Это был потускневший гэльский крест на плетеной цепочке из олова. Еще до того как Джейми опустился на колено и взял ожерелье в руки, Эмма узнала его по миниатюре на крышке шкатулки.

Это было ожерелье его матери…

Ожерелье, которое она носила, когда художник сделал набросок ее портрета. Ожерелье, которое исчезло в ту ночь, когда она погибла. Его сорвала с ее шеи рука убийцы.

Но и цепочка, и застежка ожерелья оказались неповрежденными, словно его не сорвали с шеи владелицы, а бережно сняли с ее безжизненного тела.

Эмма так явно услышала в комнате эхо слов Джейми, как будто он только что произнес их: «Просто ничего нестоящая безделушка… Никакой ценности ни для кого, кроме Синклеров, она не представляет».

Джейми медленно поднял глаза на Эмму. У нее похолодело внутри, но не от волнения в ледяной пустоши этих глаз, а от его убийственного отсутствия. Ни слова не говоря, Джейми выпрямился и широким шагом вышел из комнаты. В сжатом кулаке болталась цепочка ожерелья.

Несколько драгоценных секунд Эмма, онемев от потрясения, молча смотрела на дверь, а потом помчалась за Джейми. Она испугалась, что это убийство она не сможет предотвратить.

Пульсирующая боль в плече заставила Эмму замедлиться на узкой винтовой лестнице, которая вела в самый центр башни. Когда она добралась до длинной комнаты с высокими потолками, которая когда-то, должно быть, служила огромным холлом крепости, то обнаружила, что большая дубовая дверь в дальнем концы комнаты распахнута.

Эмма поспешила туда, испугавшись, что уже может быть слишком поздно, Если Джейми доберется до старика раньше, чем она доберется до Джейми, он будет потерян навсегда не только для нее, но и для самого себя.

Эмма выбралась из мрачного помещения, жмурясь от яркого солнца. Когда глаза привыкли к свету, она увидела Джейми, поднимавшегося на небольшой холм к западу от крепости. Она окликнула его по имени, но он продолжал идти, как будто не слышал ее. Его шаги были так же решительны, как и выражение лица.

Эмма подхватила подол платья и поспешила за ним. Поднявшись на вершину холма, внизу она увидела Рамзи Синклера, который рыхлил каменистую землю склона тяжелой железной мотыгой. Белоснежная грива волос развевалась на ветру.

Испугавшись, что мотыга может превратиться в оружие, Эмма ускорила свои шаги.

— Закапываешь другие секреты, старик? Или, может, на этот раз настоящие тела?

Остановившись перед своим дедом, Джейми поднял кулак с зажатым в нем ожерельем и сунул ему в лицо.

Рамзи Синклер даже не выглядел удивленным, у него был вид смирившегося человека. Как будто он двадцать семь лет ждал, когда наступит этот момент, и теперь, когда это наконец произошло, почувствовал облегчение.

— Джейми, пожалуйста, — тихо попросила Эмма, остановившись в нескольких футах от мужчин.

— Это не твое дело, девочка, — ткнул в нее пальцем Джейми, всего лишь на мгновение оторвав глаза от старика. — И не смей падать в обморок! Потому что, если будешь падать, я, черт возьми, ловить тебя не собираюсь.

Эмма прикусила язык. Несмотря на предупреждение Джейми, она знала, что если в это самое мгновение грохнется в обморок, то его руки подхватят ее раньше, чем она рухнет на землю.

К ее большому облегчению, старик Синклер подошел к круглому валуну и тяжело опустился на него, отставив тяжёлую мотыгу в сторону. Теперь, когда презрение Джейми тяжелым грузом легло на его плечи и ссутулило их, он выглядел на свой преклонный возраст.

— Я обожал твою мать, ты знаешь, — сказал он, глядя на Джейми и щурясь от яркого света. — Она единственное, что у меня осталось после того, как лихорадка убила твою бабушку. Мое сердце разбилось на части, когда она, сбежала с тем негодяем. — Он потряс головой, на морщинистом, лице застыла скорбь. — Я безуспешно искал ее много месяцев. И мог бы никогда их не найти, пока они не захотели бы этого, если бы Мэгс не умудрилась прислать мне записку, что Лианна родила ребенка. К тому времени, когда я добрался до хижины фермера, было уже слишком поздно. Они уже ушли.

— Поэтому ты их выследил, — безжизненным голосом заявил Джейми.

В глазах старшего Синклера вспыхнул гнев, теперь они стали жутко похожи на глаза его внука.

— Разве ты можешь понять меня, когда у тебя никогда не было собственной дочери? Моя Лианна всегда была хорошей девочкой. А он был просто еще одним жалким жадным Хепберном, привыкшим брать то, что хочет, и не важно, какой ценой. Уже не в первый раз кто-то из Хепбернов поймал невинную молодую девушку, которую случайно встретил в лесу. Да вот твоя бабушка, моя дорогая Алиса…

Синклер умолк на полуслове, его голос задушила ярость и незабытые страдания.

Эмма на секунду прикрыла глаза, слишком хорошо понимая, как переходила от поколения, к поколению эта унаследованная ненависть.

— Я знал, что этот молодой негодяй соблазнил мою Лианну. Может быть, даже изнасиловал ее. Сделал своей шлюхой.

— Она не была его шлюхой! — прогремел голос Джейми. — Она была его женой!

— Тогда я этого не знал. — Старик Синклер прикрыл дрожащей рукой рот. — Эту страницу из церковной книги регистрации браков я нашел в его кармане, когда они были мертвы. К тому времени было уже поздно. Слишком поздно для всех нас, — добавил он почти шепотом.

Эмма с ужасом думала о том, как он жил все эти годы, зная, что убил свою дочь и ее мужа за преступление, которое никто из них не совершал. Неудивительно, что его сердце в конце концов не выдержало такого груза вины.

— Я не хотел ее убивать, — с мольбой в глазах глядя на внука, сказал старик. — Клянусь! Я только хотел забрать ее домой. Когда я настиг их в долине, то достал пистолет, думая, что этот самодовольный юнец испугается и без сопротивления оставит мою дочь. Но он закричал, что она слишком хороша, слишком умна, чтобы всю свою жизнь провести рядом с такими, как Синклеры. Заявил, что теперь она принадлежит ему. И что он никогда ее не отпустит. У меня все помутилось перед глазами, я слышал только гул в ушах. Я достал пистолет и нацелил его в сердце этого мерзавца. В тот самый момент, когда я нажал на курок, моя дочь заслонила его своим телом.

Джейми прижал к губам зажатое в кулаке ожерелье, слушая, как дед продолжает свой рассказ:

— Я никогда не забуду выражения ее глаз. Шок, предательство и, что хуже всего, в последние секунды ее жизни там промелькнула жалость. — Старик повесил голову, как будто уже знал, что навсегда потерял право на жалость собственного внука. — Хепберн подхватил ее на руки, когда она падала, сел и, раскачиваясь с ней на руках, плакал как ребенок. Я не мог поверить в то, что сделал. Я думал только об одном. Если бы не этот негодяй, если бы не все Хепберны, которые много веков подряд портили жизнь Синклерам, моя драгоценная девочка была бы до сих пор жива. Поэтому я подошел к нему и ткнул дулом пистолета прямо ему между глаз. Он даже не сопротивлялся. Он только поднял на меня глаза, словно просил, нет, он умолял меня нажать на курок.

— И ты сделал это, — мрачным голосом сказал Джейми.

— Да. И они остались лежать там, мертвые в объятиях друг друга, — с окаменевшим подбородком сказал старик. — Мне была невыносима мысль о том, что он все еще прикасается к ней, пытается заявить свои права на нее даже после смерти. Поэтому я растащил их в разные стороны, чтобы он больше никогда не касался её. Я уже собирался навести пистолет на себя, когда услышал это.

— Что? — мягко спросила Эмма, уверенная, что эти мужчины уже давно забыли о ее присутствии. — Что вы услышали?

Старик Синклер вскинул голову, словно он постоянно с тревогой вспоминал то далекое мгновение, которое не давало ему покоя.

— Тихое воркование, похожее на воркование голубя. Я подошел к кустарнику, а там был ты. Наверно, они спрятали тебя, когда услышали приближение моей лошади.

Выражение, которое появилось на лице Джейми, вновь разбило сердце Эммы.

— Я был в той долине в ту ночь, когда они погибли? Но ты говорил мне, что они оставили меня с Мэгс.

— Одним обманом больше, одним — меньше. Какая теперь разница? — пожал плечами старик, и по его лицу промелькнула тень, — На меня нашло какое-то секундное помрачение, и я испытал непреодолимое искушение убить и тебя тоже, убрать последнее свидетельство их любви. Но когда я наклонился, чтобы сделать это, ты поднял на меня свои глазенки и даже не заплакал. И не моргнул. Потом схватил мой палец в свой крошечный кулачок и держался за него ради жизни. — Старик повернул лицо к Джейми, в его глазах блестели слезы. — В тот момент я понял, что ты не их, в конце концов. Ты мой.

Лицо Джейми было столь же прекрасным, сколь и беспощадным, как у ангела-мстителя. Он не сводил глаз со старика, пока тот уже твердой рукой утирал пролившиеся слезы.

— Мне не хотелось жить с тем, что я сделал. Но я понимал, что у меня нет другого выбора, если я должен присматривать за тобой. Поэтому я отнес тебя назад к Мэгс в хижину фермера и взял с нее клятву молчать, а сам вернулся в долину поздно ночью со своими людьми, чтобы были свидетели, когда будут найдены твои ро… — Старик запнулся. — Когда будут найдены тела.

— Я полагаю, что свалить их убийство на Хепберна не составило особого труда, — каким-то опасно бесстрастным голосом заявил Джейми. — В конце концов, он и его род много веков несли ответственность почти за все беды здесь.

— Да. И это единственное, о чем я не мог заставить себя сожалеть. По крайней мере до сих пор.

У Эммы едва не остановилось сердце, когда из складок своего килта старик достал старинный пистолет с расширяющимся дулом. Но он, подавшись вперед, просто протянул его Джейми:

— Давай, парень. Возьми его и сделай то, на что у меня должно было хватить мужества много лет назад.

Джейми посмотрел на пистолет в руке деда. Таких холодных глаз Эмма не видела никогда.

— Ты всегда говорил мне, что правда может убить. Или сохранить жизнь. Я думаю; что позволю тебе просто жить с тем, что ты сделал.

— Я не хочу твоей жалости, парень! Она мне не нужна!

Старик попытался встать на ноги, тяжело опираясь на ручку мотыги.

— О, что касается тебя, то у меня нет здесь никакой жалости, — презрительно ухмыльнулся Джейми. — Просто у меня нет необходимости ускорять твою дорогу в ад. Ты скоро сам туда доберешься.

Джейми отвернулся от деда, продолжая удерживать в кулаке ожерелье матери. Когда он проходил мимо Эммы, она потянулась к нему. Но он продолжил свой путь, словно ее и не было рядом.

Она немного смутилась, но пошла за ним следом. Она была почти уверена, что сейчас за спиной прозвучит грохочущий выстрел. Но когда остановилась на вершине холма и потянулась назад, то увидела, что дед Джейми уже взял свою мотыгу и вернулся к своему занятию.

В этот момент Эмма ненавидела бы его так же сильно, как ненавидел Джейми, но она знала, что он всего-навсего делал то, что всегда делали Синклеры.

Выживал.

Когда Эмма вышла на балкон на самом верху крепости, Джейми был уже там. Он стоял к ней спиной, уцепившись руками за деревянный парапет.

Эмма вышла на солнечный свет и невольно ахнула от восхищения. Внизу во всем своем грубом величии раскинулось Шотландское нагорье. Долины и перевалы накрыла туманная пелена зелени, а самые высокие горные вершины по-прежнему стояли в ослепительных белых шапках. С горного склона текли ручьи, блестевшие серебром под поцелуями солнца, которые наполняли тающие снега.

Когда прямо мимо балкона проплывали воздушные клочья облаков, Эмма поняла, почему дед Джейми мог представлять себя правителем какого-нибудь могущественного королевства. Зачем жить среди простых смертных внизу, в предгорьях, когда можно жить среди облаков? Обозревая этот захватывающий дух вид с такой головокружительной высоты, можно легко представить себя правителем небес.

В этот момент Джейми больше походил на темного принца какого-нибудь мрачного подземного царства, куда направляются обреченные души дожидаться своего наказания.

— Ты не должна быть здесь, — сказал Джейми, даже не поворачиваясь к Эмме. — Твое место в постели.

— В чьей постели? — тихо спросила Эмма, подходя к парапету. — В твоей? Или графа?

Джейми повернулся к ней лицом. У него был такой отрешенный вид, что от страха у Эммы по спине прокатилась холодная дрожь.

— В своей постели. В той, что стоит в твоей спальне в Ланкашире. Где прямо за окном есть гнездо малиновки, а в гостиной за плинтусом живет мышиная семья. Твое место — за тысячу лье отсюда. Подальше от всего этого обмана, предательства… и смерти.

— Подальше от тебя?

— Да, — недолго колебался Джейми.

Он перевел взгляд на величественный простор, раскинувшийся перед ними, его профиль был таким же строгим и упрямым, как профиль чужого человека.

— Как можно подальше от меня.

— А что, если я не поеду?

— У тебя нет выбора. Разве ты не слышала моего деда? Я происхожу из старинного рода людей, которые уничтожают то, что они любят больше всего.

— Что ты сейчас хочешь сказать, Джейми? — оттолкнув страх, с надеждой в голосе спросила Эмма. — Что ты любишь меня? Ты именно это собирался мне сказать, перед тем как обнаружил страничку из церковной книги?

Эмма коснулась его рукава, но он отодвинулся в сторону. Раньше он не мог оторвать от нее рук, а теперь казалось, что он не мог смотреть на нее, не говоря уже о том, чтобы прикоснуться.

— Что ты делаешь? — в отчаянии закричала Эмма. — Притворяешься, что той ночи в разрушенной церкви не было?

Разве мог он притворяться, что она никогда не лежала под ним, дрожа от беспомощного изумления, когда его ловкие пальцы и сильное тело доставляли ей самое приятное и самое опустошительное удовольствие, которое мужчина может дать женщине?

— Ты можешь действительно мне сказать, что та ночь ничего для тебя не значила?

Джейми повернулся и посмотрел ей прямо в глаза. Безразличие в его взгляде было еще страшнее, чем презрение, с которым он смотрел на своего деда.

— Я выполнил свою часть нашей договоренности. Ты просила овладеть тобой; а не клясться в вечной любви. Если ты хорошо себя чувствуешь, чтобы уехать завтра утром, я помогу тебе спуститься с горы. Твоя семья, возможно, считает, что ты погибла. Поэтому мне надо доставить тебя к ним раньше, чем они навсегда покинут Шотландию.

— А как же Хепберн? — Эмма покачала головой, у нее все завертелось перед глазами, когда она услышала такой резкий и грубый отказ от всего, что между ними произошло. — Хоть он, возможно, и не убивал твою мать, но он пытался убить меня. Я уверена, что ему будет только приятно узнать, что теперь ему нет необходимости искать себе новую невесту, поскольку у него уже есть наследник.

— О, Хепберна можешь предоставить мне, — мрачно улыбнулся Джейми. — Он больше не твоя забота. Я с ним разберусь.

Джейми собрался уходить, но задержался, бросив хмурый взгляд на свои руки, как будто удивился, что ожерелье матери все еще оплетает его пальцы.

Эмма почувствовала, как с надеждой замерло ее сердце, когда Джейми взял ее руку и вложил туда ожерелье.

Он поднял на ее глаза. Плескавшееся в них раскаяние разбило хрупкую надежду Эммы.

— Я пытался предупредить тебя, девочка, что это всего лишь бесполезная безделушка.

Джейми мягко сжал ее пальцы вокруг ожерелья, развернулся и ушел.

Когда он исчез во мраке лестницы, Эмма раскрыла ладонь, чтобы рассмотреть простой гэльский крест.

Это был символ веры. Символ надежды.

Тот Синклер, который вынес его из замка, когда его вместе с родственниками изгнали из собственного дома, должно быть, знал, что этот крестик повлияет на мечты грядущих поколений. Женщина, которая носила его последней, отказалась предавать свои мечты. Она была готова рисковать всем — своим домом, любовью отца… даже своей жизнью, чтобы воплотить свои мечты в жизнь.

Эмма сжала кулак с ожерельем и, подняв глаза, окинула взглядом суровую землю, которую она полюбила. Джейми Синклеру предстояло открыть, что эта потускневшая безделушка, в конце концов, не такая уж бесполезная и что он, возможно, сам оказался более беспощадным и решительным соперником, чем Хепберн.