Разговор с Николь был коротким и убедительным. Она отказалась вдаваться в подробности относительно своей идеи. Нужно увидеть собственными глазами, сказала она. Почему бы тебе не приехать? Стряхнув с себя сон и одолев разницу во времени, он вдруг понял, что сегодня суббота, и через два часа уже был в такси, направляясь в Хитроу.

Забрав у стойки билет, Саймон, лавируя между миниатюрными японками, решительно очищавшими полки с солодовым виски, прошел к киоскам беспошлинной торговли. Какие сигареты курит Николь? Какими пользуется духами? Когда в последний раз объявили его рейс, он остановился на «Дом Периньон», подумав, что уж от шампанского, как все лучшие из женщин, она не откажется. Интересно, что такого она там нашла, о чем нельзя рассказать по телефону. Что бы это ни было, все равно интереснее, чем, как всегда по субботам, сидеть в пустом кабинете. Приятно чувствовать себя прогульщиком, потихоньку сбежавшим с работы.

Самолет пробил вечно висевшие над Хитроу облака, и при виде синего неба настроение поднялось еще больше. Сидевшие позади французы восторгались покупками в универмагах «Хэрродс» и «Маркс энд Спенсер», сравнивали цены на шерстяную пряжу и лондонские рестораны. Он предвкушал ужин, долгий спокойный ужин за миллион миль от всех, кто его знал. Как хорошо быть в бегах!

Саймон никогда раньше не приземлялся в Марселе. Почти как в Северной Африке — тощие как папки смуглые мужчины с упитанными женами и пухлыми чемоданами из синтетика, гортанная, похожая на кашель арабская речь, запах черного табака и пота, перемешанный с резким приторным запахом одеколона, объявления о рейсах на Оран и Джибути. Трудно поверить, что все это менее чем в двух часах лета от Лондона.

Светловолосая головка Николь выделялась в море смуглых лиц. Она была одета по мягкой средиземноморской зиме — в светло-серые фланелевые брюки и темно-синий свитер. Кожа еще сохранила медовый загар.

— Bonjour, мистер Шоу, — приветствовала она его, поочередно подставляя обе щеки.

Саймон улыбнулся.

— Как поживаете, мадам Бувье?

Она взяла его под руку, и они прошли через вестибюль к месту получения багажа.

— Ничего, что я вытащила тебя из конторы?

Саймон скорчил серьезную рожу.

— У меня довольно дурное предчувствие, что она будет там и в понедельник.

Они отыскали маленькую белую машину Николь. Она сосредоточенно молчала, пока не выбрались на автостраду.

— Bon, — облегченно вздохнула она, вытряхивая из пачки сигарету. — Легко проскочить поворот, и тогда окажешься в Эксе.

— Есть места и похуже, — заметил Саймон, устраиваясь поудобнее и наблюдая, как Николь нетерпеливо жмет на электрическую зажигалку. Ему было приятно, что она не красит ногти.

— Merde, — рассердилась она. — Ну и машина. Ничто не работает.

Саймон нашарил спички, вынул у нее изо рта сигарету и прикурил, ощущая приятный запах губной помады.

— Merci, — поблагодарила она, выдувая дым в открытое окно, и бросила быстрый взгляд а его сторону. — Ты ни о чем не спрашиваешь, наверное, ждешь сюрприза.

— Я на отдыхе, а на отдыхе никогда не задаю вопросов. Превращаюсь в огромное растительное существо. Хочу только, чтобы меня с головокружительной скоростью катала по автостраде хорошенькая блондинка, которая к тому же не смотрит на дорогу. Именно так я себе представляю приятное спокойное времяпровождение.

Николь засмеялась. В уголках глаз появились крошечные морщинки, стал чуть заметен неправильно посаженный зуб. Она была абсолютно такой, какой он ее запомнил.

Они непринужденно болтали о пустяках. Саймон заметил, что осень наложила на пейзаж свой отпечаток. Небо было по-летнему синим, но в вишневых деревьях мелькали пятна красных листьев; виноградники были местами ржаво-бурыми, местами желтыми; в отрогах Люберона залегли густые тени; от далеких костров к небу поднимались столбы дыма.

Свернув с большака, они стали подниматься по длинному склону в сторону Горда.

— Я зарезервировала тебе место в том же отеле, — сообщила Николь. — О’кей?

— Самый лучший вид во всем Провансе, — подтвердил Саймон.

Николь, улыбнувшись, промолчала. Осталась ждать в машине, а Саймон пошел зарегистрироваться и оставить чемодан. Вскоре он вернулся с ярко-желтой пластиковой сумкой.

— Чуть не забыл, — сказал он. — Это тебе. Принимай два раза в день перед едой для пищеварения.

Заглянув в сумку, Николь рассмеялась.

— Француз нашел бы для шампанского более изысканные выражения.

— Француз купил бы всего одну бутылку. Куда едем?

— Сначала ко мне домой, потом прогуляемся пешком.

Дом Николь был расположен выше всех в Брассьер-ле-Дёз-Эглиз и находился в самом конце тупика. Узкое трехэтажное старое каменное здание с деревянными ставнями, выкрашенными то ли в серый, то ли в выцветший зеленый цвет. Ступеньки вели к резной деревянной двери с молотком в форме сжимающей мяч кисти. На стене по-осеннему ярко горели красные листья старой дикой лозы.

— Чудесно, — восхитился Саймон. — Давно он у тебя?

— Лет десять-одиннадцать. — Николь повернула ключ и толкнула боком дверь. — Когда-нибудь доведу до ума. Верхний этаж все еще недостроен. Не ударься головой.

Саймон, пригнувшись, вошел внутрь. В дальнем конце длинной комнаты с низким потолком за стеклянной дверью виднелась небольшая веранда, а за ней голубели горы. Перед украшенным виноградными кистями вытесанным из камня камином расставлены чуть потертые кресла. На другой стороне стена выбита до высоты пояса, образуя стойку бара, сбоку от нее дверь на кухню. Всюду книги, книги и цветы. В воздухе легкий запах лаванды.

Николь достала шампанское и поставила в холодильник. Закрывая дверцу, взглянула на Саймона.

— Дважды в день?

— Обязательно — предписание доктора. — Он погладил каменную стойку бара. — Мне нравится твой дом. Очень не люблю показухи.

— Показухи? Что это такое?

Саймон вспомнил дом в Кенсингтоне, где он жил с Кэролайн.

— Ну, это когда каждый квадратный фут до отказа забит декоративными безделушками, когда в комнате столько всего, что люди кажутся лишними. У меня был такой дом, и я его ненавидел. Всегда садился не на ту подушечку, стряхивал пепел в антикварный фарфор. Будто, черт возьми, площадка для скачки с препятствиями. Места много, а жить негде.

Согласно кивнув, Николь засмеялась.

— Хорошо, что не любишь показуху. Пойдем, кое-что тебе покажу.

Они вышли из дома и направились к центру деревни. Солнце уже начинало склоняться к западу. Листья размером с ладонь устилали площадку перед кафе, где Саймон провел свою первую ночь в Брассьере. Он заметил, что из соседнего дома, спрятавшись за тюлевую занавеску, их разглядывает пожилая женщина.

Свернули с главной площади на улицу, и перед Саймоном предстал фасад старой жандармерии, по-прежнему без окон и дверей, по-прежнему заброшенной.

Николь тронула его за руку.

— Не догадываешься?

Они остановились, глядя сквозь пустое здание на Люберон, на обрамленные проемами в задней стене живописные картины.

— Подскажи.

— Ты говоришь, что хочешь изменить образ жизни, сменить работу, non?

Саймон кивнул, слегка улыбаясь при виде ее серьезного лица.

Она потянула его внутрь и, обходя кучи мусора, подвела к одному из оконных проемов.

— Смотри. Отсюда открывается самый великолепный вид во всем Провансе, а это… — она обвела рукой запыленное, похожее на пещеру помещение, — только представь, как это может выглядеть. Наверху спальни, а внизу ресторан.

— Ресторан?

— Разумеется, ресторан. Небольшой, но летом с террасой, человек на сорок, бар у бассейна…

— Николь.

— Oui?

— О чем ты говоришь?

Она рассмеялась.

— Неужели еще не догадался? Это твой отель. Идеальный. Небольшой, но очаровательный. Он у меня в голове — такой вид, да и столько уже сделано… — Она умолкла и, усевшись на край окна, взглянула на Саймона. — Voilà. Словом, это тебе моя идея.

Он достал сигару, чувствуя себя на месте клиента, которому предложили рекламную кампанию, какую он совсем не ожидал. Разумеется, все это вздор. Он не имел ни малейшего представления о гостиничном деле, к тому же только на восстановление здания нужна уйма времени. Потом подбирать персонал, обзаводиться хозяйством, хотя при его связях это не составило бы проблемы. Все равно, предприятие огромное, им не займешься, сидя в рекламном агентстве в Лондоне. Это было бы прыжком в неведомое, авантюрой, полной переменой образа жизни. Но разве не об этом он говорил? И Николь права — это было бы потрясающе. Он поглядел на нее. Последние косые лучи солнца освещали ее сзади — прямо хоть сейчас снимай на рекламу шампуня. Похоже, рекламным деятелем он останется навсегда.

— Ты вдруг замолчал, Саймон.

— От удивления. Не каждый день мне предлагают маленький отель.

— Тебе видится, как бы это могло бы быть?

Николь, дрожа, слезла с подоконника. От холода, отвлекая от дела, под тонким свитером заломило в сосках.

— Могло бы быть и потеплее. Пойдем выпьем. Я угощаю.

— Уже угостил. Шампанское в доме. Предписание доктора.

С таким врачом, подумал Саймон, не страшно быть самым законченным ипохондриком.

— Николь, это захватывающая идея, — сказал он, морщась от собственных слов. — Черт побери, извини меня. Я выражаюсь точь-в-точь как мои клиенты. Просто мне надо подумать и поподробнее разобраться. Пошли к тебе, ты мне обо всем расскажешь.

Когда они дошли до дома, солнце уже село, оставив лишь розовую полоску зари. Николь разожгла камин и попросила Саймона поискать что-нибудь из лежащих среди книг на полке компакт-дисков — Тина Тёрнер рядом с Моцартом (ему бы понравилось, подумал Саймон), Куперен, Форе, Пиаф, Брамс, Монсеррат Кабалье, Джефф Бек. Поколебавшись между Паваротти и Шопеном, выбрал Кита Джарретта. Первые мягкие ноты Кельнского концерта сопровождались хлопком открываемой бутылки. В комнате было тепло, приятно пахло горящими дровами. Рутланд-гейт, казалось, была где-то далеко.

Николь подала ему бокал.

— Santé.

— За небольшие очаровательные отели.

Они уселись перед огнем, Саймон начал с самых тривиальных вопросов. Николь была основательно подготовлена — знала, сколько квадратных метров в каждом этаже, какая работа уже проделана, какую цену запрашивают. Как она уже ему говорила, первоначально предполагалось переделать здание жандармерии под жилой дом из нескольких небольших квартир. Электропроводка, канализация и водопровод в основном закончены. Бассейн выкопан и облицован. Стройка готова для les finitions — облицовки, застекления, настилки каменных полов, установки арматуры, освещения, разбивки территории — самой интересной части, следующей за отнимающими месяца и миллионы франков важными, но зачастую незаметными подготовительными работами.

— Разреши задать вопрос, на который нет ответа, — сказал Саймон. — Во что обойдется завершение работ?

Николь наклонилась, положив локти на колени, держа бокал обеими ладонями. Сосредоточенно наморщила нос. С зачесанными за уши волосами она выглядела лет на двадцать. Саймон почувствовал, что медленно скатывается от простого любования к чему-то более сложному.

— Во что обойдется рабочая сила, всегда можно подсчитать, — начала она. — Что касается остального, зависит от материала. Одно дело мрамор, другое — камень из местного карьера. По мне, лучше местный материал, очень чистый, не броский. Если взять его, да с приличной мебелью, парой-другой предметов антиквариата… — Она поглядела на потолок, и Саймон залюбовался линией ее шеи. — Самое большее семь — восемь миллионов франков.

— И как долго?

— Не забывай, это Прованс. Лет пять? — засмеялась Николь. — Нет, я шучу. Но нетерпение здесь стоит дорого.

— Можно сделать за полгода?

Николь потерла большим и указательным пальцами.

— Если есть деньги и рабочие, да. Даже здесь.

Саймон продолжал вопросы — архитекторы, разрешения на строительство, лицензия на продажу алкогольных напитков, персонал, шеф-повар. Шеф. Он посмотрел на часы.

— По-моему, пора изучить вопрос о поваре. Где будем ужинать?

Николь сделала вид, что обдумывает предложение. На самом же деле ей хотелось остаться здесь, с этим улыбчивым растрепанным мужчиной, и говорить, не отвлекаясь на обсуждение меню и объяснения с официантами. Ей очень нравилась появившаяся вместе с ним в доме сердечная атмосфера.

— Поблизости есть три-четыре местечка. Но сегодня суббота. Без заказанного столика… Могу попытаться. — Она неуверенно пожала плечами. — Или… у меня есть спагетти и свежий томатный сок. Очень просто приготовить.

Саймон блаженно прищурил глаза и, открыв один глаз, переспросил:

— Свежий томатный соус? И с базиликом?

— Конечно, с базиликом.

— Я буду помогать. На кухне у меня получается. Мою посуду, наливаю в стакан поварихе, не путаюсь в ногах.

Николь засмеялась, вставая с кресла.

— Bon. И открываешь бутылки?

— Не устоит ни одна пробка. Этому я научился еще в бойскаутах.

Он проследовал за ней на кухню, глядя, как она надевает через голову длинный кухонный передник, засучивает рукава свитера, достает с полки бутылку красного вина.

— Voilà, monsieur. «Шато Валь-Жоани». С другой стороны Люберона. — Она протянула бутылку, и Саймон разглядел на тыльной стороне ее руки нежные голубые жилки. Ему нравилось, когда женщины готовят, засучив рукава, чего никогда не делала Кэролайн. — Штопор и стаканы на полке бара.

Превосходная кухня, подумал он, — кухня настоящей хозяйки, с удобно развешанными медными сковородами, с источенными за много лет ножами, с чугунной плитой, с полкой потрепанных поваренных книг, с круглым столом с толстой изрезанной деревянной крышкой. Все при деле, все в образцовом порядке. Наполнив стакан, он подал его Николь, наливавшей в сковородку томатный соус. Наклонился над сковородкой, вдыхая изумительный аромат лета, потом, виновато оглянувшись, быстро макнул палец в соус и аппетитно облизал.

Николь легонько ударила его ложкой по руке.

— Хватит. Лучше поможешь, если сядешь и поговоришь.

Облизывая соус с костяшек пальцев, Саймон отошел к столу. Ему нравилось смотреть, как она двигается, протягивает руку за ножом, рубит, помешивает, вытирает руки о бока, прежде чем взять стакан, — неторопливыми размеренными движениями уверенной в себе поварихи. В туго повязанном переднике, подчеркивавшем стройную талию, она выглядела почти щегольски.

— Расскажи мне о здешних отелях, — попросил он. — Что бывает с ними зимой? Все ли они, как на побережье, закрываются?

Николь поставила на плиту кастрюлю с водой, бросила соли и лаврового листа и взяла стакан.

— На месяц, может быть, на два. С тех пор, когда сезон был только в июле и августе, многое изменилось. Теперь он продолжается с Пасхи до октября. Потом пойдут праздники, такие, как День Всех святых в ноябре, а дальше Рождество и Новый год. В марте начинается весна. — Она отхлебнула вина. — Сезон длится девять месяцев, а среди клиентов не только парижане. Немцы, голландцы, бельгийцы, швейцарцы, англичане — и с каждым годом их приезжает все больше. Хороший отель всегда найдет клиентов, а здесь, вокруг Брассьера, ни одного отеля. Ближайший в Горде. — Поставив стакан, она принялась готовить соус для салата, взбивать масло, уксус, немного горчицы и коричневого сахара, добавив несколько капель свежего лимонного сока. — Говорю тебе, это не какая-то бредовая фантазия.

— Не спорю, — ответил Саймон.

Он уже думал, представлял себе отель, в котором хотел бы остановиться, — небольшой, уютный, простой, с образцовым обслуживанием. Сможет он управлять таким? Скорее всего, нет. Нет терпения и умения вникать в детали. Но Эрнест — дотошный, расторопный, надежный, разбирающийся в блюдах и напитках, непревзойденный аранжировщик цветов, умеющий ладить со всеми, — вот прирожденный управляющий отелем. Если только захочет.

— Интересно, что скажет Эрн?

Николь отломила кусочек хлеба и, макнув в соус для салата, протянула Саймону.

— Почему бы не спросить его?

Он откусил. На подбородок упала капля острого сладковатого соуса. Николь наклонилась и стерла ее уголком передника. Их лица были совсем близко.

— Надеюсь, под томатным соусом ты вкуснее.

Саймон проглотил кусок. Николь отодвинулась к плите, опустила спагетти в кипящую воду, достала из шкафа столовые приборы и салфетки, полила соусом салат и передала ему деревянную миску.

— Перемешай, и будем есть.

Всякий наблюдавший за этой домашней сценой принял бы их за семейную пару, если бы не слишком часто бросаемые друг на друга взгляды да несвойственная привыкшей к совместной жизни паре напряженность при случайном прикосновении. Саймон потрогал вытертый Николь подбородок. Он бы ее поцеловал, если бы не сидел с набитым ртом.

Николь слила воду, добавила оливкового масла и скинула через голову передник. Щеки разрумянились от плиты, и, поправляя волосы, она поморщилась.

— Должно быть, выгляжу ужасно.

Саймон встал отодвинуть перед ней стул.

— Страшно смотреть, — ухмыльнулся он. — Будем надеяться, что повар из тебя приличный.

Спагетти и разговор — вещи несовместимые. Они умолкли, увлеченные едой. Разделавшись кусочком хлеба с остатками соуса, Саймон с подчеркнутой тщательностью вытер рот.

— Вот тебе, — похвастался он. — Подбородок чист. Ни пятнышка.

Николь, улыбаясь, покачала головой.

— По-моему, вытер о свою рубашку.

Встав из-за стола, взяла тряпку и тазик с водой. Саймон опустил глаза и увидел расплывшиеся на голубой поплиновой рубашке темные маслянистые пятна.

— Встань-ка.

— Извини. Говорил тебе, что я разгильдяй.

— Да, — подтвердила Николь. — Большой разгильдяй.

Поставив тазик, макнула в него тряпкой, расстегнула пуговицу рубашки и запустила руку внутрь. Он почувствовал у сердца прикосновение ее пальцев. На этот раз рот не был занят.

Был уже полдень, когда они встали, приняли душ, начали было одеваться, но снова вернулись в постель, и только вечером отправились в отель забрать чемодан Саймона.

— Бог знает что они обо мне здесь подумают, — сказал он. — В первый раз явился без чемодана, а теперь даже не ночевал.

Небритый, в мятой рубашке, Саймон подошел к дежурной. Девушка была сама любезность, и он обнаружил, что старается ее запомнить на случай, если дело с отелем все же пойдет.

— Надеюсь, вам понравилось, мистер Шоу.

Улыбнувшись, он подписал счет.

— Да, — ответил он. — Очень. Пейзаж в это время года так чудесен.

До самолета оставалось время, и они снова поехали к жандармерии. Идея все больше захватывала воображение Саймона; он уже представлял ее воплощенной в камень, стекло, солнечный свет, размышляя, чего здесь больше — бесстрастного делового расчета или влияния загоревшейся этой идеей стоящей рядом женщины. Когда он, проснувшись, увидел на подушке лицо Николь, то испытал неожиданный прилив счастья. Обняв за талию, он привлек ее к себе.

— Пожалуй, займусь, — сказал он. — Но с двумя условиями. Первое — Эрнест. Если он захочет сюда приехать, дело пойдет.

— И?

— Тебе придется снова готовить мне спагетти. — Взглянув на Николь, заметил на шее натертое его щетиной пятно. — А я захвачу лишнюю рубашку.