1
Никто на съемочной площадке формально не представлял их друг другу. Хэммонд в качестве художника-декоратора картины часто на многие часы отлучался со съемочной площадки. Он выбирал, покупал и подбирал материалы для постройки декораций и только иногда видел остальных членов съемочной группы. Он заметил Бетти Мей и решил, что она слишком молода и работает курьером или третьим помощником режиссера. У нее была бледная кожа, темные волосы, она носила темные очки, джинсы и рубашку. Ничего особенного.
Однажды во время ленча она села за его столик. Эти столики стояли на козлах в брезентовой палатке, в пустыне к югу от Флегстаффа. Он подумал, что она очень нервничает. Вблизи она выглядела еще моложе и казалась неуверенной в себе. По-видимому, она была новичком в мире кино. Хэммонд представился и спросил, чем она занимается.
– Я, буду дублером и, может быть, выполню какие-нибудь трюки.
– Трюки? Вы храбрая девушка.
– Не думаю, что это будет слишком трудно.
– Вы не станете прыгать с горящих зданий или что-то в этом роде?
– Господь с вами, нет! Надеюсь, что нет – На лице у нее появилась пугливая улыбка, как у школьницы.
Хэммонд рассказал ей о своей работе. Казалось, что ее это сильно заинтересовало. Но она ничего не знала о том, как снимается кино и потому решила, что он станет рисовать декорации.
Хэммонд больше не вспоминал ее, пока не вернулся поздно ночью из местечка Лейк. Он наблюдал, как там строили пристань. Был одиннадцатый час ночи, и он, усталый, сидел в кафе «Старый Сильвер». Он увидел, что она сидит одна за соседним столиком – воплощение полного одиночества. Почти вся съемочная группа уже закончила ужин. Кафе было яркое освещено и пустынно. Она робко улыбнулась ему, и он жестом пригласил ее подсесть за его столик.
Бетти Мей захватила свою колу и села рядом. На ней были хиповые рваные джинсы, в дырах видны колени. Под белой тонкой хлопковой рубашкой ничего не выдавалось.
– Чем вы сегодня занимались? – спросил он.
– Так, ничем особенным.
– Работы прибавится, когда начнутся съемки. Бетти Мей наблюдала, как Хэммонд ел свой омлет с перцем. Он чувствовал на себе ее пристальный взгляд.
– Вы уже подружились с кем-нибудь?
– Все здесь кажутся слишком занятыми. Хэммонду показалось, что она грустит, словно у нее были неприятности в прошлом. Поев, он посмотрел на часы: почти одиннадцать. Девушка явно не собиралась уходить. Будучи постоянным посетителем «Старого Сильвера», Хэммонд выписал чек и встал. Она тоже встала. Они вышли из кафе и пошли по дороге к домикам мотеля. Ветер катал взад-вперед банку из-под кока-колы.
– Вот мой домик, – сказал Хэммонд, когда они подошли к номеру одиннадцать.
– А мой номер семнадцать, – сказала она.
– Спокойной ночи, Бетти Мэй, приятных сновидений!
Хэммонд наклонился к ней, чтобы поцеловать в щеку. Она обхватила его руками и привлекла к себе. Он почувствовал, как ее тело крепко прижимается к его рубашке. Бетти Мей неожиданно поцеловала его в губы. Хэммонд сразу же возбудился.
– Послушай, здесь совсем не место, – заметил он и оглянулся вокруг. Рано или поздно на съемочной площадке всё все знают друг о друге.
– Можно мне войти к вам? Только на одну минуту!
Он посмотрел на нее. В глазах у нее стояли слезы. Как он мог ей отказать? Хэммонд открыл фанерную дверь, и они вошли в домик. Бетти Мей села на кровать. Он включил лампу, которая осветила жалкую комнату слабым желтоватым светом, и задернул занавески.
– В чем дело? Почему ты плачешь?
Он задал ей вопрос, доставая бутылку водки из маленького холодильника. Она не ответила.
– Хочешь выпить?
Она покачала головой. Он налил себе водки в стакан, решил не добавлять туда лед и присел рядом с ней на постель.
– Где ты живешь? – спросил Хэммонд.
– В Лос-Анджелесе. В Долине.
– Как ты попала на эту работу?
– Так получилось. Мне предложили поработать здесь.
– Такое случилось и со мной, – сказал Хэммонд. – Я работал архитектором. Однажды мне предложили поработать дизайнером и построить декорации для фильма.
– Мне кажется, я просто хотела уйти из дома, – сказала Бетти Мей.
– А в действительности, в чем дело, Бетти Мей?
– В вас!
Хэммонд почувствовал силу ее желания. Дора была такой же, когда он впервые встретил ее: неожиданные вспышки желания. Ему нравилось в ней это. Он вспомнил Дору в ее доме, ее детскую, где она жила, когда была маленькой девочкой. В первый раз они занимались любовью в ее маленькой раскрашенной постельке, в которой было так неудобно. Он вспомнил ее подушки в виде кроликов, и львов. Хэммонду тогда казалось, что он крадет маленького ребенка из колыбельки. В то время Дора была значительно старше этой девушки, но ему она казалась подростком.
Бетти Мей встала. Ее чистые, с коротко подстриженными ногтями пальцы начали расстегивать пуговицы белой рубашки. Она начала снизу, вытащив рубашку из-за пояса джинсов.
– Я хочу, чтобы вы посмотрели на меня.
Расстегнув пуговицы рубашки, она не сняла ее, потом расстегнула джинсы. Хэммонд хотел сказать ей, чтобы она прекратила. Если он увидит эту девушку обнаженной, ему придется заняться с ней любовью, он был уверен в этом.
Она спустила джинсы. Трусики сползли вниз одновременно с ними. Хэммонд увидел ее нее на лобке светлые волосы.
Его охватила странная чувственная дрожь, хотя он не понял, что у нее крашеные волосы. Вниз от талии она тоже напоминала ему Дору. Он сидел на постели, держа холодный стакан с водкой во влажной руке, и смотрел, как она раздевалась. Бетти Мей не предпринимала никаких попыток соблазнить его. Это было раздевание, но без поддразнивания, стриптиз, но без стараний возбудить.
Она ногой отшвырнула джинсы и встала перед ним, опустив руки. Она стояла совершенно спокойно – статуя из живой плоти.
– Когда мы впервые сидели вместе во время ленча, я хотела, чтобы вы увидели меня именно такой.
Ее спокойствие стало невыносимо.
– Ты очень красива.
Хэммонд почувствовал, как начал возбуждаться его член. Ему стало неловко: он, пожалуй, уже староват для этой девушки, которая всего на несколько лет старше его дочери. Он наклонился и взял ее за руку. Она сделала шаг навстречу и остановилась. Волосы на лобке оказались вровень с его лицом. Она смотрела вниз на его голову. Он наклонился и поцеловал ее чуть выше того места, где были трусики. Она спустила их еще на дюйм, чтобы подбодрить его. Ее тепло и запах майорана поглотили его. Хэммонд начал языком ласкать ее мягкие волосы и почувствовал, как сокращаются мышцы ее живота.
– Я тоже хочу посмотреть на вас. Можно? – Простая просьба выраженная спокойным тоном.
Хэммонд встал. Она отошла на шаг. Он начал искать, куда бы поставить стакан. Она взяла у него стакан и держала, пока он снимал пиджак, а потом вертела холодный стакан между грудей, пока Хэммонд избавлялся от рубашки.
Хэммонд наклонился и поцеловал ее в губы. Ее рот слегка раскрылся: она ждала. Он начал лизать ее губы.
Она прикоснулась языком к его языку. Он протянул руку, чтобы расстегнуть ремень на брюках.
– Позвольте мне, – сказала она, отдала ему стакан с водкой и вытащила ремень. Кожа ремня свистела, когда он проходил сквозь петли серых хлопчатобумажных брюк.
Бетти Мей повесила ремень себе на шею.
Расстегнув молнию на его брюках, Бетти Мей осторожно повернула Хэммонда к себе и спустила его брюки, наклонившись при этом. Хэммонд услышал, как хрустели ее суставы. Может, девушка и молода, подумал он, но опыта ей не занимать: в ее манере чувствовалась уверенность, она, должно быть, спала со многими мужчинами.
Она легонько толкнула его в пахнущую плесенью постель мотеля, сняла с него ботинки и носки и стала массировать ноги.
Желание переполняло Хэммонда. Он пытался сохранить физический контроль над собой, как это бывало с Дорой, но этот случай совершенно отличался от сексуальных игр с женой. Здесь отсутствовало спокойствие и уверенность. Он не знал, чем все это закончится, не было никакой уверенности, что назавтра он снова будет спокоен. Бетти Мей несла с собой неприятное ощущение новизны и неопределенности.
Под мягким пушком светлых волос он, к своему удивлению, нащупал сильные мышцы. Ее налитые груди были напряжены. Кроме разве что рта, на теле девушки, в отличие от Доры, не было мягких и уютных мест.
«Прекрати их сравнивать! Это не Дора! Это молоденькая девушка. Думай об этом как об эксперименте», – сказал себе Хэммонд, вдыхая ее слегка маслянистый запах, запах лосьона для тела, пахнущий травами и деревом.
Она раскрылась перед ним, раздвинула ноги, все шире и шире. Она не зазывала его войти, скорее приглашала внимательно посмотреть. Ей хотелось, чтобы он вглядывался в нее, изучал, чтобы думал о ней. В этом было что-то от медосмотра, от гинекологии. Она раскрыла для него свои половые губы. Его это просто шокировало. Он почувствовал себя врачом, который не был уверен в том, что он ищет. Она была ребенком с телом женщины, вполне способной рожать детей. Как и груди, ее наружные половые органы были на удивление незрелыми. Он приложил рот к ее набухшему клитору. Он был слишком возбужден, но думал о ней как о медицинском случае. Он никак не мог забыть о том, как она молода, тело ее было таким юным.
Он вспомнил свои студенческие годы, когда учился, чтобы стать архитектором, и ему пришла на ум интерпретация сужающихся изгибов в арочном входе в готический собор. Путь в дом господень был путем в тело женщины. Когда его голова очутилась между ее ног, он вдруг почувствовал, что тонет в ней. Нет, не тонет! Она не была мокрой и влажной. Возникло ощущение, что он не может нормально дышать. Все было так соблазнительно: ты по своей воле отказываешься от права дышать. Она была сделана из разогретого на солнце мыльного камня.
Когда он привстал и вошел в нее, ее ноги медленно сомкнулись. Очень медленно, когда он двигался в ней, она сжимала их все сильнее.
Она так крепко держала его, как если бы сжимала пенис двумя руками. Это было потрясающее ощущение. Она старалась чтобы он забылся. Пусть покинет тебя твое сознание, как бы говорила она, я собираюсь отнять у тебя разум.
Он был напуган, он не желал растворяться в ней. Но что он боялся потерять? Чего опасался? Чью территорию она старалась оккупировать? У него было жуткое ощущение, что Бетти Мей притягивает его к смерти, доводит до такого состояния, когда он перестанет ощущать себя. Он изо всех сил цеплялся за свое самосознание, но в конце концов должен был сдаться. Чем она становилась сильнее, тем больше помрачался его рассудок. Ее руки крепко сжимали его ягодицы. Она держала его, как держат противника в японской борьбе. Во время долгого пульсирующего оргазма он сдался, побежденный, уничтоженный. Некоторое время дрожал в ее руках, а мыслями был далеко и совсем не думал о ней.
Хэммонд чувствовал себя так, будто занимался сексом в первый раз. В армии его обучила этому женщина, которая была старше его. Неприятное чувство. Девушке не было еще и двадцати. Она взяла его левую руку и положила ее на его член. Хэммонд стал неистово тереться об нее, она завопила и кончила. Этот звук напугал его. Она укусила его за плечо, и Хэммонд почувствовал необычайную силу ее сексуальности, она командовала в их отношениях.
Около половины четвертого Бетти Мей покинула его комнату, не сказав даже «До свидания!» Хэммонд тоже молчал. Холодной ночной воздух пустыни ворвался в затхлую комнату, когда она закрывала дверь, и Хэммонд почувствовал сильный запах жасмина. Это напомнило ему запах мыла, которым пользовалась Пандора.
Хэммонду казалось, что их связь подобна обычным связям, которые вспыхивают, часто ярким пламенем, во время съемок, но потом тихо затухают к их концу. Это был обычный спасительный клапан, чтобы выпустить пар во время сверхэмоциональных нагрузок, как подростковые романы для людей любого возраста. Но всегда при этом были негласные четкие правила, которые действовали в строго определенное время съемок фильма. Домашние понимали, что такое может случиться и пытались не переживать и не думать об этом. Они прекрасно понимали, что любое расследование будет большой ошибкой, все может принять непредсказуемый оборот. Пандора никогда не расспрашивала его об этом.
В прошлом у Хэммонда были две подобные связи, обе приятные и без всяких осложнений. Но что-то в Бетти Мей затронуло его так, как это не случалось ни с одной девушкой в прошлом. Он никак не мог разобраться, в чем здесь дело. Разумеется, в ее наивности. Естественно, в ее молодости. Тот факт, как она желала его, сама выбрала его также стал неиссякаемым источником ее привлекательности. Она вызывала в нем отцовский инстинкт. Он старался не думать о Полетт, когда был с Бетти Мей.
В сексуальном плане Бетти Мей была гораздо сложнее, чем он мог даже себе представить. После двух ночей, проведенных с ним, она начала требован, от него агрессивности в сексе. Он не привык к нему. Ему нравилось заниматься сексом с Дорой они были равны в проявлении агрессивности и подчинения. Обычно они по очереди старались довести друг друга до оргазма и редко пытались кончить одновременно. Для них это казалось неважным. Во время занятий любовью у них происходил медленный, терпеливый процесс соблазна. Пандора любила его. Именно ее доверие к нему делало ее такой желанной для Хэммонда. И необходимой.
Бетти Мей сильно возбуждала его, потом требовала, чтобы он бил ее по спине и ягодицам. Хэммонд никогда в жизни не проделывал подобных вещей с женщинами, он не понимал подобных извращений. Это было противно его натуре, противоречило его естественным инстинктам. Ему приходилось читать о садизме в сексе, но его это не возбуждало. И вдруг от него ждали именно этого.
Первым побуждением было объяснить Бетти Мей, что это не в его стиле. Но потом он глянул сверху вниз на ее обнаженное и сильное тело. Зад был приподнят, она ждала, когда же он начнет, и он начал нервничать: что она подумает о нем, если он откажется? Он будет выглядеть слабаком, неподходящим мужчиной для молоденькой девчонки. Он был на грани паники. «Давай, Хэммонд, она хочет этого! Тебе-то что?! Прояви немного храбрости. Помимо всего, то, что происходит между, мужчиной и женщиной, которые практически не знают друг друга, в обычной комнате в мотеле, в полночь, абсолютно никого не касается. Никто не узнает об этом».
Он пощекотал ее. Хэммонд не знал, с чего начать. Он шлепнул ее, сначала слегка. Она сразу же захотела еще – и сильнее. Звуки шлепков сначала нервировали его: он жестоко обращался с молоденькой девушкой, – как объяснить такое? После нескольких довольно сильных ударов по ягодицам он увидел, как мышцы Бетти Мей напряглись – ей нравится, приятно. Она лежала на постели ничком, и он не мог видеть выражения ее лица. Издаваемые ею звуки были приглушены подушкой, куда она уткнулась. Он мог судить об эффекте только по ее движениям, по судорогам тела. Он понял, что и сзади может наблюдать ее реакцию так же точно, как если бы видел ее лицо. Когда он понял, что ей это нравится, то и ему понравилось то, что он с ней делал. Происходящее возбудило его. Чувственность высвободила другого человека, который скрывался в нем. Хэммонд вдруг понял, что в его характере есть неприятная черта – насилие. С Бетти Мей он почти потерял контроль над собой. В минуту он кончил ей на бедра. Такого в его жизни никогда не бывало. Потрясающе! Хэммонд был поражен, когда увидел выражение победы на ее лице, когда она дала ему кончить. Но была в ее лице и любовь, и это растрогало его. Хэммонда поразила эта смесь сексуальной распущенности и обожания, и он готов был расплакаться. А Хэммонд никогда не плакал.
2
КАДР 103. НАТУРА: ПУСТЫНЯ. ХИБАРА. УТРО
Хельга выходит из дверей хибары во двор. Не успевает она закрыть за собой дверь, как слышит звук приближающейся машины. Она тут же пугается.
Мужчина на ходу выскакивает из машины. В руках у него автомат. Хельга кричит, а мужчина открывает огонь. Ее тело изрешечено пулями. Кровь брызжет фонтаном. Отброшенная выстрелами, она спиной влетает в дверь хибары.
Именно так смерть Хельги была написана в сценарии. Молодую актрису, которая играла эту роль, снимали крупным планом, а Бетти Мей должна была ее дублировать во всех трюках. Мэл Харрис, режиссер, снимал актрису до ленча, а в половине третьего начал снимать трюки.
Семь зарядов внутри джинсовой рубашки и куртки Бетти Мей сдетонировали одновременно. Из дырок брызнула кровь.
Из семи виниловых пакетов лилась темная блестящая жидкость, когда Бетти Мей была отброшена назад в дверь лачуги. К ней были прикреплены незаметные проволочки, которые резко дернули ее внутрь хижины. Все получилось до удивления реалистично. Мэл Харрис закричал: «Стоп мотор!» Участники съемки, наблюдавшие сцену, заорали и зааплодировали. Все получилось с первого раза.
Готовя декорации, Хэммонд приказал изготовить дверь хибары из мягкого бальсового дерева, как это делают для образцов и макетов. Поэтому, когда Бетти Мей будет отброшена назад и ее тело разобьет легкое дерево, она не пострадает. Хэммонд отвечал за декорации, но постановка сцен и трюков была в ведении специальной команды каскадеров. Чарльз Уайлдмен координировал работу каскадеров, он был боссом Бетти Мей.
Хэммонд сразу понял, что случилось что-то непредвиденное. Снаружи радовались, но он был в хижине и видел то, чего не видели остальные. Он видел, как Бетти Мей влетела в раскрытую дверь. Из-под сшитых специально на нее джинсов волочились тонкие электрические провода зарядов. Она кричала, не в состоянии контролировать свои движения, и налетела на высокий столб, часть внутренней конструкции хибары.
Хэммонд вздрогнул, услышав глухой звук, когда ее тело ударилось о столб. Он также услышал, как воздух со свистом вышел у нее из груди. Бетти Мей свалилась у ног Уайлдмена – сломанная кукла, запутавшаяся в его проводах.
Хэммонд подбежал к ней. Бетти Мей без сознания лежала на земле. Он склонился над ее телом. Когда он захотел приподнять ее голову, Уайлдмен заорал:
– Не прикасайся к ней!
Хэммонд застыл. В помещение бежал врач. Мэл Харрис был в панике.
– Отвезите ее в больницу! – приказал врач, слушая сердце Бетти Мей. Его голова была прижата к ее грудям, которые не далее как сегодня ночью ласкал Хэммонд.
– Принесите нож, быстро! – скомандовал врач Мэлу.
Было слышно, как плакала женщина. Хэммонд оглянулся и увидел свою помощницу, Розу Холден, – плакала она. Он не мог. Это была случайность, проклятая случайность. Но до этого ужасного момента он увидел что-то и это врезалось в его память. Это останется с ним навсегда.
Это «что-то» – было выражение глаз Уайлдмена, когда тот пустил в ход машину, подключенную к проводам, прикрепленным к Бетти Мей. Этот взгляд невозможно было забыть. Выражение невыносимого, с трудом подавляемого желания совершить насилие, взгляд власти над девушкой, мрачный и злой. Хэммонд никогда не забудет этот взгляд, а Уайлдмен понимал, что Хэммонд все видел.
Никто из них не поехал с Бетти Мей в больницу. К концу съемочного дня Мэл объявил группе, что Бетти Мей умерла – не приходя в сознание, от внутреннего кровоизлияния.
Никто на съемочной площадке не винил Уайлдмена. Вечером в кафе «Старый Сильвер» все оживленно обсуждали случившееся. Хэммонд прекрасно понимал, что его также могут обвинить в несчастном случае. Но члены съемочной группы задавали друг другу другие вопросы, например, почему внутри хижины оставался высокий столб, который мог представлять – и представлял – опасность для жизни каскадеров. Но все крепки задним умом! Никто не думал, что Бетти Мей пролетит так далеко внутрь хижины. Неужели Уайлдмену было необходимо тянуть за проволоку с такой силой? Да, утверждал он, иначе все выглядело бы неестественно. В противном случае казалось бы, что она сама бросилась назад. Тогда почему Уайлдмен использовал в этом трюке такую неопытную каскадершу? Но Уайлдмен напомнил, что за это отвечал продюсер. Им не выделили денег для более опытных каскадеров. Все пришли к единодушному мнению, что не виноват никто.
Хэммонд был в состоянии шока. Ночью он не мог сомкнуть глаз. Бетти Мей все еще находилась в его постели, он мог чувствовать ее запах. При свете луны он побродил по двору мотеля, остановился перед ее домиком, открыл дверь и вошел в темноту. Все было на месте. Хэммонд откинул покрывало. Что он надеялся найти – одному Богу известно. Простыни серые и сухие. Казалось, Бетти Мей никогда не бывала здесь – что ее просто не существовало. Название фильма было подходящим – «Город призраков». Теперь и она была призраком.
В оставшиеся недели съемок Хэммонд не разговаривал с Уайлдменом. Между ними росло невысказанное напряжение. Их отношения как бы выходили за рамки работы на съемочной площадке. По молчаливому соглашению, актеры и вспомогательный персонал не говорили о Бетти Мей Лефевр. Ее отец в Лос-Анджелесе подал в суд на кинокомпанию за халатность. Два человека из страховой компании приехали во Флегстафф, чтобы отдельно поговорить по поводу случившегося с главными ответственными лицами, и потом написать об этом отчет. Они расспрашивали также Хэммонда и Уайлдмена.
После работы с ними недолго по отдельности побеседовали, но не стали сравнивать их показания. Хэммонд не высказал своих соображений по поводу Уайлдмена, чье лицо все время стояло перед его глазами. Хэммонд начал все больше ненавидеть его – Уайлдмен даже снился ему. Раз в два-три дня он звонил Пандоре, говорил с Полетт, та жаловалась, что скучает по нему.
По телефону в голосе Пандоры была заметна нервозность. Хэммонд знал, что она беспокоилась об отце, который жил на востоке, – старик неважно себя чувствовал. Но помимо этого Хэммонд беспокоился и о том, не узнала ли она что-нибудь о его отношениях с Бетти Мей. Когда он думал об этом, ему становилось тошно.
Хэммонд чувствовал свою вину не только за связь с девушкой. Конечно, ему хотелось скрыть это, но его больше беспокоило чувство, которое он испытывал к ней. Она что-то значила для него – трудно сформулировать словами! Возможно, потому, что все изменило свои оттенки после ее смерти. Или, может быть, потому, что это было убийство? Уайлдмен убил ее, Хэммонд в этом не сомневался. И сам он стал невольным его пособником. Чтобы заснуть, ему приходилось каждый вечер выпивать водки.
На самом деле Уайлдмен редко бывал на съемочной площадке. В фильме были две или три сцены, когда требовался ответственный за трюки. Он часто уезжал на несколько дней. Отсутствие Уайлдмена еще сильнее провоцировало неприязненные чувства Хэммонда, чем его присутствие. То, что его не было, Хэммонд расценивал как факт, что ему удалось избежать наказания. Он где-то развился, свободный, как птичка.
Уайлдмен вернулся за два дня до окончания съемок. Когда все собрались отпраздновать окончание работы, Хэммонд понял, что не сможет просто так отпустить Уайлдмена, чтобы тот навсегда исчез, не ответив за свое преступление. В половине третьего утра Хэммонд завелся от выпитой водки и предложил Уайлдмену выйти. Они покинули зал, где танцевали и звучал пьяный смех, и оказались на холодном воздухе пустыни.
– Я кое-что знаю, – заявил Хэммонд. – Она умерла из-за тебя. Тебе это не сойдет так просто с рук.
– На съемках случаются несчастные случаи, – ответил Уайлдмен.
– Ты подверг ее риску. Ненужному риску.
– Все знают, что каскадер – опасная профессия. Бетти Мей прекрасно понимала, за что берется.
– Это знал ты. Она не знала.
– Она подписала соглашение. Мэл принял его.
– Мэл знал только то, что ему сказал ты. Ты его убедил, что трюк вполне безопасен.
– Не безопасен. Всегда существует минимальный риск.
– Скотина!
Хэммонд почувствовал прилив ненависти. Уайлдмен разговаривал с ним холодным тоном, казалось, его ничто не волновало.
– Она мертва. Это был несчастный случай. Вот и все.
Уайлдмену надоел этот разговор. Он повернулся, чтобы уйти, но Хэммонд схватил его за руку. Уайлдмен повернулся. Лицо у него было перекошено холодной яростью. Хэммонд подумал, что он собирается ударить его.
– Еще не все закончено, и тебе это так не пройдет.
– Послушай, Хэммонд, она погибла из-за твоих декораций, забыл об этом? Если бы там не было этого столба, она осталась бы жива.
Правильно, этот гребаный столб – его вина, Хэммонд понимал это. Но это внешний фактор, а погибла она не из-за него.
– Ты – садист и извращенец. Ее отец подал в суд на компанию. Если дело будет слушаться в суде…
– Оно не будет слушаться в суде. Компания заплатит ему. Ее отец получит деньги, и все будет кончено.
– Но не для меня.
– Не для тебя? Что ты имеешь в виду?
– Ты убил Бетти Мей. Ты предложил ей работу, с которой она не могла справиться. Она погибла. Это и называется убийством. Даром тебе это не пройдет.
– Тебе было бы на это насрать, если бы ты не трахался с ней, вот в чем дело!
Откуда он знает? Никто не знал об этом. Она рассказала ему? У Хэммонда свело желудок. Если дело будет слушаться в суде, все всплывет наружу. Может, о его связи знали и другие, Если об этом и не знают, то Уайлдмен обязательно расскажет о связи Бетти Мей с Хэммондом. Он мог себе представить лицо Доры, когда она услышит о его грехе. И лицо Полетт. Вот в этом-то все и дело! Он ничего не сказал. Уайлдмен улыбнулся и ушел обратно в ресторан, чтобы развлекаться дальше.
Хэммонд остался снаружи. Ему казалось, что над ним издевается и смеется вся съемочная группа. Ему стало так худо, что даже затошнило. Он пьян, и он был таким дураком! Ему нужно как следует выспаться, но он знал, что не заснет. Не заснет долгое время.
3
В спокойные дни и бессонные ночи, которые Хэммонд проводил после возвращения в Лос-Анджелес, он почти не обращал внимания на настроение жены. Он не видел, что она так же занята своими мыслями, как и он. Бывало, что она вообще не слышала, что он говорит ей. Хэммонд ни на что не обращал внимания – он был счастлив, что его оставляют наедине с его собственными неурядицами.
Пандора ездила к доктору Флемингу, их домашнему врачу, чтобы посоветоваться по поводу приступов глухоты. Тот послал ее в клинику, чтобы сделать анализы. Физически она оказалась здоровой. Тогда доктор Флеминг высказал предположение, что это может быть нечто психическое.
– Что вы имеете в виду? – в панике спросила Пандора.
– Мне кажется, вам следует проконсультироваться у психиатра.
Он договорился о консультации, но в последнюю минуту Пандора на нее не пошла. Хэммонду она ни о чем не сказала. Все пройдет само собой, уговаривала она себя.
– Дорогая, раньше я не видел у тебя этого платья. Мне казалось, ты не любишь красный цвет.
Пандора сняла платье.
– Отчего же, люблю.
– Мне нравится это платье.
– Оно мне не идет. Это была ошибка, – холодно сказала она, и Хэммонд оставил эту тему.
Иногда она льнула к. нему, как бы боясь потерять. Хэммонд считал эти смены настроения чисто женскими капризами. Он был всецело поглощен только одним – смертью Бетти Мей. В конце концов воспоминания сделали его практически импотентом. Как обычно, два раза в неделю он занимался с Дорой любовью, но это давалось ему с трудом. Ему казалось, что он мастерски скрывает это. Бывали времена, когда Дора почти сама достигала оргазма. Она надеялась, что он не замечает этого.
Как-то вечером они пошли поужинать с друзьями в ресторанчик, который специализировался на дарах моря. Пандора неожиданно одна выпила целую бутылку «шабли». Хэммонд сосчитал, что она выпила шесть бокалов. Он обратил на это внимание потому, что совсем не пил в этот вечер, поскольку должен был развозить всех по домам. Зато он надрался за ленчем, думая о Бетти Мей.
Пока он чистил на ночь зубы, Пандора в спальне поставила кассету в магнитофон и ждала его, не раздеваясь. Когда Хэммонд вышел из ванной, она начала стриптиз. Он знал, что должен делать. Выключил свет в ванной и лег в постель. Пандора обожала тему любви из одного французского фильма, ей лучше всего удавался стриптиз под эту музыку. Музыка была плавной и чувственной, без резкого ритма и громких барабанов.
В первый раз после его возвращения из Аризоны Пандора была достаточно пьяна, чтобы устроить это представление. Когда Пандора была навеселе, она была счастлива, а когда была счастлива, ей нравилось раздеваться для Хэммонда. Ее стриптиз стал для них своеобразным ритуалом, ее ответом на «грязные» телефонные звонки Хэммонда. Оба получали от этого удовольствие. Пандора обычно шутила, что, если они разорятся, она сможет зарабатывать на хлеб, работая стриптизеркой в клубах Лос-Анджелеса.
Она начала медленно расстегивать платье по одной пуговице от горла до колен. Для стриптиза она специально надевала свое розовое платье. Расстегнув последнюю, Пандора отвернулась от Хэммонда, медленно спустила платье с плеч, и оно скользнуло до талии. Под платьем у нее была надета бледно-зеленая шелковая нижняя юбка. Он улыбнулся ей, когда она поставила ногу на пуфик у зеркала и запустила руку под юбку, чтобы отстегнуть чулок. Для этого случая она надевала специальный кружевной пояс.
Глядя на нее, Хэммонд внезапно вспомнил Бетти Мей. Он не желал этих воспоминаний, но не мог избавиться от них. Он изо всех сил старался смотреть и видеть только Дору и забыть Бетти Мей. С этим все было кончено. КОНЧЕНО! Но именно сейчас он почувствовал ее бедра, как она сжимала ими его голову. Ему захотелось, чтобы Пандора перестала разыгрывать представление.
Она выпрямилась, сняв второй чулок, и медленно сбросила нижнюю юбку, та шелестя упала на пол. Пандора аккуратно подцепила ее носком и грациозно подбросила вверх. Шелковый комок упал на постель прямо перед носом Хэммонда. Он протянул руку и прижал юбку к лицу. «Ради Бога, Дора, перестань!»
Дора наслаждалась собой. Наслаждалась до тех пор, пока не расстегнула лифчик. Освобождение грудей неожиданно напомнило ей о незнакомце из отеля «Бель Эр». Почему? Почему сейчас? Она пыталась избавиться от мыслей о нем, не вспоминать, как она раздевалась перед ним. Она видела его шрам, его возбужденный член. «Пошел прочь! Убирайся!» Дора крепко сжала зубы и стала снимать трусики. Она оттянула резинку и отпустила ее с громким щелчком. Для Хэммонда это прозвучало, как удар хлыста. Почему она сделала это? Перед ним возникли другие воспоминания. Его рука, хлещущая Бетти Мей по ляжкам. Ее пальцы, впившиеся в его ягодицы. Его пальцы, сжимающие ее соски. И потрясение, когда он увидел, что боль возбуждает ее.
Пандора взяла в руки свои груди, предлагая их зрителям, потом легонько потрясла ими. Все это так отличалось от ее воспоминаний. Ее ноги, расставленные по сторонам кушетки, когда мужчина начал проникать ей в зад. Спокойное удовольствие от небольшого представления для Алека сменилось ощущением опасности. «Убирайся из меня!»
Было слишком поздно: она почувствовала влагу между ног.
Хэммонд тоже вспоминал. Он видел ягодицы Бетти Мей, а не Доры, ощущал персиковый пушок юности. «Господи, только бы забыть!»
Пандора начала дрожать. Она молила Бога, чтобы Хэммонд ничего не заметил. Ей придется довести до конца эту дурацкую игру. Когда она сжала бедра в последнем движении своего стриптиза, Дора почувствовала, что сейчас кончит. Она закрыла глаза, пытаясь сдержаться. В ее памяти, как взрывы, вспыхивали разные образы. То, как он использовал ее, как игрушку, делал с ней все, что хотел, и еще – это пугающее чувство оплодотворения.
Слава Богу, эта гребаная музыка подходит к концу, подумал Хэммонд. Пандора всегда заканчивала свой стриптиз одинаково: прикрыв лоно одной рукой и положив правую руку на грудь. На языке стриптизерок это означало «возвращение к скромности». Рука Пандоры, лежащая на светлых волосах лобка, была мокрой.
Она забралась в постель и придвинулась к нему гибким движением плывущей змеи. Она всегда так делала после своего представления. Но в этот раз она двигалась быстрее обычного. И стоило ему обнять ее, как она кончила. Хэммонд обнимал ее дрожащее тело. Они заснули в объятиях друг друга, так и не занявшись любовью, ее рука на его опадающем члене.
Он пробудился от ужасного сна. Он был с Бетти Мей. Ужасно думать, что она мертва, когда в его памяти она живая. Лежа в постели с Дорой, он предавал ее с мертвой девушкой. Сейчас это было еще большим предательством, чем казалось в свое время, когда Бетти Мей была жива.
Хэммонд не мог оставаться в постели с этими мыслями.
Он поднялся, и Дора почувствовала его движение.
– С тобой все в порядке? – прошептала она.
– Просто бессонница.
Сонная Пандора протянула руку и ласково коснулась его лица. Послышался раскат отдаленного грома.
Хэммонд сошел вниз и сел в садике подле бассейна. Сверкнула молния. Он вспомнил лицо Уайлдмена.
– Убирайтесь из моей памяти! Оба! – прошептал он в темное небо. Сколько еще пройдет времени, прежде чем они исчезнут из нее, эта парочка – девушка и Уайлдмен?
Когда начался дождь, Хэммонд вернулся в дом. Ему было одиноко.
На следующее утро, внезапно проснувшись, он уже знал, что ему нужно делать. Он увидел это во сне. Все было весьма просто: чтобы изгнать дух Бетти Мей Лефевр, он должен убить Чарльза Уайлдмена.
4
В этом сне Уайлдмен снова и снова пытался убить его. Нападение следовало за нападением. Не успел Хэммонд отразить его ножом в супермаркете, как они оказались на отдаленном и пустом пляже. Уайлдмен пытался забить его до смерти камнем. Последнее, от чего Хэммонд проснулся, была драка в бассейне. Уайлдмен пытался утопить его, напав на него снизу. Когда он потерял сознание и его легкие наполнились водой, Хэммонд в ужасе проснулся. Он лежал в постели рядом с Пандорой. Она вскочила от его крика. Сама Пандора только что проснулась от собственного ночного кошмара.
– Алек, что случилось?
Его искаженное лицо испугало ее. Пандора никогда прежде не видела у него такого выражения ужаса. Несколько мгновений рядом с ней лежал незнакомый мужчина, кто-то, кого она не знала.
– Кошмарный сон! – Хэммонд чувствовал во рту вкус воды. Он кашлял, брыкался, его мутило. Глаза болели от хлорки бассейна.
– Скажи мне, что это было? Что тебе приснилось? Может, ему снилось то же, что и ей?
Он не мог ничего ответить. Дора прижала к себе трясущееся тело Алека и увидела, как расслабляются мышцы его лица.
– Боже, это, должно быть, было ужасно.
Неужели возможно, что они видят одинаковый сон?
Хэммонд все еще слышал звуки, раздававшиеся под водой. Они были такими нечеткими. Он все еще чувствовал, как через нос и рот вместе с воздухом из него уходит жизнь.
– Мне приснилось, что я тонул.
– Ты весь мокрый. – Она погладила его влажную грудь. Ей снилось не это.
Хэммонд был весь в поту. С волос капало, словно он только что выбрался из бассейна, из своего ночного кошмара. Пандора протянула ему стакан воды.
– Больше никакой воды, – сказал он. Ему было не до смеха.
Чтобы как-то подбодрить его, Пандора хотела сказать, что ей тоже снился ужасный сон, но она ничего не сказала. Не могла. Сон Пандоры начался, как любовная связь, в нем было обещание всего. Она жаждала снова встретиться с ним, с этим мужчиной. Она обратилась в полицию, и его нашли по шраму. Он остановился в мотеле где-то недалеко от пляжа. Пандора ехала к нему в приподнятом настроении, как подросток перед первым свиданием. Она пела в машине и продолжала мурлыкать, когда, полная приятных ожиданий, вошла в комнату. Он был там. Обнаженный, он лежал в постели и энергично трахал женщину. Пандора начала кричать и никак не могла остановиться. Крики были оглушительными. Она понимала, что сейчас наступит ТИШИНА… Она начала оттаскивать от него эту женщину и увидела, как из тела женщины выскользнул, как шпага, его пенис. Его напряженная плоть была в крови, она капала с его члена.
Женщина упала с постели на пол. Жемчужины ее ожерелья, словно ртуть, раскатились по вытертому ковру.
Пандора прыгнула на мужчину. Головка его члена прижалась к ее пупку. Она увидела, что сама обнажена. Это ее не удивило. Она ухватилась за его плечи. Он сопротивлялся. Шрам лоснился от пота. Она молча ударила его по лицу и стала угрожать убить его. Он брыкался, стараясь освободиться. Она гнула его пенис в разные стороны, потом обхватила мужчину за бедра. Она победила его, изо всех сил нажимая локтем на кадык.
Пандоре было его совершенно не жаль. Он не был живым существом. Ей хотелось уничтожить его. Он, наверное, что-то кричал, но она не слышала. Казалось, он поддавался ей, но она ничего не чувствовала. В ярости она схватила его между ног, но в ее пальцах оказалась только горсть волос с его лобка, члена у него не было.
Неожиданно она как бы в зеркале увидела свое отражение. Но там не было зеркала. Она одновременно была наблюдателем и участницей борьбы. Она раздвоилась. Она видела, как белокурая женщина насиловала мужчину. Женщина была в ярости, сумасшедшая, убийца, она пыталась убить зверя, пока он еще жив. Видя себя в действии, Пандора была близка к оргазму.
Все стало пронзительно белым, как при вспышке молнии, и все опять как бы отразилось в несуществующем зеркале. Взрыв в ее голове вернул звуки. Они нахлынули на нее с ужасающей силой. Тело Пандоры тряслось так, как будто внутри ее бушевало землетрясение.
Задыхаясь, Пандора посмотрела на спящего мужа. Он лежал подле нее. Когда она пришла в себя и даже начала забывать некоторые эпизоды своего сна, заволновался Хэммонд. Он крутился во все стороны, как змея. Пандора пыталась проанализировать свой сон, но пока старалась понять его значение, начала забывать детали.
Хэммонду повезло меньше. В течение многих дней после жуткого сновидения он не мог отделаться от мысли, что Уайлдмен собирается убить его. Уайлдмен был рядом с ним, когда он делал в супермаркете покупки для Пандоры. Уайлдмен стоял у кассы и даже не стал ждать сдачи. Он просто ушел. Потом он увидел Уайлдмена у школы, куда поехал, чтобы забрать Полетт. Хэммонд старался не оставаться один. Он держался толпы и перестал ходить в кино. Однажды днем он выглянул в окно кабинета и увидел, как Уайлдмен отдыхал в садике у его бассейна. Он нахально ждал Хэммонда. Хэммонд стал заложником страха и фантазий.
Уайлдмен вытеснил из его сознания Бетти Мей. Казалось, что выхода нет – постоянное состояние паники, никакого облегчения. Хэммонд вдруг понял, что ему следует делать, во время разговора со своей заместительницей в отделе дизайна. Рози работала на студии «Парамаунт». Когда Хэммонд разговаривал с ней по телефону, он вдруг почувствовал, что кто-то подслушивает их разговор. Это не могла быть Пандора, ее не было дома. Полетт была в школе, а прислуга уже ушла.
– Рози, на секунду, перестань, пожалуйста, говорить, хорошо?
– Почему, что я такого сказала?
– Ничего, все нормально. Просто я хочу послушать. – Он слушал, как кто-то тихо дышит в трубку. – Отключись немедленно, кто бы ты ни был! – заорал Хэммонд.
– Я ничего не слышала, – сказала Рози.
– Я слышал и слышу до сих пор. Положи трубку, ты меня слышишь? Оставь мой проклятый телефон в покое! Послушай, Рози, я тебе перезвоню, – сказал Хэммонд. – Извини, пожалуйста.
Он положил трубку и долго не сводил с нее глаз. Он был почти уверен, что сейчас раздастся звонок. Звонок действительно прозвенел. Хэммонд колебался и не снимал трубку. Днем, когда Пандора была дома, он старался, чтобы на звонки отвечала она. Вечером этим занималась Полетт.
Каким-то образом Пандора также заразилась боязнью телефонных звонков. Она боялась снимать трубку, особенно когда оставалась одна. Она не представляла, как сможет справиться с собой, если вдруг позвонит тот мужчина. Ночью она боялась, что ей снова может присниться ее кошмарный сон. Когда днем она бывала в городе, то боялась встретить его. Случались моменты, когда она умоляла его появиться, все равно где, все равно когда, чтобы она смогла освободиться. Чтобы похоронить призрак.
Хэммонд понимал, что его сон и то, что он постоянно видит Уайлдмена, – его фантазии. Он не был до такой степени чокнутым! Но и правда была в его видениях. Уайлдмен не только не оставлял в покое его разум, он словно вирус, подрывал его нервную систему. Хэммонд был болен. Уайлдмен был его болезнью, а болезнь следовало лечить. Хэммонд не мог так больше жить. От него требовалось мужество. Мужество!
В списке участников съемочной группы «Города призраков» он нашел номер телефона Уайлдмена. Бетти Мей Лефевр тоже была в этом списке, но там не были указаны ни ее адрес, ни номер телефона. Она вообще никогда не существовала.
Хэммонд позвонил Уайлдмену, но услышал только автоответчик и не стал ничего говорить. Он еще два дня звонил время от времени, пока наконец ему не ответил сам Уайлдмен.
От Хэммонда требовалось мужество, но он заранее ничего не планировал и не знал точно, что станет говорить Уайлдмену. Он знал только, что хочет убить этого человека.
Уайлдмен узнал его голос.
– Хэммонд, как странно, я как раз думал о тебе.
– Ты знаешь, почему я звоню? – Хэммонд вдруг успокоился.
– Желаешь встретиться.
– Я хочу покончить с этим.
– Прекрасно, давай так и сделаем, – недвусмысленно ответил Уайлдмен.
– Когда?
– Это ты мне позвонил, Хэммонд.
– Где?
– Тебе решать.
– Я тебе, перезвоню.
– Как хочешь, я готов. Только не тяни слишком долго.
Уайлдмен повесил трубку. Хэммонд был доволен: как все оказалось просто! Просто… Кого он пытается обмануть? Просто? Больше походит на сумасшествие.
Это была Калифорния, США, конец двадцатого столетия, и два взрослых мужчины вызывали друг друга на дуэль. Это действительно сумасшествие. Кто мог бы в это поверить? Что сказала бы Дора, если бы он пришел домой и небрежно заявил во время обеда, что через несколько дней собирается драться на дуэли и может погибнуть? Что она ответит? А как он сможет объяснить все Полетт? «Дорогая, папочка собирается убить кое-кого. Или, может, этот «кое-кто» убьет папочку. Ты только не волнуйся. Такое случается. Ты все поймешь, когда подрастешь немного».
Два дня Хэммонд расхаживал по кабинету, рассматривая книги и справочники, пытаясь найти подсказку, какое выбрать оружие. Как и чем он может драться с Уайлдменом на дуэли, чтобы они были в равном положении? На пистолетах? У Хэммонда не было пистолета, и он ни разу в жизни не стрелял из него. У Доры было два пистолета: она была хорошим стрелком. Хэммонд никогда не понимал ее пристрастия к оружию, ведь она была таким мирным человеком.
Хэммонд тщательно рассмотрел все варианты. Он думал о шпагах, ножах, арбалетах, даже о трезубце и сетях римских гладиаторов. Он улыбнулся, но все было смертельно серьезно.
Наконец решение пришло к нему. Хэммонд нашел книгу, которую читал много лет назад. Она называлась «Машина», в ней человек съел по кусочкам «кадиллак» на глазах переполненного зала. Они будут сражаться в машинах! Это так просто. И чем больше Хэммонд об этом думал, тем проще все казалось. Ненависть к Уайлдмену отметала все сомнения и колебания.
Хэммонд купил «олдсмобиль» десятилетней давности, который обошелся ему в тысячу восемьсот долларов. Платил он наличными.
– Я вам даю гарантию на три месяца на запчасти, – сказал продавец.
– Чудесно, мне это вполне достаточно.
Через две недели машина ему будет уже не нужна.
Хэммонд отвел машину на стоянку студии и поставил ее на месте автомобиля Рози. Он не мог держать машину дома, а Рози была в командировке на Гавайях, выбирая там натуру, и не вернется домой еще несколько дней.
Итак, оружие у него есть. Теперь нужно определить место.
Где можно провести такую дуэль? Хэммонд просмотрел все свои фотографии пейзажей. В течение многих лет он создавал картотеку подходящих мест для натурных съемок. Это было частью его работы. У Хэммонда была привычка брать с собой фотоаппарат, куда бы он ни шел, и когда видел какое-нибудь интересное место, то фотографировал его, имея в виду будущие киносъемки. Когда режиссеру требовалась какая-то особая натура, у Хэммонда всегда было что предложить для работы над фильмом. Он славился своей коллекцией фотографий и считался лучшим мастером по работе на натуре. Декорации в студии получались у него гораздо хуже. Он инстинктивно предпочитал настоящую природу студийным декорациям. Может, именно поэтому он и не стал архитектором. Хэммонд прекрасно мог изменять натуру, чтобы она соответствовала требующимся по сценарию пейзажам. Он что-то менял, и все было готово. Он прекрасно помнил все нужные ему места. Хэммонд никогда не работал в фантастических или сказочных фильмах. Этой работой занимались художники и дизайнеры с иным воображением, а может, потому, что у них было больше фотографий.
Хэммонд изучал фотографии последних десяти лет, – довольно отдаленные места, но до них можно добраться из Лос-Анджелеса. Хэммонд видел, что фантастика, которую он так избегал в своей работе, нелепым образом вошла в его жизнь. Он наткнулся на снимок одной местности, сделанный «полароидом», которая могла подойти для будущей дуэли. Несколько квадратных миль плоской пустыни в окрестностях Сан-Бернардино. Хэммонд присмотрел это место, когда искал натуру для съемок картины о сражениях на мотоциклах.
Утром в воскресенье, чтобы освоиться с «олдсмобилем», он поехал туда и на рассвете оказался один на шоссе – внутри своего «оружия». Машин почти не было, и при быстрой езде он добрался до места почти за час.
Плоская равнина была, как огромное озеро, окаймленное горами. Места были такими, какими их запомнил Хэммонд. Странно, прошло пять или шесть лет, но, кажется, остатки разбитого мотоцикла так и остались там же. Вполне подходящее местечко. Хэммонд был удовлетворен.
По дороге домой он позвонил Уайлдмену сказать, что все решено. Но никто не ответил, не работал даже автоответчик. Хэммонд набрал номер еще раз – никакого ответа. Он разозлился: ему хотелось поскорее покончить с этим делом. Сейчас! Хэммонд боялся, что его решимость может ослабнуть.
Он проехал еще двадцать миль по направлению к Лос-Анджелесу и снова позвонил из придорожного кафе. Уайлдмен взял трубку. Хэммонд уже ненавидел низкий голос этого человека и его нескрываемое нахальство. Он сообщил ему о выбранном месте, объясняя, как туда добраться, и затем небрежно заметил, что они будут сражаться на машинах. Таково его решение. Уайлдмен безразлично согласился.
Хэммонду стало интересно, произвело ли на этого человека впечатление его выбор дуэльного оружия.
– Когда хочешь, чтобы мы встретились? – спросил Уайлдмен.
– Выбор за тобой. Как можно скорее.
– В следующую среду.
– Хорошо. В будние дни люди не часто ездят в пустыню.
– Может, встретимся в полдень? Позже я буду занят: у меня назначена встреча.
– Лучше тебе отменить эту встречу. Ты на ней не будешь.
– Я никогда не опаздываю.
– Еще одно, – заметил Хэммонд. – Если пойдет дождь, придется отложить. Трудно управлять машиной на этой равнине, когда идет дождь. Под песком скальная порода, и вода просто лежит на поверхности и никуда не стекает. Не выдержат ни одни покрышки.
– Я послежу за прогнозом погоды.
– Тогда, значит, в среду, в полдень.
– Почему ты это делаешь? Я существую так же, как и остальные люди, но… что ты пытаешься доказать?
– Что тебе не удастся уйти от ответа.
– Слишком высокопарно. Люди совершают множество проступков каждый день, и им ничего не бывает за это. Разве тебе это неизвестно? Почитай газеты. Раскрывается лишь небольшое количество преступлений.
– Полицейскими – да. Но полиции нечего делать в данном случае. Здесь невозможно применить закон. Мы оба знаем это. Ты был прав. Компания договорилась с ее отцом, и дело не стали передавать в суд. Каково? Ему заплатили пятьдесят тысяч. Вот тебе и закон! Но я говорю о справедливости.
– Что случится, если победу одержу я? – спросил Уайлдмен. – Ты умрешь, а я буду жить. Значит, и в этом случае справедливость восторжествует?
– Ты не победишь.
– Неужели она значила для тебя так много? Простая шлюшка.
– В среду, в полдень.
– Так и быть.
5
Хэммонд так крепко сжал зубы, что свело челюсть. Он ни о чем не думал.
Его «олдсмобиль» свернул и врезался в дверцу «бентли континенталь» со стороны водителя. Металлический скрежет и удар были сильнее, чем он ожидал, тело рванулось вперед, но позвоночник выдержал. Ремень безопасности так впился в ребра, что они чуть не сломались. Хэммонд хрипло выпустил воздух сквозь сжатые зубы и понял, что остался цел. Он резко крутанул руль и помчался прочь. Покрышки завизжали на песчаной поверхности равнины. Он чувствовал каждое движение машины, он сам стал машиной.
Уайлдмен в своем «бентли» облегченно перевел дух, когда Хэммонд не атаковал его в лоб. Каркас «бентли» был прочнее, чем у старенького «олдсмобиля», но вес мотора «олдсмобиля» мог бы сразу же вывести его из игры. Уайлдмен понял, что Хэммонд не подумал об этом. У него появилось преимущество.
Уайлдмен восстановил контроль над своей машиной, удержав скольжение от удара. Теперь уже он мчался за Хэммондом, чтобы перехватить его, пока тот не развернулся для атаки.
Хэммонд разгадал маневр Уайлдмена. В нем пробудились все нужные в тот момент инстинкты. Он притормозил «олдсмобиль», чтобы «бентли» мог догнать его. Длинный капот английской машины приближался. Все происходило быстро, но в то же время, как в замедленной съемке. Хэммонд быстро свернул влево, как раз в тот момент, когда Уайлдмен пытался врезаться в него. Мысленно он видел лицо Уайлдмена. Он хотел расплющить его. Хэммонд резко повернул руль вправо. Скольжение юзом на несколько секунд вывело из-под контроля «олдс», на несколько долгих секунд… Хэммонд был готов к этому. Пот стекал по спине, как шарики ртути. Он осторожно затормозил. Он был в норме.
Уайлдмен наблюдал, как машина Хэммонда беспомощно крутится на песке. Ему это очень понравилось. Было не опасно, а только забавно. Их разделяло достаточное расстояние.
Равнина у подножия гор Сан-Бернардино простиралась на двадцать миль. Она была похожа на поверхность другой планеты. Не было ни городов, ни каких-либо опознавательных знаков. Равнина сверкала, как огромное озеро. Две машины стали металлическими существами, столкнувшимися в яростной схватке. Или же существами, которые спаривались в каком-то мрачном непонятном ритуале.
Какое-то мгновение Уайлдмен был в нерешительности, преследовать ли ему «олдсмобиль» или же замедлить скорость и ждать. Хэммонд не очень искусный водитель, а его машина не приспособлена для подобных сражений. Он был любителем, а не профессионалом. Уайлдмен же был великолепным водителем, и его «бентли» обладал высокой маневренностью, если учесть его вес и длину. Уайлдмен кое-что усовершенствовал в машине, ведь он был профессионалом.
Хэммонд рассчитывал, что Уайлдмена приведет в замешательство его скольжение юзом. Прекрасно. Он также понимал, что этот парень управляет машиной лучше его. Но это не имело значения. Чтобы победить, у Хэммонда в запасе была только одна тактика – врезаться в него прямо в лоб. Этот удар вышвырнет Уайлдмена из его пижонской машины. Вообще из их игры. Но такое лобовое столкновение будет стоить жизни ему самому. Ремень безопасности не поможет – удар может стать для него роковым. Л может быть, и не станет. Он должен уничтожить Уайлдмена, вот и все. Эта решимость делала его неуязвимым.
Уайлдмен шел на скорости пятьдесят миль, когда увидел, что Хэммонд перестал скользить. Он расслабил плечи и сбавил скорость до сорока, потом до тридцати. «Олдсмобиль» развернулся в его сторону. Дурацкий старый хлам! Хэммонд начал двигаться ему навстречу, набирая скорость. Уайлдмен боялся этого больше всего. Может, Хэммонд все же подготовился к дуэли? Уайлдмен может избежать атаки в лоб, только если в последнюю минуту отвернет в сторону. Он понимал, что песчаная поверхность пустыни не идеальна для такого маневра, но не мог уступить. Уайлдмен решил покончить с Хэммондом именно сегодня. Здесь и сейчас, под этим полуденным солнцем. Все зашло слишком далеко и длится слишком долго.
Хэммонд с грохотом несся на Уайлдмена. Он слышал свой крик, он жаждал крови и мщения. Ему также казалось, что за рулем «олдсмобиля» сидит не он, а другой человек, иное существо, второе «я» Хэммонда. Сейчас действовал тот, другой. Хэммонд знал, что Уайлдмен боится его. Он включил радио, настроенное на волну классической музыки. Хорал Монтеверди сопровождал его, когда он мчался к смерти. Но это будет не его смерть.
Уайлдмен был готов. Он не хотел ехать слишком быстро. Он должен твердо держать в руках руль. Уайлдмен следил за приближающимся «олдсмобилем». Он ждал и ждал, а потом резко вывернул руль. Он точно выдержал время, но ему не повезло. Под колесами был рыхлый песок, и колеса не совсем точно послушались руля.
Хэммонд все еще жал на акселератор, когда увидел, что Уайлдмен пытается избежать столкновения лоб в лоб. Но Хэммонд жаждал крови, «олдсмобиль» врезался в «бентли» как раз в тот момент, когда тот старался увернуться. Хэммонд увидел, что Уайлдмен не рассчитал скорость. Эта ошибка будет стоить ему жизни. Хэммонд радостно завопил. Это был боевой клич.
«Олдсмобиль» ударился в левую переднюю фару и вдавил ее в капот. Хэммонду показалось, что Уайлдмен закричал. Переднее левое колесо «бентли» приподнялось на несколько дюймов в воздухе. «Олдс» продолжал движение и медленно перевернул машину Уайлдмена. «Бентли» закувыркался, как игрушка.
Хэммонд захохотал. Он перестал давить на газ и повернул руль. Ему доставляло удовольствие смотреть, как кувыркается «бентли». Машина взорвалась еще до того, как остановилась. Потом Хэммонд почувствовал, что с «олдсмобилем» что-то не в порядке. Мотор зачихал и скоро заглох. Хорал перестал звучать еще раньше.
Хэммонд снова и снова нажимал на стартер, но все было бесполезно. Тогда он затормозил и медленно катившаяся машина остановилась. Хэммонд оглянулся на языки пламени и маслянистый черный дым, несколько раз глубоко вдохнул в себя запах гари. Он представил, как Уайлдмен умирает, закованный в искореженный металл. Теперь-то он мог видеть, как Уайлдмен исчезает в языках пламени.
Хэммонд вышел из машины, медленно подошел к горящему «бентли» и попытался заглянуть внутрь салона, полного темным дымом. Он нетерпеливо ждал момента своего триумфа. Ему хотелось видеть мертвого Уайлдмена… Он различил его лицо, черное и спокойное. Хэммонду очень понравилась покрытая сажей маска смерти. Ему не хотелось уходить отсюда.
И тут впервые за время их дуэли он занервничал. Хэммонд увидел, что обо что-то поранился: левая рука кровоточила, а когда шел обратно к «олдсмобилю», то обнаружил, что вдобавок еще и хромает. Когда боль неожиданно нахлынула на него, таинственный человек, его второе «я», ушел обратно глубоко в душу Хэммонда, где жил до сих пор.
Левая нога жутко болела. Он попытался открыть капот автомобиля, но ему это не удалось. Вдали сверкнул, как серебряная капелька в синем небе, маленький самолет. Нужно уходить отсюда, и как можно скорее. Как можно скорее убраться подальше от этого места.
Вокруг никого не было. Люди не заезжали так далеко в пустыню: пять миль или даже больше от главного шоссе. Сюда не за чем ехать, ничего интересного, никаких достопримечательностей. Хэммонд был один.
Языки пламени затухали в погребальном костре «бентли», когда Хэммонд оставил свою машину и, прихрамывая и стараясь идти быстрее, пошел по направлению к шоссе. Он не видел его, но ему было все равно. Уайлдмен мертв. Хэммонд был счастлив.
6
Хэммонд понимал, что на шоссе ему придется голосовать, чтобы добраться до Лос-Анджелеса. В этом-то и таилась опасность. Тот, кто станет подвозить его, запомнит хромающего человека с пораненной рукой – все это трудно скрыть. Боль нарастала с каждой минутой, она пульсировала в руке и ноге, но воспоминание об Уайлдмене, его почерневшем лице и скрюченном теле, зажатом в горящем автомобиле, служило своеобразной анестезией.
Хэммонд перестал хромать и стоял, ожидая, на шоссе. Длинная прямая дорога через пустыню была стрелой, указывающей в сторону дома. Огромный грузовик-рефрижератор стремительно промчался мимо, проревев, словно морской пароход. Шофер не сделал даже попытки остановиться. Хэммонда окутало облако пыли. Когда он поднял руку, чтобы протереть глаза, то понял, что грузовик потому и не остановился, что он не поднял руки. Если он хочет, чтобы его подвезли домой на расстояние ста двадцати миль, то нужно соответственно вести себя.
Остановилась только третья машина. Водителем оказалась женщина. Он почему-то не ожидал этого. У нее было интеллигентное лицо, волосы цвета воронова крыла, на лице темные очки.
– Я еду в Глендейл, – без всякого выражения сказала она. – Вам это подходит?
– Да, благодарю вас. Оттуда я поеду на такси. Хэммонд сел в машину. Его смущало, что он не видит глаз женщины. Он не мог понять, что она думает или даже сколько ей лет. Тридцать два или тридцать три. Женщина быстро и умело вела машину. Ее ноги в черных колготках смотрелись прекрасно. Ему стало спокойнее оттого, что она не разговаривала с ним и даже не смотрела на него. Женщина не проявляла любопытства, что само по себе тоже любопытно.
В машине было включено радио. Его любимая программа классической музыки. Хэммонду это понравилось. Приятная успокаивающая балетная музыка или, возможно, это была какая-то оркестровая сюита. Хэммонд обычно слушал эту же станцию, когда работал дома. Он ехал домой. Он будет один в своем кабинете работать, и слушать концерты и симфонии, как приветы невидимых друзей из прошлого. Он никогда особо не разбирался в музыке. Ведь не было связи между разработкой проекта декораций дешевой комнаты в отеле во Флегстаффе, штат Аризона, и симфонией Малера «Воскресение». Но музыка создавала атмосферу сосредоточенности, в которой его воображение могло работать свободно и продуктивно. Это было для него особым видом тишины. Пребывание разума в состоянии покоя стало весьма важным для него в последние несколько недель, особенно с тех пор, когда он понял, что должен избавиться сам и избавить остальных от Чарльза Уайлдмена.
– Это Руссель.
– Простите? – Хэммонд не ожидал, что она заговорит.
– Музыка. Альбер Руссель. – Она произнесла фамилию композитора, как показалось Хэммонду, с французским акцентом. – Музыка к балету «Пир паука».
– Я этого не знал.
– Это знают немногие. Балет был поставлен в 1913 году в Париже, но его затмила «Весна священная».
– Эту музыку я знаю, конечно.
– Но сейчас и этот балет подзабыли.
У нее была такая манера разговаривать, как будто она обращалась к кому-то вообще.
– Вы музыкант?
– Танцовщица. Была когда-то. – Она говорила, не глядя на него, и в голосе ее не было разочарования.
Раздался звонок, и Хэммонд вздрогнул. Он не понял, что звонит телефон в машине. Женщина подняла трубку, но ничего не сказала, только слушала. Хэммонд был уверен, что он мог слышать мужской голос.
Он вдруг испугался. Они ищут его, эти копы! Они обнаружили сгоревшую машину и идентифицировали Уайлдмена. Кто-то видел, как Хэммонд покидал место преступления и сообщил в полицию. Еще кто-то видел, как он садился в ее машину, возможно, тот, кто ехал в обратном направлении. Полицейские вычислили его и теперь, всего час спустя, обнаружили его и позвонили этой женщине. Он понимал, что этого просто не может быть, но все равно не мог отвязаться от подобных мыслей, настолько он был взвинчен. А ему нужно было это сделать.
– Буду там через полтора часа… – сказала женщина в трубку.
В первый раз она повернулась и посмотрела на него сквозь темные очки. Может быть, хотела сказать, что, мол, не суйте свой нос в мои дела, это личный разговор.
Хэммонд видел свое отражение в ее темных очках. Она не была полицейским. Он отвел взгляд и посмотрел в окно, пытаясь сделать вид, что глухой и не слушает ее. Он прикрыл глаза. Пустынный пейзаж стал расплываться. Он закричал про себя: «Прекрати терзаться! Прекрати выдумывать разные страхи!»
– Все прекрасно, – говорила женщина. – Я согласна… – послушай, мы сможем обсудить это позже… – Выслушав ответ мужчины, положила трубку.
Конечно, она не была полицейским. Она была просто женщиной, и у нее, наверное, с кем-то была любовная связь. Она не выглядела замужней. Интересно, а выглядел ли он сам женатым? Неожиданно ему в голову пришла сумасшедшая мысль – все, до мельчайших подробностей, рассказать этой женщине. Конечно, он этого не сделает. А не рассказать ли обо всем Доре, подумал он. Но это следовало сделать раньше, теперь уже поздно. Все кончено.
Они выехали из пустыни, и теперь женщина вела машину по какому-то маленькому городку. У первого светофора она остановилась. «Пир паука» все еще звучал по радио. Какое странное название, подумал Хэммонд, но очень подходящее. Уайлдмен и был пауком, хватающим людей, словно паук, в свою паутину. Теперь он мертвый паук, а паутина порвана.
Женщина не высказала никакого любопытства по отношению к Хэммонду, как будто ее совершенно не интересовало, что с ним случилось, и не хотелось задавать вопрос типа: где ваша машина? Вы живете в Лос-Анджелесе? Абсолютно никакого интереса.
Теперь, когда они ехали и остановились у светофора, Хэммонд поймал себя на том, что все чаще посматривает на эту женщину. Она была весьма эффектной и держалась с большим достоинством. Совершенно не его тип! Хэммонда обычно привлекали более открытые женщины, которые могли и любили поговорить, как Дора. И Бетти Мей.
Казалось, эта женщина принадлежит к совершенно иному типу людей. Он не мог себе представить, как он пытается соблазнить ее, с чего начинает осаду. Не похоже, что она откликнется на лесть. Он не смог бы протянуть руку и коснуться ее по-дружески.
На кого же она похожа? Кожа ее была очень бледной, и белизна эта подчеркивалась черным нарядом. На такой коже легко выступают синяки. Хэммонд пошевелился на сиденье – у него все болело. На теле женщины не было ни капли жира, ее не за что было ухватить. Она казалась очень жесткой и несгибаемой. Она будет великолепно выглядеть на фотографии в белом с черным наряде. Это так! Он представил ее в широкополой шляпе и голой, но не мог представить, как бы стал заниматься с ней любовью.
Внезапно перед его глазами предстала другая картина. Он мог представить себе эту женщину с Уайлдменом. Они лежали в постели, может быть, в том же мотеле. Она была сверху Уайлдмена, раскачиваясь вверх-вниз, вперед-назад. И играла музыка. Это была «Весна священная», та часть, которую Стравинский назвал «Игра насилия». Ритуальное, яростное, громкое, с криками и жестким ритмом, напряженное сражение жизни со смертью. Уайлдмен был ее мужчиной. Он мог бы заставить ее кончить, потому что она желала его. Ей была бы приятна жестокость. Эта женщина обожает ходить по краю пропасти.
Она выключила радио. Тишина. Он оглянулся: Глендейл.
– Вот и приехали, – сказала она. – Я высажу вас здесь.
– Благодарю вас.
Конечно, она не спросила, куда он поедет или как туда доберется. Хэммонд набрался храбрости и протянул ей руку. Она спокойно взяла ее, и они обменялись рукопожатием. Она крепко пожала руку, но сделала ЭТО вполне равнодушно. Его пораненной руке было очень больно. Хэммонд скривился, стараясь выдать ЭТО за улыбку, и открыл дверцу, чтобы выйти.
– Вот еще что, – сказала она. Хэммонд не ожидал, что она снова заговорит. Ее голос вдруг стал серьезным и тихим.
Вы можете сделать для меня одну вещь? Если кто-нибудь спросит – я вас не подвозила. Вы никогда не ездили в моей машине.
– Понятно, – сказал Хэммонд.
– Знаю.
Он посмотрел на нее. Что она знает? Ему так хотелось, чтобы она сняла очки. Она этого не сделала. Он закрыл дверцу машины. Она быстро отъехала, влившись в транспортный поток.
Всем есть что скрывать, подумал Хэммонд. Это обнадеживало. Значит, он не одинок.
7
И снова Хэммонду нужно было думать о том, как добраться домой. Он пошел в бар «Смеющаяся креветка» через улицу от того места, где женщина высадила его.
Там он вызвал по телефону такси. Уселся за стойку, заказал мартини с водкой и начал с того, что опрокинул стакан. Контроль над собой – вот что ему нужно теперь. И еще крепкий ледяной коктейль. И – все забыть! Он возвращался домой к Доре. Это был как бы второй исход, который станет началом новой жизни. Первым был день после последней вечеринки по окончании съемок. Он ехал на машине из Флегстаффа, тысячу миль по пустыне, вспоминая и страдая от этих воспоминаний. С тех пор, казалось ему, вся его жизнь состоит из поездок на автомобилях, длинных и коротких, как попойки, и сегодня с этой катастрофой все кончилось. Теперь поездки закончены. Ему нужно расслабиться. Теперь повезут его. Такси завершит этот цикл.
Сидя в баре «Смеющаяся креветка» в Глендейле, Хэммонд изучал сверкающие бутылки. Он посмотрел на свое отражение в зеркале, и на него нахлынули воспоминания. Он прижал холодный стакан к ссадине на лбу. Может, будет шрам, как у дуэлянтов, вечная эмблема его храбрости?
– Хэммонд!
Мужской голос ворвался в шум разговоров и грохот рекламы по ТВ, резко ударил по обнаженным нервам Хэммонда.
«Уайлдмен!» – Хэммонд сжался от ужаса.
– Кто вызывал такси? Кто тут Хэммонд?
Хэммонд резко повернулся. Неподалеку стоял молодой человек, пытаясь разглядеть что-нибудь сквозь клубы дыма. Хэммонд с облегчением выдохнул воздух и замахал руками, приветствуя водителя, как друга, пришедшего на помощь.
– Я здесь. Сейчас иду!
Он залпом выпил второй стакан мартини с водкой, оставил два доллара чаевых и сполз с высокого стула. Хэммонду было больно идти, голова раскалывалась от пульсирующей боли, но алкоголь хотя бы приостановил дрожь в руках.
По пути к выходу он взял пару мятных лепешек из вазочки у кассы. Трогательная привычка – заглушать запах алкоголя. Доре не нравилось, что он выпивал в течение всего дня. Действительно, когда они только поженились, он пил слишком много, он сам это признавал. Дора искренне беспокоилась о нем, но не донимала его придирками, как полагается молодой жене. Его это тоже волновало. Хэммонд чуть было не стал заядлым пьяницей, который начинает пить с утра. Он понимал, что это не принесет пользы никому, и меньше всего Полетт. Сейчас он пил когда больше, когда меньше.
Таксист, который жил в Глендейле, не знал улиц Вест-сайда в Лос-Анджелесе. Хэммонд показал ему кратчайшую дорогу на Ранчо-парк. Сев на заднее сиденье, он увидел, что марка машины – «олдсмобиль», но более поздняя модель по сравнению с той, из которой он недавно выбрался живым. Но тем не менее это был «олдс». Эй, не следует вздрагивать от каждого совпадения и во всем видеть какую-то связь! Это не приведет ни к чему хорошему.
«Ты должен думать о своем доме, – сказал себе Хэммонд, – он является твоей опорой. Ты сидишь в безопасности в автомобиле и едешь домой к жене и дочери, к нормальной жизни. Это сумасшествие кончилось. Ради Христа, подумай о Доре!»
– Эй, осторожно, – предупредил Хэммонд водителя, когда тот превысил скорость, чтобы обогнать грузовик. – Вы слишком быстро едете!
– Хорошо.
– Зачем рисковать и нарываться на штраф?
Хэммонд увидел красиво накрытый для ужина стол.
– По какому случаю? – спросил он.
Пандора поставила их лучший сервиз, подарок отца – старинный «Королевский Копенгагенский». Альфред Хартен никогда не покупал в подарок новые вещи. Льняные салфетки были густо-синего цвета, а скатерть ее любимого розового.
– Мне просто так захотелось, – ответила Дора. Не зная того, она отмечала смерть Уайлдмена.
Хэммонд обнял ее сзади, сжал ее груди, и Дора вздохнула. Он нащупал застежку лифчика через одежду.
– Придется тебе подождать, – прошептала Пандора, взяла его правую руку, поднесла к губам и поцеловала ладонь.
– Что это? Ты порезался? – Она смотрела на рану, которую он получил в тот момент, когда машина Уайлдмена врезалась в его машину.
Хэммонд уже придумал объяснение.
– Это случилось в туалете на студии. Какой-то идиот оставил разбитый стакан в раковине, а я не увидел.
– Я сейчас продезинфицирую.
Он не стал протестовать, когда Пандора повела его в ванную комнату на первом этаже и осторожно приложила пластырь к ране. Она заметила царапину на лбу и улыбнулась.
– Как прошло совещание? У вас что, развернулось сражение, и ты принял в нем участие?
– Нет, до сих пор мы не пришли ни к чему определенному.
– Может быть, неплохо бы тебе отдохнуть недельку-другую. У тебя уже давно не было никакого просвета в работе. – Пандора расстроилась из-за порезов.
– Если я не работаю, то чувствую себя несчастным, – сказал Хэммонд.
Пандора отвернулась. Ей снова живо представился шрам на теле мужчины, она почувствовала на губах его загрубевшую кожу.
Хэммонд пошел в душ и внимательно осмотрел свое тело. Вскоре на нем появятся огромные синяки. Ему нужно быть осторожным, когда он станет раздеваться. В некоторых местах не прекращалась пульсирующая боль. Он постарается не показывать виду, что ему больно от малейшего движения.
В спальне Хэммонд, страшно усталый, сел на кровать и переключил телевизор на местные новости. Он еще не ожидал услышать никаких новостей из пустыни Сан-Бернардино. Полиция, разумеется, появится, там только после того, как машины будут обнаружены. И в одной из них найдут обгоревший труп Уайлдмена. Полиция начнет поиски владельцев машин… Даже если в «олдсмобиле» найдут отпечатки пальцев, это будет бесполезно: у Хэммонда не было криминального прошлого. Его даже никогда не штрафовали за нарушение правил парковки. Он уничтожил серийный номер машины, так что они не смогут связать его и «олдсмобиль». Полный тупик!
– Мне нужно тебе кое в чем признаться, – сказала за обедом Пандора.
– Серьезное что-нибудь? – У Хэммонда поползли мурашки по коже.
– Мне нужно съездить домой на уик-энд. Папочка неважно себя чувствует, и мне кажется…
– Конечно, поезжай. Все нормально. Хэммонд изо всех сил старался не показать, как он доволен. То, что он побудет один парочку дней, – это так здорово! Бальзам на душу!
– Ты уверен, что не возражаешь?
– Нет, не только уверен, но мне кажется, тебе обязательно нужно съездить к отцу. Может, мы с Полетт поедем в воскресенье на рыбалку.
– Ты не сможешь этого сделать.
– Почему?
– Ты что, не помнишь? Она побудет этот уик-энд с Балфурами. В субботу у них будет праздник для ребят, и несколько человек заночуют у них. Полетт так ждет этого!
– Ах, да, вспомнил. Ну что ж, это тоже прекрасно. Я сам смогу развлечь себя.
Хэммонд подумал о том, что ему следует быть повнимательнее. Он не должен помнить только о себе. Иначе Дора начнет задавать вопросы. Он совсем не был уверен, что она поверила его истории об осколках в туалете.
– Я заберу Полетт из школы. Никаких проблем, будь спокойна. Отец сильно болен?
– Нет, не очень, вот только глаза. Дела с ними обстоят действительно неважно. Мне кажется, что он очень боится.
– Ему будет приятно увидеть тебя.
Пандора не ответила. Хэммонд понимал, что она хотела видеть не только отца. Иногда ее мучила тоска по дому. Она любила ферму, землю и вспоминала, как она там росла. Она никогда не жаловалась на спою жизнь в Южной Калифорнии. Но ей нужно было время от времени набираться жизненных сил в Нью-Хэмпшире. Хэммонд никогда не возражал против ее поездок домой.
– Я замужем за ангелом, – сказала Пандора. Ангел? Ангел мщения! – подумал Хэммонд. – Что она скажет, если узнает, что он только что сделал?
– Папочка, ты веришь в НЛО? – вдруг спросила Полетт.
– Не знаю, не думаю. С какой стати! Ты разве видела хоть один?
– Нет, но один мальчик из класса сказал, что видел.
– А я верю, – сказала Пандора. – На свете существует множество необъяснимых вещей.
– То, что некоторые вещи необъяснимы, совсем не значит, что вообще не существует никакого объяснения, – сказал Хэммонд. – Это значит только, что мы пока не знаем этого объяснения.
У Пандоры закружилась голова. Необъяснимое. Образы из ее ночного кошмара с новой силой предстали перед ней.
– Значит, ты не веришь в них, – настаивала Полетт.
– Думаю, что нет.
– Разве ты не сделал когда-то модель НЛО? – спросила Пандора. – Мне кажется, я видела у тебя эту модель.
– Ты права, я ее сделал, – вспомнил Хэммонд. – Ее не приняли. Проект назывался «Зона тишины». Мне не удается фантастика, – заметил он.
«Зона тишины». Пандоре хотелось встать из-за стола и закрыться где-нибудь, куда не будут проникать страшные образы.
– Нам задали написать об этом сочинение, – сказала Полетт.
– Ну, на эту тему написано множество книг, – сказал Хэммонд. – Может быть, я подберу тебе что-нибудь в пятницу, когда заеду за тобой в школу. В Санта-Монике есть хороший книжный магазин с книгами на эту тему.
У Пандоры прекратилось головокружение, она расслабилась. «Выпей! – приказала она себе. – Давай веди разговор про «летающие тарелки». Ты участвуешь в конкурсе. Начинай!»
– Юнг написал книгу о «летающих тарелках», – сказала она. – Он говорит, что они всегда круглые, потому что соответствуют нашему представлению о душе, а душа – это крохотная копия бога. В Древней Греции и вообще в Древнем Мире бог всегда изображался в виде круга или сферы.
– Молодец, мамуля!
Хэммонду нравилось, когда его жена выказывала свою эрудицию. Это ему казалось почему-то весьма сексуальным и привлекательным. Пандора всегда могла поддержать любой разговор.
– Кто-то когда-то дал определение бога как круга, центр которого находится везде, а пределы – бесконечны.
Возбуждение ее спало. Слава богу, видения исчезли. Бог – милосерден!
Зазвонил телефон. Полетт вскочила, чтобы взять трубку.
– Юная леди, откуда вы знаете, что звонят вам? – спросил Хэммонд.
– Я этого не знаю, – ответила Полетт, выбегая из комнаты.
– Ей просто нравится отвечать на телефонные звонки. – Пандора еще не преодолела страх перед телефоном, пока Хэммонда не было дома. Она все еще боялась, что позвонит тот мужчина, хотя он и не знал ее имени, не говоря уж о номере телефона. Это было просто глупо, иррационально, но тем не менее – было.
– Юнг также говорит, что «летающие тарелки» – это проекции наших страхов и надежд, – продолжала Пандора.
– Интересно. – Страхи, испытанные Хэммондом в последние недели, не нуждались в «летающих тарелках» для их проецирования.
– Папочка, это тебя, – Полетт шлепнулась на стул. Она ждала, что ей позвонит ее друг, Дэвид Уинг. Полетт была в него влюблена. Это был ее секрет. Мамуля об этом не знала. Никто не знал. Кроме Дэвида.
Пандора расслабилась. Напряжение, воспоминания и воображаемые кошмары пропали, исчезли, как проходит лихорадка. В настоящее время она чувствовала себя в безопасности.
Хэммонд пошел к телефону. Ноги были, как ватные, плечи ссутулились. Он опять испугался, что полиция каким-то образом выследила его. «Успокойся! Это не полиция». Встреча, которая, как он предполагал, состоится завтра, отменена. Та самая встреча, о которой он солгал Доре. Хэммонд вернулся за стол. Он знал, что у него наступил такой период, когда страхи будут приходить к нему и уходить, как приходят и уходят воспоминания.
После ужина Полетт пошла в комнату, чтобы поиграть в компьютерные игры. Она легко освоила компьютер. Гораздо легче, чем ее родители. Хэммонд весьма посредственно учился в школе, за исключением таких предметов, как дизайн и архитектура. Его волновало, что Полетт развивалась быстро, не по возрасту. Его также волновала ее школьная жизнь. Он не обращал внимания на ее чувства. «Все будет нормально, если она не станет принимать наркотики», – обычно заявлял он.
Пандора никогда не рассказывала о том, что пробовала наркотики. Она считала, что ранние годы жизни – плохой показатель дальнейшего развития. Она часто приводила в пример свое детство, хотя и признавалась, что сбегала из двух школ.
– Посмотри на меня сейчас, – сказала она, когда они с Хэммондом заканчивали мыть посуду. – Образцовая жена. – В ее словах не было никакого намека на иронию, она действительно так считала.
Пандора всегда сама мыла и вытирала хорошую фарфоровую посуду. Она не доверяла прислуге или же посудомоечной машине, которая могла вмиг расколотить дорогие ее сердцу вещи.
– Я чувствую себя разбитым. Наверное, стоит окунуться в бассейне, чтобы разогнать кровь. – Хэммонд попытался напрячь болевые мышцы.
– Я присоединюсь к тебе.
– Я на это и надеюсь.
Плавать ночью с Пандорой было для Хэммонда удовольствием наравне с воскресным ленчем всей семьей и редкой рыбалкой на острове Каталина.
Хэммонд включил огни в садике, но не подсветку в бассейне: он не хотел, чтобы Дора видела его синяки. Бассейн ограждали деревья и вьющиеся растения, так что его не было видно ближайшим соседям. Хэммонду нравилось плавать ночью голым. Он видел, как Пандора нырнула в воду, словно рыбка. Ее волосы взметнулись над головой, как веер. Она проплыла у него между ног, проведя рукой по его гениталиям.
Хэммонд отреагировал мгновенно: развернулся и погладил ее груди. Некоторое время они плавали кругами вокруг друг друга, как бы выполняя странный танец на воде и под водой. Вскоре оба вынырнули, судорожно глотая воздух и не выпуская друг друга из жадных рук.
Пандора поплыла в дальнюю часть бассейна и ухватилась руками за зеленые плитки бортика. Она откинула назад голову и ждала его. Ее плечи приподнимались над водой. Она прислушивалась к цикадам, потом почувствовала руку Хэммонда на бедрах. Она слегка раздвинула в воде ноги; это был их ритуал нежности.
Вода слегка покачивала ее тело. Пандора замерла в ожидании удовольствия. Такой вид секса ей нравился больше всего. Хэммонд оттянул назад ее ноги, так что она плавала, лежа на поверхности воды. Его левая рука медленно, кругами, двигалась внутри ее. Этот вид секса был добрым и мягким. Он прижался лицом к ягодицам Пандоры и нежно куснул напрягшуюся плоть. Укус был ласковым. Ее попка поднималась к его лицу и опускалась, потом опять поднималась.
Для него это был волнующий момент – он почувствовал, как его жена начала терять контроль над собой. Она задрожала. Теперь он крепко держал ее, а Пандора старалась освободиться. Ее оргазм будет сильным и приятным. Никакая яростная тишина не пугала ее теперь.
В подобные моменты Хэммонд думал только о жене. Он не обращал на себя внимание, зная, что его удовольствие наступит через несколько минут. Он перевернул ее в воде и оторвал руки от бортика. Пандора лежала на спине, его руки бережно поддерживали ее на поверхности. Хэммонд развел ее ноги левой рукой, удерживая тело, как трепещущую рыбку, прижался губами к ее светлым мокрым волосам на лобке и начал тереться о них носом.
Внезапно Пандора стала ласкать свои соски. Казалось, ее руки не принадлежат ей. Когда он засунул палец между ягодицами, она застонала и начала биться в воде, подняв целый фонтан брызг. Когда Алек занимался с ней любовью подобным образом, она чувствовала себя свободной. Она как бы парила, наслаждаясь своими ощущениями и была вне всяких условностей.
Хэммонд держался на воде, подхватив дрожащее тело Пандоры – одна рука была у нее под спиной, другая поддерживала бедра. Он наблюдал, как она кончила: глаза ее были закрыты, ресницы трепетали. Неожиданно он обратил внимание на странный воющий звук, словно где-то жужжала дрель. Звук приближался и становился громче. Хэммонд нежно держал в руках Пандору. Ее тело расслабилось, но звук становился все сильнее, и она тоже обратила на него внимание. Он раздавался прямо у них над головой.
Потом послышался всплеск, жужжащий звук стал глуше, еще всплеск – и тишина. Что-то свалилось в бассейн в нескольких футах от них.
– Что это? – прошептала Пандора.
– Самолет. Модель самолета.
Пандора освободилась из объятий Алека и поцеловала его в плечо. Они поплыли к упавшей модели. Размах ее крыльев был около шестидесяти сантиметров, на ней были антенна радиоуправления и пропеллер с моторчиком.
Хэммонд достал модель из воды и начал рассматривать. Он огляделся – кругом темнота, а над ними сияло звездное небо.
– Откуда она прилетела? – спросила Дора.
– Бог весть.
Дора взяла модель и тоже стала рассматривать ее.
– Это НЛО, – заметила она.
– Не думаю. Наверное, кто-нибудь будет ее искать.
– Странно, что кто-то запускает такие вещи ночью.
Хэммонд был с ней согласен: действительно странно.
– Я замерз, – сказал он.
Пандора обняла его ноги и прижала к себе. Эрекция у него прошла, и Хэммонд дрожал.
– Ты хочешь заняться любовью здесь пли мы поднимемся наверх? – Пандора гладила его напряженные ягодицы и не обратила внимания на синяк в верхней части левого бедра. Тыльной стороной ладони она нежно провела по его яичкам.
– Пойдем наверх.
Они натянули махровые халаты и вошли в дом. В дверях Хэммонд, держа Дору за руку, обернулся и долго смотрел на бассейн, прежде чем выключил свет. Его сон все еще пугал его.
Пандора ждала в постели. Кожа ее была влажной после бассейна. Хэммонд вытер волосы, посмотрел на самолет и положил его в ванну, чтобы тот просох. Все это ничего не значит. Но тем не менее что-то беспокоило его, нарушало душевное равновесие. Самолет был похож на какое-то оружие.
В течение следующего часа Дора делала с Алеком, все, что ему нравилось, но он никак не мог кончить. А ей так хотелось доставить ему удовольствие! У нее было чувство вины перед ним, которое она хотела загладить. Она проклинала того мужчину и ненавидела его шрам. Она поняла теперь, что ждет тишины. Ей хотелось, чтобы пропали все звуки. Пандора ничего не могла поделать с собой. Она не была удовлетворена, ей хотелось большего. Сейчас! Ей хотелось разлететься на кусочки, взорваться от вожделения. Чтобы ее подчинили себе и обладали и командовали ею.
– Ты слишком устал, – сказала она.
– Наверное.
Руки у Пандоры тряслись, когда она выключала свет.
– Если захочешь меня, я здесь, только разбуди.
Этой ночью Пандоре приснился еще один безмолвный сон, а Хэммонд вообще не мог спать. Теперь не Бетти Мей, а Уайлдмен заполнял все его мысли. В конце концов Хэммонд задремал. Когда он открыл глаза, было два часа ночи. Он проснулся, и его начала мучить новая неотвязная мысль. «Мне не следовало этого делать. Я не должен был делать это!»
Следующий день был целиком посвящен сломанной посудомоечной машине. Утром после завтрака кухню залило. Хэммонд пытался прекратить потоп, но в итоге должен был вообще отключить воду. Сантехник пришел только после ленча. Пандоре пришлось дожидаться его.
Хэммонд ушел из дома, хотя у него не было никаких определенных планов. Он поехал по бульвару Голливуд, зашел в бар выпить пива, но вместо этого выпил мартини с водкой. Секс заполнил его мысли. Он предавал Дору мысленно. Хэммонд посмотрел на себя в зеркало с рисунком, висящее позади стойки бара. Там он увидел своего врага.
В кабинке в одиночестве сидела девушка. Хэммонду хотелось подойти к ней. Она была похожа на проститутку, плохо выглядела, осунувшееся лицо. Ему хотелось предложить ей деньги, он чувствовал себя насильником. Но Хэммонд ничего не сделал, вместо этого пошел к платному телефону, чтобы позвонить Рози. Он не пытался соблазнить ее. Ему просто нужно было побыть с женщиной, любой женщиной. Вместо Рози прозвучал автоответчик. Когда Хэммонд вернулся, чтобы заказать себе второй мартини, то увидел, что девушка уже ушла. В нем было много ярости и никакой смелости.
Спустя два часа Хэммонд поехал домой, разбитый и расстроенный. Позже он сидел у бассейна в ожидании заката солнца. Машину для мойки посуды уже починили.
Вечером Дора и Алек смотрели по телевизору новости. В долине в окрестности Лос-Анджелеса объявили грозовое предупреждение. Ночью ожидался сильный дождь и сто процентов влажности. На Восточном побережье предсказывали прекрасную погоду. Пандора была довольна. За годы жизни в Южной Калифорнии она привыкла к постоянному теплу и перестала жаловаться на отсутствие смены времен года. Ее почти не волновала угроза землетрясения, она больше боялась разрушения озонового слоя.
Хэммонд напрасно ждал – пока скучно рассказывали о погоде, – что сообщат какие-нибудь новости о разбитых машинах на равнине Сан-Бернардино. Их не было. Хэммонда начало раздражать полное отсутствие новостей. Неужели машины до сих пор не обнаружены? На секунду ему показалось, что всего, через что он прошел в течение последних нескольких недель, вообще не было.
Вот это и есть настоящее криминальное мышление, сказал он себе. Разве это не признак больного мышления – желание услышать, как о твоих преступлениях сообщают средства массовой информации. Преступление как выражение отсутствия самоуважения. Какого черта, чего он хочет? Это же сумасшествие! Разве он хочет, чтобы все всплыло наружу? Хочет, чтобы его вычислили? Мудак, самое лучшее, если вообще ничего не случится!
– Посмотри, – сказала Пандора, прерывая его размышления.
– Что?
– А вот.
Она показала ему на снимок разбитого вертолета на телеэкране. Это было сообщение о несчастном случае, который произошел сегодня утром на съемках фильма. Два человека погибли, выполняя сложный трюк. Хэммонд не знал этих людей – каскадера и актера. Но он знал, что собирается сказать Пандора. Он вкратце рассказал ей о случившемся, когда вернулся из Аризоны.
– Чем дело кончилось с той девушкой?
– Какой девушкой?
– Которая погибла во время съемок вашего фильма.
– Студия выплатила компенсацию ее отцу.
– Как можно компенсировать смерть человека?
– Наверное, никак. Но это был несчастный случай.
– Бедняжка.
Бетти Мей еще долго не оставит его в покое. Хэммонд видел сейчас перед собой ее лицо: она улыбалась ему после того, как они любили друг друга. Он видел, как она, умирая, лежала без сознания на полу хижины. Ему также представлялся Уайлдмен в горящей машине, тоже умирающий.
Он был рад, что нашел и убил Уайлдмена. Это было правильно и справедливо, сказал он себе. Но Хэммонда волновало, что его сексуальное влечение к Бетти Мей высвободило в нем другое чувство – чувство насилия. Вполне возможно, когда он обнаружил в себе ранее неизвестную ему способность ударить женщину, когда занимается с ней любовью, родилось и желание сражаться с другим мужчиной до победного конца. И другой человек, живущий в нем, освободился от оков.
Раздался звонок в парадную дверь. Было пятнадцать минут двенадцатого. Пандора лежала в кровати и читала журнал «Пипл». Хэммонд был уже в пижаме.
– Кто бы это мог быть?
– Наверное, кто-то перепутал номер дома, – заметила Пандора.
– Я сойду вниз.
Не успел Хэммонд спуститься, как звонок прозвучал еще раз. Он открыл дверь и сначала не узнал женщину, стоявшую у дверей. У Беверли были всклокоченные волосы, лицо осунулось и распухло от слез.
– Простите, если разбудила, но мне нужно поговорить с Пандорой. Еще раз извините.
– Входите, Беверли. – Хэммонд наконец узнал ее: голос помог. – В чем дело? Что случилось?
Она заплакала. Хэммонд включил свет в гостиной, и оба заморгали от яркого света после темноты.
– Так она дома? – Беверли была в отчаянии.
– Сейчас позову.
Он приглушил свет. Когда поднимался наверх, то мог слышать ее прерывистые рыдания… Пандора накинула халат и посмотрелась в зеркало. Хэммонд остался в спальне, а она спустилась вниз. Хэммонд не очень хорошо был знаком с Беверли. У него не имелось ничего общего с ее тупицей-мужем Джимбо, который однажды выразил свое безразличие к классической музыке: – Что касается оперы, – сказал тогда Джимбо, – то все либретто такие идиотские! В них все так примитивно, и певцы орут, как оглашенные!
Хэммонд был доволен, что Пандора пошла сама разбираться с гостьей. Ему совсем не нравилась эта Беверли. Очень тянет одеяло на себя.
Пандора сразу поняла, в чем дело. Она налила Беверли виски, дала ей бумажные носовые платки и приготовилась слушать.
– Я понимаю, что нужно было позвонить, но мне просто необходимо поговорить с кем-нибудь, а ты такая разумная, ты подскажешь, что мне нужно делать.
– Я ничего не знаю.
– То, что случилось, просто не выразить… все так отвратительно. Я уже говорила тебе, что узнала, что у него роман с моей кузиной. Она на десять лет моложе меня и на семнадцать лет моложе его. Она вполне могла бы быть его дочерью. Нашей дочерью!
Беверли начала задыхаться, борясь со слезами. Это были стоны раненого животного. Пандора была поражена: ей показалось, что все это происходит с ней самой. Беверли не называла свою кузину по имени, так же как и своего мужа. Все было как бы анонимным, только «он» и «она». Объективность описания Беверли вызывала у Пандоры еще большую к ней симпатию.
– Я пошла за ним, когда он вышел из дома. Понимаю, что это было глупо, но я ничего не могла с собой поделать. Мне нужно было все знать точно. Увидеть их вместе, наверное. Дикость, правда? Они встретились в мотеле, рядом с бульваром Вашингтона. Я видела, как они ушли вместе. Я хотела подойти к ним и все высказать, но у меня не хватило смелости. Понимаешь, я не хочу потерять его. Что я буду делать, если он бросит меня? Что станет с Лизой? Она любит своего отца.
– Где сейчас Лиза?
– Дома.
– Не с ним?
– Нет, он ушел. Я его вышвырнула. Ты знаешь, что он сказал? «Слава богу, теперь я могу уйти». Вот что он сказал!
– Погоди, Беверли, может, он не это имел в виду?
– Как же! Тогда я расскажу тебе, что он сделал. Я отвезла Лизу к моей матери погостить на денек, но она вдруг приболела. Не знаю, что это было. Может, простуда, но я решила вернуться домой. Они были там! В нашей постели. В моей постели! Ты можешь этому поверить?
Да, она могла поверить этому. Если Джимбо хотел, чтобы Беверли застала их. Иначе зачем было так рисковать? То, что Лиза заболела, было случайностью, но, должно быть, Джимбо хотел, чтобы Беверли увидела все своими глазами. Это просто ужасно! Сама мысль о том, что Алек может кого-то привести домой… Нет, она не может себе даже представить такое!
– Когда я вошла, они трахались. Пандора, я не могу выбросить из головы эту картину. Это было так мерзко! Она задрала задницу кверху и он… трахал ее прямо в зад! Он трахал ее в зад!!! А меня он никогда не трахал, когда у меня были месячные! Я никогда не забуду этого! Какая мерзость!
– Лиза видела это?
– Слава богу, нет. Я сразу уложила ее в постель.
– Но теперь она знает: что-то случилось.
– Я только сказала ей, что он уехал на некоторое время.
– Она, наверное, расстроится.
– Она уже расстроилась.
– А не следует ли тебе вернуться к ней сейчас?
– Да, не нужно мне было уходить, но я не знаю, что делать.
Беверли встала со стула и порывисто обняла Пандору. Обе женщины крепко прижались друг к другу. Пандора понимала все, что чувствует Беверли. Ей хотелось сказать: «Разве ты не понимаешь, что они специально ждали, когда ты их застукаешь? Они же слышали, как вы приехали, и все равно продолжали. Разве тебе не ясно?» Но она этого не сказала.
– Не хочешь, чтобы я побыла с тобой сегодня ночью? Я поеду, если желаешь. Ты не должна оставлять Лизу одну.
– А ты сможешь? – Беверли посмотрела на Пандору. – Ты сделаешь это для меня?
– Конечно, только подожди меня. Я накину что-нибудь.
– Ты – прелесть!
– Да нет, самая обыкновенная женщина. Пандора поднялась наверх. Хэммонду она сказала только, что Джимбо ушел от Беверли.
– Вот ублюдок!
– Ты не против, если я поеду с ней?
– Поезжай. Все о'кей, правда. Завтра я отвезу Полетт в школу.
– Я люблю тебя, – сказала Пандора и поцеловала мужа долгим поцелуем. Она чувствовала себя счастливой и сильной.
Пандора вела машину Беверли к ней домой в Вествуд. На улицах почти никого не было. Час ночи. Мир затих. Беверли молчала, пока они ехали, но уже не плакала. Пандора подумала, что она все еще видит Джимбо и свою кузину. Видит их снова и снова, Пандора прекрасно понимала это. Она ждала, что в любой момент ее снова поглотит тишина.
8
Модель самолета внушала Хэммонду беспокойство. Она висела в его кабинете, медленно вращаясь на шнурке, на который он подвесил ее. Хэммонд не увлекался моделированием, только когда нужно было что-то сделать в плане архитектуры, но он понимал, что модель была сделана великолепно. Откуда она прилетела? С помощью лупы он обнаружил на нижней части фюзеляжа какую-то надпись. Сначала он не заметил ее. Крохотными, несмываемыми буковками было написано: IACTAALEAEST. Он записал это слово на чистом листе бумаги и начал размышлять, что бы оно значило. Какой-нибудь опознавательный знак ее владельца или, возможно, клуба или организации авиамоделирования? Но на ней не было никаких цифр, как обычно бывает на самолетах. Значит, буквы могут быть кодом или анаграммой. Хэммонд не был любителем головоломок.
Ничего так и не придумав, он снял телефонную трубку и позвонил Джеффу Уэлшу. Тот изготовлял модели, и Хэммонд использовал его на съемках фильма несколько лет назад, когда потребовались модели лодок, самолетов и поездов, чтобы украсить кабинет главного героя – человека, который так и не повзрослел.
Джефф надеялся, что ему позвонили с предложением работы, и Хэммонд услышал разочарование в его голосе, когда он понял, что Хэммонду нужна была только информация. Джефф дал ему адреса двух авиамодельных клубов в районе Лос-Анджелеса. Хэммонд уже собирался звонить туда, когда услышал, что вернулась Пандора.
– Как Беверли?
– Она сильнее, чем сама думает.
– Мне кажется, если заводить интрижку, то нужно быть предельно осторожным, – заметил Хэммонд.
– В любом случае это просто убийственно, – ответила Пандора.
Хэммонд предпочел не развивать эту тему: он чувствовал себя виноватым. Хотя он никогда не ушел бы из дома ради Бетти Мей.
– В какое время ты улетаешь завтра? – спросил он жену.
– Утром, рейс в половине одиннадцатого.
– Если у тебя есть дела, я заберу Полетт сегодня из школы.
– Это было бы просто чудесно, дорогой. Мне так неудобно, ведь ты отвозил ее в школу сегодня утром, а завтра тебе придется отвезти ее к Балфурам.
– Да, и забрать ее от них в воскресенье. Ты все еще будешь в Нью-Хэмпшире?
– Я не останусь у тебя в долгу, – заявила Пандора. – Мы сегодня пойдем куда-нибудь поужинаем. Может, в «Империал Гарденс»?
– Тебе не нужно вознаграждать меня чем-то. Ты забыла, что Полетт и моя дочь тоже? Мне нравится что-то делать для нее.
– Я это знаю. Ты прекрасный отец!
Пандора поехала в Голливуд. Она решила съездить в «Книжный Мир», чтобы выбрать в подарок отцу какую-нибудь интересную книгу. Это для него лучший подарок. Все остальное у него уже было. А то, чего у него не было, он отказывался принимать. Ее очень волновало, что у отца ухудшается зрение, поэтому лучше всего – сборник репродукций или фотографий.
Всю жизнь у Пандоры были сложные отношения с классической культурой и образованием. Это были отношения любви-ненависти. Она так и не смогла выучить греческий, но ее знание латыни было вполне приличным. Отец говорил, что знание латыни отличает людей от животных. Знать язык, на котором уже никто не говорит и который не имеет практической ценности, – доказательство того, что человек может противостоять материальному миру.
Где-то на дальней полке Пандора нашла книгу «Скульптура Классического Мира». Она взяла ее в руки и стала перелистывать. В обнаженных мраморных статуях она видела саму себя. Моделями для этих скульптур служили женщины, которые, должно быть, обладали тем же сексуальным опытом, что и она. Но они олицетворяли собой гармонию.
В их искусных эротических позах не было сумасшествия или страстного желания. Если бы она была художником, как бы смогла она выразить свои недавние чувства и переживания в подобных позах? Это просто невозможно. Единственное, что у них было общего, – это тишина, окружавшая их. Но тишина Средиземноморья несла с собой мир и умиротворение, а ее калифорнийская тишина была полна ярости и насилия. Пандора купила эту книгу, вспоминая книги, которые она видела в бунгало того мужчины.
Хэммонд обнаружил свою дочь в толпе ребят на школьном дворе. Она держалась за руку с Дэвидом Уингом. Увидев отца, она отпустила его руку. Хэммонд улыбнулся про себя. Так, значит, у моей дочурки есть друг. Что ж, почему бы и нет? Дэвид был сыном удачливого банкира, происходившего из Гонконга. Она как-то раз, как бы между прочим, упоминала о нем. Дэвид был самым умным мальчиком в классе Полетт. Они с ней были два гения. Дэвид был очень симпатичным. И китайцем. Интересно, подумал Хэммонд, может быть, Полетт тянется к нему из-за экзотики?
По дороге домой она сделала решительный шаг.
– Может Дэвид Уинг побывать у нас?
– Ты же будешь в этот уик-энд у Балфуров.
– Я имела в виду другой уик-энд.
– Конечно, но мы должны спросить об этом у родителей Дэвида.
– Ты не сможешь им написать? – Полетт обожала всяческие формальности.
– Разве сейчас так приглашают в гости? Может, мамуля просто позвонит миссис Уинг?
– Мне кажется, будет лучше написать.
– Я поговорю с мамой.
Полетт больше ничего не сказала, но Хэммонд видел, что она недовольна.
Они всем семейством рано поужинали в «Империал Гарденс». Полетт на следующий день нужно было в школу, Пандоре в аэропорт, а у Хэммонда были свои планы.
Во время ужина они встретили нескольких знакомых – художника-постановщика с его японской подружкой и парикмахера Пандоры. Тот был со своим дружком, который распространял наркотики. Но семейный разговор продолжал владеть умом Полетт, которая пыталась настоять на том, чтобы заказать китайскую кухню.
– Но это японский ресторан, – заметила Пандора.
– Японцы всегда ужасно относились к китайцам, – сказала в ответ Полетт.
– Какая между этим связь?
– У нее друг – китаец, – проинформировал Пандору Хэммонд.
– Я собираюсь учить кантонское наречие, – выразительно сказала Полетт.
– Ты имеешь в виду Дэвида Уинга? – Пандора вспомнила китайского мальчика, учившегося в одном классе с Полетт. «Он очень хорошенький», – подумала она.
– Послушай, если не хочешь есть, то и не надо, – сказал Хэммонд.
Но когда подали первое блюдо, Полетт сдалась и попросила, чтобы ей подали суп с вермишелью: она была голодна.
Во время ужина Хэммонд вынул листок бумаги, написал на нем буквы, изображенные на модели самолета и показал Пандоре.
– Ты любишь разгадывать кроссворды. Что это за анаграмма? Это было написано на модели самолета.
Пандора рассматривала буквы, пока ела. Ее было легко заинтриговать. IACTAALEAEST.
– Я пытался читать все с начала и с конца – никакого смысла.
Полетт взглянула на буквы из-за плеча матери. Японская официантка вошла в их отдельную кабинку, Пол которой был выстлан цыновками-татами.
– Мистер Хэммонд, вас к телефону.
– Меня? Откуда кто-то знает, что я здесь?
– Я поставила телефон на автоответчик и записала номер телефона ресторана, – сказала Пандора.
Хэммонд поднялся, надел туфли за отодвинутой дверью и прошел через главный зал ресторана к столику у входа. Хозяйка передала ему трубку.
– Алло?
– Мистер Хэммонд? – Это была женщина.
– Да, кто говорит?
– Я звоню по поводу модели самолета. Я понимаю, что…
В трубке что-то щелкнуло раза три, и все смолкло.
Хэммонд повесил трубку. Он подождал еще некоторое время, надеясь, что женщина перезвонит.
– Нас разъединили, – сказал он хозяйке, которая улыбалась ему, как истая японка.
Хэммонд встревожился. Этот самолет… Как его выследили? Единственной ниточкой был Джефф, но он ничего не говорил Джеффу о модели. Он только пытался узнать у него насчет клубов авиамоделирования. Хэммонд беспомощно ждал. Прозвенел звонок, но это была просьба зарезервировать место. Женщина больше не позвонила.
Когда Хэммонд вернулся к столу, его девочки все еще пытались разгадать загадку букв.
– Дора, ты говорила кому-нибудь о модели самолета?
– Что ты, конечно, нет!
Чертовщина какая-то! Кто была та звонившая женщина? У него возникло подозрение, что самолет не просто так свалился к ним в бассейн. Может, его послали специально? Если так, то зачем? И кто это сделал? Хотя, может быть, в этом и нет ничего подозрительного.
– Кто тебе звонил? – спросила Пандора, не поднимая головы.
– Просто хотели узнать, не смогу ли я присутствовать на собрании. Ну, помнишь, на том, что отменили вчера.
Почему он ей солгал? Ведь ему нечего было скрывать. По крайней мере по поводу этого телефонного звонка.
Но Пандора почти не слушала его.
– Я поняла. По-моему, я все разгадала. Это никакой не код, а латынь. Три слова. Iacta Alea Est. Это известное изречение. Юлий Цезарь произнес его, когда пересек Рубикон. Оно означает: «Жребий брошен».
Хэммонд вздрогнул.
– Понимаешь теперь, что может дать девушке образование в колледже Сары Лоуренс?
9
Шел сильный дождь, когда Хэммонд попрощался с Пандорой. Она крепко прижалась к нему, и он вдруг испугался, что больше не увидит ее. Это чувство было ничем не оправдано. Полетт громко чмокнула свою мамулю.
– Желаю хорошо провести время, – сказала Пандора.
– Позвони мне, когда приедешь, – попросил Хэммонд.
– Обязательно, я буду скучать по тебе. – Она заморгала, чтобы сдержать слезы.
Пандора помахала им, когда Хэммонд повез Полетт в школу. Сегодня он ехал на «хонде», которой они пользовались для ближних поездок. Ей вдруг подумалось: почему он не взял «мерседес»? Может быть, не хотел ехать на нем в дождь. Пандора заметила, что он очень нервничает. Потом поспешила в дом, вызвала такси, чтобы ехать в аэропорт, и стала думать об отце.
В машине Хэммонд прослушал новости. Там ничего не сообщалось об обнаружении в сгоревшей машине тела Уайлдмена. Может быть, это странное явление не удостоилось внимания прессы? Особенно сейчас, когда орудуют целые банды наемных убийц. В конце концов это, видимо, местное дело полиции Сан-Бернардино.
Полетт взяла свою дорожную сумку с заднего сиденья машины. Хэммонд проводил ее через школьный двор, держа над ней зонтик. Потом он увидел этого китайского мальчика. Полетт еще раньше увидела Дэвида и повернулась к Хэммонду, чтобы попрощаться.
– Не забудь заехать за мной.
– Непременно.
– И насчет книги о НЛО.
– Я не забываю о таких вещах.
Хэммонд наблюдал за Полетт, когда она тихонько разговаривала со своим другом Дэвидом.
Дождь барабанил по машине, когда Хэммонд возвращался обратно. Ему не хотелось возвращаться одному в пустой дом. Теперь перед ним был длинный сырой день. Нужно чем-нибудь заняться. Он поедет и проверит клубы, где занимаются моделями самолетов. Но какой в этом смысл? Тем более, что жуткая погода также не способствовала этому. Пока Хэммонд слушал классическую музыку на своей любимой волне, ему в голову пришла одна мысль. Даже не мысль, а порыв. Он понял, что ему хочется сделать. К тому времени, когда он выехал на скоростное голливудское шоссе, Хэммонд не мог уже противостоять этому порыву.
Он не просто ехал по направлению к равнине Сан-Бернардино, его тянула туда какая-то неведомая сила. То, что раньше казалось необходимой поездкой, сейчас превратилось в навязчивое любопытство. Он должен был вернуться на равнину, на место преступления. Что он надеялся там найти? Сожженный остов машины со все еще находившимися в нем останками Уайлдмена? А его «олдсмобиль», может быть, кто-нибудь украл и разобрал на части? Нет, он должен был увидеть это.
Когда Хэммонд ехал по шоссе, дождь прекратился. Наверное, он утихал постепенно, но Хэммонд заметил это только сейчас. Он выключил щетки. Капот начал дымиться под лучами горячего солнца. Черная поверхность равнины стала очень скользкой. Хэммонд почувствовал, как «хонда» начала юзить. Он подумал, что ему следовало бы взять свою машину или еще лучше BMW Пандоры. Но он инстинктивно не желал, чтобы их могли потом опознать. Теперь он начал волноваться, что может не выбраться отсюда, когда только что прошел дождь. Он вспомнил свое предупреждение Уайлдмену: после такого дождя не выдержат никакие покрышки.
Идущая навстречу машина на большой скорости стала вихлять, ее занесло. Водитель нажал на тормоза, машина развернулась и пошла юзом на Хэммонда, потому что тормоза ее не остановили. Хэммонд резко вывернул руль, и машина проскочила мимо него. Он облегченно вздохнул и посмотрел в зеркало заднего обзора. Машины, идущие за ним, начали громко сигналить. Теперь Хэммонду еще больше хотелось вернуться на место дуэли и посмотреть, что там осталось от «бентли» и «олдса».
Он свернул с главного шоссе в том же месте, что и раньше, и выехал на равнину. Ветровое стекло запотело, и Хэммонд вытер его рукавом. После дождя место дуэли было совершенно иным. Поверхность блестела, как озеро, в ней отражалось солнце, светлые и темные облака. Было похоже на картину под стеклом. Все кругом двоилось, реальные и нереальные предметы отражали, как в зеркале, друг друга.
Хэммонд не мог ехать так быстро, как ему бы хотелось. «Хонда» была весьма неустойчивой на мокрой поверхности, и поэтому Хэммонд не увеличивал скорость. Две тонкие струйки воды вылетели из-под задних колес. На этом иллюзорном ландшафте Хэммонд вдруг подумал, а не зашел ли он слишком далеко. Он не видел машин. Может быть, поехал не по той дороге? Или еще не доехал до них? Он оглянулся вокруг. Карты у него не было.
Потом он заметил нечто, похожее на лодку. Должно быть, машина. Хэммонд осторожно прибавил скорость и поехал в этом направлении. Он один катил по зеркальной поверхности. Это была машина, но всего лишь одна.
Хэммонд приблизился к успокоившимся останкам машины и увидел, что это его «олдсмобиль». А где же «бентли»? Он помнил, что эта машина была совсем недалеко от его «олдса». Но в какой стороне? Хэммонд посмотрел вокруг. Не имело значения, в какой стороне. Он видел на пять миль в любом направлении. «Бентли» нигде не было.
Чушь какая-то! Он даже сказал это вслух. Может, и чушь, но «бентли» Уайлдмена не было! Хэммонд объехал вокруг своей разбитой машины, оставленной здесь гнить. Не было никаких признаков, ни одной подсказки, никаких свидетельств. Ничего не осталось от «бентли». И от Уайлдмена тоже.
Хэммонд лишился присутствия духа. Ему нужен Уайлдмен, ему просто необходимо увидеть его! Чтобы все узнать. В голове Хэммонда начали прокручиваться сценарии. Полиция нашла «бентли», вытащила оттуда тело и вывезла отсюда. Или же обломки машины растащили ребята. Ведь это была ценная старина, даже разбитая и сгоревшая. Мальчишки всегда используют для чего-то разобранные на части машины. Как можно все точно узнать? Он подумал, может, стоит остановиться и выйти, посмотреть. Но что это даст? Придется примириться с тем, что случилось что-то необъяснимое. Да, именно так.
Раздался новый раскат грома. Видимо, вскоре снова пойдет дождь. Хэммонду ничего не оставалось, как вернуться. Его волнение переросло в неясный страх. Ему стало казаться, что вообще ничего не случилось. Не было никакого «бентли» и дуэли. Хэммонд пожалел, что приехал на это место. Нужно было оставаться дома.
Хэммонд погнал по шоссе с большей скоростью, чем следовало в такую погоду. Он не стал включать радио. Голова раскалывалась от разных предположений. Он вел машину и вдруг увидел впереди ее. Невозможно!
Она стояла у края широкого пустынного шоссе рядом со своей машиной. Это не могла быть снова она. Какое-то наваждение! На ней были те же самые темные очки, платье было другое – вместо черного красное. Женщина, которая подвезла его после того, как он убил Уайлдмена. Она снова была здесь, как привидение, и стояла там, где раньше стоял он.
Она помахала ему рукой. Внутренний голос сказал ему: «Не останавливайся! Пусть себе стоит тут. Не останавливайся!»
Хэммонд остановился. На лице женщины появилось облегчение.
– Привет, – сказал он.
– Она просто взяла и остановилась, не знаю почему, – сказала она, объясняя, почему стоит и голосует. – Наверное, просто старая.
Ее красное платье потемнело от дождя. Вероятно, она стояла на шоссе во время самого сильного ливня.
– Я не разбираюсь в машинах, – сказал Хэммонд, как в дурмане. – Но я могу подвезти вас.
– Огромное вам спасибо.
Она улыбнулась, по крайней мере, ее алые губы слегка искривились. Женщина подняла на лоб свои темные очки. Платье прилипло к ее телу, как купальник.
Хэммонд не был уверен, улыбнулся ли он ей в ответ или нет. Ее глаза были очень темными. Она с тем же успехом могла стоять перед ним обнаженной, разве что складки ее платья не соответствовали изгибам ее тела.
– В двух милях отсюда есть бензоколонка. Вы меня так выручили.
Ее голос не изменился с тех пор, хотя она вела себя более раскованно. Когда подняла руку, чтобы поправить прядь мокрых волос, он обратил внимание на то, как колыхнулись ее груди.
Хэммонд был удивлен и сбит с толку. Он боялся ее, она его возбуждала. Это точно была та самая женщина, которая подвозила его два дня назад. Это была ее машина. Но что случилось с ее молчаливой таинственностью? Теперь она разговаривала. На этот раз она была, как бы это сказать, обычной. Ну, не совсем обычной. Она как бы была здесь, но тоже не вся и не полностью. Под горячими лучами солнца от ее платья шел пар. На несколько минут Хэммонд забыл об Уайлдмене и о пропавшей машине.
Она села в «хонду». Платье натянулось и плотно облепило бедра, когда она садилась в машину. Он вспомнил, что она сказала, что была когда-то танцовщицей.
– Мне нравятся грозы, а вам? – спросила она.
– Я больше люблю чистое небо.
– Мне, наверное, нужно купить новую машину, но я так привыкла к своей старой…
При упоминании о машине Хэммонд снова стал паниковать по поводу «бентли». Он сидел рядом с женщиной, только они поменялись ролями пассажира и водителя, и снова ему вспомнился Уайлдмен. Теперь в его сознании она всегда будет связана с Уайлдменом. Хэммонд почти не слышал, что говорила женщина. Кем бы она ни была, ясно было, что она часто путешествует по этим местам. Но почему она не запомнила его? Этого не может быть. Подожди!
«Если кто-нибудь спросит – я вас не подвозила. Вы никогда не ездили на моей машине», – таковы были ее последние слова. Возможно, она собирается придерживаться этого и дальше и потому делает вид, что не узнает его. Тогда все понятно. Он почувствовал некоторое облегчение.
Когда они подъехали к бензоколонке, она выскользнула из машины. Ее ягодицы рельефно выделялись под тонким платьем.
– Благодарю вас, – улыбнулась она ему.
– Не стоит благодарности, – улыбнулся он тоже. Она посмотрела вверх, и он взглянул на небо. Оно снова потемнело.
– Мне кажется, снова начнется гроза.
– Может быть.
– Мне нравится темнота: это так драматично. Особенно, когда ведешь машину. – Она снова надела темные очки.
Хэммонд кивнул, но не сказал ни слова, глядя на ее обтянутые ягодицы, которые были вровень с окном машины. Хэммонд обратил внимание, что платье, надетое на ней, было точной копией платья Доры, которое она купила, когда он был в Аризоне. Вот это совпадение!
Он завел «хонду». Казалось, женщина больше не нуждалась в его помощи. Когда он отъезжал, она помахала ему рукой. Он видел, как она начала разговаривать со служащим заправки и показала назад на шоссе, в сторону равнины, наверное, объясняя, что случилось с мотором ее двадцатипятилетнего «мустанга».
10
К тому времени как Хэммонд вернулся домой, гроза полностью прекратилась. Но гроза бушевала у него в голове, все было так непонятно. Что случилось с «бентли» и с телом Уайлдмена? Хэммонду ничего не приходило в голову. Может, Уайлдмен договорился с кем-то из друзей, чтобы после дуэли оттуда забрали его автомобиль вне зависимости от исхода сражения. Может, у него был секундант. Когда раньше мужчины сражались на дуэли на шпагах или пистолетах, у них всегда были секунданты. Хэммонд даже не подумал о секунданте. И, черт возьми, кто же эта женщина?
На кухне он нашел записку, прислоненную к бутылке русской водки. Там было написано: «Я люблю тебя, люблю, люблю… Твоя Дора».
Хэммонда растрогала эта записка. Дора просто любила его, без всяких осложнений, и не скрывала своих чувств. Другой такой не было. Он пожалел, что связался с Бетти Мей. Неожиданно, эта связь показалась ему ненужной и глупой. Чего он добился? Эта связь стоила Бетти Мей жизни, а его превратила в убийцу. Как он мог позволить, чтобы это случилось? По это случилось. И теперь его жизнь пошла наперекосяк.
Он открыл бутылку и понюхал. Острый запах сухой травы русских степей проник ему в ноздри. Он вспомнил о тех днях, когда сильно пил, о своих приступах ярости и даже случайных сценах жестокости. Уайлдмен производил на него то же действие, освобождая, как джинна из бутылки, живущего в нем другого человека.
Хэммонд закрыл бутылку водки и налил себе пива.
На автоответчике для него было приглашение на просмотр первого варианта «Города призраков» в лаборатории в Голливуде. Хэммонду хотелось увидеть его, хотелось пойти на просмотр, но в то же время он боялся. Боялся увидеть, особенно теперь, ту самую сцену. Вид Бетти Мей посыпит соли на кровоточащую рану его памяти. Или же плеснет спирта в прошлое, и тогда достаточно будет одной только спички.
Просмотр был назначен на два часа дня. Хэммонд приехал вовремя. Он прекрасно понимал, что не сможет высидеть весь фильм. В половине четвертого ему нужно было заехать за Полетт и отвести ее в гости. Он сможет смотреть фильм только один час. Просмотр был организован главным образом для Питера Андерса, оператора, и еще нескольких человек. Хэммонд обменялся несколькими словами с Питером еще до того, как начался фильм. Именно Питер пригласил его. Никто не стал упоминать о несчастье, которое испортило вторую часть съемок. Хэммонд знал, что Питер тоже помнит об этом.
Как всегда, когда он смотрел фильм, Хэммонд видел перед собой печатный текст страницы сценария. Его декорации выглядели настоящими и прекрасно смотрелись. Питер снял их великолепно. Интерьеры были темными, там лежали глубокие тени, а съемки на натуре были слегка обесцвечены, и потому можно было почувствовать пыльную жару пустыни и свою затерянность в ней.
Хэммонд сидел, скорчившись, в просмотровом зале и ждал. Он ждал кадр № 103. Он постарался забыть кадр, предшествующий этой сцене – кадр № 102. Это была ночная любовная сцена между Бобби и Хельгой в хижине. Хэммонд помнил, как снималась эта сцена.
Хэммонд построил декорации для этих сцен не на натуре, а в маленькой коммерческой студии на окраине Скоттсдейла. Теперь он вспоминал, как странно все это было – снимать сцену, предшествующую смерти Хельги, как это было в фильме, после реальной смерти Бетти Мей. Никогда раньше техника съемок фильма, когда сцены снимались не в той последовательности, как потом шли на экране, не казалась Хэммонду столь чудовищной. Как будто мертвая девушка снова вернулась к жизни.
Он вспомнил, как молодая актриса, которую дублировала Бетти Мей, неожиданно разрыдалась в середине любовной сцены. Она потом рассказала Хэммонду, что не может избавиться от мысли, что Бетти Мей умерла вместо нее, спасла ее жизнь.
В этой сцене был эротизм смерти: Хельга занималась любовью в последний раз. Это была ее последняя любовь на земле. Когда утром она выйдет из хижины, она погибнет! Когда Хэммонд смотрел эту ночную сцену любви, он видел себя, как в зеркале: он ведь тоже занимался любовью с Бетти Мей в последнюю ее ночь на этом свете!
Он видел, как стреляли из автомата, как пули впивались в одежду Бетти Мей, как она отлетела назад, когда Уайлдмен незаметно потянул за провода, прикрепленные к Бетти Мей, и как она, уже не контролируя свои движения, проломилась сквозь мягкую дверь из бальсового дерева, конструкцию которой разработал он сам. Хэммонд чуть не расплакался.
– Чудесный трюк! – послышался из темноты восхищенный голос.
Хэммонд поднялся, потрепал Питера по плечу и, извинившись, вышел. Он знал, что Питер поймет его. Черт побери, как все это грустно! Он возненавидел Уайлдмена с новой силой. Уайлдмен заслуживал смерти.
Хэммонд ехал из Голливуда по бульвару Сансет по направлению к Беверли-Хиллз. Перед ним, как на экране, вставали образы, обрывки фраз…
Полетт, его мать, многие годы терпела выходки его отца – все эти его идиотские экономические прожекты и обещания. Но когда он запил по-черному, она оставила его, и никто не осудил ее. Хэммонду тогда исполнилось только семнадцать. Они жили в большом белом деревянном доме на окраине Саратоги, штат Нью-Йорк. Когда кончились деньги, Хэммонд, наконец, переехал к отцу в Олбани. Он не захотел жить с матерью: ему не нравился мужик, с которым она встречалась. И еще ему хотелось хоть как-то подбодрить отца. Такое бывает в семнадцать лет.
Несмотря на все свои недостатки, отец был мужчиной, а мужчины должны держаться друг друга. Хэммонд оставался с ним столько, сколько смог вытерпеть. Он оставил дом, когда поступил в колледж, Приступы ярости отца не давали возможности приводить домой друзей, не говоря уж о девушках. Отец ревновал его ко всем подряд.
Хэммонд вдруг обнаружил, что тоже стал пить, по-видимому, чтобы составить компанию отцу. Несколько бутылок пива по утрам привели к парочке порций виски днем. И водке на ночь. Он вступил на дорожку, ведущую к подростковому пьянству. Хорошо, что он вовремя остановился. Слава Богу! Да, но он не позвонил Доре, как пообещал, дерьмо этакое! Черт возьми. Он ведь хотел поблагодарить ее за записку и за бутылку водки. Это ведь означало, что она ему верит.
Хэммонд опоздал в школу на несколько минут. Полетт ждала его у ворот вместе с. Дэвидом Уингом. Рядом стояла ее сумка с вещами, которые она брала с собой в гости. Полетт была явно взволнована, попрощалась с Дэвидом и побежала к машине еще до того, как Хэммонд успел выйти из нее.
– Поехали, – сказала она.
– Дэвид не поедет с нами?
– Его не пригласили. Он не дружит с Клариссой. Родители Клариссы Балфур были весьма богатыми людьми. Богатыми до неприличия, подумал Хэммонд. У них было три «роллс-ройса», жили они в доме, где было десять спален, на Белладжио-драйв в Бель Эр. Дора рассказывала ему, что их дом расположен недалеко от дома, где умер Альфред Хичкок. Хэммонд не знал, чем занимался мистер Балфур. Может, их деньги перешли к нему по наследству, или же их дали в приданое миссис Балфур; Он им не завидовал. Ведь Дора дала ему возможность вести такой образ жизни, который он не мог себе позволить в начале их совместной жизни. Но его интересовало, как Балфуры распоряжаются своей свободой.
– Ты достал мне книгу об НЛО?
– Я помню об этом, дорогая. Просто у меня сегодня был достаточно напряженный день.
Конечно, он напрочь забыл о книге.
– Папочка, ты говоришь неправду.
– Ну, ты же не станешь делать домашнее задание в гостях у Балфуров, разве не так?
Когда они въехали на дорогу, окаймленную кипарисами и ведущую к высокому белому особняку, построенному в южном стиле, Хэммонд подумал, что, видимо, его отец мечтал именно о таком доме для своей семьи. Но отец закончил свои дни и ночи, смешавшиеся для него в единое целое, в крохотной квартирке в трущобах Куинса. Он никогда не видел свою внучку Полетт.
Кларисса Балфур встретила Хэммонда и Полетт на лестнице огромного особняка. Дочь носила то же имя, что и мать. Это была властная женщина около сорока лет, происходившая из старинной семьи из Сан-Франциско.
Дора рассказала ему, что ей принадлежала винодельня в долине Нейпа.
– Когда мне заехать за Полетт? – Хэммонд хотел быть точным.
– В воскресенье, часов в пять. Вас это устроит?
– Я буду в это время.
Хэммонд поцеловал на прощанье Полетт, и она присоединилась к шумной стайке ребят, толпившихся у дверей особняка. Глядя на молоденьких, болтающих, как птички, девочек, Хэммонд вспомнил Пенни. Пенни Тернер, двенадцатилетнюю девочку с золотистыми волосами, которая была его первой любовью.
Воспоминания о Пенни не оставляли его, когда он ехал домой через Вествуд. Она была в возрасте Полетт, когда они влюбились друг в друга в школе в Саратоге. Пенни была совершенно не похожа на Полетт. Но по своей физической форме и закалке она походила на Бетти Мей. Хэммонду раньше не приходило это в голову. Теперь, когда он вспомнил об этом, Хэммонд растрогался. И неожиданно на улицах Вествуд-Виллидж Хэммонд увидел всех молодых девочек и девушек-студенток, и все они были Бетти Мей и Пенни Тернер. Эта картина его не только не возбудила – он просто похолодел от ужаса. Пенни умерла, когда ей исполнилось девятнадцать, умерла от лейкемии.
Когда Хэммонд приехал домой, его ждал пакет. Он вскрыл его. Там лежал сценарий, присланный фирмой «Джордж Эллиот и Кº», артистическим агентством в Беверли-Хиллз.
К пакету прилагалась короткая записка, в которой его просили за уик-энд просмотреть сценарий. Режиссер, которого представляла фирма, хотел к понедельнику знать, заинтересуется ли Хэммонд работой над этим проектом и что он о нем думает. Хэммонд был доволен предложением, но сейчас ему совершенно не хотелось читать сценарий. Он посмотрел на заголовок – сценарий назывался «Ящик».
Хэммонд вошел в кухню, открыл холодильник, достал лед, бросил несколько кубиков в стакан и налил себе тройную порцию водки; есть ему совершенно не хотелось. Хэммонд пошел в гостиную и уселся перед телевизором. Посмотрел новости – может, будет что-нибудь, что прольет свет на случившееся в Сан-Бернардино. Но ничего интересного не было. К девяти часам Хэммонд уже напился.
К десяти часам он дремал, сидя у экрана. Телевизор работал с приглушенным звуком. Хэммонд проснулся, когда передавали конкурс красоты. Вид девиц в купальных костюмах пробудил в нем сильное желание заняться сексом. Он хотел Дору, хотел оказаться в постели с Дорой. Он слегка помастурбировал, но был слишком удручен и слаб от выпитого алкоголя, чтобы сосредоточиться на каких-либо возбуждающих сексуальных картинках. Он выпил еще водки и взял с собой бокал со льдом и водкой.
Хэммонд разделся до трусов, улегся на спину в постели и включил радио. Передавали знакомую оркестровую пьесу, но он был слишком пьян, чтобы вспомнить, что играют. Ему показалось, что он обещал кому-то позвонить, но не смог вспомнить имя. Кому он должен был звонить – мужчине или женщине?
Последнее, что ему запомнилось, перед тем как уснуть, было решение сходить на кухню, чтобы налить себе еще выпить. Он заснул тяжелым сном, и во рту оставался терпкий вкус лимона. Хэммонд спал с открытым ртом, как спят старики.
Внезапно он проснулся в полной темноте. Радио хрипело: станция уже закончила свою работу. Но его разбудил вовсе не этот звук. Он слышал, что в доме кто-то есть. Хэммонд сполз с кровати и, покачиваясь, подтянул трусы. Послышался звук закрываемой двери. Вот дерьмо! Звук был совершенно отчетливым.
– Дора!
Он позвал ее, когда, спотыкаясь, вышел из спальни и заковылял вниз по лестнице. Наверное, это Дора вернулась домой. Что-то случилось с ее отцом. Хэммонд включил в холле свет. Но он понимал, что это была не Дора, и испугался. Где Дора держит свой пистолет? Водка отшибла память. Хэммонда трясло.
Пот катился по обнаженной спине. Хэммонд медленно пошел на кухню. Босые ступни прилипали к дубовому полу. Он видел, что там включен свет, дверь в кухню приоткрыта. Хэммонд прислушался. Войти ему или нет? Пот лил с него градом. Алкоголь! Водка не помогла ему стать более храбрым. Он слышал свое тяжелое дыхание, сердце готово было выскочить из груди. Хэммонд чувствовал, как у него шевелятся волосы на голове. Лоб покрылся холодной испариной. Ни один грабитель не пойдет на кухню, подумал Хэммонд, и еще раз жалобно позвал: «Дора!» Храбрость его куда-то улетучилась, он просто не мог заставить себя войти в кухню.
Хэммонд начал уговаривать себя, что ничего не произошло. Ничего… И в доме никого не было, кроме него. Ему приснился этот звук, показалось, что кто-то есть в доме. Издалека послышался лай собак. Казалось, что там была целая свора. Собаки. Свора гончих в погоне за дичью. А сам он стал преследуемой лисицей.
Хэммонд прокрался наверх в спальню, закрыл за собой дверь и запер ее на ключ. Никогда в жизни он не делал этого. Медный ключ показался ему холодным, как лед. Хэммонд лег в постель и накрылся с головой одеялом. Он весь дрожал от ужаса. Какого черта, что это с ним? Убийца Уайлдмена сегодня стал жалким трусом. Куда делся тот человек, который скрывался внутри Хэммонда? Сейчас он был ему необходим. Злобный зверь, способный на уничтожение, когда его что-то задевало. Какого хрена, куда он подевался?
Под покрывалом Хэммонд был, как в парной, где жар исходил от его собственного тела. Он истекал потом от страха. Пока ждал, что кто-то гонором взломает дверь в спальню, он превратился просто в ничто.
Когда Хэммонд проснулся, через окно струился дневной свет: он не закрыл занавеси. Звонил телефон. Хэммонд вскочил с постели и схватил трубку. Это должна быть Дора.
– Алло.
Последовала долгая пауза, потом:
– Вы хорошо спали?
Это был женский голос, но звонила не Дора. Он не мог понять, кто бы это мог быть.
– Кто это?
На другом конце повесили трубку. Женский голос… Это был голос женщины, звонившей ему в «Империал Гарденс»… Самолет… Модель самолета…
Хэммонд встал с постели. Голова просто раскалывалась от боли, в висках пульсировало. Он чуть не свалился с лестницы, пока добирался до своего кабинета. Хэммонд резко пнул дверь правой ногой.
Модель самолета исчезла. В солнечном свете было видно, что нитка, на которой висел самолет, перерезана. Хэммонд застыл на пороге. Значит, это не был ночной кошмар. В доме действительно кто-то был. Он побывал на кухне, а потом самолет исчез. Кто-то забрал его. Тот, кто послал самолет, теперь забрал его обратно.
Он жив! Уайлдмен жив!!!
11
Не могу понять, как ему удалось это. Казалось невозможным спастись из горящего, разбитого автомобиля. Но он каким-то образом смог это сделать. Он – жив, я уверен в этом. И теперь вломился в мой дом. Он мог входить и выходить из него. Этот гребаный Уайлдмен смеется надо мной. Уайлдмен и его секундант, наверное, та самая женщина, которая звонила мне. Я знаю, что у него были женщины. Он спал с Бетти Мей.
Меня тошнило с тяжелого похмелья и так сильно тряслись руки, что я порезался во время бритья. Я вздрагивал при малейшем звуке. Когда холодильник переключился – я побежал на кухню. Крики птиц в садике заставили меня бежать к бассейну. При звуке движущейся машины я выбежал через парадную дверь. Уайлдмен играл мной, я стал игрушкой в его руках.
Но я не подчинюсь ему, я не сдамся! Я пошел на кухню за холодной водой. Мне казалось, что рот у меня набит промокашками, а в организме не было ни капли влаги. Я выпил целую бутылку минеральной воды, потом взглянул на бутылку с водкой. Может, выпить? Просто чтобы опохмелиться. Я прекрасно помнил с тех пор, когда здорово зашибал, насколько это опасно. Стоило только начать… Не смей даже смотреть на нее!
Я налил себе тройную порцию в стакан, из которого только что пил минеральную воду «Сан-Пеллегрино», любимую воду Доры. Мне было просто необходимо выпить. И чем водка может повредить? Водка обожгла горло, огнем полыхнула в пустом желудке.
«Не сдавайся! Думай! Он хочет загнать тебя в угол. Думай! Он ожидает, что ты ослабнешь. Не защищайся, а нападай! Не будь кретином! Нападай на него! Нападай!»
Я и не ожидал, что он ответит на телефонный звонок. Он и не ответил. Вместо него я услышал:
– Этот номер временно отключен… номер временно отключен… номер временно…
Я повесил трубку, чтобы не слышать этот механический женский голос. Хэммонд издевался надо мной, как и то латинское изречение на модели самолета «Жребий брошен!» Неужели это означает, что он собирается поквитаться со мной? Прикончить меня? Ну что ж, Уайлдмену придется снова сражаться со мной.
Я все еще плохо чувствовал себя, но стал бояться гораздо меньше. Страх последней ночи покинул меня. Чтобы доказать себе, что ничего не боюсь, я выпил томатный сок с вустерским соусом и ни капли водки.
Я уехал из дома примерно в половине двенадцатого. Я поехал на BMW Доры. Даже не знаю почему. Может быть, так она казалась ближе ко мне. Мне нужна была ее сила. И неважно, где она сейчас. Все мои мысли были об Уайлдмене. До севера Долины был долгий путь. Сначала я поехал по первому адресу, который дал мне Джефф Уэлш, но не потому, что он был первый, а потому что это был район Хидден-Хиллз, где жила Бетти Мей. Мне страшно хотелось побывать там.
Несмотря на сильную жару, я открыл окна машины. Я мог бы включить кондиционер, но с закрытыми окнами я чувствовал себя, как в клетке. Мне казалось, что я сижу под огромной сушкой для волос, когда быстро мчался по шоссе.
Доехав до Хидден-Хиллз, я остановился, чтобы свериться с картой. Я был страшно возбужден: я снова шел по его следу. У меня было странное ощущение, что, может быть, Уайлдмен ждет меня в авиамодельном клубе «Уайд Уингс». Но он не мог знать, что я сейчас еду туда. Но он должен знать, что я стану его искать. Если только он не решил, что я слишком слаб или что он устрашил меня настолько, что я не стану высовывать нос из своей норки.
Клуб походил на маленький частный аэродром. Строения были расположены в конце улицы. За ними – пустая земля, огромный простор старой доброй Южной Калифорнии. Я оставил машину на стоянке. Отсюда были слышны завывание и жужжание моторчиков моделей, словно механические насекомые в густом раскаленном воздухе. Бассейн ночью. Первое предупреждение. Я понимал, что владельцы моделей увлеченные люди, и понимал также, что Уайлдмену очень подходило это хобби.
В комнате клуба было прохладно, работал кондиционер. Пот на моем лице и теле стал высыхать. Я подошел к бару и заказал соду.
– Простите, вы мистер…? – спросил бармен, седой мужчина, хотя ему не могло быть более тридцати пяти лет.
– Уайлдмен. Мне нужно найти мистера Чарльза Уайлдмена.
– Простите, но как ваше имя?
– Хэммонд.
– Вы член клуба, мистер Хэммонд?
– Нет.
– Если вы не член клуба, я не имею права обслуживать вас.
– О-о!
– Но если вы желаете только соду, мне кажется, все будет в порядке.
Я дал ему на чай пятьдесят центов.
– Вы знаете мистера Уайлдмена?
– Боюсь, что нет. Он член клуба?
– Ну, я не знаю. Я знаю только, что он увлекается моделированием.
– Простите, ничем не могу вам помочь. Бармен отошел, чтобы обслужить еще кого-то.
Я оглянулся, чтобы сесть и собрать всю свою энергию для поездки во второй клуб, который находился за Пасаденой. Еще одна долгая поездка.
Я увидел, что целая стена клуба была увешана фотографиями членов клуба и их авиамоделей. Некоторые из фотографий были в рамках и снабжены подписями. Я начал их рассматривать.
Мужчины, как и их модели, были разных размеров и конфигураций. Полагаю, все они были великими специалистами в своем деле. Многие фотографии были цветными. Мне понравилась парочка черно-белых фото. У мужчин на них был вид гордых первопроходцев в авиации. Они хорошо выглядели вместе со своими машинами, со всеми этими глупостями.
Потом я увидел его. Я подошел к фото ближе, чтобы не ошибиться. Никаких сомнений – это Уайлдмен, каким он был несколько лет назад. Он молодо улыбался, стоя в центре группы восхищенных энтузиастов, держа в руках большую модель с очень широким размахом крыльев. На фюзеляже была надпись. Я не смог ее разобрать. Наверное, что-то по латыни. Уайлдмен улыбался. Он смеялся надо мной.
Дома на автоответчике было послание для меня. Я помедлил, прежде чем включить его. Я почти слышал низкий голос Уайлдмена:
«Ну что, Хэммонд, теперь твоя очередь. Я жду тебя. На этот раз тебе не отвертеться».
Я со страхом нажал на кнопку.
«Дорогой, ты не сразу поставил телефон на автоответчик. С тобой все в порядке? Я звоню тебе, чтобы сказать, что останусь у друзей сегодня и вернусь в воскресенье вечером или, может быть, в понедельник утром. Обо мне не беспокойся. Мне просто не хотелось больше оставаться дома. Все расскажу, когда вернусь домой. Ничего особенного, поэтому не волнуйся. Как ты, дорогой? Пил водку? Не забудь заехать за Полетт. Нет, я шучу. Я знаю, что ты не забудешь. Я люблю тебя».
Мне стало Легче. Я решил выбросить из головы Уайлдмена. Просто вытолкнуть его оттуда на некоторое время. Стану думать о чем-нибудь другом.
Я взял сценарий «Ящика», который мне прислали, захватил с собой блокнот, парочку ручек и пошел в садик.
Расположившись под зонтиком у бассейна, я пытался представить, как Дора плывет под водой. Слышно было, как лает собака. Я начал читать сценарий.
НАТУРА: ДЕЛОВАЯ ЧАСТЬ ГОРОДА. ЗАХОД СОЛНЦА
Пустынные воскресные улицы. Проезжает патрульная машина с включенным радио. Окна высокого промышленного здания отражают городской пейзаж в конце дня.
ПАВИЛЬОН: ИНТЕРЬЕР ЭТОГО ЗДАНИЯ. ЗАХОД СОЛНЦА
Темная мансарда, огромная, где гуляет эхо. Ее освещают софиты на подставках.
Кабина лифта медленно поднимается на верхний этаж. Она с грохотом останавливается. Открываются железные ржавые двери в виде решетки. Выходит МУЖЧИНА. Он оглядывается и видит двух собак-доберманов, спящих рядом. Они никак не реагируют на шум.
Мужчина вытаскивает обмякшее тело другого мужчины из лифта, где тот без сознания лежал на стальном полу. Мужчина тащит свою жертву по деревянному полу мансарды.
В центре пустого пространства стоит Ящик размером в девять кубических футов, сделанный из металла и дерева. Видно, что кто-то долго думал над его конструкцией. Из него отходят провода и трубки, которые ведут к большому пульту управления. Рядом с этим пультом стоят две стальные емкости с кислородом.
Мужчина открывает Ящик с помощью дистанционного управления и начинает раздевать другого мужчину, который так и не приходит в сознание. Он раздевает его донага.
Сделав это, мужчина начинает прикреплять диоды к нервным узлам и важным органам своей жертвы. Последний диод присоединен к гениталиям. Он удерживается на теле, как и все остальные диоды, с помощью хирургического пластыря.
Все провода от диодов ведут к маленькой черной металлической коробочке размером с карманный магнитофон. Из коробочки торчат две маленькие антенны.
Мужчина кладет свою беззащитную жертву в черный Ящик. Когда тело оказывается внутри, Мужчина закрывает Ящик с помощью дистанционного управления.
ПАВИЛЬОН: МАНСАРДА. НОЧЬ
Открываются двери лифта и появляется ЖЕНЩИНА. Она одета в красное.
Я перестал читать и посмотрел на титульный лист. Странно, но там не был указан автор. Интересная сцена, с которой начинался фильм, интересная с точки зрения дизайнера. Я отложил сценарий, взял блокнот и начал набрасывать эскизы ящика, каким я себе его представляю. Может быть, я смогу несколько изменить его и сделать из других материалов. Так, пожалуй, будет интересней. Ведь чем бы ни закончилась эта история, ящик сам должен стать персонажем, со своим характером, ему нужно иметь свою личность.
Мне послышалось позади себя какое-то движение, и я оглянулся. Я мог слышать шлепающий звук, похожий на шаги, но я не был в этом уверен. Может быть, это техник, который пришел поменять фильтры в бассейне. В то время, когда я подносил ко рту стакан, я почувствовал тяжелый удар между лопатками.
Кажется, я закричал. Вдруг я увидел, как на меня стремительно несется сине-зеленая вода – я летел в бассейн. Когда ударился о воду, рот у меня был открыт, и вода начала стремительно вливаться в него. Я запаниковал, хлебнул воды и почувствовал неприятный вкус хлорки.
Синяя вода, пузырьки, яркий солнечный свет, глухое эхо. Я старался выплыть на поверхность, закрыть рот, но было слишком поздно. Я успел заметить фигуру, которая прыгнула на меня. Она была черной и блестящей – акула! Кто-то в костюме для ныряния.
Это создание обхватило меня сзади за грудь. Я просто не мог прийти в себя от ужаса. Пытался ударить его ногами, но ноги в воде были бессильны, а рука хватала только пузырьки воздуха. Я ничего не слышал. Я как будто находился в бассейне, наполненном клеем, и слышал только, как бьется мое сердце и шумит кровь, приливая к ушам. Я тонул. Нет, этого не может быть, не должно быть! Рот открыт, горло сводят спазмы, я задыхаюсь, пытаюсь бороться, размахивая руками, как сумасшедший. Меня затягивает все глубже, я не могу освободиться, глаза щиплет, вода льется в горло, мышцы слабеют, яркий солнечный свет, глаза закрываются, темнота, я пытаюсь брыкаться, бью ногами, первое помрачение, Дора, не сдавайся, центр пустоты, становлюсь невесомым, сражаюсь с чернотой, неожиданный холод, отсутствие желания жить, беспомощность, вода, как кровь, бьюсь, лечу в холодное пространство, отсутствие мыслей, ужас… ничего не могу сделать… и как… полны легкие воды, второе помрачение, головокружение, потеря контроля, последняя попытка сражаться за жизнь, знаю, что это конец, конец, пытаюсь считать, пять, восемь, десять, желание умереть, судороги страха, бесконечность, беспомощность, Дора, ничто не имеет смысла, меньше и меньше и меньше… темнота, темно, черное, ничего, больше ничего, чтобы…
ЗАТЕМНЕНИЕ