Свадьбу, вернее, венчание Майры и Джона Фарлоу отпраздновали в апреле, когда отреставрированный Мейденхед смог просиять во всем своем великолепии. Ну… строго говоря, истинное великолепие должно было наступить в мае-июне, но невеста капризничала и настаивала на том, что приталенное платье идет ей больше, чем свободный крой…

Все приглашенные — а их было очень много — втихомолку сошлись на том, что такой красавице пошло бы даже рубище, сотканное из льняных очесов, а талии на пятом месяце все равно уже не видно, но желание невесты — закон.

Только во время вечернего пира на лужайке перед домом Кларенс Финли, его жена Сара, Милли Донахью и ее муж Робби узнали все подробности того насыщенного событиями ноябрьского дня, когда Джон Фарлоу обрел сразу и жену, и сына. Подробности эти выложили им два бодрых и абсолютно лысых джентльмена, 73 и 95 лет соответственно. Мистер Тревис и мистер Перси Гугенхайм рассказывали историю, потрясшую весь Лондон, явно не в первый раз, но по-прежнему испытывали от этого удовольствие.

― В то утро ничто не предвещало беды. Я сидел в банке и мирно проверял последние документы — ведь открытие было назначено на послезавтра…

― Тревис, ты скучно рассказываешь и долго! Позволь мне…

― Нет уж, сэр Перси, я был первым, кто обо всем узнал и, между прочим, принял правильное решение. Так вот, в районе одиннадцати утра ко мне ворвался молодой Фарлоу и потребовал ключи от частного сейфа номер четырнадцать…

―…принадлежащего мистеру Дэвису. Зануда Тревис отказался, и тогда Джон позвонил мне…

— Сэр Перси, я не устану повторять, что и вы были не совсем правы, хотя в сложившихся обстоятельствах…

— Явный форс-мажор! Кого ты учишь, Тревис? Я узнаю форс-мажор даже во сне. Ладно, не будем отвлекаться…

Короче говоря, из совместного рассказа выяснилось, что Джон Фарлоу объявил: он не желает становиться банкиром и заниматься бухгалтерией, поскольку собирается незамедлительно, то есть вот сию же секунду, жениться, усыновить ребенка и осесть в деревне. Сэр Перси был настолько заинтригован таким рекордно скоростным решением извечных мужских задач — построить дом, посадить дерево и вырастить сына — что велел дождаться его приезда. Оказавшись в головном офисе банка и узнав всю историю от начала до конца, старый банкир развил бурную деятельность. Векселя были изъяты из ячейки Дэвиса и аннулированы в присутствии судебных приставов, один звонок мэру решил вопрос о регистрации брака Майры Тренч и Джона Фарлоу, а затем наступила очередь Комиссии по усыновлению и установлению опеки.

Там работали крепкие орешки, и потому Комиссия продержалась аж до трех часов пополудни, после чего Джон и Майра получили на руки свидетельство о том, что Шейн Тренч, как фактически воспитанный Майрой Тренч младенец, чьи биологические родители неизвестны, может являться ее приемным сыном в связи с достижением Майрой Тренч совершеннолетия и вступлением в брак с… смотри выше. Затем Комиссия придирчиво изучила рекомендации Джона Фарлоу, подписанные графом Сазерлендом, герцогиней Мальборо и сэром Перси Гуггенхаймом и, скрепя сердце, признала вопрос об установлении отцовства решенным в связи с полным согласием сторон.

Последним пунктом повестки того суматошного дня значилось сложение Джоном Фарлоу полномочий президента и директора банка, но решение этого вопроса сэр Перси взял на себя полностью, в качестве свадебного подарка молодым.

Таким образом, к восьми часам вечера Джон Фарлоу оказался женатым молодым отцом и эсквайром — то есть владельцем собственного поместья, не отягощенным никакими иными занятиями, кроме как заботой о собственной семье и собственной земле.

Сэр Перси горделиво выпрямился и подмигнул Кларенсу Финли.

— Я всегда говорил, мой юный друг, что для финансиста Джонни недостаточно очерствел душой. Вот брал бы пример с нас с Тревисом…

Пахло весной, молодой травой, влажной землей, повсюду горели огни, взрывались петарды, сверкали фейерверки, и только два человека удрали с веселого праздника, не в силах больше сдерживаться.

Джон Фарлоу легко приподнял свою молодую жену и поставил ее на невысокий пенек, торчавший среди можжевеловых кустов. Наклонился и осторожно поцеловал округлившийся животик, потом коснулся губами нежных рук — и тогда Майра рассмеялась и обвила руками его шею.

Джону больше незачем было клясться в вечной любви — она горела на губах Майры его поцелуями.

Майре нечего было больше бояться одиночества — потому что рядом с ней отныне и навсегда был ее муж.

И где-то там, за деревьями, на лужайке перед новым старым домом звонко смеялся их старший сын, обнимая за лохматую шею огромного черного пса, одуревшего от радости.

Нос Байкера отлично ВИДЕЛ в эту ночь, как выглядит настоящее счастье.

КОНЕЦ