Худшие дни для Робина наступили в первую неделю февраля 1588 года — года, на который, согласно пророчествам, должны были прийтись страшные испытания. С каждым месяцем юноша все более привыкал к своим обязанностям, однако он боялся, что вместе с привычкой придет беспечность. Страх этот был тем более обоснованным, что организм Робина все сильнее требовал своей доли сна. Он засыпал, стоя у двери, склоняясь над подагрической ногой своего господина и получая палкой по плечам за небрежность. Лакейская сущность его деятельности беспокоила его не больше, чем в более поздние времена грязная работа — хорошего солдата в окопах. Когда на карту поставлено так много, самый плохой слуга становится отличным. Но под напряжением длинных опасных дней и еще более опасных ночей картина лестницы мадридской церкви заволакивалась туманом, его родина, населенная честными и добрыми людьми, как охарактеризовал англичан Уолсингем, превращалась в сказочный остров в несуществующем море, и даже лицо возлюбленной исчезало среди звезд. Пока Робин был за работой, он тщательно следил за каждым взглядом и шагом. Но что если в минуту усталости он перестанет беспокоиться о том, что произойдет с ним, с королевой в саду Уайтхолла, даже с Синтией и Эбботс-Гэп, и поддастся сну и забвению?

Первым из этих тяжелых дней был вторник — четвертый пень месяца. Все утро Санта-Крус, терзаемый болью, распекал своих командиров. Герцог де Медина-Сидония, скучный человек средних лет, предпочитал праздное времяпрепровождение в своих апельсиновых рощах в порту Санта-Мария, но был вынужден по милости короля Филиппа выполнять труднейшие и ответственнейшие обязанности, к чему не имел ни способностей, ни желания. Прибыв из Кадиса по суше, он взобрался по лестницам на верхний этаж замка Сан-Жулиан, где Санта-Крус сидел за столом, заваленным бумагами. Робин впустил его, закрыв за ним дверь, но старик орал так оглушительно, что снаружи было слышно каждое слово.

— Послушайте! — бушевал адмирал. — Мы должны взять с собой сто восемьдесят священников и всего восемьдесят пять лекарей! Восемьдесят пять, когда с англичанами придется драться двадцати тысячам!

Медина-Сидония самодовольно улыбнулся.

— Когда англичане увидят армаду, у них пропадет желание драться.

— Они просто проползут на брюхе у вас под носом, как сделал Дрейк под дулами ваших орудий в Кадисе перед тем, как сжечь ваши корабли, чтобы придать себе аппетит к обеду! И вы командуете андалузийской эскадрой! Матерь Божья! Да если бы не расположение к вам его величества, вы бы не командовали ни одним кораблем в моем флоте! Будь вы портным или лудильщиком, я бы не купил у вас ни пары штанов, ни ночного горшка! Ну, в чем вы еще нуждаетесь, кроме обучения искусству мореплавания?

Медина-Сидония нуждался в пяти орудиях для каждого корабля.

— А пороха у вас всего на день! Зачем мы вообще плывем в Англию? Устраивать фейерверк?

— Мы возьмем их на абордаж, — заявил Медина-Сидония.

— Ха-ха! — язвительно рассмеялся маркиз. — По-вашему, англичане будут ждать у вас в приемной? Думаете, они такие простофили? А Елизавета? Разумеется, она должна пасть, как стены Иерихона, лишь только вы протрубите в трубу! Ой!

Вопль был вызван тем, что маркиз топнул больной ногой Медина-Сидония оставил на столе записку с требованиями и поспешил убраться. Однако Мигель де Окендо, вошедший в комнату следующим, встретил иной прием. Громогласные крики адмирала Санта-Крус перешли в бормотание, и прошел час, прежде чем он ударил в свой гонг. Когда Робин вошел в кабинет, Санта-Крус что-то писал, а Окендо стоял у камина спиной к огню. Своей славой он уступал лишь одному великому адмиралу, хотя и не пользовался расположением короля Филиппа. Окендо лишь недавно миновало тридцать лет, он обладал мужеством и хладнокровием, был отличным моряком и знатным дворянином, а красотой с ним могли сравниться лишь немногие. Робин старательно избегал его взгляда.

— Принеси несколько документов с корабля его превосходительства — «Сеньора де ла Роса», Джузеппе. Вот приказ.

Робин взял бумагу и направился к двери. Но не успел он сделать и двух шагов, как сильная рука легла ему на плечо, вынудив повернуться.

— Постой-ка!

Робин впервые очутился лицом к лицу с Окендо, и, надо признаться, его душа ушла в пятки. Испанец медленно окинул его взглядом с головы до ног. Робину казалось, что он никогда не видел таких пронизывающих глаз. Но еще страшнее взгляда Окендо было его молчание. Он подкручивал усы, но не произносил ни слова. Санта-Крус с усмешкой наблюдал за ним, повернувшись на стуле.

Робин знал, что маркиз питает слабость к Окендо, чувствуя в нем родственную душу, и позволяет ему свободу поведения, с которой едва ли смирился бы в ком-либо еще. Но нервы Робина были настолько напряжены, что в любом мало-мальски необычном явлении он усматривал катастрофу. Подобно Санта-Крусу, юноша вздрагивал даже от сотрясения воздуха, а резкий звук являлся для него пыткой.

— Джузеппе? — осведомился Окендо, продолжая подкручивать усы.

— Марино, — добавил Робин.

— Ты с побережья?

— Из Ливорно.

Глаза Окендо блеснули.

— Умеешь обращаться со снастями?

Душа Робина начала возвращаться на прежнее место.

— Ваше превосходительство, я еще мальчишкой плавал с отцом на его рыбачьей лодке.

— И тем не менее ты проводишь дни между приемной я кладовой, когда у твоих ног океан, который сулит богатства?

Окендо презрительно рассмеялся, но тут вмешался Санта-Крус.

— Оставь мальчика в покое, Мигель. Матерь Божья, неужели у меня должны воровать моих слуг? Найди себе кого-нибудь из галерных рабов. А если Джузеппе поплывет с армадой, то только на моем флагмане. Так что, Джузеппе, иди и занимайся своими делами.

Робин скрылся с глаз Окендо так быстро, как только мог. Он отправился на «Сеньору де ла Роса», которая стояла у самого восточного причала, предъявил свой приказ, получил пакет документов и поспешил назад. Но, не дойдя до замка, юноша увидел Окендо, идущего ему навстречу. Увидев Робина, он окликнул его:

— Джузеппе! Джузеппе Марино!

Робин был вынужден остановиться.

— Ваше превосходительство, я получил документы.

Но Окендо отмахнулся от них.

— Неужели тебе не хочется попытать удачи, парень? Англия полна сокровищ! Тот, кто отправится со мной, может вернуться с набитыми золотом карманами и спасенной душой. Что ты на это скажешь?

Робин пробормотал несколько слов о долге перед своим господином. Окендо погладил усы и расхохотался.

— Можешь рассказывать эти сказки старику, когда будешь укладывать его в постель. Такому крепкому парню, выросшему на море, впору орудовать пикой, а не нянчиться с калекой! Запомни название моего корабля — «Сеньора де ла Роса». Я спрячу тебя на борту, и старый грубиян никогда тебя не разыщет!

Кивнув, Окендо зашагал по набережной. Дни великого адмирала сочтены, значит, с ним нечего считаться. Жестокое время требует жестокого поведения. Окендо не беспокоила собственная черствость. Он был в расцвете сил, а старикам, как известно, пора на свалку. Однако, Окендо оставил за собой весьма обеспокоенного Джузеппе. Правда, его тревожили не мысли о тщетности земных триумфов и безутешной трагедии старости — это можно было оставить философам — а собственные дела. Охватывающая его апатия полностью рассеялась.

«Окендо хочет взять меня к себе, а Санта-Крус не отпускает. Все это весьма лестно, но чертовски неудобно, — думал он. — Фильяцци на месяц уедет в Мадрид. Его работа здесь кончена, а моя только почти. Еще одна ночь — и каждая подробность относительно каждого корабля вплоть до последнего барреля воды будет записана для мистера Грегори из Лайма. А потом? Как я смогу отсюда выбраться?»

Робин не мог найти ответ на этот вопрос, но за него ответила теплая и темная ночь со среды на четверг. В воде отражались огни караульной у подножья замка Сан-Жулиан, но вся огромная крепость была погружена во мрак. Ни в одном из окон не было света. Нигде не слышалось ни звука, и все же в темном коридоре что-то двигалось. Едва заметное движение воздуха могло внушить мысль, что кто-то быстро и бесшумно открыл и закрыл окно. Но в действительности кто-то шел по коридору, в конце которого внезапно появилось пятно света. Неизвестный открыл дверь и тут же закрыл ее снова, после чего коридор опять погрузился во мрак. В кабинете адмирала Санта-Крус стоял Робин Обри, одетый в черное с головы до ног; черная маска закрывала его лицо. Только по его дыханию можно было догадаться, что он находится здесь.

Робин стоял неподвижно, словно идол, пока его глаза не стали различать очертания комнаты, контуры стола и массивного бюро, оконную раму. Пол был покрыт плотными циновками, которые лежали также у окна и двери, ибо в бурные дни ветер бушевал в каждой трещине. Робин приподнял край циновки у двери и прикрыл ею щель между дверью и полом. На ногах у него не было туфель, и он бесшумно, как призрак, скользнул от двери к окну. Робин носил длинные черные рейтузы и черный бархатный камзол с пуговицами того же цвета и без всяких шнурков с наконечниками, которые могли бы зацепиться за край стола или спинку стула. Открыв створки начинающегося от пола окна внутрь комнаты, Робин отпер ставни. За окном находился каменный балкон с резными украшениями, нависавший над скалами на высоте ста пятидесяти футов. Юноша бросил взгляд в сторону Кашкаиша и открытого моря, где он собирался зажечь погребальный костер, который должен был окрасить море багрянцем и затмить небеса дымом. Даже теперь, прожив целый год под простертой над ним рукой смерти, Робин с тоской думал об этой детской мечте. Но он поспешно отогнал от себя видение. Перед ним, в комнате, лежала его последняя ночная работа. Юноша отошел от окна, закрыл ставни, но оставил их незапертыми, а створки открытыми. Затем он подошел к столу, вынул из кармана камзола свечу, поставил ее на стол и зажег, превратив комнату в помещение, населенное причудливыми тенями. Две толстые восковые свечи стояли на столе в тяжелых серебряных подсвечниках. Вынув одну из них, Робин вставил в подсвечник собственную свечу, также восковую, но с шерстяным фитилем, не дающим запаха.

Вокруг его пояса была намотана крепкая веревка, на которой висел кинжал. Робин положил кинжал на стол, вынул из кармана ключ, вставил его в замочную скважину секретера, открыл и опустил крышку. Полки были набиты связанными пачками бумаг. Под полками также лежали бумаги — сведения об экипировке последних кораблей, снаряжаемых для нападения на Англию. Робин вытащил их и положил на стол, на котором и так было разбросано достаточно бумаг. Взяв несколько листов, он аккуратно сложил их на краю стола. На черном шнуре у его плеч висели перо и пузырек с чернилами. Придвинув к столу деревянный табурет, юноша опустился на него и начал копировать документы, вынутые из бюро.

«Италия с островами Леванта, десять галеонов, восемьсот моряков, две тысячи солдат, триста десять больших орудий, командующий Мартине де Вертендона», — писал он, переходя затем к характеристике каждого корабля. Какое количество сухарей погружено на каждое судно с тем, чтобы один человек получал по центнеру в месяц в течение полугода, сколько бочек вина, сколько центнеров бекона, сколько сыра и рыбы, масла и уксуса, фасоли и риса. Сколько баррелей свежей воды, сколько лопат и фонарей, запасных парусов и канатов, воловьих шкур и свинцовых пластин для ремонта повреждений, причиненных вражеской артиллерией. Далее шло количество пуль и центнеров пороха для каждого орудия, мушкетов, Протазанов и алебард для абордажей. Робин скрупулезно записывал все детали против названия каждого судна, независимо от того, большой ли это корабль или каравелла. Пока он писал, ночь шла на убыль. Скопировав документ, юноша аккуратно возвращал его на прежнее место на полке бюро. В четыре утра, когда до окончания годового труда оставался один час, голова юноши стала покачиваться на плечах, глаза слипаться, и он, наконец, распростерся на столе, скользнув по нему локтями, один из которых задел кинжал и вытолкнул его на край стола. Робин глубоко дышал, положив голову на руки и полностью расслабившись. Руки его распростерлись на поверхности стола, и кинжал, ударившись о дубовый подлокотник адмиральского кресла, со стуком свалился на пол.

На момент Робин не мог понять, услышал ли он этот стук во сне или наяву. Увидев на полу кинжал, он подобрал его и в ту же секунду услыхал тяжелые шаги у себя над головой. Кровь похолодела у него в жилах.

Санта-Крус тоже услышал звук падения кинжала. Катастрофа, которую юноша предвидел и тщательно избегал столько ночей, настигла его в самую последнюю из них.

Отчаяние охватило Робина, парализовав на мгновение все его чувства. Но как только к нему вернулась способность двигаться, юноша начал действовать быстро и с точностью автомата, настолько тщательно он отрепетировал последовательность своих поступков на случай неудачи. Положив документы в бюро, Робин запер его и спрятал ключ в карман, а копии сунул внутрь камзола. Услышав сверху стук адмиральской палки и скрип дверных петель, он поспешно поставил табурет у стены, засунул перо между пуговицами и закрыл пробку чернильницы, висящей на шее. Очевидно, Санта-Крус в этот момент спускался по лестнице, но он двигался очень медленно и осторожно, чтобы не свалиться под собственным весом. Юноша ощущал, как его шаги сотрясают дом.

Робин вернул в подсвечник большую свечу, погасил собственную и сунул ее в карман. Ему казалось, что он слышит собственные рыдания. Ведь дело уже было сделано, а теперь ему грозят катастрофа и смерть!

Юноша уже окончательно проснулся. Взяв в зубы кинжал, он бесшумно пересек комнату и потянул вниз циновку у двери, пока не почувствовал, что она лежит плоско. Робин вышел через окно, оставив шпингалет поднятым и закрыв за собою створки. Сунув тонкое лезвие кинжала между створками, он опустил шпингалет в гнездо. Очутившись на балконе, юноша закрыл решетчатые ставни. Однако на балконе спрятаться было негде. Робин услышал, как дверь в комнату резко отворилась, и увидел сквозь решетку огонек свечи, дрожащей в нетвердой руке.