(посвящается графу Григорию Александровичу)
(Кушелеву - Безбородко)
(Rachette me feeit.)
Октябрь… Клубятся в небе облака,
Уж утренник осеребрил слегка
Поблекшие листы березы и осины,
И окораллил кисть поспелую рябины,
И притупил иголки по соснам…
Пойти к пруду: там воды мертво-сонны,
Там в круг сошлись под куполом колонны,
И всепечальнице земли воздвигнут храм,
Храм миродержице - Церере…
Там
Я часто по вечерним вечерам,
Сидел один на каменной ступени
И в высь глядел, и в темной той выс'и
Одна звезда спадала с небеси,
Вслед за другой мне прямо в душу… Тени
Ложилися на тихий пруд тогда -
Так тихо, что не слышала вода.
Не слышали и темные аллеи
И на воде заснувшие лилеи…
Одни лишь сойка с иволгой не спят:
Тревожат песней задремавший сад, -
И этой песне нет конца и меры…
Но вечно нем громадный лик Цереры…
На мраморном подножии, в венце
Из стен зубчатых, из бойниц и башен, -
Стоит под куполом, величественно-страшен,
Спокоен, и на бронзовом лице
Небесная гроза не изменит улыбки…
А очертания так женственны и гибки,
И так дрожат в руках богини ключ
И пук колосьев, что сама природа,
А не художник, кажется, дала
Ей жизнь и будто смертным предрекла:
"Склонитесь перед ней - вот сила и свобода! "
Но вот, без мысли, цели и забот,
Обходит храм, по праздникам, народ:
На изваяние не взглянет ни единый,
И разве сторожил, к соседу обратясь,
Укажет: "Вон гляди! беседку эту князь
Велел построить в честь Екатерины".
Загадка
Развязанные, вполне живые разговоры,
Язвительный намек и шуточка подчас,
Блестящие, как сталь отпущенная, взоры
И мягкий голос ваш смущают бедных нас.
Но угадайте, что поистине у вас
Очаровательно и сердце обольщает?
В раздумье вы?.. Так я шепчу вам на ушко:
Кто знает вкус мой, тем и угадать легко,
А кто не знает, пусть посмотрит: угадает…
"Не верю, господи, чтоб ты меня забыл…"
Не верю, господи, чтоб ты меня забыл,
Не верю, господи, чтоб ты меня отринул:
Я твой талант в душе лукаво не зарыл,
И хищный тать его из недр моих не вынул.
Нет! в лоне у тебя, всесильного творца,
Почиет Красота и ныне и от века,
И ты простишь грехи раба и человека
За песни Красоте свободного певца.
Малиновке
Да! Ты клетки ненавидишь,
Ты с тоской глядишь в окно;
Воли просишь… только, видишь,
Право, рано: холодн'о
Пережди снега и вьюгу:
Вот олиствятся леса,
Вот рассыпется по лугу
Влажным бисером роса!
Клетку я тогда открою
Ранним - рано по утру -
И порхай, господь с тобою,
В крупноягодном бору.
Птичке весело на поле
И в лесу, да веселей
Жить на воле, петь на воле
С красных зорек до ночей…
Не тужи: весною веет;
Пахнет в воздухе гнездом:
Алый гребень так и рдеет
Над крикливым петухом;
Уж летят твои сестрицы
К нам из-за моря сюда:
Жди-же, жди весны-царицы,
Теплой ночи и гнезда.
Я пущу тебя на волю;
Но, послушай, заведешь
Ты мне песенку, чт'о полю
И темн'ым лесам поешь?
Знашь, ту, чт'о полюбили
Волны, звезды и цветы,
А задумали - сложили
Ночи вешние да ты.
Ответ фельетонисту
Я горжусь 44-м
За нее, за страсть мою:
Для чего ж пером истертым
Нацарапал ты статью?
Чт'о глумишься над собратом,
Как мальчишка - хи - хи - хи?
Вспомни, милый, в 35 - м
Я прощал тебе стихи;
Так, конечно, обороны
И отместки не ищу
И, конечно, фельетоны
В 57 - м прощу.
Сумерки
Оттепель… Поле чернеет;
Кровля на церкви обмокла;
Так вот и веет, и веет -
Пахнет весною сквозь стекла.
С каждою новой ложбинкой
В'одополь все прибывает,
И ограниченной льдинкой
Вешняя звездочка тает.
Тени в углах шевельнулись,
Темные, сонные тени
Вдоль по стенам потянулись,
На пол ложатся от лени…
Сон и меня так и клонит…
Тени за тенями - грезы…
Дума в неведомом тонет…
Н'а сердце - крупные слезы.
Ох, если б крылья да крылья,
Если бы доля, да доля,
Не было б мысли - "бессилья".
Не было б слова - "неволя".
Арашка
Дворовые зовут его Арашкой…
Ученые назвали бы ар'а;
Граф не зовет никак, а дачники милашкой
И попенькой…
Бывало, я с утра
Росистою дорожкою по саду
Пойду гулять, - он, на одной ноге,
Стоит на крыше и кричит: "Эге! "
Потом хохочет до упаду,
За клюв схватившись лапою кривой
И красною качает головой.
Никто не помнит, как, когда, откуда
Явился в дом Арашка?.. Говорят,
Что будто с коробля какого-то, как чудо,
Добыл его сиятельный…
Навряд!
Мне кажется, Арашку подарили -
Или визирь, или не знаю кто?
Быть может, что сама
Державина бессмертная Фелица?..
Положим - так…
А попугай - все птица…
Он не забыл Америки своей, -
И пальмовых лесов, лиановых сетей
И солнца жаркого, и паутины хочет,
И над березами и соснами хохочет.
Не знаю, почему припомнилось…
Читал
Когда-то я индийское преданье
О племени… Забыл теперь названье,
Но только был героем попугай…
Вот видите… в Америке есть край,
На берегах - пожалуй - Ориноко.
Там ток воды прорыл свой путь глубоко
Сквозь кручу скал… И брызжут, и гремят,
И в прорезь рвутся волны… Водопад…
Сюда-то в незапамятное время,
Укрылося войной встревоженное племя,
Затем, чтоб, с трубкой мира, отдохнуть,
В тени утесов и пещер прибрежных
От дней, вигвамам тяжких и мятежных;
Пришло сюда и кончило свой путь…
И спит теперь от мала до велика
В пещере: - всех горячка унесла…
Но нет, не всех: осталася улика,
Что был народ какой-то, что была
Когда-то жизнь и здесь…
Над водопадом,
На выступе гранитных скал, сидит
Седой ара и с потускневшим взглядом
На языке утраченном кричит
Какие-то слова…
И наотмашку
Гребет веслом испуганный дикарь;
Все - мертвецы, а были люди встарь…
(25 мая 1853 г.)