Глава 1

Не было похоже, что девушка собралась умереть. Скорее, она просто лопалась от смеха.

Она поднималась на крыльцо отеля и, казалось, смеялась над какой-то изысканной шуткой. Симпатичная рыжеволосая девушка в синем костюме от Ланвена нетвердо держалась на ногах. Но проходившим мимо казалось, что причиной тому — безудержный смех.

Ярко светило солнце, края полосатых маркиз слегка покачивал легкий ветерок. В воскресенье площадь казалась пустынной. Портье Роберт вышел из-за стойки и любезно поздоровался с девушкой, назвав её по имени. Он рад был, что она так счастлива.

К половине двенадцатого холл постепенно заполнялся людьми.

— Не знаете, кто это?

— Дочь лорда Андермира.

— Очень симпатичная, и такая веселая…

Подойдя к стойке, девушка продолжала тихо смеяться про себя. Клерк за стойкой, прекрасно её знавший, с симпатией улыбнулся в ответ и быстро проверил её заказ на номер. Но, когда она с ним заговорила, слова вновь перекрыл приступ безудержного смеха. Уронив руки на стойку, она вся сотрясалась от хохота.

На неё начали оглядываться; все ещё улыбались, только теперь как-то неуверенно. Клерк назвал поджидавшему посыльному номер комнаты, тот бодро козырнул:

— Следуйте за мной, мадмуазель, — и направился к лифту. Девушка, покачиваясь и продолжая смеяться, пошла за ним.

— Посмотри, Диана! Дорогая, это же дочь Андермира, — повернулся к жене американец.

— Джек… подожди, — женщина предостерегающе коснулась его руки.

— Да, в чем дело?

— Кажется, она пьяна.

— Ну, я не заметил…

Девушка споткнулась и чуть было не упала, сумочка выпала из рук. Стоявшие рядом бросились на помощь, однако она восстановила равновесие и заботливые помощники остановились на полпути. Смех девушки зазвучал с удвоенной силой. Все уже поняли, что она пьяна.

Какой-то мужчина собрал рассыпанное содержимое сумочки. Она бессвязно его поблагодарила. Тут все приняли озабоченный вид и перестали её замечать, словно стараясь показать, что ничего особенного не произошло. Хихикая, она прислонилась к стене.

Подъехала кабина лифта, и девушка вошла в нее. На третьем этаже лифтер немного задержался, наблюдая, как она движется по коридору, стараясь сдержать свое истерическое веселье, пряча лицо в носовой платок. Войдя в номер, девушка подошла к окну и смотрела на улицу, пока горничная наводила порядок к комнате. Потом та спросила:

— Мадмуазель, вам больше ничего не нужно?

Девушка отрицательно покачала головой, все ещё прикрывая рот.

Дверь захлопнулась. Девушка откинула голову назад и весело рассмеялась, глядя в потолок. Это было похоже на жест огромного облегчения и в то же время ужасного отчаяния. Продолжая смеяться, она закрыла лицо руками. Гибкое прекрасное тело сотрясалось. Потом она опустилась на колени, все ещё закрывая лицо руками. Постепенно смех стал походить на рыдания, неестественные и ужасные.

Между двумя длинными приступами хохота девушка перевела дыхание. Голова её поникла, длинные пальцы расправляли складки юбки на бедрах. Постепенно смех перешел в короткие всхлипы и наконец прекратился совсем. Она устало поднялась на ноги и кое-как добралась до туалетного столика. Лицо её в зеркале выглядело бледным и полным отчаяния.

Держась за туалетный столик, она сбросила туфли, сняла жакет и расстегнула юбку. Снимая вещи, она швыряла их на пол. Казалось, девушка падает от изнеможения. Изогнувшись назад, чтобы расстегнуть лифчик, она покачнулась и чуть не упала. Потом ухватилась за бретельку, щелкнула застежкой и наконец избавилась от лифчика. Ее твердые груди с торчащими вверх сосками при этом даже не опустились. Потом она сбросила трусики. И откуда-то из глубины тела вновь начал подниматься приступ смеха.

— О, Боже! — Она попыталась с ним справиться, стиснув свои обнаженные груди. Безумный ужас застыл в глазах, когда ею снова овладел неудержимый хохот.

Шатаясь, девушка вновь пересекла комнату, споткнувшись о торшер, открыла чемодан и кучей вывалила его содержимое на пол. Все ещё содрогаясь от смеха, она упала на колени и кое-как добралась до кровати. Вслепую шаря вокруг себя, одновременно нажала все кнопки звонков. Ваза с цветами, стоявшая на ночном столике, перевернулась и упала. Пытаясь добраться до разбросанных вещей, чтобы как-то прикрыться, она приподнялась, ухватилась за штору и с треском её сорвала.

Так она и лежала, рухнув навзничь, подогнув одно колено, рукой тщетно прикрывая рот. Грудь её вздрагивала, тело время от времени сотрясали судороги. Один чулок отстегнулся от узкого пояса. Голова судорожно дергалась из стороны в сторону.

Когда в дверь постучали, она пыталась приподняться, но вновь упала. Дверь открылась, в номер вошли горничная и коридорный. Мужчина взглянул и отступил назад, горничная попросила его остаться снаружи. Сама она попыталась поднять девушку.

— Бедная малышка, что случилось?

Девушка силилась заговорить, но снова расхохоталась. Так она и лежала на ковре, обнаженная и безвольная, одолевая волнами неистового хохота.

Горничная подобрала среди разбросанной одежды платье, прикрыла девушку и позвала коридорного. Вместе они её подняли, и тут рука девушки сбросила прикрывавшую её одежду. Молодой коридорный залился краской. Девушку положили на постель.

— Позови мсье Эдуарда, — велела горничная.

Из коридора уже слышался торопливый топот. Шаги принадлежали менеджеру, медицинской сестре, директору и наконец врачу. Из комнаты доносился слабый смех девушки. Входившие изумленно переглядывались, их захватывал заразительный смех и они начинали улыбаться.

— Ну-ну! Неплохо кто-то провел время, — сказала женщина — менеджер, закуривая сигарету с розовым фильтром.

Девушка лежала совершенно неподвижно и безвольно, если не считать охватывавших её время от времени приступов смеха. Врач сел рядом и тихо и спокойно заговорил с ней. Доктор Хедегард, известный детский врач, жил в отеле. Его рука осторожно нащупала её запястье, проверяя пульс. Глаза девушки были закрыты. Но по мере разговора вспышки смеха усилились, становясь все громче и громче. Когда её охватывал очередной приступ смеха, спина прогибалась дугой, руки конвульсивно дергались. Казалось, она борется с призраками. Хрупкое тело сотрясала дрожь, безумный смех заполнял всю комнату.

Застыв и побледнев, прислуга молча наблюдала эту сцену. Наконец врач встал и подошел к директору, оставшемуся в стороне. Их губы двигались, но всем казалось, что по-прежнему стоит тишина, нарушаемая только смехом девушки. Директор спросил:

— Она потеряла рассудок?

— Не знаю, — ответил врач.

— Это истерика?

— Нет.

— Но, доктор, нужно как-то ей помочь. Я знал её ещё ребенком. Ее родители — мои хорошие друзья.

Врач пожал плечами.

— Я не решаюсь делать заключение после такого краткого обследования. Но существует болезнь, называемая «куру». Это означает смерть от смеха.

— Смерть от смеха? — директор изумленно уставился на него.

— Это таинственная и ужасная болезнь. Она известна в Новой Гвинее. Те, кто ей заболевают, смеются до тех пор, пока не умрут.

Они медленно повернулись, потому что смех вдруг оборвался. Врач шагнул к постели, наклонился над девушкой и взял её за запястье. Потом поднял голову, посмотрел на окружающих и отпустил безвольно упавшую руку.

 

Глава 2

Каменный портал штаб-квартиры Ай-Си-Си (ICC–International Chemicals Corporation — Международная Химическая Корпорация — прим. пер.) выглядел полнейшим анахронизмом. Его дорические колонны и массивный фронтон казались символами чего-то великого, но безвозвратно ушедшего. Контраст между ним и современным зданием Ай-Си-Си, стоявшим рядом, был разительным. Посетители, не слишком хорошо знавшие Сити, иногда останавливались, глядя на суровый, почерневший безымянный подъезд и не веря своим глазам, но уже в следующий миг понимали, что к чему, и проходили мимо.

Только две дюжины людей ежедневно входили под этот высокий каменный портал. Их власть не подвергалась сомнению начиная от лондонского Сити и кончая самыми удаленными уголками земного шара. Это были директора Ай-Си-Си, и здание, которое они единодушно сохраняли и из которого правили своей обширной империей, служили им, да и всему лондонскому Сити, олицетворением постоянства и могущества.

В то утро Худ наклонился к водителю такси.

— Остановитесь здесь.

— Но там нет номера, — сказал водитель, неодобрительно глядя на портал.

— Я постоянно говорю об этом, — улыбнулся Худ.

— А что здесь такое, какой-то клуб?

— Нет, старинная турецкая баня.

— Подумать только! Благодарю вас, сэр. Весьма признателен.

Худ поднялся по ступенькам. Для торопливо шагавших мимо прохожих он был совершенно неотличим от остальных мужчин, входивших в здание, разве что был моложе, да на голове у него красовалась фетровая шляпа с короткими полями вместо стандартного котелка. Более того, в руках у него не было ни бумаг, ни зонтика, что могло показаться подозрительным. Но темно — синий двубортный костюм с едва заметной красноватой ниткой, галстук и черные ботинки выглядели точно также, как на миллионах других мужчин в Сити. Худ, далеко не конформист, для дела был готов пойти на компромисс.

Тяжелую дверь перед ним распахнул швейцар с ленточкой «Креста Виктории» (высшая военная награда — прим. пер.) на груди.

— Доброе утро, мистер Худ!

— Доброе утро, Джексон.

Внутри после улицы оказалось неожиданно холодно.

Худ поднялся ещё на несколько ступенек и вошел в обитую войлоком дверь, где портье в бутылочно-зеленой форме корпорации и фуражке с позументом принял у него шляпу.

— Доброе утро, мистер Худ.

— Как поживаете, Барфут?

За следующей дверью, на этот раз стеклянной, Худ попал в роскошно обставленный холл, освещавшийся из высокого купола наверху, — хотя скорее там царил полумрак, делая помещение похожим на кафедральный собор. Каблуки Худа звонко цокали по мраморному полу; но это были единственные звуки, если не считать доносившегося откуда-то слабого пощелкивания телеграфных аппаратов — своебразных молитв богу коммерции.

— Боже мой, становится ещё темнее, — подумал Худ. — Нужно сказать Джеку, чтобы добавили несколько ламп.

В углах неясно вырисовывались белые мраморные бюсты. Со стен смотрели покрытые патиной веков портреты и ужасающие кровавые натюрморты. Наконец он ступил на толстый и мягкий красный ковер. Вверх уходили массивные перила красного дерева, на лестнице тоже висели портреты. Худ прошел к небольшому лифту, который совет директоров разрешил установить в виде уступки человеческой слабости, и попытался закрыть дверь, но она медленно закрылась сама, и лифт бесшумно тронул с места. Худ нажал кнопку третьего этажа.

Наверху его встретил новый портье в ливрее.

— Добрый день, сэр. Мисс Пейдж ждет вас. — Видимо, от входа уже позвонили.

Худ снова подумал, что в эту святая святых попасть гораздо труднее, чем в множество других известных ему мест, где система безопасности слыла безупречной. Они миновали двери красного дерева. Там стояло два или три шератоновских кресла, обшитых кожей кораллового цвета, и изящный письменный стол со статуэткой мейсенского фарфора. Худ с нежностью взглянул на статуэтку и улыбнулся. Он сам подарил её корпорации. Арлекина работы Кендлера он преподнес после подписания одного весьма рискованного для Ай-Си-Си соглашения, потому что, как он сказал, тот помогал ему проникнуть куда угодно. Тогда Худ и представить себе не мог, что статуэтка станет здесь привычной, слишком уж она не вязалась с общей строгостью обстановки. Видимо, кто — то поставил её сюда специально ради него.

Мисс Пейдж была симпатичной, но бесстрастной дамой лет тридцати пяти. Поздоровавшись, Худ спросил:

— Хиллари, президент у себя?

— Да, но ему только что позвонили с Даунинг-стрит. Он спрашивал, не могли бы вы подождать.

— Конечно. Как он себя чувствует?

В этот момент она открывала дверь в приемную лорда Клеймора.

— Мне кажется, он встревожен. Но не говорит, почему. — Худ у неё ассоциировался с возникшими неприятностями, и с чисто женской логикой она его визит не одобряла.

Худ обошел большую овальную приемную с массивной мебелью и мраморными колоннами. Некоторое время назад была предпринята попытка как-то смягчить подавляющий эффект этого помещения. Он закурил, подошел к окну и стал разглядывать окна, стены и крыши Сити.

Ай-Си-Си входила в консорциум финансово — промышленных гигантов, известный под названием «Круг», на который Худ работал в качестве конфиденциального агента. «Круг» был исключительно элитарной группировкой, о существовании которой в лондонском Сити ходили легенды, однако подтвердить их или опровергнуть никто не мог. Двадцать промышленных магнатов, дюжина крупнейших корпораций Британии готовы были немедленно перечислить миллионы на благотворительные цели ради того, чтобы вступить в члены «Круга». Но членство в «Круге» нельзя было купить.

Периодически то в Сити, то в газетах возникали различные слухи. В свое время после большой шумихи премьер — министр провел приватную беседу с лидерами оппозиции и коротко проинформировал их о роли «Круга» как опоры национальной безопасности. Между ними было достигнуто полное взаимопонимание, и теперь попытки пошуметь предпринимали только те, кто был не в курсе.

Конечно, премьер-министру и в голову не пришло рассказать в парламенте, что Чарльз Худ, секретный агент «Круга», заодно числится в рядах секретной службы Ее Величества, и та его поддерживает, когда в этом возникает необходимость.

Повернулась хрустальная дверная ручка.

— Входите, Чарльз. Очень любезно с вашей стороны, что вы смогли так быстро приехать. Я хотел обсудить все сегодня днем, тогда у нас было бы больше времени, но, к сожалению, не получилось. — Лорд Клеймор, президент Ай-Си-Си, здоровяк шести футов и четырех дюймов роста, с пронзительными карими глазами и густыми бровями, был одним из самых ярких умов Европы. Он достиг вершин уже в молодости, сейчас ему исполнилось пятьдесят три, но выглядел он явно моложе.

— Как поживаете? — Они обменялись рукопожатиями.

— Отлично, — сказал Худ.

Небольшой кабинет выглядел гораздо уютнее. Но Худ подумал, что этот уют заметен лишь по контрасту с самим зданием. Пару лет назад он попытался уговорить Джека Клеймора повесить в кабинете картину Ротко. Клеймор зашел так далеко, что даже согласился посмотреть одну, поехав с Худом в Мальборо, но после этого тотчас же заявил:

— Нет, нет! Ни за что! Вы просто пошутили, да?

— Тогда что скажете насчет полотна ван Донгена? Поверьте, это очень неплохое вложение капитала. Будь у меня куча денег, я обязательно купил бы ван Донгена.

— Оставим это. Можете представить, что будет с президентом Всемирного банка, когда он увидит это над моим столом?

Они рассмеялись.

— Садитесь, мой дорогой друг. — Клеймор придвинул пачку сигарет, Худ взял одну и закурил. — Хейл вам сказал о наших неприятностях. Мы имеем дело с двумя девушками-близнецами, с ними связаны наши самые важные исследования, и вот одна из них стала пугающе часто исчезать: уик-энды, поездки Бог знает куда. Увы, я только что об этом услышал; но ситуация возникла не вчера. Наши люди из службы безопасности уже настороже; ну, вы же знаете, как это делается. Но девушка каждый раз исчезает.

Худ кивнул.

— Дело отнюдь не в её личной жизни. Все гораздо серьезнее.

— Я полагаю, сейчас она вернулась?

— Да, эта маленькая сучка вернулась после своей последней эскапады, которую устроила три дня назад.

— Может быть, она просто неосторожна? — спросил Худ.

Клеймор посмотрел на него, потом встал, прошелся к окну и вернулся. В его голосе слышалась тревога.

— Черт подери, Чарльз, мы не знаем! Мы обнаружили, что у неё была интрижка с молодым Куэйлом, а потом ещё одна с сыном Леметра — и эти люди вызывают беспокойство. Складывается впечатление, что она бывает в одной сомнительной компании в Брудоне.

Худ отбросил сигарету. Ему говорили, что Клеймор встревожен. Теперь это стало очевидно.

Клеймор печально продолжал:

— Чарльз, вы же понимаете мое положение? Я добился того, чтобы эта неортодоксальная система была одобрена. Я сделал даже больше, я нажал, чтобы добиться этого. И не скрываю. Казалось, в ней нет никаких изъянов. Я не говорю, что я ошибся. И не собираюсь отступать. Но сейчас я оказался в затруднительном положении.

Тогда, — подумал про себя Худ, — отнесемся к этому спокойно.

— Эти девушки стоят нам миллион фунтов, а может быть и больше! Видимо, они сейчас самые драгоценные человеческие существа из всех живущих на земле. Вы это понимаете? Мне нет нет нужды вам объяснять, что исследования, с которыми они связаны, рассчитаны на годы вперед, может быть, на десятилетия. Мы вложили в них миллионы и вы, конечно, понимаете, что под словом «мы» я понимаю Правительство Ее величества. Вот так обстоят дела. Чарльз, это все равно, что потерять Куллинан (знаменитый алмаз — прим. пер.). Исчезло нечто уникальное.

— Но почему вы уверены, что что-то исчезло?

Прежде чем Клеймор успел ответить, на его столе негромко зазвенел телефон. Он поднял трубку.

— Да?… Да, пожалуйста. Через пару минут, — и, повернувшись к Худу, он сказал: — Это Уитни. Он сейчас подойдет.

Роберт Уитни был помощником Худа по работе для «Круга».

Худ сказал:

— Он только утром прилетел из Нью-Йорка. Мне показалось, будет лучше, если мы встретимся здесь, на тот случай, если вы захотите сообщить нам какую — то приватную информацию относительно девушки.

— Чарльз, меня это чертовски беспокоит.

— Существуют какие-то секретные данные, о которых вы беспокоитесь больше всего?

— Мой дорогой друг, существует по крайней мере пятьдесят процессов, о которых я должен беспокоиться при мысли, что хотя бы в одном из этих случаев имеет место утечка информации.

Клеймор помолчал, потом многозначительно продолжил:

— Речь о постели или о предательстве, вот что важно выяснить.

Что бы это значило? Худ понял, что обнаружилось нечто неожиданное.

— Вы хотите привлечь МИ-5? (английская военная контрразведка — прим. пер.)

Клеймор подошел к часам из золоченной бронзы и уставился на качающийся маятник. Это была знакомая всему Сити картина. Таким его нарисовал Макс Бирбом в одной из своих карикатур, под которой стояла подпись: «Лорд Клеймор обдумывает щекотливую проблему».

Затем резко обернулся.

— Чарльз, если что-то случилось, я не смогу удержать это в тайне от парламента. Слишком многое поставлено на карту. Последствия могут быть чрезвычайно неприятными, если мы не выясним настоящее положение вещей.

Дверь открылась, в ней появилась мисс Пейдж, а за нею — Роберт Уитни.

— Добрый день, молодой человек, — кивнул Клеймор. — Удачно добрались?

— Да, благодарю вас, сэр. — Уитни был на несколько дюймов ниже Худа и более сухопар. Но за его мальчишеской внешность скрывалась жесткость и решительность.

Худ перехватил вопросительный взгляд Клеймора и покачал головой.

— Нет, он не в курсе. Его не было.

— Чарльз, вы видели этих девушек за работой?

— Нет.

Буквально одним шагом Клеймор оказался у стола, поднял телефонную трубку, что-то сказал, потом положил её и продолжил:

— Две из них находятся в небольшой лаборатории в соседней комнате. Сейчас мы пойдем и посмотрим на них. Обычно они пребывают в Айслворте.

— Прекрасно, — кивнул Худ. Он понимал, что если Клеймор сам собирается пойти с ними, значит он всерьез обеспокоен. Клеймор уже шагал к двери. Худу было любопытно, что сейчас может произойти.

Выйдя из офиса, они прошли по коридору и спустились на лифте на два этажа. Главный помощник Клеймора Хейл, предупрежденный по телефону, что президент спускается, уже ожидал их вместе с портье. Худ и Уитни едва успели поздороваться с Хейлом, так торопился Клеймор. Хейл заметил его настроение и выглядел тоже мрачно.

— Что происходит со стариком? — шепотом спросил Уитни у Худа.

Худ загадочно посмотрел на него.

— Подожди.

Они прошли через тяжелые стальные двери. Обстановка резко изменилась. Турецкий ковер сменился полом, покрытым линолеумом. Флюоресцентные лампы отбрасывали бледный, какой-то неживой свет на серые стены. Сделав всего несколько шагов по коридору, они были остановлены службой безопасности и предъявили пропуска. Охранник внимательно проверил фотографии на пропусках и поочередно сказал каждому:

— Будьте добры стать здесь, сэр.

Сначала лорд Клеймор встал лицом к небольшому стеклянному экрану в стене, похожему на экран телевизора. Пришлось немного ссутулиться и приложить свой пропуск на уровне груди. После этого раздалось легкое жужжание.

— Спасибо, сэр, — сказал охранник.

Служба безопасности автоматически фотографировала всех посетителей лаборатории.

Следующими прошли Худ и Хейл. Когда подошла очередь Уитни, охранник покачал головой.

— Простите, сэр. Ваш пропуск просрочен.

— Я должен провести этого джентльмена с собой, — сказал лорд Клеймор.

— Хорошо, сэр, сейчас я все сделаю. Сэр, будьте добры пройти сюда.

Уитни прошел в небольшую комнатку, где ему было велено положить руки ладонями вниз на стеклянную панель. Он так и сделал, панель слабо осветилась.

— Это берутся отпечатки пальцев и ладоней. Новая система, — сказал Худ в ответ на его вопросительный взгляд.

Через какое-то время их повели дальше по коридору. Они прошли ещё через одни двери и после очередной проверки попали в узкий коридор. Охранник остановился у двери.

— Комната визуального контроля службы безопасности, — спокойно пояснил Хейл. — Не курить.

Комната слабо озарилась красным светом, в воздухе появился характерный запах озона. Из низко расположенного в правой стене окна падал яркий свет. Клеймор подошел к окну. Перед ним стоял ряд кожаных кресел с прямыми спинками. Они уселись в них. Через окно открылся вид на другую ярко освещенную комнату, которая с кресел прекрасно просматривалась.

— Это и есть лаборатория, а отсюда мы наблюдаем за тем, что там происходит, — негромко объяснил Хейл, чье кресло стояло между креслами Худа и Уитни. — Тот, кто находится в той комнате, не может нас видеть. Для них это окно похоже на покрытое изморозью стекло. Знакома эта техника?

— Конечно.

— У нас есть звуковая связь. Выключатель перед вами. — Худ нажал его, и в ожившем динамике раздался слабый треск.

В лаборатории никого не было. Они ждали, внимательно изучая обстановку — ряд глубоких раковин, стеклянные и хромированные шкафы и кипятильники, тележки, шеренги бутылок и пробирок и облицованные белой плиткой рабочие отсеки. В центре стоял рабочий стол.

Худ взглянул на сидевшего рядом Клеймора, лицо которого оставалось непроницаемым. Потом вращающиеся двери лаборатории пропустили двух девушек. Они оживленно беседовали о чем-то и смеялись. Взгляд Худа быстро перебежал от одной к другой, а потом замер на девушке, находившейся справа.

На ней был зеленый халат, видимо, рабочая формы. Волосы аккуратно уложены, и на запястье — большой серебряный браслет. Халат туго обтягивал её и был перехвачен широким поясом, Худу показалось, что под халатом на ней надето не так много.

Другая девушка выглядела точно также. Такой же рост и цвет волос, точно такой же тонкий халат, и, видимо, она обладала таким же тонким вкусом, позволявшим ей выглядеть такой симпатичной. Однако Худ мгновенно отметил в ней тонкое, почти неуловимое отличие. Не физическое — для этого они были слишком похожи. Просто индивидуальность в этой девушке проявлялась не так сильно. Она была очаровательна, но может быть, чуть простовата.

Но он тут же тряхнул головой: никакого различия не было. Девушки продолжали болтать и смеяться.

— Кто они такие? — спросил Уитни.

— Близнецы Эвенли, — ответил Худ.

— Ладно, — усмехнулся Уитни. — Но кто они?

— Сестры-близнецы. Две леди Эвенли, дочери графа Орма. Известны как Божественные Близняшки. Та, что слева, если я не ошибаюсь, Тикл, а вторую зовут Тиара.

Уитни восхищенно вздохнул.

— Леди Тикл Эвенли и леди Тиара Эвенли. Боже мой!

Девушки остановились у центрального стола. Дверь позади них вновь открылась. Появился мужчина в белом комбинезоне с блокнотом в руках. Подойдя к столу, он что-то сказал, обращаясь к Тикл. Последовала пауза. Потом, когда девушка заговорила в ответ, послышался голос Клеймора.

— Она излагает содержание исследований, которые этот ведущий специалист — по красно — зеленому значку можно судить, что он работает над секретными материалами — попросил её пересказать. Видимо, это длинный и сложный перечень. Он записывает его в восковой блокнот.

— Восковой блокнот?

— Да. Все записанное в нем через некоторое время, час или полчаса, стирается. И больше нигде не остается никаких записей, если не считать мозга леди Эвенли.

— Предположим, он запишет эти данные где-то еще?

— Его проверят на наличие письменных материалов, и весьма тщательно. К тому же здесь работают люди, заслуживающие доверия.

— А память?

— Обладая феноменальной памятью, он сможет запомнить некоторую часть секретных сведений, но это не имеет смысла. Мы смешиваем эти данные с кодированной информацией. Информация в том виде, в каком он её получает, содержит ложные элементы, точно так же как код или шифр содержат фальшивые буквы или группы чисел, которые ничего не означают. Они вставляются только чтобы усложнить и защитить код — или в нашем случае сведения — от расшифровки. Мы постоянно меняем эти ложные данные, чтобы затруднить расшифровку. Мы следите за мной?

Худ кивнул.

— Как вы знаете, эта система впервые была введена после того, как восемнадцать месяцев назад мы столкнулись с ужасной серией утечек информации. И даже при этой системе мы продолжаем опасаться за судьбу чрезвычайно секретных данных — совершенно очевидно, что они не концентрируются в больших объемах в одном месте и не заносятся на бумагу в законченном виде. В какой-то мере это напоминает банк, брокерскую контору или правительство, которые стараются не хранить всю секретную информацию в едином массиве. Нам очень повезло, что удалось найти этих двух девушек. Кроме феноменальной памяти, у них есть ещё и определенный дар. Они общаются между собой уникальным образом. Это объясняется тем, что они — близнецы. Конечно, врачи о таком явлении знают. На эту тему существует множество медицинских исследований, особенно по части близнецов-преступников, которых заставляет совершать преступление реакция на поведение их «второй половины».

— Заставляет?

— Да, заставляет. Звучит невероятно, но это так. Эти девушки — две части единого разума. Когда одна из них вспоминает данные, вторая напоминает то, что та забыла, и чего в обычном смысле она не знает.

Мужчина в ярко освещенной лаборатории продолжал записывать под диктовку. Девушка говорила четко и уверенно. Тиара сидела в кресле в другом конце комнаты.

Клеймор продолжил:

— Та девушка, которая сейчас говорит, знает только половину данных. Она может забыть её перед началом данного занятия. Вторая девушка знает вторую половину. Но она этого не знает. Она не сознает этого в обычном смысле слова, точно так же как обычный человек не осознает того, что происходит в его подсознании. Это происходит только тогда, когда её сестра устанавливает таинственную мысленную связь с нею и обращается к её сознанию. Чертовски любопытно, верно? Но вы увидите, что это идеальная система безопасности. Вы не можете выдать того, чего в самом деле не знаете.

Неожиданно девушка замолчала, Склонившийся над столом мужчина взглянул на нее.

— Это все, — сказала она.

— А теперь понаблюдайте за второй девушкой, — предложил лорд Клеймор.

Мужчина забрал блокнот и подошел к Тиаре. Милое лицо девушки изменилось. Она закрыла глаза, приложила руки ко лбу. Потом наклонилась вперед, словно мучимая безумной головной болью. Наступило абсолютное молчание. Флюоресцентная лампа мигнула раз, другой. Все внимательно смотрели на девушку. Худ почувствовал, как в нем поднимается беспричинная ярость, словно девушка испытывала боль. Он не мог отвести от неё глаз. Смутно краем глаза он замечал присутствие другой девушки, неподвижно сидевшей за столом.

Потом плечи Тиары опустились. Она выпрямилась, безразлично взглянула на мужчину и монотонным голосом заговорила.

— Теперь, вы видите, она выдает вторую половину, — сказал Клеймор. Они представляют собой уникальный засекреченный файл. Как два цифровых замка к сейфу, причем один не работает без другого.

Они наблюдали, как Тиара перечисляла длинный ряд цифр. Закончив, то как-то сразу пришла в себя, к ней вернулись прежняя веселость и беззаботность. Мужчина вышел.

— Долго они работают? — спросил Худ.

— Только короткими промежутками. Час — два.

Оставшись одни, девушки снова принялись весело болтать.

Тиара полностью пришла в себя. Тикл достала маленькую сумочку от Картье, нашла сигарету и закурила. Потом, повернувшись спиной к двери и лицом к невидимым наблюдателям, распахнула халат, наклонилась и принялась подтягивать чулок.

Показалась длинная нога, обнаженная почти до самого верха. Она нашла какой-то непорядок на внутренней стороне чулка и повернула ногу, чтобы лучше его разглядеть. Клеймор откашлялся и заерзал в кресле. Худ усмехнулся.

— Бог мой!.. — пробормотал Уитни. Хейл сделал вид, что не смотрит.

Когда Тикл начала разглядывать другой чулок, к ней подошла Тиара. Потом они принялись сравнивать чулки, и Тикл подтянула один ещё выше, видимо для того, чтобы показать его длину. Потом повернулась на каблуке, чтобы показать его сзади.

Клеймор начал было что-то говорить, но прежде чем смог это сделать, девушки оглянулись через плечо и поспешно привели себя в порядок. Вошел другой мужчина в белом комбинезоне.

И процедура повторилась. Снова первой начала диктовать Тикл. И снова Тиара напряглась в поисках информации, о существовании которой даже не представляла. Худ был тронут. Ему показалось, что на этот раз все продолжалось немного дольше. Потом Тиара подняла голову и начала диктовать.

Клеймор отодвинул кресло и поднялся.

— Я должен вас оставить.

Все встали, чтобы проводить его.

— Чарльз, я на вас полагаюсь. — Лицо его неожиданно стало серым, а губы плотно сжались. — Мы не можем допустить, чтобы нас постигла неудача. Он поспешно вышел.

Последовала пауза. Вперед шагнул охранник с запиской в руке и что-то сказал Хейлу. Тот выслушал его и повернулся к Худу.

— Сообщение для вас. Звонила ваша секретарша и сказала, что Рейли Ним может встретиться с вами в полдень. Она хотела бы знать, что вы собираетесь делать, и сообщить об этом.

Сэр Рейли Ним был главным медицинским консультантом Ай-Си-Си.

— Хорошо. — Худ взглянул на часы. — Да, нам пора.

Хейл проводил их к выходу. Швейцар вызвал принадлежавший Ай-Си-Си «даймлер» модели «мажестик мажор» с восьмицилиндровым двигателем, способной делать 125 миль в час и совсем не походившей на катафалк. После того, как водитель вписался в поток машин, двигавшихся по Сити, Чак Уитни спросил:

— Чарльз, скажи ради Бога, кто такой лорд Орм и почем у я никогда раньше не встречался с красотками Эвенли?

— Ты не помнишь Орма?

— Нет.

— Он очень умный и эксцентричный коллекционер, большой знаток Тициана и Джорджоне. Большой поклонник Девона. Туда же уехали и девушки. Потом Орм женился на венесуэльской нефтяной миллионерше, которая оказалась ещё более эксцентричной, чем он сам, и заставила их жить в Каракасе. Так что девушки исчезли из лондонского света и вернулись лишь недавно.

— Ну, думаю, вскоре возле них кто-нибудь непременно появится.

— Они довольно милы, верно?

— Бог мой! Они прекрасно смотрятся. Хейл утвержал, что между ними есть небольшая разница, но я ничего не заметил.

— В том-то и беда, что между ними существует разница, — заметил Худ.

— И в чем же она заключается?

— Одна из них нимфоманка, но неизвестно, кто именно. А теперь выяснилось, что, возможно, они обе нимфоманки, что гораздо опаснее. Люди из Ай-Си-Си обнаружили это только после того, как привлекли девушек к работе. Одна из них постоянно куда-то исчезает, и они никак не могут установить, передает она на сторону секретные материалы или просто занимается любовными делишками. Или обе занимаются этим поочередно.

— И которую подозревают больше? — спросил Уитни.

Худ усмехнулся.

— А ты сам не догадался?

— Нет! Так которую?

— Тиару.

— Она нимфоманка, да?

Худ покосился на него.

— Единственной нимфоманкой, которую я знал, была учительница алгебры в тяжелых башмаках, — сказал Уитни.

— Эти две девицы могут запутать кого угодно, сменив прическу и краску для волос. Одна из них в один прекрасный день является блондинкой, на другой день то же самое проделывает другая, и так далее. Даже без специального макияжа они практически взаимозаменяемы.

— Так что единственный способ разобраться, кто из них кто, — это втереться в доверие.

— Пожалуй, это не единственный способ. Может быть, они обе этим занимаются.

— Но если одна не может работать без другой, то как она может передавать данные? — спросил Уитни. — Ведь в этом и заключалась основная идея, верно? Если Тиара не берет с собой сестру, когда отправляется на очередной уикэнд в постели, то нет и никакого риска.

— Все не так просто. Большинство этих секретных материалов может оказаться в руках любого, кто сумеет их найти. Они существуют сами по себе. Компания Ай-Си-Си нашла их первой. Именно их открытие, технологический прорыв и являются важными и секретными. Конечно, существуют и другие более сложные и глубоко разработанные данные. Но если удастся начать, то можно будет продвинуться и дальше. Это похоже на очень трудный шифр, который попал тебе в руки вместе с ключом. Может быть, тебе и удастся раскрыть его. В любом случае ты получаешь новое направление для исследований — и здесь-то может прорваться вперед. Кроме того, возможно, кто-то уже знает половину данных и ему нужна только вторая половина.

— А в чем суть этих материалов?

— Они касаются металлов и их соединений, которые производятся для Харуэлла (Британский ядерный центр — прим. пер.), а также лазеров для нужд обороны. Мы продвинулись так далеко, как никому ещё не удавалось. Потом ещё насчет непоглощающих зеркал, — совершенно новая тематика, и ещё кое-что, связанное с проектом «Ньютон».

— Проект «Ньютон»?

— Новейшие исследования гравитации, которым занимается Национальная физическая лаборатория; только смотри, ни гу-гу!

— Ну и ну! И девушки полностью в курсе дела? Это же бомба!

— Да, но они достаточно умны.

Машина осторожно выбралась из пробки возле Меншн — хауз и двинулась в сторону Чипсайда. На здании газеты «Ивнинг-ньюс» сияла неоновая реклама концерта поп-музыки. Мотор неожиданно чихнул, вспугнув стайку голубей. На мужчине, торговавшем фруктами с ручной тележки, была высокая шляпа и замшевые ботинки.

— Ты что-нибудь понимаешь в системе связи между ними? — спросил Уитни.

— Именно потому я и собрался повидаться с Нимом. Он большой специалист в таких делах, и я знаю, что Ай-Си-Си консультировалась с ним по поводу девушек.

На Уолбек — стрит они вышли из машины.

Сэр Рейли Ним был крупным мужчиной с солидным брюшком, в полосатых брюках и с курчавыми черными волосами, тронутыми сединой. Его зубы казались крупнее обычного, но манеры оказались достаточно сердечными. После краткого вступления Худ задал вопрос относительно сестер Эвенли.

— Вы не будете возражать, если я пройдусь? — Ним продемонстрировал весь набор сверкающих зубов. — К сожалению, я не могу делать этого с пациентами. Но это единственное доступное мне упражнение. — Он принялся расхаживать взад — вперед по комнате.

— Замечательные девушки, не так ли? Именно то, что называется гармоничными монозиготическими близнецами. Это означает, что они произошли из одной яйцеклетки. В большинстве случаев из одной яйцеклетки развивается только один эмбрион. В случае монозиготики из одной яйцеклетки появляются два эмбриона. Понятно?

Гости кивнули.

— Обычные близнецы, которые развиваются каждый из своей отдельной яйцеклетки, не больше похожи друг на друга, чем их братья и сестры. Иногда они сильно отличаются друг от друга. Но монозиготические близнецы, особенно гармонические, так похожи друг на друга, что даже матери с трудом могут их отличить. У них одинаковые жесты, одинаковый почерк. Они одинаково пахнут. Если вы исследуете отпечатки пальцев этих девушек, даже подкожные отпечатки, то вы получите две правых руки, которые отличаются меньше чем правая и левая рука одной и той же девушки.

Монозиготические близнецы страдают одними и теми же заболеваниями. Или не заболевают, когда болеют их братья и сестры (которые могут быть обычными близнецами). Они даже заболевают в одно и то же время. Но самое главное — и это прекрасно показали сестры Эвенли, — монозиготические близнецы похожи не только физически, но и духовно. У них одинаково протекают умственные процессы. Вы можете обнаружить, что у них одинаковые вкусы, одинаковое отношение к религии, к деньгам, детям, путешествиям, бизнесу…

— Сексу?

— Да, хотя не обязательно в одной и той же степени. Даже гармонические монозиготические близнецы — высшая степень подобия — не обладают одинаковой интенсивностью в своем отношении ко всему, что происходит под солнцем. Могут существовать различия в складе ума, скорости умственных процессов, у одного они могут идти быстрее, чем у другого, но не значительно. Может случиться, что один из близнецов будет более живым, более беспокойным, более интересующимся внешними проявлениями, чем другой. Аналогичным образом они могут несколько различаться по своему отношению к сексу.

— Но только по отношению?

— Да. — Ним остановился у окна, засунув пальцы в карманы жилета. Пару секунд его глаза внимательно изучали почтальона, идущего по улице. Потом он повернулся.

— Знаете, были проведены замечательные исследования преступников-близнецов. Профессор Йоханес Ланге (известен его классический медицинский труд «Исследования преступников — близнецов, Лейпциг. 1929 г. прим. автора), выдающийся баварский медик, перед войной провел фундаментальное исследование, сегодня существует и множество других работ. Так например, было обнаружено, что монозиготические близнецы среди преступников ведут себя практически идентично. Если один близнец совершает преступление, скажем в январе, то другой близнец, который может находиться за сотни миль от него, в январе также обязательно совершит преступление. Они ведут себя, как один человек, и все дело в наличии между ними определенной связи. Вопрос только в том, как долго может существовать такая связь.

— Был проведен эксперимент, когда всех оказавшиеся в тюрьме монозиготических близнецов разделили и тщательно изучили их дела. Результат оказался поразительным. Выяснилось, что в поведении обычных близнецов не было ничего общего. Врачи установили, что среди обычных близнецов одинаковым образом совершали преступления всего десять процентов, тогда как среди монозиготических близнецов одинаковый способ совершения преступления наблюдался в восьмидесяти случаях из ста.

— Может быть, это было просто подражанием?

— Ни в коем случае. Это не случайность и не совпадение, ничего подобного. Случалось, что монозиготические близнецы спустя двадцать пять лет или более повторяли один и тот же способ кражи. Если сопоставить все записи, можно обнаружить, что если у одного близнеца наблюдался какой-то излом в поведении, точно такой же излом наблюдался и у другого. Например, если один близнец ничего не украл в течение двенадцати месяцев, тоже самое можно обнаружить и у другого. Например, когда один близнец сидел в тюрьме, а другой в это же время находился на свободе. С другой стороны, не существует никакой возможности проверить наличие такой связи. Если один близнец в тюрьме начинает жаловаться на плохие условия содержания, то другой, находясь на свободе, начинает жаловаться на что-то похожее. Если один начинает бунтовать, другой, тот, что на воле — или внутри — тоже.

— Стало быть, они становятся жертвами своей судьбы? — спросил Худ. — И не могут от этого избавиться?

Ним перестал шагать по комнате. Какое-то время он смотрел в окно, потом повернулся к ним.

— Сложный вопрос, мистер Худ. Если монозиготические близнецы могут воздействовать друг на друга, то вы правы. Именно в этом заключается дар этих девушек. Их способность общаться между собой становится просто дальнейшим развитием их обычной поведенческой манеры. Как вы правильно заметили, мистер Худ, они не могут от этого избавиться. Просто они умственно делают тоже самое, что другие вынуждены делать физически.

— Предположим, они стали бы преступницами — или вынуждены были стать преступницами?

— Если одна из них оказалась бы преступницей, я убежден, то же самое произошло бы и с другой. Они не могут с этим бороться. Незначительные различия между ними, не считая, может быть, отношения к сексу, не могут повлиять на другие важные аспекты их жизни.

— Позвольте мне, сэр Рейли, неквалифицированно сформулировать это следующим образом: если одна из девушек совершит серьезную ошибку — это чистое предположение — то другая не сможет избавиться от искушения поступить таким же образом?

— Она обнаружит, что не в силах воспротивиться врожденному побуждению.

— И это врожденное побуждение действует в обоих направлениях?

— В обоих, мистер Худ.

— Спасибо.

Они откланялись.

Теперь Худ понимал, почему лорд Клеймор выглядел таким взволнованным.

 

Глава 3

Серовато-стальной «ситроен ДС» одолел подъем и теперь мчался вниз, как стремительный луч серого света.

— Черт возьми, черт возьми!

Непрерывно ругаясь, Худ покосился на приборный щиток, проверил показания приборов и снова перевел взгляд на дорогу. Скорость 140, это примерно 87 миль в час. Масло в норме. Время час двадцать пополудни. Машина была немного не сбалансирована, слишком велико давление воздуха в задней левой шине.

Девушка снова их провела. И пока неизвестно, как ей удалось это сделать. Не было времени разобраться — ему сообщили слишком поздно.

Далеко впереди он увидел двухместный «бентли континенталь» бирюзового цвета с мотором в 4, 5 литра. Никакого сомнения, за рулем была девушка! Она снова сбежала, стерва чертова!

Худ плотнее закрыл окно и выжал из своего «ДС» последние резервы. Стрелка прыгнула на цифру 150.

Худ сейчас испытывал состояние, знакомое каждому гонщику, когда все чувства работают с предельной точностью и жизнь буквально стекается в кончики пальцев.

В поле зрения дорога была прямой, как стрела. Вдоль неё выстроились в ряд высокие деревья, за которыми по обе стороны простирались поля. Яркое солнце, пробиваясь сквозь листву, испещрило всю дорогу пятнами. Ничто не отвлекало взгляд. Участок просто создан был для быстрой езды.

Серые глаза Худа горели мрачным огнем. От самого Бордо он охотился за девушкой в бирюзовом «бентли». Сейчас они находились почти на средине длинного монотонного подъема между Ангулемом и Пуатье, и она гнала свой «бентли» изо всех сил. Если все и дальше так пойдет, они чертовски скоро побеседуют.

На дороге впереди как-то странно вилял тяжелый грузовик. «Бентли» миновал его без задержки. Перед Худом быстро увеличивалось слово «коровы», написанное на заднем борту. Вдруг грузовик неожиданно вильнул к центру дороги. Худ спокойно отреагировал, сбросил скорость и тотчас снова её увеличил. «Бентли» был уже на вершине подъема. Когда там же оказался Худ, ему показалось, что беглянка увеличила отрыв. Бентли от него явно уходил, делая не меньше 100 миль в час.

Худ сел прямее, стиснул зубы и пытался выжать из своего «ситроена» что-то еще. На извилистых участках «ДС» смог бы сократить отрыв, но на длинной прямой преимущество было за «бентли».

Девушка удалялась. Несколько машин, двигавшихся в противоположном направлении, со свистом пронеслись мимо. «ДС» оседлал дорогу так, словно был в неё впрессован.

Они миновали Манс.

Потом впереди появился трейлер фирмы «Шелл». Справа Худ заметил старенький седан, приближавшийся по боковой дороге. Тот был недалеко от «бентли» и двигался достаточно быстро. Худ поморщился, очень хорошо себе представив, что сейчас может произойти, и сбросил скорость. Как он и ожидал, седан подъехал к главной дороге и, не обращая никакого внимания на знак «стоп», выехал на нее, также повернув направо, и именно в этот момент к тому же месту подкатил трейлер.

Худ затаил дыхание. «Бентли» пулей проскочил в щель между трейлером и поворачивавшим седаном, зазор составил не больше десяти дюймов, причем сделано это было без малейших колебаний.

Худ восхищенно присвистнул, потом выругался и притормозил. «Бентли» был далеко впереди, превращаясь в уменьшающееся голубое пятнышко. Худ ещё более помрачнел и вцепился в руль. Он представил себе влажный розоватый рот девушки, её очаровательную улыбку, её слова, даже его заставившие рассмеяться.

Она уже подарила ему такую улыбку, когда они стояли рядом в Бордо, застряв в дорожной пробке на выезде из города. Она, конечно, не знала, что он, преследуя её, проделал долгий путь. Они едва пересекли Гаронну по дороге номер 10, когда их задержал опустившийся шлагбаум.

Она покосилась на Худа и увидела высокого крепко сложенного брюнета с чуть вьющимися волосами. Когда он улыбался, в уголках глаз собирались веера морщинок.

Худ тоже взглянул на нее. Шикарная натуральная блондинка с прической, уложенной с небрежной элегантностью одним из лучших парикмахеров. Густые брови легли высокими дугами над голубыми глазами. На ней было платье из набивной тафты с закругленным воротником. Лиловая губная помада удивительно ей шла. Хотя девушка сидела в машине, но складывалось впечатление, что она высока ростом. На лице играла веселая и чуть фривольная улыбка. Чего ещё желать?

Она закурила и снова искоса взглянула на него. Их взгляды встретились, улыбки выразили взаимное восхищение. Она надула губки, вынула изо рта испачканную помадой сигарету и пожала плечами. Малышка прекрасно знала правила игры.

— Совсем ребенок, — подумал про себя Худ.

На какое-то мгновение его задание, мрачная официальная причина, по которой он её преследовал, отступили на задний план. Она относилась к тому типу девушек, которые обладают способностью придавать очарование местам и людям, с которыми сталкиваются, которые могут наполнить очарованием любую обстановку. Она, безусловно, была незаурядной личностью, Худ это чувствовал.

Появился поезд. Шлагбаум оставался закрытым. Худ заинтересовался машиной девушки. Это был «бентли континенталь», но на нем установили радиатор от «роллс — ройса» и переделали капот, сменили ступицы колес и сзади сняли фирменные знаки. Однако Худ заметил справа на приборном щитке тахометр. Значит, на машине стоял двигатель от «бентли», — на «роллс-ройсе» тахометра не было.

Шлагбаум поднялся. Девушка выбросила сигарету. Худ бросил последний взгляд на её профиль, её влажные губы. Потом они помчались вперед.

Они влились в общий транспортный поток, она впереди. Потом, выбравшись на подъем за городом, «бентли» начал удаляться.

Худу не составило труда держаться за ней следом. Участок от Бордо до Ангулема представлял собой чередование подъемов и спусков. Кроме того, на дороге попадалось много грузовиков, не превышавших скорости в 70 миль. Перед самым Ангулемом его слегка задержал разворачивавшийся грузовик, и Худ потерял её из виду, но в самом городе вновь её обнаружил.

Теперь девушка затеяла настоящую гонку. Она не рисковала, но, выехав из Ангулема, двигалась с такой скоростью, что плавно и уверенно уходила вперед. Она увеличивала расстояние между ними так легко, словно и не стремилась этого сделать. Чертова девчонка, — подумал Худ. И это было только начало погони! Он думал было, что ей придется остановиться, чтобы перекусить, но она продолжала неутомимо двигаться вперед.

Теперь Худ вновь её догнал, — «бентли» задержали другие машины. Впереди появился знак — до Руффека 3 километра. Сейчас он был примерно в пятистах метрах позади. Потом появился знак ограничения скорости, и они въехали на главную улицу.

Двое патрульных стояли возле своих мотоциклов; казалось, их не интересует ни «бентли», ни «ДС». Стоял прекрасный день, такая золотая осень, что просто не верилось, что уже конец сентября.

Пользуясь моментом, Худ опустил оконное стекло, чтобы немного подышать. Шторы на окнах все домов были опущены, собаки валялись в пыли, на скамейке спал какой-то бродяга, закрыв лицо беретом.

В следующий миг они выехали из городка и «бентли» помчался по прямой, обсаженной деревьями дороге, уходившей в даль.

Худ закрыл окно и выжал из «ДС» все, что мог. Но элегантный голубой задок, казалось, дразнил его. На спидометре появилась цифра 145, потом 150. Дорога была прямой, как стрела. Девушка продолжала удаляться. Он прибавил ходу до 152 километров — 94 мили в час.

Пятна от листьев танцевали на асфальте. Его просто гипнотизировал удаляющийся бирюзовый комочек. Прямота и монотонность дороги усыпляли. В машине было жарко. Временами Худу казалось, что он плывет в пустоте. Он пронесся мимо какого-то случайного автомобиля, остановившегося на обочине. Семейная пара расставляла столик и стулья, чтобы перекусить.

«Бентли» пока ещё был виден. Худ подумал, что он сможет выиграть девушка слегка притормозила на перекрестке. Мимо мелькнула надпись: «Ляси». Если он сможет удержаться за ней на этом участке, то не даст уйти и на любом другом. Не было никакого сомнения, он её догонял.

Худ усмехнулся. Девушка сдалась. Это капитуляция. На следующем участке шоссе он обгонит её и просигналит, чтобы она остановилась. Потом предложит выпить, и с этого все начнется.

Она была впереди примерно на восемьсот метров. Он взглянул на спидометр. К ним приближался грузовик с болтавшимся брезентовым тентом. Когда «бентли» его миновал, Худ увидел, как с грузовика упала, ударилась о дорогу, перевернулась и покатилась вперед большая металлическая бочка. Худ нажал на тормоз. Бочка выкатилась на середину дороги, крышка отлетела и на землю полилась желтоватая жидкость.

Худ помахал водителю грузовика, чтобы тот остановился, и затормозил сам. Это оказалась краска — густая и жирная. Бочка откатилась к ближайшей обочине, краска образовала большую лужу.

«ДС» прекрасно отозвался на команду тормозов и врылся в дорогу так, словно его прижала к земле гигантская рука, остановившись буквально в нескольких метрах от лужи краски. Оглянувшись назад, Худ увидел, что грузовик тоже остановился. Водитель и его напарник тянули головы из кабины, оглядываясь назад. Потом спустились на землю и остановились на дороге.

Худ нетерпеливо выругался. Но не желая бессмысленной ссоры, подождал, пока они не вскарабкались обратно, развернули грузовик и двинулись назад, чтобы разобраться с ситуацией; потом, объехав бочку и краску, снова послал «ДС» вперед.

Машина набирала скорость, Худ опасался, что с девушкой придется распрощаться — ведь потерял он несколько минут — однако продолжал упорно жать на газ.

Блондинка в «бентли» взглянула в зеркало заднего вида. «ДС» не было видно. Она улыбнулась и сбросила скорость сначала до шестидесяти, а потом до сорока миль. Спустя минуту — другую затормозила, посмотрела назад, развернулась и съехала на узкий грязный проселок.

Дорога вела на ферму, между колеями росла трава, а по обеим сторонам поля окаймляли высокая трава и белые цветы. Редкие деревья отбрасывали на дорогу бесформенные тени.

Девушка медленно проехала примерно сотню метров и остановилась, потом заглушила мотор. Ее окружила осенняя деревенская тишина. Она достала пачку Мальборо, закурила и выпустила длинную струйку дыма.

Потом облокотилась на окно и глянула назад, в сторону дороги номер 10. По той проносились грузовики и легковушки, но в это время дня не часто. Потом на большой скорости промчался серый «ДС». Девушка едва успела заметить Худа за рулем. Улыбаясь и подперев рукой подбородок, она следила, как машина исчезает вдали.

Еще немного покурив, она загасила окурок и вышла из машины. Даже без туфель был заметен её высокий рост. Девушка с удовольствием потянулась, буквально замурлыкав. Потом наклонилась к машине, поставив ногу в чулке на подножку, и подумала, как здесь уютно и как неплохо было бы заняться здесь любовью. Она чувствовала, что ей этого очень хочется.

— У-м-м, — простонала она. — Прямо здесь и прямо сейчас.

Девушка продолжала улыбаться. Вокруг стояла тишина, только звенели цикады. Над головой заливался жаворонок. Никто не появлялся, только по шоссе время от времени проносились машины.

Она отошла от машины, обошла вокруг, посмотрела по сторонам. Потом села в машину, проехала по проселку ещё метров двадцать и свернула на обочину. А выйдя из машины, принялась расстегивать крючки на платье.

Девушка подняла руки, стянула платье и бросила его в машину. На ней был красивый французский лифчик, маленькие голубые шелковые трусики и чулки без шва. Теплые лучи солнца ласкали её кожу, и она снова потянулась. Стали заметны её широкие плечи.

Потом девушка отстегнула чулки спереди и сзади, села на сидение и сняла их. Так она долго сидела на солнце, раздвинув ноги. Потом медленно откинулась на сидении, пока не легла навзничь, ноги остались снаружи, плоский гладкий живот прогнулся вверх.

— М-м-м, — промурлыкала она, встала и огляделась ещё раз. Потом ещё немного провела машину по дороге, хотя едва ли её можно было увидеть. Успокоившись, закинула руки за спину, расстегнула лифчик и освободилась от него легким движением плеч.

Когда она бросала лифчик в машину, груди её слегка качнулись. Она оглянулась через плечо, слегка мазнув ими при этом по дверце. Не останавливаясь, стянула и трусы. Под ними оказался узкий пояс для чулок. Она сбросила и его.

Тело её оказалось гибким, юным и очень аппетитным. На коже проступали слабые следы загара. Потом она заметила маленький голубой цветок и шагнула вперед, чтобы сорвать его. Сделав пару шагов по высокой траве, она опустилась на колени, а потом откинулась на спину и вытянулась во весь рост.

Раскинув руки в стороны, она подогнула одно колено и, улыбаясь, посмотрела в небо. Сначала преследование серого «ДС» доставляло ей удовольствие. Потом она решила избавиться от него, хотя и редко упускала шанс. Теперь же лежа здесь, снова по-кошачьи промурлыкала. А тот тип неплохо смотрелся!

Маленький жучок уселся ей на левую грудь и пополз к розовому соску. Рука девушки лениво поднялась, поласкала грудь и смахнула насекомое. Сосок ответил на ласку.

От дороги поднималось марево, «ДС» одолевал уже второй подъем. Примерно в миле впереди был виден удаляющийся «дофин».

— Ох, черт возьми! — Худ затормозил. Он потерял беглянку. Дорожный знак сообщал, что до Пуатье осталось двадцать километров. Он потратил два с половиной часа на то, чтобы проехать по дороге и снова вернуться обратно в надежде, что он пропустил «бентли» на какой-нибудь бензоколонке или станции обслуживания. И наконец сдался.

Худ был в ярости; он не обедал, да и весь день пошел насмарку. Теперь он чувствовал, что устал и нужно выпить. Он уверял себя, что ему наплевать на разницу в характеристиках машин или искусстве вождения; не говорила в нем и уязвленная гордость, хотя победила его девушка. Существовали гораздо более важные причины недовольства. Ее побег мог кончиться несчастьем. Плохо, что из Ай-Си-Си его предупредили слишком поздно; но он никак не рассчитывал на такую прыть «бентли».

Он свернул на подъездную дорожку к заведению, рекламировавшему себя, как мотель. Там он обнаружил бар с длинной изогнутой стойкой черного мрамора, низким потолком и лампами, отбрасывавшими узкие конические пучки света. Столы, стойка с легкими закусками, секция, где подавались обеды, и множество комнатных растений.

Худ заказал мартини.

— Да, сэр, — кивнул расторопный бармен, подстриженный бобриком.

— Сухой, — добавил Худ.

— Что? — переспросил бармен таким тоном, словно Худ его оскорбил.

— Avec du gin (с джином (фр.) — прим. пер.) — сказал Худ.

— С джином?

— О, Боже, — вздохнул Худ, — снова все сначала.

— Мартини-джин, vous voulez dire? (хотите вы сказать? (фр.) — прим. пер.).

— Нет.

— Mais un martini, vous m'avez dire (Но вы же мне сказали, один мартини (фр.) — прим. пер.).

Худ попытался ему растолковать, но с таким же успехом он мог объяснять рецепт приготовления полинезийской водки из кокосовых орехов. Наконец молодой человек приготовил какую-то смесь в очень мелком бокале. Ни лимонной корочки, ни оливки там не просматривалось. Худ отхлебнул, напиток оказался теплым и с таким количеством джина, словно его рассчитывали на младенца.

Он вздохнул и закурил. Худ был расстроен, ему было стыдно, что он позволил беглянке улизнуть. Он взмок и слишком разгорячился, чтобы ехать сейчас в Париж или на побережье. Хотелось принять ванну, вкусно пообедать и завершить день в приличном ресторане.

Худ взглянул на часы: без десяти пять. Он с удовольствием подумал об отеле Гастона, своем любимом заведении недалеко от Шовиньи. Его дорогостоящая элегантность, удаленность от основных дорог, еда, на которую он мог там рассчитывать, и известная вероятность никого не встретить, — вот что ему было нужно. Ужин на террасе, наслаждаясь вечерней прохладой и бутылкой «Романе-Конти» от Гастона… После этого он мог бы отправиться в Париж и сообщить о плачевных результатах своей поездки. Как и было на самом деле.

Он допил коктейль и вышел. От гравийной дорожки тянуло жаром. Казалось, ещё никогда не было так жарко. С ревом мимо него пронесся гигантский красный трейлер, за ним — другой. Цирк Пиндера — самый большой цирк в мире. После них остался запах масла и выхлопных газов.

Худ забрался в свой «ДС», подъехал к бензоколонке и заправился. Потом вернулся обратно через Пуатье и резко свернул налево на узкую дорогу, идущую через поля в сторону леса. Среди деревьев стало свежо и прохладно. Теперь он мог позволить «ситроену» не торопиться. Тихие укромные тропинки уходили в заросли папоротника и кустов. Здесь начинались бывшие охотничьи угодья Франциска I.

Он решил двигаться дальше в том же направлении, и вместо того, чтобы свернуть на развилке, поехал дальше. В Бонне, следующей деревне, был мост, зато ему предстояло проехать несколько километров вдоль реки.

Выехав из леса на открытое место, он миновал деревенское кладбище и глинобитный коровник. Улица повернула в сторону. Он выехал к реке, обогнул большой вяз, направил «ситроен» в сторону моста и мягко затормозил. Лицо его изумленно вытянулось; потом он усмехнулся. Узкий каменный мост был перегорожен «дофином» и бирюзовым «бентли».

— Черт бы меня побрал! — продолжая усмехаться, сплюнул Худ. Он-то думал, что тот находится за много миль отсюда, по крайней мере, в Туре или Париже.

Блондинка слушала молодого человека, видимо владельца «дофина». Тот темпераментно демонстрировал возмущение, что все французы считают обязательным после аварии. Девушка курила; казалось, это её забавляет. Парочка деревенских жителей наблюдали за ними.

Худ внимательно смотрел на девушку. Она отлично выглядела, в ней было нечто неуловимое, что можно было бы назвать шармом. Он поставил машину на ручной тормоз, вышел и направился к ним. При виде его девушка искренне улыбнулась.

— О, привет, Галахед!

— Вот чем кончают слишком торопливые водители.

Она рассмеялась. Незнакомец оказался крупнее, чем она полагала. На взгляд ему было около тридцати пяти. Искушенный и, видимо, не женатый. Она отметила его ухоженные руки.

Худ подумал, какой холодной и шикарной она выглядит.

— Что тут случилось?

— Наш друг только что приобрел новый «дофин» и вот, пожалуйста, авария.

Деревенские жители с удивлением прислушивались к торопливой английской речи. Лохматый парень казался неотесанным, но вполне добродушным. Надев свой явно самый лучший костюм, местный бакалейщик всего второй раз выехал на новеньком с иголочки «дофине» после сдачи на права. Худу стало жаль его, и он подумал, что, пожалуй, и девушке тоже. «Бентли» уже почти миновал мост, когда ехавший навстречу бакалейщик решил, что там хватит места для двоих и попытался проскочить. Но рассчитал он неверно. У «дофина» оказалось помято крыло и разбита передняя фара. На «бентли» осталась неглубокая царапина на бампере.

— Могу я чем-нибудь помочь? — спросил Худ.

Один из свидетелей оказался деревенским полицейским. Он согласился соблюсти все необходимые формальности за жандармов, размещавшихся в соседней деревне. Они расцепили автомашины и освободили мост. Потом последовала затяжная процедура составления протокола и оценки нанесенного ущерба. Худ подошел вместе с девушкой к «бентли».

— Теперь, когда я вас избавил от конфликта, почему бы нам вместе не поужинать?

Она улыбнулась.

— Раз вы меня наконец-то поймали, то почему бы и нет?

— Как насчет того, чтобы поехать к Гастону? Я покажу дорогу.

— Это не будет выглядеть так, словно я вас преследую? — рассмеялась она.

— Надеюсь, будет.

Она пошла к машине.

— Тогда показывайте.

Худ переехал мост и двинулся вдоль реки. «Бентли» последовал за ним. Двадцать минут спустя они въехали в украшенные флагами ворота заведения Гастона.

Дом Гастона был одним из тех мест, куда Худ любил возвращаться. Эту мельницу построили в годы революции на фундаменте монастыря шестнадцатого века, потом с большой тщательностью восстановили, кое-где реконструировали и признали памятником архитектуры. Гастон, которому она принадлежала, был маленьким и пухлым коротышкой. Он начал свой путь в четырнадцать лет мальчиком-посыльным в отеле Ритц, а теперь стал одним из крупнейших гостиничных магнатов в Европе. Но по-настоящему счастлив он был только тогда, когда работал в небольшой гостинице. Гастон никогда не занимался рекламой. Наибольшее удовольствие ему доставляло обслуживать очень небольшое число постояльцев.

Девушка вышла, с восхищением осмотрелась вокруг и покачала головой. Они вошли в роскошный зал с диванами, обтянутыми генуэзским бархатом, массивным мраморным камином со скульптурой Джакометти над ним, обюссонским ковром, лаковой китайской ширмой и видом на реку. Гастон установил там три испанских двери семнадцатого века, которые смотрелись очень к месту.

Вошедший Гастон тут же заметил поданный Худом знак.

— А, мистер Худ, какое удовольствие вас видеть! — он улыбнулся и добавил: — Добрый вечер, мсье. К счастью сейчас стало немного прохладнее.

— Как поживаете, Гастон? Мы хотели бы поужинать; но после этого могли бы кое-что обсудить.

— О, мне здесь очень нравится! — с восторгом воскликнула девушка, выступая вперед. Она повернулась на каблуках. — Я с удовольствием бы осталась здесь на ночь — надеюсь, комната найдется?

— Конечно, мадмуазель.

Худ взглянул на нее. Это было что-то неожиданное — и многообещающее.

Быстро оговорили все необходимые формальности насчет машин и багажа.

— Я хочу выпить, — сказал Худ и прошел на террасу, пока девушка выбирала комнату и устраивалась. Гастон сам принес Худу двойной мартини.

— Вам вашу обычную комнату, мистер Худ, как всегда?

— Да, пожалуйста. Там все в порядке?

— Абсолютно.

Худ пригубил превосходный мартини, докурил сигарету и понес свой бокал наверх. Ванна уже наполнялась. Он поставил бокал на край ванны, разделся, нырнул в воду и блаженно вытянулся. Потом протянул руку за мартини.

Следовало согласиться, что ситуация была именно такой, какую он хотел создать. Худ полагал, что сможет справиться с тем, что его ожидает. Но по-прежнему был не совсем уверен в результатах. Энергичная девушка была скора на решения. И, безусловно, понимала, что ведет опасную игру. Она была умна и вполне могла повести себя самым непредсказуемым образом. Так что ему следует провести игру должным образом.

Он оделся и спустился вниз. Девушка вышла на террасу. При виде неё Худ испытал легкий шок. На ней было таиландское шелковое платье коричневатых тонов с единственной серебряной кашмирской брошкой, украшенной агатами, впрочем, необычайно шикарной.

— Виски с содовой, — попросила она. — Здесь очень мило, верно? Вы тут постоянный гость?

— Нет, мадмуазель. Мадмуазель… а как дальше?

— Джойс Антрим. Полагаю, мне следует называть вас мистером Ситроеном? Или Дадли Стюартом? — Она рассмеялась.

— На самом деле меня зовут Чарльз Ройс, — солгал Худ. — И я преследовал вас, чтобы выяснить, зачем вы изуродовали свой мощный «бентли».

— Мой прелестный «роллс»?

Время летело незаметно. Ужинали они в одиночестве в другой части террасы, и все было просто восхитительно. Приглушенное освещение, река, светившаяся темно-зеленым серебром, мягкий шум воды…

Им подали saumon de pate (семга в тесте (фр.) — прим. пер.), к которой Худ выбрал вино Пуйи-Фуиссе 1945 года, а потом gigue de chevreuil (седло козленка (фр.) — прим. пер.) с paillasson truffe (трюфели, выращенные на соломенной подстилке (фр.) — прим. пер.) с Романе-Конти 1943 года. Еда была божественной.

Девушка была в восторге и веселилась от души. Худу только этого и было нужно. Но она очень умело уходила от его вопросов. Когда он спросил, чем она занимается, она расхохоталась, сказала, что «навещает друзей», и все его попытки ни к чему не привели. Она знала некоторых людей, с которыми он был знаком в Лондоне, Париже и ряде других мест, но он не хотел акцентировать на этом внимание и уходил в сторону, когда начинали называться имена. Она его тоже распрашивала, с весьма умеренным любопытством. Однако когда Худ начал рассказывать о банковских операциях и жизни в Сити, скептически рассмеялась. Впрочем, и он не мог удержаться от усмешки. Она хохотала и от души веселилась.

Потом они отправились прогуляться. Когда их руки коснулись друг друга, он поднес её пальцы к губам и поцеловал запястье под манжетом платья. При этом Худ почувствовал, как её рука прошлась у него по груди. Но тут же она рассмеялась и оттолкнула его.

Луна заливала светом все кругом.

— Давайте посмотрим парк и замок, — предложил Худ.

— Прекрасно. А чей это замок?

— Он принадлежит семейству Виллемобль. Но жить там никто не может. В замке около восьмидесяти комнат, а чтобы поддерживать парк в порядке, нужно десятка три садовников. Они уже много лет пытаются сплавить замок государству. Кроме парка там ещё и пруд, а у Гастона есть ключи.

Они подошли к «бентли», и девушка предложила ему сесть за руль.

В конце дороги фары осветили большие вычурные железные ворота. Худ вышел, отпер их и распахнул. В кустах раздалось испуганное шуршание. Девушка провела «бентли» в ворота, остановилась, и Худ их снова запер. Когда он садился на место водителя, девушка потянулась и выключила фары.

— Так будет лучше.

Худ покосился на нее.

В свете приборов её влажные розоватые губы слабо светились. Она продолжала смотреть прямо перед собой, делая вид, что не заметила паузы, хотя он понимал, что она прекрасно все заметила. Худ чмокнул её в шею и взялся за руль.

Широкая аллея, обсаженная деревьями, была испещрена яркими пятнами лунного света. Не чувствовалось ни малейшего дуновения ветерка. Худ повел машину вперед. В конце аллеи они выехали на открытое место, ярко освещенное луной, и вдали увидели замок. Вдоль берега реки тянулся каменный парапет. В боковых аллеях белели мраморные статуи. Они вышли из машины и пошли по одной из аллей. Девушка начала дурачиться, а потом побежала и вскочила на каменный парапет.

— Не глупите, спускайтесь вниз! — крикнул он.

Она сбросила туфли, и когда он шагнул вперед, чтобы схватить её, прыгнула — и Худ поймал её в свои объятия. Девушка внимательно взглянула на него и скользнула вниз.

Он поцеловал её, она обвила руками его шею. Холодные губы коснулись его губ, руки крепко обняли за плечи. Когда они отстранились друг от друга, она буквально задохнулась, и тут же вновь прижалась к нему, спрятав лицо у него на груди.

Потом она прошептала что-то, чего он не расслышал.

— Джойс, — он поднял её подбородок и снова поцеловал, потом они сели на каменную скамейку. Худ чувствовал, как девушка возбуждена. Шелк её кожи под чулками возбуждал и его. Потом она подняла ногу, согнув её в колене, и положила на его бедро. И тут же вздрогнула.

— Чарльз… нет! — Она высвободилась и рассмеялась, поддалась на какое-то мгновение и вновь вырвалась. Но в следующий миг вновь обняла его за шею.

— Я хотела сказать… да… но…

— Что «но»?

— Не здесь.

— Но почему? Иди ко мне.

— Нет, дорогой, потому что…

— Что?

— Потому что у меня особые представления о любви. Ты же будешь настолько мил, что займешься со мной любовью?

— Иди сюда и увидишь.

Она вскочила на ноги, отряхивая платье.

— Иди сюда.

Худ поднялся, но она выскользнула из его объятий и побежала к машине. Он зашагал следом, и она вновь обняла его за плечи.

— Так что это за особые представления о том, как нужно заниматься любовью? — спросил Худ.

Она рассмеялась.

— Дорогой мой, у меня особое отношение к месту. Я уже испытала множество самых различных мест. И когда вижу какое-то новое, не могу удержаться, чтобы не подумать, что мне хочется там заняться любовью. Иногда я думаю, что если этого не сделаю, то уже никогда больше такой возможности не представится! Однажды это было на операционном столе. Там столько всяких приспособлений! Можно повернуть то одну, то другую ручку. Однажды я не могла удержаться, чтобы не заняться этим в прекрасном снежном сугробе.

— А отчего ты не можешь удержаться сейчас?

Она не ответила, и они снова поцеловались.

— Подожди минутку. — Она высвободилась и ласково провела рукой по изящной крышке багажника. — Посмотри какой угол… И вот этот выступ…

Худ усмехнулся.

— Ты считаешь это особо удобным местом?

Но девушка повернулась и нырнула в машину. Когда Худ попытался было за ней последовать, она, поддразнивая его, крикнула:

— Оставайся там. Я хочу превратиться в леди Годиву.

Мгновение спустя она появилась вновь. Теперь она держала платье перед собой, чуть ниже обнаженных плеч. Улыбаясь и прижимая платье к груди, она подошла к нему, проскользнула между ним и багажником и остановилась, глядя на него. Худ должен был согласиться, что процесс соблазнения был проведен с изяществом, юмором, и присущим ей очарованием. Когда она подошла вплотную и обняла его за шею, платье упало на землю, и Худ сжал её в своих объятиях.

Ее голова откинулась назад, она ухватилась за него, откинувшись на крышку багажника, и охватила его поясницу ногой.

Худ почувствовал, как его охватывает неудержимое желание.

Наконец девушка прервала поцелуй, едва переводя дыхание.

— Чарльз… — она была полна желания и, впившись в него ногтями, издавала тихие звуки, закатываясь в экстазе. Худ был полностью захвачен страстью. Она то боролась с ним, то завлекала его ещё дальше, притягивая к себе обеими руками, потом нога, которой она обнимала его бедра, расслабилась, а руки слегка отпустили.

Наконец её ноги коснулись земли, безвольно повисла.

— Ты сделал мне больно, — сказала она. — Но это было… мм-м…

Он поцеловал её в щеку.

— По крайней мере теперь это место ты уже испытала.

— О, у фирмы «бентли» прекрасные дизайнеры.

Он рассмеялся.

— Но ты чуть не сломал мне спину выступом.

— Ты сама захотела на нем устроиться. У меня было желание продержать тебя здесь до утра, пока не придут коровы.

— Сегодня днем я принимала солнечные ванны, и коровы на меня написали, — сказала она.

— А почему ты скрывала это от меня весь вечер и не сказала, где ты была?

— Дорогой, никогда не трогай спящих.

Он рассмеялся, а она сказала:

— Если ты меня не отпустишь, я покроюсь ржавчиной.

Она подхватила с земли свое платье, подошла к машине и скрылась за открытой дверцей, чтобы одеться. Через минуту подошел и Худ. Она поднимала чулки, чтобы пристегнуть их к поясу. Худ почувствовал новый прилив желания, обогнул дверцу и поднял её.

— Я ничего не знаю о тебе, если не считать того, что мы здесь вместе! — рассмеялась она. — Дай мне сигарету и пойдем посмотрим замок.

Худ опустил её на землю и раскурил для неё сигарету. Они подъехали к большому дому, видневшемуся сквозь деревья. Но по какой-то причине ключи Худа не подходили ни к одной из дверей, и они обошли вокруг, разглядывая высокий фасад и окна, освещенные луной. На одном конце возвышалась круглая каменная башня. С криком вспорхнула какая-то ночная птица.

— В замке полно трофеев и наград. Жорж Виллемобль был известным спортсменом.

— Дорогой! — Она остановилась перед ним. — Неужели мы не сможем туда проникнуть?

— Внутрь?

— Тигровые шкуры — моя любовь.

— Тогда давай вернемся и посмотрим, нет ли у Гастона такой шкуры на чердаке.

Наступила полночь. «Бентли» тихо въехал во двор мельницы. Светилось всего несколько слабых огоньков в нижнем этаже.

Девушка взяла ключ от комнаты и поднялась к себе, а Худ попросил ночного портье принести бутылку «редерера» и остановился на террасе, глядя на реку. Когда Анри вернулся, Худ ещё немного подождал и понес ведерко наверх.

Он постучал, она слегка приоткрыла дверь и впустила его. На ней был коротенький халатик. Худ почувствовал запах духов от Диора и всего того, чем пахнет женская спальня. Потом пересек комнату, поставил шампанское и оглянулся. Девушка поворачивала ключ в замочной скважине.

Худ проснулся в собственной постели в семь часов утра. Солнце светило в открытое окно. Два часа назад вернувшись в свою комнату, он оставил шторы не опущенными, и свет дня помог ему проснуться. Но его способность настраивать свой мозг и просыпаться в точно заданный час как всегда сработала отлично.

Он ощущал приятную усталость, своеобразное всепроницающее чувство удовлетворения, испытываемое мужчиной после ночи, проведенной с женщиной. Он мог бы проспать и до полудня, но решил, что непозволительно снова упустить девушку.

Худ вскочил с постели, позвонил коридорному и заказал черный кофе. Позавтракать он мог внизу, расположившись так, чтобы видеть, как она будет спускаться вниз, или, по крайней мере, видеть её «бентли». Когда официант принес кофе, Худ стоял под душем.

— Прекрасное утро, сэр.

— Кажется неплохое. — Худ накинул халат и вышел из ванной. Он налил кофе, взял чашку, подошел к окну и стоял там, прихлебывая кофе и глядя на лужайку, протянувшуюся вдоль реки.

Теперь, — размышлял он, наступил самый трудный момент. Девушка была прекрасна, легкомысленна и весела. Но несмотря на все любовные утехи она прекрасно уходила от всех его попыток узнать о ней побольше, узнать, где она была и куда собирается дальше. Каждый раз она искусно и умело уходила от ответа и делала вид, что ей становится скучно, когда он заговаривал об этом. Не так-то просто будет с ней остаться. А ему следовало осмотреть её багаж и проделать много чего еще.

Худ допил кофе и, не теряя времени, оделся. Потом спустился во двор. Видимо «бентли» поставили в гараж… И тут из сада вышел Гастон с розами в руках.

— Все в порядке, мистер Худ? Вы всем довольны?

— Абсолютно, Гастон.

— Говорили, что погода портится. Что-то не похоже.

— Вы не знаете, мадмуазель Антрим ещё не спускалась? — спросил Худ.

— Она уехала, мистер Худ. Уехала очень рано, где-то около пяти.

Худ ехал в Париж, а небо все темнело. Когда он добрался до французской штаб-квартиры Ай-Си-Си, пошел дождь. Его провели в отдельный кабинет, откуда он заказал разговор с сэром Клеймором в Лондоне.

— Подождите пятнадцать минут, сэр, — сказала телефонистка.

— Хорошо. — Он повесил трубку.

По окну хлестали потоки воды. Да, похоже, бабье лето кончилось. По площади Согласия мчался поток машин. Огромные красно-зеленые флаги какого-то африканского государства тяжело свешивались с металлических мачт у дворца Тюильри и напротив него. Худу они показались отвратительными. Скопление автомашин и чувство хаоса, которое часто возникало у него в этом городе, только усиливали мрачное настроение.

Зазвонил телефон, небольшая пауза — и голос Клеймора:

— Ну? Что она сказала?

— Очень жаль, но нам не повезло. Она исчезла.

— О, Господи!

— Нам слишком поздно сообщили. Когда я приехал в отель, она уже уехала, и пришлось за ней охотиться.

— Где она была до этого?

— Не знаю.

— А куда направилась потом?

— Пока не смог узнать. Она очаровательна и чертовски умна. Я прочесал все окрестности, но без толку.

— Чарльз, вы должны её найти!

— Должен признаться, я полагаю, что она нас обманывает. Но не знаю, зашло ли это дальше простой неосторожности.

— Но с кем? Кто это?

— Мне чертовски не хочется говорить, что я думаю по этому поводу.

— Что вы хотите сказать? — Голос Клеймора звучал жестко и почти грубо.

Худ затушил сигарету в пепельнице. Он знал, что Клеймору это не понравится.

— Это Загора.

— Боже мой! — Голос Клеймора стих до шепота. — Откуда вы знаете?

— Ну… из того, что она говорила, из кое-каких намеков. Это только мои подозрения, я могу ошибаться. Я покрутился возле его дома в Фонтенбло, но там все закрыто.

— Неужели! — Голос Клеймора был едва слышен. — Этот тип причинил нам массу неприятностей. Он источник коррупции и прочих ужасных вещей. Он заморочил голову множеству добропорядочных женщин, и нет нужды вам говорить, что это были самые известные и талантливые женщины. Просто ужасно видеть, какого положения ему удалось достичь. Я постоянно слышу о его происках, и при всем этом его превозносят, как святого.

— Видимо, они очень близок к дьяволу.

В телефоне послышался гудок. Клеймор сказал:

— Чарльз, мне придется поговорить с премьер — министром. Он звонил несколько минут назад, в ужасном настроении, так что должен сказать, удовольствия это не доставило. В конце концов мне удалось как-то сгладить углы, хотя Бог весть какой ценой. Пока он знает все только в общих чертах и надеется, что вам удастся справиться. Чарльз, вы должны найти ее; обратитесь за помощью к вашим друзьям из службы безопасности, привлекайте кого сочтете нужным.

— Ладно.

— Желаю вам удачи — ради нашего общего спасения. — Клеймор повесил трубку.

Худ поднялся, опять закурил и прошелся по кабинету. Потом снова взглянул на скопление автомашин внизу — чертовски символичное зрелище. Потом снова позвонил в Лондон, на этот раз Кондеру, в Особое разведбюро, одно из самых засекреченных правительственных учреждений, в которых он работал.

Когда их соединили, Кондер сказал:

— Я пытался вас разыскать. Откуда звоните?

— Из Ай-Си-Си.

— Была предпринята попытка похитить вторую девушку. Фиктивный звонок в больницу, все сделано очень умно. К счастью, мы успели вовремя. А как у вас успехи?

— Она исчезла. Я рассказал Клеймору.

— Подождите минутку, — Кондер положил трубку на стол. Послышались отдаленные шумы, потом последовала продолжительная пауза. Худ слышал чьи-то голоса. Наконец снова раздался голос Кондера.

— Я только что получил информацию. Частный самолет типа «Бичкрафт Супер Х-18» сегодня днем покинул аэропорт Мериньяк в Бордо с тремя мужчинами и девушкой на борту. Они очень быстро скрылись, но нам удалось установить, что самолет направился в Венецию.

— В Венецию? Значит, к Загоре?

Голос Кондера звучал мрачно.

— Чарльз, мне чертовски неприятно говорить, но похоже ты прав.

 

Глава 4

«Каравелла» компании «Эр Франс» летела на высоте 25 000 футов. Погода там была великолепной.

— Хотите выпить, сэр? — обратилась стюардесса к Худу.

— Виски с содовой, — попросил Худ и поспешно добавил: — только без льда.

Она вернулась в нос самолета, чтобы приготовить напитки, и деловито задернула штору. Худ отложил в сторону «Ле Монд» и закурил.

— Мадам, мсье, слева вы можете видеть Женеву, — раздался из динамиков голос по-французски, потом все то же повторили на совершенно неразборчивом английском.

Худ взглянул на озеро и железнодорожные пути, пересекающие серый-коричневый коврик страны внизу. В нескольких тысячах футов под ним маленький серебристый самолет парил в полуденном воздухе, подобно юркой маленькой серебристой рыбке.

Стюардесса принесла бокал.

— Спасибо, — кивнул Худ. Она улыбнулась, готовая поболтать. Для путешествий в Венецию был не сезон: в салоне первого класса летел только один пассажир и у неё не было много работы.

Худ отхлебнул виски и поудобнее устроился в кресле. В его распоряжении оставалось около часа, своеобразный отдых перед тем, что ждало впереди. Ему хотелось бы испытывать лучшие чувства к своей работе. Но с самого начала все шло ни к черту, и теперь он не мог отделаться от ощущения, что на всем задании лежит печать обреченности.

Мысленно он вернулся на две недели назад к своему разговору с Кондером.

Худ провел то утро, изучая досье Загоры, потом они пообедали в ресторане Брукса и вернулись в штаб — квартиру Особого разведбюро.

— Ну, вы видели секретную информацию, — сказал Кондер. — Не знаю, что ещё можно добавить. Загора — человек весьма многосторонний. То, что он известен как отец Загора или Учитель, приводит в бешенство ортодоксальных атеистов среди его хозяев в секретных службах.

Родился он где-то в Карпатах, где именно, неизвестно. Происхождения он самого простого и долго был простым бродягой. И вдруг всплыл одним из многочисленных в тех местах «святых людей». Он исполнял религиозные обряды, истязал плоть, привлек к себе внимание и, разумеется, был арестован.

— В этот момент и началась его настоящая карьера. Как рассказывают, он произвел глубокое впечатление на офицеров службы безопасности, которые его допрашивали. Помимо его личных качеств и естественной проницательности годы бродяжничества дали ему сверхъестественную способность проникать в человеческую природу. Он работал над собой и развил невероятную способность подавлять сознание человека.

— Вы прочитали в досье, как его обучили и внедрили в ряды духовенства. Мы думаем, именно этот человек был в свое время законспирирован в румынском городе Сибиу.

В этот период Загора, если это был он, жил жизнью бедного православного священника. Носил черную рясу, на груди у него висел большой серебряный крест, длинные волосы были разделены посередине, как у Христа. Едва ли у него были какие-то деньги. Он снова начал бродить по святым местам и оказывал всяческую помощь людям, ещё более бедным, чем сам. Вокруг него начали собираться преданные ему последователи. Говорили, что он исцеляет людей и творит чудеса. Женщины приходили к нему, оказавшись в беде, или просто чтобы его послушать.

— Во время войны он исчез. А потом появился в Австрии. Порвав с духовенства, стал действовать как гуру, Учитель — мистик.

— Сменились хозяева?

Кондер пожал плечами.

— Как бы там ни было, слухи о его святой жизни в прежние годы и таинственной силе быстро распространились. Все больше людей приходило к нему, но теперь уже богатые, а не бедные, и в основном женщины.

Кондер помолчал. Худ всегда думал, что тот был слишком увлечен своим делом для профессионального охотника за шпионами. Кондер ненавидел другую сторону; и позиция его была совершенно логичной. Он не слишком переживал из-за мрачности нездорового мира, в котором жил, в отличие от многих коллег.

Кондер продолжил:

— Теперь Учитель Загора обладал огромной властью над людьми, особенно над женщинами, и не над теми, чья пора расцвета миновала, или никому не нужными вдовами. Шикарные и красивейшие молодые женщины из высшего общества приезжали из Парижа, Рима, Стокгольма, Лондона, Нью — Йорка, Лиссабона, чтобы припасть к его ногам. Он стал знаменитым гуру. Как вы имели возможность слышать, Чарльз, о нем заговорили на авеню Фош, на Итон-сквер, на Восточных шестидесятых улицах, в Страндвагене, на Виа Джулия.

Конечно, все было сделано осторожно и очень искусно. Перед новичками Загора воздвиг различные барьеры. На первом этапе чрезвычайно трудно было попасть в круг его последователей. Загора знал, что это лучший способ проникнуть в высшие сферы, и последовательно осуществлял тщательный отбор.

Тщеславие толкало женщин приобщиться к избранному кругу. Но ревность мешала признаться, что гуру приходится делить с соперницами, и потому они особо не распространялись. Защитная система была организована исключительно надежно. Мужья, которые могли бы возмутиться, что их распросов избегают, не проявляли любопытства и стремления проникнуть в чисто женский мир. Но другие мужчины, которых приводили к Загоре их жены и дочери, подпадали под его влияние; над ними явно работали без их ведома.

Худ спросил:

— В досье Загоры говорится о методах «хлыстов». Что это такое?

— «Хлысты» — антиправославная сибирская секта, одно время действовавшая в строгой тайне. Их учителя проповедовали, что достигнуть святости можно через грех. Кажется, так действовал Распутин.

— Это объясняет очень многое!

— Довольно древняя доктрина. Вызывает многочисленные протесты, но Загора не обращает на них внимания.

— А что он делает? — спросил Худ.

Кондер потушил сигарету.

— Мы думаем, он давно перерос уровень простого агента. Видимо, большую часть своего метода он разработал сам. Не представляю, чтобы он просто занимался сбором информации, как какой-нибудь заурядный атташе по культуре или шофер в ООН, хотя, конечно, он не пропускает того, что течет ему в руки. Похоже, он занимается чем-то гораздо более тонким и более сложным… Чем-то таким, что куда труднее просчитать.

— Например?

Кондер помолчал. Казалось, что он ищет подходящую формулировку.

— Созданием утечек информации… ложной информации… распространением вредных слухов — не обязательно политических, но и касающихся международного бизнеса, производственных секретов, финансовой активности, интересов и намерений европейских фирм.

— Разве это может принести какую-либо пользу?

— Конечно. После таких утечек возникло множество неразберихи, грубых ошибок, новых междоусобиц. Да вы и сами помните…

Худ внимательно посмотрел на него.

— К этому выводу нас привел целый комплекс фактов. В досье этого нет, так как факты слишком мелкие и слишком разрозненные, и мы только сейчас начали сопоставлять очевидные вещи. Но все указывает на то, что Загора обладает огромным искусством промывать мозги и управлять людьми.

— Постепенно мы стали понимать, что через своих сектантов Загора стал способен дискредитировать, скажем, премьерминистра в одной стране, вызвать подозрения против главного советника в другой, подорвать доверие к любой ключевой фигуре, преждевременно раскрыть финансовую операцию или разрушить любое соглашение, неугодное его заказчикам. Загора точно знает те шаги, которые могут посеять непонимание, замешательство или соперничество, и в состоянии причинить неизмеримый вред. Боже мой! Следить за ним значительно труднее, чем за обычными авантюристами от политики или бизнеса. Его поклонники становятся настоящими агентами и исполнителями его воли…

— И где же находится его убежище? В Доломитовых Альпах? — спросил Худ.

— Не знаю. Не уверен…Мы предполагаем, что оно где-то к северу от Венеции.

— В досье упоминается Диана Андермир, но я не обнаружил…

— Да. Документы уничтожили, — Кондер снова закурил. — В его резиденции в Фонтенбло имело место садистская оргия с участием многих известных женщин. Загору обвинили в изнасиловании. Каким-то образом дело удалось замять и все кончилось ничем, как бывает во Франции. Позднее до нас дошли слухи, что жертвой была Диана Андермир, но к тому времени она уже умерла. До этого она какое-то время встречалась с Загорой и называла его «своим учителем».

— В её смерти не было ничего необычного? — поинтересовался Худ.

— Она была одна в отеле, это бесспорно. Смерть казалась вполне естественной. В качестве причины были названы сердечная недостаточность и чрезмерное истощение. Хотя один из врачей, которого нам удалось найти, говорил что — то о так называемой «смеющейся смерти».

— Боже мой!

— Это какая-то таинственная болезнь центральной нервной системы. Довольно страшная. У человека начинается неконтролируемый смех, и он смеется до тех пор, пока не умрет. Никто о ней толком не знает. Во всяком случае, никто не рвется этим заниматься. И она умерла от сердечного приступа, в этом смысле свидетельство о смерти выглядит вполне убедительным. Можно представить, что все чертовски хотели спустить дело на тормозах, чтобы избежать осложнений. Ее родители в этот момент были в Боливии, где до них невозможно было добраться. К тому времени, когда нам стало известно, все было кончено. Приехала её тетка, тело кремировали и она улетела обратно, забрав урну с прахом. Все совершенно законно, и все вели себя безупречно, но у нас сложилось впечатление, что формальности уладили как — то уж очень быстро.

— Известно что-нибудь еще?

Кондер бросил на него внимательный взгляд.

— Еще только одно. Неофициальная информация. Загора — безжалостный убийца.

Теперь, когда стюардесса забрала у него пустой бокал, Худ вспомнил холодок в голосе Кондера. Вид у него был явно недовольный.

Самолет начал снижаться, раздался стук опущенных для торможения закрылков. Они плавно приближались к аэропорту, солнце освещало желтые и зеленые поля, залитые водой. Доломитовые Альпы, казавшиеся прежде гигантскими конусами неандертальских противотанковых заграждений, исчезли из виду. Сама Венеция ещё не просматривалась.

Из динамиков раздался металлический голос стюардессы:

— Будьте добры не покидать своих кресел и воздержаться от курения, пока…

Колеса ударились о землю и самолет покатил к стоянке. Взлетную полосу заливало яркое солнце.

Худ шагал к небольшому деревянному зданию аэропорта, радуясь, что это не огромный международный аэровокзал, состоящий из коридоров длиною в целые мили, забитых растерянными пассажирами. Венецианский аэропорт «Марко Поло» представлял собой всего лишь пару больших зданий барачного типа. Тут было ещё одно преимущество: если Графф, — человек из службы безопасности «Круга», — его встречает, то без труда заметит слежку.

Высокий итальянец из иммиграционной службы без вопросов поставил штамп в паспорте и вернул его. Худ подхватил чемодан с ленты транспортера и повернулся к молодому таможеннику, сидевшему напротив.

— Niente (ничего нет (итал.) — прим. пер.).

Молодой человек бросил на Худа безмолвный печальный взгляд и пометил мелом его чемодан. Худ прошел через стеклянную дверь. В наружной зоне аэропорта толпилось с полдюжины людей, два шофера поджидали у стойки обмена валюты.

Худ сразу же заметил круглое лицо Граффа, но смотрел мимо. Правда, в следующее мгновение Графф двинулся ему навстречу, протягивая руку. Видимо, все было чисто.

— Как поживаете, Артур? — Худ облегченно пожал ему руку. Он прекрасно понимал, как сильно рассчитывает на опыт и поддержку Артура Граффа, хорошо знающего местные условия.

— А как вы поживаете, сэр? — спросил в ответ Графф, невысокий толстяк с оливковой кожей, голубыми глазами и редкими черными волосами. Он отличался бесконечным добродушием, находчивостью и огромным числом друзей, большим, чем у любого человека, известного Худу. Графф был одним из лучших агентов «Круга» в Европе.

— Отлично, Артур. Вы прекрасно выглядите.

Они вышли на солнце и зашагали к машине.

— Боже мой, как хорошо после Лондона! Артур, вы просто не знаете, как вам повезло.

— Да, я знаю, — рассмеялся Графф.

Стоявший неподалеку автомобиль оказался большим «доджем» 1952 года выпуска.

— Извините за машину, сэр. Я взял её у Курца. Думал, так будет лучше: не так заметно.

— Конечно, а почему бы и нет?

Но, укладывая чемодан в багажник, Худ взглянул на Граффа. Старая машина казалась лишней предосторожностью, если, конечно, ничего не происходило. Графф был частично в курсе дела, но всю информация по делу ему не сообщали. Настороженность Худа нарастала.

Они выехали из аэропорта и направились по пыльной проселочной дороге в сторону Местре. Деревья отбрасывали на проезжую часть изящные тени. Мимо пролетали крытые красной черепицей крестьянские домики и неубранные кукурузные поля. Потом, повернув на перекрестке налево, они выехали на прямую, как стрела, дамбу и помчались в сторону Венеции. Графф вел машину быстро, та, несмотря на возраст, вела себя отлично. Худ прекрасно понимал, что сейчас ему придется полностью положиться на Граффа. Графф продолжал болтать о своей поездке этим летом с молодой женой в Готтенбург, а Худ слушал, отвечая почти автоматически.

По обе стороны дороги расстилалось серовато — стальное море. Вдали появились зелень, величественные здания и колокольни, а потом, когда они миновали дамбу, потянулись портовые краны и склады. Потом они въехали под зеленые своды Пьяццале Рома.

— Это просто предосторожность, сэр, — сказал Графф, доставая чемодан Худа. — Не думаю, чтобы кто-нибудь следил за нами.

Худ осмотрел улицу, взглянув поверх крыши машины. Мчащиеся мимо автомобили, автобусы, остановка, поток пешеходов — ничего необычного. Графф передал чемодан Худа посыльному и велел отнести его наверх.

— Давайте поедем на vaporetto (паровой катер (итал., венец.) — прим. пер.) — сказал Графф. — Конечно, у меня есть моторные лодки. Но на катере незаметнее.

— Очень хорошо.

Они пересекли Пьяццале Рома и подошли к причалу. Графф купил билеты до Сан Тома, третьей остановки на втором маршруте, и они остановились у парапета, поджидая катер. Худа наслаждался прекрасной картиной; он всегда испытывал возбуждение, возвращаясь в Венецию.

За поворотом канала их поджидал пока ещё скрытый от глаз великолепный город, красивый, как почтовая открытка, такой переменчивый и единственный. Поджидая катер, Худ думал о розовых дворцах, отражающихся в зеленой воде каналов, о шелушащейся штукатурке, олеандрах, растущих на старинных мостовых. Перед ними в обе стороны проносились сверкающие моторные лодки. Пропыхтела баржа для мусора с диковинной надстройкой. Шум, движение, плеск воды — это придавало всей сцене необычайную живость и яркость. Несмотря на смутное беспокойство, Худ почувствовал, как к нему возвращается радостное ощущение возвращения.

Небольшой причал с навесом был забит ожидающими пассажирами — местными рабочими, священниками, туристами, итальянками со свертками. Графф что-то сказал, и Худ наклонился к нему, чтобы расслышать.

— Любопытно, — заметил Графф. — Вон там стоит портье из отеля. Отель недавно переменил владельца; они сшили новую форму, не такую, как на нем.

Худ немного выждал, а потом взглянул в ту сторону. Портье в коричневой форме стоял у конца причала. Он не обращал на них внимания, поджидая, как и все, прихода катера.

— Может быть, он просто решил пошутить, — сказал Худ. Но подумал при этом, что они совершили ошибку, воспользовавшись катером, на котором за ними так легко проследить.

Их слегка встряхнуло, когда черно-белый паровой катер ударился о пристань. Пассажиры устремились вперед. Портье со свертком подмышкой поднялся на палубу следом за ними. С шумом, вздрагивая и пыхтя, катер отвалил от пристани. Никто даже не пытался разговаривать, чтобы не перекрывать невероятный шум.

Худ с удовольствием разглядывал нависающие над каналом дворцы, похожие на старых одряхлевших благородных рыцарей, столпившихся у воды, и почувствовал, как его подавленность постепенно тает.

Они проплыли Большим каналом мимо Ка'Д'Оро, потом под мостом Риальто мимо театра Гольдони. Когда катер подошел к остановке, Графф поднялся. Они начали проталкиваться вперед, перед ними на берег сошел портье. Пройдя несколько метров по набережной он остановился, чтобы перевязать сверток, удерживая его на одном колене. Когда они повернули в тихую маленькую улочку к отелю, портье исчез.

— Один из наших друзей? — спросил Худ.

Графф пожал плечами.

— Трудно сказать.

Отель отделял от улицы большой мощеный двором со статуями и изящными пилястрами, окаймлявшими портик и террасу с видом на канал. Это был старинный дворец Висконти, где Худ останавливался в тех случаях, когда его не пугала огромная цена и хотелось тишины и уединения. Палаццо был великолепен, комфортабелен и предназначен лишь для избранных.

Джулио, менеджер и один из владельцев отеля, вышел, чтобы лично поздороваться с Худом. Они около года провели вместе в Кембридже. Помимо старого знакомства, особого внимания требовала бронь, заказанная братьями Ротстайл. Они возглавляли банк «Круга», хотя Джулио, конечно, ничего не знал о «Круге». Худу предоставили номер по освещенному солнцем фасаду, из окон открывался вид на Большой канал и часть дворца Контарини.

Когда посыльный принес чемодан и вышел, Худ закурил.

— Итак, Артур?

— Никаких следов. Самолет улетел, но служащие аэропорта ничего не помнят. Проникнуть сюда было достаточно просто, сэр, вы сами могли заметить. Частные самолеты прилетают без особой проверки. Люди здесь работают честно, но когда сезон заканчивается, ну… ведь зима уже на носу. — Он взглянул на Худа, как бы ища понимания, и пожал плечами.

Конечно, — подумал Худ, взятка там, взятка тут, — как и повсюду.

Он отошел к окну, потом вернулся.

— А где сейчас Загора?

— Загора? Иосиф Загора?

— Да.

Худ заметил, как неожиданно изменилось поведение Граффа. Графф был явно потрясен и с трудом приходил в себя. Выглядел он встревоженным и подавленным. Потом тихо спросил:

— Сэр, он с этим связан?

— Да. Так что вам известно?

Графф нервно откашлялся и, стараясь оттянуть время, занялся пачкой сигарет. Худ никогда не видел его таким напуганным.

— Что вы о нем знаете? — спросил Худ.

— Только то, что и все. Он человек очень могущественный и очень опасный, лучше держаться от него подальше и стараться избегать его приближенных.

— А что известно насчет его убежища в горах?

— Не знаю, мистер Худ, — пожал плечами Графф. — Должен признаться, я никогда и не пытался выяснить. Это мое упущение, но иногда лучше избегать лишнего любопытства. Кажется, это большое поместье где-то на Пиав, но деталей я не знаю. Не то место, куда следует совать нос ради простого любопытства.

— А где приблизительно на Пиав?

— Точно сказать не могу. Слышал, где-то около Беллуно.

— Это туда к нему приезжают женщины? Там он проповедует как гуру?

— Да. — Графф огорченно поморщился. — В Венеции про него мало говорят. Нет, люди здесь не более добродетельны, чем в любых других местах. Но они стараются избегать неприятностей. С теми, кто оказывался неосторожен, бывали несчастные случаи, некоторые — со смертельным исходом. Проследить причины оказалось невозможно. И теперь люди предпочитают помалкивать, мистер Худ.

— В любом случае, Артур, я намерен туда попасть, где бы это не находилось. Я хочу, чтобы вы выяснили все, что сможете, и сделали это поскорее.

— Попытаюсь, мистер Худ. Но вы должны действовать очень осторожно.

— Артур, вы можете быстро с ним связаться?

— У меня есть один очень близкий друг, вы понимаете, который, может быть, захочет нам помочь.

— Тогда почему бы вам не связаться с ним прямо сейчас?

— Да, конечно. Это женщина.

— Как скоро вы сможете с ней встретиться?

Графф задумался.

— Возможно, сегодня вечером. Мы встретимся в баре Гарри в семь пятнадцать. А потом отправимся в клуб «Острич». Новое заведение, ночной бар, весьма известный. Пожалуй, не из тех, которые следовало бы вам рекомендовать, но там мы сможем кое-что выяснить о Загоре.

Уходя, он попытался улыбнуться, и Худ ещё раз отметил, как излечивает человека от страха необходимость действовать.

Худ распаковал вещи, отправился в ванну и отмокал там пятнадцать минут. Вытершись, он позвонил официанту и заказал двойной мартини. Вскоре прибыл холодный напиток в запотевшем бокале с лимонной корочкой, и Худ долго потягивал его у окна, глядя на узкую протоку и открывавшийся за ней Большой канал.

Солнце садилось, последние лучи скользили по дворцам на противоположной стороне и их крышам. Мимо проплыла гондола, гондольер, казалось, как-то неуклюже отталкивался веслом. Из залива вдали доносилась сирена океанского лайнера, оглашая мрачным стоном улицы и каналы.

Выпитый мартини не снял напряжения. Худ продолжал чувствовать себя несколько взвинченным. Он чувствовал, что следует действовать как можно быстрее, и не дело, что он стоит здесь с бокалом мартини в руках и любуется видом на Большой канал. Худ подумал об изумленной улыбке Тиары, переходящей в ужас.

Худ допил бокал и начал одеваться.

Они выпили пару бокалов испанской водки с апельсиновым соком у Гарри, поужинали крупными хрустящими венецианскими креветками и крабами в мягких панцирях, и добрались к половине двенадцатого до клуба «Острич». Бар выглядел как чертоги сатаны, начиная с холла, отделанного красным шелком, и кончая залом в виде каменной пещеры. Место оказалось элегантным и слегка порочным, с включенным в программу эротическим представлением. Но той, кого разыскивал Графф, там не оказалось. Они выпили ещё бутылку сухого вина, Худ оставил Граффа ждать, а сам отправился домой.

Теплый ночной воздух подействовал на Худа освежающе. Над узкой улочкой, украшенной флагами, сияли звезды, в конце её горел фонарь, был виден мост, и таинственные тени лежали на окружающих стенах. Все в нем наслаждалось древним и величественным городом, который он так любил.

Худ прошел до второго моста и склонился над парапетом. Одним из достоинств художников — абстракционистов было то, что они научили людей наслаждаться фактурой вещей — каменной стеной, изъеденным ржавчиной железом, так удачно сочетавшимся с водой и пространством. Слабый свет освещал детали — искусственные цветы, расписные шторы, украшения из оловянной фольги, мраморных купидонов. Он почувствовал одиночество, и на миг погрузился в меланхолию. Но дурное настроение было непозволительным потворством своим слабостям. Худ отбросил его, повернулся и зашагал в отель.

На следующее утро он проснулся в шесть часов. Не собираясь два часа дожидаться Граффа, он побрился, оделся, спустился вниз и вышел на Пьяцца.

В этот утренний час там было свежо и пустынно. Перед базиликой работал уличный фотограф со старинным фотоаппаратом на треноге, в шапочке с красными полосами. Худ пересек площадь и направился к Рива деи Скьявони. Паровой катер, направлявшийся на Гидекку — остров на противоположной стороне — готовился к отплытию. Подчиняясь какому-то порыву он прыгнул на борт. А потом стоял и смотрел на уходящую воду, большой розовый дворец, множество гондол, буксиры.

Катер причалил, Худ сошел на берег и зашагал вдоль набережной. Вдали виднелась церковь Сан Реденторе. Дверь была открыта. Он поднялся по ступенькам и вошел в пустынный собор. В холодном суровом церковном нефе он заметил новую статую Пресвятой Девы, с длинной цепочкой четок из электрических лампочек выглядевшей не слишком привлекательно. Пройдя в находившуюся в дальнем конце часовню, он был удивлен, увидев открытую в столь ранний час ризницу — небольшую квадратную комнату с панелями темного дерева, вдоль которых тянулись полки с раскрашенными восковыми головками святых под стеклянными колпаками. Глаза их были обращены к небу, бороды торчали вперед. Блики света их словно оживляли. Худу приходилось слышать о туристах, принимавших их за настоящие головы, помещенные в стеклянные сосуды. Он пожелал доброго утра святому Серафину и святому Лаврентию и поклонился святому Феликсу из Канталико. Постом постоял немного, глядя на росписи Веронезе, и вышел. На набережной он неожиданно почувствовал, что голоден, и следующим катером вернулся назад.

Графф позвонил ему, когда Худ завтракал перед открытым окном в своем номере, и сказал, что приедет через полчаса.

— Я все сделал, — сказал он.

Графф появился через двадцать минут, и Худ подумал, что его бодрость выглядит несколько искусственной.

— Поместье Загоры называется Куан-т'энг, что видимо соответствует древнему слову, означающему портал или главные ворота.

— Что-то вроде Шангри-ла, да? — усмехнулся Худ, но Графф не отреагировал. — Не обращайте внимания.

— Расположено оно за местечком Мас в провинции Беллуно. Я принес карту, — он как-то неумело торопливо развернул карту, сдвинул в сторону посуду и показал дорогу. От Венеции его палец продвинулся на север к Тревизо, по долине реки Пиав, а затем к северо-западу к Агордо.

— На дороге, огибающей местечко Мас, в пяти километрах от него развилка. Вы поедете по верхней, там и находится совершенно изолированное поместье. Дорога никак не обозначена. Скажете, что приехали от «Комитета Девяти». Если назовете имя баронессы ван дер Гоот, вам позволят войти.

— Ради Бога, что такое «Комитет Девяти»?

— Мне сказали, это очень влиятельные люди из числа сторонников Загоры. Эта группа пользуется его постоянной благосклонностью.

— Баронесса как-то связана с голландским премьер — министром?

— Это его сестра. Но слова «Комитет Девяти» и имя баронессы служат только опознавательным сигналом. Он должен быть дополнен вопросом, который вам зададут. Звучать он будет так: «Вы хотите принять Учение?». На что следует ответить: «Да — чтобы познать светоносный Путь».

— Понял. — Худ закурил, повторяя про себя все фразы. До сих пор все напоминало достаточно стандартную процедуру. — Очень хорошо, Артур.

Графф произвел на него впечатление. Он должен был подобраться достаточно близко, чтобы получить подобную информацию. Однако выглядел Графф каким-то несчастным.

Худ ещё раз посмотрел на карту. Место выбрано просто идеально пересечение международных автострад на стыке границ трех стран — Италии, Австрии и Югославии, причем буквально рядом — Адриатическое море.

— Очень хорошо, Артур. Возможно, вы мне ещё понадобитесь, тогда я с вами свяжусь. — Худ внимательно посмотрел на Граффа. — Что случилось?

— Откровенно говоря, я не ожидал, что удастся получить эту информацию. И мне это не нравится. Думаю, её мне предоставили с определенной целью.

— Да?

— Вас хотят заманить в ловушку.

— Артур, я должен воспользоваться этой возможностью.

— И когда вы собираетесь туда отправиться?

— Как только вы достанете хорошую машину.

— Тогда поехали в гараж.

Внизу Худ оставил в сейфе Джулио свои документы и отправился на катере на Пьяццале Рома. Из трех предложенных машин он остановился на черном «мерседесе 22 °CЕ». Механик сказал, что его немного беспокоит зажигание, которое следует отрегулировать, и пришлось немного задержаться. Потом Худ сел за руль, попрощался с Граффом и рванул с места.

День был солнечным и безветренным. Проезжая по дамбе, Худ проверил приемистость автомобиля и убедился, что он набирает 80 миль в час за тридцать секунд; совсем неплохо. Потом посмотрел на часы: двадцать минут двенадцатого. До Беллуно он сможет добраться к половине второго — или к двум. Потом минует городок Мас. А после этого останется только найти Куан-т'энг.

В конце дамбы он повернул направо, миновал мост через канал и направился в сторону Триеста, а потом, примерно через милю, свернул налево к Тревизо. Машин было немного. Вдоль дороги стояли толстые платаны, живые изгороди отделяли её от полей кукурузы и овощей. На пыльной местности преобладали серовато-зеленые и желтые цвета, мелькали крытые красной черепицей деревенские дома. Дорогу оживляли только рекламные щиты.

Он доехал до Тревизо, по мосту перебрался через Силе. Остановившись у светофора, пережидал поток машин из аэропорта, и вдруг почувствовал напряжение. Какой-то предупредительный звонок прозвучал в мозгу, сигналя: опасность. Это ему не нравилось.

Худ поехал дальше. Перед самым Витторио Венето он заметил низкий серый «мазерати», не отстававший от самой дамбы. Машина была куда быстроходнее, чем у него. Худ притормозил у сквера. «Мазерати» с двумя мужчинами внутри проехал мимо.

Худ вышел, закурил и направился к газетному киоску. Он купил «Стампу» и «Оджи» и долго разглядывал в них фотографии. «Мазерати» не возвращался. Солнце палило пыльную площадь. Снимки в газетах как всегда показывали изнанку итальянской жизни. Он выбросил сигарету, сел в машину и поехал дальше. Потом повернул направо, остановился у кафе, съел на террасе сэндвич и выпил пива. Нигде не было никаких признаков «мазерати». Худ немного помедлил и двинулся дальше.

Вскоре после выезда из города дорога полезла вверх. Слева крутой откос, спускался к каскаду маленьких озер, тянувшихся от Санта Гроче. На склонах появились сосны. Плодоносная земля резко отличалась от голых каменистых скал, лежавших впереди. Худ подумал, что это очень похоже на подъем на Бреннерский перевал. Потом возле Понте нелли Альпи река Пиав, описав большую дугу, прошла слева под мостом, а он свернул и поехал вдоль долины.

Худ посмотрел вниз. Когда-то бурная река стала печальным серым призраком. Гидроэлектростанции перегородили с обеих сторон её притоки, широкое русло заполнил хаос серых камней с несколькими жалкими протоками в центре.

Он миновал Беллуно. Потом, увидев знак, указывающий поворот к Масу, вдруг обнаружил, что проколол заднее колесо. В багажнике нашелся только старый разболтанный домкрат от «рено», и при замене колеса возникли трудности. Кое-как управившись, Худ вернулся в Беллуно, купил новый домкрат и залил полный бак. Это его немного задержало.

Дорога после Маса не позволяла разогнаться. Лишь ближе к вечеру он добрался до развилки и круто повернул на верхнюю дорогу. На длинном участке дорога шла относительно ровно. Справа тянулся спуск к крутым скалам, поросшим редкой травой. Слева тянулась высокая проволочная изгородь, обтянутая непрозрачным материалом, не позволявшим заглянуть внутрь.

Худ сбросил скорость до двадцати миль. Поверх изгороди он ничего не видел, если не считать верхушек деревьев. Поместье было полностью изолировано. Потом за поворотом появилась каменная арка с высокими деревянными воротами, видимо, въезд. Никаких знаков или табличек не было. Арка была похожа на римскую и казалось, что она была специально доставлена сюда и заново установлена. Это была очень красивая вещь — она указывала на богатого владельца, установившего её на своей земле.

Худ вышел, опустил стекло и нажал клаксон. Ему хотелось, чтобы сигнал прозвучал не слишком агрессивно. Открылась калитка в воротах и появился человек, уставившийся на него.

— Buon giorno (добрый день (итал.) — прим. пер.), — сказал Худ. Учитель Загора ждет меня. Откройте.

Человеку пришлось пригнуться, чтобы выглянуть наружу. Плотный мужчина с густыми черными бровями был совершенно безгубым; не итальянец, — решил Худ, — и не цыган. Хмыкнув, тот закрыл калитку.

Худ оставил мотор на холостом ходу. Ничего не происходило. Он ещё раз нажал на клаксон. И снова ничего. Худ уже собирался уезжать, когда мужчина появился снова, снял болты и запоры и распахнул сначала одну половину ворот, потом — вторую.

Худ включил передачу и нажал на газ, решив проскочить ворота с ходу ехать дальше. Однако под аркой пришлось резко нажать на тормоза, — дорогу перегородил шлагбаум у дальнего конца арки. Позади него мужчина с грохотом захлопнул ворота и начал издавать какие-то нечленораздельные звуки. Худ понял, что он глухонемой.

Под аркой была встроена сторожка. Пока Худ ждал, когда поднимется шлагбаум, в окне за занавеской он разглядел рослую женщину с телефонной трубкой в руках. Видимо, та звонила в замок.

Мужчина прошел мимо машины, вошел в сторожку и немного погодя шлагбаум поднялся. Худ проехал внутрь.

У дальнего конца ворот дорога резко поворачивала и дальше шла между двумя низкими белыми изгородями. Неожиданно Худ почувствовал себя совершенно беззащитным. Что-то в этом приеме заставило его насторожиться, по спине пробежал холодок. Ощущение опасности было таким сильным, что он повернул голову, но никого не увидел.

Теперь он был внутри, но чувствовал, что нелегко отсюда выбраться.

 

Глава 5

Худ вел машину по дорожке. Слева поднималась отвесная скала. Одолевало чувство одиночества. Через открытое окно не доносилось ни звука. Когда изгороди кончились, дорога повернула налево, обогнула скалу, и перед ним открылся чудный вид на обширное поместье.

Слева вздымались скалы, которые он только что обогнул, в центре дорога вела к зеленому откосу, на которой возвышался большой богатый дом, а справа словно парил в воздухе зазубренный скалистый пик, похожий на клык. Вдали тянулись горные хребты.

Он проезжал лужайки, подстриженные кусты и разбросанные тут и там античные статуи. Вращались поливальные машинки, но нигде не было видно ни души. Над домом он заметил купол. Дорога нырнула в цветущие кусты, повернула вплотную к дому — и Худ затормозил, воскликнув про себя:

— Бог мой!

На широкой террасе, окружавшей дом, он увидел человека, отмахивавшегося от огромной птицы, носившейся вокруг его головы. По фотографиям в досье Особого разведбюро Худ узнал Загору.

Тот был ростом примерно шесть футов пять дюймов и не носил никакой одежды, если не считать кожаной набедренной повязки. Смуглая кожа резко контрастировала с ослепительно белыми зубами. Нестриженные волосы собраны сзади в узел, как это делают сикхи.

Птица оказалась грифом. Он с шумом отлетел прочь и уселся на каменный парапет. Загора рассмеялся, что-то бросил птице и поднял руку, чтобы стереть пот со лба, но сделала это недостаточно быстро. Птица, казавшаяся миг назад очень неуклюжей, неожиданно одним взмахом крыльев поднялась в воздух и оказалась над ним. Ее лысая голова дернулась и ударила клювом. В руке Загора держал толстый кусок мяса и вовремя откинулся назад, чтобы увернуться. Им снова овладел приступ смеха. Птица била крыльями у него над головой, стараясь схватить мясо, а он старался ей не дать. Казалось, между ними существует какой-то уговор — словно и человек, и птица, знали, что не могут заходить слишком далеко и не должны слишком провоцировать друг друга.

Тело Загоры блестело от пота. Он ещё раз уклонился от удара клювом и резким взмахом швырнул мясо в один из кувшинов, стоявших на террасе. Гриф взмахнул крыльями и сел на край кувшина. Голова его нырнула в кувшин, шея дернулась — и голова появилась снова. Гриф не мог достать мясо через узкую горловину.

Загора смотрел на него, тяжело дыша и усмехаясь. Гриф спрыгнул с кувшина, подошел к нему и издал отвратительный крик, приняв явно угрожающую позу. Загора перестал смеяться и отступил на шаг. Лысая голова и шея птицы опустились, и Худ подумал, что она собирается атаковать.

Загора шагнул к большому каменному кувшину. Тот оказался на фут выше его головы. Загора прижался к нему плечом, обхватил обеими руками и невероятным усилием чуть оторвал от пола. Жилы на его шее вздулись от напряжения, глаза выкатились, зубы стиснулись.

Он медленно приподнимал кувшин, потом просунул под него сначала одну руку, потом и другую. Потом с невероятным напряжением, — руки его дрожали, колени подгибались, — поднял кувшин над головой на вытянутых руках. Худ затаил дыхание. Чтобы проделать такое, Загора должен быть неимоверно силен.

Потом Загора сделал шаг вперед и швырнул кувшин вниз. Тот с глухим стуком рухнул на лужайку и раскололся пополам. Загора, задыхаясь, что-то прокричал. Гриф взметнулся над кувшином, схватил мясо и уселся с ним на верхушке дереве метрах в пятидесяти. Загора отвернулся, тяжело дыша и смеясь пересек террасу и исчез в доме.

Худ долго молча сидел за рулем. Потом включил зажигание и осторожно тронулся с места. Было о чем подумать.

Дорожка обогнула дом и оборвалась перед небольшим бассейном. Худ вышел из машины. Дверной звонок был сделан в виде когтя. Он потянул его и подождал, пока дверь открыл маленький высохший человечек с пергаментным лицом. Он был бос и одет в подпоясанное кимоно шафранового цвета. Человек молча поклонился и широко распахнул дверь.

Худ вошел в холл с двумя массивными колоннами в центре, сводчатым потолком и широкой аркой, сквозь которую были видны другие колонны и арки. В помещении царила атмосфера роскоши. В воздухе чувствовался слабый аромат тлевших где-то благовоний. Стояла тишина.

Худ остановился и огляделся. Перед ним стояла великолепная бронзовая нимфа работы Риччо, стоившая целое состояние.

— Добро пожаловать, сэр.

Худ обернулся. Три симпатичных девушки в простых платьях с высокой талией и низким вырезом, очень походивших на моду времен Директории, стояли в нескольких шагах. Они были босиком и падавший на них сзади свет выдавал, что под платьями ничего не надето.

— Добрый вечер. — Худ не нашелся, что ответить.

— Вы здесь, чтобы встретиться с Учителем? — спросила одна из девушек.

— Да.

— Не желаете пройти с нами? — Жестом она показала дорогу и скрылась под аркой. Там оказался широкий низкий диван с подушками, большой канделябр, шестиугольный бассейн в центре, а позади него — коврик из леопардовой шкуры. В центре бассейна бил фонтан, вся обстановка выглядела необычно экзотически.

— Прошу, — сказала девушка, легонько коснувшись его руки. Две другие шагнули вперед и в следующее мгновение уже расстегивали ему рубашку, развязывали галстук и снимали пиджак.

— Подождите! — Худ отпрянул назад. — Это очень мило, но зачем?

— Вас нужно подготовить к встрече с Учителем, — сказала все та же девушка. — Таковы правила. Мы здесь, чтобы помочь вам. — У неё были прекрасные волосы и чистые голубые глаза. Худу трудно было не смотреть на её грудь, почти не прикрытую платьем.

— Духовно я готов к встрече, — заверил он. Такого приема он не предвидел и теперь лихорадочно думал о пистолете в кобуре на поясе.

Девушка покачала головой.

— Таковы правила. Им должен подчиняться каждый.

Худ торопливо шевелил мозгами. Если он откажется, это станет неважным началом. Быстрым движением он перебросил пистолет под пиджаком из кобуры в нагрудный карман и после этого с улыбкой подчинился.

Девушки действовали деликатно и умело, и Худ чувствовал себя, как Абдул-Гамид в своем гареме. Они сняли с него башмаки, носки и рубашку, осторожно расстегнув молнию, стянули брюки, а потом, после небольшой паузы, одновременно накинули полотенце ему на плечи, мягко его подтолкнули — и Худ увидел свои эластичные гонконгские трусы в их руках. Это было сделано мгновенно и заставило бы разинуть рот от удивления любого карманного воришку. Худ почувствовал, что ему хочется аплодировать. Девушка смотрела на него открыто и серьезно. — А теперь, пожалуйста… — сказала она.

Основное беспокойство у Худа вызывал пистолет. Одна из девушек складывала его вещи на низеньком столике. Он повернулся было туда, но девушка повторила: — Прошу! — и взяла его за руку.

Худ решил подчиниться правилам игры и позволил отвести себя в бассейн с фонтаном. С него сорвали полотенце и теперь он стоял совершенно голый. Худ обладал по этой части обширным опытом, но прыжки в снежный сугроб после финской сауны или купание в рисовой шелухе в Японии не имело с этим ничего общего.

Девушка зачерпнула воды из бассейна и вылила на него. Вода оказалась удивительно свежей. В руках у другой девушки появилась губка, его принялись мыть, и через несколько минут все стало казаться совершенно естественным. Худ полностью отдался блаженству. Девушки изящно двигались вокруг, голубоглазая красавица время от времени что-то шептала другим. Она была очаровательна. Глядя на упругое тело и короткую стрижку, Худ предположил, что ей лет девятнадцать.

Потом его вытерли досуха, отвели на диван и обнаженный Худ вытянулся, снова полностью отдавшись умелым рукам. Его натерли отдававшими молоком бальзамами и принялись массировать. Процедура была длительной и приятной. После неё он почувствовал себя невероятным и свежим. Усталость от поездки как рукой сняло.

Красотка протянула ему халат, Худ твердо собрался отказаться и вернуться к своей одежде, но обнаружил, что столик и одежда исчезли.

— Вещи доставят в вашу комнату, сэр, — сказала девушка. — С Учителем вы можете встретиться в этой одежде.

— Этого тоже требуют правила? — спросил Худ.

Она кивнула.

— Очень хорошо.

Ничего не поделаешь, он шагнул вперед, накинул халат, она помогла его одеть и завязала пояс. Худ подумал, что девушка очень мила, и в какой-то миг заметил краску, залившую её щеки, но она тут же отвернулась.

— Как вас зовут? — спросил Худ.

— Маларен.

— Как озеро?

— Да.

— Совсем неплохо.

— Пожалуйста, пойдемте со мной, — девушка откинула портьеру у другой арки и провела его в маленькую комнату.

Сквозь единственное окно проникал угасающий свет. Худ обратил внимание на прекрасный интерьер — сиреневый мраморный пол, большой краснолаковый с золотом китайский Будда, небрежно положивший руку на согнутое колено. Позади покрытого шелковым покрывалом дивана стояла черная лакированная ширма, едва не заставившая Худа вскрикнуть от восторга, и кресло работы Делануа, достойное стать украшением роскошной коллекции. На маленьком столике стояла курильница для благовоний из яшмы.

В арке появился Загора. Даже в большом проеме он казался гигантом. Черная ряса, как на православном священнике, на шее — длинная серебряная цепь, на ногах сапоги. На лице — выражение острого любопытства.

Гуру неловко шагнул вперед. Черты лица его были резкими, нос слишком большим, длинные спутанные волосы спускались на плечи. Кожу покрывал темный загар, руки были большими и грубыми.

Но глаза его производили удивительное впечатление. Какое — то мгновение они оставались полускрытыми под густыми нависающими бровями. Потом вдруг сверкнули — маленькие карие глаза, подвижные и беспокойные, которые, казалось, заглядывали в самую душу, выведывая все её тайны. Худ почему-то подумал о глазах мандрила, ужасной африканской обезьяны: в глазах Загоры светился острый ум, но одновременно — звериная жестокость. В следующее мгновение их выражение сменилось доброжелательностью и пониманием, и снова их заполнили хитрость и злоба.

Худ понял, что ему пришлось столкнуться с исключительным экземпляром, с человеком, обладавшим большой магнетической притягательностью и дьявольской силой. Он почувствовал привычный холодок, предупреждающий о надвигавшейся опасности.

— Ты прибыл ко мне, сын мой? — спросил Загора, изучая Худа.

Худ понял, что придется вести игру до конца.

— Учитель, я принес вам искренние приветствия от комитета Девяти, сказал он. — Меня зовут Чарльз Худ. Я старый друг баронессы ван дер Гоот, которая меня и прислала. Очень любезно, что вы согласились принять меня.

Загора кивнул.

— Вы хотите постичь учение?.

— Да, Учитель, чтобы познать светоносность Пути.

— У вас есть для меня сообщение?

— Нет.

Загора стоял совершенно неподвижно. Потом, указав Худу на стул, подошел к столу, взял из вазы большое яблоко и откусил верхушку. Бросил надкушенное яблоко на стол, он вытер руки о грудь и стал мерять шагами комнату, говоря при этом с полным ртом.

— Сын мой, вы испытываете душевные трудности? Вам нужно освободить самого себя, освободить свой ум, чтобы принять Великую Универсальную Сущность. Светоносность пути существует через освобождение, через отбрасывание всего лишнего. Таким символом стало сбрасывание вашей одежды. Вас умастили маслом, так будет умащена ваша душа, когда обретет великую свободу. Тот, кто знает род человеческий и тем не менее призывает к покорности, станет Путем, который вберет в себя все миры. И, став на Путь мира, с ним в душе, вы сможете достичь полного и вечного блаженства.

Гуру перестал ходить по комнате, взял стул и сел.

— Осмелюсь полагать, что ваш прагматический британский ум, мистер Худ, не принимает мистических иносказаний. Вы ведь англичанин, мистер Худ, не так ли? Да, Да, тут не может быть никакой ошибки. Я испытываю величайшее восхищение перед английской нацией. В английском характере есть мистическая черта, которая глубоко скрыта, до неё трудно добраться и при неосторожной попытке её коснуться она исчезает, как след от дыхания на холодном бокале с вином. Это одна из причин того, что мое учение так привлекательно для англосаксонского ума. Нигде больше понятие греха не определено так четко. В представлениях латинских народов оно туманно и неопределенно, как и многое другое. Английская точка зрения на грех значительно глубже…

Тон у него был явно издевательский, но Худ зачарованно слушал. Маленькие глазки Загоры сверлили его, и Худ почувствовал нарастающий дискомфорт. Чувство опасности все нарастало. Казалось, Загора пытается его загипнотизировать. Воздействие его личности было необычайно сильным. Худ почувствовал легкое головокружение, но попытался взять себя в руки, тряхнул головой и выпрямился.

Монотонный голос Загоры умолк. Худ поднялся на ноги. На мгновение ему показалось, что его покачивает, как боксера, пропустившего сильный удар, но он сделал усилие над собой и преодолел это состояние. Он был буквально на волосок от чего-то опасного и неизвестного.

— Мне всегда говорили, что здешними горами лучше всего любоваться вечером, — сказал Худ.

Еще какой-то миг Загора оставался неподвижен, не сводя с Худа любопытного напряженного взгляда. Потом сказал:

— Да, верно. Позвольте мне их вам показать. — Он хлопнул в ладоши и появился высохший слуга, откинувший портьеру.

Они вышли в атриум с двойным рядом арок, окружавших длинный каменный бассейн. В зеркале потемневшей воды отражались кипарисы и белые дуги арок. Во внутреннем дворике и широких галереях между двойными арками стояли статуи, произведения искусства и шкафы с книгами. И нигде ни души.

Худ посмотрел на кольцо окружающих гор. В лучах заходящего солнца они отливали дымчато-красным и розовато-лиловым. Небо над головой стало уже темно-синим. Великолепная сцена для дьявольских козней.

В следующее мгновение он резко остановился при виде появившейся между арок фигуры. Загора снова хлопнул в ладоши.

— Балек! Балек! — Существо длинными шагами подошло к ним, и Худ подумал, что оно больше походило на птицу, чем на человека.

Загора внимательно посмотрел на Худа. Ростом Балек был больше шести футов, выше Худа, но руки и ноги его были удивительно тонкими, как палки, без малейших признаков мышц. Покатый лоб прикрыт прямыми волосами, меж глаз торчал большой темный кривой выступ, напоминавший клюв. Немигающие глаза, уставившиеся на Худа, напоминали птичьи. Кожа была темной, рот под большим клювом — маленьким. На мужчине, если его можно было назвать мужчиной, было что-то вроде рабочего халата, и он был бос. Худ был ошеломлен и поражен.

— В чем дело, мистер Худ? — спросил Загора. — Разве вам не приходилось видеть мужчин и женщин, похожих на птиц? Балек прошел в этом направлении немного дальше. Можете говорить свободно, он ничего не понимает.

— Что это за клюв?

— Врачи называют это остеомой, доброкачественной опухолью, которая иногда вырастает на лице или на голове. Эти штуки настолько твердые, что не поддаются удалению хирургическим путем, но их станет удалять? Это делает Балека знаменитым, не так ли? Я нашел его на Новой Гвинее, где эта особенность давала ему большую власть среди людей его племени.

— Устрашающее зрелище.

— Пойдемте, мистер Худ; такие вещи известны с древнейших времен. Балек — большая редкость и большая ценность. Он похож на Хоруса, древнего египетского бога. Живое доказательством, что Хорус — бог с птичьей головой — не был легендой. Древние египтяне времен первой династии видели такого человека. Он произвел на них впечатление, приобрел неограниченную власть над ними и был обожествлен. Это совершенно очевидно. И Балек, как и Хорус, имеет какое-то сродство с птицами. Он самый удивительный дрессировщик птиц в мире.

— Тот гриф, которого я видел, из их числа? — поинтересовался Худ.

Загора стремительно повернулся к нему. Потом с явным усилием овладел собой.

— Нет, мистер Худ. Хотя, конечно, грифы известны в Доломитах уже много веков. Я покажу вам…

Он повернул к дому. Балек молча остался возле бассейна.

— Мистер Худ, вы видели моего Карпаччо? Вот — прекрасно, не правда ли? — Он подвел Худа к большому ковру. — Подарок комитета Девяти. Вы этого не знали?

— Чудесная вещь, — сказал Худ, чувствуя, что ситуация становится крайне опасной. Встреча с таким существом, как Балек, была не случайной и теперь он понимал, что Загора ждал его и подготовился. Это было как спуск на полной скорости по незнакомой ухабистой дороге на машине без тормозов.

— А вот и гриф, смотрите, — Загора показал на птицу на картине. Написано в 1501 году.

— Да, просто замечательно.

Загора пошел дальше, знаком пригласив Худа идти за ним. Они вышли на террасу. Горы, подступавшие к дому с этой стороны, уже совсем потемнели.

— Так вы останетесь у нас на время, мистер Худ? Может быть, доставите мне удовольствие и поужинаете со мной?

— Это доставит мне огромное удовольствие.

— Хорошо. — Загора хлопнул в ладоши и приказал, чтобы принесли выпить. Слуга принес Худу великолепный мартини, очень сухой и очень холодный, с маленькой зеленой оливкой. Загора выпил ракию. Еще им подали японский коктейль с орехами, которого Худ не пробовал уже много лет и который также оказался очень хорош.

Когда слуга принес напитки, Худ заметил, что никогда не видел, чтобы работы Карпаччо продавались, Загора согласился с ним и принялся квалифицированно рассуждать о картинах, рынке произведений искусства и коллекционерах.

Прохладным вечером в кольце величественных гор они стояли с бокалами в руках, и в высоте сияли звезды. Худ испытал восхищение от этой новой черты характера Загоры. Человек, только что казавшийся грубым и ужасным, предстал перед ним в высшей степени цивилизованным. Теперь Худа уже не удивляло, что женщины подпадают под его обаяние. Загора обладал большой интеллектуальной мощью и способностью подчинять людей. Мистицизм отступил, уступив место утонченности и даже изощренности — и все-таки чтото оставалось скрытым покровом тайны.

— Боннар? Но именно Боннара и следует покупать! — продолжал Загора. Вот увидите, через несколько лет Боннар окажется среди величайших художников века. — Он остановился. — Подождите минутку. У меня есть кое-что, что вас заинтересует.

По его знаку слуга, стоявший до этого в стороне, прямо-таки прыгнул вперед. Загора что-то ему приказал, и тот исчез. Через минуту он вернулся с маленькой картиной в руках и остановился, держа её перед ними.

На картине была изображена хижина в снегу; как предположил Худ, она могла принадлежать кисти рядового французского художника девятнадцатого века. Совершенно заурядного — но Загора не был человеком, способным допустить такую ошибку. Худ начал с любопытством разглядывать массивную раму, и вдруг неожиданно узнал её. Худ ощупал раму со всех сторон. Хитрость заключалась в том, что картина с хижиной была двусторонней, и если её перевернуть, на другой стороне можно было увидеть известное пикантное изображение — анатомический портрет женских интимных мест, обычно прикрываемых фиговым листком, — но работы Курбе.

Выписанная рукой мастера во всех деталях картина явно отвечала порочным наклонностям человека, пристально за ним наблюдавшего. Считалось, что «портрет» перед войной попал в Венгрию и там исчез. Загора расхохотался.

— Помните его историю? Курбе написал его в 1866 году для Халил-бея, турецкого коллекционера и viveur (прожигатель жизни (фр.) — прим. пер.) времен Второй империи. Когда картина была закончена, состоялась дружеская попойка, на которой Курбе и Халил представили картину под названием «О» «Начало мира» (Origin (англ.) — начало — прим. пер.). — Он расхохотался. Интересно, мистер Худ, кто ему позировал?

— Не знаю, — сказал Худ. — Курбе вполне мог уговорить какую-нибудь симпатичную девушку, которая позировала ему обнаженной, позволить ему обессмертить её самый драгоценный кусочек.

— Я совершенно уверен, именно так он и сделал. Это единственная женщина, которую он сделал бессмертной! — Зубы Загоры сверкнули. Маленькие глазки уставились на Худа. Внутренне Худ вздрогнул. Вместо веселья всю сцену вдруг пронизал ледяной холод. Эффект был ужасным. Загора выглядел воплощением сил ада.

Появился слуга.

— Пойдемте ужинать.

Большую столовую заливал яркий свет. Они вдвоем расположились за огромным мраморным столом, прислуживал им высохший Чен и ещё трое слуг. С самого начала Загора ел и пил в огромных количествах, отправляя пищу в рот руками на восточный манер, проливая вино на стол и на одежду, вытирая пальцы о волосы. Он ел что-то особенное, нечто вроде ячменя, обильно приправленного керри и соусом. Худу подали прекрасно приготовленную баранину. За время ужина они обменялись всего несколькими репликами, так как Загора был полностью поглощен едой. Покончив со своим загадочным блюдом, он съел уйму фруктов, довольно долго сидел, разглядывая Худа, а потом сказал:

— Мистер Худ, вы знакомы с доктриной спасения через грех?

Худ предпочел не показывать своего невежества и сказал:

— В общих чертах.

К Загоре снова вернулись изящные манеры, которые он демонстрировал на террасе.

— Конечно, представление о грехе в наши дни претерпело столь сильные изменения, что подобная терапия становится все менее эффективной. Посмотрите на семь смертных грехов античных времен: Зависть, Обжорство, Гордость, Тщеславие, Жадность. Кто, спрашиваю я вас, мистер Худ, сегодня считает это грехами? Это недостатки, пустяки, черты характера, которые едва ли стоят того, чтобы их замечать. Простите меня, но о них вспоминают только в викторианских романах. С другой стороны, Гордость в современном мире расценивается весьма положительно. А Ярость — кто считает греховным впасть в ярость? Сама мысль об этом представляется смешной.

Все эти представления устарели, мистер Худ. Но первоначально в древнем мире было восемь смертных грехов — и оставшийся удовлетворяет нашим требованиям: Невоздержанность. В сексуальной жизни сконцентрированы все оставшиеся грехи мужчины. Конечно, покаяние обладает большой освобождающей силой, я этого не отрицаю…

— Но ведь это же разрушение, — мрачно буркнул Худ.

— Да. Но все так упало в цене, мистер Худ… Истинной разрушительной силой обладает искусство; но сейчас оно вульгаризовано. Нет, покаяние приятнее. Конечно, Сартр не прав. Ад — это не Другое. Это — Прошлое. В этом и заключена притягательная сила покаяния! Вот почему так приятно каяться. Но секс приятнее чем и то, и другое.

— Грех в наши дни, то, что осталось от греха, неразрывно связан с сексом. Свобода души, её освобождение от необходимости соглашаться с высшими идеалами, чтобы общаться со Вселенной, является поэтому освобождением от требований секса. Окончательным освобождением является освобождение от секса. Вы не согласны со мной, мистер Худ?

Загора ещё раз внимательно посмотрел на него.

— В этом нет никакого сомнения, — кивнул Худ.

— Принципы, которые я проповедую, достаточно просты. Следует разорвать все ваши земные привязанностей c помощью благословенного истощения всех ваших страстей — когда вы с корнем вырвете и уничтожите последние следы ваших телесных желаний, сломаете последние барьеры на пути к истинной покорности и подчинитесь универсальному духу.

— И это может быть сделано…

— Через грех, сын мой. Через грех. Покоритесь через грех и вы достигнете Универсальной Сущности.

Это было ужасно… И в тоже время, — подумал Худ, — просто невероятно, что все это может восприниматься всерьез. Но так оно и было, причем началось уже давно, и притягательная сила этой секты для множества женщин сомнений не вызывала. Именно об этом учении Клеймор совершенно справедливо сказал, что оно причинило столько вреда, погубило таких умных женщин, от которых вполне можно было ожидать, что они поймут его истинную сущность и ей воспротивятся.

Загора налил себе полный бокал вина и жадно выпил. Струйка потекла у него по подбородку, Худу показалось, что он испытывает удовольствие от такого вульгарного поведения. Хозяин поставил бокал и сказал Чену что-то, чего Худ не понял.

— Я чувствую, вы наверняка станете истинным сторонником моего учения, мистер Худ. — Загора отодвинул стул, Худ тоже хотел было подняться, но тот жестом остановил его. — Нет, вы мой гость. Я вынужден вас оставить, у меня есть другие обязанности, но все наши удобства в вашем распоряжении. Все, что у нас здесь есть, ваше. Приглашаю вас подумать, чего вам в глубине души больше всего хочется, чего вы жаждете больше всего на свете, что доставило бы вам наибольшее наслаждение. Мы можем предоставить вам все, абсолютно все!

Он вышел из-за стола. Худ увидел, как с другого конца комнаты вошла Маларен.

— Вы должны освободиться от мысли, — а я обнаружил, что эта мысль странным образом укоренилась в умах некоторых моих англосаксонских друзей, — относительно того, что женщины не слишком любят секс, что они не наслаждаются им, не испытывают удовольствия от того, что юристы и эксперты называют отклонениями. Но я чувствую, вы вряд ли разделяете их ошибочные представления. В любом случае, я уверен, вы найдете здесь то, что вам нужно. У вас широкий выбор; мир был создан не вчера!

— А теперь вам придется извинить меня. У меня есть определенные часы для размышлений, определенные часы для покаяния и умерщвление плоти. Я уверен, вы сумеете использовать наши возможности. Мы немало поработали, чтобы сделать их идеальными. Вы должны почувствовать себя совершенно свободным, чтобы реализовать все свои фантазии. Вам будут созданы все условия. А после этого мы снова поговорим. Кстати, Маларен будет вашим опекуном. Спокойной ночи.

Худ встал, но прежде чем он успел что-то предпринять, Загора повернулся, прошел через арку и исчез. По комнате пронесся поток воздуха, словно кто-то открыл наружную дверь. Худ был зол, расстроен и чувствовал, что его надули. Снова он почувствовал себя страшно беззащитным.

Маларен приблизилась и остановилась в ожидании. Худ допил вино. На другом конце комнаты в полной готовности стоял Чен.

— Хотите пойти со мной? — спросила Маларен.

Худ овладел собою.

— Конечно, но прежде всего мне хотелось бы получить сигареты и мою одежду. Не могли бы вы проводить меня туда, где они лежат?

— Нужно выполнять желание Учителя, делать то, что он сказал, чтобы подготовиться к дальнейшему.

— Давайте начнем с этого, — Худ посмотрел ей прямо в глаза. Она поколебалась, но потом повернулась и пошла вперед.

Они поднялись по широкой изогнутой лестнице, повернули в маленькую лоджию и она открыла дверь. Комната была обставлена с аскетичной простотой: матрас на низкой деревянной кровати, низкий лакированный столик, тростниковые циновки. В дальнем конце комнаты — туалет с душем и умывальником. Никаких признаков его одежды. Потом он заметил встроенный в стену шкаф. Вся одежда была внутри — кроме пиджака.

Он похлопал по брючному карману, нашел сигареты и зажигалку, закурил и глубоко затянулся. После этого захлопнул шкаф и подошел к двери. Маларен ждала снаружи.

— Маларен, грех подождет, — сказал Худ. — Вам лучше немного поспать. Встретимся утром, — и захлопнул дверь.

Худ сидел в темноте на кровати и курил. Он переоделся в собственную одежду и обнаружил, что ему оставили брючный ремень. Тот всегда можно было использовать как оружие в чрезвычайных обстоятельствах. Хитроумное устройство пряжки позволяло вынимать центральный язычок и ставить его на место, так что когда он обмотал ремень вокруг руки, в кулаке у него оказался двухдюймовый стальной штырь. Он чувствовал, что приближается момент, когда придется его использовать.

Худ ждал. В доме было тихо. Два часа ночи. В окно были видны освещенные луной лужайки с густыми тенями. Он медленно докурил сигарету. В идеальном случае пригодились бы туфли на веревочной подошве, но и его легкие башмаки телячьей кожи тоже годились.

Он пересек комнату и осторожно открыл дверь. В лоджии было темно. Худ шагнул вперед — и едва удержал равновесие. Обнаженная Маларен, свернувшись клубочком, дремала на коврике у порога, и когда он собрался её перешагнуть, проснулась и села.

Худ приложил палец к губам. Она молча поднялась на ноги, не спуская с него глаз. Слабый свет, проникавший через открытую дверь комнаты, золотил обнаженное тело.

— Что вы здесь делаете? — прошептал Худ. — Маларен, я думал, вы мой опекун, а не охранник.

— Это мое наказание. — Казалось, что её совершенно не волнует нагота, она просто стояла перед ним, не пытаясь укрыться.

— За что?

— Я должна отбывать наказание.

— Это не причина, — прошептал Худ и коснулся её руки. — Боже мой, вы замерзли. Вот… — он вернулся в комнату, взял кимоно, в котором ходил до того, и набросил ей на плечи. Потом отбросил назад рукава и завязал пояс. Кимоно было велико для нее, но все же лучше, чем ничего. — А теперь отправляйтесь спать.

— Что вы собираетесь делать? — спросила она.

— Взглянуть на имеющиеся запасы и чего-нибудь выпить. А вы оставайтесь и сторожите дверь, пока я не вернусь, И будьте хорошей девочкой.

— Я должна идти с вами.

Худ взглянул на нее. Ладно, подумал он, симпатичная девочка, все будет в порядке.

— Да, конечно. Ведь вы же мой проводник. Идите вперед.

Она спустилась по лестнице, приподнимая подол кимоно. Что же задумал Загора? Что? Она всего лишь тонкая соломинка в его руках…

Внизу девушка пересекла полутемный коридор и свернула в одну из открывшуюся перед ними комнат. Когда она дошла до арки в дальнем конце комнаты, Худ повернулся и на цыпочках проскользнул в арку, через которую они вошли. Свернув в сторону, он оказался в маленьком вестибюле, свет в который проникал только сверху, и притаился. Худ слышал, как прошла Маларен, его разыскивая. Потом выждал несколько минут и осторожно вышел.

Он прошел по слабо освещенным комнатам, пробуя ставни на окнах. Однако все они были заперты каким-то способом, с которым он не справился. Он обнаружил две двойные двери, также запертые и ведущие дальше в глубину дома, и ярко освещенный коридор, заканчивавшийся железной решетчатой дверью. Худ постоял немного, глядя вдоль коридора, но никто не появился. Ясно, что от другой части здания он отрезан.

В узкой длинной комнате, оказавшуюся за соседней дверью, Худ наконец обнаружил незапертый ставень. Он осторожно отодвинул его и выбрался наружу. Стараясь держаться в тени, осторожно обошел ту часть здания, которая оказалась недоступной изнутри; там он обнаружил другой вход. Из попытки проникнуть внутрь ничего не получилось. Виден был свет, пробивавшийся через застекленный люк в середине крыши, кто-то не спал.

Затем он едва расслышал тихий смех, смеялась женщина. Смех все нарастал, постепенно он становился неудержимым. Это было ужасно, и Худ вздрогнул. Тиара?

Вдруг за углом послышался скрип гравия. Худ окаменел и прижался к стене. Приближались чьи-то шаги, никто не появлялся, но ошибки быть не могло. Кто-то подстерегал его с другой стороны.

Худ отступил в тень, нашел окно и вернулся внутрь, потом опустил ставень, пересек комнату — и лицом к лицу столкнулся с Маларен.

— Я потеряла вас, — сказала она, — и испугалась.

— Чего вы испугались?

— Того, что потеряла вас. Вы исчезли. Пожалуйста, не исчезайте.

— Тот освещенный коридор и есть юдоль греха? — спросил Худ.

Она кивнула.

— Но я не могу провести вас туда. Слишком поздно.

— Очень хорошо. А как насчет что-нибудь выпить?

— Я принесу.

Худ поднялся к себе и вскоре появилась девушка с бутылкой граппы и бокалом.

— Хорошая девочка.

Напиток не из его любимых, но Худ был рад, что она не принесла ракию.

— Входите и присядьте, Маларен. Возьмите себе бокал: нет, возьмите этот, а я возьму стакан для зубных щеток.

Она закрыла дверь и села на кровать. Он налил граппу, отхлебнул и почувствовал, как теплый комок покатился по пищеводу. Она отхлебнула из своего бокала, закашлялась, скривилась и поставила бокал на пол.

— Эта штука обжигает рот!

— В этом-то и суть. Вижу, вы недалеко продвинулись по дороге греха.

— Да, сэр.

— Оставьте это «сэр»!

Худа трогала её невинность и свежесть — и в таком-то месте! Он чувствовал себя отвратительно из-за того, что ей приходится жить в такой близости к разврату и предстоит учиться отвратительным вещам. Он закурил и налил еще.

— А что случилось бы, если бы вы на самом деле потеряли меня сегодня вечером?

— Меня бы наказали.

— Учитель?

Она кивнула.

— Я заслужила это.

— Неправда. Пейте свою граппу. Вам это нужно: вы слишком замерзли. Почему вам приходится отбывать наказание?

— Я не могу сказать вам, сэр.

— Очень хорошо. Но пейте вашу граппу.

Она отхлебнула маленький глоток, снова закашлялась, а потом неожиданно рассмеялась. Это совершенно преобразило её лицо.

— Я первый раз вижу, как вы смеетесь, — сказал Худ.

— Можно мне сигарету?

— Это разврат. — Он достал сигарету и дал ей прикурить.

Затянувшись она широко открыла рот, выпустила дым одновременно изо рта и из носа, закашлялась и принялась тереть глаза, а потом протянула сигарету обратно.

— Это ужасно.

— Согласен.

Они уселись на кровать. Он был искренне признателен ей и вздрогнул при мысли, какой была бы эта ночь без нее. Она положила свою руку на его и он почувствовал себя отчасти защищенным. Типичный признак слабости, — сказал он сам себе, причиной стали слишком много трудностей. Слишком просто заняться с ней любовью, но она не сможет отнестись к этому легко, а причинить ей боль — ужасно.

— Как вы сюда попали?

— Меня прислала леди Оденс. Сказала, что я должна служить Учителю. Вот я и слежу.

— Леди Оденс из Дании, не так ли?

— Да. Только сейчас она живет в Швеции. Она меня удочерила.

— Маларен, вы не видели здесь английской девушки? Приехала недавно, высокая и симпатичная.

— Я мало кого видела. Многие приезжают сюда, но я о них не знаю. Иногда они приходят на эту половину, но чаще остаются там.

Худ погасил сигарету и налил еще. Все-таки граппа была недурна. Потом встал и подошел к окну. Луна скрылась за горами, землю покрыла тень. Оказавшись здесь, он собирался действовать по обстоятельствам, хотя надеялся обнаружить больше, чем до сих пор. Худ снова вернулся к кровати.

— Послушайте, Маларен. Мне очень нужен мой пиджак. Вы не смогли бы его достать?

Она смущено посмотрела на него.

— Нет… я… он в другой части дома.

— А утром?

Она помолчала, Худ почувствовал, как она напряжена. Потом тихо сказала:

— Хорошо, я попытаюсь.

— Там должен быть пистолет. Не пугайтесь. Все, что я хочу, — просто получить его назад. Вы смогли бы найти его и вернуть мне?

Она решительно кивнула.

— Еще немножко граппы?

— Нет. Я действительно больше не хочу. А вы скоро уедете?

— Не знаю.

Они ещё немного посидели молча, потом она спросила:

— Вам приходилось бывать в Оденсе?

— Нет. Я был в Ринге, неподалеку. Там очень хороший свет и очень приятно рисовать. Хороший город. А вам нравится Оденсе?

— О, да, — кивнула девушка. — удочерившая меня леди оказалась не слишком добра. Но город очень мил, и многие там ко мне по-дружески относились.

— Маларен, я хочу ещё кое-что спросить, — сказал Худ. Но помолчал, пока она не сказала:

— Пожалуйста, сэр, спрашивайте, что хотите.

— Вы обещали мне оставить это «сэр»..

— Так что вы хотите спросить?

— Не знаете, на страже у ворот всегда дежурят? Та пара сторожей никуда не отлучается?

— О, нет, они всегда там. Иногда там ещё дежурит и их сын. Они не оставляют ворота ни на минуту.

Он взглянул на нее. Складывалось впечатление, что она это проверяла.

— Очень хорошо. А есть ли какой-то способ попасть сюда со стороны гор?

Она покачала головой.

— Там отвесная скала — как они это называют — стена. Очень опасное место. Там никто не пройдет, даже скалолазы.

— Понимаю.

— Вы хотите попасть сюда так, чтобы вас не заметили? — тихо спросила она.

Он нетерпеливо хмыкнул.

— Давай, подумай, девочка. Как это сделать?

Она помолчала, потом сказала:

— В деревне был один мальчик. Очень симпатичный, а кроме того, хороший скалолаз. Однажды его поймали здесь, поймали и сказали, что он хотел что-то украсть, но я так не думаю. Он не вор. А кроме того, он не входил в дом, был только в саду. Но Балек поймал его убил. Сказали, что произошел несчастный случай, что он упал со скалы, когда пытался убежать. Лицо его было ужасно изуродовано, и в груди — дыра. Говорили, что всему виной скалы.

— И это сделал Балек?

Она кивнула.

— Но как он попал сюда, они так и не узнали.

— А ты знаешь?

Она снова кивнула.

— Нужно пройти по дороге за воротами до конца проволочной изгороди. Через верхнюю часть изгороди пропущен электрический ток, так что нельзя её касаться. Конец её прикреплен к скале, которая там нависает над дорогой, и если посмотреть поверх изгороди, можно увидеть железную скобу, торчащую в скале. Она была нужна для телефонной линии или электрического кабеля, как сказал мальчик; все это давным давно сняли, но старая скоба осталась. Если через неё пропустить веревку, можно взобраться наверх и перепрыгнуть через изгородь, но нужно быть и хорошим скалолазом. Однако мальчик не раз это проделывал…

Худ схватил её за руку.

— Маларен, ты заслуживаешь награды. Это именно то, что нужно! — Он встал, теперь прекрасно зная свои следующие шаги. Первая задача заключалась в том, чтобы проникнуть в поместье — этот визит был не больше, чем простой разведкой. Но теперь у него в руках был ключ, чтобы выбраться отсюда.

Он подошел к двери, запер её и начал раздеваться.

— А теперь, моя девочка, я собираюсь поспать. Через пару часов рассветет, и сейчас самое время забраться в постель и согреть друг друга. Иди сюда…

Он замер на миг перед ней обнаженный, потом наклонился вперед и ласково её поцеловал. Худ почувствовал, как она ответила, но мягко отстранил её, она сбросила кимоно и нырнула под простыню.

Следом туда забрался Худ. Она прижалась к нему, и он почувствовал, как её груди раскаленным железом жгут ему спину.

— Спокойной ночи, милая, — сказал Худ.

— Спокойной ночи, сэр.

 

Глава 6

Худа разбудило легкое прикосновение к его руке. Он открыл один глаз. Его бицепса касалась твердая грудь. Он дружески её погладил, Маларен улыбнулась.

— Тебе пора вставать. Я принесу завтрак.

На ней было обычное платье.

Он сел в постели.

— Маларен, ты просто сокровище.

Он явно проголодался. Маларен принесла поднос с двумя вареными яйцами, поджаренным хлебом и кофейником и поставила его на низкий столик. Обслуживание у гуру налажено было превосходно, и Худ понял, что для этого нужно иметь в поместье уйму прислуги. Он взглянул на часы: без двадцати восемь.

Маларен подошла к двери, выглянула и снова закрыла её. Потом подошла к постели, но не села.

— Я постараюсь что-нибудь узнать об англичанке.

— Есть какие-то идеи?

— Что ты имеешь в виду? — Она широко улыбнулась.

— Ты что-то знаешь?

— У тебя всегда такой вид, когда ты просыпаешься?

— О чем ты, мой котеночек?

— Твоя прическу… — она рассмеялась и взъерошила ему волосы. Грудь её соблазнительно качнулась. Худа это чрезвычайно соблазняло, но он старался подавить желание.

— Тебе удалось что-то узнать?

— Еще нет. Пей кофе, пока горячий.

Он очистил яйцо и налил кофе.

— А где Учитель?

— Он придается медитации, — она начала рассказывать о какой-то церемонии, к которой готовится Загора. В такое солнечное утро это звучало как-то нереально.

Маларен снова пошла к двери.

— Я должна тебя оставить.

Он поманил её.

— А как насчет моего пиджака и пистолета?

— Позже, — и она вышла.

Худ с удовольствием закончил завтрак. На сапфировом небе сияло солнце. Он подошел к окну, с удовольствием курил и любовался дальними горами, сейчас были окрашенными коричневым и серым. Воздух был таким прозрачным, что казалось, атмосфера вообще отсутствует. Здесь художник должен был столкнуться с той же проблемой, что и на Средиземном море. Постоянно чистое голубое небо в конце концов должно было надоесть, как безмятежная курортная жизнь. Но именно сейчас и то, и другое выглядело совсем неплохо.

Он потушил недокуренную сигарету и пошел под душ. Вода была мягкой, мыло прекрасно мылилось. Худ вытерся насухо и обнаружил в ящике под единственной полкой электробритву на батарейках. Ну что же, совсем неплохо. Он побрился, оделся и стал ждать.

Где-то в саду раздался звук мотокосилки. Раз или два ему показалось, что доносятся женские голоса. Он снова закурил и стал обдумывать план действий. Следовало в первую очередь проверить намерения Загоры посмотреть, собирается ли тот позволить ему свободно передвигаться. Гуру его явно подозревает, хотя, быть может, и не знает причины его появления здесь. Худ должен был пойти на этот рискованный шаг, иначе процесс проникновения в окружение Загоры слишком затянется. Это было необходимое условие для атаки. Он решил сыграть прямо и откровенно: спуститься вниз, сказать, что собирается отправиться в деревню, где нужно забрать вещи, сесть в машину и посмотреть, что произойдет. Но сначала ему хотелось получить свой пистолет.

Маларен не появлялась. Он подождал ещё пятнадцать минут, потом спустился вниз. Ставни были подняты, окна раскрыты настежь и комнаты, ночью казавшиеся такими мрачными и душными, сейчас заполнил свежий воздух и солнце, и он ещё раз подумал, какое здесь чудное место. Сквозь широкие белые арки он увидел вереницу других, но некоторые перекрывали решетки. Доносился приятный шум фонтана. Поблизости никого не было. Он снова испытал предчувствие опасности и с трудом удержался от импульсивного желания оглянуться.

Худ вышел из дома и огляделся. Сторож медленно катил горловину каменного кувшина, который Загора вчера сбросил с террасы. Он поднял голову и увидел Худа.

— Buon giorno! (Добрый день (итал.) — прим. пер.), — сказал Худ.

Мужчина ничего не ответил и снова склонился над кувшином. Грязная свинья, — подумал Худ. Волосы и брови садовника выглядели так, словно пытались покинуть голову, но проиграли схватку. Худ отметил его силу: кувшин он катил лениво, без всяких видимых усилий.

Худ повернул и зашагал вдоль лужайки. Кто-то позади него свистнул. Он обернулся и увидел вдали Балека, который стремительно мчался вперед. Руки он держал вытянутыми вдоль туловища и прижатыми к бедрам, передвигался длинными скачками, как бегают большие птицы.

— Господи! — мысленно воскликнул Худ.

Если смотреть со стороны, это казалось просто крайне неудобной походкой, но если учесть, как стремительно он двигался, то Худ никогда не видел ничего подобного. Интересно, что сказал бы Роджер Баннистер, доведись им бежать вместе.

На миг Балек замирал неподвижно, а в следующее стремительно бросался вперед. Потом также внезапно, без всякой видимой причины остановился и замер, судорожно подергивая головой и оглядываясь по сторонам — он снова превратился в птицу. Скорость, сила, настороженность были просто изумительными.

Из дома вышла Маларен с его пиджаком через руку. Но ощущение опасности давило все сильнее. Худ зашагал навстречу.

— Хорошая девочка, — рука уже ощутила тяжесть пистолета в кармане. Удалось обнаружить какие-то следы англичанки?

Она покачала головой. Вид у неё был явно испуганный.

— Что-то случилось? — спросил Худ.

Она кивнула и шепнула:

— Будь осторожен! Пожалуйста, пойдем быстрее.

— А в чем дело?

— Тебя собираются убить.

Через плечо он заметил, как из дома вышел Загора и уставился на них. Худ надел пиджак и решил потянуть время. Ситуация складывалась довольно неприятная. Больше всего его занимал вопрос, разрядили ли его пистолет.

— Хочешь уйти со мной?

Она покачала головой.

— Я не могу.

Худ отступил назад, не спуская глаз с Загоры. Перемены, произошедшие после милого приема прошлым вечером, показались бы удивительными, не будь они такими зловещими. Объяснений этому не было, да они ничего и не давали. Вчера вечером Загора просто развлекался, составляя свое мнение о нем. Сейчас шутки кончились.

Худ не сомневался, что сейчас произойдет — но прежде чем он смог что-то сделать, Балек промелькнул над травой позади сторожа, оказался на одной линии с Худом и остановился.

Теперь все наблюдали за Худом. Худ переводил взгляд с одного на другого и в тоже время осматривал сад в поисках пути для отступления. Сторож шагнул вперед и Балек с места предпринял ещё один рывок. Худ понимал, что скорость Балека, подобного птице, позволяет им окружить его со всех сторон. Сейчас Балек был уже сбоку от него, тогда как с другой стороны оказался Загора. Ему приходилось вертеть головой из стороны в сторону, чтобы наблюдать за обоими.

Он весь напрягся и быстро отступил назад. Балек побежал. Худ оказался в таком же невыгодном положении, как и прежде, а Загора ещё приблизился. Ситуация стала совсем скверной. Он понимал, что не сможет достаточно быстро выхватить пистолет, чтобы остановить хотя бы одного из них, когда тот окажется достаточно близко.

Худ сосредоточился на стороже, кося краем глаза на остальных, и сунул руку в карман пиджака, одновременно как можно быстрее отступая назад. Пистолет мог защитить его от Балека, пока Загора подходил бы ближе, а сторож атаковал. Боек щелкнул впустую, патронов не было.

Худ прыгнул в сторону, сделал ложный выпад, миновал Загору, перепрыгнул через сторожа и помчался. Балек следовал за ним. В этот момент из дома донесся звонок.

Худ мчался как сумасшедший, смутно видя, что впереди у ворот происходит какая-то суматоха. В распахнутых воротах жестикулировала группа людей. Звонок продолжал звенеть. Мотоциклист в черной кожаной куртке, черных бриджах и шлеме, широко расставив ноги, стоял в воротах возле своей машины.

Худ побежал по траве прямо к нему и вдруг понял, что его никто не преследует. Оглянувшись назад он увидел на лужайке замершего Балека. Сторож остался позади, а Загора повернул к дому.

Звонок замолчал. Только сейчас он понял, что это был сигнал из сторожки. Худ добежал до ворот и увидел, что мотоциклист был патрульным карабинером. Он помахал кому-то, остававшемуся за воротами, и, когда Худ подбежал, в ворота медленно протиснулся большой синий автобус с написанным на борту названием туристической фирмы.

Худу хотелось кричать от восторга. Он увидел внутри множество английских физиономий — пожилые женщины, мужчины в рубашках с открытым воротом, две хохочущие рыжеволосые девушки на заднем сидении. Никогда ещё земляки не казались ему такими прекрасными. Жена сторожа что-то злобно ворчала. Худ отметил про себя её безгубый рот, узкую щель наподобие рыбьей пасти. Он обошел автобус и проскользнул между ним и стеной.

Молодой рыжий гид стоял у входа, глядя на огромный бензовоз фирмы «Эссо», перегородивший дорогу.

— Что случилось? — спросил Худ.

Экскурсовод оглянулся.

— Да этот малый, — он кивнул в сторону бензовоза, — загородил дорогу и мы не смогли разъехаться. Позвонили у ворот, а эта старая карга не позволяла нам въехать, не хотела открывать ворота. Тогда пришлось прибегнуть к помощи полицейского. К счастью, на дороге показались двое патрульных. Они и заставили её открыть ворота.

Худ увидел на дороге второго карабинера.

— Мы вообще не заехали бы сюда, если бы не авария на другой дороге. Шоссе перекрыто, сошла лавина или ещё что-то…

— Вы из Ланкашира?

— Да, в основном из Ливерпуля. А сейчас возвращаемся из Кортино.

— Не подбросите до Беллуно?

— Конечно, садитесь.

— Спасибо. Вы все из Ливерпуля?

— Да, да, да!

Автобус довез его до центральной площади городка Пьяцца деи Мартири. Худ быстро нырнул в пассаж с магазинчиками, зашел в лавку аптекаря и купил бритву, мыло, зубную щетку и солнцезащитные очки. Он проделал все это достаточно неторопливо, поглядывая на дорогу, площадь и сквер. Пока казалось, что его никто не преследует.

— Prego (хорошо (итал.) — прим. пер.), — сказал аптекарь и он вышел. Площадь с пастельными фасадами домов и палисадниками под окнами смотрелась восхитительно. Но укрыться там было негде. Несколько женщин шагали за покупками, на стоянке собрались автомашины, у цветника играли дети. Худ понимал, что теперь нужно действовать быстро.

Он зашел в кафе «Маттеоти» и спросил про фирму, торгующую альпинистским снаряжением. Оказалось, что та находится на соседней улице. Худ купил там моток эластичного репшнура, достаточно толстого и удобного, чтобы можно было схватиться рукой, и вещевой мешок. Потом вернулся в пассаж и там купил коричневый вельветовый пиджак, серые брюки и ужасную голубую фетровую шляпу того фасона, что популярен был среди местных. Все это он сложил в мешок, закурил и вышел.

Было уже почти одиннадцать. Он снова осмотрел площадь — на просторном вымощенном пространстве не было заметно никакой активности. Но полагаться на это не следовало. С вещмешком в руках он быстро направился к старинной арке в дальнем конце площади. Пройдя её, укрылся за овощным ларьком и начал наблюдать, не следует ли кто за ним. Мимо прошли три или четыре женщины, усатый старик, муниципальный служащий в форме, и низенький краснолицый мужчина. Наблюдатель Загоры? Худу нужно было найти место, чтобы укрыться на несколько часов.

Он зашагал по чистенькой, залитой солнцем улочке. Вывеска на отеле гласила: «Золотой грифон». Он толкнул узкую стеклянную дверь. Все выглядело просто идеально — отель был маленьким, чистым и темноватым. Внутри оказался выложенный плиткой холл, лестница наверх, напротив — гостиная, украшенная искуственными цветами, а прямо впереди — кафе с низким потолком, оформленное под старину, с угловой стойкой, столиками и кофеваркой «эспрессо». Навстречу улыбаясь вышла рослая женщина лет тридцати пяти, длинношеея красавица в стиле Модильяни.

Да, номер можно снять.

Это был большой двойной номер со стенами, оклеенными обоями, легкой деревянной мебелью, белыми покрывалами на постелях, легкими плиссированными шторами и видом на площадь. Худ выглянул наружу. На стоянке — две пустых автомашины, но наблюдателей не видно.

Худ вытащил пистолет и проверил его. Это был его «кольткобра», пустой, но исправный. Загора, видимо, не собирался возвращать его, и разрядил просто для предосторожности. Худ взял с собой «кобру», которая была на унцию тяжелее его любимого «агента», так как к ней подходили патроны 32 калибра, 38 полицейского и 39 специального. Но где найти такие патроны в Беллуно?

Он развязал вещмешок и переоделся. Новые брюки оказались ему коротки. Он сделал все, что можно, и переставил пояс, потом позвонил и заказал граппу. Высокий парень, вероятно, сын хозяйки, сказал:

— Внизу в зале, сеньор.

— Пришлите сюда.

— Prego.

Когда бутылку принесли, он перешел с ней и бокалом к окну, устроился в уголке и стал наблюдать. Худ собирался вернуться к Загоре днем, в крайнем случае в сумерках. Худ не хотел испытывать судьбу, карабкаясь по горам в темноте, и не испытывал удовольствия от подобной экспедиции. Трудно приблизиться к поместью, оставшись незамеченным. И если Тара там, вытащить её оттуда ещё труднее. Все это не игрушки. Но, в конце концов, именно таково его задание.

Худ понимал, что до начала предприятия нужно держаться подальше от чужих глаз, однако прежде ему следовало кое-что сделать. Он допил бокал, надел шляпу и спустился по лестнице. На первом этаже из номера вышел священник, захлопнув за собою дверь. Худ отметил, что он весь покрыт потом. Это заставило его взглянуть на номер комнаты: 15. В столовой возле лестницы обедали ещё два священника.

Худ вышел на улицу и быстро зашагал к первому же кафе. Там он попросил телефонную книгу, разыскал адрес торговца оружием и отметил мысленно, что тот оказался единственным. Мужчина за стойкой объяснил ему дорогу. Оказалось, что очень нервное занятие — медленно прогуливаться по улице, всячески стараясь выглядеть как можно беззаботнее.

Магазинчик оказался закрыт. Худ погремел ручкой двери, не помогло. Никто не ответил. Ругаясь про себя, он прошел дальше вдоль улицы и чуть было не пропустил скромную дверь и табличку с фамилией и надписью Armaiuolo — оружейник. На звонок ответил пожилой мужчина в кожаном фартуке, глядевший на Худа поверх очков в золотой оправе.

Худ объяснил, что ему нужно, но пистолета не показал пистолета. Мужчина покачал головой.

— Нет, нет, у меня ничего такого нет, сеньор. Только дробовики, спортивные ружья…

— Спасибо, — сказал Худ. — Buon giorno, signor.

— Хотя подождите минутку. Я думаю… Зайдите.

Он прошел в темноватый магазинчик. Худ смотрел через окно на улицу, пока мужчина искал, непрерывно повторяя: «- Я думаю…» — и наконец нашел ящик, смахнув с него пыль. В нем было несколько холостых патронов 22 калибра и три патрона 38 калибра.

— Вот. Все, что у меня есть, — сказал старик. Худ с благодарностью забрал патроны 38 калибра.

Потом вернулся в «Золотой грифон». Священники все ещё сидели в столовой, занятые обедом, но теперь к ним присоединился третий, тот самый потный из номера 15. Из задней комнаты с низким потолком доносился страшный шум; Худ увидел, что та сейчас полна мужчин, причем все говорили одновременно. Он постоял немного, глядя на них. Местные жители с обветренными лицами, в большинстве своем средних лет, сидели в шляпах, много говорили, пили и смеялись. Все пили красное вино. Девушка лет пятнадцати разливала вино из больших синих бутылок емкостью в кварту, которые держала за короткое горлышко. Видимо в силу многолетней практики она наполняла бокалы до самого края и ни разу не пролила ни капли.

Худ вошел и присел. Когда девушка подошла, он кивком указал на бутылку, и она налила полный бокал. Вино оказалось отнюдь не из лучших. Худ сидел в шляпе, разглядывая рекламу Чинзано на узком зеркале. Никто не обращал на него внимания. Четверо мужчин играли длинными узкими венецианскими игральными картами. В зеркало Худ наблюдал за входной дверью. Не доверял он этому городку.

Постепенно зал опустел. Когда он поднялся, священники вышли из столовой, постояли немного в холле, разговаривая, а потом вместе вышли наружу.

Что-то промелькнуло у Худа в голове. Он щелкнул пальцами. Конечно же! В Италии священник был самым незаметным человеком. Теперь он понял, что нужно сделать. Проходя мимо стола, за которым сидели картежники, он незаметно взял из колоды пару карт и сунул их в карман. Потом вернулся в свою комнату, оставив дверь открытой, закурил и прислушался. Не спеша докурил сигарету, спустился на нижнюю лестничную площадку. Потом повернул в коридоре к номеру 15 и снова остановился, прислушиваясь, затем постучал. Если бы кто — нибудь ответил, он сказал бы, что разыскивает воображаемого синьора Борджони.

Худ чувствовал охватившее его возбуждение. Никто не отвечал. Он подергал дверь, но, как и ожидал, та не открылась. Тогда он достал из кармана одну из игральных карт, вставил её между дверью и дверной коробкой и опустил, пока она не натолкнулась на язычок замка. Старый воровской метод, обычно это проделывалось с помощью кусочка целлулоида, но можно было попытаться и с помощью игральной карты или таблички с надписью «Прошу не беспокоить», классического инструмента гостиничных воров. Однако это срабатывало только в том случае, если ключ в замке не повернули.

Взяв карту за край, он провел ею вверх и вниз. Наконец карта оказалась ниже язычка замка. Худ изогнул её, слегка нажал, открыл дверь и вошел.

Он оказался в обычном номере с аккуратно сложенными вещами священника, записной книжкой на ночном столике у кровати, парой больших черных башмаков, фотографиями в рамочках и чемоданами. Худ закрыл за собой дверь и шагнул к платяному шкафу. Там на плечиках висело накрахмаленное белое облачение и сутана. Он забрал сутану, сунул руку в карман, вытащил бумажку в десять тысяч лир и положил её под плечики. Потом поискал шляпу, но ни одной не обнаружил; на крючке за дверью висел берет, пришлось забрать его.

Когда он повернул дверную ручку, кто-то прошел по коридору и остановился. Худ осторожно закрыл дверь. Послышалось звяканье ключа на кольце. Он прижался к стене. Потом немного дальше по коридору повернулся ключ в замке и захлопнулась дверь. Худ вышел из номера.

В своем номере он примерил сутану. Та оказалась ему мала, тогда он взял бритву и разрезал кромки на подоле и рукавах, решив, что так сойдет. Берет пришелся впору. Худ подсчитал, что от городка Мас пешая прогулка до поместья Загоры займет около часа.

Он растянулся на кровати и стал ждать. Казалось, площадь была самым любимым местом местного транспорта. Треск мотороллеров буквально разрывал воздух. Как могли итальянцы, так чутко реагирующие на музыку, переносить такой шум день напролет?

Образ Маларен вновь и вновь мучительно всплывал у него в памяти. Он надеялся, что Загора не станет вымещать на ней свое зло. И вновь пришло воспоминание о женском смехе прошлой ночью. Смеющаяся смерть. Какая связь между этим и Дианой Андермир?

Пятно солнечного света ползло по полу. Худ взглянул на часы. Половина четвертого. Пора. Неожиданно он обнаружил, что борется с нежеланием. Черт подери, дело должно быть сделано. Он встал, положил веревку в мешок, завернул сутану и берет. Потом забрал мешок и пакет с сутаной и спустился в туалет на лестничной площадке. Там он надел сутану и берет, забрал мешок и вышел.

Ему пришлось пройти до стоянки такси на площади Пьяцца деи Мартири.

— Мне нужно в Мас.

Удивленный его акцентом, таксист обернулся, но Худ поторопил его:

— Presto! Presto! (скорее (итал.) — прим. пер.).

За городом дороги были пустынны, на развилке они повернули в сторону Агордо. Доехав до Маса, Худ расплатился с таксистом и пошел пешком. Он чувствовал, как глаза таксиста сверлят ему спину. Черт подери! Все начиналось как-то неудачно. Потом Худ свернул на верхнюю дорогу. Шел он уверено и неторопливо, стараясь не спешить, как обычно ходят официанты и священники, — люди, которым в силу их занятий приходится проводить на ногах целый день. Трава по обе стороны дороги ещё зеленела. Солнце уже склонялось к горизонту. Благодаря горам не чувствовалось ни малейшего дуновения.

В обычных условиях Худ радовался бы прогулке, чистому воздуху, яркому солнцу. Но его одиночество на дороге начинало подавлять. Позади появилась машина, и он нагнулся, якобы завязывая шнурок, чтобы скрыть лицо. Потом прошел мимо ворот, молча шагая по нетронутой траве. На дороге было пустынно, солнце уже коснулось вершины горы. Это время дня часто заставляло Худа вздрагивать от беспричинного страха. У конца изгороди он сразу же увидел скобу, — ржавый стержень почти в три фута длиной, торчавший высоко над изгородью. В двух футах за изгородью примерно на той же высоте был виден толстый корень, выступавший из расщелины в скале. Худ остановился, переводя взгляд с одного на другого. Все было достаточно просто, он понял метод.

Свернув за поворот, он осмотрелся. На дороге никого. Развязав вещмешок, Худ достал веревку и завязал на ней скользящую петлю. Потом метнул её, но промахнулся. Сделал ещё три попытки, но безуспешно. Только на пятый раз петлю удалось затянуть.

Худ снял берет и сутану, сунул их в мешок, швырнул тот в сторону и проследил, под какой куст тот упал. Отлично. Переложил пистолет в карман брюк, вернулся и поплевал на ладони. Потом подпрыгнул, ухватился за веревку и полез по ней, пока не добрался до скобы и не ухватился за неё рукой.

Деревья скрывали дом из виду. Он подтянул оставшуюся часть веревки и набросил петлю на корень. Потом, перебирая руками и опираясь о скальную стенку, перебрался через изгородь. Это оказалось несложно. Затем он сбросил веревку и соскочил на землю.

 

Глава 7

Солнце зашло за горы. Худ быстро миновал деревья и кусты, пока не увидел дом. Всюду горели огни, виднелись движущиеся фигуры. Он внимательно осмотрел сад в поисках Балека. Большой газон, покрытый зеленой травой и рассеченный резким краем тени гор, был пуст. Он внимательно осмотрел ряд деревьев справа: ничего. И тем не менее Худ невольно вздрогнул. Господи, какое же тут зловещее место!

Прячась за кустами, он прошел вдоль изгороди, пока не поравнялся с домом. Потом перескочил открытое пространство и прижался к стене. Небольшая веранда со стеклянной крышей, дверь, темная лестница наверх. Черный ход? Дверь на верхней площадке лестницы оказалась запертой.

Худ поднялся еще, выбрался на крышу и осмотрелся. Он оказался над той частью дома, от которой был отрезан накануне. Снизу доносились голоса. Подойдя к краю крыши, Худ заглянул вниз.

На низких креслах и диванах сидело десятка полтора женщин; они разговаривали с сидевшим в центре Загорой, вокруг стояли тележки с напитками и несколько слуг двигались вокруг или стояли в ожидании. Некоторые женщины были совсем молодыми, большинство одеты в кимоно и сандалии — и больше на них ничего не было. Все они выглядели шикарными, холеными ухоженными, с великолепными прическами и украшениями. Худ подумал, что именно так он все это себе и представлял. Все очень старались угодить Загоре. И все они как будто ощущали неизбывную вину перед Загорой, буквально его осаждая.

Богатые женщины, не сумевшие приспособиться к окружающему миру, бежавшие от светской жизни, не дававшей удовлетворения, бежавшие от крушения жизненных иллюзий, от бесполезности богоискательства, от опостылевших мужей, от всех надоевших ограничений — и прежде всего от неумолимого времени. Все они тосковали и томились в ожидании сверхъестественного существа, которое придаст смысл их существованию и откроет им Тайну. Загора заменил им Бога.

Казалось, он умышленно был груб, глядел на них с оскорбительным бесстыдством, перебивал, громко хохотал, обрывая и жестом заставляя замолчать. И к кому бы он не обращался, женщина тут же покорялась.

Становилось очевидно, что странности Загоры — его жестокость, грубость и контраст с культурой того мира, откуда они были родом — стали его силой. И Худу прекрасно понимал, как он эту силу использует. Женщины такого типа жаждут покоряться. Но даже если одна из поклонниц восстанет против унижений, Загора тотчас объяснит, что он их специально мучает, чтобы заставить сопротивляться, стать независимыми — и таким образом осознать себя. И они поддавались, множество женщин точно также подчинялись модному гуру.

Но к немалому огорчению Худа, Тиары среди женщин не было.

Симпатичная молоденькая блондинка села рядом с Загорой. Когда она что-то сказала, он в ответ пожал плечами. Тогда она небрежно распахнула кимоно, демонстрируя свои длинные ноги. На ней ничего не было. Загора бросил на неё беглый оценивающий взгляд, произнес несколько слов и отвернулся. Все дружно игнорировали неудачницу, столь яростно боровшуюся за его внимание. В чем бы не состояла эта «церемония», она явно шла к концу.

Худ припал к крыше, понимая, что положение его слишком рискованно, чтобы что-то предпринять.

Из-под арки вышла ещё одна девушка, — брюнетка в тонком прозрачном халате с серебристым тюрбаном на голове. Остальные приняли её в свой круг, стараясь одновременно не обращать на неё внимания. Она была удивительно хороша собой, и очень шла ей её гордая осанка. Девушка подошла к краю бассейна напротив Загоры, неторопливо развязала пояс своего халата, уронила его на пол, а потом легким движением сбросила с плеч халат и осталась совершенно обнаженной. Большие твердые груди слегка покачивались при каждом движении.

Худ услышал легкий вздох, которые издали остальные женщины, потом последовал шумный взрыв беседы, словно они хотели показать, что все происходящее ничего не значит. Вновь подобрав халат и чуть прикрывшись, девушка подошла к Загоре, грациозно скользнула в бассейн, проплыла немного и легла на спину. Мокрый прозрачный халат облепил её, подчеркивая идеальные формы. Загора благосклонно взглянул на неё и вытянул к ней руку. Девушка подплыла к краю и поспешно выбралась из бассейна, халат прилип к её телу.

Зубы Загоры блеснули в оскале.

Горы, вздымавшиеся над поместьем, светились в лучах заходящего солнца, постепенно меняя цвета от ярко розового к красному с бликами синего, затем розовое сменилось пепельным.

Худ отступил от края. Откуда-то донесся женский смех. Некоторые женщины неловко переглянулись. Смех становился все громче, и наконец смеявшаяся женщина вышла из дома. На вид ей было около сорока. Одетая в элегантный коричневый костюм, она шла неверным шагом, содрогаясь от смеха всем телом; казалось, её охватил приступ нервной дрожи.

Загора поспешил вскочить, прошел мимо окружавших его женщин и взял её за руки. Женщина продолжала смеяться ему в лицо, раскачиваясь и дрожа всем телом. Загора пристально смотрел на нее. Худ окаменел. Кто — то из стоявших за спиной Загоры начал было хихикать, но тут же умолк. Смех постепенно стих, женщина бессильно поникла. Загора отвел её обратно в дом.

Тут Худ заметил Балека, появившегося в сгущающихся сумерках на лужайке. Тот двигался короткими прыжками, вертя головой из стороны в сторону. Худу показалось, что тот пронюхал про его присутствие.

Худ отпрянул назад. Из окна в комнате под ним падал свет. Он осторожно заглянул туда. В комнате с высоким потолком и светлыми стенами на диване лежала Тиара. Она потянулась, заложила руки за голову и отсутствующим взглядом уставилась перед собой. Кимоно распахнулось, обнажая грудь и ноги.

От такого зрелища Худ, выругавшись про себя, заскрежетал зубами от смешанного чувства облегчения, злости и напряжения. Сердце его застучало, и он подумал, что Тиара никогда не выглядела столь очаровательной. Была ли она здесь по собственной воле? Вряд ли. Но будет совсем плохо, если это так.

Он огляделся. В пятнадцати футах в крыше оказался стеклянный люк на петлях. Обнаружив, что тот заперт изнутри, Худ славно потрудился и почувствовал, что крючок, державший изнутри, согнулся, но не поддался.

Свет погас. В отчаянии он принялся шарить вокруг, пытаясь найти хоть какой-нибудь инструмент. Неожиданно под руку попал осколок кости, видимо, занесенный сюда грифом, и он с радостью понял, что сможет добраться до крючка. Через несколько секунд люк открылся и Худ услышал, как упал вниз крючок. Напрягшись, он застыл на месте, но ничего не произошло.

Поднял люк, он заглянул в коридор, потом пригнулся и прыгнул вниз. Дверь оказалась незапертой. Когда он шагнул в комнату, Тиара вскочила с дивана и вскрикнула.

— Молчи! — Худ захлопнул дверь. — Живее одевайся!

Она смотрела на него, окаменев. Худ изучающе присмотрелся к девушке.

— Ты пришла сюда добровольно?

— Нет… нет…

— Тогда пошли. У нас всего несколько минут, чтобы убраться отсюда.

— Чарльз… О, Боже. — Она растерянно заметалась из стороны в сторону. — Что случилось? Где?..

— Потом. Где твои вещи? Туфли и платье?

Она бросилась к стенному шкафу и распахнула его. В следующий момент её кимоно соскользнуло на пол и девушка предстала совершенно обнаженной, высоко подняв руки и натягивая платье. Приложив ухо к двери, Худ заметил, как она схватила туфли и принялась оглядываться, разыскивая что-то еще.

Худ прыгнул к ней и схватил её за руку. Он снова почувствовал её запах и несколько секунд смотрел на неё сверху вниз, на её глаза и её губы… Маленькая стерва, прелестная сучка, самая очаровательная девушка на свете… Потом жестко бросил:

— Леди Эвенли, вы должны сделать две вещи. Держать рот на замке и держать себя в руках. Понятно?

Девушка казалась перепуганной до смерти и только кивнула в ответ. Держа её за руку, Худ шагнул к двери и приоткрыл её. Откуда-то снизу слышались голоса, но в коридоре было пусто. Она неловко поправляла открытый ворот платья. Худ повернул в сторону люка на крышу и сунул пистолет в карман.

— Когда выберетесь наружу, не двигайтесь.

Он поднял голову, потом согнулся, схватил её за лодыжки и резким движением толкнул вверх. Девушка схватилась за край люка и проскользнула в него.

Худ на цыпочках пробежал по коридору, схватил два стоявших там кресла, поставил их под люком, составил спинками и связал своим галстуком, потом отступил и резким прыжком вскочил на спинки. Его плечо оказалось на уровне люка и он сумел подтянуться наверх.

— Ложись! — яростно прошипел он, увидев, что девушка стоит во весь рост.

Уже спустились сумерки, но Худ смертельно боялся, что их может увидеть Балек. Пригнувшись он направился к лестнице. Когда они добрались до нее, из парка внизу раздался крик, длинный пронзительный вопль, похожий на крик ночной птицы. Балек! Худ выхватил пистолет и они стали спускаться по лестнице.

Внизу он прижал её свободной рукой к стене — Худа снова одолело ощущение нависшей опасности. Высоко вверху горы оделись умирающим багрянцем, сменявшимся пепельной пеленой. Он шепнул:

— Лужайку нужно пересечь поодиночке. Когда скажу, беги вон в те кусты — прямо и быстро. Пригнись. Готова?

— Минутку. — Тиара сняла туфли, взяла их в руки и задрала юбку до середины бедер.

— Пошла!

Она помчалась, мелькая белыми икрами под задранной юбкой и опустив голову. С пистолетом наизготовку Худ вглядывался в угол дома. Мышцы его напряглись в ожидании, что Балек бросится за ней. На полпути Тиара споткнулась, и Худ скрипнул зубами. Но она удержала равновесие и мгновенно скрылась в кустах. Он заметил место, пригнулся, ловя момент, потом помчался во всю прыть. Добравшись до кустов, Худ распластался по земле. И в тот же миг несколько слуг вышли из дома, где Загора беседовал с женщинами

— Тиара!

Девушка на четвереньках выбралась из кустов. Он обнял её и расцеловал, она дрожа прижалась к нему ледяными губами.

— Ах, Чарльз, я так испугалась! А как мы отсюда выберемся?

Худ понимал, что по веревке не получится.

— Через ворота, малышка. — Он старался, чтобы это звучало как можно увереннее. — Держись. Пошли.

Кусты, служившие приличной защитой, тянулись вдоль всей изгороди. Примерно в десяти метрах от домика сторожа Худ остановился и шепнул ей на ухо:

— Оставайся здесь. Не двигайся, пока не позову. Поднимется шум — не высовывайся. Если нам не повезет, тебе придется вернуться обратно. Понятно?

Она кивнула. Худ не решался воспользоваться пистолетом: это могло привлечь Балека или поднять тревогу. Держа пистолет за ствол, он двинулся к сторожке, держась под прикрытием кустов, потом постучал рукояткой оружия по каменной кладке. Но ничего не произошло.

Худ ударил ещё раз-другой, потом со скрежетом провел рукояткой по камню и подождал. Свет от сторожки стал ярче, кто-то вышел наружу.

Кто бы это ни был, он замер и прислушался. Худ нащупал камень, оценил расстояние и метнул его. Тот ударился в угол ворот. Тень шевельнулась: сторож осторожно двинулся вперед.

Пригнувшись, Худ продолжал ждать. Сторож медленно вышел из-под арки и стал внимательно разглядывать кусты.

Худ затаил дыхание. Сторож внимательно осматривался. Потом расслабился и выпрямился, видимо решив, что шумел какой-то маленький зверек, и повернул назад.

Худ прыгнул, длинная рукоять кольта с глухим стуком опустилась на голову сторожа. Тот пошатнулся, колени подогнулись. Худ обхватил его за шею и потащил в кусты; несколько секунд тот был вялым, ноги его подгибались и он здорово мешал Худу; но потом сторож рванулся, локтем сильно двинув Худа в печень, и сумел вывободиться. Худ решительно отбросил пистолет и бросился в атаку.

Сцепившись, они покатились по земле. Худ жал на горло, мешая звать на помощь, сторож пытался локтем и коленом ударить между ног. Он оказался очень сильным и куда более тяжелым. Сторож пытался провести захват на руку, а когда Худ увернулся, сильно ударил ногой по колену. Худ вскочил. Сторож припал к земле, широко раскинув руки, чтобы поймать Худа за ноги, и нырнул вперед. Худ встретил бросок встречным приемом. Его левая рука блокировала плечо, правая оказалась под подбородком и, когда сторож попытался подняться, Худу удалось сцепить руки в замок. Голова сторожа застряла у него подмышкой. Тот попытался высвободиться, снова ударив Худа между ног. Худ заскрипел зубами и рванул. Раздался громкий хруст.

Выждав, пока по телу сторожа пройдет длинная судорога, он опустил обмякшую тушу на землю и присел. Удар по колену оказался слишком болезненным.

В этот момент рядом показалась Тиара. Лицо её побелело, но девушка держала себя в руках.

— Чарльз… — едва слышно шепнула она, — с тобой все в порядке? Взгляд её остановился на теле сторожа.

— Вернись назад. Там есть кто-то еще. — Он осмотрелся, нашел пистолет и, немного поколебавшись, сунул его в карман.

Из сада за спиной опять донесся крик. Исчезновение Тиары не могло долго оставаться незамеченным. Возможно, её уже ищут.

Во рту у Худа пересохло. Он подобрался ближе к воротам. Пока все было спокойно. Слабые тени мелькали на фоне света, падавшего из сторожки, кто-то расхаживал внутри. Худ снял ремень, повернул язычок замка и закрепил его. Потом пропустил ремень между пальцами так, что пряжка с язычком оказались впереди, обмотал оставшуюся часть вокруг кисти и сжал конец ремня.

Из сторожки донесся какой-то шум, на пороге замерла, словно прислушиваясь, тень. Раздался женский голос. Худ заметил, что Тиара за его спиной почти не дышит.

Снова воцарилась мертвая тишина. Худу отчаянно хотелось подобраться поближе, но он не решался. Из-под арки донесся звук шагов. Выйдет ли она наружу? Худ молился, чтобы женщина не услышала звуков схватки и не позвонила в дом. Он бросил взгляд на лужайку и темные деревья, и едва повернувшись обратно, увидел женщину в нескольких футах перед собой. Она смотрела на неподвижного тело мужа.

С секундной задержкой Худ понял, насколько она высока и мускулиста, заметил страх на её лице, а потом — исказившую его безумную ярость. Он выпрямился, и когда шагнул навстречу, женщина бросилась на него, схватила его за горло и навалилась всем телом, зажав обмотанную ремнем руку костлявым локтем. Худ разорвал захват, но женщина внезапно рухнула, вцепившись в него и увлекая вниз, и в следующий миг её огромные челюсти сомкнулись на его горле.

Худ в ужасе рванулся, но стальные челюсти хватки не ослабили. Он ударил, ударил сильно, но жилистые руки удар парировали. По шее Худа уже текла кровь. Женщина чавкала, давилась, её рот наполнялся кровью и слизью, но она все пыталась добраться до его яремной вены.

Худ схватил её за волосы, отгибая голову назад. Но зубы не отпускали, женщина поднялась вместе с ним. Он почувствовал, что находится на краю гибели. И тогда изо всех сил всадил стальной язычок замка ей в руку. Потом обхватил её голову другой рукой, рванул пальцами угол рта и освободил горло.

Женщина плюнула в него и, словно угорь, яростным рывком оказалась на свободе. Худ отскочил. Она бросилась в атаку, но он нырнул в сторону, изловчился ухватить воительницу за щиколотку, изо всех сил рванул вверх и вложил всю тяжесть тела в удар другой рукой под колено.

Связка лопнула, и женщина дико закричала. Он ещё выше поднял её ногу, ударил по голени другой, и, когда она упала, прыгнул ей на спину. Она судорожно задергала руками, как неумелый пловец, полный кровь рот раскрылся, как у дохлой трески. И наконец замерла.

Худ пытался сдержать охватившую его дрожь. Он коснулся прокушенной шеи, прижал к ране платок, постоял некоторое время, опустив голову, а потом, когда появилась Тиара, резко оторвал его. Девушка испуганно вскрикнула и схватила его за руку, а он снова надел ремень.

— Ворота! — Они метнулись под арку.

Дверь в сторожку стояла настежь, оттуда тянуло подгоревшей едой, и Худ содрогнулся от несовместимости этих бытовых примет с той схваткой, которую ему только что довелось пережить. Внутри он обнаружил панель с шестью кнопками, одной черной и пятью белыми. И никаких обозначений. Прижимая руку к шее, Худ склонился над панелью, пытаясь разобраться, как открываются ворота.

— Ради Бога, попытайся найти эту чертову кнопку, — повернулся он к девушке. Они пересмотрели все вокруг, но ничего не обнаружили. Не нашли и кнопку, поднимающую тревогу.

Тиара, закусив губы, осматривала соседние комнаты, из кухни все сильнее тянуло сгоревшим ужином.

Худ выскочил наружу, рванул ворота — тщетно. Не удалось ему обнаружить и электрического кабеля от ворот к сторожке. Дело складывалось хуже некуда. Под аркой в любой момент мог появиться Балек.

Он вернулся в сторожку и подошел к панели.

— Одна из этих чертовых кнопок открывает ворота. Логично рассуждая, её должны использовать чаще других. Должно быть, вот она, — Худ коснулся черной кнопки.

Девушка кивнула.

— Приготовься! — Худ нажал кнопку.

Над панелью загорелась красная лампочка, но ничего не произошло.

Тиара в ужасе повернулась к нему.

— Это тревога! Ты нажал кнопку тревоги!

— Подожди, — ледяным тоном осадил её Худ и нажал кнопку, расположенную ниже. Скрипнули открывающиеся ворота.

— Жми во всю прыть!

Они промчались через арку и оказались на дороге. Худ схватил девушку за руку и поволок за собой. Метров через пятьдесят они остановились.

— Спускаемся по склону! Ставь ноги тверже и держись за меня. Если услышишь голоса, не шевелись.

Он свернул на обочину и зашагал, утопая по щиколотку в траве и чувствуя, как цепляется за него девушка. Склон был покрыт травой, деревьями и редкими кустами ежевики, и достаточно крут, но двигаться по нему все-таки удавалось. Они скользили в темноте, потом он неожиданно поскользнулся на особенно крутом участке и пролетел футов двадцать, пока не застрял в кустах. В шее пульсировала боль, он слышал, как учащенно и испуганно дышит наверху девушка, и негромко её окликнул.

— Спокойнее. Спускайся сюда.

Та не справилась с крутизной и соскользнула прямо к нему в руки.

Наверху послышались приглушенные голоса.

— Пошли, малышка, — поторапливал Худ. — Нужно выбраться на нижнюю дорогу.

Спотыкаясь и скользя, они продолжали спускаться, натыкаясь на камни, ковыляя по осыпям и опять выходя на траву. Он торопил, она в ответ шептала:

— Я просто не могу быстрее.

Неожиданно Худ схватил её за руку. Наверху показались огни, вниз с дороги бил свет фар. На их фоне двигались несколько фигур.

— Ложись! — прошептал Худ.

Голоса стали яснее. Два человека шагали вдоль дороги, освещая траву и деревья. Худ молился, чтобы следы их спуска не слишком выделялись. Потом один из фонарей скользнул по склону.

— Они приближаются, — сказал Худ. — Пошли.

Свет погас, но движение наверху продолжалось. Худ вдруг поскользнулся и покатился вниз, увлекая Тиару за собой. Ветки хлестали его по лицу, камни били по бедрам, пиджак зацепился за что-то. Он кое-как ухватился за корень и удержался, другой рукой поддерживая девушку. На гладкой покатой скале упереться ногами не удавалось.

Девушка тоже прильнула к камню, хватаясь за его руку. Звуки наверху на какое-то время стихли, потом возобновились; похоже, преследователь нашел нужное направление.

Худ тщетно пытался встать на ноги. А погоня приближалась.

— Не шевелись, — прошептал Худ.

Он буквально завис и, вытянув шею, пытался хоть что — нибудь рассмотреть в темноте сквозь траву, кусты ежевики и деревья. Худ чувствовал, как кровь течет по шее на рубашку. На правую руку, которой он держался за корень, приходился весь его вес и вес Тиары. Стараясь удержаться, он скрежетал зубами, но чувствовал, как слабеет хватка.

Худ откинул голову назад и вжался в скалу, обнаружив, что сможет хоть как-то упереться локтем в сплетение корней и несколько ослабить нагрузку на руку. Пальцы его уже немели. Так они и висели в темноте, и он понимал, что скоро вынужден будет отпустить корень.

Казалось, преследователь повернул в другую сторону. Лицо Худа исказилось, ещё несколько мгновений длилась агония — и наконец он разжал руку.

На миг весь вес пришелся на локоть, потом Тиара дернулась — и они полетели вниз.

Стремительное падение по крутому откосу кончилось на травянистом бугорке. Худ долго лежал неподвижно, приходя в себя. В темноте неясно вырисовывалось обращенное к нему лицо девушки. Выше по склону шелестели трава и ветки. Оба не двигались, но шелест продолжался.

— Он близко, — шепнул Худ.

Они скорчились, стараясь вжаться в землю. Худ пытался восстановить кровообращение в пальцах.

— Чарльз, смотри, они подогнали машину!

Над ними свет автомобильных фар пытался пробиться через траву и кусты ежевики. Загора отправил машину обратно по дороге и подогнал как можно ближе к склону, чтобы использовать фары вместо прожектора. Худ понял, что им нужно добраться до нижней дороги раньше, чем появится второй автомобиль.

— Пошли!

Карабкаясь и цепляясь, они спустились вниз и вышли на шоссе.

— В кювет, — скомандовал Худ.

Кювет оказался совсем неглубоким, не глубже двух футов, но сухим, и они припустили по нему. Дорога позади пока оставалась темной. Враги ушли в противоположную сторону, но это не значило, что скоро не доберутся и до них.

Тиара прильнула к Худу, словно считая точно также.

— Ты молодец, — сказал он, повернулся и торопливо зашагал вперед. Из темноты показалась кучка сосен. Едва Худ повернул туда, позади раздался шум мотора.

Они помчались в поисках укрытия. Худ толкнул девушку вниз и оглянулся. Машина приближалась по верхней дороге, время от времени останавливаясь, пассажиры выходили и осматривали склон. Там было трое мужчин, и по крайней мере один с оружием.

Он взял Тиару за руку и постарался говорить как можно более небрежно.

— Вся эта команда будет здесь через минуту, дорогая. Если тебе удастся скрыться, отправляйся в Венецию и найди там Артура Граффа. Запомни: Артур Графф. Он обо всем позаботится. Понятно?

Она обвила его руками.

— Я никуда не пойду без тебя, я не могу…

С холодной яростью он отстранил её.

— Понятно?

Она отступила и кивнула. Худ снова оглянулся на машину. Теперь та была ещё ближе и медленно спускалась к ним. Затем она опять остановилась, мужчины вышли и растворились в темноте.

— Нужно завладеть машиной, — решил Худ.

— Но… Господи!

— Жди здесь.

Он проскользнул к деревьям, росшим вдоль дороги, поискал там, вернулся, пошарил в кустах и быстро выпрямился, держа в руках кусок картона. Голос его звучал резко и нетерпеливо.

— Послушай, у нас только один шанс, так что нужно поторапливаться. Я хочу, чтобы ты перебралась на ту сторону дороги и спряталась. Кажется, там какие-то бревна. Спрячься за ними. Я собираюсь остановить машину. Когда увидишь, что они выходят, сделай самую простую вещь. Собери несколько камней и бросай их за машину, чтобы они подумали, что мы там. Бросай их по одному в деревья у дороги, так, чтобы они слышали шум. Бросай по одному. А потом, когда я взмахну рукой, беги ко мне. Понятно?

_ Чарльз, не оставляй меня.

— Ты поняла? — процедил сквозь зубы Худ.

— Да.

— Тогда вперед.

Ее пальцы вцепились в его руку. Он подвел её к обочине. Машина все ещё стояла вдалеке. Мужчины двигались почти бесшумно. Худ мрачно подумал, что они видели, что произошло со сторожами, и это не прибавляло им уверенности.

Тиара подтянула юбку.

— Пора!

Девушка перебежала темную дорогу. Худ вернулся к деревьям, опустился на колени и согнул кусок картона. Потом достал зажигалку, щелкнул ей, отрегулировал пламя и прикрыл его картоном.

Мужчины успели вернуться к машине и снова двинулись вперед.

Замаскированный огонек зажигалки слабо светился сквозь деревья, слабее, чем ожидал Худ. Машина медленно приблизилась, мужчины принялись внимательно разглядывать окрестности. Худ напрягся. Потом они заметили огонек, выключили фары, заглушили мотор и начали тихо спускаться под уклон.

Затаив дыхание, Худ всматривался в темноту. Теперь он их не видел. На какой — то миг его охватила паника. А что, если они уже рядом? Потом слабо стукнула дверца: враги остановились и вышли из машины. Немного погодя Худ с трудом различил в темноте две фигуры, пересекающие обочину, но третьего с ними не было.

Третьего не было. Где же он — в машине?

Худ прополз немного вперед. Машина остановилась в густой тени деревьев и была почти неразличима. Он ничего не слышал. Вдруг свет зажигалки погас. Худ не думал, что до неё уже успели дойти и невольно застонал.

Худ подобрался поближе к машине. У них было не так много времени. Почему Тиара до сих пор не бросает камни, чтобы их отвлечь? Но тут он понял, что она с трудом видит машину, если видит вообще, и заскрипел зубами. Если все так пойдет, ему придется попытаться захватить машину вслепую. Это совсем не просто, если учесть, что где-то в темноте притаился третий.

В кустах возле него хрустнула веточка. Он напрягся, а потом едва не вскрикнул. Это не ветка — камень. Тиара! Упал ещё один камень. Худ напряженно вглядывался в темноту. Там двигалось что-то черное на черном фоне — кто-то осторожно приближался сзади к машине.

Худ прополз ещё метр. Камень упал на дорогу слишком близко от него, потом второй, совсем рядом с машиной. Теперь она бросала слишком близко! Еще минута — и преследователи все поймут.

Худ быстро и тихо прокрался по обочине к машине. Его рука скользнула вдоль крыла и коснулась дверцы. Потом он на дюйм приподнял голову, чтобы заглянуть внутрь. В машине было пусто.

Худ достал пистолет, переложил его в левую руку и попробовал открыть дверцу. В этот момент возле машины упал очередной камень, звук был такой, словно снова хрустнула ветка. Потом из темноты донесся негромкий возглас, он увидел движущуюся фигуру девушки и обрадовался.

Худ осторожно нажал на ручку. Машина оказалась «лянчей» с низкой подвеской. Пригнувшись, он торопливо обшаривал глазами противоположную обочину. Худ не осмеливался окликнуть девушку, но и не мог ждать. Должна же она была наблюдать за машиной!

Он нырнул внутрь, нащупал потолочный плафон, быстро включил его и выключил.

Ничего.

— Ну, Тиара, давай же поскорее! — мысленно умолял он, глядя в темноту. Потом снова посигналил, быстро включив и выключив плафон. Кто-то зашевелился в дальних кустах. Один из преследователей возвращался.

Отчаявшись, Худ проскользнул на место водителя. В уме он представил себе всю последовательность действий: он включает зажигание и фары, трогает с места, переезжает на противоположную сторону, распахивает дверцу и молится, чтобы она успела прыгнуть внутрь прежде, чем начнется стрельба.

Он открыл другую дверцу, взялся за ключ зажигания и увидел, как девушка перебегает дорогу.

Худ шире распахнул дверцу. Едва переводя дух, она нырнула внутрь.

— Не хлопай дверцей, придержи её, — прошептал он и отпустил ручной тормоз. Машина медленно покатилась под уклон. Потом Худ завел мотор, нажал на газ и они помчались прочь под крики оставшихся позади противников. Загремели выстрелы, пуля ударила в крышку багажника. Худ напряженно смотрел за дорогой и восторженно кричал:

— Малышка, у нас все получилось! Получилось! Драгоценная моя Тиара, малышка, мы это сделали!

Она одновременно плакала и смеялась.

— Я думала, что никогда больше тебя не увижу! Ненавижу темноту! Боже, как мне было страшно…

— Возьми сигареты у меня в кармане. Дай мне одну и пристегнись. У них есть другие машины, и мы ещё не выбрались отсюда.

Он хотел было включить фары, чтобы прибавить газу, но передумал.

— Спичек нет, — заметила она.

— Черт возьми, совсем забыл. Ладно, обойдемся.

— Чарльз, у них там есть…

— Малышка, я тебя люблю, но давай поговорим потом.

Он гнал так быстро, как только мог по темной незнакомой дороге. Покрытие оказалось отвратительным, но в зеркале заднего вида пока никто не появлялся. Проехав несколько миль, он затормозил и включил фары, чтобы прочесть надпись на указателе.

«Deviamento 500 metri» (Поворот через 500 метров (итал.) — прим. пер.).

— В чем дело?

Худ не помнил здесь никакого поворота; но как он мог поехать по другой дороге? В этот момент как на приборном щитке замигала красная лампочка: бензобак опустел.

— Проклятье! — он глубоко вздохнул. Тиара тоже это заметила.

— Тот чертов выстрел — они пробили бензобак.

В любой момент они могли остановиться. Стиснув зубы, Худ сгорбился над рулем. Теперь он уже не решался воспользоваться фарами. На повороте она свернули на узкую дорогу, которая вывела их на открытое пространство. Худ недовольно огляделся. Нигде ни укрытия, ни света. Ухабистая дорога едва просматривалась в темноте. Тьма покрывала всю вокруг. Над склоном слева словно башня громоздился темный горный массив.

Дорога продолжала спускаться, справа склон оборвался. Внизу Худ заметил группу сосен и свернул туда.

— Приехали, дорогая.

Они выпрыгнули из машины, Худ отпустил тормоз и толкнул её. Машина покатилась вниз по склону, миновала первые деревья, ударилась о камень, развернулась и остановилась, полускрытая деревьями.

— Пошли.

Они перебежали дорогу и принялись карабкаться по склону, спотыкаясь и падая.

Худ оглянулся. Преследующие машины были уже недалеко и свернули в ту же сторону.

 

Глава 8

Сначала по траве идти было несложно. Потом склон стал круче, начали попадаться камни. Тиара держалась, но они не могли двигаться быстро. Худ поддерживал её под руку, когда её туфли начинали скользить.

Машины на время исчезли за холмом, потом поднялись на вершину и снова появились на виду. На второй машине стояла фара — искатель, её поворачивали из стороны в сторону, разглядывая окрестности по обе стороны дороги.

Худ и Тиара бежали по склону, останавливались, чтобы перевести дух, и мчались дальше. Верхушки скал неясно вырисовывались в темноте. Тиара вновь споткнулась и он вытянул руку, чтобы удержать её от падения. Прижав её к себе, Худ дал девушке возможность перевести дух. Она взглянула на него, болезненно глотая воздух, так что не могла выдавить ни слова; он оглянулся на машины и сказал, стиснув зубы:

— Дорогая, нужно идти.

Теперь они, пошатываясь, брели между камней. Худ увидел в сотне метров впереди группу скал и потащил её, чтобы успеть туда, прежде чем преследователи доберутся до ямы, в которую они столкнули свою машину. Она спотыкалась, опиралась на его руку, едва не падала. Худ подхватил её и понес на руках, как ребенка. Когда они наконец добрались до скал и прислонились к ним, сердца их грозили разорваться.

Худ выглянул из-за скалы и тотчас отпрянул назад. Шум колес, разбрасывавших мелкие камни, приближался. Девушка прижалась к нему. Второй машиной оказался джип; он взбирался по склону, освещая его фарами. Худ потянул её дальше за скалы. Там нашлась расщелина шириною всего лишь в фут, они забились в нее, прислушиваясь к тому, как летят камни из-под колес джипа. Похоже, люди Загоры обнаружили «лянчу».

Мрак расступился, свет от фар начал перебегал по склону от одной скалы к скале. Худ стиснул рукоятку пистолета. Луч света замер и высветил нагромождение скал и беспорядочно разбросанные на склоне камни. Худу пришло в голову совершенно неуместное сравнение с ковром. Мужской голос что-то коротко бросил. Потом огни погасли, и Худ несколько мгновений моргал, пока глаза привыкли к темноте.

Они облегченно вздохнули. Джип спустился на нижнюю дорогу и повернул назад. Вторая машина тоже удалялась.

— Пошли.

Девушка не ответила; конечно, Худ и не ожидал, что она будет способна шутить.

Они снова начали карабкаться по склону. Немного выше появилась узкая тропинка, которая то появлялась, то исчезала. Тропа была размечена пятнами белой краски на скалах, и они зашагали по ней. Худу приходилось заставлять Тиару идти и буквально подталкивать, когда она пыталась остановиться.

Впереди в конце тропы они увидели хижину.

— Не могли бы мы хоть недолго отдохнуть? — взмолилась девушка. — Я совершенно выдохлась.

— Нужно посмотреть, есть ли кто-нибудь в хижине.

Хижина стояла слишком изолированно и не могла служить прикрытием, если придется быстро отступать. Когда Загора обнаружит брошенную машину, он вернется, чтобы тщательно прочесать весь район. Но они ушли уже далеко и просто не могли двигаться дальше.

Худ обошел весь дом, дергая тяжелые ставни и двери, но тщетно. Попробовал выбить дверь плечом, но это тоже оказалось безнадежным занятием. Девушка сидела на камне, вид у неё был совершенно измотанный, но боевой. В дальнем конце дома нашлось единственное окно второго этажа, не закрытое ставнем. Худ поднял большой камень.

— Может быть, попробуешь?

Тиара кивнула и подобрала юбку выше колен. Потом вскарабкалась ему на плечи, разбила стекло и открыла окно. Мгновение спустя она уже забралась внутрь.

Худ обернулся, вглядываясь в темноту. Вдали светилось несколько огоньков — он не мог сказать, был ли это Беллуно или что-нибудь еще. Немного ближе горели красные огни на опоре высоковольтной линии, такие же огни светились дальше. Казалось, нигде ничего не движется. Заскрипели засовы, он подошел к двери.

— О, мистер Ройс, — весело воскликнула девушка, — а я уже думала, что мне предстоит скучный вечер, если никто из друзей не заглянет и не составит компанию.

Он видел, — она пытается снять напряжение и хоть как-то восстановить самообладание, изрядно пострадавшее в последние часы.

В доме было темно, как в могиле. Худ машинально пошарил по карманам в поисках зажигалки, но потом махнул рукой.

Они искали хоть какой-то источник света, натыкаясь на невидимую в темноте мебель и касаясь вытянутыми руками друг друга. Потом она позвала из угла:

— Подожди-ка, тут что-то есть. Газовая горелка или что-то в этом роде.

И тут же загремела спичками.

— Подожди! — сказал Худ, споткнулся, перевернул что-то, выругался и захлопнул дверь.

— Теперь все в порядке.

Вспыхнула спичка, освещая комнату. Большой длинный стол, стулья, деревянная лестница наверх, на гвоздях — мотки репшнуров и трикони, над пыльным зеркалом — оленьи рога. Потратив пару спичек, Худ поднялся наверх и закрыл окно с разбитым стеклом ставнем. Потом они нашли керосиновую лампу и принялись в её неясном свете осматриваться вокруг.

Вдруг девушка отбросила волосы назад, шагнула к Худу и положила голову ему на грудь. Кусая губы, она старалась не расплакаться — неслыханное напряжение отпустило. Потом вздрогнула и обняла его.

— Они вернутся?

— Возможно. Спокойно отдохнуть здесь не удастся.

— Те двое около ворот… Это ужасно…

— Иначе там лежать бы нам с тобой.

— Нет — нет!

— Как ты туда попала? И почему сбежала от меня у Гастона?

— Как ты узнал, что я здесь?

— Сначала ответь мне!

— О, Чарльз, только не сейчас, не запугивай меня. Сначала я была им просто увлечена. Сам видел, он такой необычный человек, неотразимый, одаренный тайной силой…Многосторонний и неповторимый, в каком-то необычном смысле слова привлекательный…

— Эту часть можно опустить.

— Я думала, ты меня спрашиваешь, — она укоризненно и как-то беззащитно посмотрела на него, а он подумал, что она продолжает играть.

— Я была польщена. Могу рассказать тебе о сотне, нет, о пяти сотнях умнейших женщин, которые просто умирают от желания с ним познакомиться, встретиться хоть на полчаса, иметь возможность, скажем так, оказаться внутри его ближнего круга, стать одной из тех, кого он избирает.

— А он тебя избрал?

— Конечно. Я была просто глупа. В то утро, когда я сбежала от тебя, я поехала в замок, который он получил от одной из своих поклонниц — это большое богатое поместье возле Лошеза — и там все пошло как-то не так. Учитель пришел в ярость оттого, что я не привезла с собой Тикл.

— Что?

— О, он просил меня об этом. Учитель постоянно говорил, что хочет, чтобы мы вдвоем присоединились к его избранным, причем особенно хотел, чтобы она приехала именно в тот раз. Я поговорила с Тикл и мы обо всем договорились. Она собиралась ехать. Однако в последнюю минуту почему-то отказалась. Не знаю, что за дело у неё вдруг возникло, но я приехала одна. И когда появилась в Лошезе без нее, он страшно разозлился. Никогда прежде я не видела его в таком состоянии. Учитель требовал, чтобы я срочно позвонила Тикл. Он продолжал настаивать и я почти согласилась, но потом вдруг сказала, что не могу, это просто глупо.

— А почему вдруг?

— Мне не понравился тон, которым все это было сказано. И я сказала ему об этом. Я совершенно искренне сказала ему, что не могу и что намерена вернуться домой. Тогда он стал просто ужасен — превратился в настоящее чудовище. Меня заперли наверху, дали мне какие-то таблетки — не знаю, какие — и вот я очутилась здесь. Каким образом — понятия не имею.

По мере рассказа она все сильнее бледнела.

— В Лондоне пытались похитить Тикл.

— О, Господи! — Тиара снова напряглась. — Я знала это! Я чувствовала, что-то должно случиться. С ней все в порядке?

— Насколько мне известно — да.

— Чарльз, откуда ты все это знаешь? Как получилось?..

Она замолчала и глядя на него, как он закуривал и делал первую глубокую затяжку. Потом Худ коротко рассказал ей все.

— Чарльз Худ? — протянула она. — Это гораздо лучше, чем…

— Тиара, послушай, — нетерпеливо перебил он. — Это дело необычайной важности, Загора попытался заставить вас выдать всю информацию Ай-Си-Си, формулы, данные и так далее.

— О, да, я понимаю, — она нервно отошла в сторону, потом снова повернулась к нему. — Да, точно.

— Ты что-нибудь ему сказала?

Она покачала головой.

— Ты уверена?

— Абсолютно. Он так странно на меня влиял… Несколько раз почти довел до предела… Похоже на то, как работали мы с Тикл, когда слова возникали из ничего, просто появлялись — и все. И я чувствовала себя примерно также, как тогда. Должна признаться, что противостоять ему невероятно трудно, и вполне возможно, что в конце концов я бы сломалась и что-нибудь сказала: но я не сказала, Чарльз. Я этого не сделала!

— Умница.

— Он даже пытался заставить меня мысленно связаться с Тикл, чтобы уговорить её приехать сюда или в Венецию, требовал, чтобы я думала об этом, концентрировалась на этом — чтобы убедить её приехать.

— Понятно, — кивнул Худ. — Теперь наша задача — поскорее убраться отсюда. Хотя, пожалуй, до утра двигаться не стоит.

— Но Чарльз, ты же ранен. Нужно что-то сделать с твоей шеей.

Рану чертовски дергало.

— Минутку. — Худ нагнулся, стараясь сделать лампу ярче, но та оставалась такой же тусклой и не реагировала на его усилия. Он выпрямился. — Я бы сейчас съел лошадь.

— Может быть, здесь есть какие — нибудь консервы или сухари?

Худ поморщился.

— Послушай, обжора, если это для тебя недостаточно хорошо…

Худ улыбнулся. Уже лучше. Девушка постепенно приходила в себя.

— Давай-ка посмотрим, что тут вообще есть, — предложил он.

В доме была только одна комната с галерей вдоль двух стен, где хранилось альпинистское снаряжение, походный инвентарь и множество всякого хлама. Внизу в углу нашлась газовая плитка с полупустым баллоном бутана. Они нашли две консервных банки с равиоли, банку томатов и немного воды в трех походных канистрах. Девушка принялась готовить ужин.

— Совсем как дома!

Она взглянула на него, и Худ почувствовал, как пробуждаются старые воспоминания. Похоже, он намеревался быть пойманным на очередной попытке изнасилования — если им удастся выбраться отсюда живыми. Они слились в долгом поцелуе, она страстно и нежно обвила его руками и положила голову на грудь. Потом расстегнула ему рубашку, просунула внутрь руки и тесно прижалась к нему. Но тут же отстранилась, как бы защищаясь, словно хотела легкой шуткой прервать внезапный прилив нежности.

— Теперь я снова готова вернуться к тренировкам — чтобы пробежать следующую олимпийскую милю.

— Ты достаточно тренирована, чтобы принять участие в беге с препятствиями.

Она быстро все приготовила, разложила еду на оловянные тарелки из походного набора и, когда он вернулся в дом, проведя короткую разведку снаружи, показала бутылку виски.

— Посмотри, что я нашла! Ты выпьешь, или будешь ждать, когда я сделаю коктейль?

Ели они так, словно неделю голодали. Тиара беззаботно болтала, стараясь побороть неловкость. Она начала расспрашивать про его жизнь и Худ кое-что рассказал. Но когда он захотел узнать о Загоре и всей загадочной деятельности в Куан-т'энг, а заодно о приезжавших туда женщинах, Тиара возразила:

— Милый, может вернемся к этому позднее? Я чувствую, что они где-то близко. Они обладают какой-то гнетущей властью над тобой. Если мы сейчас начнем говорить о них, они непременно нас найдут, я твердо знаю. А мне хотелось бы избавиться от них навсегда. Ты меня понимаешь, да?

Он немного поколебался, потом наполнил два бокала и она выпила свой залпом.

— Тебе холодно? — Он вспомнил, что на ней нет ничего, кроме легкого платья, и поднялся поискать чего-нибудь в сваленном в комнате барахле. Чертова лампа! — Свет совсем ослаб, и когда он попытался вывернуть фитиль, это ничего не дало.

— Кончился керосин. Пожалуй, лучше нам устраиваться.

Худ нашел два спальных мешка и расстелил их на полу.

— А как насчет двуспальных мешков, дорогой? — рассмеялась она.

— Пожалуй, в этих будет лучше.

— Ты же не станешь утверждать, что никогда не занимался любовью при исполнении служебных обязанностей. Я это уже проверяла.

— Все было сделано с определенной целью.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что занимался со мной любовью как с заурядной проституткой?

— Нет. Но нам может понадобиться спешно уходить.

— Дорогой мой, ты же знаешь как это бывает, — легко войти и ещё легче выйти. — Снова раздался смех.

— Пошли спать, — буркнул Худ.

— Знаешь, спальные мешки — мое любимое место, особенно после того, как я прочитала «По ком звонит колокол». Почему бы ему не позвонить для меня?

Он рассмеялся.

— У тебя просто дар уговаривать, дорогая. Она сбросила туфли и сняла платье через голову.

С первого взгляда Худ задрожал от возбуждения. Ей ничего не нужно было делать — длинные ноги, гладкие твердые бедра и крутые шары грудей говорили сами за себя. Она была из тех счастливиц, которые выглядят весьма изящно, когда они одеты, а когда раздеваются, становятся ещё лучше. У большинства изящных женщин мальчишеские бедра, и раздеваясь, они теряют половину своей прелести. У Тиары же были и изящество, и формы.

Худ нежно целовал её, она крепко прижалась к нему животом.

— Чарльз… милый… Я хочу сейчас же.

— Зато, дорогая, я сейчас не хочу.

— Милый, я так давно не трахалась… Ну что мне с тобой делать?

Тиара часто задышала.

— Что ты делаешь?

— Проверяю, что мне досталось.

— Пошли спать, — буркнул Худ.

— Я должна закончить инвентаризацию.

— Это подождет. — Он решительно отстранил её и смотрел, как она неохотно забирается в спальный мешок. Лампа почти погасла. Худ разделся, положил пистолет рядом и залез в свой спальный мешок.

Он закурил последнюю сигарету, она придвинулась к нему поближе.

— Знаешь, милый, похоже, ты нашел очень старый спальный мешок, — она тихонько рассмеялась.

— Помолчи.

— Никто не может оставаться островом, по крайней мере, не должен.

— Давай спать.

— Той девушке из романа Хемингуэя повезло, по крайней мере её изнасиловали.

Ответа не последовало.

— Ты целый день мне говорил: «Давай, давай.» Теперь ты наконец у цели. Чарльз… дорогой… В конце концов девушка тоже имеет права… — Она по-кошачьи замурлыкала, что немедленно вызвало нестерпимое воспоминание о ночи, проведенной у Гастона, и напомнило о её особом очаровании. Вынести такое было просто невозможно. Худ потушил сигарету и перебрался к ней.

Лампа погасла. Ее теплое тело прижалось к нему.

— Любовь в темноте — это великолепно! Ты не чувствуешь, как в тебе просыпается тигр? — рассмеялась она. — Дорогой, не забудь про пистолет. Кажется, это называется русской рулеткой — и так возбуждает!

Сквозь ставни пробивался рассвет. Худ пошевелился. Молочно-белая спина прижималась к нему, но Тиара уже проснулась. Проснулась минут десять назад — и молча приглашала его, осторожно, но требовательно. Его рука скользнула по соблазнительным плавным изгибам. Она была великолепна. Нет, черт возьми! Пора отсюда убираться.

Она поймала его руку, прижала к своему телу и задрожала.

— Милый… неужели ты меня не трахнешь?

Худ поспешно расстегнул молнию на спальном мешке. Тиара протестующе завизжала, но он вытащил её и поставил на ноги, тогда она опять обвила его руками.

— Чарльз, я просто вся горю, так хочу тебя! Еще разочек… и также божественно…

Он поцеловал её.

— Дорогая, это подождет.

Они оделись. Она принялась шарить по дому в поисках кофе, но все равно воды больше не было, к тому же Худ все сильнее нервничал и хотел поскорее оттуда убраться.

— Нужно попытаться пройти вдоль долины, — сказал он. — Миновать Беллуно и подняться до Пиав фор Фельтр или даже до Примилано, если сможем. Тогда, держась южнее гор, мы сможем добраться до Виценцы или Падуи. Вот только бы поймать машину…

Оставив девушку в доме, Худ вышел на разведку. Утро встретило его свежестью и легким туманом. На окрестных склонах никого не было видно. Они закрепили клинышком дверь, чтобы та не открывалась, и двинулись по тропе между размеченными скалами. Тропинка привела к развилке, где один маршрут, явно рассчитанный на скалолазов, уходил вверх, другой начал спускаться вниз.

На склоне потянулся луг, идти было легко, и примерно через полчаса они добрались до шоссе. На нем осталось множество грязных следов от колес, время от времени на обочине попадались глубокие выбоины, залитые водой; все говорило за то, что здесь интенсивно движутся тяжелые грузовики. С одной стороны дорога обрывалась в головокружительную пропасть, с другой вздымался крутой скалистый откос.

Худ испытывал неприятное ощущение тревоги: ему хотелось поскорее выбраться отсюда. Он предпочел бы найти другой маршрут. Здесь было совершенно негде укрыться, некуда отступить. Впереди дорога сворачивала и исчезала из виду. Тиара принялась напевать неприличный вариант песенки «Мисс Отис сожалеет».

Минут пятнадцать их никто не обгонял. Потом внизу на повороте Худ увидел машину. По дороге полз черный «фиат», временам исчезавший из виду, затем появлявшийся вновь. Когда он приблизился к ним, его скорость возросла. Худ разглядел черное платье и черную соломенную шляпу женщины, сидевшей рядом с водителем, позади восседал плотный солидный мужчина. Местные жители? Он помахал рукой, но машина не остановилась. Худ посмотрел ей вслед, раздумывая, куда они могут направляться. В любом случае это были не туристы.

Худ обернулся. Тиара перестала петь, лицо её мертвенно побледнело.

— Что случилось?

— Там, в машине… Эту женщину я видела в поместье.

— Ты уверена?

— Абсолютно.

Машина исчезла из виду.

— Нужно любой ценой убраться с этой чертовой дороги.

Они бросились бежать. Поверхность асфальта покрывали комья грязи, нанесенной колесами тяжелых грузовиков, и они непрерывно спотыкались. Худ искал хоть какой-нибудь спуск, который бы позволил им свернуть с дороги. Но внизу были видны только верхушки сосен, и скалы обрывались почти отвесно. С другой стороны дороги возвышалась подпорная стена, защищавшая её от оползней и падающих камней.

На следующем повороте Худ все-таки нашел расщелину, ведущую к кучке деревьев, до которых можно было попробовать добраться. Он уже перебросил через край обрыва ноги, ухватился за траву и опустился на колени. Но девушка взмолилась:

— Милый… Я просто не смогу!

Худ понимал, что для неё спуск слишком крут. И они помчались дальше, к повороту, где дорога исчезала за крутым склоном, повернули — и Худ радостно закричал. Склон прорезала широкая выемка, уходившая вдаль, и повсюду штабели труб, грузовики, бульдозеры и экскаваторы. Похоже, там разворачивалось строительства гидроэлектростанции, каких в этих краях было множество, и Худа это страшно обрадовало.

Он оглянулся. Никаких признаков черного «фиата»…

— Тиара, ходу!

Она бежала изо всех сил, но когда до котлована осталось всего ничего, Худ заметил джип, стремительно одолевавший серпантин внизу. Тот мчал во весь опор, должно быть, получив сообщение от «фиата».

— Быстрее!

Девушка увязла в густой грязи, он едва успел её подхватить и потащил, разбрызгивая грязь, по каменистым лужам, скользя в глубоких колеях.

— Эй! Есть здесь кто-нибудь?

Почему там никого не было? Почему на стройке совершенно пусто? Он кричал во всю силу легких, пытаясь докричаться до сторожа, водителей, кого угодно; и вдруг в отчаянии вспомнил, что сегодня воскресенье. Воскресенье?

На мгновение он испытал шок, глядя на сборные домики инженеров, запертые, с наглухо закрытыми ставнями, на маленькую будку, явно служившую сторожкой. Возможно, сторожа отлучились лишь на время, но он не мог ждать, пока они вернутся. Больше вокруг никого не было.

Тиара неожиданно расхохоталась. Худ похолодел. Это было похоже на мучительный смех несчастной женщины, который он услышал, покидая поместье Загоры.

— Тиара! В чем дело?

Казалось, она сделала усилие и взяла себя в руки.

Худ потащил Тиару за руку по лужам к грязному грузовику, огромному, как танк.

— Прощайся с платьем и ложись ничком. Это единственный шанс.

Он поднял её на руки, чтобы перебросить через борт, но грузовик оказался слишком высоким. Тогда Худ помчался к соседнему грузовику, поднял её — и она с шумом рухнула на дно.

— Ложись ничком и не двигайся! — закричал он, а сам бросился прочь, вытаскивая пистолет. Скользя по грязи, появился джип, из него выскочили четверо мужчин.

В голове у Худа вертелась единственная мысль — увести их как можно дальше от грузовика. Если повезет, Тиара сможет уйти.

Он побежал так, как никогда в жизни не бегал. Грязь, бесчисленные выбоины, огромные лужи, неожиданные бугры и ямы — кошмарная полоса препятствий. Потом на одном из крутых спусков он больно приложился спиной. Один из преследователей открыл огонь. Звук выстрелов заставил Худа на мгновение замереть на месте, потом он нырнул вниз, рванулся в сторону и помчался к дальнему концу котлована, на ходу считая выстрелы. Два! Он спрятался за какой — то грузовик, в этот момент две пули ударили в капот машины. Четыре! Казалось, стреляет только один из преследователей.

Худ укрылся за огромными задними колесами и осторожно выглянул. Трое мужчин бежали к нему; четвертый с оружием в руках остался возле джипа.

Худ поднял пистолет. Расстояние было совершенно безнадежным, особенно для его короткоствольного «кольта», рассчитанного на ближний бой. Но он хотел им показать, что тоже вооружен.

Худ оперся на покрышку и перехватил пистолет двумя руками. В кино часто показывают, как подобным образом стреляют испуганные женщины, однако профессионалу такая хватка давала куда лучшие результаты.

Поставив ладонь вертикально, он обхватил левой рукой правую, уже сжимавшую рукоятку пистолета. Пальцы левой руки плотно легли под предохранительную скобу, приняв на себя весь вес оружия, правая рука оказалось свободной и ей оставалось только нажать на спуск. Для быстрой стрельбы из такого положения Худ придумал взводить курок большим пальцем левой руки, а не правой. Сейчас же он только вздохнул и нажал на спуск.

Мимо — но не намного. Стрелок нырнул вниз! Но Худ не мог позволить себе ещё один выстрел.

Последовала пауза, потом просвистела пуля, ударив в колесо грузовика. Должно быть, один из преследователей, обходивший его с фланга, тоже был вооружен.

Худ выскочил из под грузовика и снова бросился бежать. Краем глаза он заметил, как подъехал черный «фиат» и распахнулись его дверцы. Но следующий момент по колено провалился в невинно выглядевшую лужу, оказавшуюся неожиданно глубокой. Он вскочил — и снова рухнул, зацепившись ногой за какую-то проволоку.

Худ взмахнул руками, сумел удержать пистолет, но почувствовал, как тот глубоко ушел в грязь, снова вскочил и помчался дальше. На миг ему удалось укрыться за штабелем опалубки. Слева заходил человек, пытавшийся обойти его сбоку. Остальные продвигались вперед, рассыпавшись широкой цепью и укрываясь за грузовиками. Среди них не было видно ни Загоры, ни Балека.

Худ грустно посмотрел на пистолет. Ствол оказался забит рыжей глиной и песком. Стрелять из него было бы безумием. Пришлось сунуть его в карман и прикинуть расстояние, которое оставалось преодолеть до дальнего конца котлована.

Впереди была видна узкая траншея, которая могла бы обеспечить известное укрытие, сумей он до неё добраться. Он стиснул зубы. Слишком мало шансов. Но все-таки наметил ориентиры на предстоящем пути через нагромождения грязи и развороченной земли, ложбинки, которые могли пригодиться как временные укрытия. Повсюду вокруг были разбросаны экскаваторы и скреперы, но за ним невозможно укрываться, когда враги продолжали двигаться вперед.

Дыхание его оставалось ровным и спокойным, он полностью владел собой. Худ понимал, что этот путь — дорога к жизни, хотя на его стороне и не было никаких преимуществ. Ему и прежде приходилось сталкиваться с подобными ситуациями. Но он прекрасно понимал, что не всегда у них у должен быть одинаковый конец. Он сам выбрал эту проклятую дорогу, и если все закончится именно так, то пошли все к черту.

Он выскочил и как сумасшедший помчался к траншее. Худ мчался длинными скачками, глаза отчаянно искали укрытие. Он перепрыгивал кучи земли, стряхивая налипавшую грязь и с ужасом думая, что будет, если он потеряет ботинок. Над головой просвистела пуля. Он свернул в сторону, перепрыгнул через лужу и сквозь свое тяжелое дыхание расслышал сзади выстрел.

Худ метался беспорядочными зигзагами, опасаясь следующих выстрелов, но их не было. Некоторое время ему удавалось укрываться за краном, держа его на одной линии с преследователями, но тут он снова влетел в липкую грязь и отчаянно замахал руками, пытаясь сохранить равновесие.

Худ падал и вскакивал снова, брюки и башмаки давно покрылись слоем грязи. Но он все тащился вперед, и кошмарный сон, в котором он тщетно пытался поднять словно свинцом налитые ноги, начинал становиться явью.

— Но почему не стреляют?

До края котлована все ещё оставалось ужасно далеко. Перед ним высился холм свеженасыпанной земли, закрывая траншею, до которой не мог допрыгнуть. Худ все же прыгнул через холм. И никакой траншеи!

Земля предательски поехала под ним. Позади раздался свист и над головой мелькнула какая — то тень. Что-то тяжело лязгнуло, Худ увидел над собой гигантскую стальную челюсть и рванулся в сторону. Ковш промахнулась лишь на фут. Он вгрызся в землю, замер, дернулся, выплюнул землю и с лязгом атаковал снова. Его пытались схватить ковшом 60-тонного экскаватора! Ковш со стальными челюстями ударился о землю в паре футов от него.

Худ, тяжело дыша, опустился в яме на колени. Стрела машины снова вознеслась у него над головой. Он видел, как один из бандитов Загоры орудует рычагами в кабине. Если он не увернется, ковш рассечет тело надвое, даже не замедлив движения. А если захватит его своими челюстями, то сломает руку или ногу с такой же легкостью, как ребенок отрывает ногу мухе.

Стрела экскаватора выдвинулась вперед. Худ отчаянным усилием вырвал из засосавшей грязи ногу и отпрянул назад в тот момент, когда ковш упал вниз и глубоко врезался в землю, заставив её вздрогнуть. Человек в кабине явно собирался его прихлопнуть!

Худ на карачках пустился прочь. Экскаватор, гремя гусеницами, двинулся следом. Нужно было выбраться из радиуса действия машины. Он перебрался через гору земли и съехал по дальнему склону. Ковш опустился буквально за его спиной.

Мгновение спустя Худ оглянулся и увидел, что человек выскочил из кабины и побежал, но не заметил, куда.

Худ опустился на одно колено и замер, лихорадочно глотая воздух. Грудь его тяжело вздымалась, гортань горела, во рту ощущался привкус крови. Он осмотрелся и увидел, что спасаясь от экскаватора, потерял ориентировку. Траншея, к которой он так стремился, оказалась гораздо дальше! Казалось, отчаяние овладевает им и заставляет сдаться. Когда он коснулся шеи, по руке потекла кровь. Рана кровоточила.

Не зная, долго ли ещё он сможет бороться, Худ цеплялся за любую передышку, как на ринге, когда после нокдауна дорога каждая секунда, когда лежишь и слышишь где-то вдалеке, сквозь рев толпы и звон в ушах: «… шесть… семь… восемь…девять!»

Он вскочил и снова помчался вперед.

На этот раз в охоту включился и джип. Худ слышал за спиной рев его мотора. Он бултыхнулся в глубокую лужу, чувствуя как слабеют ноги. Передвижение стало ещё труднее из-за разбросанных обломков скал. Между больших строительных машин осталось множество скальных обломков и участков развороченной земли.

Джип остановился, дальше он пройти не мог. У Худа затеплилась слабая надежда на спасение. Он оглянулся, чтобы посмотреть, что происходит, споткнулся и упал. Лодыжку словно кипятком ошпарило, но он успел опереться на колено. И тут над ним опять нависла стрела большого экскаватора.

На какой-то миг Худ в ужасе окаменел. Стальной ковш завис над ним в двадцати футах. Он дернулся, остановился, словно экскаваторщик не знал, как с ним справиться, потом скользнул вниз к Худу. Дно ковша раскрылось, как огромный рот, и Худ метнулся в сторону от этого хищного оскала.

Худ вскарабкался по рыхлому откосу. Экскаватор с лязгом следовал за ним, ковш раз за разом бросался на него, словно пасть доисторического чудовища. Худ напрасно менял направление: стальные челюсти лязгали все ближе за спиной.

В горле совсем пересохло. 80-тонная громада экскаватора на гусеницах тянула в его сторону свою первобытную шею. Худ снова ушел в сторону, спрыгнул со скалы и начал карабкаться на липкий и влажный глиняный откос.

Он понимал, что дело шло к концу. Ему слишком часто приходилось бороться на пределе, и Худ знал, сколько сил ещё остается в запасе, но теперь, когда между раундами не было никаких передышек, он давно сбился со счета. Стоило ему остановиться, чтобы перевести дух, не успеть вовремя рвануться с места — и стальная пасть схватила бы его. Позорность такой смерти не делала её легче. Машина могла раздробить его кости, как целлулоидный мячик, сжевать и выплюнуть на вздыбленную землю, а потом похоронить его останки всего несколькими движениями рычагов.

Худ остановился и огляделся, грудь его тяжело вздымалась. На миг к нему пришло ощущение холодной ясности. Казалось, каждая секунда отделилась от следующей, хотя все происходило с огромной скоростью.

Худ видел, что бежать больше некуда. Экскаватор все приближался. Позади себя он видел двоих людей Загоры, ещё трое оставались возле джипа. По скалистому склону за спиной он не смог бы вскарабкаться достаточно быстро. Еще два — три броска экскаватора — и все будет кончено.

Прямо внизу он вдруг увидел огромный экскаватор с застывшим в воздухе ковшом. Худ поставил все на карту и, собрав оставшиеся силы, бросился к нему. Пасть вражеского агрегата следовала за ним. Он рванулся в сторону и бежал… бежал… наконец прыгнул на последний качающийся обломок скалы, схватился за металлическую лестницу и нырнул в кабину. Сердце отчаянно билось, он почти ничего не видел. Хотелось упасть и хоть немного передохнуть, чтобы восстановить силы, но это было невозможно. Пошатываясь и хватаясь за стенку кабины, он поднялся на колени, а потом кое-как встал.

С кожаного кресла с набором рычагов и педалями открывался вид вперед, слева торчали ещё какие-то рычаги и переключатели.

Худ рухнул в кресло и, наполовину ослепший от пота, увидел, как приближается другой экскаватор, чей ковш с четырьмя торчащими зубьями напоминал челюсть доисторического ящера. Он принялся один за другим нажимать переключатели и дергать рычаги. Ничего не происходило. Он не имел ни малейшего понятия, как управлять такой машиной.

Потом Худ увидел над головой электрический щиток, нажал красный выключатель — и мощный дизель кашлянул и ожил. Прямо перед ним торчали черные рукоятки восьми рычагов. Худ замер. Какой из них двинуть? Как, черт возьми, выпустить на свободу ужасную мощь, не зная, как ею управлять?

Так он и сидел, тяжело дыша, мокрые брюки прилипли к ногам, немыслимо разбухшие из-за грязи ботинки скользили по педалям. Потом он нажал на какую-то педаль и наобум дернул один из рычагов. Кабину страшно дернуло и она повернулась. С жутким грохотом стрела длиною в 40 футов ударила ковшом по другому экскаватору, приблизившемуся почти вплотную. Кабину тряхнуло. Вражеский экскаватор остановился и покачнулся.

Худ не мог вернуть рычаг в прежнее положение и тщетно пытался найти правильное сочетание действий педалью и рычагом. Он хватался за все подряд, страстно желая получить хоть небольшую передышку. Худ увидел как стальная морда ковша придвинулась вплотную и раздался оглушительный скрежет. Он чуть не слетел с сидения, когда её зубы ударили по его экскаватору.

Он жал на все педали, дернул боковой рычаг и с облегчением увидел, как стрела его экскаватора взлетела высоко вверх и остановилась с таким толчком, от которого вздрогнула вся машина. Худ понимал, что находится в невыгодном положении. В руках врага был вскрышной экскаватор, в задачу которого входило поднимать и перемещать огромные массы земли и камня, он был на много тяжелее и обладал большим радиусом действия. Но его гидравлический экскаватор с опускающимся ковшом-клешней обладал более мощным ударом. Вот уж воистину бой трицератопса с тиранозавром!

Нужно было добраться до верхнего сочленения, где закреплен был ковш с зубьями.

Вражеский экскаватор начал маневрировать, опуская стрелу для новой атаки. Худ оттянул назад ковш и резко опустил его. Раздался скрежет, зубья сомкнулись. Дно ковша вражеского экскаватора открылось и повисло, словно чудовище взревело в агонии.

Кабину Худа трясло так, что он привстал, и тут заметил, что противник пытается захватить его ковш внутрь своего. Такого маневра он не ожидал. Худ схватился за рычаги, его ковш вырвался на свободу, взлетел вверх и рухнул на шкивы для тросов в верхней части стрелы вражеского экскаватора. Те жалобно зазвенели.

Худ яростно работал рычагами, пытаясь повторить удар, совершил несколько ошибок и с силой ударил ковшом о землю. В следующую минуту он увидел, что вражеский ковш ухватил большую каменную глыбу. Ковш поднялся ещё выше и начал поворачиваться. Противник явно собирался сбросить глыбу на него и разбить кабину.

Худ сконцентрировал все внимание на управлении и нажал рычаг. Его стрела поднялась и ударила по вражескому ковшу. Глыба покачнулась и рухнула на землю. С грохотом, похожим на рычание, экскаватор вытянул шею и захватил ковш экскаватора Худа. Они сцепились. Худ умудрился высвободить ковш и ударить снова. Гигантские шеи опять сцепились. Он постепенно начал понимать, как работают рычаги управления.

Других людей Загоры Худ не видел. Они прятались где-то за дальним концом машины. У него была мысль атаковать их с помощью экскаватора, но по крайней мере один там был вооружен. Оставалось только надеяться, что удастся вывести из строя вражеский экскаватор и получить передышку, достаточную, чтобы снова обратиться в бегство.

Справа раздался оглушительный рев и Худ увидел движущийся самосвал машину мощностью в 500 лошадиных сил, высотой в два человеческих роста с лебедкой перед капотом, защищенным стальной решеткой. Поршни его стучали, как батареи пулеметов. Настоящий титанотериум!

Худ повернул экскаватор, удлинил стрелу и ударил вниз по приближающемуся чудовищу. Зубы ковша пришлись по стальному козырьку над кабиной и сорвали его. Самосвал вильнул в сторону, но продолжал наступать. Худ поднял ковш и ударил снова. Зубья ковша сорвали капот и оторвали радиатор, из которого ударила струя воды. Но в тот момент, когда самосвал остановился, на крышу кабины Худа посыпалась земля и полетели камни. Вражеский экскаватор высыпал на него свою груз.

Прочное стекло над головой выдержало удар. Непроизвольно Худ нырнул вниз, ожидая, что вслед за землей и камнями на крышу опустится и ковш и раздавит кабину.

В отчаянии он дернул боковой рычаг, почувствовал, как включилось сцепление и машина медленно поползла вперед, лязгая гусеницами.

Худ поднял ковш и нацелился на кабину вражеской машины. Он видел бандита, возившегося с рычагами, и мог раздавить его как прыщ.

Сильный удар сзади заставил его кабину содрогнуться. Он нырнул с сидения вниз и увидел, как позади него массивный стальной крюк врезался в крышу кабины. У Худа перехватило дыхание. Против него запустили ещё одну машину.

Худ снова включил гусеницы, одновременно развернул корпус экскаватора и тут увидел нового противника. 80-футовая стрела нависала прямо над ним, это был такой же гидравлический экскаватор, но вместо ковша у него был мощный рыхлитель для дробления скал, похожий на клюв гигантского консервного ножа. К нему был подвешен крюк.

Худ нанес ответный удар, но казалось, его ковш только скользнул по новой машине. Он никак не мог понять, как ускорить движение гусениц. С ужасным грохотом коготь рыхлителя вновь ударил по корпусу его машины буквально рядом с ним. На три фута ближе — и от него осталось бы мокрое место.

Пришлось развернуться. Поврежденная машина издала долгий пронзительный скрежет. Он видел, как вражеский экскаватор повернулся на основании, его явно собирались приподнять и перевернуть. Его машина накренилась. Он выглянул наружу и увидел, что гусеницы оказались на краю обрыва. Худ рванул рукоятку стрелы, дернул дверцу кабины — и в этот момент машина снова покачнулась. Ему показалось, что кабина разлетелась на куски, сильный удар свалил Худа с ног и под оглушительный шум он погрузился в темноту.

 

Глава 9

Он слышал, как с ближайших гор доносится какой-то слабый звон, чувствовал наплывавший запах благовоний, мешавшийся с тяжелым запахом цветов. Его тело удобно раскинулось на диванных подушках. Все вокруг заливало солнце. Постепенно расплывающиеся картины собрались вместе и вещи, окружавшие его, стали смотреться резко и отчетливо.

Худ огляделся. Сквозь сводчатый проход он увидел колоннаду, статую, длинный бассейн — и понял, где находится.

Он ощущал какую-то странную слабость, словно приходил в себя после наркоза, но с другой стороны, чувствовал себя очень легко и не испытывал никакой боли. Худ попытался приподняться на широком диване, где его так профессионально массировали, когда он впервые попал в это дом. Но сейчас, кажется, здесь никого не было. Он шевельнулся, поднял руку. потом вторую. Руки были свободны.

Услышав довольный смех, Худ повернул голову. Рядом стоял Загора, глядя на него. На нем был коричневый шелковый халат, спускавшийся ниже колен и распахнутый на груди. Он улыбался, и лицо, казалось, выражало искреннюю радость, словно он наблюдал за игрой любимого ребенка.

— Чего вы ожидали, мистер Худ — цепей? Простите меня, я не пожелал вам доброго утра. Надеюсь, вам удобно? Некоторое ограничение подвижности не доставляет неудобств? Конечно, в каждой ситуации есть свои правила. Жизнь требует их соблюдения и я обязан подчиняться — хотя отношусь к людям, которые в нормальных условиях всякие правила отрицают. Уверяю вас, мистер Худ, вы поступили бы точно также. Вы обнаружите, что не владеете ногами. Мы, так сказать, «позаботились» о них. Боюсь, что метод наш науке неизвестен.

Худ попытался приподняться, но понял, что не владеет мышцами ног. Нижняя половина тела ничего не чувствовала. Видимо, ему сделали какой — то укол.

— Не знаю, какой метод в подобных обстоятельствах рекомендуют ваши блестящие специалисты вроде мистера Сайкса или мистера Фербайна. Что скажете, мистер Худ?

Сайкс и Фербайн были шанхайскими полицейскими, чьи методы борьбы без оружия преподавались только очень узкому кругу агентов секретной службы. Помимо всего прочего Худ прошел у них очень серьезный курс, посвященный тому, как бороться в комнате, используя мебель.

Худ пытался собраться с мыслями, заставить мозг работать. У него опять забрали пиджак, складывалось впечатление, что Загора делает это в обязательном порядке, зато оставили все остальные вещи и даже очистили его ботинки от грязи.

— Надеюсь, вам не очень больно, мистер Худ? — Загора снова рассмеялся. — У сторожихи были очень плохие зубы, как вы могли заметить, Правда, вы обошлись с ней не слишком любезно.

Худ вспомнил о схватке в котловане. Что с Тиарой? Загора внимательно наблюдал за ним.

— Вам не следует беспокоиться о леди Эвенли, — сказал он. — Мы обнаружили её всю в грязи, но в остальном вполне благополучную. Сейчас она наслаждается ванной — могу заверить вас, я сам при этом присутствовал.

Худ скрипнул зубами. Сейчас было бессмысленно проявлять эмоции, он знал, что должен скрывать свои чувства.

Загора отошел к фонтану, потом вернулся.

— Думаю, мистер Худ, для вас не будет неожиданным услышать, что я собираюсь вас убить. — Он, словно извиняясь, пожал плечами. — Мы оба снова оказались жертвами правил, верно? Я действительно не вижу, как мог бы поступить иначе. Могу только сказать, что обычно в нашей практике мы не прибегаем к таким неприятным вещам. Но я чувствую, что вы можете доставить массу неприятностей и я по справедливости должен от вас избавиться. Это просто моральная норма. У каждого есть собственные обязательства. Вы не находите, мистер Худ, что все беды нашего мира заключаются в прискорбном разрушении понятия долга?

Худ провел рукой по ногам. Он испугался, что онемение может скрывать порванные мышцы или сломанную кость; но так ничего и не понял. Он ненавидел Загору до глубины души и хотел ненавидеть его вечно — потому что знал, что если когда-нибудь перестанет его ненавидеть, то не захочет жить.

Загора прошелся по комнате и опять вернулся. Он выглядел весьма внушительно, полным сил и уверенности.

— Вы, конечно, знакомы с методами, применяемыми парсами, мистер Худ? Мне всегда представлялось, что это просто, гигиенично и прекрасно со всех точек зрения, в первую очередь с экономической. Парсы — исключительно практичные люди, и я скромно следую по их стопам.

Худ мысленно нарисовал себе картину башни молчания в Бомбее множество зелени, скрывающей окружающую башню стену, железные ворота, грифов, парящих в небе на своих огромных крыльях или неуклюже поднимавшихся от тел умерших. Они практически мгновенно очищали кости до блеска. При характерной для Индии жаре такая система скармливания мертвых птицам была весьма здравой. И, собственно, зачем держаться за тело после того, как жизнь ушла? Но Худ никогда не мог без содрогания смотреть на эту грязную свору, рассевшуюся на верхушках деревьев. Хотя логики в этом не было, он понимал, что никогда не отдаст этим дьявольским созданиям даже безжизненные останки того, кого когда-то любил.

Загора покосился на него.

— Разумеется, индийские грифы едят только мертвых. Грифы вообще очень осторожные создания. Но Балек, вы видели Балека? Так вот, Балек их изменил. Он приучил нашего грифа есть мясо, которое движется. — Загора снова рассмеялся.

— Вы — натуралист, мистер Худ? Нет? Очень жаль. Тогда вы смогли бы оценить, какое это огромное достижение. Это просто изумительно. Добиться отклонений от необычайно сильных врожденных инстинктов оказалось возможным только для Балека, который обладает таким родством с птицами. Его гриф набрасывается на живые существа.

Загора сделал короткую паузу.

— Вам представиться возможность понаблюдать за этим самому, мистер Худ. У вас будет почетное место. Это довольно продолжительная процедура; и если птица не слишком голодна, она станет съедать вас по кусочку — какой нибудь вкусный кусочек там или здесь, легкая закуска, потом она будет возвращаться, чтобы поесть ещё раз. И между двумя трапезами у вас останется время для размышлений, мистер Худ. Вы станете исключительным мыслителем!

Худ мрачно буркнул:

— Я подумаю над тем, какую казнь придумать вам, Загора. — Слегка потирая мышцы бедра, он почувствовал, что онемение постепенно проходит.

Загора в широкой улыбке продемонстрировал безукоризненные зубы.

— Прекрасно! Должен сказать, я восхищаюсь вами, мистер Худ. Великолепное английское качество — пренебрегать неприятными фактами. Но я вас заверяю, наше гостеприимство будет соответствовать такому случаю. Ведь не каждый день предоставляется возможность избавиться от одного из лучших рыцарей Ее величества.

— Вам чего-нибудь хочется, мистер Худ? Что бы доставило вам наибольшее наслаждение в оставшиеся последние пятнадцать минут? Вы же человек с воображением… А кроме того, это старая и славная английская традиция последний завтрак приговоренного к смерти, разве не так? Конечно, есть известные пределы — ведь здесь мы снова становимся пленниками установленных правил; но если существует что-то, что могло бы доставить вам удовольствие, приятное возбуждение, подкрепить ваши силы, — скажите только слово.

Он хлопнул в ладоши и появился Чен.

— Я бы не отказался от мартини и сигареты, — сказал Худ и лихорадочно раздумывал, как выиграть побольше времени. В голову как назло ничего не приходило, зато он ясно чувствовал, что паралич ног проходит.

Загора распорядился и отослал Чена.

— На кого вы работаете? — поинтересовался Худ.

Возмущенный Загора повернулся так стремительно, что полы его халата распахнулись, но быстро взял себя в руки и рассмеялся.

— Это тоже прекрасная традиция, мистер Худ, не так ли? Согласно существующим правилам, я сейчас должен детально рассказать про все мои прошлые преступления. А затем долго излагать глубинные мотивы, мной руководившие, и расписывать мои методы, чтобы придать рассказу живость, он снова рассмеялся, — Я должен привести вам доказательства моей подлости и вероломства, доказывающие как дважды два, что в будущем мне непременно уготован ад. — Он внимательно посмотрел на Худа. — Вы оказались слишком примитивны и мелки. Вы не оправдали моего уважения к вам, мистер Худ.

Он прошел в дальний конец комнаты, что-то прокричал в раскрытое окно и подождал, пока появится Балек. Тут Загора разговор перешел на такую тарабарщину, что Худ ничего не понял. Потом Балек ушел, Загора вернулся обратно — и в этот момент вошел Чен с бокалом на подносе. Слуга остановился и взглянул на Загору. Худ прикинул расстояние и придвинулся к ножке дивана.

Загора кивнул. Чен подошел к Худу. На маленьком изящном хрустальном бокале была выгравирована прелестная картинка. Худ оперся кулаком о диван у себя за спиной, другой рукой взял бокал с мартини и немного отхлебнул.

— А где же сигарета? — спросил он.

Чен кивнул и полез в карман. Худ ударил его бокалом по коленной чашечке и той рукой, которой опирался о диван, нанес сокрушительный удар, сваливший слугу на пол. Потом вскочил, чтобы вонзить разбитый бокал в глаза Загоре. Но оказалось, что ноги у него совершенно мертвые… а расстояние слишком велико… И он упал.

Загора отступил назад. И когда Худ, шатаясь, изо всех сил пытался двинуться вперед, на голову ему обрушился удар.

Первое, что он почувствовал — это зловоние. Над ним простиралось бескрайнее небо, вдали проплывало видно несколько облачков. Солнце стояло ещё довольно высоко. Он был связан и как-то неудобно лежал на спине. Руки оказались под ним. Худ мог двигать пальцами, немного — ногами и головой. Он перекатился на бок и почувствовал, что связан проволокой. Острая боль от этого движения пронизала ноги и у него перехватило дыхание. Однако это означало, что действие наркоза кончилось.

Пахло гнилью и он понял, что запах исходит от его собственного тела. Он был раздет догола. Худ скосил глаза вниз и понял, что весь намазан какой-то сероватой жирной гадостью. От неё — то и исходило зловоние. Худ все понял. Его связали и намазали для того, чтобы от него несло падалью для вящего удовольствия грифа.

Помимо ужасной боли в ногах Худа мучало головокружение. Вокруг шла каменная балюстрада, за которой виднелась верхушка дерева. Видимо, он находился где-то в парке Куанг-т'энга. Потом Худ обнаружил, что лежит на плоской крыше. Неподалеку от его ног была запертая дверь. Вокруг разбросаны куски сгнившего мяса и прочие отбросы. Он вытянул шею и оглянулся назад. Гриф сидел на балюстраде, внимательно наблюдая за ним.

Морщинистая кожа прикрыла один глаз птицы. Худ был поражен её размерами. Голая изогнутая шея торчала, словно птица специально злобно горбилась. Ни звука не издав, она спрыгнула вниз и, стуча когтями, направилась к Худу.

Худ крикнул на нее. Гриф остановился. До птицы оставалось около двух футов. Потом она сделала ещё один небольшой шаг вперед, заходя с головы. Худ решил, что гриф наверняка сначала займется его глазами, а потом раной на шее. Он обязательно должен двигаться, это был крохотный шанс напугать пожирателя падали.

Гриф подошел ещё ближе. Худ в ужасе увидел, как он вытянул шею, готовый ударить, и плюнул в него. Гриф отступил, сделал два шага и оказался на уровне его груди. Прежде чем Худ успел хоть что-то предпринять, кривой клюв ударил его в грудь чуть ниже соска. Худ закричал. Клюв сорвал кожу в самом нежном месте, атака велась со знанием дела. Он почувствовал, как по груди потекла кровь. Птица подобралась ещё ближе, нанесла очередной молниеносный удар — и перед мысленным взором Худа предстала картина, как это чудовище сидит на его грудной клетке, запускает голову в его внутренности, роется там и выбрасывает наружу куски. Он надеялся только на то, что смерть наступит раньше, чем процесс зайдет слишком далеко. Холодный глаз продолжал наблюдать за ним.

Шея дернулась, гриф ухватил лоскуток мяса на краю раны и потянул за него. Худ закричал от боли и испуганная птица отступила на несколько шагов. Потом вскочила на балюстраду прямо над ним. Какое-то время она не двигалась, а потом снова прыгнула вниз, нацеливаясь клюнуть между ног. Худ яростно перекатился и закричал. Гриф испугался шума и снова немного отступил. Теперь он стал бродить вокруг, перестав обращать на Худа внимание и подбирая кусочки засохших хрящей, разбросанные среди многочисленных отбросов. У него явно был хороший аппетит.

Худ чувствовал, что он измотан, его тошнит и кружится голова. Он резко тряхнул головой. Засыпать было нельзя, Как только гриф увидит, что он замер, он тут займется глазами.

Худ попытался избавиться от проволоки, но связывал его явно профессионал. Концы соединялись в узел прямо возле его руки. Худ попытался разогнуть их, но не смог.

Худ поднял голову. Гриф временно его игнорировал. Тут Худ заметил электропроводку, идущую вдоль нижней части парапета. Единственная розетка была возле его ног. Видимо, плоскую крышу время от времени использовали в качестве террасы и потому провели освещение.

Он повернулся спиной к грифу и, отталкиваясь ногами, дюйм за дюймом стал продвигаться к розетке. Гриф снова собрался атаковать, Худ засвистел и закричал, заставив его остановиться. Наконец он добрался до розетки и перевернулся так, чтобы дотянуться пальцами. Теперь он оказался лицом к лицу с грифом. Клюв был всего в трех футах от его глаз.

Худ стиснул зубы. Пальцы нащупали розетку. Гриф замер неподвижно. Худ сумел ещё немного раздвинуть концы проволоки. Сейчас он молил Бога, чтобы в розетке был ток, вставил туда один конец проволоки и замер в ожидании.

Гриф подошел к нему вплотную. Худ заставил себя лежать неподвижно, когда гриф вонзил клюв ему в грудь.

— Боже мой! — мысленно воскликнул Худ, которому отчаянно хотелось закричать. Гриф наклонился над ним и коснулся его — Худ сунул второй конец проволоки в розетку и вздрогнул от удара и вспышки, когда ток прошел по проволоке и по нему, устроив короткое замыкание.

Дико захлопали крылья, казалось, птицу сбил с ног электрошок. Как-то странно подергиваясь, она отскочила к дальнему краю террасы.

Это тебя немного успокоит, сволочь, — подумал Худ.

Но, к сожалению, на этом все кончилось. Больше от розетки проку не было. Худ изо всей силы поднял вверх колени, гримаса боли исказила его лицо, когда проволока врезалась в тело. Но когда он опустил ноги, проволока ослабла.

Не обращая внимания на грифа, он перевернулся, задрал связанные лодыжки на постамент балюстрады и, двигая коленями вверх — вниз, начал перетирать проволоку о край камня. Скоро он уже содрал кожу, потекла кровь, но Худ стиснул зубы и всем весом наваливался на проволоку, чтобы ускорить процесс. Казалось, это тянется бесконечно, но останавливаться было нельзя.

Наконец проволока лопнула и Худ пошевелил ногами, чтобы ослабить путы. Однако слетела только одна петля. Пришлось снова вернуться к каменной пиле. Проволока не рвалась!

Казалось, гриф постепенно приходит в себя. Он угрожающе щурился на Худа и начал наступать. Тот продолжал яростно работать ногами, перепиливая проволоку. Наконец путы лопнули, он развел в стороны затекшие лодыжки и перевернулся, встав на колени возле парапета. Теперь работать стало легче, но предстояло одолеть ещё множество петель.

По лицу Худа стекал пот, рана на груди от удара грифа немилосердно ныла. Но теперь его окрыляла надежда.

Казалось, гриф понял, что Худ от него ускользает. Хищник расправил крылья, словно хотел убедиться, что сможет быстро отступить, и ринулся вперед. Теперь его клюв нацелился в глаза. Худ дергал головой по сторонам, в ему даже удалось зацепить голову грифа, и птица ещё раз отступила.

Теперь лопнула проволока на коленях. Он собрал все силы, чтобы развести колени, расставил ноги и неуверенно попытался встать. Гриф подпрыгнул и взлетел, Худ застонал от сильного удара в спину.

Теперь Худ знал, что сумеет перепилить проволоку на руках, если только хватит времени. Но разъяренный гриф снова атаковал, не оставлял ему никаких шансов. Худ понял, что осталась последняя возможность. Еще одно последнее усилие — или птица его прикончит. Один точный удар в сонную артерию и…

Он снова отступил к балюстраде и занялся проволокой, спутывавшей руки. Камень содрал ему кожу, а гриф внезапно ринулся вниз. Худ выбросил вперед ногу и сильно ударил птицу. Та комком черных перьев отлетела в сторону и рухнула в четырех футах от него. Что-то прокаркав, гриф замер и, нахохлившись, уставился на Худа. Казалось, он ругается. Худ продолжал яростно сражаться с проволокой.

Гриф прыгнул на балюстраду прямо над ним. Худ опрокинулся на спину и ударил его обеими ногами. Птица взлетела в воздух прежде, чем её достал удар, стремительно сделала круг над головой и нанесла удар раскрытым клювом. Клюв рассек кожу на голове и сомкнулся на ухе. Худ завопил, откинул голову назад, чтобы вырвать распоротое ухо. Гриф снова отступил.

Проволока никак не поддавалась. Худ рухнул, совершенно измотанный. Но когда несколько секунд спустя пошевелился, ему показалось, что одно запястье движется свободнее. Он прижал большой палец к ладони, изо всех сил вытянул пальцы, чтобы сделать кисть как можно уже, и рванул. Рука наполовину выскользнула из петель и в следующий миг Худ освободил кисть окончательно.

Он вскочил на ноги. Гриф атаковал снова. Худ пригнул голову и выставил вперед плечо. Когти впились ему в руку. Он пытался высвободить другую руку, все ещё опутанную проволокой. Гриф парил над ним, выпустив когти.

Худ был в ужасе от дьявольского создания, норовившего вцепиться в спину. Но конец схватки приближался: он вырвал руку, скорчился и нырнул вниз, охваченный безумным страхом. Когти впились в плечо и он покатился по земле, яростно отбиваясь и крича. Споткнувшись о кучу спутанной проволоки, Худ подхватил её и прыгнул вперед. Гриф явно удивился такому быстрому переходу в атаку. Уловив момент, Худ нанес сильный удар, сваливший и оглушивший хищника.

Потом он размотал проволоку, быстро набросил петлю на голую морщинистую шею и затянул изо всех сил. Птица рванулась назад, размахивая громадными крыльями, но прежде чем гриф смог прийти в себя, Худ обеими ногами прыгнул ему на голову и вздрогнул о хруста костей.

Его тошнило, Худ неверными шагами отступил к балюстраде. Гриф в агонии издавал какие-то скрежещущие звуки. Худа едва не вырвало. Он опустился на колени, прижался к баллюстраде и понурил голову. Нужно было хоть несколько минут передохнуть, в горле у него пересохло. Тут Худ обнаружил, что у него отобрали ремень. Потом встряхнулся, подошел к двери и распахнул её. Вниз вела узкая лестница с каменными ступенями.

Худ зашагал по ней.

Дом оказался небольшим заброшенным коттеджем, явно оставленным грифу, где в голых грязных комнатах с разбитыми стеклами скопились груды хлама и объедков. Обнаружив водопроводный кран, Худ подставил под струю голову и с наслаждением напился до отвала.

Скрываясь в тени окружавших дом деревьев, Худ осмотрелся. Вдали за садом виднелся главный дом усадьбы, а за ним вздымались горы. Казалось, вокруг никого нет. Только что миновал полдень.

Прячась за кустами, Худ прокрался вдоль изгороди к тому месту, где когда-то перебирался внутрь. Веревка исчезла, железную скобу выломали. Вот так-то! Он зашагал дальше, внимательно наблюдая сквозь кусты за домом. Все окна оставались закрытыми, в доме не было заметно никакого движения.

Худ торопливо пересек газон. Все было заперто, похоже, дом покинули в изрядной спешке. Худ ещё раз обошел дом вокруг. Одни ставни оказались запертыми на висячие замки, другие — изнутри, на подоконнике валялся даже велосипедный замок с длинной дужкой…

Не было смысла силой прорываться внутрь. Ему до боли хотелось закурить и смыть вонючую гадость, покрывавшую тело, дальше этого сейчас мысли не шли. Худ вспомнил, что у дальнего конца дома он видел гараж, и повернул туда. Именно в этот момент из-за дома вышел Балек, оказавшись в шести футах от него.

Сердце Худа судорожно забилось при виде этого худого тела, тонких рук и головы с огромным хрящевидным выступом, напоминавшим клюв. У существа с такими руками должны быть феноменальные хватательные возможности. После схватки с грифом Худ чувствовал себя смертельно измотанным, и понимал, что ему предстоит общение не из приятных. Он судорожно огляделся в поисках какого-то оружия, схватил с подоконника велосипедный замок, вырвал длинную дужку и пригнулся.

Балек бросился вперед, сделал стремительный обманный финт, перехитрив Худа, и прежде чем тот успел отреагировать, взмахнул головой. Хрящеобразный клюв со страшной силой ударил Худа в грудь. Однако руки Балека скользнули по смазке, покрывавшей тело Худа, и тот отлетел назад, потом с трудом поднялся.

Балек двигался с ужасающей скоростью, описывая вокруг него круги, и прежде чем Худ успел повернуться, снова напал, обхватил руками, ударил клювом в грудь — и все повторилось снова.

Худ снова выскользнул из захвата. Какая-то странная получалась схватка. Теперь Худу оставалось только благодарить Бога за вонючую смазку, теперь она его спасала — Балек не мог удержать захват. Стерпев ещё один удар, Худ левой рукой схватил Балека за волосы, отогнул его голову назад и двинул длинной дужкой замка в лицо. Дужка скользнула по кости и угодила в глаз.

Балек душераздирающе завизжал. Худ понимал, что одного удара мало, но окончательно лишился сил. Балек зажал рукой лицо. Казалось, рана сразу же нарушила его координацию. Худ сцепил руки у него на шее, и Балек захрипел. Худ стиснул зубы, нажал, потом рванул — и сломал ему шею. Длинное худое тело вздрогнуло — и застыло.

Отпустив его, Худ какое-то время стоял неподвижно, с трудом переводя дыхание. Длинная дужка замка осталась у него в руках, заметив это, он с отвращением её отбросил. Тошноты подкатывала под горло, он двинулся прочь, чувствуя, как холодный липкий пот выступил на лбу и на руках. Пришлось прислониться к стене. Только почувствовав себя немного лучше, Худ обошел дом, выбил маленькое окошко гаража и забрался внутрь.

«Мерседес» оставался там. Он разыскал на верстаке инструменты и с их помощью распахнул ворота. Потом соскреб с кожи большую часть вонючей гадости, смыл остальное бензином и ветошью и натянул висевший в углу комбинезон. На плечах тот затрещал и лопнул, рукава доставали только до локтей, но все же это лучше, чем ничего.

Забравшись в «мерседес», Худ неожиданно упал и решил, что сейчас потеряет сознание. Некоторое время пришлось полежать навзничь, лицо его сделалось мертвенно — бледным, руки дрожали; потом постепенно все прошло и через некоторое время он смог сесть. Худ вытер ледяные губы, вцепился в руль и вывел машину наружу.

В сторожке было пусто. Худ распахнул ворота и вывел машину за ограду. Подумав секунду, он снова захлопнул ворота, любопытство полиции не пойдет на пользу делу.

Потом, захлопнув дверцу «мерседеса», он покатил в сторону Беллуно.

 

Глава 10

На Большом Канале гудел моторный катер. Худ долго отмокал в ванне. Казалось, никогда ему не удастся отмыть отвратительный запах тухлого жира, и тем более никогда не выбросить из памяти схваток с Балеком и женой сторожа. Этим поздним утром он чувствовал себя совершенно измочаленным. Но накануне вечером, добравшись до Венеции, он уже многое успел.

Прежде всего послал Кондеру длинное донесение, в котором описал всю ситуацию. Потом посовещался с Артуром Граффом. Вместе они решили послать в Беллуно доверенного человека, чтобы тот попытался что-то выяснить. Графф немедленно активизировал все свои контакты, чтобы выяснить, нет ли известий о Тиаре или других женщинах, которых видел Худ и которые вряд ли могли исчезнуть бесследно.

Графф чувствовал себя ужасно неудобно. Худ понимал, что Загора остается где-то поблизости и непременно появится. В любом случае, они не могли ничего предпринять, не нащупав хоть какой-то ниточки.

Потом Худ послал за врачом. На шею пришлось наложить три шва, гриф здорово распорол кожу на черепе, в остальном все оказалось не так уж плохо. Худ купил новый пистолет, затем Графф организовал ему встречу с доктором Мартино, местным врачом, много работавшим на Востоке и разбиравшимся в тропической медицине.

Доктор Мартино оказался симпатичным блондином — пьемонтцем лет под сорок, весьма культурным и любезным. Потолок его приемной украшала фреска работы Тьеполо.

— Смеющаяся смерть? — переспросил Мартино, когда Худ объяснил, что его интересует. — Вы имеете в виду куру? Это очень таинственная болезнь. Понимаете, её впервые описали каких-то десять лет назад. Обнаружили её в Новой Гвинее, высоко в горах. Одна из странностей состоит в том, что встречается она главным образом в племени форе. Их всего 35 000 человек, живут они на территории примерно в тысячу квадратных миль. Из посторонних туда попадают только соседи из других племен — путем женитьбы. Но сейчас эта болезнь начала распространяться и за пределы этого района.

— В первую очередь болезнь поражает женщин и детей, хотя и не только их, и действует на то, что мы называем вазомоторной координацией. Заболевшие женщины начинают ходить удивительно неуклюжей походкой, у них нарушается координация движений. Потом начинается дрожь, их начинает трясти — слово «куру» означает дрожь — и если они возбуждены, дрожь становится ещё сильнее. Когда такая дрожь становится хронической, бесконечное возбуждение приводит к тому, что люди начинают дико смеяться. Это явление было описано как «безумный смех», отсюда и пошло название. Обычно жертва умирает в течение года.

— Болезнь всегда приводит к смерти? — поинтересовался Худ.

— Она чрезвычайно опасна. Выздоравливает меньше десяти процентов больных. Странно, что многие из тех, кого считали безнадежными, неожиданно выздоравливали, буквально за несколько часов. Считается, что это из-за того, что они подражают настоящему синдрому куру. Вы ведь знаете, подражание — очень мощная сила; даже обычный смех может стать необычайно заразительным, вот и получается, что этот болезненный смех заставляет некоторых подражать ему, или если хотите, «заражаться» им даже в большей степени, чем обычный. Но по-настоящему эти люди не больны и потому так внезапно «поправляются».

— Но в чем же причина болезни?

— Пока это остается тайной. Поражается центральная нервная система. Похоже, чтобы ею заразиться, достаточно пожить в том районе Новой Гвинеи, где распространена куру, или иметь местные гены. Но вполне возможно, что куру распространяется вирусом или ещё какой-нибудь инфекцией.

— Другими словами, — сказал Худ, — если у вас есть гены куру, то вирус начинает действовать, у вас развивается болезнь или вы переносите её дальше?

— Что-то в этом роде.

Худ немного подумал.

— Думаю, женщина с геном куру становится очень зависимой от других?

— Да, конечно, необычайно зависимой. Некоторые вожди Новой Гвинеи использовали это обстоятельство, чтобы расправиться с врагами, а остальных полностью подчинить себе. Никто не знает, как они это делают, как сводят на нет силу воли.

— И в конце концов жертва смеется, пока не умрет?

— Внешне это выглядит именно так.

Пока этого было вполне достаточно. Худ вернулся в отель пешком, думая о женщине, которая смеясь вышла из виллы Загоры, о способе, которым он её успокоил, и о её явной зависимости от него. Балек заразил её этой болезнью точно также, как и Диану Андермир, и все чтобы обеспечить их полную зависимость от Загоры. Потом ему на память пришел неожиданный приступ смеха, охвативший Тиару, когда они попали в котлован. Неужели та тоже заражена?

Худ был совершенно потрясен. Полный отчаяния, он долго беспокойно мерял шагами номер, потом рухнул в постель и, вымотанный до предела, мгновенно уснул.

Теперь он отмокал в ванне и поджидал известий от Граффа о передвижениях Загоры.

Устав мокнуть, Худ вылез из ванны, насухо вытерся и снова залепил пластырем раны. Официант вкатил тележку с завтраком и Худ почти насытился, когда по телефону снизу сообщили, что его хочет видеть синьор Графф. Немного погодя Артур уже входил в номер.

— Вам что-то заказать?

— Нет, спасибо, — отказался Графф. — У меня не так много новостей. Насколько удалось выяснить, все перебрались сюда, в Венецию. Трудно сказать, останутся ли они здесь. В любом случае я готов поклясться, что они не воспользовались аэропортом и их не видели на вокзале.

— Есть новости из Беллуно?

— Никаких.

Худ закурил. Он чувствовал, что каждый потерянный час делает ситуацию все сложнее и рискованнее. Графф сказал:

— Я попытаюсь встретиться с одним из моих… э… близких друзей. И несколько часов буду вне досягаемости. После обеда позвоню.

Худ понял, что «близкий друг» — женщина, помогшая Граффу выйти на Загору. Очень типично для венецианцев — прибегать к помощи посредников, и процесс этот ускорить невозможно.

— Очень хорошо, Артур.

Но, отпустив Граффа, Худ ощутил ещё большее беспокойство, чем прежде. Перспектива провести несколько часов в бездействии изматывала нервы. Он чувствовал, что не сможет сидеть взаперти.

Худ раздвинул шторы и посмотрел на канал. Мимо проплывали самоходные баржи, груженые углем и цементом. Молодой булочник в белой шапочке и переднике, с корзиной на спине, переплывал канал на гондоле, смеялся и шутил с гондольером.

Худ спустился вниз и сказал портье, что позвонит через час, чтобы выяснить, не будет ли для него сообщений. Воспользовавшись водным такси, он добрался по каналу до префектуры, потом пошел пешком по переулкам.

В узких каналах стыла стоячая зеленая вода. Худ разглядывал круто вздымающиеся стены и бесконечную изменчивую череду портиков, каменных скульптур, ниш и арок. С барж у средневековых шлюзов разгружали цветную капусту и ящики с пивом, по крутым спинам мостов катили ручные тележки с говяжьими тушами, словно сошедшими с картин Гойи. В узком сером тупичке Рамо дельи Армени высились средневековые палаццо с тяжелыми решетками на окнах и темными глубокими арками. Наверху полоскались гирлянды белья и буйно цвели фуксии.

Он шел все дальше. Большую площадь заливало солнце. Туристов было не так много, казалось, все они из Скандинавии, и на каждом — маленькая белая матросская шапочка. В другом месте все оказывались французами или японцами — в зависимости от прибытия круизных теплоходов или самолетов.

Он повернул и зашагал к заливу. Печальная толстуха с голубыми волосами, американка или англичанка, плыла в гондоле, перегруженной бесчисленными чемоданами. Она сидела, сложив руки, гондольер медленно вел гондолу против течения. Казалось, всем своим видом она говорила: «Прощай Венеция!». Венеция оставалась у неё за спиной, и женщина, похоже, знала, что никогда больше сюда не вернется.

Да и в самой Венеции было что-то меланхоличное. Худ подумал о музыке, которую по вечерам играл оркестр на площади Сан Марко перед зданием оперы. Он словно её слышал, когда при ярком свете солнца смотрел на воду; она слабо, но совершенно безошибочно звучала у него в голове. Высоко в воздухе парили звуки плачущих скрипок, голоса солистов переплетались с то затихающими как эхо, то воскресающими с новой силой звуками струн, ослабевали и вновь вздымались над площадью, напоминая о прошедших днях, о прошлом… Музыка любящих сердец, нашедших путь друг к другу. Ряды черных гондол покачивались перед ним возле пирса, тень его падала на серые камни и воду, а перед мысленным взором проплывала огромная площадь и арки, ряды кресел и легкие пюпитры скрипачей.

Худ обернулся. Пожилой торговец сладостями в белой куртке и голубых брюках с ящиком ирисок все ещё торчал на обычном месте перед дворцом Дожей. Там же взывал продавец лотерейных билетов:

— Национальная лотерея! Сто пятьдесят миллионов!

Что, черт возьми, могли означать для него сто пятьдесят миллионов?

Худ прошелся по мостам вдоль Рива деи Скьявони. Большой океанский лайнер с черным корпусом и черно-красной трубой медленно двигался по обставленному буями каналу. Когда он приблизился к набережной, из канала вывернулся буксир, высокомерно и не торопясь весьма самоуверенно пересек ему дорогу, и между капитанами произошел звучный обмен любезностями через громкоговорители. Буксир именовался «Максимус». Худу нравились венецианские буксиры, у всех их имена оканчивались на «-ус»: «Стренуус», «Аустерус», «Нотус» и «Титанус».

Теперь перед ним открылся унылый район муниципальной жилой застройки. Начиналась другая сторона Венеции, её мрачные трущобы. Он прогулялся по пыльным скверам, где на скамейках сидели старики, в песке возились ребятишки. Пройдя под аркой, Худ попал в Палудо Антонио — мрачный район нищеты. Через улицу друг на друга смотрели обветшавшие жилые дома. В каждой комнате такого дома ютилось по семье, а в некоторых — и не по одной. Над головой через улицу тянулись веревки, на которых сушилось белье. Девочки с сережками в ушах прыгали по каменным плитам. По углам боязливо жались запаршивевшие коты. Ни одному прохожему не удалось бы здесь уйти от наблюдения, за каждым, появившимся на улице следили глаза по крайней мере из десятка окон и дверей. Запах щелока мешался с запахом помоев.

Худ повернул за угол, пересек мост и пошел вдоль канала. Вода была по-прежнему спокойной и затхлой. Дома, когда-то принадлежавшие знати, теперь превратились в обветшалые прибежища для бедняков. Здесь веревки с бельем тянулись над каналом. Из раскрытых дверей доносились звуки радио, перекрикивались друг с другом женщины.

На обратном пути Худ миновал обросшую лишайниками статую Гарибальди со львом; это был лучший лев Венеции, тоже весь разукрашенным лишайниками, а над ним возвышался Гарибальди, романтичный и высокомерный. Немного дальше под статуей Христа находился кинотеатр «Гарибальди» с какой-то мрачной коричнево-грязной афишей.

Из кафе он позвонил в отель. Сообщений для него не было. Кафе оказалось чистым и симпатичным, с чудным видом на залив. Худ выпил «кампари» с содовой и закурил. Время тянулось мучительно медленно. Охватившее его беспокойство все ещё не проходило и, расплатившись за выпивку, он решил вернуться к Скьявони, чтобы зайти в Академию, посмотреть картины и хоть немного отвлечься. Но по дороге понял, что сейчас ему не до того, чтобы рассматривать полотна Веронезе, Беллини или Тинторетто.

Паровые катера подбирали пассажиров практически в любом месте набережной. Он поднялся на борт одного из них, не особенно интересуясь, куда тот направляется, — всегда можно быстро вернуться, если окажется, что заплыл слишком далеко. Этот катер направлялся в сторону Лидо. Худ стал у борта, глядя на уплывавшую набережную, напоминавшую театральные декорации.

Катер довез его до остановки Санта Мария Елизавета. Вместе с ним сошла женщина средних лет в черном, в темных очках на длинном бледном лице. Худу показалось, что он видел её с продавцом лотерейных билетов на площади.

Вдоль широкой прямой улицы тянулись дешевые пансионы с их неизгладимыми запахами бедности, плачущими детьми, небогатыми туристами и массой людей, их обслуживающих. Худ всегда думал, что это — самое безобразное место в Венеции. Гирлянды электрических лампочек свешивались с платанов, раскинувших кроны над бесчисленными кафе, где почти никого не было. На кафе красовались вывески «Gelati» (мороженое (итал.) прим. пер.) и «проигрыватель-автомат». В окнах красовалась реклама десятков сортов мороженого на трех языках.

Худ остановился возле витрины с почтовыми открытками. Женщина в черном шла следом. Что-то в ней его очень беспокоило, но тут же из кафе вышел маленький лысый толстяк и заговорил с ней, а Худ отмахнулся от возникшего неприятного ощущения.

Он шел все дальше, пока не набрел на грязноватый скверик с дорожками, посыпанными гравием, несколькими тополями и красными деревянными скамейками. Вдаль уходила пустынная дорога вдоль моря. Вокруг не было ни души. Даже два киоска с пляжными шляпами и галстуками с выбитыми по трафарету видами Венеции были закрыты. На щите красовалась надпись «Бар-Дансинг-Ресторан-«Голубая Луна». Урны для мусора были набиты доверху и выглядели так, словно находятся в таком состоянии уже не меньше года.

Романтическое местечко, — подумал Худ. Атмосфера здесь была такой густой, хоть режь ножом, и само место донельзя отвечало настроению Худа. Впереди лениво плескалось, словно суп, Адриатическое море. С шипением позади проехал троллейбус. Худ оглянулся — женщина в черном одиноко сидела на красной скамейке.

Худ спустился к самому пляжу. Там оказалось кафе с синими стульями и несколько магазинчиков, торговавших ужасным местным стеклом и сувенирами. Гравировка на них гласила: «Я был в Венеции и думал о тебе». Пляж в обе стороны тоже был пуст. Ряды купальных кабинок, расставленных в двух футах друг от друга, были обнесены деревянной изгородью. Шикарная часть Лидо отсюда с роскошными отелями вроде «Эксцельсиора» оттуда не просматривалась.

Худ по ступенькам поднялся обратно. Все вокруг дышало миром и покоем. Женщина в черном по — прежнему сидела на ближайшей скамейке. На ней были ботинки с высокой шнуровкой и черный шарф вокруг горла. Худу померещилось, что она смахивает на убийцу, и ему это не понравилось.

Он вновь двинулся по дороге. Было тепло и спокойно. Молодые деревца вдоль дороги не давали тени. Между дорогой и купальными кабинками тянулась деревянная изгородь. Он продолжал идти дальше, так никого и не встретив. Все окна по высокому белому фасаду подобного утесу отеля в стиле короля Эдуарда были закрыты. Часы на его башне стояли. Казалось, они остановились, чтобы отметить смерть Эдуарда-миротворца. У дороги стоял огромный щит с рекламой крема от загара.

Худ снова обернулся. Женщина в черном продолжала следовать за ним. Худ ощутил себя необычайно уязвимым. Вид этой женщины наполнял его каким-то совершенно необоснованным мрачным предчувствием. Это смешивалось с ощущением пустоты бесконечной дороги, тишины, солнца, и полным безлюдьем.

Единственным звуком, нарушившим тишину, стал легкий цокот подков. Одинокий фиакр двигался навстречу.

Худ миновал казино. Окна закрывали коричневые жалюзи. Огромный массив отеля «Эксцельсиор», купола, нагромождения зубцов и дымоходов возвышались перед ним ночным кошмаром архитектора.

Худ ускорил шаги. Парадная дверь забита ветхими досками. Он заглянул внутрь через боковую стеклянную дверь. Пусто. Мебель свалена в кучу в дальнем конце холла возле дверей на террасу. Худ толкнул дверь, которая оказалась открытой, и вошел внутрь.

В дальнем конце холла рабочие скатывали ковер. Миновав их, он вышел на пляж.

И тут его охватил невообразимый страх — нечто, с чем он не мог совладать. Худ торопливо зашагал по песку между двумя тесными рядами полосатых деревянных купальных кабинок. Нигде никого, ниоткуда ни звука. Купальные кабинки, казалось, тянулись без конца, и в какой — то момент у него возникло ощущение, что он идет по отражению в зеркале их бесконечной череды.

Он пробовал открыть одну дверь за другой. Все были заперты. Худ нырнул в поперечный проход, чтобы перейти к следующему ряду кабинок. Там тоже было пусто, и тоже заперты все двери. Казалось, полосы на них изгибаются, словно от оптического обмана. Заслышав какой-то слабый шорох, Худ скользнул между двумя кабинками. Вдали мелькнула чья-то тень. Худ повернул назад, перешел к следующему ряду и немедленно вернулся — тень вернулась тоже!

Худ быстро пробежал между рядами одинаковых кабинок и остановился. Он стоял, прижавшись к стене в поперечном проходе, и не мог решиться пересечь проход, не зная, какой маршрут выберет женщина. Тут он услышал тяжелое дыхание и ещё плотнее прижался к стене. Женщина прошла в трех футах от него. Она сняла свои синие очки, продолговатое бледное лицо покрылось потом, но шагала она по-прежнему энергично.

Худ подождал, пока она прошла, перескочил проход, добрался до кустов возле дороги и огляделся в обе стороны. Никого. Он перепрыгнул живую изгородь, пересек дорогу и зашагал по переулку. У автомата с сигаретами Худ остановился. Пустынное в межсезонье Лидо заливало послеполуденное солнце.

Через какое-то время в кустах появилась женщина. Она посмотрела в обе стороны вдоль дороги, неуклюже перебралась через ограду и торопливо зашагала в сторону Гран Виале Санта Мария Элизабета.

Теперь Худ превратился в преследователя и проследил за ней до причала. Перед тем, как женщина взяла билет, к ней подошел крупный мужчина с круглой как шар головой. Худ не мог удержаться, чтобы не вспомнить Генри Мура. Подошел катер, и они вдвоем поднялись на борт. Худ оставался в укрытии, пока катер не отошел, потом кинулся к стоянке водных такси и проследил за тем, как они сошли у Понте дель Вин и направились к железнодорожной станции.

К счастью, за «Генри Муром» следить было нетрудно, и Худ заметил, как они сели на очередной катер, направлявшийся в сторону Большого канала.

Худ сел так, чтобы спрятаться за водителя такси, и осторожно продолжал наблюдение. Мужчина с женщиной сошли у моста Риальто и с запруженной народом улицы, идущей вдоль канала, свернули в узкий переулок к Сан Канчано. Худ расплатился с таксистом и пошел за ними.

Повернув ещё несколько раз, те остановились перед большим домом, смахивавшим на собор, и поднялись ко каменным ступеням к массивной входной двери. Пока они ждали, к ним присоединился ещё один мужчина с узким вытянутым, как у гончей, лицом. Они успели перекинуться парой слов, потом дверь открылась и все вошли внутрь. Худ прошел мимо и заметил номер — 3712 по Виа Маджо.

В отеле его поджидало сообщение от Граффа.

«Надеюсь встретиться немного позже. Мисс Лейк мне сообщила, что сегодня вечером она будет в доме 1960 В по улице Каллино, и надеется сообщить вам кое-какие новости. Будьте осторожны и отправляйтесь туда в сумерки, так, чтобы вас не заметили. АГ.»

Мисс Лейк? (lake (англ.) — озеро — прим. пер.) На мгновение Худ задумался, потом сообразил: ну, конечно же — Маларен! И она была его союзником.

Из номера Худ позвонил Граффу. Тот ещё не вернулся. Худ выругался и стал ждать. Потом позвонил официанту и заказал двойное виски «чивас регал» с «перрье». Предупреждать, что лед не нужен, было излишним — у Джулио виски никогда не подавали со льдом.

Эпизод в Лидо продолжал его беспокоить. Томило какое-то странное предчувствие. Но оставалось только ждать, потягивая виски. Когда он снова позвонил Граффу и узнал, что Артур до сих пор не вернулся, терпение Худа лопнуло и он занялся проверкой свежекупленного испанского пистолета «старфайр».

Худ не любил автоматические пистолеты, но курковый «старфайр» весил всего четырнадцать с половиной унций вместе с обоймой на шесть патронов калибра 0. 38. Ничего лучшего достать не удалось. Альтернативой могла стать «беретта — пума», но та была массивнее, хотя не обладала такой пробивной силой, как тяжелые немецкие пистолеты.

Спустившись вниз, он задержался в холле, изучая карту города в поисках улицы Каллино. Та оказалась неподалеку от Нового Гетто в северной части города. Быстрее всего туда добираться на катере по Большому каналу, но Худ решил не пользоваться этим маршрутом, — уж слишком он была на виду. Если Загора организовал слежку, его обнаружат раньше, чем он доберется до моста Риальто.

Переулками Худ добрался до Понте делла Статионе и повернул на железнодорожную станцию. На третьей платформе стоял поезд до Турина. Худ прошел в голову состава и вошел в вагон. Поезд отправлялся только через тридцать пять минут и был почти пуст.

Он постоял немного, наблюдая за перроном, затем медленно пошел назад по коридору. От дальнего тамбура навстречу ему двигался какой-то толстяк, и Худ едва успел втиснуться в купе. Когда мужчина прошел, Худа просто передернуло при мысли, что тот мог сделать, имей нож. Господи, каким он стал несобранным, невнимательным и раздражительным!

Покинув вагон через другой тамбур, Худ зашагал прочь. Теперь он был почти уверен, что за ним не следят.

Миновав Листа ди Спанья, он перешел небольшой мост возле церкви святого Иеремии. В какой-то момент Худ задал сам себе вопрос, как Маларен догадалась послать ему сообщение через Граффа. Она могла получить информацию только от Тиары. Это обстоятельство и слова «мисс Лейк» свидетельствовали, что звонила настоящая Маларен. И более того, это указывало, что Загора в Венеции.

На Рио Терра Сан Леонардо толпилось множество народу. В магазинах стали зажигать свет. Повсюду с лотков торговали фруктами, сосисками и сыром. Продавцы наперебой расхваливали свежие яйца. Это была совсем другая часть города, и Худ любил здесь бывать. Он повернул налево на узкую улочку де Раббиа, которая вела к гетто на острове, своей восьмиугольной формой напоминавшему крепость. У гетто до сих пор сохранились трое ворот, которые в прошлом запирались на ночь, а в окружающих каналах располагались в лодках христианские стражники.

Воду покрывал слой отбросов. Худ посмотрел на высокие кирпичные стены. По специальному закону все окна закрывались и гетто поворачивалось к городу глухими стенами до тех пор, пока утром не начинал звонить колокол церкви Марангоны на площади святого Марка и ворота не распахивались вновь.

Он перешел по деревянному мосту, прошел под аркой и оказался на площади Кампо дель Гетто Нуово. Вокруг стояли облупленные шестиэтажные средневековые постройки красного кирпича с длинными рядами окон, закрытых кованными решетками.

Худ постоял, наблюдая за прохожими на мосту. Никого из них он прежде не встречал. Он прошел вдоль широкого канала и повернул налево. Улица Каллино оказалась узким пустынным закоулком, застроенным бедными домишками; некоторые уже почти развалились и белели слепыми окнами. Дом 1960 В находился в дальнем конце улицы — небольшой, запущенный, двухэтажный, с облупленным фасадом, обвалившимся балконом и арочными окнами с пилястрами. Большую часть окон закрывали ставни, на остальных висели грязные кружевные занавески. Вид его Худу не понравился, но другого ожидать не стоило.

Он позвонил в колокольчик на входной двери. Ответа не последовало. Дверь была заперта, железная решеточка на ней изнутри закрыта бумагой. Худ попытался заглянуть сквозь щель в тускло освещенную прихожую. Тут он заметил цепочку, болтавшуюся за решеткой, потянул за неё и обнаружил на конце ключ от двери.

Внутри он вытащил пистолет и остановился, прислушиваясь. Сверху донесся тихий шорох: крысы. Позади на улице сгущались сумерки.

Дверь в комнату слева от входа оказалась заперта. Худ двинулся дальше. В конце коридора оказались две грязноватые комнаты, в одной — ломаные стулья с высокими спинками, пыльное зеркало и книжный шкаф со стеклянными дверцами, другой оказалась бедно обставленная кухня с линолеумом на полу. Худ огляделся в поисках письма или записки, но ничего не обнаружил.

Башмаки Худа слабо поскрипывали по изразцовому полу, пока он шел обратно к лестнице. Место казалось совершенно нежилым. Он остановился у лестницы, держа пистолет наготове, и посмотрел вверх. Шорох повторился.

Как можно осторожнее Худ поднялся наверх. На лестнице было куда темнее, чем в коридоре. На лестничной площадке он затаил дыхание, пока глаза постепенно привыкали к темноте. В полумраке выделялись две выкрашенных темной краской двери с белыми фарфоровыми ручками. Он подошел к одной из них, повернул ручку и распахнул дверь.

Комната оказалась пуста.

Худ вернулся на лестничную площадку, чтобы осмотреть другую комнату, и ненароком бросил взгляд вниз, в коридор, ведущий в заднюю часть дома. В конце его пробивался слабый свет. Нервы Худа напряглись при виде шевелящейся в дальней комнате фигуры, отбрасывавшей тени на стены и потолок.

Он пригнулся, готовый стрелять. Фигура издала какой-то сдавленный звук, словно пытаясь закричать. К тяжелому креслу с высокой спинкой была привязана девушка. Худ шагнул вперед и увидел, что это Маларен, рот которой заткнут кляпом.

При виде Худа она попыталась освободиться, умоляюще глядя на него.

Худ остановился, пораженный, что её напугало его появление.

— Все в порядке, Маларен, это я, ничего не бойся, — заговорил он, в то же время начиная что-то подозревать.

Лицо девушки исказила отчаянная гримаса. Худ увидел, что ей стало плохо, бросился вперед — и лишь в последнюю секунду заметил — или скорее ощутил предельно напряженными инстинктами — тонкую линию на своем пути, проволоку от ловушки. Он нырнул вниз и извернулся, стараясь миновать её, но не успел, и три почти одновременных выстрела гулко отдались в пустой комнате.

Некоторое время Худ лежал неподвижно с пистолетом наготове, настороженно прислушиваясь. Он чувствовал, как по коже бегают мурашки, как бывает это, когда ждешь удара пули. Потом осторожно поднялся, Маларен корчилась в кресле, комната была полна порохового дыма. Он понял, что девушка ранена в грудь. Ловушка могла покончить и с ним, не спаси его в последнее мгновение бросок на пол.

Худ огляделся, направляя пистолет поочередно на пустые стены. На полу чадила керосиновая лампа, больше в комнате ничего не было. Он повернулся к Маларен, приподнял её подбородок и вытащил тряпку, которой той заткнули рот. Девушка потеряла сознание.

Развязывая веревки, которыми её прикрутили к креслу, он думал: — Боже мой, это же я во всем виноват, я отвечаю за все. Я с самого начала зря втянул в свои дела этого ребенка. И только из-за меня она теперь при смерти.

Худ ещё раз осмотрел комнату в поисках оружия — ловушки, но не смог найти места, где его разместили.

Маларен была безжалостно связана мокрой веревкой, которая глубоко врезалась в руки и ноги. Ему с трудом удалось её освободить. Взял девушку на руки, он шагнул к двери. Но она пришла в себя и прошептала:

— Нет, позвольте мне остаться с вами.

Худ остановился в нерешительности. Рана, судя по всему, была тяжелой, и девушка нуждалась в срочной помощи.

— Пожалуйста…Не оставляйте меня.

— Я вас отвезу в больницу, — сказал он.

— Не надо. Это ничего не даст.

— Хорошо, я останусь с вами, — он осторожно опустился на колени, осторожно покачивая её на руках.

Маларен прошептала:

— Я попыталась вас предупредить…

— Да, знаю… — Худ чувствовал, как у него разрывается сердце. — Вы сможете простить меня, Маларен? Ведь это я зацепился за чертову проволоку, хотя ни за что на свете не хотел причинить вам вреда. Вы понимаете?

— Да.

— Ведь вы же знаете, что я не виноват, верно?

— Вы не должны так говорить, вы ничего не сделали.

Ему хотелось узнать про Загору, но как распрашивать её в такой момент? Как знать, какая тайная вера в этого человека ещё в ней сохранилась?

— Маларен, позвольте мне отвезти вас в больницу! Я останусь с вами, клянусь, я ни на минуту не оставлю вас одну.

Ее голос становился все слабее.

— Нет, ещё немного подержите меня на руках.

— Милая Маларен… — голос его сорвался.

— Вы все ещё считаете, что девушке можно носить имя озера? — спросила она.

— Да, и вы самая симпатичная девушка из всех, кого я знал.

Она застонала, словно от приступа боли, и Худ её приласкал.

— Спасибо, что вы туда пришли, — шепнула она.

— Спасибо вам за все, — ощущая бремя вины, Худ хотел бы сказать: «Если бы мне снова там оказаться, я сделал бы все по — другому. О, Боже, Маларен, я действовал бы совсем иначе!»

— Я рада, что вы пришли, — сказала она.

— Я тоже. — Это все, что он мог сказать.

— Не могли бы вы меня поцеловать?

Худ поцеловал её в щеку, потом осторожно и нежно — в губы.

На мгновенье она притихла, потом простонала:

— Держите меня… — и тело её обмякло.

С мертвой девушкой на руках Худ растерянно замер, не зная, что делать. Голова отказывала, охватившие его чувства на какой-то миг даже заглушили ненависть к Загоре.

Потом он опустил тело на пол, выпрямился и огляделся вокруг. Он не мог вынести тело из дома, не мог сообщить полиции о случившемся — ненужные осложнения помешают выполнить задание. Но нельзя же её тут бросить! Что же делать?

Он потушил лампу, дым завитушками поднялся вверх, в доме теперь стало совсем темно. Худ размышлял, не подстроили ли ему ещё какую-нибудь ловушку, вроде намека полиции на случай, если ему удастся уцелеть. Приходилось поторапливаться.

— Прощай, Маларен, и благослави тебя Господь, — он спустился по лестнице и подошел к дверям.

Худ выглянул наружу, на другой стороне улицы горел фонарь. Он слышал разговор неподалеку и звуки радио. Но ничего подозрительного не заметил, и потому поспешно запер дверь и сунул ключ внутрь за решетку.

Слева невдалеке стояли двое женщин. Он зашагал в противоположную сторону, перешел мост и направился вдоль канала, все ускоряя шаг. Потом пешком вернулся вдоль канал делла Мизерикордия и, подчиняясь какому-то порыву, зашел в церковь святых апостолов, где поставил свечку.

Позади остались мост Риальто, Кампо ди Фрари — Худ не останавливался, пока не добрался до отеля. Из номера он тут же позвонил Граффу. В глазах его застыл смертельный холод.

По словам хозяйки, Графф ещё не вернулся. Худ положил трубку и позвонил официанту, заказав двойной джин. Не теряя времени, он составил осторожное сообщение Кондеру, адресовав его компании «Империал Уотч» (служившей прикрытием Особого разведбюро). Худ просил о помощи и командировании Уитни и ещё двух-трех сотрудников. Он убежден был, что Загора не оставит своих попыток. В то же время у Чака хватало забот с наблюдением за Тикл в Лондоне.

Спустившись вниз, он попросил Джулио отправить человека с телеграммой в частную телеграфную компанию на железнодорожном вокзале, где работали допоздна. Потом заказал ещё джин и бутылку вина и сел за стол в салоне, глядя через зарешеченное окно на канал.

Салон был элегантен, комфортабелен и пуст. Лампы под абажурами с золотой бахромой отбрасывали мягкий свет на шелковую и атласную обивку кресел, на чернолаковую китайскую горку с фарфоровыми антикварными фигурками. Однако Худ не мог расслабиться и отдохнуть. Смерть Маларен заслонила все. В нем вздымалась холодная ярость.

В половине девятого он снова позвонил Граффу. Телефон долго не отвечал, потом хозяйка сказала, что услышала звонок уже на лестнице, и сообщила: Графф звонил, сказал, вернется поздно и с Худом свяжется только утром.

Известие показалось Худу довольно странным, но, видимо, Графф был достаточно осторожен и не хотел вывести преследователей на его след, звоня с непроверенного телефона.

Поужинал Худ в одиночестве. Он чувствовал, что прошедшие двадцать четыре часа стали только зловещей передышкой перед бурей. Теперь Загора знал, что ему удалось избежать ловушки, и это могло вызвать самые неприятные последствия. Если у Граффа все получится, они сумеют быстро с ним покончить. Во всяком случае, теперь Худ знал про дом на улице Маджо.

Тонкая ниточка вела к дьявольским секретам.

 

Глава 11

Проснулся он в семь часов чудным солнечным утром, позавтракал на крыше, под теплыми лучами солнца. Вода в канале отливала золотом, отражая купол собора святого Стефана. Из проплывавшей гондолы кто-то крикнул:

— Che bellissimo giorno! (Какой прекрасный день (итал,) — прим. пер.).

Действительно bellissimo, — подумал Худ. Для начала нелегкого дня даже слишком прекрасный. Венеция была слишком стара для насилия.

Он прошел в холл и спросил портье, не повезло ли им с телефоном синьора Граффа. Портье ответил, что никто не отвечает. Было 8. 25 утра. Худ поднялся в номер, проверил пистолет, надел башмаки полегче и написал записку Граффу, в которой сообщил, что отправляется по известному тому адресу на улицу Маджо и намерен скоро вернуться.

Переплыв в гондоле Большой канал, он зашагал по набережной за площадью святого Марка. Как и все города мира в ранний час, Венецию запрудили толпы спешивших на работу людей. Худ вошел в бронзовые двери банка «Кредито Адриатико» и спросил синьора Гварди.

— Утром, в такую рань? — младший клерк виновато улыбнулся. Синьор Гварди появляется ближе к полудню. И в любом случае, его время на весь день расписано. Может быть, синьор напишет, в чем дело, и все уладят без него?

На Худа это не произвело никакого впечатления, он недовольно поморщился.

— Позвоните синьору Гварди, скажите, что я здесь по личному делу графа Вальтера де Ротстайла. И сделайте это немедленно. — Худ в упор взглянул на клерка.

Тот сразу залебезил, уверяя, что произошло недоразумение. Не будет ли синьор так добр подождать? Кабинет к его услугам.

Двадцать четыре минуты спустя прибыл синьор Гварди с мыльной пеной за ушами. У него были седые волосы с романтическими локонами и словно высеченное из камня лицо. Выглядел он так, как представлял себе солдата и поэта. Ему не слишком понравилось, что его потревожили в столь ранний час, но он понимал, что с этим ничего не поделаешь, и вид Худа только утвердил его в этой мысли, не оставляя никаких иллюзий.

Худ не стал тратить время на любезности.

— У вас есть телекс?

— Да, в нашу главную контору в Риме.

— Мне нужно срочно и конфиденциально связаться с Лондоном. Будьте добры связаться с вашей конторой в Риме и попросите их позвонить Ротстайлу. У них есть прямая телексная связь с Лондоном. Сообщение должно быть передано графу Вальтеру де Ротстайлу в его конторе на виа де Ломбарди, или одному из его братьев лично. Я подчеркиваю — лично.

Солдат — поэт сглотнул, Худ напугал его.

— Сообщение следующего содержания: «Нужна телексная связь с лордом Клеймором в одиннадцать часов по Гринвичу сегодня утром; он должен взять с собой Шекспира. Связь следует установить с его кабинетом.» Понятно?

Шекспир был всевдонимом Кондера, телексную связь с Ай-Си-Си следовало установить по частной телексной линии «Круга».

— Понятно, синьор Худ.

— Сообщение строго конфиденциальное. Заберите копию телекса, чтобы позднее уничтожить.

— Конечно — конечно!

Худ взглянул Гварди прямо в глаза.

— Синьор Гварди, вы отвечаете за это лично.

Это не было вопросом, в голосе Худа звучал металл. И Гварди понял.

— Естественно, синьор Худ.

Худ встал.

— Я вернусь в одиннадцать.

Выйдя на улицу, по улочкам за башней с часами Худ направился в сторону Риальто. Сегодня был явно японский день, повсюду бродили толпы улыбающихся и фотографирующих все подряд японских туристов. По Риальто он поднимался к северу, пока не дошел до улицы Маджо. Здесь Худ шагал гораздо осторожнее, пока не увидел знакомый мрачный фронтон. И не заметил никаких признаков жизни.

На углу нашлось небольшое кафе-мороженое, откуда можно было наблюдать за домом. Однако Худ припомнил троих мужчин, околачивашихся тут вчера вечером. Остановившись у газетного киоска на углу, он начал изучать разложенные на прилавке журналы. Казалось, подобраться к дому невозможно он просто не видел способа это сделать.

Потом Худ снова взглянул в сторону кафе. За столиком сидел старик в черной шапочке портового грузчика, в углу скучала девушка-официантка. Худ купил «Иль Газеттино», великолепную венецианскую газету, вошел внутрь и заказал кофе.

Так он и сидел, потягивая кофе, просматривая газету и незаметно наблюдая за домом.

Пять минут спустя из дома вышел «Генри Мур». Худ мельком успел заметить внутри мрачноватого вида слугу со шрамом через бровь. «Мур» зашагал по улице. Сначала Худ решил было последовать за ним, но потом передумал и просто посмотрел ему вслед. Мур казался исключительно здоровой скотиной. У них тут было множество здоровенных парней.

После этого около получаса ничего не происходило. Часы показывали десять тридцать три. Худ расплатился и вышел. Перейдя мост, он обнаружил, что задний фасад дома выходит на небольшой канал с застойной зеленой водой. Немного ближе к дому оказался ещё один мост. Худ обошел кругом, внимательно поглядывая по сторонам. Железные ворота открывались прямо на канал. Глядя на них, Худ стиснул челюсти. Этой дорогой выходила смерть.

В соседнем доме были такие же ворота, а над ними — крыша террасы. Но забраться на неё смог бы только профессиональный акробат. Пришлось вернуться.

В банке Гварди провел его через анфиладу служебных помещений в комнату с телексом — казалось, это в в сотнях световых лет от Загоры и всего с ним связанного. За аппаратом сидел молодой итальянец.

— Я сам справлюсь, — заявил Худ.

По знаку Гварди молодой человек удалился. Когда Худ сел за клавиатуру, телекс заработал, выдав текст:

— Мистер Худ на месте? Мы готовы. Клеймор.

Худ набрал на клавиатуре:

— Доброе утро. Я уверен, здесь то, что мы ищем. Нужно прислать с Уитни вторую девушку и пару человек от Шекспира.

Потом он откинулся назад, закурил и стал следить за струйками дыма.

Машина застучала снова.

— Это невозможно. Слишком велик риск потерять их обеих. Существуют другие методы.

Худ напечатал в ответ:

— Назовите.

Пауза.

Худ напечатал:

— Ну?

Снова пауза.

— Шекспир там?

— Рядом со мной.

— Операция на грани провала, необходимо действовать максимально быстро. Единственная надежда — использовать сестру в качестве приманки.

Клеймор ответил:

— Я не хочу об этом слышать.

— Тогда ищите другого исполнителя. Я выхожу из игры.

Пауза.

— Я не могу расценивать ваш ответ, как заслуживающий внимания.

Худ передал:

— Не будьте таким чертовским занудой.

Снова последовала пауза, на этот раз гораздо длиннее. Потом Клеймор ответил:

— Слишком многое поставлено на карту, чтобы нельзя было…, - и сообщение прервалось.

— Ну и черт с ними, — буркнул Худ.

На этот раз пауза оказалась ещё более продолжительной. Худ достал новую сигарету. Гварди нервно косился на него. Потом аппарат отстучал:

— Ждите.

Худ прекрасно представлял себе сцену, разыгрывавшуюся в Лондоне, где Кондер сражался с Клеймором. Он понимал, что происходит. Кондер знал, что Худ никогда не попросил бы помощи, не стань это единственной оставшейся надеждой.

Наконец аппарат отстучал:

— Сожалею, но не могу согласиться. Вам следует действовать другими методами.

Охваченный холодной яростью, Худ ответил:

— Вы полагаете, мы здесь цветочки собираем?

Он надеялся, что это прозвучало достаточно воинственно. Ответа не последовало.

Казалось, минуты тянутся бесконечно. Худ докурил сигарету, энергичным жестом потушил её, прекрасно понимая, как яростно бушует Клеймор. Похоже, вся операция катилась под откос. Не выдержав, он передал:

— Ладно, хватит суетится. Явно ничего не выйдет.

И кивнул Гварди.

— Спасибо, это все. Сожгите ленту.

Худ был уже у двери, когда машина щелкнула и снова ожила. Он вернулся, наклонился и начал читать буквы по мере их появления:

— Ладно, мы согласны.

Худ быстро напечатал в ответ:

— С чем согласны?

— Как вы считаете, какая нужна подготовка?

Это уже лучше. Он заставил их попотеть. Худ напечатал:

— Она приедет с Уитни и двумя людьми Шекспира. Один из них должен бегло говорить по-итальянски. Все они совершенно незнакомы. Девушка и Уитни останавливаются в отеле «Гритти Палас», остальные — в Гранд-отеле по соседству. В аэропорту никого не будет, повторяю — никого. Я свяжусь с Уитни и остальными в таверне «Виттория» на калле Фонтини, она работает круглые сутки. Крайне важно, чтобы они не предпринимали никаких попыток установить со мною связь.

Он сделал небольшую паузу, потом запросил:

— Все ясно?

И получил ответ:

— Ясно.

Худ просто видел разъяренное лицо Клеймора. Если не нравится, пусть придумают что-нибудь еще. Ему наплевать. Смерть Маларен страшно его расстроила.

— Шекспир говорит, что они вылетят сегодня после полудня. Теперь все?

— Нет. Тот, кто говорит по-итальянски, должен взять с собой хороший набор инструментов. — Такой набор расширял возможность маскировки, располагавший им человек мог выдать себя за телефонного мастера, почтальона или кого угодно.

— Очень хорошо, что еще?

— Скажите Уитни, чтобы захватил мой кольт, это все.

— Очень хорошо.

Худ подождал. Последовала продолжительная пауза, потом машина выдала:

— гум хх удачи 5+ старина уо #%.

И затихла.

Худ встал, оторвал лист с текстом, сунул его в металлическую корзину для мусора и поджег. Гварди глуповато улыбнулся.

— Мне нужны три быстроходных катера — быстроходных, понимаете?

— Мистер Худ, у нас есть собственный катер.

— Я вам скажу, где они мне понадобятся. Будет лучше, если катера будут хорошие.

Через пять минут Худ вышел на улицу и позвонил в отель, но от Граффа по-прежнему не было известий. Худ не понимал, в чем дело. Опыт работы с Артуром говорил ему, что после столь долгого отсутствия тот должен появиться с исключительно важным результатом. Во всяком случае, опасная игра началась, и отступать некуда.

На Риальто как всегда кишел народ. Японцы скалились от восторга.

Худ прошел к калле Маджо и там в толпе углядел круглую голову и массивные плечи Генри Мура. Тот сразу же исчез в дверях. Худ оглянулся. Человек с лицом гончей, которого он видел входившим в дом на калле Маджо, исчез из виду за газетным киоском. Значит, его заметили.

Видимо, у них хватало наблюдателей.

Профессиональный инстинкт требовал выбираться из толпы. Там к нему могли подобраться вплотную и пропороть ножом. Станция водного такси осталась слишком далеко позади на Риальто, да и толпа там была гуще. Он двинулся вперед через небольшой мост, повернул на Страда Нуова и тут принял мгновенное решение.

Он ускорил шаг и круто повернул налево в узкую аллею, идущую вдоль Ка де Оро, знаменитой готической постройки пятнадцатого века, превращенной в музей. Купив билет в стеклянном киоске, Худ пересек внутренний дворик, выложенный кирпичом, с портиком, выходившим на Большой Канал.

Шагая через две ступеньки, он поднялся по каменной лестнице и увидел сверху Мура и ещё двоих мужчин, сгрудившихся возле окошечка с билетами. Внутри в большом длинном зале вежливо улыбались группы непременных японцев.

Худ понял, что совершил ужасную ошибку, загнав себя в ловушку. Залы музея были практически пусты, в них не было возможности спрятаться, и там не оказалось даже служителей, присматривающих за порядком. В обе стороны тянулись анфилады проемов без дверей. Кое-где — несколько стульев, вдоль стен — деревянные сундуки. Слева сквозь матовое с гравированным рисунком стекло высокой стеклянной ширмы Худ разглядел ещё дюжину японцев, глазевших из открытой лоджии с колоннами на канал.

Худ поспешно зашагал к ним и присел за ширмой. Японцы удивленно посмотрели на него и ещё шире заулыбались. Худ не знал, заметили его люди Загоры или нет, и быстро осмотрелся — но другого выхода с террасы не было.

Оживленно переговариваясь, японцы кучкой удалились. Худ одним прыжком оказался у края лоджии и легко перемахнул на соседний балкон. Пятнадцать секунд на виду у всего Большого канала он висел, прижавшись спиной к стене. Но другого выхода не было.

Потом он перебрался через открытое высокое окно в другой зал. Японцы подняли головы от витрин с медальонами, перестали улыбаться дюжине стоявших там скульптур и переключились на него. Кое-кто ему даже поклонился. Худ кивнул в ответ. Людей Загоры в зале не было. Видимо, те направились в другое крыло.

Из углового зала, где оказался Худ, единственная дверь вела в тот большой полупустой зал, который он только что покинул. Вокруг японцы все ещё щерили зубы. Худ рад был, что не понимает их языка, похожего на стук мячика пинг-понга. Он замешался в их толпу и с интересом наклонился над центральной витриной, разглядывая разложенные под стеклом миниатюры. Но интерес японцев к медальонам быстро иссяк и они двинулись дальше. Худ снова остался один.

Прижавшись спиной к стене, он выглянул в дверной проем. В этот момент в большой зал вошел огромный негр. На боку у него болтался тяжелый автоматический пистолет.

Они решили его прикончить, и готовы сделать это даже в музейных залах!

Худ пригнулся, схватил одну из низких длинных скамеек, стоявших у стены, и изготовился; едва тень негра перекрыла свет, он что было сил швырнул скамью в дверной проем. Та ударила негра под колени, и громила рухнул.

Худ наотмашь двинул его ногой по голове. Потом подпрыгнул и уже просто ради интереса сломал руку с пистолетом. А сам поставил скамейку на место и ушел.

Каменная лестница, по которой он вошел в музей, наверняка была под наблюдением. Но Худ помнил, что в дальнем конце длинного главного зала есть ещё одна лестница, ведущая и вверх, и вниз. Он пересек зал, шагнул на лестницу и тотчас заметил на нижней площадке «Генри Мура» со спутником, перекрывавших выход.

«Мур» заметил его и потянулся за пистолетом. Худ метнулся по лестнице вверх. «Мур» стремительно припустил следом. Наверху Худ нырнул в первую попавшуюся дверь.

Тупик. По крайней мере внешне все выглядело именно так.

«Генри Мур» был уже наверху. Худ вытащил пистолет и сказал про себя:

— Входите, мистер «Мур», и я проделаю в вас дырку.

Ему не хотелось стрелять, чтобы не привлекать внимания, но выхода не оставалось.

«Мур» начал с комнаты напротив. Их двери разделяло восемь шагов. Услышал, как «Мур» идет назад, Худ поднял пистолет. Тут что — то крикнул человек снизу, «Мур» переспросил его и вернулся на площадку. Худ на цыпочках пересек коридор, нырнул в комнату, из которой только что вышел «Мур», и прижался к стене. Ему было видно, как «Мур», перегнувшись через перила, разговаривает с человеком внизу. Потом тот вернулся и продолжил поиски, начав с комнаты, которую только что покинул Худ.

Худ подождал, пока тот удалится, вышел из комнаты и взглянул вниз. Буйволоподобный громила застыл в дверном проеме главного зала, глядя в противоположную сторону. Худ проскользнул за его спиной, прижимаясь к стене и не снимая пальца с курка зажатого в кармане пистолета. Во дворе он на мгновенье задержался, понимая, что наверняка кто-то следит за улицей. Потом помчался к портику, выходящему на канал, вышел на берег и отчаянно замахал носовым платком.

Катера с ревом проносились мимо. Девушка с одного из них со смехом помахала в ответ.

Не обращая на него внимания, проплыли две гондолы. Потом развернулось и остановилось водное такси. Худ торопливо прыгнул на сиденье. Уже от поворота он оглянулся. От Ка де Оро надвигался мощный моторный катер, в котором сгрудились пять или шесть мужчин.

Худ заметил таксисту:

— Вам нужен новый двигатель.

Большой катер, отделанный полированным красным деревом, стремительно приближался.

Худ попросил таксиста свернуть к ближайшему причалу, сунул ему толстую пачку банкнот и выпрыгнул. Катер был уже почти рядом. Худ поспешно нырнул в переулок напротив причала и припустил во всю прыть, озираясь по сторонам. В этом районе он почти не ориентировался. Противники уже причалили к понтону и высаживались на берег.

Худ остановился, как вкопанный. Такого он в Венеции ещё не видел: мост был перегорожен и полуразобран. Пришлось вернуться и искать другой маршрут. Из-за угла появились двое негров, торопливо шагавших вдоль канала. Он повернул назад и побежал. Ситуация становилась все хуже.

Кто-то позади него засвистел. Он добежал до угла и в следующее мгновение уже мчался к арке дома на противоположной стороне улицы. В бывшем дворце Томазини сейчас располагался магазин его старого друга Дика Альдино, торговавшего антиквариатом. Просторный внутренний двор был заставлен античными статуями, мраморными капителями, деталями фонтанов, какими-то коваными решетками, разбросанными в беспорядке. Кто-то пилил камень, и пила страшно визжала.

Худ поспешил к дверям. Каменщик Челио, работавший у Альдино, оторвался от работы, поднял голову и помахал ему рукой.

— Buon giorno, signor! (добрый день, синьор (итал.) — прим. пер.).

Худ приветственно взмахнул рукой и молча показал на дом.

— Патрона нет, — крикнул Челио. — Но вы же знаете дорогу, так что хозяйничайте сами.

Худ кивнул и вошел внутрь. Красивая крутая лестница вела в обширные залы, заполненные антиквариатом.

Дик Альдино был богат; он начинал, как коллекционер, потом занялся бизнесом, хотя торговля так и не стала для него главным в этом деле; гораздо больше его увлекала охота за шедеврами. Он часто предоставлял их во временное пользование музеям, ему нравилось жить рядом с ними, посвящая им все свое время. Потускневшее великолепие палаццо Томазини служило этому прекрасным обрамлением, и Альдино сохранил старинные драпировки, гобелены и множество мелочей, чтобы усилить впечатление.

Свет в зал падал через шесть огромных окон. Худ закурил и осмотрелся. Примерно через полчаса он уже решил, что опасаться нечего, и увлекся созерцанием очаровательной статуи Венеры с зеркалом работы Бернини. Рядом красовался мраморный алтарь пятнадцатого века.

И вдруг за спиной раздался металлический щелчок. Худ инстинктивно обернулся и пригнулся.

Это был «Генри Мур», а щелчок издал затвор короткого автомата. Худ бросился за постамент алтаря, выхватывая пистолет. «Мур» открыл огонь, и в этот момент снаружи снова завизжала пила Челио.

— Боже мой! — успел подумать Худ, — секундой раньше он просто не услышал бы щелчка и превратился в идеальную мишень.

Худ отпрянул назад. «Мур» продолжал стрелять. Над головой Худа раздался треск — разлетелась на куски гигантская ваза севрского фарфора.

— Четыре тысячи фунтов стерлингов! — от этой мысли Худ содрогнулся.

Потом он выглянул с другой стороны постамента. Мгновения хватило, чтобы увидеть «Мура», пригнувшегося возле мраморной статуи Кановы, тот тут же выпустил следующую очередь. Разлетелась фарфоровая сткульптура Куан Иня высотой в пять футов.

— Пятнадцать тысяч фунтов стерлингов! — взвыл про себя Худ.

Новая очередь — и полетели осколки от некстати подвернувшегося порфирового римского бюста из коллекции герцога Дорсетского.

— Тысяча двести фунтов, — мелькнуло в голове у Худа.

Он мрачно усмехнулся, прикидывая, как же выбраться из ненадежного убежища. Теперь он больше не осмеливался выглянуть, пила Челио заглушала все, и Худ понимал, что «Мур» может обойти его и взять на мушку, а он ничего не услышит.

Он быстро осмотрелся. Ничего похожего на зеркало. Потом поднял глаза на огромную люстру в стиле Людовика XIV. Какое-то движение отразилось в полированном стеклянном шаре, висевшем в её основании. Всмотревшись, Худ увидел «Мура», притаившегося за комодом эбенового дерева.

Худ нырнул за канапэ мадам Помпадур, прополз за мраморную Леду и выстрелил, но тотчас понял, что промазал. Раздался треск — вдребезги разлетелся мейсенский фарфоровый канделябр в стиле Людовика XV.

«Мур» дал ещё очередь. Теперь накрылась византийская скульптура в полсотни тысяч фунтов! Во всем мире их сохранилось только шесть. Теперь осталось пять — и все в Америке!

Ситуация была мучительной, ужасной и одновременно комичной. Худ мрачно рассмеялся.

«Мур» приближался. Худ заметил движение возле стальных доспехов Максимилиана и выстрелил. Снова промах, но теперь пуля прошла достаточно близко, заставив «Мура» шарахнуться в укрытие. Он пустил от бедра очередь веером и сбил висевший над головой Худа большой портрет кисти Учелло в золоченой раме, который рухнул на великолепную терракотовую группу работы Кольдиона (семь тысяч пятьсот фунтов) и разбил при этом перламутровый несессер (Боше, 1810 год, пятнадцать тысяч фунтов).

Худ выбрался из-под обломков и увидел, что Мур пытается укрыться среди тонконогих диванчиков и кресел. Худ попытался его достать — и вздрогнул, когда пуля рикошетом продырявила полотно Лелу, заставив «Мура» прибавить ходу и нырнуть за дверь. С трудом сдерживая смех, Худ последовал за ним.

Этот зал оказался ещё больше. «Мур» выпустил ещё одну очередь. Стеклянная ваза работы Барберини взорвалась над головой Худа, осыпав его дождем осколков.

Варварство стоимостью в двадцать тысяч фунтов! (Худ вспомнил, что на аукционе «Кристи» за работу Барберини дали тридцать тысяч четыреста пятьдесят фунтов).

Пули свистели у него над головой. Розовая супница в стиле мадам Помпадур разлетелась вдребезги. Еще десять тысяч фунтов! Сдавленный смех Худа перешел в безумный хохот.

Смахнув с глаз слезы, Худ попытался обойти «Мура» с фланга, но залп противника, угодивший в большой рельеф Андреа делла Робиа, осыпал Худа градом терракотовых осколков стоимостью в четырнадцать тысяч фунтов. Последовала небольшая пауза, потом послышались ругательства.

Худ присмотрелся повнимательнее. Возле скульптурной группы Лаокона «Мур» возился с автоматом. Худу было видно примерно полдюйма его головы, и он поднял пистолет, чтобы выстрелить. «Мур» замер, голова исчезла из виду, затем вынырнула вновь.

Худ решил, что сможет попасть, и крепко стиснул зубы, но тут точно за головой «Мура» заметил буйвола из серого жадеита, изготовленного в эпоху Мин для императора Янг Ло. Это было уникальное и совершенно бесценное произведение искусства! Стоит ему промахнуться — и шедевру конец.

Голова «Мура» поднялась ещё немного. Вздрогнув, Худ прицелился.

Но он не мог этого сделать, просто не мог себя заставить!

«Мур» исчез, потом мушка его автомата появилась на фут правее. Худ быстро нырнул за высокий секретер (французская работа восемнадцатого века), тут же разлетевшийся вдребезги. Семнадцать тысяч фунтов.

Худ мрачно усмехнулся, бросился на пол и пополз под непрерывным градом осколков. Когда он укрылся под массивным столом, очередной выстрел разбил огромное блюдо работы Чартериса (пятнадцать тысяч фунтов).

И тут «Мур» отшвырнул автомат, — видимо, кончились патроны.

Он продолжал ползти, но очень удобно подставил под выстрел колено. Худ выстрелил, полетели щепки, и он увидел, что попал в резную статую шестнадцатого века работы Тильмана Риманшнайдера.

Больше патронов не было.

Худ сунул пистолет в карман и кинулся за «Муром». Тот повернулся, схватил серебряный ночной горшок (Чарльз Лигер, 1736, три тысячи фунтов), швырнул его и бросился в дальнюю комнату. По дороге он успел ещё бросить двуручный сосуд раннего периода эпохи Чу.

О, Боже, только не это, — подумал Худ, рванулся, поймал раритет, быстро поставил его на стол, вскочил на ноги и схватил бело-голубой кувшин четырнадцатого века, но тут же поставил его обратно (парный кувшин принадлежал Британскому музею).

Тут под руку подвернулось серебряное блюдо работы маэстро Джорджо.

«Генри Мур» в этот момент пытался поднять статую Кановы. Блюдо ударило его в подбородок.

Он покачнулся, но прежде чем Худ успел до него добраться, швырнул ему под ноги лакированную ширму.

Худ споткнулся и упал.

Мур спрятался за чернолаковый буфет времен Людовика XV и обзавелся множеством боеприпасов в виде изделий Нимфенберга, Кендлера, мейсенского фарфора и жадеита. Ваза эпохи Минь просвистела над головой Худа и вдребезги разбилась о скульптуру вакханки работы Торвальдсена.

Худ понял, что у него появился шанс. Опустившись на колени, он прополз, прячась за скульптурой новобрачной работы Челлини, и прыгнул на спину «Генри Муру».

Они сцепились, покатились по полу, Худу удалось захватить пальцы «Мура» и сильно двинуть того локтем. Но «Мур» ответил чугунным шаром головы, вырвался из захвата Худа, перевернулся и врезал Худу в челюсть.

Комната покачнулась и потемнела. Мур ударил снова. Худ рухнул на пол. Он слышал, как Мур шарит вокруг в поисках подходящего оружия. Худ тряхнул головой, стараясь прийти в себя, из носа у него текла кровь.

Наступила загадочная пауза, и Худ подумал, что с ним все кончено.

Но вокруг было тихо. Он вырвал руку из распоротого полотна: Каналетто. Покачиваясь, Худ встал на ноги, подвигал челюстью, надеясь, что зубы уцелели. Мур исчез. При виде учиненного погрома Худ подумал, что нужно убираться прежде, чем придут хозяева.

Он тряхнул головой, поковырял запекшуюся в носу кровь. Большое зеркало эпохи Директории разбитое лежало на полу. Худ поспешил к дверям.

Чудом уцелела фарфоровая статуэтка гитариста, выполненная в стиле Капо ди Монте. Худ всегда считал, что это подделка, и легонько толкнул её.

Снаружи Челио оторвался от работы, поднял руку, пошевелил в улыбке длинными усами и пропел:

— Buon giorno, signor!

Из кафе Худ позвонил Джулио и попросил устроить его на вилле.

Примерно в трех кварталах от отеля Джулио держал небольшой дом, который летом обычно сдавал богатым американцам. Сейчас дом пустовал и Джулио с охотой согласился, пообещав немедленно доставить туда вещи.

Экономка с мужем, которые там жили постоянно, сделают для него все, что нужно.

— Спасибо, Джулио, ты — отличный парень.

— Кстати, здесь для вас сообщение. Говорят, вы его очень ждали.

— От кого?

— Минуточку. Я пошлю за ним.

Худ закурил и напряженно ждал.

Известие было от Артура Граффа.

— Прочесть? — спросил Джулио.

— Давайте.

«Мне нужно вас увидеть. Встретимся в шесть вечера у Скотти. Я не хочу долго там болтаться, так что если меня не будет, я жду в Сан Реденторе. Если мы разминемся, оставьте мне записку. Не возвращайтесь на калле Маджо, вас видели. Артур.»

— Это все.

— Понятно… Подождите минутку. — Худ отбросил сигарету. Казалось, упоминание Скотти подтверждает подлинность записки. В этой траттории у церкви они обычно встречались с Граффом во время наездов Худа в Венецию.

— Джулио, пошлите на виллу и записку, ладно?

— Конечно.

Худ повесил трубку и вернулся в зал. Там пара посетителей потягивала кофе. Место казалось вполне подходящим — там было прохладно, чисто и полутемно. Напротив — глухая каменная стена собора. Тоже неплохо.

Он спросил, не найдется ли чего-нибудь поесть, и улыбающаяся толстуха пообещала сделать все возможное. Ему принесли тонкие ломтики хрустящего поджаренного хлеба и полграфина красного вина «Капрамонтана». Вино было великолепным, и Худ почувствовал, как сама атмосфера кафе постепенно восстанавливает силы. Он поел, выпил кофе, закурил, расплатился и вышел.

На виллу все уже доставили. Здороваясь с ним, экономка протянула ключи и конверт с запиской Граффа.

Худ ещё раз внимательно прочитал её. Все в порядке, почерк Граффа. Худ сложил записку, сунул в карман и позвонил в банк Гварди.

Гварди заверил, что с катерами все в порядке, и дал адрес и номер телефона человека, который за них отвечает. Худ велел направит того к пяти сорока к Риа Сан Маргерита.

— Конечно, синьор Худ, — пообещал Гварди.

Худ умылся, тщательно проверил пистолет и зарядил его. Рана на шее чертовски болела, но сейчас не было времени ей заниматься. Дождавшись, пока стрелки часов показали пять сорок две, Худ вышел. В указанном месте ждал очень неплохой с виду катер, отделанный полированным красным деревом, с белыми бортами и голубой полосой. У моториста были характерные для венецианца рыжие волосы. Худ сказал, куда нужно плыть, и сел сзади.

Стоял прохладный тихий вечер, небо прошили лиловые и зеленые полосы, как на адриатических пейзажах Бонингтона. Когда они подплыли к Джудекке, над заливом поплыл колокольный звон. Все дышало миром и спокойствием, Худ наслаждался этим в предчувствии предстоявшей беспощадной схватки.

Катер причалил к пирсу неподалеку от места назначенной встречи, моторист отдал швартовы. Худ велел ему сидеть и ждать.

— Оставайтесь в катере, никуда не отлучайтесь, понятно?

— Si, signor.

Наступили сумерки, время, которое Худ так не любил. Entre chien et loup (в сумерках — между собакой и волком — (фр.) — прим. пер.), как совершенно верно говорят французы. В воде отражались огни пассажирского лайнера, стоявшего у противоположного причала.

Худ прошел мимо церкви Сан Реденторе к траттории Скотти. Там было пусто, время ужина ещё не подошло, Артура тоже не оказалось. Он прошел в заднюю комнату, синьора Скотти радостно его приветствовала. Она только что вернулась, но муж, который весь день был на месте, наверняка видел Граффа; правда, сейчас того не было, он отправился за продуктами.

— Ничего, — сказал Худ, — я пройдусь по набережной. Если появится, скажите, чтобы подождал меня.

Он вернулся к церкви и поднялся на крыльцо. Сегодня службы не было, неф зиял пустотой. Худ медленно прошелся по собору. В боковом притворе молилась какая-то женщина. Артура не было.

Худ прошел в ризницу, но и там было пусто. Он подождал немного, чтобы убедиться, нет ли у ризничего для него сообщения.

Прохаживаясь взад-вперед, Худ лениво разглядывал знакомые картины в застекленных рамах и священные реликвии. И вдруг он замер, едва сумев совладать с собой.

— О, Господи!

Из — под стеклянного колпака мертвыми глазами на него смотрела голова Артура Граффа. Глаза были прищурены, губы чуть приоткрыты, кожу словно припудрили, прежде чем поместить сюда. На подставке красовалась надпись: «Святой Лаврентий Брунд, генерал святого ордена», принадлежавшая выброшенным останкам.

Худа замутило, он отвернулся. Бедняга Артур подошел слишком близко и узнал слишком много. Его схватили, заставили написать записку, а потом…

Худ вздрогнул и отступил в тень за колонной.

В церкви царила полутьма, вполне возможно, именно здесь его и поджидают.

Никого не было видно, если не считать женщины, укладывавшей цветы перед каким-то изваянием в часовне. Худ поспешил к выходу. Держась в тени арки, он быстро и внимательно огляделся, но ничего необычного не заметил.

Потом у входа в соседний двор появились два огромных негра.

Один смеялся, что-то показывая другому. В руке его что-то блеснуло. Но не нож и не бритва. Негр выпустил один конец, взмахнул другим, и Худ понял, что это такое: тонкая длинная проволока с ручками на концах, нечто вроде того, чем режут сыр.

Оба смеялись, поглощенные своей игрушкой, а первый даже пританцовывал.

Шея и плечи Худа напряглись, его одолевало нестерпимое желание отомстить убийцам. Но рисковать он права не имел. Тикл и Уитни были уже в городе.

Они должны найти Тиару, спасти её — и ничто не должно отвлекать от главной задачи.

— Богом клянусь, я с вами ещё разберусь, — процедил Худ сквозь стиснутые зубы. Потом переложил пистолет в наружный карман, поднял воротник, поспешно спустился с крыльца и перемахнул через баллюстраду.

Теперь он оказался во дворике церковной школы.

В дальнем конце его прошел монах в сутане. Худ подождал, пока тот уйдет, пересек дворик и нашел выход на улицу. Через несколько секунд он был уже на набережной.

Уитни с остальными уже должны были ждать в условленном месте. Он приказал мотористу гнать к выходу в Большой канал.

 

Глава 12

Уитни и ещё двое мужчин сидели в задней комнате таверны Витторио и делали вид, что пьют вино. Просторный зал таверны был забит шумными разговорчивыми посетителями. Худ наспех поздоровался. Вместе с Уитни Кондер прислал невысокого молодого Дика Флауера и Эль Пажа, коренастого брюнета, который должен был исполнять роль переводчика с итальянского, — он одинаково хорошо говорил на обоих языках. Все добирались до таверны врозь.

— Девушка приехала? — спросил Худ после того, как официант принес им виски.

Уитни кивнул.

— Ждет в отеле «Гритти». Ей приказано ни при каких обстоятельствах не выходить из комнаты.

— Хорошо.

— Что случилось? — спросил Уитни, показывая на повязку на шее Худа.

— Меня укусили.

— У меня как-то была девушка, любившая такие штуки.

— Учительница алгебры?

— А ты откуда знаешь?

— Ладно, теперь о деле, — отмахнулся Худ. — Мы посадим её на террасе отеля, которая выходит на Большой канал. Это самое симпатичное место в Венеции и чаще всего посещаемое. Любая здешняя лодка проплывает мимо. Если нужно, чтобы вас увидели, это именно то место. В отеле Флориана гораздо хуже, а в баре Гарри мы не сможем незаметно наблюдать за ней.

Ее обязательно быстро увидят. Загора попытается заставить Тиару войти с сестрой в мысленный контакт, связаться с ней, — я не буду вдаваться в детали, это довольно сложно, но Чак понимает, о чем речь. Тикл сможет дать нам знать, если получит сообщение от сестры. Она должна выглядеть немного взволнованной, что вполне соответствует обстановке; это будет достаточно естественно.

Увидев девушку, противник попытается её захватить. Ждать они не станут — и я надеюсь, не станут слишком тщательно исследовать окружающую обстановку, опасаясь появления конкурентов.

Наша задача будет заключаться в том, чтобы сидеть и ждать, пока к ней не подойдут или не пришлют кого-нибудь.

— Чарльз, можно мне? — спросил Уитни. — Может быть, я сегодня плохо соображаю, но чего-то я не понимаю. Хорошо, мы вмешаемся, когда они попытаются захватить Тикл, но как это поможет обнаружить, где прячут Тиару? Возможно, её держат в полусотне миль за городом.

— Они не станут увозить девушку слишком далеко, пока та не увидит или не услышит сестру. Захватив Тиару, её попытаются использовать, чтобы заполучить и сестру. Тикл ужа напугана попыткой похищения, предпринятой в Лондоне. Она считает, что ей удалось ускользнуть. И если ничего не получится, Загора просто должен что-то предпринять, чтобы девушки как бы случайно столкнулись. Так что Тикл обязательно приведет нас к Тиаре. Если же нам придется обыскать пятьдесят миль, что делать, будем обыскивать.

— Ладно…

Худ продолжал рассказывать, что предстоит сделать, и они тщательно все обсудили.

Худ и Уитни должны были занять позицию в одном из заливчиков на противоположной стороне Большого канала, скорее всего где-то возле палаццо Дарио. Остальным двоим предстояло ждать на улице перед отелем «Гритти», в обычном кафе. Один из трех катеров, предоставленных Гварди, должен был пришвартоваться так, чтобы Тикл могла им воспользоваться, если понадобится. Худ с Уитни возьмут второй, а Флауер и Паж — третий.

— Нам лучше разделиться. Если Тикл расположится на террасе, они сумеют скрытно наблюдать за ней. Она должна найти какой-то способ сообщить, куда направится, в крайнем случае пусть оставит записку.

Пажу поручили осмотреть дом на калле Маджо. Он должен был выбрать что-то подходящее из набора инструментов и, выдавая себя за итальянца, проникнуть под любым предлогом в дом и хорошенько все разнюхать. Если это не удастся, следует пораспрашивать в кафе или у соседей. Потом доложить Худу о результатах по телефону. В любом случае всем, включая Тикл, предстояло занять свои места на террасе завтра в десять утра.

— Все ясно? — Худ обвел собеседников взглядом.

Все кивнули.

— Тогда за дело. Выходим по одному.

Башенные часы пробили половину. Худ взглянул на свои часы. Половина четвертого.

— Великий Боже! — они торчали тут с десяти часов. Напряжение становилось невыносимым.

В одиннадцать часов он заметил, как мимо на водном такси прошмыгнул один из людей Загоры, но ничего не произошло. Худ снова посмотрел на Тикл. Прекрасная одинокая девушка сидела на плавучей террасе бара «Гритти».

Сидела с самого утра.

Там же она и пообедала вместе с дюжиной других посетителей, но к ней никто не подошел.

Худ снова закурил, серьезно опасаясь, что план может не сработать.

Возможно, Загоре удалось сломить сопротивление Тиары. Тогда Клеймор окажется прав — они пошли на совершенно бесполезный риск и впереди им брезжит поражение.

Но что же оставалось делать? Паж отправился на калле Маджо вчера вечером, примерно час спустя позвонил оттуда и удивленно спросил:

— Я не напутал с адресом? Дом 312 А по калле Маджо?

— Правильно.

— Но по этому адресу оказалась картинная галерея. Там выставка молодых художников. Все чистокровные итальянцы. И больше никого.

Вот как обстояло дело. Из записки, которую заставили написать Артура Граффа, становилось совершенно ясно, что Худа на калле Маджо заметили — и скрылись.

Вдруг Худ насторожился. Мальчик — посыльный подошел к столу Тикл и что-то ей сказал. Она поднялась.

— Наконец-то, — вздохнул Уитни.

Тикл прошла внутрь через стеклянную дверь и, казалось, направилась к телефонной кабине. Худ напряженно наблюдал за происходящим. Флауер и Паж должны были просигналить им и двинуться к берегу. Но успеет ли она сделать все так, как договаривались? Или в последний момент Загоре удастся какой-то новый трюк?

Проходили минуты, Тикл не появлялась, не было сигнала и от Флауера и Пажем. Девушка исчезла где-то внутри отеля.

— Она оставила на столике перчатки и остальные свои вещи, — заметил Уитни.

Так было условлено. Если звонок от Тиары, она вернется, заберет их и оставит записку, которую тут же заберет Паж.

Но Тикл по-прежнему не появлялась.

— Господи, неужели мы где-то ошиблись? — простонал Худ.

— Мне это не нравится, Чарльз.

— А мне тем более, дружище.

И тут появилась Тикл. На таком расстоянии трудно было разглядеть выражение её лица, но поведение казалось слишком нервным. Она подошла к столику и забрала перчатки, солнцезащитные очки и журнал. Удобный момент, чтобы оставить записку. Потом Тикл повернулась и что-то сказала ожидавшему портье.

— Оставила она записку? — спросил Худ.

— Думаю, положила её на стул, — ответил Уитни.

В следующий миг Худ воскликнул:

— Что за черт, это же не наш катер!

Тикл, видимо, попросила портье вызвать ей катер, тот повернулся, разыскивая ближайший, и именно в этот момент из узкого канала вывернулся катер и подплыл к террасе. Тикл села в него.

— Разве она не знает, что это не наш катер?

— Мы не показали ей нашего рулевого!

Ошибка! Роковая ошибка!

Катер стремительно рванулся прочь, Уитни крикнул рулевому:

— Давайте следом, и поживее!

— Ради Бога, остановитесь! — возразил Худ. — Если мы бросимся за ними, игра проиграна. Мы останемся на месте. — Он приказал рулевому заглушить мотор.

Оставаясь в укрытии, они видели, как Паж прошел на террасу к столику, за которым сидела Тикл. Портье уже поднял записку и Паж очень вовремя оказался рядом. Худ с Уитни с изумлением увидели, что между ними завязался спор. Конечно, портье вел себя совершенно правильно и его не в чем было упрекнуть, но это так некстати!

Худ с горя выругался. А тем временем катер с Тикл удалялся все дальше по Большому каналу.

— Вниз! — Худ потянул Уитни за собой в каюту и крикнул рулевому, чтобы тот гнал к отелю «Гритти». В последний момент, взглянув поверх планшира, Худ заметил, что Паж схватил портье за плечо, разжал его кулак и выхватил записку.

Портье завопил и кинулся следом, но Флауер со своим катером уже был рядом. Паж прыгнул с пирса и они помчались прочь. Минуя катер Худа, Паж крикнул:

— Афина Буберхайм. Институт красоты.

— Отлично! — крикнул в ответ Худ.

Конечно же! Институт Буберхайм был сверхшикарным заведением, хорошо известным половине самых роскошных женщин Европы и Америки, безумно дорогим и невероятно элегантным. Место как раз такого сорта, где Загора должен был чувствовать себя совершенно естественно. Афина Буберхайм только недавно открыла новый филиал в старинном Палаццо Тоцци и женщины сражались за честь пройти там курс лечения. Как объявила синьора Буберхайм, помимо всего прочего там была настоящая римская баня, единственная в мире с подлинной античной росписью. Филиал торжественно открывал сам министр.

Паж с Флауером опередили Худа на выходе в Большой канал и на полных оборотах помчались за катером Тикл.

— Чак, ты её видишь?

— Пока вижу.

Катер с Тикл шел с хорошей скоростью, однако Худ понял, что Гварди поработал на славу — их катера плыли быстрее. Правда, возня с запиской дала противнику слишком большое преимущество на старте.

Худ стиснул челюсти. Они могли потерять Тикл. Далеко впереди катер собрался было свернуть в боковой канал, но неожиданно замедлил ход и почти остановился. Сначала Худ не понял, что случилось, но тут же едва не закричал «Ура!». Большая самоходная баржа из тех, что перевозят уголь, медленно тащилась перед входом в боковой канал. Катера пришлось ждать, пока та закончит свой маневр.

Отрыв сократился. Флауер и Паж тоже сбавили ход, чтобы не подплывать слишком близко. Худ приказал уменьшить газ и своему рулевому. Они уже видели Тикл, сидевшую перекинув ногу на ногу.

Несколько секунд спустя угольная баржа освободила проход и катера двинулись вперед. Флауер с Пажем беспечно развалились на сиденьях, курили и весело болтали, словно находились за тысячу миль от происходящего. Худ с Уитни в своем катере лежали ничком.

Катера с Тикл подошел к причалу у палаццо Тоцци, преследователи держались позади. Они видели, как Тикл поднялась на причал, катер отчалил и исчез.

Уитни покосился на Худа. Тот отвернулся, не сказав ни слова. Время шло. Уитни беспокойно заерзал, выждал ещё несколько секунд, потом сказал:

— Ради Бога, что происходит? Мы должны попасть туда!

Худ процедил сквозь стиснутые зубы:

— Чак, нужно дать ей время.

— Ты хочешь сказать…

— Если мы поспешим, они поймут, что её использовали в качестве приманки, и спрячут Тиару навсегда. Нам никогда её не найти. Все будет кончено.

— Если они снова её спрячут…

— Не будь у них шансов, они бы не зашли так далеко!

Спустя несколько минут Худ поймал встревоженные взгляды Фаулера и Пажа и кивнул:

— Пора. Вперед и внутрь!

Катера двинулись вперед, они выпрыгнули на причал и поднялись по роскошной лестнице.

Худ скомандовал:

— Паж — к дверям, Флауер — по лестнице, Чак — к черному ходу…

И они ворвались внутрь.

Большой овальный холл с высоким потолком. Повсюду мраморные колонны, позолота, на полу большой ковер, на стене — огромное старинное зеркало. Женщина в черном за мраморной стойкой разговаривала с двумя блондинками в голубых халатах. В дальнем конце какой-то неприметный человечек с крашеными волосами, подведенными глазами и тонкими ручками восседал за мраморным столиком с флакончиками. Этикетки гласили: «Морская свежесть», «Настоящий мужчина», «Бычья шея», «Татуированный» и «Забияка». Холл заполняли запахи различных кремов и солей для ванн.

Женщины враждебно уставились на них. Человечек привстал.

— Где леди Тиара Эвенли? — спросил Худ. — И её сестра?

— Кто? — Женщина в черном небрежно заглянула в книгу регистрации. — Ее здесь нет. Вы ошиблись.

— Не смейте! — Худ вырвал из её руки звонок.

Уитни был уже у двери на противоположной стороне салона, такой большой, что мог проехать автомобиль.

— Что вы делаете? — Женщина вскочила, пытаясь их остановить.

— Кто… Вы не имеете права… Как вы смеете! Джино! Джино!

Человечек засеменил к ним, закудахтав:

— Послушайте, вам назначено?

Флауер оттолкнул его и бросился к лестнице. Худ быстро подошел к двери, оставив Пажа разбираться. Уитни исчез. За дверью оказался широкий коридор, множество женщин переходили из кабины в кабину. Впереди мелькнул ещё какой-то человечек в брюках и бирюзового цвета чалме. Откуда-то донесся высокий женский голос, твердивший: — Jamais! Jamais! Jamais! (никогда (фр.) — Прим. пер.).

Худ распахнул портьеру ближайшей кабинки. Рослая массажистка бесцветная шведка — терзала груду мяса на белом столе. Но не Тиару и не Тикл.

Не обращая на него внимания, массажистка перевернула клиентку другим боком и снова по запястья погрузила руки в жировые складки.

Худ миновал бирюзового человечка, отдернул следующую портьеру кабинка была пуста.

В следующей кабинке с закрытыми глазами на шезлонге возлежала девушка, завернутая в полотенца. Она пошевелилась и полотенце упало, представив его взгляду все. Но это тоже не была Тиара.

Худ слышал, что в холле женщины и специалист по ароматам настоящего мужчины подняли изрядный шум. Пажу явно приходилось нелегко, но он знал, что делать. С верхнего этажа донеслись звуки какой-то приглушенной возни. Худ заглянул в следующую кабинку, там была только одна массажистка. Последняя кабинка оказалась пустой.

Коридор вел дальше. Он наспех осмотрел другие комнаты, в том числе телефонный коммутатор и комнату с надписью «Предметы дамского туалета». Чак Уитни исчез где-то внизу. Худ повернул и помчался следом. Игнорируя лифт, он прыжками стал спускаться по монументальной лестнице. Ноги скользили по роскошным мраморным ступеням. На золоченых стенах висели гигантские полотна в массивных рамах, воздух пропитывал устойчивый запах косметики. По дороге он наткнулся на весьма неприличное изображение Леды.

Узкобедрая служительница и пожилая женщина у стойки уже всполошились, понимая, что творится неладное. Не обращая на них внимания, Худ продолжал поиски. В одну сторону вел коридор, застеленный ковром, тянулся ряд дверей с табличками «Парикмахерская», «Кислородные коктейли», «Физиотерапия». Он начал с парикмахерской. Томившиеся под фенами женщины удивленно подняли на него глаза, оторвавшись от журналов. Все лица повернулись к нему, расчески повисли в воздухе. Затявкал пекинес.

Близнецов не было.

Когда Худ вышел в коридор, на верхней площадке лестницы появился Чак Уитни.

— Никаких следов.

— А управляющий?

Уитни покачал головой.

— Кабинет пуст.

Худ скрипнул зубами.

— Пошли дальше.

Они распахнули ближайшую дверь, кто-то пронзительно вскрикнул.

Большая комната оказалась заполнена паром. В грязевой ванне, вделанной в пол, лежала девушка, откинув голову назад. Лицо скрывала грязевая маска, девушка не шевелилась. Уитни задержал медсестру, а Худ шагнул вперед и наклонился, пристально вглядываясь в лицо девушки. Потом протянул руку и смахнул с лица мокрую грязь. Задвигались полотняные подушечки на глазах, одна из них упала и на него уставился голубой глаз.

— Простите, — сказал Худ, — но мне нужны не вы.

Теперь посреди грязевой маски раскрылся розовый рот и девушка пронзительно завизжала. Сестра тоже кричала, вырываясь из рук Уитни.

Пришлось ретироваться в следующую комнату.

Лежавшая там на диванчике девушка была покрыта только кремом. На лице её тоже был крем и марлевая маска. Маникюрша, подрезавшая ногти на ногах, изумленно уставилась на Худа. Тот шагнул вперед, поднял маску и смахнул крем с лица.

Снова зашевелились подушечки на глазах. Девушка заморгала от попавшего в глаза крема. Великолепная грудь зашевелилась, крем потек вниз по изящным выпуклостям. Форма сосков привела Худа в восторг, но и это оказалась не Тиара. Худ отвернулся.

Следующий кабинет оказался пустым.

Худ чувствовал, как нарастает желание разнести вдребезги все заведение. Позади нарастал шум, на верхнем этаже раздавались торопливые шаги.

— Быстрее! — Они торопливо осматривали комнаты одну за другой. В трех следующих оказались женщины с грязевыми масками на лицах. Крупная женщина с крашенными волосами, видимо из старшего персонала, сопровождаемая медсестрой, подняла скандал, протестуя и пытаясь их остановить.

На двери в нише была табличка «Душ Шарко». Когда Худ повернул ручку, навстречу хлестнула сильная струя воды. Он заглянул внутрь. В большой комнате с плиточным полом у дальней стены застыла высокая обнаженная девушка, вся покрытая покрытая пеной.

— О! — воскликнула она с интонацией истинной англичанки и застенчиво согнула колено, Худ схватил шланг, извивавшийся возле его ног, и направил на неё струю. Девушка защищаясь подняла руки, изгибаясь то в одну, то в другую сторону, чтобы уйти от струи. Он придвинулся ближе, словно медленно её раздевая. Пена скользила по плечам, по груди, животу, бедрам и длинным ногам. У неё была великолепная фигура, похожая на фигуру Тиары.

Черт подери! Он отбросил шланг, шагнул вперед и стер пену с её лица.

Не повезло. Лицо было чужим и незнакомым.

Худ захлопнул дверь и шагнул в последнюю комнату. Та оказалась пустой.

Теперь Уитни имел дело уже с семью или восемью женщинами, поднявшими в коридоре громкий крик. Другие девушки торопливо скрывались в комнатах. Где-то звонил телефон и тревожно выла сирена.

Худ остановился, не зная, что делать дальше. По коридору торопливо бежал Флауер.

— Там тоже никого, — кричал он.

— Возвращаемся наверх!

На стрелке было написано «Римская баня».

— Чак!

Там оказалась самая большая дверь, какую когда-либо приходилось видеть Худу, если не считать Версаля. Три женщины в служебных халатах пронзительно закричали, когда Худ пересек огромную прихожую с множеством мрамора, зеркал и шкафчиками для одежды и бросился к дальней двери с надписью «Тепидариум» (предбанник (лат.) — Прим. пер.).

Ворвавшись внутрь, они остановились. Большой зал со сводчатым потолком и мозаичным полом был выдержан в истинно римском стиле. Не меньше трех десятков женщин возлежали на покрытых белыми простынями диванчиках в халатах, тапочках или вообще без ничего. Одни курили или читали, другие, завернувшись в полотенца, прогуливались вокруг, держа в руках бокалы с вином, болтали, играли в карты, рылись в кучах журналов или коробок со сластями. Худ с Уитни угодили в царство самых дорогих грудей и ещё более дорогих животов. Один взгляд на бедра говорил, что они могут принадлежать только мультимиллионершам, это были самые недоступные сладкие места в Старом и Новом Свете.

Поднялся дикий крик, некоторые красотки прикрыли груди, другие предпочли остаться обнаженными. Худ заметался по залу, расталкивая женщин. Но ни Тиары, ни Тикл там не было.

Обежав зал вокруг, слева он вдруг увидел дверь с надписью «Калидариум» (парная (лат.) — Прим. пер.) и угодил во влажный пар. Жар был такой, словно Худ мгновенно перенесся в тропики. Тела дюжины обнаженных девушек и двух толстух блестели от пота. Головы поднялись. Близнецов не было. Вдоль одной стены тянулись отдельные кабины.

— Чак, осмотри комнаты!

Худ выбежал, пересек предбанник и оказался перед последней дверью с надписью «Фригидариум» (Помещение для охлаждения (лат.) — прим. пер.).

Там оказался круглый бассейн со спокойной и с виду ледяной водой.

В нем лениво плавали три роскошных брюнетки. Они не слышали, как вошел Худ, и он успел внимательно их рассмотреть.

Тиары не было.

Худ остановился. Его всего трясло от неудачи.

Оставалось осмотреть всего несколько комнат под аркой по другую сторону бассейна. Он принялся распахивать настежь все двери одну за другой — но всюду было пусто.

В отчаянии Худ обежал вокруг и тут заметил в углу наглухо закрытую дверь без ручки. Он прыгнул и ударил в дверь плечом, она вздрогнула. Девушки в бассейне наконец его заметили. На другой стороне бассейна появился Уитни.

— Ничего.

— Давай сюда!

Теперь они вместе навалились плечами на дверь и, когда та поддалась, влетели внутрь, чуть было не рухнув на Тиару, склонившуюся над лежащей на полу Тикл.

— Чарльз! Неужели? Боже мой! — Тиара сразу очутилась в его объятиях.

— Что с Тикл?

Тиара была завернута в белое полотенце, словно только что вышла из ванны; на Тикл была обычная одежда, и она явно потеряла сознание.

— Ей сделали укол. Какой — не знаю. Нас бросили сюда только несколько минут назад.

— Кто?

— Женщина, которая тут командует. Она Загоре слепо подчиняется, как впрочем все здесь. И он творит черт знает что.

Худ приподнял веко Тикл.

— Все ясно. Ей ввели ей какой-то наркотик. Еще несколько минут — и вас обеих увезли бы. А теперь нужно поскорее отсюда убираться, а ты нагишом!

Уитни подхватил Тикл, перебросил через плечо, как делают пожарные, спасая пострадавших, и кинулся к дверям.

И тут Тиару разобрал безумный смех.

Худ изумленно глянул на нее, поначалу облегченно переведя дух. Потом смех стал каким-то вымученным, неестественным. судорожно сотрясавшим прекрасное тело. Девушка застонала, откинула голову назад, но не могла с ним справиться. Руки её судорожно стиснули горло, словно смех причинял ей боль.

Худ замер, страшно перепуганный. Казалось, голова отказывалась соображать.

Потом, подчиняясь внезапному порыву, поднял руку и дважды сильно хлестнул её по лицу.

У Тиары перехватило дыхание. Смех как отрезало. Она смотрела на него, глотая воздух и приходя в себя. Потом шагнула ближе и обняла его.

— Тиара, ты меня перепугала. Теперь пошли, нужно поскорее отсюда выбраться.

Они помчались к выходу, скользя по мраморным полам. Но у дверей Тиара вдруг остановилась.

— Чарльз, в тепидариуме мне так нравится… Не часто выпадает такой шанс…

— Ясно, милая… Но я знаю местечко не хуже, и нас там поджидает роскошный ковер из тигровых шкур.

— Тогда чего мы ждем?