Господа Дебьенн и Полиньи упаковывали вещи. В их кабинете, когда я заглянул в него на следующее утро, царил настоящий хаос, а покидающие должность директора мрачно складывали папки, отбирали сувениры, споря, кому какой достанется, и отдавали распоряжения небольшой армии рабочих, сновавших туда-сюда, таская предметы всевозможного назначения. В суматохе мое вторжение не вызвало у них удивления.

За пыльными окнами, тремя этажами ниже, трудились под слабым дождем паровые экскаваторы и бурильные молотки, их смутный гул смешивался с суетливым шумом в помещении.

— Конец эпохи — эпохи Полиньи-Дебьенна, — заметил Полиньи.

— Эпохи Дебьенна-Полиньи, — поправил его Дебьенн, подкрепив свои слова скорбным вздохом.

— Я бы хотел поговорить с мадемуазель Дааэ, — вклинился я.

— Здесь ее нет, — произнес Полиньи, изучая пачку документов, которую он затем передал Дебьенну. Тот бегло взглянул на них и отдал обратно.

— Мы хорошо поработали, — отметил Дебьенн, глядя на афишу на стене.

— Очень хорошо.

— Где я могу найти ее?

Впервые они обратили на меня внимание.

— Не понимаю, зачем вам это нужно, мсье…

— Сигерсон, — напомнил я. — Я, если помните, друг мадемуазель Адлер.

— Мсье Сигерсон, — ответил Полиньи, — Вы нас извините, но ваша дружба с мадемуазель Адлер, хоть и производит внушительное впечатление, не может служить для вас passe-partout.

— Боюсь, что вам придется заняться чем-нибудь другим, — добавил Дебьенн, сминая пачку бумаг и бросая их в мусорную корзину.

Я глубоко вздохнул.

— Что ж, джентльмены, вы вынуждаете меня сказать вам правду.

— Ага, — безо всякого интереса произнес Полиньи.

— Я здесь по поручению Скотланд-Ярда, — объявил я, применив мой лучший итонский акцент.

Оба разом прекратили свои занятия и уставились на меня.

— Что?

— По просьбе мсье Мифруа из парижской префектуры, — добавил я, вернувшись к французскому, — я устроился в оркестр с целью расследования обстоятельств гибели Жозефа Бюке.

Говоря это, я молился, чтобы, погрузившись в собственные дела, эти двое не припомнили, что я начал работать в оркестре еще до того, как убили Бюке, иначе я оказался бы подозреваемым.

— Скотланд-Ярд? — повторил Дебьенн. В его правом глазу возник тик или спазм, и он прижал его рукой. — А зачем бы префектуре Парижа понадобилась помощь англичанина в расследовании смерти Бюке?

— Им не англичанин был нужен, — объяснил я, позволив себе выказать легкое нетерпение, — им нужен был полицейский, способный играть на скрипке, — теперь они уже слушали меня очень внимательно.

— Леру всегда говорил, что вы не норвежец, — вдруг вспомнил Полиньи. — Как же вас зовут?

Я едва не подавился, произнося эти слова, но у меня не было других средств для маскировки, кроме собственного ума. Господи, прости меня, грешного.

— Инспектор Лестрейд. По понятным причинам, я не ношу при себе документов, — несколько торопливо продолжил я. — Но я уверен, что мадемуазель Адлер подтвердит мои слова.

Бывшие директора опустились в кресла за своими столами.

— Скотланд-Ярд, — повторили они.

— Префектура сочла это дело крайне серьезным, господа. Может быть, мы могли бы поговорить наедине?

Полиньи после недолгого колебания обратился к рабочим.

— Выйдите, — сказал он. — Мы пошлем за вами.

Рабочие равнодушно пожали плечами и удалились. Я так и чувствовал, как они раздумывали, не помешает ли им небольшой apéritif.

— Итак, — начал я, когда Дебьенн закрыл дверь за последним из них. — Что вы можете рассказать мне о Призраке?

Они обменялись настороженными взглядами.

— Покажи ему контракт, — велел Полиньи Дебьенну.

С очередным вздохом Дебьенн достал из кармана ключ и отворил большой сейф, стоявший в углу комнаты. Порывшись в нем, он достал, наконец, несколько листов бумаги, которые передал мне, его глаз дергался, словно предрекая эпилептический припадок.

— Это условия аренды Оперы, — пояснил он, прикрывая глаз рукой. — Большинство статей стандартны.

— Насколько я вижу, да, — ответил я, наскоро просматривая документ.

— Мы советуем вам, однако, обратить внимание на три статьи следом за параграфом 67.

Я быстро пролистал бумаги и нашел условия, записанные элегантным почерком, в отличие от остального текста договора, напечатанного на машинке.

— Эти дополнения мы обнаружили в сейфе вскоре после того, как заступили на свои должности, — сообщил Полиньи, подпирая рукой подбородок и печально наблюдая за тем, как я читаю их. — У нас — единственный ключ, — добавил он, видимо, на случай, если я не понял смысла сказанного.

— Значит, эти условия выставил Призрак?

— Именно так.

Условия были следующие:

I. Ложа № 5 Главного яруса всегда должна быть зарезервирована для Призрака.

II. Иногда Призрак может потребовать замены в актерском составе некоторых спектаклей. Замена должна быть произведена без возражений и безотлагательно.

III. Призрак должен получать оплату наличными первого числа каждого месяца размером в 20 000 франков. Если дирекция по каким-либо причинам задержит выплату содержания Призраку (составляющего, в сумме, 240 000 франков в год) более, чем на две недели, Призрак не отвечает за последствия.

Я поднял глаза.

— И вы выполняли эти условия?

— Целиком и полностью, — ответил Дебьенн. — Мы сочли, что так будет безопаснее.

— Любопытно, что Призрак требует денег, — заметил я.

— От любопытства кошка сдохла, — ответил Полиньи.

— По крайней мере, теперь ясно, откуда у него берутся три франка на чай для мадам Жири, — заметил я, скорее для себя, чем для них. — А как вы передаете ему деньги?

— Мадам Жири оставляет их в конверте в его ложе первого числа каждого месяца. Мы берем деньги из бюджета на текущее содержание Оперы.

— Болваны! — неожиданно взорвался Дебьенн, больше не в силах сдерживаться. — Они не понимают, что творят! — он нервно провел рукой по редеющим волосам.

— Кого вы имеете в виду?

— Моншармена и Ришара, новых директоров, кого же еще? — выкрикнул Полиньи, как будто объясняя очевидную вещь идиоту. — Они навлекут на Оперу несчастье!

— Каким образом?

Бедняги снова обменялись взглядами.

— Они не верят в существование Призрака, — пожаловался Дебьенн, проводя рукой по дергающейся брови. — Похоже, они воображают, что все это — хитрый розыгрыш с нашей стороны, и ясно дали нам понять, что не потерпят этого.

— Розыгрыш! — повторил Полиньи со страдальческой усмешкой.

— В самом деле?

— В самом деле. Они объявили, что не будут следовать дополнениям контракта. Они не будут платить эти деньги, они не будут производить изменения в актерском составе, и — что хуже всего — они будут сдавать ложу № 5!

— Начиная с этого вечера! — добавил Полиньи, качая головой. — Они собираются сидеть в ней сами! Они уволили мадам Жири, — продолжил он, словно сообщая о свершении некого святотатства, — и грозились заменить ее кем-то другим!

— И того хуже, — добавил Дебьенн, — они настояли, чтобы сегодня пела Ла Сорелли. Mon Dieu, — добавил он испуганным шепотом.

— Это — тоже нарушение его требований? — поинтересовался я.

— Мы довели до их сведения, что Призрак пожелал, чтобы сегодня в Фаусте роль Маргариты исполняла Кристин Дааэ. А они подняли нас на смех, — закончил Полиньи. Я уже обратил внимание, что эти двое все время говорили по очереди.

— И как же Призрак выразил свое пожелание, чтобы мадемуазель Дааэ пела сегодня?

— Он говорит с нами.

— Напрямую?

— Так же прямо, как мы говорим с вами, Инспектор. Его голос звучит здесь, в кабинете.

— Просто звучит в эфире, — добавил Дебьенн, предваряя мой следующий вопрос. — Он может звучать где угодно в здании. И Призрак слышит все, что здесь говорят.

— Это наводит на размышления.

— Не понимаю, о чем вы.

— Вас это уже не касается, — сообщил им я, ведь они, в конце концов, как раз покидали Оперу. — И когда же Призрак объявил вам об этой предполагаемой замене в вечернем актерском составе?

— Сегодня в десять утра, как только я зашел в кабинет, — сразу же ответил Полиньи. — Я просил их прислушаться к голосу разума, — повернулся он к Дебьенну.

— Просил снова и снова, — подтвердил тот.

Я встал.

— Господа, я должен повторить мое первое пожелание, — они обратили ко мне одинаково непонимающие взгляды. — Где я могу найти мадемуазель Дааэ?

— Она живет с больной бабушкой.

— У меня создалось впечатление, что она — сирота.

— Это, на самом деле, не бабушка мадемуазель Дааэ, это пожилая вдова, которая ее приютила, у нее комнаты на улице Гаспар. Кажется, ее называют Матушка Валериус.

— Благодарю вас, — я направился к двери, но замешкался.

— Да?

— Просто из любопытства. Что происходит с директорами, отслужившими свое в таком месте, как Парижская Опера?

Они коротко переглянулись.

— Сэр, — произнес Дебьенн, поднимаясь в полный рост. — вы имеете честь беседовать с новыми директорами Оперы Табор Лидвилла, Колорадо.

— Простите, месье, что отнял у вас бесценное время.