Приглушенное рычание Джейми вызвало дрожь в теле Эммы, в том тайном местечке, которого никогда не касался мужчина.

Она постаралась перевести дух, оказавшись между соблазнительной мягкостью матраса и обжигающим теплом мужчины.

Он хочет обладать ею. Теперь, когда она вынудила его сознаться в этом, ни ему, ни ей некуда было спрятаться от правды. Здесь не помогут ни бесполезные отрицания, ни мелкие ссоры, ни его презрение к графу, ни ее преданность последнему. Тем более глупо прятаться от этой правды в уютной постели Мьюиры.

Лежать рядом с Джейми Синклером на холодной твердой земле — одно дело, делить с ним постель — совсем другое. Когда его тело так ненадежно застыло над ней, легко было догадаться, как были произведены на свет семеро крепких сыновей. Или как мужчина и женщина могут отлично провести ужасно холодные ночи в горной местности, когда часы между закатом и рассветом кажутся такими же темными и бесконечными, как и зима.

— С тебя капает прямо на меня, — облизала внезапно пересохшие губы Эмма.

Еще одна капля воды упала, как слеза, на ее щеку. Джейми стащил через голову мокрую рубашку и отбросил ее в сторону, открыв взору Эммы обнаженную кожу. В свете камина рельефные мышцы на груди блестели, как атлас бронзового цвета. Двумя руками Джейми убрал с лица мокрые волосы. Небритый подбородок только подчеркивал поразительную симметрию лица.

Он красивый мужчина. И опасный.

Промокшие бриджи облегали его узкие бедра и ноги, как вторая кожа, не оставляя Эмме ни малейшего повода сомневаться в его словах. Она подняла к его лицу широко распахнутые глаза, опасаясь, что он и бриджи сейчас снимет.

— Опять я это делаю, да, девочка? Смотрю на тебя, как на бисквит со свежей клубникой…

Его голодный взгляд ласкал дрожащие губы Эммы, потом медленно сместился ниже, к пульсирующей в бешеном ритме жилке у основания шеи, к неровно поднимающейся и опускающейся груди и еще ниже, где влажная ткань ночной рубашки провокационно облепила холмик между бедер. Грассирующие звуки в его голосе усилились до хриплых ноток.

— И взбитыми сливками. — Его взгляд снова взметнулся к губам Эммы. — Думаю, что в следующий раз я постараюсь найти другой смешной предлог, чтобы поцеловать тебя.

— Например? — прошептала Эмма, понимая, что ее глупый вызов не останется без ответа.

Джейми наклонился вперед и, тихонько коснувшись губами ее уха, хрипло прошептал:

— Мне чертовски надоел хлеб с водой.

От его низкого хриплого шепота по телу Эммы прокатилась дрожь желания.

Эмма не успела сделать еще один неровный вдох, как губы Джейми прижались к ее губам с такой восхитительной нежностью, что невозможно было устоять. Тонкие руки Эммы сами собой обвились вокруг его шеи, а язык Джейми раздвинул ее губы и проскользнул внутрь, торопя ее присоединиться к наслаждению. Ее язык с безудержным желанием, которое шокировало Эмму, соединился с бархатным языком Джейми. И это был не просто соблазнительный вкус удовольствия, это было пиршество для ее изголодавшихся чувств.

Поцелуй Джейми пробудил в ней жажду тех удовольствий, которые она не могла назвать. Ей хотелось чего-нибудь слаще меда и сытнее амброзии. Эмма запустила пальцы в его влажные волосы, которые, словно шелковая вуаль, прикрывали их лица, и из горла Джейми вырвался хриплый стон.

Его рот доставлял ей настоящее блаженство, и у нее не было слов, чтобы описать свои ощущения, когда она почувствовала его горячее дыхание на своей шее, потом он коснулся губами чувствительных завитков и изгибов ушной раковины и нежно прикусил мочку уха. Эмма задохнулась от страсти, ловя губами воздух.

Джейми вновь прильнул к ее губам и принялся терзать их сладостной мукой. Его губы были требовательными и ненасытными, словно предупреждали Эмму, что он никогда не станет довольствоваться поцелуем руки дамы или невинным поцелуем, сорванным украдкой в алькове какого-нибудь бального зала.

Джейми Синклер не был джентльменом. Он был мужчиной.

Несмотря на то что его страстный поцелуй не знал пощады, рука Джейми была невероятно ласковой. Он положил ее на грудь Эммы поверх влажной ночной рубашки. Она очень хорошо поместилась в его широкой ладони, словно Бог создал ее как раз под его руку. Благоговейный вздох Джейми похоронил все страхи Эммы о том, что ее грудь может показаться маленькой по сравнению с пышной грудью Бриджид.

Эмма никогда не предполагала, что такие сильные руки могут быть такими нежными. Или такими ловкими. Джейми снова и снова ласково касался затвердевшей подушечкой большого пальца ее напряженного соска, и на нее обрушилась такая волна эмоций, каких она прежде не знала. Она застонала от наслаждения и свела бедра, чувствуя восхитительную пульсацию внутри. Его умелые ласки давали ей полное ощущение того, что он ласкал сразу все ее тело.

Приняв ее стон за приглашение, Джейми полностью накрыл ее своим телом. И хотя снег продолжал падать с неба за темным оконным стеклом спальни, сейчас уже невозможно было поверить, что Эмма когда-то мерзла или что она когда-нибудь будет снова мерзнуть. Вряд ли такое возможно, если есть Джейми, чтобы согреть ее, его язык, чтобы зажечь обжигающую искру желания в глубинах ее рта, и эти умные руки, чтобы превратить эту искру в живое пламя. Это пламя взметнулось до опасных высот, когда Джейми своим коленом раздвинул бедра Эммы и устроился между ними.

Он застонал, предупреждая, что если бы не мятые складки ночной рубашки и не намокшая кожа его бриджей, он был бы не просто сверху, он был бы внутри Эммы.

Джейми переплел свои пальцы с пальцами Эммы и мягко завел ей руки за голову. Удерживая на переплетенных руках верхнюю часть тела, он стал двигаться между ног Эммы в ритме, который был новым для нее, но таким же древним, как горы, которые их окружали. Огонь удовольствия вдруг вспыхнул с неистовой силой там, где его тело хотело соединиться с ее, охватив своим адским пламенем ее нежную плоть. Эмма выгнулась ему навстречу.

Она задрожала, находясь на грани чего-то пугающего и одновременно удивительного, и вдруг поняла, что делает это опять — подводит себя и свою семью к краху, только чтобы удовлетворить свои эгоистичные желания. Может, она действительно одна из тех женщин, о которых ее мать говорила с таким презрением: женщина, готовая пожертвовать всем, что благородно и прилично, и погубить себя ради нескольких украденных мгновений удовольствия под рукой мужчины… под мужским телом. Но даже в это мгновение Эмме не было стыдно. Она задыхалась от желания и не могла думать ни о чем другом. Странно, но именно отсутствие стыда, всепоглощающее ощущение правильности того, что происходит с ней сейчас, потрясло Эмму настолько, что она отвернула голову от его поцелуя.

Джейми немедленно замер, поднял голову и посмотрел на Эмму.

Больше всего Эмме хотелось сейчас завыть от разочарования, но она заставила себя посмотреть в настороженные глаза Джейми.

— Пожалуйста, это не то, что я хочу.

Прошептав эти слова, она знала, что у Джейми есть возможность доказать, что она лжет. При этом ему ничего особенного делать не надо, просто качнуть узкими бедрами.

Сурово застывший подбородок не мог скрыть мольбу в его глазах.

— Я могу кое-что сделать тебе, девочка. Могу сделать кое-что для тебя. Я могу доставить тебе удовольствие, не трогая твою невинность. Он никогда не узнает. Никто никогда не узнает.

Несмотря на собственную наивность, Эмма понимала, что он предлагает ей. Но еще она понимала, насколько дорого это обойдется им обоим.

— Он, может, и не узнает, — тихо сказала она, не скрывая ноток отчаяния в голосе. — Но я буду знать.

Джейми продолжал смотреть на Эмму, словно взвешивая ее слова. С переплетенными пальцами рук, с раскрытыми в распутной страсти бедрами она была его пленницей во всех смыслах этого слова. Она все еще чувствовала его горячий затвердевший символ мужского достоинства, прижавшийся к ее пульсирующей плоти. В его власти было прислушаться к ее просьбе… или отказать.

Джейми скатился с нее и одним резким движением встал на ноги, словно промедление могло заставить его передумать.

Эмма ошиблась. Она могла снова замерзнуть. Казалось, что снег, кружившийся за окном, падал прямо в комнате, принося с собой такой холод, что никакой огонь не мог ее согреть.

Джейми, не глядя на Эмму, поднял свою мокрую рубашку и накинул ее на широкие плечи. Фасон бриджей не давал возможности скрыть восставшую плоть. Джейми подошел к двери и распахнул ее.

— Ты идешь к ней?

Он замер в дверях, но не повернулся.

— Нет, мисс Марлоу. Я, иду принять ванну.

Эмма чувствовала, что ему ужасно хотелось хлопнуть дверью так, чтобы балки затрещали, но он с доскональной осторожностью тихо прикрыл ее за собой.

Когда стихли его чеканные шаги, Эмма упала на спину на смятое белье и уставилась в потолок, понимая, что не имела права задавать этот вопрос.

И еще меньше прав, чтобы почувствовать облегчение после его ответа.

На следующее утро Эмма вышла из дома и обнаружила, что чары, которые околдовали ее вчера, когда они только приехали, разрушились. Ночью почему-то вернулся дождь и смыл все следы снега и волшебства. Сейчас дождя уже не было, но над узкой горной долиной низко висели облака, отбрасывая на поляну задумчивые тени.

Эмма боялась, что после ухода Джейми всю ночь будет вертеться в постели, страдая от бессонницы, но от усталости, под влиянием виски и тепла целой кучи лоскутных одеял, которые высокой горкой лежали на кровати, она мгновенно провалилась в сон. Проснувшись, на спинке кровати Эмма обнаружила простое, но крепкое платье из мериносовой шерсти и пару толстых чулок с рисунком в клетку. Злорадно надеясь, что эти чулки не принадлежат Бриджид, прежде чем спуститься вниз, она оделась и натянула башмаки Бона. Внизу никого не было, кроме старой охотничьей собаки, поэтому Эмма сама отрезала кусок теплого свежеиспеченного хлеба, намазала его маслом и побрела на улицу, потихоньку откусывая украденный трофей.

Хотя несколько человек из команды Джейми уже выводили своих лошадей на грязный двор, готовя их к отъезду, самого Синклера нигде не было видно. Ей не давал покоя вопрос: не пожалел ли Джейми о своем опрометчивом обещании, которое дал ей? Если он даже сейчас все еще спит где-нибудь на уютном сеновале в объятиях обнаженной Бриджид.

Или не спит, подумала Эмма, и от этой мысли аппетит внезапно пропал.

В этот самый момент во дворе, пошатываясь, появился Ангус, а следом за ним, едва не наступая ему на пятки, шел Малькольм. А, может, наоборот, первым появился Малькольм, а потом — Ангус. У обоих был такой вид, будто они не спали ни минутки. Ангус зевал, а Малькольм шел, прикрыв тяжелые веки. Эмма даже вздрогнула, когда Малькольм споткнулся и налетел на лошадь другого человека. Тот выругался в его адрес, а лошадь едва не лягнула парня.

Тайна подобной усталости раскрылась, когда спустя несколько секунд во двор плавной походкой вышла Бриджид. На ее губах играла коварная улыбка, а из копны запутанных волос торчали травинки сена. Ее пышная грудь еще больше, чем накануне, выпирала из наполовину расшнурованного лифа, грозя вот-вот вывалиться оттуда. Волшебным образом к Эмме вернулся аппетит, и она с жадностью проглотила остатки хлеба.

— Прощайте, мои сладкие, — пропела Бриджид, помахав близнецам рукой, и все с изумлением посмотрели на нее. — Надеюсь, вы приедете опять.

Кто-то из отряда непристойно гикнул, другие рассмеялись. Бриджид прихорошилась перед благодарными зрителями и злорадным взглядом окинула двор. Не найдя того, кого искала, Бриджид надула губы.

Она неторопливо подошла к Бону, который надевал уздечку на свою гнедую лошадь.

— Можешь передать от меня своему кузену, — громко, так что было слышно всем, начала Бриджид, — что Ангус с Малькольмом вдвое лучше, чем он.

Дерзко взбив кудряшки, Бриджид отправилась в дом, четко осознавая, что взгляды всех мужчин во дворе прикованы к чрезмерному раскачиванию ее стройных бедер.

— Разве кто-то станет спорить, что в любовных утехах девочки, э-э, чтобы заменить Джейми, потребовалось двое мужчин, — подчеркнул Бон, когда Бриджид ушла, чем вызвал новый взрыв смеха у своих друзей.

Эмма осторожно пробралась по грязи к Бону.

— Вы видели сегодня утром мистера Синклера? — спросила она, погладив лоснящуюся красновато-коричневую шею его лошади.

Вернувшись к своему занятию, Бон кивнул головой в сторону узкой тропинки, которая вела с поляны в глубь леса. Эмма нахмурилась. Бон отличался от других членов отряда. На него вовсе не похоже, чтобы он избегал ее взгляда.

Эмма повернулась, собираясь идти по тропинке, когда он пробормотал:

— Смотри под ноги, девочка. Там может быть опасно.

Чувствуя неуверенность после подобною предупреждения, Эмма нерешительно двинулась по тропинке через лес. Дождь согнал снег, и теперь ветер быстро уничтожал все следы дождя. Эмма никогда не знала другого места, где так быстро меняется погода, но считала, что такая погода соответствует суровому характеру людей, которые называют эту гору своей хозяйкой.

Она прошла короткое расстояние, оттолкнула в сторону сучковатую ветку рябины и, выйдя из редкой рощицы, оказалась на широком утесе. Незащищенная от ветра узкая горная долина внизу могла показаться бесплодной и безобразной, если бы не легкая пурпурная дымка, только начавшая расстилаться по усеянной камнями поверхности. От захватывающего дух вида у Эммы резко кольнуло сердце, она почти пожалела, что не сможет увидеть цветущий в полную силу вереск именно с этою выгодного места.

Джейми сидел на краю большой скалы, которая имела фантастическое сходство с головой спящего льва. Ветер раздувал его черные волосы. Чисто выбритый подбородок делал его моложе и почему-то менее доступным.

Он бросил взгляд на нее, заметив ее приближение, и перо в его руке застыло над клочком бумаги.

Эмма остановилась. Посмотрев на возвращение Бриджид после жаркого свидания на сеновале, она прекрасно понимала, что если бы не выгнала Джейми из своей постели ночью, то это ее волосы могли быть в таком диком беспорядке, ее губы горели бы и припухли от его поцелуев, ее глаза туманились бы от воспоминаний о запретных удовольствиях, которые они делили ночью.

Учитывая то, как они расстались, Эмма не рассчитывала на теплую встречу, но выражение его лица было еще более сдержанным, чем у Бона.

— Кто тебе подсказал искать меня здесь?

— Твой кузен.

— Я должен был догадаться, — пробормотал Джейми, окунув кончик пера в бутылочку чернил, стоявшую рядом с его коленом. — Он стал совать свой нос в мои дела, с тех пор как научился ползать. Раньше даже бросал жучков в мою люльку, чтобы услышать, как я кричу.

— Ты решил, что еще не слишком поздно написать оду доброте моего характера? — решилась сказать Эмма, кивнув на бумагу.

— Тебя, наверно, удивляет, что необразованный шотландец вообще умеет писать. Или читать, — ответил Джейми, написав на дешевой бумаге еще одну строчку.

— Полагаю, тебя бы не приняли в Сент-Эндрюс без особого экзамена.

— Мой дед научил меня читать писать на английском и гэльском, — Джейми насмешливо посмотрел в ее сторону. — Сам я выучил латинский и французский.

Он снова обмакнул перо в чернила и что-то написал на бумаге четким почерком.

— А где же ты взял все необходимые книги?

— О, так мы воровали не только золото, серебро и скот. Всякий раз, когда у деда появлялась информация, что Хепберн ожидает новую посылку с книгами, для своей библиотеки… — Джейми умолк, и застывшая на его лице дьявольская улыбка легко помогла Эмме догадаться о том, что было дальше.

— Ну что ж, по крайней мере навыки, которые привил тебе дедушка, ты применяешь с пользой.

— Сейчас он был бы не очень мной доволен, — с погасшей улыбкой сказал Джейми, — если бы узнал, что я использую их, чтобы написать требование о выкупе.

Эмма вдруг почувствовала себя так, словно он воткнул в ее сердце заостренное перо.

Но у нее нет права чувствовать себя обманутой и думать о предательстве. Она же прекрасно знала, что этот момент все равно наступит. Если уж на то пошло, она должна почувствовать облегчение. Он всего лишь выполняет данную ей клятву, разве не так? Когда граф передаст ему выкуп, Джейми освободит ее. А она, как покорная дочь, сможет вернуться в круг любящей семьи и стать женой человека, которого не любит и не хочет.

Вряд ли можно упрекать Джейми за то, что он смотрит на нее, когда она говорит, а не мимо нее, как имела обыкновение делала ее семья. Она не может упрекать его за то, что он ясно дал понять, что с удовольствием задушил бы ее жениха и Лисандра, а не обвинял в их недостатках Эмму. Она не может винить его за то, что в своих руках он дал ей почувствовать себя в безопасности, когда сам стал величайшей угрозой для сердца Эммы.

И конечно, она не может ненавидеть его за то, что он заставил ее поверить, пусть на одно короткое восхитительное мгновение, что она может быть для мужчины дороже золота и серебра.

— Ну и во сколько же ты меня оценил?

Перо замерло над бумагой. Капля чернил скатилась с кончика пера и упала на бумагу, подобно капле свежей крови.

— Пятьсот фунтов? — Эмма постаралась придать голосу фальшивый задор. — Тысячу? Отец продал меня за пять тысяч фунтов, поэтому я бы советовала тебе на меньшее не соглашаться. Уверена, что за утробу, которая предназначена для вынашивания его будущих сыновей, граф согласится заплатить очень приличную сумму.

Джейми так крепко сжимал перо, что Эмма даже удивилась, как оно не сломалось пополам. Если бы не постоянно дергающаяся у него на лице мышца, можно было подумать, что его профиль высечен из каменистых скал горы, которая возвышалась над ними.

Когда он наконец поднял на нее глаза, от его проницательного взгляда у Эммы бешено заколотилось сердце.

— Ты установила для себя слишком низкую цену, Эммалина Марлоу.

Эмма даже не сообразила, что затаила дыхание, и выдохнула только тогда, когда Джейми снова перевел взгляд на бумагу. Но он слишком поздно отвел глаза, потому что в их глубине она успела заметить взволнованный блеск. Что это было? Чувство вины? Сожаление? Сильное желание? Но что бы там ни было, это не помешало ему поставить внизу страницы решительным росчерком пера свою подпись, решившую судьбы их обоих.

Джейми немного подул на страницу, чтобы высохли чернила, потом свернул бумагу в трубочку и резкими, беспристрастными движениями перевязал ее кожаным шнурком.

Из-за деревьев появился Грэм. Увидев Эмму, мальчишка замедлил шаг.

— Бон сказал, вы меня искали, сэр, — произнес он, опустив голову и украдкой поглядывая то на Джейми, то на Эмму.

Джейми встал и протянул ему свернутую в трубочку бумагу.

— Позаботься, чтобы это было доставлено в руки графа как можно скорее. Дождись ответа и сразу же неси его мне. Мы будем ждать в развалинах церкви на северной стороне горы.

Грэм взял бумагу из рук Джейми.

— Да, сэр. Я сделаю все, как вы сказали, — тряхнув колючей белокурой челкой, застенчиво кивнул он. — Я ведь ваш человек.

Словно в подтверждение своих слов он еще пару раз кивнул головой и почти бегом бросился назад к дому, явно стараясь доказать, что Джейми не зря ему доверился.

— Что мы будем делать теперь? — сдержанно спросила Эмма, когда мальчишка исчез.

— Один он быстро спустится с горы. Поэтому мы должны ехать, — ответил Джейми и, взяв Эмму за плечи, повел в сторону поляны, словно хотел напомнить им обоим, что она никогда не станет для него чем-то иным.

Только пленницей.

Когда они вернулись на поляну, их ждала Мьюира. Она набросила на плечи Эммы теплый плащ.

Затем завязала тесемки плаща под подбородком Эммы, ее пухлые пальцы действовали удивительно проворно.

— Я так рада, что это платье пришлось тебе впору, девочка моя. Моя невестка, родив четвертого ребенка, так и не смогла больше влезть в него. Когда рожала, визжала, как свиноматка, и с тех пор ест точно так же.

Попрощавшись со слезами на глазах с Джейми, Мьюира протянула руки к Эмме, обняла ее, словно та была ее давно потерянной дочерью. Немного растерявшись от такого проявления чувств, Эмма мягко похлопала пожилую женщину по спине.

— Никогда не забывай, девочка, — прошептала Мьюира, — что мужчине не всегда нужны стихи, чтобы ухаживать за женщиной.

Эмма оглянулась, чтобы понять, услышал ли Джейми эти слова, но он уже сел на лошадь и протянул руку. Не успела она подойти, как он подхватил ее и посадил в седло сзади. Лошадь тронулась с места. Эмма оглянулась и с удивлением почувствовала, как образовался в горле комок, когда она увидела, как растворяется вдали в лесу Мьюира и ее уютный домик.

Джейми без устали мчался в гору и вел за собой остальных. Наконец они уже больше не могли обогнать наступавшие сумерки. Перед ними замаячил темный лес, и сумерки грозили поглотить их полностью.

Остальные лошади остановились на краю леса, и Джейми не оставалось ничего другого как остановить свою лошадь.

Лошади бродили, вскидывая головы, и нервно ржали. Всадники натянули поводья и сдерживали животных, чтобы не понесли, демонстрируя слишком преувеличенное спокойствие ради успокоения Эммы. Высокие сосны раскачивались и скрипели на ветру, охраняя невидимый вход в лес, как заколдованные часовые, поставленные там неким древним королем, давно позабытым и временем, и историей.

— Где мы? — мягко спросила Эмма, крепче держась за Джейми.

Они как будто собирались пересечь невидимую границу территории, откуда можно не вернуться.

— Это не важно, — кратко ответил Джейми, но на какой-то миг прикрыл своей большой рукой ее руки, словно хотел прогнать ее страхи.

Бон направил свою лошадь к ним, все еще пытаясь успокоить животное. Перемежающиеся блики теней лишили румянца его лицо, теперь оно стало бледным и вытянутым.

— Парни не хотят ехать дальше, Джейми. Они хотят знать, можем ли мы повернуть?

— Нет, если только не хотим прибавить еще два дня к нашему путешествию. Когда Грэм вернется с ответом графа, мы должны быть там, где он может нас найти, а люди Хепберна — нет.

Бон, дергая кадыком, украдкой бросил взгляд на своих товарищей.

— Ты не можешь винить их за то, что они сильно напуганы. Они никогда не забудут, что случилось с Лареном или Финданом.

Эмма никогда бы не отнесла Ангуса и Малькольма к набожным людям, но при одном только упоминании этих имен оба брата осенили себя крестным знамением.

— Никто так и не нашел тело Финдана, только его лошадь, — вздохнув, сказал Джейми. — Насколько нам известно, сейчас он в Эдинбурге, небось уткнулся носом в грудь какой-нибудь служанки в трактире. И Ларен был капризным молодым глупцом, который в туманную ночь испугался собственной тени и свалился на лошади со скалы.

Люди Синклера обменялись беспокойными взглядами. Было понятно, что его слова нисколько их не успокоили.

— Будь я проклят, — зазвенел стальными командирскими нотками голос Джейми, — если позволю этой глупой легенде стать между нами и тем, что находится по другую сторону этих лесов. Если у вас не хватает мужества проехать через них вместе со мной, тогда оставайтесь здесь, словно суеверные старухи, и ждите людей Хепберна, которые перестреляют вас по одному.

Джейми направил лошадь сквозь шеренгу своих людей, вынуждая их уступить дорогу. После напряженного минутного колебания люди успокоили лошадей и с неохотой двинулись следом за Джейми.

Они вошли в лес, выстроившись друг за другом в одну линию, оставив позади свет восходящей луны ради пестрой паутины теней. Эмма вздрогнула, когда от порыва ветра за их спинами зашумели, как высохшие кости, серебристые листья берез. Ей вдруг пришло в голову, что если эти суровые люди боятся чего-то, что живет в этих лесах, тогда и она тоже должна бояться этого.

— А что это за легенда, о которой вы там говорили? — спросила Эмма, чувствуя, что ей хочется увидеть лицо Джейми. — Что именно так испугало твоих людей?

— Наивные глупцы верят, что эти леса посещают привидения…

Эмма мельком взглянула на призрачные белые стволы деревьев вокруг и почувствовала, как вниз по позвоночнику прокатилась новая волна дрожи.

— Чьи привидения?

— Моих родителей, — сурово ответил Джейми.

Не сказав больше ни слова, он резко щелкнул поводьями, пуская лошадь легким галопом, и повел всех в самую глубину леса.