мысли и чувства Фитхарна – страх, любовь, верность, подозрение, надежда, сомнения, боль. – Что с тобой, мой друг?

– Предупреди своих людей! – выпалил Фитхарн. – Накажи им никому не доверять на чужой стороне! Даже если вам повезет, помните мое предостережение!

Он в последний раз заглянул ей в глаза и растворился во тьме.

 

8

Леди в золотом торквесе и ее дворецкий склонились над прилавком ювелира, в то время как свита серых и служанок сдерживала напор ярмарочной толпы.

– Вот, кажется, то, что надо, Клавдий, – проговорила дама. – Не великовато оно для меня? Не слишком вульгарно, как, на твой вкус?

Старик в сером торквесе окинул брезгливым взглядом янтарную брошку, которую подмастерье ювелира поднес им на бархатной подушечке.

– В нем жуки! – скривился он.

– Так ведь в том и ценность! – воскликнул ювелир. – Попались прямо во время спаривания сотни миллионов лет назад! Два насекомых, самец и самка, навечно слились в брачном объятии внутри этой геммы! Ну разве не трогательно, миледи?

Та покосилась на дворецкого.

– До слез… Ты не находишь, mon vieux?

– Этот янтарь дошел до нас из глубины веков, его подобрали на диком берегу Черного озера! – рассыпался в похвалах своему изделию ювелир. – Мы, фирвулаги, не смеем собирать янтарь. Мы покупаем его… – он выдержал эффектную паузу, – у ревунов!

– Тана, помилуй нас! – в ужасе прошептала золотая леди. – Так вы и впрямь торгуете с дикарями? Скажи мне, добрый ювелир… что, на ревунов в самом деле так страшно смотреть, как гласит молва?

– Довольно лицезреть одного… – торжественно заверил ее ремесленник,

– чтобы навек лишиться ума!

– Так я и думала! – леди насмешливо посмотрела на своего седовласого слугу.

– Говорят, в этом году ревуны осмелились явиться на юг! – рискнул вставить свое слово подмастерье. – Чувствуете, как кругом неспокойно?

Леди в тревоге замахала руками.

Предводитель ее свиты, детина с лицом цвета дубленой кожи, угрожающе схватился за рукоять меча.

– Эй ты, чучело, не смей пугать мою благородную хозяйку!

– Но Галучол правду говорит, мой храбрый капитан, – поспешно заметил ювелир. – Вы не думайте, настоящие фирвулаги сами не меньше озабочены. Одной Тэ ведомо, что на уме у лесных бесов. Но уж мы будем начеку, чтобы они не затесались в наши ряды во время Великой Битвы.

Женщина вздрогнула.

– Мы берем ваш янтарь, мастер. Меня тронула участь любовников-букашек. Заплати ему, Клавдий.

Дворецкий, ворча, достал из висящей на поясе мошны монету. Затем взгляд его упал на поднос с кольцами, и на лице его появилась загадочная улыбка.

– Пожалуй, мы возьмем и вот эти два кольца. Заверните, пожалуйста.

– Но сэр! – воскликнул фирвулаг. – Известно ли вам, что резные кольца имеют символическое значение?

Из-под белоснежных бровей старика сверкнули холодные зеленые глаза.

– Я сказал, мы берем их! И блудливых букашек тоже заворачивай, да поживей! Мы опаздываем на важную встречу.

– Да-да, я мигом, достойный господин! Ну ты, лоботряс, чего рот разинул, пошевеливайся! – Ювелир низко поклонился мадам Гудериан и подал дворецкому завернутые в мягкую бумагу покупки. – Да сопутствует вам удача, миледи, надеюсь, мои изделия принесут вам счастье.

Старик в сером торквесе рассмеялся. Затем, пожалуй, с излишней для своего статуса фамильярностью взял женщину под руку и сделал знак эскорту сомкнуть строй.

Когда покупатели растворились в толпе, Галучол озадаченно почесал в затылке.

– Может, он для кого другого кольца-то купил?

Ремесленник многозначительно ухмыльнулся.

– Эх ты, святая простота!

Герт просунул рыжую голову в палатку.

– Пожалуйте, мадам. Аккурат на две половинки распилено. И букашек не задели.

– Спасибо, сынок. Об остальном мы с Клодом сами позаботимся. Скоро полдень, так что займите наблюдательные посты на окрестных скалах. При первом же сигнале тревоги я прерву связь.

– Слушаюсь, мадам! – Голова исчезла.

– Вот послание. – Клод подал ей глиняную пластину. – Все слово в слово, только написано моей рукой. Цемент у тебя есть?

Мадам Гудериан склонилась над лежащими на столе кусками янтаря.

– Voila! – произнесла она наконец. – Один возьмешь ты, другой я, par mesure de securite . Я оставлю себе трогательных влюбленных букашек. Женщине как-то пристойнее быть сентиментальной.

Они внимательно разглядывали послания. Под красновато-золотой прозрачной смолой светились слова, выбитые на глиняных пластинах:

ПЛИОЦЕНОВАЯ ЕВРОПА – ПОД ВЛАСТЬЮ РАСЫ ЗЛОБНЫХ ГУМАНОИДОВ.

РАДИ ВСЕГО СВЯТОГО, ЗАКРОЙТЕ ВРАТА ВРЕМЕНИ.

ВСЕ ПОСЛЕДУЮЩИЕ ОПРОВЕРЖЕНИЯ НЕДЕЙСТВИТЕЛЬНЫ.

Анжелика Гудериан, Клод Маевский

– Как думаешь, поверят они нам? – спросила Анжелика.

– Ну, подписи-то сличить проще простого. К тому же, как ты сказала, два свидетельства надежнее одного. Слава Богу, я уже слишком стар, чтобы подозревать меня в мошенничестве.

Они долго молчали, сидя рядышком. В закрытой палатке было очень жарко. Мадам откинула со лба прядь седеющих волос. На виске блеснули капельки пота.

– Все-таки ты дурак, – наконец произнесла она.

– Поляки всегда были падки на властных женщин, ты разве не знала, Анж? Прославленные полководцы, как побитые собачонки, поджимали хвост перед благородным гневом дамы. К тому же я слишком старомоден, чтобы компрометировать себя, спрятавшись на неделю с такой особой, как ты, в паучьей норе, и все это время мысленно распевать «Марсельезу», пока остальная моя амуниция стоит по стойке «смирно!».

– Quel homme! C'est incroyable!

– Только не для поляка! – Клод взглянул на часы. – До полудня пятнадцать секунд. Будь готова, старушка!

Элизабет и Главный Целитель Дионкет склонились над колыбелью черного «торквеса». Чистокровный маленький тану выглядел старше своих трех лет не только из-за длинных конечностей, но и из-за печати страдания на все еще красивом личике.

Малыш был голенький, только чресла прикрыты салфеткой. Водяной матрац поддерживал опухшее тельце с таким удобством, какое только позволяла медицинская технология. Кожа ребенка была темно-красного цвета; пальцы, уши, нос и губы почернели от гиперемии. Шея под маленьким золотым торквесом покрылась волдырями – видимо, ее сожгли какой-то мазью, наложенной в тщетной попытке облегчить страдания. Элизабет проскользнула в разрушающийся детский мозг. Свинцовые веки приподнялись, открыв невероятно расширенные зрачки.

– Если мы снимем торквес, станет только хуже, – сказал Дионкет. – Появятся судороги. Обрати внимание на отмирание нервных связей между мозгом и конечностями, на аномальные цепи, протянувшиеся от торквеса в подкорку, и непонятное воспаление миндалин, сорвавшее все наши попытки снять болевые ощущения. Развитие болевого синдрома типично своей стремительностью – в данном случае воспаление началось пять дней назад. Смерть наступит недели через три.

Элизабет провела рукой по влажным белокурым кудряшкам.

«Лежи смирно, ангелочек мой, дай я погляжу, дай попробую помочь тебе там, где между золотом и твоей обреченной плотью завязался неумолимый узел, где боль скачет по ступенькам туда-сюда, туда-сюда, мой бедненький… Ага! Вижу! Я оборву их, оборву эти связующие нити между высшими и низшими отделами мозга и дам тебе покой и сон, пока они не явятся за тобой, мой маленький страдалец, не в добрый час появившийся на свет.»

Глазенки закрылись. Тельце безвольно обмякло.

«Благодарение Тане, Элизабет, ты сняла боль!»

Упорно отказываясь встречаться с мыслями Дионкета, она отвернулась от кроватки.

– Он все равно умрет. Я не могу его исцелить, в моих силах только принести облегчение перед смертью.

«Но если бы ты осталась, если б захотела попробовать…»

– Нет, мне надо уходить.

«Ты давно могла уйти, но не сделала этого. Сказать, почему ты осталась с нами, несмотря на то, что твой шар ждет тебя в комнате без дверей?»

– Я осталась, чтобы выполнить данное Бреде обещание.

Ни единого проблеска сочувствия, сопереживания не появилось за ее умственным экраном. Но Главный Целитель был стар и знал другие способы читать в душах.

«Ты осталась вопреки изощренному презрению к нам, вопреки своему эгоизму – потому что тебя тронули страдания этих несчастных.»

– Конечно, тронули! Хотя все, что здесь происходит, мне глубоко омерзительно. И я непременно уйду от вас… Ну что, будем тратить время на бессмысленную перепалку или я все же попытаюсь помочь больным детишкам?

«Элизабет, Бреда уже близка к пониманию своего видения, если бы ты помогла ей истолковать…»

– Бреда – паучиха! Потомство Нантусвель предупреждало меня об этом. Те по крайней мере – честные варвары и не скрывают своей враждебности. А Бреда плетет паутину… К дьяволу вашу Бреду! – Оттенок горечи лишь на мгновение прорвался в ее голосе. – Так мы будем продолжать или нет? И, пожалуйста, говорите со мной вслух, Главный Целитель!

Лорд Дионкет вздохнул.

– Жаль. Бреда, как и все мы, пыталась тебя удержать, потому что ты нам очень, очень нужна. Но, видимо, мы не уделили должного внимания твоим нуждам. Прости нас, Элизабет.

– Ладно, – улыбнулась она. – Теперь скажите, какой процент ваших детей подвержен столь страшному недугу.

– Семь процентов. Так называемый синдром «черного торквеса» может проявиться в любом возрасте вплоть до полового созревания, после чего адаптация предположительно находится в гомеостазе. Большинство случаев заболевания падает на возраст до четырех лет. Гибриды вообще не подвержены такому страшному недугу, у них наблюдаются лишь небольшие дисфункции, свойственные чистокровным людям. Но даже если отклонения принимают серьезный характер, их можно всегда устранить путем коррекции. А вот «черным торквесам» мы помочь пока бессильны… или, по крайней мере, были бессильны до настоящего момента. Ты совершила чудо! В глубинной коррекции Галактическое Содружество далеко обогнало нас. Коль скоро ты не согласна остаться, могу я хотя бы надеяться, что до ухода ты облегчишь муки остальных малышей?

«Вот как? Наблюдать за агонией невинных младенцев, с болью в сердце созерцать бессмысленное, неуправляемое, бесполезное зло – за что мне это все, за что им, бедным детям, зачем, кому они нужны, ваши проклятые торквесы?»

«Такова наша судьба, Элизабет, иного пути мы не знаем. А ты, однажды познав активность, смогла бы отвернуться хотя бы от ее подобия?»

Два могущественных «эго», две обнаженные силы столкнулись на миг, прежде чем снова поставить заслоны. Элизабет в своем могуществе продолжала смотреть на него сверху вниз, он же покорно склонился перед ней, готовый уступить во всем и предложить… Что он мог ей предложить? Не больше, чем все остальные, ему подобные.

Элизабет наверняка взорвалась бы, не будь она уверена, что целитель-гуманоид и не думает ею манипулировать. От его щемящей искренности к глазам Элизабет подступили слезы, и она мягко ответила:

– Я не могу принять ваше предложение, Дионкет. Мотивы мои сложны и носят глубоко личный характер, но кое-какие практические соображения я все же выскажу. Потомство Нантусвель не оставляет мысли разделаться со мной даже теперь, когда Бреда наложила вето на план Гомнола скрестить меня с королем. Ныне они озабочены тем, что я могу родить детей от Эйкена Драма или как-то скооперироваться с ним в ходе Великой Битвы. Вы достаточно изучили мою личность, чтобы понять: ни то ни другое для меня неприемлемо. Но потомство думает лишь о своих династических интересах. Сейчас они слишком заняты приготовлениями к Битве, поэтому допекают меня изредка, мимоходом, и все же я нигде не могу спать спокойно, кроме как в комнате без дверей. Вы и ваша группировка не в силах защитить меня от массированных атак, которыми руководит Ноданн. Они настроены очень решительно. А во сне я уязвима. Не могу же я на всю оставшуюся жизнь запереть себя в доме Бреды или отбиваться от этой шайки дикарей!

– Но мы пытаемся изменить прежнее законодательство! – вскричал Дионкет. – Ты могла бы помочь нам в борьбе против потомства Нантусвель!

– Как вам известно, мой ум абсолютно неагрессивен. Сначала добейтесь своих великих перемен, а потом обращайтесь ко мне.

– Да поможет нам Тана, – смиренно ответил лорд Дионкет. – Когда ты намерена нас покинуть?

– Скоро, – ответила Элизабет, снова взглянув на спящее дитя. – Я проведу курс терапии с несчастными малютками, чтобы вы и ваши самые талантливые ассистенты могли понаблюдать за ходом лечения. Возможно, вам удастся усвоить программу.

– Мы очень благодарны тебе за руководство… А теперь, если не возражаешь, давай ненадолго оставим эту скорбную обитель. Хотя ты искусно прячешь свои чувства, я знаю, контакт с «черными торквесами» угнетает тебя. Пойдем на террасу, подальше от патологической ауры больного.

Высокая фигура в красно-белых одеждах выплыла из палаты в прохладный мраморный коридор, а затем на обширную, выходящую в сад террасу. Отсюда, с Горы Героев, открывался великолепный вид на город, на весь полуостров, солончаковые пустоши и лагуны, раскинувшиеся под ярким полуденным солнцем. Казалось, солнечные лучи зажигают засевший в мозгу крик боли и отчаяния маленьких умишек. Дневное сияние так ослепило Элизабет, что она споткнулась и… услышала зов:

«Ясновидящая Элизабет Орм, ответь!»

Дионкет взял ее за руку и, произнося слова ободрения, отвел в тенистый уголок, где стояли плетеные стулья.

«Элизабет, Элизабет!»

Слабый, искаженный, но такой отчетливый человеческий голос. Чей он?

– На тебя повлияло общение с этими бедняжками, неудивительно. Посиди здесь, я принесу что-нибудь тонизирующее.

Мог ли Дионкет расслышать? Нет. Способ общения был исключительно человеческий, она сама его едва уловила.

– Просто попить чего-нибудь холодненького, – попросила она.

– Да-да, я мигом.

«Элизабет!»

«Кто ты, где? Я – Элизабет.»

«Это я (мы, Фелиция) Анжелика Гудериан! О, слава тебе, Господи! Сработало! Ах, черт, нить уходит, она слишком слаба, Анжели…»

«Я слышу вас, мадам Гудериан.»

«Grace a Dieu , мы так боялись, так долго вызывали – и никакого ответа, послушай, мы… собираемся устроить налет на фабрику торквесов, нам нужна помощь Эйкена Драма, можно ли ему доверять, ты за него ручаешься?»

«Эйкен?»

«Да, да, le petit farceur! Но только в том случае, если на него можно положиться…»

Элизабет с удивлением воспринимала это кудахтанье, полубредовый набор смазанных умственных образов, облеченных в нелепые интонации, – далекий и нечеткий телепатический призыв был так насыщен тревогой, что лишь Великий Магистр мог извлечь из него смысл. Какая дерзость! Впрочем, дерзости бунтарям не занимать. Финия – наглядное тому свидетельство. Значит, и здесь у них может выгореть. Но… Эйкен Драм? Теперь ум его неподвластен даже ей. В нем, несомненно, был заложен потенциал высшего класса, быстро приобщившийся к полной активности. Что же она может им сказать о маленьком лукавом избраннике Мейвар – Создательницы Королей? Избраннике не по праву рождения?..

«Бреда?»

«Элизабет, я тебя слышу.»

«Данные. Прогноз.»

«Помоги им.»

«Безопасно?»

«То, что бесчеловечно, не может быть безопасно.»

«Я имею в виду – для моих друзей и человечества в целом?»

«О дальновидная, рациональная, фальшивая, равнодушная Элизабет!» (Ирония.) «Черт бы тебя побрал!»

«Мадам Гудериан?»

«Да, Элизабет.»

«Я все передам Эйкену Драму и постараюсь, по возможности, не посвящать его в детали вашего плана. Думаю, в конечном итоге его причастность принесет пользу человечеству. Однако ближайшее будущее чревато опасностями. Будьте готовы. Я сделаю для вас все, что в моих силах… пока жива.»

«О, спасибо, мы понимаем, ты сильно рискуешь, Элизабет, мы не можем, не должны потерпеть поражение!» (Страх, вина, надежда.) «Спокойно, Анжелика Гудериан! И все остальные, мои друзья…»

– Ну вот! – Дионкет появился на террасе с подносом. – Холодный апельсиновый сок как раз то, что нужно. Великолепный плод Земли вобрал в себя массу полезных компонентов: витамин С, калий и другие.

Элизабет с улыбкой взяла хрустальный бокал. Отдаленный голос потонул в хаосе мыслительных волн.

Давясь от смеха, Стейн своей геракловой лапищей огрел друга по спине. Но миниатюрная фигурка в золотом костюме не шелохнулась, будто отлитая из бронзы.

– Эйкен, малыш! Да это же чертовски здорово! Они идут! Наша старая Зеленая Группа движется сюда с железом и этой фотонной хреновиной! Ну, теперь мы всех тану вытолкнем на орбиту вместе с их вонючими торквесами! Сьюки будет свободна! Все люди, которые не хотят носить эту дрянь, будут свободны! Даже не верится!

Эйкен Драм плутовато ухмыльнулся.

– Н-да. Так говорит Элизабет.

Они сидели вдвоем на личной террасе Мейвар в Зале Экстрасенсов. Забытый обед остывал на столе. Яркое солнце поднялось высоко над празднично украшенной столицей, переполненной людьми и тану. По краю Серебристо-Белой равнины вытянулись вереницы маленьких черных палаток фирвулагов; среди них попадались более внушительные павильоны цвета охры, ржавчины и других оттенков земли, где нашла себе прибежище знать маленького народа. Огромные трибуны, выкрашенные в алый и голубой, фиолетовый и золотисто-розовый цвета, сооружались по обе стороны арены, где должны были происходить спортивные состязания, предваряющие кровавую Битву.

Стейн с непокрытой головой, в одной легкой тунике, так крепко схватил кубок охлажденного меда, что серебряная ножка едва не треснула.

– Эй, малыш! Думаешь, тебе удастся перезарядить их фотонную пушку?

– Что я могу сказать заранее, Стейни? Надо посмотреть. Но если речь взаправду идет только о том, чтобы вскрыть вшивенькую батарею, то для такого гения, как я – раз плюнуть!

– Э-эх!. – Великан шарахнул кубком по столу, расплескав напиток. – Дали бы мне эту пукалку! Лучше меня с ней никто не сумеет обращаться… Или ты сам хочешь ею заняться, а?

Эйкен задумался. Вытащил из вазы цветок, похожий на ромашку, и начал обрывать лепестки.

– Кто, я? Я должен одним ударом освободить человечество и разрушить королевство тану? Копьем Луганна? Да ты в своем уме?! Я, поди, и не подниму его. – Он бросал лепестки в остывшую подливку у себя на тарелке. – Видишь ли, Стейни, Копье для гуманоидов – что-то вроде священной реликвии. Тысячу лет назад они впервые явились на Землю и привезли с собой из родной галактики два фотонных орудия для ритуальных поединков между героями. Вторая штуковина, поменьше, называется Меч Шарна, древнего воина фирвулагов. Теперь он служит трофеем в Великой Битве и хранится у Ноданна.

– То-то мы покажем этому ублюдку! – ликовал Стейн. – Всей их кодле покажем! Довольно им на нашем горбу ездить! Ишь, нашли себе подопытных кроликов для улучшения породы! Без поточного производства торквесов все их общество рассыплется, как карточный домик.

Эйкен с притворным отчаянием изучал ощипанный цветок.

– Да уж! Мы их пощиплем вроде вот этого цветочка.

Стейн откинулся на стуле.

– Пошли, скажем Сьюки! Она небось места себе не находит.

– Я бы повременил, – небрежно отозвался Эйкен. – Знаешь, чем меньше народу посвящено в тайну…

– Да Сьюки нипочем не выдаст.

– Кабы все от нее зависело! – Эйкен не глядел на Стейна. – За Дионкета и Крейна я спокоен, но есть и другие операторы, наши враги, они вполне могут взять ее в оборот. Если Сьюки хоть на секунду потеряет над собой контроль, то классный умокоп типа красавчика Куллукета мигом пустит по ветру всю нашу конспирацию. Стоит ей, скажем, представить, как ты стреляешь из Копья, а им поймать этот образ – все, дальше они ее живо раскрутят.

– Да? – озадаченно проговорил Стейн. – А нельзя ее сюда переправить?

– Мне труднее ее прикрывать, чем Крейну с Дионкетом. Нет, пусть остается в катакомбах, пока северяне с их железным долотом не нагрянут. Вот спилю ваши торквесы – тогда летите, куда вам вздумается. Я свои обещания выполняю. Хотя, признаюсь тебе, приятель, до того, как мы получили эту сумасшедшую умственную депешу от Элизабет и мадам Гудериан, я и понятия не имел, как выполнять то, что обещал тебе. Но теперь долой торквесы! Как только вы будете выключены из мозговой сети тану, все станет гораздо проще.

– Ох, дождаться бы! – Стейн потянул себя за серый торквес. – Понимаешь, в последнее время со мной какая-то чертовщина творится. Вроде сидишь, ходишь – все нормально, и вдруг подпрыгнешь, как на булавке, при виде своей собственной тени… А то кажется мне, будто гонится за мной по пятам чудище и тянет, тянет свои мохнатые лапы. Я держусь, не оборачиваюсь, иначе вмиг сцапает… Знаю: все от него, от торквеса поганого!

– Ладно, не дрейфь, – Эйкен хлопнул его по плечу. – Уже недолго осталось – четыре-пять дней, и ты будешь ходить с голой шеей, свободный как птица, и полетишь со своей милашкой на острова Спагетти.

Стейн схватил маленького человечка в золотом костюме за руки.

– И ты с нами, правда, Эйкен?

– М-м-м… – Плут отвел взгляд. – Вообще-то я немало позабавился при дворе короля Артура. Да и Великая Битва близка. Жаль упускать такой случай. А вдруг себе даму сердца или бесхозное королевство, а то и пожирней кусок отхвачу.

Стейн раскатисто захохотал.

– И перестанешь поджаривать на медленном огне свои мозги? Ну давай, завоевывай свое королевство, красавчик! Только что от него останется, после того как мы выступим на арену с шайкой мадам? – Он направился к выходу. – Я все же загляну к Сьюки. Про пушку молчок! Только в общих чертах изложу ей, как обстоит дело, о'кей?

Эйкен упорно смотрел на поникший стебелек ромашки. Под его взглядом тот понемногу распрямился. Поврежденная сердцевинка вновь стала свежей и выпуклой. Из нее потянулись блестящие и упругие лучи лепестков.

– А мы-то думали, хана бедной ромашишке! – хмыкнул Эйкен. – Во, видал? Так что не говори «гоп»!

Оторвавшись от пола, он заткнул цветок за ухо Стейну. Затем вернулся к нормальному способу передвижения и вышел, насвистывая «Между небом и землей…».

Они собрались вокруг костра. На совете было решено, что старики той же ночью покинут Ронию и до времени спрячутся в лесах, а остальная часть экспедиции с первыми лучами солнца двинется на юг.

– Пусть напутствием всем нам и Клоду с Анжеликой станет псалом Давида, – сказала Амери.

Да услышит тебя Господь в день печали,

Да защитит тебя имя Бога Иаковлева.

Да пошлет тебе помощь из Святилища и с Сиона да подкрепит тебя…

Да даст тебе по сердцу твоему и все намерения твои да исполнит.

А теперь повторяйте за мной: «Я, Анжелика, беру тебя, Клода…»

 

9

Лорд Грег-Даннет ворвался в компьютерный зал Гильдии Творцов, как раз когда Брайан и Агмол вводили в машину последние данные. На Чокнутом был тщательно отутюженный бирюзовый фрак с огромной белой розой в петлице.

– Я все утро вас ищу, чтоб сообщить новости! Катлинель сказала, что вы здесь, и я поспешил на всех парах… – Он осекся, заметив, как Брайан складывает в плетеную папку книги с загнутыми уголками страниц. – Обзор! Неужели закончили?

– Да, Грегги, – улыбнулся ученый. – Я бы поработал еще месяц-другой, но король Тагдал твердо заявил, что обзор ему нужен до Битвы. У короля будет две недели на изучение, а перед тем как доложить о результатах Высокому Столу, он пригласит нас на беседу.

– Боже, как интересно! – воскликнул генетик. – Брайан, можно, я сам выведу на принтер?!

– Пожалуйста. Сейчас Агмол закончит…

Грег-Даннет, подпрыгивая на одной ноге, щипал себя за бока.

– Обожаю делать распечатки! Словно блины печешь!

– Сегодня ты можешь испечь только три блина, – возразил антрополог. – Его Величество приказал соблюдать строгую секретность, пока он лично не подпишет обзор в печать.

Грег-Даннет обиженно выпятил губу.

– Фу-у, какая досада! Ради трех экземпляров машину гонять!

– Свой новый анализ коэффициентов метапсихической латентности Грегги выпустил пятитысячным тиражом! – пояснил Агмол. – Поторопись заказать себе экземплярчик, Брай, а то их осталось всего четыре тысячи девятьсот девяносто один… Ну вот, все готово.

Брайан кивнул генетику.

– Прошу, Грегги. Но помни, только три копии: для короля, для Агмола и для меня.

Чокнутый уселся за дисплей. Его сморщенное детское личико просияло.

– А ну, расступись!

Машина загудела, перекрывая вопли Чокнутого, и через шесть секунд выдала три прямоугольные страницы в одну шестнадцатую листа под заголовком:

ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЙ ОБЗОР МОДЕЛЕЙ СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОГО И КУЛЬТУРНОГО ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ ПЛЕМЕНИ ТАНУ С ЧЕЛОВЕЧЕСТВОМ

БРАЙАН Д.ГРЕНФЕЛЛ АГМОЛ, Центр антропологических сын покойной ДЖОАННЫ БЕРНС исследований И ТАГДАЛА Лондон Гильдия Творцов, Мюрия

– Выглядит весьма авторитетно, – пискнул Грегги, хватая одну из распечаток. – Точь-в-точь как у нас дома. Брай, ну позволь хоть начало прочесть, а?

Брайан вырвал у генетика и запихнул в карман зеленую перфокарту, прежде чем тот успел ее расшифровать.

– Обещаю: после одобрения короля ты первым это прочтешь. Наберись терпения.

Агмол спрятал две оставшиеся копии.

– Все, успокойся, Грегги. Материал пока не подлежит обсуждению.

– Ах, так! – надулся взрослый ребенок. – А я-то спешил к вам с новостями! Боялся, как бы вы не пропустили сногсшибательное зрелище. Но теперь – дудки, ничего не скажу, раз вы такие вредные!

– Как только Его Величество даст свое высочайшее разрешение, я сам пошлю тебе копию в красном кожаном переплете с золотым тиснением и дарственной надписью, – пообещал Брайан.

Грегги снова просиял.

– Ну так и быть. Шутка! Не могу же я лишить лучших друзей удовольствия присутствовать при легализации вызова леди Мерси-Розмар Алутейну – Властелину Ремесел!

– Всемогущая Тана! – всплеснул руками Агмол. – Девчонка все-таки набралась нахальства потягаться с Алутейном на Битве?

– Чтоб я сдох! – заявил Грег-Даннет. – Король, королева и все остальные уже прибыли.

Брайан остолбенел. Словно в тумане он слышал удивленные восклицания Агмола:

– Значит, слухи не были ложными?! Я так увлекся обзором, что совсем отошел от дворцовых интриг. За этим вызовом, разумеется, стоит Ноданн! Помяните мое слово, потомство не успокоится, пока не приберет к рукам все Гильдии! Риганона уже подбирается к Мейвар, а Куллукет давно бы вызвал на поединок Главного Целителя, если бы его целительные способности были так же велики, как жажда власти.

– Мерси явилась с котлом, – сообщил Грег-Даннет. – Будет нам демонстрировать свое мастерство. Ну и потеха! И все-таки жаль беднягу Алутейна. Представьте, как обидно много лет в поте лица выполнять самую неблагодарную работу и вдруг в одночасье быть поверженным талантливой чаровницей!

Агмол рассмеялся.

– Ну, про ее чары можешь моему коллеге не рассказывать! Выключи машину, Брай, и пошли.

Антрополог с трудом освободился от тревожных мыслей, ввел в электронное устройство блокировочный код для защиты от несанкционированного доступа и, схватив папку, поспешил за Агмолом.

А Грег-Даннет задержался в компьютерном зале.

– Ступайте, друзья мои. Я вас догоню. Мне надо представить на заседании свои отчеты. Ведь нынче тут полный сбор – отличная возможность пригвоздить кое-кого, ха-ха!

Едва за гибридом и человеком закрылась дверь, Грег-Даннет уронил на пол стопку дискет и бросился к машине. Открыв сзади крохотную дверцу из матового стекла, он нащупал миниатюрный ручной терминал, оставшийся от старой машины, которую в разобранном виде провез в плиоцен некий владеющий даром внушения электронщик, прибывший сюда с одной из первых групп «Приюта у врат». Штифт крохотного пишущего устройства давно затерялся, но Грегги, некогда водивший дружбу с электронщиком, вставил вместо него огрызок карандаша и преспокойно стер блокировочный код.

Компьютер глухо загудел и выдал содержащийся в нем диск памяти со всеми данными, собранными Брайаном и Агмолом.

Грег-Даннет дружески похлопал по машине и спрятал свою драгоценную добычу за фалды фрака.

– Прекрасно вычерченные графики и научный жаргон! Экстраполяция носителей зла! Что ж, этого и следовало ожидать. Чтобы предсказать Всемирный Потоп, не нужен антрополог! Ах, проказники! А бедняга Тагдал считает, что мы благотворно влияем на его племя! То-то он будет потрясен, когда обнаружит, что Ноданн прав в своих пророчествах! Вот тут все разжевано умником Брайаном и простаком Агги – судьба человечества и гибридов записана черным по белому, так что даже тупоголовое потомство все поймет. Ах, Брайан! Агги вертит тобой, как хочет, а ты готов покорно передать свои честные выводы в руки короля в полной уверенности, что он не заметит очевидных вещей. Да и видишь ли ты сам столь очевидные вещи? А еще обзывают меня чокнутым!

Даннет подобрал с пола рассыпанные дискеты, сложил их аккуратно стопкой и выскользнул из помещения. Авось пропустит только самое начало…

Потайными ходами Агмол провел Брайана в нишу огромного круглого зала Гильдии Творцов. Она была задрапирована портьерами с незамысловатым рисунком, так что отсюда можно было видеть всю ротонду, оставаясь незамеченным.

– Такие укромные местечки и потайные ходы есть во всех Гильдиях, – шепотом объяснил Агмол. – Но о них никто не помнит, кроме Гомнола и его держиморд, просто помешавшихся на всяких заговорах да изменах.

Брайан рассеянно слушал своего спутника и оглядывал высоких особ, собиравшихся в ложах вокруг серебряного трона, инкрустированного разновидностями берилла, где по обыкновению восседал Алутейн – Властелин Ремесел. Среди публики уже попадались знакомые антропологу лица: престарелый музыкант Муктал, Реньян Стеклодув, дочь королевы Клана – Прядильщица Иллюзий, единоутробная сестра ее Анеар, лорд историк Сеньет, лорд Селадейр Афалийский, Ариет Мудрый и два талантливых гибрида, члены Высшего Совета – Катлинель Темноглазая и Альборан – Пожиратель Умов.

Не только ложи, но и ротонда была битком набита членами Гильдии Творцов, одетыми в различные сочетания геральдического голубовато-зеленого с белым и серебряным. Много было и высокопоставленных аутсайдеров, по предположению Агмола, раздобывших себе гостевые пропуска либо просто вломившихся на заседание, которое должно было проходить при закрытых дверях.

– Видишь? – указал Агмол на центральную ложу. – Те двое в белых плащах с низко надвинутыми капюшонами – Тагдал и Нантусвель! Они здесь тайно, потому их приветствовать необязательно.

Тем не менее монаршие инкогнито были встречены общим вставанием.

– А вот и леди Идона, – возвестил гибрид. – Сейчас начнут.

Высокая дама в серебряных одеждах вышла и встала у правой кулисы; за ней следовали два оруженосца. Раздался звон цепи, и наступила полная тишина. Брайан уже без труда понимал речь Покровительницы Гильдий.

– Братья и сестры! Многоуважаемые творцы! Сегодня у нас внеочередное заседание. Позвольте огласить причину, по которой мы собрались здесь, и проследить за тем, чтобы церемония проходила в полном соответствии с древнейшими законами нашего братства.

– Да будет так! – раздался общий возглас.

– Прошу главу Гильдии Творцов, лорда Алутейна – Властелина Ремесел, выйти и занять свое место! – объявила Идона.

Под приглушенный ропот толпы из складок занавеса выплыла упитанная фигура в богатом кафтане и проследовала к трону; серебряные волосы и усы Алутейна стояли торчком. Он произнес громко и отрывисто:

– Приветствую вас, братья и сестры, и вверяю судьбу свою нашей многоуважаемой Покровительнице пяти Гильдий! – Старик плюхнулся в кресло, выставил ноги и обхватил руками колени, точно ему было трудно усидеть на месте.

– Лорд Алутейн и братья-творцы! – провозгласила Идона. – Нам выпала честь определить правомочность брошенного вызова. – Опять в публике прокатился шум, будто от морской волны, набежавшей на гальку. – Пусть заинтересованное лицо предстанет перед нами!

Сбоку от центральной ложи шевельнулась портьера. Народ, столпившийся в проходе, расступился. Аристократы Мюрии изо всех сил вытягивали шеи. Некоторые, забыв о приличиях, даже поднялись над полом, чтобы получше разглядеть происходящее.

– Дорогу! – крикнул герольд. – Дорогу благородной леди Мерси-Розмар, сестре нашей и супруге лорда Стратега!

У Брайана защемило сердце. Мерси нынче оделась не в золотисто-розовую гамму своего властительного супруга, а в цвета своей собственной Гильдии. Подол длинного платья из серебристой парчи был вырезан углами наподобие крыльев бабочки. Напоминали крылья и зеленовато-голубые узоры, колыхавшиеся в такт движениям. Золотистые волосы Мерси распустила по плечам. За ней выступали четверо смуглолицых слуг в серых торквесах и ливреях дома Ноданна. Они толкали перед собой деревянную полированную тележку с огромным котлом из чистого золота.

– Крааль, – шепнул Агмол, – священная чаша нашей Гильдии. Обычно ее вывозят на публику только во время Великой Битвы. По традиции творец должен наполнить котел съестным и накормить всех участников.

– А Мерси… что она будет делать?

Но Агмол только рукой махнул: смотри, мол, сам.

Женщина встала на площадке перед троном. По ее знаку лакеи сняли котел с тележки и, кланяясь, отступили.

– Тебе слово, леди Розмар! – распорядилась Идона.

Мерси чуть побледнела, и глаза ее, светлые, как море, полыхнули диким огнем.

– Призываю Властелина Ремесел отстоять свой пост главы Гильдии Творцов! В ходе Великой Битвы я желаю помериться с ним творческими силами. Пусть совместным решением короля, Покровительницы Гильдий и всего почтенного братства одного из нас объявят победителем и главой Дома Творцов. Побежденному же да будет предоставлено право выбирать между добровольной ссылкой и закланием во славу Богини, чья священная воля распростерта над всеми нами!

Публика взревела. Брайан повернулся к Агмолу.

– Господи, о чем она? Какое заклание? Это что, ваша безумная оргия ритуальных казней по завершении Битвы? Неужто и впрямь проигравший обязан пожертвовать жизнью?

– Это самый почетный исход. Но некоторые из нас, к примеру, Минанан Еретик, низложенный Ноданном, и Лейр, бывший глава Гильдии Принудителей, предпочли позор изгнания.

– Мерси! – крикнул Брайан, но голос его был поглощен плотными портьерами и общей сумятицей.

– Знал бы ты, что творится в мыслях у Властелина Ремесел! – Агмол потрогал свой золотой торквес. – Негоже ветерану так громко заявлять о своей неприязни. Гляди, гляди, Брай! Эту процедуру мы называем легализацией. Нельзя же позволить каждому, кто здесь без году неделя, бросать вызов власть имущим!

Алутейн поднялся с трона, подошел к краю сцены.

– Я принимаю твой вызов, сестра! Покажи нам, на что ты способна! Наполни священный котел, предварительно очистив его от моей стряпни.

Раздался оглушительный взрыв, и ноздри всех присутствующих защекотал едкий аммиачный запах. Женщина инстинктивно отскочила. Из котла поднималось жуткое, скользкое тело беспозвоночного: голову его обрамляли длинные извивающиеся щупальца. То была огромная минога восьмиметровой длины и около метра в обхвате. Она с шипением тянула из котла к Мерси свою пасть, вернее, даже не пасть, а что-то вроде воронки с мясистыми краями, утыканными частоколом острых треугольных зубов. Из глотки чудовища высовывался шершавый языкоподобный орган толщиной, наверное, в человеческую голень. Собрание застыло в ужасе. Алутейн стоял, скрестив руки на груди и язвительно усмехался.

– Боже, что это?! – вскричал Брайан.

– Минога. Творческая реконструкция, если, конечно, он не раздобыл где-нибудь настоящую и не увеличил ее в размерах… Но это было бы не совсем благородно с его стороны… Алутейн явно рассчитывал взять твою леди на испуг, но, кажется, он ошибся. Ха-ха!

И действительно, когда чудовище нависло над ней, причмокивая в предвкушении лакомой добычи, Мерси даже не шелохнулась.

– Властелин Ремесел приготовил вам рыбу! – воскликнула она. – У меня же есть к ней гарнир!

Последовал еще один взрыв, и облако пара накрыло Мерси вместе с котлом и огромной миногой. Зловонный запах, распространявшийся из котла, мгновенно исчез, и в воздухе разлился аромат, от которого у истинного англичанина Брайана потекли слюнки. Пар рассеялся, зрители вновь увидели золотоволосую искательницу приключений и котел, до краев наполненный дымящимся жареным картофелем.

Мерси принялась горстями бросать содержимое котла в публику.

Брайан, сотрясаясь от смеха, прислонился к стене.

– Ну, любовь моя, ты его и умыла! Браво!

– Судя по всему, это типично человеческая шутка, – предположил Агмол.

Собравшиеся творцы на лету ловили хрустящий картофель и с превеликим удовольствием поглощали его.

Идона вышла на середину помоста.

– Как видите, леди Мерси-Розмар доказала свое право встретиться в единоборстве с лордом Алутейном – Властелином Ремесел. До той поры да воцарятся в стенах вашей Гильдии мир и согласие. Чрезвычайное заседание объявляю закрытым.

– Леди Мерси-Розмар просит меня передать тебе ее умственное послание,

– сказал Брайану Агмол. – Она почувствовала наше присутствие за портьерами благодаря… м-м-м… крику души, коего ты не сумел сдержать, когда почувствовал грозящую ей опасность. Она хочет тебя успокоить и назначает свидание во дворе Гильдии сегодня в двадцать один ноль-ноль. Говорит, вам надо обсудить нечто важное.

– Передай, что я приду.

Гибрид поклонился, напустив на себя необычную чопорность.

– Прости, я вынужден тебя покинуть. Мой всемогущий отец ждет меня с докладом о результатах обзора.

– Да-да, конечно. Я пойду к себе, вздремну часок. Может, ближе к вечеру поплаваем вместе в бассейне?

– Боюсь, что нет, Брайан. Беседа с королем может затянуться.

– Тогда передай ему мои комплименты в твой адрес. – Антрополог был явно на седьмом небе. – Позже я сам доложу ему, какую огромную работу ты проделал. Еще никто из моих ассистентов так быстро не схватывал глубинные аспекты культурной теории. Хорошо бы, если король позволил бы нам продолжить исследование. Мне очень понравилось с тобой работать.

Агмол вдруг утратил всегдашние дружелюбие и раскованность. В пожатии его мохнатой рыжей ручищи чувствовалось стремление установить между ними дистанцию.

– Мне наше сотрудничество тоже доставило большое удовольствие. – Он открыл потайную дверцу, выпуская антрополога. – Желаю удачи, Брайан! И спасибо за пилюли.

Прежде чем сбитый с толку ученый успел ответить, скользящая панель задвинулась у него перед носом. Он остался один в темном коридоре.

– Хм! Что это с ним? – Брайан вытащил из кармана зеленоватый прямоугольник и в растерянности уставился на него. – Да, за такой короткий срок мы провернули нечеловеческую работу. И получилось в целом любопытно. Старику Тагдалу должно понравиться. Но почему у Агмола такой встревоженный вид? – недоумевал он. – Наверное, я слишком увлекся исследованием и не подумал о том, что у гибрида могут быть собственные соображения.

Пожалуй, надо немного расслабиться, дать отдых утомленному мозгу. Что может быть лучше заплыва в личном бассейне Агги для освежения мышц перед встречей с Мерси?

Он про себя посмеивался, думая о ней и о миноге с хрустящим картофелем. Странное поведение Агмола и засунутая в карман перфокарта полностью выветрились из головы.

На темном склоне Горы Героев, намного выше Гильдии Корректоров, не говоря уже о городе и серых лагунах, они набрели на небольшой луг около скал-двойников. Старому вознице было ведено обождать их на приличном расстоянии; оставшись вдвоем, любовники долго прислушивались к благословенному безмолвию ночи. Казалось, они находятся где-то меж двух небес: одно – над ними, далекое, холодное, другое – внизу, жаркое, мерцающее трехцветными праздничными огнями, символами разных племен: оливковыми светильниками, возжженными людьми, алмазными факелами тану и кострами фирвулагов.

– Знаешь, что я больше всего люблю на Многоцветной Земле? – спросила Мерси. – Волшебные огни… особенно когда смотришь на них с горы, как сейчас, или в полете с моим демоном… – Она сделала шаг назад, угодив прямо в его объятия. Он зарылся лицом в ее волосы. – Прости, Брай, мой бедный приземленный человек! Скоро я сама научусь летать и смогу поднять тебя в воздух. А пока… будем любить друг друга здесь, на земле.

Мерси повернулась к нему лицом. И то невероятное, захватывающее дух повторилось вновь. Тела и умы сливались в экстазе, который так же отличался от обычного секса, как музыка от шума. Они открывали в себе новые запасы жизненной энергии, будто светомузыкальные шары лопались где-то внутри. При каждом таком взрыве оба вскрикивали: Мерси торжествующе, с вызовом, Брайан удивленно, точно у него обрывалось сердце и любовь граничила со смертью, – ведь это был единственный способ продлить ее до бесконечности. Впрочем, бесконечность все равно оставалась недостижимой: огни удалялись и гасли, он медленно погружался в темноту и не мог сдержать последнего стона, возносившего его к вершинам наслаждения, предшествующего блаженному покою и удовлетворению.

– Почему в этих водах не отражаются звезды? – снова и снова спрашивал Брайан.

– Тихо, любимый, какая разница?

Они лежали на ее мягком плаще. Когда головокружение немного прошло, Брайан взглянул на ее освещенное звездами лицо и стал припоминать, как все было.

– Я видел рай, Мерси! – прошептал он. – Когда-нибудь с такой же легкостью ты меня убьешь, верно, моя колдунья?

– Может быть, – засмеялась она и, положив его голову к себе на колени, наклонилась поцеловать сомкнувшиеся веки.

– Такое не может длиться вечно, – продолжал Брайан. – После Битвы он опять увезет тебя в Горию… А если ты победишь на Турнире и тебя назначат главой Гильдии, тогда останешься? Скажи, Мерси, есть у меня хоть какой-нибудь шанс?

– Тес!

– Ты любишь его? – спросил он немного погодя.

– Конечно. – Голос был мягкий, теплый.

– А меня? – Он уткнулся губами в обтянутые платьем колени.

– Если б не любила, то не пришла бы к тебе. Ах, милый, ну зачем ты все время твердишь о любви и постоянстве, неужели нельзя просто радоваться жизни? Разве ты не был счастлив? Разве я не отдала тебе все, что могла, все, что ты смог вынести?

– Я не могу без тебя, Мерси!

Она чуть приподняла уголки губ.

– И сделаешь все, чего бы я ни попросила?

Завороженный ее улыбкой, он не мог произнести ни слова. Она принялась напевать знакомую старинную балладу; нехитрые слова с удивительной силой отпечатывались в его мозгу:

Амур летит стрелою в далекие края, Где нынче не со мною любимая моя.

Но на земле, иль в море, иль в звездной вышине Любовь – всей жизни горе – останется при мне.

– Прежде чем мы вернемся в город, Брайан, я хочу снова заняться с тобой любовью, а после подаришь мне свой доклад, который сулит ужасные беды моим тану, если они не перестанут якшаться с людьми. Когда писал его, ты ведь не имел в виду меня, правда, Брайан?

– Нет. Тебя – нет.

– Я – одна из них. Так было всегда, и он это знает не хуже, чем ты.

– Да… Мы оба знаем.

– Однако все, что ты написал, очень огорчительно, любимый, особенно если такие типы, как Имидол или Куллукет, прочтут и неверно истолкуют твои выводы. Даже Ноданну не под силу держать в повиновении свой клан. Они считают все человечество вредоносным. Даже меня. Даже верных милых гибридов. Но ты, разумеется, не предвидел, что твой доклад окажется гибелен для всех нас. Ты такой честный, цивилизованный, такой мудрый!..

Брайан внезапно спустился с небес на землю. Обзор? Но это же просто его работа…

– К нам это не имеет отношения, Мерси. На тебя, моя чародейка, никакие научные выводы не распространяются.

– Тогда подари мне экземпляр. И не говори никому, что он у меня.

Он без звука повиновался ей. А она склонилась над ним, стала целовать, повела его за собой. Когда они вновь спустились с горных высей, Мерси кликнула экипаж. На подъездной аллее Гильдии Корректоров, как и было условлено, ее поджидали Ноданн и Куллукет, Королевский Дознаватель.

– Он спит, – прошептала Мерси. – Остальные копии находятся у Агмола и Тагдала… ну и конечно, в компьютере.

– Агмол не станет высовываться, – сказал Ноданн младшему брату. – А у короля свои резоны держать язык за зубами. Более того – он наверняка будет охотиться за жизнью этого невольного свидетеля обвинения. Тебе надлежит обеспечить его безопасность до исхода Битвы, брат Дознаватель. Он нам еще пригодится. Пусть себе пребывает до срока в блаженном неведении.

Куллукет кивнул.

– Я тебя понял, брат Стратег. Потомство не может равнодушно взирать на распространение человеческой чумы. – Он ласково улыбнулся Мерси.

Двое слуг в красно-белых ливреях вытащили бесчувственного антрополога из экипажа. Его место занял Ноданн.

– До встречи, брат. Позже мы с тобой проникнем в Гильдию Творцов и займемся компьютером.

Куллукет наклонил голову.

– До встречи.

Он направился к прорытому в горе тоннелю, указывая лакеям дорогу. Те последовали за ним со своей ношей.

 

10

Обнаженная девушка в серебряном торквесе вся в слезах выбежала из королевской спальни.

– Ах! – Нантусвель бросила многозначительный взгляд на смотрителя королевского ложа. – Неужели опять?

– Клянусь, Ваше Величество, я не виновата! – рыдала девушка. – Я сделала все, что могла! Все! – Она упала на колени.

Смотритель сделал знак лакею в сером торквесе, тот подошел и накинул на незадачливую наложницу белый атласный пеньюар.

– Уведите ее, – приказала королева. – Сегодня я сама войду в спальню Властителя.

Придворные поклонились и поспешно вывели всхлипывающую девушку. Нантусвель погасила все канделябры, кроме одного, из розового драгоценного камня. Освещая себе дорогу, она направилась к двери с гербом в виде бородатой маски. Дверь перед ней широко распахнулась.

– Приветствую тебя, мой король, – сказала она.

Слабые золотисто-рубиновые блики освещали спальню Тагдала. Из темноты донесся странный звук, что-то вроде всхлипа или сморкания.

– Н-Нанни?

– Я, дорогой.

Король сел на краю постели; могучие плечи его поникли, голова бессильно свесилась.

– Еще одно поражение. Меч затупился, лук ослабел, главный чемпион повержен и унижен. Со мной все, Нанни, конец. Чертова кукла со всеми ее ухищрениями не смогла вызвать во мне и проблеска жизни.

– Ты сам себе это внушил, возлюбленный властелин мой. Все от чрезмерных переживаний.

Она поставила лампу на столик у кровати и встала перед мужем – величавая, прекрасная, в свободно ниспадающем пеньюаре персикового цвета с золотой тесьмой. Огненные волосы разметались по плечам, а материнский ум ласково приглашал: отдохни во мне!

Королева протянула ему руки, и, обнявшись, они вышли на балкон. Стояла глубокая ночь. Охряный диск у самого горизонта окрашивал лагуну в блеклый желтый цвет.

– Не отчаивайся, – продолжала королева. – Ну что, собственно, произошло? Мы сильны, как прежде, и вновь сокрушим нашего древнего врага.

– Дело не в этом.

– А в чем? В ничтожном Эйкене Драме? Мейвар совсем из ума выжила, пора ей уступить место главы Гильдии Экстрасенсов и Создательницы Королей Риганоне. Парень и сам отлично понимает, что в борьбе против Стратега у него нет ни малейшего шанса. Иначе он давно бы вызвал Ноданна на поединок. И в Битве он не осмелится нарушить правила турниров. Так что успокойся: твоим наследником останется терпеливый и верный Ноданн. Взбодрись, и силы вернутся к тебе.

Король покачал головой.

– Да нет, Эйкен Драм ни при чем. Есть еще кое-что… ты… ты не знаешь.

– Ну так скажи.

– Бреда вышла из своей комнаты из дверей. Скорее всего, мне никогда не заполучить эту активную женщину… Элизабет.

Чтобы скрыть свою радость, королева предусмотрительно поставила умственные заслоны.

– Ты хочешь сказать, что план Гомнола…

– Супруга Корабля наложила на гены Элизабет строжайшее табу. Она утверждает, что ей было видение о судьбе этой женщины, и оно не имеет ничего общего с нашими генетическими планами. Гомнол пока тоже ничего не знает. Я боюсь ему говорить, Нанни! Представляешь, под руководством Гомнола мы с Элизабет должны были породить новую сверхчеловеческую расу. А теперь она табу, а я… я…

– Подумаешь – Гомнол! – отрезала королева. – Он всего лишь человек. К тому же стареет. Не пройдет и двух лет, как он будет низложен.

Мысль короля отчетливо засветилась сквозь экраны: «Еще одним твоим терпеливым и верным сыном?»

– Ну, Тэгги!

Она обвила рукой его широкую талию. Мышцы королевского живота напряглись. Тагдал невольно расправил плечи. Статические искры заплясали в его волосах и бороде.

– Выброси из головы Элизабет! Она прекрасна, талантлива, и я понимаю твое разочарование. Но эта женщина тебе не подходит, душа моя! Уж больно она ученая! Великий Магистр! Надо думать, Бреда не сказала тебе, какая судьба ее ожидает.

– Нет, не сказала. Дескать, все выявится в ходе Великой Битвы. Проклятая двуликая таинственность! Чего и ожидать от бабы, которая спала с межгалактической машиной?

Королева захихикала и поплотнее прижалась к его обнаженному торсу.

– А сегодня еще один сюрприз…

– Ты о Розмар?

– Да нет, что ты! Невежа Агмол мне подарочек преподнес! Пойдем, я тебе покажу.

Они вернулись в спальню. Король ногой отшвырнул коврик, затем посредством психокинеза отомкнул подпольный тайник. Маленькая зеленоватая перфокарта приплыла прямо в протянутые руки королевы. Она стала внимательно расшифровывать содержание, задерживаясь на каждой диаграмме.

– Да не теряй ты времени, – проворчал Тагдал. – Переходи сразу к выводам.

Мысль королевы заработала быстрее.

– О-о!

– Вот тебе и «о-о»! Приговор в голом виде! Идиот антрополог, разумеется, ничего не понял в хмельном угаре. Агги же чуть штаны не обмочил – клялся и божился, что ничего подобного не произойдет, что гибриды и люди в торквесах останутся нам верны.

– А ты пойди в своей экстраполяции чуть дальше Брайана, – посоветовала королева.

– То есть добавить еще один решающий фактор – железо?! Ставлю свои мозги, что у гибридов к нему иммунитет, как и у людей. Ну что, нравится тебе такая экстраполяция?

– Всемилостивая Тана! Неужели никак нельзя спасти наш прекрасный мир изгнания! Да-да, наш!

Она бросилась в объятия мужа и зарыдала. Король крепко прижал ее к себе. Глаза его засияли в темноте. Серебряные нити роскошной бороды встали дыбом – и не только они!

– Мы пресечем в зародыше союз между гибридами и людьми. Брайан всего лишь ученый, а не оракул. Но я даже не подозревал, что его обзор высветит такую опасную сторону наших отношений. Черт возьми, Нанни, а я-то убеждал Ноданна, что все его страхи напрасны! Для чего, думаешь, мне понадобился этот обзор – чтобы доказать всем: человечество вовсе не представляет собой угрозу нашей расе! Ведь если взглянуть на вещи здраво, мы совершили невероятный скачок после открытия временного портала. Как в техническом, так и в генетическом развитии! Антрополог должен был лишь подтвердить то, что проповедовали мы с Гомнолом. А вместо этого…

– Но, дорогой мой, Ноданн желает только процветания нашей Многоцветной Земли. Он и не думал угрожать тебе.

– Угу, – буркнул король, – обзор оправдывает все его пророчества и явно идет вразрез с моей политикой. Ты сочтешь меня прожектером, но в его выводах заключен смертный приговор всем тану и гибридам нашего королевства, а также полнейший крах нашей экономики! Мы снова окажемся в пустыне, моя радость!

Нантусвель подняла на него влажные от слез глаза.

– Ты сам сказал, что ученый – не оракул. Зачем непременно предполагать худшее? Ты этого не допустишь.

– Не допущу! – взревел он. – Не отдам свою Многоцветную Землю на откуп первобытным! Ноданн призывает к драконовским мерам, а я достигну своей цели без них, слышишь? Должен быть способ сосуществования тану и людей – И Я НАЙДУ ЕГО!

– Тэгги! – У королевы перехватило дыхание.

– Иди ко мне! – прорычал король.

Когда занялся рассвет, у обоих слипались глаза, а в душе было необычайное умиротворение.

– Видишь? – проворковала Нантусвель. – Все в порядке. Я же говорила, что это самовнушение.

– М-м-м… – Король взял ее руку и по очереди перецеловал пальцы.

– Просто ты устал от безмозглых серебряных шлюшек и хочешь чего-нибудь новенького. Когда ум занят делами государственной важности, ему для отдыха нужны не дешевые трюки, а материнская ласка и поддержка.

– Помнишь ту пухленькую брюнетку, что пела валлийскую колыбельную на приеме? – сонно пробормотал король. – Она мне понравилась. Но почему-то ее так и не прислали.

– Правильно, – согласилась королева. – Она как раз подойдет. Я сама выясню, что с ней сталось. Если Дионкет полагает, что может безнаказанно присваивать серебряных, придется Ноданну и Куллукету вернуть его к действительности. – Она улыбнулась своему засыпающему повелителю.

– Ах ты, моя добрая старушка!.. – Тагдал выпустил ее руку и закрыл глаза. – Соберу все копии обзора и велю их уничтожить, а Гомнол возьмет на себя антрополога. Агги, конечно, жаль… Он был неплохой…

– Спи, мой король! – Нантусвель натянула шелковую простыню на их разгоряченные тела. – Пока спи…

Эусебио Гомес Нолан сидел в своем викторианском кресле, откинувшись на его спинку и медленно выпуская кольца дыма. Они плыли через стол по направлению к собеседнику, но, минуя его, затвердевали и с глухим стуком падали на псевдовосточный ковер.

– Надеюсь, вы не возражаете, лорд Гамбол? – произнес Эйкен Драм. – Я не переношу табачного дыма.

Глава Гильдии Принудителей сделал великодушный жест – сигара потухла сама собой, и он бросил ее в ониксовую пепельницу.

– Мальчик мой, события на нашей Многосуетной Земле за последнее время приняли неопределенный оборот. Думаю, пришло время нам с тобой потолковать.

– А я решил, что вы окончательно сбросили меня со счетов.

– Признаю свою ошибку. Я в значительной мере пересмотрел первоначальное мнение о тебе. Уж больно Мейвар тебя превозносит. А заодно и Бунона Воительница – на нее ты произвел неизгладимое впечатление во время облавы на Делбета. Обе леди уверены, что для кое-кого ты будешь грозным противником на предстоящих Турнирах. А еще они поют дифирамбы твоим… гм… невоинским талантам.

Эйкен нахально осклабился, покачался в кресле, перекинул одну ногу через подлокотник и принялся рассматривать свои ногти.

– Так, что еще новенького?

– Ну, до тебя, наверное, уже дошли слухи о несостоятельности нашего Властителя, вызванной, как утверждают, предчувствием близкой смерти и провалом моего последнего генетического плана.

– Бреда показала вам двуликую задницу, да? – хмыкнул плут. – Ясное дело. Древний синдром тонущего корабля. Команда бедняги Тагдала в качестве экипажа «Титаника», а вы в роли главной крысы.

Лорд Принудитель добродушно улыбнулся.

– Тебе понадобится мощная поддержка, малыш, и я готов ее оказать. Обдумай как следует мое предложение – больше я ни о чем не прошу. – Он достал из шкатулки новую сигару и начал вертеть ее меж пальцев. – На мой взгляд, мы приближаемся к поворотному моменту в истории изгнания. Разгром Финии был только увертюрой. В преддверии грядущих бурь людям следует держаться друг друга, ты не находишь?

Он взял со стола щипчики, аккуратно отхватил кончик сигары, затем, все так же улыбаясь, через стол бросил маленькую блестящую вещицу Эйкену.

Пройдоха на лету поймал щипчики и невысказанную мысль Гомнола. Внимательно разглядел изящное приспособление и прочел выгравированные на металле буквы:

ЗОЛИНГЕН – НЕРЖАВЕЮЩАЯ СТАЛЬ.

 

11

Герт с угрюмым видом вошел в кают-компанию.

– Ханси говорит, скоро опять начнутся пороги. Быстрей приводите лоцмана в чувство.

Амери опустилась на колени перед лежащей навзничь фигурой.

– Да-да, еще пять минут.

Вождь Бурке взял человека за одну руку, Фелиция – за другую. Уве и Бэзил схватили его за ноги.

– Три-четыре! – скомандовала монахиня и приготовила шприц.

Монитор, закрепленный на лбу лоцмана, начал менять цвет на всех четырех экранах. Свинцово-серые с красными прожилками глаза приоткрылись.

– О Господи! – простонал лоцман, еле шевеля опухшими губами. Затем он пронзительно вскрикнул, как от физической боли, и начал так бешено извиваться на полу, что все четверо его еле удерживали.

– О-ох! Паскуды, сукины дети, окаянные, что ж вы со мной сотворили? Где ж он, мать вашу так, сняли, спилили?! Да чтоб вам, сволочам, пусто было! Ох, бедный я, бедный!

Слезы градом катились по грубому лицу лоцмана. Он выл, словно раненый зверь, а Амери сокрушенно наблюдала за тем, как монитор снова меняет цвет, белея под действием гнева. Простая, опрятная зеленая туника худого седовласого человека была заляпана кровью и рвотной массой, после всех мук, что он претерпел от похитителей. На загорелой шее, там, где был серый торквес, выделялась полоска светлой кожи.

Они два дня плыли по реке, и уже в шестой раз им приходилось прибегать к помощи лоцмана. На гладких участках Роны Герт и Ханси и сами справлялись, но пороги и мели мог преодолеть только опытный кормчий. Всякий раз, как они будили своего пленника, крики его становились все отчаяннее. Среди жителей Финии лишь у единиц наблюдались такие тяжелые симптомы при потере торквеса, причем всех их на самой болезненной начальной стадии тщательно усыпляли.

Но лоцман не мог все время оставаться спящим.

– Ради всего святого, – молил вождь Бурке, – дайте ему чем-нибудь по башке!

– Нет, – возразила Амери, – он должен как следует усвоить первый укол. Не видишь, он уже на грани помешательства! Взгляни на монитор – какие низкие параметры жизненно важных функций… Фелиция! Проникни в его мозг!

Вопли человека перешли в клекот. Монахиня повернула его голову так, чтобы он мог отхаркнуть сгустки желчи. Глаза Фелиции затуманились, на лбу выступил пот. Ярость лоцмана под действием наркотика и принудительной силы девушки стала снижаться. Цвет монитора опять изменился.

– Хорошо, – отметила Амери.

Она помассировала место укола, и лоцман совсем обмяк.

– Как только увидишь, что лекарство подействовало, оставь его в покое, – велела Фелиции монахиня.

– Черт, ну и бешеный! – Спортсменка выпустила его руку, и та безвольно повисла.

Бурке и Бэзил подняли одурманенного моряка на ноги.

– Он выживет? – тихо спросил Уве. – Что у него там, а, малышка?

– Я могу только применить к нему принуждение, – отозвалась Фелиция. – Целитель из меня аховый. Бедняге необходим основательный ремонт верхних участков мозга, а я этого не умею. Если он еще не полностью свихнулся, то очень близок к этому.

– Пороги! – крикнула Ванда Йо, висевшая на мачте, точно обезьяна.

Халид, хромая, подошел и помог ей спуститься.

– Не стойте там! – предупредил их Бурке. – Всем пристегнуться и проверить надежность ремней. Давай, Фелиция!

Вдвоем они втащили еле живого лоцмана в рубку и усадили за штурвал. Себя девушка прикрутила к соседнему креслу альпинистской обвязкой Бэзила.

– Все по местам, живо! – скомандовала она. – Я сама займусь этой птицей. Надеюсь, по крайней мере на прямых участках моего психокинеза хватит, чтобы удержать шхуну.

Остальные бросились на корму. Едва судно вошло в ущелье, страшный рев наполнил пространство, отражаясь от отвесных стенок, тянувшихся вверх метров на шестьсот. Хотя до вечера было еще далеко, но скальный коридор, где кипела Рона, все ускоряя свой бег, обволакивали сумерки. Из скважин в черных громадах фонтаном вылетали брызги, замутняя видимость.

«Слушай меня, Гарри, ты должен провести судно через пороги, это твое дело, Гарри, ты понял, только ты можешь с ним справиться, ведь ты хороший лоцман, Гарри, лучший в мире лоцман, для такого морского волка какие-то пороги – пустяк, так что давай, выводи свою посудину, Гарри, вперед…»

Налитые кровью глаза сузились. Лоцман резко вывернул штурвал вправо, и судно, обогнув очередное препятствие, понеслось прямо на стену ущелья. Но в последний момент Гарри выровнял ход и точно послал шхуну меж двух колоссальных желтых валов, вздыбившихся над водой подобно китовым хребтам. Потом они зигзагом прошли еще одну гряду скал и пенистых волн; сразу за поворотом ущелье расширилось и поверхность воды казалась необычно гладкой. Лишь в последний момент Фелиция разглядела, что река обрывается водопадом в молочную муть. На мгновение паника охватила девушку, пока она не отыскала взглядом среди клубящейся пены относительно безопасный боковой коридор.

Однако было уже слишком поздно – лоцман вырвался из ее умственных тисков. Шхуна скользнула на гребень водопада, завертелась и полетела вверх тормашками с огромного трамплина в желтую бурлящую бездну. Гарри истерически захохотал, но всем было уже не до него.

Фелиция бросила все свои психокинетические силы, чтобы развернуть судно, застрявшее в расщелине подводных скал у подножия водопада. Когда наконец ей удалось освободить судно и они полетели вперед по быстрине, девушка попыталась снова обуздать Гарри…

Но – Боже! – прямо у них перед носом выросла каменная преграда, и обойти ее не было уже никакой возможности. Судно со всего размаху врезалось в неровный монолит, через пробоину в борту хлынула вода, но тем не менее они как-то вырулили и даже успешно прошли банку в том месте, где Рона поворачивала на пятьдесят градусов.

Наконец течение стало плавным и спокойным; впереди река расстилалась двухкилометровой лентой меж пологих берегов.

Лоцман продолжал хохотать. Фелиция оборвала привязные ремни, подскочила к нему и отвесила такую оплеуху, что он снова едва не отдал Богу душу.

– Ну ты, бестолочь!

Меркнущее сознание кормчего бросило ей дерзкий вызов сквозь пелену боли и маниакального триумфа: что, струсила, змея подколодная, показал я тебе, где раки зимуют?

Вслух он завыл и сплюнул кровь с прикушенного языка. Ханси и Герт, шатаясь, подошли к штурвалу.

– Черт, пробоина! – воскликнул Ханси, заметив треснувший борт.

– Ничего, заделаем, – успокоил его приятель. – Инструменты есть, доски тоже.

Герт сел к штурвалу; Фелиция и Ханси поддерживали обмякшее тело кормчего.

– А как все вышло, детка? – спросил Ханси. – Он что, сознание потерял?

– Это ваша покорная слуга потеряла сознание! – огрызнулась Фелиция. – Я слишком поздно заметила водопад и ослабила контроль. А он только того и ждал, чертов ублюдок!

– Не казнись, могло быть хуже. От таких порогов самого Чингисхана в дрожь бросило бы.

Вождь краснокожих с посеревшим лицом прислонился к двери рубки.

– Н-да, считай, дешево отделались.

– В борту пробоина, – сообщила ему Фелиция. – На ходу ее не заделаешь, придется бросить где-нибудь якорь. И вплотную заняться морским волком, а то, чего доброго, утащит нас на дно.

– Не говори!

Вдвоем они поволокли лоцмана в каюту, без лишних церемоний швырнули на койку. Девушка в изнеможении опустилась на скамью и закрыла глаза. Гарри ругался и нес околесицу, пока Бурке и Бэзил не скрутили его и не вставили в рот кляп.

Шхуна причалила к поросшему ивняком левому берегу. Под шатром пронизанных солнцем ветвей оказался маленький песчаный пляж.

– Ничего себе приключеньице, – заметил Уве. – Я уж думал, из нас получится омлет.

– Фелиция отвлеклась, – объяснил Бурке.

Девушка рывком вскочила; карие глаза ее дико сверкали.

– Да, отвлеклась! А еще струсила! У неустрашимой Фелиции поджилки затряслись! Ну, суди меня теперь по законам своего племени!

Амери, подойдя, обняла ее за плечи.

– Жаворонок и не думал тебя винить. Лоцман все время вел себя послушно, не могла же ты предвидеть, какой фортель он выкинет под конец. У тебя нервы на пределе, поди-ка поборись весь день с таким бурным течением! Просто чудо, что с нами ничего не случилось.

– По крайней мере, психокинез меня не подвел, – смягчилась Фелиция. – Но проклятые принудительные функции требуют чересчур большого эмоционального напряжения. Наверное, мы просчитались, спилив ему торквес. Не зря же тану выдумали эти цепочки наслаждения – боли. Серый наверняка бы не доставил нам стольких хлопот.

– Но ты сама говорила, что еще не умеешь работать с носителями торквесов, – напомнил Халид. – А если бы он предупредил своих по телепатической связи? Вдоль берега идет Большая Южная дорога, на реке тоже полно тану, а с окрестных полей его могли бы услышать серебряные.

Ванда Йо окинула взглядом прибрежные заросли.

– По-вашему, здесь безопасно?

– Будем надеяться, – произнес Ханси, выглядывая из рубки. – Нельзя продолжать путь, пока мы не обшарим посудину вдоль и поперек. Могут быть и другие повреждения. – Он принялся внимательно рассматривать пробоину.

Из кустов с шумом вспорхнула стая уток.

– Пожалуй, надо подстрелить парочку на ужин, – сказал Бэзил. – Обед-то мы весь уже растрясли.

– Вот именно, – согласилась Амери, – давайте подкрепимся и отдохнем, чтобы во всеоружии встретить завтрашний день… Кстати, что он нам сулит?

– Мы уже прошли шесть порожистых участков, – доложил Халид. – Осталось только одно опасное место непосредственно перед Провансальским озером. Сам я там не был, но, говорят, быстрина под названием Донзер-Мондрагон стоит всех остальных.

– Час от часу не легче! – простонала Фелиция.

– После озера уже начинается Глиссада – спуск в Средиземноморский бассейн. Он довольно крутой, но нетрудный. Думаю, Герт и Ханси его одолеют. А вот завтра придется в последний раз положиться на лоцмана.

Все обернулись к связанному Гарри. Волосы его поднимались дыбом и закручивались в бесовские спиральки. Глаза вылезли из орбит, видно, он силился выплюнуть кляп.

Амери вздохнула и потянулась за своим чемоданчиком.

– Бедняга!

– Это мы бедняги, – возразила Фелиция.

Примерно в полукилометре вниз по течению от заводи, где стала на причал шхуна, находился большой скалистый выступ, поросший кустами тамариска и акации. На нем-то и было решено выставить дозор до темноты, на случай если какое-нибудь судно вздумает пристать к этому берегу.

Солнце село, и воздух становился прохладным, когда пришел черед Амери дежурить. Она радовалась возможности хоть ненадолго уединиться и отдохнуть от всех, особенно от проклятого лоцмана, чей жизненный тонус под влиянием введенных внутривенно седативных препаратов несколько стабилизировался. Под загорающимися в небе звездами монахиня творила вечерние молитвы. Тишина нарушалась только жужжанием ночных насекомых, бульканьем воды у подножия скал да писком цапель, выискивающих себе ужин на мелководье.

На противоположной стороне залива темнели холмы. За ними, похоже, раскинулись плантации, но огней отсюда не было видно. За время дозора Амери по реке не прошло ни одного судна – ночью Рона считалась несудоходной. Однако неявку Гарри к месту обычной стоянки могли заметить, потому им следовало быть начеку. Даже самые легкомысленные из их группы признавали, что чем ближе к столице, тем больше подозрений может вызвать у других навигаторов непонятное отсутствие старого лоцмана. Все суда на Роне имели опознавательные знаки. Шхуна Гарри была стандартной формы, но отличалась тем, что по всему серебристому корпусу шла ярко-зеленая полоса, а на носу и на корме выделялись крупные буквы названия – «Гремучая Завеса». Наверное, следовало как-то замаскироваться. Вначале они надеялись, что лоцман согласится с ними и с комфортом доставит в Мюрию, а теперь было уже поздно. Встречаясь с другими судами, они подавали приветственные сигналы, надеясь, что отсутствие телепатической связи, принятой между лоцманами, останется незамеченным в горячий сезон Перемирия.

Снизу донесся шорох.

– Это я, – негромко произнесла Фелиция и вскарабкалась на большой валун. – Опять надоедать тебе пришла.

– На реке ни души – одни птицы. А что в лагере?

– Если ты о своем пациенте, то он чувствует себя прекрасно. Шхуна полностью отреставрирована. Герт и Ханси с сознанием выполненного долга удалились в кусты. Ванда Йо тоже блаженствует, хотя на нее польстился только Уве. По-моему, это акт огромного милосердия со стороны бородатого ворчуна.

Фелиция, скрестив ноги, уселась рядом с монахиней. Амери никак не отреагировала на ее скабрезные остроты.

– Дивная ночь, правда? Ночи в плиоцене просто чудо пиротехники. Должно быть, зимой у них сезон дождей, зато сейчас такая благодать – самое время для войны.

Амери промолчала.

– Представляешь, как запрыгают гуманоиды, когда мы разрушим фабрику и закроем врата времени? – продолжала Фелиция. – Наконец-то нам удалось нащупать их ахиллесову пяту и досыта накормить угнетателей железом. А на будущее у меня появилась еще одна идейка, я пока держу ее в секрете… С помощью Элизабет мы склоним на свою сторону как можно больше серебряных, наденем захваченные на фабрике золотые торквесы и создадим человеческую гвардию, которая будет противостоять их Летучей Охоте. Металюди против метагуманоидов! Со временем мы завоюем все королевство!

И опять Амери не проронила ни слова.

Фелиция придвинулась к ней ближе.

– Не одобряешь! Наши действия противоречат твоей христианской этике, да? По-твоему, мы должны добиваться свободы путем переговоров. Благословенный разум! Братская любовь!.. Скажи, отчего ты избегаешь меня, Амери? По-твоему, я такое же чудовище, как все остальные?

Монахиня повернулась к ней. В ее добрых глазах отражался свет звезд.

– Я знаю, что у тебя на уме, Фелиция. Выброси из головы эти мысли, ради Бога! Я ведь уже объясняла, почему не могу тебе помочь. Конечно, ты расстроена и нуждаешься в утешении: сперва не поспела к драке в Финии, теперь еще один прокол с беднягой лоцманом… Но не пытайся использовать меня для удовлетворения своих низменных страстей. У меня свои убеждения, в которых нет места насилию и сексу. Я не призываю тебя их разделять, но уважать меня ты обязана.

У Фелиции вырвался нервный смешок. Она сидела неподвижно, ее загорелое лицо доставляло странный контраст с ореолом светлых волос.

– Только не заводи опять свою песню о братской любви! Я сыта по горло твоими душеспасительными речами. Одно время мне казалось, что я тебе небезразлична…

Монахиня обхватила рукой худенькие голые плечи.

– Ты дерзкая девчонка! Ну конечно, я люблю тебя, иначе не пошла бы с вами!

– Тогда почему? Почему? – Фелиция на миг повысила голос и принудительное давление. Монахиня с криком отшатнулась. – О, прости, Амери! Прости! Я больше не буду, честное слово! Не смотри на меня и не думай обо мне так! – Светлая головка поникла. – Ну почему?.. Разве грех мечтать о крупице счастья и тепла? Может, завтра мы умрем, и все будет кончено.

– Я в это не верю, Фелиция. Умрем мы или останемся живы, я не верю, что все будет кончено. Вот еще одна причина моего отказа.

– Опять религиозная чушь! Да кто докажет, что он там есть, твой Бог? А если и есть, кто докажет, что ему не все равно, что он не играет с нами в кошки-мышки? Ты образованная женщина, врач и прекрасно понимаешь, что доказательств нет!

– Есть. Только они в душе нашей, в желаниях, потребностях, инстинктах. В непонятном, нелогичном стремлении к любви, дающей и не требующей ничего взамен.

– Я нуждаюсь в твоей любви, но ты же не даешь ее мне! По-твоему, честно любить на словах?

– Я и перед собой хочу быть честной. И себя любить, как выражается Клод. Я отправилась в изгнание, чтобы доказать самой себе, что достойна любви. А ты, милая Фелиция, вообще не умеешь любить. По-человечески, во всяком случае. И не в любви ты нуждаешься, а в чем-то ином… ужасном. Моя любовь тебя удовлетворить не может, а то, что ты называешь любовью, жестоко и несправедливо по отношению ко мне. Я искренне желаю тебе помочь, но не знаю как, и мне остается лишь молиться за тебя.

– Превосходно! – В смехе Фелиции звучало презрение. – Ну что ж, валяй! Послушаем, как ты молишься за жестокую, бесчеловечную, заблудшую душу!

Амери снова притянула к себе упирающуюся девушку. В темноте прозвучали тихие, напевные слова:

– Помилуй меня, Боже, помилуй меня, ибо на Тебя уповает душа моя, и в тени крыл Твоих я укроюсь, доколе не пройдут беды. Воззову к Богу Всевышнему, Богу, благодетельствующему мне; Он пошлет с небес и спасет меня; посрамит ищущего поглотить меня; пошлет Бог милость Свою и истину Свою .

– О черт! – выкрикнула Фелиция и разрыдалась.

Амери крепко обняла ее и стала покачивать, как ребенка. Наконец девушка высвободилась из ее объятий и утерла слезы.

– Завтра… будет трудно. Сегодня я испугалась до безумия, а завтра будет еще страшней. Если ублюдок Гарри опять вырвется, то шхуну разнесет в щепки и все мы потонем. Я боюсь, что не смогу его удержать. Уверенность изменила мне. А для метапсихических игр это смертельно. Если заранее боишься провала, все распадается… Что же мне делать?!

– Я помолюсь за тебя.

– Да чтоб он провалился, твой несуществующий Бог! Если он все видит, то должен помочь без того, чтоб его умоляли! Или он хочет, чтоб я ползала перед ним на коленях? Что ему надо?

– Не ему, а тебе. Взывать к Господу, просить его помощи в осуществлении твоих нужд всегда благо.

– Так он, выходит, психолог? А молитва – просто умственный настрой: с верой горы сдвинешь! Кому тогда нужен Бог, если мы сами совершаем то, о чем просим в молитвах? Значит, я должна молиться самой себе? Но в себя я тоже не верю!

– Фелиция, я не собираюсь читать здесь проповеди. Если само слово «молитва» кажется тебе смешным, забудь его, назови как хочешь. Попытайся завтра попросить сил у Вселенского Разума, у источника жизни. И неважно, знает он о тебе или нет, ты имеешь право приобщиться к его силе – не только ради себя самой, но ради всех, чьи жизни от тебя зависят.

– Почему бы и нет? – задумчиво произнесла девушка. – В Разум я верю. По крайней мере, это нечто реальное. Хорошо, Амери, я попробую.

Монахиня поднялась на ноги, увлекая за собою Фелицию. Поцеловала в лоб, затем через ее плечо окинула взглядом черные холмы на фоне багряного вечернего неба.

– Фелиция! Что там такое?

Девушка обернулась. На противоположном берегу меж деревьев вытянулась сверкающая вереница.

– Охота, – прошептала Фелиция.

Обе молча смотрели, как светящаяся лавина стремительно катится вдоль Роны по Большой Южной дороге.

– Я настроилась на их волну, – произнесла спортсменка. – Они из приозерного городка Сейзораска. Ищут нас.

– Ты имеешь в виду пропавшего лоцмана?

– Нас! К счастью, они не могут летать и среди них нет сильных медиумов, поэтому они не знают, что я подслушиваю их умственный ропот. Недалекие провинциалы! Но южнее за нами будут охотиться асы.

– Откуда они узнали? – в ужасе спросила Амери.

– Кто-то сказал, – ответила Фелиция. – Кажется, я знаю, кто.

Они снялись с якоря, едва рассвело; желтые воды были еще покрыты хлопьями плотного тумана. Приблизившись к глубокой быстрине, они обнаружили, что не одни на реке: еще три судна остановились перед стремниной, видимо, не решаясь выходить на двадцатикилометровый участок неспокойной воды, пока совсем не развиднелось.

– Вот радость-то! – воскликнул Герт.

– Обходи их! – распорядилась Фелиция. – Что толку в прятки играть! На порогах они все равно ничего нам не смогут сделать. Бурке, Бэзил, тащите сюда этого зомби!

За шумом бурлящей воды они почти не слышали друг друга. Когда лоцмана, сыпавшего проклятия с посиневших губ, прикрутили к креслу около штурвала, Фелиция отослала всех на корму.

– Если опять сорвемся с кручи, сбрасывайте ремни и спасайтесь, кто как может.

Застывшие в неподвижности суда были от них метрах в двадцати пяти. Фелиция заставила Гарри помахать рукой и дернула за сигнальный шнур: туу-туу-туу! Затем они вышли на быстрину…

«Делай свое дело, Гарри, выводи нас, и я достану тебе новый серый торквес, слышишь, новый, ничуть не хуже прежнего, только помоги нам, Гарри, проведи свою посудину через подводные рифы! Ну давай, милый, балансируй на острие ножа среди чудовищных воронок и пенных волн, не подкачай, Гарри, жми на педали, как органист, верти свой штурвал, виртуоз Гарри, вспомни о новом торквесе и былых наслаждениях, постарайся, чтобы валы и скалы не зацапали нас в свою пасть, обуздай неистовую Рону, я с тобой, Гарри, видишь, я держу тебя и нисколечко не боюсь! О нет, Гарри, надо полегоньку, ну еще чуть-чуть, с Божьей помощью, там, впереди, то ли справа, то ли слева, наша общая мать, наша земля, ты ведь знаешь, как к ней пройти, Гарри, Гарри, Гарри? Ну же, старина, выбирайся из водоворота, не то я так тебя скручу, своих не узнаешь! Гарри, нас затягивает, Господи, Господи, сейчас опять врежемся, не смей, свинья поганая, убью, не дам нас погубить, ты не смеешь, я тебе не позволю…»

– Чтоб ты сдохла!

Фелиция закричала. Ум, стиснутый ее волевой хваткой, дернулся в последней вспышке яростного сопротивления. А затем с неожиданной легкостью выскользнул и пошел своим путем туда, куда она не решилась за ним последовать. Уже в одиночестве возвратилась к управлению шхуной, предательски застигнутой огромной волной, что делила Рону на два грохочущих потока. Судно все набирало скорость, подпрыгивая на рифах и вибрируя, словно на нем выбивали барабанную дробь.

Гарри повис на ремнях и уставился на нее остекленевшими глазами. Монитор жизненных сил у него на лбу был непроницаемо черен.

Фелиция распустила ремни, и бездыханное тело упало на пол. Она заступила на его место, ухватилась за штурвал, стала жать на педали и направила всю свою психокинетическую энергию под корпус, поднимая судно.

«Как тяжело, ох, как тяжело вырываться из омута! Но я сильная, слышишь? Если можешь, сделай меня еще сильнее! Выше… выше… помоги мне! Ради всего, чем ты жив, что любишь, помоги! Выше! Еще выше! Я чувствую, ты во мне, и все они во мне, все слышат меня и помогают, ведь я не только для себя стараюсь, барабанная дробь прекращается, свист и рокот мутной воды смолкают, воронки и скалы выпустили нас, отступили.»

«Мы летим.»

«Я держу ее, могу даже поднять еще выше – спасибо тебе! Вода в бессильной злобе буйствует внизу, и стены ущелья удивленно жмутся друг к другу: не каждый день им приходится лицезреть чудо.»

«Скоро стены падут. Вода выплеснется в огромную круглую заводь, белую, как молоко или сливки. Рона, изгибаясь, спускается, исчезает в дыму, окутавшем озеро. Заключительный всплеск растаял без следа, поглощенный подземными силами.»

«Мы безмятежно парим над туманной страной на солнечных крыльях. Наши враги внизу застыли, ослепленные, счастье так переполняет меня, что я сейчас сгорю… сгорю.»

«Амери и Жаворонок входят в рубку и греются возле моего огня. Потом обнимают, пытаясь унять мою дрожь.»

– Опускайся, дитя мое, – послышался голос Амери.

«И я плавно-плавно опускаюсь.»

 

12

– Ты уверена, мама? – спросил Ноданн.

– Проверь сам, – отозвалась королева. – Тагдал отправил ее назад в Гильдию Корректоров, где Куллукет все у нее выведал. Я говорила с ним по дальней связи. Скоро он опять привезет ее во дворец на дознание.

Они сидели в будуаре королевы. Нантусвель была еще в пеньюаре, а Стратег явился с арены в легкой тренировочной тунике, наручнике и оплечье.

– Еще один человеческий заговор! – размышлял он вслух. – Наглость первобытных переходит всякие границы. И за всем, разумеется, стоит эта женщина – Гудериан. Союз людей и фирвулагов, кража священного Копья… а теперь новая подлость!

– Я прочла мстительную мысль Гвен Минивель, – объяснила королева, – после того, как твой отец наполнил ее чрево монаршей милостью. Знаешь, что она подумала?.. «Ты не сможешь бесчестить женщин, когда мы разрушим твою фабрику торквесов, закроем врата времени и освободим всех людей из рабства».

– Какое счастье, что ты была рядом и сумела перехватить мысль!

– Она поставила плотные барьеры. Но недаром же я дала жизнь потомству!

– Да, но кто она такая, чтоб знать о заговоре?

– Увы, весьма многообещающая молодая целительница. Сам Дионкет освободил ее от традиционных торгов. Ее уже давно следовало ввести в королевскую опочивальню. Но Мейвар и Главный Целитель по причинам, которые мне до сих пор неясны… думаю, ты сам до них докопаешься… спрятали ее в катакомбах Гильдии Корректоров. Поскольку наш король пребывал в дурном расположении духа из-за последних печальных новостей, я решила, что девушка могла бы его утешить. Своим пением она очаровала всех гостей на банкете по случаю их прибытия. Признаюсь, я вспомнила себя в молодости, когда укачивала своих кукол и думала о будущих детях… Но довольно об этом… Мой долг обеспечивать спокойствие Верховного Властителя, вот я и поручила твоему брату Куллукету выяснить, что сталось с Гвен Минивель. Главный Целитель не посмел ослушаться королевского приказа, и девушку надлежащим образом представили ко двору. Куллукет не смог бы ее подготовить, он слишком прямолинеен, а короля в его депрессивном состоянии нельзя подвергать неоправданному риску, поэтому я взяла на себя принуждение и коррекцию девицы. Вчера весь день с ней работала, и она впорхнула в спальню, как нимфа. Тагдалу и в голову не пришло, что она его ненавидит. Он был так захвачен страстью, что не услышал глубоко спрятанного призыва к отмщению. Я заставила Минивель петь для него и обеспечила самые что ни на есть материнские формы утешения. Так что она имела успех.

– И не только у короля, – добавил Ноданн. – Сама того не сознавая, она может дать ключ к нашему успеху.

Дверь в будуар отворилась. Королевский Дознаватель, красивый и суровый, в плаще цвета бургундского вина с низко надвинутым капюшоном, втолкнул Сьюки в комнату и знаком приказал страже в рубиновых доспехах оставаться снаружи. Затем почтительно поприветствовал мать и брата.

– Королева-мать! Брат Стратег! Я допросил женщину Гвен Минивель и выпытал у нее все, что ей известно.

На лице Сьюки застыла твердая решимость, хотя глаза и нос распухли и покраснели от слез, а волосы повисли сосульками. Она все еще была в прозрачном пеньюаре наложницы, в который ее обрядили прошлой ночью.

Нантусвель и Ноданн внимательно изучили сведения, содержащиеся в мозгу Куллукета.

– Ах, дитя мое! – воскликнула королева. – Не только государственная измена, но и связь с человеком! С низким серым Стейном Ольсоном, оруженосцем Эйкена Драма! И ты осмелилась зачать его ребенка!

– Стейн – мой муж, – отрезала Сьюки.

Куллукет, столь похожий и непохожий на свою добрую мать, откинул капюшон с лица.

– За одно это положен смертный приговор, Гвен Минивель! Смерть тебе, твоему нерожденному ребенку и его отцу, виновнику порочного зачатия. Ты презрела свой серебряный торквес, лишила себя всех прав на объединение с тану. Ты больше не Гвен Минивель, а просто Сью Гвен Девис, женщина вне закона. Вместе с тобой все соучастники по данному и по другим, более тяжким, преступлениям ответят перед законом независимо от их высокого положения.

Распухшие губы Сьюки растянулись в слабой улыбке. Мысль ее была предельно ясна: «Мы лишимся жизни, зато вы, оставшись в живых, лишитесь всего своего мира.»

– Отошли ее, – сказал Ноданн. – Это надо обсудить.

Куллукет препоручил Сьюки стражникам.

– Пройдемся к фонтану, там попрохладней, – предложила королева. – Мне что-то нехорошо.

Второй целитель королевства взял мать под руку, и все трое вышли в маленький внутренний дворик, где цвели осенние розы. Королева и Куллукет уселись на мраморную чашу фонтана. Стратег принялся расхаживать взад-вперед; грани алмазного оплечья прорезали тенистый уголок призматическими бликами.

– Что ты с ним сделал? – спросила Нантусвель.

– Пришлось применить силу, – сухо отозвался Куллукет. – Стейн и Эйкен Драм завтракали у Гомнола – как вам это нравится? Само собой, юный выскочка и глава Гильдии Принудителей заявили, что ничего не знают о тайной связи Стейна со Сьюки. Викинг оказал упорное сопротивление, несмотря на свой торквес. Но, поскольку предлог для взятия под стражу был достаточно веский, Гомнолу ничего не оставалось, как усмирить его и передать мне. На допросе сведения просочились из его ума, как из сита. До Великой Битвы он будет заключен в тюрьму, а потом выставлен на гладиаторские бои. А его любовница, естественно, пойдет в Великую Реторту.

– А Эйкен Драм?

Куллукет не смог сдержать восхищения.

– О, этот проявил потрясающее хладнокровие! Никакой телепатии не надо, чтобы понять, что хозяин и слуга были в сговоре. Но Драм разыгрывает из себя невинного агнца. Он потребовал, чтобы мы с Гомнолом, не сходя с места, без всякой щадящей терапии обследовали его мозг. Такое грубое вмешательств не каждый выдержит, но маленький пройдоха оказался достойным противником. Ни крупицы предательства, полное неведение в отношении Стейна и Минивель, а также фабрики торквесов и «врат времени».

Стратег перестал расхаживать, присел рядом с братом и шумно перевел дух.

– Значит, вы производили обследование… вместе с Гомнолом?

Королева перевела взгляд с Ноданна на Куллукета и обратно.

– Уж не хочешь ли ты сказать…

Куллукет медленно наклонил голову.

– Вполне может быть. Гомнол и не на такое способен! Я ничего, правда, не заподозрил… Слухи о бессилии короля уже распространились среди рыцарей Высокого Стола, а мы знаем, что Главе Гильдии Принудителей на все начхать, кроме карьеры. Он наверняка понял, что его первоначальная оценка Эйкена Драма как новой звезды на умственном небосклоне ошибочна. К тому же вето, наложенное на его генетический план, касающийся Элизабет и Тагдала… Одним словом, Гомнол, скорее всего, пересмотрел свой династический сценарий.

– О неблагодарный! – вскричала королева. – Снюхаться с Эйкеном Драмом! Вот, посади свинью за Высокий Стол! Мы должны принять меры – немедленно! Пускай Имидол на этой же Битве бросит ему вызов.

– Он проиграет, – без обиняков заявил Куллукет.

– Тогда придумайте что-нибудь! – взмолилась королева. – Ведь Гомнол теперь сделает ставку на клику первобытных! Тут двух мнений быть не может!

Куллукет озадаченно сдвинул брови.

– Не станет же Гомнол помогать им в разрушении оплота собственной власти – он не так глуп! Видимо, Эйкен Драм не посвятил его во все подробности.

– Так давайте просветим его, настроим против звереныша в золотых одеждах! – предложила Нантусвель.

– Спокойно, мама. – Лик Ноданна вновь засиял и окутал королеву солнечным теплом. – Слишком много швали путается у нас под ногами, слишком много интриг, заговоров, козней… Они сталкиваются, переплетаются, мешают нам разобраться. Северная свора с ее железом и, возможно, с Копьем, маленькая разбойница Фелиция, прикончившая нашу сестру Эпону, а теперь щеголяющая в украденном золотом торквесе, мятежница Гудериан с ее подрывной когортой, Эйкен Драм, чьи помыслы известны лишь богине Тане, планы короля, антрополог со своим проклятым обзором, а в довершение всего глава Гильдии Принудителей, стремящийся манипулировать всеми нами! Поистине дьявольский узел!

– Неужели даже тебе не по силам его распутать, брат Стратег? – подколол его Куллукет.

– У меня есть Меч, – заявил Ноданн.

– Как?! Неужели ты решишься?.. – задохнулась королева.

– Люди сами поставили себя вне закона. С Гомнолом мы справимся без особого труда. Эйкен Драм – орешек покрепче, он уже успел завоевать популярность среди наших сограждан. Понадобятся веские доказательства его измены, но, думаю, мы их раздобудем… Все наши неприятности можно повернуть так, чтобы они работали на нас.

– Не слишком ли ты самоуверен? – усомнился Куллукет. – Одно только железо – смертельная опасность для общества тану… Смотри не ошибись в расчетах, иначе наше королевство полетит ко всем чертям.

– Мы же решили всем миром вернуться к простым обычаям, к старым традициям, которым следовали тысячу лет, – сообщил Стратег спокойным голосом. – Поверхностный блеск ущербной человеческой цивилизации ослепил слишком многих наших собратьев, включая Тагдала, и поставил тану на грань краха. Но Тана благосклонна к нам. Еще не поздно повернуть вспять. Когда я разоблачу козни первобытных, даже самые легкомысленные, самые недальновидные из нас уже не смогут игнорировать исходящую от человечества угрозу… А у меня к тому же есть еще кое-что.

Ноданн вытащил зеленую перфокарту.

– Антропологический обзор! – вскричал Куллукет. – Дай посмотреть!

– Антрополог столь бесхитростен, что написал всю правду, – продолжал Ноданн, пропустив его просьбу мимо ушей. – Он говорит о неизбежном приросте населения за счет людей и гибридов. Если тану будут продолжать генетическую эксплуатацию человечества и допускать людей на правящие посты, Многоцветная Земля вскоре окажется под их властью. Король изучил обзор, но все еще не принял окончательного решения. Вместе с другими недоумками в составе Высокого Стола он надеется сохранить статус-кво, попросту уничтожив все копии анализа, компьютерный файл и Брайана Гренфелла с Агмолом. Но стараниями моей любезной Розмар мы заполучили не только копию обзора, но и самого антрополога: он теперь спрятан в надежном месте. В кульминационный момент Великой Битвы он расскажет тану всю правду о своей расе. Я выпущу его перед самым Поединком Героев, и конспираторы из пацифистской фракции не смогут заранее подготовить оппозицию. Перед лицом неизбежной опасности общий гнев нашего воинского братства падет на головы изменников. На Гомнола! На Эйкена Драма! На всех наших соотечественников, которые столь низко пали, что связывают свое выживание с человечеством.

Королева прикрыла рукой дрожащие губы.

– Но в таком случае Тагдал…

– Если он будет упорствовать в своем безумии, ему придется расстаться с троном, – безапелляционно заявил Ноданн. – Я проявлю сыновнее милосердие. В конечном итоге выбор останется за ним.

– Ты, как мать потомства, естественно, не обязана разделить его судьбу, – поспешил заверить ее Куллукет.

Избегая встречаться взглядом с сыновьями, Нантусвель поставила умственные экраны.

– Мы порой бываем слишком жестоки… Я все же надеюсь, что можно найти иной путь.

– Теперь о подрывных планах, прочитанных нами в мозгу Сью Гвен Денис,

– перебил ее Ноданн. – Тут мы тоже в состоянии повернуть дело к нашей выгоде. Главное – не упустить время. Нам известны подробности предполагаемого нападения. Северяне явно не слишком доверяют Эйкену Драму и его невежественному слуге. Однако мы знаем дату – двадцать второе, через два дня. Скорее всего, они нападут ночью, когда активность в стенах Гильдии Принудителей минимальна. Вторая акция первобытных – попытка переправить послание через «врата времени» – без сомнения, развернется на рассвете того же дня.

– Если Гомнолу станет известно о нападении, он наверняка попытается его предотвратить, – заметил Куллукет. – Но мы можем его устранить и сами заняться этим!

Стратег откинул свою овеянную славой голову и захохотал.

– Ох и простак же ты, брат Дознаватель! Ну да ладно, организацию контрудара я беру на себя. Вот увидите, как ловко я с ними справлюсь! А вы тем временем созовете всех воинов потомства, прибывших в Мюрию. Сегодня же после полудня мать проведет священное собрание, чтобы благословить своих богатырей накануне игр. Затем я изложу стратегический план, благодаря которому все враги окажутся в наших руках.

– Убийцу дорогой Эпоны отдайте мне! – попросил Дознаватель.

– Выудишь из нее всю полезную информацию, но только не переусердствуй, – согласился с ним Ноданн. – У девчонки должно хватить сил на выступление в боях гладиаторов – это неотъемлемая часть моего плана. Остальных сбросим в Великую Реторту. Казнь первобытных должна быть публичной, в назидание другим. Лишь для одного лица я сделаю исключение. На Гудериан у меня свои виды.

– Не забывай, на ней, как и на Фелиции, золотой торквес! – предупредил Куллукет.

– Фелицию сразит ее собственное железо, – возразил Стратег. – Проливать кровь на Серебристо-Белой равнине она будет в сером торквесе. А золотой торквес Гудериан не имеет никакого значения – вы скоро сами убедитесь.

Слезы на глазах Нантусвель просохли. Она поднялась с края фонтана и весело проговорила:

– Так как сегодня у нас много гостей, я должна немедленно дать указания поварам. Простите меня. – Сыновья поцеловали ей руки, и она удалилась, волоча за собой шлейф мыслей, касающихся меню торжественного обеда.

Куллукет, прищурясь, поглядел на Стратега.

– Остается непроясненной позиция еще одной человеческой особи. Я настаиваю, чтобы ты проявил должную серьезность в столь важном вопросе.

Образ Мерси замелькал перед мысленным взором обоих братьев.

Прекрасное лицо Ноданна оставалось непроницаемо, как и его ум.

– Другие представители клана были слишком деликатны… или слишком осторожны, чтобы оспаривать мой выбор супруги. Но раз уж ты берешь на себя смелость быть откровенным, то я изложу тебе свои соображения. С первой же нашей встречи я был потрясен невероятной близостью, родством душ, возникшим между мною и Розмар, чего никогда не было в отношениях с другими женщинами и даже с моими соплеменницами. Поэтому, прежде чем избрать ее в жены, я приказал Грегу-Даннету подготовить генетический анализ моей несравненной невесты.

– Ну и…

– Плазма Мерси-Розмар почти идентична нашей собственной. В ней больше генов тану, нежели человеческих. Лишь богине Тане ведомо, чем это объясняется, – я ведь не специалист.

Куллукета, как ученого, ошарашило подобное заявление. За мозговыми заслонами бушевал вихрь гипотез, пронизанных недоверием.

Безразличие Стратега в один миг сменилось дикой яростью. Куллукет, к своему ужасу, был точно окутан второй кожей, утыканной иглами; с острия каждой иглы сорвался электрический разряд, раскаливший болевые рецепторы его эпидермиса почти до смертельной перегрузки. Если б не хватка Ноданнова ума, он не устоял бы на ногах.

Агония прекратилась так же быстро, как началась, вытесненная ощущением небывалого блаженства.

А Ноданн про себя подумал: пусть твой ржавый котелок варит что хочет, брат Дознаватель, ты ведь у нас мастер на всякие гнусности, но впредь ты никогда не усомнишься в моем выборе, не позволишь себе ни единого намека на неверность Розмар.

– Опять ты ведешь себя как деревенский простак! – зазвенел голос Аполлона. – Не забывай, кто из нас будет королем. И не тебе меня учить болевому принуждению!..

 

13

Катлинель Темноглазая оседлала своего халика и в толпе зевак отправилась по вечернему холодку на Серебристо-Белую равнину, снедаемая жгучим любопытством: как-то проводит свое время древний враг, разместившийся во всем великолепии по краю поля битвы.

Она проехала широкий мост через канал. Русло потока было вымощено известняком; чистые, отражавшие сияние звезд воды покрывали их метра на три. Поток брал начало из огромного подземного источника – Морского Колодца – и поил всю долину еще с тех пор, как тану впервые явились на землю Авена. Маленький народ то и дело наполнял из него бурдюки и ведра. Чуть дальше по течению фирвулажанки полоскали белье, а еще дальше, где канал мелел, сворачивая к востоку, чтобы влиться в Большую лагуну, виднелись нехитрые постройки купален.

Катлинель спустилась к воде напоить иноходца. Затем направила его по центральной улице палаточного городка, где в обложенных камнями кострах пылал огонь. Большие земляные павильоны фирвулагской знати были украшены золотом и серебром, а тенты и палатки оторочены затейливой вышивкой. Над богатыми жилищами вздымались высокие флагштоки с дорогими штандартами, перьями и позолоченными черепами поверженных врагов. На всех штандартах красовались чудовищные иллюзионные символы воинов-фирвулагов.

Весь маленький народ высыпал на улицу. Некоторые выступали в роскошных обсидиановых доспехах, но большинство ходило в штанах, куртках, усыпанных драгоценными камнями, и отороченных мехом плащах, хотя последние явно излишни в таком теплом климате. На мужчинах и на женщинах были островерхие шляпы. Леди побогаче прикалывали к шляпкам развевающиеся вуали, золотую бахрому, декоративные рога или длинные ленты, свисавшие перед ушами и позади них. У высокомерных тану вошло в привычку именовать своих теневых побратимов «маленьким народом». Но Катлинель все больше попадались на глаза фирвулаги, по росту не уступающие людям. Время от времени весь свет застила огромная фигура чемпиона, намного превосходящего тану ростом. В столице болтали, что фирвулагов в этом году понаехало на Великую Битву видимо-невидимо – должно быть, их ободрила победа над Финией. По слухам, войско древнего врага ныне может похвастаться гордыми богатырями, которые прежде отказывались от участия, считая для себя недостойным биться с людьми, пополнявшими армию тану. Так, покинули свои убежища Медор и коварный Накалави, выступавший в обличье освежеванного кентавра с обнаженными мышцами, жилами, кровеносными сосудами, специально выставленными напоказ, чтобы вселить ужас в противника. И даже Пейлол Одноглазый – Стратег фирвулагов – нарушив двадцатилетнее воздержание, решил принять участие в нынешней Битве.

По предварительным подсчетам, на Серебристо-Белую равнину уже прибыли пятьдесят тысяч фирвулагов, то есть почти две трети всего их населения. Половину составляли борцы, вдвое превышавшие числом корпус рыцарей тану и их человеческих союзников.

Торговцы осаждали Катлинель, пока она ехала среди костров, глядя на буйное веселье фирвулагов. К ней отовсюду тянулись руки с драгоценностями и безделушками – маленький народ прежде всего славился искусными ювелирных дел мастерами, но были тут и продавцы сластей, и соленых орешков, и крепкого сидра, и экзотических вин. Однако Темноглазая не поддавалась на их уговоры. Лишь добравшись до конца длинной улицы и свернув к неказистым палаткам черни, Катлинель поддалась соблазну: карлица с толстыми русыми косицами и в ярко-красном платье продавала флаконы из резного миртового дерева, наполненные духами с головокружительным ароматом лесных цветов.

– Спасибо, леди, – маленькая торговка с поклоном взяла деньги. – У нас говорят, что перед запахом «Сада Гесперид» не устоит ни один парень.

Катлинель рассмеялась.

– Тогда с этими духами надо быть поосторожнее.

– Я слыхала, – последовала угодливо-язвительная реплика, – с вашими кавалерами не так-то просто сладить.

– Ну, это мы скоро на Битве проверим, – улыбнулась Катлинель и тронула поводья.

Когда она проезжала мимо выставленных под тентами пиршественных столов, где-то совсем рядом послышался цокот копыт другого иноходца. Откуда ни возьмись, выскочил пьяный нахал, схватил ее коня под уздцы, но, прежде чем она успела применить защитный прием, другой всадник пришел ей на помощь. Один умственный выпад швырнул наглеца в объятия подвыпивших дружков, а те, заплетающимися языками принеся извинения Катлинель, увели его прочь.

– Я ваша должница, милорд. – Она поклонилась своему спасителю.

Он был высок, строен, широкоплеч; под забралом шлема, украшенного золотым венцом, виднелась плотно прилегающая к голове шапочка. Она скрывала его волосы, шею и переходила в короткий плащ, расшитый по краям драгоценными камнями. На всаднике был костюм темно-фиолетового цвета.

– Для меня это большая честь, миледи. Боюсь, мои земляки слишком увлекаются пирушками и радуются раньше времени.

Он шагом поехал рядом с ней; Катлинель разглядывала его с неприкрытым удивлением.

– Простите мою оплошность… Поскольку шея у вас закрыта, я приняла вас за соплеменника.

– А кого вы считаете своими соплеменниками? – поинтересовался он с едва уловимой иронией в бархатном голосе.

Вспыхнув, Катлинель натянула поводья и готова уже была поворотить коня и умчаться прочь от наглеца. Но тот поднял руку, и конь застыл как вкопанный.

– Виноват, миледи. Непростительная бесцеремонность с моей стороны. Просто всякому видно, что ваша красота – результат слияния человеческой и танусской крови. А по вашим изумрудно-серебряным одеждам я понял, что вы, подобно мне, из числа иллюзионистов, причем высшего класса. Если вы благосклонно смените свой справедливый гнев на милость и сохраните в памяти не мою грубую шутку, а оказанную вам прежде незначительную услугу, то мы могли бы совершить небольшую прогулку верхом и дружески поболтать. Не скрою, ваш народ очень меня интересует.

– А вы, я вижу, за словом в карман не лезете, лорд фирвулаг… Ну что ж, принимаю ваше предложение. Я – Катлинель, по прозванию Темноглазая, и в Высоком Столе мне как низшей из высших тану отведено последнее место.

– Уверен, это ненадолго! – Он снял шлем и венец; фиолетовая шапочка закрывала всю его голову. – Меня называют Властелином Луговой Горы. Мои владения лежат далеко на севере, на окраинах королевства фирвулагов. Никогда прежде я не бывал на Великой Битве. Мой народ так озабочен повседневными проблемами выживания, что ему не до ритуальных игр.

– У нас такое заявление сочли бы ересью, но я вас понимаю.

– Значит, среди тану тоже есть не слишком рьяные воители?

– И довольно много, – призналась Катлинель, – особенно среди гибридов, как я. Но сила традиции непреодолима.

– А-а, традиции… Но, говорят, в последнее время древние обычаи не находят в народе особого понимания. Некогда столь послушное и полезное вам человечество, кажется, взбунтовалось против вашего Верховного Властителя.

– Да, в союзе с вами, фирвулагами!

– Тану первыми вступили в союз с людьми, почему бы и нам не последовать их примеру? Надо признать, что мы, фирвулаги, народ более узколобый и прямолинейный. Так, большинство моих собратьев ни за что не сядут верхом вот на такое животное – предпочитают топать на своих крепких ногах.

– А вы как будто не слишком щепетильны?

– Поневоле приходится быть реалистом, благородная леди. Скажите, правда ли, что человеческим ученым у вас, тану, почет и уважение? Что вы используете их специальные знания, чтобы развивать свою экономику и технологии?

– Я вхожу в руководство Гильдии Творцов. Все науки, кроме медицины и психобиологии – наша епархия. И у нас в Гильдии работает очень много ученых людей. Готовят молодые кадры, занимаются практическим применением своих знаний… Агрономы, геологи, инженеры всех отраслей и даже специалисты по общественным наукам – все поставили свои способности на службу Многоцветной Земле.

– А генетики? – вполголоса спросил Властелин Луговой Горы.

– Ну разумеется.

– Ах, если б мы не были врагами! – посетовал он. – Если бы могли свободно сотрудничать, свободно обмениваться идеями и ресурсами. Фирвулагам воистину есть что вам предложить… А вы так много могли бы сделать для нас.

– До сих пор это было не принято, – отозвалась она.

– До сих пор… Пока старая несгибаемая воинская братия управляет вашим королевством.

– Мне пора, – прервала разговор Катлинель.

– Но вы приедете снова? Ведь до того момента, как мы официально станем врагами, еще целая неделя.

Она протянула руку, и он попрощался как истинный рыцарь. Губы его были холодны. Во внезапной вспышке метапсихической проницательности Катлинель поняла, что они столь же иллюзорны, как и все остальное. Но ум, открывшийся ей, был далеко не холоден и весь светился надеждой.

– Завтра вечером я опять приеду, – пообещала она. – Как мне справиться о вас у ваших друзей?

– Боюсь, здесь немногие назовут меня другом. – Он улыбнулся невесело и предостерегающе. – Я найду вас на этом самом месте. Лучше, если и среди ваших друзей никто не будет знать, что вы снизошли до беседы с неким Суголлом, Властелином Луговой Горы, которую люди будущего назовут Фельдбергом.

– Рыцарям Высокого Стола позволено общаться, с кем они пожелают, – заявила Катлинель и, пришпорив коня, поскакала по дороге, ведущей от солончаков к Авену.

 

14

Гомнол медленно водил инфракрасным лучом по черной глади Каталонского залива.

– Ни следа, – сообщил он. – А ведь через час Летучая Охота появится в нашем квадрате, если, конечно, не собьется с пути. Ты уверен, что они высадились на сушу именно сегодня ночью?

– Еще бы, черт возьми! – прорычал Эйкен Драм.

Сквозь окуляры с простыми линзами он заглянул в бойницу меж двух зубцов крепостной стены. Вместе с лордом Принудителем они поднялись на самую высокую башню здания Гильдии.

– Прибываем сегодня ночью, сообщите телепатической связью безопасное место встречи, необходимо скоординировать план нападения на рассвете в понедельник после дня отдыха и разведки. Если твои агенты оказались не в состоянии их обнаружить, так нечего на меня валить!

– Где же они могут быть? – рассуждал Гомнол. – Путей-то много. Скажем, они замешались в поток паломников из Каламоска, Тарасии, Геронии и других испанских городов. Или поплыли на северо-запад Каталонского залива, после того как прошли Глиссаду, а потом просто обогнули мыс Авена. Если они уже высадились, мы их не отловим ни с воздуха, ни с земли – как и Ноданн с потомством. В северной части полуострова примерно полсотни небольших бухт и расщелин и тысячи гротов, где ни один ясновидящий их не углядит. Придется ждать, когда они выйдут с тобой на связь, хотя это и увеличивает шансы потомства обнаружить их первыми. Жаль, что они не доверили тебе вылететь им навстречу, как только достигли бассейна.

– Помолчи! – оборвал его Эйкен. – Я пытаюсь настроиться на волну Фелиции. Наверняка она еще не научилась ставить экраны.

– Кто знает! С ней всегда надо быть начеку… И с дубиной Стейном тоже. Если наша блокировка в его уме удержится или Куллукет ее почувствует и пригласит других корректоров из потомства присоединиться к нему в многофазовом тестировании, то Стейн расколется, наведет их на нас. Может, лучше убрать викинга с дороги?

– Гамбол, отцепись от меня! – Глазки-бусинки злобно блеснули. – Блокировка вполне надежна. Только тронь его или Сьюки, и между нами все будет кончено, понял?

– Да понял, понял! Но должен же я тебя предупредить, чем мы рискуем. Если потомство добудет неопровержимые доказательства нашей измены, то и меня, и тебя объявят вне закона. И никакое Перемирие, никакие догматы воинствующей религии не защитят. Зная твою нынешнюю силу, я решил довериться тебе, но сводный оркестр потомства под управлением Ноданна способен сокрушить нас обоих. Я уже сорок лет якшаюсь с тану, а ты здесь всего три месяца! Не будешь слушаться старших – твою башку насадят на кол со всеми ее метафункциями!

Плут примирительно улыбнулся, его белоснежные зубы сверкнули в темноте.

– Гамбол, пупсик! Мы с тобой друзья до гроба! Что, я не понимаю, как ты мне нужен? Не будь ты даже главой Гильдии Принудителей и первым интриганом в королевстве – все равно, смогу ли я обойтись без тебя – специалиста по торквесам?! Какой же король без подданных! Нет, родимый, нам надо во что бы то ни стало эти обручи сохранить! У меня чуть мозги наружу не выскочили, когда Элизабет сообщила мне «радостную» новость: шайка дубарей хочет разрушить твой дом! Мало того – они еще собрались закрыть «врата времени»! Не только поставки рабочей силы будут прекращены, но и поток товаров из будущего! Представляешь, лишить нас с тобой настоящего виски! Недопустимо!

– Руки коротки! – рассмеялся Гомнол. – Между мной, тобой и тану могут быть разногласия, но в одном мы сходимся – в оценке роли врат времени и фабрики. Даже Ноданн не посмеет пойти против короля и общественного мнения.

– Но он может принять волевое решение вразрез с нашими действиями, как уже пытался сделать в охоте на Делбета, – продолжал Эйкен. – Скажем, представит дело так, будто именно он пронюхал о предстоящем заговоре и раскрыл его, и все лавры достанутся ему! Вот почему наша задача – поймать диверсантов с поличным во время их вылазки и тем самым показать, какие мы верноподданные граждане.

– Безопаснее было бы захватить их до нападения. Хотя, конечно, у твоего плана немалые преимущества. Я пригласил нейтральных наблюдателей – лорда Бормола из Ронии и Тагала Меченосца, – они будут свидетелями нашей блестящей защиты. Оба входят в состав Гильдии Принудителей и всегда готовы поручиться за мою лояльность, в случае если этот пакостник Имидол станет возводить на меня поклеп.

– Эх, надо бы мне тут остаться! – произнес Эйкен с хорошо разыгранной искренностью. – Но ты не умеешь летать, а один из нас должен лично присутствовать на операции возле врат времени. Питкину это доверить нельзя. Мадам Гудериан не такая уж простушка, судя по тому, как ловко она расправилась с Финией. Наверняка у нее разработан какой-нибудь хитроумный план. К примеру, дикие отвлекающие маневры, пока она невидимкой будет подползать к вратам времени. Если же я окажусь поблизости – никаких тебе иллюзий! А ты, Гамбол, займешься Фелицией.

Глава Гильдии Принудителей накрыл кожухом инфракрасный сканер.

– Против нее я пущу свою гвардию – людей в золотых торквесах. К ним с железом не очень-то подступишься. – Чуть помедлив, он как бы невзначай спросил: – А ты не в курсе, что сталось с Копьем и летательным аппаратом после Финии?

Эйкен передернул золотыми плечами.

– Понятия не имею! Если б они были на ходу, мятежники наверняка провернули бы еще не одну операцию. Кажется, Велтейн хвастался, что сбил машину.

– Он говорит, что попал в нее своей шаровой молнией, – уточнил Гомнол. – Но никто не видел, как самолет падал, да и останков его не нашли. Обязательно надо выяснить, что случилось. Если машина и оружие все еще действуют, нам с тобой туго придется, мой мальчик.

– Хм! Да будь у них фотонная пушка и машина, зачем бы они поплыли по реке? – возразил Эйкен. – И на штурм идти не надо было бы, верно? Зря беспокоишься, Гамбол! Мы вытянем все сведения из Фелиции и ее подонков, ты только подготовь приемную комиссию и наблюдательную группу… Надо приберечь хотя бы нескольких пленников для последующего допроса. Если птица и пушка работают, неплохо бы выяснить, кто их починил. С ними еще кто-то может быть в сговоре…

Наверное, с минуту союзники испытующе глядели друг на друга. И ни один не смог обнаружить в уме другого задних мыслей. Оба были мастерами своего дела.

– Что ж, пожалуй, пора произвести небольшое сканирование глазного дна, – предложил наконец Эйкен. – Спущусь-ка я на берег и буду ждать сигнала Фелиции. – Он помахал на прощание главе Гильдии Принудителей.

Длиннохвостое насекомое желто-зеленого цвета с коричневыми глазками полетело с высокий башни к северным отвесным скалам, а затем через дюны и пустоши на побережье Каталонского залива.

«Эй-ке-ен!»

«О-о! Это ты, малютка? Сколько лет, сколько зим! Я уж думал, ты давно улетела!»

«Как ты мог отдать Стейна и Сьюки на растерзание Куллукету?»

«Элизабет, ты что, разучилась читать мысли? По-твоему, я веду двойную игру? Сьюки сама заложила Стейна королеве, вот Кулл и выступил на сцену. Мои варианты: 1) отдать Стейна Куллу; 2) вступить в борьбу и отдать им себя и тебя. Так? Так! Я наладил хорошую умственную блокировку, чтобы Стейн не выдал других и меня. Он и Сьюки пока в безопасности, ведь Кулл полагает, что ему известно все. Перед Битвой я их лишу торквесов и переправлю обоих голубков плюс нерожденного Стейнова отпрыска в укромное гнездышко.»

«А Гомнол?»

«Сама знаешь, Элизаплутнябет.»

«Эйкен Драм + Гомнол = ты король + он премьер.»

«У тебя есть возражения?»

«Позволишь мне испытать твой ум?»

«На расстоянии ты не сумеешь, а я сейчас слишком занят, чтобы подскочить к тебе. С чего бы моя прелесть перестала доверять маленькому хитрозадому янки?»

«С того, что он в союзе с этим мордоворотом.»

«С кем? С Гамболом? А что ты имеешь против великого мастера?»

«Эйкен, не предавай друзей! Подумай не только о них, но и о себе, ошельмованный шельмец, не надо, милый, слышишь?»

«Расслабься, Элизабэбишар! Когда я стану королем, все будет хорошо, только не мешай, не выставляй своих божественно-сверхчеловеческих амбиций, иначе неумолимая сила подомнет тебя!»

«Эйкен, на силу всегда найдется сила, и горе тебе, если не сделаешь того, что должен!»

«Ох уж эти мне вещуньи! Точно шило в заднице! Почему бы тебе не парить над всеми, как раньше, а? У тебя есть твой шар, чего ж ты медлишь? Отвалите все, вам меня не остановить – ни тебе, ни Бреде, ни архангелу Ноданну, ни Зеленой Группе, ни даже фотонной берданке!»

«Элизабет!»

«Ты ушла?»

(Смех.)

Длиннохвостое насекомое полетело на зов, доносившийся из глубокой пещеры в одной из северных бухт Авена. Диверсанты, как и фирвулаги, отлично знали: лучший способ спастись от поисковых групп тану – спрятаться под землей. Фелиция повела насекомое по тоненькой, как паутинка, умственной нити, четко настроенной на скрытый канал в мозгу, недоступный ни одному гуманоиду. И когда маленькая, одетая в золото фигурка с легким щелчком материализовалась по ту сторону их костра, девушка вышла навстречу в сверкающих голубых доспехах, которые старик Каваи подогнал ей по размеру; в руке у нее блестело Копье, в глазах сверкала неутолимая жажда крови.

– Ты нас заложил! – Принудительная сила заграбастала Эйкена в медвежьи объятия.

– Я? Я?

Эйкен поморщился от боли в ее умственных тисках. Она оказалась сильнее, чем он ожидал. Гораздо сильнее. Конечно, он мог освободиться, но разумно ли сразу показывать им свою силу? Господи, что это? Огромная глыба забаррикадировала вход в пещеру! Откуда она взялась – так быстро, так бесшумно?! Неужели девчонка и творить умеет? Или это просто мастерский психокинетический прием?

– Фелиция, детка, ты чего? Да убери ты свои жернова, Христа ради! Никого я не закладывал! Дай же мне объяснить.

Она чуть ослабила хватку, зато теперь его объяла огромная сеть бледно-голубого пламени. Значит, она может творить! Эйкен наконец-то обратил внимание на остальных, стоявших позади Фелиции и выряженных в одежды оруженосцев и служанок. Но узнал он только монахиню.

– Амери! – просиял юнец. – Ну скажи хоть ты ей, пусть даст мне объяснить!

– Говори живо, чертов карманник! – приказала Фелиция.

Он подставил свою ангельскую чистоту всепоглощающей ярости золотого торквеса. Стейн и Сьюки, сами того не желая, выдали тайну, а не он! Поскольку пройдоха умел ловко прятать в правде крупицы полуправды и лжи, его объяснения были в основном правдивы. Корректирующая способность девушки – самая слабая из пяти ее метафункций – не нашла в его декларации ни сучка ни задоринки. Неохотно признав себя побежденной, она освободила его из сети астрального огня.

Эйкен выудил из кармашка белоснежный платочек и вытер вспотевшее лицо.

– Боже всемогущий, ну ты и зверюга, Фелиция! Когда ты успела так овладеть своим торквесом?

Девушка не ответила.

Эйкен напустил на себя молодцеватую небрежность.

– Все готово, братва! – возвестил он, обращаясь к остальным. – В Гильдии у меня свой человек – золотой торквес, много лет жил здесь, притворяясь лояльным и ожидая возможности постоять за человечество. Он откроет вам дверь маленького подсобного помещения, им уже давно никто не пользуется. Они выбрасывают мусор прямо из башни, что на краю утеса, ясно? К двери ведет узенькая тропка, но пройти по ней можно, я проверял. Вы должны спуститься на нее сверху, через город. А уносить ноги придется уже с утеса, выходящего на пустошь. Чуть-чуть везения – и вы растворитесь без следа, никто охнуть не успеет. – Жестом фокусника он извлек из кармана большой кусок фотопленки. – Взгляните! Я принес вам подробную схему. Город, комплекс Гильдии, внутренние помещения с отмеченным красными стрелками путем из подсобки в фабричные отсеки. Вы просто-напросто разгуливаете по городу в своих маскарадных костюмах – кстати, выглядите потрясно! – и скрываетесь в кустах к западу от Гильдии Принудителей.

Он разложил карту на полу, и воинство почти в полном составе склонилось над ней, желая получше разглядеть.

– А как же Копье? – спросила Фелиция.

– Копье? – опешил Эйкен. – Ах да. Копье… Это оно? Здоровущая хреновина!

– Если мы сможем его зарядить, то нанесем удар с большого расстояния, и вовсе не надо будет туда проникать, – пояснила девушка.

– Усек! Признаться, я за хлопотами совсем забыл о вашей пушке, пока сговаривался с человеком, который может впустить вас внутрь.

– Кто он такой? – спросил могучий головорез в синем плаще поверх бронзовых доспехов капитана провинциальной стражи.

– Я не могу назвать его имени, – ответил встревоженный Эйкен. – Если кого-нибудь из вас схватят, то мой человек погорит, чего никак нельзя допустить. Парень не только классный метапсихолог, но и занимает очень высокий пост. Он послужит нам отличным прикрытием на будущее, понимаете? Погодите-ка, дайте подумать. Надо же, я совсем забыл про Копье! Если оно действительно дальнобойное… Только бы мне наладить его и предупредить человека внутри, чтоб выбрался оттуда…

Фелиция молча подала ему стеклянное Копье. Вождь Бурке достал батарею с проводом, которую они притащили из Скрытых Ручьев в кожаном чехле. Эйкен недрогнувшей рукой погладил голубую лакированную поверхность, взял Копье наперевес и прицелился в воздвигнутую Фелицией скалу, преграждающую выход из пещеры.

– Ба-бах!

Маленькая мерцающая искорка, не больше, чем от костра, вылетела из рабочей части и прорезала воздух. Наткнувшись на камень, она упала в красноватую пыль и потухла.

– Увы, на большее мой ум не способен. – Он лукаво подмигнул честной компании. – Теперь поглядим батарею.

Он достал рассованные по карманам инструменты и попробовал поддеть им глубоко утопленные запоры.

– Нет, так не откроешь, а ничего другого у меня с собой нет. Знаете что? Превращу-ка я его в соломинку, сам обернусь птичкой и заберу с собой в мастерскую. Если сумею отомкнуть и придумаю, как перезарядить вашу пушку, то завтра до полуночи доставлю ее сюда и предупрежу своего приятеля, а уж ваше дело взорвать весь комплекс к чертовой матери и спокойненько уйти из лагуны. Но если в полночь я подам вам сигнал, что ничего не вышло, тогда вы будете действовать по моему плану, идет?

Глаза Эйкена выжидательно перебегали с одного лица на другое.

– Мы не станем принимать решений, пока ты не вернешься с Копьем, – заявила Фелиция. – Не сумеешь зарядить – пойдешь с нами на штурм.

– Да я бы рад! – Он ударил себя в грудь. – Но завтра мне надлежит быть на приеме в честь участников Битвы. Во дворце в полночь только за стол садятся. А не пойти нельзя, я ведь выступаю в легчайшем человеческом.

– Не нравится мне все это, – с подозрением произнесла Фелиция.

– Не доверяешь! – Печаль затуманила плутовские глаза Эйкена. Он кивнул на карту. – Ну скажи, мог ли я сделать больше?

– Ты все продумал, верно? – усмехнулась она. – Нам остается только следовать твоим небольшим красным линиям. Время и маршрут рассчитаны, отступление подготовлено. А если мы решим изменить день и час нападения? Просто чтоб убедиться, что никаких подвохов не ожидает нас за дверью твоего сортира?

– Как знаешь, детка, – проговорил Эйкен, разведя руками. – Но без пушки и моего человека вам понадобится хорошая открывалка, чтобы вломиться в крепость. Не говоря уже о том, что тогда у вас с мадам не получится синхронного удара.

– Может, мне с ним пойти, а, Фелиция? – предложил вождь Бурке.

– И как ты дашь нам знать, что там дело нечисто? – саркастически осведомилась она. – Выйдешь со мной на связь с помощью своего разбитого торквеса?

– Хочешь, тебя с собой возьму? – предложил ей Эйкен.

Остальные разразились протестующими возгласами.

– Видимо, придется все же принять твой вариант с Копьем, – заключила Фелиция. – Но если ты, Эйкен Драм, надумал сыграть с нами одну из твоих паскудных шуток, тогда заранее моли Бога спасти и сохранить твою задницу!

– Фи! – отозвался золотой человек. Подняв Копье и тяжелую батарею, точно детские игрушки, он кивнул на каменную баррикаду. – Не будешь ли ты столь любезна отворить дверь джентльмену, у которого руки заняты?

Фелиция скрестила на груди руки в сапфировых латных рукавицах и засмеялась серебристым смехом.

– А почему бы тебе не показать нам свое искусство?

Эйкен вздохнул с видом мученика. Затем повернулся ко входу в пещеру и высунул язык. Каменная глыба вся вдруг покрылась мельчайшими дырочками. Они все росли и росли, пока весь монолит не превратился в кружевную паутину и не рухнул под тяжестью собственного веса со звоном разбитого стекла.

– Дрянная работа! – заметил шут, потом превратился в козодоя и взмахнул серповидными крыльями. – Квик-квик! – послышалось насмешливое чириканье, и птичка скользнула в ночь, зажав в клювике соломинку и кусочек мха.

Никто из людей в пещере не видел, что полетела она прямо на север, в направлении Европейского материка.

«Гамбол?»

«Да, Эйкен?»

«Дом они купили со всей обстановкой, а вокруг дома белый штакетник. Аккурат, как мы рассчитали. Они, конечно, немного поволнуются, когда я не выйду с ними на связь будущей ночью. Но потом решат, что я попался в лапы какому-нибудь чудовищу, и приступят к выполнению нашего плана. Что им еще остается? Будь наготове, они подойдут к задней двери. На Фелиции голубые доспехи, и вся она напичкана метафункциями. Гляди, чтобы у твоих ребят были поставлены надежные экраны. Кроме нее, там шесть мужиков, одетых как серая стража, и две бабы в платьях прислуги – знаешь, такие, в полосочку? Ума ни у кого, кроме Фелиции, нет. Их легко будет остановить, кольчугу только надень.»

«А Фелиция?»

«С ней сам знаешь, как обойтись. И береги свои волшебные петарды.»

«Понял. Ты в Надвратный Замок?»

«На легких крылышках. Времени вагон. Желаю тебе приятно провести день. Позаботься, чтобы к ночи на ковровой дорожке для почетных гостей не было ни пылинки. Бай-бай!»

«Приятного полета, Эйкен Драм!»

– Я так и знала! Так и знала! – раздраженно вскричала Фелиция.

– Уже половина первого, – заявил Уве. – Нам пора. Не меньше трех часов придется добираться до города, даже если раздобудем иноходцев… и еще больше потребуется времени, чтобы залезть на утес. Мы не можем ждать.

– Это ловушка! – настаивала девушка.

– Попытайся еще раз выйти на контакт, – уговаривала ее Амери. – Вызови его, потом Элизабет.

Бешеные карие глаза Фелиции сосредоточились на каком-то дальнем предмете, ее пальцы непроизвольно легли на золотой торквес. Все напряженно ждали.

Хрупкая на вид спортсменка еще больше съежилась под своими сверкающими доспехами.

– Никого. Ни Эйкена, ни Элизабет. Нельзя нам идти. Говорю вам, это ловушка!

Вождь Бурке неуклюже навис над ней своим мощным торсом.

– Конечно, он мог нас и подставить, золоченая мелюзга. Хотя вовсе необязательно именно так объяснять его молчание. Вдруг он находится в таком месте, откуда не решается нас вызвать? К примеру, гуманоиды пришли за ним и утащили на свою пирушку, прежде чем он слово успел вымолвить. Ведь может такое быть?

– Может, может! – огрызнулась Фелиция. – Ох, Жаворонок, все зависит от его телепатического мастерства! А у меня пока совсем мало опыта, чтобы точно установить, на что он способен, а на что нет.

– Тогда придется рискнуть, – заявил краснокожий.

– Но неужели нельзя подождать? Самим разведать обстановку вокруг Гильдии, при дневном свете? Составить свой план проникновения?.. Уверяю вас, ребята, я уже поднакопила силенок! Задурить мозги охранникам и пройти перед самой дверью мне ничего не стоит! Черт побери, в этих голубых доспехах и с вами, моим верным эскортом, я для всех вышибал, какие там наставлены, просто одна из Гильдии. А вам со мной бояться нечего. Клянусь Богом, я сотру в порошок проклятую фабрику, едва лишь подойду к ней на достаточно близкое расстояние. Причем не молниями, не взрывами, а мягко – силой психокинеза, разжижающей стены! Уходить же будем не через дверь Эйкена, а через окно в северо-восточном крыле, как можно дальше от подсобки. Думаю, с моим психокинезом и альпинистским снаряжением Бэзила нам без труда удастся уйти.

Вождь Бурке колебался.

– Если Фелиция так уверена в своих метафункциях, – рассудил Уве, – то почему бы нам нынешней ночью не ввести в действие измененный план? Халид знает город. Мы можем пойти другой дорогой, а не той, какую указал Эйкен Драм. Комплекс-то огромный. Если они устроили засаду у задней двери, то в других местах едва ли строго охраняют.

Фелиция радостно вскрикнула, обняла его за шею и чмокнула в седую бороду.

– Молодчина! Я готова – лишь бы не идти по указке золоченого паршивца!

– Остальные тоже согласны? – спросил Бурке.

Послышался утвердительный ропот.

– Тогда запасайтесь железными бивнями и приводите в порядок доспехи. Сперва надо достать где-нибудь коней… я имею в виду халикотериев. Ох, видели бы меня сейчас мои будущие предки!

 

15

– Дорогу! Дорогу благородной леди Филлис Моригель! – провозгласил капитан.

Толпа голошеих, серых и по-праздничному одетых фирвулагов, наводнившая главную площадь Мюрии, расступилась, давая проход группе всадников. Даже после полуночи в городе шла бойкая торговля, не говоря уже о празднествах и карнавалах. Фирвулаги издревле были совами, а здесь, на берегах Средиземноморского бассейна, где дневную температуру с трудом переносили даже местные жители, не только что народ, привыкший к холодному климату высокогорья, они проявляли активность лишь в промежуток между закатом и восходом. Те же, кто хотел на них нажиться, были вынуждены придерживаться такого же расписания.

Тану и людей в золотых торквесах на площади тоже было полным-полно. В основном они, подобно леди Филлис Моригель и ее свите, только что прибыли в столицу и искали пристанища. Лишь самые знатные размещались во дворце, прочие устраивались у родственников и знакомых. Славные борцы прямиком направлялись к павильонам, воздвигнутым на торфяных болотах в северо-западной части города, где каждый имел возможность совершенствовать свои боевые качества. А у кого не было забронированных мест, поступали так же, как леди Филлис Моригель, – требовали приюта в стенах своих Гильдий.

Потому она, шестеро ее оруженосцев и две горничные беспрепятственно проникли в просторный двор комплекса Гильдии Принудителей. Лакеи взяли под свою опеку иноходцев. Серебряный мажордом, сохранявший безупречное спокойствие посреди царившей вокруг сумятицы, выделил леди и ее служанкам номер в одном из гостиничных корпусов, а оруженосцев направил в казарму.

Принудительная сила Фелиции незаметно утвердилась в мозгу мажордома.

– Перед сном мы хотели бы засвидетельствовать свое почтение тем из руководства Гильдии, кто пока еще на ногах. Мы прибыли из многострадальной Финии и нуждаемся в поддержке и братском участии. Вы будете иметь честь лично проводить нас в штаб.

– Я буду иметь честь лично проводить вас в штаб, – механически повторил мажордом.

Он повел их через двор, сад и площадь, раскинувшуюся перед ярко освещенной башней. Цитадель, иллюминированная дополнительными огнями, сверкала голубым и янтарным цветом. Никто из тану и людей, находившихся вне здания, не обратил внимания на вновь прибывших. Ум Фелиции был затуманен скорбью. С древка черного штандарта, который нес за ней вождь Бурке, свисали длинные серебряные и черные траурные ленты, как было принято у тану.

Они подошли к главному входу.

– Леди желает переговорить с кем-нибудь из руководства Гильдии.

Сержант пикета поднял в официальном приветствии большой обнаженный меч из голубого витредурового стекла.

– Леди желает переговорить с кем-нибудь из руководства Гильдии, – повторил сержант.

– Мы последуем за вами, – добавила Фелиция.

– Вы последуете за мной, – эхом откликнулся он.

Мажордом с поклоном ретировался, Фелиция и ее спутники прошествовали мимо серых в золотисто-голубых доспехах, стоявших, точно манекены, по обе стороны вестибюля. Кроме них, вокруг не было ни души. Слегка позвякивала бронзовая амуниция диверсантов. Алмазные солереты Фелиции чеканно звенели на мраморном полу. Она опустила забрало своего сапфирового шлема. Остальные, заметив условный знак, ослабили перевязи с болтавшимся на них железным оружием в золотых ножнах. Кланяясь направо и налево, двое из свиты незаметно переместились по бокам от горничных, а те сбросили плащи, обнажив кирасы.

Они взошли по широкой лестнице, опять не встретив никого из членов Гильдии. Фелиция, припомнив карту, принесенную Эйкеном, стала дальним зрением определять их местонахождение. Но такое было ей пока не под силу, и только благодаря прекрасной ориентации Халида они до сих пор не затерялись в лабиринте коридоров. Ясновидение и поисковые способности, подобно творчеству, были тонким даром и требовали опыта и отточенности, тогда как принуждение и психокинез с приобретением торквеса расцвели в уме спортсменки, будто тропическая растительность в сезон дождей. Фелиция с легкостью контролировала сопровождающего и одновременно оболванила еще десятка три серых, попавшихся на пути. Но вот…

Бронзовая дверь отворилась. Леди в голубом балахоне вышла в коридор и, завидев процессию, направила ей телепатическое послание.

«Привет тебе, сестра, от Нинельвы! Позвольте вам помочь в ваших поисках.»

– Бурке! – закричала Фелиция. – Я могу лишь на секунду задержать ее.

Огромный индеец выступил вперед; его лицо под бронзовым ободком украшенного плюмажем котелка-шлема было бесстрастно. Он извлек из ножен короткий железный меч, одной рукой притянул к себе женщину, как бы желая обнять, и вонзил его прямо в сердце.

Их сопровождающий стоял как вкопанный – золотисто-голубой робот, ожидающий приказов.

– Ее предупредили? – спросил Бурке.

– Нет, – ответила Фелиция. – Оттащи тело за дверь и прочь отсюда. Нам еще долго идти.

Они двинулись по коридору дальше, поворачивая то направо, то налево, проходя под разукрашенными арками, и никто из них, кроме Халида, уже не знал, где находится. Освещение становилось все более слабым. Изредка им попадались невнимательные охранники, на которых они не обращали ни малейшего внимания. Наконец они очутились перед массивной двустворчатой дверью более десяти метров высотой; на ней сияло золотом геральдическое изображение мужского лица.

– Видимо, здесь, – пробормотала Фелиция и послала одурманенному сопровождающему принудительную команду: «Ты откроешь нам вход на фабрику торквесов.»

«Я не могу. Ни один серый этого не может.»

– Черт! – прошипела девушка. – Всем отойти! Будем надеяться на лучшее.

Шестеро серых охранников при полном вооружении расступились и удалились, подобно механическим куклам; за ними последовал сопровождающий. Фелиция застыла перед створками огромных бронзовых дверей, откинув назад голову в шлеме, опустив по швам руки и крепко сжав кулаки. Желтый отшлифованный металл позеленел по стыку, потом стал синим, фиолетовым, засветился, когда ее психокинетическая сила привела в колебательное движение молекулы металла, плавившегося в течение тридцати долгих секунд.

Диверсанты стояли, словно в трансе, держа наготове железное оружие. Жар от расплавленной бронзы и едкий запах ударили в ноздри, и все медленно отступили от миниатюрной фигурки, которая теперь подняла сверкающие сапфировые руки и повелела взломанной двери широко распахнуться.

За дверью царила темнота. Фелиция отважно перешагнула дымящуюся лужу расплавленной бронзы.

В кромешной тьме вдруг взорвалась яркая вспышка голубого огня. За ней мелькнула вторая, точно от красного стронция, и еще одна – фиолетовая. То были светящиеся силуэты фигур, похожих на человеческие, но каждая почти вдвое выше Фелиции. Зеленые, золотисто-розовые, зловеще-алые огни вспыхивали и повисали во мраке. Целая толпа. Пятьдесят или шестьдесят гуманоидов надвигались с поднятыми щитами, мечами и забралами, так что спутники Фелиции отчетливо видели презрительное торжество в глазах потомства Нантусвель.

– Я – Имидол, – прогремел голос предводителя в голубых доспехах. – Ваша смерть.

Фелиция послала в него трехметровый огненный шар.

– Железо! – пронзительно крикнула она. – Бейте их железом! Я обвалю крышу!

Один за другим в коридоре громыхнули четыре взрыва. Тану в драгоценных доспехах вылетели из-за внутренней двери, словно стая ангелов-мстителей. Нападающие натянули тетивы своих луков. Слышались душераздирающие крики, свист метеоритов, глухой рокот обрушивающейся каменной кладки; помещение наполнили запахи озона, пыли, отбросов, паленого мяса.

Амери прислонилась к стене коридора и, почти ослепленная дымом, лихорадочно выпускала стрелы по высоким сверкающим фигурам. Волны психической энергии били по ее незащищенному уму. Параллельно физической схватке разворачивалась метапсихическая, но, к счастью, абсолютно нормальная монахиня улавливала лишь ее обертоны. Когда колчан опустел, она сжала обеими руками копье с коротким древком и, вверив свою душу Иисусу, приготовилась умереть.

Эхом разнесся по Гильдии грохот рухнувшей стены – благо, на фабричное помещение, а не на коридор. Все до единого алмазные метасветильники погасли, и освещением теперь были только сверкающие доспехи тану, вспышки астрального пламени и редкие искры окалины. Комнату заволокло дымом. Амери упала на колени, чтобы хоть немного отдышаться. Но пол был завален обломками известняка, металлическими канделябрами, кусками алмазных и бронзовых доспехов и мягкими темными глыбами, из которых летели искры и сочилась кровь.

Амери медленно поползла через задымленный зал. В мгновенной вспышке перед ней мелькнуло бородатое лицо Уве Гульденцопфа. Голова его лежала на полу. Тела не было.

Содрогаясь от рыданий, машинально сжимая копье с железным наконечником, она продвигалась вдоль стены. За спиной гремели новые взрывы, и слышался шум накатывающей лавины. Где-то поблизости, точно сирена, вопил женский голос. Что-то огромное, розовое нависло над ней, вынырнув из гущи схватки, затем такая же глыба, только сияющая зеленым и белым светом. Умственная бомбардировка усилилась. Амери распласталась на полу, не в силах даже молиться. Одна нога полностью онемела. Мозг был наполнен все раздирающей пульсирующей болью, отдававшейся в зубах и глазах. Дым и огонь немного отступили, и вся сцена вдруг отодвинулась куда-то вдаль. Бедняжка парила над собственным телом и видела, как один кожаный ботинок обуглился, а в прокопченной бронзовой кирасе зияла огромная вмятина на уровне почек. Из правой руки от локтя до запястья торчала голая кость.

– Чего ты ждешь, ангел? – испытующе спросила монахиня.

Но не умерла. Вселившись обратно в истерзанное, распластанное на полу тело, она с трудом раскрыла веки и поглядела на склонившегося над ней невысокого человека в сверкающих голубых доспехах.

– Это ты! – вскричала она с радостным облегчением. – Так мы все же победили!

Алмазная рукавица приподняла голубое забрало. Человек с огромным носом и смешливыми глазами взирал на нее сверху вниз, обнажив в улыбке мелкие, безупречно ровные зубы. Она никогда прежде его не видела.

– Нет, – ответил Гомнол, – вы не победили.

Амери почувствовала, как ее искалеченное тело оторвала от пола и удерживает на весу психокинетическая сила главы Гильдии Принудителей. Он устремился в ад, и она поплыла следом, будто нелепая надувная кукла. Клубы дыма рассеивались перед ним, маленькие язычки пламени гасли. Лицо его лучилось, освещая руины. На пути громоздились гигантские неподвижные формы в стеклянных доспехах и тела поменьше. Монахиня разглядела Ванду Йо: рот ее был разинут в последнем беззвучном крике; Герта и Ханси, неразлучных в смерти, как и в жизни, придавило каменной балкой. Халид сидел у стены, являя собой пародию на Богоматерь скорбящую: на мертвых его руках возлежал воитель тану, пронзенный железным копьем.

– Салям алейкум, бай! – прошептала она, и Халид растворился в темноте.

– Фабрике нанесен лишь поверхностный ущерб, – удовлетворенно сообщил Гомнол. – Надо признать, я свалял дурака. Довольно неприятно теперь рассыпаться в благодарностях перед потомством за спасение моей обители, особенно если учесть, что вы многих из них положили. Впрочем, пустяки.

Вспышка радужного света озарила подступавшую к ним темноту, и оглушительный голос отчеканил:

– Добро пожаловать, лорд Гильдии Принудителей! Лучше поздно, чем никогда.

Гомнол подошел к проему, где прежде были бронзовые двери. Остатки дыма и метапсихических паров рассеивались перед когортой рыцарей, небрежно опиравшихся на широкие мечи и стеклянные копья. Вождь Бурке и Бэзил, обгоревшие, окровавленные, от лодыжек до шеи опутанные стеклянной цепью, стояли на коленях перед полубогом в рубиновых доспехах. Рядом на полу распростерлась Фелиция без шлема, глаза закрыты, в лице и шее ни кровинки, если не считать мягкого сияния торквеса, сливавшегося с золотом волос.

Гомнол умственным посылом направил Амери к другим пленникам и, осторожно опустив ее на пол, ответствовал обратившемуся к нему голубому тану:

– От имени Гильдии выражаю благодарность тебе, брат Имидол, лорду Куллукету и всему потомству. Вы и впрямь подоспели как раз вовремя. Фабрика торквесов, кажется, не понесла серьезного ущерба.

– Да, она цела.

– Превосходно!

Маленький золотой футляр, прикрепленный к поясу Гомнола, открылся, оттуда вылетела сигара. Лорд откусил кончик, запалил табак с помощью психической энергии и с наслаждением выпустил в потолок дрожащее кольцо дыма.

– Из моих личных источников информации я узнал, что сегодня ночью готовится диверсия, – произнес он. – Правда, нас ввели в заблуждение, сообщив, что они попытаются проникнуть со стороны основного бастиона. Я устроил засаду там. Лорд Бормол и лорд Меченосец любезно вызвались быть нашими наблюдателями. Они будут здесь с минуты на минуту. – Гомнол уверенным взглядом окинул сгрудившееся перед ним потомство. – Если позволите, я избавлю вас от труда по очистке помещения. Целители спешат сюда, чтобы оказать помощь нашим пострадавшим братьям. Легкораненые наверняка к началу Битвы уже освободятся от целительной Кожи.

Пылающее лицо Имидола казалось высеченным из горного хрусталя.

– Мы потеряли пятнадцать рыцарей нашего священного ордена. Их сразило железо. Они уже в объятиях Таны, и никакая Кожа не в силах им помочь.

Гомнол нахмурился, уставившись на кончик своей сигары.

– Какой ужас! Чудовищно! – Он махнул рукой на Фелицию. – Но я вижу, вы отомстили первобытной женщине.

– Она не умерла, – ответил рубиновый Куллукет. – Я просто связал ее умственными нитями. Наше возмездие еще впереди.

– Так точно! – откликнулись остальные. – Возмездие всем изменникам!

Гомнол застыл на месте. Дым от его сигары игриво поднимался кверху и вытягивался в брешь пробитого потолка.

– Эта женщина выказала недюжинный запас психической энергии, – заметил Имидол.

– Гораздо более мощный, чем мы ожидали, – подтвердил Куллукет. – Троих из нас она уложила одной лишь силой своего ума.

– Мы с большим трудом совместными усилиями усмирили ее, – хором откликнулись золотисто-розовые братья-близнецы Кугал и Фиан.

– Но не раньше, чем она совершила свое последнее преступление, – заключил Имидол. – Ты понимаешь, о чем речь.

Доспехи и лица потомства разгорались все ярче. Совершенно четкая мысль второго принудителя отразилась в скопище умов.

– Стойте! – крикнул Гомнол.

Вся его метапсихическая мощь взревела, чтобы помешать им и заслонить свою душу от массированного мозгового удара сорока семи гуманоидов, сплотившихся вокруг ненависти Имидола, сына Нантусвель и Тагдала, будущего главы Гильдии Принудителей.

– Вы не смеете… – задохнулся Эусебио Гомес Нолан, – не смеете… посягнуть на жизнь своего брата. Тана этого не допустит!

«Ты не брат нам, ты ЧЕЛОВЕК, изменник, состоящий в сговоре с чудовищем Эйкеном Драмам, мы знаем, мы уверены, и потому ты умрешь… умрешь…»

– У вас нет доказательств! Нет… доказательств! – Гомнол скорчился, затем позвоночник его неестественно изогнулся назад. В своих тяжелых доспехах он камнем рухнул на пол.

– У потомства есть доказательства! – вскричал Имидол. – А доказательства для остальных мы получим потом. Сейчас ты умрешь как герой, как последняя жертва преступницы Фелиции – и такова будет официальная версия до тех пор, пока нас это устраивает, пока мы не сочтем нужным разоблачить всю гнусную подоплеку твоей измены! Умри, узурпатор! Умри!

Последний крик вырвался из уст Гомнола. Скрюченные конечности распрямились. Лицо внутри шаровидного сапфирового шлема посерело, затем побелело. И вот перед потомством Нантусвель уже лежит скелет и скалит белоснежные зубы. Упавшая на пол сигара еще долго распространяла вокруг свой аромат.

Куллукет Дознаватель надел серые торквесы на шеи Амери, вождя Бурке и Бэзила. Затем скалолаза – единственного из троих, кто мог еще держаться на ногах, – заставили взять железное лезвие и спилить золотой торквес Фелиции.

– Ей тоже серый? – полюбопытствовал Имидол.

– Потом, – отозвался Дознаватель. – Не хочу портить удовольствия, облегчая себе задачу.

 

16

На славу угостившись ранними букашками, козодой привольно кружил по предрассветному небу. За вершинами Юры оно уже розовело. Зашевелились стаи травоядных на плато. Замок тоже понемногу просыпался, но, к сожалению, нигде не было и следа людей-невидимок.

Козодой долго и безрезультатно парил над землей. Какая досада, ему до сих пор не удалось установить местонахождение Клода и мадам Гудериан! Значит, прячутся под землей. Без сомнения, мадам решила усилить свой творческий иллюзионизм естественным щитом из твердого гранита и плотно утрамбованной земли. Ну да ничего, рано или поздно они выйдут к вратам времени, и тогда он их зацапает.

Никто из обитателей Замка пока ничего не знал о прибытии Эйкена. Он прилетел сюда прямо из долины Роны, спрятал Копье в вершине росшего на берегу платана и устремился сюда на разведку. Кого волнует, что птаха порхает над окрестностями при дневном свете? Хорошо бы, конечно, отыскать их укрытие, вернуть себе человеческий облик и самому привести на место отряд из Замка!

Однако это чертовы перечницы, эти воркующие голубки его одурачили. Ну и ладно.

Вообще-то вся история прелестна, как подумаешь. Фатальна, но прелестна. Разумеется, ничего у них не выйдет. Откуда? У стотридцатитрехлетних развалин! Какая дикость, им бы довольствоваться стариковским воркованием в Герсиньянском лесу и жевать свою жвачку – так нет, впутываются в серьезные игры!

Но раз уж впутались – поделом. Теперь он ничем не может им помочь. Впрочем, он ликвидирует их из фотонной пушки быстро и милосердно, по крайней мере старичков не поволокут на Великую Битву и не сварят заживо в стеклянной реторте, которую тану изобрели для изменников. Гомнол пытался убедить Эйкена, что ритуальная смерть стратегически необходима. Но к дьяволу Гомнола! Пускай потешит свои садистские наклонности, увидев две седые головы насаженными на пики.

Ага! Снова зашевелились. Главные ворота Замка отворяются. Выходит множество солдат вместе с хранителями врат времени в белых одеяниях. Да, уже светает.

Он расправил крылья и спустился пониже, чтобы лучше разглядеть происходящее.

Над ним нависло странное холмистое облако-серое на серовато-розовом фоне, с малиновыми краями. Снизу оно напоминало вымя. Один из воздушных мешков удлинялся, как грудь тануски, а внутри облака шло какое-то копошение. Мешок наконец превратился в висячий рукав, затем в мини-торнадо с крыльями, наворачивающими несколько сот километров в час. Изгибаясь, облако стремительно двигалось по небу и громко жужжало. Но с утра на плато поднялся ветер, и существа, собравшиеся, как обычно, в зоне голой скалы, не различили постороннего звука.

Козодой тоже не углядел небесного вихря, пока тот не всосал его в себя, не завертел с огромной центробежной силой и не шлепнул в пересохшую лужу километрах в трех от врат времени… Ошарашенный плут пришел в себя лишь через несколько минут и уселся в луже, проклиная любопытных маленьких гиппарионов, подошедших обнюхать его грязную физиономию.

И вдруг ум его вздрогнул от далекого, но странно знакомого призыва: он узнал про Гомнола. К тому времени, как Эйкен взял себя в руки и полетел назад к вратам времени, там тоже все было кончено.

– Cheri! – сказала она. – Пора.

Он зевнул, откинул со лба серебряные волосы, затем потянулся и схватил ее за тонкие запястья.

– Fou , – прошептала она, когда вновь обрела дар речи.

– Мы с тобой два сапога пара.

Она тихонько засмеялась, что привело к новому приступу мучительно сдерживаемого кашля. Он заметил кровь на платке.

– Давно это у тебя? Анжелика, почему ты молчала?

– Не хотела тебя беспокоить. Я принимаю лекарства Амери. Что еще тут можно сделать? Все, хватит разговоров! Труба зовет. Скоро это уже не будет иметь значения.

– Мы выкрутимся, черт возьми! – прохрипел он.

Она отошла в сторонку, а он вытащил из гранитной стены несколько верхних камней, чтобы можно было протиснуться в отверстие. Раскидистый куст акации служил завесой их убежищу. За ним пролегало русло пересохшего потока; здесь она скрывалась четыре с лишним года назад, как только прибыла в плиоцен.

Идею спрятаться именно в этом месте, на расстоянии менее километра от зоны люка, подал Клод. За шесть суток до намеченного времени, безлунной ночью, невидимки явились сюда, расширили яму, прорытую корнями старого куста, и юркнули в подземный грот, изнутри заложив отверстие камнями. Изредка в ночные часы под прикрытием ее метафункций они осмеливались выбираться наружу. Пещера была почти в человеческий рост и метра три в длину – жить можно.

Когда они покидали свое пристанище в последний раз, Клод расслышал ее полушутливое прощание:

– Adieu, petite grotte d'amour .

– Словно два паука в банке, – усмехнулся он. – Однако тебе не удалось меня сожрать, ma vieille . Жаль, что время пролетело так быстро.

– Хорошенького понемножку, – ответила она, улыбаясь. – Думаю, мы достигли отметки plus qu'il n'en faut – больше чем достаточно.

Она подала ему янтарь с подписанным ее рукой посланием, затем накрыла их обоих плащом своих иллюзий. Они выкарабкались по отвесной стенке из убежища, расположенного на четырехметровой глубине. Обнаружить их мог бы разве что очень опытный метапсихолог, специально настроившийся на ее волну. Теперь оставалось преодолеть пешком короткое расстояние и выполнить поставленную задачу. А потом – снова в укрытие, и уж там как судьба распорядится…

Прошлой ночью – вернее, уже утром – они попытались выяснить судьбу диверсантов. Мадам долго вслушивалась в отдаленный гомон, доносившийся до ее мозговых локаторов с Балеарского полуострова… Но толком ничего не разобрала, а вызывать не решилась. В конце концов они просто помолились за своих друзей, опять занялись любовью и заснули. Накрывшись одеялом, она задыхалась от кашля. Ее внутренний будильник разбудил их в назначенное время.

Подгоняемые свежим утренним ветром, они приблизились к вратам времени и к группе столпившихся возле них людей. Небо на востоке отливало желтизной, день обещал быть жарким. Это особенно чувствовалось после холода пещеры, где было вдоволь еды, питья и мягкие надувные постели, благодаря чему время прошло легко и приятно. Он рассказывал ей о Жен, она ему о Тео, но в основном любовники изучали друг друга, как изучают старые мудрые счастливцы, у которых в крови еще достаточно адреналина, потому они так опасно смелы и живучи.

Они были уже у портала…

…как вдруг мир почернел.

Оба вскрикнули, но звук утонул в черноте, точно в вате. Казалось, они все еще стоят на твердой почве, хотя их окутала кромешная тьма… до тех пор, пока ее не прорезал луч света, расширившийся до размеров солнца – сверкающего лица Аполлона.

– Я – Ноданн.

Это конец, сказал себе палеонтолог, теперь она не вынесет бремени вины.

Стратег говорил вслух, но они знали, что, кроме них, никто его не слышит.

– Я знаю, кто вы такие и каковы ваши намерения. Пора положить конец вам и вашему вмешательству.

Мысль Анжелики была почти смиренной: «На сей раз вы победили, вы можете убить нас, но придут другие и закроют дьявольские врата.»

– Не закроют, – ответил Ноданн. – Потому что для этого я выбрал вас.

– Огромная маска сияла ослепительным ментальным светом. – Мой народ никогда не понимал того огромного вреда, что вы нанесли нам, открыв путь сквозь тысячелетия. До сих пор к нему никого не подпускали. Даже я не решался закрыть его своей властью. Но наконец нашелся способ. Вы исполните мою волю, совпадающую с вашими целями, к коим вы стремились с момента своего прибытия в изгнание. Полагаю, вы меня поняли.

Клод: «Да, вполне».

– Мои соплеменники возложат на вас двоих ответственность за преступление. Им будет легче смириться с постигшим их бедствием, если они узнают, что атаманша мятежников и человек, разбомбивший Финию, изгнаны из Многоцветной Земли… Но я не могу принудить вас к такому поступку: охранники врат обнаружат мое соучастие. Поэтому вам придется действовать самостоятельно… и в открытую.

Анжелика: «Тем лучше. Еще одно доказательство для них… на постоялом дворе.»

Клод: «Я доволен, что взорвал ваш рабский город! Вы, очевидно, думаете, что закрытие врат времени спасет тану от новых человеческих мятежей. Но вас ждет разочарование. Никогда больше уже не будет как прежде.»

Солнечный лик потемнел. Голос Ноданна прокатился в их умах:

«Убирайтесь туда, откуда пришли, проклятые!»

Клод: «Дурак ты. Мы пришли отсюда.»

Их человеческий слух вновь различил пение птицы. Настоящий солнечный диск выплывал из-за горных хребтов, нависавших над Роной. Не выброшенный камень, а сияющий метеор повис над скалистой площадкой, над хранителями портала и солдатами.

Пока иллюзии не рассеялись, старики что было сил бросились по сухому дерну к вратам. Четверо путешественников материализовались внутри тау-поля и получили поддержку в сошествии на землю плиоцена.

Анжелика споткнулась. Клод схватил ее за руку, расталкивая солдат и ошарашенных людей из будущего.

– Прыгай, не то начнется повторный цикл!

Один из вооруженных солдат вскрикнул и рванулся вперед, размахивая бронзовым мечом. Обретя видимость, старик со старухой об руку повисли в воздухе. Временное поле повернулось вспять, и они исчезли.

Высоко в небе козодой прокричал яростное «квик-квик-квик» и улетел.

Лишь один из постояльцев, путешествие которых столь неожиданно сорвалось, не впал в истерику. Все еще держа в руках сплетенную из водорослей сеть и сложенные в мешок пузырьки с образцами лекарств, он раздраженно отвечал на вопросы управляющего Мишимы.

– Говорю же, они стояли там. Мы видели их какую-то долю секунды, прежде чем зеркала сомкнулись… И оба превратились в скелеты! Потом в пыль… Я требую объяснений, господин управляющий! Инструкция гласит, что путешествие во времени не предусматривает никаких случайностей…

Второй управляющий, стоявший на дозорной вышке, опустившись на колени, позвал:

– Эй, Алан, взгляни-ка!

– Прошу вас, доктор Биллингс, поднимитесь наверх и подождите вместе с остальными. Я скоро приду.

Когда доктор удалился, управляющие склонились над кучкой пепла. В ней просматривался причудливый орнамент, утопленный внутри какого-то варварского ожерелья. Мишима взял его в руки: сверкающие хлопья – все, что осталось от внутренних компонентов, – выпали из крохотных отверстий и смешались с пылью.

– А здесь… о Боже! – Другой чиновник обнаружил два плоских кусочка янтаря со светящимися внутри буквами. – Надо срочно доложить директору, Алан.

– Да, – вздохнул Мишима. – И сказать Биллингсу и компании, чтоб не ждали.

Два резных кольца были обнаружены позже, когда пыль с крышки люка аккуратно смели в пакет из фотопленки и отправили на хранение в личный сейф смотрителя постоялого двора для дальнейшего исследования.

А шесть миллионов лет назад в комнате без дверей рыдали Бреда и Элизабет. Ясновидение, как и предполагала последняя, лишь ухудшило дело.