Анонс

Действие романа происходит во Франции, что весьма нехарактерно для английского автора. Книга уникальна не только тем, что сюжет разворачивается по ту сторону Ла-Манша, но также и тем, что описанное преступление по своему характеру чисто французское.

Расследования ведет некий инспектор Ано, чья работа очень профессиональна и даже… довольно элегантна. Две трети романа посвящены непрерывной работе сыщика – без особых романтических побочных линий (хотя для романтики тоже нашлось место), сцен светской жизни и прорисовки драматических отношений между персонажами. Обычная жизнь безоговорочно уступает место работе.

С другой стороны, чисто французским данный роман также не назовешь. В отличие от англичан, позже возведших в норму довольно надуманные загадки, разгадываемые в кругу великосветского общества, где все – соответственно и убийца с жертвой – хорошо знают друг друга, французский детектив исходил из стандартной бытовой ситуации. Незнакомец, привлеченный чужим богатством, сообщники, отношения между которыми как правило далеко не товарищеские, задействованность в преступлении лиц социального дна, «уличных, профессионалов» – все эти элементы использовались именно английскими детективными авторами (например, Дж. Дж. Коннингтоном или супругами Коул), но не стали показательными для знаменитого «Золотого века».

Еще один интересный момент – окончание романа призвано не только тщательно воссоздать ход преступления, но и дать оценку происходящему и определить моральные и духовные качества героев. Ано восклицает: «О, люди – вот самая интересная часть этой истории. Давайте послушаем, что случилось в тот ужасный вечер. А головоломка может подождать…»

Впрочем, несмотря на некоторые реплики, сравнивающие «положение у вас и у нас», это намеренное отступление от национальных схем не служит каким-либо серьезным целям. Роман больше напоминает попытку модернизировать стиль Уилки Коллинза и других популярных авторов предыдущего столетия.

Вышел в Англии в 1920 году.

Перевод выполнен В. Челноковой под редакцией М. Макаровой специально для настоящего издания и публикуется впервые.

 

Глава 1

Зарница

Мистер Рикардо имел обыкновение каждый год в десятых числах августа отравляться в Экс-ле-Бен, что в Савойе, и месяца полтора жить там в свое удовольствие. По утрам он принимал целебную ванну, днем катался на своей машине, вечером обедал в «Серкле» и потом час-другой проводил в игорном зале виллы «Флёр» за игрой в баккара. Благополучная, ничем не омраченная жизнь! Знакомые, разумеется, завидовали, но в то же время посмеивались над ним – увы, не без оснований, потому что он ни в чем не знал меры. Все в его жизни было чересчур, от необыкновенно изысканных галстуков до по-женски изящных небольших домашних приемов. Возраст мистера Рикардо приближался к пятидесяти, семейное положение – вдовец. Этот статус его чрезвычайно устраивал, поскольку позволял избежать как скуки семейной жизни, так и упреков в холостяцком эгоизме. Наконец, он был богат – занимаясь поставками чая, накопил большое состояние и вложил его в прибыльный бизнес.

Десять лет беззаботной жизни не избавили его, однако, от делового вида. Бездельничая с января по декабрь, он ухитрялся выглядеть как финансист в отпуске, и когда посещал студии художников, что случалось довольно часто, то всякий узревший его впервые сразу бы не понял, забрел он сюда из любви к искусству или из желания вложить капитал в какой-нибудь шедевр. Вышеупомянутое слово «знакомые» наиболее точно подходило для тех, с кем он общался. Потому что, будучи вхож ко многим, он нигде не был до конца своим. В компании художников к нему относились как к человеку слишком амбициозному и деловому для истинного знатока искусства; а у более молодых бизнесменов, не сотрудничавших с ним ранее, он прослыл «деловым дилетантом». Но он был вполне доволен собой, и если у него и была какая печаль, так только та, что ему так и не встретился гений, который в благодарность за его покровительство вписал бы его имя в историю. Меценат без Горация, граф Саутгемптон без Шекспира, так он себя ощущал. Короче, Экс-ле-Бен в разгар сезона был для него самым подходящим местом. Кто бы мог подумать, что здесь он попадет в водоворот невероятных событий и одно треволнение будет тут же сменяться другим. Красота маленького городка, толпы нарядных благодушных людей, радужная жизнь безумно ему нравились, но все-таки приезжал он в Экс ради виллы «Флёр». Не то чтобы он был азартным игроком, делавшим крупные ставки – так, не больше луидора, – по он не был и холодным созерцателем. Чаще всего на вечер у него были припасены одна-две купюры, которыми он готов был помочь жертвам пагубной страсти. Тем не менее его любопытному, праздному уму было интересно наблюдать за битвой между грубой натурой человека и хорошим воспитанием – битвой, которая разворачивалась перед ним каждый вечер. Поразительно, но воспитание обычно брало верх. Однако не всегда…

Ну например. В первый же вечер, отправившись на виллу, он довольно быстро покинул душную залу и продефилировал в полукруглый сад позади дома. Полчаса он просидел под звездным небом, глядя, как люди входят и выходят, опытным взглядом оценивая платья и драгоценности дам, как вдруг в осиянное звездами спокойствие ворвалась вспышка яростной жизни. Из дома стремглав выбежала девушка в облегающем белом атласном платье и кинулась к скамейке. Рикардо подумал, что ей не больше двадцати лет. Совсем молоденькая. В этом убеждали гибкие очертания фигуры, к тому же он успел бросить взгляд на свежее красивое личико, пока она бежала. Но сейчас лица не было видно, поскольку на девушке была большая атласная черпая шляпа с широкими нолями, над которыми колыхались два белых страусовых пера, и тень от шляпы скрывала ее черты. Все, что он мог видеть, – это длинные бриллиантовые серьги, которые дрожали и сверкали при каждом повороте головы, а головкой девушка вертела непрерывно. Вот она понуро уставилась в землю; вот вскинувшись, нервно повернулась направо, потом налево, потом снова уставилась перед собой, водя но тротуару атласной туфелькой, как нетерпеливый ребенок. Все ее движении были очень резкими; она находилась на грани срыва. Рикардо ждал, что она разрыдается, но девушка вскочила и так же стремительно снова вбежала в дом, «Зарница, – подумал мистер Рикардо. – Будто вспыхнула зарница».

Где-то рядом женщина фыркнула, а мужчина с жалостью сказал: «Она очень мила, эта крошка; досадно, что она проигралась».

Через несколько минут Рикардо докурил сигару и прошел обратно в зал. Он направился к большому столу справа от входа, где, как правило, шла крупная игра. Видимо, так было и на этот раз, поскольку вокруг стола собралась такая плотная толпа, что, лишь встав на цыпочки, Рикардо смог увидеть лица игроков. Банкующего не было видно. Толпа не рассасывалась, по постоянно менялась, двигалась, и вскоре Рикардо оказался в первом ряду зрителей, стоящих за спинами игроков. Овальный зеленый стол был завален деньгами. Рикардо, скосив глаза, посмотрел налево и увидел сидящего у середины стола человека, который держал банк. Рикардо узнал его и удивился. Это был молодой англичанин Гарри Ветермил; после блестящих успехов в Оксфорде и Мюнхене он так ловко распорядился своими незаурядными математическими способностями, что к двадцати восьми годам сумел нажить солидное состояние.

Он сидел с невозмутимым видом, присущим бывалым игрокам. Но было ясно, что сегодня фортуна к нему благосклонна, потому что напротив него крупье проворно раскладывал деньги в стопки по номиналу. Банк выигрыша выглядел внушительно. На глазах Рикардо Ветермил открыл нужную карту, и крупье придвинул к нему деньги с обеих сторон.

– Faites vos jeux, messieurs. Le jeu est fait! Делайте ваши ставки, господа! – на одном дыхании прокричал крупье, потом повторил еще раз.

Ветермил ждал, протянув руку к деревянной рамке, в которой лежали карты. Он оглядел стол – все ставки были выложены на сукно; вдруг на его скучающем лице вспыхнул интерес. Почти напротив него между плечами сидящих мужчин протиснулась рука в белой перчатке, сжимавшая банкноту в пять луи. Ветермил наклонился и с улыбкой покачал головой; он жестом отказался от этой ставки, по было поздно: пальцы уже разжались, пятерка упала на сукно, и деньги были приняты.

Он тут же откинулся на спинку кресла.

– Il y a unc suite, – спокойно сказал он. Он уступил банк, не желая играть против пяти луи. Все ставки вернулись владельцам.

Крупье стал подсчитывать выигрыш Ветермила, а Рикардо вытянул шею, чтобы разглядеть, чья это маленькая ручка в перчатке так внезапно прервала игру. Он узнал девушку в белом атласном платье и черной шляпе. Сейчас она выглядела куда более спокойной, чем несколько минут назад в саду. Ему было хорошо ее видно, и он подумал, что она красива до умопомрачения: стройная, чудесный цвет лица, юный свежий румянец на щеках, не тронутых косметикой. У нес были блестящие темно-русые волосы, высокий лоб, темные, удивительно чистые глаза. Но его привлекло в ней нечто большее, чем красота. Это было не просто прекрасное лицо, это было очень знакомое лицо. Он все еще гадал, где мог ее видеть, когда крупье закончил подсчеты.

– В банке две тысячи, – прокричал он. – Кто ставит на банк в две тысячи луи?

Желающих не нашлось. Открыли, новый банк, и Ветермил, все еще сидя в кресле сдающего, купил его. Он что-то сказал помощнику, и тот, обогнув стол, протиснулся сквозь толпу и передал сообщение девушке в черной шляпе. Она посмотрела на Ветермила и улыбнулась; от улыбки лицо ее волшебным образом преобразилось – это была сама нежность. Девушка исчезла, и через несколько секунд Рикардо увидел, как толпа позади банкомета расступилась и она прошла вперед и встала возле Ветермила.

Он обернулся, взял ее за руку и с упреком сказал по-английски:

– Я не мог позволить тебе играть против меня. Сегодня мне слишком везет. Вместо этого будешь моим партнером. Ставлю я, а выигрыш делим пополам.

Девушка покраснела. Он все еще крепко сжимал ее руку, и она не делала попыток вырваться.

– Нет, я так не могу! – воскликнула она.

– Почему? Смотри! – Он разжал ей кулачок, вызволил купюру в пять лун и подтолкнул ее крупье, чтобы тот добавил в банк. – Теперь ты ничего не можешь поделать, мы партнеры.

Девушка засмеялась, компания за столом заулыбалась, кто сочувственно, кто забавляясь. Ей принесли кресло, и она села рядом с Ветермилом. Губы ее приоткрылись, лицо светилось радостным возбуждением – но удача сразу же повернулась к Ветермилу спиной. Он три раза обновлял банк и уже спустил почти весь свой выигрыш. Он взял четвертый банк и снова проиграл.

– Хватит, Селия, – сказал он. – Пошли в сад, там попрохладнее.

– Я отвела от тебя удачу, – с раскаянием произнесла девушка.

Ветермил взял ее под руку.

– Ты моя удача, – ответил он, они пошли, и продолжения Рикардо не слышал.

Он остался размышлять о Селии. Она была одной из тех дивных тайн, которые делали Экс-ле-Бен неизменно привлекательным. Девушка из богемы, она выросла на земле Богемии, это несомненно. Об этом свидетельствовала искренность во всем: в радости, в удовольствии и даже в несчастье. Целая гамма чувств отражается на ее лице, пока тасуют колоду карт. Она не желает притворяться, надев маску равнодушия. Более того, в свои девятнадцать или двадцать она пришла сюда одна и, как у себя дома, не смущаясь расхаживает по этим залам. Разговаривая, они запросто называли друг друга по именам. Конечно же, она дитя богемы! Рикардо казалось, что она так же свободно могла бы войти в любую компанию и не осталась бы гам незамеченной. Она бы выглядела несколько более колоритно, чем другие девушки ее возраста, была бы гораздо более soignee. К тому же ей присущ чисто парижский шик. Но все это меркло перед ее естественной искренностью. Рикардо все размышлял, на какой улице Богемии она живет. Но еще больше его озадачило второе ее появление. Через полчаса он увидел, как она входит в длинный холл виллы под руку с Гарри Ветермилом. Они шли очень медленно, разговаривали и были так поглощены друг другом, что никого вокруг не замечали.

У лестницы стояла толстуха лет пятидесяти пяти, увешанная драгоценностями, разнаряженная, нарумяненная донельзя, и с любопытством смотрела на них. Когда они подошли достаточно близко, она спросила по-французски:

– Ну как. Селия, готова ехать домой?

Девушка испуганно вскинула глаза.

– Конечно, мадам, – ответила она так смиренно, что Рикардо удивился. – Надеюсь, я не заставила вас ждать.

Она забежала в гардероб и вернулась с плащом.

– До свиданья, Гарри, – сказала она, словно лаская голосом его имя, глаза ее лучились нежной улыбкой.

– Завтра вечером увидимся, – произнес он, взяв ее за руку.

И снова она не отобрала руку, по нахмурилась, внезапная серьезность набежала на лицо, как облачко. Она повернулась к пожилой даме и неохотно и как бы просительно сказала:

– Нет, думаю, завтра мы не сможем сюда прийти? Ведь так, мадам?

– Конечно нет, – резко ответила мадам. – Разве ты забыла, что у нас на завтра другие планы? Нет, завтра мы не придем, а послезавтра – да.

Селия опять повернулась к Ветермилу.

– Да, на завтра у нас другие планы, – с легкой грустью сказала она; увидев, что мадам уже подошла к двери, она наклонилась к нему и робко добавила: – Но послезавтра я была бы рада вас видеть.

– Бесконечно признателен вам за это желание, – отозвался Ветермил; девушка вырвала руку и сбежала по ступенькам.

Гарри Ветермил вернулся в зал. Мистер Рикардо не последовал за ним. Он был слишком занят той небольшой загадкой, которую преподнес ему сегодняшний вечер. Что может быть общего, размышлял он, у такой девушки и этой размалеванной женщины, к которой она обращалась столь почтительно? В ее голосе была даже не просто почтительность, а что-то похожее на привязанность. Идя к себе в отель, мистер Рикардо снова гадал, на какой улице Богемии может жить Селия, и вдруг ему в голову полезли совсем другие вопросы: почему Селия и эта ее мадам не могут завтра прийти на виллу «Флёр»? Что у них за неотложные дела? И что в них такого, отчего на лице Селии сразу появилась серьезность и… протест?

Вопросы были праздные, по впоследствии ему не раз пришлось их себе задавать.

 

Глава 2

Крик о помощи

Гарри Ветермила с Селией Рикардо встретил в понедельник. Во вторник Ветермил был в игорном зале один, и они немного поговорили.

В тот вечер Ветермил вообще не стал играть, и около десяти они ушли с виллы «Флёр».

– Вам куда? – спросил Ветермил.

– Наверх, к отелю «Мажестик», – ответил Рикардо.

– Тогда нам по пути, я тоже там живу, – сказал молодой человек, и они стали подниматься по крутым улочкам.

Рикардо так хотелось расспросить Ветермила о его юной приятельнице, по он не решался нарушить правила приличия. В холле они чуть-чуть поболтали и разошлись. Однако на следующее же утро мистеру Рикардо было суждено кое-что узнать о Селии. Когда он повязывал галстук, стоя перед зеркалом, к нему в номер ворвался Ветермил. От возмущения мистер Рикардо забыл про вчерашнее любопытство. Подобное вторжение было беспрецедентным нарушением его размеренной жизни. Утренний туалет – это священный обряд, прерывать который – кощунство, форменная анархия. Где камердинер? Где этот чертов Чарлз, который обязан охранять его дверь, как страж при богослужении?

– Я смогу уделить вам внимание не раньше чем через полчаса, – жестко сказал он.

Но Гарри Ветермил едва дышал, пальцы его дрожали.

– Я не могу ждать ни минуты! – закричал он умоляющим голосом. – Я к вам. Вы должны мне помочь, мистер Рикардо, вы просто обязаны!

Рикардо крутанулся на пятках, сразу решив, что от нею ждут обычной для Экс-ле-Бена помощи. Но потерянный голос сказал ему, что он ошибается. Надменность соскользнула с Рикардо, как плащ с плеча.

– Что случилось? – тихо спросил он.

– Нечто чудовищное. – Трясущимися руками Ветермил развернул газету. – Читайте.

Это был спецвыпуск местной газеты «Джорнал де Савойя», на нем стояло сегодняшнее число.

– Об этом кричат на улицах. Читайте!

На первой странице бросался в глаза абзац, выделенный крупным шрифтом.

Вчера поздним вечером совершено чудовищное преступление на вилле «Роза», расположенной у дороги в Ла-Бурже, – убита мадам Камилла Довре. Эта богатая пожилая дама была зверски задушена. Ее нашли на полу в гостиной, совершенно одетой. Наверху в спальне лежала ее горничная Элен Вокье, оглушенная хлороформом, со связанными за спиной руками. К моменту выпуска газеты она была еще без сознания, но рядом с ней находится врач Эмиль Пейтин. Мы надеемся, что вскоре он прольет свет на это злодеяние. Полиция умалчивает о деталях преступления, по можно без колебаний утверждать следующее.

Факт убийства был установлен в двенадцать часов ночи патрульным сержантом Перрише, усердие и сообразительность которого вызывают восхищение. Отсутствие следов на окнах и дверях со всей очевидностью указывает, что убийца находился на самой вилле. Исчезла машина мадам Довре; исчезла и молодая англичанка, приехавшая в Экс в качестве компаньонки мадам Довре. Мотив убийства лежит на поверхности. Всему Эксу известно, что у мадам Довре есть великолепные драгоценности, которые она носила с редкой беспечностью. Они пропит. Беспорядок в доме свидетельствует о том, что их усиленно искали. Мы полагаем, что всем постам будут немедленно разосланы приметы молодой англичанки, а также сообщение о награде за ее поимку. Мы смеем надеяться, что граждан Экса, да и всей Франции, избавят от подозрений в столь жестоком и подлом преступлении.

Рикардо с нарастающим ужасом дочитал заметку и положил газету на туалетный столик.

– Какая низость! – с жаром воскликнул Ветермил.

– Я полагаю, молодая англичанка – это ваша подруга мисс Селия? – медленно проговорил Рикардо.

Ветермил стремительно подскочил к нему.

– Так вы ее знаете? – в изумлении вскрикнул он.

– Нет, по я видел вас вместе в игорном доме. И слышал, как вы назвали ее по имени.

– Вы нас видели?! – воскликнул Ветермил. – Тогда вы и сами понимаете, что это гнусная клевета!

Но ведь Рикардо заметил девушку еще за полчаса до того, как увидел их вместе. Он живо помнил, как она почти в истерике кинулась на садовую скамейку и как нервозно водила по камню носком атласной туфельки. Она молода, красива, обворожительна… и тем не менее та картина в саду казалась Рикардо все более зловещей. Он вспомнил слова, произнесенные кем-то: «Она очень мила, – ла крошка. Досадно, что она проигралась»

Мистер Рикардо продолжил завязывать галстук, по еще более медлительно, чем обычно.

– А мадам Довре – это та толстуха, с которой ушла ваша подруга? – спросил он.

– Да.

Рикардо отвернулся от зеркала:

– Чего вы от меня хотите?

– Ано в Эксе. Это лучший из французских детективов. Вы его знаете. Как-то он был у вас на обеде.

Мистер Рикардо нередко приглашал знаменитостей, и на одном из таких сборищ были Ано и Ветермил.

– Вы хотите, чтобы я обратился к нему?

– Причем немедленно!

– Не уверен, что это удобно, – сказал Рикардо. – Человек приехал расследовать убийство, а мы вдруг к нему заявимся.

К его облегчению, у Ветермила была иная информация.

– Нет-нет, – воскликнул он, – Ано в Эксе не по делу, он в отпуске! Два дня назад я прочел в газете о его приезде, там говорилось, что он прибыл на отдых. Я хочу, чтобы он взялся за это дело.

Рикардо на мгновение усомнился в виновности девушки, уж очень Ветермил был убедителен, но та сцена в саду тоже была очень убедительна…

– Вы всячески стараетесь напустить на эту девушку самого блистательного сыщика Франции. Разумно ли это, Ветермил?

Ветермил в отчаянии вскочил со стула:

– И вы, и вы тоже? Вы считаете, что она виновна! Вы же видели, какая она, – и, однако, уверены, что она виновна? Вы не лучше этой мерзкой газетенки! И полиции!

– Как полиции? – резко спросил Рикардо.

– Да, – мрачно подтвердил Ветермил. – Как только я прочел эту гадость, сразу помчался на виллу. Там уже шныряли эти ищейки. Меня не пустили даже в сад, по я с одним поговорил. Они думают, что это она впустила в дом убийц.

Рикардо прошелся по комнате, потом остановился перед Ветермилом.

– Послушайте. – торжественно сказал он. – Я видел эту девушку за полчаса до того, как увидел вас. Она пулей вылетела в сад и бросилась на скамейку. Она не могла сидеть спокойно, ни секунды. Она явно была на грани истерики. Вы же понимаете, что это означало. Что она проигралась. Это первое.

Мистер Рикардо загнул палец.

– Далее было следующее. Она убежала обратно. Вы попросили ее разделить с вами выигрыш. Она пылко согласилась. Но вы проиграли. И это второе чрезвычайно важное обстоятельство. А чуть позже, когда она уходила, вы спросили ее, придет ли она завтра, то есть имелся в виду вчерашний вечер – тот самый, когда произошло убийство. Ее лицо затуманилось. Она колебалась. У меня создалось впечатление, что она вся сжалась при мысли о том, что ей предстоит сделать в следующий вечер. И она ответила: «На завтра у нас другие планы». Это третий существенный момент. – И мистер Рикардо загнул третий палец. – Ну как, вы и теперь будете просить меня привлечь к расследованию мосье Ано?

– Да, причем немедленно! – вскричал Ветермил.

Рикардо потребовал принести ему шляпу и трость.

– Вы знаете, где живет Ано? – спросил он.

– Да, – ответил Ветермил и повел Рикардо в скромную гостиницу в центре города.

Рикардо назвал свое имя, и их тут же провели в маленькую гостиную, где мосье Ано вкушал утренний шоколад. Это был грузный, плечистый мужчина с одутловатым лицом. В своем роскошном халате он сейчас был похож скорее на именитого комедиографа, чем на сыщика.

Ано встал и пошел им навстречу, протягивая обе руки Рикардо.

– Ах, дружище, как я рад вас видеть! И мистер Ветермил! – воскликнул он, подавая руку молодому человеку.

– Вы меня помните? – обрадовался Ветермил.

– Помнить людей – моя профессия, – усмехнулся Ано. – Вы были на том изумительном обеде у мистера Рикардо на Гроувнор-сквер.

– Мосье, я пришел к вам за помощью, – сказал Ветермил.

В голосе отчетливо звучала мольба. Мосье Ано подтащил от окна стул для Ветермила, жестом указав Рикардо на другой.

– Я весь внимание, – сразу посерьезнев, сказал он.

– Я об убийстве мадам Довре.

Ано встрепенулся.

– Почему вас так интересует убийство мадам Довре?

– Ее компаньонка, та молодая англичанка, – мы с ней большие друзья.

Лицо Ано окаменело. В его глазах мелькнуло раздражение.

– И чего вы хотите от меня, мосье? – холодно спросил он.

– Мосье Ано, я знаю, что вы в отпуске. Но я хочу – нет, я вас умоляю, – выкрикнул Ветермил, – взяться за это дело, раскрыть правду, выяснить, что произошло с Селией!

Ано откинулся в кресле. Он не сводил глаз с Гарри, по раздражения во взгляде уже не было.

– Мосье, не знаю, каковы правила у вас в Англии, но французские детективы не берутся за дело и не отказываются от него по своей прихоти. Мы подчиняемся приказу. Расследованием занимается мосье Флерио, следователь города Экса.

– Но если вы предложите свою помощь, они будут только рады! – воскликнул Ветермил. – Мне было бы намного спокойнее. Тогда не будет ни путаницы, ни напрасной потери времени, это уж точно!

Ано слегка покачал головой, но его взгляд смягчился. Вдруг он нацелил на Ветермила указательный палец:

– Кажется, у вас в нагрудном кармане есть фотография юной дамы.

Ветермил вспыхнул, вытащил портрет и протянул Ано. Некоторое время тот внимательно его разглядывал.

– Фото сделано недавно? Местным фотографом?

– Недавно. Для меня, – тихо ответил Ветермил.

– И каково сходство с оригиналом?

– Отличное.

– Как давно вы знакомы с мисс Селией?

Ветермил несколько вызывающе посмотрел на Ано:

– Около двух недель.

Ано вскинул брови:

– То есть вы познакомились здесь?

– Да.

– Как я полагаю, на вилле во время игры? А не в доме общих знакомых?

– Да, это так, – тихо сказал Ветермил. – По моей просьбе меня представил ей приятель, знакомый с ней по Парижу.

Ано вернул фото и придвинул свое кресло поближе к Ветермилу. Лицо его излучало дружелюбие. Он заговорил очень почтительно и доверительно.

– Мосье, мне о вас кое-что известно. Наш друг Рикардо рассказал вашу историю; я сам его попросил, когда встретил вас у него на обеде. Вы из тех людей, о которых хочется узнать побольше, и я знаю, что вы человек весьма благоразумный, а не романтический, неопытный юноша. Но кто из нас может поручиться, что устоит перед женскими чарами? Мосье, я знавал прекрасных женщин, невинность которых была для меня трижды очевидна, а между тем их судили за соучастие в жестоких преступлениях при неопровержимых доказательствах. И как только объявляли приговор, эти ангелы начинали сыпать страшными проклятиями, а их прелестные лица становились отвратительными.

– Не сомневаюсь, мосье, – ничуть не дрогнувшим голосом сказал Ветермил. – Но Селия Харланд не из таких женщин.

– Я ничего не утверждаю. Но, видите ли… ко мне приходили от следователя с просьбой о помощи, а я отказался. Ответил, что сейчас я просто обыкновенный буржуа на отдыхе. Однако совсем забыть о своей работе профессионалу редко удается, поэтому мы обсудили обстоятельства дела с комиссаром полиции, который ко мне приходил. История темная, мосье, должен вас предупредить.

– Насколько темная?

– Слушайте. – Ано еще ближе придвинулся к Ветермилу. – Прежде всего о главном. У преступников был сообщник на вилле. Кто-то впустил их в дом. Нет ни малейших признаков взлома, замки в полном порядке, на дверях никаких отпечатков пальцев, ни один винтик не тронут. Стало быть, в доме был сообщник. Приходится плясать от этого.

Ветермил угрюмо кивнул. Рикардо тоже придвинулся поближе, но Ано сейчас был сосредоточен на беседе с его спутником.

– Так вот, посмотрим, кто живет в доме мадам Довре. Список невелик. Мадам Довре имела обыкновение обедать и ужинать в ресторанах, так что от горничной требовалось только подать утром «petit dejeuner» и на ночь микстуру. Рассмотрим штат прислуги. Шофер – Анри Серветаз. Этой ночью его на вилле не было. Он пришел утром.

– Ага! – невольно воскликнул Рикардо.

Ветермил побледнел, но не шелохнулся, горящим взглядом продолжая смотреть на Ано.

– Подождите, – Ано предупреждающе поднял руку. – Серветаз ездил в Шамбери, где живут его родители. Он выехал двухчасовым поездом. День провел с родителями, вечером ходил с ними в кафе. Более того, имеются утренние показания горничной Элен Вокье, она подтвердила, что Серветаз был в Шамбери, и дала его адрес. В тамошнюю полицию позвонили, те наведались в дом его родителей и застали его в постели. Я не говорю, что Серветаз не мог быть замешан в преступлении. Это еще надо проверить. Но очевидно, что не он открывал дверь убийцам, поскольку в это время был в Шамбери, а убийство обнаружили уже в полночь. К тому же маленькая деталь: он живет не в доме, а в помещении над гаражом, расположенным в углу сада.

Кроме шофера, в доме бывает уборщица, она местная, приходит в семь утра, уходит в семь-восемь вечера. Иногда задерживается, если горничная остается в доме одна, она женщина нервная. Однако вчера она ушла около девяти, и свидетели есть, но убийство было совершено гораздо позднее. Это факт, а не предположение. Уборщицу можно сбросить со счета, к тому же у пес прекрасный характер. Остается горничная Элен Вокье и, – он пожал плечами, – мадемуазель Селия.

Ано потянулся за спичками и закурил сигарету.

– Посмотрим, кто такая горничная. Ей лет сорок, крестьянка из Нормандии – они неплохие люди, мосье, эти крестьяне. Скуповаты, конечно, но в общем и целом честные, почтенные люди. Об этой Элен Вокье нам кое-что известно, мосье. Взгляните-ка! – Ано вынул из стола лист бумаги. Он был сложен пополам и исписан только внутри. – Здесь у меня некоторые детали. Думаю, наша полиция работает более обстоятельно, чем ваша. Элен Вокье служила у мадам Довре семь лет. Она была уже скорее подругой, чем горничной, человеком, которому всецело доверяют. И заметьте, мистер Ветермил: за семь лет у нее была масса возможностей добыть драгоценности, не прибегая к пособничеству преступников! К тому же ее усыпили хлороформом и связали! Насчет хлороформа нет ни малейшего сомнения, доктор Пейтин обследовал ее до того, как она пришла в себя. Когда она очнулась, у нее началась страшная рвота, и вскоре она снова потеряла сознание. Только сейчас заснула нормальным сном. И теперь остается одна мадемуазель Селия. О ней ничего не известно, мосье. Вы сами ничего, в сущности, о ней не знаете. Она приехала в Экс в качестве компаньонки мадам Довре. Как эта красивая молодая англичанка стала вдруг компаньонкой?

Ветермил заерзал. Его лицо горело. Рикардо и сам задавал себе этот вопрос. И теперь с нетерпением ждал ответа.

– Не знаю. – Ветермил помолчал, но потом Рикардо показалось, что он устыдился своих колебаний. Собравшись с духом, он сказал тихим, но твердым голосом: – Но я скажу вот что. Мосье Ано, вы говорили о женщинах, которые, будучи виновными, выглядели невинными овечками. Однако бывают женщины, которые сохраняют чистоту и порядочность, даже если их окружают сомнительные личности.

Ано слушал его, не соглашаясь и не отрицая. Он достал второй лист бумаги.

– Теперь я расскажу кое-что о мадам Довре. Не будем говорить о ее детстве и отрочестве, они были совершенно обыкновенными. К тому же она мертва, бедняжка. Начнем с ее замужества; семнадцать лет назад она вышла замуж за богатого фабриканта из Нанси, с которым познакомилась в Париже. Семь лет назад мосье Довре умер, оставив ей кучу денег. У нее была страсть к бриллиантам, и теперь она могла ее удовлетворить. Она коллекционировала бриллианты. Прослышав о знаменитом ожерелье или об известном камне, она не успокаивалась, пока эта вещь не попадала ей в руки. На эти камни ушло целое состояние, огромные деньги! Она любила похвастаться драгоценностями и при любом подходящем случае их надевала – и здесь, и в Монте-Карло, и в Париже. Сердце у нее было доброе, она была чересчур впечатлительной. И наконец, как многие дамы ее круга, она была до глупости суеверна.

Мистер Рикардо чуть не подскочил на стуле. Суеверна! Это слово внезапно осветило темноту его неведенья. Он понял, что мучило его последние два дня. Он тут же с ослепительной ясностью вспомнил, где и когда видел Селию Харланд. Картина, вставшая перед глазами, делалась все четче и четче, словно фотография, попавшая в проявитель.

Ано продолжал:

– Отлично! А теперь напомню, какой у нее был характер: тщеславная, обожающая новые знакомства, щедрая и до нелепости суеверная. Поистине лакомый кусок для любого жулика, при ее-то богатстве. И еще то и дело причитает, какая она простофиля. Короче, будто сама напрашивается: ограбьте меня поскорее! Семь лет Элен Вокье верой и правдой защищала ее от серьезных бед. А как только в доме появилась ваша юная подруга, незадачливая мадам тут же пала жертвой убийцы и грабителя или нескольких. Полагаю, мистер Ветермил, наши воры куда более жестоки, чем ваши.

От жгучей боли Ветермил закрыл глаза, его лицо еще больше побледнело.

– А что, если Селия – одна из жертв? – сдавленным голосом сказал он.

Ано сочувственно посмотрел на него.

– Всякое может быть, в этом мы разберемся. Но вот что замечу: если мисс Селия и участвовала в преступлении, совершенном на вилле «Роза», ей наверняка сказали, что речь идет только об ограблении. Столь неискушенная особа могла слишком поздно обнаружить, что к краже добавилось убийство.

У Рикардо перед глазами все еще стояла вспомнившаяся вдруг картина. Он вздрогнул, услышав Ветермила:

– Мой друг Рикардо может кое-что добавить к тому, что вы сказали.

– Я?! – воскликнул Рикардо. Боже! Как Ветермил мог узнать, что за картина стоит у него перед глазами?

– Да. Вы видели Селию в вечер перед убийством.

Рикардо во все глаза смотрел на друга. Должно быть, Гарри сошел с ума. Подозрения полиции он подкрепляет фактами – скверными, неопровержимыми фактами.

– В вечер перед убийством, – тихо продолжал Ветермил, – Селия Харланд проигралась. Она играла в баккара. Рикардо видел ее в саду при вилле, она была на грани истерики. Позже он видел ее со мной и слышал ее слова. Я спросил, придет ли она завтра – то есть вчера, в день преступления, – а она изменилась в лице и сказала: «Нет, у нас другие планы. Но послезавтра я была бы рада вас видеть».

Ано вскочил.

– И вы сами так спокойно мне это говорите! – вскричал он.

– Да. Вы любезно отметили, что я не романтический юноша. Это так. Я умею принимать факты как данность.

Ано почтительно посмотрел на него, потом твердо сказал:

– Ваша взяла, мосье. Я берусь за это дело. Но, – его лицо посуровело, он стукнул кулаком по столу, – я доведу его до конца, даже если исход окажется для вас трагичным!

– Именно этого я и желаю, мосье, – произнес Ветермил, – чтобы все было выяснено до конца.

Ано запер бумаги в ящике для писем. Потом он вышел и вернулся через несколько минут.

– Начнем с самого начала, – сказал он. – Я позвонил в Дипо. Перрише, сержант патрульной службы, обнаруживший убийство, сейчас будет здесь. Мы с ним пройдем к вилле, и по дороге он расскажет, как и что обнаружил. На вилле мы отыщем мосье Флерио, следователя, он уже начал работу, и комиссара полиции. Вместе с ними мы обследуем виллу. Там пока ничего не трогали, только перенесли тело мадам Довре из салона в спальню и открыли окна.

– Можно мне с вами? – воскликнул Ветермил.

– Да, с одним условием: вы не задаете никаких вопросов и отвечаете только на те, которые задаю я. Смотрите, слушайте, изучайте – но не вмешивайтесь!

От мягкой доверительности Ано не осталось и следа. Теперь это был властный и бдительный страж порядка. Он обернулся к Рикардо:

– Вы готовы подтвердить то, что видели в саду, и услышанные позже слова? Это очень важно.

– Да, – сказал Рикардо.

Но он ни словом не обмолвился о той картине, которая как наяву стояла у него перед глазами. И была не менее важной и весьма красноречивой.

Концертный зал в Лимингтоне был переполнен. Главным образом зрительницами, а не зрителями. В конце зала была сцена, на которой стоял черный шкаф. Подтянутый мужчина с военной выправкой вывел вперед красивую белокурую девушку, одетую в черное бархатное платье с длинным шлейфом. Она двигалась словно во сне. Человек пять из зала вскарабкались на помост, лентой связали ей руки за спиной и скрепили ленту сургучом. Ее подвели к шкафу и на глазах публики привязали к скамье внутри шкафа. Дверь закрыли, люди спрыгнули с помоста в зал, свет притушили. Зрители замерли в ожидании. Вдруг в тишину полутемного зала с опустевшего помоста ворвался рокот тамбурина. Постукивания и удары, казалось, бились о панельные стены зала, а на том месте, где должна быть дверь шкафа, возникло туманное белое облако. Облако превратилось в фигуру женщины; у пес было смуглое лицо восточного типа; низкий гортанный голос пропел песнь в честь Нила и римского полководца Антония. Изображение фигуры померкло – это была Клеопатра. Снова затрещали тамбурины и цимбалы. Зажегся свет, дверь шкафа распахнулась – девушка в черном бархатном платье по-прежнему сидела привязанная к скамейке.

Это был спиритический сеанс – представление, на которое Джулиус Рикардо ходил два года назад. Медиум, девушка в черном бархатном платье, была Селия Харланд.

Вот такая картина возникла перед глазами Рикардо, когда Ано описывал мадам Довре: «Обожающая новые знакомства, щедрая и до нелепости суеверная, лакомый кусочек для любого жулика». Там – слова, здесь – красивая двадцатилетняя девушка, способная проделывать подобные трюки, для которой простодушная мадам Довре поистине предел мечтаний!

Рикардо глядел на Ветермила, терзаясь сомнениями – должен ли он рассказать про тот спиритический сеанс или нет? Но прежде чем он пришел к какому-то решению, раздался стук в дверь.

– Это Перрише, – сказал Ано и взялся за шляпу. – Пойдемте на виллу «Роза».

 

Глава 3

Рассказ Перрише

Перрише был коренастый молодой человек с открытым, румяным лицом и такими светлыми усами и волосами, что они казались почти серебряными. Он вошел с весьма важным видом.

– Ага! Вы поздно легли спать, дружище, – произнес Ано с усмешкой, – но, я смотрю, успели с утра пораньше прочитать газету. Что ж, имею честь сотрудничать с вами в этом деле.

Перрише, покраснев, мял в руках кепи.

– Мосье угодно смеяться надо мной. Сам бы я отнюдь не назвал себя умником. Я, конечно, хотел бы таким быть, но, видит бог, я таким не выгляжу.

Ано хлопнул его по плечу.

– Тогда можете себя поздравить! Большое преимущество – обладать умом, но не очень умной физиономией. Вдвоем мы запросто справимся с этим делом. Вперед!

Пока они вчетвером шли к вилле, Перрише четко и ясно изложил события вечера.

– Я прошел мимо виллы в половине десятого. Ворота были закрыты. Поверх забора и кустов мне было видно окно на втором этаже в юго-западном углу дома, – там горел яркий свет. Нижних окон видно не было. Через час с лишним я возвращался и, проходя мимо виллы, заметил, что свет в той комнате погашен, но ворота почему-то открыты. Тогда я вошел в сад, затворил за собой ворота, и они с щелчком захлопнулись. Но потом мне пришло в голову, что на вилле могут быть гости, для которых ворота специально оставлены открытыми. Поэтому я двинулся по дорожке, огибающей дом, к парадной двери. На этой вилле парадная дверь находится сзади, а не со стороны дороги. Когда я вышел на парковочную площадку для машин, я увидел, что весь дом погружен во тьму. Там, кроме застекленных дверей нижнего этажа, есть вторые деревянные, решетчатые двери, они были закрыты. Я для верности подергал одну, она была надежно заперта. А все окна закрыты ставнями. Нигде ни щелочки света. Я спокойно ушел и закрыл за собой ворота. Через несколько минут после этого пробили часы, так что я точно знал время. Было одиннадцать часов. Через час я снова там проходил, и, к моему удивлению, ворота опять были открыты. Я точно помнил, что закрыл их и что дом был абсолютно темным. И вдруг – они открыты! Я, разумеется, посмотрел на дом. На третьем этаже, под самой крышей, светилось одно окно. Час назад оно не горело. Несколько минут я смотрел на это окно, ожидая, что свет погаснет. Но нет, он горел и горел. Этот непонятный свет и ворота, которые дважды открывали, показались мне подозрительными. Я снова вошел в сад, на этот раз с осторожностью. Ночь была ясная, хоть и безлунная, и все было видно без фонаря. Я тихо прошел по дорожке; когда повернул к парадной двери, сразу же заметил, что ставни одного окна на первом этаже распахнуты, а за ними виднеется полуоткрытая створка на застекленной двери. Это был шок! Такие ставни и двери открываются изнутри. У меня заледенела кровь в жилах, по спине побежали мурашки. Я подумал про одинокое светящееся окно под крышей и уже не сомневался, что случилось что-то ужасное.

– Да, да. Все правильно, – сказал Ано. – Дальше, дружище.

– Застекленная дверь тоже была распахнута, и за нею зиял черный провал комнаты, – продолжал Перрише. – Я подкрался к окну и посветил фонарем. Окно находилось в нише, с обеих сторон пиши были шторы, и, хотя они не были задернуты, я видел только кусочек помещения. Стараясь не истоптать траву под окном, я осторожно влез в него. При свете фонаря я увидел перевернутый стул посреди комнаты, а справа, у среднего из трех окон, скорчившись, лежала женщина. Это была мадам Довре. Она была одета по-уличному. На туфлях была грязь, как будто она шла по земле после дождя. Вы, вероятно, помните, что между шестью и восемью дважды шел проливной дождь.

– Да, – кивнул Ано.

– Она была мертва, это было понятно сразу. Лицо почернело и опухло, на шее веревка, она так глубоко врезалась в кожу, что поначалу я ее не заметил. Ведь мадам Довре была дамой увесистой.

– Что потом? – спросил Ано.

– Я пошел в холл к телефону и позвонил в полицию. Потом я потихонечку поднялся наверх и пооткрывал все двери. Ничего примечательного не нашел. Потом наконец добрался до комнаты под крышей, до той самой, где горел свет. Там я обнаружил Элен Вокье, горничную, она, связанная, лежала на кровати.

Компания из четырех мужчин подошла к повороту. В нескольких шагах от них толпилась горстка людей; вход на виллу охранял патрульный сержант.

– Вот мы и пришли, – сказал Ано.

Они поглядели наверх; из углового окна на втором этаже высунулась голова и снова скрылась.

– Это мосье Беснар, комиссар полиции Экса, – объяснил Перрише.

– А выглядывал он из окна той комнаты, где горел свет в ваш первый обход? В половине десятого?

– Да, мосье, это то самое окно.

Они остановились у ворот. Перрише поговорил с сержантом, и тот их пропустил. Компания вошла в сад, окружавший виллу.

 

Глава 4

На вилле

По дорожке, обсаженной деревьями и кустами, они обогнули дом, и им навстречу двинулся невысокий бородач с военной выправкой. Тот, который только что выглядывал из окна, – комиссар полиции Луи Беснар.

– Значит, вы все-таки решили нам помочь, мосье Ано! – воскликнул он, протягивая руки. – Мы не претендуем на первенство в расследовании и готовы всецело вам подчиниться и довериться вашему мнению. Все, чего мы хотим, – это найти убийц. Мой бог, какое изуверство! И чтобы такая юная особа решилась на подобное преступление – непостижимо!

– Я смотрю, у вас уже есть твердое мнение относительно этой особы! – отрывисто сказал Ано.

– Осмотрите виллу и сами убедитесь; не уверен, что вам удастся сделать другие выводы, – комиссар махнул рукой в сторону дома, потом вдруг воскликнул что-то невнятное и весь подобрался.

Из-за поворота вышел и не спеша двинулся к ним высокий, сухощавый мужчина лет сорока пяти, в просторном плаще и высоком шелковом цилиндре. У него была мягкая курчавая бородка, как у человека, щек которого никогда не касалось лезвие бритвы, узкое лицо, светло-серые глаза и чуть выпуклый лоб.

– Это и есть следователь? – спросил Ано.

– Да; мосье Флерио, – шепотом ответил Луи Беснар.

Флерио, погруженный в собственные думы, заметил их группу, только когда Беснар шагнул ему навстречу и под его ногами захрустел гравий.

– Это мосье Ано, он из Сюртэ, из Парижа, – сказал Луи Беснар.

Флерио радушно поклонился.

– Рад вас приветствовать, мосье Ано. Мы ничего не трогали; как только мне сообщили, что вы изъявили желание помочь, я отдал приказ оставить все, как есть. Я думаю, что ваш опыт позволит вам увидеть то, что мы наверняка бы не заметили.

Ано поклонился в ответ.

– Я постараюсь, мосье Флерио, больше ничего не могу пока обещать.

– Но кто эти господа? – Флерио, словно очнувшись, заметил стоящих рядом Гарри Ветермила и Рикардо.

– Это мои друзья, – ответил Ано. – Если вы не возражаете. Они могли бы нам помочь, если вы, конечно, не против. Мистер Ветермил, между прочим, был знаком с Селией Харланд.

– А-а! – В глазах следователя появилась настороженность. – Вы можете что-нибудь о ней рассказать?

– Я с удовольствием расскажу все, что знаю, – ответил Гарри Ветермил.

В светлых глазах Флерио вспыхнуло холодное яркое пламя. Он сделал шаг вперед. Черты узкого лица обозначились еще более резко. Мистеру Рикардо показалось, что на какой-то миг Флерио перестал быть просто вежливым объективным следователем, за маской «официального лица» вдруг обнаружился страшный лик фанатика.

– Она еврейка, эта Селия Харланд? – громко выпалил он.

– Нет, мосье Флерио. Я не отношусь к этому народу с предубеждением, и у меня много друзей среди евреев, но Селия Харланд – не еврейка.

– А-а! – протянул Флерио; в его голосе мелькнуло разочарование и недоверие. – Ну ладно, докладывайте мне, как идут дела. – И он ушел, не сделав больше ни единого замечания и не задавая вопросов.

Четверо мужчин проводили его взглядом; когда он отошел достаточно далеко, Беснар, виновато разведя руками, обернулся к Ано.

– Он хороший следователь, мосье Ано, поверьте… Умный, изобретательный, вдумчивый, но у него есть свой пунктик, как у всякого из нас. Ему повсюду мерещатся козни Дрейфуса. Это дело не выходит у него из головы. Как бы ничтожна ни была убитая женщина, он должен найти у нее письма, обличающие очередного Дрейфуса. Но вы же знаете, таких людей тысячи – простые добрые обыватели, которые во всех преступлениях всегда готовы обвинить еврея.

Ано кивнул.

– Знаю. Однако когда антисемитизмом заражен следователь полиции – это очень неприятно. Пойдемте.

На полпути от ворот к вилле дорога разветвлялась, и на другой тропе они увидели молодого крепыша в узких черных брюках.

– Это шофер? – спросил Ано. – Мне нужно с ним поговорить.

Комиссар подозвал шофера.

– Серветаз, отвечайте на все вопросы этого мосье.

– Конечно, мосье комиссар, – откликнулся шофер. Вид у него был озабоченный, но отвечал он охотно и без малейших признаков страха.

– Как давно вы служите у мадам Довре? – спросил Ано.

– Четыре месяца, мосье. Я привез ее из Парижа в Экс.

– И поскольку ваши родители живут поблизости отсюда в Шамбери, вы решили воспользоваться возможностью их навестить?

– Да, мосье.

– Когда вы попросили хозяйку отпустить вас?

– В субботу, мосье.

– Вы просили выходной именно на вчерашний день, на вторник?

– Нет, мосье; я просто попросил отпустить меня на день, когда это будет удобно мадам.

– Так. Когда мадам Довре сказала вам, что вы можете поехать к родителям во вторник?

Серветаз колебался. Вид у него стал несчастный. Он неохотно ответил:

– Мосье, это не мадам Довре сказала.

– Не мадам Довре! Тогда кто же? – резко спросил Ано.

Серветаз переводил взгляд с одного мрачного лица на другое; наконец он ответил:

– Мадемуазель Селия.

– О, – протянул Ано. – Мадемуазель Селия. Когда именно она вам это сказала?

– Утром в понедельник, мосье. Я мыл машину. Она вошла в гараж с цветами, которые срезала в саду, и сказала: «Я была права, Анри. У мадам доброе сердце. Можете ехать завтра поездом, который выходит из Экса в час пятнадцать и приходит в Шамбери в два девять».

Ано насторожился.

– «Я была права, Анри» – это ее точные слова? И «У мадам доброе сердце». Ну же, ну, говорите! – Он предупреждающе поднял вверх палец. – Но будьте внимательны, Серветаз.

– Это ее подлинные слова, мосье.

– «Я была права, Анри. У мадам доброе сердце»?

– Да, мосье.

– Значит, мадемуазель Селия отпустила вас в Шамбери, – сказал Ано, пристально глядя на шофера. Серветаз смущался все больше. Вдруг голос Ано грозно зазвенел: – Вы в чем-то неуверены! Начнем с начала. Говорите правду, Серветаз!

– Мосье, я говорю правду… И действительно, мне не хотелось вам говорить. Потому что утром слышал, о чем люди кругом толкуют… Не знаю, что и думать. Мадемуазель Селия всегда была такая добрая и внимательная… Но это правда, – продолжал он с отчаянием. – Да, это мадемуазель Селия надоумила меня попросить денек для поездки в Шамбери.

– И когда она вас надоумила?

– В субботу.

Мистер Рикардо вздрогнул и сочувственно посмотрел на Ветермила. Но тот все уже для себя решил. Он стоял, упрямо вздернув подбородок, и твердым взглядом смотрел на шофера. Комиссар Беснар тоже все для себя решил. Он лишь пожал плечами.

Ано дружески потрепал шофера по руке:

– Не горюйте, дружище. Рассказывайте, как было дело.

Серветаз сокрушенно продолжил:

– В субботу утром мадемуазель Селия пришла в гараж и заказала машину на вторую половину дня. Она постояла и поговорила со мной, как часто это делала. Сказала, что слышала, что мои родители живут в Шамбери, и, раз мы находимся так близко от них, я просто обязан попросить выходной. Что грех не навестить их.

– И это все?

– Да, мосье.

– Отлично. – Резкий голос и настороженные манеры детектива сразу куда-то подевались. Казалось, он выбросил Серветаза из головы, как человек, изучивший внимательно какой-то важный документ, который до поры до времени можно убрать в дальний угол. – Посмотрим гараж!

Они прошли между кустами, и за поворотом дороги показался гараж. Ворота были открыты.

– Вы обнаружили, что ворота открыты?

– Ну да, как сейчас.

Ано кивнул.

– Что вы сделали во вторник с ключом?

– Запер гараж и отдал ключ Элен Вокье, мосье. А она повесила его на кухне.

– Понятно. Значит, ключ мог взять кто угодно?

– Да, мосье, – если знал, где искать.

В гараже возле дальней стены выстроился ряд огромных канистр с бензином.

– Одна из канистр пропала? – спросил Ано.

– Да, мосье. Когда я уезжал, в баке машины почти не оставалось бензина. Его взяли отсюда, но почему-то из середины ряда. – И он ткнул пальцем в одну из канистр.

– Вижу. – Ано в задумчивости поднял брови.

Комиссар нетерпеливо повел плечами:

– С конца или из середины – какая разница? Взяли бензин, да и все.

Однако Ано не стал отмахиваться от этой подробности.

– Вполне возможно, что это имеет значение, – мягко сказал он. – Например, если бы Серветаз не знал в точности, как стоят канистры, он мог бы еще долго не заметить пропажу.

– Да, и мог даже подумать, что сам взял эту канистру, просто запамятовал, – вставил Серветаз.

– Вот именно. – Ано обратился к Беснару: – Я думаю, это может быть важно, но еще не знаю почему.

– Но ведь если машину угнали, – воскликнул Беснар, – шофер первым делом проверит, все ли канистры с бензином на месте, верно?

Рикардо тоже об этом успел подумать, и ему было интересно, что скажет Ано. Но тот не собирался отвечать. Он вообще не придал этой реплике значения, не заботясь о том, что о нем подумают компаньоны. Он просто вскользь обронил:

– Ну да, раз машину угнали, как вы выражаетесь, то все так и есть. – И снова обратился к Серветазу: – Какая мощность у машины?

– Шестьдесят лошадиных сил, – сказал Серветаз.

Ано повернулся к комиссару.

– Я думаю, у вас есть ее номер и характеристики? Надо бы объявить, может, ее где-то видели.

Комиссар ответил, что описание машины уже отпечатано, Ано одобрительно кивнул и уставился в землю. Перед гаражом была каменная площадка, но на ней не было видно никаких следов.

– Хотя гравий был мокрый, тот, кто вывел машину, сумел сделать это очень осторожно и тихо, – сделал заключение Ано, помотав головой.

Он повернулся и пошел назад, глядя себе под ноги. Вдруг он подбежал к полоске травы между гравием и кустами.

– Смотрите, – позвал Ано Ветермила, – здесь трава слегка примята, и здесь тоже. Кто-то бежал по траве на цыпочках. Да-да, он был очень предусмотрителен.

Они опять свернули на главную дорогу, немного прошли по ней и оказались перед виллой. Это был маленький, красивый, как игрушка, домик посреди зеленого газона с веселыми цветочными клумбами. Дом был очень славный. Почти квадратной формы, из желтого камня, у двери с обеих сторон – резные колонны, на островерхой крыше – позолоченный флюгер. Рикардо не верилось, что не далее чем двенадцать часов назад в стенах такого милого домика могло произойти подлое, грязное преступление, – он так весело блестел на солнце. Одни окна были закрыты ставнями, другие распахнуты настежь, впуская свет и воздух. Большой холл освещался высокими окнами по обе стороны от входной двери; за ними следовали стеклянные двери, выходящие в сад; их защищали зеленые деревянные створки, сейчас закрепленные за стену. Стеклянные двери вели в продолговатые комнаты, тянувшиеся до другой стороны дома, они дополнительно освещались боковыми окнами. В левой комнате была столовая и позади нее – кухня; комната справа служила салоном, там нашли убитую. Перед стеклянной дверью из этой комнаты был газон, но траву так вытоптали, что из-под нее проступала черная грязь. Это была полоса метра полтора шириной, и еще издали было заметно, что после вчерашнего дождя там осталось много следов.

– Сначала обойдем вокруг дома, – сказал Ано и пошел вдоль виллы в направлении к дороге.

Над его головой было четыре окна, три из них относились к салону, а четвертое принадлежало маленькому кабинету. Под этими окнами трава была не смята, а тропинка гладкая. После внимательного осмотра стало ясно, что в качестве входа пользовались только той стеклянной дверью салона, что выходила на дорогу. Туда они и вернулись. На земле отпечатались три цепочки следов. Одна делала большой круг от дороги к двери и не пересекалась с другими.

– Это следы моего смышленого друга Перрише, который не хотел портить картину.

Розовая физиономия Перрише засияла от удовольствия, и Беснар одобрительно ему кивнул.

– Мосье комиссар, было бы неплохо, чтобы и остальные ваши офицеры были так же смышлены и благоразумны, – сказал Ано, указывая на мешанину следов. – Смотрите! Следы ведут от стеклянной двери к дороге, но по ним словно бороной прошлись.

Беснар придвинулся.

– Ни один из моих офицеров не входил в дом через эту дверь На этот счет были даны строжайшие указания, и они были выполнены. Земля выглядит так же, как двенадцать часов назад.

Лицо Ано стало задумчивым.

– Вот как? – Он нагнулся над второй цепочкой следов, по правую сторону от двери. – Мужчина и женщина, – сказал он. – Но это не следы, а только намек на них. Можно подумать… – Не закончив предложение, он поднялся, повернулся в сторону третьего следа и просиял от удовольствия: – Ага, вот это что-то интересное.

Отпечатков было три; если стертые цепочки следов шли по краю, то эти три – прямо от центра стеклянной двери к дороге. Они были пропечатаны отчетливо, все три оставлены маленькой туфелькой на высоком каблуке. Расположение следов имело некоторую особенность: первым был след от правой нога, он находился в полуметре от двери, причем носок впечатался глубже, чем пятка. Отпечаток левой ноги был чуть ближе к первому, чем тот к двери, и пятка пропечаталась несколько глубже, а след носка был шире и слегка смазан. Следующий отпечаток правой ноги был совсем рядом со вторым, и тонкий каблук пропечатался отчетливее, чем носок. Он вошел в землю не меньше чем на два сантиметра. Других следов не было. Последние два были близко друг к другу и к дороге, на самом краю травы.

Ано задумчиво посмотрел на следы и повернулся к комиссару:

– Вы нашли в доме эти туфли на каблуках?

– Да. Мы проверили обувь всех женщин: Селии, горничной и даже мадам Довре. Подходят только туфли из комнаты Селии Харланд.

Беснар окликнул офицера, дежурившего на подъездной дорожке, и тот принес из холла пару замшевых туфель.

– Смотрите, мосье Ано, вот эта ножка оставила такие четкие отпечатки. Нежная ножка с высоким подъемом. У мадам Довре нога квадратная, у горничной широкая и плоская. Эти туфли не налезут ни на мадам Довре, ни на Элен Вокье. Они валялись в комнате Селии так, как будто их сбросили в спешке. Как видите, они почти новые. Их надевали один раз, не больше, и они точно соответствуют следам на земле, кроме передней части второго отпечатка.

Ано взял у него туфли и, присев, один за другим начал приставлять их к следам. Рикардо видел, что они точно входят в отпечатки.

Комиссар сказал:

– Должен заметить, Селия Харланд убежала в точно таких же новых туфлях.

«А эти беспечно бросила посреди комнаты, чтобы каждый мог их заметить!» – подумал Рикардо. Как будто девушка старалась дать против себя побольше улик. Хотя, конечно, преступника изобличает как раз пренебрежение к мелочам, таким несущественным в угаре преступления и таким многозначительным на следующий день.

Ано поднялся и вернул туфли офицеру.

– Да, похоже на то. Надо бы справиться у сапожника – как вижу, туфли были изготовлены в Эксе.

Беснар посмотрел на золотые буквы на подкладке.

– Я сделаю запрос, – сказал он.

Ано кивнул и, достав из кармана рулетку, измерил расстояние от окна до первого следа и дальше между всеми следами.

– Какого роста мадемуазель Селия? – спросил он у Ветермила. Рикардо был поражен: детектив не колеблясь задает вопрос, который может привести Селию Харланд на гильотину, и задает человеку, который сделал ставку на ее невиновность, поставил на кон свое счастье.

– Примерно метр семьдесят, – ответил тот.

Ано сунул рулетку в карман. Он поверялся к Ветермилу и угрюмо на него посмотрел:

– Я вас предупреждал, не так ли?

Бледное лицо Ветермила дрогнуло.

– Так. Я не боюсь. – Но вид у него стал еще более встревоженным.

Ано торжественно указал на землю:

– Прочитаем рассказ, написанный этими следами. Молодая, полная сил девушка примерно того же роста, что и мадемуазель Селия, обутая в новые туфли мадемуазель Селии, выскакивает из комнаты, где произошло убийство и где лежит труп женщины. Она бежит. На ней длинное платье. На втором шаге девушка наступает на подол, спотыкается и, чтобы удержаться на ногах, переносит вес тела на пятку, так что каблук впечатывается в землю. Ей удалось сохранить равновесие, после чего она ступила на дорогу. Гравий здесь действительно твердый, но вы видите, что на нем осталась часть грязи, прилипшей к туфлям. Она садится в машину вместе с мужчиной и другой женщиной, и они уезжают – между одиннадцатью и двенадцатью часами.

– Между одиннадцатью и двенадцатью? Почему? – спросил Беснар.

– В одиннадцать ворота были открыты, и Перрише их закрыл. В двенадцать они опять были открыты. Следовательно, убийцы до одиннадцати не уезжали; они оставили для себя открытые ворота, но не уехали, иначе как бы ворота могли оказаться открытыми в полночь?

Беснар согласно закивал, и вдруг вперед выступил Перрише. Его глаза были круглыми от ужаса.

– Значит, когда я в первый раз закрыл ворота и подошел сюда, они были здесь, в этой комнате?! О господи! – Он с открытым ртом уставился на окно.

– Боюсь, дружище, так оно и было, – важно произнес Ано.

– Я стучал в деревянную дверь, дергал болты – а они были внутри, они затаились в трех метрах от меня!

Перрише стоял как громом пораженный.

– Проверим, – сказал Ано.

Он пошел, ступая в следы Перрише, и остановился на пороге комнаты. Изучил зеленые деревянные двери, которые открывались наружу, и стеклянные, открывавшиеся внутрь, вынул из кармана лупу и пригласил Беснара.

– Смотрите! – Ано показал на деревянный край.

– Отпечатки пальцев? – с надеждой спросил Беснар.

– Да; но руки в перчатках. Из этого ничего не извлечь, кроме того, что убийца знал свое дело.

Ано наклонился над порогом, где были видны какие-то следы, но с сожалением разогнулся.

– Резиновые подошвы, – произнес он и ступил в комнату, за ним последовали Ветермил и остальные.

Они оказались в маленькой нише, обшитой деревом, покрашенным в белый цвет, с мелкими резными розетками. Нишу венчала арка, опиравшаяся на две изящные колонны, между которыми висели розовые занавески из плотного шелка. Они были задернуты неплотно, и через просвет была видна комната, вся, целиком. Они вошли.

 

Глава 5

В салоне

Дрожа от нетерпения, Джулиус Рикардо отодвинул занавеску. Он оказался в небольшой продолговатой комнате красиво, даже изысканно обставленной. Слева неподалеку от ниши был маленький камин, в нем чернела зола от сгоревших дров. За камином в полуметре от стены стоял диван, обтянутый розовым Дамаском, с двумя смятыми подушками по бокам, за диваном была дверь, распахнутая в холл. В конце комнаты в стену было вставлено зеркало, перед ним стоял письменный стол. Вправо от ниши уходили три окна, между ближайшими находился выключатель. С потолка свисала люстра, на письменном столе стояла лампа, на каминной полке – пара электрических свечей. Под окнами расположился круглый блестящий стол из светлого дерева; один стул был опрокинут, второй стоял возле стола, развернутый спинкой к выключателю, третий – напротив него.

Рикардо с трудом мог поверить, что в этой нарядной комнате всего двенадцать часов назад произошла злополучная трагедия. Беспорядок минимальный. Справа в три окна смотрит голубое, залитое солнцем небо; позади Рикардо стеклянная дверь, распахнутая в сад, где щебечут птички и шелестят деревья. И при этом он видел, как Ано с необычным для такого крупного мужчины проворством рыщет по комнате, выискивая какие-то важные подробности, пытаясь распознать привычки обитателей этой комнаты.

Рикардо с артистичной небрежностью прислонился к стене.

– Итак, что эта комната может мне поведать? – с важностью изрек он.

Никто не обратил на него ни малейшего внимания, и слава богу, потому что комната дала ему крайне мало информации. Он обежал глазами белый мебельный гарнитур эпохи Людовика XVI, белые панельные стены, начищенный до блеска пол, розовые занавески. Даже скрупулезно изучил изящный орнамент на потолке. Но не нашел ничего примечательного, кроме перевернутого стула и смятых подушек. Это очень задевало, в особенности потому, что Ано проявлял небывалую активность. Он пристально посмотрел на длинный диван и смятые подушки, вынул рулетку и измерил расстояние между подушками. Затем исследовал стол, замерил расстояние между стульями, порылся в пепле камина. Рикардо приметил одну вещь. Обследуя очередной объект, Ано то и дело тревожно поглядывал на диван, как будто обнаружил там какую-то загадку, которой никак не мог найти объяснения. Наконец вернулся к дивану; отодвинул его подальше от стены и вдруг с легким вскриком присел. Когда он встал, у него в руке были обрывки бумаги. Он подошел к письменному столу и открыл лежащий на нем блокнот промокательной бумаги. В середину блокнота были воткнуты несколько листков почтовой бумаги, от одного из которых была оторвана половинка. Ано сравнил ополовиненный лист с теми клочками, что были у него в руке, и остался очень доволен.

На столе стоял держатель листочков для записей, и он выдернул из него жесткую карточку.

– Дайте клей, быстро, – сказал он отрывисто – видимо, ему было не до церемоний.

Карточку и обрывки бумаги детектив положил на круглый стол у окна, а потом, усевшись, с бесконечным терпением наклеил обрывки на карточку, сложив их, как части китайской головоломки. Остальные смотрели ему через плечо и видели, как написанные карандашом слова складываются в предложение. Ано резко повернулся к Ветермилу:

– У вас, разумеется, найдется письмо, написанное рукой мадемуазель Селии?

Ветермил достал из кармана бумажник для писем, из него письмо. Он помедлил, просматривая написанное. В письме было четыре листка; он снова сложил их и подал детективу. Ано сравнил почерк на карточке и в письме.

– Смотрите! – сказал он наконец, и все трое склонились над столом. Из склеенных обрывков составилась фраза:

Je ne sais pas.

– «Я не знаю», – перевел Рикардо. – Но это же очень важно!

Рядом с карточкой положили письмо Селии к Ветермилу.

– Что скажете? – спросил Ано.

Беснар, комиссар полиции, навис над плечом Ано.

– Сильнейшее сходство, – изрек он.

Рикардо старался разгадать тайну. Совпадения почерка ему было мало; это было бы слишком обыденно, требовался артистический драматизм – в данной ситуации.

– Оба написаны одной рукой, – решительно добавил он, – но в предложении, написанном на карточке, почерк постарались изменить.

– О! – комиссар снова наклонился. – Это мысль! Да, да, сильнейшее расхождение.

У Рикардо был вид триумфатора.

– Да, расхождения есть, – подтвердил Ано. – Посмотрите на букву «р», сильный штрих вниз и мягкий волнистый – вверх! Смотрите, как вот здесь обрывается «s», как будто рука задрожала от избытка чувств. Хотя здесь. – он с улыбкой сочувствия ткнул пальцем в письмо Ветермила, – пером водили сильные чувства. – Он поднял глаза на Ветермила и спокойно сказал: – Мы не услышали вашего мнения, мосье. Хотя оно для нас особенно ценно. Эти две бумаги написаны одной рукой?

– Я не знаю, – ответил Ветермил.

– Вот и я не знаю! – вдруг раздраженно закричал Ано. – Je ne sais pas. Я не знаю. Может быть, писала она, но небрежно. Может быть, ее почерк подделали. Может быть, она просто писала рукой в перчатке.

– Это могло быть написано давно, – вдохновленный успехом, Рикардо осмелился на следующее предположение.

– Нет, такого быть не могло. Посмотрите на эту комнату. Как за ней ухаживают! Попробуйте найти хоть пылинку! Чистая, как тарелка. Каждое утро, кроме сегодняшнего, комнату моют и убирают. Записку написали и разорвали вчера.

Ано вложил карточку в конверт и засунул его в карман, потом встал и подошел к дивану, постоял, с сосредоточенным и печальным видом вцепившись в лацканы своего пиджака. Он молчал, и остальные застыли в ожидании. Вдруг Ано наклонился, медленно, с большой осторожностью просунул руки под первую подушку и бережно ее поднял, так, чтобы не нарушить изгибы на поверхности. Он поднес ее к свету, к открытому окну. Подушка была шелковая, и все увидели на ней маленькое коричневое пятнышко.

Ано второй рукой вынул из кармана лупу и близко наклонился к подушке. Но как он ни осторожничал, упругая набивка подушки расправилась, и все складочки и изгибы исчезли; шелк разгладился.

– О, что вы наделали! – трагическим голосом воскликнул Беснар.

Ано покраснел. Он застеснялся своей неуклюжести – даже он не без греха.

Мистер Рикардо подхватил:

– Да, что вы наделали?!

Ано стрельнул глазами в Рикардо, забавляясь его дерзостью:

– Да, так что же я наделал? Ну-ка расскажите.

– Вы уничтожили улику! – выпалил Рикардо.

Мгновенно по дородному лицу Ано разлилось выражение глубочайшего уныния.

– Мосье Рикардо, умоляю, не говорите так! Была улика! А я ее уничтожил! Но какая улика? Как я ее уничтожил? Какую загадку разрешила бы эта улика, если бы я был осторожнее? О, что со мной сделают, когда я вернусь в Париж и на рю Иерусалим скажу: «Дорогие друзья, отправьте меня подметать подвалы, потому что мосье Рикардо знает, что я уничтожил улику. Он мне клятвенно обещал не раскрывать рта, но я уничтожил улику, и его проницательность вынудила его все-таки заговорить».

Настал черед Рикардо покраснеть. Ано с улыбкой обратился к Беснару:

– В сущности, не имеет никакого значения, сохранились ли складки на подушке. Мы все их видели. – И он опустил лупу в карман.

Отнеся подушку на место, он взял другую, с дальнего конца дивана, и поднес к окну. Она тоже была мятая, в середине шелк был протерт и разорван. Растерянность Ано еще более усилилась. Он стоял с подушкой в руках и глядел уже не на нее, а в сад, на четкие следы девушки, которая выбежала из этой комнаты, прыгнула в машину и умчалась. Ано покачал головой и бережно вернул подушку на место. Потом застыл на месте, вглядываясь в комнату так, как будто мог силой заставить ее выдать свои секреты, и вдруг с яростью выкрикнул:

– Господа, здесь есть нечто, чего я не понимаю!

Рикардо услышал глубокий вздох у себя за спиной и оглянулся. Вплотную к нему стоял Ветермил. На его бледных щеках появилась краска, он впился глазами в лицо Ано.

– Что это, как вы думаете? – спросил он, и Ано резко ответил:

– Мое дело – не догадки строить, мосье, а знать точно.

Всем было ясно только одно. Начиная осмотр, он вел себя очень уверенно, поскольку речь шла о чудовищном, но, в сущности, всем понятном злодеянии. Однако в этой комнате он обнаружил что-то такое, что заставило его разволноваться, что делало преступление куда более запутанным и непостижимым.

– Так что, может быть, мосье Флерио прав? – несмело спросил комиссар.

– Дело в духе дела Дрейфуса? О-ла-ла! Нет, тут кое-что другое.

«Что другое?» – спросил себя Рикардо. Он еще раз осмотрел комнату и не нашел ответа. Впрочем, когда его взгляд упал на украшение, висящее на стене, вопрос улетучился сам собой. Украшением, если его можно было так назвать, служил разрисованный тамбурин с пучком привязанных сбоку ярких лент; он висел на стене между диваном и камином на высоте человеческого роста. Конечно, это могла быть всего лишь безвкусная, вульгарная безделушка, вполне подходящая для гостиной такой женщины, как мадам Довре, но Рикардо сразу вспомнил концертный зал в Лимингтоне и реквизит того спиритического шоу. Он со скрытым торжеством подумал, что Ано не все здесь заметил, и в его мысли ворвался голос доблестного сыщика, подтверждающий этот вывод:

– Здесь мы все осмотрели, пойдемте наверх. Сначала заглянем в комнату мадемуазель Селии, потом расспросим горничную, Элен Вокье.

Четверо мужчин в сопровождении Перрише вышли в холл и поднялись на второй этаж. Спальня Селии была в юго-западном углу дома, светлая, нарядная комната; одно окно смотрело на дорогу, два других, между которыми стоял туалетный столик, – в сад. Дальше дверь вела в ванную, отделанную белым кафелем. На полу были разбросаны скомканные полотенца. На кровати валялось платье из плотного темно-серого шелка и нижняя юбка; в нише у окна на комоде лежала большая серая турецкая шляпа; на стуле – тонкое белье и пара шелковых серых чулок в тон к замшевым туфлям.

– Вы здесь увидели свет в окне в половине десятого? – спросил Ано у Перрише.

– Да, мосье.

– Надо полагать, в это время мадемуазель Селия переодевалась.

Беснар тем временем рыскал по комнате – там откроет шкаф, здесь выдвинет ящик. Он с усмешкой отозвался:

– Мадемуазель Селия была очень щепетильная и аккуратная леди, судя по комнате и порядку в гардеробе, она бережно относилась к своим дорогим вещам. И похоже, переодевалась она в необычной для пес спешке.

Во всей комнате мистеру Рикардо чудилась некая утонченность, даже хрупкость, как будто изящество девушки наложило на нее свой отпечаток. Ветермил остался стоять на пороге, с угрюмым видом наблюдая за тем, как офицеры полиции оскверняют девичью комнатку.

Ано, однако, не трогали подобные сантименты. Он подошел к туалетному столику и один за другим стал открывать немногочисленные кожаные футляры, в которых хранились украшения Селии. В одной-двух коробочках блеснули камни и металл, но остальные были пусты. Одну такую коробочку Ано задержал на ладони, и Беснар впервые за долгое время проявил нетерпение:

– Вы же видите, она пустая, мосье, – и тут вдруг в комнату вошел Ветермил.

– Да, вижу, – сухо сказал Ано.

Это был футляр от длинных сережек – вне всякого сомнения, от тех бриллиантовых сережек, которые Рикардо видел на Селии в саду.

– Вы позволите? – Ветермил взял коробочку в руки. – Да, это от серег мадемуазель Селии, – и он с задумчивым видом вернул футляр.

Это был первый случай, когда он вторгся в процедуру обыска. Рикардо понимал причину: Гарри Ветермил сам подарил ей эти серьги.

Ано положил футляр на место и повернулся к остальным.

– Здесь больше не на что смотреть, – сказал он. – Полагаю, сюда никому не разрешалось заходить? – И он открыл дверь в коридор.

– Только Элен Вокье, – ответил комиссар.

Рикардо был возмущен такой беспечностью. Даже Ветермил посмотрел на Ано с удивлением, когда тот не стал возмущаться, а просто закрыл за собой дверь.

– Ага, горничная! Значит, она уже очнулась!

– Она еще слаба, – сказал комиссар. – Но нам требовалось срочно узнать у нее, во что была одета Селия Харланд, когда покидала дом. Я спросил мосье Флерио, и он разрешил привести сюда Элен Вокье, только она могла это сказать. Элен была здесь прямо перед вашим приходом. Она просмотрела гардероб Селии и сказала, чего не хватает.

– Она оставалась в комнате одна?

– Ни на секунду, – высокомерно отозвался Беснар. – Не так уж мы невежественны, мосье, знаем, как делаются такие дела. Я сам был в комнате и не спускал с нее глаз.

– Это было прямо перед моим приходом, – повторил Ано.

Он небрежным шагом подошел к окну, посмотрел на дорогу, из-за поворота которой все они вышли, когда комиссар выглянул из окна, потом повернулся к остальным:

– Какой ящик или шкаф Элен осматривала последним?

– Вот этот.

Беснар выдвинул нижний ящик комода, стоящею в проеме окна. На дне лежало светлое платье.

– Я велел ей поторопиться, потому что увидел, что вы идете. Она приподняла это платье и сказала, что здесь ничего не пропало. Ну, и я отвел ее обратно в ее комнату и оставил с медсестрой.

Ано вынул платье из ящика, подошел к окну, встряхнул, повертел, отогнул подол и, хорошенько его рассмотрев, быстро свернул платье и положил на мест.

– Теперь покажите первый ящик, который она трогала.

На этот раз он вытащил нижнюю юбку; тоже поднес ее к окну, старательно осмотрел и передал Рикардо, чтобы тот ее убрал, а сам застыл, отрешенно глядя перед собой. Рикардо тоже рассмотрел юбку, по ничего в ней не нашел. Прелестная нижняя юбка, с оборочками и кружевами, но вряд ли это такая вещь, которая может заставить столь глубоко задуматься. Он поднял глаза и увидел, что Ано с улыбкой следит за его исследованием.

– Когда мосье Рикардо уберет эту вещь, мы послушаем, что расскажет Элен Вокье.

Он вышел из комнаты последним, запер дверь на ключ, а ключ положил в карман.

– По-моему, комната Элен наверху, – сказал он и двинулся к лестнице.

На лестничной площадке их ждал человек в штатском, в руке у него был прочный тонкий шнур.

– А, Дюрет! – воскликнул Беснар. – Мосье Ано, я утром послал Дюрета найти, в каком магазине была куплена веревка, оказавшаяся на шее мадам Довре.

Ано быстро подошел к Дюрету.

– Ну как, что-нибудь нашли?

– Да, мосье, – ответил Дюрет. – В магазине мосье Корваля молодая дама в сером платье и серой шляпе купила такую веревку вчера около девяти. Магазин уже закрывался. Я показал мосье Корвалю фотографию Селии Харланд, которую мне дал мосье комиссар, и он опознал в ней покупательницу, приобретшую веревку.

Наступило мертвое молчание. Все были в шоке. Никто не смотрел на Ветермила; даже Ано отвел глаза.

– Что ж, это очень важно, – неуклюже переминаясь, – сказал он, повернулся и пошел по лестнице в комнат у Элен Вокье. Остальные двинулись за ним.

 

Глава 6

Показания Элен Вокье

Дверь открыла медсестра. Элен Вокье лежала в глубоком кресле. Вид у нес был бледный и больной, но она все же встала навстречу Ано, комиссару и остальным, и Рикардо признал справедливость описания, данного Ано. Перед ними стояла высокая женщина лет тридцати пяти-сорока, с грубоватыми чертами лица, по-крестьянски основательная, в аккуратном черном форменном платье, респектабельная, надежная. Типичный образец преданной горничной. Сейчас на ее лице была горячая мольба.

– О, мосье, отпустите меня – куда угодно пойду, хоть в тюрьму, только бы не оставаться здесь, где мы в последние годы были так счастливы, а теперь мадам лежит там внизу – нет, это невыносимо.

Она упала в кресло, и Ано подошел к ней.

– Да-да, я понимаю ваши чувства, бедная женщина. Мы не требуем, чтобы вы оставались здесь. Возможно, у вас в Эксе найдутся друзья, у которых вы могли бы пожить?

– О да, мосье! – с благодарностью воскликнула Элен. – О, большое спасибо! А если бы мне пришлось здесь ночевать! О, как было страшно!

– Вам нечего бояться. Мы же не вчерашние посетители, – пошутил Ано, придвинул себе кресло и похлопал ее по плечу. – Ну-ну, расскажите мне и этим господам все, что вы знаете об этом ужасном деле. Начинайте, мадемуазель! Не бойтесь, мы тоже простые смертные и хотим во всем разобраться.

– Но я ничего не знаю, мосье, – она заплакала. – Мне сказали, что я могу идти спать сразу, как только помогу мадемуазель Селии одеться для сеанса.

– Сеанс! – у Рикардо опять прорезался голос. В памяти возник концертный зал в Лимингтоне.

Но Ано повернулся к Рикардо, и, хотя его лицо сохраняло доброжелательное выражение, в глазах сверкнули искры, от которых лицо Рикардо запылало.

– Вы опять заговорили, мосье Рикардо? Да? А я думал, это невозможно. – Он обратился к Элен Вокье: – Итак, мадемуазель Селия проводила сеансы. Очень странно. Послушаем об этом. Кто знает, какие ниточки могут привести к истине.

Элен Вокье покачала головой.

– Мосье, нет смысла искать у меня правды. Я не могу быть справедлива к Селии. Не могу! Я ее не любила. Я к ней ревновала, да, ревновала. Хотите всю правду, мосье? Я ее ненавидела! – Ее лицо вспыхнуло, и она вцепилась в ручки кресла. – Да, ненавидела. Что я могла с этим поделать? – страстно сказала она.

– Почему? – мягко спросил Ано. – Почему вы ничего не могли поделать?

Элен Вокье снова откинулась в кресле, ее силы иссякли, на губах появилась вымученная улыбка.

– Скажу. Только помните, что я простая женщина, и то, что вам может казаться глупым и тривиальным, для нас, женщин, значит очень много. В июне прошлого года – подумать только – в прошлом июне! Еще так недавно не было никакой мадемуазель Селии… – Ано приподнял руку, и она торопливо произнесла: – Да-да, я буду держать себя в руках. Но как только подумаю о мадам Довре!..

И она рассказала историю, которая дала мистеру Рикардо ответ на мучивший его вопрос, почему такая яркая и незаурядная девушка, как Селия Харланд, жила с крайне заурядной мадам Довре.

– Ну вот, как-то в июне, – продолжала Элен Вокье, – мадам пошла с компанией ужинать на Монмартр в ресторан «Аббатство». И привела оттуда Селию. Видели бы вы ее! В тонкой юбчонке и расползающемся по швам жакете, и она была голодная, да, мосье, го-лод-ная! Пока я раздевала мадам, она рассказала мне ее историю. Мамзель Селия танцевала за ужин с любым, кто пожелает с ней танцевать!

Голос, полный презрения, гремел на всю комнату. Эта почтенная крестьянка имела свои взгляды на жизнь и устои, неколебимые устои. А Ветермил вынужден был это выслушивать! Рикардо не смел взглянуть в его сторону.

– Но никто не хотел танцевать с девицей в таких лохмотьях и никто не накормил ее ужином – кроме мадам. Мадам выслушала, как она голодает, поверила и привела домой. Мадам была такая добрая и такая беспечная в своей доброте! И вот награда – ее взяли и убили! – У горничной из груди вырвалось рыдание, исказившее лицо, она заломила руки.

– Ну-ну, успокойтесь, мадемуазель, – ласково сказал Ано.

Через какое-то время Элен Вокье справилась с собой.

– Прошу прощения, мосье, но я так долго прожила с мадам – о, бедняжка! Да-да, я сейчас успокоюсь. Ну вот, мадам привела ее домой и неделю не могла нарадоваться, задаривала ее всем самым лучшим. Мадам была сущее дитя. Ее всегда было легко обмануть. Никак не могла научиться благоразумию. Но никогда и никому не удавалось так быстро пробиться к сердцу мадам, как этой Селии. Мадемуазель должна с нами жить. Мадемуазель должна одеваться у лучших модельеров. Мадемуазель должна иметь кружевные нижние юбки, тонкое белье, длинные белые перчатки, красивые ленты для волос и шляпы от Каролины Рибо за тысячу двести франков каждая. А горничная мадам должна ухаживать за ней и помогать застегивать все эти наряды! Подумать только!

Вокье выпрямилась в кресле, пылая праведным гневом. Она оглядела своих слушателей и пожала плечами.

– Я предупредила, что со мной вам лучше не говорить! Я не могу быть беспристрастной, тем более доброй к мадемуазель. Рассудите сами! Много лет я была для мадам не просто горничной, я была ее подругой; да, она сама так называла меня по доброте своей. Она обо всем мне рассказывала, советовалась, всегда брала с собой. А потом вдруг приводит в два часа ночи смазливую девчонку из ресторана на Монмартре, и через неделю я уже ничего не значу, я никто, а эта мамзель – королева.

– Да, вполне естественно было затаить обиду, – с сочувствием сказал Ано. – Любой человек на вашем месте разозлился бы. Но расскажите нам про эти сеансы. С чего все началось?

– О, мосье, начать было нетрудно. Мадам Довре всегда имела слабость к предсказателям судьбы и прочим жуликам из этой породы. Если у кого-то была колода карт и он умел сочинять всякие сказки про роковую женщину с черными волосами и про хромого мужчину – сами знаете, мосье, какие истории они плетут в полутемных комнатах, обманывая доверчивых людей, – так вот, любой мог воспользоваться доверчивостью мадам, ее суеверием. Мосье, вы наверняка знаете таких болтунов.

– Да уж знаю, – засмеялся Ано.

– Ну вот, мадемуазель прожила у нас три недели, и как-то утром, когда я ее причесывала, сказала, что напрасно мадам бегает по предсказателям, что она сама умеет делать кое-что получше и поинтереснее и, если я ей помогу, мы сможем уберечь мадам от всех этих вымогателей. Мосье, я и помыслить не могла, какую власть отдаю в руки этой мамзель, иначе бы отказалась. Ну и, сами понимаете мне не хотелось ссориться с мадемуазель Селией, а уступив раз, дальше я уже не могла отказаться, потому что тогда мадемуазель нашла бы повод от меня избавиться, сказала бы, что у нас нет психологического контакта. А сказать правду я тоже не могла… Она бы так разозлилась за то, что я вместе с Селией ее дурачила, что выгнала бы меня. Вот сеансы и продолжались.

– Я понимаю, вы оказались в трудном положении, – кивнул Ано, посмотрев на комиссара, – но мы вас не осуждаем.

– Нет, конечно, – сказал комиссар. – Жизнь – суровая штука.

– Итак, сеансы продолжались, – Ано с интересом подался вперед. – Ваша история весьма необычна, мадемуазель Вокье. Ну, так как же эти сеансы проходили? Что делала мадемуазель Селия? Как вы ей помогали? Стучали по столу в темноте и били в тамбурины вроде того, с пучком ленточек, что висит на стене салона?

В голосе Ано слышалась мягкая, добродушная ирония. Рикардо был разочарован – значит, Ано не проглядел тамбурин. Не имея никакой веской причины, он его тем не менее заметил и запомнил.

– Ну?

– О, мосье, ничего подобного! – воскликнула Элен. – Бить в тамбурины и стучать по столу – что вы! Нет, мадемуазель Селия вызывала духов и разговаривала с ними!

– Неужели? И ее ни разу не разоблачили? Я смотрю, мадемуазель Селия была необычайно умная девушка.

– О, ловкачка, каких поискать. Иногда мадам, чтобы похвастаться, приглашала на сеанс гостей. Потому что, мосье, она очень гордилась тем, что ее компаньонка знакомила ее с духами умерших. Эту ловкачку ни разу не сумели подловить, представляете? Она мне говорила, что много лет, с самого детства, разъезжала по Англии и давала представления.

– Ого! Вы это знали? – по-английски спросил Ано у Ветермила.

– Нет, не знал.

Ано покачал головой.

– Мне кажется, это не выдумка. – ответил он и уже опять по-французски обратился к горничной: – Продолжайте, мадемуазель! Предположим, собралась компании на сеанс.

– Мадемуазель Селия, одетая в длинное черное бархатное платье, подчеркивавшее белые плечи и руки – о, мадемуазель не упускала ни одной мелочи, – с горечью заметила горничная, – она вплывала в комнату, а за ней волочился бархатный шлейф. Иногда она говорила, что против псе работают какие-то силы, и тогда тихо садилась в кресло, а мадам во все глаза глядела на нее. Наконец мадемуазель сообщала, что теперь силы благоприятствуют и духи себя проявят. Ее отводили в большой шкаф, иногда обвязывали его снаружи веревкой – как вы понимаете, мое дело было позаботиться об этой веревке – и выключали свет. В других случаях мы сидели вокруг стола, держась за руки, мадемуазель Селия между мной и мадам Довре. Но в таком случае сначала выключали свет, и на самом деле это я брала мадам за руку. Но была ли мадемуазель в шкафу или на стуле, через миг она уже кралась по комнате в мягких туфлях без каблуков, и потом гремели тамбурины, как вы и говорили, и чьи-то пальцы касались шеи и затылка, и из углов комнаты доносились странные голоса, и возникало туманное привидение – духи знаменитых дам из разных веков, и они разговаривали с мадам Довре. Мадам де Кастильоне, Мария-Антуанетта, мадам Медичи – я не помню всех имен, а может быть, и неправильно их произношу. А потом голоса смолкали, включался свет, и все видели, что мадемуазель Селия лежит в трансе, на том же месте и в том же положении, что до выключения света. Сами понимаете, мосье, какое впечатление производили эти сеансы на такую женщину, как мадам Довре! Это было то, что ей требовалось. Она верила в них безоговорочно. Слова самых великих женщин из прошлого – она их запоминала, всем повторяла, страшно гордилась тем, что такие знаменитые дамы возвращаются на землю только для того, чтобы поговорить о своей жизни с ней, мадам Довре. Она бы устраивала сеансы каждый день, но мадемуазель Селия артачилась, говорила, что они ее изнуряют. И вообще эта ловкачка умела все делать по-хитрому. Ну, к примеру, мадам де Монтеспан. Вам, мосье, это покажется нелепым и смешным, но не забывайте, какая она была, мадам Довре. Так вот, мадам особенно хотела поговорить с мадам де Монтеспан. Да-да! Она прочитала все мемуары об этой даме – наверное, с подсказки самой Селии, потому что мадам Довре была не очень образованная. Но она прямо умирала от желания услышать голос этой знаменитости и увидеть хоть смутные очертания ее лица. Так вот, этого она так и не дождалась, хотя все время надеялась. Мадемуазель Селия постоянно дразнила ее надеждой. Но никак эта знаменитая фаворитка ей не являлась. Хитрая девчонка не хотела, чтобы ее трюки выглядели слишком доступными. Мало-помалу она совсем покорила мадам Довре. И разве могло быть иначе? Той больше не нужны были никакие предсказатели. Она благословляла свою судьбу, которая свела ее с мадемуазель Селией. А теперь лежит у себя в комнате! Мертвая!

Опять голос Элен сорвался, но Ано налил стакан воды, поднес ей к губам, и она жадно выпила.

– Теперь вам лучше? – сказал Ано.

– Да, мосье, – пролепетала Элен, взяв себя в руки. Она продолжала: – Иногда на письменный стол клала послания от духов.

– Написанные? – живо спросил Ано.

– Да. Это были ответы на вопросы. Селия заранее их готовила. О, она была удивительно ловкая.

– Понятно, – медленно сказал Ано и вдруг добавил: – Но я полагаю, иногда все же бывали вопросы, на которые мадемуазель Селия не могла ответить?

– Бывали, – подтвердила горничная, – если приходили гости. Когда мадам Довре была одна – что ж, она была недалекая женщина, ее устраивал любой ответ. Но другое дело, когда были гости, которых Селия не знала или знала плохо. Они могли для проверки задавать вопросы, на которые они знали ответы, а мадемуазель Селия – нет.

– Вот именно, – буркнул Ано. – И что же она делала тогда?

Все присутствующие понимали, к чему он клонит. И, навострив уши, ждали ответа.

Горничная улыбнулась.

– Мадемуазель Селию это не пугало.

– То есть у нее был готов выход из такого затруднения?

– Полностью готов.

Ано был озадачен.

– Я могу придумать только один выход, – сказал он и оглянулся на комиссара и Рикардо, как бы спрашивая, сколько выходов могут придумать они. – Нужно сбросить письменное послание от духа, в котором он честно признается в своей некомпетентности. – Ано пожал плечами. – «Я не знаю».

– О нет, нет, мосье, – отозвалась Элен, с жалостью посмотрев на незадачливого слушателя. – Как вижу, у вас нет обычая посещать сеансы. Дух ни за что не признается, что он чего-то не знает. Мигом пропадет его авторитет, заодно и авторитет мадемуазель Селии. Дух может по каким-то непостижимым причинам уйти от ответа.

– Понял, – оживился Ано. – То есть сказать, что ему запрещено отвечать на этот вопрос, но он ни за что не скажет, что не знает.

– Ни в коем случае, – сказала Элен. Похоже, Ано предстояло искать объяснение записки «Я не знаю» в другом месте. Элен продолжала: – О, мадемуазель Селию трудно было сбить с толку, доложу я вам. Она приносила с собой кружевную шаль, которой могла так обмотать голову, что при слабом освещении в один миг превращалась в древнюю старуху, и так изменяла голос, что его невозможно было узнать. Вы правильно сказали, мосье, она была очень умная.

Всем присутствующим рассказ этой женщины показался вполне убедительным. И про мадам Довре, очень живой портрет. И про трюки Селии. Эти ее приемы были описаны очень бойко, простая крестьянка едва ли могла придумать все это сама, а ее язык лихо справился и с Медичи, и с Монтеспан, и с прочими заковыристыми именами легендарных женщин. В самом деле, откуда бы ей их знать? У нее не хватило бы воображения придумать такой перл, как неистовое желание мадам Довре побеседовать с мадам де Монтеспан. Это были убедительные, правдивые детали.

А Рикардо тем более был уверен, что это правда. Он собственными глазами видел, как эту девушку, одетую в черное бархатное платье, запирали в шкафу, а потом в темноте возникала смутная фигура какой-нибудь знаменитой королевы или красавицы. И ревность Элен – очень естественная и даже неизбежная реакция. То, что она честно в этом призналась, делало ее рассказ абсолютно достоверным.

– Ладно, подходим к последнему вечеру. Вчера в салоне был сеанс.

– Нет, мосье, – Элен замотала головой. – Вчера сеанса не было.

– Но вы же сказали… – вмешался комиссар, но Ано жестом остановил его:

– Пусть говорит, друг мой.

– Да, а мосье пусть послушает, – сказала Вокье.

Выяснилось, что в пять часов мадам Довре и мадемуазель Селия собрались уходить. У них было обыкновение в этот час прогуливаться до виллы «Флёр», час-другой провести там, пообедать в ресторане и ближе к ночи вернуться домой. Однако на этот раз мадам Довре предупредила Элен, что они вернутся рано и приведут с собой подругу, которая интересуется спиритизмом, но очень скептически к нему относится. «Но мы ее убедим, Селия», – твердо сказала она, и они ушли. В восемь часов Элен закрыла оконные ставни наверху и внизу деревянные двери за стеклянными дверьми в сад, после чего вернулась на кухню, находящуюся в глубине дома, то есть со стороны дороги. В семь пошел дождь, он продолжался почти час, и, после того как она закрыла ставни, снова начался ливень. Элен, зная, что мадам придет вымокшая, разожгла огонь в камине. Дождь лил почти до девяти, потом разом прекратился, и небо расчистилось.

Примерно в половине десятого из салона донесся звонок. Вокье уверенно назвала время, потому что уборщица как раз только что спрашивала, который час.

– В салоне я застала мадам Довре, мадемуазель Селию и ту женщину. Мадам открыла дверь своим ключом.

– А, подруга мадам Довре! – воскликнул Беснар. – Вы ее раньше видели?

– Нет, мосье. Она была болезненно-бледная, с черными волосами, глаза у нее блестели, как бусины. Маленького роста, лет сорока пяти, хотя я могу и ошибаться. Она сняла перчатки, и я обратила внимание на ее руки, они показались мне необычно мускулистыми для женщины.

– О, это важно! – воскликнул Луи Беснар.

– Мадам Довре была страшно возбуждена, как всегда перед сеансом. «Помоги мадемуазель Селии одеться, да побыстрее, – приказала она, а потом с необыкновенным жаром добавила: – Может быть, сегодня мы увидим ее». Как вы понимаете, ее – значит, Монтеспан. И потом обратилась к незнакомке: «Адель, после сегодняшнего вечера вы поверите».

– Адель! Значит, незнакомую женщину звали Адель, – мудро заметил комиссар.

– Возможно, – сухо произнес Ано.

Элен Вокье призадумалась.

– Кажется, Адель, – сказала она с некоторой долей сомнения. – Что-то похожее на Адель.

Неугомонный Рикардо не мог не вмешаться.

– Мосье Ано имеет в виду, – объяснил он ласково, как дотошный учитель несмышленому первоклашке, – что «Адель» может быть псевдонимом.

Ано издевательски ему улыбнулся и воскликнул:

– Ваша помощь поистине неоценима! Псевдоним! Элен Вокье, конечно же, знает это простенькое словцо. Какой яркий талант! Ну кто бы мог дать более доходчивое объяснение, я вас спрашиваю? – и он воздел руки, изображая пылкое восхищение. – Только наш Рикардо.

Рикардо густо покраснел, но промолчал. Он готов был сам терпеть насмешки и унижения, лишь бы его не выставляли из комнаты. Однако комиссар перевел внимание коллеги на себя. Он разъяснил высказывание Рикардо, как только что сам Рикардо разъяснял угрюмое «возможно» детектива Ано.

– Псевдоним значит «ложное имя». То есть незнакомая дама могла назваться не своим именем.

– Я думаю, было сказано «Адель». – Элен успела покопаться в памяти, и голос ее стал более твердым. – Я почти уверена.

– Ладно, пусть будет Аделью, – нетерпеливо сказал Ано. – Какая разница? Продолжайте, мадемуазель Вокье.

– Эта дама сидела на краешке стула, вид у нее был вызывающий, будто она заранее решила ничему не верить. Она то и дело недоверчиво смеялась.

И опять все, кто ее слушал, живо представили себе эту сцену: незнакомка, с вызывающим видом сидящая на краешке стула, сияв перчатки с мускулистых рук; возбужденная мадам Довре, полная решимости убедить гостью, и мадемуазель Селия, выбегающая из салона, чтобы надеть черное платье, которое сделает ее невидимой при тусклом освещении.

– Когда я доставала платье мадемуазель, она сказала: «Элен, когда я спущусь в салон, можешь идти спать. Мадемуазель Адель, – да, она сказала «Адель», – за ней заедет друг, я могу сама ее проводить и запереть дверь. Так что, если услышишь машину, знай, что это приехали за ней».

– О, она так сказала? – быстро проговорил Ано.

– Да, мосье.

Ано хмуро посмотрел на Ветермила, потом обменялся взглядом с комиссаром и еле заметно пожал плечами. Но Рикардо увидел и истолковал его жест однозначно: виновна. Он почти слышал, как судья произносит: «Виновна».

Элен Вокье тоже заметила переглядывание полицейских и в порыве раскаяния произнесла:

– Не осуждайте ее раньше времени, мосье. И уж во всяком случае не на основании моих слов. Я же сказала – я ее ненавидела.

Ано кивнул, и она продолжала:

– Я удивилась и спросила, как же она обойдется без помощника, а она засмеялась и сказала, что это не составит никакого труда. Отчасти поэтому я и решила, что сеанса не было. Мосье, в ее голосе было что-то такое, чего я и сейчас не понимаю. Потом мадемуазель Селия приняла ванну, я выложила ее черное платье и туфли на мягкой подошве. А теперь я скажу вам, почему уверена, что вчера не было никакого сеанса, почему Селия даже не собиралась его проводить.

– Да, мы слушаем, – с любопытством откликнулся Ано и, упершись руками в колени, наклонился поближе.

– Вот описание того, как мадемуазель была одета, когда убегала из дома, – Элен взяла со стола лист бумаги. – Я это написала по требованию мосье комиссара. – Она подала лист Ано, а сама продолжала: – Я помогала Селии надеть все это, ажурный жакет она надела позже, тут он не указан. Она не стала надевать ничего черного. Ей приспичило надеть новое вечернее платье из зеленоватого шифона цвета резеды, на чехле из облегающего атласа, оно прекрасно подчеркивает ее красоту. Руки и плечи голые, длинный шлейф, при каждом движении платье шуршит. К этому ей понадобились бледно-зеленые чулки, в тон к ним атласные туфельки с блестящими пряжками, а еще атласный зеленый пояс, продетый сквозь другую блестящую пряжку на талии сбоку, его длинные концы болтались до колен. Я должна была обвязать ей волосы серебряной лентой, приколоть булавкой шляпу цвета резеды со свисающим страусовым пером. Я предупредила мадемуазель, что в салоне горит камин, но совсем слабо.

Хотя он и отгорожен экраном, но огонь будет освещать пол, и если не шорох платья, то блестящие пряжки ее выдадут. Но она сказала, что сбросит туфли. Ну, знаете, так для сеанса не одеваются! – Она тряхнула головой. – Так идут на свидание с любовником, вот что я вам скажу!

Ее предположение всех потрясло. Рикардо даже слегка задохнулся, Ветермил возмущенно вскрикнул и сделал шаг вперед, комиссар восторженно воскликнул: «Вот это мысль!» Даже Ано откинулся на спинку кресла, правда не меняя выражения лица и по-прежнему не сводя глаз со своей собеседницы.

– Послушайте! – продолжала она. – Вот что я думаю. Я на ночь оставляю в столовой лимонад и печенье, а столовая, как вы знаете, находится по другую сторону дома, не там, где холл. Я думаю, мосье, что, может быть, пока мадемуазель Селия одевалась, мадам Довре и эта Ад ель прошли в столовую. Я знаю, что мадемуазель Селия сразу, как только оделась, сбежала вниз в салон. Ну так вот, положим, у нее был любовник, с которым она собралась бежать. Она пробегает через пустой салон, выскакивает в открытую застекленную дверь и уезжает, оставив дверь открытой. А вор, сообщник Адели, видит, что дверь открыта, залезает в салон и ждет, когда вернется мадам Довре. Как видите, при таком варианте получается, что мадемуазель Селия не виновна в убийстве.

Вокье энергично подалась вперед, ее бледное лицо раскраснелось. В тишине раздался голос Ано:

– Все это прекрасно, мадемуазель Вокье, но на сбежавшей девушке был кружевной жакет. Ей пришлось вернуться за ним после того, как вы легли спать.

Элен Вокье разочарованно откинулась на спинку кресла.

– И правда, про жакет я забыла. Я не любила мадемуазель Селию, но я не желаю ей зла…

– И лимонад в столовой не тронут, – перебил комиссар.

Элен разочаровалась окончательно.

– Да? Я не знала… меня же связали… сижу тут, как в тюрьме.

Неожиданно комиссар ликующе воскликнул:

– Слушайте! Слушайте! Я все понял! У меня есть версия, в которой идея Вокье очень хорошо согласуется с нашими предположениями. А ее идея, надо сказать, очень убедительна. Мосье Ано, предположим, девушка отправлялась на свидание с любовником, а ее любовник как раз и был убийца! Она не собиралась с ним бежать, она просто открыла ему дверь и впустила в дом.

И Ано, и Рикардо украдкой посмотрели на Ветермила – как ему версия комиссара? Ветермил стоял, прислонившись к стене, его лицо было очень бледным, на нем застыла гримаса боли. Но на лице его скорее отражалась решимость снести любые оскорбления, чем шок от известия, что женщина, которую он любил, оказалась недостойной.

– Не мое дело решать, мосье, – продолжала Элен Вокье. – Я говорю только то, что знаю. Я женщина, а девушке, ожидающей возлюбленного, почти невозможно себя не выдать. Даже самая темная и глупая женщина сразу все поймет – тут и говорить не надо. Судите сами! – Элен Вокье заулыбалась. – Девушка вся так и трепещет, прихорашивается, чтобы ее красота именно сегодня, сейчас была свежей и сладкой, чтобы платье сидело идеально. Вы только представьте! А эти губки, ждущие поцелуя! И вы думаете, что другая женщина не сообразит, что к чему? Я видела, какие у нее розовые щечки, как горят ее глаза – никогда еще она не была так хороша. А бледно-зеленая шляпа на светлых кудрях, рассыпанных по плечам! Она осмотрела себя в зеркале и вздохнула – вздохнула от удовольствия, потому что действительно очень уж была хороша. Такой была мадемуазель Селия в последний вечер, мосье. Она подобрала шлейф, взяла длинные белые перчатки и сбежала вниз по лестнице, стуча каблучками и сверкая пряжками. Внизу обернулась и сказала: «Все, Элен, ты можешь отправляться к себе в спальню». И была такова, мосье.

И тут же в сердце горничной снова взыграла обида и ненависть.

– Ей, в этом роскошном платье, надо веселиться и радоваться жизни. А мне – отправляться к себе в спальню!

Ано еще раз просмотрел описание, данное Элен Вокье, и задал непонятный для Рикардо вопрос:

– Итак, сегодня утром вы предложили мосье комиссару просмотреть гардероб мадемуазель Селии и обнаружили, что не хватает кружевного жакета?

– Да.

– Очень хорошо. Итак, после того как мадемуазель Селия спустилась вниз…

– Я выключила свет в ее комнате и, как мне было приказано, пошла спать. Следующее, что я помню… но нет, об этом страшно вспоминать.

Элен содрогнулась и закрыла лицо руками. Ано мягко отвел ее ладони:

– Не бойтесь! Вы уже вне опасности, мадемуазель. Успокойтесь!

Она закрыла глаза.

– Да-да, это правда. Я вне опасности. Но теперь мне всегда будет страшно засыпать! – Из ее глаз хлынули слезы. – Я проснулась от удушья. Боже мой! В комнате горел свет, и незнакомая женщина с очень сильными руками крепко держала меня за плечи, а мужчина с черными усиками, в надвинутой на глаза шляпе, прижимал к моим губам комок ваты, огромный! И ее тошнотворная сладость проникала в рот… и в нос. О, я умирала от ужаса! Я не могла кричать, но стала вырываться. Женщина грубо велела мне затихнуть. Но я не могла. Я продолжала бороться. Тогда она с неслыханной жестокостью повалила меня на колени, а мужчина засунул этот клок ваты прямо мне в рот. Другой рукой он прижал меня к себе, и она связала мне руки за спиной. Смотрите!

Она протянула к ним руки: на запястьях были ужасные синяки, багровые полоски остались там, где веревка впивалась в тело.

– Потом они бросили меня на кровать, и следующее, что я помню, – как надо мной склоняется врач, а эта добрая женщина, медсестра, поддерживает меня за плечи.

Рассказ измучил ее, на лбу блестели бисеринки пота, она вытерла его платком.

– Спасибо, мадемуазель, – торжественно произнес Ано. – Для вас это было тяжелым испытанием, я понимаю. Но мы подходим к концу. Попрошу вас перечитать описание наряда мадемуазель Селии, чтобы убедиться, что ничего не пропущено. – Он вложил бумагу в руки горничной. – Его передадут на все посты, так что важно, чтобы оно было полным. Посмотрите, что вы могли упустить.

Элен Вокье склонилась над листом.

– Нет, я ничего не пропустила. – И она вернула ему бумагу.

Ано вкрадчиво произнес:

– Я вас спросил потому, что знаю, что обычно мадемуазель Селия надевает к вечернему платью бриллиантовые серьги, а о них здесь ничего не сказано.

Горничная слегка покраснела.

– И правда, мосье. Я забыла. Истинная правда.

– Любой может забыть, – снисходительно улыбнулся Ано. – Но теперь вы вспомните. Думайте! Думайте! Надевала мадемуазель Селия вчера при вас серьги или нет?

Он наклонился к ней, ожидая ответа. Ветермил тоже невольно сделал шаг вперед. Видимо, им обоим было крайне важно это знать. Горничная молча смотрела на Ано.

– Это не я, это вы, мадемуазель, должны дать ответ, – тихо проговорил Ано.

Это напоминание заставило ее вспыхнуть, она сказала:

– Что вы, мосье, я просто думала.

– Были на ней вчера серьги, когда она пошла вниз? – настойчиво повторил Ано.

– Кажется, да, – с сомнением ответила она. – Д-да, да, – уже тверже и отчетливей. – Я хорошо помню. Перед тем как принять ванну, мадемуазель Селия их сняла, они лежали на туалетном столике. Пока я ее причесывала, она их вдела в уши.

– Тогда добавим к вашему описанию серьги и пока больше не будем вас тревожить по поводу мадемуазель Селии. – Ано встал, сложил бумагу и сунул ее в карман. – Поговорим о бедной мадам Довре. Она держала много денег в доме?

– Нет, мосье, очень мало. Ее хорошо знали в Эксе и везде безоговорочно принимали ее чеки. Служить у мадам было большое удовольствие, у нее были хорошие счета, – и Элен Вокье гордо вскинула голову, как будто это у нее самой были хорошие счета в банке.

– Не сомневаюсь, – согласился Ано. – Есть немало таких семей, у которых банковский счет исчерпан, и это доставляет много неприятностей слугам.

– Они всячески изворачиваются, дабы скрыть состояние хозяйских дел от соседских слуг, – сказала Элен и скорчила гримасу. – И вообще, иметь целый штат прислуги и пустой банковский счет – это все равно что носить драную нижнюю юбку под шелковым платьем. У мадам Довре таких проблем не бывало.

– Значит, ей не нужно было носить с собой наличные деньги. Я так и понял. Но иногда она что-то выигрывала на вилле «Флёр»?

Элен покачала головой.

– Она любила виллу «Флёр», но никогда не играла по-крупному, а часто и вообще не играла. Если выигрывала несколько луи, то приходила в такой восторг и так боялась снова их проиграть, как будто была самой бедной женщиной на свете, она сразу же прекращала игру. Нет, мосье; двадцать-тридцать луи – это все, что бывало в доме.

– Значит, мадам Довре убили ради ее драгоценностей?

– Разумеется, мосье.

– Где она их хранила?

– В сейфе, который находится в спальне, мосье. Каждый вечер она снимала то, что на ней было надето, и запирала в сейф вместе с остальными драгоценностями. Она никогда не пренебрегала этой предосторожностью, даже если очень уставала.

– А что она делала с ключами?

– Этого я не знаю. Пока я ее раздевала, она запирала кольца и колье, а ключи клала на туалетный столик или каминную полку, но утром их там не было. Она их куда-то прятала.

Ано перешел к следующему пункту:

– Полагаю, мадемуазель Селия знала о сейфе и том, что в нем хранятся драгоценности?

– О да! Мадемуазель часто бывала в комнате мадам Довре, когда та одевалась или раздевалась. Она могла много раз видеть, как мадам снимает драгоценности и запирает их. Но ведь и я тоже знала, мосье.

Ано дружески ей улыбнулся.

– Еще раз благодарю вас, мадемуазель, – сказал он. – Больше я вас пытать не буду. Но вы еще понадобитесь следователю мосье Флерио.

Элен Вокье с тревогой взглянула на него.

– Но до тех пор я могу уйти с виллы, мосье? – взмолилась она дрожащим голосом.

– Конечно, вы можете сейчас же отправляться к своим друзьям.

– О, спасибо, мосье! – воскликнула она и вдруг не выдержала – слезы хлынули из глаз. Уткнувшись лицом в ладони, она зарыдала. – Глупо, но не могу здесь оставаться! – слышалось сквозь всхлипы. – Это было так ужасно!

– Да-да, – Ано постарался ее успокоить. – Медсестра соберет вашу сумку. Разумеется, вам нельзя покидать Экс, и сейчас я пошлю с вами кого-нибудь к вашим друзьям.

Горничная ужасно испугалась.

– О, только не патрульного сержанта, умоляю вас. Избавьте меня от этого позора.

– Нет, это будет человек в штатском, он проследит, чтобы по дороге вас не захватили репортеры.

На столе лежал кусок веревки. Он взял ее и спросил медсестру:

– Это та веревка, которой была связана Элен Вокье?

– Да, мосье.

Ано отдал ее комиссару со словами:

– Ее следует сохранить.

Веревка была такая же, как та, которой задушили мадам Довре. Ано открыл дверь, но на пороге обернулся и сказал медсестре:

– Мы пошлем за экипажем для мадемуазель Вокье. Вы доедете с ней до самой ее двери, и после этого, думаю, ваша помощь будет не нужна. Сложите ее вещи и снесите вниз. Мадемуазель Вокье уже может спуститься без посторонней помощи. – Детектив дружески кивнул и вышел за дверь.

Во время этого допроса Рикардо все гадал, что думает Ано по поводу Элен Вокье. Он выражал ей сочувствие, но, возможно, это было только притворство? Его вопросы никак не выдавали его отношения. Но конец все прояснил: он прямым текстом сообщил медсестре, что ее миссия – миссия тюремщицы – закончилась. Она должна будет принести вещи Вокье, но Вокье может идти сама. С Элен Вокье явно сняты все подозрения.

 

Глава 7

Неожиданное открытие

Однако угодить Гарри Ветермилу было не так легко.

– Мосье, хорошо бы твердо знать, куда она поедет, – сказал он, – и иметь полную уверенность в том, что она там останется, пока не потребуется снова.

Ано с жалостью посмотрел на молодого человека.

– Мосье, я понимаю, что вы предубеждены против Элен Вокье. Что делать, все мы люди. То, что она говорила, не могло настроить вас на дружеский лад. Но… – не закончив фразу, он пожал плечами. – Мы, конечно, будем знать, где остановится Элен Вокье. Но поймите… Если она хоть как-то связана с этим делом, мы узнаем больше, предоставив ей свободу. Если оставить ее на свободе и осторожненько за ней наблюдать, она в какой-то момент осмелеет и сделает какой-то шаг – или другие сделают.

Мистер Рикардо от души одобрил доводы Ано:

– Совершенно верно. Она может, к примеру, написать письмо.

– Или получить, что было бы еще лучше, – добавил Ано, – если, конечно, она имеет хоть какое-то отношение ко всему этому. – Он пожал плечами и обернулся к комиссару: – У вас есть исполнительный офицер, которому вы доверяете?

– Конечно. Дюжина.

– Мне нужен один.

– А вот он, – сказал комиссар.

Они спускались по лестнице; внизу все еще стоял и ждал Дюрет – тот самый офицер, который отыскал магазин, где была куплена веревка. Ано фамильярно взял Дюрета за рукав и отвел подальше от своих компаньонов. Те видели, как он давал Дюрету указания, потом Дюрет ушел, а Ано снова присоединился к ним.

– Я велел ему взять экипаж и сопровождать Элен Вокье к ее друзьям.

Потирая бритый подбородок, он поглядывал то на Рикардо, то на комиссара и наконец сказал:

– Должен признаться, эта зловещая маленькая драма меня очень заинтересовала. Грязная, ничтожная борьба за верховенство в домашнем королевстве мадам Довре, а? Да, весьма любопытно. Столько терпения, столько усилий, столько стратегических разработок для столь мелкой победы, – генералу этого хватило бы с лихвой, чтобы разгромить армию, а здесь ничего так и не завоевано! Но с другой стороны, что же еще такое политика?.. Да, интересно.

Его глаза чуть задержались на Гарри Ветермиле, но не дали молодому человеку никакой надежды. Он вынул из кармана ключ.

– Нет нужды запирать ее комнату. Мы узнали все, что можно было узнать. – Вставив ключ в прорезь замка, он повернул его, отпирая комнату Селии.

– Разумно ли это, мосье? – спросил Беснар.

Ано пожал плечами.

– Почему нет?

– Дело ваше, – сказал комиссар.

По мнению Рикардо, этот странный поступок был нарушением всех правил, но, раз комиссар не возражал, Рикардо тем более не мог.

– А где мой смышленый друг Перрише? – спросил Ано и, свесившись через перила, вызвал его из холла. – Теперь осмотрим комнату убитой.

Комната была напротив спальни Селии. Беснар отпер ее, Ано, сняв шляпу, шагнул через порог, за ним вошли его друзья. На кровати под простыней угадывались контуры тела мадам Довре. Ано осторожно подошел к кровати и почтительно откинул край простыни. Все увидели обескровленное, опухшее лицо; жизнь навсегда покинула его.

– Чудовищное преступление, – тихо сказал он, и, когда повернулся к компаньонам, лицо у него было очень бледное. Он снова подтянул простыню к краю изголовья и оглядел комнату.

Она была обставлена и украшена так же, как салон, но контраст был разительный. Внизу, в салоне, они увидели только один опрокинутый стул, а здесь все было перевернуто вверх дном. В углу стоял пустой сейф с распахнутыми дверцами; коврики на полированном полу все были откинуты и сбиты в кучу; открыты дверцы гардероба, выворочен каждый ящик; даже кровать сдвинута с места.

– Вот в этот сейф мадам Довре каждый вечер прятала свои драгоценности, – сказал комиссар.

Ано продолжал оглядывать комнату.

– О, вы так думаете? – рассеянно произнес он. Рикардо казалось, что он увидел в этой комнате что-то такое, что его встревожило и усилило замешательство.

– Да, – уверенно ответил Беснар. – Каждый вечер мадам Довре запирала свои бриллианты в этот сейф. Всегда, как бы сильно ни уставала. – Он сунул руку в сейф и вытащил бумагу. – Вот список драгоценностей мадам Довре.

Однако было видно, что Ано этого списка было мало. Он взял список, пробежал его глазами, но его мысли явно были заняты другим.

– Если это так, – медленно сказал он, – если мадам Довре держала драгоценности в сейфе, тогда почему перевернут каждый ящик, даже кровать сдвинута? Перрише, заприте дверь. Так. Теперь подоприте ее своей спиной.

Ано подождал, пока не убедился, что широкая спина Перрише закрыла дверь. После этого он опустился на колени и, отодвигая коврики один за другим, стал с величайшей тщательностью осматривать паркет. Возле кровати был расстелен шелковый персидский половичок. Его тоже отбросила проворная рука Ано, после чего детектив распростерся на полу, он крутился так и сяк, стараясь поймать отражение света от пола, и вдруг рывком поднялся на колени и приложил палец к губам. В мертвой тишине он вынул из кармана перочинный ножик и раскрыл его, снова наклонился и вставил нож в щель между паркетными дощечками. Остальные трое следили за ним с нарастающим волнением. Дощечка приподнялась, Ано ее вытащил, бесшумно положил рядом и сунул руку в отверстие.

За спиной Рикардо Ветермил сдавленно охнул. Ано сердито зашикал на него. Он вынул руку из щели. Пальцы его сжимали зеленый кожаный футляр. Он открыл его, и бриллиантовое ожерелье сверкнуло им в лицо тысячей разно цветных огней. Он снова и снова запускал руку в щель и одну за другой доставал коробочки с драгоценностями и открывал их перед удивленными компаньонами. Жемчужные колье, бриллиантовые ожерелья, изумрудные ожерелья, кольца с кроваво-красными рубинами, инкрустированные опалами золотые браслеты – перед ними была коллекция драгоценностей мадам Довре.

– Поразительно, – благоговейно пробормотал Беснар.

– Так, значит, ее не ограбили?! – вскричал Рикардо.

Ано поднялся на ноги.

– Какая жестокая ирония! – прошептал он. – Несчастную убили из-за этих сокровищ, перевернули всю комнату, но так ничего и не нашли. Они рассчитывали на сейф, а в результате забрали только то, что было на ней. Давайте посмотрим, что же это было.

– Элен Вокье говорила, что было всего несколько колец, но она не уверена, – напомнил Беснар.

– А вот мы проверим! – сказал Ано и, взяв из сейфа список, стал сверять с ним драгоценности, разложенные на полу. Закончив, он снова встал на колени и пошарил в дыре. – Не хватает жемчужного ожерелья, – констатировал он. – Судя по описанию, оно очень ценное. А также нескольких колец. Наверное, они были на ней. – Ано сел на пятки. – Мы сейчас пошлем нашего смышленого Перрише за сумкой, – сказал он, – а еще мы посоветуем смышленому Перрише ни единой живой душе не заикаться о том, что он видел. Мы опечатаем сумку с драгоценностями, отдадим ее комиссару, и он под величайшим секретом увезет ее с виллы. А список я возьму себе, – и он бережно вложил его в записную книжку.

Детектив отпер дверь, вышел на лестничную площадку, посмотрел вверх и вниз и подозвал Перрише.

– Сюда! – прошептал он. – Быстро! А на обратном пути спрячьте сумку под плащом.

Перрише пошел, пыжась от гордости: ведь он помогает самому великому Ано из парижской Сюртэ! Ано вернулся в комнату мадам Довре и закрыл за собой дверь. Он посмотрел в глаза компаньонам.

– Вы представляете себе эту сцену? – спросил он, и на его губах заиграла странная улыбка.

Ано забыл про Ветермила, забыл даже про мертвую женщину, накрытую простыней. Он погрузился в себя. Глаза сверкали, лицо горело от азарта. В этот момент Рикардо увидел этого человека таким, каков он есть, и испугался за Гарри Ветермила: Ано ничто не собьет с пути, ничто его не остановит, пока он не узнает правду и не схватит добычу. А он схватит, в этом Рикардо был уверен. Сейчас Ано старался, чтобы компаньоны увидели то, что видит он.

– Старуха каждый вечер на глазах горничной или компаньонки запирала бриллианты в сейф, а потом, оставшись одна, тайком вынимала их из сейфа и перепрятывала. Но скажу вам – по-человечески это понятно. Да, это интересно именно потому, что свойственно человеку, характеризует его природу. А теперь вообразите себе минувшую ночь: убийцы открывают сейф и ничего там не находят! В страшной спешке они обыскивают комнату, пинают ногами коврики, выдергивают ящики, но ничего, ничего нет! Представьте себе их ярость, остолбенение и наконец страх. Пора бежать, а у них только жемчужное ожерелье, хотя они рассчитывали на несметные богатства. Да, интересно, это говорю вам я – я, повидавший немало странного на свете.

Перрише принес холщовую сумку, Ано сложил в нее футляры с драгоценностями, опечатал ее в присутствии четырех свидетелей и передал Беснару. Он вставил на место паркетную дощечку, накрыл ковриком и поднялся.

– Послушайте! – сказал он очень тихо и очень серьезно, что произвело на всех невероятное впечатление. – Есть в этом доме что-то, чего я не понимаю. Это я вам уже говорил, а сейчас скажу больше. Мне страшно. Я боюсь. – Это прозвучало как удар грома, хотя было сказано тихим голосом. – Да, друзья мои, ужасно боюсь. – Все почувствовали неловкость и какой-то благоговейный страх, как будто комната наполнилась неведомой гибельной силой и это нечто накрыло их с головой. Это чувство было таким мощным, что все невольно придвинулись друг к другу. – Так вот, я вас строжайшим образом предупреждаю. Ни звука об этих драгоценностях; чтобы ни в одной газете ни единого намека; никто не должен даже заподозрить, что мы их обнаружили. Понятно?

– Разумеется, – сказал комиссар.

– Да, – сказал Рикардо.

– Будьте уверены, мосье, – сказал Перрише.

Только Гарри Ветермил ничего не ответил, ни слова. Он смотрел на Ано горящими глазами, и Ано не стал его спрашивать. Он даже не взглянул на него. Рикардо понимал почему: Ано боялся, что не выдержит, увидев страдание, написанное на лице Гарри, и отменит распоряжение о строгой конфиденциальности.

Мосье Ано снова спустился в веселый маленький салон, принаряженный августовскими жаркими лучами и цветами, и встал перед диваном, сверля его настороженным взглядом. Потом он закрыл глаза и вздрогнул, словно охваченный внезапным холодом. Рикардо это потрясло, причем гораздо сильнее, чем окоченевшее тело под простыней и найденные драгоценности. Труп и драгоценности были реальностью, вполне понятной, хоть и невероятной. Но это ожидание неизвестности, этот ужас, не факт, а намек на что-то кошмарное, вынуждающий строить самые мрачные предположения… Ано вздрогнул! Рикардо понятия не имел почему, и от этого ему было еще тревожнее. Поведение доблестного Ано подействовало не только на Рикардо. В комнате раздался отчаянный вопль, вопль муки. Это кричал Гарри Ветермил; его лицо стало пепельно-белым.

– Мосье! Я не знаю, почему вы вздрогнули, но я помню те несколько слов, что вы сказали утром.

Ано круто повернулся, лицо его было измученным и серым, но глаза сверкали.

– Друг мой, я их тоже помню, – отозвался он. Они смотрели друг другу в глаза, и на их лицах был написан страх.

Рикардо пытался угадать, какие же слова они оба так хорошо помнят, но тут послышался скрип колес. На Ано он произвел магическое действие – детектив тут же засунул руки в карманы и беспечно сказал:

– Экипаж для Элен Вокье. – Он вытащил портсигар и закурил. – Надо бы убедиться, что она благополучно отбыла. Надеюсь, это закрытый экипаж?

Это было закрытое ландо. Оно проехало мимо окна салона к парадной двери дома. Следом за Ано все вышли в холл. Спустилась медсестра с сумкой Элен. Она отнесла сумку в экипаж, отошла к двери и стала ждать.

– Может, Элен Вокье стало плохо, – с беспокойством сказала она, направляясь к лестнице, но Ано проворно загородил ей дорогу.

– Почему вы так решили? – спросил он, и на его лице мелькнула странная улыбка. Наверху кто-то тихо закрыл дверь. – Вот видите, вы ошиблись: она идет.

Рикардо был озадачен. Ему показалось, что дверь – очень осторожно – закрыли на втором этаже. Тогда как комната мадемуазель Вокье располагалась на третьем. Но раз Ано не заметил ничего странного, значит, этого не может быть. Детектив приветствовал Элен Вокье улыбкой.

– Вы уже выглядите гораздо лучше, мадемуазель, – вежливо подбодрил ее он. – Это вам каждый скажет. Щеки уже немного порозовели, день-другой – и вы придете в полную норму.

Он придержал дверь, пока она усаживалась в ландо. Сестра села рядом с ней, Дюрет взобрался на козлы, и экипаж тронулся.

– До свиданья, барышни! – прокричал Ано.

Он глядел им вслед, пока коляска не скрылась за высокими кустами. А затем повел себя самым неожиданным образом. Он молнией взлетел по лестнице – такое проворство даже позабавило Рикардо. Остальные старались не отставать. Он распахнул комнату Селии, ворвался в нее и на секунду замер, потом подскочил к окну и, спрятавшись за занавеской, выглянул. Ано махнул рукой назад, молча призывая всех держаться подальше. До них донесся скрип колес и скрежет гравия. Экипаж выезжал на дорогу. Дюрет, сидевший на козлах, оглянулся на дом, Ано на мгновенье высунулся из окна и, как раньше это делал комиссар, помахал рукой. Потом он отвернулся от окна и увидал, что Перрише, его смышленый друг Перрише, стоит с раскрытым ртом и вылупленными глазами.

– Мосье, из этой комнаты кое-что унесли! – крикнул он.

Ано оглядел комнату и твердо сказал:

– Нет.

– Да, мосье, да! Смотрите! Тут на столе стояла баночка с кремом. Вот тут, куда я показываю пальцем, она стояла тут час назад, когда мы уходили из комнаты. А сейчас ее нет.

Ано рассмеялся.

– Перрише, дружище, – ехидно сказал он, – я вижу, газеты были к вам несправедливы. Вы гораздо умнее, чем они считают. Говорят, дорогой мой друг, что правда лежит на дне колодца – а вы собрались ее искать на дне баночки с кремом. Ладно, пойдемте, господа. В этом доме нам больше нечего делать.

Он вышел. Перрише стоял в стороне, красный от стыда. Великий мосье Ано сделал ему выговор, причем справедливый. Он это понял. Он хотел показать, какой он УМНЫЙ, да, он хотел любой ценой заявить о себе. И выставил себя дураком. И угораздило же его ляпнуть про баночку с кремом!

 

Глава 8

Капитан корабля

Ано, Ветермил и Рикардо покинули виллу «Роза».

– Надо бы перекусить, – сказал детектив.

– Пойдемте в мой отель, – предложил Ветермил, но Ано помотал головой:

– Нет, пойдемте на виллу «Флёр». Там сможем что-нибудь узнать, а в таком деле, как это, дорога каждая минута. Надо спешить.

– Можно и мне с вами? – пылко воскликнул Рикардо.

– Милости просим, – с изысканной любезностью ответил Ано. – Как же мы обойдемся без тонких метких высказываний мосье Рикардо. – И он молча зашагал по дороге.

Рикардо не совсем хорошо понимал, что Ано имел в виду, но он был так возбужден, что ему было не до раздумий. Искренне сочувствуя горю друга, он тем не менее наслаждался значимостью происходящего. Он смотрел на себя как бы со стороны (сказывалась артистическая натура!) и воображал, как все вокруг кивают в его сторону, приговаривая: «Этот человек наблюдает за расследованием убийства на вилле «Роза». Представляете, сколько интересного он мог бы рассказать, если бы имел право!»

На самом деле никто и не думал на него смотреть, однако у мистера Рикардо возник вопрос: а что он, собственно, мог бы рассказать?

Этот вопрос крутился у него в голове на протяжении всего ленча. В перерыве между блюдами Ано написал письмо. Они сидели за угловым столиком, детектив сел спиной к стене, к тому же загородил письмо тарелкой. Никто из его спутников при всем желании не мог бы увидеть, что он пишет. Рикардо был страшно этим раздосадован. Сплошные тайны, хотя вроде бы ничего не скрывает. Ано велел официанту привести офицера в штатском, дежурившего при входе, и передал ему письмо. Потом извинился перед своими спутниками:

– Мы должны как можно скорее получить полное досье на мадемуазель Селию.

Он закурил сигару и, отпив глоток кофе, вдруг повернулся к Рикардо:

– Расскажите, что вы думаете об этом деле. Что думает мистер Ветермил, всем ясно, не так ли? Что виновна Элен Вокье. А что думаете вы, мосье Рикардо? Ваши соображения?

Рикардо вынул из кармана ручку, из записной книжки – лист бумаги. Польщенный вниманием Ано, он приготовился вершить свой суд.

– Здесь я помечу все самые важные моменты, – и вскоре на листке появилось несколько пунктов и подпунктов:

1) Сепия Харланд поселилась в доме мадам Довре при сомнительных обстоятельствах.

2) При помощи еще более сомнительных методов она приобрела небывалую власть над мадам Довре.

3) В доказательство того, насколько велика была эта власть, достаточно заглянуть в гардероб мадемуазель Селии: она носила самые дорогие наряды.

4) Селия Харланд устроила так, что шофер Серветаз уехал в Шамбери в день убийства.

5) Селия Харланд купила веревку, которой была задушена мадам Довре и связана Элен Вокье.

6) Следы на газоне показывают, что Селия бежала из салона к машине.

7) Селия утверждала, что во вторник состоится очередной сеанс, но оделась не так, как обычно одевалась для сеанса, а будто собралась на свидание.

8) Селия исчезла.

Эти восемь пунктов указывают на причастность Селии Харланд к убийству. Но у меня нет фактов, позволяющих ответить на следующие вопросы:

а) Кто тот мужчина, который принимал участие в преступлении?

б) Кто та женщина, которая пришла на виллу в день убийства вместе с мадам Довре и мадемуазель Селией?

в) Что случилось в салоне? Как именно произошло убийство?

г) Можно ли доверять показаниям Элен Вокье?

д) Что означает разорванная бумажка? (Возможно, это «послание от духа», написанное почерком Селии Харланд.)

е) Почему на одной диванной подушке коричневое пятно, похожее на кровь, а чехол на другой подушке разорван?

Рикардо хотел было включить вопрос насчет баночки с кремом в спальне Селии – пропала она или нет? Но вспомнил, что Ано не придал значения этому инциденту, и не стал рисковать. К тому же и лист был исписан до конца. Он вручил листок Ано и откинулся в кресле, глядя на него с напряженным ожиданием, точно начинающий писатель, отдавший свое первое произведение критику.

Ано не спеша прочел его список и одобрительно кивнул.

– Посмотрим, что скажет мосье Ветермил, – произнес он, передавая листок Гарри, который за всю трапезу не проронил ни слова.

– Не надо! – вскрикнул Рикардо, но Гарри уже держал в руке его творение. Он улыбнулся другу жалобной улыбкой.

– Лучше мне узнать, что вы оба думаете, – сказал Гарри и стал читать. Прочитав первые восемь пунктов, он ударил кулаком по столу и воскликнул: – Нет, это невозможно! Я не держу на вас зла, Рикардо. Таковы факты, а я уже сказал, что умею смотреть фактам в лицо. Но всему этому будет объяснение… если мы его найдем.

Он на мгновенье закрыл лицо руками, потом снова взялся за листок.

– А если Элен Вокье действительно солгала, – крикнул он, швыряя бумагу Ано. – Что вы тогда будете делать?

Ано, улыбнувшись, покачал головой.

– Вы когда-нибудь плавали на корабле?

– Да. А что?

– Каждый день в полдень три офицера определяют положение корабля: капитан, первый помощник и второй помощник. Каждый записывает свои наблюдения, капитан берет все три и сравнивает. Если кто-то из помощников ошибается, капитан им на это указывает, но он никогда не демонстрирует им свои записи. Потому что, без сомнения, он тоже иногда ошибается. Так что, господа, я буду критиковать ваши наблюдения, но своих не выдам, не обессудьте.

Он взял листок Рикардо и еще раз прочел его от начала до конца.

– Да, – с удовольствием протянул он. – Однако есть два важнейших вопроса, которые могли бы привести нас к истине, – как же они выпали из вашего списка, мосье Рикардо?

Ано задал вопрос с самым серьезным видом, но за этой серьезностью Рикардо почуял насмешку и не ответил.

– Но и тут есть весьма насущные вопросы, – продолжал Ано. – Давайте их рассмотрим. Кто тот мужчина, который принимал участие в преступлении? Ах, кабы знать! Сколько бы нервов мы сберегли! Кто была та женщина? Тоже неплохо бы знать! Нет, как четко мосье Рикардо ткнул пальцем в самые важные вопросы! Что случилось в салоне?

Ано цитировал вопросы, и насмешка исчезала из его голоса. Облокотившись о стол, он серьезно повторил:

– Что в действительности случилось в той красивой уютной комнатке двенадцать часов назад? Когда солнце уже не играло на газоне, когда молчали птички, когда все окна были закрыты ставнями и мир погрузился во тьму – что там случилось? Какие жуткие события? В этом мы не далеко продвинулись. Сформулируем хотя бы то, что знаем. Начнем вот с чего: убийство не было случайным. Оно было изощренно и тщательно спланировано и совершено строго по плану. Не было ни шума, ни прочих признаков насилия. По обе стороны виллы «Роза» стоят другие виллы, в нескольких метрах от нее проходит дорога. Крик, плач, шум борьбы – эти звуки могли бы загубить всю операцию. Значит, преступление было спланировано, раз не было ни криков, ни шума. Стулья не поломаны, только один опрокинут. Да, во всем этом чувствуется почерк человека, у которого отлично работает голова. Это очевидно. Но что конкретно нам известно о плане? Посмотрим. Первое. В доме был сообщник – возможно, два.

– Нет! – крикнул Гарри.

Ано даже не обернулся в его сторону.

– Второе. Между девятью и половиной десятого вместе с мадам Довре и Селией в доме появилась женщина. Третье. Чуть позже, но до одиннадцати, пришел мужчина, он оставил ворота открытыми, его впустили в салон незаметно для мадам Довре. Это мы тоже можем с уверенностью предположить. Однако что случилось в салоне? Вот в чем вопрос! – Он пожал плечами, и в его голосе опять зазвучала насмешка: – Но зачем нам ломать голову над загадкой, если мосье Рикардо знает ответ?

– Я? – изумился Рикардо.

– Вот именно. Потому что, глядя на другой вопрос в вашем списке – «Что значит разорванная бумажка?» – я вижу соответствующий ответ: «Возможно, это послание от духа». Значит, вчера в маленьком салоне все-таки был сеанс! Так?

Гарри вздрогнул. Рикардо растерялся.

– Так далеко я не заглядывал, – смиренно признал он.

– Зато я заглядывал и спросил себя честно и прямо: был ли вчера сеанс? Гремел ли в темноте тамбурин?

– Но что, если весь рассказ Элен Вокье – сплошная выдумка? – опять взвился Ветермил.

– Терпение, мой друг. Не все в ее рассказе выдумка. Я же говорю, за этим преступлением стоит недюжинный ум, но даже самый умный из умников не в состоянии изобрести такую заковыристую историю – про все эти сеансы и мадам де Монтеспан. Это все правда. И все же, если сеанс был, если тот обрывок бумаги – послание от духа в ответ на какой-то неудобный вопрос, то почему – и тут я задаю первый вопрос, который пропустил мосье Рикардо, – почему мадемуазель Селия надела такое неподходящее платье? Тут Вокье не солгала. Ее платье никак не годилось для сеанса. Светлое, шуршащее, его будет видно в тусклом свете и даже в темноте, будет слышен каждый шаг, как бы легко она ни ступала, да к тому же большая шляпа – нет, о нет! Говорю вам, господа: мы не доберемся до сути этой истории, пока не поймем, почему мадемуазель Селия так оделась.

– Да, этот пункт я проглядел, – признал Рикардо.

– Может, она… – Ано запнулся и отвесил почтительный и очень изящный поклон в сторону Ветермила. – Вы уж потерпите, мой друг, пока я буду разбирать эти пункты. Может, она думала в эту ночь воссоединиться с любовником, с тем самым мужчиной недюжинного ума, который и разработал это преступление? Но если так – и здесь я перехожу ко второму вопросу, отсутствующему в списке мосье Рикардо, – то почему на траве перед стеклянной дверью салона следы мужчины и женщины старательно затерты, а следы мадемуазель Селии, маленькие следы, которые так легко идентифицировать, оставлены на всеобщее обозрение?

Рикардо чувствовал себя, как ученик перед директором. Его уличили в самонадеянности. Он изложил свои вопросы в твердой уверенности, что охватил всё. А эти два важнейших вопроса он не забыл – они просто не пришли ему в голову!

– Она убежала к своему возлюбленному до убийства? Или после? Если верить словам Вокье, ей в какой-то момент нужно было сбегать наверх за жакетом. Было ли убийство совершено в этот промежуток времени? Было ли в салоне темно, когда она вернулась? Может, она пробежала через него очень быстро, ничего вокруг не замечая, думая только о предстоящим свидании, не заметив даже труп мадам Довре, лежащий в стороне?

– Да, все так и было! – жарко выкрикнул Рикардо.

– Так не могло быть, – торопливо выпалил Ветермил, – и я скажу вам почему. На этой неделе Селия Харланд должна была выйти за меня замуж.

В его голосе было столько боли и муки, что у Рикардо защемило сердце. Ветермил закрыл лицо руками. Ано покачал головой и выразительно посмотрел через стол на Рикардо. Тот без труда понял его невысказанную мысль: влюбленные всегда витают в облаках, но он, Ано, он-то знает, каковы законы жизни. Женщины издавна дурачили мужчин.

Ветермил оторвал руки от лица и в отчаянии воскликнул:

– Мы тут строим всякие версии, гадаем, что могло случиться на вилле, но ни на шаг не приблизились к мужчине и женщине, совершившим преступление. Вот кого надо искать!

– Верно. Но если мы не будем задавать себе вопросы, то как сможем их найти? – сказал Ано. – Как мы найдем того мужчину? Мы ведь ничего о нем не знаем. Он не оставил следов. Посмотрите на этот город: люди снуют туда-сюда, как толпа игроков вокруг стола для баккара! Может быть, он уже в Марселе. А может, сидит в этом самом зале, где мы с вами сейчас находимся. Как его найти?

Ветермил в отчаянии поник головой.

– Я понимаю. Но так трудно сидеть и ничего не делать!

– Но мы не сидим без дела, – возразил Ано, и Ветермил поднял голову. – Пока мы тут подкрепляемся, наш смышленый Перрише уже провел необходимые расспросы. Мадам Довре с Селией ушли с виллы «Роза» в пять часов и пришли домой в девять – уже вместе с незнакомой женщиной. А Перрише, я вижу, уже ждет, когда его позовут.

Ано кивнул в сторону сержанта Перрише.

– Из Перрише выйдет отличный детектив, – сказал он своим спутникам, пока тот подходил, – потому что в штатском он выглядит еще глупее, чем в форме.

Перрише, одетый в штатское, приблизился к столу.

– Докладывайте, мой друг, – обратился Ано к сержанту.

– Я ходил в магазин мосье Корваля. Когда мадемуазель Селия покупала веревку, она была одна, но несколько минут спустя их с мадам Довре видели вдвоем на рю Казино, они шли в сторону виллы, и никакой другой женщины с ними не было.

– Жаль, – деловито произнес Ано и жестом отпустил Перрише.

– Вот видите, мы ничего не найдем, – простонал Ветермил.

– Не надо отчаиваться, ведь о женщине мы знаем больше, чем о мужчине, – утешил его Ано.

– Верно! – воскликнул Рикардо. – У нас есть описание, которое дала Элен Вокье! Надо напечатать объявление!

Ано улыбнулся.

– Прекрасное предложение! Как же я сам, дурак, не додумался! – и он хлопнул себя по лбу. – Так или иначе, позовем метрдотеля.

Послали за метрдотелем.

– Вы знали мадам Довре? – спросил его Ано.

– Да, мосье. Бедная женщина! – Он всплеснул руками.

– А вы знали ее молодую компаньонку?

– О да, мосье. Обычно они приходили вдвоем. Видите тот столик? Я держал его для них. Но мосье это хорошо знает, – метрдотель поверялся к Гарри Ветермилу, – потому что мосье часто здесь бывал с ними.

Ано спросил:

– Вчера мадам Довре обедала за этим столиком?

– Нет, мосье. Вчера ее у нас не было.

– А мадемуазель Селия?

– Нет, мосье. Мне кажется, они вчера вообще не приходили на виллу «Флёр».

– А мы это знаем! – воскликнул Рикардо. – Мы с Ветермилом были в зале и их не видели.

– Может быть, вы слишком рано ушли, – возразил Ано.

– Нет, к отелю «Мажестик» мы подошли в десять часов.

– Вы подошли к своему отелю в десять. – повторил Ано. – Вы никуда по дороге не сворачивали?

– Нет.

– Значит, отсюда вы ушли примерно в четверть десятого. А мы знаем, что мадам Довре пришла на виллу вскоре после девяти. Выходит, они не могли быть здесь вчера, – согласился Ано и на мгновенье умолк. Потом он обратился к метрдотелю. – Вы не видели раньше какую-нибудь женщину в обществе мадам Довре?

– Нет, мосье. По-моему, нет.

– Подумайте! Например, рыжую женщину.

Гарри Ветермил рванулся к нему, Рикардо вздрогнул от изумления. Метрдотель ответил:

– Нет, мосье, я не видел с ней рыжую женщину.

– Благодарю вас, – сказал Ано, и метрдотель ушел.

– Как рыжую? – воскликнул Ветермил. – Ведь Элен описала бледную женщину с черными глазами и черными волосами!

Ано с улыбкой повернулся к Гарри:

– Значит, Элен Вокье все-таки говорила правду? Нет; женщина, которая вчера была в салоне, а потом пришла домой вместе с мадам Довре и мадемуазель Селией, не была черноглазой и черноволосой. Посмотрите-ка! – Он вынул записную книжку, развернул лежащую в ней бумажку и показал им рыжий волос, покоившийся на белой поверхности.

– Я подобрал его на столе – помните полированный круглый стол в салоне? Волос было нелегко заметить, но я его нашел. Он не может принадлежать мадемуазель Селии, она блондинка; у мадам Довре волосы тускло-каштановые; Элен Вокье брюнетка; уборщица, как я потрудился выяснить, уже седая. Значит, это волос с головы неизвестной. Скажу больше – эта женщина сейчас в Женеве.

Рикардо ойкнул, а Гарри Ветермил медленно сел. Впервые за этот день у него на щеках появился румянец, а в глазах блеснули искры.

– Удивительно! Как вы это нашли?

Попыхивая сигарой, Ано откинулся в кресле. Ему было лестно вызвать такое восхищение.

– Да, как вы это нашли? – повторил Рикардо.

Ано улыбнулся.

– Не забывайте, что я капитан корабля, я не сообщаю никому о ходе своих наблюдений.

Рикардо был разочарован, а Гарри вскочил на ноги:

– Тогда надо обыскать Женеву! Мы должны быть там, а не сидеть здесь, на вилле «Флёр», попивая кофе!

Ано успокаивающе поднял руку.

– Поиск я не упускаю из виду. Но Женева – крупный город, нельзя в Женеве найти женщину, про которую известно только то, что она рыжая и, возможно, вчера ночью с ней была девушка-блондинка. Я думаю, нам следует оставаться здесь, в Эксе, и держать глаза широко открытыми.

– Здесь?! – раздраженно переспросил Ветермил. Он уставился на Ано как на сумасшедшего.

– Да, здесь: на почте, на телефонной станции. Положим, неведомый мужчина все еще в Эксе, что вполне воз можно; со временем он захочет послать письмо или телеграмму или закажет телефонный разговор. И это будет наш шанс. Но, как я вижу, нам несут что-то новенькое, – Ано указал на посыльного, направляющегося к ним.

– От господина комиссара, – сказал он, подавая Ано конверт.

– От господина комиссара! – взволнованно вскрикнул Рикардо.

Но когда Ано взялся за конверт, Ветермил положил ему руку на рукав.

– Прежде чем мы перейдем к следующим новостям, мосье Ано, я был бы рад услышать, что вас заставило вздрогнуть – в салоне на вилле «Роза». Мне не дает это покоя. Что рассказали вам те две подушки?

В его голосе было такое страдание, которому трудно противостоять. Однако Ано устоял. Он покачал головой:

– Я вынужден напомнить вам, что я капитан корабля и не обнародую свои наблюдения.

Он вскрыл конверт и вскочил.

– Нашли машину мадам Довре! – воскликнул он. – Едем!

Ано потребовал счет, и вскоре все трое покинули виллу «Флёр».

 

Глава 9

Автомобиль мадам Довре

Они сели в экипаж, стоящий у входа, Перрише взгромоздился на козлы и стал править в сторону отеля «Бернаскон». Миновав отель, проехали еще ярдов сто, и экипаж остановился напротив какой-то виллы. Вилла была отгорожена от дороги оградой, над нею торчала доска с объявлением: «Сдается». Возле ворот дежурил полицейский, в воротах Рикардо увидал комиссара Луи Беснара и шофера мадам Довре Серветаза.

– Она здесь, – сказал Беснар, когда компания вылезла из экипажа, – в каретном сарае пустующей виллы.

– Здесь?! – вскрикнул Рикардо.

Это открытие опрокидывало все его версии. Он думал услышать, что машину нашли в пятидесяти милях от города, но в паре миль от виллы «Роза» – это какой-то абсурд! Зачем тогда вообще было брать машину – разве что для отвода глаз? Это предположение пришло в голову Рикардо и придало ему сил, хотя Ано, кажется, и так был уверен, что один из убийц все еще находится в Эксе. Похоже, их капитана эта находка нисколько не смутила.

– Когда ее нашли? – спросил Ано.

– Утром. Садовник приходит на виллу два раза в неделю, и, по счастью, среда – его день. И еще повезло, что вчера вечером прошел дождь. Он заметил следы колес на гравии, а поскольку в вилле никто не живет, естественно, удивился. Дверь каретного сарая оказалась взломанной, и внутри стояла машина. Когда он пошел на ленч, по дороге заглянул в полицейский участок.

Следом за комиссаром все двинулись к сараю.

– Надо ее вывести, – сказал Ано шоферу.

Это был роскошный мощный лимузин темно-серого цвета, со светло-серой обивкой сидений. Едва машина оказалась снаружи, у остолбеневшего Перрише вырвался крик:

– О! Никогда себе этого не прощу, никогда!

– В чем дело? – резко повернулся к нему Ано.

Перрише с открытым ртом таращился на машину.

– Мосье, я видел эту машину, в четыре часа утра, на перекрестке, не далее как в пятнадцати метрах от виллы «Роза».

– Что?! – Рикардо не смог скрыть своего удивления.

– Вы ее видели! – воскликнул Ветермил.

Они тоже замерли от изумления.

– Ты, наверное, ошибся, – сказал комиссар.

– Нет, нисколько, – настаивал Перрише, – это та самая машина. Тот самый номер. Уже рассвело, я стоял у ворот виллы, как приказал мосье комиссар. Из-за угла появилась машина и стала замедлять ход. Мне показалось, что она собирается свернуть в нашу сторону и проехать мимо меня, но вместо этого водитель как будто уверился в том, куда ехать, врубил полную скорость и поехал в Экс.

– Кто был в машине? – спросил Ано.

– Никого, мосье; она была пустая.

– Но шофера-то вы видели! – воскликнул Ветермил.

– Да, какой он из себя? – закричал комиссар.

Перрише скорбно покачал головой:

– Лицо очень белое, будто припудренное; и еще у него были черные усики, а одет он был в синий пиджак с белым воротником.

– Это мой китель, мосье, – сказал Серветаз, высунувшись из окна машины. – Ливрея слуг мадам Довре.

Гарри Ветермил громко застонал:

– Мы его упустили. Он был рядом – он, убийца, – и ему дали уйти!

На Перрише больно было смотреть.

– Мосье, – взмолился он, – машина замедлила ход, а потом снова набрала скорость – это обычное дело! Я не знал номера машины мадам Довре. Я не знал даже того, что она исчезла. – Его глаза наполнились слезами. – Но к чему оправдываться? Мосье Ано, лучше уж я опять надену форму и опять буду стоять на углу. Дурак – он и есть дурак. Недаром это написано на моей физиономии.

– Чепуха, мой друг, – сказал Ано и похлопал его по плечу. – Вы запомнили машину и ее номер. Это немало. А то, что у шофера было припудренное лицо и черные усы, действительно нам не поможет. – Он посмотрел на удрученного Рикардо и усмехнулся: – По этим приметам можно арестовать только нашего доброго друга Рикардо, больше никого не знаю.

Ано весело расхохотался над своей шуткой. Похоже, он один не был разочарован промашкой Перрише. Рикардо обиделся на очередную шпильку в свой адрес и с трудом удерживался от достойного ответа. Ано обратился к Серветазу:

– Вы знаете, сколько бензина было взято у вас из гаража?

– Да, мосье.

– Вы сумеете определить, сколько проехала машина, узнав количество израсходованного бензина?

Серветаз изучил бак.

– Много, мосье. Километров сто пятьдесят.

– Про это я и говорю! – вскричал Ано. У него заблестели глаза, и на губах появилась свирепая улыбка. Он открыл дверцу машины, с минуту разглядывал пол, и улыбка сползла с его лица. Затем вынул подушки, рассмотрел их, потряс. – Не вижу признаков… – начал было детектив, но вдруг радостно вскрикнул. Из дверной щели он вытащил тонкую полоску бледно-зеленой материи и разложил ее на тыльной стороне руки. – Что это, скажите-ка мне? – спросил он у Рикардо.

– Зеленая материя, – мудро ответил Рикардо.

– Это зеленый шифон. А платье на мадемуазель Селии было из зеленого шифона на атласном чехле. Да, мадемуазель Селия была в этом автомобиле.

Ано забрался на водительское сиденье. На полу виднелась черная грязь. Детектив счистил ее ножичком и сложил в ладонь. Он обратился к Серветазу:

– Вчера до поездки в Шамбери вы ездили на этой машине?

– Да, мосье.

– Где вы забирали мадам Довре и мадемуазель Селию?

– У парадного входа виллы «Роза».

– Вылезали из машины?

– Нет, мосье; только после того, как въехал в гараж.

Ано повернулся к компаньонам.

– Смотрите! – Он раскрыл ладонь. – Эта черная земля – грязь на газоне после вчерашнего дождя; земля такого же цвета, как перед стеклянной дверью, ведущей в салон мадам Довре. Здесь даже уцелели одна-две травинки. – Ано покатал шарик грязи в руке, потом достал из кармана пустой конверт, положил туда шарик и заклеил край.

Он постоял, хмуро глядя на машину, а потом сказал:

– Но кое-что я категорически не могу понять… Итак, вчера на вилле «Роза» был мужчина. На земле перед стеклянной дверью остались его следы. Этот человек проехал на машине мадам сто пятьдесят километров и оставил на полу грязь, которая была на его подошвах. Мадемуазель Селия и незнакомка уехали на этой же машине. Мадемуазель Селия зацепилась платьем за дверную ручку, кусочек шифона оторвался, он здесь. Но на земле отпечатки ног мадемуазель Селии были гораздо отчетливей, чем того мужчины, а на полу ее следов вообще нет. Я повторяю – есть здесь что-то такое, чего я не понимаю. – И он в отчаянии взмахнул руками.

– Наверное, дамы были осторожны, а он нет, – сказал Рикардо с таким видом, будто решил наконец хитрую загадку.

– Нет, вы подумайте, какой ум! – закричал Ано и восхищенно захлопал в ладоши. – Быстрый, гибкий и проницательный!

Временами Ано становился очень проказлив, это напоминало повадку разрезвившегося слона, Рикардо сразу терялся, не зная, как реагировать. Но он заметил, что такие малопристойные выходки обычно случались, когда Ано наконец удавалось решить что-то важное, долго его смущавшее.

– Однако есть и еще одно объяснение, – продолжал Ано. – Говорю специально для вас, милейший Рикардо. У нас есть другая улика, говорящая, что неосторожной была как раз мадемуазель Селия. Ведь именно она, а не мужчина, оставила на газоне очень хорошо различимый след. Но давайте-ка поедем в отель «Мажестик» и поговорим в номере Ветермила. Теперь мы кое-что узнали. Да, господа, мы кое-что узнали – и что же это, мосье? – внезапно обернулся он к Рикардо и, поскольку тот молчал, с улыбкой закончил: – Подумайте над этим, пока мы едем в апартаменты Ветермила.

– Мы знаем, что убийца сбежал, – порывисто сказал Рикардо.

– Сейчас убийца – не главный объект поисков. Он, скорее всего, уже в Марселе. Не бойтесь, мы еще до него доберемся, – величественным жестом Ано пресек все потенциальные возражения. – Но с вашей стороны было очень мудро напомнить о нем. А то я мог бы начисто забыть, и моя блистательная репутация была бы безнадежно загублена. – Он насмешливо поклонился Рикардо и быстро зашагал по дороге.

– При такой громоздкой фигуре он развивает небывалую активность, – сказал Рикардо Ветермилу, безуспешно пытаясь засмеяться. – Солидный, умный мужчина почтенного уже возраста, а ведет себя иногда, как уличный сорванец.

Так он описал великого детектива, и его описание мы цитируем, потому что оно было единственным ценным вкладом Рикардо в это расследование.

Трое мужчин сразу же прошли в апартаменты Ветермила, состоявшие из гостиной и спальни на втором этаже отеля. Снаружи был балкон. Ано вышел на него, осмотрелся, потом вернулся в комнату.

– Всегда лучше убедиться, что никто не сможет подслушать, – объяснил он.

Гарри Ветермил уже сидел в кресле. На миг с его лица соскользнула маска отрешенности, и теперь это было изможденное лицо человека, донельзя истерзанного страданием, болезненными укусами невидимых мук.

Ано же, напротив, оживился. Найденная машина подняла его дух. Он сел за стол.

– Расскажу вам, друзья, что важного мы узнали. Эта троица – мужчина, женщина и мадемуазель Селия – вчера укатила в Женеву. Это первое, что мы узнали.

– Так вы все еще цепляетесь за Женеву? – изумился Рикардо.

– Более чем когда-либо, – сказал Ано. Он развернул стул в сторону Ветермила и, увидев, какое у него лицо, воскликнул: – Ах, мой бедный друг!

Гарри вытянул вперед руку, будто отказывался от сочувствия.

– Чем я могу вам помочь? – спросил он.

– У вас есть дорожный атлас?

– Есть. – Ветермил встал, пересек комнату и достал из бокового столика атлас. – Вот.

Ано вынул из кармана карандаш.

– Машина прошла около ста пятидесяти километров. Измерьте расстояние, и вы увидите, что Женева нам подходит! Это город, в котором легко затеряться. Далее: при дневном свете машина появляется на углу. Как она там очутилась? Какая дорога туда приводит? Дорога из Женевы! Может, оно и к лучшему, поскольку шеф женевской полиции – мой друг.

– А еще что мы узнали? – спросил Рикардо.

– А вот что, – Ано выдержал эффектную паузу. – Мосье Ветермил, придвиньтесь поближе к столу и сами решайте, прав я или нет. – Он подождал, пока Гарри выполнит приказ, и засмеялся: – Ничего не поделаешь, грешен, люблю драматические эффекты. Когда есть возможность произвести такой эффект, я должен насладиться им сполна, потянуть паузу. Сейчас я вас удивлю.

Он погрозил своим приятелям пальцем. Рикардо заерзал, Ветермил впился глазами в лицо Ано, но тот оставался спокоен, как будто только что наконец завершил долгое дознание.

– Вот что я думаю. Человек, угнавший машину в Женеву, вернулся потому, что собирался поставить ее обратно в гараж виллы «Роза».

– Господи боже мой! – вскрикнул Рикардо и откинулся в кресле, услышав эту спокойно произнесенную фразу, от которой у него даже перехватило дыхание.

– Неужели он бы осмелился? – недоверчиво спросил Гарри.

Ано наклонился и постучал по столу, словно хотел подчеркнуть свой ответ.

– Во всех деталях преступления просматриваются две особенности: ум и осторожность; недюжинный ум и небывалая осторожность. Говорите, он бы не осмелился? А он осмелился, он появился при солнечном свете в пятнадцати метрах от виллы «Роза» – для чего бы ему там быть, как не Для того, чтобы вернуть машину? Подумайте! Бензин отлит из далеко поставленной канистры, которую Серветаз мог еще две недели не трогать, а к тому моменту уже не по мнить, не сам ли он эту канистру взял. Я имел в виду такую возможность, когда расспрашивал Серветаза, комиссар еще сказал, что это глупо. С величайшей аккуратностью преступники убрали все следы грязи из машины. Кусочек шифона оторвался, без сомнения, под конец, когда Селия вылезала из машины, и потому его не заметили, иначе бы и его убрали. А то, что снаружи машина грязная, их не могло выдать, потому что Серветаз оставил ее немытой.

Ано шаг за шагом описал поездку.

– Мужчина оставляет ворота открытыми; он везет в Женеву двух женщин, которые постарались не оставить следов на полу машины. В Женеве они выходят. Мужчина возвращается. Теперь, если он поставит машину в гараж, все следы будут заметены. Никто не сможет проследить, куда они уехали. Никто не заподозрит, что машина вообще выезжала из гаража. На углу он собирается свернуть к вилле, но видит у ворот постового. Он сразу понимает, что убийство обнаружено. Он включает самую высокую скорость и въезжает в город. Что ему делать? Он едет в машине, которую через час-другой полиция начнет искать, если уже не ищет. Ему необходимо срочно от нее избавиться, прежде чем люди увидят машину, а в машине – его. Можете себе представить его чувства? Впору пожалеть беднягу. Он находится в машине, изобличающей его как убийцу, и ему негде ее оставить. Он едет через Экс. На окраине города замечает пустующую виллу. Он въезжает в ворота, взламывает дверь каретного сарая и оставляет там машину. А теперь внимание! Ему больше не нужно делать вид, что они не уезжали на машине. Убийство обнаружено, и машина исчезла вместе с убийцей. Значит, ему незачем зря беспокоиться, и он уже не убирает следы грязи от своих ног, что непременно сделал бы в гараже мадам. Теперь это не имеет значения! Теперь главное – сбежать, пока его не засекли. Итак, мы разобрались с тем, как машина оказалась на соседней вилле. Дерзкий шаг – вернуть машину в гараж, дерзкий и отчаянный. Но остроумный. Если бы это ему удалось, мы ничего не узнали бы об их передвижениях – о, буквально ничего! Говорю же вам, это не обычное вульгарное убийство. Это изощренное преступление спланировали умные люди – умные и удивительно дерзкие.

Ано опять закурил.

Мистер Рикардо, напротив, от возбуждения даже курить не мог.

– Не понимаю вашего спокойствия! – возмутился он.

– Что тут удивительного? Вы любитель, я профессионал, вот и все, – парировал Ано.

Он взглянул на часы и встал.

– Мне пора идти, – сказал он, и тут сзади раздался отчаянный возглас:

– Да, я любитель! Зато я знаю кое-что такое, мосье Ано, что вряд ли знает профессионал!

Ано повернулся к Рикардо. Лицо его было настороженным, без тени насмешки.

– Поделитесь! – медленно и очень холодно сказал он.

– Мне приходилось ездить на машине из Женевы в Экс! – возбужденно продолжал Рикардо. – Высоко в горах через ущелье перекинут мост. На мосту таможня. Там, в Понт-де-Кале, вашу машину останавливают. Осматривают. Вы должны записаться в журнале. И нет никаких объездных путей. Там вы найдете надежное свидетельство, проезжала ли машина мадам Довре в Женеву. Ночью ездит не так много народу. А еще вы найдете надежное свидетельство, сколько человек было в машине. Потому что в Понт-де-Кале осматривают старательно.

Кровь хлынула в лицо Ано. Рикардо был на седьмом небе от счастья. Наконец-то он внес свой вклад в историю этого преступления! Он заделал пробел. Он дал всеведущему Ано неизвестные ему сведения. Хмурый Ветермил поднял на Ано глаза, и видно было, что у него не осталось надежд.

– Вы не должны пренебрегать такой уликой, – сказал он.

– Никакая это не улика, – раздраженно ответил Ано. – Рикардо говорит, что он ехал из Женевы во Францию и его машину осматривали. Да, мы знаем, что таможенники очень придирчивы к тем, кто въезжает во Францию. Но ехать из Франции в Швейцарию – совсем другое дело. Швейцарские таможенники на вас еле глянут, слова не скажут.

Удрученный Рикардо согласился: это правда. Но тут же снова встрепенулся:

– Но машина приехала же обратно во Францию!

– Да, но тогда в ней был один человек, – ответил Ано. – Ладно, у меня есть дела поважнее. Например, надо узнать, не поймали ли случайно нашего убийцу в Марселе. – Он положил руку на плечо Ветермилу. – Друг мой, советую вам хорошо поспать. Возможно, завтра нам понадобятся все наши силы. – Он говорил очень строго и очень серьезно. – Да, надеюсь, что будет так.

– Я постараюсь, – пообещал Ветермил.

– Так-то лучше, – бодро сказал Ано. – Будьте здесь оба весь вечер, чтобы я смог позвонить, если у меня появятся новости.

Они молча кивнули, и Ано удалился. Рикардо был глубоко расстроен.

– Этот человек не принимает ничьих советов, – заявил он. – Чересчур тщеславен. Да, это правда, швейцарцы не слишком внимательны. Но они же останавливали машину. Таможенники должны что-то знать. Ано следовало навести справки.

Как бы то ни было, ни Рикардо, ни Ветермил в этот вечер больше не услышали от Ано ни слова.

 

Глава 10

Новости из Женевы

Однако на следующее утро Ано явился к мистеру Рикардо очень рано, когда тот еще лежал в постели. Он вошел веселый, больше обычного похожий на резвящегося слоненка.

– Отошлите камердинера. – сказал он. И только они остались вдвоем, достал газету, помахал ею перед носом Рикардо и швырнул ее на кровать.

Рикардо увидел полное описание Селии Харланд: ее внешность, ее платье, все, кроме имени; сообщалось о награде в четыре тысячи франков тому, кто даст информацию о ее местонахождении мосье Рикардо, отель «Мажестик», Экс-ле-Бен!

Возмущенный Рикардо рывком сел в кровати.

– Это ваша работа?

– Да.

– Зачем вы это сделали?! – воскликнул Рикардо.

Ано с загадочным лицом на цыпочках приблизился к кровати.

– Сейчас скажу, – заговорщическим тоном сказал он. – Только это должно остаться между нами. Секрет. Я это сделал потому… что у меня есть чувство юмора!

– Ненавижу публичность, – раздраженно буркнул Рикардо.

– Но у вас же есть четыре тысячи франков, – возразил детектив. – Ну а что еще мне было делать? Если бы я на звал свое имя, те, кого мы ищем – можете быть уверены, они первыми прочтут объявление, – сразу узнают, что за ними охочусь я, великий и несравненный Ано, а я не хочу, чтобы они это знали. К тому же, – он заговорил серьезно и проникновенно, – зачем мы будем усложнять жизнь мадемуазель Селии, сообщать всему миру, что за ней охотится полиция? О ней достаточно наговорятся, когда она предстанет перед следователем.

Рикардо пробурчал что-то невнятное и перечитал объявление.

– К тому же ваше описание неточно. Вы не упомянули о бриллиантовых серьгах, которые были на Селии Харланд, когда она убежала.

– А, заметили! – обрадовался Ано. – Еще немного, и мне придется опасаться за свои лавры. Но на Селии не было серег, когда она убежала с виллы «Роза».

– Как это… но футляр из-под них был пустой, – забормотал Рикардо.

– И все-таки серег на ней не было, это я вам говорю.

– Откуда вы знаете? – Рикардо посмотрел на Ано с прежним благоговением. – Как вы могли узнать?

– Мог. Потому что… – Ано принял величественный вид, словно изображая короля. – Потому что я капитан корабля.

К Рикардо вернулось дурное настроение.

– Не люблю, когда меня водят за нос, – сказал он гордо со всем достоинством, которое позволяли продемонстрировать растрепанные волосы и пижама. Он свирепо посмотрел на газету, перевернул ее и вдруг изумленно вскрикнул: – Это вчерашняя газета!

– Вчерашняя вечерняя газета, – поправил Ано.

– Напечатана в Женеве!

– Напечатана, издана и продана в Женеве, – подтвердил Ано.

– Когда же вы послали объявление?

– Я написал письмо, пока мы наслаждались ленчем, и послал его Беснару с просьбой срочно передать в газету по телеграфу.

– А нам ничего не сказали, – буркнул Рикардо.

– Но ведь и правильно сделал! – благодушно сказал Ано. – Вы бы наверняка запретили использовать свое имя.

– Ну, до этого бы не дошло, – неохотно согласился Рикардо. Его возмущение быстро исчезало, зато нарастало Удовольствие от мысли, что это объявление выводит его на сцену, под лучи софитов.

Он вылез из кровати.

– Располагайтесь в гостиной, пока я приму ванну, – сказал он.

– С удовольствием. Я уже заказал себе шоколад. Надеюсь, вскоре вы получите телеграмму. Вчера вечером название именно этой газеты выкрикивали на всех улицах Женевы.

Впервые Рикардо оделся с почти той же скоростью, с какой обычно одеваются все прочие люди.

– Что-нибудь пришло? – спросил он.

– Нет. Хороший тут у вас шоколад, лучше, чем в моем отеле.

– Господи! – Рикардо дрожал от возбуждения. – Вы сидите и рассуждаете о шоколаде, а у меня чашка трясется в руке.

– Не вынуждайте меня снова напоминать вам, что вы любитель, а я профессионал, мой друг.

Однако время шло, и профессиональное спокойствие изменило и самому Ано. Он стал вздрагивать при каждом шуме в коридоре, поворачивать голову на каждое движение за окном и не курил, а жевал сигарету. В одиннадцать камердинер Рикардо принес телеграмму.

– Спокойно, мой друг, – сказал Ано.

Трясущимися руками Рикардо вскрыл телеграмму и подпрыгнул в кресле. Лишившись дара речи, он молча протянул ее Ано. Телеграмма из двух строк была из Женевы.

Ждите меня вскоре после трех.

* * *

Марта Гобен.

– Я же говорил, что есть надежда. – Ано был доволен. В мгновение ока из его тона исчезло всякое легкомыслие, он говорил тихо и серьезно.

– Не послать ли за Ветермилом? – спросил Рикардо.

Ано пожал плечами.

– Как хотите. Но зачем пробуждать в молодом человеке надежды, которые через час-другой могут обратиться в прах? Подумайте! Марта Гобен хочет нам что-то сообщить. Вспомните те восемь пунктов, которые вы составили вчера на вилле «Флёр», и скажите, что более вероятно: что ее рассказ подтвердит виновность мадемуазель Селии или невиновность? Подумайте хорошенько, потому что в этом решении я полагаюсь на вас, мистер Рикардо, – торжественно сказал Ано. – Если вы считаете, что лучше вашему другу страдать от пытки ожидания Марты Гобен, а потом, возможно, от еще большей пытки из-за тех известий, что она принесет, будь по-вашему. Вам решать. Но если вы считаете, что лучше оставить мистера Ветермила в покое, пока мы не узнаем, с чем она пожаловала, пусть будет так. Решайте.

Рикардо заерзал. Торжественный тон Ано очень его смущал. Ему не хотелось брать на себя ответственность. Но Ано сидел напротив, устремив глаза на Рикардо, и ждал ответа.

– Ну что ж, – наконец сказал Рикардо, – хорошие новости можно и подождать немного. Л плохие тем более.

– Я был уверен, что вы так и решите. – Ано снял с полки справочник. – Из Женевы она поедет через Кулос. Посмотрим! – Он полистал страницы. – Есть поезд из Кулоса, который приходит в Экс в три часа семь минут. Она приедет на поезде. У вас есть машина?

– Есть.

– Отлично. Вы не могли бы в три часа забрать меня из моего отеля? Мы поедем на вокзал к прибытию поезда, чтобы заранее получить представление о человеке, с кем предстоит иметь дело. Это всегда полезно. А теперь я вас покину, у меня много дел. По дороге заскочу к Ветермилу и скажу, что пока нет никаких новостей.

Он надел шляпу, взял трость и на миг замер перед окном, потом вдруг очнулся от внезапной мечтательности.

– У вас окно смотрит на Монревар. По-моему, у Ветермила вид лучше, на город и сад, – сказал он и вышел из комнаты.

В три часа Рикардо подъехал к отелю Ано в своей мощной открытой машине, и они поехали на вокзал. Они остановились ждать у выхода, где пассажиры предъявляют билеты. Их внимание привлекла низенькая пожилая женщина с явной склонностью к полноте. На ней была аккуратная, но ветхая одежда и штопаные перчатки; она заметно спешила. Выходя, она спросила швейцара, далеко ли до отеля «Мажестик», и он ответил, что отель находится в самой верхней части города и что дорога туда крутая.

– Но мадам может доехать в омнибусе отеля, – подсказал он.

Однако женщина слишком спешила. В омнибусе придется ждать, когда загрузят багаж пассажиров. Она остановила закрытый экипаж и уехала.

– А мы приедем раньше и будем готовы к приему, – сказал Ано.

Они действительно обогнали экипаж на крутом подъеме Дороги, идущей от вокзала. Лошадь шла шагом.

Ано с облегчением изрек:

– Вид у нее вроде бы добропорядочный. Обыкновенная матрона, которой движет доброе буржуазное намерение получить четыре тысячи франков.

Они доехали до отеля за несколько минут.

– Машина может нам понадобиться, как только Марта Гобен уйдет, – сказал Ано.

– Машина будет ждать здесь.

– Нет, лучше на маленькой улочке позади отеля. Не так бросается в глаза. У вас хватит бензина для долгого путешествия?

Рикардо тихо отдал приказание шоферу и следом за Ано вошел в холл. В окно они увидели Ветермила, который курил на веранде и пил кофе.

– Выглядит неважнецки, как будто он не спал ночь, – сказал Рикардо.

Ано с сочувствием кивнул и подтолкнул Рикардо идти дальше.

– Мы близимся к развязке. Эти два дня были для него очень тяжелы, но он не делал ничего, что бы нам помешало. Обычно в беде люди становятся невыносимыми. Я благодарен Ветермилу. Но мы близки к концу! Кто знает, может, через пару часов у нас будет чем его порадовать.

Ано говорил с глубоким чувством. Они поднялись в номер Рикардо. Второй раз за день профессиональное спокойствие изменило детективу. Окно номера выходило на парадный подъезд, и Ано, хоть и готовил комнату к приходу гостьи, каждую секунду высовывался из окна, поджидая экипаж.

– Положите деньги на стол, – спешно сказал он. – Они убедят ее рассказать все, что ей известно. Да, вот так. Ее еще не видно? Нет.

– Еще рано, от вокзала долгий путь, – напомнил Рикардо, – и все время в гору.

– Да, да. Не будем ее смущать, рассевшись за столом, как трибунал. Вы сядете в то кресло.

Рикардо сел, закинул ногу на ногу и соединил кончики пальцев.

– Сойдет. Только не принимайте судейский вид. Я буду сидеть за столом. Ради бога, не пугайте ее! – Ано сел в выбранное кресло. – Марта Гобен будет сидеть напротив меня, чтобы свет падал ей в лицо. Так! – Он вскочил и подвинул стул для Марты. – Делайте все что угодно, только не пугайте ее, – повторил он. – Я нервничаю. От этого разговора зависит очень многое. – И Ано опять подскочил к окну.

Рикардо не пошевелился. Он был поглощен предстоящим допросом. Он должен будет сам его провести. Он хозяин положения. На него направлены лучи софитов. Пугающие факты появятся на свет благодаря его вопросам. Ано напрасно боится. Он не станет ее пугать. Он будет ласковым и хитрым. Мягко и деликатно он вывернет эту добрую женщину наизнанку, как перчатку. Его артистическая душа трепетала, предвкушая полный драматизма и неожиданных мизансцен спектакль.

Вдруг Ано высунулся в окно.

– Едет! Едет! – лихорадочно прошептал он. – Я вижу экипаж сквозь кусты на дороге.

– Пусть едет! – величественно ответил Рикардо.

Он и не вставая с кресла слышал скрип колес. Он видел, как Ано еще дальше высунулся в окно и в нетерпении топнул ногой.

– Подъехала, – доложил детектив и несколько секунд молчал, стоя спиной к Рикардо и свесив голову за окно.

Вдруг он отпрянул с испуганным криком. Он побледнел как мел, открыл рот, глаза его были полны ужаса.

– Что случилось? – Рикардо вскочил.

– Ее поднимают! Она неподвижна! Ее выносят на руках! – Парализованный страхом, какое-то время он смотрел на Рикардо, потом ринулся вон из комнаты. Рикардо бросился за ним.

В коридоре творилось что-то невообразимое. Постояльцы бегали, со всех сторон сыпались вопросы. Проходя мимо окна, они увидели, что Ветермил очнулся от своей летаргии и встал. Они узнали правду, еще не дойдя до двери отеля: с вокзала приехал экипаж, и в нем лежала неизвестная женщина, погибшая от удара ножа в сердце.

– Надо было ей ехать на омнибусе, – тупо повторял Ано. В этот момент он лишился привычного самообладания.

 

Глава 11

Нераспечатанное письмо

Холл расчистили от толпы, на входе в коридор портье преграждал дорогу.

– Проход запрещен, – сказал он.

– Думаю, мне можно, – Ано предъявил удостоверение. – Сюртэ, Париж.

Ему было позволено пройти, и Рикардо впритирку проскользнул следом. Марта Гобен лежала на полу; рядом с ней растерянно топтался директор отеля; врач стоял на коленях. Ано подал директору свою карточку.

– В полицию сообщили?

– Да, – сказал директор.

– А рана? – он присел рядом с врачом. Круглая ранка была чистой и аккуратной, крови вытекло совсем немного. – Рана от пули, – определил Ано, – маленькая пуля из духового пистолета.

– Нет, – ответил врач.

– Но от ножа не может быть такой раны, – возразил Ано.

– Верно. Смотрите! – Он поднял с полу лежащее у самого его колена орудие, принесшее смерть Марте Гобен, – не что иное, как обычный вертел; с одной стороны у него было кольцо, с другой – острие, ручкой служил кусок простого белого полена. Дерево расщепили, воткнули в щель кольцо и закрепили бечевкой. Получилось примитивное, но вполне эффективное орудие. Доказательство его эффективности было распростерто перед ними на полу.

Ано отдал оружие директору отеля.

– Поосторожнее с ним. Передадите полиции. – И он снова склонился над Мартой Гобен. – Она страдала? – тихо спросил он у врача.

– Нет, смерть наступила мгновенно.

– Хоть это хорошо, – произнес Ано и поднялся на ноги.

В дверях стоял кучер.

– Что он может сказать? – спросил Ано.

Кучер выступил вперед. Это был грузный краснолицый старик в высокой белой шляпе, как у тысячи других кучеров.

– Что сказать, мосье, – буркнул он хриплым голосом. – Я посадил эту бедную женщину на вокзале и повез, куда она попросила, а потом обнаружил, что она мертва. Теперь день потерян. Кто мне за это заплатит?

– Я, – сказал Ано и подал ему пятифранковую бумажку. – Держите. А теперь отвечайте! Вы утверждаете, что женщину убили в вашем экипаже, а вы и знать не знали?

– А что я должен был знать? Я посадил ее на вокзале, и она всю дорогу то и дело высовывала голову из окна и кричала: «Быстрее, быстрее!» Да, бедняжка спешила! Но я не обращал внимания. Чем больше она кричала, тем меньше я ее слушал, гляжу себе вперед и не обращаю на нее внимания. Лошадь не обязана бежать в гору.

– Значит, лошадь шла шагом. – Ано подтолкнул Рикардо и обратился к директору: – Комиссар Беснар придет через несколько минут, он пошлет за следователем. Нам здесь делать нечего.

Они вернулись в номер Рикардо, и Ано без сил плюхнулся в кресло. Рядом с трупом, в присутствии врача он сохранял невозмутимость, но теперь дал выход расстроенным чувствам:

– Какой кошмар! Бедная женщина! И это я, я заманил ее в Экс! Все из-за моей беспечности. Но кто бы мог подумать… – Он оторвал руки от лица и встал. – Я обязан был все предусмотреть. Немыслимая дерзость – вот почерк моего преступника. Я это знал, и я с этим не посчитался. И теперь у нас еще один труп.

– Вертел может вывести на преступника, – сказал Рикардо.

– Вертел?! Каким образом? Нож – другое дело, но вертел!

– Надо спросить в магазинах, в Эксе не много таких магазинов, где можно купить вертел, они должны помнить, кому недавно продали один.

– Откуда мы знаем, что его купили недавно? – с презрением выкрикнул Ано. – Мы имеем дело не с тем человеком, который пойдет в магазин за единственным вертелом и тем самым наведет на след полицию. Сколько вам это повторять!

Его непомерное презрение придало смелости Рикардо.

– Если убийца его не купил, то откуда взял? – упрямо возразил он.

– О, друг мой, он мог его стащить! Из любого отеля Экса! Думаете, кто-нибудь заметит пропажу несчастного вертела? Сколько людей в Эксе готовят на ленч почки на вертеле! К тому же меня волнует не только смерть этой несчастной, но и те сведения, которые мы потеряли. Она хотела что-то рассказать о Селии Харланд, и теперь мы этого так и не узнаем. Придется начинать все с начала, а у нас нет на это времени! Нет времени. Время уходит, а терять его нельзя. – Он опять уткнулся лицом в ладони и застонал.

Его горе было так искренне и так неистово, что Рикардо был потрясен им не меньше, чем гибелью Марты Гобен. Он стал его утешать:

– Вы же не могли предвидеть, что в Эксе в три часа дня…

Ано отверг его великодушный порыв:

– Это не оправдание. Я обязан был предвидеть. О, теперь у меня не будет жалости! – Вдруг его лицо изменилось. Потускневшие глаза снова вспыхнули. Дрожащим пальцем он показал на боковой столик. Там лежала почта Рикардо. – Вы еще не вскрывали письма?

– Нет. Вы пришли, когда я был еще в постели. Я до сих пор о них не думал.

Ано подошел к столу, посмотрел и сдавленным голосом сказал:

– Одно письмо, большой конверт. – У него дрожал и голос, и руки. – Швейцарский штемпель.

Он проглотил ком в горле. Рикардо одним прыжком подскочил к столу и разорвал конверт. Внутри было письмо, написанное незнакомым почерком. Он прочел вслух:

Пишу про то, что видела, и посылаю на ночь глядя, чтобы никто меня не опередил. Завтра приеду за деньгами.

Его прервал крик Ано:

– Подпись! Быстро!

Рикардо перевернул письмо.

– Марта Гобен.

– Она все-таки нам все расскажет! Все равно расскажет! – сипло прошипел Ано. Он подбежал к двери, рывком ее открыл, потом закрыл и запер. – Быстро! Мы не можем вернуть к жизни эту бедную женщину, зато можем… – Не закончив, он бесцеремонно вырвал письмо из рук Рикардо, сел за стол и стал читать. Рикардо тоже читал, заглядывая через плечо.

Это было именно такое письмо, которое, по его понятиям, должна была написать Марта Гобен – длинное, бестолковое, когда автор все никак не переходит к сути дела; письмо то раздражало своей глупостью, то разжигало азарт.

Письмо было послано из пригорода Женевы, местечка на западном берегу озера. В нем говорилось:

«У нас, конечно, окраина, но улица проходит недалеко от озера, а из города ходит трамвай. Улица респектабельная, мосье, в одном конце стоит отель, там очень хорошие дома Но я не буду вас обманывать, расскажу все как есть про себя и моего мужа. Наш дом на другом конце улицы. Маленький домик, из окон не видно ни краешка воды, потому что напротив стоят дома получше нашего. Мой муж работал клерком в большом женевском банке, но этой весной у него ухудшилось здоровье, и последние три месяца он не выходит из дома. У нас никогда не было много денег, и я не могу напять сиделку, так что пришлось самой стать сиделкой. Мосье, если бы вы были женщиной, вы бы знали, что в болезни мужчины становятся раздражительными, и с ними бывает очень трудно. Женщины, которые за ними ухаживают, не могут ни на что отвлечься. Я целыми днями сижу дома, и единственная моя отрада – следить за соседями. Не осуждайте меня за любопытство.

Месяц назад дом напротив нас сняла на лето мадам Россинол. Она вдова, но в последние две недели к ней несколько раз захаживал молодой господин, и на улице говорят, что он собирается на ней жениться. Но я в это не верю. Мосье молодой, ему лет тридцать, у него гладкие черные волосы, черные усики – очаровательный молодой человек. Мадам Россинол лет на пять его старше, высокая, рыжая – такая наглая, вульгарная красотка. Мне она не понравилась. Сразу видно, что она совсем не из того круга, что очаровательный мосье, который, говорят, хочет на ней жениться. Нет, Адель Россинол мне не понравилась.»

Ано вскинул глаза.

– Значит, ее зовут Адель, – прошептал он.

– Да, – подтвердил Рикардо. – Выходит, Элен Вокье сказала правду.

– Да, тут она говорила правду. Я так и думал.

– Но она сказала, что у Адели черные волосы, – не выдержал Рикардо.

– Ну, а насчет цвета волос она приврала, – сухо сказал Ано и снова уткнулся в письмо.

«Я знаю, что ее зовут Адель, потому что часто слышала, что так ее зовет служанка, причем не добавляет при этом слово „мадам“. Ведь это странно, чтобы пожилая служанка обращалась к хозяйке „Адель“ – просто Адель. Потому я и решила, что мосье и мадам из разных кругов общества. Только я не верю, что они поженятся. У меня на это нюх. Конечно, даже самые очаровательные мужчины иногда влюбляются в весьма экстравагантных женщин. Так что эти двое, может, конечно, и поженятся, но, по-моему, они не будут счастливы.

Кроме старухи, у нее есть еще слуга Ипполит при доме, и еще он возит ее в карете, когда ей бывает нужно. Почтительный мужчина, всегда притрагивается к шляпе, когда мадам Россинол выходит из дома. Он ночует в этом же доме, хотя конюшня находится в конце улицы. Мне почему-то кажется, что он сын этой старой служанки, Дженни. Он молодой, волосы гладко зачесывает на лоб, он очень самодовольный, любимчик служанок со всей улицы. Их карета нанята в Женеве. Ну вот, рассказала вам про всех слуг в доме мадам Россинол.»

До сих пор Рикардо читал про себя, но тут подал голос:

– Вот мы их и поймали за хвост! Рыжую женщину зовут Адель, и мужчина с черными усиками тоже тут. Это он сидел в машине!

Ано придержал палец на прочитанной строчке, и оба стали читать дальше.

«Во вторник днем мадам уехала, и я не видела, чтобы они возвращались до вечера. Конечно, они могли проехать в конюшню по другой дороге, но она могла поехать в Женеву, и карета ее там ждала. Я легла спать в одиннадцать, но мистер Гобен не мог заснуть, и я ночью встала, чтобы дать ему лекарство. Мосье, наша спальня находится на передней стороне дома, и пока я искала на столе спички, услышала скрип колес на улице. Я подошла к окну и выглянула, приподняв край занавески. Мистер Гобен раздраженно ворчал, почему я не зажигаю свечу и не даю ему лекарство. Я уже говорила вам, что больные мужчины очень капризны и вечно жалуются, даже если ты отвлечешься всего лишь на то, чтобы выглянуть в окно. Ничем им не угодишь. Но как хорошо, что я подняла занавеску и выглянула на улицу! Потому что если бы я послушалась мужа, то потеряла бы четыре тысячи франков. А если ты бедная женщина и твой муж прикован к постели, ты не станешь упускать четыре тысячи франков!

Марта Гобен.»

Я увидала, что возле дома мадам Россинол остановилась карета. Почти сразу же служанка открыла дверь, хотя окна в доме были темные. Это первое, что меня удивило. Потому что обычно, когда мадам возвращается поздно, а дом темный, она открывает дверь своим ключом. А сейчас в темном доме, глубокой ночью служанка их высматривала. Это было странно.

Как только открылась дверь дома, тут же открылась и дверь кареты, и на дорогу выскочила молодая дама. Шлейф ее платья зацепился за дверку, она обернулась, высвободит его и дальше придерживала юбку над землей. Ночь была светлая, рядом с домом мадам Россинол стоит фонарь, так что я разглядела ее лицо, когда она оборачивалась. Красивая молодая блондинка. Белая жакетка была распахнута на груди, и под ней виднелось светло-зеленое вечернее платье. А когда она приподняла юбку, я увидела, как блеснули пряжки на атласных туфельках. Я уверена, что это та самая дама, про которую вы написали в объявлении. Пока мадам Россинол вылезала из кареты, она стояла неподвижно. Я удивилась, как такая изысканная дама могла оказаться в компании мадам Россинол. Потом, все еще поддерживая юбку, она легко и быстро пробежала по тротуару и скрылась в темном доме. Мосье, я подумала, что ей очень не хотелось, чтобы ее видели. И поэтому когда прочла ваше объявление, то сразу решила, что это та дама, которую вы ищете.

Я немного подождала и увидела, что карста поехала в конюшню. Но в доме напротив свет так нигде и не загорелся. А мистер Гобен все ругался, и я бросила угол занавески, зажгла свечу и дала ему его успокоительное. На столике возле кровати лежали часы, и я заметила время – было без пяти три. Утром я пошлю вам телеграмму, как только узнаю, во сколько смогу покинуть мужа. К сему примите, мосье, мои самые искренние приветствия.

Ано был крайне озадачен. Но для Рикардо все окончательно прояснилось. Вот она, независимая свидетельница, у которой нет ни ревности, ни враждебности Элен Вокье! Чертовски надежное показание! Его подтверждают следы перед стеклянной дверью салона. Остается немедленно арестовать Селию Харланд!

– Факты согласуются с вашей версией, мосье Ано! Молодой человек с черными усиками не возвращался в тот дом в Женеве. Где-то на дороге близ Женевы он встретил карету. А потом поехал на машине обратно в Экс… – Но тут его поразила другая мысль. – Нет! Все не так! Они не могли ехать до дома так долго, что приехали без пяти три!

Без пяти три! Это рушит версию Ано насчет поездки в машине. Убийцы уехали с виллы между одиннадцатью и Двенадцатью часами, допустим, в полдвенадцатого. В машине шестьдесят лошадиных сил, дороги ночью совершенно пустынны. А они к трем часам только-только добрались до дому. Более того, машина вернулась в Экс в четыре! Значит, они не ехали на машине.

– В Женеве время на час позже французского, – коротко сказал Ано. Казалось, подтверждение, данное в письме, его разочаровало. – Три часа у мадам Гобен – это наши два часа.

Ано сложил письмо и встал.

– Уходим и письмо забираем с собой. – Ано огляделся, взял со стола перчатку. – Я ее тут забыл, – сказал он и сунул перчатку в карман. – Кстати, где телеграмма от Марты Гобен?

– Вы положили ее в футляр.

– Да?

Ано вынул футляр для писем и нашел в нем телеграмму. Его лицо прояснилось.

– Отлично! Раз есть зга телеграмма, должно быть и послание от Адели Россинол в Экс, в котором сообщается, что сюда едет Марта Гобен, неугомонная соседка, которая, несомненно, читала объявление мистера Рикардо. О, будет сказано не так грубо, но смысл в этом. Мы должны схватить его. – Его лицо вдруг стало жестким. – Я должен схватить его, пусть ответит за смерть Марты Гобен. Бедная женщина никому не причинила зла, а проклятый убийца зарезал ее, как овцу, у меня под носом. Нет, этого я не прощу.

Рикардо ехидно подумал: чего не может простить Ано, смерти Марты или того, что его перехитрили и победили? – но благоразумно промолчал.

– Идемте, – сказал Алю. – Если не возражаете, спустимся на лифте, это сэкономит время.

Они спустились в холл. Тело Марты уже увезли в городской морг. Жизнь отеля вернулась в прежнее русло.

– Мосье Беснар уже ушел? – спросил Ано у портье и, получив подтверждение, быстро выскочил за дверь.

– Но есть путь покороче, – сказал Рикардо, догоняя его, – надо пройти через сад, а потом вниз по лестнице.

– Это уже не имеет значения, – произнес Ано.

Они быстро прошли по подъездной дорожке и дальше вниз по той дороге, что огибала дом и вела на улицу.

На задворках отеля их ждала машина Рикардо.

– Сначала заедем к Беснару, а то он свихнется, выясняя, кто такая Марта Гобен и зачем приехала в Экс. К тому же я хочу кое. – что передать по телефону.

Ано вылез из машины возле комиссариата и четверть часа провел там. Выйдя, он поглядел на часы.

– Думаю, успеем. – Он залез в машину. – Убийство Марты Гобен сразу по выходе с вокзала развязывает руки нашим друзьям. Об этом напишут вечерние газеты, и эти голубчики в Женеве очень обрадуются, когда прочтут. Они же не знают, что ночью она отправила письмо. Поехали!

– Куда? – спросил Рикардо.

– Как куда? В Женеву, конечно!

 

Глава 12

Алюминиевая фляжка

– Я позвонил Лемеру, начальнику женевской полиции, – сказал Ано, когда машина выехала из Экса и направилась в сторону Аннеси. – Он установит наблюдение за этим домом. Мы успеем вовремя. До темноты они ничего не станут делать.

Но хотя он говорил уверенно, в голосе слышалась тревога и он все время щурился, будто всматривался в то, что происходит в Женеве.

Рикардо был разочарован. Они едут в такое дальнее путешествие, в Женеву. Они собираются арестовать Селию и ее сообщников. А Ано даже не загримировался! По мнению Рикардо, вид Ано никак не соответствовал драматизму ситуации. Великий детектив отправляется в погоню, даже не нацепив фальшивую бороду! В этом было что-то неправильное.

– Но друг мой, зачем мне фальшивая борода? – взмолился Ано. – Мы будем обедать в ресторане «Норд» на берегу озера, дожидаясь, когда стемнеет. Знаете, есть суп в фальшивой бороде крайне неприятно. Вам не приходилось? К тому же все вокруг станут глазеть на меня и сразу поймут, что борода фальшивая. Я не хочу, чтобы во мне распознали детектива, и потому не стал маскироваться.

– Шутник! – буркнул Рикардо.

– Ну вот! Вы меня разоблачили! – с притворным ужасом сказал Ано. – К тому же еще утром я показал вам, что Да, грешен, люблю пошутить.

За Аннеси они переехали по мосту через ущелье, и там их остановили. Вопрос, небрежный взгляд в машину – и таможенники с миром их отпустили.

– Вот видите, досмотр – чистая формальность, – сказал Ано, и машина рывком тронулась с места. От этого рывка Ано навалился на Рикардо, и тот почувствовал, что в кармане у детектива лежит что-то твердое.

– Вы их взяли? – шепотом спросил он.

– Кого их?

– Наручники.

Его ждало еще одно разочарование. Детектив без накладной бороды – уже непорядок, но детектив без наручников – это просто скандал. Как ни печально, но слуге правосудия не хватало снаряжения. Ано утешил Рикардо, показав ему, что это за твердый предмет – ничуть не менее колоритный, чем наручники: заряженный пистолет.

– Значит, там будет опасно? – заволновался Рикардо. – Надо было и мне взять пистолет.

– Друг мой, там действительно было бы опасно – если бы вы взяли свой пистолет.

Они добрались до Женевы, когда начало темнеть, и подъехали к ресторану на берегу озера, а там поднялись на балкон второго этажа. Сидевший в углу маленький толстяк сразу встал и направился к ним, протягивая обе руки.

– Это мой друг мосье Лемер, шеф женевского отделения Сюртэ, – представил его Ано.

Кроме них, в ресторане было только две пары, и Ано говорил очень тихо, чтобы его не могли подслушать.

– Что нового? – спросил он, усаживаясь за стол.

– Ничего, – ответил Лемер. – Никто не входил в этот дом, никто не выходил.

– А если что-то произойдет, пока мы обедаем?

– Мы об этом узнаем, – заверил его Лемер. – Видите, там под деревом маячит человек? Он зажжет спичку, чтобы раскурить трубку.

На этом торопливый деловой разговор был закончен.

– Ладно, будем есть и веселиться, – сказал Ано.

Он подозвал официанта и заказал обед. Они сели за стол в семь, и, пока обедали, сумерки сгустились. Внизу на улице зажглись фонари; засветилась листва на деревьях вдоль озера. На темной воде задрожали отражения фонарей. Мимо проплыла лодка, в ней пели, и песне вторила музыка всплесков весел. В разных направлениях двигались красные и зеленые огоньки судов. Один только Ано старался поддерживать беседу на веселой волне, но и ему это давалось с трудом. Временами он сжимал кулаки, у него дергалось плечо. Он ждал темноты.

– Ешьте, друзья мои, ешьте! – восклицал он, ковыряя свою почти не тронутую еду.

А после одной фразы, сказанной Лемером, опустил нож и вилку и побледнел.

Потому что Лемер сказал как бы между прочим:

– Значит, сокровища мадам Довре так и не украли?

Ано вздрогнул:

– Откуда вы знаете?

– Прочитал в вечерней газете, купил по дороге сюда. Их нашли под половицей в спальне.

С улицы донесся выкрик разносчика газет. Увидев лицо друга, Лемер встревожился.

– Это так важно, Ано? – озабоченно спросил он.

– Важно… – сказал Ано и рывком встал.

Мальчишеский голос с улицы приближался. С балкона было отчетливо слышно:

– Убийство в Эксе! Бриллианты найдены!

– Надо идти, – жарко прошептал Ано. – Вопрос жизни и смерти, а там, – он показал на группу людей, столпившихся под деревьями вокруг мальчишки, – там в газете подана команда.

– Это не я сообщил, – выпалил Рикардо.

Он не очень представлял себе, о чем говорит Ано, но понимал, что нужно как можно скорее отбросить от себя обвинение.

– Конечно, не вы, я это прекрасно знаю, – сказал Ано. Он потребовал счет. – Во сколько выходит газета?

– В семь.

– Значит, они кричат об этом на улицах Женевы уже больше получаса.

Он нетерпеливо барабанил пальцами по столу, дожидаясь счета.

– Господи, этот человек опережает меня на каждом повороте. Послушайте, Лемер, я принял все меры предосторожности, чтобы ни одно сообщение не ушло из Экса. Мне должны были дать знать, я все сделал, чтобы ни одно послание не проскочило незамеченным, и все-таки он послал сообщение по тому единственному каналу, который я не подумал охранять. Смотрите!

Убийство на вилле «Роза» и загадка, которую оно таило, вызвали интерес у публики, и новое известие подогрело этот интерес. С балкона Ано видел, как вокруг мальчишки растет толпа и белые газетные листы мелькают в руках прохожих.

– Теперь об этом уже знает вся Женева и ее окраины.

– Кто же им рассказал? – тупо спросил Рикардо, и Ано рассмеялся, но смех его был невесел.

– Наконец-то! – воскликнул он, когда официант принес счет, и только он расплатился, как под деревом вспыхнула спичка.

– Сигнал! – сказал Лемер.

– Не так быстро, – прошептал Ано, и со всей беспечностью, которую каждый из них мог изобразить, трое мужчин спустились по лестнице и перешли через дорогу. К ним присоединился четвертый – тот, кто раскуривал трубку под деревом.

– Кучер Ипполит купил газету возле своего дома у мальчишки, который шел по улице и выкрикивал новости. Кучер бегом побежал домой.

– Когда это было? – спросил Лемер.

Человек показал на разгоряченного, запыхавшегося парня, который прислонился к балюстраде, окружавшей озеро.

– Этот сказал. Он приехал на велосипеде. Только что появился.

– За мной, – сказал Лемер.

Они стояли в трех метрах от спуска к деревянной пристани, куда причаливали лодки. Их ждала обычная моторная лодка с навесом, какие выдают напрокат на Женевском озере. В лодке сидели два сержанта в штатском и третий, которого Рикардо узнал.

– Это тот, который нашел магазин, где купили веревку, – сказал он, обернувшись к Ано.

– Да, это Дюрет. Он здесь со вчерашнего дня.

Лемер и трое сопровождающих влезли в лодку, и она, сделав круг, помчалась прочь от Женевы. Веселые огни магазинов и ресторанов остались позади, их поглотила холодная тьма. Над озером задувал бриз, за лодкой тянулся белый пенный след, над головой в темно-синем небе золотом сверкали звезды.

– Только бы успеть! – задыхаясь, сказал Ано, Лемер ответил: «Да», – ив голосах обоих детективов мелькнула непривычная тревога.

Лемер подал знак, и лодка свернула к берегу и снизила скорость. Большие виллы остались позади. Здесь к берегу выходили узкие длинные сады домов, стоявших на улице, и почти при каждом был шаткий причал, вдававшийся в озеро. Лемер снова сделал знак, и лодка пошла так тихо, что ее совсем не стало слышно. Она тенью скользила по воде, только белый след тянулся за кормой.

Лемер тронул Ано за плечо и показал на один из домов. Там светились два окна на третьем этаже и одно на первом, причем верхние были закрыты ставнями. Но в ставнях были прорези, сквозь которые пробивались и таяли в воздухе два луча света. Казалось, что это два мерцающих глаза следят за садом и озером.

– Вы уверены, что фасад дома охраняется? – с тревогой спросил Ано.

– Да.

Рикардо весь дрожал от возбуждения. Моторка бесшумно ткнулась носом в берег и замерла. Ано прижал палец к губам. В его руке блеснул ствол пистолета. Мужчины осторожно сошли на берег: первым Лемер, за ним Ано и сам Рикардо; шествие замыкал человек, чиркавший спичкой. Остальные трое офицеров остались в лодке.

Пригнувшись и спрятавшись в тень от боковой стены сада, они прокрались к дому. Любой хруст сучка или шелест веток под ветром заставлял сердце Рикардо так биться, что оно едва не выскакивало из груди. Один раз Лемер замер, как будто услышал звук, предупреждающий об опасности, но потом осторожно тронулся дальше. Сад был запущенный, с некошеным газоном и разросшимися кустами. За каждым кустом Рикардо чудился враг. Никогда еще он не попадал в такой переплет. Он, культурный человек, эстет, владелец дома на Гроувнор-сквер, крадется вместе с полицейскими, чтобы совершить захват зловещего дома на берегу Женевского озера. Это потрясающе! Его поочередно охватывал то страх, то восторг, но неизменной оставалась гордость, что он участвует в столь ответственной операции. «Вот бы друзья меня видели!» Грудь распирало от тщеславия. Бедняги, они катаются на яхтах в Соленте, или охотятся в вересковых пустошах Шотландии, или играют в гольф в Норт-Бервике. Тогда как он идет по следу злодеев, чтобы свершилось наконец справедливое возмездие.

Приятные размышления Рикардо прервал Лемер – он остановился. Участники облавы дошли до угла, образованного стеной сада и домом. Шепотом посовещавшись, они повернули и пошли вдоль дома в сторону освещенного окна на первом этаже. Лемер остановился под окном и, осторожно приподнявшись, заглянул в комнату. Рикардо видел, как блеснули на свету его глаза. Лемер поднялся выше, так что вся его голова оказалась над подоконником, и уже без опаски осмотрел комнату, потом снова нырнул в темноту под окном.

– Комната пуста, – шепотом сообщил он.

Ано повернулся к Рикардо:

– Пригнитесь, а то на освещенной части газона будет видна ваша тень.

Их отряд подошел к задней двери дома. Лемер подергал ручку, и, к его удивлению, она подалась. Они крадучись вошли в коридор. Замыкающий бесшумно закрыл дверь, запер ее и вынул ключ. В нескольких шагах от них ярко светился дверной проем. Дверь была распахнута. Проходя мимо, Рикардо в нее заглянул – это была убогая гостиная. Ано тронул его за руку и указал на стол.

То, что увидел Рикардо, не было для него откровением, но сейчас, в доме преступников, простые предметы обрели зловещий смысл. Маленькая пиала, до половины наполненная темно-коричневой жидкостью, рядом открытый кожаный футляр, поверх него – готовый к употреблению либо пока пустой шприц для морфия. Рикардо содрогнулся. По спине побежали мурашки.

– Вперед, – шепнул Ано.

Они дошли до лестницы и осторожно поднялись на один пролет. Там оказался коридор, идущий поперек дома от задней стены к передней. Было темно, но они находились довольно близко от улицы, и резное окно парадной двери пропускало бледный свет. Рикардо вспомнил, что при входе стоит фонарь. Благодаря его свету Марта Гобен разглядела лицо Селии, когда та резво устремилась к дому.

Двое впереди Рикардо замерли и затаили дыхание – кто-то тяжело протопал по тротуару. Рикардо этот звук показался самым зловещим на свете. Часы на дальней церкви мелодично пробили один раз. Полдевятого. Через секунду впереди снова зажегся тонкий луч фонарика, это Ано направил его на следующий пролет лестницы.

Здесь лежал ковер, но мужчины крались по-прежнему осторожно. По одному они вышли на следующую площадку. Там оказался такой же коридор, как внизу. Двери находились слева, из-под ближайшей пробивался свет.

Они постояли в темноте, прислушиваясь, но из-за двери не доносилось ни звука. Может, она тоже пустая? Каждый с ужасом подумал, что птички упорхнули. Лемер осторожно надавил на ручку двери и приоткрыл ее. На него упал яркий свет. Лемер отпрянул. Это говорило о том, что в комнате кто-то есть, однако лицо Лемера оставалось непроницаемым. Он открыл дверь пошире, и Ано тоже кого-то увидел. Дрожа от возбуждения, Рикардо наблюдал за ним, но и на лице Ано не было ни удивления, ни испуга, ни восторга. Он просто стоял, не шевелясь, и смотрел. Потом повернулся к Рикардо, прижал палец к губам и подвинулся. Рикардо на цыпочках подошел и заглянул в комнату. Он увидел ярко освещенную спальню с заправленной кроватью. Слева, со стороны озера, были окна, закрытые ставнями, справа – открытая дверь в смежную комнату. Это было темное, без окна, помещение, где стояла узкая кровать, с нее до полу свешивались простыни, как будто сорванные грубой рукой. Возле двери в темную комнату стоял стол, на котором лежали большая зеленая шляпа с коричневым страусовым пером и белый жакет. Но внимание Рикардо привлек более любопытный объект: спиной к ним сидела старая карга. Большой иглой она штопала дыру в старом мешке, мурлыча французскую песню. То и дело она поднимала голову и смотрела на мадемуазель Селию, которая беспомощно лежала на диване. Но ведь ее-то и ищет Ано! Подол нежно-зеленого платья свисал до полу. Она была одета так, как описывала Элен Вокье. Руки в перчатках были скручены за спиной, ноги скрещены так, что она не смогла бы стоять, и безжалостно связаны в щиколотках. Верхнюю часть лица, как маска, закрывала мешковина, края которой были зашиты на затылке. Девушка лежала так тихо, что, если бы не вздымающаяся грудь и дрожь, иногда сотрясающая тело, можно было бы подумать, что она мертва. Она не сопротивлялась, не вырывалась; она лежала тихо и неподвижно. Один раз она скорчилась от боли, и старуха протянула руку к блестящей алюминиевой фляжке, стоящей рядом на столике.

– Тихо, крошка! – буркнула она и властно постучала фляжкой по столу. Этот стук вселил такой ужас в девушку, что она тут же напряглась всем телом и – окаменела. – Я еще не все для тебя приготовила, дура, – сказала старуха и снова склонилась над мешком.

У Рикардо в голове все перепуталось… Они пришли сюда, чтобы арестовать эту девушку – она выскочила из салона мадам Довре, с юной прытью перебежала полоску травы, потом мчалась по тротуару к этому дому, чтобы ее никто не успел увидеть, – и вот она пленница, она лежит в своем прекрасном, изысканном наряде, отданная во власть тех самых людей, что были ее сообщниками?!

Вдруг в саду раздался визг, пронзительный визг прямо под окнами. Старуха вскочила, девушка на диване приподняла голову. Старуха сделала шаг к окну, потом круто повернулась к двери и увидала стоящих на пороге. Она издала рев – никаким другим словом нельзя было описать этот звук. Это был не человеческий крик, это был рев свирепого зверя. Она потянулась к алюминиевой фляжке, но Ано перехватил ее руку. Старуха разразилась проклятиями. Ано толкнул каргу в руки женевского офицера, и тот выволок ее из комнаты.

– Быстро! – Детектив указал Рикардо на девушку, которая бессильно билась на диване. – К мадемуазель Селии!

Рикардо разрезал швы на мешковине, Ано развязал руки и ноги. Ей помогли сесть. Она потрясла руками в воздухе, как будто они болели, потом, жалобно, по-детски всхлипнув, шепотом забормотала молитвы, но вдруг замолчала и замерла, глядя на Лемера. На ее лице нарастало выражение ужаса. Лемер держал в руке большую блестящую алюминиевую фляжку. Он осторожно капнул на кусок мешковины и с гневным восклицанием повернулся к Ано. Но тот поддерживал девушку, так что Лемер с фляжкой в руке круто повернулся и к ней тоже. Селия рванулась из рук Ано, отпрянула и побледнела как мел. Она взвизгнула и потом, слабо охнув, упала в обморок. Ано успел ее подхватить.

– Я понял! – вскрикнул он. – Боже мой, какой ужас!

 

Глава 13

В женевском доме

Хорошо, что хоть кто-то что-то понимает, подумал Рикардо. Потому что сам честно признался себе, что не понимает решительно ничего. Все его аргументы обратились в ничто. По тому, как все они хлопотали вокруг Селии Харланд, он догадался, что лишь он один считает ее виновной. Да, один он. Хотя очевидно, что всякий, кто прочтет его восемь пунктов, убедится, что она безусловно преступница. Но если она виновна, то как получилось, что сообщники так дурно с ней обращались? Однако ему не суждено было углубиться в эти проблемы – было совсем не до того. Сначала его послали за водой, чтобы смочить лоб Селии. Потом, когда он принес воду, его отвлекло появление Дюрета, инспектора из Экса.

– Обоих схватили, Ипполита и женщину, – сказал он. – Они прятались в саду.

– Я так и подумал, когда увидал внизу открытую дверь и шприц с морфием.

Лемер обратился к одному из своих людей:

– Пусть их отвезут в участок вместе со старухой Дженни. – Офицер ушел выполнять поручение, а Лемер заговорил с Ано: – Вы останетесь здесь, чтобы завтра организовать их переправку в Экс?

– Я оставлю Дюрета, – сказал Ано. – Мне надо быть в Эксе. Подготовим официальное обвинение нашим пленникам.

Он сидел на корточках возле Селии, смачивая ей лоб и виски платком. Вдруг он предупреждающе поднял руку. Селия пошевелилась и открыла глаза. Она села и, дрожа, с удивлением стала вглядываться в лица окружающих. Она тщетно искала хоть одно знакомое лицо.

– Вы находитесь среди друзей, мадемуазель Селия, – с величайшей нежностью сказал Ано.

– Могу ли я верить! – жалобно вскрикнула она.

– Не сомневайтесь, – сердечно произнес Ано, и она отчаянно вцепилась ему в рукав.

– Полагаю, вы друзья, иначе зачем бы… – Селия подвигала онемевшими конечностями, чтобы убедиться, что свободна. Она оглядела комнату, и, когда увидала мешок, глаза ее округлились от ужаса.

– Недавно они зашли ко мне в каморку, Адель и старуха Дженни. Заставили встать, сказали, что увезут меня отсюда. Принесли мою одежду, велели надеть все, что на мне было, когда я приехала, чтобы не осталось ни единого следа – чтобы никто не мог догадаться, что я была в этом доме. А потом связали, – она сдернула перчатки и показала кисти рук. – Я думаю, они собирались меня убить – ужас. – Она прерывисто вздохнула и всхлипнула, как ребенок. Ее душевные силы были на исходе.

– Бедная моя девочка, успокойтесь, все прошло, – сказал Ано и встал. Однако стоило ему сделать движение, как она пронзительно вскрикнула: «Нет!» – и вцепилась в него обеими руками. – Но мадемуазель, вы уже в безопасности, – Ано с улыбкой попытался успокоить ее.

Селия смотрела на него. Казалось, слов она не понимала, она просто не хотела его отпускать, только ощущение ткани его пиджака в кулаках давало ей успокоение.

– Я хочу быть уверена, что в безопасности, – Селия жалобно улыбнулась.

– Скажите, мадемуазель, что вы ели и пили в эти два дня?

– Прошло два дня? Я не знала. Меня держали в темноте. Хлеб, воду.

– Понятно. Что ж, пойдемте отсюда!

– Да, давайте уйдем! – пылко воскликнула Селия. Она встала, но покачнулась. Ано подхватил ее. – Вы очень добры, – тихо сказала она, и опять на ее лице мелькнуло сомнение, но тут же исчезло. – Я верю, что на вас можно положиться.

Рикардо взял жакет и накинул ей на плечи. Потом он сходил за шляпой, она надела ее и, повернувшись к Ано, инстинктивно произнесла столь естественные для всякой девушки слова:

– Так ровно?

Ано расхохотался, и Селия улыбнулась в ответ.

Опираясь на руку Ано, она спустилась по лестнице, ведущей в сад. Когда они проходили мимо открытой двери на первом этаже, Ано обернулся к Лемеру и молча указал на пиалу и шприц с морфием. Лемер кивнул, вошел в комнату и забрал их. Они вышли в сад. Селия запрокинула голову, посмотрела на звезды, всей грудью вдохнула прохладный ночной воздух.

– Я уж и не думала, что снова увижу звезды, – тихо произнесла она.

Они медленно прошли через сад, и Ано перенес ее в лодку. Она схватила его за пиджак.

– Вы тоже должны поехать, – упрямо сказала девушка.

Ано спрыгнул в лодку.

– Ладно, на сегодняшний вечер побуду вашим папочкой! – весело ответил он.

Рикардо и другие тоже влезли в лодку, и она, мягко качнувшись, поплыла по озеру под яркими звездами. Сделали разворот в сторону Женевы, сзади забурлила белая вода, ночной бриз подул им в лица. Они причалили на старом месте, Лемер поклонился Селии и отбыл. Ано провел Селию на балкон ресторана и заказал ужин. Некоторые посетители все еще продолжали обедать. Одна компания допивала свой кофе. Узнав их лица, Рикардо испытал легкий шок. Они сидели там же, где и раньше, когда он, Ано и Лемер отправились в спасательную экспедицию. За такой короткий срок – столько ярчайших событий!

Ано, перегнувшись через стол, тихо сказал:

– Мадемуазель, позвольте дать вам один совет: лучше бы вам надеть перчатки, не стоит привлекать внимание к вашим рукам.

Селия послушно натянула белые перчатки. Она поела, выпила бокал шампанского, и на щеках ее снова заиграл нежный румянец.

– Как вы добры, вы, мосье, и ваш друг, – сказала она, улыбнувшись Рикардо. – Но вам я… – ее голос задрожал.

– Чш-ш! Все кончилось, не будем больше об этом говорить.

Селия посмотрела на деревья, стоящие по другую сторону дороги; огни ресторана освещали темную листву, отчего она казалась серебристой. С озера доносилось чье-то пение.

– Просто не верится, что я здесь, на воле, я дышу свежим воздухом и свободна.

Ано взглянул на часы.

– Мадемуазель Селия, уже одиннадцатый час. Тут поблизости нас ждет машина Рикардо. Я хочу отвезти вас в Экс. В гостинице для вас уже заказан номер, и с вами побудет сиделка из больницы.

– Огромное вам спасибо, мосье, вы обо всем успели позаботиться. Но сиделка мне не нужна.

– И тем не менее сиделка у вас будет, – твердо сказал Ано. – Да, сейчас вы чувствуете себя лучше, но, как только вы опустите голову на подушку, вам захочется, чтобы кто-то был с вами, уж поверьте папочке. А через день-другой, – ласково добавил он, – вы уже будете в состоянии рассказать нам все, что случилось во вторник на вилле «Роза», да?

Селия закрыла лицо руками, потом тихо их опустила:

– Да, мосье, я расскажу.

Ано галантно поклонился:

– Благодарю вас, мадемуазель. – В голосе его звучала теплая симпатия.

Они вышли из ресторана и сели в машину. Ано сказал:

– Я должен позвонить, подождите меня здесь.

– Нет! – вскрикнула Селия и снова вцепилась в него так властно, как будто он был ее собственностью.

– Но я должен, – усмехнулся Ано.

– Тогда и я пойду с вами, – сказала Селия, открыла Дверь и спустила ногу на подножку машины.

– Нет, не пойдете, мадемуазель, – засмеялся Ано. – Не уберете ли ножку обратно в машину? Так-то лучше. Вы посидите со своим другом, мосье Рикардо, кстати, я вам его еще не представил. Он ваш хороший друг, мадемуазель, уверяю вас, а со временем станет еще лучшим.

Рикардо почувствовал угрызения совести – ведь он приехал в Женеву с твердым намерением арестовать Селию, опаснейшую преступницу. Он до сих пор не мог понять, как так получилось, что она невиновна, что это не она убила мадам Довре. Но Ано уверен в этом. А коли он так считает, то лучше помолчать, чтобы снова не нарваться на насмешки. И потому Рикардо покорно пытался занять Селию беседой, пока Ано бегал в ресторан звонить. Однако его старания были напрасны, потому что Селия не сводила глаз с двери, за которой скрылся Ано. И когда он вновь появился, она спешно открыла дверцу.

– А теперь, мадемуазель, мы укутаем вас в запасное пальто для автомобиля, у мосье Рикардо есть, колени накроем ковриком, вы будете сидеть в серединке между нами и сможете подремать.

Машина ехала по улицам Женевы, Селия Харланд со вздохом облегчения угнездилась между двумя мужчинами.

– Если бы я знала вас получше, – сказала она Ано, – я бы сказала вам – сейчас я этого, разумеется, не скажу, – что мне так спокойно, как будто со мной в машине сидит большой ньюфаундленд.

Ано был тронут, что его сравнили с милейшим псом.

– Мадемуазель Селия, очень приятно это слышать.

Огни города скрылись из виду, только размытое сияние на небе говорило о том, что позади Женева. Но вот и сияние погасло, и лишь тихое урчание машины тревожило прохладную темень ночи. Мощные фары прорезали мрак ярким светом, и казалось, что дорога отступает вспять, как отливная волна. Селия заснула. Она не проснулась, даже когда машина остановилась в Понт-де-Кале. Таможенники открывали двери, обыскивали машину, проверяли, не везут ли контрабанду. Все расписывались в журнале – Селия спала. Наконец машина опять набрала скорость.

– Вот видите, въезд во Францию – совсем другое дело, – сказал Ано.

– Да, – отозвался Рикардо.

– Должен признаться, вчера вы захватили меня врасплох.

– Неужели! – обрадовался Рикардо.

– Точно. Я никогда раньше не слышал про Понт-де-Кале. Но вы об этом никому не скажете? Вы меня не выдадите?

– Нет, – великодушно ответил Рикардо. – Вы хороший детектив.

– О, благодарю вас! Благодарю! – воскликнул Ано, и голос его дрогнул – конечно же, от избытка чувств. Он потряс руку Рикардо и смахнул невидимую слезу.

А Селия все спала. Рикардо посмотрел на нее и шепотом сказал:

– И все-таки я не понимаю. Хотя на швейцарской границе машину не обыскивают, ее все же останавливают. Почему она не закричала, не позвала на помощь? Достаточно было одного движения. Вы понимаете?

Ано кивнул.

– Думаю, да, – ответил он. – Думаю, понимаю.

Проснувшись, Селия обнаружила, что машина стоит перед отелем, а в дверях ее ждет женщина в форме медсестры.

– Вы можете положиться на Мари, – сказал Ано.

Селия вылезла из машины и протянула руки своим спутникам.

– Спасибо! Спасибо вам обоим! – трепещущим голосом сказала она и посмотрела на Ано. – Вы понимаете, почему я так горячо пас благодарю?

– Да, – кивнул Ано. – Но знаете, мадемуазель, при любых испытаниях всегда найдется какой-нибудь надежный ньюфаундленд, нужно только поискать. Это говорю вам я, сотрудник Сюртэ! Никогда не стоит отчаиваться! – И еле слышно добавил: – Да простит мне Господь эту ложь. – Он пожал ей руку, и она, подобрав юбку, вошла в гостиничный холл.

Ано смотрел ей вслед. Для него ока оставалась все тем же хрупким, одиноким созданием, сиделка не в счет, добросовестная сиделка решительно была не в счет.

– Вы должны стать хорошим другом этой девушке, мосье Рикардо, – сказал он. – А теперь к вам в отель.

– Едем, – согласился Рикардо, и, как только машина тронулась, наконец прорвалось любопытство, мучившее его всю дорогу от Женевы. – Не объясните ли мне одну вещь? Когда из сада донесся визг, вы не удивились. Вы еще сказали, что как только увидели открытую комнату под лестницей и на столе шприц для морфия, то сразу подумали, что Адель и Ипполит скрылись в саду.

– Да, я так подумал.

– Почему? И почему вас так встревожила публикация о том, что драгоценности найдены?

– Ну неужели вы до сих пор не поняли? – сказал Ано. – А ведь ясно как день, если, конечно, допустить, что девушка невиновна, – что она свидетельница преступления и сейчас находится в руках бандитов. Оцените ситуацию с этой точки зрения, и вы поймете, что у нас был один-единственный шанс застать девушку живой. Я с самого начала это знал. Какой это шанс? А вот какой! Ее могли оставить в живых, чтобы вызнать у нее то, чего она, кстати сказать, не знала. А именно: где спрятаны сокровища мадам Довре. Теперь сами смотрите. Мы, полицейские, находим драгоценности и прячем их у себя. Стоит этой новости достичь ушей обитателей того домика в Женеве – и Селия расстанется с жизнью, причем это будет мучительная смерть. Она им больше не нужна. И безусловно представляет для них опасность. Я принял меры предосторожности, какие – расскажу потом. Я позаботился о том, чтобы, если убийца все еще в Эксе и до него дойдет слушок о нашем открытии, он не смог бы передать это известие.

– Почта задерживала бы письма и телеграммы! Я понял.

– Ничего вы не поняли, – сказал Ано. – Нет, я принял меры предосторожности совсем другого рода – еще до того, как узнал о доме в Женеве и услышал имя Россинол. Но об одном средстве связи я не подумал: об этом можно было сообщить в газету, подобную сенсацию вмиг опубликуют, и вот вам пожалуйста – крик мальчишек-газетчиков на всех улицах. Как только я узнал, что это произошло, я понял, что счет идет на минуты. Сад того дома спускается к озеру. Лучшее средство избавиться от Селии, можно сказать, под рукой! И вот, наконец, стемнело. Мы прибыли как раз вовремя, не раньше. Газету они купили, сообщение прочли, мадемуазель Селия больше им была не нужна, и каждый час ее пребывания в доме представлял угрозу для похитителей.

– Что они собирались сделать? – спросил Рикардо.

Ано пожал плечами.

– И не спрашивайте. Мы подъехали на лодке. В это время Ипполит и Адель, которая, скорее всего, приходится ему женой, были в освещенной комнате. Адель готовила укол морфия, Ипполит собрался подготовить лодку и весла, она была привязана к причалу. Мы постарались тихо сойти на берег, но они нас увидели. Сразу выбежали из дома и спрятались в саду, у них не было даже времени запереть дверь, или же они боялись, что их выдаст щелчок замка. Поэтому мы застали открытую дверь, поэтому была распахнута комната, и мы смогли увидеть шприц с морфием, лежащий на столе. Наверху – мадемуазель Селия, совершенно беспомощная, не имеющая ни малейшего представления о том, что происходит.

– Но она же могла кричать! – воскликнул Рикардо. – Она даже этого не сделала!

– Нет, мой друг, она не могла кричать, – очень серьезно ответил Ано. – Я знаю это точно. Она не могла. Ни один человек не смог бы, уж поверьте мне!

Рикардо был озадачен; но поскольку капитан корабля никому не показывает свои записи, настаивать было бессмысленно.

– Так вот, Адель готовит морфий, Ипполит собирается заняться лодкой, Дженни наверху тоже при деле – чинит мешок. Вы заметили, какое лицо стало у мадемуазель Селии, когда она увидела этот мешок? Она все поняла! Они собирались вколоть ей морфий, а когда она потеряла бы сознание, они бы, возможно… – Ано на секунду замолк. – Я говорю – возможно, но они, безусловно, собирались запихать ее в мешок, зашить его и отвезти на середину озера, а потом привязать к ногам груз и потихоньку скинуть за борт. На ней было бы надето все, в чем ее привезли. Мадемуазель Селия исчезла бы навек, и не осталось бы даже ряби на воде. Ни единого следа!

Рикардо стиснул руки.

– Какой кошмар! – воскликнул он, но тут как раз машина остановилась перед отелем «Мажестик», и Рикардо выскочил, словно подброшенный пружиной. Этот вечер был так насыщен событиями и эмоциями, что он ни разу не вспомнил о Ветермиле. – Как Гарри обрадуется! – вскричал Рикардо. – Сегодня он наконец-то заснет спокойно! Я должен был еще из Женевы дать ему телеграмму, что мы возвращаемся и что мисс Селия с нами! – И он побежал в отель.

– Я принял меры, чтобы он узнал, – сказал Ано, следуя за ним по пятам.

– Значит, ваше сообщение не достигло цели, иначе он бы ждал нас на пороге, – ответил Рикардо и поспешил к конторке администратора. – Мосье Ветермил у себя? – спросил он.

– Мосье Ветермил сегодня вечером был арестован, – ответил тот.

Рикардо отшатнулся:

– Как арестован? Когда?

– В десять двадцать пять, – коротко пояснил администратор.

– А, это по моему телефонному звонку, – спокойно откомментировал Ано.

Рикардо ошеломленно уставился на своего друга.

– Арестован? Арестован?! – вскричал он. – Но за что?

– За убийство Марты Гобен и мадам Довре, – сказал Ано. – Спокойной ночи.

 

Глава 14

Мистер Рикардо в замешательстве

Рикардо провел беспокойную ночь. Его мучили тайны – одна мрачней другой. В данный момент его занимал Гарри Ветермил. Рикардо повторял и повторял это имя, пытаясь осознать новую зловещую версию, которую выдвинул Ано, и если он прав, то придется смириться с таким выводом. Конечно, Ано может ошибаться. Но даже если это ошибка – как ему вообще пришло в голову заподозрить Гарри? Что подтолкнуло его к мысли об этом бедняге с разбитым сердцем? И когда? В памяти Рикардо стали оживать некоторые воспоминания – например, завтрак на вилле «Флёр». Ано упорно твердил, что рыжую женщину нужно искать в Женеве, он вполне отчетливо выразился, что любое послание – письмо, телеграмма – из Экса в Женеву даст ему шанс наложить лапу на убийцу, находящегося в Эксе. Уже в самом начале расследования он вышел на дом в Женеве и постарался изолировать его от ненужного внимания. И – практически сразу заподозрил Ветермила. Недюжинный ум и дерзость – да, эти два качества Ано признал за преступником. Только сейчас Рикардо понял суть разговоров Ано тогда, во время ленча, и после. Он усыплял бдительность Гарри, заставляя его расслабиться, опутывал, пускал в ход все меры предосторожности; с тонким мастерством он вынуждал его отойти в сторону. И все это делалось для того, чтобы спасти жизнь Селии там, в Женеве. Вдруг Рикардо почувствовал, как волосы его стали дыбом. Да ведь он сам был вместе с Гарри в ночь убийства! В игорном зале! Они вместе пошли в отель!

Гарри Ветермил не может быть виновен! Но тут он вспомнил, что они расстались довольно рано. Они разошлись в десять часов в холле, и каждый отправился к себе в номер, у Ветермила было достаточно времени, чтобы прийти на виллу «Роза» и сделать свое черное дело. Он мог отправиться до двенадцати часов, если все заранее было подготовлено, если все шло так, как было запланировано. Рикардо вздрогнул, вспомнив, как тщательно было спланировано преступление и как Гарри беспечно с ним болтал, когда они бродили между игорными столами на вилле «Флёр». Рикардо любил людей, склонных к эксцентричности, но не в такой же степени. У него были старомодные представления о нормах и порядочности, и соприкосновение с бесчеловечной жестокостью причиняло не только моральные, но даже физические страдания. Поразительно… как безмятежно Ветермил шел с ним рука об руку и разговаривал, хотя всего через час ему предстояло совершить гнусное преступление. При мысли об этом Рикардо стало не по себе. Должно быть, Ветермил каждую минуту с бьющимся сердцем думал: «А вдруг я что-то не предусмотрел, а вдруг случится что-нибудь непредвиденное?» А ведь в поведении его не было заметно ни малейшего волнения, ни хотя бы намека на беспокойство.

Рикардо то и дело ворочался с боку на бок. Его мысли переключились на трагическую, одинокую фигуру Селии Харланд. Он вспомнил, какая нежность отразилась на ее лице, когда на вилле «Флёр» она встретилась глазами с Гарри, сидевшим напротив за столом для баккара. Рикардо вдруг понял, почему она так отчаянно вцепилась в рукав Ано. Он не просто спас ей жизнь. Все ее иллюзии, вся вера рухнула, она, жестоко израненная, была погребена под обломками, а детектив Ано поднял ее и поставил на ноги. Она встретила человека, которому могла доверять не меньше, чем ньюфаундленду, как она тогда уточнила. Мистер Рикардо до утра думал о Селии, потом заснул и проснулся оттого, что возле кровати стоял Ано.

– Вы мне нужны, – коротко сказал сыщик.

Рикардо послушно встал, и через несколько минут они вышли на улицу. Фасад отеля смотрел на склон горы Монревар, окна номера Рикардо выходили на другую сторону. От входной двери дорога проходила вдоль здания, заворачивала за угол и сливалась с другой дорогой, которая вела в город, пересекая раскинувшийся позади отеля сад. Они пошли в ту сторону. Садовая ограда справа от них становилась все выше и выше. Они вышли к крутой лестнице, сокращавшей путь до дороги, и Ано остановился.

– Видите? На той стороне нет домов, одна только стена. За стеной сад, там крутой спуск к дороге. Этому пролету лестницы соответствует лестница в том саду. На верху лестницы часто дежурит сержант, но вчера в три часа здесь никого не было. Позади нас стена гостиничного сада. Оглянитесь, видите? Нас из гостиницы не видно, вокруг ни души – нет, вон кто-то взбирается на холм, но мы простояли здесь вполне достаточно, чтобы вы успели меня зарезать и вернуться на веранду пить свой кофе.

Рикардо отпрянул:

– Марта Гобен! Так это случилось здесь?

Ано кивнул.

– Когда мы вернулись с вокзала в вашей машине, мы прошли мимо Гарри Ветермила, который пил кофе на веранде. Он уже знал, что Марта Гобен приезжает.

– Но вы оградили дом в Женеве, позаботились о конспирации. Как он мог узнать? – воскликнул несчастный Рикардо, мозги которого уже не успевали переваривать все новые повороты и изменения.

– Я оградил дом непосредственно от него – он не осмеливался связываться с сообщниками, вот что я хочу вам напомнить. Он даже не мог дать им знать, что они не должны с ним связываться. В результате он получил телеграмму! Она была составлена очень старательно. Разумеется, они заранее уговорились, как зашифровать сообщение. Вот как это выглядело. – Ано достал из кармана клочок бумаги и прочел копию телеграммы: «Агент появится в Эксе в пятнадцать ноль семь, чтобы договориться о покупке вашего патента». Телеграмму отправили с Женевского вокзала в двенадцать сорок пять, через пять минут после того, как отошел поезд, увозивший Марту Гобен в Экс. А подал ее человек, по описанию весьма напоминающий Ипполита Тейса.

– Безумный поступок, – сказал Рикардо.

– Но что еще им оставалось делать? Они не знали, что Гарри Ветермил под подозрением. Гарри и сам об этом не знал. Но даже если бы знали, им пришлось бы пойти на риск. Представьте себя на их месте. Они прочли мое объявление в женевской газете. Его, конечно, заметила и Марта Гобен, любопытная особа, которая регулярно следит за соседями. Они увидели, что она уезжает, а это удивительное событие, учитывая, что ее муж прикован к постели, как мы знаем из ее письма. Ипполит следует за ней на вокзал, и она на его глазах берет билет до Экса и садится в поезд. Он, должно быть, сразу смекнул, что она видела, как Селия входила в их дом, и теперь едет в Экс с сообщением. Надо было всеми средствами помешать ей сообщить эту информацию. Значит, несмотря на риск, нужно было послать телеграмму Гарри.

Рикардо не мог не признать столь весомый аргумент.

– Ах, если бы вы вовремя прочли телеграмму! – воскликнул Рикардо.

– О да, – согласился Ано. – Но она была подана без четверти час. Ее тут же отправили Ветермилу и одновременно послали копию в префектуру. Но первой пришла телеграмма.

– А когда Ветермил ее получил? – спросил Рикардо.

– В три. Мы в это время уже уехали на вокзал. Ветермил сидел на веранде, туда ему принесли телеграмму. Принес официант, который хорошо запомнил этот эпизод. У Ветермила в распоряжении было семь минут плюс то время, которое Марта будет ехать от вокзала до «Мажестик». Что он делает? Первым делом бежит в вашу комнату, скорее всего еще не зная, что делать. Он бежит, чтобы убедиться в том, что полученная информация верна.

– Вы уверены? Почему? Мы же с вами вместе были на вокзале. Откуда вы знаете?

Ано достал из кармана коричневую лайковую перчатку.

– Вот почему я знаю.

– Это ваша перчатка, так вы вчера сказали.

– Да, сказал, но перчатка не моя, – спокойно отреагировал Ано. – Ветермила. Видите, на подкладке его инициалы. Я забрал ее из вашей комнаты после того, как мы вернулись с вокзала. До этого ее не было. Он заходил в вашу комнату! Нет никакого сомнения: он искал телеграмму от Марты Гобен. На наше счастье, он не проверял ваши письма, иначе эта бедная женщина не смогла бы нам помочь – даже после смерти.

– Так что же он сделал? – жадно спросил Рикардо.

Хотя Ано был рядом с ним все то время, что они ехали с вокзала, и до приезда экипажа с трупом Марты Гобен, он не сомневался, что Ано все сумеет объяснить.

– Он вернулся на веранду, размышляя, что делать. Ветермил увидел, как мы приехали с вокзала и пошли к вам в номер. Марты с нами не было, следовательно, рассудил он, она вскоре появится. И понял, что у него есть единственный шанс. Марта не должна с нами встретиться, не должна рассказать то, что ей известно. Он побежал к садовой лестнице. Из окон отеля его не было видно. Скорее всего, он спрятался за деревьями так, чтобы наблюдать за дорогой. Вот подъезжает экипаж; в нем сидит женщина – по ее одежде сразу видно, что она не из тех, кто останавливается в «Мажестик», мосье Рикардо! Кучер клюет носом на козлах, не обращая ни малейшего внимания на то, что она умоляет его поторопиться. Лошадь идет шагом. Ветермил просовывает голову в окно и спрашивает, не едет ли она к мосье Рикардо. Она беспокоится о своих четырех тысячах и потому отвечает «да». Может быть, он влез в экипаж, может быть, нанес удар с дороги, сильный и точный удар. К тому времени, как экипаж наконец доехал, он уже сидел на веранде.

– Да, это та дерзость, о которой вы говорили, которая сделала возможным это преступление, та же отвага, которая толкнула его искать помощи у вас. Невероятная дерзость! Неслыханная!

– О кет, в вашей стране было нечто похожее, – отозвался Ано. – На улице раздается крик о помощи. Когда на крик сбегаются люди, они видят человека, склонившегося над трупом. Это тот самый человек, который звал на помощь, и в то же время он и есть убийца. Я это вспомнил, когда у меня возникли первые подозрения относительно Ветермила.

Рикардо пылко спросил:

– Но когда, когда вы его заподозрили?

Ано с улыбкой покачал головой.

– В свое время узнаете. Я капитан корабля. Но я немного вам помогу, дам вам подсказку. Слушайте! Недюжинный ум и дерзость – да, в этом Ветермилу не откажешь. Однако не он главное действующее лицо в этом преступлении, я в этом уверен. Он не более чем инструмент.

– Инструмент? Кто же его использовал?!

– Наша милая нормандская крестьянка, мосье Рикардо, – сказал Ано. – Да, она ключевая фигура – жестокая, опытная, безжалостная, эта странная женщина Элен Вокье. Вы удивлены? Сами потом убедитесь! Главный тут не мужчина, очень умный и безумно дерзкий, а наша обиженная крестьянка.

– Но она на свободе! – закричал Рикардо. – Вы ее отпустили!

– Как бы не так! – фыркнул Ано. – С виллы «Роза» ее отправили прямиком в участок. И с тех пор она находится там под большим секретом.

Рикардо был изумлен.

– Вы уже тогда знали о ее виновности?

– Она же сразу солгала мне, давая описание Адели. Помните, она сказала: черноволосая женщина с глазами-бусинками. А я за пять минут до этого нашел рыжий волос. – Он порылся в записной книжке и достал конверт, в котором хранил длинный рыжий волос. – Но я отправил ее в участок не только потому, что она солгала. Из комнаты мадемуазель Селии пропала баночка с кремом.

– Значит, Перрише был прав.

– По большому счету Перрише был неправ, потому что распустил язык. Я был уверен, что в баночке с кремом спрятаны бриллиантовые серьги, которые мадемуазель Селия носила постоянно.

Они подошли к скверу перед зданием водолечебницы. Рикардо плюхнулся на скамейку и отер лоб платком.

– Я совсем запутался, – простонал он. – Голова идет кругом. Я уже не понимаю, где нахожусь.

Ано стоял над Рикардо и улыбался. Ему нравилось замешательство компаньона. Оно ему льстило.

– Я как-никак капитан корабля, – сказал он.

Рикардо было досадно видеть эту улыбку, и он сбивчиво заговорил:

– Я был бы очень признателен, если бы вы рассказали, как вы все это раскрыли. Что поведал вам маленький салон в первый день расследования? Почему Селия бежала – сначала из салона по траве к машине, потом из экипажа к дому на озере? Почему она вчера не сопротивлялась? Почему не звала на помощь? Что в показаниях Элен Вокье правда, а что ложь? Почему Ветермил на это пошел? О, есть еще сотня мелочей, которых я не понимаю.

– А подушки, а обрывок бумаги и алюминиевая фляжка? – Выражение торжества исчезло с лица Ано. Он заговорил с искренним дружелюбием. – Вы должны простить меня, что я некоторое время держал вас в неведении. Видите ли, мосье Рикардо, во мне тоже есть артистическая жилка. Я не хочу испортить замечательную историю, которую, надеюсь, нам расскажет Селия. А уж после этого я вам расскажу, какие свидетельства нашел в той комнате и что меня так озадачило. Интересна не столько эта головоломка и ее разгадка, – скромно сказал он. – Интересны люди. Мадам Довре, невежественная старуха, суеверная богачка, впрочем щедрая. А эта ее страсть к общению с мадам Монтеспан и прочими знаменитостями из прошлого? И ее желание видеть рядом девичье личико? Элен Вокье, горничная, которая после шести лет верной службы получила отставку и вынуждена теперь ублажать и одевать в изысканные наряды ту, что заняла ее место. А судьба самой девушки? Бедное дитя, обожающее красивые наряды. Дитя из богемы, она выросла среди трюкачей. Она освоила все их трюки. Ей приходится выбирать между жульничеством и постоянной нищетой и голодом, но она, несмотря на отчаянное свое положение, ухитрилась сохранить простоту, деликатность и непосредственность, которые должны были бы сгинуть в этой атмосфере. Наконец, Гарри Ветермил, человек, падкий на искушения, преуспевающий и талантливый.

Вообразите, что он должен был почувствовать тогда в комнате мадам Довре, которую он убил понапрасну, чей окоченевший труп лежал тут же под простыней… а я на его глазах поднял дощечку и стал одну за другой вынимать драгоценности… В той самой комнате, которую он незадолго до того всю перерыл. Что он должен был испытать! И не подать виду! О, люди – вот самая интересная часть этой истории. Давайте послушаем, что случилось в тот ужасный вечер. А головоломка может подождать.

Рикардо решил, что Ано прав. Небывалая, ужасная история, случившаяся во вторник на вилле «Роза», постепенно разворачивалась перед ним, затмевая все головоломки. Но рассказа о происшедшем ему еще пришлось какое-то время терпеливо ждать.

Беда в том, что Селия в первое время боялась засыпать. Ей было страшно спать даже при включенном свете и в присутствии сиделки. Как только глаза начинали слипаться, она через силу их раскрывала и заставляла себя глядеть на свет. Ибо стоило несчастной заснуть, как ей сразу снился тот страшный вечер и последующие два дня. От ужаса она с криком просыпалась. Но в конце концов молодость, крепкий организм и здоровый аппетит помогли ей справиться.

Она рассказала о своей роли в этой истории, все-все, что тогда произошло. Была одна ужасная сцена в кабинете следователя мосье Флерио, когда ей пришлось встретиться с Гарри Ветермилом, и она, заливаясь слезами, на коленях умоляла его сознаться. Потому что он долго не поддавался. А потом в деле появился неожиданный поворот. Адель Россинол, или, точнее, Адель Тейс, жена Ипполита, была по уши влюблена в Гарри Ветермила. Он был необычный человек – холодный, черствый и тем не менее умеющий нравиться женщинам. И когда Адели рассказали, что Гарри ухаживал за Селией, ее захлестнула ревность и жажда мщения. Ано не слишком удивился. Он знал, каковы преступницы: жестокие, страстные, коварные. В полицию на рю Иерусалим не раз приходили анонимные письма, написанные женским почерком: доносы на возлюбленных, совершивших кражу. Короче, у него не оставалось иллюзий о роли этой фигуры в преступлении. Адель Россинол поспешила во всем сознаться, чтобы отплатить Гарри сполна. В конце концов сдался и сам Ветермил. Сломленный ежедневными допросами, он тоже признался. Единственной, кто твердо стоял на своем и отрицал участие в преступлении, была Элен Вокье. В чем бы ни признавались другие, ее тонкие губы оставались плотно сжаты. Неделю за неделей она спокойно и почтительно, с каменно неподвижным белым лицом смотрела на следователя, изображая образцовую служанку, знающую свое место. Но и без ее помощи все удалось прояснить. И Рикардо взял на себя труд записать эту историю.

 

Глава 15

История Селии

История начиналась с объяснения обстоятельств, которые были, по мнению Рикардо, весьма интересны. С появления Селии в доме мадам Довре.

Отец Селии, офицер пехотных войск капитан Харланд, кроме красивой наружности и прекрасных манер, не имел почти ничего, что помогало бы ему держаться на плаву. У него были экстравагантные пристрастия и легкомысленный характер, вовлекавший его в сложные ситуации. Ко всему прочему он влюбился в красотку с характером не лучше собственного. Они поженились, и родилась Селия. Девять лет благодаря самоотверженности жены супруги ухитрялись справляться с обстоятельствами, дали дочери начальное образование. Но потом мать Селин, не вынеся тягот подобной жизни, умерла, а капитан через два года уволился со службы, где ему перестали доверять, был под судом в связи с банкротством и в конце концов стал актером. Занялся ни много ни мало чтением мыслей; привлек к этому и дочку, научил, ее своим приемам, они стали выступать в мюзик-холлах, он взял сценическое имя Великий Фортинбрас. Капитан Харланд ходил по залу, шепотом просил зрителей назвать любое число или предмет, находящийся у них в кармане. В это время девочка стояла на сцене – в коротком платьице, с распущенными светлыми волосами, перехваченными черной лентой, – и с удивительной бойкостью, без запинки повторяла их ответы. Ока была сообразительной и исключительно восприимчивой.

Остроумие, тщательная продуманность представления и красота девочки какое-то время приносили им деньги и успех. Великий Фортинбрас поднялся от мюзик-холлов до концертных залов провинциальных городов. Представление стало модным, дамы толпами стекались на «утренники».

Великий Фортинбрас отказался от псевдонима и сноса стал капитаном Харландом.

Когда Селия выросла, он достиг более высокой ступени мастерства и стал заниматься спиритизмом, а Селия была у него медиумом. Представления с чтением мыслей превратились в волнующие «сеансы», хорошенькая девочка выросла и стала красивой семнадцатилетней девушкой, и когда она в роли медиума впадала в транс, это вызывало куда больший ажиотаж, чем когда ребенком читала чужие мысли.

– Я не видела в этом ничего плохого, – рассказывал! Селия следователю, не пытаясь оправдываться. – Мне и в голову не приходило, что мы кому-то приносим вред. Людям было интересно. Они должны были изобличить нас, если сумеют, – они пытались, но это им никогда не удавалось. Я смотрела на это просто: это была моя профессия, и я принимала ее как данность. До приезда в Экс я ни о чем не беспокоилась.

Но сенсационное разоблачение спиритизма, сделанное в Кембридже, подкосило капитана Харланда. Он с дочерью переехал во Францию, проделал разорительный тур по стране, просадил в казино в Дьеппе последнее и там же умер. Оставшихся денег хватило лишь на скромные похороны и на билет третьего класса до Парижа.

Там она жила честно, но бедно. Изящная фигура и врожденная грация позволили ей стать манекенщицей у одной модистки. Она снимала комнату на верхнем этаже дома на Сен-Оноре и вела полуголодное существование.

– Не было ни радости, ни удовлетворения, – решительно и искренне продолжала Селия. – Долгие часы в закрытом помещении вызывали головную боль, я стала нервной. У меня не было для этого закалки. Я была очень одинока, моя жизнь круто изменилась. Раньше был свежий воздух, красивые наряды и свобода, теперь все стало иначе. По вечерам я плакала в своей комнатушке, пока не засыпала в слезах, и гадала, будет ли у меня когда-нибудь любовь. Знаете, мне было всею восемнадцать лет, и я хотела жить счастливо.

Через несколько месяцев случилась трагедия. Модистка разорилась. Селия осталась без работы и никак не могла найти другую. Она стала отдавать в заклад свои платья, и вот однажды утром у нее на руках остались последние пять франков и долг за квартиру за месяц. Целый день Селия искала работу, совершенно голодная, но не трогала эти пять франков. Только вечером она зашла в магазин купить еды. Продавец взял ее монету, постучал ею о прилавок и со смехом перегнул пополам.

– Послушай, крошка, свинцом за хорошую еду не расплачиваются, – сказал он и швырнул ей злополучную монету.

Селия в отчаянии поплелась на улицу. Ее мучил голод. Домой идти она не решалась – боялась консьержки, которая станет требовать деньги за квартиру. Она стояла на тротуаре, и слезы катились по ее щекам. Иногда прохожие останавливались, смотрели и шли дальше. В конце концов полицейский велел ей уйти.

Девушка покорно ушла, глотая слезы. Она не знала, что делать дальше. У нее не было никого на свете. Никого.

– Я решила броситься в Сену, – продолжала рассказывать Селия, – подошла к реке, но вода показалась такой холодной, такой ужасной, а ведь я была молода. Я так хотела жить! Наступил вечер, зажглись фонари, город расцветился огнями, а я устала, я была такой жалкой…

Словом, девушка поднялась на Монмартр со всей скоростью, на какую были способны ее усталые ноги, робко прошлась вдоль ресторанов и наконец в один из них зашла в надежде, что кто-нибудь ее пожалеет и накормит ужином. Она остановилась в дверях зала. Мимо проходили мужчины в смокингах, женщины в роскошных платьях и драгоценностях, ее толкали, но никто не замечал. Она забилась в уголок, чтобы ее не увидели. Но понемногу новизна окружающего притупилась, и она понимала только одно: что от голода почти теряет сознание. Там были Две девушки, которые должны были танцевать между столами, пока люди ужинали; на одной было атласное голубое платье, на другой – наряд испанской танцовщицы. У девушек оказалось доброе сердце, они предложили Селии танцевать вместе с ними. Но на нее так никто и не обратил внимания. Не было у нее ни красивого платья, ни украшений, ни шика – трех непременных атрибутов парижской женщины. У нее была только молодость и красивое лицо.

– А в Париже без красивого платья, украшений и шика делать нечего, – сказала Селия. – Но наконец в ресторан пришла из театра мадам Довре с приятелями; она заметила, как я несчастна, и накормила меня. По ее просьбе я рассказала о себе. Она была так добра, что пригласила меня к себе домой, и я проплакала всю дорогу. Я пробыла у нее несколько дней, а потом она сказала, что я должна с ней жить, что ей тоже часто бывает одиноко и, если я соглашусь, со временем она найдет мне хорошего мужа и даст приданое. Казалось, закончились мои несчастья? – Селия улыбнулась.

Через две недели мадам Довре поведала Селии, что в Париж приезжает известный предсказатель судьбы; глядя в кристалл, он сообщает удивительные вещи о будущем; глаза старухи при этом разгорелись. На следующий день она взяла Селию с собой к предсказателю судьбы, и та поняла, какой страсти подвержена приютившая ее женщина. Очень скоро Селии стало ясно, как легко одурачить мадам Довре и как беззастенчиво ее грабят. Селия обдумала эту проблему и нашла выход.

– Мадам была очень добра ко мне, – говорила Селия, и в ее голосе слышалась искренняя любовь. – Она была простодушная и добрая женщина. Знакомые над ней смеялись и вели себя неблагородно. Но ведь на свете много женщин куда хуже, чем бедная мадам Довре, а люди их уважают. Мне было ее жаль; я предложила проводить сеансы, где сама буду вызывать людей из потустороннего мира. Я знала, что смогу позабавить ее гораздо более интересными и умными вещами, чем предсказатели судьбы. И в то же время избавлю от мошенников, которые всячески ее грабили. Это все, чего я хотела.

Да, больше она ни о чем не задумывалась. Она не приняла в расчет Элен Вокье и не могла даже представить, какой эффект окажут сеансы на мадам Довре. Селия и не подозревала, какие чувства испытывает к ней Элен. Если бы в то время кто-нибудь сказал ей, что эта почтенная пожилая женщина, которая всегда так внимательна, аккуратна, так признательна за любое проявление доброты, на деле пылает к ней злобой и ненавистью, она бы только посмеялась. Но Селия явилась в дом с Монмартра, за это Элен ее презирала. А потом Селия заняла ее место при мадам Довре, вытеснила ее, пусть и не желая этого. Элен была подругой хозяйки, а стала обычной служанкой. За это Элен ненавидела Селию. Ее ненависть распространилась и на старую суеверную дуру, которую так легко прельстить хорошеньким личиком. Элен презирала их обеих, обеих ненавидела, но должна была молча и бесплодно лелеять свою злобу. А потом начались сеансы, что подлило масла в огонь ее ненависти. Она обнаружила, что ее ободрали как липку, – прекратились подарки и комиссионные, которые она получала от толпы заурядных мошенников, привыкших выманивать деньги у мадам Довре. Элен Вокье была скупой и жадной, это в характере французских крестьян. Ее ненависть к Селин дошла до исступления, но у нее хватало хитрости скрывать это. Изнемогая от злобы, внешне она сохраняла полное спокойствие.

Селия не могла предугадать, что станет причиной ненависти; и совсем не ожидала, что на мадам Довре так подействуют эти сеансы. Раньше она была далека от своих доверчивых зрителей.

– Нас всегда разделяла рампа, – рассказывала она. – Я на сцене, зрители в зале, а если это делалось дома, то все устраивал отец. От меня требовалось только в последний момент выйти, отыграть свою роль и уйти. Мне в голову не приходило, что некоторые искренне верят в наши фокусы. Я об этом никогда не задумывалась. И когда увидела, что творится с мадам Довре, как искренне она убеждена, что все эти знаменитые дамы действительно являются с того света, чтобы с ней поболтать, я пришла в ужас. Я вызвала страсть, о существовании которой не подозревала. Я попыталась прекратить сеансы, но мне не позволили. Я пробудила страсть, которую уже не могла контролировать. Я боялась, что вся жизнь мадам Довре… это покажется абсурдным тому, кто ее не знал, но кто знал, поймет меня: вся Жизнь мадам Довре, все ее счастье могло рухнуть, если бы она обнаружила, что все эти разговоры – всего лишь трюк.

Селия говорила с искренним сожалением и простотой, так что трудно было ей не поверить. Следователь Флерио, Убедившись, что здесь не пахнет «делом Дрейфуса», слушал с симпатией.

– Таково ваше объяснение, мадемуазель, – проговорил он. – Но у нас есть и другое.

– Да, мосье?

– Данное Элен Вокье.

Даже спустя столько дней Селия не могла спокойно слышать это имя. Она вздрогнула, кровь отлила от лица, губы пересохли.

– Мосье, я знаю, что Элен мой враг. Это был жестокий урок.

– Вот послушайте, – сказал следователь и зачитал выдержки из показаний Элен Вокье: – «Она бы устраивала сеансы каждый день, но мадемуазель Селия артачилась, говорила, что они ее изнуряют. И вообще эта ловкачка умела все делать по-хитрому». И далее, рассказывая о неистовом желании мадам Довре вызвать дух Монтеспан, Элен Вокье говорит: «Этого она так и не дождалась, хотя все время надеялась. Мадемуазель Селия постоянно дразнила ее надеждой… Хитрая девчонка не хотела, чтобы ее трюки выглядели слишком доступными». Итак, Элен объясняет ваше нежелание проводить свои эксперименты чаще тем, что вы, как деловая женщина, надеялись получить больше выгоды.

– Это неправда, мосье! – вскричала Селия. – Я старалась прекратить сеансы, потому что поняла, какие это опасные игры. Это было для меня настоящим откровением. Я не знала, что делать. Стоило мне заикнуться, что я больше не хочу, мадам Довре начинала сулить мне всякие подарки, готова была исполнить любую прихоть. Я боялась думать о том, что может случиться. Я не хочу власти над людьми. Я понимала, что ей вредно волноваться. Я не знала, что делать. И тут мы поехали в Экс.

На второй день после приезда Селия познакомилась с Гарри Ветермилом и впервые в жизни влюбилась без памяти. Селии казалось, что наконец-то свершилось то, чего она так страстно желала. Сбылись самые волшебные, самые заветные ее мечты. Каждый день был полон радостного ожидания встречи с Гарри, часы, которые они проводили вместе, были отмечены невообразимым счастьем и трепетом – от каждого случайного прикосновения его руки. Мадам Довре быстро поняла, в чем дело, и добродушно посмеивалась:

– Селия, дорогая моя, твой друг мосье Ветермил – Гарри, по-моему? Видишь, я называю его так, как ты. С ним тебе будет совсем не так уютно и спокойно, как с милым, толстым буржуа, которого я собиралась тебе подыскать. Но ты молода и, естественно, жаждешь бури. А с ним тебя ждут сплошные ураганы, – со смехом закончила она.

Селия вспыхнула.

– Думаю, вы правы, – печально сказала она.

Уже бывали моменты, когда Гарри путал ее, по даже этот страх был восхитительным. Ей казалось, что он так суров потому, что любит ее. Но очень скоро ее счастье стало омрачаться жгучим стыдом за свою прежнюю жизнь. Временами она впадала в меланхолию, сравнивая образ жизни мужчины, который ее любит, со своим. Временами срывала свое раздражение на Элен Вокье. Возлюбленный занимал все ее мысли. Наконец она решила: «Я всегда должна выглядеть наилучшим образом и всегда быть очень хорошей».

Надо понимать, хорошей по существу. До сих пор она жила неразборчиво. Ее не очень заботило, кто ее друзья и знакомые, эти люди ее не задевали; она любила карточную игру. Все это были мелочи, из-за них она не расстраивалась, любовь не сделала ее пуританкой. Но некоторые воспоминания ее мучили – например, тот вечер в ресторане на Монмартре и сеансы. Им она твердо решила положить конец. Пока мадам Довре отвлеклась от сеансов на игру в баккара, на красоты города, на общение с соседями, Селия старалась не думать о сеансах. С того времени, как они приехали на виллу «Роза», сеансов не было. И не было бы и после, если бы не Элен Вокье.

Однажды, когда Гарри шел из «Серкля» на виллу «Флёр», его окликнул женский голос:

– Мосье!

Он обернулся и увидел горничную мадам Довре. Остановившись под фонарем, Ветермил сказал:

– Да, чем могу помочь?

Женщина медлила.

– Надеюсь, мосье меня простит, – смиренно произнесла она. – С моей стороны это дерзость. Но я считаю, мосье не очень добр к мадемуазель Селии.

Ветермил уставился на нее в изумлении.

– Что вы хотите этим сказать? – зло спросил он.

– Мосье, каждому ясно, что мадемуазель Селия любит вас. Вы позволили ей увлечься вами. Но опытной женщине нетрудно заметить, что сам мосье любит ее не больше, чем пуговицу на пиджаке. Это грешно – портить жизнь молодой и красивой девушке.

Это было сказано с величайшим почтением, и Ветермил поверил в искренность говорящего. Он стал горячо возражать, опасаясь нажить себе в лице горничной врага:

– Я не играю с мадемуазель Селией. С чего вы взяли, что я ее не люблю?

Элен пожала плечами. Вопрос не требовал ответа.

– Если бы я ее не любил, зачем бы искал с ней встреч?

На это Элен лишь улыбнулась мягкой понимающей улыбкой.

– Чего мосье надо от мадам Довре? – вопросом на вопрос ответила она.

Ветермил замер. Потом резко сказал:

– Ничего, конечно, ничего. – И зашагал своей дорогой.

Элен Вокье осталась стоять с улыбкой на губах. Чего все они хотят от мадам Довре? Уж это она прекрасно знала. Того же, чего хочет она, наряду с привязанностью и любовью хозяйки. Денег. Ветермил был не первый, кто искал путь к мадам Довре через красавицу компаньонку. Элен пошла домой. Разговор ее не разочаровал: Ветермил долго молчал, прежде чем отказаться от предложения, заключенного в ее словах. Через несколько дней она обратилась к нему во второй раз и заговорила более открыто. Она что-то покупала на рю Казино, а он проходил мимо. Теперь он сам остановился, чтобы заговорить с ней. Элен сохраняла на лице серьезное и почтительное выражение, но сердце подпрыгнуло от радости. Он идет к ней в руки!

– Мосье, – сказала она, – вы избрали неверный путь. – Странная улыбка осветила ее лицо. – Мадемуазель Селия охраняет мадам Довре. Она не позволяет никому воспользоваться щедростью мадам.

– О, вот как? – задумчиво проговорил Ветермил и пошел с ней рядом.

– Никогда не заговаривайте с мадемуазель Селией о богатстве мадам Довре, если хотите сохранить ее благосклонность. Она молода, но знает жизнь.

– Я не говорил с ней о деньгах, – ответил Гарри и вдруг рассмеялся. – Но почему вы решили, что я – именно я среди множества ищущих внимания мадам – хочу денег?

И опять Элен ответила уклончиво.

– Если я ошибаюсь, мосье, то прощу меня извинить, но и вы можете мне помочь, – смиренно сказала она. И ушла, а Ветермил стоял и яростно ковырял ботинком землю.

Она предложила сделку – какое нахальство! Она предложила сделку – какое ценное предложение! – вот что крутилось в голове Гарри. Вообще-то он слыл богачом, но на самом деле был в отчаянном положении. Картежник, привыкший к роскоши, он постоянно нуждался в деньгах. Права на патент были давно заложены. Он не был бездельником или мошенником, внушающим невежественным обывателям, какой он гениальный. Природа действительно наградила его талантом, и он старательно его развивал. Но чем упорнее он работал, тем острее была потребность в экстравагантных развлечениях. Одаренный приятной наружностью и обаянием, он был любимцем и в высшем свете, и в мире богемы. Ему хотелось быть и там и там. Видимо, во всем Эксе одна Элен Вокье поняла, что он отчаянно нуждается в деньгах. Она сделала этот вывод благодаря пустяковому факту. Позже, когда они были уже хорошо знакомы, Ветермил спросил ее, как она догадалась.

– Мосье, вы приехали в Экс без камердинера, а мне казалось, что человек вашего круга никогда не поедет без камердинера, если у него есть чем ему платить.

Это была первая мысль. А потом я увидела, что вы завели дружбу с мадемуазель Селией, хотя было ясно, что вы ее не любите, – и тогда я поняла, что мои догадки верны.

В следующий раз, когда они встретились, сноса первым заговорил Ветермил. Минуту-другую он рассуждал на разные темы, а потом вдруг спросил:

– Полагаю, мадам Довре очень богата?

– У нее редкая коллекция драгоценностей – это огромное состояние, – сказала Элен Вокье.

Ветермил вздрогнул. Она заметила, что в этот вечер он был во взвинченном состоянии – рука дрогнула, лицо перекосилось, ему не удалось с ним совладать. А ведь он никогда себя не выдавал, почти никогда. Она подумала, что сейчас самое время забросить наживку.

– Она держит драгоценности в сейфе, который стоит у нее в спальне.

– В таком случае почему вы… – начал он и запнулся.

– Я же сказала, я тоже нуждаюсь в помощи, – ответила Элен с полным самообладанием.

Было девять часов вечера. Элен нужно было в казино – отнести шаль мадам Довре. Они вдвоем направились по маленькой улице, идущей от казино. Случилось так, что мимо проходил работник казино Альфонс Руэль, он узнал обоих и усмехнулся – что общего у Гарри Ветермила с горничной мадам Довре? Руэль чуял, в чем тут дело. В последние дни он частенько видел Ветермила вместе с миленькой компаньонкой мадам Довре. Руэль, как и всякий француз, симпатизировал влюбленным. Он желал всего хорошего этой молодой и красивой паре и надеялся, что горничная поможет им осуществить все их планы.

Но, проходя мимо них, он вдруг услышал, как Ветермил произнес:

– Да, это правда, я должен достать деньги.

Эти слова и возбужденный тон запали в память. И еще он услышал, как горничная прошипела: «Чш-ш!» Они отошли, дальше Руэлю было не слышно, но он обернулся и увидел, что Ветермил что-то горячо говорит. А тот в нелепом припадке искренности признавался:

– Элен, одна ты догадалась. – Он заложил свой патент дважды, один раз во Франции, другой в Англии, последний – месяц назад. Он получил крупную сумму, которая вся ушла на оплату долгов. Ветермил надеялся вернуть эту сумму, сделав новое изобретение. – Но знаешь, Элси, у меня есть совесть. – Элен улыбнулась, и он объяснил: – Не та, о которой говорят священники, это понятно. Тем не менее у меня есть совесть – по отношению к вещам, которые действительно имеют значение, во всяком случае для меня. В моем новом изобретении есть одно слабое место, его можно улучшить, я знаю. Но пока не знаю как, и ничего не поделаешь, я должен его исправить. Я не могу выпустить его, не доведя до совершенства, раз знаю, что это в моих силах. Вот что я имел в виду, когда сказал, что у меня есть совесть.

Элен снисходительно улыбнулась. Мужчины все-таки странные существа. Их волнуют вещи, которые не стоит брать в расчет, а они не спят из-за них ночами. Но это было не ее ума дело, тем более что это чудачество было ей на руку.

– Со временем они узнают, что вы продали свой патент два раза, – с сочувствием сказала она. – Очень жаль, мосье.

– Уже знают, – ответил Ветермил. – В Англии.

– Они разозлились?

– Пригрозили. Дали месяц сроку на то, чтобы вернуть деньги, иначе – бесчестье, тюрьма, каторжные работы.

– Может быть, мосье встретится со мной завтра в Женеве? – Она назвала маленькое кафе на боковой улочке. – Я могу отпроситься на вторую половину дня.

Вилла была уже близко, и она ушла вперед, а Ветермил отстал. Он сегодня уже испытал судьбу за карточным столом и проиграл. И… и он должен был достать деньги!

Разумеется, он поехал в Женеву и был представлен Ипполиту и Адели Тейс.

– Это мои верные друзья, – сказала Элен Ветермилу, который отнюдь не пришел в восторг при виде лопоухого молодого человека с прилизанными волосами. Вообще-то она познакомилась с ними только в этом году, когда приехала в Экс.

Семейство Тейсов – Адель, ее муж и ее мать Дженни – были закоренелыми преступниками. Они сняли дом в Женеве для того, чтобы грабить большие виллы на озере. Но им не везло, и, прочтя в газете описание драгоценностей мадам Довре, Адель отправилась в Экс. Она хотела подбить на грабеж горничную мадам Довре, но нашла в ее лице не исполнителя, а главаря.

В тот июльский день, сидя в маленьком кафе, Элен Вокье инструктировала своих сообщников так спокойно и методично, как будто речь шла о самом обыкновенном сугубо деловом предприятии. Потом Ветермил еще пару раз наведывался в женевский домик – только он имел возможность свободно разъезжать, – чтобы закончить подготовку, каждый раз меняя парик и усы. На допросе он твердо заявил, что на этих встречах даже речи не было об убийстве. Ни единого слова.

– Еще бы, – с жестоким сарказмом произнес следователь. – В приличном обществе в разговорах всегда остается недосказанность. Что-то нужно додумывать самому.

Непонятно, как можно было обойтись без убийства, поскольку… Но посмотрим, что же там случилось.

 

Глава 16

Первый шаг

В пятницу мадам Довре и Селия обедали на вилле «Флёр». За кофе к ним присоединился Ветермил. Он сидел с ними, пока мадам Довре не собралась уходить, и тогда они втроем прошли через игорный зал. Здесь их разделила толпа.

Гарри Ветермил не сводил глаз с Селии, как положено влюбленному. Казалось, он никого больше вокруг не видит, да и девушка не сразу заметила отсутствие мадам Довре.

– Мы ее легко найдем, – сказал Гарри.

– Конечно, – ответила Селия.

– Давай не будем спешить, – засмеялся Ветер мил. – Наверное, она не против, чтобы ты осталась со мной вдвоем.

Селия улыбнулась, и на щеках у нее появились ямочки.

– Мадам Довре очень добра ко мне, – с очаровательной робостью произнесла она.

– И еще больше – ко мне, – тихо сказал он, и кровь бросилась в лицо Селии.

И тут же он увидел мадам Довре возле одного из столов и рядом с ней – Адель Тейс. Адель еще не успела познакомиться с мадам Довре, это было видно. Она ее как будто не замечала, но постепенно к ней придвигалась. Ветермил улыбнулся, Селия перехватила улыбку, спросила:

– Что там такое? – и начала было поворачиваться в сторону мадам Довре.

– Мне просто очень нравится твое платье, вот и все, – тут же нашелся Ветермил, и Селия опустила глаза.

– Правда? – Она улыбалась. Темно-синее платье действительно очень ей шло. – Я рада. По-моему, оно прелестно.

Ветермил не отходил от девушки весь вечер. Он еще раз увидел мадам Довре и Адель Тейс, но на этот раз они разговаривали. Первый шаг был сделан – Адель познакомилась с мадам Довре. В тот же момент их увидела Селия.

– О, вон мадам Довре! – воскликнула она и сделала шаг в ее сторону. Ветермил ее удержал.

– Кажется, она совершенно счастлива, – сказал он.

И действительно, мадам Довре оживленно болтала, то кивая, то пожимая плечами, и ее бриллиантовое ожерелье так и сверкало. Увидев Селию, она приветливо кивнула и указала на нее своей собеседнице. Адель Тейс с интересом посмотрела и осталась довольна. Бояться нечего: такая юная, такая утонченная – это будет легкая добыча.

– Видишь, ты не нужна мадам Довре, – сказал Гарри. – Пойдем сыграем в «железную дорогу». – И они ушли в другой зал.

Прошло не меньше часа, прежде чем Селия встала и пошла искать мадам Довре. Она нашла ее – та самым задушевным образом разговаривала с Аделью Тейс. Увидев Селию, мадам Довре встала.

– Ты собралась уходить, дорогая? – спросила она и обратилась к Адели. – Это Селия, мадам Россинол, – пред ставила она многозначительно, и в голосе ее мелькнула восторженная нотка.

Селии был знаком этот тон. Мадам Довре гордилась талантом своей компаньонки и, к неудовольствию девушки, любила ею похвастаться. Все трое перебросились незначительными фразами, и мадам Довре с Селией пошли к выходу. В душе Селии нарастала тревога.

Она была от природы необыкновенно восприимчивой, чему Великий Фортинбрас и был в основном обязан своим успехом. У нее был дар мгновенно вес понимать. Она не обсуждала, не вычисляла, не делала выводы – она чувствовала. Предмет ее любви и обожания назвал бы ее «перципиентом от Бога». И сейчас, не услышав еще от мадам Довре ни слова, она знала, что та ужасно возбуждена, и знала почему, и боялась этого.

Полная предчувствий, в машине она ее спросила:

– Значит, сегодня вы встретили подругу, мадам?

– Нет, – ответила мадам Довре, – сегодня я завела подругу. Раньше я не была знакома с мадам Россинол. У нее расстегнулся браслет, я помогла ей, и мы разговорились. Она живет в Женеве.

Мадам Довре помолчала, потом рывком повернулась к ней и заговорила с мольбой в голосе:

– Селия, мы обсуждали некоторые вещи. – Селии стало не по себе. Она прекрасно поняла, какие вещи имела в виду мадам Довре и ее новая подруга. – И она все время смеялась… Это было невыносимо.

Селия промолчала, и мадам Довре благоговейно продолжала:

– Я рассказала ей, какие удивительные вещи происходят, когда мы с Элен сидим в темноте, а комната наполняется странными звуками и пальцы призраков касаются глаз и лба. А она смеялась; Селия, мадам Россинол смеялась! Я рассказала ей, с какими духами мы беседовали. Она не верит. Селия, помнишь, как однажды к нам пришла мадам Кастильоне? Уже старая-престарая! И поведала, как она постарела, потеряла былую красоту, как осталась одна и больше не хотела жить в огромном доме, полном мучительных воспоминаний. Она переселилась в маленькую квартирку неподалеку, где ее никто не знал, ночами выходила гулять и полными слез глазами смотрела на темные окна, которые когда-то светились огнями. Но Адель Россинол не верит! Я ей сказала, что потом прочла эту историю в книге ее воспоминаний, а Адель Россинол засмеялась и возразила, что ты сама прочла это перед сеансом.

В Селии всколыхнулось чувство вины.

– Она не верит в тебя, Селия! Я так рассердилась, дорогая. Она сказала, что ты сама выдумываешь для себя испытания. Она потешалась над ними. Обмотать шкаф веревкой! С этим и ребенок справится, сказала она, тем более умная молодая девушка. О, она признаёт, что ты очень умная! Но она напирает на то, что ты не настолько умна, чтобы пройти испытания при человеке, которого не знаешь. Л я ответила, что ты это можешь! Я права, Селия, скажи?

И снова в ее голосе зазвучали молящие нотки.

– Испытания! – презрительно фыркнула Селия. Она их и вправду не боялась.

Мадам Довре приободрилась.

– Ну вот, я же говорила! Я была уверена! Селия, мы договорились на вторник…

Селия прервала ее:

– О нет, пожалуйста!

Снова наступило молчание, потом мадам Довре произнесла тихо и серьезно:

– Селия, ты недобрая.

Упрек подействовал. Селия горячо сказала:

– О, мадам, не говорите так! Как я могу быть недоброй к вам, которая так добра ко мне?

– Ну так докажи, Селия. На вторник я пригласила мадам Россинол, и… – голос старухи задрожал от возбуждения, – и, может быть… может быть, нам явится она!

Селия знала, о ком речь. Мадам де Монтеспан.

– О нет, мадам! – запинаясь, взмолилась она. – Здесь, в Эксе, мы не в том состоянии духа, чтобы делать подобные вещи!

Мадам Довре убитым голосом спросила:

– Значит, Адель говорила правду?

Селия страшно испугалась. Мадам Довре нерешительно сказала:

– Дорогая, если мне доведется узнать, что все это были лишь фокусы, я не вынесу… Я этого не переживу. – У нее задрожал голос.

Селия закрыла лицо руками. Так и будет, она в этом не сомневалась. Мадам Довре не простит ни себе, ни ей. Увлечение сеансами так захватило ее, что остаток жизни будет отравлен. Для нее это была не просто страсть, по и вера. Селии было тошно даже думать о возобновлении сеансов, все ее существо восставало, это было так недостойно – недостойно Гарри Ветермила, недостойно ее самой – такой, какой ей хотелось быть. Но за все надо платить. Вот и пришел час расплаты.

– Селия, ведь это неправда! Скажи, ведь это неправда?

Селия отняла руки от лица и громко сказала:

– Пускай мадам Россинол приходит во вторник! – и мадам Довре пылко сжала ей руки.

– О, спасибо! Спасибо! – вскричала она. – Сегодня Адель Россинол смеялась, по во вторник мы ее убедим, Селия! Ах, Селия, я так счастлива! – Ее голос упал до торжественного шепота. Это было жалко и смешно. – Она не должна смеяться, это неправильно! Л возвращать людей обратно на землю через ворота мира духов – вот это замечательно!

В ее устах крайне нелепо звучал жаргон, которому мадам научилась у Селии. «В последний раз!» – про себя взмолилась Селия. Скоро вся ее жизнь изменится; хотя между ней и Гарри еще ничего не было сказано, она была в этом уверена. Еще один, последний раз, чтобы оставить мадам Довре в расцвете ее веры, она проведет сеанс на вилле «Роза».

Когда они приехали на виллу, мадам Довре сообщила радостную весть Элен Вокье.

– Ты будешь присутствовать, Элен! – возбужденно воскликнула она. – Во вторник. Нас будет трое.

– Конечно, если мадам так желает, – покорно согласилась Элен. Она оглядела комнату. – Вы, мадемуазель, можете сесть на табуретку в нише и задернуть занавески, а мы – мадам, подруга мадам и я – сядем за стол, который стоит у окна.

– Да, хорошо, – сказала Селия.

Когда мадам Довре была особенно довольна Селией, она, как правило, быстро отпускала горничную и посылала ее расчесать девушке волосы. Вот и на этот раз в комнату Селии пришла Элен Вокье и, расчесывая ей волосы, вскользь заметила, что родители Серветаза живут в Шамбери и ему хотелось бы их навестить.

– Но бедняга боится попросить выходной. Он ведь совсем недавно служит у мадам.

– Конечно, мадам даст ему выходной, если он попросит, – с улыбкой сказала Селия. – Я завтра с ней поговорю.

– Это будет очень любезно с вашей стороны. Но может быть… – Элен запнулась.

– Да?

– Может быть, мадемуазель лучше сначала поговорит с Серветазом, чтобы подбодрить его – пусть сам попросит. У мадам есть свои причуды, не так ли? Ей не нравится, когда забывают, что она хозяйка.

Соответственно, на следующий день Селия поговорила с Серветазом, Серветаз – с мадам, и она ответила:

– Ну конечно. Надо решить, в какой день.

Тут и Элен смиренно выступила со своим предложением.

– Раз мадам ждет подругу во вторник, может, тогда ему лучше и взять выходной? Мадам не захочет далеко уезжать после обеда.

– И правда, – приободрилась мадам Довре. – Мы пораньше пообедаем в Эксе и вернемся сюда.

– Тогда я скажу ему, что он может уезжать завтра, – сказала Селия.

Этот разговор состоялся в понедельник. Вечером мадам и Селия, как обычно, пошли обедать на виллу «Флёр».

– Я была не в духе, – ответила Селия следователю, когда он попросил объяснить приступ отчаянья, свидетелем которого невольно стал Рикардо. – Мысль о предстоящем сеансе становилась все более ненавистной. Мне чудилось, что я веду себя как предательница по отношению к Гарри. Нервы были натянуты до предела. Я вообще в тот вечер была сама не своя, – извиняющимся тоном добавила она. – За обедом я решила, что если после обеда встречусь с Гарри, а я была в этом уверена, то расскажу ему всю правду о себе. Но когда встретила его, то испугалась. Я знала, как он может жестко смотреть. Я была в ужасе от того, что он обо мне подумает. Я боялась его потерять. Нет, говорить я не могла, не хватило мужества. Из-за этого я еще больше на себя разозлилась и… и поссорилась с Гарри. Он удивился – но ведь это естественно, правда? Что еще можно поделать в таких обстоятельствах, как не поссориться с человеком, которого любишь? Да, я с ним поругалась, наговорила всякого в надежде обидеть его. Потом убежала, чтобы не расплакаться. Я пошла играть и все проиграла, кроме билета в пять луи, но игра меня не успокоила. Чувствуя себя несчастной, я выскочила в сад. Я вела себя, как ребенок; в этот момент меня и увидел мистер Рикардо. Меня мучила не потеря небольшой суммы, а мысль, что я трусиха. Потом мы с Гарри помирились, и я, как последняя дура, решила, что он сейчас попросит меня выйти за него замуж. Л в этот вечер я не хотела! О, я хотела, чтобы он мне это предложил, хотела больше всего на свете – но не в этот вечер. Я чувствовала, что должна покончить с сеансами и всеми трюками до того, как выслушаю его и отвечу «да».

Эта простодушная исповедь тронула сердце судьи, который слушал ее с глубокой жалостью, прикрыв глаза рукой. Девушка чувствовала себя недостойной Гарри Ветермила! Она отдала ему свое сердце; ее переполняла гордость от мысли, что он ее тоже любит, – какая горькая ирония! В душе судьи нарастал гнев против этого человека.

– Продолжайте, мадемуазель, – сказал он, и голос его предательски дрогнул.

– Мы договорились встретиться в среду, это слышал мистер Рикардо.

– Вы сказали ему, что «были бы рады его видеть» в среду, – уточнил судья, цитируя показания Рикардо.

– Да. Я имела в виду, что к тому времени во всех этих обманах будет сказано последнее слово и я смогу с чистым сердцем выслушать то, что он намерен мне сказать… – Ее голос прервался. Она с трудом овладела собой. – Потом мы пошли домой.

Однако во вторник утром от Адели Тейс пришло письмо. Она приглашала мадам Довре с Селией в Аннеси, чтобы пообедать в местном отеле, а потом вместе вернуться в Экс. Предложение соответствовало настроению мадам Довре. Она пребывала в лихорадочном возбуждении.

– Да, так будет лучше; спокойно пообедаем в тихом месте, где пас никто не знает, – сказала она и посмотрела в расписание. – Есть обратный поезд, который приходит в Экс в девять часов, так что мы не испортим праздник Серветазу.

– Родители будут его ждать, – подтвердила Элен.

Итак, Серветаз уехал в Шамбери в час пятьдесят, а позже мадам Довре и Селия поехали на поезде в Аннеси. Пожилая дама мечтала о том, чтобы сегодня ей наконец явилась «она», а юной девушке страстно хотелось крикнуть: «Сегодня – в последний раз!» Эту фразу она повторяла снова и снова: «В самый последний раз».

Тем временем Элен Вокье старательно сожгла письмо Адели. Она осталась на вилле «Роза» в компании уборщицы, которая на допросе показала, что Элен сожгла в кухонной топке какое-то письмо, а потом долго раскачивалась в кресле с довольной улыбкой, время от времени облизывая губы. Но сама Элен Вокье ни словом не обмолвилась об этом эпизоде.

 

Глава 17

Во вторник днем

В Аннеси, в саду отеля на улице Паквир, их нетерпеливо поджидала Адель Россинол – под этим именем выступала Адель Тейс. Это была высокая, гибкая женщина; по настоянию Элен она оделась в длинное платье и жакет из сапфирового бархата, который несколько смягчал ее вульгарную, хоть и привлекательную внешность и придавал фигуре некоторую элегантность.

– Так вот она какая, ваша замечательно умная мадемуазель, – приветствовала ее Адель с добродушной насмешкой.

– Умная? – откликнулась Селия и в упор посмотрела на Адель, как будто старалась разглядеть, какую загадку та скрывает.

Селия сразу начала играть свою роль. Поскольку играла она в последний раз, в ее игре не должно быть ошибок. Ради себя самой, ради счастья мадам Довре сегодня вечером она добьется успеха. Подозрения Адели окажутся напрасными. Селия ответила ей спокойно и очень серьезно:

– Человек, находящийся под влиянием духа, не подчиняется своему разуму. Он делает то, что приказывает дух.

– Прекрасно, – зловеще произнесла Адель. – Я очень надеюсь, мадемуазель, что вы позаботитесь о том, чтобы сегодня какой-нибудь забавный дух вами управлял и появился перед нами.

– Я всего лишь живые ворота, через которые духовные формы переходят из сферы мыслительной в мир материи, – ответила Селия.

– Именно так, – примирительно сказала Адель. – А теперь будем материалистами и пообедаем. Мы сможем позабавиться болтовней мадемуазель позже.

Мадам Довре возмутилась. Селия, со своей стороны, почувствовала себя ничтожной и униженной. Они начали обед в саду, но пошел дождь и загнал их в помещение. В этот час в зале было несколько человек, но они сидели далеко и не могли их слышать. Адель Тейс продолжала говорить насмешливо и иронично. Она тщательно подготовилась к своей роли. Она привела в пример немало случаев разоблачения Евсафии Палладии и доктора Слейда – «шутников Давенпорта», как она их назвала. Адель знала, какие меры предосторожности надо принимать против ловкачей и почему эти меры не срабатывали. Весь ее разговор имел одну-единственную цель – у ее собеседниц должно было сложиться мнение о ее скептическом отношении к спиритизму, чтобы в дальнейшем им казалось вполне естественным, что она настаивает на серьезной проверке Селии. Дождь прекратился, и кофе они пили на террасе. Насмешки Адели несказанно огорчили мадам Довре. С фанатичным блеском в глазах она твердила:

– Я очень надеюсь, Адель, что мы заставим вас поверить. Вот увидите. О, я убеждена, что вы поверите.

Адель вдруг оставила насмешливый тон:

– Мне бы и самой хотелось поверить, но не могу. Мне интересно – это да. Вы видите, как основательно я изучила тему. Но верить я не в состоянии. Мне рассказывали, как делаются эти представления, – я только смеюсь и ничего не могу с собой поделать. Это элементарно! Девушка надевает платье из мягкой ткани, чтобы оно не шуршало, платье, разумеется, обязательно черное, чтобы его не было видно в темноте, не так ли? У нее есть вуаль или шарф, с их помощью она может с легкостью изменить внешность, если у нее есть хоть капля ума; на ней мягкие тапочки. Ее закрывают в шкафу или ставят позади экрана, выключают свет, и… – Адель комично повела плечами. – Ба! Этим не обманешь и ребенка.

Селия почувствовала, что краснеет. Она не смотрела на мадам Довре, но знала, что та глядит на нее в замешательстве, а в ее глазах снова зарождается подозрение.

Адель Тейс, конечно же, не преминула поинтересоваться:

– Наверное, мадемуазель Селия именно так одевается на сеансы?

– Вечером мадам увидит, – с запинкой сказала Селия, а Камилла Довре жестко повторила:

– Да, вечером Адель увидит. Я сама выберу тебе платье, Селия.

Адель тут же предложила, какое именно платье нужно надеть:

– Что-нибудь легкое, что шуршит, когда мадемуазель Двигается по комнате… да, и еще пусть мадемуазель наденет большую шляпу. Нарядим мадемуазель как можно современнее, чтобы, если появятся великие дамы прошлого, мы могли бы быть уверены, что это не сама мадемуазель Селия их изображает.

– Я скажу Элен, – решила мадам Довре, и Адель осталась довольна.

Она знала об одном новом платье, и было бы желательно, чтобы сегодня вечером Селия надела именно его. Во-первых, потому что это подкрепит версию, что Селия ждала своего возлюбленного; во-вторых, к этому платью прилагаются атласные туфли, только что сшитые в Эксе, а они оставляют такие же следы, как серые замшевые туфли, в которые девушка обута сейчас.

Селия не слишком расстроилась. Придется действовать чуть осмотрительнее, а мадам Довре придется чуть дольше ждать ответа Монтеспан, вот и все. Ее мучило другое. Каждое сказанное за обедом слово усиливало ее и без того острое отвращение к предстоящему сеансу, сама мысль о нем была невыносима, и она несколько раз порывалась вскочить и крикнуть Адели прямо в ухмыляющееся лицо: «Да, вы правы! Это трюк! От начала и до конца!»

Но она заставляла себя сдержаться. Потому что напротив сидела ее покровительница, ее добрая подруга, ее спасительница. Горящие щеки, отрывистая речь и некоторая суетливость жестов мадам Довре говорили о том, что от успеха этого сеанса зависит очень многое. Для них обеих!

Поняв это, Селия ощутила страх. Она стала бояться, что из-за своего внутреннего неприятия не сможет как следует настроиться. «Я могу провалиться, потому что не в состоянии заставить себя бороться!» – подумала она, и ее охватила злость. Сегодня она обязана выиграть! На карту поставлено не только счастье мадам Довре, но, похоже, и ее.

«Какая я была, Гарри должен узнать от меня, только от меня самой», – сказала себе девушка, и решимость придала ей сил.

– Я надену то, что вы пожелаете, – с улыбкой ответила Селия. – Лишь бы мадам Россинол была довольна.

– А я буду довольна, если… – Адель напряглась. Ей нужно было действовать строго по плану Элен Вокье. – Если мы откажемся от смехотворного шкафа, обвязанного веревкой; другими словами, если мадемуазель согласится, чтобы мы связали ей руки и ноги и привязали ее к креслу. Так делалось в экспериментах, о которых я читала. Кажется, медиума по имени мадемуазель Кук обездвижили подобным образом, а потом происходили замечательные вещи, в которые я не могу поверить.

– Пожалуйста, я согласна, – безразличным тоном произнесла Селия, и мадам Довре в приливе восторга воскликнула:

– Сегодня вы точно наконец всему поверите, всем этим чудесам!

Адель Тейс облегченно откликнулась в кресле.

– Тогда веревку купим в Эксе, – предложила она.

– Ну, уж веревка у нас в доме найдется, – сказала мадам Довре, но Адель с улыбкой покачала головой:

– Дорогая Камилла, вы имеете дело с очень недоверчивой особой. Ваша веревка меня не устраивает.

Селия пожала плечами:

– Пусть будет, как хочет мадам Россинол.

Селию и в самом деле мало встревожило последнее предложение обвязать ее веревкой. Это была задача попроще, чем действовать в шуршащем светлом платье. Она появлялась на стольких сценах и так часто подвергалась безуспешным попыткам добровольцев из зала разоблачить ее, что ей нечего было бояться. Не существовало на свете таких пут, от которых ее маленькие ловкие ручки не могли бы избавиться. Она также принимала в расчет особенности проверяющих скептиков. Мужчины могли бы сделать крепкий узел, который Селия была бы не в состоянии развязать, но они стеснялись этого или же боялись причинить боль. Женщин такие сантименты заботили мало, зато они не умели вязать по-настоящему надежные узлы.

Было около восьми часов; очередного дождя пока не было.

– Пора ехать, – скомандовала мадам Довре; последние полчаса она то и дело поглядывала на часы.

Они поехали на вокзал, сели в поезд. Дождь припустил снова, но прекратился до их прибытия в Экс.

– Возьмем экипаж, чтобы сэкономить время, – сказала мадам Довре.

– Не лучше ли прогуляться, мадам? – взмолилась Адель. В поезде было полно народу. С толпой пассажиров Адель быстро сошла с освещенной платформы и ждала остальных в темном сквере. – Сейчас всего лишь девять часов. Мой приятель обещал заскочить на виллу «Роза» после одиннадцати, чтобы отвезти меня в Женеву, так что у нас масса времени.

И они стали подниматься на холм пешком. Мадам Довре шла очень медленно, поскольку была слишком увесистая. Селия придерживала шаг, чтобы идти рядом, и потому Адель, естественно, оказалась впереди – никому из прохожих не пришло бы в голову, что она из их компании. На углу рю Казино Адель дождалась их и быстро сказала:

– Мадемуазель, мне кажется, здесь вы можете купить веревку, – и указала на магазин мосье Корваля. – Мы с мадам пока потихонечку пойдем вперед; у вас ноги молодые, резвые, догоните.

Селия зашла в магазин, купила веревку и догнала мадам Довре.

– А где же мадам Россинол?

– Ушла вперед, – ответила Камилла Довре. – Она ходит быстрее меня.

По пути они не встретили никого из знакомых, хотя кое-кто узнал их, как позже выяснил Перрише. Адель ждала на углу, где дорога сворачивала к вилле.

– Вилла «Роза» – это здесь? – спросила она.

– Через минуту мы будем дома.

Они свернули на подъездную дорожку, закрыли за собой ворота и подошли к вилле.

Окна и стеклянные двери были закрыты, все ставни заперты. В холле горел свет.

– Элен нас дожидается, – сказала мадам Довре; она еще издали заметила ее в дверях. Все трое прошли прямиком в салоп, где горел камин и сияли лампы. Увидев огонь в камине, Селия слегка запаниковала. Она придвинула к камину экран.

– Могу понять, зачем вы это сделали, мадемуазель, – ехидно отметила Адель, но мадам Довре пришла на помощь девушке.

– Ничего удивительного. Свет мешает наладить контакт с параллельным миром, – торжественно произнесла она.

Тем временем Элен заперла входную дверь на ключ и на задвижку и постояла с улыбкой на губах, с бьющимся сердцем. Весь день она была в напряжении – боялась, что в последний момент что-нибудь сорвет ее планы, что Адель Тейс сделает что-то не то, что Селия испугается и уже вообще не вернется. Теперь все страхи были позади. Ее жертва в капкане, на вилле. Уборщицу она отправила домой. Они в ее руках! Она все еще стояла в холле, когда мадам Довре нетерпеливо позвала:

– Элен! Элен!

И когда горничная вошла в салон, на ее липе еще блуждала улыбка, как позже вспомнит Селия.

Адель Россинол была уже без шляпы и снимала перчатки. Мадам Довре нетерпеливо говорила Селии:

– Пока Элен будет помогать тебе одеваться, мы подготовим комнату. Это нетрудно. Мы воспользуемся нишей.

Взбегая по лестнице, Селия слышала, как мадам объясняла горничной, какое платье она должна подать. Селии было жарко от всей этой беготни, и она быстренько приняла ванну. Выйдя из ванной, она с ужасом увидела, что для нее приготовлено платье, которое она сама ни за что бы не выбрала – новое, вечернее, светло-зеленое. Но девушка набралась мужества и не стала возражать. Она не должна вызывать подозрений. Она должна победить. И Селия отдалась во власть Элен. Потом она вспомнила ряд мелочей, которым тогда не придала значения. В какой-то момент, когда Элен ее причесывала, Селия подняла глаза и увидела в зеркале страшную, пугающую ухмылку на ее лице, которая исчезла, как только они встретились взглядами. И еще Элен была в этот вечер необычайно медлительна и придирчива. Ничто ее не устраивало: ни складки юбки, ни оборочки у пояса, ни прическа.

– Элен, скорее, – торопила Селия. – Вы же знаете, как мадам не любит в такое время ждать. Вы так меня прихорашиваете, как будто я иду на свидание, – добавила она и вспыхнула, глядя на свое отражение. И опять на лице Элен появилось странное выражение удовольствия, потому что она добивалась именно такого эффекта.

– Хорошо, мадемуазель, – сказала Элен, и в это время снизу донесся звенящий от нетерпения голос мадам Довре:

– Селия, Селия!

– Да скорее же, Элен, – Селия уже и сама хотела поскорее провести сеанс и покончить с этим.

Но Элен точно назло медлила. Разумеется, с тайным умыслом. Чем больше распалится мадам, чем нетерпеливее будет Селия, тем скорее она согласится на испытания, которые ей предложит Адель. Но это еще не все. Она чувствовала особое жестокое наслаждение, всячески подчеркивая естественную прелесть Селии в этот вечер. Лицо, нежная шейка, белые плечи должны были выглядеть еще лучше, грациозная фигура – еще пленительнее, чем всегда. В головах обеих женщин пронеслась одна и те же фраза.

«В последний раз», – подумала Селия, имея в виду эти мерзкие сеансы.

«В последний раз», – подумала и Элен. В последний раз она затягивает корсет на этой девице. Завтра у мадемуазель Селии уже не будет терпеливой и внимательной служанки. Но сегодня пусть попользуется ее услугами. Пусть вскоре осознает, что никогда еще ее красота не была столь неотразимой, никогда она не была так достойна жизни, как в тот момент, когда настанут последние минуты. Об одном только жалела Элен – ей хотелось бы, чтобы Селия, которая сейчас любуется собой в зеркале, вдруг узнала, что ей уготовано! Как бы побледнели эти розовые щечки, как расширились бы от ужаса сияющие глаза!

– Селия, Селия! – опять долетел снизу нетерпеливый голос.

Элен приколола булавкой шляпу к волосам, Селия вскочила, побежала к двери и через два шага в страхе остановилась. Свистящее шуршание длинной шелковой юбки непременно ее выдаст. Она подхватила подол и попыталась пройти еще раз. Но все равно слышался шелест.

– Придется быть очень осторожной. Вы мне поможете, Элен?

– Конечно, мадемуазель. Я сяду под выключателем. Если ваша гостья придумает что-то слишком сложное, уж найду способ вас выручить, – заверила Селию Элен и подала ей пару длинных белых перчаток.

– Мне они не нужны, – сказала Селия.

– Мадам Довре приказала, – ответила Элен.

Селия торопливо взяла перчатки, подхватила шарф из белого тюля и сбежала вниз по лестнице. Элен постояла, прислушиваясь, и до нее донесся грозный голос мадам:

– Мы заждались, Селия. Ты провозилась целую вечность.

Элен про себя усмехнулась, вынула из гардероба белый ажурный жакет Селии, выключила свет и спустилась в холл. Жакет она положила возле двери салона, потом потихоньку выключила свет в холле и на кухне и прошла в салон. Все остальные помещения были погружены в темноту, только эта комната сияла светом. Все было готово.

 

Глава 18

Сеанс

Элен Вокье заперла дверь, а ключ положила на каминную полку, как делала всегда во время сеансов. Занавески на арочной нише были сдвинуты, готовые к тому, чтобы их раздернули. В нише возле одной из двух колонн стоял принесенный из холла табурет, он был крепко привязан к колонне, так что сдвинуть его было невозможно. Стол был поставлен на выбранное место, вокруг него стояли три кресла. Мадам Довре сгорала от нетерпения. Селия стояла с отрешенным видом, как бы не замечая происходящего. Ее глаза никого не видели. Адель посмотрела на нее и злорадно засмеялась:

– Как вижу, мадемуазель уже настроилась на нужную волну и готова показать нам свои феноменальные способности. Но знаете, мадам, я думаю, будет лучше, если она наденет перчатки, которые так небрежно бросила на стул. Тогда мадемуазель будет труднее освободиться от веревок, если она пожелает это сделать.

Селия промолчала. Если она откажется, то возбудит страшные подозрения в мадам Довре. Она медленно и обреченно надела перчатки, расправила их до самых локтей и застегнула на пуговки. Освободить руки от веревок, когда они в перчатках, – задача непростая. Но выхода не было. Адель Россинол смотрела на нее, ехидно улыбаясь. Мадам Довре торопила. Повинуясь следующему приказу, Селия приподняла юбку и вытянула вперед изящную ножку, обутую в атласную туфельку того же цвета, что чулки, – бледно-зеленую. Адель осталась довольна: Селия надела те туфли, что ей было нужно. Они были сшиты точно так, как те, что Селия сбросила у себя в комнате. Элен Вокье подтвердила это еле заметным кивком.

Адель взялась за конец длинной веревки.

– Ну, с чего начнем? Пожалуй, я попрошу вас, мадемуазель, завести руки за спину.

Селия повернулась к ней спиной и скрестила руки. Гибкая фигурка в атласном платье, обнаженные белые плечи и руки, маленькая головка, отягченная массой кудрей, нежная шейка, большая шляпа – Селия была олицетворением юности, грации, красоты. Задача ее была бы проста, если бы дальнейшее зависело от мужчин. Но вокруг нее были женщины, которых интересовала лишь их собственная цель: мадам Довре жаждала сеанса, Адель и Элен – завершения своего плана.

Селия стиснула руки, чтобы напрячь мускулы под давлением веревки. Адель быстро их расцепила и сложила ладонью к ладони. И сразу же Селия почувствовала тревогу. Ее обеспокоило не само действие, хотя Адель явно знала, что Делала. Но Селия обладала необычайной чувствительностью и, когда кто-то к ней прикасался, сразу чутко улавливала настрой этого человека, его отношение. Прикосновение сильных, нервных рук Адели вызвало странный дискомфорт. Это длилось одно мгновенье, но ощущение было совершенно отчетливое и мерзкое – шок.

– Пожалуйста, мадемуазель, держите руки вот так, – сказала Адель, – расслабьте пальцы.

В следующий миг Селия зажмурилась и закусила губу, чтобы не вскрикнуть от боли. Тонкая веревка впилась в кисти рук; Адель обернула ее дважды и потом завязала хитрый узел. Селия даже порадовалась, что на ней перчатки, но в следующее мгновенье пожалела. Даже без перчаток освободиться от пут было бы чрезвычайно трудно. Но потом произошло кое-что похуже.

– Прошу прощения, если сделаю мадемуазель больно, – произнесла Адель.

И связала пальцы от мизинца до большого пальца. Чтобы развязать узлы, ей нужны пальцы, хотя бы в перчатках! Селия потеряла эту возможность. Она все больше понимала, что попала в руки хитрого противника. Адель встала и, пропустив веревку под руки, связала их в локтях. Чтобы приложить силу, изгибая руки в попытке освободиться, Селия должна иметь возможность поднять локти – теперь они были так прижаты к спине, что это стало немыслимо. И все это время в душе ее нарастало чувство непонятной тревоги. Она протестующе дернулась, и Адель тут же распустила веревку.

– Мадемуазель возражает против моих мер проверки, – с усмешкой сказала Адель мадам Довре. – Ничего удивительного.

Селия уже с искренним страхом посмотрела в глуповатое, возбужденное лицо старухи.

– Селия, ты что, боишься? – спросила та. В ее голосе слышались раздражение, враждебность и тоже страх – страх перед тем, что ее иллюзии разлетятся в прах.

Селия поняла это и решила больше не сопротивляться. Безрассудная вера в сеансы была единственным, что скрашивало жизнь мадам Довре. Она инстинктивно искала хоть что-то, что разнообразило бы рутину ее одиночества, и потому так легко поддавалась любым обманам. Селия хорошо знала, как сильна эта потребность, как соблазнительна возможность ее удовлетворить, – знала по опыту прежней жизни, когда Великий Фортинбрас был на пике своего успеха. Она проехала много городов, где жизнь была серой, однообразной, без ярких событий, без развлечений. Она все это уже видела. Видела, как религиозные шарлатаны вербуют своих рекрутов – из обитателей серых скучных улиц. Жизнь мадам Довре тоже была унылой и бесцветной, пока ее не наполнили – красками эти пресловутые спиритические сеансы. Нужно любой ценой оставить мадам Довре хорошую память об этих ярких моментах ее жизни.

– Нет, не боюсь, – смело сказала девушка и больше уже не вырывалась.

Ей снова завели локти назад и скрутили. Селия была уверена, что не сможет освободиться. Она в отчаянии посмотрела на Элен Вокье, и в ней забрезжила надежда. Потому что Элен кинула ей ободряющий взгляд, как будто говорила: «Я помогу».

Для полной уверенности Адель бесцеремонно, как куклу, повернула ее, протащила оба конца веревки вперед и завязала их на талии.

– Ну, Селия… – сказала Адель звенящим голосом. Ее охватило такое же возбуждение, как и мадам Довре, – лицо пылало и блестело, движения стали быстрыми и резкими.

Тревога Селии переросла в страх. Она могла бы сказать то же, что сказал на следующий день Ано: «Здесь есть нечто такое, чего я не понимаю». Прикосновения Адели сообщили ей о чем-то таком, что наполнило ее смутной тревогой. Она не могла это выразить словами, а если и могла, то не осмеливалась. Оставалось покорно подчиняться.

– Ну… – Адель развернула ее за плечи и поставила посреди комнаты спиной к нише, лицом к зеркалу, так чтобы все ее хорошо видели. – Ну, Селия… – она уже не утруждала себя словом «мадемуазель», отставив в сторону всю свою ироническую учтивость, – попробуй-ка освободиться.

Девушка пошевелила плечами, дернула руками, но они остались беспомощно скрученными.

– Ах, Адель, сегодня вы убедитесь! – закричала мадам Довре с небывалым энтузиазмом.

Однако за ним Селия чувствовала затаенное сомнение, подозрение. Отчаянная решимость все еще сохранялась. «Я должна победить, – сказала она себе, – должна!»

Адель Россинол присела возле нее на корточки, собрала подол платья и длинной веревкой крепко связала ноги под коленями, наматывая витки поверх складок юбки.

С помощью Элен Селия сделала крошечный шаркающий шажок, чувствуя себя унизительно смешной. Но никто из зрителей не собирался смеяться. Для мадам Довре все это было серьезно, как торжественный церемониал. Адель же волновала прочность узлов. Элен являла собой образец вымуштрованной служанки, знающей свое место. Ей не пристало смеяться, как бы нелепо ни выглядела ее молодая госпожа.

– Ну, теперь свяжем мадемуазель в лодыжках и тогда будем готовы к приходу мадам де Монтеспан, – сказала Адель.

На этот раз за шутливым тоном отчетливо послышалась жестокость. Ужас Селии усилился. У нее было такое чувство, будто в этой женщине пробудился дикий зверь; провал был неизбежен. Напрасно девушка кричала себе: «Я должна победить!» Она чувствовала, что в комнате присутствует личность куда более сильная, которая подавляет ее, обрекает на поражение, оказывает невидимое воздействие на всех остальных.

Ее усадили на стул, Адель связала ей ноги в щиколотках, и это прикосновение вызвало в Селии вспышку отвращения. У нее отняли последние остатки свободы. Она встала или, скорее, попыталась встать, но Элен мягко удержала ее и прошептала:

– Спрячьте свой страх. Мадам смотрит.

Адель кинула на девушку яростный взгляд.

– Сиди тихо, hein, la petit! – крикнула она, и это словечко – «крошка» – было для Селии как вспышка света.

До сегодняшнего вечера в подобных случаях она появлялась в церемониальном черном платье, с отчужденным видом, с королевской осанкой и этим производила определенный эффект еще до начала сеанса. Она вплывала в комнату отстраненная, загадочная, и зрители настраивались на ожидание чуда. Половина дела была сделана. Но сейчас она была лишена такой поддержки. Селия больше не была пророком, предсказательницей – она была обыкновенной хорошо одетой девушкой с нелепо вывернутыми руками, вся обвязанная веревками, которые больно впивались в кожу. Уж какое тут достоинство и стать. Чем больше она это понимала, чем больше ее лишали возможности повлиять на аудиторию, тем труднее ей было сосредоточиться. Селия была уверена, что подозрения еще не оставили мадам Довре. И она уже не сможет их развеять, нет, не сможет. В комнате находится человек с гораздо более сильной, чем у нее, волей. Веревка впивалась в ноги сквозь тонкие чулки. Она не смела жаловаться. Не протестовала. А потом Элен на руках подняла ее со стула и подержала на весу. Если Селия раньше чувствовала себя смешной, то теперь это чувство возросло десятикратно – она представила себе, как висит на руках у Элен, а тонкое платье облегает ноги. Но снова никто из присутствующих даже не улыбнулся.

– Раньше мы не делали таких проверок, – со страхом и надеждой сказала мадам Довре.

Адель оглядела девушку и удовлетворенно кивнула. Она не испытывала вражды к Селии – у нее вообще не было к ней никаких чувств, ни симпатии, ни ненависти. К счастью, в то время она еще не знала, что Гарри Ветермил ухаживает за Селией, иначе ей в ту ночь была бы уготована куда более суровая участь. Для нее мадемуазель Селия была пешкой в опасной игре, и она сумела поставить эту пешку на нужную клетку, чем была несказанно довольна.

– Мадемуазель, – с улыбкой сказала Адель, – вы хотели, чтобы я поверила. Вам дается возможность меня убедить.

Возможность! Селия беспомощна. Она знает, что без Элен ей ни за что не освободиться от пут. Она проиграет, безнадежно и позорно проиграет.

– Не я, а мадам желала, чтобы вы поверили, – запинаясь, сказала она.

Адель Россинол разразилась громким грубым смехом, покоробившим тишину комнаты. Тревога Селии перешла в панику. Словно какие-то магнетические потоки нагнетали волны страха. Казалось, воздух вокруг напоен ненавистью. Она посмотрела на Адель – не от нее ли исходит это зло? И чутье подсказало ей: «Да».

Но она ошибалась. Сильной личностью в комнате была не Адель, а Элен Вокье, державшая ее на руках, как ребенка. Селия поняла грозящую ей опасность, но было поздно. Тщетно она извивалась в ее руках – от плеч до ступней она была надежно связана.

– Мадам! Мадам! Здесь есть что-то ужасное! Есть тот, кто желает зла! Я знаю! – в истерике закричала Селия.

А на лице старухи появилось выражение не тревоги, а облегчения. Этот искренний, идущий из сердца крик восстановил ее доверие к Селии.

– Кто-то, кто желает зла! – дрожа от восхищения, прошептала она.

– Ах, мадемуазель уже не здесь, она под контролем, – сказала Элен, пользуясь жаргоном, услышанным от Селии.

Адель Россинол усмехнулась.

– Да, да, крошка уже под контролем, – фыркнула она, и даже элегантное бархатное платье уже не могло скрыть от Селии ее сущности: эта женщина была из отбросов общества. Ее выдала ухмылка.

Но Элен прошептала:

– Тихо, мадемуазель. Я вам помогу.

Вокье отнесла девушку в нишу, усадила на табуретку, и Адель привязала ее за талию и руки к колонне, а ноги прикрепила к перекладине табуретки, так чтобы они не касались пола.

– Теперь, если мы услышим стук, будем уверены, что это идут духи, а не мадемуазель стучит каблуками, – сказала Адель. – Да, то, что нужно. – И, усмехнувшись, добавила: – Селия даже может взять свой шарф. – Она подняла шарф, который Селия принесла с собой, и старательно укутала им плечи девушки.

– Подождите! – шепнула Элен ей на ухо.

Адель взяла длинный шнур и привязала его к веревке, охватывающей талию Селии.

– Я буду держать за другой конец, – сказала она. – Когда выключат свет, я буду знать, не сбежала ли наша крошка.

Все три ее мучительницы вышли из ниши и задернули плотную шелковую занавеску. Оставшись в темноте, несчастная девушка принялась бесшумно и быстро вращать руками, но только растерла кожу на запястьях. Это ее последний сеанс. И она должна, должна победить! От ее успеха зависит счастье мадам Довре и ее собственное. Если она сегодня провалится, ей укажут на дверь. Рассказ о ее мошенничестве и разоблачении облетит весь город. А она так и не призналась ни в чем Гарри! Он услышит это от других и никогда ее не простит. Впереди ее ждет прежняя тяжелая жизнь, нищета, возможно, опять голод и опять одиночество, но что еще хуже – презрение Гарри Ветермила, в чем бедняжка не сомневалась. Нет, этого она не вынесет! Теперь она уже точно не испугается серой холодной воды Сены. Если бы вчера ей хватило смелости все ему рассказать, он бы ее простил, конечно, простил бы! По щекам Селии побежали слезы. Что теперь с ней будет? К тому же было больно – веревки врезались в руки и ноги. И еще она боялась, она панически боялась того, как воспримет ее разоблачение мадам Довре. Та относилась к Селии как к дочери, а она отплатит ей черной неблагодарностью – отнимет веру, которая стала основным смыслом ее жизни.

Девушка услышала, как мадам Довре говорит:

– Давайте сядем за стол. Элен, ты возле выключателя – пожалуйста, выключи свет.

А Элен громко прошептала, так чтобы слышала Селия:

– Подождите, я посмотрю, что она там делает.

Занавески раздвинулись, и Элен проскользнула в нишу. Селия сдержала слезы и умоляюще посмотрела на нее.

– Что надо сделать? – спросила Элен так тихо, что Селия поняла ее скорее по губам.

Она подняла голову, чтобы ответить, и тут случилось нечто невероятное. Едва Селия приоткрыла рот, как Элен Вокье быстрым движением заткнула его платком и, приподняв с плеч шарф, крепко обмотала ей голову, слепив губы, и завязала узел сзади под полями шляпы. Селия хотела закричать, но не могла издать ни звука. Она с ужасом уставилась на Элен, не веря в происходящее. Элен кивнула с жестокой довольной усмешкой, и Селия вмиг ощутила, хотя и не могла пока осмыслить это, всю злобу и ненависть, которую питала к ней женщина, чье место она заняла. Элен хочет сегодня ее разоблачить, Селия уже в этом не сомневалась. Этим и объясняется ее вероломство. Подумав так, Селия сделала вторую ошибку – она решила, что на этом позорном разоблачении и закончатся ее сегодняшние несчастья. Но они только начинались.

– Элен, что ты там копаешься! – закричала мадам Довре.

Горничная тут же скользнула обратно в комнату.

– Мадемуазель в трансе, – доложила она.

Селия услышала, как задвигались стулья, – женщины рассаживались за столом.

– Мадам готова? – спросила Элен. Послышался щелчок, и в салоне стало темно.

Если бы не было перчаток, подумала Селия, она, возможно, смогла бы освободить пальцы, а потом и руки. Но сейчас она была беспомощна. Она могла только сидеть и ждать, когда сидящие в салоне устанут ждать и придут сюда. Селия закрыла глаза, стараясь придумать оправдание для своей неудачи. Она представила себе, как будет над ней смеяться мадам Россинол, и у нее упало сердце. Нет, это уж слишком…

Девушка открыла глаза и удивилась. Кажется, в нише стало светлее. Может быть, глаза привыкли к темноте? Хотя… она не должна бы различать колонну напротив. Она перевела взгляд на стеклянную дверь и поняла. Наружные Двери-ставни не были закрыты. По оплошности их не заперли. Высокая щель сверху до полу пропускала свет. Селия слышала, как женщины шепчутся в салоне, и повернула голову, чтобы разобрать слова.

– Как будто какой-то звук?

– Нет.

– Ко мне притронулась чья-то рука?

– Вряд ли.

– Тогда подождем.

Опять наступила тишина, и тут в нишу ворвался поток света. Селия вздрогнула и повернулась к окну. Деревянная дверь открывалась. В расширявшуюся щель проникал сумеречный свет звездной ночи. Дверь открывалась все шире, вращаясь в совершенно беззвучных петлях. Селию охватил смутный страх. Как странно, что не слышно шороха деревьев в саду. О, почему, ну почему эта дверь открывается так бесшумно? Можно и в самом деле поверить, что ее открывают духи… Вдруг в нише снова стало темно, и Селия задрожала. За стеклянной дверью появилась фигура мужчины. Он возник так внезапно, так беззвучно, словно это был призрак. Он стоял, загораживая собой свет, и, прижимаясь лицом к стеклу, вглядывался в комнату. На миг Селию заполонил ужас, но в следующее мгновенье она рванула на себе веревки. Исчезли все мысли о провале, разоблачении, изгнании. Три несчастные женщины – вот о ком она думала. Они сидят, ничего не подозревая, беззащитные, в темноте. А в нескольких метрах от них вор. Они ждут, что сейчас в темноте будут происходить странные вещи. Странные и ужасные вещи произойдут, если она не освободится и не предупредит их. Но она не могла. Она билась в тщетных попытках, извиваясь всем телом, и все это было бесшумно, как и дрожь, охватившая ее. Адель Россинол хорошо сделала свое дело. Талия, руки, ноги Селии были спеленуты, только повязка на губах несколько ослабла. Но к прежнему страху добавился новый: мужчина тронул стеклянные двери, и они тихо открылись внутрь. Их тоже по оплошности не заперли. Незнакомец перешагнул через порог. На мгновенье страх за себя пересилил в Селии страх за женщин, сидящих в темной комнате. Хоть бы он ее не заметил! Она всем телом вжалась в колонну. Может быть, не заметит! Его глаза еще не привыкли к темноте, как ее. Он может пройти и не увидеть ее, если только не заденет край платья.

Но на пике охватившего ее ужаса Селия испытала такой резкий скачок чувств от отчаяния к радости, что чуть не потеряла сознание; она была почти в обмороке. Она увидела, кто этот вошедший. Потому что, переступая порог, он повернул голову, и тусклый уличный свет осветил контур лица. Это был ее возлюбленный, Гарри Ветермил! Девушка не думала о том, почему он пришел в такой час и таким странным путем, главное – он должен был ее увидеть, теперь она больше всего боялась, что он ее не заметит.

Но он двинулся прямо к ней. Постоял перед ней, глядя в глаза. Не издал ни звука. Не выразил удивления. Это было непонятно. Его лицо было в тени, и Селия не могла его разглядеть. Конечно же, он ошеломлен и потому остолбенел, но… Но он выглядел так, как будто и рассчитывал ее здесь увидеть, причем именно в таком беспомощном состоянии. Абсурд, конечно, но он смотрел так, словно ее беспомощность совершенно его не смущает. Он не предпринимает ничего, чтобы ее освободить. Ее охватил озноб. Но в следующий миг он поднял руку, к сердцу прилила горячая кровь: конечно, он не видел, в каком она бедственном положении, даже сейчас он только начинает это осознавать. Его рука нежно коснулась шарфа, которым был завязан рот. Он нащупал узел на затылке под полями шляпы. Сейчас она будет свободна! Селия напрягла мышцы шеи – что же он медлит? О, этого не может быть! Ее сердце почти остановилось, когда она поняла: это не только может быть, это и происходит – он затягивает узел еще туже. Шарф придавил губы, концы его Ветермил крепко связывал сзади у шеи. Она неистово замотала головой, чтобы освободиться, но он твердой рукой придержал ее за подбородок и закончил работу. Девушка с ужасом заметила, что на нем перчатки. Как у вора! Руки скользнули вниз по ее телу и ощупали веревку на талии. В его движениях была жуткая методичность. И даже в этот момент рядом с ним у Селил еще сохранялись остатки привычного восприятия своей личности, остатки чувства собственного достоинства. Но буквально через секунду ей открылась страшная истина.

Это было ощущение от личности человека, на которое Селия привыкла полагаться. Ни Адель, ни этот… этот незнакомец не считали ее за человека. Она была пешкой в их игре, они ее использовали, им было наплевать на ее страх и боль, на ее красоту и молодость.

Он отвязал шнур, тянувшийся от пояса за занавеску и дальше к ногам Адели. В первый момент Селия испытала облегчение – он нечаянно дернет шнур, и женщины заглянут в нишу и увидят его. И тут до нее стала доходить истина: он действительно дернул шнур, но нарочно, а потом стал сматывать его в кольцо; шнур неслышно скользил по полированному полу. Он подал сигнал Адели Россинол! Весь мнимый скептицизм этой женщины, все ее меры предосторожности против мошенничества были маскировкой, прикрытием для того, чтобы устранить девушку, не вызывая подозрений. Элен тоже участница их заговора! Это она завязала шарфом рот Селии! Как бы в подтверждение ее догадки Адель заговорила в ответ на сигнал:

– Ну как, мы готовы? Элен, вы держите мадам Довре за левую руку?

– Да, – ответила горничная.

– А я держу за правую. Теперь дайте мне вашу руку, и мы образуем круг.

Селия представила себе, как они сидят в темноте вокруг стола и эти двое крепко держат мадам Довре за руки. А Селия не может ни крикнуть, ни пошевелиться!

Ветермил бесшумно отошел к окну, закрыл деревянные двери, вставил шпингалеты в петли. Да, Элен участвует в заговоре, без нее все это не закрывалось бы так неслышно. В нише снова стало темно, но слабое движение воздуха коснулось затылка Селии, и она поняла, что мужчина раздвинул занавески и вошел в темную комнату. Голова Селии упала на плечо. Она теряла сознание от ужаса. Ее возлюбленный – участник заговора, возлюбленный, которым она так гордилась, ради которого так безропотно подверглась испытаниям. А он сообщник Адели и Элен! Он воспользовался Селией, как отмычкой. Вот она, кульминация тех счастливых часов, что они провели на вилле «Флёр». Кровь стучала в ушах, молотком била в виски. Темнота перед глазами завихрилась, замелькали искры – она бы упала, но веревки держали ее. Потом в тишине ночи загремел тамбурин. Сегодня должен быть сеанс – вот он и начался. После чудовищного ожидания Селия услышала, как заговорила мадам Довре.

 

Глава 19

Ночь преступления

И когда девушка услышала, что говорит мадам Довре, в ней застыла кровь.

Она говорила благоговейно, сдавленным голосом:

– Я чувствую чье-то присутствие.

Было страшно слышать, как бедняжка пользуется словечками, которые переняла от нее.

– Я с ним поговорю, – сказала мадам Довре и, повысив голос, спросила: – Кто ты, пришедший из потустороннего мира?

Ответа не было, но Селия знала, что Ветермил бесшумно направился на голос, торжественно произносящий ритуальную фразу.

– Ответь! – воззвала мадам Довре и в следующий момент дрожащим от восторга голосом вскрикнула: – Пальцы! Они трогают меня за лоб… за щеки… теперь за горло!

И на этом крик оборвался. Послышался сиплый булькающий звук, потом жуткая возня, топот ног. Они ее убивали, убивали старую, добрую женщину, убивали молча и методично! Девушка бешено билась о колонну, как зверь, попавший в капкан. Но веревки только сильнее впивались в тело, душил шарф. Возня то прерывалась, то возобновлялась и наконец затихла. Раздался голос – мужской голос, и Селия его не узнала, так он дрожал от страха.

– Какой ужас! – Голос Ветермила вдруг сорвался на крик.

– Ш-ш! – резко шикнула на него Элен. – В чем дело?

– Она на меня упала… всей своей тушей! О!

– Вы ее боитесь!

– Да, да! – Ветермил судорожно и тяжело дышал. – Да, теперь я ее боюсь!

Голос Элен был полон презрения. Она говорила громко и совершенно спокойно: в любой, даже самой критической ситуации человек должен уметь держать себя в руках.

– Включаю свет, – сказала она.

В щели между занавесками появилась узкая полоска света. Селия услышала, как по столу что-то дробно застучало, потом звуки стали слабее. Страшным аккомпанементом служило пыхтение, иногда прерываемое рыданиями – рыдал мужчина. А дамы тем временем стаскивали с мадам Довре ожерелье, браслеты и кольца. Перед Селией неотвязно стояли пухлые старческие руки, усыпанные бриллиантами. Послышался звон ключей.

– Больше ничего нет, – сказала Элен Вокье. Видимо, она вывернула карманы платья убитой.

Что-то тяжелое с глухим стуком упало на пол. Женщина засмеялась – это был голос горничной.

– Который ключ от сейфа? – спросила Адель.

– Этот, – ответила Элен.

Селия услышала, как кто-то тяжело плюхнулся на стул. Это был Ветермил. Элен подошла к нему и потрепала по плечу.

– Ступай достань бриллианты из сейфа, – с дружелюбной грубоватостью сказала она.

– Вы обещали завязать девушке глаза, – хрипло выкрикнул он.

– Разве? – спросила Элен и засмеялась. – Какое это имеет значение?

– Тогда бы не было необходимости… – его голос оборвался.

– Да что вы? А как же быть с нами – со мной и Аделью? Она же знает, что мы здесь были. Ладно, идите за бриллиантами. Ключ от комнаты на камине. А мы пока разберемся с красоткой.

Она кивнула на нишу; ее голос звенел от радости. Ветермил, как пьяный, пересек комнату, трясущимися руками взял ключи. Селия слышала, как щелкнул замок и распахнулась дверь. Ветермил ушел наверх.

Сердце Селии бешено забилось. Разберемся! Настал ее черед. С ней будут «разбираться». Она не сомневалась в зловещем смысле этого невинного слова. Сиплый булькающий голос и шарканье ног по полу – эти звуки еще стояли в ушах. Это длилось так долго, так ужасающе долго!

Селия услышала, как дверь открылась и снова закрылась. Шаги приближались к нише. И вот откинута занавеска, и перед ней стоят две женщины – Адель Россинол, вульгарная рыжая красотка в платье сапфирового цвета, и бледная, с грубым злым лицом горничная. Горничная держит белый жакет Селии. Значит, они не собираются ее убивать. Они хотят ее увезти. В душе девушки блеснула надежда. Несмотря на крушение всех иллюзий, она цеплялась за жизнь с неистовством и простодушием юности.

Две женщины стояли и смотрели на нее. Адель расхохоталась. Вокье подошла к Селии, и в ней на миг вспыхнула надежда, что она ее освободит, но та только отвязала ее от колонны и высокого табурета.

– Пусть мадемуазель извинит меня за этот смех, – церемонно сказала Адель, – мадемуазель сама пригласила меня на испытание. Но для такой изысканной девушки, как вы, мадемуазель, вы смотритесь очень смешно.

Она подняла девушку и отнесла в салон; Селия билась, извивалась.

Перед ней была прежняя красивая комната, только возле амбразуры окна лежало что-то неподвижное и жутко тихое. Селия отвернулась. И хотя оно тут лежало, женщины смеялись и шутили, Адель – истерично, Элен – с ликованием, что было особенно страшно.

– Умоляю мадемуазель не слушать, что говорит Адель, – воскликнула Элен.

Она принялась кривляться, подражая жеманным манерам продавщицы.

– Мадемуазель никогда еще не выглядела так потрясающе. Это последний крик моды. Это то, что называется шик. Конечно, мадемуазель понимает, что такой костюм не для игры на пианино. И не для танцев на балу. И не для приятных бесед. Это костюм для глубоких размышлений. Но смею вас заверить, мадемуазель, юным красоткам, любимицам богатых старух, этот стиль очень подходит, его особенно рекомендуют преступники.

Прорвалась наружу вся горечь и злоба, которую Элен месяцами прятала под маской смирения. Она помогла Адели, вместе они бросили девушку на диван. Селия лежала ничком – лицо уткнулось в одну подушку, ноги – в другую. Дышать было тяжело, грудь с трудом вздымалась.

Элен с ухмылкой понаблюдала за ней, а потом отвела душу после почтительных речей:

– Лежи тихо и думай, дура! Тебе хватило ума заявиться сюда и соперничать с Элен Вокье? Не лучше ли было оставаться плясать на Монмартре в своих отрепьях? Стоило ли так дорого платить за шляпки и красивые платья? Задай себе эти вопросы, моя элегантная крошка!

Она придвинула себе стул и комфортно расположилась возле Селии.

– Сейчас я расскажу тебе, что мы с тобой сделаем. Адель Россинол и этот добрый господин, мистер Ветермил, увезут тебя. Ты же будешь рада уехать, дорогуша, правда? О, не бойся, они не будут держать тебя слишком долго, чтобы не наскучить тебе! Но назад вы уже не вернетесь, мадемуазель Селия. Нет; вы слишком много видели сегодня ночью. Все будут думать, что мадемуазель Селия помогла ограбить и убить свою благодетельницу. Надо же им кого-то подозревать, так почему бы не тебя, крошка?

Селия даже не шелохнулась. Она лежала и старалась представить себе, что никакого убийства не было, что не лежит под окном бездыханное тело мадам Довре. Потом из комнаты наверху донесся резкий звук отодвигаемой кровати.

Женщины тоже услышали и переглянулись.

– Ему нужно смотреть в сейфе, – сказала Вокье. – Пойди взгляни, что он там делает.

* * *

Адель выбежала из комнаты.

Вокье следом за ней подошла к двери, прислушалась, осторожно закрыла ее и вернулась к дивану.

– Мадемуазель Селия, – сказала она ласковым голосом, который пугал девушку больше, чем грубость, – в вашем убранстве есть одна неправильная вещица, крошечная деталь дурного вкуса, если служанке позволено так выразиться. Я не говорила об этом при Адели, уж слишком она усердствовала в своем скептицизме. Но сейчас мы одни, и я позволю себе указать мадемуазель, что эти роскошные бриллиантовые сережки, которые я скрыла под шарфом, не очень-то уместны в ее теперешнем положении. Они провоцируют на воровство. Мадемуазель позволит мне снять их?

Она схватила Селию за шею, приподняла и сдвинула шарф. Селия яростно сопротивлялась, лягалась, изворачивалась, в какой-то момент услышала треск разрываемой ткани – это пряжка туфли зацепилась за шелковую наволочку и прорвала ее. Элен толкнула девушку обратно, сосредоточенно нащупала что-то в кармане и вытащила алюминиевую фляжку – ту самую, которую позже Лемер найдет в домике в Женеве. Селия завороженно смотрела, как блестит фляжка. Она отпрянула, пытаясь угадать, какой еще кошмар ей уготован. Элен отвинтила крышку и ласково засмеялась.

– Мадемуазель Селия находится под контролем, – сказала она. – Придется ей внушить, что молодые барышни не должны лягаться – это дурной тон. – Она рукой придавила Селию к дивану и изменившимся голосом грубо приказала: – Лежи тихо! Слышишь? Знаешь, что это такое? – Она поднесла фляжку к ее лицу. – Это купорос, красотка. Только пошевелись, и я оболью тебе белые плечики. Как тебе это понравится?

Селия содрогнулась и уткнулась лицом в подушку. Она на коленях молила бы о смерти – это лучше, чем пережить такой ужас. Она почувствовала, как Элен с устрашающей нежностью провела пальцами по плечам и по горлу. Вершиной пытки было уродство, девушка это понимала. Она не могла молить о милости, она могла только лежать неподвижно, как ей было приказано, и стараться унять дрожь во всем теле.

Элен неспешно продолжала:

– Это послужит уроком для мадемуазель Селии. Да простит мне мадемуазель Селия эту вольность, думаю, я про сто обязана наказать ее. Сейчас немножко плеснем из фляжки, и эта шелковая кожа…

Она вдруг замолчала и прислушалась. За дверью раздались голоса, и это дало Селии передышку – может быть, больше чем передышку. Элен поставила фляжку на стол. Жадность оказалась сильнее ненависти. Она грубо выдернула серьги из ушей девушки и быстро спрятала их в нагрудном кармане, не сводя глаз с двери. Элен не заметила, как на подушку стекла капля крови из мочки уха Селии. Едва она успела спрятать серьги, как в комнату ворвалась Адель.

– В чем дело? – спросила Вокье.

– В сейфе пусто! Мы обыскали всю комнату! Мы ничего не нашли!

– Все должно быть в сейфе, – настаивала Элен.

– Нету!

Обе женщины побежали наверх. Лежа на диване, Селия слышала, как тишина сменилась шумом и грохотом. Словно торнадо пронесся по комнате наверху. Трещала переворачиваемая мебель, топали ноги, скрежетали замки под тяжелыми ударами. Потом смерч утих, и она услышала, как сообщники галдят на лестнице, не беспокоясь о том, что поднимают шум. Они ввалились в комнату, Гарри Ветермил истерически хохотал, как будто сошел с ума. Он пришел сюда в длинном черном плаще – сейчас плащ висел у него на руке, на Гарри был смокинг, весь мятый и пыльный.

– Все впустую! – завопил он. – Ничего, кроме ожерелья и горсти колец! – В бешенстве он нагнулся над мертвой старухой и заорал: – Говори, где ты их спрятала?!

– Девчонка знает, – сказала Элен.

Ветермил распрямился, посмотрел на Селию дикими глазами и сказал:

– Да, да.

Ни жалости, ни сомнений в нем не осталось. Если Селия не заговорит, то преступление было напрасным. Он пойдет на гильотину ни за грош. Ветермил подскочил к столу, оторвал пол-листа бумаги, вернулся к дивану и отдал пока Элен бумагу и карандаш, а сам отодвинул диван от стены, зашел сзади и с помощью Россинол поднял девушку и усадил посредине. Ноги ее коснулись пола. Он развязал кисти рук и пальцы, а Вокье положила Селии на колени подставку для письма и бумагу. Руки все еще были связаны за спиной в локтях, чтобы она не могла их поднять и сорвать с губ шарф, но подставку подвинули так, чтобы можно было писать.

– Где она хранила драгоценности? Быстро! Бери карандаш и пиши! – приказал Ветермил, придерживая ее за левую кисть.

В правую руку он вложил ей карандаш, и рука в перчатке медленно вывела: «Я не знаю». Ветермил с проклятьями разорвал бумагу и швырнул обрывки.

– Ты должна знать, – прорычал он и поднял кулак, нацеливаясь в лицо. Но вдруг застыл. Выражение его лица изменилось. – Вы слышали? – шепотом спросил он.

Все прислушались. В тишине ночи раздался скрип, через некоторое время он повторился, потом еще раз.

– Это ворота, – со страхом прошептал Ветермил, и в сердце Селии снова вспыхнула надежда.

Он скрутил ей руки за спиной и снова замотал веревкой. Адель села на пол, положила ноги девушки себе на колени и сняла с нее туфли.

– Свет! – вскрикнул Ветермил, Элен кинулась к окну и выключила свет.

Все трое стояли, сдерживая дыхание, напряженно вслушиваясь в тишину. Снаружи приближались чьи-то шаги, слышался скрип гравия.

Адель шепотом спросила у Ветермила:

– У нее есть любовник?

Даже в такой момент у Элен хватило присутствия духа тихо засмеяться.

Все в Селии бунтовало против предстоящего конца. Если бы она могла освободить рот! Идущий обогнул дом, его подошвы заскрипели под самыми окнами. Один крик, и она была бы спасена! Девушка откинула голову и попыталась вытолкнуть изо рта платок, но Ветермил стиснул ее рот рукой, крепко-крепко. Шаги замерли, за окном вспыхнул свет фонарика. Кто-то даже подергал ручку двери! В нескольких метрах от нее была помощь, спасение, жизнь! Их разделяла только тонкая деревянная дверь! Девушка попыталась освободить ноги, но Адель крепко их держала. Селия была беспомощна. Она сидела, отчаянно моля об одном – чтобы тот, кто стоит в саду, ворвался в дверь. Пусть даже это будет другой убийца, но у него может оказаться больше жалости, чем у тех жестоких зверей, которые ее удерживают, – у них жалости нет вообще. Однако шаги стали удаляться. Надежда рухнула. Селия услышала, как за спиной облегченно вздохнул Ветермил. Это был самый жестокий момент в происходящем кошмаре. Они ждали в темноте, пока еще раз не скрипнули ворота. Только тогда зажгли свет.

– Надо сматываться, – сказал Ветермил.

Все трое тряслись от страха. Они смотрели друг на друга и дрожали. Уйти из этого дома, и как можно скорее – вот что вдруг стало самым главным.

Адель взяла со стола ожерелье и кольца, положила их в сумочку, висевшую на поясе.

– Ипполит продаст эти вещи, – объявила она. – Завтра же. Придется подержать у себя девчонку, пока не скажет, где остальное.

– Хорошо, подержите ее, – согласилась Элен. – Мы приедем в Женеву через несколько дней, как только сможем. Мы заставим ее говорить. – Она мрачно посмотрела на девушку. Селия задрожала.

– Да, только не причиняйте ей вреда, – сказал Ветермил, – она расскажет все по доброй воле, вот увидите. У нас нет больше времени. Нельзя продолжать поиски.

Ветермил говорил быстро и взволнованно. Адель кивнула. Желание бежать даже заглушило их ярость и разочарование. Потом они смогут вернуться, надо искать, но только не сейчас, сейчас они слишком перенервничали.

– Элен, – обратился он к горничной, – иди спать. Я поднимусь к тебе с хлороформом и усыплю.

Элен заспешила наверх. Это было частью ее плана – ее должны будут найти на вилле, оглушенную хлороформом. Так ее никто не заподозрит. Она не стала отклоняться от намеченного плана. Отправилась наверх без малейшего страха перед испытанием – странная женщина.

Ветермил сходил за веревкой, которой Селия была привязана к колонне.

– Я пошел, – сказал он и, повернувшись, споткнулся о тело мадам Довре. Душераздирающе крикнув, Ветермил пнул тело и кинулся к лестнице.

Адель быстро навела порядок. Она отнесла табуретку на место в холл. Размотав ноги Селии, надела на нее туфли. Оглядела пол и подобрала обрывки веревки. Часы на камине пробили четверть одиннадцатого. Она осторожно завинтила фляжку с купоросом и сунула ее в карман. Сходила на кухню, взяла ключи от гаража. Надела шляпу. Она даже надела и расправила перчатки, боясь, что может забыть их в салоне, и тут пришел Ветермил. Адель вопросительно взглянула на него. Он кивнул.

– Все готово. Я подгоню машину к двери. Потом отвезу вас в Женеву и верну машину в гараж.

Он осторожно открыл деревянную дверь, защищавшую дверь стеклянную, прислушался и бесшумно выбежал на дорогу. Адель снова прикрыла дверь, но не стала запирать на задвижку. Она вернулась в комнату, долгим нерешительным взглядом посмотрела на Селию, и потом, к удивлению девушки – потому что она уже простилась с последней надеждой, – ее нерешительность сменилась жалостью. Она пробежала через комнату и опустилась возле Селии. Быстро, лихорадочно развязала веревку, связывающую ноги в коленях.

Сначала Селия отпрянула от нее, ожидая новой жестокой выходки, но услышала, как Адель говорит ей на ухо – и говорит с жалостью:

– Я не могу этого вынести. Ты так молода, нельзя тебя убивать.

Слезы градом покатились по лицу Селии, она смотрела на нее жалостливо и умоляюще.

– Ради бога, не смотри на меня так, дитя! – Адель мигом развязала ей ноги. – Стоять можешь?

Селия с благодарностью кивнула. Значит, она не умрет? Кажется, не умрет. Этого не может быть. Но прежде чем она встала, послышалось рычание мотора, и машина медленно подкатила к вилле.

– Тихо! – сказала Адель и загородила собой Селию.

Ветермил открыл деревянную дверь. Сердце чуть не выпрыгнуло у Селии из груди.

– Я пойду открою ворота. Ты готова? – шепотом спросил Ветермил.

– Да.

Ветермил исчез, оставив дверь открытой. Адель помогла Селии встать. Ее качнуло, но потом она твердо встала на ноги.

– Беги! Беги, дитя, спасайся! – прошептала Адель.

Селия даже не думала, сможет ли бежать и как ей скрыться от преследования Ветермила. Некогда было попросить, чтобы ей развязали руки или рот, – у нее было всего несколько секунд. Она спрячется в саду. Селия бросилась через комнату, перепрыгнула порог, наступила на юбку и упала прямо в руки Гарри Ветермила.

В самом салоне погас свет. Из двери вышла Адель, через ее руку был перекинут плащ Селии.

– А вот и мы! – засмеялся Ветермил. – Ворота я уже открыл.

И Селия вдруг обвисла в его руках.

– Она в обмороке, – сказал Ветермил. – Сотри грязь с ее туфель и со своих тоже, тщательно. Пусть думают, что машину не выводили из гаража.

Адель послушно нагнулась. Ветермил открыл дверцу машины и бросил Селию на сиденье. Адель села напротив. Ветермил осторожно ступил на землю и носком ботинка разровнял траву над отпечатками своих ног и Адели, оставив только следы туфель Селии. Ветермил нагнулся к окну.

– Она оставила на земле четкие следы, – прошептал он. – Утром у них не будет сомнений, что она ушла по доброй воле.

Он сел на водительское место, и машина тихо тронулась. Выехав за ворота, она остановилась на дороге.

Адель высунула голову из окна:

– В чем дело?

Ветермил показал на верхний этаж виллы. Он не выключил свет в комнате Элен.

– Возвращаться нельзя, – яростно зашипела Адель. – Нет, хватит! Я не вернусь.

Ветермил нажал на педаль, машина рванула с места и помчалась по белеющей дороге, пожирая милю за милей. Они сделали свою первую ошибку.

 

Глава 20

Дорога в Женеву

Когда Селия очнулась, они были почти у Аннеси. Но ее сознание еще не совсем прояснилось. Она понимала только, что находится в машине, едущей с большой скоростью. Она лежала, вдыхая свежий воздух, потом пошевелилась, и с этим движением вернулась память и боль. Руки все еще были связаны за спиной – веревка жгла, как раскаленная проволока. Однако рот и ноги были свободны. Она дернулась вперед, но Адель, сидящая напротив, процедила сквозь зубы:

– Тихо! У меня в руке фляжка. Закричишь или попытаешься бежать – плесну тебе в лицо купоросом.

Селия содрогнулась.

– Не буду, не буду, – жалобно прошептала она.

Эта кошмарная ночь сломила ее. Она откинулась на спину и лежала, молча обливаясь слезами. Машина промчалась по Аннеси. Селии не верилось, что всего шесть часов назад они с мадам Довре здесь обедали; с ними была женщина, которая сейчас сидит напротив, ее тюремщица. Мадам Довре лежит мертвая в маленьком салоне, а сама Селия… она не осмеливалась думать о том, что ее ждет впереди. Ее будут убеждать – они употребили это слово – рассказать то, чего она не знает. В любом случае в Эксе ее имя станет известно как имя убийцы – убийцы той женщины, которая была к ней так добра.

Машина вдруг остановилась. Горели фонари, слышались голоса. Какой-то мужчина разговаривал с Гарри Ветермилом. Селия попыталась выскочить, но, увидев над собой фляжку в руке Адели, в ужасе упала обратно, и машина покатила дальше в темноту. Адель облегченно вздохнула. Опасную точку они миновали. Они проехали Понт-де-Кале и теперь были в Швейцарии.

Через некоторое время машина замедлила ход. Рядом с ними послышался скрип колес, фырканье – по краю дороги трусила лошадь, запряженная в закрытое ландо. Машина затормозила. Извозчик тоже остановил лошадь. Ветермил выскочил из машины, открыл дверь ландо, потом просунул голову в окно машины:

– Ты готова? Быстро!

Адель повернулась к Селии:

– Ни слова, помни!

Ветермил распахнул дверцу машины. Адель взяла ноги девушки и поставила их на ступеньку машины, потом вытолкнула ее, Ветермил подхватил девушку на руки и отнес в ландо. Селия не осмелилась кричать. Руки у нее были связаны, а поблизости от лица маячила зловещая фляжка. Впереди сияли огоньки Женевы, на темном небе серебрились отблески множества горящих где-то там фонарей. Ветермил посадил ее в ландо, Адель залезла следом и закрыла дверь. Лошадь потрусила в сторону Женевы. Машина развернулась и помчалась по пустому шоссе в Экс, который был в пятидесяти милях отсюда.

Когда машина скрылась, к Селии на миг вернулось мужество. Убийца уехал. Она наедине с Аделью в экипаже, который едет с обычной для лошади скоростью. Ноги свободны, фляжка не маячит возле губ. Если освободить руки и выбрать момент, когда Адель отвлечется, можно будет открыть дверь и выпрыгнуть на дорогу. Когда Адель опустила шторки на окнах, Селия с величайшей осторожностью стала работать руками, связанными за спиной. В своем деле она была профессионал – ее движений не было вид но. Но… но и результатов тоже не было. Узлы были завязаны слишком хитро. А потом мадам Россинол нажала кнопку на обитой кожей стенке экипажа. Зажглась лампочка под потолком. Адель погрозила Селии пальцем:

– Только пикни.

Ландо беспрепятственно проехало по пустынным улицам Женевы. Время от времени Адель выгладывала за шторку. На улицах попадались люди. Пару раз они видели патрульных полицейских. Селия не смела издать ни звука: напротив нее с открытой фляжкой сидела Адель Россинол и пристально за ней следила. Мысль о купоросе наполняла Селию ужасом. Экипаж выехал из Женевы и покатил по западному берегу озера.

– Теперь слушай, – сказала Адель. – Как только ландо остановится возле дома, там распахнется дверь. Я открою дверь кареты, и ты выйдешь. Ты должна будешь стоять, пока не вылезу я. Фляжка у меня будет наготове. Когда я вылезу, ты быстро перебежишь по тротуару в дом. Ничего не говори и не ори.

Адель выключила лампочку, и через десять минут они приехали – и привлекли внимание мадам Гобен. Марта Гобен не зажигала в спальне свет. Адель Россинол выглянула из кареты и увидала темный дом; лица любопытной соседки в окне она не разглядела. Она обрезала веревки на руках девушки. Экипаж остановился, она открыла дверь, Селия спрыгнула на тротуар. Она сделала это так быстро, что Адель даже схватила ее за подол. Но девушку подгонял страх перед купоросом. По этой же причине она быстро пробежала в дом.

Ее встретила старуха Дженни Тейс, исполнявшая роль служанки. Селия не оказывала сопротивления. Страх перед купоросом сделал ее абсолютно покорной. Дженни быстро провела ее вниз, на заднюю сторону дома, где в маленькой гостиной был накрыт ужин, и толчком усадила в кресло. Селия безвольно опустила руки на стол. У нее не осталось надежды. Она тут совсем одна, в этом логове убийц, которые сначала будут пытать ее, а потом убьют. Никто не узнает, как она умерла и как страдала. Сердце ее разрывалось от боли, в горле жгло. Уткнувшись лицом в руки, она зарыдала, содрогаясь всем телом. Дженни не обращала на нее внимания. Она относилась к ней так же, как и остальные, – для нее это la petite, к которой она не испытывает ни злобы, ни нежности. La petite сыграла полезную роль в их игре, сама того не ведая, но теперь от нее нет никакой пользы, и с ней поступят соответственно. Она сняла с девушки шляпу и жакет и куда-то их сунула.

– А теперь сиди тихо, пока мы все для тебя не приготовим, – приказала она.

Селия, подняв голову, прошептала:

– Воды!

Старуха налила из кувшина воду и поднесла стакан ко рту Селии.

– Спасибо, – благодарно прошептала Селия, и в комнату вошла Адель. Она рассказала Дженни о событиях этой ночи, а потом повторила Ипполиту, когда он к ним присоединился.

– Как ничего?! – заорала старуха. – А у нас в доме не найдется и пяти франков!

– Кое-что есть, – сказала Адель. – Ожерелье, очень хорошее, браслеты, несколько колец. А остальное найдем, когда узнаем от нее, где все спрятано, – она кивнула на Селию.

Потом вся троица уселась ужинать, и за столом они обсуждали участь Селии. Она сидела за тем же столом, уронив голову на руки, но они замечали ее не больше, чем стоптанный башмак. Только один раз с ней заговорил Ипполит.

– Перестань хныкать, – рявкнул он. – Мы сами себя не слышим.

Он настроился на то, что сегодня все будет закончено, но…

– Наломали дров, – сказал он. – Теперь нужно скорее избавляться от девчонки. Внизу в саду есть лодка.

Услышав его слова, Селия содрогнулась. Ему ничего не стоит утопить ее, как слепого котенка.

– Вот невезуха, – говорил он. – Хорошо хоть ожерелье есть. Оно наше, поняла? Молодой хлыщ пусть ищет остальное.

Но главной была Элен Вокье, и ее не посмели ослушаться. Девушку будут держать здесь, пока в Женеву не приедет Элен.

Ее отвели наверх в большую комнату окнами на озеро. Адель открыла дверь в смежную каморку без окна, которая обычно служит гардеробной, но там стояла заправленная кровать, и втолкнула туда Селию.

– Это моя комната, – предупредила она, показывая на спальню. – И – чтобы никакого шума. Можешь орать до хрипоты, куколка, здесь тебя никто другой не услышит – по я-то услышу, а после этого никто уже не станет называть тебя куколкой, поняла?

И она игриво похлопала девушку по щеке.

С помощью старухи она раздела Селию и велела лечь.

– Это чтоб ты не буянила, – сказала Адель и впрыснула ей в руку морфий.

Они забрали одежду и оставили ее одну в темноте. Селия услышала скрежет ключа в замке, потом шум пододвигаемой кровати и дальше уже не слышала ничего. Она провалилась в забытье.

На следующий день ее разбудил скрип двери. Старуха Дженни принесла кувшин с водой и краюху хлеба и снова ее заперла. Через какое-то время она вновь принесла хлеб и воду. В темноте гардеробной Селия потеряла представление о времени.

А потом вышла газета с сообщением, что сокровища мадам Довре найдены под полом в спальне. Газету принес Ипполит. Проклиная собственную тупость, они обсуждали, что делать с Селией. Ее судьбу определили довольно быстро: они оденут ее в то, что на ней было, когда ее привезли, чтобы не оставалось никаких следов, вколют ей еще дозу морфия, а когда пленница уснет, засунут в мешок, зашьют, отвезут в лодке подальше от берега и сбросят, привязав груз. Угрожая алюминиевой фляжкой, ее вытащили из каморки. Селия упала на колени и, заливаясь слезами, умоляла их сжалиться, но они только завязали ей глаза куском мешковины и зашили его, чтобы она не видела приготовлений. Ее бросили на диван, связали так, как позже ее нашел Ано, и, оставив под присмотром старухи, разошлись – Адель за шприцем, Ипполит – готовить лодку. Открывая дверь, он увидел, как подплывает лодка шефа полиции.

 

Глава 21

Объясняет Ано

Так записал эту историю мистер Рикардо после рассказа самой Селии и признания Адели Россинол. Прояснились многие темные места, которые ставили его в тупик, но он так и не понял, как Ано сумел найти истину, вернее, разгадку.

– Вы обещали все объяснить, – напомнил он, когда они снова оказались в Эксе. Они только что закончили обед в «Серкле» и принялись за кофе.

Ано раскурил сигару.

– Конечно, не обошлось без трудностей, ведь преступление было тщательно спланировано. Мелкие детали, такие, как отсутствие грязи с женских туфель на полу машины, обед в Аннеси, покупка веревки, отсутствие следов борьбы в маленьком салоне, – все было досконально продумано. Не случись одного маленького события, повлекшего маленький промах, едва ли нам удалось бы захватить эту шайку. Мы могли бы заподозрить Ветермила, но нам нечего было ему предъявить, ни одной улики против семейства Тейс мы бы вообще не обнаружили. Ошибка, как вы, без сомнения, понимаете, состояла в том…

– …что Ветермил не нашел драгоценности! – выпалил Рикардо.

– Нет, мой друг, это вынудило их сохранить жизнь мадемуазель Селии, – ответил Ано. – Это же позволило нам спасти ее, когда мы нашли дом, где обосновались преступники. Но это мало что дало для их поимки. Нет-нет… маленькое событие – это приход нашего друга Перрише в сад виллы «Роза» в то время, когда убийцы были еще в доме. Вообразите себе эту сцену, мосье Рикардо. Убийцы в ярости из-за того, что не могут найти добычу, ради которой рисковали головой; на полу у стены лежит убитая старуха; девушка под угрозой пытки выводит связанными руками: «Я не знаю», – и тут в тишине ночи явственно слышится скрип ворот и надвигаются размеренные, неумолимые шаги. Неудивительно, что они запаниковали. О чем они могли думать? Конечно, только о том, чтобы бежать, – а позже вернуться, когда Селия им расскажет, чего она, впрочем, не знала, но в любом случае сейчас надо было уносить ноги! Вот они и допустили маленькую ошибочку – в спешке оставили свет в комнате Элен, в результате чего убийство было обнаружено на семь часов раньше, чем они рассчитывали.

– На семь часов! – ахнул Рикардо.

– Да. В этом доме встают поздно. Уборщица приходит в семь. По плану это она должна была обнаружить, что в доме совершено преступление. К этому времени машина уже три часа как стояла бы в гараже. Утром Серветаз вернулся бы из Шамбери, помыл бы машину, он мог заметить, что в баке ровно столько бензина, сколько было, когда он уезжал, но он бы не заметил, что одна из его многочисленных канистр вообще опустела! Мы бы так и не узнали, что около четырех часов утра машина проезжала мимо виллы «Роза» и что от полуночи до пяти утра она проехала сто пятьдесят километров.

– Но вы еще раньше назвали Женеву – помните, во время ленча, еще до того, как пришло известие, что машина найдена, – а вы уже предположили Женеву!

– Это был выстрел наугад, – признался Ано. – Отсутствие машины натолкнуло меня на мысль: Женева – большой город и находится недалеко от Экса, это подходящее место, чтобы спрятаться, когда полиция наступает на пятки! Но, окажись машина в гараже, я бы не смог сделать такой удачный выстрел. Даже называя Женеву, я не был в этом убежден. На самом деле я хотел посмотреть, как это воспримет Ветермил. Он был великолепен.

– Он так и подпрыгнул!

– Он не выразил ничего, кроме удивления. Кстати, вы удивились не меньше, мой милый друг. Я искал на его лице признаки страха. Их не было.

– Но вы же его подозревали еще тогда, когда говорили о недюжинном уме и дерзости! Вы наговорили достаточно, чтобы помешать ему связаться с рыжей женщиной из Женевы. Этим вы связали ему руки. Да-да, вы заставили его затаиться!

– Давайте рассмотрим все с самого начала. Когда вы впервые ко мне пришли, я сказал вам, что у меня уже побывал комиссар. В его распоряжении уже был один интересный свидетель – Альфонс Руэль, который встретил Ветермила и Вокье возле казино и услышал, как Ветермил воскликнул: «Да, это правда, я должен достать деньги!» Я уже знал это, когда Гарри Ветермил пришел и попросил взяться за расследование. Это был дерзкий ход. Шансы были ничтожны, один к ста, что я прерву отпуск и примусь за работу в память о том небольшом обеде у вас в Лондоне. Я бы и не прервал его, если бы не знал то, что рассказал Альфонс Руэль. А так я не мог отказаться. К тому же меня пленила дерзость Гарри Ветермила. О да, я почувствовал, что должен принять вызов. Так мало преступников имеют силу духа, мосье Рикардо, прискорбно мало! Но Ветермил! Вы только посмотрите, в каком превосходном положении он бы оказался, получив отказ. Он сам, лично обратился к первому детективу Франции! А его аргумент? Он любит мадемуазель Селию – следовательно, она невиновна! Как он держался за это! Люди бы сказали: «Любовь слепа» – и все равно подозревали бы Селию. Однако им симпатичны ослепленные любовью, следовательно, тем невероятнее им покажется мысль, что Гарри Ветермил имеет какое-то отношение к этому злодейству.

Мистер Рикардо придвинул стул поближе к столу.

– Признаюсь, я тоже думал, что Селия – сообщница.

– Ничего удивительного. В доме был сообщник, с самого начала мы приняли это как факт, потому что в дом не вламывались. У нас была характеристика мадемуазель Селии, данная Элен Вокье, и все в ее рассказе было правдой. Был факт, что Селия отослала Серветаза. Была горничная, усыпленная хлороформом. Что может быть убедительнее версии, что Селия устроила сеанс и под покровом темноты впустила убийцу через стеклянную дверь?

– К тому же были отчетливые следы ее ног, – добавил Рикардо.

– Да, но именно здесь я начал чувствовать, что она невиновна, – сухо сказал Ано. – Все другие следы были затерты, взрыхлены, остались только ее, их легко было идентифицировать, и я задумался – а почему не уничтожили также и эти следы? Видите ли, Рикардо, убийцы приняли дополнительные меры, чтобы подозрение пало на Селию, а не на Вокье! Но следы все-таки были. Селия выскочила из комнаты так, как я описал это Ветермилу. Я был озадачен. Затем я нашел в комнате обрывки бумаги с надписью рукой Селии: «Je ne sais pas». Слова могли быть посланием от духов и означать что угодно, и я их пока отмел. Но диван меня озадачил. Я был очень обеспокоен, очень.

– Я это заметил.

– Не только вы, – усмехнулся Ано. – Помните, как вскрикнул Ветермил, когда вернулся в комнату и увидел, что я опять уставился на диван? О, он тогда удачно выкрутился. Я раньше говорил, что французские преступники не слишком миндальничают со своими жертвами, и он сделал вид, что этот крик вырвал из его груди страх за Селию. Однако причина была иной. Он, конечно, испугался, смертельно испугался, только не за Селию, а за себя. Он боялся, что я пойму, о чем рассказывают диванные подушки.

– О чем же они рассказывали? – спросил Рикардо.

– Сейчас вы это уже знаете. Подушек было две, на обеих были особые отметки, но разные. На той, что лежала в изголовье, была вмятина, как будто в нее что-то вдавили, – похоже, что голову; и еще на ней было бурое пятнышко от свежей крови. На второй подушке было две вмятины, а между ними острый рубчик – с этим было понятнее. Я измерил расстояние между подушками и пришел к выводу: если – очень большое если – подушки не сдвигали после того, как появились эти вмятины, то на диване лежала девушка того же роста, что мадемуазель Селия, лицом на одной подушке, ногами подошвами вверх на другой. Вмятины на второй подушке и узкий рубчик между ними мог быть сделан парой туфель, прижатых друг к другу. Но для человека это неестественная поза, к тому же вмятина от головы была очень глубокой. Если моя догадка была верна, то женщина так лежала потому, что была беспомощна, ее туда бросили, сама она не могла подняться, – одним словом, потому, что руки у нее связаны за спиной, а ноги прижаты одна к другой. Следите за моими рассуждениями! Положим, мои предположения верны – а у нас нет ничего, кроме предположений; тогда женщина на диване не могла быть Элен, потому что Элен нам бы об этом сказала, у нее нет причин что-то скрывать. Это могла быть только мадемуазель Селия. Я еще не разобрался, почему на чехле одной подушки разрыв, на другом – пятно, к тому же была загадка следов за дверью. Если мадемуазель Селия лежала связанная на диване, как могла она бежать из дому? Вот вопрос, на который нелегко было дать ответ.

– Да, – вздохнул Рикардо.

– Однако был и другой вопрос. Положим, мадемуазель Селия не сообщница, а жертва; далее, положим, что она связанная лежит на диване; что каким-то образом сделали отпечатки ее следов на земле, а ее потом вынесли на руках – в таком случае становится понятно, почему другие следы стерты, а ее оставлены. На нее падет подозрение в виновности, и доказательством послужит то, что она по своей воле выбежала из дома и села в машину. И опять же, если эта версия верна, сообщницей была не Селия, а Элен Вокье.

– Совершенно с вами согласен!

– Потом я нашел улику, относящуюся к незнакомой гостье: длинный рыжий волос, – важнейшую улику, о которой я предпочел умолчать. У мадемуазель Селии волосы белокурые, у Вокье – черные, у мадам Довре – тускло-каштановые, крашеные, у уборщицы – седые. Значит, это волос гостьи. Ну вот, а дальше мы поднялись в комнату мадемуазель Селии.

– Да, – пылко сказал Рикардо, – приближаемся к баночке с кремом.

– Мы узнали, что Элен там уже побывала, причем вызвалась сама. Комиссар, правда, сказал, что не спускал с нее глаз, но он же увидел, как мы подъезжаем, он высунулся из окна, а значит, отвернулся от Вокье. Я тогда сделал в уме зарубку на ее счет. В целом я склонялся к мысли, что она непричастна к преступлению. Но допускал, что это или она, или Селил, или обе. Одна из них уж точно. Я спросил, какой ящик она трогала после того, как комиссар высунулся из окна. Потому что, если у нее был мотив для посещения этой комнаты, она должна была действовать в тот момент, когда комиссар отвернулся. Он показал ящик, я вынул платье, встряхнул его, на случай если она в нем что-то спрягала, но из него ничего не выпало. Однако я увидел на нем свежие жирные пятна от пальцев, еще влажные. Я спросил себя, как это Элен, которая только что оделась с помощью сиделки, ухитрилась испачкать пальцы. Потом я осмотрел ящик, который она проверяла первым. Там на одежде не было никаких пятен, она бралась за нее до того, как комиссар отвернулся. Следовательно, в те несколько секунд, на которые он отвлекся, она трогала какой-то жир. Я оглядел комнату и на туалетном столике возле комода увидел баночку с кремом. Это и был тот жир, которым были испачканы пальцы Элен. А зачем, спрашивается, их было пачкать? Наверняка ей понадобилось спрятать маленькую вещицу, которую она, во-первых, не осмелилась хранить в собственной комнате, во-вторых, желала спрятать именно в комнате мадемуазель Селии и, в-третьих, не имела возможности сделать это раньше. Теперь, зная эти три обстоятельства, скажите мне, что это за вещица.

Мистер Рикардо важно кивнул.

– Я понял. Вы мне говорили. Серьги мадемуазель Селии. Но тогда я бы не догадался.

– В то время и я не догадался, – сказал Ано. – Вопрос по поводу Вокье оставался открытым. Но дверь я предпочел запереть и унести ключ. Потом мы выслушали рассказ Вокье. История была составлена очень ловко, ибо многое в ней было очевидно и бесспорно – все, что касалось сеансов, суеверий мадам Довре, ее желания встретиться с мадам де Монтеспан – такие подробности выдумать невозможно. Интересно было также узнать, что, оказывается, на тот вечер был запланирован сеанс! Способ убийства начал проясняться. До этого момента она говорила правду. Но потом солгала. Да, она солгала, и ложь ее была очень настораживающей, мой друг. Она сказала, что гостья, незнакомая женщина по имени Адель, была черноволосой. А у меня в кармане лежало доказательство того, что она была рыжая. Зачем Элен было лгать? Разумеется, для того, чтобы мы не могли установить личность этой женщины! Это был первый неверный шаг Элен Вокье.

Теперь второе. Ее враждебное отношение к мадемуазель Селии меня не смущало. Мне казалось это вполне естественным. Она простая крестьянка, далеко не молодая женщина, много лет она была служанкой и доверенным лицом мадам Довре, без сомнения, она получала мзду от мошенников, которые грабили ее доверчивую хозяйку, – разумеется, она возненавидела красивую молодую выскочку, которой теперь должна была прислуживать. Конечно, она ее ненавидела. Но если бы оказалось, что она участница заговора – а ее ложь давала основание это предположить, – то упомянутый сеанс предоставлял массу возможностей для дальнейших предположений. Мы ведь знали, что Элен обычно помогала Селии. Положим, сеанс состоялся, рыжая гостья выразила скептическое недоверие тому, как Вокье обезопасила медиума, и предложила другой способ, мадемуазель Селия не могла отказаться, – и вот она связана по рукам и ногам еще до того, как поняла, что дело нечисто. Такое маленькое представление несложно разыграть! Если все происходило именно так, то отчасти понятно, откуда странные следы на диванных подушках.

– Да, я понял! – с восторгом воскликнул Рикардо. – Вы удивительный человек!

Ано явно не был опечален подобным энтузиазмом, по все-таки перебил своего слушателя:

– Подождите, пока еще у нас масса предположений и только один факт – ложь Элен относительно цвета волос незнакомки. Но у нас есть и другой любопытный факт: на туфлях Селии были пряжки, а на одной из диванных подушек прорван шелковый чехол. Но если, связав, девушку бросили на диван, то что она делает? Она пытается освободиться от пут, бьется, двигает ногами. Конечно, это опять-таки только предположение, я не упираюсь в него, как осел, я пока еще даже не уверен в невиновности мадемуазель Селии. Я готов в любой момент принять факты, опровергающие мою версию. Однако каждый факт, который я обнаруживаю, наоборот, эту версию подкрепляет.

Перехожу ко второй ошибке Элен. Когда вы впервые Увидали мадемуазель Селию – в саду рядом с игорным залом, вы заметили, что из драгоценностей на ней были только бриллиантовые серьги. На той фотографии, которую мне показывал Ветермил, она была в этих же серьгах. Значит, можно предположить, что она постоянно их носила, так? Осматривая ее спальню, я нашел футляр от этих серег, но он был пуст. Вполне естественно было сделать вывод, что она их надела, собираясь на сеанс.

– Да.

– Ну вот, я перечитал описание, данное Элен Вокье относительно наряда девушки – очень подробное описание, – и там не упоминалось о серьгах. Я тогда спросил: «Разве она не надела серьги?» Элен была в растерянности; откуда мне известно о них? Она медлила, не зная, что отвечать. Л собственно, почему?

Она ведь сама помогала одеваться мадемуазель Селии, она прекрасно помнит все до мелочей. Но почему она колеблется? А причина есть: она не знает, что именно мне известно об этих бриллиантовых серьгах. Она не знает, как ей быть. А вдруг мы уже залезли в ту баночку с кремом и нашли серьги? Не зная этого, она боится попасть впросак. Итак, мы снова возвращаемся к баночке с кремом.

– Да! – вскрикнул Рикардо. – Серьги были там!

– Подождите, посмотрим, как все складывается. Вспомните обстоятельства. У Вокье есть какая-то маленькая вещица, которую она хочет спрятать в комнате мадемуазель Селии. Она признала, что сама предложила осмотреть гардероб мадемуазель. Почему она выбирает для тайника комнату девушки? Потому что, если эту вещь найдут там, никто не удивится. Значит, вещь принадлежит мадемуазель Селии. А вот и второе существенное обстоятельство: раньше она не могла спрятать эту вещь. Значит, эта вещь попала к ней вчера вечером. Почему она ее тогда же не спрятала? Потому что была не одна. С ней были ее сообщники, мужчина и женщина. Значит, эту вещь она хотела спрятать также от них! Нетрудно догадаться, что это такая часть добычи, на которую заявят права двое других, и что эта вещь принадлежит мадемуазель Селии. А у нее ничего нет, кроме бриллиантовых серег. Предположим, Элен одна осталась сторожить Селию, пока те двое рылись в комнате мадам Довре. Девушка не может шевельнуть ни рукой, ни ногой, Вокье торопливо выдергивает у нее из ушей серьги – вот и объяснение капли крови! Но следите дальше! Вокье прячет серьги в карман. Она идет в свою комнату, чтобы ее усыпили хлороформом. Она знает, что ее комнату, скорее всего, будут обыскивать, пока она еще не придет в себя или будет слаба и неподвижна. Значит, единственное безопасное место для серег – ее кровать. Но утром нужно от них избавиться, а к ней приставлена сиделка! Значит, надо придумать предлог для визита в комнату мадемуазель Селии. Если серьги найдут в баночке с кремом, то подумают, что Селия спрятала их сама. Опять-таки это были только предположения, а я желал убедиться. Я сказал Элен, что она может уезжать, и на некоторое время оставил ее в доме без присмотра. Но ее отвезли не к друзьям, а в участок и там обыскали. У нее нашли баночку с кремом, а в креме – серьги мадемуазель Селии. Она прошмыгнула в комнату Селии, что и должна была сделать, если моя версия была верна, и сунула баночку в карман. Теперь я не сомневался, что она причастна к убийству.

Потом мы пошли в комнату мадам Довре и нашли ее бриллианты и прочие драгоценности. Мне сразу стал ясен смысл слов на разорванной бумажке. Селию спрашивали, где они спрятаны. Сказать она не могла, потому что у нее, очевидно, был завязан рот, и поэтому писала. Мои предположения получали все новые подтверждения. Не забывайте, что виновна одна из двух женщин – Селия либо Вокье. Все мои открытия укладывались в версию о невиновности Селии. Оставались только следы на траве, которым я не мог найти объяснение.

Вспомните, как я заклинал вас молчать о том, что мы нашли сокровища мадам Довре. Я считал, что преступники захватили девушку, чтобы подозрение пало на нее, а не на Вокье, и что они ее убьют. Но они могли на какое-то время оставить ее в живых, чтобы вызнать, где тайник мадам Довре. Шанс был невелик, но это был наш единственный шанс. Если моя версия была верна, то, как только газеты напечатали бы, что драгоценности найдены, судьба девушки решилась бы в ту же минуту.

Потом было наше объявление в газете и письменные показания мадам Гобен. В них я отмстил один любопытный момент: рыжую женщину в доме напротив звали Адель; старая служанка говорила ей «Адель», просто Адель. Меня это заинтересовало, потому что Элен Вокье тоже назвала незнакомую гостью Адель. Мадам Довре звала ее Адель.

– Да, – нарушил молчание Рикардо, – тут Элен дала промашку, ей следовало придумать другое имя.

Ано кивнул.

– Это ее единственная оплошность во всем деле. Она попыталась исправить ее, но не слишком умно. Когда комиссар обратил внимание на имя, она сразу же изменила показание: теперь она якобы думала, что женщину звали не то Адель, не то как-то похоже. Тогда я высказал предположение, что имя, мол, все равно вымышленное, и она сразу отказалась от своего намерения. Теперь она была уверена, что имя – Адель. Читая письмо Марты Гобен, я вспомнил о колебаниях Элен и утвердился в своей версии – она состоит в заговоре, и, стало быть, нам надо искать женщину по имени Адель. С этим ясно. Но другое удивляло меня в этом письме. Например: «Она легко и быстро перебежала через тротуар в дом, как будто старалась, чтобы ее не увидали». Это слова Марты Гобен, а она женщина честная. Но как быть с моей версией? Девушка может хоть бежать, хоть неподвижно стоять, держа шлейф платья в руке, хоть призывать на помощь, но она ничего этого не делает! Разгадку я получил, когда увидел, как мадемуазель Селия застывшими от ужаса глазами смотрела на эту фляжку, на то, как Лемер немного пролил жидкость, которая прожгла дыру в мешке. Я все понял. Она боялась купороса! – Ано передернуло. – Тут кто угодно испугается. Неудивительно, что в спальне она лежала тихо, как мышка, что быстро пробежала в дом. Ну, вот вам и все объяснения. Даже узнав факты, описанные мадам Гобен, я еще продолжал прорабатывать свою версию, но, как видите, она оказалась верной. Попутно с помощью друзей в Англии я разузнал о финансовом положении Ветермила. Оно оказалось весьма шатким. Он много задолжал в Эксе, задолжал в отеле. По машине мы узнали, что человек, которого мы ищем, вернулся в Экс. Для Ветермила дела начали складываться неважно. И тут вы дали мне полезную информацию.

– Я?! – испуганно вскрикнул Рикардо.

– Да, вы. Вы сказали, что в вечер убийства вы вместе с Ветермилом дошли до отеля и расстались около десяти часов. Один только взгляд на комнату Ветермила – как вы помните, после обнаружения машины я предложил сходить к Гарри и обсудить это с ним, – так вот, я взглянул на комнату и понял, что он легко мог спуститься из нее на веранду и незамеченным уйти через сад. Потому что если окна вашего номера выходят на фасад отеля и смотрят на склон горы, то из номера Ветермила видны сад и город. За пятнадцать-двадцать минут он мог дойти до виллы «Роза». В салоне он бы появился еще до половины одиннадцатого; это мне подходило. Раз он мог незаметно уйти, он мог так же незаметно вернуться. Так вот, он вернулся! Друг мой, когда придете в отель, полюбопытствуйте, и вы увидите интересные отметины на карнизе окна в номере Ветермила и на колонне прямо под ним. Но и это еще не все. У Ветермила мы говорили о Женеве и о расстоянии между Эксом и Женевой, помните?

– Да.

– Вы помните, я попросил у него атлас дорог?

– Да, чтобы проверить расстояние. Я хорошо помню.

– Но я спросил у него атлас вовсе не для того, чтобы узнать расстояние. Я хотел узнать, есть ли у него карта дорог от Экса до Женевы! А она у него была! Он преспокойно мне ее вручил! Надеюсь, я взял ее так же спокойно, по внутри у меня все вскипело, потому что это была новая карта – кстати, он купил ее за неделю до того, – и я спросил себя… так о чем же я спросил, мосье Рикардо?

– Нет уж, увольте, – с улыбкой ответил Рикардо, – вам меня больше не подловить. Я не скажу вам, о чем вы себя спросили, мистер Ано. Потому что, даже если я буду прав, вы все равно выставите дело так, будто я ошибся, и станете осыпать меня язвительными насмешками. Нет уж, пейте свой кофе и говорите за себя сами.

– Ну ладно, – засмеялся Ано. – Расскажу. Я спрашивал себя: зачем человек, не имеющий автомобиля, ни своего, ни взятого напрокат, выходит в город и покупает карту дорог? С какой целью? Это был не праздный вопрос. Не пешком же мосье Ветермил собрался путешествовать, а? О, я получил улику! Но потом произошло чрезвычайное событие – убийство Марты Гобен. Мы знаем, как это было проделано. Он подошел к экипажу, спросил: «Вы приехали по объявлению?» – и вонзил вертел ей в сердце. Платье женщины и весьма своеобразное орудие убийства уберегли его от следов крови. Когда мы с вами поехали на вокзал, Ветермил зашел к вам в номер – он еще оставил там перчатку. Он искал телеграмму, которая могла прийти в ответ на объявление, или же пришел прощупать вас. Сам он уже получил телеграмму от Ипполита. Ветермил был похож на лису в капкане – на все набрасывался, кусался, вертелся, рискуя всем и вся ради спасения своей драгоценной шеи. Марта Гобен стала на пути – убить ее. Мадемуазель Селия представляет опасность – убрать ее. Он посылает телеграмму в женевскую газету; ее в пять часов относил официант из привокзального ресторана Шамбери. Ветермил съездил в Шамбери в тот день, когда мы отправились в Женеву. Раз мы шли по следу, раз мы действовали так быстро, он должен был пойти на риск – и мы его заставили! Он пошел-таки на риск!

– Значит, еще до убийства Марты Гобен вы знали, что он убийца?

Ано помрачнел.

– Вы попали в мое больное место, Рикардо. Я был уверен, но мне были нужны доказательства. Я оставил его на свободе, надеясь, что он себя скомпрометирует. Он это сделал – но давайте поговорим о чем-нибудь другом. Что нам делать с мадемуазель Селией?

Рикардо достал из кармана письмо.

– У меня в Лондоне есть сестра – добрейшая женщина. Она вдова. Я тоже думал о том, как быть с Селией, и написал сестре. Вот ее ответ. Она с удовольствием примет мадемуазель Селию.

Ано протянул Рикардо руку и горячо потряс ее.

– Я думаю, Селия недолго будет ей обузой. Она молода и от шока оправится быстро. К тому же она такая красивая, такая нежная. Если не найдется мужчина, который ее полюбит и которого полюбит она, – что ж, я уже раз был ее папой на вечер, я готов стать ее мужем навсегда.

Ано громко, даже несколько неприлично громко, засмеялся своей шутке – это было в его привычках, – а потом сказал серьезно:

– Но знаете, мосье Рикардо, я очень рад, что тогда пришел к вам на обед, потому что это спасло Селию.

Рикардо помолчал, потом спросил:

– А что будет с обвиняемыми?

– С женщинами? Пожизненное заключение.

– А с мужчиной?

Ано пожал плечами.

– Может, гильотина. Может, Новая Каледония. Откуда мне знать? Я не президент республики.