Злой и совершенно протрезвевший Францен быстро шел по безлюдной улице к небольшому темному проходу, где арендовал гараж. В одной руке он нес сумку с вещами, в другой — плоский алюминиевый чемоданчик, в котором, укутанные в ворох мягкой пленки, лежали две картины: «Женщина с дынями» Поля Сезанна и «Женщина с дынями» Нико Францена. Общая стоимость — шестьдесят миллионов долларов с мелочью.
При обычных обстоятельствах Францен трясся бы от страха, случись ему идти ночью по темным улицам с таким ценным багажом. Но сегодня, забыв о страхе, он злился, отчасти и на самого себя. Он никогда не любил Хольца и никогда не доверял ему. В их кругах говорили, что, после того как пожмешь руку Рудольфу Хольцу, не мешает пересчитать пальцы. И все-таки он делает именно так, как велит ему этот карлик — уходит прочь от теплой постели и выгодного заказа, будто марионетка, которую потянули за ниточку. Что такого капитального могло случиться? О Пайне были собраны все нужные сведения: он действительно оказался арт-дилером, хорошо известным в мире искусства. И, кажется, даже честным. Виллерс сделал на это особый упор. Неужели такой человек станет сдавать кого-то полиции? Чушь.
Он остановился у дверей гаража и нащупал в кармане ключ. За его действиями круглыми любопытными глазами наблюдал кот с рваным ухом. Францен сердито шикнул на него. Он хорошо помнил случай, когда соседский кот пробрался в его студию и поточил когти о вполне готового, подсыхающего Сёра. Францен ненавидел котов — эти животные не питали никакого уважения к искусству.
Он открыл ворота, включил свет и шуганул кота, который уже присел, готовясь вспрыгнуть на пыльный капот «ситроена». Вдоль стен гаража в несколько рядов стояли старые холсты и подрамники, рассортированные по возрасту, — его основное сырье, добытое на блошиных рынках и домашних распродажах. Францен с трудом протиснулся к дверце, забросил на заднее сиденье свой багаж, завел машину, выкатил ее из гаража и тут же вернулся, чтобы выключить свет и закрыть двери. С безопасного расстояния на него с упреком смотрел кот. Треск дизельного двигателя эхом отражался от высоких стен домов. Францен сел в машину и отправился на поиски ночлега.
Шел уже второй час ночи — в это время как-то не принято заселяться в гостиницы. С тоской мечтая об отеле «Крийон», Францен кружил по переулкам в районе Лионского вокзала. Он рассудил, что привокзальные гостиницы должны быть готовы принять клиента в любое время дня и ночи. Когда на глаза ему попалась мигающая вывеска «Отель „Леон“. Все удобства», а напротив нашлась свободная стоянка, он уже так устал, что не испытывал ничего, кроме благодарности.
Консьерж, сонный алжирец с транзисторным приемником и замусоленным журналом с голой красоткой на обложке, потребовал у него наличные и только потом вручил ключи и кивнул в сторону тускло освещенной бетонной лестницы, прикрытой лысой оранжевой дорожкой. Францен поднялся на один пролет, прошел по длинному, дурно пахнущему коридору, отпер дверь и с тоской оглядел свое новое жилище: железная кровать, покрытое подозрительными пятнами одеяло, две тощие подушки. Слева — ванная, когда-то явно бывшая кладовкой. Поверхность комода и тумбочки испещрена черными следами от непотушенных сигарет. Над кроватью — большой выцветший плакат с Эйфелевой башней и жирным словом «MERDE» , написанным предыдущим постояльцем. Как далеко все это от элегантного комфорта «Лука-Картона».
Францен задвинул чемодан с картинами под кровать, достал из сумки тетрадку, в которую записывал все адреса и телефоны, и уже потянулся рукой к тумбочке, когда с опозданием сообразил, что телефон в номере не входит в понятие «все удобства».
Если бы кровать выглядела хоть чуть-чуть более привлекательной или хотя бы чистой, Францен наплевал бы на инструкции Хольца и отложил звонок на утро. Вместо этого, прижимая тетрадку к груди, он спустился вниз и еще раз пообщался с консьержем, который, не отрывая глаз от соблазнительного разворота, подтолкнул к нему телефон и включил машинку, подсчитывающую время и плату за разговор.
Хольц снял трубку после первого же звонка.
— Где вы? Дайте мне свой номер.
— Нет смыла: я останусь в этом клоповнике только до утра. А теперь объясните, что случилось.
— Все дело в этом Келли, который был с Пайном. Он видел, как картину выносили из дома Денуайе.
— И что?
— Он что-то заподозрил. Иначе зачем бы он притащился с Пайном? Он может нам здорово нагадить.
Консьерж развернул журнал боком, чтобы полюбоваться на красотку на развороте под другим углом, и закурил. Дым потек прямо в глаза Францену, и тот зажмурился.
— Я все равно не понимаю. Пайн — это же не Интерпол. Он дилер, и если я сделаю для него заказ, он будет соучастником. Он же не собирается…
— Вам и не надо понимать. Вам платит за картины, а не за понимание. А сейчас слушайте меня. Даже не думайте возвращаться в свою студию. Вы просто исчезнете и дадите мне знать, где вас искать. И забудьте о работе на Пайна.
Францен прикусил ус, стараясь сдержать злость.
— Вы просите меня забыть о довольно крупной сумме.
— Я говорю вам: попробуете работать на Пайна — и вам конец.
— Я не люблю угроз, Хольц. Или это обещание?
Хольц целую минуту слушал потрескивание в трубке, а потом сделал попытку немного смягчить тон:
— Вспомните обо всей работе, что мы сделали вместе, и о той, что еще сделаем. Будьте благоразумны. Завтра я прилетаю в Париж, и мы обо всем поговорим. Оставьте свой номер у портье в «Ритце».
Францен обвел взглядом убогий, тесный холл, пыльный пластмассовый цветок на стойке, консьержа, который перелистывал страницы, слюнявя пальцы, и медленно повторил:
— В «Ритце».
— Увидимся завтра вечером, друг мой. Не забудьте принести картины.
Францен заплатил за звонок и вернулся в номер. Там он вывалил из карманов все содержимое и нашел карточку Сайреса Пайна с нацарапанным телефонным номером — память о заказе, который он никогда не выполнит. Он с отвращением посмотрел на кровать, в которой до него, похоже, спали несколько человек, страдающих перхотью, не раздеваясь, лег на покрывало и долго смотрел в потолок, думая о Хольце. Мерзкое маленькое дерьмо.
* * *
— Голландский олух, — буркнул Хольц, повесив трубку. Он зло уставился на Камиллу, с ногами забившуюся в кресло. Она только что получила заслуженный, очень жесткий разнос и еще не вполне пришла в себя. Хольц с искаженным от злости лицом раздраженно стучал белыми, ухоженными пальцами по крышке стола и напоминал сердитого гнома в смокинге.
— Я могу чем-нибудь помочь? — робко подала голос Камилла.
Он встал и оперся ладонями о стол, точно обращался к целому собранию:
— Закажи на завтра билеты в Париж. Позвони в «Ритц» и забронируй номер.
— Ты хочешь, чтобы и я поехала?
— Может, сделаешь хоть что-нибудь полезное. Для разнообразия.
Камилла взглянула на его лицо и решила воздержаться от комментариев. Сейчас не самый подходящий момент, подумала она про себя. А кроме того, все не так уж плохо, дорогуша. Апрель в Париже. Она встала и отправилась звонить по телефону и укладывать чемодан. Весна очень трудное время года — никогда заранее не знаешь, какая будет погода.
Хольц уселся за стол и еще раз припомнил весь разговор с Франценом. Этот кретин явно не понимает серьезности ситуации. В том-то и беда с исполнителями, какими бы мастерами они ни были: они ни о чем не думают. Или, вернее, думают только о своей мелочной выгоде, но не умеют оценить проблему целиком и не видят перспектив. А ведь если не взять ситуацию под контроль, если Денуайе когда-нибудь узнает, что была изготовлена и вторая копия, если Пайн и фотограф начнут болтать языком, все может кончиться очень плохо.
Он сравнил два варианта развития событий. В одном случае — продолжение благополучного и даже роскошного существования, подпитываемого миллионами, ежегодно поступающими на его счет. В другом — неприятные осложнения, бог знает какие проблемы с Денуайе, скандал, испорченная репутация и годы тяжелого труда, пропавшие втуне. Достаточно одного взгляда на Виллерса, чтобы понять, каким жестоким может быть мир искусства к тем, кто споткнулся и упал с пьедестала. Секрет успеха не в том, чтобы не воровать, а в том, чтобы не попасться.
Конечно, до краха еще очень далеко, но Хольц не собирался сложа руки наблюдать, как он приближается. Чрезвычайные ситуации требуют чрезвычайных решений. Он взглянул на часы и потянулся к телефону. Сколько предложить? Семьдесят пять? Сотню? Каких безумных трат требует этот бизнес. И ведь налоговому инспектору об этих расходах не расскажешь.
Телефонные звонки в неурочное время Бруно Параду считал одним из неизбежных минусов своей профессии. В ней — а на визитных карточках он именовался «консультантом по вопросам безопасности» — паника была самым обычным явлением. Его клиенты всегда спешили, часто нервничали, а иногда впадали в отчаяние. И все-таки звонок в три часа ночи застал Параду не в лучшей форме, и рычание, раздавшееся из трубки, могло бы напугать любого человека, настроенного чуть менее решительно, чем Хольц.
— Параду? Это Хольц. У меня есть для вас работа.
— Attends.
Бруно вылез из кровати и с трубкой ушел в гостиную, подальше от мирно сопящей жены. Там он посмотрел на часы, нашел сигареты и блокнот и приготовился долго торговаться, что было неизбежным, когда имеешь дело с Хольцем.
— Jе vousécoute.
Хольц рассказал о работе, особо напирая на срочность. Параду мысленно повысил цену, хорошо зная, что без препирательств не обойдется.
— Цена — тридцать тысяч, — объявил Хольц.
— За каждого?
— Не смешите меня. За всех.
— Не пойдет. Вы даете мне всего несколько часов на подготовку — я должен проникнуть туда, осмотреться, приготовить материалы. Большая спешка, большой риск — большие деньги. С'est normal.
Хольц вздохнул. Выбора у него не было, и он это сам понимал.
— Ну хорошо, а что вы понимаете под большими деньгами?
— Сто тысяч.
В трубке раздался стон раненого животного.
— Пятьдесят, — предложил Хольц, немного придя в себя.
— Семьдесят пять.
— С вами тяжело иметь дело. Завтра вечером я буду в Париже, остановлюсь в «Ритце». Звоните мне туда.
Параду оделся и начал собирать оборудование, прикидывая, что может понадобиться. Это был невысокий крепыш с черными волосами, которые он все еще стриг enbrosse , как привык в Легионе. С Хольцем он впервые встретился еще в первый год на гражданке, когда подрабатывал телохранителем у всяких знаменитостей. В тот раз на приеме после аукциона он сопровождал кинозвезду, недавно разведшуюся и избегавшую общения с журналистами. На Хольца произвела впечатление та спокойная деловитость, с которой Параду сломал репортеру нос и отправил пострадавшего в машине «скорой помощи». С тех пор он несколько раз предлагал парню работу в тех случаях, когда дела требовали специфических навыков бывшего вояки.
Обычно Параду приходилось просто попугать кого-нибудь или, в крайнем случае, сломать пару ребер, но сегодняшний заказ открывал перед ним новые профессиональные высоты, и потому он весело насвистывал, пакуя сумку. Обычная демонстрация силы, хоть и доставляла ему неизменное удовольствие, уже поднадоела. У него были свои амбиции, и он давно мечтал о трудном задании, которое позволит ему применить на практике все, чему его так предусмотрительно обучили в Легионе. И вот наконец ему выпал счастливый шанс испытать себя в настоящем деле, да еще получить за это неплохие деньги.
От Монпарнаса до улицы Святых Отцов Параду добрался всего за десять минут: город был совсем пуст. Тем не менее он ехал осторожно и дисциплинированно останавливался на всех светофорах, на случай если в переулке притаился какой-нибудь не в меру бдительный flic . Место для машины нашлось только метрах в пятидесяти от дома Францена. Параду взглянул на часы. Четыре утра. Жаль, что у него так мало времени. Натянув резиновые перчатки, он еще раз проверил содержимое сумки, запер машину и, неслышно ступая резиновыми подошвами, двинулся к цели.
Дом Францена, как и все соседние, выходил в небольшой дворик, отгороженный от улицы высокой каменной стеной и массивными двойными дверями. Слева от них имелась небольшая панель, на которой надо было набирать код, ради безопасности жильцов меняющийся каждые три месяца. При виде ее Параду усмехнулся. Если бы эти лохи знали. Все парижские домовладельцы были слишком тупыми и жадными, чтобы следить за последними техническими новинками. Он вынул из сумки плоскую коробочку, прижал ее к панели, включил и прочитал на маленьком экране шесть цифр. Быстро набрав код, он толкнул дверь, и она послушно отворилась.
Чувствуя приятный всплеск адреналина, Параду пару минут постоял во дворике, приглядываясь к темноте. Единственным источником света тут служила тусклая лампочка над входом, и он с трудом различал только смутные очертания каменных ящиков для цветов. Все окна в доме были темными. Пока все складывалось удачно. Примитивный замок на двери подъезда он открыл отмычкой за пять секунд. Свет внутри не горел, и разглядеть можно было только силуэт прислоненного к стене велосипеда и первые ступеньки каменной лестницы. Параду поднялся на третий этаж, подошел к правой двери и обнаружил в ней еще один примитивный замок, который мог бы открыть и семилетний ребенок. Он покачал головой. Просто удивительно, как люди доверяют свою собственность таким дерьмовым финтифлюшкам.
Он закрыл за собой дверь и осторожно опустил тяжелую сумку на пол. До сих пор все шло гладко, а сейчас начиналось самое интересное. Параду зажег фонарик. Он увидел просторную комнату шагов сорок в длину и почти столько же в ширину. Прямо под мансардным окном, проделанным в покатой крыше, стоял мольберт, а рядом с ним огромный рабочий стол, заставленный горшочками с кистями и шпателями, тюбиками и банками краски, рулонами холста, коробочками с гвоздями всех размеров и старой бронзовой пепельницей с окурками сигар. С мольберта, будто труп самоубийцы, свисал выцветший, покрытый пятнами рабочий комбинезон.
У дальней стены стояли диван и два кресла, а между ними — низенький столик со стопками книг и газет, нетронутой чашкой кофе и пузатым бокалом с коньяком. Мимо небольшого обеденного стола Параду прошел на кухню, отделенную от мастерской стойкой с мраморной столешницей. Там он одобрительно кивнул при виде газовой плиты. Газ ему нравился — он таил в себе большие возможности.
Спальня и ванная, расположенные по другую сторону короткого коридора, ничем его не заинтересовали, и Параду вернулся в большую комнату. Он взял со столика бокал, понюхал и глотнул — очень хороший и очень старый коньяк приятно согрел горло. Через щель в ставнях он посмотрел вниз, на вымощенный камнем двор. Вот бы устроить так, чтобы эти трое, взявшись за руки, сиганули вниз. Сломанные шеи гарантированы. К сожалению, так просто ничего не бывает. Он глотнул еще коньяка и шагами измерил расстояние от кухни до середины комнаты. Интересно, в каком месте они все остановятся? На глаза ему попалась старая, потрескавшаяся картина, прислоненная к ножке рабочего стола. Он поднял ее, пристроил на пустой мольберт и сверху прикрыл комбинезоном так, чтобы из-под него виднелся только один уголок. Кому-нибудь непременно захочется на нее посмотреть.
Параду потребовался час, чтобы установить взрывное устройство. Он очень не любил работать в спешке. Будь у него в запасе сутки, он раздобыл бы нормальные дистанционные взрыватели, заминировал всю студию и лежал бы в кровати к тому времени, когда начнется фейерверк. Но уже скоро на улице будет светло, а жильцы дома начнут просыпаться. Ничего, сойдет и так. Он еще раз все проверил. Одно взрывное устройство у плиты, другое — у мольберта, соединяющий их провод спрятан частично под плинтусом, частично в щели между досками пола. Параду зашел на кухню, открыл газ и заблокировал замок на входной двери так, чтобы ее можно было открыть простым нажатием на ручку. Он последний раз огляделся, аккуратно прикрыл дверь и быстро пошел вниз.
Хольц сказал, что они придут в десять. Значит, ему надо убить четыре часа и за это время найти место для машины поближе к дому. Но сначала кофе! Когда он пешком вышел на бульвар Сен-Жермен, ночное небо уже начинало светлеть.
* * *
Францен опустил ноги и сел на край кровати. Ночь выдалась тяжелой. Каждый раз, когда он засыпал, ему начинал сниться Хольц: в номере «Ритца» он сидел, скорчившись, как готическая горгулья, над чемоданом полным золота и манил Францена пальцем. Сколько же сил и времени потрачено на этого мерзкого карлика. Голландец зевнул, потянулся, чувствуя, как на продавленном матрасе затекла спина, потер отросшую за ночь щетину и вдруг пришел в отличное настроение. То, что лежит под кроватью, легко компенсирует все неприятности этой ночи. Картины-то пока у него.
Весело насвистывая, он спустился вниз и отдал консьержу ключи. Тот, видимо изучив журнал от корки до корки, тупо смотрел на улицу покрасневшими глазами.
— Эту ночь я не забуду никогда, — порадовал его Францен. — Какое гостеприимство, какой прекрасный номер, какой сервис — все было великолепно!
Консьерж остался совершенно равнодушен к комплиментам и закурил сигарету.
— Вы принимали душ?
— Я не нашел полотенец.
— Полотенца у меня. Двадцать франков.
— Если бы я знал!
Держа в одной руке сумку с вещами, а в другой — шестьдесят миллионов долларов, Францен вышел на улицу, свернул за угол и направился к Лионскому вокзалу, где можно было позавтракать и подумать о будущем.