Следующим утром перед приемом гостей я наряжаюсь и одеваюсь сама, чтобы Дона не увидела мои раны. Мягкие шелковые перчатки скрывают ссадины на костяшках пальцев, а шейный платок прячет синяки на коже. На затылке, под ниспадающим шиньоном, который мне удалось прикрепить самостоятельно, приколот бант. Он подходит к моему платью светло-зеленого цвета — единственного в мире оттенка, который гармонирует с моей покрытой веснушками кожей.

Я спускаюсь по лестнице в вестибюль, неподобающе неся чашку чая. Солнечный свет — что редкость для зимней Шотландии — проникает сквозь окна гостиной и освещает просторный зал. Сейчас позднее утро, но солнце уже клонится к горизонту. Его лучи отражаются в люстрах над головой, и маленькие радуги танцуют на синих обоях холла, украшенных пепельно-коралловыми рисунками.

Я могу думать только о том, что рассказал Деррик прошлой ночью. Я должна найти эту чертову печать до того, как сбежит еще больше красных колпаков … или кто-то похуже. Когда Киаран объявится, я вытяну из него информацию. Daoine sìth — самые могущественные из пойманных в ловушку существ, а я и близко не подошла к тому, чтобы превзойти одного Киарана. Если он не поможет мне сражаться с ними, я заставлю его рассказать, что нужно знать, чтобы убивать их. Я буду делать то, что должна.

Меня снова поглощает жажда убийства, такая сильная и беспощадная, что какое-то время я не могу дышать.

Я ставлю чашку на стол и запускаю руку в карман своего дневного наряда. Мои пальцы перебирают крошечные детали, пока я не нахожу маленькую отвертку и автоматизированный клапан, который начала собирать для огнемета. Вставив в него отвертку, я начинаю крутить ее.

Такие мелкие занятия помогают мне думать, но только облегчение от убийства позволит мне снова дышать. Оно ослабит боль в моей груди. Найти печать, а затем продолжить выслеживать и готовиться убить baobhan sìth. Так же, как каждую ночь.

«Нет. Еще нет».

Я размещаю следующий шуруп, закручиваю его. Я должна оставаться сосредоточенной. Пришло время общаться, играть идеальную леди. Время сидеть прямо, расправив плечи, и улыбаться.

— Леди Айлиэн?

Я подпрыгиваю и сбиваю рукой чашку со стола, которая с глухим стуком падает на персидский ковер.

— Ой-ой, — говорю я дворецкому отца. — Это было не очень грациозно, не так ли?

МакНэб улыбается из-под густой светло-рыжей бороды. Его внушительных размеров фигура склоняется, чтобы подобрать чашку с ковра. В его ладони, когда он выпрямляется, фарфоровая чашка кажется миниатюрной.

— Не беспокойтесь, миледи, — говорит он. — Я все равно собирался отдавать ковер в чистку.

— Как вовремя.

МакНэб кланяется.

— Могу я еще что-нибудь для вас сделать?

— Еще чая было бы чудесно, спасибо.

— Очень хорошо, миледи. — Он кивает на стол, стоящий возле двери. — Этим утром доставили кое-какие подарки от ваших поклонников.

На круглом столе на самом видном месте выставлены четыре букета из разных цветов: розы, фиалки, тюльпаны, гелиотроп, вереск, полевые цветы — дорогое сочетание, которое в это время года можно приобрести только в оранжереях.

С момента, как две недели назад я вышла из траура, вестибюль постоянно полон цветов и визитных карточек. Разногласия по поводу смерти моей матери лишь усилили интерес ко мне, хотя не уверена, было бы это так же, не окажись у меня солидного приданого.

Я смотрю на эти знаки внимания и испытываю острое желание выбросить их через парадную дверь. Они — часть будущего, которое мне неподвластно. В нем я существую как жена, чья основная задача — рожать детей и выглядеть рядом с мужем презентабельно. Мое оружие заменят украшенные кружевами веера и зонтики.

Требуется весь мой самоконтроль, чтобы сосредоточиться на автоматическом клапане огнемета. Я достаю из кармана еще один шуруп. Вставить, закрутить, повторить…

МакНэб откашливается. Я не думала, что он еще здесь.

— Будут какие-то указания, миледи? — спрашивает МакНэб. — Быть может, мне следует отправить какие-то ответы?

— Только чай, спасибо. Я буду пить его в гостиной.

Я подхожу к цветам и беру со стола визитную карточку.

Уильям Роберт Джеймс Керр, граф Линлитгоу.

Я почти уверена, что требования графа Линлитгоу относительно жены не включают следующее: тренированная для битвы, слишком агрессивная, убивающая фейри.

Открывается парадная дверь, и в вестибюль входит мой отец, Уильям Кэмерон, маркиз Дуглас.

Я выпрямляюсь от изумления. Отец покинул страну больше месяца назад, не оставив даже записки с указанием, когда он намерен вернуться домой.

Я кладу клапан в карман и, выдавливая улыбку, подхватываю юбки.

— Доброе утро, — говорю я.

Раньше первой реакцией при виде отца было желание его обнять. В детстве мне нравилось фантазировать, как он берет меня на руки и целует в щеки. Я представляла, как мое лицо прижимается к его широкой груди, как я вдыхаю мягкий запах его курительной трубки и виски.

Но отец никогда не исполнял эти мечты. Он всегда любил матушку больше меня, и все его объятия, поцелуи и добрые слова были только для нее. Это было единственное время, когда я видела его улыбку.

Теперь, когда он вернулся домой, даже те моменты нежности кажутся сном. Отец не удостаивает меня взглядом. В последний раз, когда он смотрел на меня, я была покрыта кровью его любимой супруги — окровавленный призрак дочери, которая у него когда-то была.

Самое ужасное в том, что, я думаю, он считает меня убийцей. Его лицо той ночью, когда он нашел меня… Я никогда не забуду сочетания печали и молчаливого обвинения. Позже, когда мы были одни, он схватил меня за плечи и спросил, какого черта произошло. Я ничего не сказала, даже когда он встряхнул меня так сильно, что дернулась голова и заболела шея.

Я никогда не оплакивала супругу, которую он так любил. Я никогда не давала ему ответа, который он хотел получить больше всего на свете, — понимание того, что произошло. Он просто оставил меня со служанкой, которая помогла отмыть всю кровь. И когда он сказал начальнику полиции, что матушку убило животное, думаю, он спасал свою репутацию, а не мою.

Отец чопорно снимает шляпу и приглаживает темные курчавые волосы.

— Доброе утро, МакНэб. — МакНэб забирает его шляпу и помогает снять промокший плащ. — Айлиэн, — наконец приветствует он меня.

Отец колеблется, затем подается вперед и формально целует меня в щеку — так быстро и грубо, что это больше похоже на пощечину. Я сильнее сжимаю юбки и стараюсь сохранять спокойствие. Будет лучше, если я притворюсь, что никогда не хотела его любви, что мы всегда были семьей, состоящей из отсутствующего отца, сломленной дочери и мертвой матери.

Когда тяжелые шаги МакНэба стихают в вестибюле, наступает неловкое молчание.

Отец откашливается.

— У тебя все хорошо?

Я киваю.

— Конечно.

Он снимает перчатки и кладет их на круглый стол.

— По дороге сюда я встретил преподобного мистера Мильроя.

Я стараюсь удерживать нейтральное выражение лица.

— Да?

— Он сказал, что ты не посещала службу. Не потрудишься объяснить?

Я прекратила посещать службы месяц назад, после того как преподобный прочитал проповедь о дикарских суевериях, в том числе и о фейри. Он говорил, что подобные варварские верования препятствуют развитию и научному прогрессу — поскольку в то время, как знание делает людей атеистами, наука возвращает их обратно к религии. Знание могло украсть мою веру, но наука никогда и ни за что не вернет меня к ней.

— Я была занята, — говорю я, указывая на букеты цветов.

Отец протягивает руку к визиткам, приложенным к каждому букету.

— Хаммерсли, Фелтон, Линлитгоу. — Он поднимает глаза. — Надеюсь, отвечать ты будешь по всем правилам этикета.

Я достаю из кармана клапан и снова кручу его в руке.

— Так и будет, отец.

— Думаю, не стоит напоминать, что, выходя за пределы этого дома, ты представляешь фамилию семьи.

— Айе, отец.

Я ставлю металлическую деталь на место.

— Айлиэн. Отложи это устройство.

Его голос такой холодный и властный, что я не могу ничего поделать и роняю деталь на стол.

— Отец…

— Для чего я распорядился, чтобы к началу сезона у тебя был полностью новый гардероб? — Я открываю рот, чтобы ответить, но он продолжает: — Явно не для того, чтобы ты занималась этими изобретениями, не ходила на службу и пренебрегала своими обязанностями. Поэтому скажи: для чего я сделал это?

Я опускаю глаза, чтобы он не увидел их выражения.

— Ты знаешь, почему я изобретаю. — Я стараюсь, чтобы мой голос звучал мягко и тихо. — Ты знаешь, почему для меня это важно.

Это было то, чем мы с матушкой занимались вместе и частью чего отец никогда не был. Когда я что-то изобретаю, это напоминает мне о ней. Пусть он убрал из дома все ее вещи, этого он у меня не отнимет.

Отец напрягается.

— Я задал тебе вопрос, Айлиэн.

Я сглатываю. Ненавижу это!

— Чтобы я смогла найти подходящую партию, — шепчу я.

— Именно. По закону Шотландии ты моя единственная наследница. Это выделяет тебя из числа остальных дебютанток города.

Айе. Единственное, что у меня есть и что джентльмен хочет больше всего, — это умножение богатства. Как будто мне нужно об этом постоянно напоминать!

— Конечно, — говорю я.

— Свадьба переключит внимание общества с прошлогодних… прискорбных обстоятельств.

Не могу поверить, что он только что упомянул о смерти матушки таким тоном, как кто-то рассказал бы о паре, которую застали в саду во время свидания.

— Прискорбных обстоятельств…

Я стараюсь, чтобы в моем голосе не звучала горечь.

— Нам бы не хотелось, чтобы они заостряли на этом внимание.

Отец сердито вскидывает подбородок. Он все еще не хочет смотреть мне в глаза.

— Надеюсь, ты понимаешь, насколько это важно, Айлиэн. Я хотел бы увидеть твою свадьбу до конца сезона.

— С этим могут возникнуть трудности, — говорю я.

— В таком случае я сам выберу кого-нибудь для тебя, — заявляет он.

Черт бы его побрал! В конечном счете у меня действительно нет выбора — кроме, возможно, выбора, кого из лордов я сумею лучше всего обмануть. Мое будущее — это позолоченная тюрьма из шелка, балов и лживой вежливости.

У меня не получается промолчать.

— Ты так сильно хочешь от меня избавиться?

Отец замирает. Проблеск эмоций мелькает у него на лице.

— Не придумывай того, чего нет.

— Тогда в чем дело?

Он спокойно берет перчатки со стола.

— Все просто. Замужество — часть твоего долга.

— А что, если я не хочу этого? Выходить замуж?

Он выглядит невозмутимым.

— Конечно, ты этого хочешь. Не драматизируй.

Я стараюсь сохранять спокойствие.

— Я не драматизирую, отец.

Нет ответа. Ни гнева, ни удивления, ничего, кроме единственного проблеска, который доказал, что мои слова были услышаны.

— Неважно, чего ты хочешь, — говорит он. — Долг превыше всего.

Что-то неистовое поднимается внутри, но я подавляю это. Я не предназначена для брака. Это не для таких, как я. Но отец не понимает, что брак вынудит меня подавлять ту часть, которая все еще горюет.

— Конечно.

Отец, кажется, не замечает налета гнева в моем голосе. Он отдает мне визитные карточки.

— Отправь им ответы.

Я сопротивляюсь желанию смять карточки в руке и спокойно забираю их.

— Я приглашу лорда Линлитгоу на вечерний чай. — Когда отец хмурится, не понимая, я объясняю: — На дневной чай уже приглашена Кэтрин.

— Очень хорошо, — отвечает отец. Он бросает взгляд на карманные часы. — Я скажу МакНэбу отправить лорду Линлитгоу твой ответ и вернусь к вечернему чаю, чтобы присоединиться к вам.

Я смотрю, как он уходит в свой кабинет, и пытаюсь взять себя в руки.

Неважно, чего ты хочешь…

Я щелкаю выключателем в гостиной, чтобы зажечь камин. Пока комната прогревается, я сажусь на красный бархатный диван и смотрю в окно, вдыхая запах горящего дерева, потрескивающего в камине. Солнце пробивается сквозь ветви деревьев за площадью. Я вижу высоко в небе маленькое белое облако, подгоняемое ветром. В отдалении, медленно взмахивая крыльями над домами, проплывают орнитоптеры и дирижабли.

Я сбиваюсь со счета, сколько чашек чая выпила, пока сидела здесь. Я нажимаю на кнопку, и электронная рука хватает мою чашку и наполняет чаем. Снова и снова.

Одиночество приносит облегчение. Здесь я могу позволить словам отцам накрыть меня тяжелой волной.

Неважно, чего ты хочешь… Неважно, чего ты хочешь… Неважно, чего…

— Леди Айлиэн? — МакНэб открывает дверь в гостиную. — Прибыла мисс Стюарт, чтобы увидеться с вами.

Слава богу!

— Проводи ее сюда, МакНэб.

Мгновение спустя вбегает Кэтрин. Ее светло-розовое муслиновое платье шуршит, задевая дверной проем, светлые волосы слегка взъерошены, на бледных щеках горит румянец, а синие глаза сияют.

— Где твой сопровождающий? — спрашиваю я, нахмурившись. — Господи, только не говори, что твоя матушка здесь!

— Боже, нет! — восклицает она. — Я сбежала украдкой, чтобы увидеться с тобой. Ты представляешь, что творится на улице?

— Не особо, — отвечаю я и нажимаю на кнопку автомата.

Горячий чай наполняет чашку. Я добавляю немного молока и кусочек сахара, как предпочитает Кэтрин, и подвигаю к ней чайное блюдце по столешнице красного дерева, которая нас разделяет.

Кэтрин снимает шаль и, разглаживая юбки, устраивается на диване напротив меня.

— Принцесс-стрит полностью уничтожена. Ты знаешь, что половина Норт-бридж обвалилась?

Я вздрагиваю. Я надеялась избежать упоминаний о моих разрушениях прошлой ночью, но, полагаю, нужно хотя бы изобразить удивление.

— Как ужасно! — отвечаю я. — Что такого могло произойти?

Она отпивает чай.

— Очевидно, прошлой ночью произошел взрыв, хотя до сих пор неизвестна его причина. Были созваны все Силы города, чтобы расследовать и инспектировать урон.

Я замираю. Я даже не думала, что в результате моих действий может кто-то пострадать.

— Пожалуйста, скажи, что жертв нет!

Я с трудом могу это произнести.

— Слава богу, нет. — Кэтрин подается вперед и берет меня за руку. — Извини, я не хотела тебя тревожить.

Я слабо улыбаюсь.

— Спасибо. Продолжай.

— Больше особо и нечего рассказывать. Все, что между южной частью Принцесс-стрит и Ватерлоо-плейс, огорожено. — Она морщится. — Движение просто ужасное, я едва не вышла из кареты и не отправилась пешком. Я бы добралась быстрее, будь у меня чертов орнитоптер!

Я киваю. Я одна из немногих, кому повезло иметь собственный летательный аппарат. Свой я построила сама, но это изобретение доступно лишь самым богатым семьям Эдинбурга. Только несколько инженеров в стране могут создавать их.

— Подозреваю, твоя матушка была в панике, иначе бы у тебя не получилось выскользнуть из дома без сопровождения.

Кэтрин спокойно кивает.

— Она пыталась воспользоваться этим в качестве предлога, чтобы я пропустила ленч. Естественно.

— Естественно.

— И когда у нее не получилось, она рассказала, что случилось с лордом Хепберном.

Кэтрин смотрит на меня и делает глоток.

Господи! Я совсем забыла о бедном лорде Хепберне. Надеюсь, те ужасные раны зажили без особых осложнений.

— А что с ним?

— Ты не слышала? На беднягу напали во время приема.

Я изображаю шок.

— Напали? Что ты имеешь в виду?

— Кто бы это ни был, он порезал лорду Хепберну грудь, хотя, когда его нашли, на раны были наложены швы. Разве это не странно? Словно нападавший передумал.

Я округляю глаза, чтобы как можно лучше изобразить невинность.

— Подумать только! Он что-нибудь помнит?

Как сумасшедшая женщина дралась с невидимым противником, а затем заштопала раны и оставила его на кровати? Он помнит это?

— Нет, — говорит Кэтрин. — Совсем ничего.

— Что ж. Надеюсь, они найдут злодея, ответственного за это. Только подумай: нападающим мог оказаться один из гостей на балу. Представляешь?

Кэтрин ахает и роняет чашку с блюдцем на стол. Чай разливается по скатерти.

— Ради всего святого, кажется, я схожу с ума. — Она на миг закрывает глаза. — Не могу поверить, что собираюсь спросить об этом.

— Спросить о чем?

Когда Кэтрин снова смотрит на меня, ее глаза полны слез.

— Это была ты?

Я едва могу дышать, настолько болит в груди.

— Я? — хрипло переспрашиваю я. — Почему ты спрашиваешь о таком?

— Черт возьми, но, кажется, сплетни стали влиять и на меня. — Она колеблется, словно тщательно раздумывает, как задать следующий вопрос, потом решительно произносит: — Я видела тебя в коридоре. Ты просила меня подержать твою сумочку. Ты пропустила пять танцев и вернулась в бальную залу в ужасном виде. Что еще я должна думать?

Наша дружба была нерушимой с детства. Когда я была в трауре, это было моим единственным утешением, и это единственные хорошие отношения, которые у меня остались. Однако не думаю, что когда-нибудь перестану лгать Кэтрин. Я знаю, что она никогда не поймет, насколько я отличаюсь от той личности, которой она меня считает, но никак не думала, что она сомневается во мне.

— В таком случае ты думаешь, я и ее убила? — тихо спрашиваю я. — Мою мать.

— Нет! — Кэтрин выглядит шокированной. — Бог мой, я никогда бы так не подумала.

— Тогда ты должна знать, что я никогда бы не навредила лорду Хепберну.

Кэтрин изучает меня.

— Но ты знаешь, кто это сделал, не так ли?

Я улыбаюсь.

— Только если предположить, что я была там. Но я была в дамской комнате, с мигренью, помнишь?

Кэтрин не улыбается в ответ.

— Не знаю, во что ты оказалась втянута, но если это серьезно, то ты должна рассказать мне.

Возможность, конечно, соблазнительная. Только фейри знают мою тайну — большинство из них умирают после того, как узнаю´т ее. А Кэтрин — моя последняя связь с нормальной жизнью, которая у меня была, пока я не стала… такой. Если бы только она знала, как это важно, что у меня осталась единственная вещь, еще не тронутая фейри. Она связывает меня с моей человечностью, с тем немногим, что от нее осталось.

— Я не могу, — мягко говорю я.

Она опускает взгляд.

— Ты хотя бы в безопасности?

— Да, клянусь тебе.

Намного лучше продолжать лгать, чем рассказать хотя бы часть правды.

Она вытирает слезы.

— Я не должна была позволять ужасным слухам так влиять на меня. Прости, что сомневалась в тебе.

— Тебе не нужно извиняться. Я все время сомневаюсь в себе.

Кивнув, она откашливается.

— Ты должна пообещать, что эта мигрень не вернется на балу в честь Гэвина. — Когда я не отвечаю и продолжаю смотреть на нее, Кэтрин хмурится. — Ты ведь помнишь, правда?

Я отпиваю чай.

— Айе. Твой милый брат… который в Оксфорде…

— И который возвращается завтра…

— Конечно, — радостно говорю я. — Как я могла об этом забыть?

Кэтрин отлично видит, что я лгу.

— Мы устраиваем бал в его честь, и ты обещала, что спасешь меня из когтей скуки.

— Так и будет, — говорю я. — Я ни за что не пропущу его.

Мне следует радоваться возвращению Гэвина. С самого детства и до момента, когда он два года назад уехал в Оксфорд, мы были хорошими друзьями. Более того, когда-то я представляла, как однажды выйду за него замуж. Но сейчас он станет для меня лишь еще одним осложнением.

— И ты будешь танцевать с каждым джентльменом, который подпишет твою карту?

— Я буду танцевать с каждым джентльменом, который подпишет мне карту, — обещаю я.

Репутация — это единственное достояние леди, а моя, должно быть, настолько сомнительна, что даже близкая подруга почти поверила, что я способна на насилие. Мне нужно приложить больше усилий, как того хочет отец. Я должна выполнять свой долг и носить фальшивую маску жизнерадостности. Никаких исчезновений после танца. Я должна пойти на бал и вести себя как леди, какой мне следует быть.

Если, конечно, не появится фейри и мне не придется спасать еще одного пожилого джентльмена.

Кэтрин сияет.

— Итак, помнится, мне обещали огуречные сандвичи.

— Я полагаю, это основная причина твоего прихода. — Я выглядываю в окно. — Сандвичи, а потом прогулка к парку. В конце концов, мы можем не увидеть солнце до самой весны.

После ленча Кэтрин, Дона и я выходим из дома и направляемся к центру площади Шарлотты, где припаркованы орнитоптеры. На месте оказывается только мой, — должно быть, остальные семьи воспользовались летательными аппаратами, чтобы избежать пробок.

Я провожу пальцами по конструкции. Когда я создавала его, то сделала все, чтобы металлическая кабина была светлой и достаточно крепкой, а крылья двигались точно как у летучей мыши. Будучи полностью расправленными, они достигают тридцати футов и соединены со стальным вращательным механизмом, который взмахивает ими, удерживая аппарат в воздухе.

На постройку стальной, обшитой деревом каюты ушло больше всего времени. Маленькая кабина оборудована перископом на случай плохой погоды, но я предпочитаю летать с опущенной крышей. Внутри на литых кожаных креслах могут комфортно поместиться два человека, но Кэтрин настаивает, чтобы с нами в качестве компаньонки отправилась Дона, отчего сегодня будет слегка тесновато.

— Мы не должны привлекать к себе слишком много внимания, иначе об этом узнает моя матушка, — говорит Кэтрин, бросая сумочку. — У меня и без того будет много проблем из-за того, что я не взяла с собой служанку. Уверена, она снова будет читать мне лекции об этикете.

— Можешь не объяснять, — говорю я. — Отец уже отчитал меня по этому поводу.

Кэтрин замирает.

— То есть он вернулся?

Она говорит это легко, но в голосе сквозит неодобрение.

— Айе. Как раз перед твоим приходом.

— Господи! И что он сказал?

Неважно, чего ты хочешь…

— Ничего особенного. — Я киваю на Дону. — Как думаешь, люди заметят, что Дона слишком молода для нашей дуэньи?

Кэтрин внимательно осматривает мою служанку. Дона сглатывает и плотнее закутывается в шаль.

Кэтрин вздыхает.

— Позволь мне? — Она сдергивает шаль с плеч Доны. — Ты знаешь, было бы намного проще, если бы одна из нас пригласила родственницу погостить до конца сезона.

Я прислоняюсь к орнитоптеру и закрываю глаза. Хоть солнце и не греет, его лучи все равно приятно ощущаются на коже.

— В таком случае она должна быть из твоей семьи. В моей семье рождается только по одному ребенку, а мои бабушки и дедушки мертвы.

— У меня есть дальняя родственница, — говорит Кэтрин. — Она утверждает, что голуби на ее земельной собственности ждут, чтобы подсмотреть, как она раздевается.

— Да? Что ж, это неудивительно. Голуби довольно подлые существа.

Кэтрин набрасывает шаль Доне на голову и обматывает так, чтобы скрыть бóльшую часть лица.

— Вот так. Этого должно быть достаточно, чтобы издалека обмануть окружающих.

— Тогда будем надеяться, что они не будут приближаться, — говорю я.

— Мисс, я ничего не вижу, — бормочет Дона.

— Тем лучше. Тебе нужно только смотреть под ноги, чтобы не споткнуться, — отвечает Кэтрин и успокаивающе гладит Дону по плечу.

— Отлично. — Я открываю дверцу орнитоптера. — Мы сделали Дону чуть ли не слепой и замаскировали под старую женщину, и все ради одной прогулки в публичном парке.

Кэтрин кивает, совсем не беспокоясь о том, как ужасно я говорю по-английски.

— Чего только не сделаешь ради солнечного света.

Я отхожу назад, чтобы впустить Кэтрин и Дону внутрь, иду к водительской дверце и сажусь сама. Наши юбки занимают бóльшую часть свободного пространства кабины. Дона зажата посредине, отчего ее миниатюрная фигурка кажется еще меньше.

— Ну что, — говорю я, — все готовы?

Дона сглатывает.

— Леди Айлиэн, вы уверены, что это безопасно? Я слышала рассказы…

— Безопасно, как в доме, — весело перебиваю я. — Я сама сконструировала его, помнишь?

— Айе, миледи.

Я улыбаюсь и щелкаю тумблерами, чтобы завести мотор. Пар поднимается над передней решеткой, и Дона подпрыгивает. Я сдерживаю смех и опускаюсь на сиденье. По крайней мере она не боится, что сидит на тайном складе оружия.

Я кладу руки на штурвал, спасенный со старой шхуны, как и тот, что висит у меня в спальне. Крылья выдвигаются из спокойного положения вверх, расправляются на всю длину и хлопают — громко и размеренно. Звякает металл, когда я нажимаю ногой педаль на полу. Крылья бьют все быстрее и быстрее. Я переключаю очередной рычаг и нажимаю вторую педаль до упора. Машина плавно поднимается над домами на площади Шарлотты.

— Не хотите ли чаю? — спрашиваю я.

Обе отрицательно качают головами. Я поворачиваю руль в направлении замка.

— Что ж, а я хочу. Кэтрин, не подашь мне чашку из отделения за спиной?

Кэтрин открывает деревянную панель, достает фарфоровую чашку и передает мне, а я ставлю ее под стальной кран перед Доной. Я нажимаю другую кнопку, и в чашку льется горячий чай. Кабину наполняет аромат вереска.

Я беру чашку и делаю глоток. Идеально.

— Боже! — восклицает Кэтрин. — Посмотри туда.

Она указывает куда-то мне за плечо. Я оборачиваюсь и тихо ахаю. С высоты птичьего полета мы можем рассмотреть каждый участок разрушенного Норт-бридж. Половина его обрушилась в долину, а сломанная секция так и осталась висеть.

Вдоль улиц собралась огромная толпа, чтобы посмотреть на мост. Паровые экипажи заняли всю дорогу, не оставив свободного места. На краю Старого города, непосредственно за мостом, транспорт через Лотиан-роад движется к Новому городу — а это немалое расстояние. На улицах образовался огромный затор. И все из-за меня.

— Что, по-твоему, могло стать причиной? — спрашивает Кэтрин.

Мы пролетаем мимо автоматического аэроплана, позади которого развевается рекламный транспарант. Я всматриваюсь в него, чтобы сфокусироваться на чем-то, кроме вызванных мною разрушений: «Светлый Эль Баса из Ист-Индии. Эль в этом сезоне превосходен как в бочках, так и в бутылях…»

— Понятия не имею.

Надеюсь, они не заметят, как дрожит мой голос, как внимательно я разглядываю надпись, чтобы не смотреть вниз.

— Думаешь, это может повториться? — спрашивает Кэтрин.

Я переключаю внимание на нее.

— Конечно нет. — В моем голосе слышна ложь: так делает Киаран, когда притворяется, что ему интересно. — Возможно, это как-то связано с неисправностью экипажа. Двигатель внутреннего сгорания — сложная штука. — Я улыбаюсь. — Не бойся, нас не разорвет на кусочки.

Кэтрин и Доне, похоже, хватило этого объяснения. Я поворачиваю руль, чтобы пролететь мимо Эдинбургского замка. Даже в свете солнечных лучей он кажется мрачным и величественным, поразительно контрастируя с окружающей зеленью. В парке почти никого нет, что неожиданно для такого прекрасного дня. Я внезапно осознаю, что все, должно быть, собрались на Принцесс-стрит посмотреть на катастрофу.

Я нахожу свободное место недалеко от восточной части Нор-Лох, сразу под утесом. Взмахнув крыльями, орнитоптер приземляется.

— Слава богу, — бормочет Дона.

Допив чай, я беру зонтик и открываю дверцу. Мы отходим от орнитоптера и прогуливаемся между густыми деревьями, окружающими основание Эдинбургского замка. При каждом шаге мокрая земля издает хлюпающий звук.

Воздух свежий, но не слишком холодный. Это один из немногих зимних дней, когда можно позволить себе послеполуденную прогулку. В это время года темнеет слишком рано, чтобы проводить на улице много времени. Солнце уже скрылось за деревьями. Отбрасываемые кронами тени удлиняются и становятся намного мрачнее участков, освещенных солнечным светом. В парке тихо, не слышно ни животных, ни птиц. Кроме нас, здесь никого нет.

— Я бы хотела поговорить с тобой кое о чем, — внезапно говорит Кэтрин.

Я раскрываю зонтик и кладу его на плечо. Вдалеке дождевые облака плывут в нашу сторону. До темноты осталось совсем недолго.

— Да?

Кэтрин колеблется и поглядывает на Дону. Та опускает голову и замедляет шаг, давая нам возможность поговорить наедине.

— Если Дона что-то и услышит, — говорю я, — она болтать не станет.

Кэтрин краснеет и кивает.

— Я знаю, что ты не любишь об этом говорить… Но ты хотя бы думала о замужестве?

Неважно, чего ты хочешь…

Я смотрю себе под ноги. Носки туфель испачкались в грязи.

— Айе, — говорю я и печально улыбаюсь. — Я считаю, что это не для меня.

Дона ахает за нашими спинами. Поймав мой удивленный взгляд, она опускает голову.

— Прошу прощения, миледи.

— Все в порядке, — говорю я. — К несчастью, мой отец считает по-другому. Он хочет, чтобы я была помолвлена до конца сезона. Когда я сказала о возможных трудностях, он заявил, что я драматизирую.

— Что ж, — сухо замечает Кэтрин, — у него отзывчивости не больше, чем у чайного столика.

— Долг превыше всего, помнишь? Главное правило моего отца.

Кэтрин вздыхает с отвращением.

— Так теперь он решил интересоваться твоей жизнью? Если подумать, не прошло и года, как он стал обращать на тебя внимание.

Я недолюбливаю ее матушку, она — моего отца. В отличие от него, отец Кэтрин любил ее и относился ко мне намного лучше, чем родной отец. Он умер четыре года назад, когда мне было четырнадцать лет, а Кэтрин тринадцать.

— Моя дорогая подруга, ваш сарказм очевиден.

Она зловеще улыбается.

— Он это заслуживает.

— Никаких возражений с моей стороны.

Мы продолжаем прогулку, проходя мимо увитых плющом руин под Эдинбургским замком. Лучи заходящего солнца, пробившись сквозь деревья, окрашивают утес в оранжевый цвет. Тучи все ближе. Вдохнув, я ощущаю в воздухе запах сырости, намекающий на приближение дождя. Вот и конец приятной прогулке под солнцем.

— Я должна знать… — решается Кэтрин. — Ты перестанешь меня уважать, если я скажу, что хочу замуж?

— Вовсе нет, — мягко отвечаю я. — Раньше я тоже хотела этого…

«До того, как стала такой».

— У тебя есть подходящий джентльмен на примете?

Кэтрин краснеет.

— Ну, я несколько раз танцевала с лордом Гордоном, и на днях он приезжал на вечерний чай. — Она вздыхает. — Я нахожу его весьма приятным.

Если бы я оставалась той, кем была раньше, это было бы моей жизнью. Ухаживания, выбор подходящей партии, заботы о том, когда же я выйду замуж…

На короткий миг я завидую Кэтрин. Она может разделить с кем-то жизнь во всей ее полноте. Ей не придется лгать супругу и по ночам выскальзывать из дома, чтобы погасить свою жажду убийства. В отличие от меня она может любить кого-то, не обманывая его.

Я стараюсь, чтобы мой голос звучал жизнерадостнее, чем я себя чувствую.

— Это чудесно. А что твоя матушка?

— Матушка не считает его подходящей партией.

Я фыркаю.

— Это абсурд. В конце концов, он граф.

— Его титул тут ни при чем. Дело в том, что он…

— Он что?

Она оглядывается, хотя никто, кроме моей служанки, не может нас услышать.

— Он англичанин.

Я изображаю шок.

— Боже! Кто-нибудь, срочно звоните в магистрат. Англичанин в Шотландии?

Кэтрин смеется.

— Я знаю, насколько это смешно, но матушка уверена, что я должна выйти за шотландца. Она считает, что англичане бессердечные и неуравновешенные.

Смеясь, я перепрыгиваю очередную грязную лужу в траве. Вода брызгает из-под моих ног, когда я приземляюсь, просачивается в туфельки и проникает в носки. Проклятье! Трава зимой бывает крайне обманчива.

— А она не упоминала, откуда у нее подобные представления?

— Хотелось бы мне знать… Она называет лорда Гордона саксом. Можешь в это поверить? Я впервые слышу от нее такие ужасные слова.

Ветер усиливается. Голые деревья дрожат, их ветви натужно стонут. Ледяные порывы ветра проникают даже сквозь плотный плащ. Я дрожу, натягиваю его на плечи, закрывая горло, и застегиваю воротник. Теперь мои щеки горят еще и от холода.

— Но лорду Гордону нужно только одобрение Гэвина. Его возвращение домой весьма кстати. — Кэтрин сияет. — И матушка наконец-то сможет сосредоточиться на поиске подходящей партии для Гэвина, вместо того чтобы тратить все свои силы на меня.

Я сдерживаю смех, представив, как на это отреагирует Гэвин. Боже, он будет в ужасе!

— Бедный Гэвин! Дорогой друг даже не представляет, что его ожидает по возвращении.

Кэтрин бросает на меня быстрый взгляд.

— Я помню время, когда ты хотела выйти за него замуж.

Я издаю приглушенный вскрик:

— Право же, Кэтрин. Ты что-то путаешь!

— Что за вздор! Ты писала в своем блокноте с эскизами изобретений: Леди Айлиэн Стюарт, виконтесса Кэссилис. — Она хитро улыбается. — Полагаю, тебе придется переписать, указав его новый титул, как считаете… виконтесса Галлоуэй?

— О, прекрати! Я заблуждалась, — говорю я, снисходительно махая рукой. — Я была молода и глупа.

— Ты занималась этим четыре года.

Я смотрю на нее.

— Я очень долго заблуждалась.

— Он, хм… Некоторые женщины называют его очаровательным. И полагаю, он довольно привлекателен. — Кэтрин бросает на меня невинный взгляд. — Или есть кто-то, кого ты считаешь более подходящим?

По непонятной причине я первым делом вспоминаю о Киаране. Он мне совсем не подходит, и я уверена, что ему нельзя доверять. Но он единственный мужчина, который видел ярость внутри меня, кто принял и поддержал ее. Я никогда не забуду сокрушительный вкус его силы, такой дикий и сильный. Если я довольно точно представлю его, то смогу вновь почувствовать этот вкус во рту, словно он находится здесь.

Словно он находится здесь.

Я поднимаю голову и едва не вскрикиваю от неожиданности. Он действительно здесь, Киаран МакКей, прогуливается среди деревьев, направляясь к нам, одетый в элегантный наряд состоятельного джентльмена. Грубую шерстяную одежду, которую он обычно носит, сменили аккуратно сшитые брюки, черный камзол и сюртук с фалдами. На черные волосы падают лучи заходящего солнца, и закатное зарево создает вокруг него сияющий ореол. Он выглядит соблазнительным, словно дьявол, черт бы его побрал!

От потрясения я не могу издать ни звука. Это предательство. Это идет вразрез с молчаливым договором о личном пространстве наших дневных жизней.

Киаран только улыбается.