В философии и психиатрии слово "феноменология" использовалось в разных значениях, а его философские и психиатрические аспекты не всегда четко разводились. Но мы здесь говорим только о психиатрической феноменологии и употребляем слово "феноменология" так, как его понимал Гуссерль.

Феноменология Гуссерля – это в основном методологический принцип, целью которого является обеспечение твердой основы для образования новой психологии и универсальной философии. В присутствии феномена (им может быть внешний объект или состояние ума) феноменолог применяет к нему абсолютно беспристрастный подход: он наблюдает феномен так, как он проявляет себя, и только так. Это наблюдение дополняется средствами умственной операции, которую Гуссерль называет эпохе, или "психологическо-феноменологической редукцией". Наблюдатель "ставит мир между скобок", то есть он исключает не только оценочные суждения о феноменах, но и любые утверждения об их причинах и об их прошлом. Он даже старается исключить различение объекта и субъекта, любое утверждение о существовании объекта и наблюдающего субъекта. Таким образом, наблюдение становится гораздо более сильным методом: менее явные элементы феноменов проявляются в более красочных и разнообразных формах, улучшается их градация по степени ясности, в конечном итоге те структуры феноменов, которые прежде были незаметны, могут стать явными.

В связи с этим мы можем провести сравнение методологического принципа Гуссерля и "основного правила" Фрейда. Субъект, который следует "основному правилу" Фрейда, должен проговаривать все, что приходит ему на ум, оставляя в стороне соображения стыда, чувство вины, тревоги или любую другую эмоцию. Принцип Гуссерля – это беспристрастное созерцание феномена без участия интеллектуальных суждений. Можно провести следующую параллель: анализируемого пациента, который хочет следовать "основному правилу", вскоре начинают подавлять сопротивления. Задача аналитика – показать эти сопротивления в терминах переноса, защиты и т.п. О принципе Гуссерля Мерло-Понти пишет, что "величайший урок редукции – это невозможность полной редукции".

Мы можем продолжить это сравнение. Для психоаналитика материал доставляется свободными ассоциациями. Этот материал формирует основу для таких операций, как фокусирующие, усиливающие, подтверждающие, предполагающие интерпретации. Аналогично феноменолог может подвергнуть сырой материал, доставленный эпохе, структурному или категориальному анализу.

Гуссерль оказал огромное влияние на психологию и психопатологию. Богатство психологических исследований было представлено во всех областях психологии. Это было результатом прямого или косвенного влияния его философской школы. Среди многих других там были работы Давида Катца по феноменологии цветов, Сартра по эмоциям, Мерло-Понти по восприятию. Поскольку Гуссерль и его ученики занимались тщательным описанием состояний сознания в их чистых формах, то есть так, как их переживает субъект, то нет ничего удивительного в том, что эти исследования привлекли внимание психопатологов, которые искали новые методы работы. Феноменологи в психиатрии переняли эти методы у школы Гуссерля или разработали новые, вдохновленные этими исследованиями.

Феноменолог уделяет особое внимание собственному состоянию сознания в присутствии пациента. Эуген Блейлер уже отмечал важность наблюдения особых субъективных чувств в присутствии пациента, страдающего шизофренией. Иногда чуткий экспериментатор может осознать "чувство" шизофрении до появления ее объективных симптомов в течение болезни. Анализ переноса в психоанализе – это, фактически, применение феноменологических методов. Однако основной акцент психиатрической феноменологии делается на исследовании субъективных состояний сознания пациента. С этой целью применяются три основных метода:

Описательная феноменология полностью полагается на описания, которые дает пациент о своих субъективных переживаниях.

Генетико-структурный метод постулирует фундаментальное единство в индивидуальном состоянии сознания и пытается найти общий знаменатель, то есть генетический фактор, с помощью которого можно постичь и воссоздать остальные факторы.

Категориальный анализ берет систему феноменологических координат, наиболее важными из которых являются время (или темпоральность), пространство (или пространственность), причинность и материальность. Исследователь анализирует, как пациент переживает каждое из них, с целью установления тщательной и детальной реконструкции внутреннего универсума переживаний пациента.

Теперь мы должны детально изучить все эти три метода.

А. Описательная феноменология

Описательная феноменология была первым применением феноменологии в психиатрических исследованиях. Карл Ясперс определил ее как тщательное и точное описание субъективных переживаний душевнобольных пациентов, в котором делается попытка как можно ближе прочувствовать (einfühlen) эти переживания. Ясперс и его последователи много времени уделили интервью с пациентами, когда у больных спрашивали об их внутреннем мире. Затем результаты сравнили с отчетами этих или других пациентов после их выздоровления. Эти данные можно найти в учебнике Ясперса по психопатологии.

Позвольте это продемонстрировать одним клиническим примером. Существует мало состояний сознания более загадочных, чем субъективные переживания человека, страдающего кататонической шизофренией. Ясперс приводит прекрасный пример такого состояния, взятый из отчета пациентки Кронфелда, полученного после ее выздоровления.

"Во время периода возбуждения я не была настроена на неистовство, да даже никакого конкретного настроя и не было, – только чисто животное наслаждение от собственного движения. Это не похоже на дикое возбуждение того, кто собирается на кого-то наброситься. Вовсе нет! Это совершенно невинное чувство. Однако импульс бывал таким сильным, что я не могла удержаться и начинала прыгать. Я могла бы сравнить себя с диким кабаном или лошадью... Появлялись такая радость, переизбыток эмоций, удовольствие от жизни, которые я никогда не испытывала с подобной силой. Если говорить о памяти, то она была в порядке, хотя обычно я не помнила начало приступов возбуждения. Внешний стимул, например холодный пол, могли вернуть меня в сознание. Ты ориентируешься, все видишь, но не обращаешь на это внимания и никак не сдерживаешь свое возбуждение. Прежде всего ты не обращаешь внимания на людей, хотя ты их видишь и слышишь. С одной стороны, ты боишься о том, как бы не упасть... Когда тебя останавливают или кладут в постель, ты удивляешься внезапности перемены, ты чувствуешь себя обиженной и начинаешь защищаться. Двигательный выплеск, вместо прыжков, принимает форму ударов, но это не признак раздражения. Нет никакой концентрации ума. Иногда, в моменты просветления, ты это замечаешь. Но не всегда! Но потом ты замечаешь, что не можешь построить предложение... Мне кажется, что это период полного распада... У меня никогда не было чувства смущения или собственной неполноценности. Я никогда не считала, что во мне что-то не так, хаос был вне меня. Я никогда не тревожилась. Я помню, как в ванной строила в зеркало разные гримасы, дурачилась... А еще помню, как иногда по вечерам произносила длинные речи, но не помню, о чем говорила: все ушло из моей памяти, ...все мысли смешались, они такие бледные, нечеткие, нет ничего ясного..."

Такие великолепные описания показывают, как далеко мы ушли от Галена и старых психиатров, которые довольствовались поверхностными описаниями поведения. Но мы также далеки от анализа психопатологических состояний в терминах симптомов, синдромов и сущности болезни. Сейчас главный интерес и забота психиатра, который хочет понять состояния сознания пациента, чтобы установить с ним контакт, если это возможно, – это субъективные переживания данного пациента. Другими словами, Гален был удовлетворен поведенческим подходом, Заччи использовал два измерения – поведенческий и психологический подходы, психиатрия XIX века довольствовалась тремя измерениями, включая изучение симптомов, синдромов и причин болезней. Сегодня добавилось четвертое измерение, и психиатрическое исследование включает четыре ступени: (1) феноменологическое изучение состояний сознания, (2) клиническое изучение объективных симптомов, (3) синдромы и (4) сущности болезней.

Даже если влияние феноменологии было бы ограничено стимулированием усилий психиатров по достижению глубокого понимания их пациентов, то одно это было бы уже значительным прогрессом. Психиатры поздно обратили свое внимание к целому кругу самоописаний душевных состояний бывших психических больных, начиная с "Аврелии" французского поэта Жерара де Нерва – описание глубокого субъективного переживания человека, страдающего острой формой шизофрении, работа очень интересная с психологической точки зрения и необыкновенно красивая с литературной, – заканчивая знаменитой книгой Клиффорда Бирса "Разум, который нашел себя". Такие отчеты многие психиатры раньше не принимали всерьез, сейчас же их ищут, и над ними работают исследователи.

Одна из самых выдающихся работ в области описательной психиатрии – исследование помешательства и ониризма, выполненное Мейером-Гроссом. Это изучение нескольких модальностей изменения сознания, основанное на самоописаниях пациентов. Мы также можем упомянуть работы Якоба Вирча в Швейцарии. Он изучал, как пациенты, страдающие шизофренией, переживают свою болезнь, что значит для них эта болезнь в разных формах острой и хронической шизофрении.

Это все, что касается описательной феноменологии. Хотя работы Ясперса и его последователей были превосходны, однако способность описательной феноменологии обеспечить нас полноценным знанием о субъективных переживаниях пациента, вызывает сомнения. Немногие пациенты могут вспомнить, что они переживали, лишь некоторые из них могут найти подходящие слова для выражения своих переживаний. По этим причинам Минковски продолжил развитие феноменологического исследования. Он предложил исследовать структуры состояний сознания, используя методы структурного анализа и категориального анализа. Так описательная феноменология Ясперса стала первым шагом на пути к более точному исследованию.

Б. Генетико-структурная феноменология

Феноменологическое наблюдение не только предоставляет богатые данные, но и может привести к пониманию связей и взаимоотношений между этими данными. Может даже случиться, что в совокупном содержании сознания общая структура, или гештальт, спонтанно обнаруживает себя наблюдателю, который потом может попытаться описать и определить ее. Таким образом, наблюдатель делает то, что Минковски назвал структурным анализом, а фон Гебсаттель – конструктивно-генетическим взглядом (konstruktive-genetische Betrachtung).

Цель структурного анализа Минковски – определить основное нарушение (trouble generateur), исходя из которого можно установить все содержание сознания и симптомы пациентов, фон Гебсаттель считал, что этот метод также может привести к пониманию глубоко скрытых биологических и психологических нарушений пациента.

Исследуя пациентов-меланхоликов, и Минковски, и фон Гебсаттель обнаружили одинаковый основной симптом: время не переживалось ими как движущаяся вперед энергия. Последовательность развивалась в направлении противоположном течению времени, подобно реке, на которой построили преграду: будущее воспринималось заблокированным, внимание пациента было привлечено к прошлому, а настоящее переживалось как застывшее. Из этого основного нарушения могли быть выведены многие другие симптомы в переживании времени.

Главной исследовательской сферой Минковски была психопатология шизофрении. Он интерпретирует ее в связи с основным нарушением – "утратой жизненного контакта с реальностью". Использование этого метода он излагает в своей книге по шизофрении.

Другим примером генетико-структурного анализа может послужить исследование мира компульсивных невротиков фон Гебсаттеля. Он начинает с классического разведения симптомов "нарушения" и симптомов "отвращения". С чем борется компульсивный невротик? С тем, что ему кажется ужасным, грязным, отвратительным, омерзительным. При более внимательном рассмотрении становятся очевидны другие проявления: мир компульсивного невротика лишен дружественных ему форм, и даже безвредных или нейтральных. В его мире все носит "физиогномический" характер; все объекты заражены распадом и разрушением. Фактически, пациент борется не столько с отвратительными "вещами", сколько с общей подоплекой отвратительного, "контрмира" распадающихся форм и разрушительных сил, который Фон Гебсаттель называет антиэйдос. В последнем анализе происхождение этого мира связывается с определенным типом препятствования самоосуществлению. Основные идеи фон Гебсаттеля, касающиеся мира компульсивных невротиков, представлены в данном сборнике. Еще одно исследование этой темы, в котором вы можете увидеть похожие выводы, – это монография Страуса, посвященная обсессиям.

В. Категориальная феноменология

Наряду с классической психологической схемой, где различаются интеллект, аффект, воля и т.п., также можно использовать категориальную схему. Это означает, что феноменолог пытается реконструировать внутренний мир пациентов с помощью анализа их способа переживания времени, пространства, причинности, материальности и других категорий (в философском смысле этого слова). Считается, что двумя основными категориями внутреннего мира являются время (темпоральность) и пространство (пространственность). Это очень важные категории, поэтому мы должны рассмотреть их более детально.

1. Темпоральность. В психиатрической практике изучение времени ограничено проверкой того, ориентируется ли пациент во времени и убыстрены или замедлены его психические реакции. Возможно, клинический психолог также измерит скорость реакций пациента и его оценку продолжительности времени. В феноменологическом исследовании темпоральность становится основной координатой, которая ставится в центр внимания.

Что такое время? В житейском смысле, в нашем повседневном опыте, время – это одна из форм более широкого понятия темпоральности, что можно легко продемонстрировать, сделав краткий обзор многочисленных концепций времени, разработанных философами, физиками, биологами и психологами.

Среди философов Платон и идеалисты полагали, что время – это отражение вечности, истинного царства реальности. Бергсон провозгласил "длительность" сутью реальности, тогда как время у физиков – это проекция пространственных характеристик на понятие собственно времени. Для Канта время – это "априорная форма чувствительности", которую мы проецируем на наш взгляд на мир. Вдохновленный парапсихологическими исследованиями, Дюнн (Dunne) предложил понятие многомерного времени.

Для физиков время – это абстрактный измеряемый континуум. Этот континуум однороден, непрерывен, и его можно разделить на бесконечное число тождественных и взаимоисключающих единиц. В противоположность физическому пространству у физического времени только одно измерение – "длительность", и у этого измерения есть только одно необратимое направление – вектор прошлое-будущее. Другим атрибутом времени является симультанность: например, в каждый момент времени может произойти несколько событий. Таким образом, момент можно рассматривать как расположенный на пересечении длительности и симультанности.

Понятие биологического времени было разработано биологом Леконтом де Нуи (Lecomte du Nouy), который открыл, что с возрастом раны заживают медленнее, и вычислил математическую формулу этого биологического закона. Леконт де Нуи сделал вывод, что у каждого частного процесса есть "внутреннее психологическое время", собственная единица времени. Если мы измерим соотношение космического времени с этой единицей времени, то обнаружим, что дни и годы с возрастом становятся короче (что лишь приблизительно соответствует эмпирическому опыту). Руйер (Ruyer) и неофиналисты утверждают, что определенные биологические явления нельзя определить без специального понятия "транстемпоральность".

Для психолога проблема времени совершенно иная, потому что мы имеем дело с непосредственным субъективным переживанием времени и с открытиями экспериментальной психологии. Главная проблема состоит в том, что психологическое время не подходит к жестким образцам физического времени, хотя они и связаны друг с другом. Бергсон противопоставляет переживание длительности ("чистого качества" и вещества жизни) и "гомогенное время" физиков, что повлияло на психиатрическую феноменологию, особенно на Минковски. Жане (Janet) различает две формы времени: последовательное и непоследовательное. Последовательное время происходит не из памяти, а из особой формы действия – устного отчета и ее продуктов – описания, повествования, истории. Из этого феномена появляются понятия временной последовательности и хронологического порядка. Непоследовательное время возникает тогда, когда повествование отделяется от своего первоначального источника и цели и становится игрой. Это происходит в поэзии, легендах и баснях.

Для феноменолога категория времени чрезвычайно важна. Она привлекала внимание Гуссерля и Хайдеггера. Также можно упомянуть работу Волкелта (Volkelt). Первая работа по феноменологии времени в клиническом случае была опубликована Минковски в 1923 году, читатель найдет перевод этой статьи в данном сборнике. Другие исследования Минковски были собраны в его книге 1933 года "Живое время". Научные изыскания Минковски были продолжены Страусом, фон Гебсаттелем, Фишером и другими.

Чтобы исследовать феноменологию времени в клинических случаях, давайте сначала посмотрим, как люди обращаются со временем. Многообразие вариантов поразительно. Вот перед нами активист, он озабочен тем, чтобы заполнить каждую минуту каждого дня как можно большей активностью. Его девизы: "Не трать время зря", "Не позволяй людям красть твое время", "Время – деньги". Напротив, есть мечтатели – итальянский Лацарони, Обломов, герой известного романа Гончарова. Между этими крайностями лежит созерцательный тип, поглощенный спокойным созерцанием Вселенной и молчаливым взращиванием своего глубинного "я". Еще есть псевдомистики. Они стремятся выйти за пределы привычного времени посредством наркотиков. В наркотическом дурмане они чувствуют, как за несколько часов проходят целые годы. Для некоторых невротических или психопатических личностей время – это скука. Они должны "убивать время" (возможно, это способ убить себя). Компульсивные невротики используют время совершенно иным образом: они тратят его на бесконечные откладывания на потом. Затем они становятся очень скупыми в отношении времени (как это показал фон Гебсаттель в своей статье ниже). Очевидно, что такие явные различия в поведении индивидов, касающемся времени, должны быть связаны с различными способами субъективного переживания времени.

Итак, мы подошли к феноменологическому исследованию переживания времени, субъективного времени внутреннего опыта. Что есть наличное, субъективное переживание времени? Это течение жизни, переживаемое как спонтанная, живая энергия. Это видно в таких метафорах, как "поток сознания" (Уильям Джеймс), "жизненный порыв" (Бергсон) и Werdzeit – "становящееся время" (фон Гебсаттель). Это течение непрерывно, оно существует само по себе, то есть независимо от последовательности событий, которые могут происходить в одно и то же время. Феноменологическое исследование показало, что основное и доставляющее наибольшее беспокойство переживание во время депрессивных состояний – это остановка или обратное течение потока времени.

Время переживается как текущее с определенной скоростью. Скорость времени, сложный и запутанный феномен, не следует путать с личным темпом движения и действий каждого индивида или сознательной или бессознательной оценкой продолжительности времени. Чувство скорости времени (Zeitgefühl) – это особый фактор, который ведет пульсирующую кривую линию через человеческую жизнь. Для ребенка течение времени кажется более замедленным, чем для взрослого. С возрастом эта скорость возрастает. Согласно Мартину Гшвинду (Martin Gschwind), в жизни есть два периода, когда скорость времени резко увеличивается. Один начинается в конце пубертата и продолжается до 22-24 лет, а другой относится ко второй половине жизни. Чувство времени изменяется. Не нужно быть феноменологом, чтобы знать, что время замедляется, когда мы испытываем тревогу, скуку, горе или печаль, и ускоряется в моменты радости, счастья или приподнятого настроения. (Однако в определенных токсических условиях верно обратное. Например, при приеме опиума течение времени кажется весьма замедленным, несмотря на состояние эйфории.) Один из главных симптомов депрессии с феноменологической точки зрения – субъективное переживание времени как ужасно медленного, застывающего или даже остановившегося. Некоторые люди, страдающие шизофренией, воспринимают время зафиксированным в настоящем моменте. Отсюда возникает иллюзия бессмертия, которую с точки зрения нормального рассудка невозможно понять, но для искаженного переживания этих пациентов такая оценка кажется вполне логичной. Противоположное переживание – ускоренное время – часто встречается при мании. Согласно Мартину Гшвинду, то же самое переживают и пожилые люди – для них годы летят как дни. Однако при депрессивных состояниях в пожилом возрасте время течет так же медленно, как и для молодых депрессивных индивидов.

Течение времени автоматически структурируется в необратимую последовательность прошлого, настоящего и будущего, каждое из которых переживается совершенно иным способом. Настоящее "постоянно сейчас", прошлое "уходит от нас", оставаясь более или менее доступным в памяти, а будущее – это то, к чему мы направляемся, оно более или менее открывается нам в наших планах. Это субъективное переживание автоматического структурирования времени в большей или меньшей степени искажается психическим состоянием.

Настоящее в нашем жизненном опыте не имеет ничего общего с моментом физического времени – бесконечно малой частичкой между прошлым и будущим. Не следует его путать и с психофизиологическим "моментом", то есть с минимумом времени, которое необходимо для различения двух сенсорных стимуляций. Уильям Джеймс подчеркивал, что мы воспринимаем настоящее как определенный квант продолжительности, "правдоподобное настоящее", которое является "опорой, а не острием ножа". Минковски настаивал на различии между "прямо сейчас" и "собственно настоящим", то есть между пиком и плато. Но прежде всего настоящее переживается нормальным индивидом как осознание его собственной деятельности и внутреннего побуждения к этой деятельности. Жане писал: "Реальное настоящее" для нас является действием, неким сложным состоянием, которое мы постигаем, несмотря на его сложность и продолжительность, одним актом сознания". Жане назвал это действие presentification, это понятие похоже на термин, используемый немецкими авторами – Eigenaktivitat. Это акт мгновенного постижения определенного поля феноменального восприятия и определенного душевного состояния, акт их включения в отношения непрерывности прошлого опыта и будущих ожиданий. Некоторые феноменологи считают, что основная проблема при шизофрении – это ослабление presentification, которое приводит к разрыву связи между прошлым и будущим.

Для нормальных индивидов будущее открыто. Хотя все неопределенно, кроме того, что мы умрем, даже дата смерти неизвестна, но есть большая область, которая открыта нашим разумным ожиданиям и планам. Другими словами, более или менее точный план постоянно проецируется в будущее. В определенных психических состояниях такое планирование может быть искажено. В маниакальной стадии, так же как и в психопатических состояниях, в будущее ничего не проецируется, оно пустое. Для страдающих депрессией оно недостижимо и заблокировано, что причиняет таким пациентам ужасные страдания.

Прошлое переживается как что-то, что мы оставляем позади, как что-то, хотя больше и несуществующее, но все еще являющееся для нас живой реальностью с некоторыми особенными качествами: их можно назвать доступностью, ценностью и изменчивостью. Мы можем наблюдать поразительные различия в переживании этих качеств среди людей. Что касается доступности, то память всегда неполная и несовершенная, психологи уже давно показали ее искажения. Но здесь важны индивидуальные различия. Некоторые люди обладают довольно хорошим и прочным знанием своего прошлого, а другие нет. Жане продемонстрировал, насколько размытыми и неточными были отчеты обычных пациентов парижских больниц и клиник о своей жизни. (Для Фрейда этот признак означал начало истерии.) Образованные люди более точно сознают свое прошлое. Этот факт был подтвержден теорией памяти Холбвочса (Halbwachs). Что касается ценности прошлого, то некоторые люди переживают его как тяжкий груз, который их угнетает или которого они стыдятся, для других – это шаг на пути к будущему. Если же говорить об изменчивости прошлого, то общепринятое впечатление о прошлом заключается в том, что оно закрыто и не поддается изменению. Конечно, могут иметь место забытые или вытесненные воспоминания, их извлечение настолько же поразительно, как и открытие любого нового, неожиданного события. Однако у некоторых параноиков прошлое невероятно изменчиво, что наблюдается в "галлюцинациях памяти". Они считают, будто прошлое искусственно изменили. Это переживание можно сравнить с тем дистрессом, который испытывал герой Джорджа Оруэла ("1984"), когда он осознал, что "социальная рамка памяти" постоянно изменяется государственной полицией, или понять, если представив, что такие пациенты переживают многомерное время Дюнна.

У нормальных индивидов прошлое, настоящее и будущее образуют структурное целое, хотя каждое из них переживается по-разному. Прекрасный анализ этого целого был сделан Минковски. Он выделил следующие зоны переживаемого времени (следует заметить, что эти зоны не имеют ничего общего с хронологическим временем):

Удаленное прошлое

Зона устаревшего (le depasse)

Среднее прошлое

Зона сожалений

Ближайшее прошлое

Зона раскаяний

Настоящее Ближайшее будущее

Зона ожиданий и деятельности

Среднее будущее

Зона желаний и надежд

Удаленное будущее ("горизонт")

Зона молитвы и этических действий 

Каждая из этих зон должна переживаться особым образом, чтобы соответствовать нашему нормальному чувству времени. Но здесь возможны и различные искажения. Мы приведем только один пример. В определенных жизненных ситуациях – в ссылке или при вынужденной длительной безработице – индивиды становятся неспособными переживать ближайшее будущее. Образуется зазор между настоящим и средним и удаленным будущим, настоящее кажется застывшим и бессодержательным, человек не может организовать свою жизнь конструктивным образом.

То, что мы называем чувством смысла жизни, нельзя понять независимо от субъективного чувства переживаемого времени. Искажение чувства времени – это естественный результат искажения смысла жизни. В норме мы смотрим не только на будущее само по себе, но и заглядываем в него с надеждой на компенсацию и поправку прошлого и настоящего. Мы рассчитываем на будущее, говоря об уплате долгов, думая о достижении успеха, наслаждении жизнью, о том, чтобы стать добрыми христианами. Когда будущее становится пустым, как при маниакальном и психопатическом состояниях, то жизнь превращается в вечную игру, где принимается во внимание преимущество текущей минуты. Когда будущее становится недостижимым или заблокированным, как при депрессивном состоянии, то исчезает надежда, и жизнь теряет смысл.

Взгляд на будущее и прошлое подразумевает отрезок времени, который в некоторой степени нами не сознается. Де Грифф (Е. de Greeff) резюмирует это следующим образом: годовалый ребенок живет в настоящем, трехлетней ребенок сознает, что день делится на регулярные часы, в четыре года приходит понятие "сегодня", а в пять – понятия "вчера" и "завтра". В восемь лет ребенок умеет считать недели, каждая из которых кажется ему бесконечной. В пятнадцать лет единицей времени является месяц, количество которых в год получается около двадцати, а сорокалетний человек считает уже годами и десятилетиями. В качестве одной из характеристик слабоумия де Грифф называет неспособность посмотреть на двадцать дней вперед и назад. Сужение осознания прошлого и будущего можно обнаружить у нестабильных и психопатических индивидов, при некоторых видах шизофрении. Арифметика де Гриффа может показаться приблизительной, подверженной индивидуальным изменениям. Более того, люди в разной степени интересуются своим прошлым и будущим.

Последнее замечание привело некоторых авторов к выделению двух отдельных типов: проспективных и ретроспективных. Первые с нетерпением ждут будущего, вторые склоняются к прошлому, как говорят французы. Было бы неверно уравнять проспективный тип с молодыми и здоровыми людьми, а ретроспективный – со старыми и больными. Некоторые дети демонстрируют гораздо больший интерес к своему прошлому, семейным традициям и истории. Некоторые пожилые люди сконцентрированы на будущем, на работе для своих потомков и грядущих веков. Уэльс (Н.G.Wells) называл эти типы "законным" и "законодательным, конструктивным", Портеус (Porteus) и Бабкок (Babcock) – "ретровертом" и "антевертом". Буман (Bouman) и Грюнбаум (Grunbaum) показали клинические результаты такого разделения на типы. Вместо того чтобы четко выделить два противоположных типа, они заключили, что каждый индивид – это "временной комплекс", имеющий проспективные и ретроспективные черты, согласно формуле, специфичной для каждого индивида. Минковски считает, что выделение проспективного и ретроспективного типов так же важно, как выделение экстравертов и интровертов. Однако не следует забывать, что существуют разные способы обращения к будущему и к прошлому. Как говорил Израэли, индивид, беспокоящийся о будущем, может быть "конструктивным", "переживающим катастрофу", "запутавшимся", "заблуждающимся" и пр.

Из других феноменологических заключений о времени мы упомянем только одно. Мы чувствуем, что время течет не только для нас, но и для всего остального мира. Наше личное время должно быть встроено в социальное, историческое и космическое время. Минковски утверждает, что шизоиды живут преимущественно в своем личном времени, а не в мировом. Это особенно верно для некоторых видов шизофрении, когда больные полностью перестают сознавать мировое время. С другой стороны, пациенты, страдающие меланхолией, сознают обе формы времени, но их личное время течет гораздо медленнее мирового.

2. Пространственность. В общей психиатрической практике рассмотрение пространства ограничивается определением того, ориентируется ли пациент в пространстве или есть ли у него явные симптомы, например микропсия. В феноменологической психиатрии исследование пространственности должно быть таким же основательным и тщательным, как и исследование темпоральности.

В житейском смысле, в нашей повседневной жизни пространство – это одна из форм более широкого понятия, понятия пространственности. Многие формы пространственности были описаны философами, физиками, математиками и психологами.

Одни философы отождествляют пространство с материей (Декарт) или с одним из атрибутов Бога (Спиноза), другие видят в нем абстракцию или "априорную форму чувственности" (Кант), которую мы проецируем на наш взгляд на мир.

В связи с прогрессом астрономии и физики сильно изменились и физические понятия пространства. Вавилоняне и ранние греки (Анаксимандр) представляли пространство, имеющим абсолютный верх и абсолютный низ. Парменид представлял пространство как конечную сферу, за пределами которой не могло быть ни чего-то (так как все бытие было внутри), ни ничего (так как ничего не существует), а в центре этой сферы находилась Земля. Вместе с Галилеем и Ньютоном пришло понятие однородного (гомогенного) и бесконечного пространства (Паскаль сказал: "Сфера, центр которой везде, а периферия нигде"). В наше время Эйнштейн представил понятие пространства как гетерогенного и конечного.

С другой стороны, для математиков пространство – это абстрактный измеримый континуум, в котором каждая часть является внешней по отношению к каждой другой части. Атрибуты такого пространства – однородность, непрерывность, бесконечность и изотропизм (последний термин означает, что три оси, в которых может быть измерено пространство, имеют одинаковые свойства). Евклидово пространство трехмерно и гомолоидно (это означает, что на любой шкале можно построить одинаковые фигуры). Эти два свойства исчезают при переходе к так называемым неевклидовым пространствам, или гиперпространствам. Математики вычисляют свойства четырехмерных, пятимерных, n-мерных пространств, где постулаты Евклида больше не действительны. Это означает, что в таких пространствах через одну точку можно провести несколько параллельных данной линий или нельзя провести вообще ни одной.

Исследования экспериментальной психологии восприятия пространства, его генетического развития, индивидуальных особенностей, искажений и т.п. были так многочисленны, что мы вынуждены их опустить. Но среди работ феноменологов (не говоря уже о Гуссерле и Хайдеггере) очень важными являются труды Страуса, Бинсвангера, Минковски и книга Мерло-Понти по восприятию пространства.

Говоря о клинических исследованиях пространственности, мы должны начать с наиболее явного отношения индивида к пространству. У индивидов, страдающих агрофобией или клаустрофобией, явно должно быть расстройство субъективного переживания пространства, но существует множество других способов взаимодействия с пространством. Один человек хочет захватить его или исследовать, другой пытается сохранить и защитить его, третий – организовать и использовать, четвертый – очертить и измерить. Некоторые люди "расширяют себя", им нужен большой Lebensraum (жизненное пространство – нем.). Другие "ограничивают себя", они живут в узких пространствах. Кто-то может "пустить корни" в данном месте, а кто-то – "не иметь корней", бродяжничать. Кто-то может оставить свое место, пытаться бежать либо в реальном пространстве, то есть эмигрировать, сбежать, странствовать и т.д., либо с помощью сублимированной или несублимированной фантазии. Но такое рассмотрение – это только предварительный шаг на пути к соответствующему феноменологическому исследованию переживания пространственности. Человек может переживать пространственность самыми разными способами, мы бы хотели очертить здесь главные из них.

Ориентированное пространство – это наиболее привычный для нас модус пространственности. Даже если мы считаем, что "истинное пространство" – абстрактный, однородный, бесконечный и пустой континуум математиков, то все равно наш повседневный опыт, – это опыт ориентированного пространства. В противоположность изотропизму математического пространства ориентированное пространство "анизотропично", то есть каждое измерение имеет разные, особенные качества. Есть вертикальная ось, имеющая верх и низ. Есть широкая, горизонтальная ось, где можно выделить спереди и сзади, право, и лево. Две линии одинаковой длины имеют разную ценность, если они находятся в нашем "ближайшем пространстве" или в "удаленном пространстве", между двумя объектами или между нами и объектом. В ориентированном пространстве "большой" и "маленький" – это не относительные меры, а хорошо определенные, количественно отличающиеся размеры. Мы не можем представить ориентированное пространство как пустой континуум: у него есть границы и содержание, оно размечено объектами (у которых есть внутри и снаружи), расстояниями, направлениями, дорогами и границами. Мы знаем, что горизонт и небесный свод – это ненаучные понятия, но для каждодневного опыта и для феноменологии это очень важные данности.

Одна из главных характеристик ориентированного пространства заключается в том, что его точка отсчета сама по себе мобильна – это тело. Человеческое тело управляет нашим переживанием пространства. Вертикальная ось с ее низом и верхом открывается нам в эффектах гравитации при смене положения тела и при прямохождении. Так как у нас есть разнообразные сенсорные органы, то мы способны различать ближайшее пространство (с помощью осязания) и удаленное пространство (с помощью слуха и зрения). Поскольку органы чувств находятся на разных частях подвижного тела, то мы сознаем направления в пространстве. Координация различных областей восприятия и тот факт, что мы способны передвигаться в пространстве, приводит к созданию нашего ориентированного пространства.

Многие исследования экспериментальных психологов и феноменологов были посвящены изучению различных подтипов пространства, связанных с той или иной сенсорной функцией. Были описаны кинестетическое, тактильное, зрительное, слуховое пространства, а также те особые виды переживания пространства, которые были обнаружены у слепых, глухих и калек. Мы не будем вдаваться в дальнейшие детали, но должны здесь сказать, что феноменология занимается и другими модусами пространственности самой различной природы.

Настроенное пространство (gestimmter Raum) было описано Бинсвангером как пространственное переживание, определяемое чувственным настроем или эмоциональным напряжением. В один и тот же момент человек переживает ориентированное пространство, точкой отсчета которого является его собственное тело и особое качество пространства в соответствии со своим настроением. Настрой или напряжение внутренне ориентированного пространства может быть настроем полноты или пустоты, человек может ощущать пространство расширяющимся или сужающимся. Внешне ориентированное пространство может иметь глухой или богатый, выразительный, "физиогномичный" тон. Любовь, например, "связывает пространство": любящий человек ощущает себя близким с любимым, несмотря на расстояние, потому что в пространственной модальности любви расстояние трансцендируется. Счастье расширяет настроенное пространство, вещи кажутся увеличенными (но это совсем не макропсия!). Печаль ограничивает настроенное пространство, а отчаяние опустошает его. При шизофреническом переживании настроенное пространство теряет свою согласованность либо прогрессирующим образом (как в случае Эллен Вест, описанным в этой книге), либо внезапно (это Weltuntergangsgefuhl, чувство конца света при некоторых видах шизофрении).

Бинсвангер указал на тот факт, что при органических заболеваниях мозга пациент страдает от ухудшения ориентированного пространства, при маниакально-депрессивном психозе и шизофрении большее искажение приходится на настроенное пространство. При экспериментальных психозах (после употребления гашиша, мескалина и др.) искажения претерпевают оба вида пространственности.

Бинсвангер говорил о том, что его понятие настроенного пространства включает в качестве подтипов различные варианты пространственности, которые были описаны другими авторами. Хороший пример – это описание "танцевального пространства", выполненное Страусом. Танец не может существовать в чистом состоянии, ему нужна музыка, которая наполняет и объединяет пространство. В пространстве танца, как и во всех видах настроенного пространства, нет "исторического движения", есть движение прилива и отлива. Танцевальное пространство не детерминировано расстоянием, направлением, размером и границами, это выборочный посредник ритма и демонстрируемых движений. Расстояние – это не количество, а качество этого пространства. Мы отсылаем читателя к статье Страуса по эстезиологии, включенной в этот сборник.

Минковски описал пространство как ясное и темное, что позволяет нам выделить еще два подтипа настроенного пространства. Ясное пространство – это не только пространство горизонта, перспективы и отчетливости, это фундаментальная характеристика того, что Минковски назвал distance vecue (переживаемое расстояние): люди ощущают между собой "свободное пространство", которое допускает случайности, непредвиденные обстоятельства, эмоционально-нейтральные события и образует радиус жизни (мы бы сказали шире – "игровую площадку жизни"). Темное пространство мы переживаем как будто в смутном состоянии или тумане, это не просто отсутствие света, горизонта и перспективы. Феноменологически темнота – это темная, плотная, мрачная субстанция. Так как переживаемое расстояние исчезает, то больше нет радиуса жизни, жизненное пространство сужается, десоциализируется, оно сгущается вокруг индивида и даже проникает в его тело. По мнению Минковски, этот вид переживания пространства является субстратом бреда преследования. "Нормальная противоположность бреду преследования – не ощущение благожелательности... а чувство легкости жизни, неважно, хороша или плоха для нас жизнь, это чувство близко связано с феноменом переживаемого расстояния и радиуса жизни" (Минковски). Так, определенный тип параноидальных галлюцинаций становится понятным, если почувствовать незримое присутствие темного пространства, дополняющего обычное ясное пространство пациента.

К темному и ясному пространству можно добавить еще третий вид – светящееся пространство, где субъект находится будто бы ослепленный очень сильным светом. По-видимому, этот модус пространственности лежит в основе мистических и экстатических переживаний. Есть несколько работ, посвященных "мистическому опыту". Апостол Павел говорит о "ширине, длине, глубине и высоте" Любви Божьей. Иудейские мистики средневековья посвятили трактат измерению Славы Божьей, подсчитанной с помощью мистических единиц измерения . Эти странные теории несомненно выражали глубинное переживание, которое мистики не могли выразить в более понятной форме. О переживаниях мистического пространства говорили многие пророки в разных странах во все времена. Гуидо Хьюбер собрал тексты по этой теме и попытался определить общие характеристики, приписываемые мистическому пространству. Признаками этого пространства стали слияние субъекта и объекта в "космическом сознании", переживание совершенно иного пространства, в котором расстояние и размер трансцендированы, где огромные пространства умещаются в маленьких, где Вселенная в одно и то же время пуста и наполнена ослепляющим светом и т.д. Это переживание, которое Фрейд называл океаническим чувством, по-видимому, является подтипом переживания мистического пространства.

В своем исследовании Бинсвангер определяет другие модусы пространственности (историческая, мифическая, эстетическая, техническая и т.п.), мы не можем здесь остановиться на них поподробнее, однако об их существовании следует помнить. Теперь мы должны вернуться к вопросу об ориентированном пространстве и упомянуть, что есть, по крайней мере теоретически, бесконечное разнообразие ориентированных пространств, отличающихся от ориентированного пространства нашего повседневного опыта, которое мы описали выше.

Давайте рассмотрим структуру пространства в некоторых картинах Шагала. Мы замечаем, что это пространство менее анизотропично по сравнению с привычным нам, то есть три измерения пространства не строго дифференцированы. В картине "Преклонение Эйфелевой башне" деревья пересекают воздух по горизонтальной линии слева направо и справа налево; ангелы проплывают сквозь оконное стекло, тогда как дома и люди находятся на вертикальной оси, а Эйфелева башня слегка завернута. В других картинах Шагала отсутствуют размер и пропорции, вещи наложены одна на другую, при этом их можно различить. Подводя итог, можно сказать, что это еще один тип ориентированного пространства, отличающийся от нашего повседневного опыта, как неевклидово пространство отличается от Евклидова.

Еще один пример: люди, которые ходят на объемное (трехмерное) кино (синерама), часто бывают поражены странностью картинок. Хотя эти картины красивее естественных, однако они кажутся нереальными. Внимательное наблюдение показывает, что в таком пространстве меньше прямых линий и больше кривых, чем в обычном, и это пространство гиперсимметрично (не говоря уже о преобладании некоторых цветов). Этих небольших модификаций достаточно для того, чтобы придать миру странный оттенок нереальности.

Вероятно, теперь мы лучше подготовлены к вопросу о клиническом применении пространственности. Вековиц (Weckowicz) показал, что с точки зрения ориентированного пространства у многих пациентов, страдающих шизофренией, наблюдаются аномалии зрительного восприятия, а Хамфри Озмонд (Osmond) продемонстрировал, что эти аномалии подтверждают заключения, важные для архитектуры психиатрических больниц. Но при шизофрении не менее важны искажения настроенного пространства (вспомним описание роли темного пространства как субстрата бреда преследования). В одной группе пациентов, страдающих шизофренией, основное пространственное расстройство похоже на незаконное вторжение математического пространства в ориентированное. Минковски описал "болезненный геометризм", склонность к гиперсимметрии при некоторых видах шизофрении. В другой группе, страдающих шизофренией, пациентам кажется, что за ними наблюдают невидимые наблюдатели, которые находятся за пределами трехмерного пространства. Пациенты слышат голоса, в реальности которых они не сомневаются, хотя и признают, что никого нет согласно законам нашей действительности. Такие явления можно было бы понять, если бы мы приняли положение, что эти пациенты переживают четырехмерный тип пространственного характера, и им открыто четвертое измерение. Именно из этого измерения за ними наблюдают и говорят.

Одно из главных открытий феноменологии заключается в том, что галлюцинации и бред нельзя понять, не обладая знанием пространственного переживания пациента. Это превосходно описал Мерло-Понти: "Что охраняет здорового человека от бреда или галлюцинаций, так это структура его пространства, а не проверка реальности".

Эта структура пространственности сложна, и она сильно отличается у разных индивидов. Феноменологический анализ ориентированного пространства должен изучить его составляющие элементы, а именно: его границы, расстояния вправо и влево, направления и вертикальную ось.

По мнению Бинсвангера и Башляра, вертикальная ось – это основная ось человеческого существования, наши главные жизненные переживания связаны именно с ней. Жизнь ощущается как постоянное движение вверх или вниз. Движение вверх метафорически выражается как светлеющее, поднимающееся, направленное вверх к царству мира и света; о движении вниз говорят как о понижении, падении, утяжелении, угнетении, подавлении.

Расстояние также имеет феноменологические значения. Альфред Адлер описал различные способы, с помощью которых невротик устанавливает дистанцию между собой и своей жизненной целью, миром, другими людьми. Минковски проанализировал другой тип переживаемого расстояния: свободное пространство, которое мы в норме ощущаем вокруг себя, которое дает нам полноту жизни и которого сильно не хватает многим невротикам и пациентам, страдающим шизофренией. Интересные клинические данные, основанные на феноменологическом анализе, были опубликованы Роландом Куном и Д. Каргнелло (Cargnello).

Зоопсихологи выделили два особых типа расстояния – расстояние бегства (расстояние, с которого животное убегает от человека) и расстояние угрозы (оно, конечно, короче; это расстояние, с которого животное переходит на контратаку). У каждого вида животных есть такое характерное для него расстояние, его можно довольно точно измерить. Прекрасно зная эти расстояния, дрессировщик способен управлять и приручать животных. Недавно эти понятия были применены к исследованию хронических психически больных, находящихся в больнице. Оказалось возможным сравнить использование пространственного расстояния дрессировщиком с использованием психологического расстояния психотерапевтом. Разве психотерапевт, изучая защиты пациента, не чувствует то эмоциональное расстояние, которое спровоцирует у пациента уход в себя (расстояние бегства), и то, которое вызовет агрессивную реакцию (расстояние угрозы)?

В рамках этой статьи у нас нет возможности изложить богатейший феноменологический материал по проблеме симметрии и асимметрии (и символическому значению правого и левого), а также представить данные о границах и пределах.

3. Причинность. В опыте нормального цивилизованного человека область причинности разделена на три принципа: детерминизм, случайность и интенциональность (под которой мы имеем в виду биологическую конечность или свободные осознанные намерения человека). Мы знаем, что детерминизм преобладает в субъективных переживаниях меланхоликов, а случайность – в переживаниях, характерных для лиц, находящихся в маниакальной стадии. Последние живут в мире полной безответственности, этот мир не очерчен ни прошлым, ни будущим, в нем все происходит абсолютно случайно. Меланхолики, напротив, чувствуют себя подавленными грузом прошлого, им кажется, что они ничего не могут изменить, так как не осталось почти ничего случайного или произвольного. Эти два принципа – детерминизм и случайность – теряют свое значение у некоторых параноиков, которые даже в совершенно случайных событиях видят след намерений.

4. Материальность (субстанция). Рассмотрев темпоральность, пространственность и причинность, феноменологический анализ должен перейти к вопросу субстанции самого мира, изучить, как он проявляется в своих физических качествах: консистенция (жидкий, мягкий, вязкий); напряжение, масса, тяжесть и освещенность; горячесть и холодность; свет, цвет (например, депрессивные пациенты все видят "в черном цвете", а маниакальные – "в розовом") и т.д. Проводя экзистенциальный анализ скачки идей у маниакальных пациентов, Бинсвангер обнаружил следующие черты миров его пациентов: консистенция характеризовалась как светящаяся, мягкая, гибкая, полиморфная, были выделены такие оптические качества, как яркость, красочность, розовость и яркая освещенность.

Более того, феноменологический анализ должен рассмотреть распределение и относительное преобладание четырех элементов – огня, воздуха, воды и земли – в субъективных мирах пациентов. Большое значение имеет исследование Башляра. В случае Эллен Вест, который описан в этом сборнике, читатель увидит, какую роль Бинсвангер приписывает элементам "воздуха" и "земли" в мирах субъективного переживания пациентов.

Исследование категории материальности можно расширить, включив сюда растительное и животное царства. Примером такого анализа может послужить работа Башляра, посвященная французскому поэту-сюрреалисту Лотреамону. Анализируя его метафоры, Башляр обнаружил, что многие из них были взяты из животного мира, в них говорилось о когтях и сосунках. Из такого "животного кода" Башляр сделал много выводов относительно внутреннего универсума и глубинной личности Лотреамона. Такой подход напоминает нам, что феноменологически ориентированный психолог иногда может обнаружить в "животных ответах" теста Роршаха.

5. Реконструкция внутренних миров. Каким бы ни был метод феноменологического анализа, его целью всегда является реконструкция внутреннего мира переживаний субъекта. У каждого человека свой способ переживания темпоральности, пространственности, причинности и материальности, но каждое из этих направлений необходимо понять в его связи с другими направлениями и с внутреннем миром в целом.

Возьмем для примера случай депрессивного пациента Минковски, страдающего шизофренией (он представлен в этом сборнике). Минковски начинает свой анализ с переживания пациентом времени, что дает ему ключ к исследованию. Он также приходит к мысли, что "ум пациента утратил способность останавливаться и фиксироваться на границах предметов" (искажение пространственности) и что пациент не верит, что события могут быть случайными (причинность). В бреде пациента не упоминается воздух, вода или огонь, но есть ссылки на металлические и земляные субстанции (материальность).

Не менее важно рассмотреть и относительную значимость феноменологических координат по сравнению друг с другом. Минковски обнаружил, что при некоторых видах шизофрении временной или пространственный код изменяются: пациенты снижали ценность времени и переоценивали пространство. Это выражалось в "пространствезации мысли" и в "болезненном геометризме" этих пациентов. Читая газету, один из них заявил, что расширение вокзала – пространственное событие – гораздо важнее изменений финансовой ситуации – темпорального события. Этим пациентам не хватало способности ассимилировать любые виды движений и длительности. Одному из них хотелось иметь "промежуточный" день между "бездной" прошлого и "горой" будущего. Их ненависть к изменениям объяснялась склонностью к жесткому планированию времени, ригидным и упрямым отношением к жизни. "Пространственная мысль" проявлялась в их любви к симметрии, в "архитектурных характеристиках" их объяснений, в предпочтении больших ящиков, массивных каменных зданий, толстых стен и запертых дверей. Эта любовь к симметрии заходила так далеко, что один из них сожалел о том, что его тело не является сферой, то есть совершенной геометрической фигурой.

Особые феноменологически миры были описаны не только в психопатологии. Эдуард Реннер (Eduard Renner), приверженец этнофеноменологии, считал, что нет такого явления, как примитивный ум, а есть два фундаментальных, антагонистических контура мира: магический и анимистический миры. Он дал прекрасный феноменологический анализ этих двух миров. Реннер пишет, что в магическом мире время и пространство – это свойства субстанций. В анимистическом мире время и пространство не только содержат субстанции, но они сами субстанциализированы, наделены качествами субстанции и их чудесными свойствами. Эти понятия Реннера кажутся очень далекими от психиатрии, но на самом деле "магический" и "анимистический" миры поразительно похожи на некоторые пространственно-временные структуры, которые феноменологи случайно обнаруживают в сновидениях и некоторых видах шизофрении.

Замечания. Хотя феноменология фокусируется на субъективных состояниях сознания, во многих случаях она пересекается с открытиями поведенческой и экспериментальной психологии. С другой стороны, психоанализ внес большой вклад во многие экзистенциальные находки. Но феноменология совершенно игнорирует психологическую и физическую причинность, отличаясь этим от психоанализа, даже когда рассматривает переживание времени и пространства. Феноменологические и психоаналитические исследования могут взаимно обогатить друг друга, так как они обладают стереоскопическим эффектом, рассматривая один вопрос с двух разных точек зрения.