Озябшие и промокшие, они втроем стояли у здания жандармерии. Саймон и Эрнест прилетели накануне вечером под проливным дождем, и с тех пор он не переставал — подхватываемые порывами ветра серые потоки воды хлестали с черепичных крыш и с шумом неслись по сточным канавам узких деревенских улочек. Настоящий провансальский ливень. На улицах Брассьера пустынно — ни кошек, ни собак, ни людей. Скрытую тучей деревню заволокло гнетущим мраком, какой обычно бывает на юге, когда исчезает солнце.
Утро они провели в конторе нотариуса, читая строчку за строчкой, как того требовал обычай, казавшийся бесконечным акт купли-продажи. Наконец страницы завизированы и подписаны, банковский перевод почти на полмиллиона фунтов проверен и акцептирован, и здание жандармерии перешло в руки Саймона. Теперь предстояла встреча с рекомендованным Николь архитектором. Тот опаздывал.
Саймон чувствовал лично себя виноватым в плохой погоде.
— Очень сожалею, Эрн, — извинялся он. — Сегодня не много увидишь.
Эрнест вглядывался в облако, окутавшее Люберон.
— Это напоминает мне Брайтон в августовские банковские каникулы, — заметил он. — Но место потрясающее, должен сказать. Возможности безграничные. Пока ждем, я быстренько взгляну, что там внизу. — И, довольно мурлыкая, исчез.
Николь улыбнулась Саймону.
— Поздравляю, месье патрон, — и поцеловала. Губы холодные, язычок теплый. — Не жалеешь?
Позади кашлянули. Обернувшись, они увидели в дверях промокшего до нитки высокого мужчину, стряхивавшего воду с крошечного складного зонтика.
— M’sieu dame, bonjour. Quel temps!
Франсуа Блан с большой пользой для себя открыл Люберон на несколько лет раньше других парижских архитекторов, до которых в конце концов тоже дошло, что солнечный край, живописные руины и состоятельные клиенты открывают выгодные приятные возможности по сравнению с однообразной работой над административными зданиями и жилыми домами в Нейи. Переехав на юг, он некоторое время жил без излишеств, когда после прихода Миттерана к власти никто не тратил денег, зато теперь на него был большой — некоторые утверждали, что даже слишком большой, — спрос, благодаря хорошему вкусу и личному обаянию, выручавшему его в тех случаях, когда счета превышали сметы. Его извиняло то, что он никогда не запаздывал со сроками, и именно по этой причине Николь предпочла его.
Они обменялись рукопожатиями. Живое, худощавое лицо с копной каштановых волос. Располагает к себе с первого взгляда, подумал Саймон, очень подошел бы для работы с клиентами в агентстве. Когда обходили здание, Блан охотно делился соображениями относительно открывающейся вокруг панорамы, расположения помещений, возможностей их использования. Любящий свое дело профессионал. Саймон понял, что это за человек, и почувствовал к нему симпатию. Умея убеждать сам, он ценил это умение в других.
Спустившись вниз, они встретили Эрнеста. Тот что-то мерил шагами, проводя носком ботинка линии на щебенчатом полу. Увидев Саймона, остановился.
— Видел эти сводчатые потолки? Представляешь, какой здесь получится ресторанный зал? Я уже его вижу. Какая прелесть! А какой вид открывается отсюда!
— Эрн, познакомься с архитектором. Месье Блан.
Оба трясли друг другу руки, нелепо, будто два аиста, кивая головами.
— Enchante. C’est monsieur?..
— Эйрнест, — подсказал Эрнест.
Саймон улыбнулся. Эйрнест. Скоро станет разгуливать в берете. Приятно видеть его таким радостно возбужденным.
Оставшееся время они не спеша бродили по комнатам. Блан делал пометки, Николь переводила, Эрнест то и дело вставлял реплики. Саймон радовался, что они так хорошо ладят между собой. Пусть так будет подольше, подумал он, настраиваясь на оптимистический лад. Да и что этому мешает? Всем выгодно, никто друг другу не помеха. Главное, чтобы сработались Эрнест и Николь. Он поглядел на них — оба светловолосые, элегантно, со вкусом одетые, хохочут, когда Эрнест, помогая себе жестами, пытается объяснить архитектору что-то сложное на ломаном французском. Пока все хорошо.
Встреча завершилась обилием улыбок, взаимными заверениями и рукопожатиями. Месье Блан был, по его словам, счастлив работать над таким захватывающим воображение проектом и с такими очаровательными клиентами. Он завтра же, несмотря на воскресенье, снова приедет в жандармерию, чтобы произвести детальные измерения. Нельзя терять ни секунды. Надо начинать как можно скорее. Эффектно раскрыв свой миниатюрный зонтик, он скрылся в тумане.
Они отправились следом, нырнув по пути в пустое кафе. Казалось, дождевая туча висела за окном всего в метре от их столика. Из-за занавески вышла девушка, оценивающе разглядывая одежду Николь, пока они заказывали кофе.
Эрнест промокнул лицо носовым платком и, стряхивая оставшиеся капельки, провел пальцем по обеим бровям.
— Несмотря на погоду, должен вам сказать, что мне мысленно представляется нечто волшебное. Не думайте, что я приуныл. Вовсе нет.
— Ты еще не видел пейзажа, Эрн. — Саймон повернулся к Николь и отвел со лба мокрую прядку волос. — Итак, мадам? Считаете, что наш архитектор сможет к лету все закончить?
— Блан имеет обыкновение заканчивать в срок, — ответила она. — Правда, он известен и тем, что дорого берет. Но когда на стройке работают десять, а то и двадцать человек, часто по выходным, это стоит денег.
Девушка подала кофе и, улыбнувшись Саймону, вразвалочку вернулась к бару. Саймон подумал, что в следующий раз надо выпить с ее папашей. Важно иметь его на своей стороне, не дать почувствовать, что до него нет дела. Мэра маленькой деревушки обижать не следует.
Макнув сахар в кофе, Эрнест задумчиво откусил от кусочка.
— Понимаю, что мы только начинаем, но есть вещи, которые не следует откладывать до последней минуты. — Он поднял взгляд на Саймона и Николь. — Как мы назовем это вместилище роскоши и наслаждений? «Монрепо»? «Хилтоном»? Словом, требуется название.
Он прав, подумал Саймон. Если к началу лета давать рекламу, журналам за несколько месяцев нужны подробности, хотя бы название. Он попытался вспомнить названия местных отелей, которые встречал в путеводителях. Пара «Имений», несколько «Хуторов», какой-то «Бастид». Лучше не увеличивать и без того длинный список.
— «La Gendarmerie»? — предложила Николь.
— Ммм, — протянул Эрнест. — Оденем официантов помоложе в полицейскую форму. Свирепый вид, брюки с красным кантом.
— Спокойно, Эрн. Не увлекайся, — замотал головой Саймон. — Нет, должно быть нечто такое, что говорит не просто о Франции, а именно о Провансе. Что-нибудь характерное, легко запоминающееся…
— И чтобы легко выговаривать иностранцам, — добавила Николь.
— Вот именно. По возможности короткое, и чтобы можно было изобразить в виде броского лого.
Николь не поняла. Саймон стиснул ей руку.
— Извини, — сказал он. — Это рекламный жаргон. Означает что-то вроде фирменного знака. Одни названия подходят для этого лучше, чем другие. Это всего лишь деталь, но на нее уйдет много денег — этот знак будет на почтовой бумаге, салфетках, полотенцах, рекламных брошюрах, пепельницах, спичечных этикетках, открытках, да и на самом здании. Большинство отелей прибегают к вычурному шрифту, находя в этом изысканность. Думаю, что надо поискать что-нибудь более оригинальное.
— Давайте подумаем, — размышлял вслух Эрнест, — лаванда, тимьян, розмарин, свет, солнце. Понимаю, погода не настраивает, но будем питаться надеждами на вечную весну — Сезанн, мистраль, Ван Гог…
— Пастис? — неуверенно пожала плечами Николь.
Эрнест наклонился к ней.
— Как?
— Пастис. Гонят в Провансе. Больше нигде.
— Пастис, — произнес Саймон и повторил, выделяя в конце «с». — Пастис.
— Trois pastis? — отозвалась из-за стойки девушка.
— Между прочим, — заметил Эрнест, — ни разу не пробовал.
— Сегодня как раз подойдет, Эрн. — Саймон кивнул девушке. — Oui, merci. — Он поглядел на выстроившиеся на полках бутылки. В большинстве кафе на юге Франции пастис представлен в изобилии. Саймон насчитал пять сортов: «Рикар», «Перно» и «Казани» были ему известны, два других — «Гранье» и «Анри Бардуэн», видимо, местные, он раньше не встречал. — Правда, погода для пастиса не совсем подходящая, — добавил он. — Нужно, чтобы было жарко. Именно я так себе его представляю — выпивка для жаркого времени.
Девушка поставила на стол три стаканчика, блюдечко с маслинами и плоский стеклянный графин. Саймон добавил в стакан воды и стал следить, как мутнеет жидкость. Графин старый, в царапинах. На боку яркими желтыми буквами по чистому голубому фону выведено: «Рикар».
— Поглядите на краски! — воскликнул Саймон. — Солнце и небо. Разве они не говорят о Провансе? — Он через стол подвинул графин Николь. — Вот что я имел в виду под лого.
Склонив набок голову, она мгновение разглядывала графин.
— Вот вам и название. Отель «Пастис». Желтым по голубому.
Саймон откинулся на стуле. Недурная мысль: коротко, просто, легко запоминается, любой приличный художник сможет сделать что-нибудь броское, выразительное, что вызывало бы непосредственные ассоциации с Провансом.
— Как по-твоему, Эрн?
Эрнест достал изо рта косточку маслины и добавил ее к выложенному на столе ряду.
— Ммм. Что ж, даже такой тупица в смысле иностранных слов, как наш друг Джордан, сможет произнести без запинки. А желтый и голубой цвета я просто обожаю. Да, думаю, вполне подойдет. Браво, мадам. Итак, отель «Пастис», — подытожил он. — Выпьем за него.
Вечером, после того как они поужинали и подвезли Эрнеста до гостиницы, Николь с Саймоном еще долго сидели на кухне за последним стаканом вина и кучей накопившихся за день записей. Список дел оказался длинным, дорогостоящим и весьма устрашающим. Радостное возбуждение у Саймона несколько поубавилось, уступив место более трезвому настроению. Многое могло пойти не так, как предполагалось. Работы по реставрации съедят все его наличные, и еще придется брать взаймы под акции. Эрнест жертвует своей работой. Покинуть агентство будет сложно, а если с отелем не получится, вернуться будет невозможно. Можно не сомневаться, что Зиглер, при поддержке Джордана, об этом позаботится.
Наблюдавшая за ним Николь видела, как он, не прикоснувшись к вину и забыв о потухшей в пепельнице сигаре, хмурясь склонился над заметками.
— Ты снова похож на рекламного магната, — сказала она. — Замученный и озлобленный.
Отодвинув бумаги в сторону, Саймон раскурил сигару.
— Легкий приступ здравого смысла, — ответил он. — Пройдет. Но дел чертовски много. Новое занятие, новая страна, новая жизнь. — Он посмотрел на вьющиеся вокруг лампы клубы дыма. — Я имею право беспокоиться. — Он улыбнулся и легонько потрепал ее по щеке. — Кризис переходного возраста. Через него проходят все лучшие администраторы средних лет.
— В прошлую ночь я бы не дала тебе средних лет, — поддела Николь, куснув его за мякоть большого пальца.
— Ненасытная бесстыдница.
Николь показала язык.
— Да, если угодно.
Пройдя между двумя стюардессами и загоревшим до черноты старшим стюардом («Ну и выкрасились», — неодобрительно прошептал Эрнест), Саймон с Эрнестом уселись перед мягкой занавеской — единственная зримая привилегия класса люкс на линии между Марселем и Лондоном. День выдался чудесный, и Эрнест впервые увидел открывающуюся из здания жандармерии панораму. На целых три минуты он онемел от восторга, а потом за обедом без умолку строил планы благоустройства и украшения прилегающей территории и был навеселе от розового вина и радостного возбуждения. Его заразительный энтузиазм передался Саймону, помог оптимистичнее смотреть на вещи. На этот раз расставаться с Николь было труднее. По ее совету он оставил часть вещей у нее. Саймон уже скучал по ней.
Эрнест излагал Саймону свои мысли о парковой скульптуре: одна хорошая вещица, возможно, довольно пикантная, в обрамлении кипарисов; скрытый прожектор, подчеркивающий контраст между выветрившимся диким камнем и пышной растительностью. А как насчет фонтана?
— Фонтаны — это хорошо, Эрн, — прервал друга Саймон. — Очень хорошо. Но до них еще довольно далеко. — Он отрицательно покачал головой стюардессе, предлагавшей упакованный в пластмассу ужин умиравшим от голода пассажирам. — фонтаны, деревья и статуи — дело несложное. А вот найти людей…
— А-а, — ответил Эрнест, — я об этом думал. — Нагнувшись, нашарил в сумке под сиденьем свой ежедневник филофакс. У всех в «Группе Шоу» рангом выше курьера был филофакс, но только у Эрнеста был экземпляр, переплетенный в страусиную кожу, — подарок благодарного поставщика растений. — Давай посмотрим, — обратился он к Саймону, раскрывая страницы на этот год и начало следующего. — Сегодня начало ноября. Двухмесячный интенсивный курс у Берлитца. Значит, к середине января мы свободны. Какая в это время в Лондоне ужасная погода, нам известно. Уехать оттуда не велика потеря. Могу сказать, что миссис Гиббонс будет в восторге. Она терпеть не может зимы. Артрит.
— Хорошо, мы не хотим причинять страдания миссис Гиббонс. Значит, ты переезжаешь в январе?
— Запрусь где-нибудь с Николь и очаровательным мистером Бланом и добьюсь, чтобы все было сделано. — Поджав губы, поглядел на Саймона поверх очков-половинок, которые надевал для чтения. — И сделано как надо. Ты меня знаешь. Когда нужно, могу быть довольно придирчивым.
Саймон улыбнулся, вспомнив, как в последний раз Эрнест проявил свои организаторские способности. Это было, когда понадобилось перевезти триста человек в новое здание агентства. Он был безжалостен со всеми, начиная с архитектора. Администраторы уволились, жалуясь на бесчеловечную продолжительность рабочего дня, и это был единственный раз, когда Саймон оказался свидетелем неподдельной истерики строительного подрядчика. Переезд был завершен в срок. Так что если Эрнест будет на месте, отель к лету откроется.
— Это касается одного из нас, — заметил Саймон. — Вызволить меня, видно, будет потруднее.
Эрнест потрепал его по колену.
— Не беспокойся, дорогой. Что-нибудь придумаешь. Всегда выходил из положения.
— Уходить из агентства пока не приходилось.
— Что-то мне подсказывает, что все обойдется легче, чем ты думаешь. Ты лучше меня знаешь, что они собой представляют, особенно наш друг в негнущихся костюмах. — Саймон согласно кивнул. Джордан будет в восторге. — Все они передвинутся на ступеньку выше. Разве не об этом они мечтают? Возможно, прольют немного крокодиловых слез, потом станут спорить, кому достанутся твои автомобили. Попомни мои слова.
Эрнест, прыснув, вернулся к своему филофаксу, а Саймон провел оставшееся время в раздумьях о том, каким способом лучше всего уйти из агентства. Он не питал иллюзий: как только он уйдет, придется отвоевывать каждый причитающийся ему пенс. Его уход будет означать утечку капитала, и он слышал десятки историй о юридической акробатике, к которой прибегали агентства, лишь бы урезать до минимума выплаты уходящим директорам. Кроме того, уходя по доброй воле из рекламного бизнеса, он совершал смертный грех. О таком шаге было дозволено поговаривать, но уж никак до него не доходить.
При всем оптимизме Эрнеста, предстоящий шаг был не таким уж простым. И в интересах дела надо бы избежать любых публичных ссор, которые могли бы вызвать беспокойство клиентов. Все это дело надо так или иначе представить как позитивный шаг в заранее намеченном совершенствовании одной из крупнейших в Европе сети рекламных агентств. Неплохо. Он уже мыслил формулами сообщения для печати. Саймон составил список лиц, которых нужно будет пригласить на обед. Пора запускать машину идиотских условностей.