В половине девятого утра следующего дня Джон Ормонд сидел в ресторане своего отеля и с отвращением смотрел на яичницу. Яичница в ответ робко и подслеповато таращилась на него желтыми глазками и тихо скворчала. Джон Ормонд тяжело вздохнул и отодвинул от себя сковороду. Кофе заставил его скривиться, ну а круассаны он сроду не любил. Одним словом, утро не принесло облегчения после вчерашних событий, и молодой граф Лейстерский чувствовал себя совершенно разбитым и каким-то... растерянным, что ли? Это было новое для него чувство – обычно он привык к тому, что жизнь катилась по отличным рельсам, ровной колее, четкой лыжне и – по чему там еще катится жизнь?
Он залпом выпил грейпфрутовый сок, съел мандарин, проглотил косточку и окончательно расстроился. Поднявшись в номер, он сделал пару деловых звонков, а потом с некоторым озлоблением набрал номер мсье Жювийона, намереваясь сделать тому замечание. Велел звонить в любое время, а сам не появляется дома!
Однако из телефонной трубки зажурчал настолько чарующий голос, а извинения мсье Жювийона были столь искренни и живописны, что Джон решил повременить с нотациями. Они договорились встретиться в одиннадцать в конторе мсье Жювийона. На вопрос Джона, почему бы им не встретиться прямо в особняке дяди Гарри, поверенный немного замялся и уклончиво ответил, что на то есть некоторые деликатные причины. Человек с более подвижной психикой и развитым воображением был бы заинтригован. Возможно, он даже позволил бы себе пофантазировать на тему безутешной молодой любовницы старого флибустьера, которая искренне оплакивает своего благодетеля и собирает нехитрые пожитки, так как не имеет отныне никаких прав... Человек с более циничным складом ума предположил бы, что означенная любовница торопливо прибирает к рукам все, что плохо лежит, а душка-поверенный с ней в сговоре... Однако Джон Ормонд не принадлежал ни к тому, ни к другому типу личности. Он любил порядок во всем, он уважал размеренное течение жизни и потому рассудил, что встреча с поверенным – то есть лицом официальным – и должна проходить в официальной обстановке, ничего особенного.
Итак, в одиннадцать часов безукоризненно и строго одетый молодой аристократ с невозмутимым и бесстрастным видом протянул пожилой секретарше мсье Жювийона свою визитку. Подсиненные кудряшки взметнулись, и пожилая женщина весьма приличного вида отколола номер – всплеснула руками и всхлипнула:
– Боже, как вы на него похожи, на нашего бедного Того!
Джон Ормонд почувствовал, что пол покачнулся у него под ногами.
– Го... Кого?
– Ну на вашего дорогого дядюшку, на кого же еще? Вы себе не представляете, какая это утрата для нас. Все девочки в бакалее рыдают уже третий... нет, четвертый день, а мсье Фермой, молочник, закрыл свою лавку в знак траура. И мальчики на бульваре Распай переживают, а разве им можно волноваться – все-таки возраст!
Джон собрал рассудок в кулак, хотя это было нелегко. В мозгу возникали совершенно бредовые картины. Бакалейщицы, рыдающие по усопшему миллиардеру... Седовласые мальчики с бульвара Распай... Того...
Мсье Жювийон распахнул дверь своего кабинета и укоризненно взглянул на секретаршу, а потом обратился к Джону.
– Не осуждайте ее, мсье Ормонд. Натали проработала у меня сорок лет, ваш дядя знал ее с тех пор, когда она пришла совсем молоденькой девочкой. У нас были прекрасные отношения, можно сказать, дружеские. Ваш дядюшка был очень легким человеком, дорогой мой. Его любили абсолютно все. Он словно сеял свет вокруг себя. Примите наши искренние соболезнования и поверьте, что мы скорбим вместе с вами и всей вашей семьей.
Джон только кивнул в ответ. Неожиданно стало очень жаль дядю Гарри, а еще – что он, Джон, по какой-то дурацкой причине совершенно не общался со своим крестным. Между тем поверенный сделал широкий жест пухлой ручкой, приглашая молодого человека пройти в кабинет.
Мсье Жювийон был маленьким и пухленьким, весьма подвижным старичком, о котором так и хотелось сказать: он кругленький и катается, как мячик. Легкий жемчужный пух венчиком окружал розовую и блестящую лысину, на пухлом мизинчике интимно поблескивал изящный золотой перстень с опалом. Черные глазки пристально и дружелюбно смотрели из-под лохматых седых бровей, но на этом набор растительности на голове мсье Жювийона заканчивался. Он был гладко выбрит, не носил ни усов, ни бороды, ни баков, хотя последние ему бы очень пошли. Одет поверенный был в самый настоящий и прекрасно пошитый черный сюртук, а галстук ему заменял бирюзовый шелковый платок, заколотый золотой булавкой. Одним словом, мсье Жювийон прекрасно смотрелся бы и во времена Наполеона, и во времена де Голля, и совершенно не выглядел старомодным сегодня.
Он пригласил Джона присесть, сам обежал стол, плюхнулся в кресло и энергично придвинул к себе толстую папку с бумагами.
– Ну-с, мой друг, – вы позволите так вас называть? Приступим. Да, и еще раз прошу у вас прощения. Вчера я даже не имел возможности предупредить, когда вернусь. У меня был трудный день.
– У меня тоже. Забудем об этом. Я здесь, и мы можем все обсудить.
– Да, разумеется. Что ж, возьмем быка, так сказать, за рога. Общее состояние вашего дядюшки оценивается... минуточку... в два с половиной миллиарда американских долларов. Правда, нужно отметить, что большую часть составляет недвижимое имущество, как то: музеи, галереи, два дома моды, виллы в Монако, Швейцарии и Малайзии, два коралловых атолла...
– А...
– Потом, потом... Три острова в Тихом океане, два из них необитаемые, четыре банка, два рыболовецких сейнера в Северном море и один Национальный парк в Кении. Эта недвижимость, разумеется, приносит определенный доход, но, в некотором роде, совершенно, пардон за каламбур, недвижима. В том смысле, что ее нельзя обратить в наличные. Я бы даже сказал, что подобным образом ваш дядюшка просто поддерживал экономику сразу нескольких государств.
Джон только прерывисто вздохнул. Паршивая Овца! Позор семьи! Кого боги желают наказать, у того отнимают разум...
– ... Таким образом, реальная сумма, подлежащая разделу и имеющая реальный денежный эквивалент, составляет порядка... шестидесяти миллионов долларов.
– Слава богу!
– Да, мне тоже нравится. Вот список тех, кому причитаются доли. Напротив суммы.
– Налоги уже, разумеется...
– Ни-ни-ни! Ни боже мой!
– В каком смысле?
– Ваш дядюшка был принципиальным противником налоговой системы. Все деньги, которые получат наследники, лежат на офшорных счетах и не подлежат налогообложению. Мсье Гарольд позаботился о том, чтобы суммы заблаговременно были переведены на личные счета.
– То есть на момент смерти у дяди...
– Не было ничего. Ну, в метафорическом смысле, разумеется. Дом на месте, утварь, картины, посуда, драгоценности – все это никуда не делось. Ваш дядя очень уважал вас, молодой человек. Он считал, что именно вы сможете достойно и профессионально уладить все формальности. Именно поэтому вы и назначены душеприказчиком.
Джон просматривал бумаги со смешанным чувством зависти и восхищения. Документы были составлены идеально.
– Мсье Жювийон, а что это за «особое условие», которое мне надлежит выполнить?
– О, именно это на самом деле и является предметом нашей беседы. Все остальное более-менее понятно, а вот с этим пунктом... Я ведь говорил вам о деликатности вопроса?
– Да, но я...
Маленький поверенный посерьезнел, сцепил ручки на круглом животе, и во взгляде, устремленном на Джона, отчетливо нарисовалась скорбь.
– Дело в том, мой друг, что вы становитесь душеприказчиком и наследником только при выполнении одного условия вашего дяди.
– Я слушаю.
– Вы не можете от него отказаться, потому что такова предсмертная воля Гарольда Ормонда, и он считал вас человеком чести.
– Разумеется, но я...
– Он ни в коем случае не имел в виду, что жажда денег заставит вас поневоле принять на себя эти обязательства, будучи прекрасно осведомлен, что вы и сами – человек далеко не бедный.
– Да что это за обязательство?
– Вы, дорогой Джон, должны будете принять на себя обязанности опекуна одной особы. Юной особы. Ранее эту роль выполнял ваш дядя, относясь к этому в высшей степени серьезно, и теперь эта роль возлагается на вас.
Джон пожал плечами. Такое прозаическое завершение столь интригующего рассказа даже несколько разочаровало его.
– Я вовсе не имею намерений отказываться от этой роли, мсье Жювийон. Опека – это не самое сложное дело в жизни. Моя тетя, Гортензия Ормонд, в течение последних десяти лет состоит под моей опекой. Благотворительный фонд Ормондов опекает три детских приюта в Англии и два детских госпиталя во Франции...
– Здесь немного другое. Означенная юная особа должна войти в вашу семью и жить вместе с вами. Ее доля указана в завещании, она достаточно велика, и по достижении двадцати трех лет она, то есть особа, станет одной из самых обеспеченных девушек в мире. Но некоторые обстоятельства ее рождения и детства вынудили мсье Гарольда настаивать на том, чтобы данная особа жила в вашей семье на правах ее члена.
Джон проявил некоторое нетерпение.
– Короче говоря, мсье Жювийон, есть некая девочка, которую я должен увезти с собой в Англию, поселить в Форрест-Хилле и дать ей нашу фамилию.
– Последнее – не обязательно.
– Что ж, как угодно. Меня совершенно не расстроило бы и такое условие. Я не вижу в данном пункте ничего сверхординарного. Вот если бы дядя Гарри завещал мне своего любимого крокодила с непременным условием содержать его в моей собственной ванне...
Маленький поверенный стремительно перегнулся через стол и страстно выдохнул в лицо опешившему Джону Ормонду:
– Поверьте мне, это было бы гораздо проще!
Через полчаса Джон Ормонд в общих чертах ознакомился с историей дядиной воспитанницы. Ее звали мадемуазель Арно, Жюльетта Арно, ей было семнадцать, впрочем, скоро должно было исполниться восемнадцать, и в доме дяди Гарольда она проживала последние четыре года. Судя по всему – в этом месте Жювийон красноречиво, но непонятно округлил глаза – девочка происходила из довольно бедной семьи, родных у нее не было, а причина, по которой Гарольд Ормонд забрал ее к себе, была мэтру Жювийону неизвестна.
– Видите ли, мой дорогой, мы взрослые люди, да и время сейчас не то, что раньше. Я сторонник прямых формулировок. Мсье Гарольд прожил бурную и разнообразную жизнь. Он объездил весь мир, побывал в различных переделках, добился успеха, заработал баснословное богатство – одним словом, мой друг, его жизни с лихвой хватило бы на десять человек. Такие люди, как правило, просто не успевают завести полноценную семью. Женщины вашего дядюшку обожали, скажу прямо.
Тут Джон слегка покраснел. Истинная причина отношения дяди Гарри к неизвестной девчонке приобретала весьма пикантную окраску...
– Мсье Жювийон, я не хотел бы выглядеть любопытным и нескромным, но... Вы имеете в виду, что эта девочка может быть... моей родственницей?
– Изящно. Но недоказуемо. Гарольд никогда об этом не говорил. А ведь он был солдатом, он умел выражаться прямо. Да и ханжеством не страдал. Друг мой, я ничего не могу сказать вам наверняка. Лично мое мнение – не поверенного, а друга мсье Ормонда – заключается в том, что, будь эта девочка его внебрачной дочерью или внучкой, он бы сам дал ей свою фамилию и официально признал бы факт отцовства. Но, поскольку документов на сей счет нет, я не стану этого утверждать со всей уверенностью. Теперь вы знаете все, что знаю я.
Джон склонил голову и ненадолго задумался. Потом взглянул в глаза мэтру и просто сказал:
– С меня достаточно того, что дядя Гарри просил позаботиться о ней. Я собираюсь забрать прах дяди сегодня вечером, а завтра отплыть в Англию. Если для оформления бумаг потребуется больше времени, просто скажите.
Жювийон прищурился и стал напоминать толстого и доброго кота из мультфильма.
– Ах, кровь есть кровь. Он в вас не ошибался, мой мальчик. Да и я тоже не сомневался ни на миг, едва только взглянул в ваши синие глаза. Нет, все бумаги в порядке, и вы можете отправляться в путь, как планировали. Сложность только в одном...
– В чем же?
– Жюльетта пропала.
– Как?! И вы только сейчас говорите мне об этом?!
– Видите ли... Мы, в некотором роде, знаем, куда она пропала. Мы – это я, Натали и мадам Клош, домоправительница Гарольда.
– Так почему же вы не вернете ее назад?
– А вот в этом, мой друг, и заключается деликатность данной ситуации. Я не зря заметил, что крокодила в ванне содержать было бы намного легче. Что там! Это было бы просто приятно!
Мсье Жювийон пришел в крайнее волнение и, вскочив, забегал по кабинету. Джон решительно поднялся вслед за ним.
– Ерунда. Она уже взрослая девушка, вполне разумная и должна понимать, что ей хотят только добра. В каких отношениях она была с дядей? Я имею в виду... они были дружны?
Двусмысленность собственной фразы покоробила Джона, и он почувствовал, как румянец стал гуще. Однако мэтр ничего не заметил, ибо бегал вдоль большого окна, то и дело взмахивая ручками.
– Да в том-то и дело! Положа руку на сердце, мадам Клош и я сотню раз предлагали ему отдать Жюльетту в хорошую школу-пансион. У нее жуткий характер, мой друг, просто жуткий. Гарольд в ответ только смеялся и говорил, что на войне было гораздо страшнее, а уж в джунглях Амазонки и вовсе водятся такие хищники, по сравнению с которыми мадемуазель – тихий ангел. Честно говоря, он ее очень любил. А она его... знаете, наверное, все-таки да. Но в таком случае – тщательно скрывая это от окружающих.
Джон тихо и медленно произнес:
– Она сбежала из дома четыре дня назад, верно?
– Да. Но откуда вы...
– Простое предположение. Дядя Гарри ведь умер четыре дня назад.
– Да! И она не явилась ни на панихиду, ни на прощание в крематории!
– Что ж, мсье Жювийон, поверьте мне, это еще не показатель ее черствости. Вы говорите, что знаете, где она?
– Да. Почти наверняка.
– Тогда поехали. У нас будет мало времени на первое знакомство, но я надеюсь, мы сможем найти общий язык. Да, я должен что-то подписать? Где? Здесь?
– Погодите. Не спешите. Это ведь...
Четкая, ровная, элегантная подпись легла на листы гербовой бумаги. Джон Малколм Ормонд, граф Лейстер, тридцати трех лет, принимал отныне на себя все обязанности опекуна мадемуазель Жюльетты Арно, семнадцати лет. Мэтр Жювийон вздохнул – и прослезился.
Через полчаса они заехали в изящный особняк на рю Гренель, где их встретила пышная красавица средних лет, мадам Клош. Глаза у нее были заплаканы, глубокий траур оттенен лишь белоснежным воротничком строгого платья, но племянника «дорогого мсье Гарольда» она встретила радушно и приветливо. Несмотря на предложение Джона отправиться на поиски Жюльетты немедленно, мадам настояла, чтобы они с мсье Жювийоном слегка перекусили и выпили кофе.
При этом мадам сердито махнула фартуком куда-то в сторону Сены.
– Никуда она не денется! Видели ее сегодня, не волнуйтесь. Паршивая овца...
Джон слегка вздрогнул. Опять это выражение!
– Вы не поверите, мсье Ормонд, я уж на что впечатлительная, а за эту злющую кошку не волнуюсь ни капельки. Она пропадает четвертый день, да только я никогда не поверю, чтобы нашелся в Париже такой злодей, который причинит ей хоть какой-то вред и останется при этом в добром здравии.
Джон кашлянул.
– Мадам Клош, я допускаю, что у девочки может быть дурной характер, но ведь ей всего семнадцать...
– Вот-вот! Страшно подумать, что она будет вытворять в девятнадцать! К счастью, я этого не увижу. Мсье Жювийон из-за нее чуть жизни не лишился...
– Клотильда!
– Я правду говорю! Я и мсье Гарольду всегда говорила – хотите сильных ощущений, так заведите тигра. Или обезьяну. Оно безопаснее.
Джон невольно улыбнулся.
– Интересная у меня будет воспитанница. Всего за час с небольшим ее сравнили с крокодилом, тигром и обезьяной, причем все не в ее пользу. Она всего лишь девочка...
– Ох, не знаю...
– Клотильда!!!
– Что «Клотильда»?! Ничего я не говорю, только в мое время, ежели кто шлендрал по ночам и домой ночевать не заявлялся...
Джон успокаивающе положил ладонь на руку разбушевавшейся мадам Клош.
– Вы же сами говорите, она может за себя постоять. В любом случае, ваши мучения с ней закончились. Теперь за нее отвечаю я.
– Спаси вас Господь, милый молодой мсье Ормонд! Человек вы хороший, дядя вас очень любил, уж я-то знаю. Все ваши фотографии стоят у него на камине, я и не убирала. Может, захотите их взять с собой?
Мадам Клош мигом забыла про неведомую пока Джону Жюльетту и унеслась – насколько позволяла ее комплекция – в кабинет покойного хозяина. Вернулась она, держа в руках довольно толстую стопку фотографий.
– Я уж из рамок их вынула, ладно? Так они и места меньше займут, да вы их, наверное, в альбом вставите...
Джон разглядывал фотографии с изумлением и едва ли не со слезами на глазах. Он был уверен, что мадам Клош принесет ему пару-тройку фото, традиционных в такой ситуации: голый младенец, прыщавый юнец на велосипеде и молодой человек в университетской мантии...
Мама и Гарри держат маленького Джона на руках.
Гарри с ужасом и благоговением прижимает к груди белый кулек, не сводя с него глаз.
Гарри и отец о чем-то разговаривают рядом с детской коляской, сидя на холме неподалеку от замка.
Джон в матросском костюмчике.
Джон на пони.
Джон в ванне.
Джон выдирает страницу из книжки.
Джон едет в колледж – лицо испуганное, уши торчат, в глазах отчаяние...
Джон с отцом на велосипедах – это во время первых оксфордских каникул.
Джон около Вандомской колонны.
Джон у Триумфальной арки.
Джон у ворот Сорбонны.
Джон в строгом костюме садится в «бентли»...
Сердце билось где-то в горле, и молодой граф Лейстер не в силах был поднять глаза на мэтра Жювийона и мадам Клош, притихших и пригорюнившихся у стола.
Ему было стыдно, невыносимо стыдно и больно.
Он ни разу не попытался найти дядю Гарри, хотя проучился в Сорбонне три с половиной года. Ни одну из этих фотографий он дяде не посылал. Это делали отец и тетя, причем наверняка по просьбе самого Гарри. На фотографиях была запечатлена вся жизнь Джона. Жизнь, которую он подчинил железному распорядку, которую расписал по минутам и которой страшно гордился. А в это время дядя Гарри, повидавший в сто раз больше жизни, чем Джон, трепетно собирал фотографии любимого племянника и крестного сына, выставлял их по порядку на каминной полке, радовался его победам, гордился его успехами, переживал за его неприятности...
Его ничтожным, пошлым, крошечным победам... Его скучными успехами... За его игрушечные беды...
Красавец, авантюрист, солдат и герой, золотоискатель и первопроходец, любимец женщин, Гарольд Декстер Ормонд. Паршивая Овца. Человек, взявший на воспитание другую Паршивую Овцу, Жюльетту Арно.
Джон поднял голову. В синих глазах дядиными бриллиантами переливались слезы.
– Я не оставлю ее, дядя. Никогда. Я ее не брошу, не откажусь от нее. Не волнуйся, дядя Гарри. Прости меня.
Мэтр Жювийон вскинул брови, но мадам Клош незаметно и весьма чувствительно пихнула его в бок. Мэтр пискнул и затих. Джон опомнился и встал, смущенный и потому немного сердитый.
– Благодарю вас от всего сердца, мадам Клош. Вы даже не представляете, как помогли мне сегодня. Мэтр, поедемте. Девочку надо поскорее забрать. Вечером я заеду в часовню, а завтра утром мы отправимся в Англию.
К удивлению Джона, на поиски Жюльетты, помимо мэтра Жювийона, с ними отправился рослый и плечистый парень, которого истошным воплем призвала с заднего двора мадам Клош. Парень был немногословен, крайне широкоплеч, одет в камуфляжные брюки, заправленные в армейские башмаки, и футболку без рукавов, открывавшую мощные бицепсы, расписанные морской татуировкой. Мадам Клош с гордостью хлопнула парня по спине и сообщила, что это ее Жанчик, младшенький, месяц как из армии. Джон с недоумением посмотрел на мэтра, но тот насупился и сообщил, что в молодые годы ничего не боялся, а вот к старости как-то оробел.
Что имел в виду мэтр, выяснилось, когда они вылезли из машины на набережной Сены и спустились к самой воде, ведомые неугомонным поверенным. Жанчик замыкал процессию, а Джон покорно шел за мэтром Жювийоном вдоль знаменитой реки. Вскоре они вступили под первый мост, и тогда Джон признал глубоко в душе, что без Жана Клоша здесь было бы... скучновато. И страшновато.
Времена классических клошаров миновали, но и современные бродяги были вполне живописны. Однако не они были способны встревожить Джона Ормонда, взрослого и сильного МУЖЧИНУ.
Группы пьяных подростков. Парни постарше, все в кожаных куртках и с бритыми затылками. Размалеванные девицы, занимающиеся любовью со своими приятелями прямо на гранитных плитах. Наркоманы в поисках дозы, с тревожными, бегающими глазами. Лежащие без движения, уже словившие свой кайф, с булавочными точками зрачков в широко открытых и закатившихся глазах.
Джон шел и не верил своим глазам. Там, наверху, на мосту кипела жизнь. Современный западный город, столица Франции, бурлил и сверкал, там ездили машины, там была полиция, там было светло и безопасно, а здесь копошилась и смердела... тоже жизнь. Беспросветная, опасная, недоверчивая к чужакам – но жизнь.
Одна из девиц ухмыльнулась и потянулась к Джону, отчего он едва не свалился в воду. Пахло от девицы убийственной смесью дешевых сигарет, вчерашнего перегара и приторно-сладких духов. Зрачки у девицы были малюсенькие, хотя под мостом было сумрачно, а на голом животе виднелась непристойная татуировка.
Они почти бегом миновали первый мост, а минут через десять нырнули под второй. Здесь молодежи не было, и Джон почти с умилением смотрел на тихих, интеллигентных клошаров, смирно сидевших на картонных коробках вдоль стены и куривших одну сигарету на шестерых.
Под третьим мостом мэтр сделал стойку, словно охотничья собака, почуявшая дичь. Невдалеке стояла небольшая группа подростков – мешковатые джинсы, бесформенные куртки, бейсболки и банданы...
Мэтр Жювийон откашлялся и рявкнул неожиданно мощным басом:
– ЖЮЛЬЕТТА!!!
Один из подростков повернулся к подошедшим.
Зеленые глаза на чумазом хищном лице. Соломенный клок волос, падающий из-под бейсболки. Тяжелые армейские ботинки.
Очень знакомый Джону хрипловатый голос сказал с очень знакомой Джону интонацией:
– Опа! Гляньте, ребя, какой кентяра привалил в наши эмпиреи! Эй, Суперпупс, так это и будет теперь мой новый папочка?
Вчерашний подросток, стащивший у Джона Ормонда портмоне, бедная сиротка, взятая на воспитание дядей Гарри, загадочная Жюльетта Арно, которой предстояло войти в замок Ормондов и стать его полноправной обитательницей – все они сейчас стояли перед Джоном и мэтром Жювийоном в виде худенького подростка, в чьих зеленых глазах горели вызов и насмешка.
Джон откашлялся и сказал слегка севшим голосом:
– Жюльетта, добрый день. Я – племянник дяди Гарри, и я собираюсь предложить тебе... вам переехать в Англию...
Он замер, чувствуя, что фраза получилась на редкость дурацкой. Как выяснилось, схожее чувство посетило и группу подростков, поскольку они немедленно разразились хриплым и визгливым хохотом, предлагая и свои варианты знакомства (внук деда, чувак чувихи, козел козы и т.д.), а также хлопая Жюльетту по плечу и поздравляя ее с обретением нового родственника. Сама девушка только хмурилась и кусала губы, а потом резко повернулась и пошла прочь.