Я закрываю глаза и пытаюсь сглотнуть силу фейри. Химический вкус во рту настолько резок, что мне очень хочется стошнить прямо на полированный пол. Я шатаюсь, теряю равновесие, и меня бросает вперед.

— Ой!

Я толкаю леди по соседству. Широкие юбки наших платьев сталкиваются, и мы едва не падаем на мраморные плиты. Как раз вовремя! Я хватаю ее за плечи, чтобы вернуть себе равновесие.

— Прошу прощения, — хрипло говорю я.

После чего поднимаю взгляд на женщину. Мисс Фэйрфакс. Она смотрит на меня со старательно сдерживаемым отвращением. Мой взгляд устремляется к остальным танцующим. Многие пары оглядываются, чтобы взглянуть на переполох. Хотя веселая музыка не замолкает, все — все! — смотрят на меня.

Кто-то перешептывается, и я снова слышу их обвинения. Или думаю, что слышу.

Убийца… Она сошла с ума… Смерть маркизы была…

Я отстраняюсь от мисс Фэйрфакс. Все силы уходят на то, чтобы подавить воспоминания, рвущиеся на волю, остаться на месте и не сбежать. Я знаю, что сказал бы отец. Он сказал бы, что я дочь маркиза и именно на мне лежит ежесекундная ответственность за представление имени нашей семьи.

— Ах, простите, мисс Фэйрфакс. Сбилась со счета, — говорю я.

Мисс Фэйрфакс расправляет юбки, приводит в порядок свои черные волосы и вздергивает подбородок, возвращаясь к танцу.

— Леди Айлиэн? — говорит лорд Гамильтон. Он выглядит взволнованным. — С вами все в порядке?

Я выдавливаю улыбку и, не подумав, отвечаю:

— Мне очень жаль. Должно быть, я споткнулась.

Черт подери! Мне стало дурно — вот что нужно было сказать. Это был бы идеальный предлог, чтобы встать и уйти. Как я могла так сглупить?

Слишком поздно. Лорд Гамильтон улыбается, берет меня за руку и подводит обратно к линии. Я избегаю пристальных взглядов аристократов и сглатываю остатки силы с языка.

Я должна найти проклятую тварь прежде, чем она заманит свою жертву. Мои инстинкты кричат, что нужно сбежать из танца, найти фейри и убить. Я смотрю в сторону выхода. Черт подери мою репутацию и глупое правило, что леди не должна пересекать бальную залу — или покидать ее — без сопровождения!

Я чувствую, как темная часть внутри меня растет и рвется на поверхность, отчаянно желая лишь трех вещей: охотиться, калечить, убивать.

О, я хочу этого больше всего на свете! Фейри поблизости, сразу за бальной залой. Я выхожу из танца и направляюсь к двери. Лорд Гамильтон останавливает меня и что-то спрашивает. Но я не слышу его за грохотом жажды убийства и собственных мыслей.

«Ответственность, — напоминаю я себе. — Семья. Честь».

Проклятье!

Я отвечаю на вопрос лорда Гамильтона просто:

— Конечно.

Он снова улыбается. Мне жаль его, жаль их всех. Они думают, что я единственное чудовище среди них, но настоящего хищника они даже не видят. Фейри выбирают жертвы среди них, подчиняют их легким ментальным воздействием, затем кормятся ими и убивают.

Пять минут. Столько мне нужно, чтобы найти тварь и выстрелить капсулой в ее плоть. Немного времени без свидетелей, чтобы…

Я с силой сжимаю руку лорда Гамильтона. Я слишком долго пробыла вне общества, и охота стала моей второй натурой. Нужно подавить в себе варварские намерения, иначе я могу поступить слишком поспешно и потерять себя. Мысленно я повторяю уроки этикета. Дочь маркиза не выбегает из бальной залы. Дочь маркиза не бросает своего партнера на середине танца.

Дочь маркиза не охотится за фейри.

— Вы согласны? — спрашивает лорд Гамильтон и тянет меня к танцующим.

Я встряхиваюсь.

— Конечно. — Я стараюсь говорить уверенно.

Лорд Гамильтон гладит меня по запястью, и я сжимаю зубы, чтобы не ответить грубостью, когда мы обходим другую пару.

Стратспей, похоже, никогда не закончится. Подскок на левой ноге, правая нога назад, левая во вторую позицию. Шаг вперед, в третью позицию. Правое колено согнуть, вторая позиция. И снова, и снова, и снова… Музыку я больше не замечаю, она становится фоном для скрипящих струн, а танец всего лишь на середине.

Моя рука касается голубого шелка платья на боку, прямо над тем местом, где спрятан электропистолет. Я представляю себя в коридорах охоты, целюсь…

«Успокойся», — говорю я себе.

Я изучаю мелкие детали комнаты, мозаичные фонарики, которые продолжают парить над нашими головами. Над ними пощелкивающие механизмы, идущие по верху стен, и все они соединяются с электросистемой Нового города.

Я сосредоточиваюсь на металлическом щелканье, на мысленном повторении своих уроков. Приличия. Щелк. Грация. Щелк. Улыбка. Щелк. Убийство. Щелк.

Да, черт возьми!

Смычковые продолжают скрипеть. Лорд Гамильтон что-то говорит. Я удосуживаюсь улыбнуться и уклончиво кивнуть.

Я делаю еще одну попытку. Вежливость. Щелк. Благопристойность. Щелк. Учтивость…

Наконец музыка замолкает, и я поворачиваюсь к лорду Гамильтону. Он молча протягивает мне руку и уводит за периметр танцующих. Я снова бросаю взгляд на дверь.

— Что же это, — бормочет лорд Гамильтон, — где мисс Стюарт? Я не должен оставлять вас одну.

Слава богу, Кэтрин нигде не видно. Мне не придется отговариваться хотя бы от нее.

— Ничего страшного, — отвечаю я очаровательным тоном, который терпеть не могу. — Прошу меня простить, но я должна на несколько минут уединиться в дамской комнате. — Я слегка касаюсь виска. — Боюсь, у меня мигрень.

Лорд Гамильтон хмурится.

— Ах, как ужасно! Позвольте сопроводить вас.

Как только мы подходим к двустворчатым дверям, которые ведут в коридор, я останавливаюсь и улыбаюсь.

— Вам нет нужды покидать бальную залу, милорд. Я могу сама найти дамскую комнату.

— Вы уверены?

Я едва не срываюсь на него, но заставляю себя сделать глубокий вдох, чтобы вернуть немного самообладания. Моя жажда охоты пульсирует, не стихая. Если она поглотит меня, воспитанность ничего не будет стоить. Меня будут интересовать только кровь, месть и избавление.

Я сглатываю.

— Конечно.

Лорд Гамильтон, похоже, не замечает изменений в моем поведении. Он улыбается, кланяется и снова гладит меня по запястью.

— Благодарю за приятную компанию.

Он поворачивается, чтобы уйти, и я со вздохом облегчения направляюсь в коридор. Наконец-то!

Когда я на цыпочках иду по коридору, удаляясь от бальной залы и дамской комнаты, сила фейри возвращается ощущением покалывания во рту. Мое тело все больше привыкает ко вкусу после первого яростного ответа, и теперь я распознаю вид, который его вызывает. Выходец.

Мне приходилось убивать выходцев только четыре раза, никогда в одиночку, поэтому я до сих пор не привыкла к сильному вкусу их силы, как привыкла к другим видам фейри, которых убиваю чаще. Исходя из моего скудного опыта у них есть три слабых места: отверстие вдоль грудной клетки, как раз над левой грудной мышцей; небольшой мягкий участок в брюшной полости, окруженный непробиваемой кожей; и, пожалуй, интеллект ниже среднего.

Выходцы компенсируют свои слабости массивной мускулатурой, из-за чего их сложно убить. Хотя, с другой стороны, я люблю трудности.

Я лезу в маленький карман, который вшит в складки моего бального платья, и достаю тонкий, переплетенный пучок сейгфлюра. Редкий мягкий вид чертополоха, почти исчезнувшего в Шотландии, дает мне возможность видеть фейри.

Сотни лет назад фейри практически полностью уничтожили чертополох, чтобы люди не узнали правду о том, что это растение — единственная слабость фейри. О, у каждого из них на теле есть слабое место, которое можно поразить обычным оружием, но это только ранит подобных созданий. В то время как сейгфлюр достаточно смертоносен, чтобы сжечь кожу фейри и даже нанести смертельную рану. Я использую его в оружии, которое сделала для охоты на них.

Я повязываю сейгфлюр вокруг шеи и шагаю вперед. Мои мышцы наготове — расслаблены, закалены двенадцатью месяцами изматывающих тренировок с Киараном. Мои техники улучшились во время ночей, когда я уничтожала фейри без его помощи. Киаран заявляет, что я еще не готова охотиться в одиночку. Я дюжину раз доказывала, что он ошибается. Конечно, он не знает, что я нарушаю его прямой приказ не охотиться одной, но то, что ему неизвестно, не причиняет нам вреда.

Вкус силы фейри новой волной проходится по моему языку. Должно быть, это где-то за следующим поворотом. Я резко останавливаюсь.

— Замечательно, — бормочу я.

Коридор ведет к спальням. Если меня застанут там, избежать скандала не удастся. Моя репутация уцелела только потому, что прежние слухи обо мне не были доказаны. Если меня застанут возле личных покоев Хепберна, возникнет настоящая проблема, которой моя сомнительная репутация уже не выдержит.

Я переступаю с ноги на ногу. Возможно, если я очень быстро…

— Айлиэн!

Я оборачиваюсь. Ох, черт!

Кэтрин и ее мать, виконтесса Кэссилис, стоят в коридоре довольно далеко от меня, возле двустворчатых дверей, ведущих в бальную залу. Они приближаются, и Кэтрин смотрит на меня с удивлением и замешательством, а ее мать… Что ж, она изучает меня с откровенной подозрительностью.

— Айлиэн, — повторяет Кэтрин, когда они подходят ко мне. — Что ты здесь делаешь?

У обеих одинаковые блестящие светлые волосы и большие голубые глаза. Вот только взгляд леди Кэссилис можно назвать скорее пронзительным, нежели невинным. У нее большой талант замечать даже мельчайшие несоответствия приличиям. Нэй, даже малейший намек на позор.

К черту все! Быть пойманной, когда направляешься в личное крыло Хепберна, — это плохо. Это не то место, где стоит находиться приличной женщине. Или, по крайней мере, ее там не должны поймать. Это важный момент.

— Перевожу дыхание, — поспешно говорю я, тяжело дыша в подтверждение своих слов. — Лорд Гамильтон слишком быстр в танце.

Кэтрин выглядит удивленной.

— О? Для мужчины его возраста, я полагаю.

— Поэтому, — говорю я, пристально глядя на Кэтрин, — я здесь, чтобы немного передохнуть. Вот и все.

— Ах, дорогая, — говорит леди Кэссилис, нарочито интонируя слова. — Стоит расслабляться в бальной зале, которая в том направлении.

Она кивает в сторону двери в начале коридора.

Сила фейри оставляет раздражающее ощущение пульса на языке — тварь явно тянется своими силами вовне, пытаясь кого-то приманить. В ответ мое тело напрягается.

— Ах, айе, — говорю я, и мой голос выдает напряжение. — Но…

— Да, — поправляет виконтесса. — Айе звучит как ужасное просторечие.

Леди Кэссилис относится к небольшому, но все растущему кругу шотландской аристократии, среди которой бытует убеждение: стоит лишь нам начать говорить, как англичане, и шотландцев начнут считать более цивилизованной нацией. Полная ерунда, я полагаю. Мы вполне цивилизованны сами по себе. Но я бы не стала обсуждать это в коридоре, пока кровожадная тварь на свободе.

— Айе, конечно. В смысле, да, — отвечаю я.

Боже, неужели нет никакого вежливого способа избавиться от этого разговора?

— Матушка, — Кэтрин вклинивается между нами, — я уверена, что у Айлиэн есть логичное объяснение, почему… она находится здесь. — Она поворачивается ко мне. — Мне казалось, ты обещала этот танец лорду Кэррику.

— У меня мигрень, — говорю я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно невиннее. — Я искала дамскую комнату, чтобы передохнуть.

Кэтрин приподнимает бровь. Я отвечаю ей взглядом.

— Что ж, позволь составить тебе компанию, — говорит Кэтрин.

— Ах, эта постоянная мигрень, — вздыхает леди Кэссилис. — Если ты собираешься лечить ее в дамской комнате, то последняя находится в другом конце коридора.

Виконтесса пристально смотрит на меня. Я прекрасно знаю, что, будь у нее доказательство моего дурного поведения, Кэтрин давно была бы ограждена от общения со мной. Леди Кэссилис формально сопровождает меня как дуэнья, но лишь потому, что Кэтрин попросила ее об этом, в память о дружбе с моей матерью. Не представляю, что между ними могло быть общего.

— Так или иначе, — говорит леди Кэссилис, — леди никогда не должна покидать бальную залу без сопровождения. Что тебе хорошо известно, Айлиэн. Мне нужно упоминать, что нахождение в одиночестве в пустом коридоре — это еще одно нарушение этикета? — Она хмыкает. — Боюсь, что твоя матушка, будь она до сих пор с нами, была бы огорчена.

Кэтрин ахает. Я сжимаю кулаки и выдыхаю. Внутри меня начинает расти тоска, которую быстро заменяют гнев и всепоглощающая жажда мести. Всего одно убийство, чтобы еще раз похоронить болезненные воспоминания о смерти моей матери. Даже мой идеальный контроль не безграничен — я должна найти фейри до того, как жажда уничтожит меня.

— Матушка, — решительно заявляет Кэтрин, — вы не могли бы подождать меня в бальной зале? Я скоро там буду. — Когда леди Кэссилис открывает рот, чтобы запротестовать, она добавляет: — Я ненадолго. Просто позвольте мне сопроводить Айлиэн в дамскую комнату.

Виконтесса окидывает меня взглядом, высокомерно вздергивает подбородок и идет к бальной зале.

Кэтрин вздыхает.

— Она не нарочно.

— Нарочно.

— Айлиэн, что бы ты ни задумала — не задерживайся, или я не смогу навестить тебя в среду. Матушка…

— Знаю. Она считает, что я плохо на тебя влияю.

Она вздрагивает.

— Возможно, недостаточно хорошо.

Я улыбаюсь.

— Я ценю, что ты лжешь ради меня.

— Я никогда не лгу. Я просто слегка приукрашиваю факты, когда того требуют обстоятельства. Например, я собираюсь сказать матушке, что у тебя болит голова настолько сильно, что ты можешь пропустить несколько танцев.

— Это очень тактично с твоей стороны. — Я отдаю Кэтрин свою сумочку. — Ты не подержишь это ради меня?

Кэтрин смотрит на нее.

— Думаю, в дамской комнате сумочки не запрещены.

— Айе, но необходимость носить сумочку может усилить мою головную боль.

Я вкладываю ридикюль ей в руку.

— Хм… Знаешь, когда-нибудь я стану задавать вопросы. Возможно, ты даже ответишь на них.

— Когда-нибудь, — соглашаюсь я, благодарная за доверие.

Она улыбается и говорит:

— Что ж, отправляйся в свое загадочное путешествие. Но не забывай о нашем ленче. Твой повар единственный, кто знает, как готовить идеальные огуречные сандвичи.

— Это действительно единственная причина твоего приезда? Чертовы сандвичи?

— Компания тоже довольно приятная… когда у нее нет головной боли.

Хулигански мне подмигнув, она шагает прочь и скрывается за двухстворчатой дверью бальной залы.

Я наконец свободна и снова двигаюсь по коридору. Юбки шелестят, длинные воланы поддерживаются тремя жесткими нижними юбками. С тех пор как год назад начались мои тренировки, я поняла, насколько ограничен женский гардероб. Каждое из украшений красиво — и абсолютно бесполезно во время битвы.

Как только я захожу за угол, сила фейри возвращается. Я позволяю обжигающему вкусу наполнить мой рот, наслаждаюсь предвкушением. Для меня эта часть охоты — одна из самых любимых, уступающая лишь самому убийству. Я представляю, как вновь стреляю, и, когда тварь издыхает, меня наполняет чувство покоя…

А затем, совершенно внезапно, мое горло заполняется вкусом слез, да так быстро, что я сгибаюсь пополам, меня тошнит.

— Проклятье! — бормочу я. Резкое отсутствие силы фейри означает, что выходец нашел свою жертву и теперь высасывает человеческую энергию.

Пробормотав еще одно ругательство, я собираю свои широкие юбки и подъюбники, сдергиваю накидку с плеч, обвязываю ее вокруг талии — чертовы приличия! — и бегу вверх по лестнице. Поднявшись, я в смятении оглядываюсь по сторонам. Так много дверей. Теперь, когда сила исчезла, я не могу сказать, в какой из комнат находится фейри.

Я быстро иду по вестибюлю. В коридоре тихо. Слишком тихо. Я болезненно воспринимаю каждый шелест моего платья, каждый скрип половицы под моими атласными туфлями.

Я прижимаю ухо к ближайшей двери. Ничего. Для уверенности я открываю ее, но комната оказывается пуста. Я проверяю следующую дверь. Все так же пусто.

Берясь за ручку следующей двери, я слышу тихий вздох. Так дышит человек, которому осталось жить всего несколько мгновений.

Я тщательно оцениваю свои возможности. У меня есть лишь один шанс спасти жертву выходца. Если я ворвусь внутрь, фейри может убить человека до того, как я выстрелю.

Осторожно отодвинув юбки в сторону, я достаю электропистолет из кобуры на бедре и сжимаю рукоять оружия, когда приоткрываю дверь, чтобы заглянуть внутрь.

Огромная туша выходца нависает над жертвой в углу комнаты, рядом с кроватью под балдахином. Почти двухметровая мускулистая тварь выглядит как полуразложившийся тролль. Свалявшиеся пряди грязных, липких волос свисают с его черепа, чередуясь с лысыми пятнами. Кожа существа бледного оттенка мертвой плоти, тут и там то гниющая, то отслаивающаяся от мяса. В щеке зияет дыра, сквозь которую виднеются кости челюсти и ряд зубов. Фейри могут вылечить бóльшую часть повреждений меньше чем за минуту, но это истинный облик выходцев. Они совершенно омерзительны и похожи на трупы.

Пальцы фейри погружены глубоко в грудь джентльмена, которого я немедленно опознаю как лорда Хепберна. Его жилетка пропитана кровью, а кожа приобрела синеватый оттенок.

Когда фейри высасывают из человека энергию, их обоих окутывает удивительное белое сияние. Лорд Хепберн еще не переступил эту грань, но скоро это случится.

Задерживая дыхание, я плавно поднимаю электрический пистолет до уровня груди выходца, целясь в отверстие на его плоти. Моя рука сжимается, большой палец мягко скользит по резному орнаменту на рукояти пистолета.

«Сдвинься, — мысленно говорю я выходцу, — хоть чуть-чуть, чтобы я не ранила нашего гостеприимного хозяина».

Фейри не двигается, и у меня нет возможности стрелять. Время вмешаться.

Я опускаю пистолет и вхожу в комнату, громко закрывая за собой дверь.

Выходец поднимает голову и обнажает два ряда длинных острых зубов. От низкого громкого рыка волоски на моих руках становятся дыбом.

Я очаровательно улыбаюсь:

— Привет.

Я замечаю легкое шевеление лорда Хепберна, и это меня немного успокаивает. Слава богу, еще жив. Черные глаза выходца следят за мной, пока я подхожу к бархатному дивану, но сам он остается на месте, с жадностью высасывая энергию из бедняги.

Мне нужно снова привлечь его внимание.

— Оставь его, мерзкая тварь!

Чудовище шипит, и я делаю шаг вперед.

— Я сказала, оставь его в покое. Немедленно!

Когда существо отпускает лорда Хепберна и выпрямляется во весь рост, я снова с силой сжимаю пистолет. Теперь, когда фейри не ест, привкус аммиака и серы вернулся и обжигает. Существо возвышается надо мной, мускулистое и сочащееся какой-то прозрачной жидкостью, к которой я предпочитаю не присматриваться.

Фейри издает еще один рык, и меня наполняет знакомое чувство волнения. Мое сердце бьется быстрее. Моя кровь закипает, а щеки горят.

— Айе, вот так, — шепчу я. — Возьми меня вместо него.

Фейри прыгает.