Подобно бурному потоку войска крестоносцев устремились на юго-восток. Они вихрем проносились по степям, огибали высокие, покрытые соснами холмы. Чем дальше войска проникали в Малую Азию, тем труднее становился их путь. Приходилось пробиваться через такие густые девственные леса, что руководителям крестового похода нужно было высылать вперед отряды дровосеков, которые прорубали пути. Пришлось также сражаться с разрозненными группами пилигримов, священнослужителей, мародеров и грабителей, которые по ночам убивали слабых или больных, отставших воинов.
Расстояние, которое предстояло пройти в течение дня, никогда не определялось. Каждый вассал, группа или отряд пробивались вслед за штандартом своего предводителя совершенно самостоятельно. Они выбирали путь на свой страх и риск и двигались, пока не находили место, удобное для разбивки лагеря. Более важные вассалы продвигались медленнее других. Их сдерживали запряженные волами повозки, нагруженные женщинами и скарбом. Повозки сопровождали священники, едущие верхом на мулах, и толпы босых слуг.
В обязанности этих несчастных входило разбивать палатки, рубить лес, носить воду для своих господ и их лошадей.
По воле смышленого в военном деле Ричарда из Принципата отряду было приказано двигаться впереди этой неорганизованной массы людей. Поэтому ему раньше других удалось приятным июньским вечером осадить лошадей на вершине высокого холма. Здесь легкий бриз заставил трепетать вымпел сэра Эдмунда и бело-голубые флажки на копьях отряда.
Внизу в долине длинноволосые, полуобнаженные лесорубы валили деревья. Воины из отряда Эдмунда спешились, воткнув копья в каменистую почву, и занялись своими лошадьми. Они ослабили подпруги, поправили седла, осмотрели спины животных – нет ли потертостей. Герт пытался извлечь гальку, попавшую в подкову Громоносца.
Безжалостное азиатское солнце катилось к горизонту. Становилось прохладнее, и воины Эдмунда вздыхали с облегчением. В течение дня жаркие лучи превращали шлемы в раскаленные котелки, а кольчуги в обжигающие угли ада. Жара лишила лошадей обычной резвости, и они понуро тащились вперед.
Эдмунд расслабил кольчугу на шее, стащил с головы каску. Заметив кровоточащие ожоги на носах у сэра Арнульфо и сэра Этельма, он вновь оценил преимущества своей съемной носовой планки, скопированной с сарацинских шлемов.
В целом отряд успешно осуществил двухдневный переход через горы, возвышавшиеся к юго-востоку от Хризополя. Правда, одна из лошадей захромала. Но ее всадник быстро пересел на одну из полудюжины запасных лошадей. И это было единственным происшествием за время всего перехода…
Но вдруг Торауг, принявший христианство сержант-турок, тихо присвистнул. Вскинув темную руку, выделявшуюся на фоне мантии крестоносца, он указал на поросшую лесом вершину горы. На удаленном ее склоне плясали десятки белых бликов, солнечные лучи отражались от стальных клинков. В волнении Эдмунд смотрел на казавшуюся бесконечной колонну одетых в белое всадников, которая лавиной переваливала через вершину горы. Потом граф ощутил какое-то странное покалывание в кончиках пальцев. Такое он испытывал лишь во время своей первой схватки в качестве оруженосца на побережье Корнуолла…
Вскоре передовые ряды белых всадников остановились. И довольно быстро на склоне горы их скопилось такое количество, что издали можно было их принять за большое снежное пятно.
– Ха! – воскликнул Герт. – Вот, наконец, и эти собачьи выродки неверные!
Это, вероятно, был разведывательный отряд, отделившийся от основной орды Красного Льва, правителя Никеи и многих других городов.
– Это в самом деле турки, милорд, – подтвердил Торауг, – а не туркополы императора, как мне вначале показалось. Видите зеленое знамя? У наемников не может быть такого. Вероятно, до захода солнца мы увидим еще не один разведывательный отряд.
Предсказание ренегата очень скоро сбылось. Все больше и больше турецких всадников появлялось на тропах, вьющихся по склонам желто-зеленых холмов. Однако двигались они достаточно далеко, так что невозможно было рассмотреть в деталях их облик и снаряжение.
Бывший граф Аренделский окинул последним взглядом все вокруг себя, потом приказал Герту вывести стройную рыжую кобылу. На ней он ездил всегда, если ему не нужно было вступать в сражение. Только отправляясь в бой, он пересаживался на Громоносца.
– Всем в седла, – приказал он Железной Руке, и тот громко прокричал приказ графа; участники отряда ухватились за поводья.
По совету Торауга поводья были укреплены железными цепочками, так что острые турецкие сабли не могли уже перерубить кожаную сбрую и лишить всадника в разгар боя возможности управлять конем.
В течение нескольких минут все воины взгромоздились в седла, схватили щиты и воткнутые в землю копья. Все это сопровождалось скрипом кожи и звоном металла, так как раскаленные солнцем доспехи жгли воинам спины, и те вынуждены были все время двигаться в седле и дергать плечами.
Руки сэра Эдмунда крепко схватили хорошо промасленные кожаные поводья, сверкнули на солнце позолоченные шпоры, когда он вставил в стремя облаченную в латы ногу. Вскочив в седло, Эдмунд опустил древко копья, чтобы не задеть низко нависшие ветки деревьев, и повел своих воинов вниз, чтобы защитить дровосеков…
Они оказались лотарингцами из войска Готфрида Бульонского и говорили на странном грубом языке, называемом немецким. Лесорубы без особого интереса разглядывали загорелых, одетых в белое всадников, в чем-то похожих, как им казалось, на странных животных, нарисованных белой краской на их щитах.
На рассвете следующего дня появился авангард крестоносцев. Он спустился с горных перевалов и теперь двигался по ровной, травянистой долине. Большая же часть франков избрала проверенную временем дорогу вдоль большого озера с заросшими травой и камышом берегами. При любой возможности всадники направляли коней по брюхо в прохладную мутную воду, позволяя лошадям пить до отвала. А сами в это время, перегнувшись из седла, наполняли водой шлемы, чтобы утолить собственную жажду. Слуги и простые солдаты, так те просто падали в прохладную воду, плескались и поглощали ее вволю. Длинный и утомительный переход через горы остался позади. В полдень десятки тысяч крестоносцев стали покидать озеро, направляясь на восток к Никее. Подобно медленной, лениво текущей реке, их беспорядочные колонны двигались по равнине, раздваивались естественными преградами только для того, чтобы вновь слиться за ними.
Отряд медленно продвигался по небольшой долинке между двумя холмами, когда сэр Этельм, ехавший немного впереди других, громко вскрикнул. Среди сорной травы и низкорослого кустарника он наткнулся на разбросанные человеческие кости, на которых сохранились еще какие-то лохмотья. Скорбные останки лежали кучами, как сугробы снега под деревьями в лесу. Грудами костей были отмечены места, где собирался сброд Вальтера Голяка, чтобы вступить в бой. То там, то здесь виднелись полузасыпанные песком распятия, которые подтверждали, что здесь погибла основная масса оставшихся без руководства последователей Петра Пустынника.
– Не менее пяти тысяч человек погибло здесь, – подсчитывал сэр Гастон из Бона, вытирая пот со лба; похоже, он был прав, если судить по сломанным клинкам мечей, обрывкам кольчуг и большому количеству стрел и дротиков.
– Видит Бог, эти мусульманские собаки тысячекратно заплатят за это, – заявил сэр Арнульфо, облизнув потрескавшиеся от жары губы.
Медленно, с чувством ужаса и боли вступил в долину авангард армии крестоносцев. Пораженные картиной трагедии, воины проходили по Долине Смерти. Они намеревались стать лагерем дальше на равнине. По плану руководителей, лагерь представлял собой большой круг, в котором было оставлено место для армии графа Раймонда Тулузского. Его провансальцы прибыли в Константинополь всего за несколько дней до того, как началось вторжение франков в Малую Азию.
Растекавшееся по равнине христианское войско начало готовить себе стоянку уже тогда, когда отряды арьергарда все еще спускались с гор. Разгружавшие вьючных животных слуги вбивали в землю колья, чтобы привязывать лошадей, натягивали веревки для господских палаток и шатров. Другие прислужники закалывали овец и коз, готовили вечернюю пищу. Эсквайров отправили за водой для женщин, инвалидов и священников. Зажглись тысячи костров. Густые клубы дыма поднялись в вечернее небо.
Отряд Эдмунда вступил в лагерь с правого фланга. Обрадованные видом кипящих котлов, рогов, наполненных вином, и возможностью сбросить тяжелые шлемы и кольчуги, люди пришпоривали лошадей.
По сигналу Эдмунда его всадники уже готовились натянуть поводья, когда к ним на полном скаку приблизился какой-то ратник. Он что-то кричал и указывал рукой через плечо.
По отлогому, поросшему кустарником гребню горы неслась лавина одетых в белое всадников. Подвывая наподобие гончих собак, преследующих оленя, они потрясали над головами оружием.
Быстро, однако недостаточно быстро, чтобы угодить и Эдмунду Монтгомери, и Уильяму Железная Рука, бойцы отряда стекались к бело-голубому знамени. В отчаянной спешке они натягивали рукавицы, брали на изготовку мечи и секиры. Шестеро рыцарей меняли коней, пересаживаясь на своих боевых скакунов, которые, чуя близкое сражение, ржали, прижимали уши и били копытами землю. Норманнцы, фламандцы, ломбардцы и лотарингцы поспешно облачались в кольчуги. Священники, высоко подняв кресты, запевали гимны, старались подбодрить воинов.
Постепенно шум, производимый лавиной всадников, перерос в громовый конский топот, а затем сменился жуткой какофонией. Всевозможные бароны, графы и предводители самостоятельных отрядов выкрикивали военные кличи, пришпоривали лошадей с копьями наперевес.
Полоска высокой сухой травы, разделявшая противоборствующие стороны, сокращалась в ширину с невероятной быстротой, а все новые и новые турецкие воины появлялись на гребне горы. Навстречу им, пригнувшись к гривам лошадей, со сверкавшими мечами и бьющимися на ветру вымпелами, неслись охваченные азартом боя крестоносцы.
Сквозь развевающуюся гриву Громоносца Эдмунд разглядел группу темнолицых всадников в длинных халатах с широкими рукавами. Они неслись впереди основных турецких сил. Граф понял мгновенно, что у этих воинов нет копий, а только круглые щиты, мечи и луки со стрелами.
– Алла! Иль-Алла! Алла иль-Алла! – завывали всадники в серебряных кольчугах и остроконечных шлемах, подвязанных полотняными тесемками, со штандартами, увенчанными пучками окрашенных в зеленый цвет конских волос и золотыми полумесяцами.
– Святой Михаил за Монтгомери! – перекрывая топот копыт, прогремел глубокий голос Эдмунда.
– Святой Михаил! – хором подхватили его соратники, выстраиваясь в клинообразную колонну с графом Аренделским во главе. Рыцари и сержанты скакали по обе стороны от Эдмунда. Ратники заняли свои места в глубине клина. Когда лицо турка с темной бородой появилось прямо перед Эдмундом, он направил копье с серо-голубым наконечником в грудь иноземному всаднику и напряг плечо в ожидании удара.
На турке были легкие стальные латы, и крепкое франкское копье вошло в его грудь так же легко, как острый нож – в масло. Пронзенный копьем неверный был вырван из красного кожаного седла. Громоносец вынес Эдмунда в самую середину визжащей группы сельджуков. У его уха просвистела стрела, и граф услышал норманнский вопль, за которым последовал звук падения тела.
Все больше турок стремились наброситься на Эдмунда. И тут он услышал клич сэра Гастона: «Бог и святой Дени!» Франко-норманн уже выхватил длинный меч и, возвышаясь над роящейся массой азиатов, наносил страшные удары направо и налево. От его клинка несколько турок лишилось рук или было разрублено до подбородка…
Так же быстро, как примчались сюда, основные силы неверных отпрянули вверх по склону.
Тяжело дыша, Эдмунд сдержал коня, когда стало ясно, что бесполезно пытаться догонять турецких коней. Не перегруженные тяжелыми всадниками ли весом их кольчуг низкорослые лошадки оказались столь же легки на ногу, как испуганные лени.
– Труби сбор моим рогом! – приказал граф Герту.
Герт поднес к губам полукруглый медный рог и протрубил сигнал сбора: три длинных звука, два коротких, затем еще один длинный. Подъехал сэр Рей-ар, стряхивая с булавы кровавую мешанину.
– Хорошо провели сражение, милорд, – улыбнулся он, обнажив желтые, испорченные зубы.
– Смешно говорить – сражение! – прохрипел сэр Этельм. – Это была лишь схватка.
– Монтгомери! Собирайтесь под знамя! – прокричал Герт, побагровев от напряжения.
Но сержанты и ратники были слишком заняты поисками добычи на окровавленных телах, устилавших весь склон. Спешившиеся воины отрубали головы павшим туркам, срывали браслеты, срезали с шей золотые серьги или же подбирали кривые сабли, шлемы и кинжалы, которые им нравились.
– Протруби в мой рог еще раз! – потребовал Эдмунд, рассвирепев. – Клянусь Богом, двое из тех, то придут последними, получат хорошую порку!
Один за другим подъезжали его соратники. Большинство из них, победно усмехаясь, несли на копьях окровавленные головы турок, не обращая никакого внимания на ручьи крови, которые по древкам текли им на руки.
Все они вели за собой одну или нескольких захваченных лошадей, нагруженных добычей.
– Сэр Уильям! Заметьте двух последних негодяев!
Саксонец и норманн подъехали последними. Они восторженно делились впечатлениями и размахивали отрубленными турецкими головами, которые держали за бороды.
– Гарольд! Рюрик! – В голосе Эдмунда прозвучало что-то такое, что заставило отставших разинуть рот и поспешно бросить свои трофеи.
– Железная Рука, присмотри, чтобы эти непослушные собаки дважды получили по десять ударов ремнем, – приказал Эдмунд. – Клянусь Богом, впредь, когда мой рог затрубит сбор, вы прибежите бегом!
Мудрый стратег император Маврикий писал в свое время, что слишком много сражений было проиграно потому, что воины кидались собирать добычу до того, как окончательно разобьют противника. А сейчас тучи вражеских всадников даже не скрылись вдали…
Сэр Рейнар из Беневенто кивнул.
– Наш отряд просуществует значительно дольше, если вы, милорд, наведете дисциплину. Заставьте их придерживаться этого мудрого правила. Мне самому следовало бы вернуться скорее, – добавил он.
Итало-норманн бросил пару массивных золотых браслетов с рубинами в сумку своего предводителя. Эдмунд принял их без колебаний. Все это могло пригодиться при закупке продуктов.
Пешие солдаты де Бульона, отставшие от кавалерии, с криками появились, наконец, на поле боя и принялись сгребать тела поверженных врагов в большие кучи, тогда как высоко в небе уже появились стаи тяжелокрылых стервятников.