Суббота. Я проснулся от громкого стука в дверь. По аромату кофе из кухни понял, что Фрэнк снова готовит завтрак, но он открыть не мог, а мама, видимо, еще спала. Прямо в пижаме я рванул вниз и открыл дверь — не настежь, а чуть-чуть.

На крыльце стояла Эвелин, мамина подруга, которая не появлялась у нас почти год. Барри в своей огромной коляске сидел неподалеку, на бетонной подъездной дорожке. Один взгляд — и я догадался: Эвелин сейчас несладко — химические кудри стояли дыбом, глаза покраснели. Из ее бесконечных жалоб я знал, что по ночам она больше трех часов не спит.

«Да, Адель, жизнь — это не каникулы у моря!» — то и дело вздыхала она.

— Хочу поговорить с твоей мамой, — заявила Эвелин, не спросив, дома ли она, — видимо, была уверена, что за год ничего не изменилось.

— Мама спит.

Я не пригласил Эвелин в дом, а вышел на крыльцо, ведь на кухне был Фрэнк. Судя по запаху масла, он жарил французские тосты или что-то подобное.

— Мне только что звонила сестра из Массачусетса, — начала Эвелин. — У нашего отца инфаркт. Я должна быть там, и поскорее. Барри со мной нельзя. Вот я и подумала: вдруг Адель согласится присмотреть за ним денек. Обе мои няньки уехали, праздник же.

Я посмотрел на Барри. Давно мы не виделись… Барри подрос, над верхней губой темнел пушок. Он махал руками, словно по нему ползали жуки, хотя их, разумеется, не было.

— Ланч я ему собрала, — продолжала Эвелин, — его любимые кушанья. Завтраком покормила, надела чистый памперс. Особых хлопот не будет. Если выехать прямо сейчас, то к ужину я вернусь.

В доме снова включили радио: Фрэнк поймал свою любимую станцию с классикой.

— Кто там? — громко спросила мама.

На крыльцо она вышла в халате, лицо светилось нежностью, на шее краснело пятно. Неужели Фрэнк опять ее связывал, на сей раз слишком туго? Вообще-то, она казалась не обиженной, а просто другой.

— Эвелин, сегодня нам не очень удобно, — заявила мама.

— Папа мой долго не протянет… — прошептала Эвелин.

— В любой иной день я сразу согласилась бы, — упиралась мама, — но сегодня впрямь не слишком удобно.

Мама посматривала на кухню. Там пахло кофе, Фрэнк насвистывал в такт музыке.

— У меня выхода нет, иначе не просила бы, — призналась Эвелин. — Ты моя единственная надежда.

— Я хочу помочь, но не знаю, смогу ли.

— Хлопот он тебе не доставит, обещаю! — Эвелин гладила Барри по голове. — Сынок, помнишь Генри и его маму? Помнишь, как весело вам было?

— Ладно, — кивнула мама. — Я присмотрю за Барри. Только недолго.

— Адель, я отблагодарю тебя!

Чтобы поднять коляску на крыльцо, Эвелин резко наклонила ее назад. На миг передние колеса оказались в воздухе, а Барри едва не перевернулся. Его вопль напоминал звуки, которые накануне ночью доносились из-за стены. Непонятные звуки, но, по-моему, радостные, — точно не определишь.

— Привет, Барри! Как жизнь? — спросил я.

— Адель, я отблагодарю тебя, — повторила Эвелин. — Привози Генри, когда пожелаешь!

Типа я такой же, как Барри? Типа у меня может возникнуть желание побыть в ее доме?

— Эвелин, не теряй времени, — поторопила мама. — Ни о чем не беспокойся. Мы занесем кресло. Генри у меня силач!

— Ага, мне пора в путь, — согласилась Эвелин. — Скорее уеду — скорее приеду. Просто включи ему телевизор. Барри и мультики любит, и телемарафоны, и шоу Джерри Льюиса…

Когда Эвелин с сыном часто к нам приходили, мама предлагала пристроить к крыльцу пандус, но дружба оборвалась, и планы не реализовались. Сейчас следовало поднять суперкресло Барри на крыльцо и втащить в гостиную.

Кресло вместе с Барри оказалось тяжелее, чем мы ожидали. Едва Эвелин уехала, Фрэнк вышел из кухни и осторожно занес его в дом, проследив, чтобы Барри не стукнулся головой. В гостиной он поставил кресло перед телевизором. По дороге Барри завалился на бок, и Фрэнк усадил его прямо.

— Ну вот, дружище, порядок, — проговорил он.

Я включил телевизор.

Гостиную и кухню разделял коридорчик. Фрэнк и мама были как на ладони. Вот он потянулся к буфету и словно невзначай погладил маму по затылку.

Мама взглянула на него.

— Выспалась?

Ответ читался в маминых глазах: «Сам, мол, знаешь».

Фрэнк покормил Барри. Вообще-то, по словам Эвелин, Барри уже ел, но французские тосты так его возбудили, что Фрэнк специально для него разрезал несколько штук на мелкие кусочки. Уже второй раз за полтора дня Фрэнк кормил другого человека. Только сейчас все выглядело совершенно иначе. Когда он подносил ложку ко рту мамы, я отворачивался: зрелище было почти интимным.

После завтрака Фрэнк снова усадил Барри перед телевизором. Эвелин привезла сына в ветровке и бейсболке, но мы их с него сняли, потому что уже к половине восьмого стало жарко.

— Дружище, знаешь, что тебе нужно? Обтирание прохладной водой.

Фрэнк наполнил миску кубиками льда и налил немного воды. Потом взял полотенце, окунул в холодную воду и отжал.

Вот он расстегнул Барри рубашку, провел полотенцем по его безволосой груди, по шее, по хрупким, как у птенчика, плечам. Судя по звукам, Барри нравилось обтирание. Обычно он бессмысленно крутит головой, а тут держал ее ровно и смотрел Фрэнку в лицо.

— Жарко в кресле сидеть, да, дружище? — спросил Фрэнк. — Давай после обеда наполним ванну и выкупаемся по-настоящему, лады?

Барри загулил. Он доволен!

На первой странице сегодняшней газеты писали о новых температурных рекордах и возможных перебоях с электроэнергией из-за того, что все включают кондиционеры. У нас-то был один вентилятор.

— Давай посмотрим, как у тебя нога заживает, — предложила мама Фрэнку.

Тот закатал штанину. Вокруг раны запеклась кровь. По уму такую рану нужно зашивать, но мы понимали, что это не вариант.

Порез на виске особой тревоги не вызывал.

— Если бы не проклятый аппендицит, я бы дров вам наколол! — сетовал Фрэнк. — Обожаю колоть дрова. И злость выплескиваешь, и никого не калечишь.

— Злость на кого? — спросил я.

Только бы не на меня! Мне хотелось, чтобы Фрэнк подольше у нас задержался, и я жаждал понравиться ему. То, что от мамы он без ума, я уже понимал.

— На «Ред сокс», — отозвался Фрэнк. — В конце каждого сезона они играют отвратительно. Кстати, о бейсболе… ты нашел перчатку? Я помогу твоей маме по дому, а потом, если хочешь, немного поиграем.

Мы с Барри смотрели «Фантастическую четверку» и «Скуби-Ду». Вообще-то, мама не разрешает мне смотреть столько мультфильмов подряд, но ведь день выдался особенный. Когда начались «Смурфики», я хотел включить что-нибудь посерьезнее, но Барри заскулил, как щенок, которому наступили на лапу, и я оставил эту затею. Серия уже заканчивалась, и тут в гостиную спустился Фрэнк — он помогал маме неизвестно с чем.

— Я готов играть. Генри, ты как, не против?

Пришлось в очередной раз объяснять, что для бейсбола не гожусь, но Фрэнк запретил так говорить.

— Если повторять «не могу, не могу» — точно ничего не сможешь. Нужно верить, что у тебя получится, — наставлял он. — Все эти годы за решеткой я верил, что смогу выбраться. Настроился на успех и ждал благоприятного момента. И внушил себе, что ни за что его не упущу.

Прежде о его побеге никто не заговаривал, и я удивился, что Фрэнк сам поднял эту тему.

— Аппендицита я, разумеется, не ждал, но к прыжку в окно подготовился, — рассказывал он. — Мысленно я миллион раз в него выпрыгивал, каждое движение продумал — и сам прыжок, и приземление. Меня только камень в траве подвел. Вот это, конечно, нельзя было предвидеть. Так вот и повредил лодыжку. Я понимал, что понадобятся заложники, люди определенного типа.

Они с мамой переглянулись.

— Хотя еще вопрос, кто у кого в плену, — добавил Фрэнк, наклонился к маминому уху и поправил ей волосы. Он проговорил так тихо, словно обращался прямо к ее сознанию и то ли не думал, что я услышу, то ли ему вообще было все равно: — Адель, ты пленила меня.