Глава 4. Чтение характера

Признак, который отличает консультанта, — его большая чувствительность к людям, — чувствительность к их надеждам и опасениям, а также личностным напряжениям. Особенно чувствителен консультант ко всем мелким проявлениям характера, таким, как тон голоса, осанка, выражения лица, даже одежда и, вероятно, случайные движения тела. И таким образом он учится читать характер — совсем не так просто, как открытую и общеизвестную книгу, он, скорее, похож на путешественника в неизведанной стране, для которого все ново и интересно и который делает попытки понять.

Все эти сведения добавляют штрихи к личностной картине. Ничто не бывает случайным или лишенным смысла, даже малейшее движение или смена выражения лица внутренняя индивидуальность постоянно выражается через голос, жест, одежду, и единственный вопрос заключается в способности консультанта воспринять эти выражения и почувствовать их значение. Личностный паттерн «проявляет себя в любой активности индивида. Его можно очень ясно увидеть во внешних проявлениях индивида, например: как он смотрит на другого человека, как пожимает руку или разговаривает. Его личность как целое может производить неизгладимое впечатление тем или иным образом, которое мы ощущаем почти интуитивно».

В этой главе мы перечислим некоторые основные моменты в чтении характера. Однако необходимо сразу сделать предупреждение: значения этих проявлений характера несколько своеобразны для каждого индивида, и поэтому консультанту не следует быть категоричным при выведении заключений. Проблема некоторым образом парадоксальна; ибо, хотя значимость любого жеста или выражения лица — это симптом, подобный буйку на поверхности воды, он в каждом случае выявляет уникальный личностный паттерн, и поэтому жесты и выражения двух разных людей нельзя интерпретировать одинаково.

Исходя из этого, можно сформулировать основное правило для консультантов: гипотезы о личностном паттерне индивида необходимо строить лишь на совокупности множества различных факторов. Поза и тон голоса, положение в семье, конкретная проблема, описываемая индивидом, взаимоотношения с друзьями и противоположным полом, успех или неудача в работе — все это и многое другое — подсказки для чтения, но по отдельности ни одно из них не является достаточным основанием для заключения. Лишь получив несколько ориентиров чтения, свидетельствующих в основном об одном и том же, можно начать построение гипотезы.

Приход клиента дает консультанту первое представление о его характере. Твердый, размеренный шаг указывает на смелость; в то время как неуверенные шаги, когда индивиду каждый раз приходится набираться решимости, говорит о робости и желании избежать интервью. Мой офис во время недавней практики консультирования в колледже был расположен в конце коридора, и простой звук шагов студента и стук в мою дверь помогали мне составить впечатление, каким может быть этот человек. К примеру, один студент делал несколько шагов по коридору в моем направлении, останавливался, потом снова шел; он стучал в дверь в извиняющейся манере человека, надеющегося никого за ней не застать. Другой студент шел по коридору стремительно, отпечатывая каждый свой шаг, подобно герою, торжественно появляющемуся на сцене, резко стучал в дверь и мог войти без приглашения.

Манера рукопожатия давно признана значимым выражением установки и характера. «Влажное» пожатие с быстрым отдергиванием руки означает приблизительно следующее: «Я не хочу нашей встречи». Такой человек или отличается неуверенностью по отношению ко всем, или просто боится именно этого интервью. Тяжелое, крепкое рукопожатие, когда человек захватывает руку как тисками и жмет ее с энтузиазмом, как бы желая произвести на другого впечатление прямого потомка рода отважных первооткрывателей и вообще настоящего мужчины, может быть простой попыткой компенсировать некое глубокое чувство неполноценности. Пожатие рук является символом единения между людьми; и оно является признаком здоровья личности, когда выражает подлинное дружелюбие, интерес к другому человеку и готовность давать.

Значение одежды общеизвестно; люди (возможно, мы должны выделить женщин в особенности) на протяжении многих веков обучались чтению характера по одежде. Неправда, что «одежда делает человека», но детали платья действительно многое говорят об установках личности его хозяина. Фрейд объясняет это с психотерапевтической точки зрения: «Равное значение для врача имеет все, что человек, даже не осознавая, делает со своей одеждой, и это достойно наблюдения. Любая перемена в привычном наряде, любая маленькая небрежность, например не застегнутая пуговица, любой след воздействия личности означает для знатока то, чего хозяин одеяния не желает говорить прямо; как правило, он абсолютно этого не осознает».

Неряшливость платья, неухоженные волосы, оборванные концы шнурков — в значении этих признаков никто не сможет ошибиться. С другой стороны, человек, проявляющий излишнюю скрупулезность по отношению к наряду, ногти у которого находятся всегда в образцовом порядке и галстук всегда сидит идеально, одновременно способен испытывать излишнее беспокойство и относительно деталей в других областях своего существования. Многие индивиды, развивающие религиозный, или компульсивный, невроз, о котором пойдет речь в следующей главе, проявляют в манере одежды это преувеличенное желание, чтобы все было в идеальном порядке и абсолютно безупречным.

Если девушка использует для маникюра лак, цвет которого бросается в глаза, или переусердствует при использовании губной помады, то посредством этого она сообщает нам о желании привлечь к себе внимание. Либо ей недостает подлинного социального внимания, либо ее повышенные требования вызваны чрезмерной избалованностью в детстве; и в любом случае вызывающий макияж следует трактовать не как зло само по себе, но как симптом глубокой неприспособленности личности девушки.

Клиенты, испытывающие особенную тревогу по поводу интервью, часто перед приходом уделяют много внимания своему наряду. К примеру, когда консультант видит клиентку, которая явно выглядит так, как подобает для особого случая, он может сделать вывод, что в ожидании интервью она волновалась. Конечно, ее безупречный внешний вид может указывать на субъективный, вероятно, бессознательный интерес к консультанту, и в этом случае еще более важно правильное чтение этого признака, предохраняющее от появления субъективного элемента в интервью. Индивид, небрежно одетый на вечеринку, этим самым показывает свое равнодушие к тем, кто там находится. А повседневная неухоженность внешности указывает на общее отсутствие интереса к другим людям.

Чтение значения дистанций также бывает полезным на пути к пониманию людей. Если клиент занимает стул, находящийся рядом с консультантом, мы можем сделать вывод о дружелюбной установке с его стороны; если же человек садится далеко, то можно предположить наличие барьера. Это адлерианская интерпретация значения дистанций, которую можно назвать чем-то вроде «геометрии любви». Дружелюбие и интерес, а также другие аспекты любви проявляются в движениях по направлению к другому человеку, в то время как движения от него показывают ненависть и негативные эмоции. Конечно, в нашем обществе люди настолько себя контролируют, что эти движения незаметны; однако консультант может обратить внимание даже на малейшее движение или почти неощутимый наклон одного человека от или к другому. Нормой и идеалом здоровой личности в этом случае является свободное движение к другому, радушная установка по отношению к жизни, или, другими словами, установка объективной любви. Невротик, всегда отодвигающийся, именно тот человек, который неспособен любить.

Один из способов «чтения» мыслей другого человека заключается в простом наблюдении незаметных мышечных реакций на ход мыслей. Теоретически любая мысль находит свое отражение в том или ином мышечном изменении тела; и если научиться читать эти проявления, — простейшим примером которых являются улыбка и нахмуренное лицо, — то эта способность оказывает большую пользу в понимании характеров других людей.

Существует множество признаков нервозности, наблюдаемых во время интервью, например: клиент сцепляет и перекрещивает ноги, крепко сжимает ручки кресла или любым другим образом проявляет натянутость в поведении. В таких случаях мы задаем себе вопрос, с чего бы данному индивиду нервничать; другими словами, что он прячет или с чем борется внутри себя? И ответ на эти вопросы приведет нас к его личностной проблеме.

Выражения лица несомненно обладают огромной важностью в чтении характера. У большинства человеческих существ способность читать значение спонтанных выражений лица своих соплеменников бывает развита с той или иной степенью точности, но, как правило, они не могут заглянуть за пределы притворного выражения. Консультант должен уметь читать выражения радости, боли, страха; однако, с другой стороны, ему бывает необходимо определить боль, даже под маской счастья, или страх, даже если человек своей позой симулирует самообладание и непринужденность. Всегда улыбающийся человек, по всей видимости, проявляет фальшивый оптимизм. А неизменное в совершенстве внешнее самообладание на самом деле является компенсацией страха ситуации.

Я проводил наблюдение за лицами невротиков на фотографиях и в действительности, интересуясь особенностями их внешних выражений; и здесь я намерен предложить некоторые из моих наблюдений, которые можно взять за основу для размышлений, хотя их не следует считать безусловными правилами. Уголки рта у невротика часто опущены. Это «вытягивает» лицо, что создает выражение пессимизма, подавленности и отсутствия социального интереса. Для такого индивида характерны медлительность, негативные саркастические комментарии и общий недостаток решительности. Взгляд невротика часто напряжен, глаза раскрыты шире, чем это бывает в норме, что обычно создает впечатление испуганного человека. У многих невротиков наблюдается бледный и болезненный цвет лица; это вполне понятно, поскольку невротическая установка подразумевает общее снижение жизненной энергии, и личность вследствие психического беспорядка приобретает тенденцию к физическому заболеванию. Невротическое выражение весьма схоже с выражением любого человека в моменты переутомления, или даже страха или тревоги.

Достоевский, являясь страстным исследователем человеческой природы, удачно подметил: «Можно намного больше сказать о характере личности по смеху, чем по скучному психологическому обследованию». Невротику очень трудно засмеяться. Такой человек может сардонически или иронически усмехаться, бросать взгляды искоса, подобно негодяю из старой драмы, — поскольку при этом углы рта остаются опущенными, — однако ему не удается искренний смех. Настоящий смех выражает психическое здоровье. Это приглашение к дружбе, истинное доказательство доброжелательного отношения к жизни.

Мы можем узнать многое по интонации голоса, поскольку в голосе звучит музыка, столь же определенно выражающая психическую и духовную установку, как отрывок симфонической музыки. Часто просто по тону голоса можно сказать, что имеет в виду оратор, даже если нам неизвестны используемые им слова. Искренность видна в ясном голосе, храбрость — в твердом, а интерес к людям можно услышать настолько отчетливо, что от этого невозможно уйти. Несомненно, индивид, мычащий нечленораздельно или говорящий настолько тихо, что приходится напрягаться, чтобы услышать его, не хочет идти на контакт с вами.

Нервозность и эмоциональный беспорядок находят в голосе наиболее четкое проявление. Если речь клиента замедленна и сильно контролируется, как в случае Джорджа Б., описанном в первой главе, мы можем сделать вывод о существовании в его разуме определенного психологического напряжения. Мы уже обращали внимание, как можно заметить подавления и торможения, наблюдая за тем, какие слова индивид произносит нерешительно, в какие моменты смущается или повторяется. Или если клиент «слишком протестует», мы можем усомниться, на самом ли деле он верит в то, что говорит. Преувеличенным подчеркиванием он дает доказательство существования в его собственном сознании сомнений относительно правоты его утверждений (доказательство того, что он пытается заодно со слушателем убедить и самого себя). Со своей обычной проницательностью Фрейд замечает, что, когда писатель или оратор использует запутанный стиль и «бродит вокруг да около», мы вправе задаться вопросом, в чем он пытается нас обмануть. Прямота речи означает честность, и человек, который с излишним усердием копается в деталях или которого выдает нервный голос или уклончивая речь, вполне способен напасть со спины.

Забывание и ошибки

Мы бы не хотели излишне погружаться в такие поистине захватывающие и важные темы, как память и забывание, а также речевые ошибки и ошибочные действия, поскольку консультант напрямую не имеет дела с этими проявлениями бессознательного его клиента. Тем не менее ему следует обладать некоторыми общими знаниями, касающимися значения этого феномена, если он хочет достичь глубокого понимания человеческой сущности.

Человек ничего не забывает случайно. Хозяйка, говорящая гостю: «Ах, извините, я забыла, что вы должны были прийти», или человек, умоляющий: «Прошу простить, у меня плохая память на имена», — на самом деле пользуются фальшивыми предлогами для извинения; и гость, и человек, чье имя не могут вспомнить, по полному праву могут обижаться. Ибо память работает целенаправленно. В рамках бессознательного индивида происходит избирательный процесс, выдвигающий на передний план то, что желательно запомнить, и откладывающий в сторону все остальное. Можно с уверенностью говорить, что ничего и никогда не забывается по-настоящему. Наша проблема заключается в том, почему определенные вещи выдвигаются на передний план, тогда как другие отбрасываются настолько далеко назад, что индивид может вспомнить их только благодаря некоторому усилию или не может вспомнить вовсе.

В своей ранней работе Фрейд обратил внимание на эту любопытную намеренность в забывании. Он интерпретировал ее с точки зрения отсева удовольствия- боли, сделав вывод, что индивид забывает то, что ассоциируется с каким-либо неприятным переживанием. Таким образом, механизм забывания позволял Фрейду лучше понимать бессознательную психическую деятельность. Однако объяснение Фрейда нельзя считать полным; часто мы наиболее четко помним те опыты, которые становились причиной наибольшей боли, например, оскорбительные и смущающие социальные faux pas (действия, недопустимые с точки зрения общественного этикета. — Прим. перев.). И в этом отношении Адлеру удалось пойти дальше, указав, что индивид помнит опыты, обладающие особенной значимостью для его стиля жизни. То, что, исходя из этого, развил Адлер, стоит в ряду его самых замечательных вкладов в психотерапевтический анализ, — его знаменитое использование воспоминаний раннего детства как подступа к пониманию стиля жизни личности. Мы можем объяснить это следующим образом: тысячи событий происходили в жизни Джона Доу, скажем, с трех- до четырехлетнего возраста, однако он забыл все другие опыты и удержал в памяти лишь какой-то один из них. Почему именно этот единственный образ был выбран в его бессознательном и провисел как указательная табличка на переднем плане его памяти на протяжении всех последующих лет? Очевидно, сохранившееся воспоминание из раннего детства должно обладать каким- то уникальным значением, и это действительно так, независимо от того, было ли это событие реальным или вымышленным. Адлер решил, что такое раннее воспоминание, при условии правильного толкования, является маленьким законченным изображением личностного паттерна индивида.

Эта теория оказывается справедливой как с теоретической, так и с практической точки зрения, ведь очень часто в ранних воспоминаниях мы можем видеть те же основные тенденции, которые проявляются в виде личностного паттерна индивида и двадцать лет спустя. Понимание ранних воспоминаний может быть достаточно ценным для консультантов при обязательном соблюдении принципа осторожности и отсутствии какой-либо категоричности при толковании, и речь об этом пойдем в следующей главе.

Речевые ошибки и ошибочные действия, подобно памяти и забыванию, являются выражениями бессознательного индивида. В этих феноменах бессознательный материал всплывает наружу, несмотря на внутреннюю цензуру сознания; неожиданным всплеском он опережает бдительного охранника. В наши дни часто можно встретить добродушное подтрунивание путем толкование ошибок речи своего товарища и развлечение целых групп людей посредством «психошокирования» на основе этих ошибок. Толкования при таком подтрунивании могут быть неверными, однако взятая за основу теория, что ошибка в речи говорит о настоящих мыслях человека, которые тот не намерен произносить вслух, довольно точна. Любой из нас переживал в своей жизни нечто подобное тому, что случилось у одного моего друга, который был занят представлением приезжей знаменитости нескольких девушек университетского женского клуба, когда к ним подошла одна из них, имея на голове шляпу невообразимых размеров; мой друг, приведя в смятение несчастную и вызвав хохот у остальных, представил ее как «мисс Шляпа».

Можно перечислять такие истории бесконечно; однако мы просто выскажем основное соображение, что все оговорки и ошибочные действия следует рассматривать как имеющие определенный смысл, даже если человеку непосвященному бывает очень трудно его раскрыть. Мальчик может потерять школьные учебники, но не снаряжение для рыбалки. Студент может забыть об условленной заранее встрече с профессором, но о свидании с новой блондинкой-второкурсницей — никогда! Удачно подмечено, что домашняя хозяйка, которая постоянно кладет не на то место или теряет свои ключи, не может примириться со своей ролью в доме.

Интерпретация феноменов в этой области не представляет особых проблем, и в таких случаях консультант может с полным основанием использовать свои наблюдения. К примеру, если индивид постоянно приходит на условленные встречи с опозданием или вовсе забывает о них, мы с полным основанием можем предположить о существовании в его бессознательном установки сомнения, тенденции ухода от обсуждаемого предмета. Или при постоянном забывании имен мы можем справедливо сделать заключение об отсутствии достаточного социального интереса. Распространенную фразу: «У меня всегда была плохая память на имена», — можно перевести в более правдивую: «У меня нет особенного интереса к людям». Для всех этих обобщений найдется множество исключений; тем не менее оно обладает некоторой надежностью и окажется полезным для опытного и осторожного консультанта.

Читатель, желающий глубже погрузиться в эту самую захватывающую сферу ошибок памяти и ошибочных действий, сможет найти изобилие материала. Здесь же позвольте просто указать, что, хотя консультант, в отличие от психотерапевта, не использует эти феномены в качестве средств проникновения в бессознательное индивида, он может стремиться для своей же пользы к большему узнаванию их значений и, таким образом, повышать свое общее понимание человеческой натуры. Временами его интерпретации этих значений будут удачными, чаще нет. В этой сфере он скорее заинтересован в осознанном наблюдении, чем в выведении заключений.

Структура семьи

У нас имеется еще один ценный ориентир в понимании личностного паттерна индивида, а именно, его положение в семье, где он рос. Вполне можно понять, почему семейное положение так значимо; ведь свои первые годы — период своего становления — человек почти полностью проводит во власти его семьи. Основные черты личностного паттерна закладываются в самом раннем возрасте, по утверждению некоторых психологов — к третьему году жизни; и последующий характер зависит от того, каким образом личность использует этот первоначальный паттерн. Следовательно, в нашем стремлении к пониманию личности важно рассмотрение положения в структуре семьи.

К счастью, мы можем раскрыть основные тенденции, связанные с определенными положениями в семейной структуре. Старшему ребенку в семье свойственна склонность к заметному чувству ответственности. Первые годы своей жизни он провел, наслаждаясь безраздельной любовью и заботой родителей, что и придало ему некоторую стабильность. С раннего возраста ему также поручались различные обязанности, включающие, возможно, оказание матери посильной помощи, и даже участие в воспитании других детей. Вероятно, он получал родительское доверие и разделял планы семьи в значительно большей степени, чем другие дети. Поэтому старший ребенок стремится к поддержке закона и порядка, являясь консерватором и сторонником стабильности. Выражаясь аллегорически, мы можем сказать, что он пытается вернуться к тому первоначальному состоянию первых лет младенчества, когда он был королем, в одиночку занимавшим трон любви своих родителей.

Это привилегированное положение старшего давно было признано народными обычаями в традиции передачи короны или аристократического титула или даже крестьянского клочка земли по наследству старшему сыну. Миссис Д., будучи старшим ребенком из пяти детей, является примером особенностей этого положения в семье. Одним из ее ранних воспоминаний была помощь матери по хозяйству, заключавшаяся в приборке в комнате. Она всегда помогала ухаживать за младшими детьми, и мать делилась с ней своими планами с самого раннего возраста. Теперь миссис Д. занимает весьма ответственное положение и четко выполняет свои обязанности.

Абсолютно другие тенденции мы обнаруживаем во втором ребенке. Придя в мир, он тут же сталкивается с конкурентом, которому уже год или два. На протяжении всего младенчества и детства впереди него всегда находится первый, задающий шаг, который научился ходить, и говорить, и делать множество других вещей до него. Таким образом, второй ребенок постоянно и очевидно находится перед лицом своей неполноценности. И видя это, он все время устремлен вперед, подобно гонщику, который пытается обогнать соперника, задающего скорость. Однако судьба распорядилась так, что у первого ребенка всегда будет преимущество в росте и размерах, и вполне вероятно, что независимо от количества прилагаемых усилий второй не сможет догнать первого. Он ухватывается за какую-либо специфическую сферу деятельности, в которой может блистать по сравнению с первым. Ситуация еще осложняется и тем фактом, что старший может испытывать ревность по отношению ко второму, считая его выскочкой, который хочет свергнуть его с престола родительской любви. Несомненно, все эти установки похоронены глубоко в бессознательном; и зачастую индивид сам по себе никогда не признает соперничества с братом или сестрой, даже несмотря на объективные признаки, свидетельствующие об этом со всей ясностью.

В таком случае у второго ребенка существует тенденция к развитию преувеличенного честолюбия и привычной склонности к большому напряжению. Он также стремится к большей революционности; его ситуация раннего детства была не из лучших, и мы, опять иносказательно, можем представить его как человека, желающего расстроить планы другого и начать все заново на выровненной почве. Консультант часто сталкивается с яркими примерами этого паттерна неполноценности-амбициозности второго ребенка. Джордж Б., необычайно амбициозный реформатор в случае, рассмотренном в первой главе, как мы помним, был вторым после сестры ребенком в семье, что еще больше обострило ситуацию, поскольку девочки в раннем детстве физически развиваются быстрее мальчиков.

Положение детей, находящееся между вторым и младшим ребенком в семье, характеризуется меньшим значением, и прогнозы, касающиеся их личности, не отличаются четкостью. Однако положение младшего ребенка всегда признавалось особенным. Во многих сказках именно младшая дочь выходит замуж за принца или именно младший сын благодаря своим уникальным способностям достигает величия и спасает всю семью.

Младший ребенок, как правило, за детство и юность получает огромное количество любви, и не только от своих родителей, но также от старших братьев или сестер. Все эти взрослые помогают ему, делают что-то за него, заботятся о нем и, несомненно, стремятся учить и инструктировать его. Это может зародить в младшем ребенке особенно теплую установку по отношению к окружающему миру и общее ожидание, что он будет любить и будет всеми любим. Ни для кого не является открытием необычайная привлекательность младшего ребенка. Однако опасность таится в том, что он становится особенно избалованным и впоследствии ожидает от окружающего мира, что с ним будут нянчиться и создавать ему всяческий комфорт. И когда оказывается, что на самом деле это не так, он может принять установку всеми забытого и недовольного человека. Мисс Р., как пример младшего ребенка, были свойственны необычайный шарм и привлекательность. Однако ее личностная проблема заключалась в ожидании того, что мир должен быть необычайно красивым, добрым и идеальным; и, когда это ожидание не оправдалось, она приобрела склонность к циничности и недоверию.

С другой стороны, младший ребенок может интерпретировать свою ситуацию как ситуацию неполноценности, поскольку мир вокруг него состоит из могущественных взрослых; и впоследствии, развив сильное честолюбие, он дает клятву превзойти всех остальных, когда вырастет.

А теперь рассмотрим единственного ребенка в семье. Люди всегда признавали особенно трудной эту позицию. Родители осыпают этого ребенка всей своей любовью и заботой; они с особенной бдительностью следят, как бы чего не случилось с их единственным малышом; и поэтому ребенок получает значительно больше внимания и на него больше тратится усилий по воспитанию, чем на детей, имеющих братьев и сестер. Этот единственный ребенок не имеет также опыта социальных контактов, навыков жизни с другими, в отличие от детей из многодетных семей. Все это означает, что у единственного ребенка больше шансов вырасти избалованным и, следовательно, развить требовательную и зависимую установку по отношению к жизни. Он ожидает, что мир придет к нему сам, как это всегда происходило в его детстве. И когда мир не оправдывает этих ожиданий, то он в глубине души чувствует, что был предан, и принимает позицию обиженного и несмелого человека по отношению к жизни.

Тем не менее нельзя одними лишь черными красками обрисовывать картину единственного ребенка. У него больше возможностей для развития по сравнению с другими детьми, поскольку оба родителя объединяют свои усилия с целью его образования, и у него больше возможностей для саморазвития. В случае единственного ребенка относительно полного личностного развития большие опасности идут рука об руку с большими возможностями.

Мисс Хелен М. была единственным ребенком. До двадцати семи лет родители принимали за нее большинство решений. Она купалась в любви своего отца, в то же самое время испытывая на себе его доминирование; и ее самое раннее воспоминание заключалось в том, как он шлепал ее всю дорогу домой после того, как она однажды потерялась. Здесь мы обращаем внимание на ошибку, часто совершаемую родителями, — это награждение своего ребенка чрезмерной любовью и одновременная необычайная строгость в воспитании, что в результате портит характер ребенка. Такие родители особенно строги и суровы с ребенком, поскольку видят опасность в своей слишком сильной любви, а затем возвращаются к еще большей любви, чтобы уравновесить муштру, и это повторяется вновь и вновь, в то время как бедный ребенок пребывает в растерянности, не зная, что происходит в его странном мире. Когда мисс Хелен М. уехала учиться в колледж, ее угнетало чувство неполноценности, несмотря на необычайную внешнюю привлекательность. Здесь мы видим, что чувство неполноценности показывает не реальную неполноценность человека, а особенную интерпретацию, производимую индивидом исходя из его ситуации; во многих случаях это просто техника, посредством которой человек отделяет самого себя от своей социальной группы. Мисс М. было трудно устанавливать контакты с другими студентами в студенческом общежитии, в результате чего она часто отлучалась домой. После учебы она получила работу преподавателя; однако напряженность ситуации, требующей независимости и самостоятельного принятия решений, была настолько сильной, что, даже живя в родном доме, она страдала неудержимыми приступами рыданий, часто не могла заснуть по ночам и находилась на грани нервного срыва. Ко времени обращения за консультацией ей было двадцать восемь лет, она не только все еще не была за мужем, но даже не была ни в кого влюблена. Этот факт, учитывая ее привлекательность, изумил бы поверхностного наблюдателя. Однако человеку, более основательно изучающему человеческую природу, известно, что смелость и способность принимать важные решения являются предпосылкой даже для подлинного чувства влюбленности, не говоря уже о замужестве; а избалованному ребенку этих качеств недостает. Мисс М. рассказывала, что она «сублимировала» свой половой инстинкт, — что, как будет обсуждаться в следующих главах, является распространенным средством избежать ответственности за решение своих сексуальных проблем. Тем не менее она была очень умной женщиной; и мы можем надеяться, что через понимание себя и своей ситуации ей удастся развить недостающую смелость и независимость, и таким образом направить свои таланты и способности на социально конструктивную работу, и в то же самое время творчески решить проблему любви в своей жизни.

В заключение мы можем сказать, что другие положения в структуре семьи также имеют специфические воздействия на индивида. Например, близнецам свойственна тенденция конкурировать друг с другом в своем развитии — каждый выбирает свое направление, в котором специализируется и превосходит другого. Мальчик, выросший в семье из девочек, будет проявлять определенные склонности, то же относится и к девочке, родившейся в семье мальчиков. Иногда консультанту удается получить ценные сведения, выявляя, к кому из членов семьи клиент испытывал особую привязанность и с кем ему не удавалось уживаться.

Зная семейный фон, мы можем увидеть характер клиента в перспективе. Мы видим путь, который он прошел, и поэтому нам значительно легче понять его состояние в тот момент, когда он появился у нас. Таким образом для нас становится яснее направление, в котором он движется, и это движение вызывает самый большой интерес с нашей точки зрения динамического понимания личности. Иногда во время консультирования мне удается мимолетно заглянуть в личность клиента в возрасте шести, десяти или двадцати лет почти так же отчетливо, как если бы он прямо на моих глазах был трансформирован в свой детский образ. Как консультант, я никогда не позволяю себе выдвигать никаких предположений об индивиде, не зная его фона; на самом деле это и невозможно, ибо подобные умозаключения можно сравнить с попыткой решить уравнение в отсутствие одного из необходимых числовых данных. В случаях, когда нет возможности выяснить фон, — как у пассажира трамвая, который пытается разгадать подноготную своего усталого попутчика, — можно поймать себя на автоматическом построении предположении о вымышленном фоне.

Следует иметь четкое представление о том, что семейный фон нельзя рассматривать как единственную причину настоящей ситуации индивида. Нам не следует нисходить до облегченного детерминизма. Клиент может пытаться обвинять в своей настоящей проблеме что-то или кого-то из его детского окружения, но в той степени, в которой он считает себя продуктом причины и следствия, его личностная реадаптация будет затруднена. Функцией консультанта является — после выявления всех сил детской окружающей среды и фактического указания клиенту многих аспектов их влияния на его личность, о которых он и не подозревал, — внушать ему, что в настоящий момент перед ним стоит задача использования этого фона для наиболее творческой адаптации. Допустим, что у старшего ребенка есть склонность к консерватизму, — конструктивное в социальном плане использование этой склонности в форме социальной ответственности не ограничено. Допустим, что у второго ребенка есть склонность к революционности — многие из тех, кому удалось принести обществу величайшие блага, а также индивиды, достигавшие необычайно творческой адаптации своих личностных напряжений, были по сути реформаторами, обратившими свои амбиции на службу человечеству. Фон индивида является подспорьем для его понимания, но не исчерпывающим объяснением. Локус личностной проблемы все же остается в пределах таинственной области свободного творчества индивида.

Читая эту главу, вы, вне всяких сомнений, ловили себя на ощущении натянутости многих из наблюдений, возможно, они даже казались вам слегка опасными. Поэтому мы должны предупредить, как и вначале, что гипотезы о личностном паттерне индивида следует строить лишь на основании совокупности множества различных факторов. Все детали, описанные нами, — поза клиента, его манера говорить, положение в семье, воспоминания раннего детства, его забывание или допускаемые в речи оговорки, суть его настоящей проблемы — все это полезно для внимательного консультанта. Когда большинство этих подсказок для чтения совпадает в чем-то одном, консультант может начать строить гипотезу, но ни в коем случае не раньше. Мы намеренно используем термин «гипотеза», поскольку, имея дело с личностью, никогда нельзя выводить окончательных заключений; материал не настолько статичен. Я считаю целесообразным жонглировать наблюдениями в своей голове и откладывать формирование гипотезы до тех пор, пока факты неожиданно не выстраиваются в единый ряд как будто сами по себе. ,

Цель этой книги состоит в повышении чувствительности консультанта. Мы не хотим экипировать его сводом правил — боже упаси! Мы, скорее, хотим способствовать проявлению его бдительности к огромному количеству способов «выведывания» характера и привести его в состояние такой чувствительности к людям, чтобы это чтение — так сказать, оценивание — их характеров стало второй натурой. На каждое обобщение, предложенное выше, приходится множество исключений; цель нашей дискуссии — скорее в предложении и побуждении, чем в создании некоей системы. Есть множество других способов понимания характера, которых мы даже не касались. Нам хотелось бы надеяться, что консультант сам будет стремиться к их изучению. Понимать людей — вот в чем смысл работы консультанта.

Но не опасно ли столь сильно акцентироваться на чтении характеров других людей? Временами можно услышать сомнения, а не будут ли эти люди возражать, если их подвергать постоянному «изучению»? Конечно, будут, если этот процесс произойдет как подглядывание в замочную скважину двери чужого человека. Такой «анализ» прямо противоположен тому, о чем мы говорили; на деле он характерен тем аналитикам, которые ставят себя выше других людей, «причисляя их» к той или иной категории. Истинный консультант берется за это совершенно по-другому. Он стремится понимать людей, ценя их при этом. И в этом случае другой человек, даже и не помышляя о возражении, высоко ценит такое понимание. Ибо это повышает престиж того, кого понимают, а также позволяет тому ощутить личную значимость. Такое понимание ломает барьеры, отделяющие человека от ему подобных; оно на мгновение вынимает человеческое существо из скорлупы его одинокого существования и приглашает к единению с другой душой. Это похоже на приглашение странника войти в дом, чтобы на час прервать его холодный и одинокий путь и дать ему возможность погреться перед огнем гостеприимного очага чужого для него человека. Такое понимание, можно сказать безо всякого преувеличения, является наиболее объективной формой любви. По этой причине со стороны клиента всегда есть склонность к переживанию какой-то степени любви к консультанту — к человеку, «который тебя понимает». В этом мире мало что может сравниться со столь богатым даром одного человека другому, как понимание.

 

Глава 5. Создание программы консультирования

Говоря в общем, консультирование производимо повсеместно. На футболе, в трамвае, во время вечерней прогулки по университетскому городку после общественного собрания — короче говоря, везде, где встречаются люди. Ведь при любом людском контакте происходит некий вклад в формирование личности, а это, в конечном счете, и есть плод консультирования. Мы могли бы сформулировать следующее определение: кон сультированием личности является любое глубокое взаимопонимание между людьми, приводящее к личн остному изменению. Таким образом, консультирование — это вопрос степени, и нельзя строго классифицировать одни взаимоотношения как консультативные, а другие — как неконсультативные. Это не происходит в режиме ежедневного восьмичасового рабочего дня, а также не относится к тому виду деятельности, который можно выполнять в конторе, а затем отложить в сторону, как это делает плотник со своими инструментами, заслышав сигнал об окончании работы.

Тем не менее справедливо, что планирование конкретной программы консультирования в том, что касается офиса и часов приема, будет способствовать направлению консультативной установки в наиболее плодотворные каналы. Поэтому мы и займемся описанием некоторых аспектов специальных программ консультирования, которые уже созданы в различных учреждениях и могут послужить моделями для программ в других учреждениях. Несомненно, конкретная форма программы всегда зависит от ситуации в данном месте, и поэтому нижеследующее следует рассматривать скорее с точки зрения предложений, нежели как готовое к использованию или окончательное руководство.

Позвольте сперва рассмотреть ситуацию в сфере образования. В каждом учебном заведении есть определенные административные должности, например, декана или руководителя отдела кадров, чьи обязанности во многом подразумевают специфическое консультирование. Хорошим деканом или кадровым служащим с этой точки зрения является не просто человек, способный заслужить и удержать доверие студентов, — что обязательно, — но еще и тот, кто знает и может так применить основные принципы консультирования, что сумеет занять положение между Сциллой и Харибдой: не слишком увлекаясь ролью «советчика», с одной стороны, и не превратившись всего-навсего в «человека, приятного во всех отношениях», с другой.

Во многих образовательных учреждениях имеется своя служба, подобранная из членов профессорско- преподавательского состава, работающая под руководством одного из этих администраторов. С теоретической точки зрения это отличная система. При условии ее усовершенствования она стала бы одним из наиболее эффективных средств разрешения проблемы консультирования студентов. Однако на практике этот опыт часто оказывается неудачным из-за страшно ограниченных возможностей, поскольку, прежде всего, членам профессорско-преподавательского состава не хватает времени для интервьюирования студентов. И с этой точки зрения не только справедливо, но и, вне сомнений, целесообразно облегчить учебные и другие академические нагрузки этих преподавателей, что освободило бы для них столь необходимое время. Во-вторых, что тоже не менее важно для эффективной работы этой системы, для членов профессорско-преподавательского состава следует проводить тренинг по принципам консультирования, ибо простое желание помочь, несмотря на всю свою ценность, не дает человеку возможности полного соответствия требованиям ситуации. Некоторые колледжи для разрешения этой проблемы прибегают к услугам специалиста по консультированию, который приходит в университет и проводит несколько тренинговых встреч для консультантов-преподавателей. Если это неосуществимо по каким-либо практическим причинам, то в некоторых случаях можно проводить подобные тренинговые встречи под руководством представителей кафедр психологии и социологии.

В некоторых привилегированных учреждениях есть свой штатный подготовленный консультант или консультирующий психолог, который, возможно, в дополнение к другим обязанностям, непосредственно посвящает себя заботе о личностном здоровье среди студентов. Этот вариант почти идеален. Без сомнения, наступит время, когда любой уважающий себя университет будет иметь в штате такого служащего, поскольку, как уже признано, мы постоянно сталкиваемся в наших студенческих коллективах с индивидами, нуждающимися в специфической психологической помощи, и эта потребность превышает возможности декана или консультанта от профессорско-преподавательского состава. Интенсивное интеллектуальное развитие, склонность отделять мысль от опыта, половые проблемы, осложняемые откладываемой женитьбой, любые виды адаптации, связанной с созреванием, — эти и другие особенности студентов обычного университета увеличивают вероятность возникновения неврозов и внутриличностных проблем. Поэтому образовательное учреждение могло бы оказать ценную услугу своим студентам, приняв на работу консультанта, чьей целью была бы не только помощь студентам в разрешении конкретных проблем, но всеобъемлющая поддержка в более творческой адаптации их личностей.

Тем не менее здесь уместно одно предупреждение. Работа этого консультанта или консультирующего психолога не должна вызывать впечатление у представителей университета как «патологическая». Не лишено оснований опасение, что строго психиатрическое акцентирование на университете может с разрешением одних проблем создать другие. При наличии у студента определенных психотических тенденций его следует направлять к практикующему психиатру. А консультанту следует в первую очередь сосредотачиваться на личностном здоровье, и студенты должны считать его положительно влияющим на университет, а не тем, кто имеет дело с больными. Облечение консультанта некоторыми другими функциями в программе колледжа, к примеру преподаванием какого-либо курса, часто помогает установлению этой желательной репутации.

Почти любой профессор, совершенно независимо от своего «наставнического» статуса, по много раз в неделю вынужден действовать в роли консультанта. На него, как правило, сваливаются студенческие проблемы с обучением, а заодно и социальные, экономические и даже половые и матримониальные проблемы. Таким образом, перед профессором, имеющим консультационную установку и обладающим знанием основных принципов консультирования, открываются большие возможности для оказания реальной помощи.

Консультационный подход представляет собой большую ценность в аудиториях. Фактически, вся методика преподавания — можно утверждать с полной уверенностью — наиболее эффективна при подходе с пониманием личности и соответствующими эмпати- ческими функциями. Хорошее преподавание требует эмпатии, ибо только так возможно единение разумов профессора и студента в плодотворном интеллектуальном опыте. Преподаватель без эмпатии подобен автомобилю, у которого не срабатывает привод, — мотор работает, издавая звуки столь же бесполезные, как «грохот меди и лязг оркестровых тарелок». Знание может переходить от интеллекта к интеллекту относительно обезличенными путями; однако всем нам следует признать, что более важным оказывается то знание, в котором есть взаимное участие, частичное отождествление умов педагога и студента. В этом случае истина создается жизненной силой, передаваемой от одного к другому, и образование на самом деле становится «выводом» высочайшего творческого потенциала разума студента посредством инспирирования контакта и участия в творческой реальности разума педагога.

Ситуация священника несколько отличается в отношении создания консультирующей программы, и некоторым образом даже является более благоприятной. У него есть доступ к сердцам во множестве семей, и он на практике, так же как и умозрительно, является доверенным лицом людей любых возрастов. У чуткого священника есть отличная возможность превратить посещение его паствы в специфическое консультирование. Но тогда ему будет необходимо направлять беседу таким образом, чтобы не плутать в частностях, а проникнуть в ядро проблемы индивида. Посещение церкви может послужить поводом для обращения человека к священнику со своими проблемами, что обеспечивает большие преимущества для организации консультативного процесса.

У священника также имеется возможность вносить вклад в формирование личностей людей своего прихода в проповедях с эмпатическим подходом. Если проповедь построена на принципах эмпатии, то она настолько наполнена пониманием людей, что проникает в умы и сердца и возвышает их, а не пытается побуждать посредством призывов. Она не похожа на воззвание, отпущенное откуда-то сверху, которое любой может либо принять, либо оставить без внимания; она, если можно так сказать, является чем-то вроде единого возрождения священника и его аудитории. Истина, выраженная священнослужителем подобным образом, плодотворна, и люди тянутся к ней, поскольку она представляет их наивысшие и глубочайшие чаяния. Лишь тогда семена попадают в благодатную почву, когда чуткий проповедник прекрасно понимает людей, к которым обращается во время своего богослужения. В идеальном варианте для членов прихода в церкви должна существовать служба, во многом похожая на тот опыт, какой индивид получает при консультирующем интервью; они должны выходить из церкви, переживая психологический и духовный катарсис и чувствуя себя просвещенными, одухотворенными и ободренными своим новым пониманием действительности.

Служители культа в студенческой среде, такие, как пасторы студентов и руководители студенческих христианских ассоциаций, — это еще одна ситуация. Несмотря на другой род обязанностей, они стремятся освободить время для специфического консультирования как одного из важнейших аспектов своей работы. На протяжении всей оставшейся части этой главы мы будем говорить непосредственно о ситуации студенческих работников, хотя наши предположения также применимы к консультированию профессоров-преподавателей и священнослужителей.

Установление контактов

Для многих консультантов основная проблема заключается в том, как начать установление контакта с индивидами, нуждающимися в помощи посредством консультирования. Такие люди часто бывают не из разряда «людей с улицы». Есть несколько способов налаживания контактов, и каждому консультанту необходимо находить те из них, которые лучше всего подходят к его ситуации. Я успешно пользовался объявлениями, содержащими информацию, что у некого человека есть определенные «часы приема», когда он будет находиться в офисе, и любой желающий проконсультироваться сможет к нему обратиться. Это придает теме профессиональный оттенок и является способом сообщить, что человек готов вести консультирование. К примеру, студенческий куратор может поместить в университетской газете свою заметку, объявив о своих часах консультирования и упомянув при этом о собственной квалификации в качестве консультанта. Члены профессорско-преподавательского состава также могут порекомендовать студентам с личностными проблемами пройти у них интервью. Такая гласность не должна привлекать особого внимания и ей не должна быть свойственна напыщенность. Репутация человека как консультанта растет благодаря плодам его работы, а не громкости его саморекламы.

Самая важная и действенная реклама, какая возможна для консультанта, — это рекомендации из уст тех, кто прошел его консультирование. Студенты будут советовать друг другу: «Знаешь, мистер К. здорово мне помог. Тебе бы надо пойти и встретиться с ним». Это означает, что на прочное установление программы консультирования может уйти достаточно много времени, возможно, месяцы или даже год. Студенческого работника или священника, приступающего к новой ситуации, не должен разочаровывать целый год, потраченный на убеждение людей в его честности и понимание того, что если человеку требуется помощь, то можно обращаться прямо к нему.

Существуют некоторые более произвольные методы установления контактов. Проведение интервью на тему работы, или расписания занятий, или деловых вопросов, может позднее привести индивида обратно к тому же человеку с какой-либо конкретной личностной проблемой. В колледже, где я руководил религиозной студенческой службой, я ввел систему интервьюирования каждого пятого человека в университете с целью получения информации относительно университетских установок, и возможности для личного консультирования, открывшиеся в результате, оказались неограниченными. Это было также отличным методом выявления информации о студенческой массе в целом, что послужило весьма полезным фоном при консультировании отдельных студентов. Однако следует также проявлять уважение к независимости студента; если консультант попросил студента об интервью с целью получения информации, ему не следует неожиданно менять своей роли, превращаясь в советчика.

Консультант должен выказывать готовность к тому, чтобы с ним встретились, но без излишнего рвения. После прочитанной лекции к нему может подойти студент с вопросом по какой-либо проблеме, и здесь весьма уместно его пригласить: «Я был бы рад, если бы вы как-нибудь заглянули в мой кабинет, где мы могли бы продолжить наш разговор». Однако если консультант настолько горяч, что забегает вперед и стремится условиться о встрече, то у студента останется ощущение, что он звонит консультанту по его просьбе, а не по собственной инициативе. Ни в коем случае нельзя просить другого человека прийти для разговора о его проблемах; это нарушает автономию личности. И это способно испортить еще не начавшееся интервью, ибо трансформация личности происходит, лишь когда индивид сам находится в состоянии готовности к этому. Конечно, мы можем предложить прийти ему или когда некто упоминает личностную проблему другого, мы можем попросить его посоветовать этому другому договориться о встрече. Однако необходимое условие заключается в том, чтобы непосредственная инициатива исходила от клиента, а не от консультанта.

Место, где проводится интервью, должно быть уютным и достаточно изолированным, чтобы оградить от излишних прерываний. Можно задействовать мебель, картины и цветы в создании гармоничной, умиротворяющей атмосферы, которая сделает возможным откровенный разговор. Это место, будь то офис или комната, предназначенная для консультирования, должно быть доступным, но в то же время находиться в стороне от оживленного маршрута, чтобы никто не побеспокоил беседующих. Нельзя провести сколь-нибудь стоящего консультирования, когда посторонние постоянно входят и выходят из комнаты или звонит телефон, что нарушает ход мыслей клиента. В своей практике я выводил клиента из своего офиса в находящуюся в стороне комнату на время интервью. В то же время рекомендуется избегать создания атмосферы величайшей секретности, прячась за огромным количеством запертых дверей; клиент должен чувствовать, что это частная беседа, но не какой-то тайный и торжественный случай. Поэтому проведение интервью во время прогулки, что создает несколько романтическое настроение, обычно не способствует объективности интервью. По той же причине часто предпочтительнее использовать офис, или специально предназначенную комнату для интервью, или что-либо в этом роде, чем собираться с этой целью у кого-либо дома, ибо субъективный оттенок гостеприимности может препятствовать спокойной, деловитой объективности консультирующего интервью.

Установление раппорта

Подходя теперь к самому ведению консультирующего интервью, первостепенной задачей мы видим установление раппорта с клиентом. Отличным началом может быть пожатие рук; это может убедить другого человека в теплом, подлинном дружелюбии и быть первым эффективным шагом в растущей эмпатии. Раппорт зависит от того, насколько непринужденно себя чувствует человек, и для консультанта лучшим способом помочь клиенту в этом является собственное ощущение раскрепощенности и демонстрация этого. Пусть и клиент, и консультант сидят с максимальным комфортом, сводя тем самым к минимуму искусственное напряжение. Нельзя преувеличить психологическую значимость расслабления: искусственное напряжение всегда является симптомом появления барьеров или препятствий к психической активности. Расслабление подмывает плотину, давая возможность эмпатии разрушить ее и устремить свой поток через нее. К слову можно заметить, что способность расслабляться — один из вернейших признаков ментального здоровья. Невротик вынужден жить в напряжении, подобно гангстеру, преследуемому полицией, ибо неразрешенные жизненные проблемы неотступно гонятся за ним.

В своей установке по отношению к другому человеку в самом начале интервью консультант должен балансировать между чувствительностью и твердостью. Значение чувствительности в этом отношении понятно всем, и отсюда надо соблюдать особую предосторожность в том, чтобы не зайти слишком далеко, — проявляя излишнюю чувствительность. Как только консультант становится «деликатным» или «манерно-изысканным», клиент чувствует его неискренность и начинает сдерживать свое доверие. Здесь необходима твердость, качество, которому способствует дружеский тон голоса и хорошее чувство юмора. Это напряжение между чувствительностью и твердостью нелегко установить; и оно, вне сомнений, для каждого человека бывает разным. Парадоксально, но необходимо обладать достаточной чувствительностью, чтобы знать, когда проявить твердость.

Основным барьером к установлению гармонии является профессиональная манера. Если декан встречает студента, не обращая на него особенного внимания, и затем откидывается назад в своем кресле так, что это говорит громче любых слов: «Я декан, а это лишь еще один случай, в котором надо разобраться», то интервью задушено еще не начавшись. Или если пастор говорит исключительно в манере священника, то установить гармонию будет весьма нелегко. Конечно, у каждой профессии свой фирменный знак, и вместе с профессией человек принимает ее отличительный знак. Важный момент состоит в том, чтобы при консультировании консультант был, прежде всего, человеческим существом, а не деканом или священником или кем-то еще; и тон его голоса, и вся его позиция должны принадлежать обычному человеческому существу.

Работая со студентами, я встречал весьма очевидное предубеждение относительно манеры священника. Студенты видели проявление этой манеры в высокопарном тоне голоса, натянутом чувстве юмора или похлопыванию по спине и чрезмерному дружелюбию. В этом случае «проповедническое» становится врагом «личному». Безусловно, можно быть человеком, оставаясь при этом священником, и именно человек важен при консультировании.

Наш заключительный принцип в вопросе создания раппорта относится к способности использовать язык другого человека. Речь является обычным каналом эмпатии, и две личности, которым удалось прогрессировать к определенной степени личностного отождествления, автоматически задействуют общий паттерн речи. Фактически, можно измерить степень эмпатии священника с паствой или учителя со студентами по способности говорить на языке другого человека.

Живя в Европе и встречаясь с разными людьми, я наблюдал, что, когда человек, скажем мой друг из Франции, переводил свою речь на английский язык с целью облегчить мое понимание, я проявлял к нему лишь слабую эмпатию. Он, если можно так выразиться, сам приходил ко мне. Но когда я общался на греческом языке с жителями деревень Греции, моя эмпатия к ним была определенно сильнее. Заключение состоит в том, что лучший способ отождествить себя с другим человеком — это использовать язык его речи. Нам по опыту известно, что профессору, никогда не изменяющему манеру разговора на социологическом или чрезмерно точном языке, трудно бывает сблизиться со студентами. Если студент замечает, когда они идут вдоль по улице: «Черт возьми, ну и дождь!» — а профессор отвечает: «Действительно, этот сезон характеризуется наиболее сильными осадками», — барьеры к эмпатии на какое-то время становятся непреодолимыми

Для университетского пастора такой разговор на студенческом языке означает специальное использование так называемого сленга. Подчас эти выражения обладают немалой силой, — а это, в конце концов, и есть критерий эффективности речи. Выражение «Он классный», к примеру, для студентов имеет смысл, определение которого могло бы занять целые параграфы, и даже тогда настоящее значение было бы упущено. Или более саркастическое выражение «Ну и что с того?» несет в себе особенно сильную смысловую нагрузку, как и любое другое из университетских выражений.

Это использование сленга не обязательно опровергает известный своей изысканностью английский язык. И в том, и в другом есть своя сила, и большего успеха добиваются те студенческие работники, которые владеют обоими из них. Это придает их речи гибкость, подвижность, наряду с теплотой и человечностью.

У читателей, по всей вероятности, будет предвзятое мнение относительно использования сленга. Нас можно назвать лингвистическими фарисеями, обладающими неким глубоким чувством по отношению к «правильным» и «неправильным» словам и безжалостно списывающими сленг до последней категории. Но именно эта озабоченность исключительной правильностью языка может послужить барьером к эмпатии. У формального языка имеется тенденция отделять человека от реальной жизни подобно любому другому формализму. Эту преувеличенную заботу о правильности можно отнести к зачаточному компульсивному неврозу. Нам очень хорошо известно, что использование излишне грамотного языка является для некоторых людей способом возвышения над другими человеческими существами, чей язык не отличается такой безупречностью.

Ни к чему хорошему не приводит, — если читателю необходимо это предостережение, — когда профессор или священник переусердствует в обратном, используя уличные выражения. Всем нам когда-то приходилось улыбаться в глубине души при виде вчерашнего старшеклассника, копирующего маститого третьекурсника и выглядящего при этом не опытнее любого другого новичка, или над некоторыми отцами, стремящимися казаться моложе своих детей. Все это не имеет ни малейшего отношения к теме нашего разговора; здесь очевидна фальшь и эгоистическое стремление индивида к признанию вместо истинной эмпатии.

Эмпатия подразумевает взаимное влияние личностей, и, следовательно, в процессе эмпатии не только студенческий консультант использует яркие выражения студентов, но и они в свою очередь впитывают его более богатую и выверенную терминологию.

 

Глава 6. Исповедь и интерпретация

Когда налажен контакт с клиентом и установлен раппорт, мы находимся в основной стадии интервью, исповеди. Эта стадия заключается в том, что клиент «высказывает все до конца». Это piece de resistance (главное блюдо (фр.) — Прим. ред. ) и консультирования, и психотерапии. Фактически, исповедь настолько важна, что консультанты вполне могут придерживаться практики, заложенной психотерапевтами, а именно, отводить по крайней мере две трети каждого часа на высказывание со стороны клиента.

После того как клиент выговорил свою проблему, описал ситуацию и выложил все карты на стол, наступает стадия интерпретации. В течение этого периода клиент и консультант вместе изучают обнаруженные факты и стремятся через них узнать структуру личности клиента, в которой и скрыты истоки его неадаптированности. Толкование является функцией консультанта и клиента, работающих сообща. В стадии исповеди в центре внимания находится клиент, и говорит практически он один. Однако во время интерпретации консультант постепенно выходит из тени, вначале просто задавая наводящие вопросы, затем предлагая предполагаемые инсайты и в конце концов оказывая на клиента эмпатическое влияние.

Вероятно, наилучшим подходом будет показать стадии исповеди и толкования посредством описания реального интервью. С этой целью я изложу в сжатой форме двухчасовое интервью, по мере возможности дословно цитируя клиента и консультанта. Я выбрал этот случай, поскольку клиент проявил особенное понимание в вопросе, благодаря чему на интерпретацию не было затрачено много времени. Однако именно по этой причине данный случай нельзя считать типичным, так как для большинства клиентов этот процесс происходит намного медленнее. В конце повествования мы подведем итог и исследуем наиболее важные моменты интервью.

Мистер Бронсон, как мы назовем нашего клиента, был преподавателем по философии религии в колледже. Когда он пришел на консультацию, я увидел перед собой привлекательного молодого человека с интеллигентной внешностью. Он радушно пожал мою руку, проявляя дружелюбную установку. Мы обменялись несколькими фразами, и затем, без обычных промедлений, мистер Бронсон прямо перешел к своей проблеме.

Бронсон. Меня беспокоит тот факт, что я всегда работаю с большим напряжением. Кажется, у меня не получается расслабиться. Начиная работать с меньшим усердием, я чувствую себя больным. Очень странно — на второй день каждого уик-энда я чувствую себя совершенно вымотанным и оказываюсь в постели с простудой или чем-то вроде этого. (Смеется.)

Консультант. Что ж, это интересно. Расскажите мне об этом побольше.

Бронсон. Кажется, как будто меня всегда должно что- то побуждать, иногда даже принуждать меня работать. Без этого сильного внешнего принуждения я просто полностью опускаюсь.

Консультант. Вы говорите о побуждении вас к преподаванию?

Бронсон. Да, но это касается и других аспектов моей работы, например написания статей. Когда мне надо написать обзор книги, я читаю ее, делаю конспект, слишком переживаю из-за предстоящей работы и бросаюсь писать; а затем, потратив на это огромное количество времени, я откладываю работу незаконченной и не могу к ней вернуться. В моем кабинете, как правило, лежит множество незаконченных статей, к которым я не прикасаюсь.

Консультант. Да, очевидно, вы работаете в большом напряжении. Как давно вы начали это за собой замечать?

(К этому моменту консультанту удалось сделать несколько наблюдений внешних проявлений характера клиента. Мистер Бронсон сидит в дружелюбной позе, без каких-либо признаков враждебности. Однако его движения отличаются резкостью и определенно нервозны, время от времени он закидывает ногу на ногу, принимая напряженную позу. Глаза выглядят немного поблекшими и утомленными, заметна бледность лица.)

Бронсон. Всегда. По крайней мере, насколько я себя помню. В школе я работал очень усердно и быстро, — я был тогда очень маленького роста, всего четыре фута десять дюймов, — и мне приходилось использовать свои мозги, когда я хотел чего-либо добиться. И поэтому я был прилежным учеником. Поступив в колледж, я продолжал работать в том же самом напряжении, которого и придерживаюсь до сих пор. В дополнение ко всему у меня всегда были экономические проблемы, что не способствует разрешению напряжения.

Консультант. Расскажите мне больше о том, как это напряжение проявляется в вашей жизни в настоящий момент.

Бронсон. Больше всего меня беспокоит то, что я не могу достичь того, чего хочу. Когда мне надо что-либо сделать, скажем редактировать работы, я откладываю это и берусь за более интересное дело. И в конечном итоге, когда наступает последний момент, я яростно бросаюсь в работу и делаю ее с бешеной скоростью. В такой же напряженной манере я работаю и над статьями; но в этом случае меня никогда не оставляет ощущение, что я должен сделать нечто большее, прочесть еще одну или две книги или переписать статью, поскольку она несовершенна; и в результате я никогда не довожу работу до конца.

Консультант. Но вам никогда не приходила в голову мысль, что ваша работа могла бы стать более творческой без такого сильного напряжения?

Бронсон. Да, я часто это осознаю. Однако в другой момент я чувствую необходимость испытывать принуждение извне. Больше всего я боюсь когда-нибудь попасть в положение, в котором не будет этих внешних движущих сил, поскольку тогда я бы немедленно опустился. Я чувствую, что лучше преподаю, когда с огромной энергией бросаюсь в эту работу.

(Здесь мы замечаем непоследовательность мыслей клиента; он жалуется, что работа в большом напряжении становится причиной его проблем, хотя одновременно чувствует, что внешнее принуждение помогает ему и, кажется, не против его сохранить. Это противоречие говорит нам о том, что напряжения, на которые он жалуется, на самом деле являются симптомами плохой адаптации в глубине его личности. Утверждение, что он лучше работает в напряжении, нельзя принимать за чистую монету, ибо в этом заключается его манера давать рациональное объяснение проблеме.)

Однако это довольно трудно для меня. Перед своей первой лекцией по философии я не спал всю ночь. И то же самое повторилось, когда мне надо было прочитать лекцию за профессора Брауна; и, находясь в аудитории, я был ужасно взвинчен и расстроен, хотя знал всех студентов.

(Из полученного материала мы пока можем заключить, что мистер Бронсон не страдает особыми аномалиями. Он занимает хорошее положение и представляет собой то, что называют удачливым молодым человеком. Однако он потенциальный невротик и может впасть в невроз в любой момент, когда давление становится достаточно сильным, как будет видно ниже. Мы замечаем, и это наиболее важно, что его личностная проблема определенно препятствует творческим достижениям. В этом отношении его явно необходимо «освободить». В этом случае консультанту предстоит помочь мистеру Бронсону приспособить свои личностные напряжения таким образом, чтобы, во-первых, снизить возможность впадения в невротическое состояние в будущем и, во-вторых, освободить его творческие силы.)

Консультант. Эти напряжения вызывали когда-нибудь нервные срывы?

Бронсон. Да, на последнем курсе колледжа у меня был нервный спад. Меня тогда только что приняли на работу, и это заставило меня напрягать еще больше сил. Внезапно на меня нашло нечто вроде сонного состояния, — я не мог учиться, не мог ничего делать. Меня с моей сестрой послали на побережье океана, где мы находились три месяца. Я был в состоянии, близком к коме; засыпал и просыпался, но больше практически ничего не делал. В конце концов, я все же вернулся в колледж и закончил год. В другой раз… (В этот момент мистер Бронсон начинает смеяться.) Однажды со мной случилось нечто ужасное. Мне позвонили вечером, предупредив, что на следующее утро мне предстоит провести важный урок по Библии. Мне не был достаточно хорошо знаком этот предмет, но отказаться было невозможно. Я не мог уснуть всю ночь, все мышцы тела находились в максимальном напряжении, я пил кофе и пытался просмотреть какие-нибудь записи. Однако ничего так и не удалось сделать. Следующим утром я вошел в автобус в одурманенном состоянии, с трудом соображая, что делаю. Я чувствовал странную боль где-то у основания мозга, как будто некий дурной признак. Из окна автобуса я смотрел на побережье Джерси и почувствовал сильное желание (он акцентировал этот момент), честно говоря, импульс, которому почти невозможно было противостоять, — сесть на поезд, идущий в Джерси, и сбежать от всего. Консультант (смеясь). Ну что же, вы довольно близко стояли у черты.

Бронсон (тоже смеясь). Да, я знаю, что так люди сходят с ума, — если бы я проснулся в Калифорнии, не зная, как я здесь очутился, меня бы наверняка отправили в психиатрическую лечебницу. Однако я не поехал в Джерси. Придя в класс, я увидел там группу пожилых леди, которых не стоило бояться, и поэтому я вошел и начал плести какую-то чушь. Но это было нечто!

(Пока интервью целиком состоит из исповеди, клиент просто «говорит обо всем». Это продолжается намного дольше, чем здесь представлено. Теперь консультанту надо постараться получить от клиента некоторую важную информацию.)

Консультант. Сколько вам лет, мистер Бронсон? И расскажите мне что-нибудь, по вашему желанию, о семье и вашем положении в ней. Бронсон. Мне двадцать шесть лет. Я второй ребенок в семье, моя сестра на два года старше меня. Мой отец священник.

(Клиент рассказывает также, что он женился в двадцать лет, и они с женой очень счастливы друг с другом. Очевидно, половой фактор не играет значимой роли в его дезадаптации.)

Консультант. У вас, по всей видимости, ужасающе сильные амбиции.

(Это утверждение знаменует начало стадии интерпретации. Теперь консультант будет пытаться указывать различные взаимосвязи в личности, пытаясь раскрыть основную структуру.)

Бронсон. Да, я очень амбициозен. Мне всегда приходилось много трудиться, чтобы достичь успеха.

Консультант. Нам известно, что преувеличенное честолюбие, не позволяющее индивиду ослабить свои усилия, очень часто бывает связано с неким глубоким чувством неполноценности…

Бронсон (прерывает). У меня определенно был комплекс неполноценности. В школе это было связано с моим маленьким ростом, и, для того чтобы занять достойное место, мне приходилось прикладывать немало усилий. Кроме того, я всегда выбирал себе друзей старше себя. В школе я всегда опережал на пару лет мальчиков своего возраста.

Консультант. Вам известно, о чем говорит ваше положение в семье?

(Бронсон отвечает отрицательно; консультант кратко объясняет ему о тенденции к развитию чрезмерного честолюбия у второго ребенка, особенно усиливающегося, когда старший ребенок — девочка.)

Бронсон. Да, видимо, это полностью соответствует моему случаю. Насколько я могу помнить, с самого раннего возраста я всегда старался превзойти сестру. Она была болезненным ребенком; это облегчало мою задачу. Я поднял такой шум, когда она пошла в школу, что мои родители были вынуждены отправить и меня одновременно с ней, хотя тогда мне было всего четыре года. Одной из причин особенного прилежания в школе было мое желание обогнать сестру.

(Очевидно, что мистер Бронсон проявляет необычайную объективность к самому себе и способен быстро схватывать значение взаимосвязей, на которые обращает внимание консультант. Это, несомненно, ускоряет процесс консультирования.)

Консультант. Не могли бы вы рассказать мне свои воспоминания из раннего детства? (Вкратце объясняет значение таких воспоминаний.)

Бронсон. Да, конечно. Кажется, когда это случилось, мне было около двух или трех лет. Меня везли на ярмарку в небольшой повозке, в ее задней части. Пока мы были на ярмарке, дышло повозки сломалось, и нашему извозчику пришлось нести меня на руках всю дорогу домой. Я также помню сон, который видел много лет назад. Он настолько врезался в память, что кажется, будто бы это было в действительности. Мне снилось, что я поднимаюсь по лестнице на чердак нашего дома. Когда я добрался до верхней ступеньки, из зеленой коробки на чердаке выпрыгнула обезьяна, напугала меня, и я упал с лестницы. (Он смеется. Консультанту к этому моменту удалось увидеть очертания личностного паттерна, и он объясняет клиенту свою гипотезу.)

Консультант. Это раннее воспоминание не дает много информации, а вот сон очень интересен. Теперь мы можем видеть некоторые четкие черты вашей личностной структуры, мистер Бронсон. Позвольте мне их резюмировать. По вашим словам, вы работаете в большом напряжении, которое держит вас в состоянии нервной перегрузки и мешает творческим достижениям. Мы выявили, что это огромное нервное напряжение было в действительности проявлением чрезмерной амбиции, которая, в свою очередь, связана с чувством неполноценности. Ваше положение в семье соответствует этой картине. И ваш сон также дает нам некоторые подсказки, — вспомните, вы взбирались по лестнице, а затем упали. По-видимому, вы всегда боялись падения, или, с позволения сказать, неудачи? Бронсон. Да, естественно, само собой разумеется, я боялся — и очень сильно.

(Пока личностный паттерн мистера Бронсона не представляет собой чего-либо особенно уникального; это общая неполноценно-амбициозно-невротическая симптоматическая форма. Теперь консультанту следует углубиться в своем толковании, чтобы раскрыть уникальные аспекты этого паттерна и, как результата, невротической тенденции.)

Консультант. Почему вы боитесь неудач?

Бронсон. Я не знаю. В моей жизни никогда не случалось из ряда вон выходящих провалов. Однако я всегда боюсь, что это произойдет.

Консультант. По-видимому, вы боитесь какой-нибудь катастрофы. Это обычно возникает из общего недоверия к жизни — ощущения, что необходимо все держать под тщательным контролем, а иначе может случиться несчастье. У вас есть такое чувство?

Бронсон (после некоторого раздумья). Да, это никогда не приходило мне в голову, но полагаю, что я на самом деле отношусь к жизни с недоверием и подозрительностью. У меня действительно есть ощущение, что я постоянно должен за что-то бороться. Вы знаете, у меня никогда не получалось принять эту заповедь Иисуса: «Не беспокойся». Я верю в Бога, однако в то же время чувствую опасение и глубокое недоверие, — довольно противоречиво, не так ли? (Эмпатия достаточно установлена, позволяя клиенту и консультанту размышлять вместе.)

Консультант. Эта подозрительность к жизни связана с вашим чувством неполноценности — и то и другое представляет общее чувство неуверенности. Неудивительно, что вас преследует ощущение необходимости постоянно прикладывать максимум усилий. Если бы вы могли уменьшить это чувство неполноценности, у вас появилась бы возможность более плодотворного использования ваших творческих сил.

Бронсон. Я думаю, вы правы. Какие же шаги мне следует предпринять в связи с этим?

(Это решающий момент. Клиент спрашивает совета. Если консультант уступает соблазну, с подразумеваемой лестью, и дает какой-либо совет или даже конкретные указания, то этим он укорачивает процесс и расстраивает реальную реадаптацию клиента, о чем речь пойдет в следующей главе. Вместо этого ему следует использовать просьбу о совете в качестве средства заставить клиента принять на себя больше ответственности.)

Консультант. Для решения своего вопроса вы хотите предписаний. Вам надо, чтобы эти предписания принуждали вас извне. И вы будете следовать им с теми же усилиями и с тем же напряжением, которое вы проявляете сейчас. Это вызовет лишь усугубление вашей проблемы. Видите ли, ваше стремление услышать предписания возникает из того же самого недоверия к жизни.

Бронсон (после минутной паузы). Да, я понимаю. Однако что мне делать?

Консультант. Здесь вам более необходимо ослабить искусственные напряжения и дать шанс вашим творческим возможностям. Вы должны прийти к лучшему пониманию самого себя и преодолению этой основной проблемы не доверия к жизни. Давайте вернемся к конкретному напряжению в работе, описанному вами первоначально. Почему вы чувствуете потребность побуждения извне?

Бронсон. Видимо, как вы уже говорили, это связано с моим положением в семье. Я приобрел привычку прикладывать слишком много усилий, еще будучи ребенком, и она просто продолжает мной владеть. (Здесь он пытается представить причиной своей проблемы детскую среду и освободить себя от ответственности, обвиняя во всем вредную привычку.)

Консультант. Нет, просто винить привычку в вашем случае не поможет. Несомненно, в чем-то это повлияло на вашу сегодняшнюю проблему; однако дело не только в том, чтобы просто сменить привычку. Более полезным было бы допустить, что ваша сегодняшняя преувеличенная склонность к приложению усилий возникает из тех же факторов в вашем личностном паттерне, которые породили подобное стремление десять лет назад. И самое важное для нас — понимать эти факторы. (Пауза. Проблема для клиента временно зашла в тупик; она оказалась глубже, чем он ожидал. Консультант пользуется разными подходами, однако указывает на одну и ту же сердцевину проблемы.) По всей видимости, мистер Бронсон, у вас сильное желание к совершенству, исходящее из вашего страха падения. Вы действительно боитесь несовершенства?

Бронсон. Да, боюсь — и очень сильно. Вот почему я никогда не публикую свои статьи, — я нахожу их несовершенными.

Консультант. Но сознаете ли вы, что в этом мире никому не удается достичь совершенства? У любого человека в тот или другой момент бывают неудачи.

Бронсон. Да, вы правы.

Консультант. Видите ли, постоянно требуя совершенства, вы никогда ничего не сделаете. Боясь упасть, вы никогда не подниметесь на верхнюю ступень. Человек не должен бояться быть несовершенным, чтобы жить творчески. (Интервью подходит к своему завершению. Консультант должен резюмировать и утвердить диагноз, пользуясь преимуществом эмпатических взаимоотношений между ним и клиентом.)

Консультант (наклоняется вперед и смотрит прямо на клиента). Бронсон, почему вы не доверяете жизни?

Бронсон. Я не знаю. Однако чем больше я думаю об этом, тем больше я осознаю, что всегда испытывал именно это чувство неуверенности и подозрительности.

Консультант. Как мы понимаем, это подозрение и недоверие к жизни исходит из вашего чувства неполноценности, которое было усилено низкорослостью в детстве и положением в семье. Однако теперь вас уже никоим образом больше нельзя назвать неполноценным, — вы занимаете хорошую позицию и определенно тверже стоите на ногах, чем многие в этом мире. Таким образом, теперь для вас нет столь отчаянной необходимости в жизненной борьбе. Вы можете себе позволить больше доверия. Вам не нужны эти опасения, бессонные ночи, огромные нагрузки. Вы вполне можете без них обойтись. Этот преувеличенный страх поражения всего лишь призрак; падение вам больше не грозит. Сон мог быть правдой когда-то, но не теперь; и вам не надо бояться обезьяны, которая может выпрыгнуть и напугать вас. Итак, вам нужно набраться мужества и позволить испариться этому ненужному чувству неполноценности. Вы можете развить в себе мужество быть несовершенным и таким способом во многом ослабить эту движущую вами амбицию. Вам необходимо испытать свои творческие способности. Это означает больше доверия и утверждения жизни. И это означает утверждение самого себя, с тем чтобы быть способным творить без принуждения извне.

(Консультант и клиент смотрят прямо друг на друга. Последний находится в раздумье, осознавая новые возможности, открывающиеся перед ним. Собираясь уходить, Бронсон выражает свою признательность консультанту и, стоя в дверях, произносит:)

Бронсон. Я думаю, недоверие к жизни объясняет мой интерес к сверхъестественной теологии в последнее время. Это позволяло мне смотреть на мир сверху вниз, выносить приговор человечеству, заключать, насколько плох стал мир, и не ожидать ничего, кроме катастрофы. Теперь мне понятно, что эта установка, по всей видимости, была связана с моим общим пессимизмом относительно жизни.

Консультант. Возможно, это так и есть; вам виднее. В будущем вы сможете поразмышлять еще над этими вопросами, мистер Бронсон, — над тем, почему вы не доверяете жизни и почему вам требуется принуждение извне. Вы постоянно будете открывать для себя что-то новое, узнавая, как ваши проблемы исходят из личностной структуры, и это поможет вам все лучше и лучше понимать самого себя.

* * *

Перед тем как обсудить стадию исповеди в целом, позвольте вновь обратить внимание на то, что описанное выше не следует считать типичным случаем, по которому можно было бы давать оценку другим интервью. Мистер Бронсон обладал куда большей способностью объективного взгляда на самого себя, чем большинство клиентов, и поэтому интервью продвигалось намного быстрее, чем следует обычно ожидать. Это интервью продолжалось два часа, тогда как в других случаях мы могли бы затратить три или даже четыре часа, чтобы достичь глубокого проникновения в личностный паттерн. Кроме того, личностные факторы мистера Бронсона необычайно четко соответствовали друг другу. Консультанту следует быть готовым к более трудной задаче в раскрытии базовых связей внутри личности.

Позвольте также заметить, что мы не закончили показанный случай излечением. Его назначением было проиллюстрировать исповедь и интерпретацию, а вопрос излечения, т. е. трансформации, будет обсуждаться в следующей главе. Все, что мы хотели сделать, это просветить мистера Бронсона, помочь ему понять себя; и вовсе не ожидалось, что он выйдет за дверь совершенно другим человеком. Без всяких сомнений, процесс трансформации был приведен в действие на основе понимания и предложения, которые являются целительными силами, о чем мы будем говорить дальше. Однако это интервью не преодолело проблемы мистера Бронсона, — для него лучше было бы сделать это самостоятельно. За результатами такого интервью следует понаблюдать по прошествии пары месяцев, когда у клиента было уже достаточно времени отработать предложения в повседневной жизни. Однако все это в сфере компетенции следующей главы.

Из нашего обсуждения можно вывести несколько важных принципов для консультанта, и, прежде всего — клиент говорит сам во время исповеди. Несомненна очевидность этого момента; однако его необходимо подчеркнуть, поскольку, пока клиент не «выскажет все» более или менее основательно, консультированию не удастся достичь корней вопроса. Это можно почти принять за правило: если речь клиента не составляет по меньшей мере двух третей часа, то техника консультирования неверна. Консультанту следует сдерживать свою собственную речь; любое произнесенное им слово должно иметь определенный смысл.

В качестве второго принципа мы должны признать существование катарсической ценности исповеди самой по себе. Простой факт, что клиент высказывает свою проблему в присутствии объективного и понимающего консультанта, улучшает его психологическое здоровье. Это ослабляет его угнетенность, облегчает извержение потока из бессознательного в сознание, подобно заполнению канала, а также помогает ему увидеть проблемы в проясняющем свете объективности. Это не означает, что исповедь любого, попавшегося под руку человека принесет те же самые результаты, будь то повар в студенческом клубе или пастух на склоне гор. Функция эмпатии такова, что от человека, к которому обращена исповедь, сильно зависит ее катарси- ческая ценность.

В-третьих, опытный консультант бывает способен направить исповедь клиента к базовой проблеме. В отличие от мистера Бронсона, большинство клиентов склонны к медлительности и к перескакиванию с одной темы на другую, обсуждая незначительные темы, пытаясь тем самым отложить момент, когда им придется исповедоваться в основной проблеме. Естественно, определенные процессы в бессознательном индивида заставляют его непроизвольно уклоняться от деликатной области его проблемы. Это означает, что со стороны консультанта требуется навык восприятия реальной проблемы под нерелевантными темами разговора. Приемлема распространенная практика позволять клиенту начать разговор с любого места, однако затем консультант должен направлять его к реальной проблеме.

На время исповеди консультант должен утратить способность быть шокированным или оскорбленным. В предыдущем случае не было ничего оскорбительного; однако весьма часто, если зайти далеко, на свет появится немало материала, который способен шокировать многих. Но шокированный или оскорбленный консультант теряет свое право в этот момент быть консультантом, — ибо такая реакция является признаком проникновения в картину его собственного эго. Обида — это фактически способ ухода и защиты собственного «я». Человек, которого шокирует употребление определенных слов, имеющих отношение к сексу, или описание некоторых сексуальных действий, не может считаться консультантом в данных областях. И это особенно важно, поскольку многие клиенты будут пытаться, сознательно или бессознательно, шокировать слушателя. Это одно из проявлений их невроза. И если слушатель шокирован, невроз клиента усиливается, и интервью не имеет более никакой ценности. Спокойная объективность, основанная на осознании, что ничто человеческое не является чуждым или не достойным понимания, — вот установка консультанта.

Эмоциональные расстройства недопустимы во время исповеди. Клиент, плачущий на плече консультанта — признак не успеха второго как доверенного лица, а неправильного ведения интервью. Для клиента характерна склонность к эмоциональному расстройству, поскольку он выражает мысли, страхи и подавляемый материал, чем, возможно, он никогда ни с кем не делился. Часто люди разражаются рыданиями. Именно здесь консультант должен проявить свой навык сохранения спокойствия и передачи этого спокойствия клиенту посредством эмпатии. Иногда бывает целесообразным дать клиенту поплакать, однако при появлении признаков ослабления напряжения консультант должен вернуть его в состояние эмоционального равновесия. Вот почему консультанту следует соблюдать осторожность с выражением жалости во время интервью; жалость, в ее личной и субъективной форме, может усугублять эмоциональные расстройства. Эмпатия является значительно лучшей установкой, поскольку она объективна и включает в себя все ценные свойства жалости. Важность эмпатии нельзя переоценить, в ней секрет контроля над настроением интервью.

Обращаясь теперь к стадии интерпретации, мы находим несколько важных принципов для консультанта. Прежде всего, интерпретация — это функция консультанта и клиента, работающих вместе. Это вовсе не обязанность консультанта — понять паттерн и затем представить его на тарелочке другому человеку.

И это приводит нас к более специфическому моменту, состоящему в том, что консультант предлагает интерпретации, а не утверждает их в догматической форме. Он не говорит: «Это так», а «Видимо, это так» или «Это связано с тем»; и в любом случае он ожидает реакции клиента на предложение. Как мы уже говорили до этого, все заключения по личностным вопросам являются по своей сути гипотезами; а истина гипотезы зависит от того, как она действует в данной личности.

Это подводит к третьему заключению: консультант должен обладать способностью читать значение реакций клиента на предложения. Если клиент принимает интерпретацию консультанта таким образом, как это обычно делал мистер Бронсон, спокойно говоря: «Да, думаю, это так», то предложение может быть принято обоими на данный момент. Однако если клиент проявляет абсолютное безразличие, если предложение никак его не трогает, то консультант отказывается от идеи, делая вывод, что ему еще не удалось раскрыть чего-либо существенного. Если — и это третий возможный вариант — клиент яростно отрицает предложение, горячо доказывая, что это неправда, консультант может сделать пробное заключение, что предложение, вероятно, является правильной интерпретацией, и ему удалось близко подойти к корню проблемы. Однако ему ни в коем случае не следует настаивать в этот момент. Он просто отступает, выбирает другое направление, и из этого нового угла подходит к тому же самому центру проблемы. Если интерпретация истинна, то клиент сдаст свои позиции и признает правоту предложения, даже отвергнутого изначально.

В завершение этой главы нам стоит упомянуть о недостатках техники консультанта. Он не может раскрыть полностью личностный паттерн индивида; в действительности это не его сфера деятельности. Его функция состоит: во-первых, в том, чтобы объективно выслушать, помогая таким образом клиенту исповедоваться и «обнародовать» все аспекты проблемы; во-вторых, помочь клиенту понять глубокие источники в своей личности, где берет начало его проблема; и третье, указать связи, которые дадут клиенту новое понимание самого себя и экипируют его всем необходимым для самостоятельного решения проблемы. Чем менее опытен консультант, тем больше следует ограничивать его функцию стадией исповеди, лишь с пробной интерпретацией. Однако, приобретая опыт, он все больше сможет предлагать плодотворных интерпретаций, которые будут помогать раскрытию более глубоких взаимосвязей в паттерне личности.

Использование тестов, записей и пр.

Тесты и опросники, а также другие стандартизованные формы получения основной информации о личности могут быть полезными при условии их осторожного использования. Если консультант находится в ситуации учебного заведения, он обычно может без труда получить подходящие формы, такие, как тесты профессиональной пригодности и тесты личностных предпочтений, взятые из факультета психологии или социологии. Зачастую руководство колледжа проявляет готовность к сотрудничеству, позволяя консультанту узнать коэффициент интеллекта студента, выявленный на вступительных экзаменах. Консультант вполне может разработать свой собственный опросник для получения личностной информации. Он должен включать основные пункты, обсуждавшиеся нами до этого, такие, как семья и фон, возраст, вопросы физического здоровья, увлечений, конкретных интересов и дружеских взаимоотношений.

Однако следует сделать предупреждение относительно использования тестов: все данные, получаемые таким образом, должны рассматриваться во вторую очередь и как дополнение к персональному интервью. Особенную пользу тесты, по всей видимости, оказывают при групповой работе, в отличие от индивидуальной. И хотя их можно использовать с отдельными индивидами, правда, по единственной причине удобства стандартизованной записи для помещения и хранения основной информации, их результаты следует считать лишь подтверждающими и ни в коем случае не определяющими. Конечным пунктом является личность; и если за формами и записями не удается разглядеть бесконечное разнообразие и непредсказуемость индивида, то от них следует отказаться.

Для консультанта может быть целесообразным держать у себя несколько записей различных фактов с единственной целью заставить себя быть объективным и удержаться от желаемых мыслей. В своей практике я делал краткие записи наиболее существенных фактов, слушая клиента на стадии исповеди, однако перед этим я всегда спрашивал его разрешения и заверял, что по его желанию записи будут уничтожены по окончании консультаций. Эти записи придают интервью профессиональный и деловой оттенок и помогают удерживать перед глазами все аспекты картины. Еще одна ценность этого метода в том, что консультанту затем предоставляется возможность изучить факты между консультациями и, возможно, глубже проникнуть в личностный паттерн клиента. После случайных моментов консультирования, проводимого, например, в походе или во время вечерних прогулок, я часто делаю краткие записи существенных фактов об индивиде в качестве фона для моих будущих с ним контактов.

Какое количество планируемых консультаций должно проводиться в каждом конкретном случае? Конечно, на этот вопрос нет единого ответа. Часто бывает так, что на практике возможно проведение лишь одной консультации. Однако в каждом случае, где желательно глубокое проникновение в личностный паттерн, например в случаях явных личностных проблем, рекомендуется произвольное планирование серии интервью. План, которому я обычно следую, состоит из шести интервью, продолжающихся по часу каждое, с частотой два раза в неделю. Лучше договариваться на определенный день и час для встречи, чем просто говорить «увидимся на следующей неделе». Этот период в три недели дает обоим сторонам — особенно клиенту — время для размышления над инсайтами, проявившимися на каждом успешном интервью; благодаря ассимилятивному и селективному процессам бессознательного консультирование каждый раз берет начало на более глубоком уровне.

Продолжительные консультации не рекомендуются. Иногда можно услышать о проведении интервью студенческими кураторами по вечерам в течение трехчетырех часов, однако такие предприятия обычно связаны с эмоциональной перегрузкой, что никак не способствует успешному консультированию. По прошествии некоторого времени как консультант, так и клиент бывают не в состоянии сохранять объективность, и возможно незаметное появление субъективных установок. Мы можем сделать заключение, что обычно один час является оптимальной продолжительностью для интервью.

 

Глава 7. Трансформирование личности

Теперь мы переходим к финальной стадии в процессе консультирования, представляющей завершение и конечную цель всего процесса, — трансформирование личности клиента. В течение исповеди и интерпретации мы выявили, что источником его проблемы была неправильная адаптация напряжений внутри личности. Эта плохая адаптация, как было замечено, рука об руку шла с его ошибочными установками по отношению к жизни. Необходима коррекция неправильных установок, позволяющая достичь реадаптации напряжений. Это называется «трансформированием», поскольку на самом деле дает личности новую «форму»; это не обязательно изменяет содержание, однако непременно структуру; это реадаптация совокупности напряжений, составляющей форму личности.

В процессе консультирования мы не занимаемся полным переформированием личности, не делаем из него нового человека. Наше стремление заключается в том, чтобы освободить его, позволить быть самим собой. Этим мы даем ему старт в новой задаче трансформирования его личности.

Каким образом это осуществляется?

Прежде всего, личность не трансформируется при помощи совета. Это ошибочное понимание следует развенчать раз и навсегда; истинное консультирование и совет являются абсолютно разными функциями. Конечно, время от времени любой играет роль советчика: декан должен давать совет новичкам относительно тех или иных курсов, о которых тем еще ничего неизвестно, или можно подсказать приезжему на улице, на каком трамвае доехать до определенного места в городе. Однако ни один из этих случаев не касается личности индивида. В таком процессе отсутствует глубокое понимание и очень мало места для эмпатии. Совет (пользуясь этим термином в его обыденном смысле) всегда поверхностен; это дача указаний сверху, одностороннее движение. Сфера действия истинного консультирования намного глубже, и его заключения всегда являются результатом совместной работы двух личностей на одном и том же уровне.

Психотерапевты без обиняков выражают свое отрицание позиции советчика. Можно привести много цитат приблизительно одинакового содержания, подобно следующей из Фрейда: «Более того, я ручаюсь, что вы заблуждаетесь, допуская, что совет и руководство в делах жизни являются неотъемлемой частью аналитического воздействия. Напротив, мы отрицаем такую роль ментора, насколько это возможно. Превыше всего мы желаем достичь независимых решений со стороны пациента».

Совет нельзя считать адекватной функцией консультирования, поскольку он покушается на автоно-у мию личности. Принимая необходимость свободы и автономии для личности, как можно допустить, чтобы один человек спускал сверху готовые решения на другого? С этической точки зрения этого делать нельзя; кроме того, это неосуществимо практически, — ибо совет свыше никогда не оказывает реального влияния на какую-либо перемену в личности другого человека. Он никогда не усвоит такую идею в себе и при первом же удобном случае отбросит ее. Тем не менее на практике консультанта часто просят дать совет по вопросам, не относящимся в строгом смысле к личностным проблемам. Такая форма совета иногда позволительна, однако ему следует четко усвоить, что в этот момент не происходит истинного консультирования.

Иногда совет может легитимно работать в качестве предложения, таким образом индивид переделывает решение для самого себя. Однако это другой процесс, который мы рассмотрим ниже. Важно, чтобы любое значимое решение исходило в конечном итоге от самого клиента. «С моей точки зрения, — удачно отметил Ранк, — пациент должен делать себя таким, каков он есть, должен желать этого и осуществлять это сам, без принуждения или оправдывающих обстоятельств, а также не уклоняясь от ответственности за это».

Обращаясь теперь к положительным средствам трансформирования личности, позвольте в первую очередь рассмотреть воздействие предложения. Предложение часто обрекают на роль техники личностного влияния, однако это происходит вследствие недопонимания; при условии правильного понимания предложение играет неизбежную роль во всем развитии личности. Любой индивид постоянно получает из своей окружающей среды самые разнообразные предложения. Уместно задать вопрос, почему он принимает одни предложения и отвергает другие? Ответ лежит в сущности его личностного паттерна. Было бы неправильным относить падение индивида на счет чьего-либо предложения из его окружения, или некоей книги, прочитанной им, или к чему бы то ни было еще извне. Мы должны спросить, как было обозначено в предыдущей главе, что в личностном паттерне могло позволить ему принять внешнее предложение?

У любого индивида есть склонности ко многим различным формам поведения. Мы можем представить бессознательное личности как пульсирующую форму с несколькими инстинктивными «толчками», просящимися во внешний мир с целью выражения. Используя образ Платона, освященного веками, можно говорить, что имеется в бессознательном несколько лошадей, рвущих поводья, чтобы разбежаться в различных направлениях. В здоровом индивиде сознательное эго выбирает из этого разнообразия направление, которое может одобрить, и сдерживает другие склонности. Невроз означает ослабление руководства эго, неспособность решить, в каком направлении должно происходить движение, и отсюда отсутствие эффективного действия. И тогда предложение из окружающей среды может стать штрихом, необходимым для освобождения одной из этих тенденций, уже набравших силу внутри индивида.

Консультант не может избежать использования некоторой формы предложения, так что ему помогут некоторые сведения о том, как это делать. Во время консультирования он может забросить несколько предложений, как рыбак приманку, ожидая, на какую мушку клюнет форель. Многие предложения не возымеют эффекта, однако другие неожиданно будут подхвачены клиентом, приняты его разумом и там смогут начать работать подобно дрожжам в подходящей среде. В этом случае предложение консультанта удваивается тенденцией, уже существующей в бессознательном, и такое сочетание может оказаться достаточным для того, чтобы привести клиента к решению. Таким образом клиенту дается возможность вызвать к проявлению какую-либо новую фазу в его бессознательном, и он продвигается вперед с более унифицированным «я».

Поэтому в некоторых случаях наиболее полезная функция консультанта заключается в том, чтобы выложить перед клиентом ece конструктивные альтернативы. Из этих альтернатив его бессознательный селективный процесс будет выбирать то, что ему необходимо.

К примеру, назначение этой книги в том, чтобы забросить множество предложений в организованной форме по предмету консультирования, не с надеждой — Боже упаси! — что кто-нибудь станет применять книгу как математическую таблицу, а, скорее, с ожиданием, что предложения найдут творческое сочетание с тенденциями, уже существующими в голове читателя, и таким образом на свет появится понимание консультирования, которое будет уникальным ребенком мозга читателя.

Второй фактор в трансформировании личности — это творческая функция понимания. Если говорить о ней в двух словах, то она подразумевает некую трансформацию личности клиента в самом понимании проблемы. Основная посылка адлеристской терапии о том, что при истинном понимании пациент действует правильно, — современный вариант старого афоризма Сократа «Знание — сила». Несомненно, справедливо утверждение, что знание приводит к практике, это положение, к которому пришла в какой-то степени вся психотерапия. Знание истины на самом деле подразумевает стремление действовать в соответствии с ней; ибо если это действительно истина, то счастье и будущее благосостояние человека зависят от того, чтобы следовать ей. Выше уже говорилось, что невротические формы поведения являются формами самообмана и что если раскрыть этот обман, т. е. удалить рационализацию и ложные мотивы, то эго будет вынуждено освободиться от своих усвоенных самозащитных формул и направить себя в социально конструктивные формы поведения.

В стадии интерпретации консультант автоматически задействует этот метод трансформирования характера, стараясь дать клиенту понимание факторов, которые привели его к проблемам. Это самое понимание автоматически приводит в действие творческую активность в голове клиента, позволяя корректировать его ошибки.

В предыдущей главе мы наблюдали работу творческой функции в случае мистера Бронсона. Воплощением интерпретации послужили два конкретных вопроса, предложенных консультантом мистеру Бронсону с тем намерением, чтобы в будущем они работали в его голове, подобно прожекторам, постоянно предлагая ему новые пути проникновения в его личностную проблему и таким образом помогая ему прозреть. Конечно, мистер Бронсон несколькими днями позже вернулся рассказать, как он неожиданно пробудился от фантазии, находясь в метро, и обнаружил, что в течение пятнадцати минут бессознательно думал, тревожась, о том, как найти время для подготовки к лекциям. «Это соответствует установке неуверенности, которую мы выявили в моей личности», — сказал он. И в этом случае он просто посмеялся над попыткой старого паттерна довести его до бесполезного нервного напряжения, как это привычно происходило в прошлом, — и его смех временно послужил снятию напряжения. Таким образом, по мере работы этого понимания в голове Бронсона, сознательно, и даже больше бессознательно, он будет продвигаться в геометрической прогрессии по направлению к личностному здоровью.

Однако знание — это не вся практика, а понимание не единственное, что требуется для трансформирования личности. И поэтому нам необходимо продвигаться дальше в своих рассуждениях.

Третье средство трансформирования характера, как уже предполагалось в предыдущей главе, — это влияние, проистекающее из эмпатических взаимоотношений. Две личности входят в состояние единения, и на клиента от консультанта неизбежно изливается его влияние. Это означает, что консультант может вызвать некоторую трансформацию характера в другом человеке, просто управляя собственными настроением и желанием в процессе эмпатических взаимоотношений.

Ранк указывает, что его метод в терапии заключается в том, чтобы дать пациенту возможность идентифицироваться с положительной волей терапевта, таким образом пациент набирается сил для преодоления собственной отрицательной воли. Как результат, пациент учится положительным и конструктивным желаниям. Я допускаю, что это во многом тот же самый процесс, который мы объясняли, говоря об эмпатии.

Занимаясь консультированием, ближе к концу интервью я использую особый прием — намеренно прояв ляю смелость , зная, что эта смелость будет подхвачена клиентом. За время исповеди мы оба стали пессимистами, ибо его отчаяние было перенесено в мое настроение. Позже в интерпретации мы прогрессировали до проясненного видения ситуации, а по мере того как на горизонте появились разрешение проблемы и новая форма поведения, место отчаяния заняла смелость. Я знаю, что моя смелость как консультанта станет его смелостью, независимо от моих конкретных утверждений о ней, поскольку наши психические состояния в некоторой степени тождественны. Эта расположенность к смелости может создать впечатление награждения клиента «психологической поддержкой», V но если это так, то такая «поддержка» является относительно глубокой функцией в личности.

Проиллюстрируем все вышесказанное простым примером. Студент во время торжественного мероприятия стоит в углу, смущается, он скован и в целом переживает не лучшие моменты своей жизни. Как консультант, вы намерены помочь ему выйти из негативного настроения. Положим, вы пробуете метод совета: вы хлопаете его по плечу и говорите с энтузиазмом: «Встряхнись, старик, улыбайся и развлекайся». Тогда он делает слабую попытку встряхнуться, натянуто улыбается, чувствует еще большую вину из-за своей робости и таким образом доходит до еще большего смущения. Его второе состояние оказывается хуже прежнего. Или положим, что вы пробуете метод предложения; вы замечаете: «Здесь много интересных людей. Это хороший шанс познакомиться с ними». К этому моменту он уже успел об этом подумать — по крайней мере, подумал, что ему следует над этим поразмыслить, — и таким образом предложение может вызвать в нем некие позитивные сдвиги. Однако лучшим методом является эмпатия. Сперва вы позволяете вашим психическим состояниям слиться, принимая его настроение, и в связи с этим вы можете сделать какое-нибудь замечание: «Как ужасно, что в этих встречах так много официального. Трудно почувствовать себя как дома». У застенчивого мальчика светлеет лицо, и он отвечает с подлинным энтузиазмом: «О да, как вы правы!», поскольку именно эта мысль не давала ему покоя. Эмпатия достигнута, однако для ее достижения вы отказались в некоторой степени от собственного счастья, чтобы принять его несчастье. Но после короткого разговора вы заново открываете возможности, которые имеются на вечеринке, и к вам возвращаются оптимизм и смелость. На этот раз он принимает ваше настроение, что преодолевает его робость и смущение. И в завершение всего он сдвигается со своего места, идет к людям, проявляя смелость и интерес к ним.

Четвертый фактор в трансформировании характера — использование страдания. Консультант может направить страдание невротического клиента в определенное русло, чтобы обеспечить его силой для осуществления трансформации характера.

Человек не изменит свой личностный паттерн, когда уже все сказано и сделано, пока его собственные страдания не вынудят его сделать это. Совет, внушение, просьбы извне будут вносить лишь временные перемены в личине человека. И именно здесь обнаруживается, что обычное рациональное понимание неадекватно, ибо оно дает больше динамики, чем просто абстрактная идея о том, что другим способом было бы «лучше» осуществить реальную перемену. Человеческое эго непокорно и упрямо; оно отталкивает то, что может его потревожить, из-за сильной боязни глубокой неуверенности, приходящей в тот момент, когда стиль жизни человека оказывается в шатком положении. Фактически, многие невротики предпочитают стойко выдерживать несчастье своей настоящей ситуации, чем рисковать неуверенностью, которая наступает с переменой. Неважно, насколько ясно пациент видит, что его невроз основан на абсолютном обмане, он может не сдаваться до тех пор, пока страдание не станет невыносимым.

К счастью, механизм жизни со скрипом, но все же без устали вертится и выдает очередную порцию страдания, как пенальти, за любую невротическую установку. Когда эта печаль настолько захлестывает человека, что он готов сдать свои ошибочные позиции или заплатить любую цену, тогда он входит в такое состояние отчаяния, которое, по словам Кункеля, является предпосылкой любого лечения. Мы можем согласиться с необходимостью этого состояния отчаяния; однако, обычно имея дело в консультировании с незначительными случаями личностных проблем, мы можем ограничить отчаяние рамками конкретной проблемы.

К счастью, любая ошибочная установка приносит свое страдание, но, к несчастью, большинство людей не используют это страдание конструктивно. Невротик будет обращать свое страдание в порочный круг. К примеру, клиент — скажем, робкий студент — страдает от мучительного смущения при социальном функционировании в колледже и пытается решить это тем, что не появляется ни на одной вечеринке. Это, естественно, лишь ухудшает его проблему. Функция консультанта состоит в том, чтобы направить страдание в конструктивное русло, т. е. связать его с ошибочной установкой. В данном случае следует сказать студенту на вечеринке, что на самом деле причиной страдания является его эгоцентричность, отсутствие социального интереса, и этот уход от проблемы будет проявлением еще большей эгоцентричности и, следовательно, сделает его страдание в конечном итоге еще сильнее.

Страдание — это одно из самых мощных творческих сил в природе. Связь силы некоторых характеров с их страданиями не является сентиментальной. Подобно жемчугу, вырабатываемому моллюском в стремлении снять раздражение песчинок, великие творения По и Шелли, Ван Гога и Достоевского постижимы лишь в связи со страданиями, испытанными этими художниками.

Поистине был прав Юнг, когда сказал: «Однако все творчество в области духа, так же как любой психический прогресс человека, возникает из состояния ментального страдания». И Кункель, глубже всех исследовавший значение страдания в развитии личности, говорит, что порочный круг страдания может стать конструктивным: «Когда мы видим, что боль — это первый шаг на пути к возрождению, и все случившееся — неважно, насколько оно безрадостно, — является лишь необходимым шагом к прояснению, то нет печали в мучении, и даже в тщетном бывает радость».

Тогда люди должны наслаждаться страданием, как ни странно это звучит, ибо в нем есть признак достаточного наличия энергии для трансформирования характера. Страдание — это метод указания природой ошибочной установки или поведения, и для объективной и не эгоцентричной личности любой момент страдания является возможностью для роста. В этом смысле мы можем «радоваться, что мы невротики», то есть радоваться способности использовать страдание.

Здесь возникает принцип консультирования: консультанту следует не освобождать клиента от страдания, но, скорее, перенаправлять страдание в конструктивное русло. Он должен использовать страдание как мощь воды, которая, если задать ей правильное направление, генерирует динамическую способность влияния на личностную трансформацию.

Консультант не должен принимать на себя ответственности индивида за его спасение. В тяжелых случаях ему позволительно временно допустить некоторую степень ответственности, но лишь с тем, чтобы в конечном итоге вернуть ее клиенту в более определенной форме. Этот принцип является основой мер предосторожности от любых близких социальных взаимоотношений с клиентом в течение периода консультирования — допустим, несколько недель. Имея социальный контакт с консультантом, клиент почти наверняка будет вовлекать того в паутину своих обязанностей, бессознательно считая, например, что он настолько нравится консультанту, что тот не допустит его ошибок. И таким образом он перекладывает некоторую часть своей ответственности на плечи другого. Спокойная объективность является лучшей позицией во время консультативного периода.

Иногда говорят, что клиент всегда должен уходить от консультанта более счастливым, чем до консультации. Однако такое положение вещей свидетельствовало бы о том, что при консультировании была просто оказана поддержка его прежнего стиля жизни. Если, фигурально выражаясь, просто по-приятельски похлопывать клиента по спине, это может причинить ему явный вред и отложить окончательное преодоление проблемы. После интервью он должен чувствовать больше смелости, однако необходимо также мучительное осознание того, что ему придется трансформировать свою личность. При поверхностно проведенном консультировании он может почувствовать потрясение и, вероятно, будет еще более несчастен в своей настоящей ситуации.

В завершение интервью клиент может испытывать глубокий гнев (возможно, даже не осознавая этого в данный момент) по отношению к консультанту, человеку, открывшему для него неприятные истины, которые он старался прятать так много лет. Однако этот гнев вскоре будет перенаправлен на его собственный ошибочный личностный паттерн, и тогда он будет чувствовать глубокую признательность за помощь консультанта. Подобная смена чувств, вероятно, типична: недавно на конференции мне с клиенткой удалось раскопать некоторые истины, которые она нашла весьма неприятными. Впоследствии, в течение нескольких дней после интервью, она проявляла негативную позицию по отношению ко мне. Конечно, я заметил это и истолковал как возможный признак того, что мы наткнулись на основную проблему. И естественно, еще через полнедели она пришла ко мне с извинениями за свой негативизм (который, как она все же считала, я не заметил!) и объяснила, что приняла наш диагноз и искренне осознала необходимость трансформировать свою личность.

Нередки случаи отсутствия динамических сил, инициирующих позитивное изменение невротического паттерна. В стадии интерпретации клиент может абстрактно видеть ценность трансформирования своего характера, однако он говорит себе: «Не сейчас». Тогда консультант в большинстве случаев может только ждать, зная, что сама жизнь, когда придет время, обрушит на этого человека страдание, обязанное его эгоцентрическим качествам, и он смиренно придет к необходимым изменениям. Страдание в этом случае является благом.

В редких случаях опытный консультант в ожидании кризиса может доводить до максимума страдание своего клиента. Недавно один человек, чей стиль жизни я очень хорошо изучил, написал мне, что в последнее время абсолютно раскис, стал чувствовать, что жизнь к нему несправедлива, и ему захотелось бросить учебу и стать «свободным художником». Его крик души заканчивался просьбой о консультации. Ответным письмом я намеренно решил довести его страдание до предела. Я написал, что у него установка избалованного ребенка и что во всех его несчастьях виновны жалость к себе и недостаток храбрости, чтобы справиться с ситуацией. В своем письме я намеренно не оставил ни единой лазейки для его эго-престижа. Несколько недель я не получал ответа, но, когда письмо от него все же пришло, оно содержало благодарность и убежденность в правильности моего диагноза, и молодому человеку удалось добиться немалого прогресса в преодолении неправильных установок.

Нельзя считать, что подобное наносит человеку «удар» или причиняет ему страдания, которые иным способом ему удалось бы избежать. Это, скорее, усиление уже существовавшего страдания с целью предотвращения худшего кризиса. Излишним будет упоминать, что, не достигнув достаточной квалификации, консультант не должен пользоваться этим весьма деликатным методом.

Подводя итог, можно сказать, что функция консультанта состоит в связывании страдания индивида с невротическими аспектами его личностного паттерна. Общаясь с человеком определенное количество времени, консультант каждую неделю может объяснять ему, каким образом его (клиента) страдания на прошлой неделе были связаны с его ошибочными установками и поведением. Он может даже прогнозировать страдание, рассказывая клиенту, что в следующий раз тот будет страдать, испытывая смущение в какой-либо социальной ситуации, или от ссоры с семьей, и это произойдет вследствие таких-то и таких-то аспектов его личности. Таким образом, неутомимая работа механизма природы сослужит хорошую службу.

В конце концов, после всего рассмотренного, мы подошли к пониманию того, что существует огромная область в трансформировании личности, которая не поддается нашему пониманию и которую мы можем отнести лишь к таинству жизни. Вот парнишка, вошедший к нам, повесив нос, робкий, застенчивый, везде чувствующий свою неполноценность, — кажется, будто он уже потерпел полное поражение в игре жизни, не успев еще как следует начать. Однако каким-то образом кокон его узкого самоотношения нарушается, человек трансформируется до объективной, экспансивной и конструктивной стороны жизни. Отчаяние порождает надежду, эгоизм сменяется альтруизмом, смелость приходит на смену трусости, радость — на смену боли, и его одиночество побеждается любовью. Нам, как консультантам, удалось сделать кое-что полезное для такой трансформации личности. Однако мы хорошо отдаем себе отчет, что мы не переделывали человека. Все, что мы сделали, — просто немножко показали ему это, направили его чуть-чуть туда, а творческие силы жизни совершили чудо трансформации.

Вот эпиграф к нашей деятельности: «Доктор обеспечивает условиями — Бог лечит». Подобно доктору, мы можем забинтовать рану; однако все жизненные силы фонтанируют в непредсказуемой спонтанности, наращивая кожу и нервную ткань, перенаправляя течение крови, чтобы осуществить исцеление. Перед творческими силами жизни истинный консультант смиренно склоняет голову. В его смирении нет ничего фальшивого, ибо чем глубже его проникновение в личность, тем яснее он понимает, сколь крошечны его усилия в сравнении с величием целого. Он вторит псалмопевцу: «Господи, для меня это настоящее чудо!». Я сам искренне говорю, что, когда раздвигаются границы моего понимания, я постигаю чудо трансформации личности, исходя из древнего как мир, однако никогда не устаревающего понятия — Божьей милости.