[180]

Два дня леди Маргарет Тревеньон размышляла в безотрадном одиночестве своей тюрьмы. Последние слова помощника прокурора, вызвавшие ее страх, и были рассчитаны на то, чтобы сломить ее сопротивление и упорство.

Однако ее размышления приняли совсем не то направление, на которое рассчитывали инквизиторы, что и обнаружилось на следующем судебном заседании.

Тем временем произошло изменение в составе суда. Председателем оставался Фрей Хуан де Арренсуэло, священника епархии представлял тот же румяный насмешливого вида человек, что сидел по правую руку от главного инквизитора. Но помощник прокурора был другой — устрашающего вида, с тонким ястребиным носом, злым, почти безгубым ртом, близко поставленными глазами, излучавшими, казалось, извечную суровость и недоброжелательность. Он хорошо понимал английский и сносно на нем изъяснялся. Заменили и нотариуса. Нынешний доминиканец вполне прилично владел английским и мог обходится без переводчика. Присутствовал и Фрей Луис.

Фрей Хуан продолжил заседание с того пункта, на котором оно закончилось накануне. Он заклинал обвиняемую заслужить милосердие полным и искренним раскаянием в своих грехах.

Но если, с одной стороны, леди Маргарет была подавлена чувством страха, то, с другой — в ней крепло негодование, вызванное собственным открытием. И Маргарет выразила его в полной мере.

— Вам не кажется, что святейшей инквизиции не подобает прибегать к уловкам? — спросила она председателя трибунала. — Поскольку вы называете себя поборниками правды во всем, позвольте правде поднять голову.

— Правде? Какой правде?

— Я отвечу на ваш вопрос. Невероятно, но факт: вы кое-что упустили из виду. Порою люди не замечают того, что у них перед носом. Дон Педро де Мендоса и Луна — гранд Испании, высокопоставленный джентльмен в этом великом королевстве. Он вел себя, как злодей, и любой гражданский суд — мирской, как вы его называете, должен был его покарать. Поступки дона Педро ставят под сомнение его веру в Бога. К тому же, как я понимаю, он совершил святотатство, угрожая священнику, и святотатственное убийство, пролив кровь служителей инквизиции. За эти подтвержденные свидетельскими показаниями преступления его должен наказать суд инквизиции. Казалось бы, ничто не спасет его от правосудия. Но поскольку он высокопоставленный джентльмен…

— Не торопитесь, сестра моя, — прервал ее нотариус, писавший с лихорадочной поспешностью, пытаясь поспеть за ней.

Маргарет сделал паузу, чтоб он наверстал упущенное. Она, как и нотариус, и остальные члены суда, была кровно заинтересована в том, чтобы ее слова были занесены в протокол заседания. Потом она продолжила свою речь, стараясь говорить медленнее:

— Но поскольку дело осложняется тем, что он высокопоставленный джентльмен, несомненно очень влиятельный, надо взвалить его вину на кого-то другого, найти козла отпущения. Нужно доказать, что он не отвечает за свои злодейства перед людьми и Богом, что он был околдован английской еретичкой и по ее злой воле ступил на стезю порока, способную погубить и его, и его бессмертную душу.

На сей раз Маргарет прервал резкий голос помощника прокурора:

— Вы порочите себя постыдными предположениями.

Доброжелательный председатель трибунала поднял руку, призывая его к молчанию.

— Прошу вас, не прерывайте обвиняемую.

— Я уже все сказала, господа, — заявила Маргарет. — Цель ваша ясна и проста настолько, насколько она ничтожна, низменна и жестока. Если будете упорствовать в ее достижении, рано или поздно вы за это поплатитесь. Будьте уверены. Господь не потерпит, чтоб такое зло осталось безнаказанным. Надеюсь, его не потерпят и люди.

Фрей Хуан дал нотариусу время закончить работу, потом сурово взглянул на Маргарет.

— То, что вы приписываете нам такие недостойные мотивы, вполне естественно при вашем воспитании и незнании святой инквизиции, ее искренности. Мы не держим против вас зла, и не допустим, чтобы подобное обвинение усугубило ваше положение. Но мы его отрицаем. Нам и в голову не приходит щадить кого бы то ни было, какое бы высокое положение человек ни занимал, если он совершил преступление перед Богом. Кару несли и принцы крови за грехи, в которых их обвинила Святая инквизиция, без колебания и страха перед могуществом и влиятельностью этих лиц. Мы выше таких соображений. Мы скорей сами взойдем на костер, чем поступимся святым долгом. Будьте в этом уверены, сестра моя. Возвращайтесь в свою камеру и поразмыслите хорошенько над моими словами. Молю Господа, чтобы он помог вам достойно оценить происходящее. Мне ясно: ваше умонастроение не такое, чтобы наши старания помочь вам стали плодотворными.

Но Маргарет не хотела уходить. Она просила у судей разрешения сказать еще пару слов в свою защиту.

— Ну что вы можете добавить, сестра моя? — удивился Фрей Хуан. — Как вы можете оспорить очевидные факты?

Тем не менее он сделал знак охранникам отойти в сторону.

— Я оспариваю не факты, а выводы, сделанные из фактов. Никто не может подтвердить ваше фантастическое обвинение в колдовстве; никто не может заявить, что видел, как я готовила приворотное зелье, шептала заклинания, призывала дьяволов или производила какие-то действия, которыми славятся ведьмы. По поведению джентльмена, — к моему великому огорчению и неудовольствию он ассоциируется со мной — занимающего высокое положение в обществе, делаются выводы, порочащие меня и одновременно оправдывающие его. Элементарный здравый смысл подсказывает: такие же выводы можно сделать и в мою защиту.

— Если бы это было возможно, — сказал Фрей Хуан.

— Возможно, что я и надеюсь доказать.

Твердость Маргарет, ее искренность и чувство собственного достоинства невольно расположили к ней инквизитора. Подобные черты характера, казалось бы, сами по себе опровергали обвинение в колдовстве. Но Фрей Хуан напомнил себе, что сатана в своих проделках больше всего любит рядиться в чистоту и святость. Он позволил Маргарет продолжать, потому что правила, коими руководствовался трибунал, предписывали, что обвиняемого должно поощрять к высказываниям: часто таким образом тайное становилось явным. И Маргарет спокойно задала первый вопрос, заранее обдуманный ею в одиночестве:

— Вы утверждаете, что я околдовала дона Педро с целью женить его на себе, а впоследствии обманом склонить к принятию лютеранства, что обрекло бы его, по вашим представлениям, на вечные муки. Так почему же я не удержала дона Педро в Англии, где могла в полной безопасности претворить в жизнь свои злые умыслы?

Фрей Хуан обернулся к помощнику прокурора, как бы приглашая ответить обвиняемой, что, собственно, входило в его обязанности. Презрительная улыбка искривила губы помощника прокурора.

— Вы исходили из житейской мудрости. Граф Маркос — высокопоставленный и богатый джентльмен, и вы, естественно, хотели бы разделить с ним это богатство. Но стоило предать гласности тот факт, что граф Маркос остался в Англии, женившись на еретичке, его тотчас лишили бы высоких титулов, а богатство конфисковали. За такой грех его приговорили бы к сожжению на костре. Поскольку в суд он бы не явился, сожгли бы его изображение с тем, чтобы потом отправить преступника на костер без суда, как только он попадет в руки святой инквизиции.

Помощник прокурора усмехнулся, весьма довольный собой.

— Вы получили ответ на свой вопрос, — констатировал Фрей Хуан, обращаясь к Маргарет.

Она побледнела от возмущения.

— Вы полагаете нагромождение абсурда на абсурд ответом? — воскликнула она в отчаянии и, опомнившись, добавила: — Хорошо, давайте проверим сеть, которой вы меня опутали. Вы разрешаете мне задавать вопросы моему обвинителю?

Фрей Хуан вопросительно взглянул сначала на священника, потом на помощника прокурора. Первый пожал плечами и хмыкнул, давая понять, что речь идет о сущих пустяках.

— Почему бы и нет? Пожалуйста, пусть спрашивает — ut clavus clavo retundatur , — произнес резким голосом второй.

Получив разрешение, Маргарет перевела взгляд на Фрея Луиса, сидевшего возле старательно пишущего протокол нотариуса.

— Вы подслушивали у двери каюты, когда дон Педро говорил со мной. Помните ли вы, что, умоляя меня выйти за него замуж, дон Педро сообщил: на борту корабля есть священник, который нас тотчас и обвенчает?

— Об этом я упоминаю в своем донесении, — ответил он со злобным огоньком в глазах.

— И что же я сказала в ответ?

— Ответа не последовало, — произнес он с расстановкой.

— Но если я колдовством хотела женить дона Педро на себе, как же я оставила его предложение без ответа?

— Молчание не расценивается как отказ, — заметил помощник прокурора.

Маргарет взглянула на него, и усталая улыбка промелькнула на ее лице.

— Тогда продолжим разговор. — Она снова обернулась к Фрею Луису. — Что я сказала вам наутро, повстречав вас на палубе?

Фрей Луис, посмотрев на председателя суда, сделал досадливый жест рукой.

— Ответ опять же в моем донесении. Я указываю там со слов обвиняемой, что ее доставили на борт корабля насильно, что дон Педро уговаривал ее выйти за него замуж, что она искала у меня защиты.

— Если бы я околдовала дона Педро, убедив его жениться на мне, обращалась бы я к кому-нибудь с такой жалобой, искала бы у кого-нибудь — особенно у священника — защиты?

— Разве я утверждал, что вы околдовали его с одной лишь целью — женить на себе? — повысив голос, заявил монах, и глаза его полыхнули злобой. — Откуда мне знать, какие цели преследует такая женщина, как вы? Я утверждаю лишь, что вы околдовали его, разве иначе богобоязненный, набожный сын матери-церкви думал бы о браке с еретичкой, совершая святотатство, угрожая священнику, проклиная кощунственно кровь людей, выполняющих священный долг служителей инквизиции?

— Даже если из вашего утверждения следует, что он был околдован, — пусть так, я в таких вещах не разбираюсь — каким образом вы докажете, что околдовала его именно я?

— Как? — отозвался Фрей Луис, не сводя с нее горящих глаз.

— Отвечайте обвиняемой, Фрей Луис. — Главный инквизитор говорил спокойно, но тон его насторожил членов трибунала.

Дело в том, — Фрей Хуан де Арренсуэло позднее признал это — что в голову ему закралось сомнение. Все началось с заявления обвиняемой о том, что обвинение намеренно сделало из нее козла отпущения за преступления, совершенные доном Педро де Мендоса и Луна. Услышав эти слова, председатель суда хотел закрыть заседание; перед новым допросом леди Маргарет он решил разобраться в себе самом и удостовериться: ни он, ни Фрей Луис никоим образом не причастны к тому, что им приписывается. Однако стойкость обвиняемой, объяснявшаяся, по-видимому, чистой совестью, ее логичные вопросы и веские доводы лишь усилили его сомнения.

И теперь он настаивал, чтобы Фрей Луис ответил на вопрос и тем самым внес ясность в свое донесение.

Доминиканец же ответил Маргарет встречным вопросом, обращаясь к суду. Фрей Луис просто не выдержал взгляда смелых ясных глаз леди Маргарет.

— Разве мое обвинение в колдовстве зиждется лишь на обольщении дона Педро? Я ведь подробно описал сатанинскую изворотливость ответов обвиняемой, которую пытался обратить в истинную веру. Я не решился признаться ранее, но теперь признаюсь, отдавая себя на суд святейшего трибунала: да, я чуть было не попал во власть ее адских чар, когда сам начал сомневаться в истинах Священного писания — так тонко она извращала их смысл. Тогда-то я уразумел, что она пособница злого духа. Она высмеивала меня и святые слова, что я нес ей, и заливалась коварным смехом, как распутница. — Страстно обличая колдунью, монах разжигал ненависть своих слушателей. — Мое убеждение сложилось не под влиянием того или иного факта, твердое убеждение в ее колдовстве, на котором зиждется мое обвинение, исходит из всей суммы фактов, ошеломляющей в своей ужасной совокупности. — Фрей Луис, строгий, напряженный, устремил взгляд больших темных глаз в бесконечность. Окружающим он казался боговдохновенным. — Я записал то, что отчетливо видел внутренним оком, коему был ниспослан небесный свет.

Монах сел, обхватив голову руками. Его била дрожь: в последний момент мужество покинуло его. Он не отважился добавить, что счел решающим доказательством колдовских чар леди Маргарет то, что они возымели действие на него, проникнув в цитадель его доселе неуязвимого целомудрия. Он не отважился рассказать о навязчивом видении — белой шее и округлой груди, преследующем и мучащем его с того самого дня, когда он увидел Маргарет на корабле. Искушение было так велико, что он не раз забывал про свой долг, всерьез помышлял отказаться от роли обвинителя в то утро, когда сошел на берег в Сантандере. Да и потом ему хотелось отбросить перо, отречься от правды и погубить свою бессмертную душу, чтоб спасти ее прекрасное тело от сожжения на костре, ибо она была обречена. И поскольку ее красота возбуждала доминиканца, как острый непреодолимый запах духов, поскольку он корчился от страстного желания увидеть леди Маргарет и терзался при мысли о справедливом возмездии, которое ее настигнет, он не мог позволить себе сомневаться в ее вине. Чары Маргарет в одночасье разрушили бастионы чистоты, возведенные им за долгие годы самоотречения и служения Богу, чтоб укрыть душу от греха. Это ли не доказательство ее колдовской мерзости, призванной ослабить того, чей долг — уничтожить ведьму? И лишь когда это прекрасное тело, искушавшее и губившее людские души по воле сатаны, будет истерзано палачом, а потом превратится в пепел на костре, Фрей Луис сочтет, что выполнил долг — долг своей совести.

Председательствующий спросил обвиняемую, удовлетворена ли она ответом, и Фрей Луис услышал решительный протест леди Маргарет.

— Это был вихрь бессмысленных слов, торжественная декларация собственных убеждений Фрея Луиса, но отнюдь не доказательство чего бы то ни было. Он заявляет, что я искусный полемист в религиозном споре. Но я веду спор на основе полученного мной религиозного воспитания. Разве это доказательство колдовства? Согласно подобной логике, каждый лютеранин — колдун.

На сей раз Фрей Хуан промолчал. Он объявил, что заседание закрывается, и приказал увести обвиняемую.

Но когда леди Маргарет увели, он, желая успокоить свою совесть, подверг Фрея Луиса допросу с пристрастием. В конце учиненного им допроса помощник прокурора с упреком заметил, что в руках председательствующего обвинитель, похоже, превратился в обвиняемого.

— Допрос доносчика не только законен, но и желателен, особенно если помимо доноса нет других показаний, как в данном случае, — возразил Фрей Хуан.

— Мы располагаем свидетельскими показаниями, — заметил помощник прокурора. — Обвиняемая подтвердила, что дон Педро действительно говорил ей слова, цитируемые доносчиком. Есть и факты, которые дон Педро не станет отрицать.

— И к тому же она признала свою ересь, — добавил Фрей Луис в пылу праведного гнева, — а еретичка способна на все.

— Даже если она способна на все, — последовал спокойный ответ, — мы не можем обвинить еретичку во всех смертных грехах, помимо ереси, если не располагаем достаточными доказательствами.

— А не лучше ли сразу отдать ее палачу для дознания, чтобы разрешить ваши сомнения, Фрей Хуан? — предложил помощник прокурора.

— Провести дознание, правильно! — с чувством подхватил Фрей Луис. — Надо пыткой сломить ее злонамеренное упрямство. Таким образом вы получите признание, необходимое для того, чтобы вынести приговор.

Фрей Хуан сразу посуровел, из его глаз исчезло выражение участия и грусти.

— Чтобы разрешить мои сомнения? — повторил он, хмуро поглядев на помощника прокурора. — Стало быть, я занял судейское место, чтобы разрешить свои сомнения? Что значит спокойствие моей души или душевные терзания по сравнению со служением Вере? В конце концов мы узнаем правду, как бы долго нам ни пришлось ее искать. Но мы ее найдем во славу Господа, а не для разрешения моих, либо чьих-то еще сомнений.

Фрей Хуан резко поднялся. Помощник прокурора обескураженно молчал. Фрей Луис хотел снова начать разговор, но ему строго напомнили, что он не член суда, и ему положено высказываться только в качестве свидетеля.

В наступившей тишине Фрей Хуан взял протокол у нотариуса и внимательно его прочел.

— Генеральный инквизитор потребовал копии, пусть отошлют ему вечером.

Особый интерес, который проявлял к этому делу Генеральный инквизитор Кастилии Гаспар де Кирога, кардинал-архиепископ Толедо, объясняется тем, что дон Педро де Мендоса и Луна, как нам известно, приходился ему племянником. Он был единственным сыном сестры архиепископа, и тот любил его, как сына; монашеский сан не позволял ему иметь своего собственного. Этот факт, широко известный в Испании, вселил страх в инквизиторов Толедо, и они решили передать дело дона Педро в Толедо под надзор самого Генерального инквизитора.

Кардинал пребывал в глубоком унынии. Каков бы ни был исход дела, какую бы часть вины ни удалось переложить на козла отпущения, ясно было одно: дон Педро совершил тягчайшее преступление. Трибунал сочтет, что грехопадения не произошло бы, не соверши дон Педро того или иного поступка, за которые должен понести наказание. И трибунал, в свое время без колебания налагавший тяжкую епитимью на принцев крови, несомненно потребует сурового наказания для его племянника. Словом, пойдут толки, что кардинал злоупотребил властью и священным саном, чтобы уберечь своего родственника от справедливой кары. Генеральному инквизитору и без того чинили немало помех: король весьма ревниво относился к любой узурпации власти в своих владениях. Папа навряд ли одобрял то рвение, что Святая инквизиция проявила в Испании, иезуиты тоже не упускали случая выразить протест по поводу вмешательства в их дела и даже преследований, коим их подвергла инквизиция.

Да и сам дон Педро не облегчал задачи, стоявшей перед Генеральным инквизитором, ни своим поведением перед трибуналом, ни в личных беседах, когда дядя вызывал его из тюрьмы.

Он с презрением рассмеялся, узнав, что Маргарет предъявили обвинение в колдовстве, и категорически отказался от возможности воспользоваться лазейкой, предоставленной ему подобным обвинением. Свои нынешние невзгоды дон Педро считал естественной и заслуженной карой, которую он сам на себя навлек. Он заявил, что примет наказание с мужеством и надлежащим смирением, если будет уверен, что его собственное злодейство и безрассудный фанатизм судей не усугубят положение Маргарет, страшную опасность, угрожающую ей и еще не вполне ею осознанную. В личных беседах с дядей и, что несоизмеримо хуже — перед инквизиторами, назначенными кардиналом для следствия во главе с Фреем Хуаном де Арренсуэло, он упорно утверждал: вся история с колдовством сфабрикована, чтоб смягчить его вину за последствия, ввиду его собственного высокого положения и родственных связей с Генеральным инквизитором. Дон Педро в вызывающей форме заверил судей, что леди Маргарет не воздействовала на него колдовскими чарами, хоть ее красота, добродетель и очарование способны околдовать любого. Если эти свойства расценивать как колдовские чары, то половину девушек во всем мире надо сразу сжечь на костре, ибо каждая из них когда-нибудь очаровывала того или иного мужчину.

То, что дон Педро во всем обвинял самого себя, ни единым словом не опорочив еретичку, причину своих бед, было самоубийственно. Любые попытки убедить дона Педро, что и его слова, и поведение — лишнее доказательство действия колдовских чар, все еще разжигающих кровь, лишь повергали его в ярость и усиливали грубые выпады. Он обзывал инквизиторов болванами, глупыми ослами, упрямыми мулами, а однажды, ничтоже сумняшеся, заявил, что они сами одержимы дьяволами, ибо с адским усердием губят все вокруг и, руководствуясь только им известной целью, превращают правду в ложь.

— Для вас, господа, правда — то, что вы хотите видеть, а не то, что видит любой здравомыслящий человек. Вам нужны лишь те доказательства, что подтверждают ваши закоснелые предубеждения. В мире нет животного, которое с такой охотой и упорством шло бы по ложному следу, как вы, доминиканцы.

Дон Педро намеренно разбил слово на два и по негодованию, отразившемуся на лицах инквизиторов, понял, что до них дошел оскорбительный смысл его слов. Он повторял их снова и снова, как ругательство, даже перевел их на испанский, чтобы исключить всякую возможность непонимания.

— Собаки Бога! Псы господни! Вот как вы себя называете. Интересно, как называет вас Бог.

Заседание было немедленно закрыто, и кардиналу Кироге доложили, что сумасбродные речи и неподобающее поведение его племянника не оставляют у судей сомнений: он явно пал жертвой колдовства. Но Фрей Хуан добавил от себя: как бы они ни были в этом уверены, трибунал не располагает достаточными доказательствами, чтобы обвинить женщину по имени Маргарет Тревеньон в колдовстве. Председатель трибунала почтительнейше просил Генерального инквизитора отказаться от этого обвинения, оставив лишь обвинение в ереси. А если англичанка — ведьма, она поплатится за это, но пусть ее осудят за преступление, которое можно доказать.

Грандиозное аутодафе должно было состояться в Толедо в следующий четверг 26 октября. Фрей Хуан указывал в своем донесении от 19 октября, что к этому времени приговор по обвинению в ереси будет вынесен, и обвиняемая понесет наказание; на дона Педро наложат епитимью, определенную трибуналом. Она будет представлена на одобрение Его высокопреосвященству.