Вероятно, Фрей Луис заранее обо всем договорился с представителями святой инквизиции в Сантандере еще утром, до того, как явился со служителями на борт «Девушки из Нанта». Когда они сошли с барки на мол, пленников уже поджидали лошади, мул с тележкой, небольшая группа копьеносцев. Они не теряли времени даром. При большом стечении людей всех сословий и званий, привлеченных появлением служителей инквизиции, леди Маргарет усадили в повозку, а дона Педро на лошадь меж двух верховых; монах, подоткнув сутану, уселся на мула, остальные — на лошадей, и вся компания, человек двенадцать, двинулась в путь.

Поскольку поместья гранда из Астурии дона Педро де Мендоса и Луна находились в провинции Овьедо, было решено доставить его в Овьедо вместе с женщиной, обвиненной в том, что она его околдовала. Святая инквизиция распоряжалась всеми богатствами страны. Никому, кроме королевских гонцов, лошадей не меняли так часто, как инквизиторам. Пленники и конвоиры быстро ехали вдоль берега океана. С другой стороны дорогу замыкала цепь гор. Они покинули Сантандер ранним утром 5 октября, и почти в то же время в Гринвиче Джервас Кросби и Оливер Трессилиан ступили на борт «Розы Мира», чтобы начать погоню. Но партия Фрея Луиса продвигалась так быстро, что уже в воскресенье днем запыленные, усталые путники на вконец измотанных лошадях подъезжали к храму в Овьедо, покрыв больше сотня миль за неполных четыре дня.

Леди Маргарет сильно укачало в повозке, она не представляла, куда ее везут и зачем, вся поездка была для нее продолжением кошмара, начавшегося на палубе корабля в четверг утром. Впоследствии она вспоминала, что большую часть пути провела, словно в дурмане, плохо воспринимая все окружающее. Маргарет ясно сознавала лишь то, что дон Педро из-за своей самонадеянной глупости угодил вместе с ней в ловушку. Какая бы опасность ей ни угрожала, замыслам дона Педро не суждено было сбыться.

Но, не разбившись о скалы Сциллы, она попала в водоворот Харибды.

Все эти дни ей хотелось поговорить с Фреем Луисом. Но он держался сурово и отчужденно и старательно избегал ее общества, даже когда они останавливались, чтобы перекусить, отдохнуть и поменять лошадей.

Дон Педро, освобожденный от кляпа и ремней, ехал меж двух охранников, и можно себе представить, что творилось у него в душе. О настроении дона Педро и говорить не приходится.

Оказалось, однако, что в Овьедо путешествие не кончается. Они провели там лишь ночь и в таких ужасных условиях, в какие леди Маргарет еще никогда в жизни не попадала. Дон Педро де Мендоса был первым аристократом Астурии, в провинции же Овьедо, где у него были огромные поместья, выше его почитали лишь короля. Судебное преследование графа в самом сердце провинции, где его влияние так велико, было серьезным шагом, могущим повлечь за собой еще более серьезные последствия. Инквизиторы Овьедо решили избежать такой ответственности из чувства обычной предосторожности, решив, что это не противоречит их долгу перед святой инквизицией. Они считались не только с мирской значимостью дона Педро: он был весьма влиятельным лицом и в духовных, даже инквизиторских кругах, ибо Генеральный инквизитор дон Гаспар де Кирога, кардинал-архиепископ Толедо, приходился ему дядей. Этот факт налагал на инквизиторов двойную ответственность. Поразмыслив, они избрали не только благоразумный, но и единственно правильный путь.

Дон Педро и женщина, ответственная, по утверждению Фрея Луиса Сальседо, за суровое обвинение, выдвинутое против него, отправлялись в Толедо. Там его будут судить, там он будет под присмотром Генерального инквизитора, своего дяди. Причиной такого решения, засвидетельствованного нотариусом трибунала в Овьедо, было высокое положение в обществе дона Педро де Мендоса и Луна и особый характер прегрешения.

Фрей Луис сразу понял, чем руководствовались местные инквизиторы, счел их поведение трусливым и пытался настоять на своем: несмотря на все опасности и мирские соображения, суд должен состояться в Овьедо. Но его аргументы отвергли, и наутро доминиканцу пришлось вместе со своими пленниками отправиться в длительную поездку на юг, в Толедо.

Они провели в дороге неделю. Выехали из Астурии через ущелья Кантабрийских гор в долины Старой Кастилии, миновали Вальядолид и Сеговию, пересекли горы Сьерра-де-Гуадаррама и спустились в плодородную долину Тагус. Конечно, подобное путешествие было бы интересно английской леди, но все ее мысли были заняты нынешними страданиями и мрачными предчувствиями. И все же Маргарет не теряла надежду на спасение, ведь она была подданной Англии. В Овьедо у нее не было возможности передать через какого-нибудь правительственного чиновника просьбу о защите французскому послу, поскольку английский был отозван. Но когда ей предъявят официальное обвинение и она предстанет перед судом, она еще воспользуется этой возможностью.

Удобный случай представился Маргарет на следующий день по прибытии в Толедо.

Пленников разместили в Святой Обители, как всегда именовали дворец-тюрьму инквизиции. Длинное двухэтажное здание на узкой улочке близ Санто Доминго эль Антигуа, оно мало чем отличалось от других дворцов Толедо, где исключением был лишь венчавший город великолепный Алькасар. Вследствие мавританского влияния, доминировавшего не только в архитектуре, но и в повседневной жизни города, Святая Обитель была обращена на улицу глухой стеной. Еще лет десять тому назад арабская речь в Толедо звучала так же естественно, как испанская, пока не вышел специальный указ, запрещавший горожанам говорить по-арабски.

Таким образом, длинное белое здание являло миру глухую стену — свое лицо, столь же непроницаемое, как у инквизиторов, которые трудились в замке не покладая рук, утверждая чистоту Веры. Широкий портал в готическом стиле закрывался двойными массивными воротами из дерева с рельефными железными украшениями. Над порталом был укреплен щит с изображенным на нем зеленым крестом святой инквизиции — два грубо срубленных сука, на которых еще остались веточки с набухшими почками, а под ним девиз — «Exsurge Domine et judica causam Iuam» . В одной створке массивных ворот была прорезана маленькая дверь, в другой — на уровне человеческого роста — зарешеченное отверстие с небольшим ставнем. Через главный вход в готическом стиле вы попадали в облицованный камнем зал; деревянная лестница справа вела на второй этаж. Тут же справа из дальнего угла зала уходил в никуда вымощенный плитами коридор, похожий на туннель. В начале коридора слева каменные ступени вели в подземелье, где помещались погреба и темницы. Через вторые ворота с обрешеткой наверху в противоположном конце был виден залитый солнцем внутренний дворик, вокруг которого располагался замок, — зеленые кусты, цветы, виноградные лозы на шпалерах, поддерживаемых гранитными колоннами, фиговое дерево у кирпичной стены. А дальше взор приковывал тонкий мавританский ажур крытой аркады. Там медленно расхаживали парами монахи-доминиканцы в черно-белом облачении, читая молитвы. Из дальней часовни доносился запах ладана и воска. Казалось, здесь царит всеобъемлющий мир и покой.

Не один злосчастный иудей, заблудший мавр, христианин, подозреваемый в ереси, доставленный сюда служителями инквизиции, чувствовал, как страх уходит, а взамен появляется уверенность, что в таком месте с ним ничего плохого не случится. Первое впечатление подкреплялось доброжелательным отношением судей.

Такая доброжелательность приятно удивила леди Маргарет наутро после прибытия в Толедо. Ее привели из убогой камеры, где были стол, стул и соломенный тюфяк. Маргарет провела там страшную бессонную ночь, кипя от возмущения.

Два стража, мирских брата-доминиканца, провели ее в маленькую комнату, где Маргарет уже ждали судьи. Окна комнаты выходили в сад, но были расположены так высоко, что давали массу воздуха и света, но никакого обзора.

В этой казенной комнате с белеными стенами заседал духовный суд, призванный провести расследование по ее делу. За длинным сосновым столом с распятием и Евангелием в кожаном переплете меж двух высоких свечей сидели трое в сутанах с капюшонами: главный инквизитор, Фрей Хуан де Арренсуэло, по правую руку от него — священник епархии, по левую — помощник прокурора. Сбоку от них, судя по перьям, дощечкам и чернильнице, — нотариус трибунала; а рядом с ним — человек, не входивший в состав суда, которому по существующим правилам даже не полагалось присутствовать на заседании. Это был доносчик Фрей Луис Сальседо, допущенный к участию в заседании отчасти из-за особого характера дела, при котором тщетно сокрытие личности доносчика, отчасти из-за прекрасного знания языка обвиняемой, что делало его присутствие в суде необходимым.

Деревянная скамья у стены и табуретка возле стола довершали унылую обстановку.

Леди Маргарет, доставленная охранниками, разительно отличалась от раболепных, панически испуганных пленников, обычно представавших перед трибуналом. Она держалась гордо, почти высокомерно — твердая походка, высоко поднятая голова, морщинка досады, неудовольствия, чуть ли не угрозы меж красивых бровей. Так важная леди взирает, нахмурившись, на мелких чиновников, чинящих ей помехи.

И ее красота, непривычная в здешних краях, сама по себе могла взволновать этих аскетов. На Маргарет было все то же темно-красное бархатное платье с узкими фижмами, не скрывавшими гибкой стройности ее тела. Низко вырезанный корсаж открывал шею снежной белизны. Прелестное утонченное лицо было бледно: усталость и напряжение стерли нежные краски. Но бледность лишь оттеняла чистоту и девственность. Решительная линия рта подчеркивала достоинство и добродетель; ясный и твердый взгляд голубых глаз свидетельствовал о чистой совести и присущей ей гордости.

Инквизиторы молча смотрели на приближавшуюся Маргарет. Потом они опустили прикрытые капюшонами головы. Возможно, величавость, спокойствие, красота, аура чистоты и достоинства, исходившая от Маргарет, вызвали у них опасение: как бы не проявить слабости в исполнении своего сурового долга, созерцая эти внешне приятные и зачастую обманчивые черты. Лишь Фрей Луис, сидевший с непокрытой головой, смотрел на нее в упор, и в его мрачных глубоко посаженных глазах застыл немой вопрос. Он задавался им снова и снова, ведь ему предстояло объяснить трибуналу, как ловко и хитро сатана вооружает своих слуг.

Охранники сделали ей знак остановиться. Фрей Хуан что-то быстро сказал по-испански, один из охранников наклонился, поставил перед столом табурет и указал на него Маргарет. Она вопросительно взглянула на инквизитора, и тот кивнул. Маргарет опустилась на табурет, положив на колени руки.

Фрей Хуан подал знак, и охранники отошли в сторону. Он слегка наклонился вперед, внимательно разглядывая Маргарет. Свет, отраженный от белых стен, освещал его лицо, затененное капюшоном. Главный инквизитор, худой, бледный, темноглазый, с грустным добродушным ртом, казался мягким милостивым человеком. Он говорил низким ровным голосом, мягким и вкрадчивым тоном, внушая доверие и даже симпатию. Голос соответствовал внешности и был на редкость благозвучным. Не доверять человеку с таким голосом, бояться его было просто невозможно: он был тверд, но порой в нем звучала почти женская нежность. Священник епархии был пониже ростом, румяный, с веселым огоньком в глазах и насмешливым ртом. Помощник прокурора, жесткий, с резкими складками вокруг рта, отвислыми щеками, походил на бульдога.

Инквизитор обратился к Маргарет по-английски. Он говорил правильно, хоть и несколько неуверенно. Его назначение председателем суда и объяснялось тем, что он владел английским. Сначала Фрей Хуан поинтересовался, знает ли она испанский или французский. Получив отрицательный ответ, инквизитор вздохнул.

— Тогда я постараюсь говорить с вами на вашем родном языке. В крайнем случае мне поможет Фрей Луис Сальседо.

Так мог беседовать с Маргарет врач, к которому она обратилась за консультацией по поводу своего здоровья, или мавританский купец, надеявшийся уговорить ее сделать у него покупки. Инквизитор, тем временем, спрашивал, выполняя необходимые формальности, ее фамилию, возраст, место обитания. Нотариус с помощью Фрея Луиса тотчас заносил эти сведения в протокол.

— Мы располагаем информацией, что вас, к сожалению, воспитали в лютеранской ереси, — продолжал инквизитор. — Вы это признаете?

Она слегка улыбнулась, и это очень удивило членов трибунала: им было непривычно наблюдать улыбку на лице обвиняемого, особенно после вопроса, инкриминирующего преступление.

— Мне представляется, сэр, что мое признание или отрицание этого факта не имеет к вам никакого отношения.

Фрей Хуан на мгновение оторопел.

— На нас возложена обязанность охранять чистоту Веры и подавлять все, что ей угрожает, — мягко заметил он.

— В Испании, — уточнила Маргарет. — Но я попала в Испанию не по своей воле. Меня привезли сюда насильно. Я здесь в результате преступления, совершенного испанским джентльменом. Испанские законы, светские и духовные, если они претендуют на справедливость, интересуют меня лишь постольку, поскольку они могут исправить причиненное мне зло и содействовать моему немедленному возвращению на родину. Я представляю себя перед испанским судом, светским или духовным, лишь в роли истца, добивающегося восстановления справедливости.

Фрей Хуан перевел ее слова другим членам трибунала. На их лицах отразилось удивление, и после минутной растерянности в разговор вступил Фрей Луис:

— Нужны ли другие доказательства справедливости моего обвинения? Она придерживается буквы закона и спорит с дьявольским искусством, как опытный адвокат. Вы когда-нибудь слышали женщину, столь совершенно владеющую искусством полемики? Обратите внимание, как она спокойна, с каким наглым презрением держится. Представала ли перед трибуналом такая женщина? Разве вы не понимаете, откуда она берет силу, откуда черпает готовые ответы?

Фрей Хуан махнул рукой, чтобы он замолчал.

— Вы присутствуете здесь в качестве свидетеля, Фрей Луис, а не в качестве адвоката защиты или обвинения. Отвечайте, будьте любезны, на вопросы, которые вам, возможно, зададут, и придерживайтесь известных вам фактов. А делать выводы и высказывать суждения предоставьте нам.

Фрей Луис склонил голову, принимая мягко высказанный упрек, а председатель трибунала обратился к Маргарет.

— Суды, светские и духовные, имеют свои правовые нормы, и настаивать на их соблюдении — законно и справедливо. Они судят, какой ущерб человек нанес человеку. Но трибунал святой инквизиции занимается более высокими материями, ибо судит о том, какой ущерб человек нанес Богу. И тут обычные правовые нормы ничего не значат. Мы руководствуемся собственными нормами. Божьей волей и Божьей милостью мы исходим из того, что угодно его святому делу. — Он замолчал, потом добавил с присущей ему мягкостью. — Я рассказываю вам это, сестра моя, чтобы вы оставили надежду укрыться за тем, что лишь косвенно связано с вашим делом.

Но в ясных светлых глазах Маргарет не было страха. Она сдвинула брови, и морщинка досады меж ними обозначилась отчетливей.

— Как бы презрительно вы ни отзывались о правовых нормах и какие бы обвинения ни выдвигали, существует общепринятая процедура: вы должны сначала принять мой иск, потому что правонарушение, совершенное против меня, произошло раньше, чем любые нарушения, в которых могут обвинить меня. Когда вы услышите обвинение, достоверность которого подтвердит как свидетель Фрей Луис Сальседо, когда вы исправите причиненное мне зло, наказав или помиловав виновника, вы сами убедитесь, что все обвинения, выдвинутые против меня, отпадут сами собой. Как я понимаю, меня обвиняют в том, что, будучи лютеранкой, я ступила на землю Испании. Повторяю: я здесь не по своей воле, и исправить причиненное мне зло можно, выслав меня из Испании, чтобы я не оскверняла эту святую землю.

Фрей Луис нахмурился и покачал головой.

— Насмешничаете, сестра, — сказал он с грустным укором.

— Порой лишь насмешка и выявляет правду, — ответила Маргарет и, повысив голос, предостерегла суд. — Господа, вы напрасно тратите время и злоупотребляете властью. Я не являюсь подданной испанского короля и нахожусь в его владениях не по своей воле. В настоящее время Англия не имеет своего посла в Мадриде. Но посол Франции возьмет на себя труд разобраться в моем деле. Я хочу обратиться к нему и просить его защиты. В этом вы не вправе мне отказать, и вы это знаете.

— Просите защиты у Бога, сестра моя. Вы не можете рассчитывать на иную защиту.

Фрей Хуан проникался к обвиняемой все большей и большей жалостью, и она не была показной: его сильно удручали суетные претензии заблудшего существа, стремящегося вырваться из святых тенет. Она напоминала ему птицу, угодившую в сеть, которая тщетно пытается вырваться на волю — зрелище, способное тронуть сердце жалостливого человека.

Фрей Хуан посовещался с другими членами трибунала, рассказал им об упрямстве и несговорчивости обвиняемой. Помощник прокурора долго излагал свои соображения не этому неводу. Священник в двух словах высказал ему свое одобрение. Фрей Хуан наклонил голову в знак согласия и снова обернулся к обвиняемой. Нотариус тем временем что-то быстро писал.

— Мы решили ускорить дело и положить конец спорам, договорившись с вами на приемлемых для нас условиях. Вы признали, что исповедуете лютеранство. Мы склонны отнестись к этому снисходительно, поскольку вас воспитали в этой ереси. Поскольку милосердие — наша норма и руководящий принцип, мы можем снисходительно отнестись к другим вашим грехам, поскольку они в той или иной степени естественные плоды греховного воспитания. Но если вы ждете от нас милосердия, которое мы готовы проявить, вы должны заслужить его сокрушенным и смиренным сердцем и полным, чистосердечным раскаянием в грехах, в коих вас обвиняют.

Маргарет хотела прервать его, но ее остановил предостерегающий жест тонкой руки. И тогда она решила, что лишь выиграет время, подчинившись и дав ему возможность высказаться до конца.

— Оправдываться, ссылаясь на то, что вы в Испании не по своей воле, бесполезно. Вы попали в Испанию в результате действий, в которых вас обвиняют. Так что вы несете ответственность за свое пребывание здесь, как если бы приехали в нашу страну по своему желанию.

— Мой отец говорил, что казуистикой можно исказить любые факты, — с презрением заметила Маргарет. — Теперь я понимаю, как это тонко и умно сказано.

— Вас даже не интересует, в чем вас обвиняют?

— Вероятно, в похищении дона Педро де Мендоса, — язвительно бросила она.

Лицо инквизитора было столь же бесстрастно.

— Правильно, можно и так сформулировать обвинение.

Маргарет смотрела на него округлившимися глазами. Фрей Луис тем временем быстро перевел ее слова нотариусу, и его перо забегало по пергаменту. Некоторое время тишину нарушал лишь скрип пера. Потом Фрей Хуан заговорил снова:

— Вас обвиняют в том, что вы прибегли к заслуживающим осуждения чарам и околдовали дона Педро де Мендоса и Луна. Околдованный вами, предав Веру, которую ранее доблестно защищал, предав собственную честь и своего Господа, дон Педро де Мендоса замыслил взять в жены еретичку. Вас также обвиняют в богохульстве, естественном для продавшей душу дьяволу. Признаете ли вы вашу вину?

— Признаю ли я свою вину? Признаю ли я себя ведьмой? — Это было слишком даже для такой отважной женщины, как леди Маргарет. Она прижала руку ко лбу. — Господи, мне кажется, я попала в Бедлам!

— Бедлам? Что это значит? — Фрей Хуан обратился к Фрею Луису, и тот объяснил намек.

Инквизитор пожал плечами и продолжал, пропустив мимо ушей высказывание Маргарет.

— Итак, если обвинение соответствует истине, ваш довод о правонарушении, совершенном испанским джентльменом, отпадает. Ваше требование обратиться в светский суд с помощью французского посла мы вынуждены отклонить. Вы предстали перед трибуналом святой инквизиции, потому что совершили грех, околдовав испанского аристократа, и он повлек за собой неизмеримо больший грех перед Верой и великим Господом нашим. Теперь вы понимаете, сколь тщетны ваши претензии? Вы должны снять с себя обвинения, предъявленные вам, и лишь потом обращаться в любой светский суд с иском к дону Педро де Мендоса и Луна.

— Это было бы нетрудно, если в Испании еще руководствуются здравым смыслом, — незамедлительно парировала Маргарет. К ней вернулось прежнее самообладание. — Кто мой обвинитель? Дон Педро? Неужто он прячется за этой гротескной ложью, желая избежать кары за содеянное зло? Как же можно в данном случае полагаться на свидетельство подобного человека? Его не принял бы ни один суд, имеющий малейшее представление о справедливости.

Инквизитор снова оставил ее вопрос без внимания, пока не перевел его членам трибунала и не выслушал их мнения, а также, на сей раз, и мнение Фрея Луиса.

— Все это ясно нам так же, как и вам, — заявил он наконец. — Вас обвиняет не дон Педро. Обвинение вынесено на основании независимых свидетельских показаний человека, способного делать правильные выводы. — Фрей Хуан сделал паузу. — Не в наших правилах разглашать имена осведомителей. Но мы сделаем для вас исключение, чтобы вы не сочли себя обиженной правосудием. Вас обвиняет Фрей Луис Сальседо.

Маргарет повернула золотую головку в сторону монаха, сидевшего рядом с нотариусом. Их взгляды встретились, и мрачный доминиканец с горящими глазами спокойно выдержал презрительный взгляд Маргарет. Она медленно обернулась к грустному участливому Фрею Хуану.

— Именно к Фрею Луису я обратилась с мольбой о защите, когда мне угрожала самая страшная для добродетельной женщины опасность. Стало быть, это он утверждает, что я занимаюсь колдовством?

Инквизитор снова обратился к членам трибунала. Они наклонили головы, и помощник прокурора что-то сказал резким голосом нотариусу. Тот, порывшись в бумагах, извлек оттуда какой-то документ и протянул его помощнику прокурора. Помощник прокурора, быстро проглядев его, протянул документ Фрею Хуану.

— Вы услышите полный текст обвинения, — сказал инквизитор. — Мы проявляем к вам терпение и учтивость, — и с этими словами он перешел к чтению доноса.

Так леди Маргарет узнала, что в ночь, когда ее доставили на борт «Девушки из Нанта», Фрей Луис подслушал у дверей каюты все, что ей говорил дон Педро, а потом записал подслушанное, действительно используя слова и выражения дона Педро. Слушая обвинения Фрея Луиса, Маргарет припомнила тот разговор. Фрей Луис ничего не сочинил. Это был точный скрупулезный пересказ подслушанного.

Среди прочих высказываний дона Педро одно особо привлекло ее внимание, ибо инквизитор выделил его своим красивым звучным голосом: «Я не просил ниспослать мне любовь к вам. Это произошло помимо моей воли. Во мне зажгли любовь. Я не знаю, откуда пришел этот зов, но я не мог ослушаться, он был непреодолим».

Цитата завершала длинное обвинение и казалась решающим доказательством и подтверждением аргументов, выдвинутых Фреем Луисом. Вначале создавалось впечатление, что обвинение нацелено против дона Педро. В нем указывалось, как он ступил на борт корабля, прибывшего за ним в Англию, вместе с женщиной, похищенной им, как выяснилось позже. Фрей Луис ссылался на прошлое дона Педро, на его достойный, добродетельный образ жизни. Набожность, характерная для всех его поступков, привела его в третий, мирской орден святого Доминика, сделала членом Воинства Христова. Напоминал он и о чистой крови в его жилах. Фрей Луис подчеркивал: ему не верилось, что такой человек способен по своей воле совершить преступление, которому он был свидетелем. Фрей Луис испытал облегчение, узнав, что дон Педро намерен жениться на этой женщине, но оно сменилось ужасом: оказалось, что возлюбленная дона Педро — еретичка. В голове не укладывалось, что дон Педро совершил такое грубое насилие ради удовлетворения похоти, но еще невероятнее было то, что он спокойно воспринимал свой несравненно более тяжелый грех, на который указал ему Фрей Луис. Из ответов дона Педро явствовало, что он не задумывался над вопросом Веры, не счел нужным узнать, какую религию исповедует его будущая жена. Подобное небрежение само по себе достойно порицания, но в данных обстоятельствах это грех. Дон Педро косвенно признал его, поручив Фрею Луису обратить еретичку в истинную веру. Но у Фрея Луиса создалось впечатление, что ему поручили заняться еретичкой не из ревностного отношения к Вере, какое должен был проявить испанский аристократ дон Педро, а только из соображений выгоды.

Далее следовал подробный отчет о попытках монаха обратить еретичку на путь истинный, об их полном провале, о бохохульных шутках и дьявольских аргументах англичанки, свободно цитировавшей Священное писание и извращавшей его в собственных интересах с хитростью, столь свойственной сатане.

Именно тогда Фрей Луис впервые догадался об адском источнике ее вдохновения и понял, что странное поведение дона Педро объясняется тем, что он околдован. И впоследствии он нашел много подтверждений своей догадке. Взять хотя бы святотатственные угрозы дона Педро, ни во что не ставившего священническое звание Фрея Луиса, его монашескую сутану; яростное сопротивление, оказанное служителям инквизиции в Сантандере, грех за кровь, пролитую при аресте. Но самое главное и решающее — признание самого дона Педро, заключенное в процитированных словах; кощунственная любовь была ему навязана какой-то силой извне; ее источника он не знал, но не мог против нее устоять.

Так что это за сила, учитывая все обстоятельства, как не дьявольская, вопрошал Фрей Луис. Ее посредником явилась женщина, продавшая душу дьяволу, чтобы овладеть кощунственным искусством обольщения. Какова же цель обольщения? Несомненно, отравить Испанию ядом ереси через околдованного дона Педро и потомство ужасного союза, о котором он помышлял.

Чтение доноса закончилось. Инквизитор положил на стол последний лист и устремил на Маргарет соболезнующий взор.

— Теперь вы знаете, кто ваш обвинитель, и предъявленное вам обвинение. Отрицаете ли вы изложенные в обвинении факты?

Маргарет, бледная и молчаливая, без вызова в глазах, без тени улыбки на лице смотрела на инквизитора. Она поняла, какую страшную ловушку уготовили ей предрассудки, суеверие и логика фанатиков. Тем не менее она предприняла отчаянную попытку защитить себя.

— Я не отрицаю ни одного из этих фактов, — спокойно заявила Маргарет. — Они изложены со скрупулезной точностью, свойственной честному и достойному человеку. Они верны так же, как неверны выводы, сделанные из них, ложные и фантастичные.

Фрей Луис перевел ее ответ, и нотариус тотчас записал его. Фрей Хуан снова приступил к допросу.

— На какую силу, помимо упомянутой здесь, ссылался дон Педро в разговоре с вами?

— Откуда я знаю? Вероятно, дон Педро образно высказал свою мысль, пытаясь смягчить красивой выдумкой чудовищное преступление. Его объяснение ложно, как и ваши выводы. Здесь все строится на лжи. Абсурд громоздится на абсурде. Господи милостивый! Какой-то ночной кошмар, безумие!

В отчаянии она произнесла эти слова с неожиданной пылкостью.

Но инквизитор проявил поистине ангельское терпение.

— Если вы не воздействовали на дона Педро своими чарами, как объяснить, что он позабыл про честь, веру, долг — все то, что по рождению и воспитанию свято для него? Вы не знаете истории великого рода Мендоса, всегда верного Богу и королю, иначе вы бы поняли, что подобное предательство исключается для отпрыска этого рода, если только он не сошел с ума.

— Я не утверждаю, что он сошел с ума, — возразила Маргарет. — Разумеется, это единственное объяснение его поведения. Я слышала, что мужчины сходят с ума от любви. Возможно…

— Вы очень находчивы, — мягко прервал ее инквизитор с грустной улыбкой.

— Сатана наделил ее своей хитростью, — проворчал Фрей Луис.

— Вы очень находчивы и сразу подменяете правильное объяснение тем, что вам выгодно. Но… — Инквизитор вздохнул и покачал головой. — Но это пустая трата времени, сестра моя. — Фрей Хуан, поставив локти на стол, наклонился вперед и заговорил спокойно и проникновенно. — Мы, ваши судьи, должны помочь вам, сослужить вам добрую службу, и эта обязанность по отношению к вам важнее судейской. Искупление греха бесполезно, если оно неискренне. А искренне оно лишь в том случае, если сопровождается отречением от богомерзких чар, которыми наделил вас дьявол-искуситель. Мы скорее жалеем, чем виним вас за лютеранскую ересь, ибо грех за нее ложится на ваших учителей. Мы преисполнены сострадания к вам и в остальном: вы склонились к греху, потому что за ним — еретическое учение. Но мы хотим, чтобы наша жалость была действенной и направлялась, как повелевает нам долг, на избавление ума от греховной ошибки, а души — от страшной угрозы проклятия. И вы, сестра моя, должны сотрудничать с нами — искренне раскаяться в преступлении, в котором вас обвиняют.

— Раскаяться? — вскричала Маргарет. — Раскаяться в чудовищном абсурде, в этих ложных выводах? — У нее вырвался короткий злой смешок. — Леди Маргарет Тревеньон должна раскаяться в колдовстве? Да поможет мне Бог! Да поможет он вам! Думаю, что вам понадобится больше доказательств, чтобы подтвердить столь гротескное обвинение.

Помощник прокурора, выслушав ее заявление, попросил Фрея Луиса перевести ответ.

— Дополнительные доказательства, возможно, и потребуются трибуналу, и мы надеемся, что вы их нам предоставите. Мы заклинаем вас сделать это, чтобы ваша душа не горела в вечном огне. Если дух сокрушенный, искреннее раскаяние не заставят вас исповедаться, у Святой инквизиции есть средства заставить самого упрямого отступника сказать правду.

При этих словах, холодно произнесенных Фреем Луисом, у Маргарет мурашки пробежали по спине. На мгновение она лишилась дара речи. Она чувствовала на себе взгляды трех инквизиторов в капюшонах; сострадание Фрея Хуана де Арренсуэло было почти божественно в своей беспредельности.

Он поднял руку в знак того, что обвиняемая свободна. Один из охранников коснулся ее плеча. Слушание дела было приостановлено.

Маргарет машинально поднялась и, познав, наконец, страх в полной мере, покорно вернулась темным холодным коридором в свою камеру.