Когда Томас Пинч и его сестра Рут после неприятной перепалки с медных дел мастером в Кэмбервиле отправились в джунгли Лондона на поиски жилья, Том предложил начать с Айлингтона. Незачем говорить, что он не имел ни малейшего представления об Айлингтоне, как и обо всех других районах Лондона. Однако давным-давно услышанная фраза вспыхнула в мозгу Тома неожиданным искушением.
— Его когда-то называли Веселым Айлингтоном, — сказал Том. — Почему бы ему и теперь не быть веселым? А вдруг он таким и остался? А?
— Если там не очень дорого, — отозвалась Рут.
— Ну конечно же, если не слишком дорого, — согласился Том. — Кстати, где этот Айлингтон? Лучше нам ничего не придумать. Пошли.
Насколько мне помнится, особого веселья они в Айлингтоне, обнаружили, зато нашли две спальни и гостиную с тремя углами, которые их вполне устроили. Увы, Том Пинч оказался в Айлингтоне немного поздновато; в точности как я в 1881 году: отправился в таверну на Флинт-стрит, чтобы встретиться там с самыми умными людьми города, — увы, это надо было делать раньше. Когда-то Айлингтон славился своими развлечениями, элем в бутылках и кеглями, кексами, сладким кремом, тушеным черносливом и так далее; и так было до семнадцатого-восемнадцатого веков. Сто шестьдесят лет назад один вечер в айлингтонской таверне был особенно веселым, правда, это веселье неотделимо от таинственного и ужасного преступления — убийства Томаса Дженкинса, ушедшего на покой торговца из Энфилд-Уош. В ночь на двадцать третье сентября 1765 года его тело было обнаружено в луже крови на поле вблизи Хайбери. У бедняги от уха до уха было перерезано горло, как заявили двое мужчин, которые его нашли. Что до этих мужчин, Томаса Брауна и Ричарда Стэпла, живших в вонючем лабиринте улиц между Холборном и Кларкенвеллом, боюсь, они не были законопослушными гражданами. Их знали на Бау-стрит, да и в пивной «Белл», где собирались такие же, как они. В их рассказах были и грабежи на дорогах и воровство, и не один раз по ним плакала виселица. Не стоит особенно любопытствовать на тот счет, что эти двое делали на Хайбери-Филдс в десять часов темного сентябрьского вечера. Мистер Томас Браун рассказал об испытанном его другом и им самим ужасе, когда они споткнулись о мертвого человека.
— Мы не сразу сообразили, что делать, — заявил он. — Такое впечатление, будто голова бедняги лежит отдельно от туловища, так я сказал моему другу Ричарду Стэплу, который был со мной. «Нет, Дик, — сказал я, — не надо его трогать. Если мы попытаемся его поднять, голова наверняка отвалится, и мне даже страшно думать об этом». «Ты прав, Том, — согласился со мной Дик, — я тоже так считаю. Пусть он лежит, как лежит, а мы спокойненько пойдем домой другой дорогой». Но уйти просто так нам было нельзя, ведь нас обязательно арестовали бы и посадили бы в Тиберн. Поэтому мы постарались как можно осторожнее поднять мертвеца, и я весь дрожал, когда прижимал его голову к шее, и так мы принесли его в Айлингтон, не встретив иикого по пути. Было уже поздно и темно, дул холодный ветер, небо закрывали черные тучи, и все, видно, сидели по домам.
Конечно же, начало не из радостных, но в этой истории есть один веселый эпизод. Вздох облегчения вызывают свидетельства Симона Мерчисона, который держал табачную лавку на Нортон-Фолгейт, Уильяма Фроста, лудильщика из Кларкенвелла, и Абрахама Льюиса, часовщика из Девизис.
Основываясь главным образом на их показаниях, полиция арестовала Энтони Маллинса, галантерейщика, и предъявила ему обвинение в убийстве через неделю после находки, сделанной не вызывающими доверия Брауном и Стэплом. Три пожилых торговца случайно встретились двадцать третьего сентября — они не были знакомы прежде — в таверне «Кубок и меч», что в Айлингтоне, разговорились и пришли к выводу, что времена уже не такие, как были при Георге II.
— Мы все сетовали на плохие времена, — вспоминал Абрахам Льюис. — А потом я сказал: «Словами делу не поможешь, словами ничего не изменить. Пошли! Выпьем в „Собаке и утке“, я плачу за первый бокал. А кто выпьет меньше других, тот платит за остальное».
Все трое отправились на улицу, позади таверны, и интересно отметить, что мистер Мерчисон заказал трубки и табаку, а мистер Фрост заплатил за бутылку бренди, чтобы «подогреть кружку», и они отправились в «Собаку и утку», где мистер Фрост выиграл спор.
— Пока мы сидели в беседке, пили пунш, курили табак и беседовали о делах, два человека вышли из таверны и уселись на скамейке у стены, ведя серьезный разговор, но о чем — мы не слышали. Потом они заказали себе по две порции бренди и ушли. Больше мы их не видели.
Все трое опознали убийцу и убитого.
— Я узнаю его, — сказал Льюис, показывая на Маллинса, — по длинному крючковатому носу, да и мертвого как не узнать, ведь когда он поднял стакан, я заметил, что мизинец у него согнут, будто сломанный, вот и у мертвеца мизинец такой же.
Фрост видел, как узник читал газету, которую ему дал Дженкинс, и Маллинс достал черепаховый очечник, а из него очки в необычной золотой оправе в точности такие, какие были на Маллинсе, когда его арестовали. Другие свидетели видели, как немного позднее Маллинс и Дженкинс шли в сторону Хайбери-Филдс: ни у кого не оставалось сомнений насчет вердикта присяжных.
А потом произошло неожиданное. Двое служащих Маллинса, мистер Осборн и мистер Николс, поклялись, что их хозяин не выходил из конторы с обеда до восьми часов вечера. Осборн сидел за конторкой напротив личного кабинета мистера Маллинса, отделенного от остального помещения стеклянной перегородкой. Стул мистера Николса стоял возле окна, и он видел всех входящих и выходящих.
— У меня было много работы, — сказал Осборн, — но время от времени я поднимал глаза и видел хозяина, который работал, как всегда, правда, как-то слишком неподвижно.
Адвокат: Это было необычно для него?
Осборн: Ну, не совсем. Обычно он вставал и прохаживался туда-сюда. А два или три раза в час выходил из своего кабинета, чтобы поговорить с нами о насущных делах.
Адвокат: А в тот вечер он совсем не двигался?
Осборн: Совсем не двигался до восьми часов.
А потом случилось нечто невероятное. Другой клерк, Николс, почувствовал странное переутомление к концу вечера. Он выглядел очень бледным и больным, когда подошел к Осборну и, как сообщил Осборн, стал жаловаться на тяжесть в сердце, будто он «очень расстроен». Так как Осборн принадлежал душой к донаучной эре, то он посоветовал коллеге выпить эля в «Колпаке», и Николс последовал его совету, «с опаской поглядывая на то место, где сидел мистер Маллинс с незажженной свечой на столе». Через минуту мистер Маллинс встал, спустился по ступенькам в контору и спросил, где Осборн. Услышав о его неприятностях, Машине сказал: «Бедное дитя! Хорошо бы, обошлось одним элем». Николс вскоре возвратился, и оба клерка отправились прочь — один к себе домой, а другой посмотреть на фейерверк в Мэрилибоун-Гардене. Но когда прокурор начал перекрестный допрос о природе и причине недуга Николса, свидетель сказал:
— Я весь дрожал, у меня было тяжело на сердце, заболел живот… мне было страшно. Тогда я огляделся, чтобы убедиться, на месте ли Осборн, случайно посмотрел на пол конторы и, могу поклясться, увидел большую лужу крови с пузырями. Тогда я чуть не упал в обморок.
Естественно, Маллинс был оправдан на основании показаний своих служащих. Где же разгадка? Когда я недавно занимался этим делом, то упомянул теорию, которую выдвинули современные оккультисты. Согласно этой теории, пока реальный мистер Мадлинс совершат убийство в Хайбери, его астральное тело находилось в конторе в Сити в 1881 году. Велико было искушение принять ее, однако я считаю, что клерки совершили клятвопреступление, чтобы спасти своего хозяина от виселицы. Остается лишь один вопрос: зачем Николсу надо было придумывать жуткую сказку о привидевшейся ему луже крови?
The Highbury MysteryПеревод Л. Володарской осуществлен по: Machen A. Dreads and Drolls. N. Y., 1927.