1

Когда он смотрел, как горит в камине ее желтое платье, то уже тогда знал, что снова увидит ее. Он должен был увидеть ее. Это не конец их связи. Сейчас он позволил ей уйти, но позже он все равно найдет ее. Или она найдет его. Должна будет это сделать.

Ему нравились отели, их номера, бунгало. Его мансарда в деловой части Лос-Анджелеса, недалеко от Музея искусств, была его базой, но не домом. Он старался проводить там как можно меньше времени. Когда не уезжал по делам, то останавливался в отелях на два-три дня, и не только в самых лучших. Иногда выбирал грязные номера в Голливуде или туристический мотель недалеко от шоссе, идущего вдоль тихоокеанского побережья.

Таким образом он мог иметь любых женщин из разных слоев. Женщины расслабляли и в то же время возбуждали его. Это было лучше, чем ходить в кино – он писал свои собственные сценарии и играл в них роль героя-любовника.

Когда Уайлдмен в первый раз увидел ее, в начале недели, она показалась ему самой обыкновенной. Типичная богатенькая домашняя хозяйка из Беверли-Хиллз. Но, глядя, как она ест свой омлет, он изменил мнение о ней.

В том, как она ела, была заложена чувственность. Она ела жадно и достаточно быстро и покончила с едой, в то время как ее подруга все еще расправлялась с салатом из калифорнийских фруктов. Она не заразилась местной болезнью каждую секунду подсчитывать калории. Она не сразу вытерла с губ взбитые сливки от кофе «капучино». Эта женщина не стеснялась своего тела. Он захотел ее.

Лора прибыла на место действия с точностью до Секунды, в руках ее был пистолет. Он понял, что женщина в желтом поражена развернувшейся перед ней сценой. Но тем не менее был удивлен, что она так легко пошла с ним, совершенно свободно и спокойно. Ему понравилось, что она не была все время настороже. В ее поведении не было скованности, она не распространяла вокруг себя запах сексуального страха.

Ее каблук, застрявший в деревянном мостике, когда они шли в его бунгало, стал главным убедительным аргументом. Он понял, что она принадлежит ему, когда коснулся ее ноги: он не ощутил в ней дрожи сопротивления. Ему нравилась ее бледность, которая не была признаком малокровия или какой-то болезни; редкие веснушки еще более молодили ее. Он решил, что ей, должно быть, лет тридцать пять. Конечно, она кое-что повидала, имела дело с разными мужчинами, но внешне это на ней совершенно не отразилось.

Когда она расстегнула лифчик, перед ним предстала совершенно иная женщина. Ее груди были неожиданно чувственны, напоены материнством и вечным женским соблазном.

Ее груди напомнили ему классическую римскую статую, которую он видел в Париже, в Лувре. Подобно тому мрамору, эта была женщина, в чьем теле вы могли увидеть все, чего желали.

Ее формы были удивительно уравновешены. Она принадлежала спальне, и в то же время пейзажу с кипарисами и горами. Он представлял, как она обнаженная бежит вдоль берега острова, купается в зеленом Средиземном море, танцует в Вене вальс в переливающемся платье из алого атласа, отделанного золотом, или сидит в белом с черным наряде на Виа Венсто в Риме. Самое странное, он представил, как она спит рядом с ним. Он видел тысячи обнаженных женщин, но только одна из них до такой степени пробуждала в нем эстетическую чувственность – его сестра.

Каждая частица тела этой женщины излучала сексуальность. Ее солоноватые пальцы у него во рту, которые ласкали его язык, ее бледные, бежевого цвета соски, ставшие мягкими при его прикосновении к ним, вместо того, чтобы напрячься – они отдавались ему, вместо того чтобы сопротивляться, волосы в низу живота, настоящего светло-желтого цвета, естественные на ее бледной коже. И самое главное – ее рот.

Когда тщательно нанесенная розовая помада на ее губах стерлась после их поцелуя, он увидел, что кожа ее губ гораздо темнее, чем это ему представлялось. Эти губы должны были принадлежать совершенно другой женщине, которая гораздо темнее, чем она. И вели себя эти губы тоже совершенно по-иному. Пассивность ее рук и ног, с которой она принимала и реагировала на его ласки, была прямо противоположна целеустремленной агрессивности ее губ. Он не привык к тому, что женские губы сами выбирают, что им ласкать на его теле. Ему было странно ощущать, что она трогала его соски, словно именно он был женщиной. Ее губы заставили его затаить дыхание, когда она возбуждала его член. Эта женщина легко могла довести его до оргазма.

Было несколько моментов, когда ему грозила опасность потерять контроль над происходившим. Ему пришлось сопротивляться действию ее рта, иначе он бы пропал. И закончилась бы игра, идущая по его правилам. Он старательно отводил ее язык от своих гениталий и молил бога, чтобы она этого не заметила. Ему не хотелось, чтобы она считала его сдержанным, но больше всего ему не хотелось, чтобы она поняла, какой властью обладает над ним. В конце концов, кто с кем и что делает?!

По мере того, как твердел член, смягчалось его сердце. Но ему не хотелось, чтобы у него было сердце, реагирующее на случайные романтические встречи. Его сердце было всего лишь мышцей и больше ничем. Ничем больше! Он потерял сердце у нее во рту Она, видимо, этого даже не заметила. Но он презирал себя за то, что позволил этому случиться. Ему нужно было бы ненавидеть ее, но он не мог. После того, как он взорвался от наслаждения, его тело вдруг оказалось в состоянии, близком к смерти, – она поглотила его. Потом его захлестнуло иное, более странное ощущение. Он был жив, прошел через желание и вожделение к удовлетворению страсти, а потом стал в ком-то нуждаться. Это было сумасшествие! Нуждаться в ком-то – это так по-женски!

Его ответом, естественным и в то же время неестественным, на то, что она стала нужна ему, было страстное желание отомстить. Он желал отплатить ей за то, что она сделала с ним. Она дала ему что-то, он это прекрасно понимал, но стал обращаться с ней, будто она ограбила его. Почему?

Она радостно приветствовала его твердый багряный член между своих светлых ног. Теперь его обнимали ее ягодицы, мышцы на ее теле напряглись. Он резко вошел в нее. Она привстала, чтобы принять его в себя. От страсти у нее надулись вены. Эта женщина – сумасшедшая. Просто сумасшедшая! Разве она не понимает? Он же насиловал, осквернял ее! Почему она не старалась освободиться от него, оттолкнуть кресло, закричать? Да что угодно сделать?!

Она же не проститутка! Ради Христа, он же не платил ей! Почему же она так желала его?

Он излился в нее и на несколько минут позабыл обо всем. Она молчала. Будучи еще в ней, он обнял ее под грудями и приподнял. Она откинула голову назад, и он ощутил запах ее светлых волос, терпкий, но едва уловимый миндальный запах подмышек. Он крепко сжал ее. Он не мог видеть ее лица, но знал, что она улыбается. Он был опьянен. Когда она подняла свою гладкую ногу, чтобы погладить его по ноге, покрытой жесткими волосами, чувства переполнили его. Он прижался лицом между ее лопаток, чтобы скрыть свои переживания, он не желал показывать их.

Он расслабился, и его пенис выскользнул из нее. Она вздохнула, мышцы заднего прохода у нее сокращались. Он перевернул ее на спину. Лицо ее несколько припухло от прилива крови, глаза были мягкими и влажными. Она страшно устала, колени у нее дрожали. Когда она расслабилась, он осторожно положил ее на ковер. Она превратилась в олицетворение прекрасной наготы – скульптура женщины, лежащей на спине.

Впервые за десять лет ему сознательно стало жаль того, что он сотворил. Пока он мылся в ванной, его не оставляло чувство вины. Он не должен был трахать ее в зад. Дело не в том, что он сделал, а в том, что побудило его: он сделал это от злости, чтобы отомстить ей. Она хотела этого, но это все равно ничего не меняло. Ее очевидное удовольствие только подстегнуло его. Привкус насилия в сексе, который всегда волновал его, с ней был не нужен, в нем просто не было необходимости.

Когда он вернулся к ней, ему захотелось задать так много вопросов… Как она себя чувствует? Но он не стал ничего спрашивать. Между ними было невысказанное соглашение, и его не следовало нарушать. Он решил что-нибудь дать ей, то, что она захочет. Например, какое-нибудь платье Лоры. Красное подошло бы ей.

Ему хотелось, чтобы она задержалась с ним подольше, но она была замужней женщиной, и у нее, видимо, был ребенок. Ей, наверное, слишком поздно менять свою жизнь. У него вдруг возникло чувство. Он начал рассуждать, как рассуждает любовник. «Пусть уходит, и забудь о ней. Я всего лишь трахнул ее. Только-то и всего!»

Ему было просто необходимо поцеловать ее груди, пока она еще не ушла. Она все поняла, и в знак мира протянула ему руку, чтобы попрощаться. Дневная встреча была закончена. Он отпустил ее.

– Что-то горит. – Это было первое, что сказала Лора, когда вернулась.

– Я сжег ее платье.

– Что она на это сказала?

– Я ей дал одно из твоих.

– Да, красное, я видела ее в нем.

Он никогда не поступал так раньше, и Лоре стало неприятно. За последние два года у них установилось взаимопонимание. То, что он обладал другими женщинами, заставляло Лору еще больше нуждаться в нем. Но она не могла не думать о платье.

Лора получала удовольствие, помогая ему подцепить женщину. Это стало интересной и забавной игрой, но при этом существовали строгие правила.

1. Выбор цели. Он выбирал женщину. Она никогда не протестовала по поводу его выбора. Она вообще никогда ему ни в чем не возражала.

2. Разработка плана игры. Этим занималась Лора. Она могла придумывать все что угодно. Он никогда не спорил с ней.

3. Приключение. Это было его дело, а она всегда ждала где-то неподалеку и представляла себе, что там происходит. Она могла проигрывать «сексуальную игру» мысленно. Это уже была ее «территория».

4. Впечатления. Он рассказывал ей, что произошло. Они вместе сравнивали свои впечатления – ее схему и то, что произошло в действительности. Они никогда не лгали друг другу. Всегда было очень забавно, когда «сексуальные игры», которые она воображала себе, почти полностью совпадали с тем, что было на самом деле.

5. Заключение. После «приключения» они всегда занимались сексом, иногда вплоть до деталей воспроизводя то, что случилось. Он сам решал, какой сценарий им разыграть. Ей нравилось все.

Так случилось и в отеле «Бель Эр»: он сам выбрал женщину, а Лора предложила ему разыграть сценарий с пистолетом. То, что она угрожала ему пистолетом на публике, было самой дерзкой игрой, которую она придумала. Все получилось, и Лора сильно возбудилась.

Все время, когда он проводил с женщиной, Лора сидела в своем «мустанге» и ждала, когда она покинет его бунгало. Казалось, все это длилось вечность. На самом деле прошло два часа.

Лора надеялась, что пистолет сыграет важную роль в их сексуальной игре. Она представила, как он касается женщины холодным стальным дулом пистолета, и сама начала дрожать. Женщина испугается, возможно, даже за свою жизнь, очень хорошо! Лора получала массу удовольствия, когда боялась. Именно поэтому она была с Уайлдменом. Он мог испугать любую женщину. Он был способен на все, даже на убийство.

У нее были неясные предчувствия, что когда-нибудь Уайлдмен убьет ее. Он почти ничего не говорил о своем прошлом. Лора была уверена, что там было и убийство. Он никогда не рассказывал о шраме, который пересекал его тело.

Она взяла себе за правило никогда не мастурбировать, представляя его с другой женщиной. Но иногда было так трудно выдержать, когда все сжималось у нее между ног и становилось влажным. Но она не скрещивала ноги и не сжимала промежность, чтобы кончить. Она не может искусственно кончить, чтобы избавиться от напряжения. Вместо этого, когда лоно становилось влажным, она слегка раздвигала ноги. Пусть там все проветрится! Ни одна часть ее тела не должна была касаться другую. Она твердо держала в руках руль.

Когда она стала представлять себе тело женщины, эти картинки многократно отразились в ее сознании, как в зеркальной галерее. Лора вся напряглась. У нее не было опыта общения с лесбиянками, но она вдруг резко стала реагировать на выдуманный ею самой женские образы. Она иногда задумывалась о том, что она сама еще не до конца разобралась в себе. Может, она скрытая лесбиянка? Может, именно поэтому Уайлдмен пленен ею? Ее твердые мышцы и тренированное тело танцовщицы, почти маниакальное стремление каждый день выполнять определенное количество упражнений. Она просто обожала смотреть на себя в зеркало. Может, это и есть признаки лесбиянки?

Она не могла обсуждать это с Уайлдменом. У нее не было друзей, с которыми она могла бы поговорить на эту тему. По своей натуре она была одиночка, и в этом был источник ее сексуальности. Лора получала удовольствие и удовлетворялась посредством людей, а не вместе с ними. Женщины, с которыми был Уайлдмен, становились катализаторами собственных чувств Лоры. Когда Лора прижималась грудями к паху Уайлдмена, она представляла, как это же делает и другая женщина. Когда его рука раздвигала половые губы Лоры, и ее крохотный клитор набухал и начинал пульсировать, она испытывала те ощущения, что и другая женщина до нее.

Чтобы не кончить, Лора поставила кассету в магнитофон. Романтическая музыка из какого-то фильма наполнила машину, как теплая расслабляющая вода ванны. Лора иногда ставила музыку, когда занималась у балетного станка и слишком перевозбуждалась. Звуки были несколько вульгарными и сладкими и отвлекали ее от белых и розовых образов, которые так сильно заводили ее. Эта музыка, как и фильмы, в которых она звучала, была воплощением любви и нежных чувств. Это было так далеко от острых, специфических моментов сексуального возбуждения, что эротические мысли Лоры растворились в них, как в чуть теплой воде, которая могла остудить самую пылкую страсть.

Лоре пришлось дважды проиграть кассету с каждой стороны пока женщина не показалась на стоянке и села в свою машину. На ней было другое платье, и Лора подумала, к чему бы это: Она видела, как отъехала машина, потом вышла из «мустанга» и пошла в бунгало, чтобы узнать, что там было.

Уайлдмен не желал заниматься сексом с Лорой. Ему хотелось только сохранить в памяти женщину, которая только что покинула его. Обычно такая сцена лишь заставляла его и Лору жадно заниматься любовью. На этот раз ему ничего не хотелось. Но он не желал, чтобы Лора догадалась об этом. Поэтому он заставил себя проделать их обычный сексуальный ритуал.

Лора села в кресло, на спинке которого он имел женщину только час назад, и сидя начала раздеваться: это был ее любимый трюк. До сих пор это всегда возбуждало его. Когда она начала медленно снимать кожаные модные туфли, Уайлдмену хотелось заорать: «Ради Бога, не делай этого!» После ухода женщины он взял ее туфли и положил в дорожную сумку, предварительно завернув в кусок алого шелка.

Когда началась их обычная игра в вопросы и ответы, Уайлдмену пришлось постоянно врать: ему нужно было обезопасить себя.

– У нее здоровые сиськи?

Лора спустила до талии свое черное платье и продемонстрировала черный плотный лифчик.

– Очень.

– И соски ее были ярко-розовыми благодаря губной помаде и тоже слишком большими? – Это была уже догадка Лоры.

– Нет, она подкрасила их, разрисовала в темно-красный цвет кисточкой. Мне так кажется. Но не губной помадой.

– Тогда она ждала, что ее кто-нибудь подцепит, не так ли? – заметила Лора. – Меня это удивляет. Она не похожа на шлюху.

Лора спустила платье до бедер, но не стала снимать лифчик, и она не носила трусики.

– Ты дал ей денег?

Уайлдмен заколебался.

– Ты дал ей деньги?! – Лора была поражена. – Сколько же ты ей дал? – Лора полагала, что пару сотен.

Она раздвинула ноги и откинулась в кресле. Темный треугольник волос, которые он сам аккуратно подстриг ей два дня назад ее же золотыми маникюрными ножницами, сейчас показался ему слишком резким. У той женщины волосы были, как клумба золотистых цветов. Лора ждала его следующих слов или движений.

– Я дал ей немного. Всего сотню.

Он приблизился к ней, радуясь, что она поверила его выдумке. Хотя то, что он описал эту женщину как шлюху, выглядело так, как будто он подлизывается к Лоре. Трудно было себе представить кого-нибудь менее похожего на проститутку, чем та женщина.

Лора протянула руку и запустила ее в его трусы. Он даже не возбудился. «Что же у него произошло с этой женщиной?» – спросила себя Лора. Что-то было не так, она была теперь в этом уверена.

– Она кончила? – Лора вытянула из трусов его пенис.

– Да, кончила.

– Но никогда нельзя сказать это наверняка, когда имеешь дело с проститутками. Разве я не права? Они все время притворяются. – Лора решила, что маленький намек на его мужские качества не помешает.

– Я могу сказать точно.

– Каким образом?

– Я же знаю, когда кончаешь ты.

– Да, и как же?

– У тебя на спине выступает пот.

– Можно вспотеть, даже не кончая.

– Но это происходит во время акта. Если потеешь потом и продолжаешь потеть в течение десяти минут, значит ты не притворяешься. Это никоим образом невозможно подделать.

– Может быть.

Лора села. Она была обеспокоена. Она не поверила его выдумке, что женщина была шлюхой. Может, она и кончила, но он-то мог и не кончить. Конечно, никакой беды в этом нет. Но почему он не кончил? Почему все выдумал? Почему лжет? Ему не обязательно было это делать, и он прекрасно это знал. У них такие отношения, когда нет необходимости лгать друг другу. Насколько Лоре известно, он никогда раньше ей не врал, как и она ему.

Она обхватила руками его ягодицы и, не снимая с него трусы, взяла в рот его член, только начавший возбуждаться.

Уайлдмен смотрел на черноволосую голову Лоры. Он солгал ей насчет женщины и тем самым нарушил их соглашение. Дурак! Ему следовало бы прямо заявить ей:

– Эта женщина удивительным образом подействовала на меня. Точка.

Ну вот и все. Мудак! Теперь-то уж он не сможет отступить. Гордость! Придется продолжать ей лгать, и она ничего никогда не узнает.

Лора не собиралась спускать ему это. Уайлдмен испытывал ощущения, которые только она могла дать ему. Лора пустила в ход зубы. Большинство женщин боялись делать это, думая, что это может оттолкнуть от них мужчину: мужчины ведь более трусливы, чем женщины.

Он почти уже кончил, когда она отняла рот и приподнялась в кресле. Лора схватила его за бедра, потянула в сторону, и они вместе соскользнули на пол. Лора была сильной женщиной, и они совершили мягкую посадку. Она сняла с него трусы и взобралась на него. Двигалась она так уверенно и грациозно, что ее движения походили на танец. Когда Лора была сексуально возбуждена, она становилась очень сильной. Она прошептала:

– Я хочу, чтобы ты вошел в меня. Внутрь меня. Куда полагается.

Она склонилась над ним, сильно напряглась, дважды дернулась на нем и теперь ждала, когда он кончит. Когда он тронул пальцами черный шелк лифчика Лоры, перед его глазами возникли белокурые волосы той женщины. Ее последний вскрик слился со страстным вздохом Лоры, а Уайлдмен слился сразу с ними двумя. У него пошла голова кругом. Он стал центром водоворота и понесся прямо на дно, увлекая их вместе с собой.

Лора почувствовала, как вся горит и начала плакать. Слезы струились у нее по лицу, когда она приблизила губы к его таинственному шраму. Уайлдмен задрожал, и от этого она кончила. Он принадлежал ей, и только ей.

Они лежали на ковре, медленно обретая дыхание. Спустя некоторое время она поднялась с него. Его член все еще был возбужден. Лора улыбнулась и легла рядом. В дверь постучали. Уайлдмен тяжело вздохнул.

– Войдите, – сказала Лора.

Дверь отворилась, и заглянула молодая горничная-мексиканка. Она испугалась, когда увидела обнаженную парочку, лежащую на полу.

– Простите, – заикаясь, сказала она, но никак не могла отвести от них взгляд. Лора улыбалась ей, Уайлдмен неподвижно лежал на спине.

Лора приподняла рукой его член.

– Правда, он прекрасен?

– Простите, – пробормотала горничная и закрыла за собой дверь.

Лора повернулась к Уайлдмену.

– Посмотри на меня, – сказала она.

Уайлдмен открыл глаза.

– Ты такой сладкий, и ты это знаешь, – сказала Лора.

Через полчаса оба оделись. Уайлдмен казался весьма озабоченным, и тревога Лоры опять вернулась.

– Ты уедешь сегодня? – спросила она.

– Нет, завтра.

Ему не хотелось уезжать оттуда, где с ним была та женщина.

– Может быть, я вернусь в твою мансарду. – Лора так же хотела уехать отсюда, как ему хотелось остаться.

– Я жду звонка.

– А как же собаки? Может, их нужно покормить?

– Еще рано, они еще спят. В любом случае я оставил им большую миску кроличьего мяса.

Лору поражала его привычка давать снотворное двум своим доберманам. Он объяснял это тем, что когда они спят, то видят сны и не должны постоянно быть настороже, нападать или обороняться от кого-либо. Ей это казалось жестоким, но она не смогла переубедить его.

– Я знаю ее имя, – сказала Лора. Ей вдруг захотелось причинить ему боль, она понимала, что ее слова расстроят его.

– Меня это не интересует.

У них было правило – никакого продолжения, никаких новых встреч.

– Ее зовут Пандора.

– Забудь об этом. – Он разозлился: она нахально лезла в его воспоминания. – Что с тобой?

– Я видела ее номерной знак. Там было написано «Пандора».

– Послушай, почему бы тебе не отправиться домой? Я имею в виду твой собственный дом.

Даже после знакомства с ним Лора продолжала арендовать маленькую квартирку в Вэлл. Ему было все равно. К тому же у него был ключ. Кроме того, там стоял автоответчик. Все было по совести: у нее был ключ от его мансарды. Он поставил там зеркало и отвел ей место, где бы она могла заниматься балетными упражнениями. Ему нравилось наблюдать за нею.

Сейчас он злился. Зачем она сказала ему ее имя? Считает, что его это интересует? Может быть. У Лоры была удивительная интуиция, и это делало ее еще более соблазнительной. Этот намек на телепатию притягивал их друг к другу. Интересно, подумал он, не обладает ли таким качеством Пандора.

– Ты поезжай, а я подожду звонка, – сказал он Лоре.

– Может, мне забрать свою одежду? Ту, что еще здесь осталась?

– Нет, я все привезу.

Он не станет реагировать на подкалывание Лоры. Когда подумал о том, что отдал ее платье женщине, это показалось ему странным. Но в тот момент это было совершенно естественным. И даже необходимым. Она не могла покинуть бунгало совершенно раздетой.

В прошлом были случаи, когда он запрещал Лоре надевать платья. В те времена, когда он давал ей задания, лучше всего она выполняла следующее: приезжала к нему на свидание куда-нибудь в людное место в одном нижнем белье.

Ее задача состояла в том, чтобы придумать правдоподобную историю, объяснявшую людям, почему она раздета.

У Лоры была тонкая тренированная фигура танцовщицы, и когда она была раздета, это казалось совершенно естественным. Она великолепно выглядела в нижнем белье. Она умела подать себя, могла надеть лифчик, сквозь который все могли видеть ее нахальные темные соски. Прежде чем появиться на публике, она терла их ластиком. Однажды она надела слишком тесные трусики, чтобы у нее сильно выделялся лобок и даже вылезали в разные стороны черные волосы. И была она в темных очках. Лора – выдумщица! Ему повезло, что он встретился с ней.

Когда она уехала, Уайлдмен уселся в кресло. Пандора. Поразительное имя. Оно очень соответствует тому, как он относится к ней. Даже сейчас он видел, как она лежит на ковре перед ним.

Зазвонил телефон.

– Мистер Уайлдмен, вам звонят. Мистер Эллиот.

– Соединяйте.

Джордж Эллиот был его агентом, который вел переговоры в Аризоне по поводу его участия в съемках картины «Город призраков».

– Чарльз, все в порядке, сделка состоялась. Через четыре недели начинаются съемки картины. Во Флегстаффе, – сказал Джордж.

Повесив трубку, Уайлдмен снова стал думать об этой женщине. Она стала живым призраком, здесь, в бунгало. В течение дня Уайлдмен занимался обычными делами, перечитал сценарий «Города призраков» и проверил автоответчик в квартире Лоры. Он наметил также трюки в будущем фильме и позвонил продюсеру, чтобы встретиться с режиссером и обсудить то, что от него требовалось. Потом позвонил в департамент Южной Калифорнии, чтобы узнать фамилию и адрес владельца личного номерного знака «Пандоры».

Уайлдмен прекрасно понимал, что ему не следовало делать этого. Он нарушал правила своей собственной игры и начинал дразнить спящую собаку.

Пандора… Он как раз собирался открыть «Ящик Пандоры!»

 

2

Уайлдмену было бы легко подстроить новую встречу с ней. Он узнал ее адрес и поехал туда. Он видел, как ока входила в дом и выходила, одна или с дочкой. Ее мужа он не видел. Может, они разбежались в разные стороны? Было так легко поговорить с ней в супермаркете, на школьном дворе или в ее любимом кафе в Беверли-Хиллз, где она бывала. Но он сдерживался. Может быть, она не хочет, чтобы ей так скоро напомнили о случившемся.

Чувства Уайлдмена к Пандоре становились все более горячими по мере того, как проходило время после их встречи в отеле «Бель Эр». Мало того, что он постоянно думал о ней, она стала приходить к нему во сне. Такого с ним прежде никогда не случалось. Пандора заполнила его жизнь. Он почувствовал острую опасность.

Уайлдмен начал готовиться к съемкам фильма. С точки зрения постановщика трюков, это была несложная картина, и он хотел посвятить больше времени писательству. Вот уже несколько недель он работал над собственным сценарием. Уайлдмен подцепил заразу, присущую людям, связанным со съемками фильмов: стал писателем-неудачником.

Ему не следовало близко подходить к ее дому на Ранчо-парк, но он не мог удержаться. Однажды в субботу, почти в полночь, он проезжал мимо и услышал шум вечеринки, которая была в разгаре. Классическая музыка и романтический смех доносились из дома и эхом отдавались вокруг. Возле бассейна сияли огни. Они как бы притягивали к себе. Уайлдмен припарковал машину и пошел посмотреть.

Он обошел вокруг соседнего дома, который был погружен в темноту, и понял, что там никого не было. Может, эти люди уехали на весь уик-энд. Он прошел через садик с прудом в японском стиле и подошел к высоким и густым кустам, образовавшим непроходимые заросли, которые разделяли и защищали здания и дворы двух домов. Но Уайлдмен нашел место, откуда смог увидеть бассейн. Вокруг него сидели в креслах или стояли пять или шесть пар. Размытый синий свет, отражавшийся от воды бассейна, создавал такое впечатление, будто они участвуют в съемках фильма. Уайлдмен увидел Пандору. Она смеялась и размахивала бокалом. Ему показалось, что она немного пьяна.

У него резко забилось сердце – на ней было красное платье. И выглядела она счастливой. Уайлдмен решил, что тоскливый мужчина, который разливал шампанское людям, стоявшим несколько в стороне от нее, был ее мужем. Почему она вышла за него замуж? За такого зануду?

Пандора смеялась над шуткой какого-то идиота в полосатом пиджаке. Парень протянул руку и коснулся ее плеча. «Ты, тварь, сними с нее свою руку!»

Уайлдмен весь зашелся от ревности. Ревность! Этого слова не было в его словаре. По крайней мере, до сих пор.

Он не уходил и наблюдал за ней, и только за ней, почти час. Пара за парой гости стали расходиться. Он ждал именно этого. Он желал видеть ее одну. Чтобы она принадлежала только ему. Почему бы ее зануде-мужу не отправиться прочь вместе с остальными? Полосатый кретин отбыл, теперь его очередь.

Хэммонд вошел в дом. Пандора начала собирать бокалы на подносы. Несколько минут Уайлдмен смотрел, как она расхаживала взад и вперед вдоль бассейна. Ну прямо как горничная! Появился Хэммонд, забрал у нее поднос и провел руками по платью.

Уайлдмен видел, как Пандора закинула голову, когда Хэммонд целовал ее в шею. Ему до боли захотелось овладеть ею. Хэммонд задрал ей подол и, как показалось Уайлдмену, погладил ее по бедрам. Уайлдмен не мог точно все видеть: он был слишком далеко от них. Но он мог все четко себе представить, он чувствовал все так остро, как если бы был на месте Хэммонда.

Она положила руку на ширинку Хэммонда, и Уайлдмен начал дергаться в ответ. Может быть, она в этот момент думала о нем, вспоминала его?

Когда Хэммонд попытался снова задрать ей платье, Пандора остановила его поцелуем. Уайлдмен представил вкус ее языка у себя во рту. Их рты, его и Хэммонда. Хэммонд! Как она может жить с этим чучелом? Наверное, по привычке.

Когда они слишком возбудились, Пандора быстро отступила от мужа, резко оглянулась и какое-то мгновение смотрела в сторону Уайлдмена. Потом взяла руку Хэммонда и прижала ее к груди. Хэммонд пошел, чтобы выключить свет в садике. Пандора взяла один из подносов и вошла в дом. Хэммонд взял второй и последовал за ней. Стали гаснуть и другие огни. Вода в бассейне слабо мерцала.

Уайлдмен сделал несколько глубоких вдохов. Он знал, в чем тут дело: они больше не выйдут.

Лора спала, когда он приехал в ее квартиру. Он разбудил ее.

– Который час?

– Пора окунуться.

– Что?

– Поплавать в бассейне.

– Ты что, с ума сошел?

– Да.

Лора спала голой, даже когда не ждала его. Ей нравилось прикосновение простыней к обнаженной коже. Иногда она закутывалась в них – живое тело в погребальном саване. Уайлдмен любил, когда она спала голой, любил, чтобы она всегда была в его распоряжении.

Лора зевнула и открыла ящик комода в поисках купальника. Уайлдмен протянул красное платье, которое купил ей взамен того, которое отдал Пандоре.

– Ты хочешь, чтобы я надела его?

– Именно.

– Я никогда не купалась в платье!

Лора ушла в ванную комнату и вынула из себя тампон. Уайлдмен ждал, еле сдерживая нетерпение, пока она завязывала волосы лентой.

Коммунальный бассейн того района, где жила Лора, был окружен высоким забором. Калитку запирали на ночь, но у каждого жильца был свой ключ.

Днем бассейн не был особенно притягательным – прямоугольник воды, окруженный жалкими белыми пластиковыми стульями и ржавыми металлическими столиками. Едва ли кто из жильцов пользовался им: слишком открытым и жалким он выглядел. Там не было ни зонтиков, ни растительности, ни тени, чтобы спрятаться от горячего солнца Долины. Ночью пустынный бассейн, освещенный только луной и одной лампочкой, висевшей высоко на заборе, выглядел даже пугающе, как пустая площадка для парковки машин. Ночной ветерок покрывал рябью гладкую поверхность воды и заигрывал с тонким материалом лориного платья. При искусственном свете платье казалось темно-красным, цвета крови. Все вокруг было похоже на декорации для сцены убийства во второразрядном фильме.

Но Уайлдмен видел только элегантный внутренний дворик дома Пандоры. Когда он касался Лоры через прохладный материал ее платья, он касался тела Пандоры. Когда целовал Лору, чувствовал сладость рта Пандоры, разбросанные там и сям губы сюрреалистического полотна.

Лора не представляла, что он хочет от нее. Уайлдмен не объяснил ей правила игры. Он также не рассказал ей о своем сексуальном контакте, который, как она предполагала, только что был у него. Не отнимая своего рта от ее губ, он положил ей руку между ног. Его пальцы засунули ей внутрь материал платья, нежно прихватив плоть ее самого интимного места.

Он представил, как раскрываются половые губы Пандоры, увидел ее светлые волосы на лобке. Ощутив под пальцем влагу, Уайлдмен почувствовал запах лесного ореха – незабываемый запах, интимный запах Пандоры.

Свободной рукой он положил руку Лоры на свою ширинку, и Лора стала расстегивать ее. Это ей было прекрасно знакомо. Лора начала с нижней пуговицы и пошла вверх.

Он глубже засунул в нее пальцы, но казалось, Уайлдмен ничего не замечал, он был как после приема наркотиков. В его прикосновениях не было обычного нетерпения. Вместо этого была в нем какая-то пассивная напряженность, которую Лора прежде никогда не чувствовала, спокойствие, как будто он и не думал достичь оргазма. Он чего-то ждал, но Лора не могла понять чего. Ей показалось в какой-то момент, что она занимается любовью с другим, незнакомым мужчиной.

Уайлдмен вдавил свой член в платье, в Пандору. Он знал, что Лора хотела снять платье, но это было невозможно, он не желал видеть ее тело. Он желал только Пандору. Красное платье стало как бы неотъемлемой маской тела. Он прижимал к себе Лору, а чувствовал нежную плоть Пандоры. Он положил руку на плечо Лоры, когда стал кончать, и она не смогла увидеть его лицо.

С третьего этажа соседнего здания из окна своей спальни за ними наблюдала девушка. Она была молоденькой, ей было всего пятнадцать лет. Она слишком поздно выпила кофе и никак не могла заснуть. Сцена внизу взбудоражила ее. После крупной ссоры с отцом по поводу плохих школьных отметок она чувствовала себя отчаянно одинокой и обиженной. Ей нужна была компания. Ей нужен был секс. Ей хотелось отомстить. Но все это были абстрактные понятия.

Возбужденная, она отошла от окна и стала искать в ящике шкафа купальник. Через голову быстро стащила ночную рубашку и надела купальник из белой лайкры, потом снова подошла к окну и глянула вниз. Они все еще были там. Она поспешила из квартиры, взяв с собой ключи, и побежала босиком вниз по холодным каменным ступенькам.

Уайлдмен не реагировал на всплеск. Лора видела, как девушка проплыла под водой мимо них, и слегка занервничала. Уайлдмен кончил в нее, вернее, в ее платье, которое он так и не снял, и которое теперь было внутри ее. Его член показался ей огромным, и ей хотелось, чтобы Уайлдмен помог ей кончить, сейчас, быстрее!

Вода была холодной, но девушке и в ней было жарко. Она снова проплыла через весь бассейн, плывя на боку, чтобы не спускать взгляд с этой парочки, ожидая, что они вот-вот перейдут в другое место. Но они не сделали этого. Мужчина отодвинулся от женщины, но его член запутался в ее красном платье. Казалось, их совершенно не волнует, что за ними наблюдают. Девушка слышала о сексе втроем и пожалела, что у нее не хватило смелости нырнуть в бассейн голой.

Уайлдмен страдал, страдал по Пандоре. Он слишком долго держался от нее вдалеке, ему было необходимо снова увидеть ее. Он повернулся к бассейну и некоторое время наблюдал за девушкой. Кто она такая? Какого хрена она здесь делает? Конечно, шпионит за ним.

– Эй, ты! А ну вылезай из бассейна!

Девушка была в ужасе.

– Пошли домой, – сказала Лора и рывком отцепила платье от его члена. Уайлдмен тяжело задышал, словно она вогнала в него гвоздь.

Девушка доплыла до дальнего края бассейна, где светила лампочка, и вылезла из воды одним гибким движением.

– Иди сюда, – приказал Уайлдмен.

Девушка уставилась на него, потом на Лору. Ей хотелось убежать, но хотелось и подчиниться. Уайлдмен видел, что у нее короткие вытравленные светлые волосы. Даже при слабом свете он мог видеть ужас и любопытство в ее глазах.

– Подойди сюда, – снова, но уже спокойно повторил Уайлдмен свой приказ.

Лоре стало тревожно. Разбудил ее посреди ночи. Притащил в бассейн. Трахал через платье. А теперь разговаривает с незнакомой девушкой. Все было так странно. И все было каким-то образом связано с красным платьем, которое он отдал той женщине в отеле «Бель Эр». На следующий день Уайлдмен пошел и купил такое же платье. Почему?

Девушка подошла к ним.

– Послушайте, сэр, извините меня. Я просто хотела поплавать. Извините, я не шпионила за вами.

– Конечно, шпионила!

Девушка беспомощно, посмотрела на Лору.

– Ты живешь в этом доме? – спросила Лора, теперь уже обеспокоенная тоном Уайлдмена.

– Да, вон там. – Она показала на окно своей спальни.

– Сколько тебе лет?

– Восемнадцать, сэр.

– Иди домой, – сказала Лора, прикоснувшись к руке девушки. Та дрожала. – Оставь ее, пусть идет спать.

Лора была так же испугана, как и девушка. Ее испугал взгляд Уайлдмена – в нем была ярость. Он взглядом притягивал к себе девушку. Птичка билась, но не могла улететь, ее держал гипнотизирующий взгляд готовой укусить змеи.

Уайлдменом овладело опасное состояние, и он сознавал это. Он вдруг понял, что девушка является зеркальным отражением его сестры, какой она была двадцать лет назад. В ней он мог видеть свою сестру. Более того, теперь он понял, что эта была его сестра, вошедшая в тело Пандоры. Он был потрясен. Он ликовал. Это было настоящее притяжение, которое оправдывало его необходимость обладать Пандорой.

Девушку тошнило от страха, и в то же время она была вся мокрая от желания.

– У тебя есть дружок? – спросил Уайлдмен.

– В некотором роде. – Она говорила шепотом.

– Ты уже спала с ним?

– Нет.

Больше она ничего не могла вымолвить. С нее градом лил пот, но его было невозможно отличить от воды, которая капала с ее тела. Она вся исходила влагой – снаружи и внутри, она едва могла стоять.

Уайлдмен склонился к ее лицу и нежно поцеловал в губы. Медленно, как во сне, девушка ответила ему. Он обнял ее, прижал к себе.

Лора видела, что девушка подняла руки, как под наркозом или как робот, и обняла Уайлдмена. Лора не знала, что делать. Девушка обнимала Уайлдмена, как обнимают любовника. Она сразу превратилась из искательницы приключений в кого-то, кто, как оказалось, вдруг знает незнакомца, за которым шпионила.

Лора оглянулась и посмотрела на окна. Ни одного освещенного. И ни одного лица. Было три часа утра, и Лора чувствовала, что сейчас начнет заниматься заря. Она снова посмотрела на Уайлдмена и девушку, которая теперь застегивала его брюки.

– Я пошла спать, – объявила Лора.

– Я позвоню тебе завтра, – ответил Уайлдмен, приглаживая волосы.

– О чем ты говоришь? – Лора с отчаянием взглянула на девушку. Какого черта, что здесь происходит? Уайлдмен тоже посмотрел на девушку.

– Пойди наверх и надень что-нибудь. Я подожду тебя здесь.

Девушка повернулась и пошла к дому, подчиняясь приказу Уайлдмена. Пройдя несколько шагов, она побежала, красиво перебирая длинными босыми ногами. На Лору она даже не взглянула.

– Я думал, ты собираешься лечь спать.

– Я так и сделаю. А ты не придешь?

– Нет, не сегодня.

– Что с тобой?

Уайлдмен ничего не ответил. Не мог. Он и сам не знал. Он только знал точно, что собирается делать в течение оставшейся ночи и, возможно, части завтрашнего утра. Нет, было уже утро сегодняшнего дня!

Лора ушла. Когда в воротах ограды повернулась и посмотрела на Уайлдмена, тот сидел на стуле и смотрел в бассейн. Он ждал.

Лора не решила, как вести себя, – разозлиться или не обращать внимания, когда ей навстречу попалась девушка, торопливо сбегавшая вниз по холодным ступенькам. На ней были только свитер и джинсы. Она не взяла с собой ничего. И была все еще босиком. Ни одна из женщин не промолвила ни слова. Но одна улыбалась, а другая – нет.

 

3

Уайлдмен мог представить себя волшебником или колдуном, который похищал прекрасную золотоволосую девушку. Девушка, сидевшая рядом с ним в машине, была принцессой. Нет, пастушкой. Он вез ее к себе в замок или, возможно, в пещеру. Ночь была темной, но звездной. Поездка напоминала эпизод из сказки.

За исключением того, что это была не сказка, а быль. Испуганное и сопротивляющееся создание из сказки в данном случае было счастливо, что его украли из безопасного дома в темный лес, увозили в неизвестность. Это создание путешествовало, сидя не на лошади, а в старом английском автомобиле, который на бешеной скорости мчался по лос-анджелесскому шоссе.

Огни шоссе пролетали, как кометы. Уайлдмен посмотрел на девушку, когда ее осветили огни. Она свернулась на сиденье, как ребенок. Но не дремлющий ребенок. Эта девица была полна любопытства и возбуждена, как будто уже привыкла жить в таком темпе и радостно воспринимала окружающий мир. То, что она свернулась в клубочек, было всего лишь защитной позой.

Девушка знала, что Уайлдмен смотрит на нее, изучает ее, пытается понять, что она из себя представляет. Она не смотрела ни на него, ни в зеркало заднего обзора. Она даже не обернулась назад, когда они уехали. Кровь гулко стучала у нее в ушах. Кто этот мужчина? Куда он везет ее? Она вспомнила, что видела Лору около своего дома. Она издали восхищалась ее холодным видом и умением владеть собой. Лора была воплощенным желанием девочки выглядеть умудренной опытом, пожившей на свете женщиной. И сегодня ночью этот мужчина предпочел девочку именно такой женщине. Мысль о том, что сорокалетний мужчина выбрал ее, приводила ее в дикое возбуждение. Она знала, что в ней есть жестокость и сила, которые раньше никогда не проявлялись, за исключением тех случаев, когда она фантазировала во время мастурбаций. Она никогда не представляла себя изнасилованной. В своих фантазиях девушка сама была агрессором. В реальной жизни, когда она встречалась с юношами, она была очень скромной и застенчивой, старалась не заходить слишком далеко. Ею никогда никто не обладал.

В своем воображении девушка всегда хотела быть сиреной, хотя и не знала этого слова. Она воображала себя женщиной, которая способна так соблазнить мужчину, что тот умрет от страсти. Хотя у нее не было опыта общения с мужчинами и она не умела их обольщать, девушка чувствовала, что обладает странной властью над этим человеком. Он будет первым, кто как следует займется с ней любовью. Она была уверена в этом. Всю оставшуюся жизнь он будет для нее первым мужчиной. То, что она совершенно не знала его, не знала даже его имени и вообще ничего о нем, только прельщало ее. Эта ночь поставит ее на несколько голов выше всех ее подружек с их неуклюжими связями с мальчишками. Они пока еще только играли во взрослые игры. Связь с этим мужчиной будет настоящей. Он овладеет ею, и она, в свою очередь, станет, как она надеялась, обладать им.

Девушка выпрямилась на сиденье, вытянула ноги и издала какой-то животный звук, похожий на зевок. Но на самом деле это было тихое низкое рычание. Уайлдмен услышал его и невольно вздрогнул. Ее движение и этот звук напомнили ему о его сестре Флоренс, о том, как она просыпалась утром в постели рядом с ним. Флоренс и он искушали судьбу. Они перешли запретную границу в страну страсти, где кровосмесительство было нормальным явлением и постоянным желанием, которые правили всеми их действиями. Именно Флоренс взрастила в нем постоянное желание.

Она покинула Америку в пятнадцать лет, и он постоянно вспоминал ее. Их отец Чарльз Уайлдмен-старший был армейским человеком. Он разошелся с их матерью двадцать лет назад. Мать вышла замуж, за модельера-француза и отправилась жить в Париж, забрав с собой Флоренс. Когда Уайлдмен изредка бывал там, он видел их обеих. Но после того как Флоренс вышла замуж и завела детей, он перестал видеться с ней. Она предала его.

Уайлдмен свернул с шоссе в Альворадо. Девушка поняла, что он живет в деловой части города. Он жил в таком месте, где, как она думала, никто не живет, никто из тех, кого она знала. Она была здесь всего лишь несколько раз в жизни. Так, совсем малышкой она была с отцом в отеле «Бонавентура», прокатилась там несколько раз на внешнем лифте и выпила детский коктейль «Ширли Темпл» в баре. Но после наступления темноты она никогда не бывала в деловой части города.

Это было так волнующе! Уайлдмен ехал по пустынным улицам. Светофоры прерывисто мигали желтым светом на перекрестках и не переключались, как это было днем, на красный и зеленый. Днем улицы были отданы транспорту, а ночью они сами вершили свои дела. Девушка вдруг испугалась, когда нужно было выходить из машины на пустой стоянке.

– Приехали! – сказал он и ободряюще улыбнулся.

Они прошли по пустынной улице к зданию, которое показалось ей похожим на фабрику. Девушка поскользнулась босыми ногами в липкой лужице машинного масла. Издалека, но весьма ясно донесся звук полицейской сирены, и в голову ей пришла мысль об убийстве.

Уайлдмен вынул ключи и стал открывать стальную дверь. На тротуаре валялся мужчина, который все время старался прислониться к стене. Он был вдребезги пьян. На мужчине была надета юбка, которая высоко задралась, выставив на показ его гениталии. Девушка в ужасе и изумлении не могла отвести от него взгляд. Она пялилась на его длинные темные волосы и размазанную помаду, схватив Уайлдмена за руку. Пьяница молча уставился на нее. Уайлдмен постарался запомнить, как выглядел этот мужчина: интересный типаж. Можно использовать в сценарии, над которым Уайлдмен сейчас работал.

Когда они очутились внутри здания, девушка испугалась еще больше. Они вошли в старый железный лифт, где пахло ржавчиной и перегоревшим машинным маслом. Уайлдмен включил голую лампочку, висевшую над головой. Открытая кабина медленно поднималась вверх – второй, третий, четвертый этаж. Кабина грохотала и дрожала. Как можно жить в таком месте? Она подумала, может, этот мужик какой-нибудь извращенец? Ей вспомнилась сцена из фильма ужасов с Мики Рурком. «Не трусь, – сказала она себе, – ты сама хотела этого!» Молчание мужчины пугало ее. «Пожалуйста, не будь чудовищем!»

На пятом этаже их ждали два добермана. Уайлдмен открыл скрипучие двери, и ввел ее в свой мир. Собаки тихо заворчали. Она попятилась назад.

– Это – Ромул, а это – Рем, – сказал он и в свою очередь представил ее собакам. Ее удивили их клички, но и только. Ее больше волновало то, что ей предстояло пережить.

Мансарда была переоборудована в самую большую жилую комнату, которую ей только доводилось видеть, но пустое пространство почти ничем не было заставлено. Уайлдмен включил свет. В помещении загорелись пять ламп, и ей стало казаться, что это огромная съемочная площадка. На одной стене было большое зеркало, а перед ним балетный станок. Была также старая разбитая женская статуя, которую, по ее мнению, следовало бы починить. Висела картина обнаженной женщины, сидевшей на разобранной постели, подняв вверх ногу. Девушке стало неловко; грязная картина. Это было любимое приобретение Уайлдмена, копия рисунка Эгона Шиля.

На столе стояли модели самолетов и машин, на полках – сотни книг, они лежали стопками повсюду. Отдельные предметы обстановки были старомодными и изношенными. Несколько ковров на полу также были сильно потертыми. Она не могла решить, был ли этот мужчина бедным или просто странным.

– Это и есть ваш дом?

– Время от времени.

Она посмотрела на огромную кровать под балдахином, которая выглядела так, будто ее позаимствовали из исторического фильма.

– Все так необычно. – Она не знала, что говорить. Ей было интересно, чем он занимается, но она не могла себе этого даже представить. – Вы коллекционер?

– Нет, я каскадер.

– В кино или на телевидении?

– В кино главным образом.

Уайлдмен внезапно нагнулся, уперся руками в пол и встал вверх ногами, развел их в стороны и опять соединил. Стоя на руках, он посмотрел на нее снизу вверх. Она засмеялась. Он пошел к ней на руках. Он просто сумасшедший.

– Попробуй ты, – сказал он.

– Мне нужно на что-то опереться, чтобы встать на руки.

Она не решила, бояться ли его или просто веселиться.

– Ну-ка, давай покажи мне, на что ты способна. – По крайней мере, голос Уайлдмена не пугал ее.

Девушка подошла к большому деревянному ящику, примерно в два метра высотой. Она не могла представить, для чего он нужен. Она встала на руки, как это сделал он, и используя стенку ящика, смогла поднять над головой ноги. Она слегка оттолкнулась от ящика и сделала два неуверенных шажка к Уайлдмену.

Ее просторный свитер скользнул вниз и закрыл лицо. Уайлдмен увидел ее белые груди и бледный живот. Когда он смотрел на нее снизу, ему показалось, что ее груди как бы стремились вверх, презирая законы притяжения. Она застеснялась.

– Очень хорошо, – сказал он и на руках подошел к ней. Четыре шага и он уже глядел ей прямо в глаза. В этом свете они казались зелеными. Он показал ей язык, она захихикала и в ответ тоже показала ему язык и засмеялась.

– Вы меня смешите, я сейчас упаду. – Она зашаталась.

Он потянулся к ней и коснулся ее языка своим. Она перестала хихикать. Стрела желания пронзила ее тело через горло. Она не смогла удержать равновесие, слегка раздвинула ноги – ей пришлось это сделать – и стала падать.

Не отнимая от ее рта своих губ, он крепко обхватил ее ноги своими, чтобы удержать ее. Своими ногами она ощутила его силу. Она твердо стояла на руках, как будто Уайлдмен держал ее в объятиях. Когда ее груди прикоснулись к его рубашке, мышцы ее плеч не выдержали – волосы коснулись пыльного пола.

Без ее помощи он уже не мог удерживать ее как следует. Он ногами осторожно опустил ее на пол и сам опустился позади нее. У него были движения гимнаста. Она падала вместе с ним, но очень тихо и прямо на его грудь и бедра. Он обнял ее, когда они лежали на полу лицом друг к другу. Она задохнулась, когда он поцеловал ее. Он ласково гладил ее по позвоночнику.

Уайлдмен встал и поставил ее на ноги. Свитер упал на место и снова прикрыл ее тело. Он посмотрел на нее. Она закрыла глаза и подняла над головой руки. Он взялся за края толстого свитера и поднял его над ее головой. Когда начал стягивать свитер с ее рук, она опустила их, чтобы помочь ему. Девушка вдруг показалась очень высокой. Зарыв лицо между ее грудей, Уайлдмен прошептал:

– Почему бы тебе не раздеть меня?

Эта мягкая команда испугала ее. Ей казалось, что он сам все сделает. Она не представляла, с чего начать. В фильме Ричарда Гира она видела, как женщина расстегивает у мужчины рубашку. Теперь она осторожно попыталась сделать то же самое одной рукой, но из этого ничего не вышло. Двумя руками сделать это было легко. Когда она дошла до талии, где белая рубашка была заправлена в брюки и прочно удерживалась там черным кожаным ремнем, ей пришлось принять решение: или вытащить из брюк рубашку, или расстегнуть ремень. Она не смела взглянуть на него и решила расстегнуть пряжку черного ремня. Для этого ей пришлось приблизиться к нему и притом использовать силу обеих рук. Она решила, что снимает с него одежду так же, как делает это, снимая свою одежду, – твердыми и уверенными движениями.

Собрав все свое мужество, она начала расстегивать его брюки. Стараясь не смотреть на белые трусы, стянула брюки до самых туфель. Вот дура! Как она сможет снять брюки, если на нем туфли? Уайлдмен помог ей, подняв сначала одну ногу, а затем другую, и она по очереди стащила с него туфли.

Он привез сюда девушку, чтобы отомстить Лоре. Так же как он овладел Лорой в бассейне, чтобы отомстить за себя Пандоре. А за Пандорой стояла тысячи других женщин. А за всеми ними – Флоренс. За Флоренс, видимо, была его мать, которая бросила его ради другого мужчины. Уайлдмен плавал в море женщин. Но в этом море была только одна русалка. Пандора.

Девушка раздела его и теперь сняла свои джинсы. Ему пришел на ум образ недоступной рыбки с лоном и бедрами доступной женщины.

Он знал, что девушка девственница, и это было новинкой для Уайлдмена. Флоренс тоже была девственницей, но тогда и он был невинным. Уайлдмен никогда намеренно не старался соблазнить девственниц. Для него девственность не имела символической важности, как для других мужчин. Уайлдмен предпочитал женщин с прошлым. Ему нравилось представлять себе их сексуальные развлечения с другими мужчинами. Ему доставляло удовольствие думать, что до него они спали со многими. Ему также нравилось представлять, что через несколько часов или дней, после того как они были в постели с ним, они лягут в постель с другими. Он никогда не ревновал. Не ревновал с тех пор, как расстался с Флоренс, и до тех пор, пока не узнал Пандору.

Иногда его раздражала верность Лоры. Ее абсолютная преданность ему предполагала, что в ее характере чего-то не хватает. В некотором роде она тоже была, как девственница, берегущая себя для кого-то. Ее однобокое постоянство надоело ему. Может, это присуще женскому характеру, или же в этом есть нечто ненатуральное? Иногда это трогало его, но иногда ему хотелось избавиться из-за этого от Лоры. В конце концов, он не знал, почему он так привязан к ней. Может быть, ему нужна была ее верность как своего рода Итака, откуда он мог отправиться скитаться, подобно Одиссею. Или же ее сексуальная верность и непоколебимость просто были слишком сильны для него? Подобно верности Пенелопы, рабская любовь Лоры казалась невидимой, но прочной веревкой, которая навеки привязала его к ней. В таком случае кто же из них был рабом? Вспоминая мифологию, он спросил имя девушки.

– Бетти Мей, – ответила она.

 

4

Проснувшись на рассвете, Бетти Мей со страхом повернулась к Уайлдмену. Непонятно, почему, но она не ожидала, что он будет здесь. Он мог уйти, оставить, бросить ее. Но почему он должен был это сделать? Господи, Боже мой, это ведь его квартира! И все же она удивилась, когда увидела, что он спит рядом. Глаза у него были закрыты, он лежал совершенно спокойно и тихо дышал. Может, ему снился сон? Она вдруг чего-то испугалась. Но ведь он жив!

Мансарда простиралась далеко, как пустая сцена. Тишина была невыносимая. Бетти Мей отвернулась, глубоко вздохнула и стала вырабатывать план, как ей лучше удрать отсюда. Бежать. Она начала осторожно вылезать из кровати, тихо, стараясь не разбудить его. «Не тревожь зверя». Спящую собаку. Потом она увидела на себе кровавые пятна.

Их было несколько. Засохшая кровь на ее темных волосах, в низу живота и на бедрах. Бетти Мей испугалась. Она не чувствовала боли, но когда пощупала себя внутри, кровь пошла снова. В панике Бетти Мей бросилась в ванную, держась за пах.

Она открыла кран и села в ванну. Бетти Мей понимала, что означает эта кровь. От страха и дурного предчувствия у нее закружилась голова. Как можно остановить кровотечение? Ведь он проснется и все увидит.

Уайлдмен увидел кровавые пятна, как только проснулся. Он поискал глазами Бетти Мей и, услышав звук льющейся воды, испытал облегчение. Уайлдмен стянул простынь с огромной кровати. Она напоминала сцену кровавого убийства. Бетти Мей не кричала, когда он взял ее. Он не был с ней ни нежным, ни жестоким. Он обращался с ней, как сделал бы это с любой женщиной. Но Бетти Мей не была «любой женщиной», она была девственницей, которая отдалась ему. У него возникло странное ощущение, что это было жертвоприношение. Но для чего? И кому?

Он увидел, что она плакала, сидя в ванне. Уайлдмен взял в руки ее голову и поцелуями осушил слезы. Обнял ее и держал так, пока она не перестала рыдать. Уайлдмен увидел кровь в воде.

– Она скоро перестанет течь, – сказал он.

– Надеюсь. Это выглядит ужасно, правда? – Она слабо улыбнулась ему. «Какое храброе личико», – подумал он.

Когда Уайлдмен поцеловал ее, она обхватила его за шею, глубоко засунула язык ему в рот и не отпускала его от себя. Она так сильно хотела его и выказала такую страсть, какую даже не подозревала в себе. Она с трудом встала. Он поддерживал ее, как это было, когда она стояла на руках.

Бетти Мей протянула руку к его пенису. Она держала его, но не возбуждала, а просто сжимала его твердеющую плоть. Она начала лизать его соски и терлась головой о волосы на его груди. Ее желание тронуло его. Она была так благодарна ему, и это смущало его. Он снова погрузил ее в ванну. Она посмотрела на него, улыбаясь, потом взяла в рот его член. Он хотел удержать ее от этого и попытался отстраниться.

Бетти Мей тянулась за ним ртом, когда он отстранялся. Она взяла в руку его яички и с минуту держала их в ладони. Она вдруг почувствовала себя совершенно другой, как бы освободившейся от какой-то скованности. Теперь ей хотелось просто проглотить его, всего.

Уайлдмен нервничал, что из-за своей неопытности или в порыве страсти она может слишком сильно сжать его яички. Этого же он боялся и с Пандорой. Он понимал, что это происходит от недостатка доверия. Бетти Мей не понимала этого. Да и как могла она понимать? Теперь ей просто хотелось увидеть, как кончает мужчина. Посмотреть, как это происходит. Прошлой ночью все было так непонятно, так неопределенно, так страшно…

– Не отстраняйся от меня, – сказала она. – Я хочу видеть. Пожалуйста. Все это так ново для меня.

Уайлдмен подумал о Пандоре. Тогда он кончил ей прямо в руки, его сперма медленно стекала с ее пальцев. Он полностью принадлежал Пандоре.

Уайлдмен услышал звук поднимающегося лифта. Он наклонился и поцеловал Бетти Мей в губы. Она все еще лежала в ванной, от ее кожи поднимался пар.

– Что это? Кто-то едет к тебе? – спросила она в ужасе.

– Да, но ничего не бойся и оставайся в ванне. Расслабься и не торопись.

Вся дрожа, Бетти Мей вскочила. Кровотечение теперь прекратилось. Вода в ванне покраснела от крови и стала мутной. Бетти Мей хотелось поскорее вытереться, одеться и уйти отсюда. Она почувствовала себя в ловушке. Все было нормально, пока они были здесь вдвоем. Теперь сюда кто-то поднимается, может быть, его женщина. Одежда Бетти Мей валялась на полу в нескольких метрах от нее. У нее не хватило смелости попросить его подать ей одежду. Она снова легла в воду. «Только не плачь!» – приказала она себе.

Уайлдмен подтянул брюки и потрепал проснувшихся собак, пока ждал, когда появится Лора.

– Тебе следует смазать машину лифта, – сказала она, закрывая стальную дверь.

– Не знаю, с чего начать.

Лора посмотрела через всю комнату на ящик.

– Ее там нет, не так ли?

– Конечно, нет.

Лора посмотрела на ширму, которая загораживала ванну.

– Думаю, будет лучше, если я отвезу ее домой.

– Сейчас?

– Ты же не собираешься держать ее здесь, правда?

Она подняла джинсы и свитер Бетти Мей и пошла к ширме. На Уайлдмена она не смотрела.

Лору поразил цвет воды в ванне, но она и виду не подала, взяла полотенце и протянула его Бетти Мей. Лора смотрела, как вода стекала по обнаженному телу девочки.

– Спасибо. – Бетти Мей не могла придумать сказать ничего лучшего, когда неловко вылезла из ванны и встала на деревянную решетку, лежавшую на полу.

Лора накинула полотенце на плечи девушки и с улыбкой подала ей одежду. Бетти Мей взяла свитер и джинсы. Полотенце соскользнуло с нее, когда она начала натягивать на себя джинсы. Но ноги ее были слишком мокрыми, материал сразу же прилип к коже. Она чуть не упала, пытаясь натянуть джинсы.

Лора подошла к ней.

– Давай я вытру тебя.

Лора начала вытирать тело Бетти Мей. Она делала это довольно энергично, стараясь, чтобы ее прикосновения ни в коем случае не казались мягкими.

Уайлдмен смотрел, как Лора терла спину и волосы Бетти Мей. Она напоминала ему его мать, когда та купала Флоренс. Когда Лора начала тереть Бетти Мей между ног, он отвернулся. Вид этих двух женщин возбудил его. Но это вожделение было ослаблено его нервным состоянием. Казалось, Лора убирает после него грязь, счищает свидетельство его преступления.

К тому времени как Уайлдмен позвонил своему агенту и потом Дейву Пирсу, менеджеру фильма, над которым тот только что начал работу, Лора уже подготовила Бетти Мей к уходу, одела и привела ее в порядок так, словно отправляла в школу.

– Мы уже уходим, – сказала Лора. Уайлдмен подошел к Бетти Мей. Она беспомощно стояла перед ним, чистенькая и почти сухая.

– Я потом заеду за тобой.

Он сунул руки под ее просторный свитер и держал ее груди, пока целовал ее. Бетти Мей закрыла глаза и покачала головой, как бы говоря «нет».

– Посмотрим, – сказала Лора, обняла девушку и повела ее к лифту. Бетти Мей в последний раз улыбнулась Уайлдмену, когда кабина начала спускаться. Он знал, что снова увидит ее.

– Осторожно, – сказала Лора, когда лифт пошел вниз. Уайлдмен не понял, к кому она обращалась – к нему или к Бетти Мей.

Пока они ехали обратно в Долину, Бетти Мей молчала, полная мрачных предчувствий.

– Он кончил? – спросила ее Лора, когда они застряли в дорожной пробке.

– Что?

– У него был с тобой оргазм?

Бетти Мей онемела от смущения.

– Это совсем простой вопрос.

– Не знаю, – заикаясь ответила она. – Полагаю, что да. Я не знаю.

Бетти Мей отвернулась, закрыла глаза и глубже уселась на сиденье, уткнувшись лицом в свитер. Никто никогда не задавал ей такого вопроса, и так открыто. И это спрашивает женщина!

Для Лоры это был важный вопрос. Она не думала о Бетти Мей. Она представляла себе другую женщину – Пандору, в красном платье, в мыслях Уайлдмена. Между ними живой призрак. Лора знала, что с этих пор все поведение Уайлдмена будет управляться этим приведением во плоти. У Лоры мелькнула мысль, что Уайлдмен становится импотентом.

Днем Уайлдмен пошел на совещание с Дейвом Пирсом. Он подготовил список оборудования, необходимого для съемок тех сцен в «Городе призраков», где использовались каскадеры, а также приблизительную смету расходов.

– Чарльз, это слишком дорого, – сказал Пирс.

– И на сколько «слишком дорого»?

– На сорок процентов.

– Сорок? Ну, десять, даже двадцать процентов… я бы смог еще пережить. Но сорок! Не вижу, на чем я смогу столько урезать.

– Тебе придется это сделать. Это не шедевр. В эту картину не станут вкладывать большие деньги.

Уайлдмен подумал, стоит ли ему вообще принимать это предложение. Он терпеть не мог урезать смету.

– Возьми более дешевых каскадеров, – посоветовал Дейв.

Уайлдмен подумал об этом. В фильме была парочка трюков, связанных с второстепенной героиней, – на них не требовалось слишком много денег, трюки были несложными. Но он собирался привлечь для участия в них дорогую каскадершу. Она была хорошим, но дорогим профессионалом. У него вдруг мелькнула дикая идея использовать в фильме Бетти Мей. Это будет трудно, потому что у нее не было опыта плюс она не была членом союза артистов-каскадеров. Но он постарается что-нибудь придумать. Уайлдмен не хотел отпускать ее от себя и испытывал двойственные чувства. Вид крови Бетти Мей на простыни вызвал у него желание защитить ее, но было в этом чувстве что-то и от желания разрушить ее.

Он внимательно посмотрел на цифры. Даже если они сэкономят на каскадерше, они все равно близко не будут к той цифре, которую требовал от него Дейв Пирс. Ему придется сильно сократить свой гонорар. Может быть, стоит на сей раз пожертвовать деньгами. Он никогда не халтурил. Все трюки Уайлдмена были первоклассными. Это был вопрос его профессиональной репутации. И личной гордости.

Пока Дейв звонил куда-то, Уайлдмен еще раз все обдумал. Он просмотрел снимки места, где будут проходить натурные съемки. Эти снимки висели на стене офиса Дейва, как и фотографии артистов, которые будут заняты в фильмы. Уайлдмен просмотрел список людей, который станут работать над фильмом. Почти все они были ему незнакомы. Вдруг он увидел имя художника-постановщика: Алек Хэммонд.

У Уайлдмена дыхание перехватило. Какое странное совпадение! Фамилия Хэммонд, как у Пандоры. Потом он прочитал его домашний адрес – это был адрес Пандоры. Этот Алек Хэммонд ее муж, а она его жена. Он вспомнил скучного человека, которого видел у бассейна в ту ночь.

Дейв повесил трубку и повернулся к Уайлдмену.

– Ну, что ты надумал? Сможешь сократить смету? – спросил он.

– Да, мне кажется, я смогу это сделать.

 

5

Является ли знание того, что ты хочешь, началом криминального поведения? Не открывает ли это шлюзы перед злом и безнравственностью? Если говорить честно, я знал, когда замышлял, как мне заполучить Пандору, что мне предстоит сложное и опасное приключение. Эти замыслы можно сравнить с написанием сценария. Вы составляете заметки о каждом действующем лице, выписываете характеры героев, представляете, что они станут говорить, их диалоги, что они будут делать, что они могли бы делать. Потом придумываете развитие событий, причины поступков и возможные параллельные события. Все так запутанно и сложно, но если вы не отступитесь от своего первоначального замысла и цели, которую хотите достигнуть, тогда вы не наделаете много ошибок.

Я знал, чего я хочу. Теперь мне нужно было определить, чего хотят остальные действующие лица. Бетти Мей хотела меня. Она была вне себя от проснувшейся в ней сексуальности, которую я разбудил в ней. В то время она и представить себе не могла, что сможет жить без меня. Съемки фильма совпали с ее летними школьными каникулами. Она солгала отцу, сказав, что отправляется с подругой к друзьям в Аризоне. Из ее рассказов у меня создалось впечатление, что ее отец был властным человеком.

Может быть, он вел себя так потому, что Бетти Мей была всем в его жизни. Его жена, мать Бетти Мей, сбежала с другим мужчиной лет пять или шесть назад. С тех пор ничего не слышали о ней. Лефевр не женился больше. Он занимался продажей косметики и время от времени уезжал из Лос-Анджелеса. Это давало Бетти Мей возможность уехать в Аризону. Если она будет звонить ему раз в два-три дня, его страхи поулягутся.

Бетти Мей отводилась важная роль в моих замыслах. Она сделает все, о чем я ее попрошу. Она почти не отличалась от Лоры в том, что с удовольствием выполняла все мои инструкции. Не могу сказать, что все женщины, которых я знал, были такими, конечно, нет. Но женщины, которые больше всего привлекали меня, обладали именно таким качеством: все, что вы хотели, выполнялось.

Я пытался предположить, чего может хотеть Хэммонд. Казалось, Пандора удовлетворяла его. Еще бы! Кто бы был недоволен на его месте! Он был самодоволен, но соблазнить можно любого, хотя бы раз в жизни. Я был уверен, что присущие Хэммонду моральные устои человека среднего класса – здоровье и дом, любящая жена и дочка – можно потрясти. Он не сможет устоять перед Бетти Мей. Особенно если об этом никогда не узнает его жена. У молодой девушки есть огромная чувственная сила, если она решится прибегнуть к ней. И я решил, что она прибегнет к ней, когда они будут далеко от дома, в пустыне.

Итак, по моему сценарию должно было случиться следующее. Хэммонд столкнется с Бетти Мей на съемках фильма, и она соблазнит его. Когда съемки закончатся, она больше не увидит его. Но потом, когда все успокоится, Пандора узнает о неверности мужа. По почте придет письмецо от «друга» или интересная фотография. Пандора будет потрясена. Не будет иметь никакого значения, станет ли он все отрицать или нет. Все равно это наверняка травмирует ее. Именно это мне и нужно. Когда она все узнает, я снова встречусь с ней. Конечно, случайно. «Изюминка» хорошо разработанного сценария в том и состоит, чтобы запланированная встреча казалась совершенно неожиданной. Но вы должны остерегаться случайных стечений обстоятельств.

Все получилось великолепно, особенно первая часть. Хэммонд увлекся Бетти Мей. Она каждую ночь пробиралась в его комнату, и ему все было мало. Во время съемок я приезжал и уезжал, путешествуя между Флегстаффом и Лос-Анджелесом. Бетти Мей буква в букву выполняла все мои инструкции. По крайней мере, так она мне говорила. Но Хэммонд заинтересовал меня сам по себе. Представляя его с Пандорой, я пытался вообразить, как он занимается с ней любовью, на кого похож в это время, что говорит. Мне становилось тошно, когда я представлял его в постели с Пандорой. Я думал, что никогда не узнаю, как у него все это происходит с Пандорой, но теперь я мог это узнать, поскольку он занимался любовью с Бетти Мей.

ПАВИЛЬОН: КОМНАТА УАЙЛДМЕНА В МОТЕЛЕ. НОЧЬ

Бетти Мей входит в комнату. Она удивлена, когда видит, как Уайлдмен на полу делает отжимания, сначала на левой руке, потом на правой. Она ложится на пол и пытается проскользнуть к нему под грудь.

Уайлдмен продолжает упражнения, как будто ее не существует. Его голая грудь прижимается к ее рубашке, потом поднимается вверх-вниз, вверх-вниз. Она хихикает.

Уайлдмен. Ну, что, я был прав?

Бетти Мей. По поводу чего?

Уайлдмен. По поводу битья. Это завело его?

Бетти Мей. Я так думаю. Да.

Уайлдмен. А ты? Что ощущала ты?

Бетти Мей. Было не так, как с тобой.

Уайлдмен. Конечно, не так.

Он переворачивается и кладет Бетти Мей на себя.

Уайлдмен. Покажи мне, что вы делали.

Бетти Мей. Тогда дай мне встать.

Они встают с пола и идут к постели. Бетти Мей снимает рубашку и расстегивает джинсы, забирается в постель и ложится лицом вниз. Ее голова уткнулась в подушку. Уайлдмен ложится на кровать рядом с ней и запускает правую руку в ее трусики.

Уайлдмен. Ты все еще мокрая.

Он спускает ее трусики до щиколоток, но не снимает их. Она приподнимает ягодицы. Он видит красные отметины на ее теле и целует их. Просовывает левую руку под тело Бетти Мей и медленно проводит пальцами от живота до лобка. Бетти Мей изгибается и еще выше поднимает зад.

Уайлдмен. Какой у него член? Толстый или тонкий?

Бетти Мей. Я бы сказала, средний. Я не знаю. Не так уж много я их видела.

Уайлдмен. По сравнению с моим. Уайлдмен. Немного короче.

Она вскрикивает, когда он бьет ее по ягодицам, но не от боли, а от неожиданности. Он залезает на нее и прижимает к себе.

Уайлдмен. Ты дрожишь.

Бетти Мей. Не могу больше!

Он входит в нее. Бетти Мей протягивает руки к подушке, хватается за нее и замирает.

Уайлдмен. Я хочу, чтобы ты кончила так.

Бетти Мей. Не знаю, смогу ли.

Уайлдмен. Сможешь. Если я хочу, ты сделаешь это.

Он двигает ее тело туда-сюда, как машина.

Затемнение

Теперь это уже была не Бетти Мей. Это была Пандора. Я заново проигрывал сцену в бунгало, как я вошел в Пандору сзади и коснулся ее глубин. Я помнил, как она приняла меня. Это был момент полного повиновения, физического понимания. Я помнил свои угрызения совести. Мне нужно было снова держать ее в объятиях. Я принадлежал ей, мы принадлежали друг другу, мы были друг в друге.

Бетти Мей приглушенно вскрикнула. Тугой узел ее тела развязался, как разматывается клубок ниток. Твердое сопротивление превратилось в мягкое желание. Она крепче прижалась ко мне. Мы двигались в унисон. Бетти Мей задрожала. Она не могла уже следовать ритму ритуальных движений. Она ослепла и оглохла. Она не помнила свое имя, где она и с кем. Она не существовала. Она исчезла. Ее уничтожили. Молча. Благодаря связи Бетти Мей с Хэммондом я дотянулся до Пандоры… Вокруг нас не было мира, не было дьявола. Была только наша плоть, а плоть – это печаль.

Потом все вдруг пошло не так. Мой сценарий разлетелся вдребезги на моих глазах. Смерть Бетти Мей потрясла меня. Это была моя вина. С технической точки зрения, она могла погибнуть из-за этого столба, о котором не подумал Хэммонд, но ведь это я не учел ее неопытности. Я отнюдь не собирался открыто признать это, но именно я был виновен в ее смерти. На то, чтобы избавиться от чувства вины, может, понадобится вся жизнь. Я не мог позволить, чтобы это случилось со мной, и не позволю, чтобы это случилось.

Мое желание иметь Пандору стоило теперь человеческой жизни. Бетти Мей заплатила за это желание. В этом было что-то порочное, безнравственное, но эта смерть не остановит меня. В конце концов, это был несчастный случай. Я днем и ночью крепко цеплялся за эту версию. Это был несчастный случай! Такое случается! Я сам много раз рисковал жизнью, выполняя трюки. Да, но тогда я рисковал собственной жизнью. Будучи каскадером, я часто играл со смертью. Вся моя жизнь – сплошной риск, но именно это заставляло меня чувствовать, что я живу, а не существую. Моя жизнь проходила между сексом и трюками. Я даже назвал свою компанию, которая состояла из одного человека, «Хитрые Трюки лимитед». Но должен признаться, мне не очень-то нравилось словечко «лимитед».

Днем на съемочной площадке я мог игнорировать свое чувство вины. Но ночью я был беспомощен, меня мучили кошмары. Во сне я снова и снова возвращался в свою мансарду, которая стала моей камерой пыток. В своих сновидениях я убивал Бетти Мей ударом кинжала, затрахивал ее до смерти. Кровавые липкие пятна расплывались на простынях, кружились темным водоворотом в ванне. Кровь девственницы, принесенной в жертву, была делом моих рук. Но эта жертва не была принята богами, на них это не произвело никакого впечатления. Когда утром я просыпался, то чувствовал себя так, словно вернулся из мертвых. И так каждое утро.

Кошмары продолжали мне сниться и после окончания съемок. Я старался как можно меньше спать с Лорой. Мне не хотелось, чтобы она видела, как я просыпался весь в поту, крича, что я невиновен. Я постоянно думал о Пандоре и вспоминал каждое мгновение, которое мы провели вместе в бунгало отеля «Бель Эр». Я снова и снова вспоминал, какой она была в ту ночь у бассейна. Я воображал различные сцены, которые будто бы происходили между нами. Но все это были лишь грезы. И только когда Хэммонд позвонил мне и вызвал на дуэль, я начал спать спокойно, без страхов.

Неожиданно мои мольбы были услышаны. В конце концов боги не оставили меня – жертва Бетти Мей не была напрасной. Этот звонок был началом медленного излечения от болезни, которая разъедала мою душу. Я шел на поправку.

Подготовка к дуэли стала моим лечением. Я почувствовал себя лучше, стал сильнее и собраннее, чем был все эти долгие месяцы после встречи с Пандорой. Я снова начал действовать, чувствовал себя свободным, мне нравилась ирония, с какой я говорил с людьми, и за все это я должен был благодарить Хэммонда. Но я все еще ничего не испытывал к нему, кроме презрения. Хэммонд был типичным мужем-глупцом, болваном, который не знал, каким сокровищем владеет, невеждой, не понимающим настоящей красоты своей жены. Он заслуживал того, чтобы потерять ее. И он ее потеряет.

Вызов Хэммонда на дуэль и его желание сражаться на машинах несколько изменили мое мнение о нем. Это был неожиданный жест. Этот мудак просто сумасшедший: нелепо и абсурдно, когда обычный человек вызывает на дуэль одного из лучших каскадеров, не имея ни малейшей надежды победить его. Да я в своей жизни разбил машин больше, чем Хэммонд их водил. Хотя, должен признать, в его глупости была несомненная храбрость. Откуда он ее набрался? Может быть, Бетти Мей значила для него больше, чем я предполагал? Может быть, она подействовала на него так же сильно, как подействовала на меня Пандора? Наверное, Бетти Мей открыла нечто большее, чем то, что было у нее между ног. Она открыла запертую потайную дверь в психике Хэммонда.

Но дело заключалось и в самой Пандоре. Тут все было под вопросом. В ее отношениях с Хэммондом я ничего не заметил такого, что давало бы мне возможность предположить, что она недовольна им. Но я знал, что она должна быть недовольна. Она никогда не забудет, что произошло между нами. Пандора желала меня тогда, она должна захотеть меня и сейчас.

Целый день я переоборудовал «бентли», в частности, приделал новый ремень безопасности, конструкцию которого разработал сам. Он мог спасти меня при сильных и резких толчках. Ремень сам натягивался до столкновения и ослаблялся после. Он давал мне возможность менять положение тела после столкновения. Эти положения были бы очень выразительны на экране, ведь это гораздо интереснее, чем если бы человек просто скованно сидел за рулем автомобиля. Я мог податься в сторону на пассажирское сиденье или спуститься почти до самого пола, держа голову под любым углом. Это могло бы выглядеть очень эффектно – как если бы я сломал себе шею. Максимум реализма – такова всегда была моя цель.

Мне пришлось рассказать Лоре кое-что о том, что я делал, потому что мне могла понадобиться ее помощь. Она станет моим секундантом во время дуэли, поскольку без секунданта не обойтись. Хэммонд слишком глуп, чтобы подумать об этом. Кроме того, к кому бы он мог обратиться? Как он мог рассказать кому-нибудь, что собирается сделать? Я мог себе представить реакцию друзей Хэммонда, которых я видел у бассейна в нарядах от лучших модельеров. Их мораль была написана на них, как фирменные наклейки на их модной одежде. Но на этой одежде были вышиты не их инициалы.

– Это не очередное «приключение», – сказал я Лоре, употребляя термин из нашей игры.

– Что ты имеешь в виду?

– Это не женщина.

– А кто?

– Мужчина.

– Ты что, собираешься трахнуть мужика?

– Очень остроумно!

Лора была готова сделать то, что ей прикажут, но я видел, что она встревожена. Лора понимала, что это как-то связано с Бетти Мей, с ее смертью. Она знала, что произошел несчастный случай, я сам сказал ей об этом. Она очень страдала из-за смерти Бетти Мей, но еще больше из-за существования Пандоры. Я уже не играл по правилам, и Лора прекрасно понимала это, потому что теперь я всегда трахал ее только в зад; я не хотел видеть ее лицо. Я видел совершенно другое лицо. В мыслях я был с Пандорой.

Может быть, нужно сказать Лоре, что парень, с которым у меня должна состояться дуэль, – муж Пандоры? Я почти признался ей в этом. Она имела право знать всю правду. Я не любил врать ей, и все же ничего не сказал.

Хэммонд вызывал во мне странные чувства. Мне он был несимпатичен, но я поймал себя на мысли, что думаю о нем, когда должен думать только о Пандоре. По мере приближения дня дуэли я практически забыл о ее существовании. Я был весь поглощен мыслями о Хэммонде.

В глубине души я знал, что испортил весь эффект от дуэли. Я не был уверен, действительно ли я хотел убить его, но я рассчитывал раздавить его самим фактом его поражения. Не было ничего от психологической драмы, когда я в роли Ахилла, а Хэммонд в роли Гектора встретились лицом к лицу на огромной равнине Сан-Бернардино, как перед стенами Трои. В классическом мире все решалось прямо и открыто, с помощью силы, и решения были просты и понятны.

Когда Парис пожелал Елену Прекрасную, он взял ее. Они оставались вместе до конца Троянской войны, постоянно желая друг друга. У Париса не возникло чувства вины, когда он оставил свою жену. Что же касается Елены, то жена Париса для нее не существовала вообще! Кто теперь вспоминает ее имя? Поэтому Хэммонд и его имя тоже исчезнут из истории.

Но я не убил Гектора. Самое лучшее, что я смог сделать, – это позволить ему думать, что он победил. Это значило, что нам снова придется драться. Когда он уходил от моей пылающей машины, довольный своей победой, я уже начал обдумывать свои последующие действия. Мне снова придется переписать свой сценарий. Я вылез из машины и сразу же позвонил Лоре по радиотелефону:

– Он жив, черт побери! Доберется до шоссе минут через двадцать или через полчаса. Обязательно подбери его. Я перезвоню тебе через час.

Потом я позвонил своему приятелю-механику в Сан-Бернардино. Он приехал со своим грузовиком-тягачом и за пятьдесят долларов сделал свое дело. Никаких вопросов – никаких ответов. Я снова позвонил Лоре. На нее, как всегда, можно было положиться: она подобрала Хэммонда на шоссе, и теперь везла его к Пандоре. К моей Пандоре. К ее лицу, к ее телу и душе. Именно из-за тебя и разгорелся весь этот сыр-бор.

 

6

Он вернулся к себе в мансарду и в ожидании Лоры покормил собак. Ему нужно было отвлечься. Начал мастерить новую модель самолета, но никак не мог сосредоточиться. Кусок бальсового дерева сломался у него в руках – пропало полчаса работы.

Просмотрел почту. Там было письмо от агента и фотокопия записки с отказом из студии «Парамаунт». Его сценарий «Ящика» снова завернули. Уайлдмен знал почему, это была та же причина, что и раньше. Все считали, что это просто «чернуха»! Люди приходили в ужас от того, о чем рассказывала эта история, хотя рассказывала она о том, что они уже знали и чего боялись. Весь мир был сплошной «чернухой». И только деньги или их обещание могли придать ему блеск в глазах людей. И они платили за этот блеск. Но этот блеск никогда не следует смешивать со светом.

Уайлдмена всегда притягивала темнота. Именно поэтому он и сделал этот ящик в мансарде. Он прочитал книгу по технике сенсорных лишений и потерь. Ему не было слишком интересно «промывание мозгов» в военных ситуациях, но он узнал кое-какие весьма убедительные факты о том, как действует на людей пытка лишением света. Некоторые люди могли выдержать содержание в полной темноте дольше других. Это происходило не потому, что они были физически сильнее, а просто потому, что обладали более сильными способностями концентрироваться. Они могли контролировать свой разум, сосредоточиваясь на определенных вещах, совершенно не связанных с их сложным положением.

Например, один прекрасный шахматист решал все свои проблемы в полной темноте. В то время как мысли большинства людей в стрессовой ситуации скачут с одного предмета на другой, открывая тем самым простор для воображаемых иррациональных страхов, этот шахматист совершенно сознательно фокусировал мысли на определенной проблеме и не думал больше ни о чем ином. Этого человека на много часов поместили в черный звуконепроницаемый ящик, но он вышел оттуда победителем. Это испытание никак не отразилось на нем.

Уайлдмен решил, что концентрация и одержимость в наивысшей степени могут служить своего рода изоляцией, барьером против деструктивного или дестабилизирующего действия непредсказуемых обстоятельств. Просто не следует поддаваться чувству, что эти обстоятельства, то есть сама жизнь, неподвластны вашему контролю. С самого раннего детства Уайлдмен чувствовал, что является жертвой капризов и причуд других людей. Он считал, что вся его жизнь – постоянная борьба, где он все время проигрывает.

Его отец, Чарльз Уайлдмен-старший, был сторонником жесткой, даже садистской дисциплины. Он вел дом согласно принципам, воспитанным в нем военной академией. В ранние годы оба ребенка – Чарльзмладший и Флоренс – подчинялись жесткому регламенту, от подъема до отхода ко сну. Ели всегда в строго определенное время, определенные часы посвящались только чтению, другие – играм, потом дети отчитывались в своих ощущениях и мыслях. Учеба в частном интернате казалась раем, по сравнению с казарменным духом их дома. Жестокость отца в конце концов заставила мать убежать из дома и бросить детей в объятия друг друга. Чарльз и Флоренс заключили между собой своеобразный пакт, и в их собственном мире создались перепутанные и сложные чувственные отношения.

Черный ящик привлекал Уайлдмена как своеобразная форма внутренней дисциплины. Сначала это было изобретение для пыток и воздействия на рассудок, но Уайлдмен разглядел позитивную сторону его потенциала: его можно было использовать для размышлений и очистки мозгов. Он сделал свой собственный ящик, возможно, и не отдавая себе в этом отчета, как протест против авторитета и власти отца. Уайлдмен видел в ящике способ излечиться от зла, которое причинил ему отец.

Теперь, чувствуя, что мысли начинают разбредаться, или находясь в замешательстве, Уайлдмен входил в черный ящик. Там он обретал ясный взгляд на вещи и мог контролировать свои действия. Абсолютная темнота, полная тишина, отсутствие ощущения времени или связи с внешним миром постепенно освобождали его разум от сомнений и неуверенности. Сейчас он вошел в ящик, чтобы решить, что делать дальше с Хэммондом. Сидя в темноте, Уайлдмен полностью сконцентрировался на своем противнике, выбросил из сознания Пандору. Она его не волновала, все равно она принадлежала ему. Она была некая данность, несомненный факт, как дыхание. Она принадлежала ему! В ящике он становился Уайлдмондом.

Лора ждала его уже час, когда он наконец появился на свет из ящика и был слегка удивлен, увидев Лору: он забыл, что ждал ее.

В полной темноте его разум освободился от всего, кроме мыслей о Хэммонде. Некоторое время он смотрел на Лору, пока та работала у балетного станка. Она казалась ему абстракцией, созданием, исполнявшим некий ритуал. Чистая форма, которая двигалась без цели, без чувственности. Разум Уайлдмена сейчас не был занят сексом, в нем проснулось чувство цели, подобное лазеру. Он вдруг почувствовал необычное ощущение здоровья и благополучия. Когда Уайлдмен посмотрел в зеркало на себя, стоящего позади обнаженной Лоры, работающей у станка, то увидел там другого человека – свежего, готового к действию. Казалось, он возродился заново или же его создал бог, которому он был нужен.

Лора и раньше видела Уайлдмена в подобном состоянии – расслабленные мускулы, глаза человека, находящегося под гипнозом, человека, больше походившего на статую, чем на живое существо.

Когда он улыбнулся ей, узнавая, она поняла, что теперь с ним можно разговаривать.

– Я высадила его в Глендейле.

– В каком он состоянии?

– Очень взволнован.

– Испуган?

– Да, мне так показалось, – ответила она.

Был один вопрос, который она должна была задать ему, вопрос, который мучил ее несколько недель. И хотя это было, возможно, против правил – задавать такие вопросы, – она не могла не задать его.

– Ты не убивал эту девушку, правда? Я имею в виду – сознательно.

Она ждала, что он разозлится, но Уайлдмен оставался спокоен. Он ответил ей так просто, будто она предложила ему выпить чаю.

– Нет, я не убиваю людей.

– Но ты же хочешь убить этого парня.

– Я хочу уничтожить его. Не физически, а вывернуть его наизнанку.

Уайлдмен отвернулся от Лоры, подошел к столу, взял модель самолета и высоко поднял ее. Разум прояснился. План был ясен и прост.

– Жребий брошен, – сказал он по-латыни.

Если бы еще несколько недель назад Уайлдмен увидел Хэммонда голым в бассейне вместе с Пандорой, то это заставило бы его беситься от ревности, а он презирал это чувство. Но теперь, в спокойном состоянии, это даже позабавило его. «Куй железо, пока горячо», – подумал он. Из своего укрытия в кустах он собирался швырнуть самолет в бассейн, чтобы в самый разгар прервать их секс в воде. И это будет только началом.

Уайлдмен сомневался, сможет ли Хэммонд прочитать послание на фюзеляже самолета. И если да, то сможет ли он понять, что оно означает и кому направлено. Да и вообще: догадается ли, что это латынь? Вряд ли. Приличное знание латыни – только за одно это Уайлдмен может быть благодарен отцу. За это и еще за уменье довольствоваться обществом самого себя в течение длительного времени. Эти периоды одиночества увеличивали его работоспособность и прибавляли чувственности в его отношения с женщинами.

Когда Уайлдмен снова увидел Пандору обнаженной, выходящей из бассейна, она показалась ему совершенно незнакомой женщиной. Бледно мерцающая кожа на спине, влажные волосы, которые теперь показались ему темными, а не светлыми, стройные бедра, ее лоно, маленькое, как точка, с того расстояния, откуда он наблюдал за ней, – она могла быть любой женщиной, но не той Пандорой, которую он познал. Она просто стала представительницей своего женского рода. Он предпочитал свои воспоминания, образ, сложившийся в его сознании, этому, отдаленному напоминанию о ней. Все было так странно. Уайлдмен обнаружил, что в полутьме он наблюдает за Хэммондом, а не за Пандорой. Хэммонд был его добычей. Он чувствовал себя в чем-то близким ему. Пандора слегка разочаровала его. Лора была бы довольна, если бы узнала об этом, подумал Уайлдмен.

Следующий шаг – забрать модель. Пусть Хэммонд рассматривает самолет, беспокоится о том, откуда он мог прилететь, и, прежде чем придет к какому-то заключению, надо забрать самолет обратно. Это ошарашит его посильнее, чем исчезновение «бентли». Уайлдмен знал, что Хэммонд опять поедет на место дуэли, просто чтобы удостовериться, что она действительно состоялась. Он понимал его, потому что сам сделал бы то же самое.

В следующий вечер Уайлдмен последовал за их машиной в «Империал Гарденс». Лора позвонила Хэммонду из платного телефона в баре, который находился этажом ниже главного ресторана. Такие звонки не для нервных. Подобные приемы обычно используют в «фильмах ужасов». Уайлдмен тоже использовал его в своем сценарии «Ящика». Даже если «Ящик» никогда не появится на экране, он будет сыгран в реальной жизни. Уж он позаботится об этом!

На следующий день Уайлдмен видел, как Пандора с дочерью уезжает на уик-энд. Ее дочь собиралась побывать у своих друзей: у них обеих были с собой дорожные сумки. И теперь Уайлдмен знал, что доберется до Хэммонда. Хэммонд был у него в руках. Обстоятельства сложились почти как по волшебству. Может, самой судьбой было предопределено, чтобы их дуэль не закончилась, а стала как бы продолжением смерти бедняжки Бетти Мей. Уайлдмен ощущал, что существует какая-то другая, скрытая подоплека всего этого дела. Помимо его плана, действовала какая-то мрачная, таинственная стратегия. Это ощущение подкрепляло его уверенность, его решимость.

Проникнуть в дом было легко: замок в кухонной двери мог бы открыть даже ребенок. Наполовину опустошенная бутылка водки подсказала Уайлдмену, как Хэммонд спасался от своих страхов. Этот кобель спал, оглушив себя водкой. Забирая самолет из кабинета, Уайлдмен еще раз поразился, как зацикленность на Хэммонде начисто вытеснила из его сознания Пандору. Мысль о том, чтобы похитить ее, была просто бредом, когда есть совершенно очевидный способ заполучить ее. То, как легко Уайлдмен оказался в их доме ночью, натолкнуло его на эту мысль, и он с волнением предвкушал, что произойдет на следующий день в полдень. Уходя из дома Хэммонда, он выпил немного водки прямо из бутылки.

В субботу Уайлдмен пригнал свой «пикап» на улицу неподалеку от их дома. Поверх водолазного костюма на нем был надет комбинезон механика, обслуживающего бассейны. В сумке через плечо у него были кое-какие инструменты и поэтому Уайлдмен небрежно вошел в дом, чтобы разведать обстановку. Хэммонд был на месте. Самое забавное заключалось в том, что он как будто ждал Уайлдмена, сидя в своем садике и читая сценарий «Ящика».

Уайлдмен вернулся к своей машине и завел мотор. Потом проверил содержимое сумки, снял ботинки и вошел в кухню. Снимая верхнюю одежду, он видел Хэммонда у бассейна. В водозащитном пакете, прикрепленном к поясу, был уже приготовлен шприц со снотворным. Хэммонд был готов! Это был именно тот момент, которого он ждал с тех пор, когда с ясной головой появился из темного ящика. Уайлдмен тихо вышел в залитый солнцем садик…

Он сжимал в руках бестолково дергающееся тело. На мгновение Уайлдмену показалось, что в его руках бьется Пандора, и когда Хэммонд перестал сопротивляться, когда он сдался, и его сознание затопил покой, то словно это сама Пандора покончила со своими сомнениями. И наступила тишина.

Уайлдмен вытащил тело Хэммонда из бассейна. Чтобы восстановить дыхание, ему пришлось отдохнуть несколько минут. Он огляделся: ему вдруг показалось, что за ним кто-то наблюдает. Но сам бассейн и садик были полностью скрыты от чужих глаз. В желто-сером небе немилосердно пекло солнце, но Уайлдмену казалось, что все происходило холодной и тихой ночью.

Он перетащил Хэммонда в кухню и аккуратно положил тело на плиточный пол. Уайлдмен наклонился над ним и начал снимать мокрую одежду. Материал белых трусов прилип к телу Хэммонда, как вторая кожа. Уайлдмен рывками, с трудом стащил с него всю одежду. Хэммонд голый лежал на полу лицом вниз, кожа его была мертвенно-бледной. Казалось, что вода бассейна начисто смыла с тела все краски.

Уайлдмен внимательно рассматривал его. На плечах Хэммонда и на спине поверх мягких ягодиц росли редкие волосы. Уайлдмен обратил внимание, что Хэммонд почти совсем не занимался спортом. Через десять лет он станет совсем рыхлым. Но через десять лет об этом человеке вообще все забудут. Уайлдмен перевернул тело на спину.

Обрезанный член Хэммонда был похож на карандаш художника. Уайлдмен представил его возбужденным, вообразил как тот движется к телу Пандоры, как она берет его в руки. Он вдруг почувствовал прилив отвращения и отвел глаза. Потом взял мокрую одежду Хэммонда, свернул ее в два мокрых узла и обмотал их скотчем.

Хэммонд зашевелился, приходя в себя. Уайлдмен открыл черный пластиковый пакет на поясе, достал оттуда шприц и сменил иглу. В шприце было снотворное. Хэммонд как раз начал открывать глаза и закашлялся, приходя в сознание. Игла вонзилась в вену с внутренней стороны левого локтя и Хэммонд тихо вздохнул. Уайлдмен вытащил иглу и крепко держал его секунд десять, пока не подействовало снотворное. Хэммонд опять лежал спокойно.

Теперь Уайлдмен снял с себя водолазный костюм, сложил его и убрал в сумку, потом снова надел комбинезон прямо на мокрое тело. Нужно было найти что-то, куда можно положить Хэммонда. Он вошел в дом под видом механика, обслуживающего бассейны, и теперь нужно найти что-то соответствующее и вынести Хэммонда. Уайлдмен оставил Хэммонда на полу в кухне и начал поиски.

Он пошел наверх, рассеянно оглядываясь вокруг в поисках какой-нибудь накидки, в которую можно было бы завернуть Хэммонда. Но в действительности ему не терпелось заглянуть в спальню. Впервые Уайлдмен видел дом Пандоры при свете дня. Контраст солнечного света и теней придавал дому особое очарование. Он заглянул в комнату дочери. Полетт. Это имя было на эмалированной цветной табличке, прикрепленной к двери. Ее комната сразу же вызвала ностальгию у Уайлдмена. Много лет назад комната Флоренс выглядела точно так же. В лучах света плясали пылинки. Запах цветов, обилие мягких игрушек, одежда, из которой она уже давно выросла, но все еще хранилась, снимки родителей и любимых животных, одинаково дорогих для нее. Уайлдмен направился к следующей двери.

Он жаждал найти Пандору – и чтобы она спала и во сне видела его. Он хотел разбудить ее поцелуем и обратить сон в явь. Ему хотелось взять ее на руки и обнаженную снести вниз. Чтобы она была теплой со сна. Потом остановиться и целовать ее груди, пока не отвердеют соски, слизнуть тушь с ресниц, рассмешить ее. Поднять ее бедра к лицу и вдохнуть ее, как ароматный цветок. На его губах и носу останется темная пыльца. Он будет вдыхать ее, как вдыхают кокаин.

Он не станет спешить с остальным, пока не привезет ее к себе в мансарду. Он будет держать ее в объятиях, потом медленно опустит на постель. Пандора продолжит свой сон, а он погрузится в нее, как разогретый солнцем камень в чистую соленую воду.

Под серьезным взглядом Полетт, смотревшей на него с черно-белой фотографии на прикроватном столике, Уайлдмен отобрал из шкафа несколько платьев Пандоры. Он испытывал соблазн взять красное платье, которое отдал ей, но решил, что это слишком опасно. Она может хватиться его и начнет что-то подозревать. Ну что же, у него есть другое красное платье. Уайлдмен взял еще розовую ночную рубашку, светло-зеленый кашемировый свитер, белую льняную юбку в складку, лифчик, который был на ней в день их встречи, и две пары белых трусиков. Одна пара была отделана бледно-лиловым кружевом. Из ванной комнаты он взял непочатый кусок мыла фирмы «Герлан». Оно называлось «Альпийские цветы». Когда он нюхал его, он нюхал Пандору.

В гараже Уайлдмен нашел кусок желтой клеенки, принес его на кухню и запаковал в него Хэммонда. В два захода перенес свою жертву, оборудование для чистки бассейна, узлы с мокрой одеждой, своей и Хэммонда, а также вещи Пандоры, которые почти ничего не весили. Кусок мыла лежал у него в кармане.

Уайлдмен вывел свой «пикап», свернул на улицу и отъехал от дома. Он подумал, не видел ли кто-нибудь его, и решил, что не видел, во всяком случае, он на это очень надеялся. Потом выехал на шоссе, ведущее в деловую часть города. Он снова улыбнулся при мысли о том, что у бассейна Хэммонд читал именно его сценарий. Когда Хэммонд очнется, он уже будет сидеть в Ящике, играть по его сценарию. Забавно!

Но одна вещь крепко засела в мозгу Уайлдмена, и он не мог понять почему: серьезное личико маленькой дочки Пандоры, чье фото стояло на столике. Она внимательно следила за ним, когда он брал вещи ее матери.