1

Ничто за десять лет жизни, проведенных в монастыре Святой Цецилии, не подготовило юную Габриэль Ла Фарж к этому моменту. Она знала, что мужчину, который стоял рядом с ней, многие сочли бы красавцем. Но его мрачноватая красота и холодные серые глаза пугали ее. Любая девушка ее возраста с большой радостью вышла бы замуж за столь богатого молодого человека, как Филип Сент-Сир, – так, по крайней мере, утверждали ее родители. Сама Габби знала лишь то, что не испытывает ни малейшего желания стать женой плантатора на далекой Мартинике. Но право выбора ей не предоставили. Она зажмурила глаза, и монотонный голос священника постепенно исчез, а сама Габриэль мысленно погрузилась в переживания событий, приведших ее к этому ужасному моменту... Несколько дней тому назад Габби вызвали в маленький кабинет матери-настоятельницы. Сначала она подумала, что опять рассердила эту благочестивую женщину каким-нибудь своенравным поступком, но, как ни напрягала память, так и не смогла вспомнить ничего предосудительного. Собственно говоря, с тех пор, как она примирилась в душе с тем, что посвятит свою жизнь Богу, Габби чувствовала себя более умиротворенной, чем когда-либо за долгие годы, проведенные в монастыре.

Десять лет, раздраженно подумала Габби, вспоминая свое безрадостное существование в монастыре. И за все это время родители ни разу не навестили ее, более того, она не получала от них никаких известий. В первые годы она пыталась бунтовать против заточения, да и сейчас временами мечтала вырваться из мрачных серых стен монастыря, так ей хотелось бегать и смеяться, распустив свои длинные волосы, и чтобы ветер трепал их. Трудно сосчитать часы, проведенные на коленях в часовне в виде покаяния за свой живой характер и своенравное поведение.

Проходили годы. От Жильбера и Лили Ла Фарж не было никаких вестей, и Габби впала в отчаяние. Она поняла, что никогда ей не удастся покинуть монастырь и суждено остаться в этих стенах до конца дней и превратиться в увядшую старуху. Она даже мысли не допускала, что можно жить самостоятельно за пределами монастыря, потому что, хотя ей скоро и должно было исполниться восемнадцать лет, она была неискушенна, как дитя, в обычаях света. Заставив себя смириться с неизбежным, она приготовилась принять постриг и стать невестой Христовой. И это произойдет ровно через неделю.

Дверь в кабинет матери-настоятельницы была открыта, и Габби нерешительно вошла, отчего-то ощущая сильное биение сердца.

В первый момент, когда она узнала женщину и мужчину, шагнувших ей навстречу, Габби испытала изумление, и больше ничего. Минувшие десять лет мало изменили Жильбера и Лили Ла Фарж. Жильбер располнел, но все еще был хорош собою. Волосы его кое-где посеребрила седина, но она не старила его, а даже придавала благородный вид.

Лили в свои тридцать шесть лет еще могла считаться красавицей, хотя не могла соперничать с красотой и свежестью своей дочери. Когда Лили разглядела безупречную, стройную фигуру Габби под грубым монашеским одеянием, яркие губы скривились, придав лицу капризное выражение. С нескрываемой женской ревностью она продолжала рассматривать дочь, недовольно отмечая, что из нескладного ребенка с длинными ногами и руками она превратилась в удивительно прелестную молодую девушку с пронзительными глазами фиалкового цвета, затененными густыми, пушистыми ресницами. Хотя волосы Габби были полностью скрыты под монашеским апостольником, черты ее лица – от изогнутых бровей до полных губ – были великолепны и приковывали внимание.

– Ну, дочка, – прогремел Жильбер, которого раздосадовало молчание Габби, – что же ты стоишь как чужая? Разве так встречают родителей?

Габби неловко поежилась под пристальным взглядом отца и матери.

– Ты изменилась, Габби, – сказала Лили, критически разглядывая дочь. – Ты превратилась в красивую женщину. Правда, Жильбер?

Повернувшись к мужу, Лили была поражена и рассержена появившимся вожделением в его взоре. Будто бы он вовсе не отец. Так что не было сомнений, что он тоже находит молодую женщину, стоящую перед ними, прелестной.

– Еще прекраснее, чем я думал, – согласился Жильбер. Он дотронулся до локтя Габби и стал нежно поглаживать ее руку. Жильберу с трудом верилось, что эта юная красавица его дочь. Он нервно прокашлялся. – А тебе не любопытно узнать, зачем мы здесь? – спросил он, задержав руку на плече Габби.

– Пожалуй, любопытно, все-таки десять лет прошло, – ответила Габби насмешливо, забыв от обиды все наставления в послушании и почтительности, которыми ее пичкали все десять лет.

Пальцы Жильбера вдруг сжались на ее плече, и Габби невольно скривилась от боли.

– Тебе следует быть почтительной, – строго произнес Жильбер. – Ради твоей собственной безопасности мы оставили тебя у святых сестер. После падения Бастилии мы превратились во врагов народа. Ты была в гораздо большей безопасности в монастыре, чем если бы скрывалась вместе с нами. Я не знал, какая судьба нас ждет. Ты должна быть благодарна за то, что у тебя был надежный дом.

– Но ведь десять лет, папа! – воскликнула она, не в силах скрыть боль, вызванную их пренебрежением.

– И я полагаю, за эти десять лет твое образование завершилось, – ответил Жильбер. – Мы с твоей матерью позаботились о твоем будущем.

– Мое будущее?! – повторила Габби. – Мое будущее уже определено. Мне скоро восемнадцать, и время моего послушничества заканчивается. Я произнесу обеты и приму постриг.

– Прости, Габби, но это невозможно, – возразила Лили. – Расскажи ей, Жильбер, – она повернулась к мужу.

– Все в свое время, дорогая, в свое время, – ответил Жильбер. – Ты слышала последние новости из Парижа, Габби? – заговорил он примирительным тоном. Когда Габби ответила отрицатель но, он продолжал: – Париж пал, Наполеон отрекся от престола и изгнан на Эльбу. Но его самые преданные сторонники, в том числе и я, не сдаются. Я поклялся отдать все свои средства и все силы, чтобы Наполеон снова стал великим Императором Франции.

– Но какое это имеет отношение ко мне, папа? – нетерпеливо спросила Габби.

– Терпение, дочь моя, неужели ты ничему не выучилась за десять лет? Я-то думал, что ты излечилась от упрямства, которое проявляла в детстве.

Габби покраснела от отцовского упрека и, призвав на помощь все свое терпение, смиренно стала ждать продолжения.

– В ближайшее время мы с твоей матерью отправляемся в Италию с группой самых верных сторонников Наполеона. Там мы будем содействовать его возвращению к власти и триумфальному походу на Париж. Но, прежде чем мы покинем Францию, я должен рассчитаться с долгами.

– Но я все равно не...

– Тихо! – повелительно произнес Жильбер. – Если ты дашь мне возможность, я все объясню. Во время гражданских беспорядков я потерял порядочную часть состояния. Позднее я много вложил в кампанию Наполеона. Теперь я в финансовом затруднении и не могу выполнить свои обязательства, данные Наполеону.

– Не говоря уже о твоих долгах чести, – вмешалась Лили. Жильбер бросил на нее гневный взгляд, призывая к молчанию.

– И кроме того, я должен позаботиться о твоем будущем до отъезда из Парижа, – вкрадчивым голосом продолжал Жильбер, проявляя необычную для него отцовскую заботливость.

– Но мое будущее обеспечено, – сказала Габби. – Я уже сказала вам, что собираюсь посвятить себя Господу, так же, как вы посвятили себя Наполеону.

Жильбер обжег Габби уничтожающим взглядом.

– Я устроил твой брак.

Габби вскрикнула и испуганно прижала руки к груди. Ей показалось, что стены надвигаются на нее.

Ирония судьбы! Именно теперь, когда она смирилась с мыслью, что будет вести благочестивую жизнь в уединении и молитвах, появились родители и разрушили ее хрупкий мир.

– Я не хочу выходить замуж, папа! – в отчаянии воскликнула Габби. – Пожалуйста, не принуждайте меня к браку, которого я не желаю.

В тот момент, когда она произносила последние слова, дверь отворилась, и вошел высокий загорелый мужчина, который сразу устремил на Габби взгляд холодных серых глаз.

– За кого я должна выйти замуж? – прошептала она срывающимся голодом, не в силах отвести взгляд от мужчины, чьи красивые смуглые черты наводили на нее ужас и заставляли сильно биться сердце.

Широко улыбнувшись, Жильбер Ла Фарж сделал знак приблизиться высокому незнакомцу. Повернувшись к Габби, Жильбер произнес:

– Габриэль, это Филип Сент-Сир с острова Мартиники. Если он согласится, ты станешь его женой, несмотря на то, что у тебя нет приданого.

Габби сжала зубы, сгорая от желания обрушиться с сердитыми словами на отца и этого надменного незнакомца, чье согласие ей было совершенно не нужно. Откуда ей было знать, что Филип Сент-Сир требовал от будущей жены только двух качеств – добродетели и покорности его воле.

Когда Сент-Сир впервые встретился с Жильбером Ла Фаржем за карточным столом в одном из парижских клубов, он сразу невзлюбил этого хвастуна, который проигрывал большие суммы, раздавая направо и налево долговые расписки. У Сент-Сира, как и у многих других, скопилась небольшая пачка этих бесполезных расписок. Когда в ходе беседы Жильбер услышал, что Филип приехал во Францию, чтобы найти себе жену, лучше всего воспитанницу монастыря, глаза его загорелись, тем более Жильбер узнал, что его собеседник богатый плантатор с Мартиники, владеющий к тому же собственным торговым флотом. Филип долгое время не обращал внимания на льстивое поведение Жильбера, пока тот не отвел его в сторонку и не рассказал о своей дочери. После настойчивых уговоров Филип наконец согласился встретиться с девушкой.

Теперь, когда Филип поклонился миниатюрной Габриэль, он совсем не был уверен, что это то, что ему надо. В добродетели девушки нет никакого сомнения, поскольку она десять лет провела в стенах монастыря, но промелькнувшая в ней искра непокорности его беспокоила. К тому же красота Габби встревожила Филиппа. Он решил, что в его жизни больше не будет места для упрямых красавиц. Ему нужна послушная, хорошо воспитанная жена, которая родит ему детей и станет хозяйкой Бельфонтена, его плантации на Мартинике. Как только она исполнит свой долг, он не будет ничего от нее требовать. У Филиппа есть очаровательная Амали, которая вполне удовлетворяет его страсть, и он собирается делить ложе со своей женой только для того, чтобы зачать наследников. Чтобы сохранить любимое поместье, ему нужны сыновья.

Так что же произошло, почему он сразу утонул в этих глубоких, мерцающих озерах фиалкового цвета? Где его сила воли? Разве он не повторял себе множество раз, что покончил с обольстительной красотой и своеволием?

– Мадемуазель Ла Фарж, – вежливо произнес он, взяв ее руку и поднеся к губам.

От этого прикосновения легкая дрожь пробежала по телу Габби.

– Месье Сент-Сир, – прошептала она, вспомнив о хороших манерах.

– Ваш отец рассказывал мне о вас, и я вижу, что он нисколько не преувеличил.

– Я удивляюсь, что он вообще что-то вспомнил о своей дочери, – ответила она, не в состоянии подавить раздражение.

Жильбер был недоволен ее репликой, но решил не обращать внимания, переключив его на Филиппа.

– Говорил же я вам, что ради нее стоит сюда приехать, – сказал он самодовольно. – Ну, Сент-Сир, что скажете? Договорились мы с вами или нет?

– Я бы хотел услышать, что скажет мадемуазель Габриэль по поводу ваших планов продать ее

мне, – отозвался Филип.

– Папа! – закричала Габби, отшатываясь в изумлении. – Месье Сент-Сир, конечно, шутит. Вы не можете продать ваше единственное дитя!

– Успокойся, дочка, – сказал Жильбер, взглянув с упреком на Филиппа. – Я не стал бы употреблять таких слов. Господин Сент-Сир великодушно предложил оплатить все мои долги и финансировать мое предприятие в Италии в благодарность за то, что я предоставляю ему возможность сделать подходящую партию. А ты, моя дорогая, великолепно ему подходишь.

Габби вся напряглась и в одно мгновение забыла о десяти годах муштры.

– Простите, папа, но я отказываюсь выходить замуж за месье Сент-Сира! Я предпочитаю остаться

в монастыре.

Жильбер взмахнул рукой, и раздался громкий звук пощечины. Филип сделал было угрожающий шаг в сторону Жильбера, но в последний момент благоразумие победило, он пожал плечами и вернулся на место, рассудив, что отцовское наказание оправдано непокорным поведением дочери.

– Жильбер! – воскликнула Лили. – Зачем прибегать к насилию. Девчонка поступит так, как ей велят, хочет она этого или нет.

– Конечно, ты права, дорогая, – виновато ответил Жильбер. – Прости меня, дочка, но я не потерплю непослушания. Я дал слово Сент-Сиру, что монахини тебя воспитали подобающим образом. А ты подводишь меня.

Хотя он говорил мягким тоном, его слова не оставляли сомнения в том, что он не позволит никому сорвать свои планы. Габби знала, что никакие мольбы не заставят отца свернуть с выбранного им пути. Придется ей стать женой Филиппа Сент-Сира, если он того пожелает, и покинуть свою любимую Францию. Все еще ощущая боль от отцовской пощечины, она опустила голову, чтобы скрыть слезы боли и бессилия.

– Ну, Сент-Сир? – нетерпеливо повторил Жильбер. – По нраву ли вам моя дочь? Берете ли вы ее в жены?

Наблюдая за девушкой сквозь полуприкрытые веки, Филип увидел, что она покорилась отцовской воле. «Может быть, все-таки она мне подойдет», – подумал он, разглядывая плавный изгиб ее высокой груди под невзрачным одеянием. Ее юная женственность была притягательна, и трудно было этому противиться, даже такому человеку, который дал зарок отказаться от подобных соблазнов. Если ее еще одеть как следует... Он перевел взгляд с бесформенного платья на уродливый апостольник, скрывавший ее волосы. Внезапное желание охватило его, и он не смог удержаться.

– Снимите ваш головной убор, Габриэль, – приказал он. Взгляд затуманившихся от слез фиалковых глаз изумленно встретился с его взглядом, когда он подошел к ней и чуть приподнял голову за подбородок. Так как девушка не шевельнулась, Филип протянул руку и сдернул с ее головы платок. Когда каскад серебристых волос, бледных, как лунный свет, заструился волнистыми прядями по ее спине, он, затаив дыхание, молчал, так ошеломило его это великолепие. Филип с трудом справился с сильным сердцебиением.

Жильбер самодовольно отметил про себя: можно считать, что он уже на пути в Италию. Хотя Сент-Сир говорил, что хочет найти добродетельную и покорную жену и не упоминал о внешности, он такой же мужчина, как и все, а какой мужчина откажется заполучить такую молодую и прекрасную девственницу, как Габриэль, в свою спальню.

Когда Филип наконец обрел дар речи, Габби поняла, что ее молитвы не были услышаны. Ее будущее было решено, и никто не подумал о ее чувствах и желаниях.

– Договорились, Ла Фарж, – сказал Филип, нехотя отрывая взгляд от девушки. – Деньги, о которых мы условились, будут положены в ваш банк, как только я вернусь в Париж.

Лили довольно улыбнулась, а Жильбер радостно потер руки.

– Когда вы хотите венчаться, Сент-Сир? – спросил он.

Филип непроизвольно нащупал документ, который он зашил в подкладку камзола сегодня утром. Он знал, что времени терять нельзя, так как его миссия не завершена. Не обращая внимания на Габби, он сказал:

– Один из моих кораблей сейчас стоит на якоре в Бресте и ждет моего сигнала. Не вижу причин откладывать свадьбу, поскольку мне не терпится поскорее достичь Нового... гм... Мартиники. – Он сделал паузу, чтобы удостовериться, не обратил ли кто внимание на его оговорку, но убедился, что никто ничего не заметил, и продолжил: – Венчание состоится через три дня. – Ни разу его взгляд не задержался на маленькой, поникшей фигурке в сером одеянии.

– Церемония состоится через три дня, в полдень, – объявил Жильбер. – Моя дочь будет готова.

– Хорошо, – ответил Филип. – Я пошлю гонца известить капитана, чтобы он был готов сняться с якоря, как только я прибуду на борт со своей женой. – Тут он вдруг вспомнил о Габриэль и перевел на нее свой твердый, как гранит, взгляд. – Итак, прощайте, мадемуазель Габриэль, до скорой встречи.

Он повернулся и вышел из комнаты, оставив Габриэль, потрясенную и почти без чувств.

– Как вы могли, папа? – закричала она, как только Филип вышел. – А вы, мама? Как вы мог ли позволить папе продать меня этому невыносимому человеку?

– Мы сделали для тебя то, что все родители делают для своих детей, – ответила Лили, которой наскучили капризы дочери. – В эти тяжелые времена мы сделали все, что в наших силах, чтобы обеспечить твое будущее. Мы не сможем больше оставаться во Франции и заботиться о тебе. Ты не единственная девушка, чей брак устроен родителями, и, я должна сказать, устроен наилучшим образом.

– Не горюй, – отец пытался утешить ее, – в судьбе молодой девушки могут быть вещи пострашнее, чем брак с молодым, богатым и знатным плантатором. Например, навеки заточить такую красоту в стенах этого монастыря. – Его горящие глаза жадно бегали по фигуре дочери. – Я и понятия не имел, что ты превратилась в такое очаровательное создание. Надо же, этому Сент-Сиру здорово повезло.

 

2

События последних дней промелькнули перед ее внутренним взором: она открыла глаза, увидела священника, услышала его невыразительный голос – он соединял ее неразрывными узами с мужчиной, стоявшим рядом. Габби услышала и собственный дрожащий голос, который прозвучал как будто бы со стороны, когда она повторяла слова священного обета, вечного и нерушимого. Она никак не могла справиться со страхом, ей казалось, что она видит кошмарный сон, вот-вот она проснется на своей привычной кровати в монастыре. Как она ненавидела Филиппа за его надменность, властность, его мрачную красоту!

Но вот священник объявил их мужем и женой, и наступила тишина. Без всякого предупреждения ее супруг положил ей руки на плечи. Она побледнела, потому что поняла, что сейчас он востребует поцелуй, положенный ему по праву обладания. Он застал ее врасплох, и ее губы были полуоткрыты, когда он приблизился к ней. Как только он ощутил ее мягкое, теплое, прерывистое дыхание, холодная сдержанность на мгновение оставила его, поцелуй стал более жарким, но Филип, быстро опомнившись, резким движением отпустил Габби, успев бросить на нее хмурый и озадаченный взгляд.

После этого Филип подвел ее к небольшому кружку слуг и друзей семьи, которые были спешно собраны ради такого случая. Габби не в силах была вымолвить ни слова в ответ на поздравления. Все произошло уж слишком стремительно, да еще этот поцелуй... В конце концов, она всего второй раз в жизни видела человека, который только что стал ее мужем. Она снова вспомнила, как три дня тому назад впервые увидела Филиппа в комнате матери-настоятельницы. Он ей показался в тот раз холодным и высокомерным, его взгляд был дерзким и одновременно расчетливым, и с тех пор Филип не потрудился как-то сгладить впечатление.

Голос мужа вернул ее к реальности.

– Вы, кажется, унеслись куда-то далеко. О чем вы думаете, моя малышка?

Слово «малышка» она восприняла как насмешку, и это нисколько не рассеяло ее мрачные мысли.

– Я думала, месье, как хорошо было бы очутиться снова в обители Святой Цецилии, – выпалила она, потому что не посмела солгать.

– Меня зовут Филип, – сказал он тихо, но твердо. – Я ваш муж, и вы не должны называть меня «месье».

– Да, Филип, – послушно повторила она, хотя внутри вся кипела от возмущения.

– Может быть, хотите что-нибудь съесть или выпить, – спросил он, подводя ее к небольшому столу, где было расставлено угощение.

– Нет, месье, я не голодна.

Он сильно сжал ее локоть, но, когда она вскрикнула, сразу отпустил ее. Губы его были плотно сжаты. Она потерла руку и дала себе слово не забывать обращаться к нему по имени. «Но что же это за человек, Боже мой!» – подумала она с отчаянием.

– Если вы извините меня, то я покину вас на несколько минут, мне необходимо поговорить с вашим отцом перед отъездом. Вы можете пока подняться к себе в комнату и переодеться из этого безобразного свадебного платья во что-нибудь более подходящее для путешествия.

– Я сожалею, что платье вам не понравилось, – язвительно ответила Габби, – но, поскольку меня предупредили о венчании всего за три дня, я не сумела найти ничего лучшего. Не забывайте, что я десять лет провела в монастыре, где украшения были неуместны. Если бы вы хотели, чтоб я была одета по моде, вы должны были дать мне больше времени, чтобы нанять портниху и приготовить настоящее приданое.

– Прошу прощения, – произнес Филип с улыбкой. Он слегка поклонился и направился в сторону кабинета ее отца.

Габби облегченно вздохнула, провожая его взглядом. Возможно, при других обстоятельствах она бы сочла его даже привлекательным. Хорошо сшитый камзол выгодно подчеркивал его широкие плечи, стройную мускулистую фигуру. Но холодный взгляд и жесткая линия губ не оставляли сомнений в том, что этот человек будет добиваться от нее полного подчинения. При всей своей наивности Габби понимала, что ему по силам сломить ее дух и превратить в послушную, кроткую наседку, которая будет производить ему наследников и преждевременно состарится. С этими грустными мыслями она пошла наверх переодеться для долгого путешествия, которое им предстояло.

По пути в комнату Габби прошла мимо родительской спальни и вспомнила разговор, что невольно подслушала накануне ночью. Ей не спалось, и она пошла вниз, в библиотеку, чтобы взять какую-нибудь книгу. Дверь в комнату родителей была приоткрыта, и единственной причиной, по которой Габби остановилась и прислушалась, было то, что она услышала свое имя.

– Ты уверен, что правильно делаешь, выдавая Габби за этого сурового Сент-Сира? – услышала она голос матери, – видимо, в последнюю минуту в ней проснулись угрызения совести.

– Дорогая, – ответил отец примирительным голосом, – Сент-Сир богат, и это отнюдь не худшая партия. А кроме того, подумай, сколько новых роскошных платьев ты сможешь купить в Италии, чтобы украсить свое и без того восхитительное тело. Наступила тишина, и вдруг Габби услышала возглас матери:

– Давай, Жильбер, не останавливайся, прошу тебя! – Голос Лили был страстным и тягучим, как мед.

– Теперь ты видишь, что я прав, да, дорогая? На этот раз голос Лили казался совсем незнакомым.

– Да, Жильбер, да, любовь моя, да! – простонала она. – Ты прав, как всегда. Я согласна совсем, что ты говоришь, только не останавливайся.

– Конечно, моя дорогая. Ты такая страстная, что я никогда не устаю от тебя.

Опять послышались стоны Лили, Габби заткнула уши и поспешила прочь. Ей было неловко, что она невольно стала свидетельницей того, как зависела ее мать от велений плоти. Габби мысленно дала себе слово, что никогда не позволит мужчине подчинить ее себе, используя ее чувственность.

Габби постаралась отделаться от мыслей, которые навеяло ей это воспоминание. Она сняла нелепое платье из негнущегося атласа, осмеянное Филиппом, и надела дорожное из коричневого бархата, которое шло ей ничуть не больше. Едва она закончила застегивать длинный ряд пуговичек, как появилась ее мать, запыхавшаяся и со слегка растрепанными волосами.

– Повезло тебе, Габби, – проговорила Лили, приглаживая свои локоны цвета меда. – Твой муж, когда захочет, может быть очаровательным повесой. – Ее голубые глаза затуманились, и она посмотрела на дочь с завистью. – И при этом красив, как дьявол. Он наверняка горячий и изобретательный любовник. Я сейчас встретила его, когда шла из кабинета твоего отца, и он попросил меня поговорить с тобой.

– Поговорить со мной, мама?

– Насчет твоих супружеских обязанностей.

– А в чем состоят эти обязанности? – спросила Габби.

– Неужели монахини ничему тебя не научили?! – раздраженно воскликнула Лили.

– Я мало знаю о том, что происходит между мужчиной и женщиной, – робко произнесла Габби.

– Не представляю, как такая невинная простушка, как ты, может надеяться доставить удовольствие такому мужчине, как Филип Сент-Сир. Не удивлюсь, если большая часть женщин на Мартинике мечтает добиться его благосклонности. – Глаза Лили опять стали мечтательными. – Как удачно, что ты ему нужна только для рождения наследников, потому что вряд ли он может получить наслаждение от такой наивной, как ты.

Габби неприязненно смотрела на мать. Количество любовных побед Сент-Сира ее не волновало. Но что, если она окажется бесплодной? Не бросит ли он ее в таком случае? Габби могла ожидать от него любой подлости.

– Мама, – Габби тщательно подбирала слова, – я, наверно, в самом деле слишком несведуща, но я имею право знать, чего месье Сент-Сир ждет от меня в супружеской постели. Монахини никогда не говорили об этом, и мне некого спросить, кроме вас.

Лили молча смотрела на нежное лицо своей дочери. Про себя она считала, что такая женщина, как она, больше бы подошла ее мужественному зятю, я чем ее бледная, неопытная дочь, которая, чего доброго, упадет в обморок при первом же интимном прикосновении. Она покачала головой, чтобы отогнать видение сильного, обнаженного тела Филиппа в минуту возбуждения.

– Твои обязанности очевидны, – наконец произнесла Лили. – Твой муж, несомненно, обладает большим опытом и не менее большим аппетитом и от тебя будет ожидать полного повиновения. Он знает, что ты девственница, и, несомненно, ждет от тебя только, чтобы ты к нему приспособилась. Если ему еще чего-нибудь захочется, он тебя научит.

– Приспособилась! – Слово показалось горьким на вкус и мало что объясняло. – Как я должна к нему приспособиться, мама? – спросила Габби, которой отчаяние придало храбрости.

Лили посмотрела на дочь как на умственно отсталую, потом недовольно пожала своими изящными плечиками.

– Филип будет делать то, что ему захочется, а ты веди себя так, как он тебе скажет, – уклончиво сказала она. – Но ради собственного блага не сопротивляйся ему, пусть он делает все, что считает нужным. Он не из тех мужчин, которым можно противостоять.

– Вы хотите сказать, что я...

– Довольно! Довольно! У меня голова заболела от твоих бесконечных вопросов. – Лили не терпелось сбежать от досадного неведения дочери. – Пойдем, если ты готова, я провожу тебя вниз. Твой муж просил меня поторопить тебя.

Габби неохотно последовала за матерью и медленно спустилась по лестнице к ожидавшему ее внизу мужу.

Филип видел, как грациозно спускается Габби, и сердце у него забилось. Она была такая юная, невинная, прекрасная, как хрупкий цветок, свежая, как росистое утро, и в то же время не сознавала своей красоты. Только пухлые, чувственные губы позволяли предположить, что может скрываться за этой хрупкой оболочкой. Он почувствовал знакомое стеснение в низу живота, пульс участился, и Филип пожалел, что они не на борту «Стремительного». Он не мог лгать себе, что не испытывает вожделения к этой добродетельной барышне, но тут же напомнил себе: больше ни одна женщина не сделает его пленником своей красоты и своеволия. Сесили преподала ему слишком хороший урок.

– Вы готовы к отъезду, моя малышка? – спросил он, когда она поравнялась с ним. Габби кивнула, и он повел ее к выходу, а следом за ними шли ее родители.

– Где вы проведете ночь, мой друг? – спросил Жильбер, бросив скабрезный взгляд на Габби и на Филиппа, так что ясно было, что он имеет в виду.

– Мы поедем прямо до Бреста и будем останавливаться, только чтобы поесть и сменить лошадей. Я достаточно времени провел во Франции, и мне не терпится вернуться на плантацию, – невозмутимо ответил Филип.

– Гм, – фыркнул Жильбер, – уж я бы не стал ждать так долго, чтобы воспользоваться своей добычей.

Филип усилием воли подавил в себе желание сказать что-нибудь грубое Жильберу. Он испытывал только презрение к этому человеку, продавшему свою дочь, чтобы финансировать сомнительную авантюру, обреченную на провал. Так и не удостоив его ответом, Филип помог Габби сесть в карету и дал знак кучеру трогаться.

Co сдержанной насмешкой Филип наблюдал за тем, как Габби забилась в самый дальний угол кареты.

– Я вас не укушу, – сказал он, протянул руки и привлек ее к себе. Потом, как бы в подтверждение . своих слов, он приблизил свои губы к ее губам, изучая ее нежный рот и подчиняя себе. Ее глаза широко открылись, когда он языком разжал ее губы, медленно исследуя их, а рука легла на ее грудь.

Когда он отстранился, Габби было трудно дышать, а щеки заливал румянец, который очень ей шел. Ее потрясли собственные ощущения, ведь ничего подобного она раньше не испытывала. «Неужели он собирается воспользоваться своими супружескими правами прямо в карете?» – с ужасом подумала Габби. Ее знание мужчин было так ограничено, что она не знала, чего ожидать.

– Пожалуйста, не позорьте меня перед вашим кучером, – попросила она, и в фиалковых глазах отразился страх.

– Как я могу позорить вас, если мы повенчаны, моя дорогая? – ответил он сухо. Тем не менее он отпустил ее и удобно устроился на подушках, не обращая на нее внимания, как будто ее вообще не было здесь.

Три дня и три ночи они провели в карете, останавливаясь только для того, чтоб поесть и сменить лошадей. Никогда в жизни Габби не чувствовала себя такой несчастной. Никакие щетки не могли убрать слой грязи с их одежды. Она понятия не имела, почему Филип настаивал на том, чтобы сломя голову мчаться в Брест по этой извилистой дороге. Осенние дожди превратили немощеную дорогу в грязное болото, но он по-прежнему подгонял кучера и сыпал проклятиями, когда колесо в очередной раз увязало в грязи.

Однажды, когда Габби задремала, свесив голову на грудь, Филип привлек ее к себе, и несколько часов она уютно проспала на его плече. Когда она проснулась и увидела, что тесно прижимается к мужу, она поспешно отодвинулась и снова забилась в дальний угол кареты, чем весьма позабавила Филиппа.

Габби заметила, что Филип очень часто трогает камзол слева на груди. Сначала Габби подумала, что у него болит сердце, но потом поняла, что ошибалась, – Филип не раз сам брал в руки вожжи и так погонял лошадей, что Габби была вся в синяках от тряски. Все силы уходили на то, чтоб не упасть с сиденья.

Четвертый день путешествия Габби и Филип запомнили надолго. Наступали сумерки, и Филип дремал, произнося в забытьи какие-то незнакомые имена. Габби знала, что они скоро прибудут в деревню, где поужинают и сменят лошадей. Она рассеянно смотрела в окно, думая о горячем ужине и о том, как болит ее тело. Узкая дорога пролегала вдоль холмов, поросших лесом, и Габби едва успела подумать, что случится, если какая-нибудь карета поедет им навстречу, как внезапно застыла от ужаса, потому что увидела: огромный валун сорвался с вершины холма справа от них и летит прямо навстречу их карете.

Услышав ее крик, Филип вскочил, как чуткий зверь. В одно мгновение он оценил ситуацию и принял решение. Молниеносным движением он распахнул дверцу со своей стороны кареты, схватил Габби за талию и вместе с ней выпрыгнул наружу, стараясь откатиться в сторону, чтоб не попасть под задние колеса кареты, закрывая Габби своим телом. Колеса прошли так близко от головы Габби, что задели ее выбившиеся из прически локоны... а потом она уже ничего не чувствовала.

Когда Габби пришла в себя, солнце светило ей в глаза. Она попыталась повернуться и мгновенно ощутила резкую боль в голове. Тотчас Филип оказался рядом с ней, и она успела разглядеть тревогу на его лице, прежде чем оно приняло привычное бесстрастное выражение.

– Где я? – спросила она, осторожно прикасаясь к голове. – Что случилось?

– Мы с кучером принесли тебя сюда, на постоялый двор, – ответил Филип. – Ты сильно ударилась головой, но других повреждений вроде бы нет. А я долго была без сознания?

– Да, малышка, всю ночь.

– А кто же раздел и уложил меня? – спросила Габби застенчиво. Ее удивило, что она одета в собственную ночную рубашку с высоким воротом.

– Я, конечно. Но не бойся, – поспешно добавил он, увидев, что она покраснела, – я не пользуюсь беспомощностью женщин. – Она уловила нотку веселья в его голосе.

– Я помню только, как вы вытащили меня из кареты, и больше ничего, – сказала Габби, чтобы поменять тему разговора. – А что, тот валун попал в карету?

– Да. Если бы мы остались в карете, то погиб ли бы.

Она невольно вздрогнула.

– А что с кучером?

– У него тоже хватило сообразительности во время соскочить. Даже лошади не пострадали. Но карета полностью разбита.

– Какая невероятная случайность!

– Да, – хмуро ответил Филип. – Действительно, невероятная случайность, как ты выразилась. – Но слова его звучали неубедительно.

– А что же делать? – спросила Габби, надеясь, что теперь ей будет позволено отдохнуть денек на постоялом дворе, прежде чем продолжить путешествие.

Филип пристально посмотрел на нее.

– Ты достаточно хорошо себя чувствуешь, чтобы ехать дальше? Нам обязательно надо добраться до «Стремительного».

– К чему такая спешка, Филип? – раздраженно спросила Габби. – У меня все болит, и я из мотана. Какая разница, приедем ли мы в Брест на день или два позже?

– Не расспрашивай меня, Габби, – строго сказал Филип. – Я хочу только знать, можешь ли

ты ехать дальше. У нас впереди меньше чем один день пути, и я полночи провел в поисках новой кареты. Я сам устал, и мои мысли заняты более серьезными вещами, а не тем, как ублажить капризную жену.

Глаза Габби засверкали от гнева.

– Капризная жена! – закричала она. – Если бы не вы, я была бы в безопасности за стенами монастыря. По-вашему, послушная жена должна и больной следовать за мужем, ведь я по вашей милости чуть не погибла?!

Филип сдержался ценой огромного усилия. Габби сказала правду. Если то, что он подозревает, верно, значит, он вовлек ее в опасную ситуацию, о которой она ничего не знает и, уж конечно, не виновата. Надо было прислушаться к своей совести и не осложнять свою жизнь в такой момент повторной женитьбой. Но ведь, когда он согласился выполнить поручение, ему потребовалось прикрытие, а что может быть более естественным, чем поездка во Францию в поисках жены. Все знатные мужчины с Мартиники привозили себе жен из Франции, а девушки из благородных семейств острова выходили замуж за французских аристократов. Поездка Филиппа во Францию должна была быть вне подозрений, к тому же раз он вообще собирался жениться, а это было необходимо, так как он хотел наследника, то что может быть лучше, чем покорная девица, воспитанная в монастыре. И почему, черт возьми, он выбрал эту маленькую дикую кошку в монашеской одежде, которой еще долго предстоит учиться кротости и покорности?!

– Если ты достаточно здорова, чтоб проявлять строптивость, значит, достаточно здорова, чтобы продолжить путешествие, – холодно сказал Филип. – Даю тебе полчаса, чтобы подготовиться. – Горящие глаза Габби и манящие прелести, скрытые ее чопорной ночной рубашкой, искушали его. Ему хотелось забыть о «Стремительном» и задержаться настолько, чтобы сделать свой брак полноценным. Хотя накануне вечером он был расстроен и озабочен ее состоянием, он не мог не заметить, сколь восхитительно тело у его молодой жены. Сжав зубы, Филип поспешил выскочить из комнаты, пока окончательно не потерял самообладание и не присоединился к своей жене в постели.

К вечеру того же дня они прибыли в Брест. Стемнело, и Габби не смогла разглядеть города из окна кареты. Они проследовали прямо в порт, где огоньки судов, стоящих на рейде, напоминали светлячков. Филип помог ей выйти из кареты, повел на причал, где стоял на якоре «Стремительный», и они поднялись по сходням на борт. Габби с изумлением увидела, что матросы сразу же втащили сходни наверх и начали ставить паруса и поднимать якорь. Она с тоской смотрела, как подняли якорь и корабль тихо под покровом темноты отошел от причала, и одновременно с удаляющимся берегом удалялись ее родина и ее прежняя жизнь.

 

3

Пока «Стремительный» маневрировал между судами, стоявшими в бухте, к Филиппу и Габби подошел мужчина. По его уверенному виду и форменной одежде она поняла, что это капитан.

– Мы ждали тебя вчера вечером, друг мой, – обратился он к Филиппу после того, как огляделся. – Когда ты не прибыл, мы уже начали бояться, что случилось что-то непредвиденное.

– В самом деле произошло нечто непредвиденное, Анри, – ответил Филип. – Мы чуть не погибли, когда сорвавшийся с холма валун разбил нашу карету по дороге в Брест. Мы спаслись в последнюю секунду.

– Разрази меня гром! – воскликнул капитан. – А что было причиной этого несчастного случая?

– Я потом вернулся на это место, но не нашел никаких следов того, что это не несчастный случай.

Очевидно, дожди размыли склон, и валун сорвался как раз в ту минуту, когда мы проезжали. – Тут Филип вспомнил о девушке, стоящей рядом, и сказал: – Габби, это Анри Жискар, капитан «Стремительного» и мой хороший друг. – А потом капитану: – Анри, вот моя жена, Габриэль Ла Фарж Сент-Сир.

– Боже мой, Филип, ты не предупредил меня, что твоя жена такая красавица, – сказал капитан

Жискар и, склонившись, поцеловал руку Габби. – Но она настоящее дитя, мой друг. Повезло тебе, что ты одним махом заполучил и молодость, и красоту.

– Это не просто везение, Анри, – отозвался Филип, искоса взглянув на Габби, которая застыла в испуге, думая, что он начнет рассказывать о подробностях сватовства.

Капитан Жискар прервал его, и Габби вздохнула с облегчением.

– Не имеет значения, она будет настоящим украшением нашего маленького острова. А тебе, Филип, будут завидовать все мужчины.

Габби едва успела поблагодарить капитана Жискара за галантность, как Филип взял ее за руку и повел в каюту на корме, которая должна была стать их домом на ближайшие недели.

Каюта хотя и не роскошная, на первый взгляд выглядела удобной. Габби заметила, что ее сундук доставили на борт и поставили рядом с морским сундуком из кожи, который, вероятно, принадлежал Филиппу. Письменный стол, заваленный картами, стол и стулья, привинченные к полу, и умывальник с необходимыми принадлежностями – вот и вся мебель. Мужской запах кожи и табака ударил ей в ноздри, а вместе с ним свежий, соленый запах морских брызг. Совсем не похоже на сладкий, душный аромат помады и духов, который окружал ее отца.

Габби вздрогнула, услышав голос Филиппа.

– Я понимаю, что апартаменты довольно тесные, малышка, но придется этим довольствоваться.

Впервые он обратил внимание на то, что она валится с ног от усталости. Он снял с нее плащ и заговорил более мягко, чем до этого, но все-таки без теплоты, которую можно было ожидать от молодого мужа.

– У меня срочные дела с капитаном, поэтому я должен оставить тебя. Я договорюсь, чтобы тебе принесли ужин в каюту, и можешь лечь, когда захочешь. Путешествие в Брест было для тебя трудным, а мне не хочется иметь на руках больную жену.

Габби недоверчиво смотрела на Филиппа, не в силах поверить, что и теперь он не стремится предъявить свои супружеские права. Но, когда она увидела, что он в самом деле собирается выйти из каюты, она прошептала усталым, но благодарным голосом:

– Благодарю вас, месье, я ценю вашу заботливость.

Слишком поздно она заметила свою оговорку.

Филип замер при этих словах, окинул ее фигурку стальным взглядом, в два шага приблизился к ней, схватил за плечи и стал трясти, пока она не вскрикнула испуганно.

– Мое имя, Габби, черт подери! Почему ты продолжаешь делать мне назло?

– Филип! – воскликнула она, испуганная его вспышкой гнева.

– Вот так. Я Филип, твой муж. Не забывай этого, – сказал он и отпустил ее так резко, что она чуть не упала. И он в ярости вышел из каюты.

Оставшись наконец одна, Габби легла на кровать. Она была так измучена душевно, что не ощущала боли в том месте, где Филип схватил ее цепкими пальцами. Впервые за две недели она дала выход своим чувствам и безутешно зарыдала, испытывая такое отчаяние, что, будь она на палубе, она бы бросилась за борт. Скоро она забылась в целительных объятиях сна.

Необъяснимая вспышка гнева Филиппа прошла, пока он шел темным коридором в каюту капитана Жискара. Собственно говоря, он вообще забыл про Габби и снова потрогал через подкладку зашитый пакет, как бы удостоверяясь в тысячный раз, что документ, ради которого он рисковал жизнью, все еще цел.

Филип остановился перед каютой капитана Жискара и был поражен голосами, которые доносились из-за двери.

– Черт возьми! – выругался он, когда узнал голос собеседника капитана. – Не может быть! – яростно воскликнул он и ворвался в каюту.

– В чем дело, Филип? – встревоженно воскликнул капитан Жискар, когда увидел лицо друга.

– Как, черт возьми, Дюваль очутился на борту «Стремительного»? – спросил Филип, указывая пальцем на высокого, стройного мужчину с зелеными глазами. – Я дал строгий приказ в этот рейс никаких пассажиров не брать. Ты не хуже меня знаешь причину, Анри.

– Я... Я сожалею, Филип, честное слово, – начал оправдываться Анри, удивленный, что Филип выказал такую враждебность к человеку, которого все считали его добрым другом. – Когда месье Дюваль вчера вечером пришел ко мне на судно, он заверил меня, что ты не будешь возражать против его присутствия. Все знают, что вы с ним соседи и друзья.

– Так было, – мрачно проговорил Филип Потом он повернулся к Дювалю: – А ты что скажешь, Марсель? Почему ты обманул моих людей? Ты не хуже меня знаешь, что наша дружба прекратилась со смертью Сесили.

– Друг мой, – начал Марсель Дюваль примирительным тоном, пощипывая усики над верхней губой, – это ты отверг нашу дружбу, но это объясняется тем, что в то время ты оплакивал безвременную утрату жены. Я готов забыть твое необдуманное поведение и вернуться к прежним отношениям.

– Дьявол тебя побери, Дюваль! – воскликнул Филип. – Я сказал именно то, что думал. Если бы не ты, Сесили была бы жива. Не хочу иметь с тобой ничего общего! Пускай ты убедил Анри, что мы друзья, но меня в этом убеждать не следует, я-то знаю, что стоит между нами, и предупреждаю тебя, чтоб ты держался от меня подальше. – Внезапно он подозрительно прищурился. – Кстати, а что вообще ты делал во Франции? Когда ты уехал с Мартиники?

Капитан Жискар переводил взгляд с одного собеседника на другого, озадаченный поворотом событий. Он понятия не имел, что Марсель Дюваль каким-то образом был замешан в смерти Сесили Сент-Сир. Если это в самом деле так, получается, что он причинил Филиппу большую неприятность, когда позволил этому человеку плыть на «Стремительном».

– Я отплыл с Мартиники на «Тристане», пока ты был в Америке, – непринужденно ответил Марсель. – А дело у меня во Франции очень простое. Я приехал, чтобы найти подходящую партию для моей сестры Линетт.

– Ну и как, получилось? – спросил Филип.

– Конечно, мой друг, и просто превосходно, – гордо ответил Марсель. – В следующем году Линетт выйдет замуж за Пьера Боннара, единственного сына и наследника основателя знаменитого банковского дома Боннаров. Неплохая партия, скажу я вам. Мне есть что поставить себе в заслугу.

– Да, – с неохотой признал Филип. – Ты вечно из кожи вон лезешь, чтобы породниться со знатными европейскими семьями, не так ли, Дюваль? Наверно, предложил щедрое приданое. Должно быть, дела у тебя лучше, чем я думал. Но скажи-ка мне, откуда ты узнал, что «Стремительный» стоит в Бресте?

– Я этого не знал. Мне просто повезло – я увидел «Стремительный» в порту, когда расспрашивал, как мне добраться до Мартиники. Похоже, в эту поездку мне вообще везет, – добавил он невозмутимо.

– Да, похоже на то, – ответил Филип, но без особого убеждения в голосе. – Ну что ж, раз ты на

борту, я ничего не могу с этим поделать. – Он жестом показал, чтобы Марсель удалился. – У меня тут личный разговор с Анри, поэтому...

– Конечно, конечно. Я не хочу вам мешать и пожелаю вам обоим спокойной ночи. Кстати, – прибавил он лукаво, – я слышал, тебя можно поздравить, твоя миссия оказалась успешной.

– Что?! – хором воскликнули Филип и Анри.

– В чем дело, господа? – спросил Марсель с невинным видом. – Разумеется, я говорю о твоей женитьбе. Если я правильно понял капитана Жискара, мадам Сент-Сир восхитительная красавица. – Пустив эту прощальную стрелу, он быстро вышел из каюты и, напевая, пошел по коридору.

– На какую-то секунду мне показалось, что он знает истинную причину нашего путешествия во Францию, – сказал Анри с беспокойством. – Ты ведь не думаешь, что он что-то пронюхал, а, Филип?

– Не думаю, Анри, – Филип постарался придать голосу убедительность, хотя сам был не очень уверен. – Может быть, это чистое совпадение, что «Стремительный» готовился к отплытию как раз в тот момент, когда Дювалю нужно было возвращаться на Мартинику. – Потом он пристально взглянул на своего старшего товарища. – Ты ведь не говорил ему о том, куда мы направляемся?

– Нет, что ты! – быстро заверил его Анри. – Я решил, что ты сам скажешь, когда найдешь нужным.

Забыв на время о человеке, которого он ненавидел, Филип вернулся к более важным делам. Он снял камзол и с помощью ножа для разрезания конвертов аккуратно вспорол шов и вынул тонкий пакет, обернутый клеенкой. Только дыхание Анри Жискара нарушало тишину в комнате.

– Значит, ничего непредвиденного не стряслось? – спросил Анри, обводя осторожным взглядом небольшую каюту.

– Ничего. Документ мне доставил доверенный человек прямо в мою гостиницу под видом письма от несуществующей тетушки. Насколько я знаю, кроме нас двоих, никому не известно его значение, не считая агента, который работает на американское правительство.

– А если другие узнают?

– Они предпримут все усилия, чтобы помешать нам доставить этот документ.

– Боже мой! – воскликнул Анри, и пот выступил у него на лбу.

– Я выучил наизусть его содержание и хочу, чтобы ты сделал то же самое. Если что-то случится с бумагами, один из нас сможет устно передать содержание послания. Предлагаю тебе выучить прямо сейчас, а потом положим пакет в сейф.

Анри не знал, что Филип собирался еще до наступления утра забрать документ из сейфа в свою каюту. Если на борту «Стремительного» окажется шпион, то первое место, куда он полезет, будет сейф. А Филип собирался сделать все, что в его силах, чтобы документ был благополучно доставлен американцам.

Пока Филип возвращался к себе в каюту, его мысли обратились к Марселю Дювалю и его нежелательному появлению в Бресте за несколько часов до того, как они с Габби прибыли в этот город. Если это было совпадение, то уж слишком вовремя оно случилось.

Когда Филип вошел в каюту, то увидел, что Габби крепко спит, закутавшись, как в кокон, в свое потрепанное в дороге платье. На столе стоял поднос с нетронутым ужином. Он зажег лампу и посмотрел ^ на заплаканное лицо своей молодой жены. Она была о похожа на ребенка, прекрасного, невинного ребенка, § и в то же время это была желанная женщина. У него защемило сердце, но он не понял, что это значит. Он не вспоминал ни Сесили, ни даже Амали, пока смотрел на спящую. Еще несколько мгновений Филипп любовался Габби, а потом прикрутил лампу и тихо вышел из каюты, чтобы провести остаток ночи под звездами, пока его жена спала в своей девственной постели – впрочем, он был уверен, что скоро исправит это положение.

На следующее утро Габби проснулась растерянная, не понимая, где она. Постепенно она ощутила небольшое покачивание, одновременно услышала поскрипывание палубы, грохот цепей штурвала и сразу вспомнила, что плывет на корабле на Мартинику в сопровождении мужа. Своего мужа! Габби робко протянула руку и с облегчением убедилась – она в постели одна и полностью одета. Филип предпочел ночевать где-то в другом месте. Смеет ли она надеяться на то, что он и дальше будет вести себя так?

Она села, чувствуя, как все ее тело затекло, отчасти из-за долгого и трудного путешествия, отчасти из-за тугого корсета, который она не расстегивала уже несколько дней. С отвращением взглянула она на свое мятое, забрызганное грязью платье и подумала о том, как хорошо было бы принять горячую ванну.

Ее внимание привлек шум за дверью, и с удивлением она увидела, что Филип остановился в дверях.

– Доброе утро, моя дорогая, – сказал он весело, одним взглядом охватив ее растрепанный вид. – Надеюсь, ты хорошо спала. Тебя не укачивает?

– Нет, месье... то есть Филип, – быстро поправилась она. – Движение меня даже успокаивает.

Филип отошел в сторону, и двое мужчин внесли в каюту большую жестяную ванну, а за ним вошли еще двое с ведрами горячей воды. Когда ванна была установлена, вода налита, а мужчины покинули каюту, они остались вдвоем. Габби с трепетом следила, как муж приближался к ней, его глаза заволокла мечтательная дымка.

– Ты же не можешь купаться одетой, малышка, – мягко сказал Филип. – Постой, я расстегну твое платье.

– Я и сама могу, – сказала она, отступая на шаг от него.

– Чепуха. Если бы твой отец не был таким скупердяем, он бы отправил с тобой горничную. Но тогда я был бы лишен удовольствия раздеть тебя. Не надо, дорогая, – строго добавил он, когда она попыталась отстраниться от его рук.

Вскоре он расстегнул длинный ряд пуговичек и стал сдвигать платье, которое постепенно открыло ее плечи, грудь, бедра и наконец упало на пол у ее ног. Филип чертыхнулся, увидев невероятное количество нижних юбок, надетых на Габби. Он по очереди развязывал их шнурки, и они поочередно спадали на пол к ее ногам.

– Пожалуйста, Филип, – умоляла Габби с пунцовыми щеками, – позвольте мне вымыться одной.

– Нам нечего стесняться друг друга, Габби. Мы женаты, – ответил Филип. – Боже мой, неужели ты все время носишь на себе столько одежды? – На ней все еще был корсет, корсетный чехол, сорочка и панталоны. – Ты скоро убедишься, что на Мартинике слишком жарко для таких обременительных нарядов. А вот это тебе совсем не понадобится, – он недовольно сморщил нос, стягивая с нее корсет из китового уса. Потом, к ужасу Габби, он подошел к иллюминатору и выбросил не понравившуюся ему деталь туалета за борт. Не обращая внимания на ее обиженные протесты, Филип снова вернулся к приятному занятию – раздеванию жены. Не спеша, не обращая внимания на пожирающее его пламя, он прибавил панталоны к груде одежды у ее ног. Только тонкая сорочка теперь скрывала безупречную кожу Габби. Как ни протестовала Габби, она не смогла помешать ему снять и этот последний покров, после чего она была полностью открыта его горячему взгляду. Он среагировал мгновенно. При виде ее округлых грудей с розовыми сосками он сразу ощутил возбуждение. Он перевел взгляд на ее бедра, светлые волоски в низу живота, стройную линию ног. Филип сжал кулаки, стараясь совладать со своим желанием напасть на нее немедленно. Он застонал, рассматривая ее красоту дюйм за дюймом.

После того как он нагнулся и снял с нее башмаки и чулки, Филип поднял Габби и на руках перенес в ванну. Взяв мыло с умывальника, он стал намыливать ее тело.

Розовый оттенок ее кожи стал еще гуще – От его интимных прикосновений чувства ее бурлили, ноги подкашивались, но она стояла, как мраморная статуя, с закрытыми глазами, чтобы не выдать чувства унижения.

– Садись, – приказал он как будто непослушному ребенку. Габби, не думая, повиновалась, довольная, что скроется под мыльной водой. Потом, к ее новому разочарованию, он стал намыливать ее голову, а потом тереть так, что она вскрикнула.

– Теперь полощи, – сказал он, отворачиваясь. Она послушно окунула голову в воду, чтобы смыть мыло. После нескольких таких окунаний волосы стали блестящими, как золотой нимб. Габби обернулась в поисках полотенца и с ужасом увидела, что Филип снял с себя всю одежду.

– Что... что вы делаете? – спросила она со страхом, смущенно отводя взгляд.

– То, что мне хотелось сделать с того самого момента, как я тебя увидел, и что вынужден был отложить. – Он подошел ближе и протянул ей полотенце.

– Я еще не готова вылезать, – запротестовала она, ныряя обратно в остывающую воду, стараясь не глядеть на его восставшее мужское естество.

– Готова, малышка, – ответил он с вызовом, вынимая ее из ванны, и стал вытирать ее полотенцем, пока ее кожа не заблестела.

– Ну а теперь что вы хотите сделать? – спросила Габби, недоверчиво глядя на него.

Филип отступил и посмотрел на нее озадаченно.

– Наверняка твоя мать говорила тебе о том, что тебя ждет? Она мне обещала.

– Она сказала мне только то, что я должна вам покориться, и больше ничего. – При этих словах Габби вызывающе посмотрела на него, как бы давая понять, что она не собирается следовать материнскому совету.

– Боже мой, неужели мне придется быть не только возлюбленным, но и учителем? – в ужасе воскликнул Филип. – Ну что же, моя невинная малышка, вижу, что должен объяснить тебе то, о чем умолчала твоя матушка.

После этого, без всякого вступления Филип в самых прямолинейных выражениях объяснил Габби, что он собирается сделать. Он сказал, что ей пора обучиться роли, которую ей суждено играть в его жизни, и со снисходительной улыбкой наблюдал, как сменялись чувства на ее выразительном лице.

Губки Габби сложились в виде буквы О, а ее нежные белокурые брови поползли вверх.

– Но это невозможно, – жалобно возразила она. – Ведь вы слишком... То есть я хочу сказать, что я... – От смущения она замолчала. По выражению его лица она поняла, что он сказал ей правду и что ей придется вынести этот позор.

– Это не только возможно, малышка, но даже приятно, – пообещал он таинственно. Габби открыла рот, чтобы возразить, но он закрыл ее губы мучительным, медленным поцелуем, его язык настойчиво проникал в рот. Она стала бороться, пыталась своими слабыми кулачками наносить удары по его плечам и спине, но ее мольбы и жалобы заглушал звук ветра.

Он был как одержимый. Ее похожие на бутоны соски как будто были созданы для его губ, и от его ласк они затвердели. Его губы и руки были повсюду, когда он пытался вызвать искру желания в ее дрожащем теле. Страсть его росла, пока он покрывал поцелуями ее груди и живот, а Габби внутри была как мертвая, до смерти перепуганная мужчиной, который домогался ее. Наконец, не в силах сдержать сжигавший его огонь, он раздвинул коленом ее ноги и схватил ее за ягодицы, чтобы она перестала биться.

– Послушайся совета твоей мамочки, дорогая, – сказал он, – потому что, если ты будешь сопротивляться, тебе будет труднее. Сначала будет больно, но я тебе обещаю, что в следующий раз будет лучше.

Габби сжала зубы, напряглась всем телом и приготовилась к тому моменту, когда он войдет в нее, дав себе слово, что никогда не согласится добровольно на это осквернение ее тела.

Хотя Филип старался быть мягким, из-за сопротивления Габби это было невозможно. Его вожделение было похоже на пульсирующее чудовище, и желание было так велико, что он не смог сдержаться, когда с силой вонзился в ее протестующую плоть. Боль была так сильна, что она закричала. Он знал, что причиняет ей боль, но не мог остановиться, продолжая двигаться быстрыми толчками, вдавливая ее маленькую фигурку в матрас. От этих толчков у нее потемнело в глазах, и, когда ей казалось, что больше она уже не выдержит, он напрягся, застонал и забился в судорогах. Габби была поражена, когда его тело охватила дрожь, и удивилась тому, что действие, которое причинило ей такую боль, довело ее мужа до такого очевидного блаженства.

– Прости меня, милая, – сказал Филип, отодвигаясь от нее, – но ты не позволила мне быть с тобой мягким. Ты сопротивлялась, как будто я какой-то зверь. Вытри глаза, – добавил он более мягко. – В следующий раз будет лучше.

– Вы собираетесь опять изнасиловать меня? – закричала Габби.

– Изнасиловать? – невозмутимо переспросил Филип. – По-твоему, это насилие, когда мужчина занимается любовью со своей законной супругой?

Фиалковые глаза Габби широко раскрылись и наполнились слезами. Он вел себя ужасно, жестоко, силой подчинил ее своей воле. Ее тело было осквернено. Он взял ее против воли, а, с точки зрения Габби, это было то же самое, что изнасилование.

– До тех пор, пока вы будете заставлять меня, я не могу назвать эти отвратительные действия иначе как изнасилование, – сказала она бесстрастно. – Вы принудили меня силой. Я никогда вам этого не прощу. – К этому времени слезы ручьями текли у нее по щекам. – Я ненавижу тебя, Филип! – закричала она, сама удивившись своей смелости. – Ненавижу!

Раздраженно вздохнув, Филип отодвинулся от нее и увидел смятение в ее испуганных глазах. Она выглядела такой юной, такой уязвимой, что ему стало стыдно, что он так грубо обошелся с ней. Но, с его точки зрения, повести себя иначе было бы ошибкой. Он должен был доказать сам себе, что ее невинность и красота не смогут его растрогать. С самого начала она должна научиться повиноваться ему. До сих пор она не проявила ни одного качества из тех, которые он хотел видеть в жене. Что ж, со временем она поймет, что он может быть суровым учителем.

Ни мольбы, ни сопротивление не могли остановить Филиппа, когда он вновь почувствовал непреодолимое желание. Хотя он понимал, что для нее потеря девственности в таких условиях была жестоким потрясением, он был убежден, что она не из тех холодных женщин, которые терпят плотские отношения исключительно из чувства долга. Он не сомневался, что, как только она привыкнет к интимной стороне брака, он сумеет пробудить в ней чувственный отклик. Какая сладостная задача! Он, несомненно, получит от этого большое удовольствие. Разве можно придумать более приятное занятие, чем преподать юной жене уроки любви долгими ночами, которые им предстоят? Желание накатило на него огромной волной, и он пододвинулся, чтобы снова овладеть ею, сам удивляясь своей неутолимой жажде к этой девушке, которая испуганно сжалась в его объятиях.

 

4

Некотороевремяспустя

Габби бродила по палубе и думала только о том, как саднит у нее между ног и как ноет все тело. После того как Филип принудил ее к близости этим утром (ей трудно было понять, почему о таком, болезненном занятии говорят «заняться любовью» – Габби по-прежнему считала, что это изнасилование), он довершил ее унижение тем, что сидел и холодно наблюдал, пока она мылась и одевалась. Ее щеки горели, когда она вспоминала о пятнах на простыне и о следах крови на внутренней стороне бедер. Без корсета она чувствовала себя голой и поэтому надевала на себя одну нижнюю юбку за другой, а Филип смотрел и потешался над ее стыдливостью.

Она очень обрадовалась, когда осталась наконец одна, хотя ей показалось несколько странным, что Филиппу так часто приходится совещаться с капитаном Жискаром. Глаза Габби опять наполнились слезами, когда она подумала, что все могло бы быть по-другому, если бы она постриглась в монахини или вышла замуж за человека, которому она была бы дорога, а не за Филиппа, жестокого, холодного и непреклонного в своей суровости. Какое-то внутреннее чувство подсказывало ей, что она не была бы такой холодной, как считал ее муж, потому что даже его руки, прикасаясь к ее телу, вызывали в ней незнакомые ощущения.

Расхаживая по палубе, Габби вдруг заметила, что она не одна. Она резко обернулась и увидела высокого, худощавого мужчину, который быстро шел ей навстречу, опираясь на трость с золотым набалдашником. Она рассеянно следила за игрой солнечных бликов на золотом набалдашнике, пока он подходил к ней.

– Простите, если я встревожил вас, мадам Сент-Сир, но, раз уж мы попутчики, нам стоит познакомиться. – Элегантно одетый незнакомец произнес эти слова с улыбкой, отчего она сразу почувствовала себя непринужденно. – Я Марсель Дюваль, а вы, разумеется, не кто иная, как очаровательная жена Филиппа. Везет этому типу. Правда, он всегда отличался прекрасным вкусом в отношении женщин, – загадочно добавил он.

– Вы друг моего мужа? – спросила Габби, покоренная его приветливыми манерами.

– Именно так, – ответил Марсель. – Мы соседи, и наши плантации граничат по склону вулкана Монтань-Пеле. А он разве не сказал вам, что я пассажир «Стремительного»?

– Филип говорил мне, что в этом рейсе пассажиров нет.

– Он тогда еще не знал, что я плыву на корабле, – пояснил Марсель, улыбаясь про себя. – Капитан Жискар прав, вы поразительная красавица. Но при этом настоящее дитя. Совсем не то, к чему ^ Сент-Сир... – Он вдруг замолчал и покраснел, как Л будто опомнившись, что позволил себе слишком большую вольность.

Габби никогда не общалась с такими мужчинами, как Марсель. Его приветливость и хорошие манеры резко контрастировали с мрачным видом Филиппа. Габби сразу почувствовала к нему симпатию, хотя и понимала, что с ее стороны слишком смело беседовать с незнакомым мужчиной.

– Месье? – переспросила она, ожидая, что он докончит прерванную фразу. Но, так как он ничего не говорил, она спросила:

– У вас тоже были дела во Франции, месье Дюваль?

– Зовите меня Марсель, в конце концов, я ваш ближайший сосед на Мартинике. Что касается вашего вопроса, то да, я только что закончил устройство брачного договора между моей сестрой и наследником дома Боннаров. – Он сделал паузу, видимо ожидая от нее поздравлений по поводу столь удачного альянса. Но при этих словах Габби подумала о своем собственном браке, который также устроили родственники, и о том, какой страх и ненависть она испытывала к своему мужу. Ее фиалковые глаза потемнели, на лбу собрались морщинки, и она молча устремила свой взор на бесконечную ширь воды.

– Вы взволнованны, дорогая! – воскликнул Марсель, заметив ее мрачное выражение лица. – В чем дело? Я могу вам помочь? Молодая жена в свадебном путешествии должна быть настолько влюбленной, что никакие несчастья не могут ее затронуть.

– Любовь? – горько повторила Габби. – Пожалуйста, месье Дюваль, не говорите со мной о любви. Вы не понимаете.

Марсель был поражен враждебностью, которая звучала в голосе Габби. Похоже, новобрачная не в восторге от своего мужа, подумал он, и испытал злорадное удовлетворение. Он бы половину своего состояния отдал, чтобы обладать такой женщиной, как малютка Габби. Ее задумчивые, бархатные глаза могут растопить самое холодное сердце, даже такое, как у Филиппа, сказал себе Марсель, продолжая наблюдать за ней. Хотя на вид ей было лет семнадцать-восемнадцать, стройная, гибкая фигура была уже не детской, а вполне сформировавшейся. Его взгляд все время возвращался к ее полным, чувственным губам, которые, казалось, таили в себе обещание страсти, которую ему очень хотелось бы разбудить.

Все время, пока Марсель изучал Габби, она наблюдала за ним из-под опущенных ресниц. То, что она разглядела, ей понравилось. Он был высокий, но не излучал такую первозданную силу, как Филип. На вид ему было лет тридцать с небольшим, но его живые, ярко-зеленые глаза делали его моложе. Небольшие усики и точеные, аристократические черты лица придавали ему изысканный вид. Вьющиеся каштановые волосы и мягкие, чувственные губы придавали ему достаточно оригинальности, чтобы не казаться чересчур слащавым.

Вдруг сообразив, что они молчат, Марсель заговорил первым.

– Мадам Сент-Сир, – сказал он серьезно, – не знаю, что вас тревожит, но я хочу быть вашим другом.

Габби собиралась поблагодарить его, но заметила мужа, направлявшегося к ним быстрыми шагами. Она испуганно отступила, увидев враждебность во взгляде Филиппа.

– В ваши привычки входят беседы с незнакомыми мужчинами, мадам? – спросил он отрывисто,

с трудом сдерживая гнев.

– Ты несправедлив, Сент-Сир, – вмешался Марсель. – Виноват только я. Я представился твоей очаровательной жене. Ты же не можешь требовать, чтобы она меня проигнорировала в такой ситуации.

– С твоей стороны это дерзость, Дюваль, учитывая, что ты знаешь, что я о тебе думаю, – резко ответил Филип. – Держись подальше от моей жены. Она молода и неопытна. Не хочу, чтобы ее компрометировали такие люди, как ты.

– Я завидую тебе, мой друг, – улыбнулся Марсель, намеренно не замечая оскорбления. – Если бы у меня была такая жена, я бы тоже ревновал. – Потом он поклонился Габби: – Мадам Сент-Сир, для меня было большим удовольствием с вами побеседовать.

Кипя от гнева, Филип наблюдал, как Марсель непринужденной походкой удалился прочь.

Прощальные слова Марселя почему-то расстроили Филиппа. Ревновать? Неужели он чувствует ревность? Не может быть! Он просто хочет защитить Габби от Марселя.

– Ну, моя дорогая... – начал он голосом, полным сарказма, затем больно схватил ее за локоть и силой повел в каюту, продолжая: – Значит, ты ничему не научилась у святых сестер? Отныне ты не должна принимать знаки внимания посторонних мужчин. Дюваль не такой человек, с которым можно шутки шутить.

– Ты тоже, – отозвалась Габби, расстроенная несправедливым обвинением. – Что плохого, если я побеседовала с человеком, с которым ты дружишь? Мы единственные пассажиры на «Стремительном» и наверняка будем часто видеться.

– Дюваль мне не друг, и тебе тоже! – взорвался Филип.

– Значит, я не имею права заводить друзей? Должна сидеть взаперти, а ты будешь выводить меня и демонстрировать, когда пожелаешь.

– Я буду выбирать тебе друзей! – ответил Филип.

Красные пятна гнева выступили на щеках Габби, и она горделиво подняла голову.

– Я сама выбираю своих друзей, – отважно заявила она.

Филип сделал шаг вперед, но быстро отступил, вспомнив слова Марселя. Неужели он ревнует? Может быть, он так разъярился, увидев ее с Марселем, не только оттого, что хочет защитить ее? Он прищурился. Вид Габби, грудь которой высоко вздымалась от негодования, глаза сверкали, заставил его кровь быстрее бежать по жилам. Хотя он не одобрял ее неповиновения, он восхищался ее отвагой. Не в силах сдерживаться, он резко притянул ее к себе, лаская ее сильными, требовательными руками, которые удивительно нежно прикасались к ней.

Габби узнала огонь желания в его глазах и сразу же разгадала его намерения.

– Пожалуйста, Филип, только не это, – молила она. – Всего несколько часов назад ты... мы...

– Несколько часов могут показаться целой вечностью, когда такое обольстительное создание, как ты, воспламеняет мои чувства, – произнес он хриплым от желания голосом.

«Что же это за женщина?» – спрашивал себя Филип, чувствуя, как его тело откликается на ее близость. Она была неискушенна в обычаях света и в то же время бесконечно возбуждала его. Ее учили послушанию, но вся ее натура противилась чужой власти. Она дразнила и дерзила ему, а он желал ее с силой всепожирающей страсти. Когда он заговорил, у нее мурашки побежали по телу.

– Я всегда буду хотеть тебя, моя малышка, хотя бы для того, чтобы доказать тебе, что ты принадлежишь мне, что я единственный мужчина, который наделен правом обладать тобой, где и когда мне захочется, независимо от того, сколько ты флиртуешь с другими.

– Но, Филип, – запротестовала Габби, – я не... – Он не дал ей договорить и закрыл рот поцелуем.

Несмотря на слабое сопротивление Габби, он очень быстро раздел ее, разделся сам и отнес ее в постель. К своему огорчению, она почувствовала, что его пылкие ласки и поцелуи начинают вызывать непонятную реакцию в ее теле. Когда он остановился, она испытала какое-то странное разочарование, как будто ей хотелось чего-то еще. Ей потребовались все силы, чтобы бороться с безумными ощущениями, которые он в ней вызывал. Мотая головой из стороны в сторону, она подавляла стоны, готовые сорваться с ее уст. Наконец Филип бросился на нее и глубоко вошел в ее плоть, которая противилась этому.

Когда боль от его мощного вторжения утихла.

Габби широко открыла глаза, вдруг испытав приятные ощущения во всем теле. Она очень старалась не дать Филиппу понять, что испытывала то-то помимо отвращения и что он вызвал в ней какой-то отклик. , Она чуть не задохнулась, удерживаясь от возгласов наслаждения, которые рвались из ее горла, и все это время она презирала себя за то, что движения Филиппа вызывали в ней бесстыдное желание. Никогда она не позволит себе получать удовольствие от того, что делает с ней Филип. Внезапно его тело напряглось, и пик наслаждения наступил, а Габби вздохнула с облегчением.

Во время этой пытки Габби сердилась на пламя, грозившее поглотить ее, когда неудержимая потребность ее тела едва не преодолела диктаты разума. Теперь, когда Филип отпустил ее, она испытала сожаление, как если бы находилась на краю открытия и остановилась, не совершив его. Габби вздохнула, отчасти из-за угрызений совести, но главным образом из чувства облегчения. Облегчение было вызвано тем, что это все наконец прекратилось и она не должна больше бороться с телом Филиппа и своим собственным.

– Почему ты вздыхаешь, малышка? – спросил Филип, который наблюдал за сменой настроений на ее лице. – Скажи мне правду, ведь в этот паз тебе не было больно, как я и обещал?

– Да, – неохотно подтвердила она, – но ты никогда не добьешься, чтобы я желала тебя или наслаждалась тем, что ты называешь занятием любовью.

В последующие дни Филип продолжал почти каждую ночь овладевать своей женой и подолгу пытался добиться от нее отклика, пока наконец, рассердившись, не брал ее грубо, разъяренный ее холодностью. Хотя от его ласк у Габби внутри все таяло, она изо всех сил стремилась оставаться неподвижной. В глубине души она чувствовала, что если поддастся его страсти, то уже не сможет управлять ситуацией. Было очевидно, что его самомнение страдает, так как он гордился своими талантами любовника. Инстинктивно она чувствовала, что ее отклик на его ласки будет ему приятен, а ей не хотелось доставлять ему удовольствие. Габби сама удивлялась своим мыслям. Робкая, неопытная девушка проделала большой путь за эти несколько недель.

Спустя несколько дней Габби снова встретила Марселя Дюваля. Со времени их первой встречи он старался избегать ее, чтобы не вызвать гнев Филиппа. Хотя они обедали за одним столом, но проходило это в напряженном молчании, причем Филип каждый раз хмурился, стоило Марселю лишь бросить взгляд в сторону Габби. Габби понятия не имела, чем вызвана ненависть Филиппа к Марселю. Она знала только, что чувствовала родственную душу в этом человеке, предложившем ей дружбу, которую она боялась принять.

Зеленые глаза Марселя загорелись, когда он увидел Габби, стоявшую у борта. Легкий бриз развевал юбки вокруг ее стройных ног, а серебристые локоны растрепались по лицу. Он не смог противиться желанию подойти к ней, и, когда показал ей стаю дельфинов, восторг в ее глазах тронул его: больше, чем он ожидал.

– Как удачно, что вы одна, – прошептал он! многозначительно, еле слышным из-за ветра голосом. – Ваш муж ревностно вас охраняет, моя дорогая. – Габби покраснела, что ей очень шло, и подумала, что ее собеседник сильно ошибается насчет Филиппа, но ничего не сказала и перевела взгляд на резвящихся дельфинов. Вскоре добродушный смех Марселя присоединился к ее переливчатому смеху, который был так же заразителен, как и ее красота.

Габби понимала, что, если муж застанет ее наедине с Марселем, последствия будут неприятные, но ей так не хватало общества, а Филип со своими приступами мрачного настроения уж никак не мог ей этого возместить.

– До чего они забавны, правда, месье Дюваль ? – воскликнула Габби, показывая на играющих дельфинов.

– Очень, – ответил он, не сводя глаз с ее лица и думая, как легко доставить ей удовольствие. – Но вы обещали называть меня Марсель, помните?

– Тогда вы должны называть меня Габби.

Сам того не замечая, Марсель подошел так близко, что шелковистые пряди ее волос коснулись его лица, будто хрупкие крылья бабочки. Марселю показалось естественным обхватить рукой ее миниатюрную талию, когда они наклонялись друг к Другу, чтобы лучше расслышать слова, заглушаемые ветром. Они были так увлечены беседой, что не заметили Филиппа, который издали наблюдал за ними, сжав кулаки, а глаза его блестели стальным блеском. Как Филип ни старался, он не мог отделаться от мысли, что все это уже происходило раньше.

Парочка у бортика не делала попыток разойтись. Филип отметил дерзкий жест Марселя и то, с какой готовностью приняла его Габби. Он вдруг резко развернулся и пошел в сторону своей каюты.

Прошло несколько минут, прежде чем Габби почувствовала, что объятие Марселя стало чересчур настойчивым. Она резко отодвинулась, расстроенная его дерзостью и тем, что сама это допустила.

– Я должна идти, Марсель, – сказала она слегка дрожащим голосом. – Страшно подумать, что сделает Филип, если застанет нас вместе, да еще в таком виде.

– Вы дрожите, дорогая, – сказал Марсель, пристально наблюдая за ней. – Неужели вы так боитесь своего мужа? Он плохо с вами обращается? Расскажите мне, если он посмеет хоть как-то обидеть вас, я вызову его на дуэль и...

Габби побледнела. Вражда мужа и Марселя была слишком очевидной, и усугублять ее не следовало.

– О нет, Марсель, – сказала она, – просто... я хочу сказать... наш брак устроили мои родители, и я еще не совсем к нему привыкла. Но ваша дружба много для меня значит.

– Габби, милая, я всегда буду вашим другом. Я был бы больше чем другом, если бы вы это позволили, – сказал он многозначительно. – Если когда-нибудь вам потребуется моя помощь, вам стоит только попросить. – Он взял ее маленькую ручку, поднес к губам и поцеловал ей ладонь.

Смысл его слов не ускользнул от Габби, она резко отдернула руку и поспешила в каюту, испытывая бурю чувств. Она ругала себя за то, что вела себя как молоденькая девушка, за которой впервые ухаживает красивый мужчина.

Габби вошла в полумрак каюты, сердце ее сильно билось, щеки пылали, глаза блестели. Она на секунду прислонилась спиной к двери, стараясь взять себя в руки. Она не заметила Филиппа, который сидел за маленьким столиком с рюмкой бренди в руке, а перед ним стояла наполовину опустошенная бутылка. День, который с утра был солнечным, вдруг превратился в пасмурный, сильный шквал появился на горизонте; надвигалась буря, не менее сильная, чем та, что бушевала в сердце Филиппа.

Внезапно она почувствовала устремленный на нее холодный взгляд мужа, она вздрогнула, он же поднял рюмку, пародируя приветственный жест, с усмешкой, в которой не было веселья. Филип неуверенно встал, и Габби с упавшим сердцем поняла, что он пьян.

– Хотел бы я знать, мадам, – заговорил он, неразборчиво произнося слова, – может быть, вам больше понравилось бы заниматься любовью с Марселем Дювалем? Со мной это занятие вызывает у вас лишь презрение. Может быть, я внушаю вам отвращение, или вам больше нравятся мужчины, которые так и норовят взять чужое?

Габби повернулась, чтобы спастись бегством, но Филип шагнул вперед, одной рукой схватившись за дверь, а другой резко швырнул ее в глубь комнаты. Габби пролетела к противоположной стене, где ударилась о перегородку и сползла на пол, как тряпичная кукла. Едва сохраняя сознание, она испуганно смотрела, как Филип запирает дверь и кладет ключ в карман, а потом поворачивается и с недоумением глядит на нее.

Нетвердыми шагами он подошел и нагнулся, чтобы помочь ей встать. Габби, сжавшись, попыталась отстраниться, и Филип замахнулся, но, быстро осознав, что безумная ярость толкает его на поступок, о котором он впоследствии пожалеет, опустил руку.

– Почему ты так со мной поступаешь, Филип? – жалобно спросила она.

– Ты еще спрашиваешь! – отозвался он с горящими от гнева глазами. – Ночь за ночью ты лежишь возле меня, холодная и бесстрастная, и тем не менее принимаешь объятия мужчины, с которым едва знакома.

У Габби сердце ушло в пятки, когда она поняла, что Филип видел их с Марселем на палубе.

– Ты забываешь, – храбро ответила она, – что ты мне тоже мало знаком, и проявлял ко мне лишь безразличие и жестокость все то недолгое время, что мы провели вместе. По крайней мере, Mapсель добр и внимателен.

– Ты плохо знаешь Марселя, если думаешь, что у него на уме только дружба, – прорычал Филип.

Оттолкнув руку Филиппа, Габби встала.

– Не дотрагивайся до меня! – закричала она.

– А Дювалю можно до тебя дотрагиваться? Я убью его прежде, чем он тебя совратит.

– Почему ты его так ненавидишь?

Вопрос застал его врасплох, но он не отвел взгляда и произнес всего одно слово:

– Сесили.

– Кто такая Сесили? – Это имя ничего Габби не значило.

Хотя мозг Филиппа был затуманен бренди, он знал, что не готов пока рассказать Габби о Сесили. Вместо этого он сказал:

– Ты не поймаешь меня в ловушку своими расспросами, Габби. Сесили не имеет к тебе никакого отношения.

Потом его затуманенный взгляд упал на вырез ее платья, который расстегнулся во время их стычки, соблазнительно приоткрыв молочно-белую грудь.

Вспышка желания была мгновенной, и он хрипло приказал:

– Сними одежду.

Габби никак не отреагировала на его команду, продолжая молча стоять.

– Ты слышишь меня, малышка? – повторил н. – Сними одежду. Или я сорву ее сам с твоего

восхитительного, бесчувственного тела.

Габби как-то обреченно подняла дрожащие руки и стала расстегивать застежки.

– Не так мрачно, – язвительно засмеялся Филип, – просто представь себе, что я Марсель.

Габби напряглась, чувствуя горечь во рту. Его жестокие слова и грязные обвинения потрясли ее. Ей хотелось ударить его, но ее удерживал страх.

– Быстрее, – сказал он, налил в рюмку еще бренди и одним движением опрокинул ее, продолжая жадно пожирать жену глазами, пока она один за другим снимала с себя предметы своего туалета.

– Сегодня, моя дорогая, ты поймешь, что такое рай, – пообещал он свистящим шепотом. – Я не позволю тебе подавлять свою природную страстность под маской холодности. Когда я с тобой за кончу, ты и помыслить не сможешь ни о каком другом мужчине.

Без видимых усилий Филип поднял ее с груды сброшенных одежд, отнес на кровать и, быстро раздевшись, нырнул к ней в постель. Габби задрожала, вдруг осознав, что ветер усилился и качка на корабле стала заметно сильнее. Хотя уже стемнело, зарницы молний освещали каюту, а в небе слышались раскаты грома.

Габби лежала неподвижно и смотрела, как глаза Филиппа превратились в серые бархатистые озера, а руки удивительно нежно прикасались к ее коже. Изо всех сил она сопротивлялась ощущениям, которые грозили поглотить ее, потому что понимала, что если уступит, то уже не сможет презирать мужа за то, что он берет ее силой. Когда Филип заключил ее в объятия и она ощутила его горячее, жаждущее тело, ей показалось, что молния пронзила ее до самых глубин. И при этом он был нежен. Никогда еще она не чувствовала в нем столько нежности. Его страстный поцелуй был долгим и глубоким, и, когда он оторвался от нее, ей захотелось, чтобы он продолжил. Его губы прочертили дорожку по нежной шее до кончика груди, где его жаркий язык ласкал пульсирующий сосок, прежде чем перейти к впадине ее живота. Ее тело дрожало, внутри расцветали маленькие зернышки ощущений, и волны желания накатывали на нее. Нечто неведомое толкало ее вперед, побуждая узнать смысл мощной силы, которая пульсировала внутри ее.

– Не противься, милая, – прошептал Филип с улыбкой, в которой не осталось и следа от хмеля. – Нет большего удовольствия, чем удовольствие плоти. – Потом его губы оказались там, где им было не место, они дразнили, покусывали, пробовали ее на вкус, и Габби испытала невероятный восторг, чувствуя, как вибрирует какое-то тайное место внутри ее, а его пытливые губы погружали ее в пучину наслаждения.

– Филип, – молила она, как в бреду, – пощади меня.

Но пощады не было. Каждый мускул ее тела был напряжен, как проволока, когда она устремилась к истине, которую так долго отвергала, которой так долго боялась. Все ощущения времени и пространства исчезли, и миллионы звезд зажглись в ее олове, а она, бессильная перед напором чувств, взлетала все выше и выше, туда, где буря гремела за стенами каюты.

Когда Габби затихла, Филип приподнялся и прошептал ей на ухо:

– Это было для тебя, милая, а теперь моя очередь.

Она выдохнула, когда он вошел в нее, двигаясь мощными толчками, пока Габби опять не ощутила теплую волну возбуждения. Ее глаза потрясение открылись, она была охвачена смятением. Неужели он снова ведет ее к этой вершине страсти и повторится чувственный восторг, который она испытала всего несколько мгновений назад? А потом все мысли покинули ее, когда она слилась с Филиппом в их нескончаемом полете.

Габби плыла в облаке тихого блаженства, слыша только возгласы Филиппа в тот момент, когда он достиг завершения. Перед тем как погрузиться в сон, она чувствовала себя умиротворенной. Краткая торжествующая улыбка промелькнула на лице Филиппа перед тем, как он, в свою очередь, погрузился в сон, не слыша ни бушующего шторма, ни рокочущего моря вокруг.

Буря бушевала три дня. Это не был настоящий ураган, но тем не менее шторм был внушительным. Все это время Габби не выходила из каюты, а Филип выходил всего пару раз, чтобы проверить состояние корабля. Время ничего не значило для любовников, которые провели его в объятиях друг друга, и качка корабля стала колыбелью их страсти.

Иногда Филип нежно ласкал ее, доставляя ей невероятное удовольствие. Временами его яростный пыл увлекал ее в вихре страсти, такой всепоглощающей, что она оставалась измученной и опустошенной. А иногда они просто лежали рядом, соприкасаясь телами, и этого было достаточно.

Невинной, неопытной, воспитанной в монастыре девственницы больше не существовало. Теперь 3 она превратилась в женщину, которая очень много j узнала о любви и познала тысячи способов дарить и получать наслаждение. Но ни разу Филип ни одним словом не дал ей понять, что она представляет для него нечто большее, чем сосуд для удовлетворения вожделения. Он по-прежнему оставался для нее загадкой. Почему Филип так с ней обращается? Как ? бы они ни были близки, ей не удавалось пробиться : сквозь его холодную сдержанность. Всегда какая-то s его часть была от нее скрыта, даже в минуты наивысшего блаженства. Иногда Габби ненавидела его, так же как и свое предательское тело. Филип ни разу не произнес ни одного слова любви, и уголки его губ изгибались в той же торжествующей улыбке всякий раз, когда она кричала от удовольствия.

 

5

Габби проснулась, когда розовая полоска восхода появилась на востоке, и поняла, что шторм наконец утих. Слышно было, как моряки занимаются повседневной работой, и Габби поняла, что корабль снова повинуется приказам экипажа, а не капризному хозяину – океану. Она осмелилась бросить взгляд на Филиппа и увидела, что он еще спит, похожий во сне на мальчика, все морщинки на лице разгладились, а непокорные вьющиеся волосы спадали на лоб. Она подавила желание провести пальцем по его лицу и тихонько встала, чтобы не разбудить его.

Она не знала, что Филип проснулся и наблюдал сквозь ресницы полуприкрытых глаз, пока она умывалась и одевалась. Ее хрупкая красота не переставала удивлять его. Когда тишину нарушил стук в дверь, он сразу вскочил и натянул брюки. Утренним посетителем оказался юнга, который передал приглашение капитана Жискара присоединиться к нему за завтраком, впервые за три дня.

Если Габби и воображала, что отношение к ней Филиппа изменилось за эти три дня, когда он проявил себя нежным любовником, то она ошибалась. Он вел себя сдержанно и холодно, как будто близость, которую они испытали, ничего для него не значила. Она снова почувствовала, что ненависть душит ее, когда вспомнила плотские удовольствия, которым он научил ее.

Голос Филиппа отвлек ее от раздумий, и она с удивлением увидела, что он уже оделся и побрился.

– Габриэль, я полагаю, что Дюваль будет за завтраком у капитана, – сказал он сурово, как будто читал нотацию капризному ребенку. – Не забывай то, что я тебе о нем говорил, и веди себя соответственно.

Габби была вне себя от негодования, и ее глаза метали фиолетовые искры. Она открыла рот, чтобы возразить, но Филип прервал ее:

– Ты понятия не имеешь, что такое Дюваль. Поверь моему суждению в таких вопросах. У тебя слишком мало жизненного опыта.

– Но я быстро учусь, разве не так? – бросила она презрительно.

Филип грозно нахмурился, увидев, как она привычно-вызывающе вздернула подбородок.

– Я начинаю думать, что совершил ужасную ошибку, женившись на тебе, – сказал он. – Твой отец заблуждался, полагая, что пребывание в монастыре укротило тебя.

– Я была невинна, когда покинула монастырь, Филип! А тебе удалось навеки отнять мою невинность. Но никому на свете, даже тебе, не удастся сломить мой дух.

– Твою невинность не трудно было отнять, моя малышка, – сказал он цинично. – Похоже было, что плод созрел и только ждал, чтоб его сорвали, так что я получил даже больше, чем рассчитывал. Я знал, что ты не сможешь надолго остаться ледяной девой. Но предупреждаю тебя, – сказал он, нахмурившись, – твои сокровища принадлежат только мне, и я за них заплатил. Когда наступит время, не будет ни малейшего сомнения в том, чье дитя ты носишь. – Он вспомнил Сесили и ее ребенка, который, возможно, был его ребенком.

– Как ты смеешь, Филип? – закричала Габби, шокированная его словами. – Хотя я никогда не желала этого брака, но я твоя законная жена, и у меня нет намерения нарушать священный обет. В конце концов, кое-чему я в монастыре научилась.

– Да уж надеюсь, что побольше, чем Сесили, – произнес он загадочно.

– Сесили? – повторила Габби. – Так кто такая Сесили и какое она имеет ко мне отношение?

– Сесили, малышка, была моей женой, – ответил он с внезапным приступом доверия.

– Твоя... твоя жена? – пролепетала Габби.

– Была моей женой, – подчеркнул Филип.

– Я не знала, что ты был раньше женат. А что с ней случилось?

– Она умерла. И с ней ребенок, которого она носила.

Природное любопытство Габби было разбужено. Она никак не могла удержаться от вопроса, даже если бы предвидела ужасный ответ, который она получит:

– А как она умерла?

Филип, видимо, обдумывал ответ, стараясь побороть бурю чувств, бушевавшую в нем. Только когда его боль утихла и он несколько пришел в себя, он сказал странным, бесстрастным голосом:

– Я скажу тебе это только однажды и больше говорить об этом не буду. Поняла? – Когда Габби кивнула, он добавил: – Я убил Сесили.

Габби охнула, разрушив гнетущую тишину. Ее охватил страх, и сотни невысказанных вопросов, которые она не посмела задать, замерли в ней. Может быть, он и ее тоже убьет, когда она ему надоест? Что же сделала несчастная Сесили, чтобы заслужить безвременную смерть? Почему власти не арестовали его за убийство? Боже мой, неужели она вышла замуж за такое чудовище?

Габби отшатнулась от его прикосновения, Когда он подошел, чтобы сопроводить ее из каюты. Она смотрела на него недоверчиво и настороженно. Внезапно Габби осознала, что могла бы, не колеблясь, убежать от этого человека.

Завтрак превратился в пытку, которой Габби охотно бы избежала. Несколько раз Марсель пытался вовлечь Габби в разговор.

– Я вижу, что вы прекрасно перенесли шторм, мадам Сент-Сир, – сказал он, обратившись прямо к ней.

– Да, – ответила она, потупив взор.

– Вас не укачало? – спросил он, надеясь по лучить еще какой-нибудь ответ.

– Мою жену не укачало, – грубо вмешался Филип. – Честно говоря, мы провели время уединения с большим удовольствием. – В значении его слов невозможно было ошибиться.

Краска смущения залила щеки Габби, когда она осознала, что сказал ее муж. Даже капитан Жискар j в смущении закашлялся. Таинственная улыбка, скользнула по лицу Филиппа, после чего он продолжил спокойно завтракать, не обращая внимания на неловкость Габби и на взгляды, которые украдкой бросал Марсель.

В последующие недели положение мало изменилось. Филип по-прежнему занимался с ней любовью каждую ночь, а она не в силах была ему противиться. Когда она отвечала на его ласки, он становился нежным, великолепным любовником, который стремился удовлетворить ее так же, как и себя. Ночью ее восторг был безграничен, но его мягкость была обманчива, и днем его мрачная молчаливость окутывала ее облаком страха. Она больше не заговаривала о Сесили, и он тоже.

Когда они доплыли до южных морей, мрачное настроение Филиппа слегка рассеялось, и он стал; почти красноречивым, когда она попросила рассказать ей об острове, который вскоре станет ее домом. Впервые со дня свадьбы, за исключением тех часов, когда он занимался с ней любовью, резкость его выражений сменилась мягким, печальным взглядом.

– Прежде всего ты должна знать, что Мартиника – один из Наветренных островов в группе Малых Антильских, – сообщил Филип, и впервые за время их знакомства в его голосе звучало волнение. – Мартиника занимает 431 квадратную милю и почти вся покрыта горами.

– Там сухо, как в пустыне?

– Наоборот, – засмеялся Филип, и на его щеках появились ямочки, о которых она раньше не подозревала. – Большая часть острова – это джунгли. Монтань-Пеле – действующий вулкан, он возвышается на высоту 4554 фута на северном берегу острова. На юге невысокие холмы от одной до двух тысяч футов. Там много горных потоков и несколько больших рек.

– Действующий вулкан! – воскликнула Габби. – Так это опасно?

– Совсем нет, иначе город Сен-Пьер не мог бы существовать и процветать. Он расположен у подножия Монтань-Пеле. Хотя время от времени вулкан изрыгает дым и пепел, уже много лет большого извержения не было. Гораздо опаснее ураганы, которые время от времени настигают остров, и, конечно, «фер-де-ланс», или «острая пика».

Габби вздрогнула.

– Ураганы? «Острая пика?»

– Ураган – это ветер, достигающий скорости ста миль в час, одновременно с проливным дождем, который налетает на Мартинику с июля по ноябрь. Собственно говоря, я удивляюсь, что до сих пор нам не встретился ураган, хотя мы уже в теплых морях. Ураганы приносят неисчислимые разрушения. Огромные волны сметают целые города и уносят много жизней.

Габби про себя вознесла мольбу Богу, чтобы ей никогда не встретился ураган.

– А «острая пика»? – спросила она.

– «Фер-де-ланс», что значит «острая пика», так называют ядовитую змею, укус которой смертелен, – мрачно ответил Филип. – Они встречаются повсюду – в джунглях, на плантациях тростника, на деревьях, в кустах, в траве. Они бывают всех цветов и оттенков. Стоит змее ужалить, и тебя ничего не спасет.

Габби с ужасом слушала Филиппа. Когда он закончил, она содрогнулась от отвращения и пообещала никуда не ходить в одиночку. У нее мелькнула мысль, что муж специально преувеличивает опасности, чтобы напугать ее и добиться, чтобы она не покидала плантацию. Может быть, он хочет запугиванием добиться ее покорности.

Со временем Габби много узнала о Мартинике и о плантации Филиппа, Бельфонтен, на склонах вулкана Пеле. Филип рассказал, что у него есть также городской дом в Сен-Пьере, как и у большинства плантаторов, которые ведут светскую жизнь в городе. Особенно все любят время Карнавала. Сен-Пьер был гораздо более популярным деловым центром, чем Фор-де-Франс, где находилась резиденция правительства.

Габби мечтала о том, чтобы быстрее добраться до Мартиники, потому что постоянное общество Филиппа угнетало ее, особенно дневные приступы мрачного настроения. Кроме того, Габби никак не могла забыть слова, произнесенные им: «Я убил свою жену». Правда, волшебство любви несколько мирило ее с сумрачностью характера мужа.

Однажды в жаркий день после обеда Габби решила спрятаться от солнца, заливавшего палубу, в своей прохладной каюте. Она сняла платье, улеглась на кровать и сразу же задремала. Проснулась она от сердитых голосов, доносившихся через открытый иллюминатор. Она услышала свое имя и узнала голоса Филиппа и Марселя. Габби осторожно встала и подошла к иллюминатору, стараясь уловить слова.

– Ты, кажется, влюблен в свою маленькую Габриэль, мой друг, – услышала она голос Марселя.

– А ты, Дюваль, чересчур интересуешься моей женой и моим браком.

– А твоей жене известно о Сесили? – спросил Марсель.

– Она знает, что я был женат, – ответил Филип сквозь зубы.

– Уверен, что ты не сказал ей правду, – продолжал Марсель.

– Держись подальше от Габби, Дюваль, – угрожающим тоном произнес Филип. – Если ты опять вмешаешься, я убью тебя. Мне давно надо было это сделать.

– Не я был причиной смерти Сесили, – сказал Марсель. – Это ты заставил ее зачать ребенка, которого она не хотела. Ты довел ее до побега сквозь джунгли глухой ночью. Ты...

– Довольно, Дюваль! Все это давно в прошлом. Теперь меня волнует Габби. Она не такая, как Сесили. Она невинна и не знает, на что способны мужчины вроде тебя. Держись от нее подальше.

– Ха! – насмешливо ответил Марсель. – А как насчет мужчин вроде тебя, мой друг? Кто защитит ее от твоего ревнивого гнева, от твоей ненасытной похоти? Кстати, о похоти. Ты рассказал своей невинной малютке об Амали, прекрасной и страстной? Амали не очень понравится твоя жена.

– Это не твое дело, Дюваль, – холодно сказал Филип, – но, раз тебя это так волнует, Амали знает, что я вернусь из Франции с женой.

– Представляю, как твоя дикая кошка повела себя, когда ты обрадовал ее такой новостью.

– Я уже сказал тебе, что это тебя не касается. Амали будет поступать так, как скажу я, – с напором произнес Филип.

– И с каких пор Амали стала выполнять приказы? – насмешливо засмеялся Марсель. – Нет, мой друг, Бельфонтен недостаточно велик, чтобы в нем нашлось место и для твоей жены, и для любовницы. – Он пригладил усы и облизал губы, наслаждаясь возмущенным видом Филиппа. – Я с удовольствием заберу у тебя красотку.

Филип повернулся к нему с таким свирепым выражением лица, что Марсель на мгновение потерял дар речи.

– Амали останется в Бельфонтене, – прорычал он. – Это ее дом. А останется она моей любовницей или нет, тебя не касается.

– Я-то не сомневаюсь, что она будет по-прежнему согревать твою постель, особенно когда живот у малышки Габриэль потяжелеет от наследника, которого ты так хочешь заиметь.

– Почему мои женщины интересуют тебя гораздо больше, чем остальные, Дюваль? – злобно спросил Филип.

– Но, мой друг, у тебя же превосходный вкус. Взять, например, твою невинную супругу. Я думаю,

что она даже Сесили превосходит своей красотой. Когда ты доведешь ее до того, что она сбежит, я тотчас буду рядом, чтобы подобрать осколки.

Габби не услышала гневный ответ Филиппа, потому что в этот момент капитан Жискар подошел к ним и его звучный голос прервал разговор, который представил в тревожном свете ее ближайшее будущее. Ей следовало с самого начала догадаться, что Филип не собирался хранить обет супружеской верности.

В эту ночь, даже если Филип и заметил нежелание Габби участвовать в фарсе, который он называл занятием любовью, он ничего не сказал. Его нежность в постели не только удивляла ее, но и приводила в бешенство. Ей не терпелось объявить ему о том, что она услышала днем, и она решила так и поступить, пока он лежал рядом, разморенный от полученного удовольствия.

– Филип, – сказала она нерешительно, легко проведя пальцами по его мускулистой груди.

– Что, моя дорогая? Разве я не достаточно тебя удовлетворил на сегодня?

– Пожалуйста, Филип, побудь серьезным хоть несколько минут.

– Я вполне серьезен, – сказал он, прикасаясь рукой к ее телу.

Габби поняла, что если она сейчас же не скажет что-нибудь и не остановит его, то его ненасытная похоть не даст закончить разговор.

– А кто такая Амали? – спросил она смело. Она не ожидала от него такой бурной реакции, потому что Филип подскочил, как будто ужаленный змеей.

– Ты общалась с Дювалем тайно! – закричал он гневно. – Что он тебе рассказал об Амали? – Он вцепился пальцами в ее плечо.

– Я не разговаривала с Марселем, – запротестовала Габби. – Пожалуйста, Филип, перестань, мне больно.

– Тогда от кого ты узнала об Амали? – настаивал он, продолжая держать ее за плечо.

– Я просто услышала сегодня, как ты разговаривал с Марселем. Я отдыхала в каюте, а вы остановились у иллюминатора и так громко говорили, что не услышать было невозможно.

– О Господи, – простонал он, отпуская ее. – Я надеялся, что ты не сразу о ней узнаешь, но, раз уж так вышло, я не буду лгать. Она была моей любовницей.

– Была или до сих пор твоя любовница? – презрительно спросила Габби.

– Это будет видно, – ответил он. – Пока ты меня удовлетворяешь, мне не нужна любовница.

Ответ Габби не понравился. Она и так почувствовала себя униженной из-за того, что будет жить в одном доме с любовницей Филиппа.

– Мне безразлично, как ты себя ведешь, Филип, – сказала она небрежно, – но, пока я твоя

жена, я отказываюсь делить дом с твоей любовницей. Придется тебе поселить ее где-нибудь еще.

Филип расхохотался, но невеселым смехом.

– Ты удивительна, Габби, – сказал он, привлекая ее к себе. – Иди сюда, покажи мне, как ты меня отвлечешь от любовницы.

Позже Габби лежала и слушала ровное дыхание Филиппа. Она никак не могла заснуть. Она размышляла о жалкой победе, которую одержала, оставшись безучастной в объятиях Филиппа. С недовольным бурчанием он отвалился от нее, когда все было кончено, и сразу же заснул.

Когда по легкому похрапыванию Филиппа она поняла, что муж не проснется, Габби тихонечко выбралась из кровати, накинула домашнее платье, закуталась в шаль и вышла из каюты. На палубе она полной грудью вдохнула соленый воздух. Палуба была пустынна, не считая вахтенного и рулевого. Габби прислонилась к борту, и ее серебристые локоны, развеваемые ветром, были похожи в лунном свете на крылья ангела. Она вдруг вспомнила свою жизнь в монастыре, когда она чувствовала себя надежно защищенной. Габби вздохнула. Как ей хотелось вернуть свою невинность и чувство защищенности!

– Вы не против, если я присоединюсь к вам? Габби вздрогнула, когда услышала голос непонятно откуда.

– Я не хотел вас напугать, дорогая, – сказал Марсель.

– О, Марсель, вы меня ужасно напугали, – произнесла Габби, тяжело дыша. – Мне не спится, а ночь такая чудесная.

– Действительно, ночь великолепная, – согласился Марсель. – Взгляните на луну, моя дорогая. Это луна для влюбленных.

Луна висела в ночном небе как огромный, золотой шар, а лучи от него танцевали в легкой морской ряби, как морские нимфы. Габби улыбнулась, восхищенная.

– Вы должны всегда улыбаться, дорогая, – прошептал Марсель, и она ощутила его теплое дыхание. – Вы затмеваете самую яркую звезду на небе.

Габби покраснела. Его присутствие было ей приятно, и в то же время она ощущала неловкость от возрастающей дерзости его слов.

– Вы бываете в Бельфонтене? – спросила она, стараясь прогнать чары, которые навевала на нее эта лунная ночь.

– Раньше бывал, но теперь я там нежеланный гость, – небрежно ответил Марсель.

– А вы знали Сесили? – спросила она, пристально вглядываясь в его лицо.

Столь прямой вопрос вверг Марселя в недоумение.

– А что вам известно о Сесили? – спросил он, чуть прищурив глаза.

– Только то, что мне рассказал Филип. Я знаю, что она была его женой и что она умерла.

– А он вам рассказал, как она умерла? Глаза Габби в лунном свете были огромными и блестящими, а ответ еле слышным.

– Он сказал... он сказал... что убил ее. Страх душил ее.

– Бог мой! – воскликнул Марсель. – Если он сам так сказал, значит, это правда. Точные обстоятельства ее смерти были неизвестны, но ходили слухи, что ее задушили.

Габби вздрогнула и невольно положила руку на шею, и Марсель, увидев такую реакцию, проклял себя за эти слова, которые только усилили ее муку. Желая успокоить ее страхи, он привлек ее в свои объятия, поскольку она не протестовала, провел рукой по ее шелковистым волосам и положил руку ей на талию. Пальцами он почувствовал дрожь ее тела и инстинктивно привлек Габби поближе. Внезапно он испытал огромный прилив нежности и неопределенное желание оберегать эту трогательную, юную девушку.

– Марсель, – робко начала Габби, – Филип дал мне понять, что вы имели какое-то отношение к смерти Сесили. – В глубине души она знала, что, если Марсель каким-то образом связан со смертью жены Филиппа, она никогда не сможет принять его дружбу.

– Черт возьми! – выругался Марсель. – Меня даже не было там в день ее смерти. Я просто был ее другом, дорогая, так же, как я хотел бы быть вашим другом. Когда безумная ревность Филиппа стала для нее невыносимой, она обратилась ко мне, и я принял ее к себе в дом. Но вскоре Филип явился за ней и вынудил ее вернуться в Бельфонтен.

– И что произошло потом?

Марсель выдержал драматическую паузу, устремив взгляд в небо, будто бы в поисках ответа.

– Он запретил ей под любым предлогом покидать Бельфонтен и силой вынуждал ее к близости, пока она не забеременела. Он ошибочно полагал, что ребенок укротит ее и привяжет к нему.

– А что случилось после этого? Почему он убил ее?

– К сожалению, я ничего не знаю об обстоятельствах ее смерти. Из-за того, что Сесили обратилась ко мне, когда она нуждалась в защите, ваш муж отчего-то считает меня виновным в событиях, приведших к ее смерти. Поверьте мне, дорогая, – продолжал он с выражением оскорбленной невинности на лице, – я ни в чем не виноват, кроме того, что пришел на помощь бедняжке в час нужды. В день Страшного суда ответ Богу придется давать Филиппу Сент-Сиру, а не мне.

– Благодарю вас, Марсель, – сказала Габби, – за то, что вы мне это рассказали. Как я могу жить с таким чудовищем? Ваши слова придали мне мужества. Когда наступит момент, я теперь знаю, что делать.

– Обратитесь ко мне, когда вам понадобится поддержка, – предложил Марсель. – Я помогу вам, что бы вы ни решили.

– Я хочу оставить мужа, – горячо сказала Габби. – Я получила хорошее образование и могу зарабатывать на жизнь. Я уеду с Мартиники и найду работу гувернантки где-нибудь, где Филип не сможет меня найти. Если вы поможете мне найти место, я буду вам очень признательна.

Выразительное лицо Марселя стало задумчивым.

– Моя сестра Селеста живет в Новом Орлеане с мужем и детьми. У них большой дом на улице Дюмэн, и ее трое малышей как раз в таком возрасте, когда им понадобится гувернантка. Я напишу ей, и, когда вы решите уехать, я сумею посадить вас на корабль без ведома Филиппа. Я даже мог бы поехать с вами в Новый Орлеан, дорогая, чтобы вам не пришлось путешествовать в одиночку.

Габби не была уверена, что предложение Марселя поехать с ней удачная идея, но она была слишком благодарна ему за заботу, чтобы протестовать.

– Я должна идти, Марсель, пока Филип не проснулся и не обнаружил, что меня нет, – сказала

она, вдруг осознав, как долго она находится на палубе. Она невольно поежилась при мысли о том, что сейчас ей придется вернуться в постель к убийце.

– Да, пожалуй, это лучше всего, дорогая. Не стоит вызывать подозрений у вашего мужа, если мы хотим сохранить наш маленький секрет.

И, прежде чем Габби успела возразить, Марсель наклонился и легко коснулся губами ее губ таким мимолетным прикосновением, что Габби не была уверена, может быть, ей это и почудилось. Потом он затерялся в тумане, который сгущался вокруг. Габби, затаив дыхание, вошла в каюту, но, к счастью, Филип спал. Она постаралась как можно тише и дальше лечь от него на кровати, но он почувствовал ее движение и пододвинулся к ней.

– Какая ты холодная, малышка, – пробормотал он в полусне. – Не отодвигайся, а то я не смогу тебя согреть. – Габби смирилась и улеглась рядом с ним, и его тепло убаюкало ее.

Громкий стук и голоса за дверью разбудили их. Габби села и закрылась простыней, а Филип быстро натянул штаны и шагнул к двери. На пороге стоял взволнованный и испуганный юнга и что-то невнятно бормотал.

– Капитан, месье Сент-Сир, это ужасно. Пожалуйста, идите скорее. Капитан...

Габби больше ничего не слышала, потому что Филип закрыл дверь. Через несколько секунд он вернулся с бесстрастным, напряженным лицом. И молча продолжил одеваться, а когда закончил, то требовательно произнес:

– Запри за мной дверь и никого не впускай.

– Что случилось, Филип? – с растущей тревогой спросила Габби. – Что-то случилось с капитаном Жискаром?

– Потом скажу, – ответил он. – Ты пока делай, что я говорю.

Габби заперла дверь, как велел Филип, и вернулась в кровать, размышляя о том, что означают испуганные слова юнги. Ей ничего не оставалось, как ждать Филиппа.

Филип вышел на палубу вслед за юнгой и поднялся на мостик, где несколько мужчин сгрудились вокруг неподвижно лежащей фигуры в луже крови. Филип растолкал их и приблизился к неподвижному телу. Еще до того, как он осмотрел его, Филиппу было ясно, что капитан Жискар мертв. Первый помощник, опытный моряк по фамилии Мерсье, стоял на коленях рядом с телом и горестно качал голо вой.

– Что произошло, Мерсье? – спросил Филип прерывающимся голосом. Он любил Анри Жискара как брата, но сейчас было не время предаваться горестным чувствам.

– Несчастный случай, господин Сент-Сир, – ответил потрясенный штурман. – Ужасный случай. Вероятно, капитан, встав рано утром, поднялся на мостик первым. Может быть, если бы я был здесь на несколько минут раньше, капитан был бы жив.

– Продолжайте, Мерсье, – мягко сказал Филип. Он опустился рядом с телом, осмотрел ужасную рану на затылке, а потом зазубренное орудие, которое было причиной ранения.

– Никто не видел, как это произошло, – продолжал Мерсье. – Не было никакого крика. – Вот этот кусок снасти отломился как раз в тот момент, когда капитан поднялся на мостик. Бедняга, наверно, так и не понял, что случилось. Он умер мгновенно. Видите, зазубренный конец этого бруса ударил его по затылку и повредил яремную вену. Он истек кровью, прежде чем кто-нибудь что-то заметил.

Филип оторвал взгляд от тела капитана и посмотрел его на то место, откуда отломился брус. Потом вынул острый кусок дерева, все еще торчащий в ране, и осмотрел его со всех сторон.

Нахмурившись, он спросил:

– Как такое могло произойти на моем корабле?

Его стальной взгляд переходил с одного человека на другого, пока не остановился на Марселе Дювале, который только что присоединился к зрителям.

– Я могу только догадываться, – пожал плечами Мерсье. – Наверно, снасть расщепилась, когда мы попали в шторм через несколько недель после Бреста, и этот брус болтался, готовый упасть в любой момент. А сегодня утром ветер усилился, вот он и оторвался как раз в ту минуту, когда капитан Жискар поднялся на мостик. Черт побери! —

выругался он, оглядываясь на стоявших рядом моряков. – Кто-то у меня поплатится за такую небрежность.

Филип ничего не сказал и продолжал изучать смертельное орудие. После некоторого раздумья он сказал:

– Это, кажется, от верхней реи. Пошлите кого-нибудь посмотреть, в чем там дело.

Один из матросов немедленно отделился от группы и полез вверх по снастям. Филип и Мерсье отнесли тело капитана в каюту, чтобы приготовить к погребению. Все это время мозг Филиппа лихорадочно работал. Он потерял не только превосходного капитана, но также старого и преданного друга. Филип думал о том, что несчастный случай выглядел по меньшей мере странно, хотя бы потому, что оказался результатом слишком уж невероятного совпадения. Вдобавок зазубренный конец бруса, убивший капитана, казался чересчур острым, как будто его специально наточили. Филип был почти убежден, что смерть Анри не случайна и имеет отношение к секретному документу. Теперь, когда Анри не стало, жизнь и смерть целого города, а может быть, и страны, зависела от него. Ответственность была пугающе огромной.

Когда Филип вошел в каюту Анри Жискара, ему показалось, что что-то не так, но он не мог понять, что именно. Внезапно его осенило: каюта выглядела слишком прибранной, все находилось на своих местах. Даже бумаги и карты, обычно лежавшие в беспорядке, сейчас сложены в аккуратные стопки. Это совсем не похоже на Анри. Филип часто укорял Анри за отсутствие порядка, но добродушный капитан только смеялся и говорил, что уборка – дело женское.

Филип не сомневался, что кто-то тщательно обыскал каюту капитана Жискара, а потом аккуратно разложил каждый предмет на место. Но в одном Филип был уверен: кто бы ни обыскивал каюту, они ничего не нашли. После того как Анри ознакомился с секретным документом и положил его в сейф, Филип вернулся в каюту и без ведома капитана забрал бумаги. Разумеется, как владелец судна, он знал секретный шифр сейфа. Теперь документ лежал на дне Габбиного сундука. Раздумывая о случившемся, Филип пришел к выводу, что он может быть следующим.

Позже, когда Филип вернулся к себе в каюту, Габби была поражена его видом: морщины вокруг глаз и на лбу стали более резкими, походка невероятно уставшего человека – ей показалось, что он за несколько часов постарел на десять лет.

– Филип, скажи мне, что случилось! – воскликнула она. – Я слышу голоса, и все расстроены.

– Капитан Жискар умер, – безжизненным тоном ответил Филип.

– Умер? Как? Отчего?

– Несчастный случай, сегодня утром, на мостике.

Внезапно все силы оставили его, и боль отразилась в его глазах. Он мучительно думал, что и в этой смерти повинен он: если бы он не воспользовался помощью Анри для выполнения своей миссии, бедняга был бы жив. Неужели смерть никогда не перестанет преследовать его и отнимать его близких? Как вынести вину еще за одну безвременно прерванную жизнь?

– А кто поведет «Стремительный» на Мартинику? – спросила Габби, нарушив молчание.

– Первый помощник – Мерсье, он опытный штурман, да я и сам встану за штурвал, мне часто приходилось это делать.

Вновь наступило долгое молчание. Филип размышлял, принимая трудное решение открыться Габби и тем самым подвергнуть ее опасности. Имеет ли он на это право? Выбора у него не было. Долгое время он напряженно смотрел на Габби, пока она не стала нервничать под его пристальным взглядом.

– В чем дело, Филип? Почему ты так странно на меня смотришь? Я могу что-нибудь сделать для тебя?

Сама того не зная, она помогла ему принять решение.

– Ты знаешь, из-за чего началась война в 1812 году между Англией и Америкой? – спросил он, удивив ее резким переходом к другой теме разговора.

– Не особенно хорошо, – призналась Габби. – Так из-за чего они воюют?

– В основном это случилось из-за Наполеона. Из-за него и из-за пиратских нападений англичан на американские корабли. Не говоря о том, что американцев незаконно рекрутируют в британский военный флот.

– А какое Наполеон имеет к этому отношение?

– Американцы были вынуждены принять сторону Франции, когда британцы установили блокаду американских портов, чтобы помешать им доставлять грузы военного характера во французские или испанские порты. А поскольку англичане не могут патрулировать все американские порты, они стали останавливать все суда под американским флагом и конфисковывать их груз как контрабанду. Британцы даже продовольствие расценивают как контрабанду.

– Но, Филип, я не понимаю, какое это имеет отношение к смерти капитана Жискара?

– Я как раз к этому подхожу, малышка, – сказал он мрачно. – Нам с капитаном Жискаром был доверен важный документ, тайно вывезенный из Англии. Его надо доставить генералу Эндрю Джексону, в Новый Орлеан. Он готовит этот город к обороне. Документ в моих руках подтверждает, что англичане собираются атаковать город с моря. В нем не только указана дата начала осады, но также количество кораблей и военных сил, участвующих в этой военной кампании. Теперь ты понимаешь, как важно, чтобы документ немедленно попал в руки генерала Джексона.

– И ты полагаешь, что смерть капитана Жискара связана с этими секретными бумагами?

– Я вынужден это предположить. Не нравится мне этот «несчастный случай».

– Значит, ты с самого начала не собирался плыть на Мартинику? – спросила Габби, пытаясь осмыслить факты, которые сообщил ей Филип.

Когда она подумала о Новом Орлеане, у нее в голове зародилась одна мысль. Новый Орлеан большой город. Может быть, там ей удастся ускользнуть от Филиппа после того, как они причалят. Должно быть, не трудно будет отыскать сестру Марселя и начать новую жизнь.

Не догадываясь о направлении ее мыслей, Филипп сказал:

– Только мы с капитаном Жискаром знали, что судно плывет в Новый Орлеан. Мы боялись, что на судно могут проникнуть лазутчики и попытаются украсть документ, если станет известно, куда мы направляемся. Вот почему я так расстроился, когда узнал, что Дюваль плывет этим же рейсом. Я приказал капитану Жискару не брать пассажиров в это плавание, но, поскольку Дюваль мой сосед и верный француз, ему продали пассажирское место. Жискар ошибочно полагал, что мы по-прежнему друзья.

– Но ты же не подозреваешь месье Дюваля в том, что он шпион! – воскликнула Габби.

Филип нахмурился.

– Я от него могу ожидать всего, чего угодно. Но Анри умер, и я должен принять на себя полную ответственность за благополучную доставку документа.

– Для чего ты мне об этом рассказываешь? – спросила Габби.

– Если со мной произойдет что-то непредвиденное прежде, чем мы достигнем Нового Орлеана, я хочу, чтобы ты доставила бумаги генералу Джексону.

На мгновение сердце Габби перестало биться. С Филиппом что-то случится? Боже мой!

Вслух она сказала:

– Ты хочешь сказать, что если кто-то на борту убил капитана Жискара из-за секретных бумаг, то они не остановятся перед тем, чтобы убить тебя? – Именно так.

– И ты настолько мне доверяешь, что все это мне рассказываешь? – спросила Габби с изумлением.

– Больше некому, – ответил он. – Бумаги! спрятаны в твоем сундуке под твоей одеждой.

В случае моей смерти отвези их прямо в штаб Джексона в Новом Орлеане. Ради собственной безопасности не говори никому о том, что тебе известно. Мерсье получил инструкции привести корабль в Новый Орлеан, если я не смогу этого сделать сам. – Внезапно он взял ее за плечи. – Пообещай! мне никому не доверять, Габби! Никому! Ты меня понимаешь? Никому!

– Обещаю, Филип, – тихо сказала Габби. Только получив ее обещание, он отпустил ее.

– Завтра мы войдем во Флоридский пролив, a оттуда в Мексиканский залив, – продолжал он, успокоившись. Про себя он подумал, что, даже если Дюваль шпион, времени у него остается немного.

– Новый Орлеан французский город? – спросила Габби.

– Там есть несколько старинных испанских семейств, но большинство французы или креолы. Конечно, с 1803 года, когда Наполеон продал эту территорию, она стала частью Соединенных Штатов.

Габби изо всех сил старалась запомнить все, что говорил Филип, но все эти разговоры о войне, шпионах и тайных документах ее запутали. Тем не менее она дала слово и собиралась сдержать его, хотя сама мысль о возможной смерти Филиппа наводила на нее непонятную тоску.

На следующий день Габби впервые с момента отплытия увидела сушу. Филип объяснил ей, что это всего лишь небольшие островки, и все-таки это была земля. Издали они напоминали россыпь драгоценных камней на фоне лазурного моря. Белые песчаные пляжи и буйная растительность привели Габби в восторг. Она была так поглощена зрелищем, что не сразу заметила, как нахмурился Филип, наблюдая за внешне безобидными кудрявыми облаками. Когда Мерсье подошел и доложил, что барометр угрожающе падает, Филип нисколько не удивился. Только тогда Габби обратила внимание на то, что небольшой бриз сменился угрожающим ветром и корабль стремительно заскользил по волнам. Матросы убирали паруса, другие привязывали груз к палубе. По их лихорадочной деятельности Габби начала догадываться, что надвигающаяся буря не похожа на безобидный шторм в Атлантике, когда Филип три дня обучал ее любовной науке. Теперь они были в тропических водах, и она вспомнила рассказ Филиппa об ураганах.

– Как ты думаешь, скоро мы попадем в шторм? – спросила Габби, когда Филип провожал ;е в каюту.

– Трудно сказать. В это время года нередко бывают ураганы, и, судя по барометру, буря может начаться уже сегодня.

Доведя до каюты, он оставил ее и поспешил закончить приготовления, необходимые для обеспечения безопасности корабля и экипажа во время бури.

Шквальные ветры швыряли корабль остаток дня и всю ночь. Теперь Габби осознала, каким свирепым может быть море. Не успевала схлынуть одна гигантская волна, как другая накатывалась ей на смену. Габби приходилось все время держаться за края кровати, чтобы не свалиться с нее.

Филип несколько раз заходил в каюту с белым 1 от усталости лицом, в промокшей одежде, несмотря на клеенчатый плащ. В последний раз он увидел, что Габби очень плохо, и подбежал к ней. Очень нежно ; он отвел влажные волосы с ее лба и поцеловал.

– Уже скоро, моя дорогая, – прошептал он, – скоро все кончится. Не бойся, я позабочусь о тебе. – От сильной качки Габби невероятно страдала. У нее начался новый приступ тошноты. Он не отвернулся, когда ее вырвало в ведро, а держал ее, дрожащую от слабости, и успокаивал как мог. Затем он встал и подошел к двери, чтобы уйти.

То, что произошло дальше, Габби помнила смутно. Откуда у нее взялись силы и почему она так поступила, осталось неизвестным. В тот момент, когда Филип открыл дверь каюты, огромная волна накренила корабль до такой степени, что он чуть не перевернулся. На глазах у потрясенной Габби Филип был отброшен от двери на мокрую палубу. Она с ужасом увидела, как бочка с гвоздями сорвалась с крепежных канатов и покатилась в сторону Филиппа. Заметив ее, он попытался встать, но успел подняться только на колени, как бочка навалилась на него и прижала к борту. При следующей волне бочка откатилась в противоположную сторону, а Филип без сознания остался у борта, и первая же волна могла его смыть.

Габби, шатаясь, встала и медленно направилась к двери, повторяя имя Филиппа, как будто не сознавая, что в реве шторма ее все равно не слышно. Бросив взгляд вдоль палубы, она увидела, что никого поблизости нет. Как бы Габби ни ненавидела Филиппа, она не могла допустить, чтобы его смыло за борт. С силой, порожденной страхом, она осторожно покинула каюту и стала медленно продвигаться к Филиппу. Дважды порыв ветра сбивал ее с ног, и ей приходилось ползти, а один раз она уцепилась за сломанную мачту, пока сильный шквал накатил на палубу. Каким-то чудом она добралась до Филиппа, задыхающаяся, но невредимая. Габби побледнела, увидев глубокий порез у него на лбу и застывшую маску бледного лица, и попыталась промокнуть кровь краем своей сорочки. Но мгновенно сообразив, что если они тут останутся, то их смоет в море, Габби стала звать на помощь, но в темноте и в шуме шторма никто их не видел и не слышал. Только Габби могла спасти их обоих.

Схватив Филиппа за подмышки, она потащила его дюйм за дюймом к ближайшей мачте, то и дело останавливаясь, чтобы перевести дыхание и справиться с подступавшей дурнотой. Неподвижное тело Филиппа казалось страшно тяжелым, и к тому времени, как она дотащила его до мачты, у нее все болело, а сама она была на грани обморока.

Задыхаясь, Габби подтащила его к мачте и схватила веревку, которая оторвалась от снастей и болталась свободно. Инстинктивно понимая, что не сможет дотащить Филиппа до каюты, она сделала единственное, что могла. Прилагая все оставшиеся силы и волю, привязала его к мачте, стараясь, чтобы узлы были крепкими. Только тогда, когда она сделала это, Габби, обессиленная, свалилась рядом с Филиппом, ощущая боль во всем теле. Немного передохнув и восстановив силы, Габби привстала и потянулась за другой веревкой, чтобы привязаться самой. В этот миг огромный вал, появившийся сзади, обрушился на нее. Филип, пришедший наконец в себя, видел это как в кошмарном сне: волна поднялась из глубин разъяренного моря и накатилась на Габби, которая ухватилась за канат. Он крикнул, но рев бури заглушил его, а волна, докатившись до него, захлестнула, и, когда он смог поднять голову, Габби исчезла. После этого исчезло и его сознание, погрузившись в пучину черного забытья.

 

6

Боль была нестерпимой. Даже попытка открыть глаза превратилась для Филиппа в страшное мучение. Болело все тело, даже те места, о которых он не подозревал. Первый, кого он узнал, был Мерсье, его первый помощник. Постепенно он узнал остальных, в том числе Марселя Дюваля. Но одного лица среди них не было.

– Ах, месье Сент-Сир, – сказал Мерсье с видимым облегчением. – Я счастлив, что вы наконец вернулись к нам! Вы нас сильно напугали.

Филип попытался встать, но его тотчас мягко, но настойчиво уложили обратно на подушки.

– Нет-нет, – стал уговаривать его Мерсье. – Я хоть и не доктор, но вижу, что ваша рана на голове наверняка вызвала сильное сотрясение мозга. Вам лучше некоторое время побыть в покое.

– А корабль?.. Шторм?.. – с трудом проговорил Филип, который еще был слишком оглушен, чтобы четко соображать.

– Все в порядке, – заверил его Мерсье. – Конечно, некоторые повреждения есть, но ничего такого, что нельзя исправить по прибытии в порт.

– А долго я пробыл без сознания?

– Почти двадцать четыре часа.

– Боже мой! – слабо произнес Филип. – Что произошло?

– Мы надеялись, что вы нам расскажете, месье, – сказал Мерсье, отводя глаза от Филиппа, как будто собирался еще что-то сказать, но не решался.

– Я знаю, что выходил из каюты, где проверял, как чувствует себя моя жена, а после этого я ничего не помню, – сказал Филип, осторожно дотрагиваясь до перебинтованной головы. – Обо что я ударился?

– Насколько мы можем судить, бочонок с гвоздями сорвался с закрепленного места и прижал вас к борту. А после этого можно только догадываться. Когда небо просветлело, мы нашли вас крепко привязанным к мачте. Вы были без сознания и истекали кровью из раны на голове. Тот, у кого хватило присутствия духа привязать вас к мачте, возможно, спас вам жизнь.

Марсель с мрачным видом выступил вперед.

– Неужели ты ничего не помнишь, Филип? Постарайся, подумай! Неужели ты не помнишь самопожертвование твоей жены?– Он, казалось, обезумел от горя, и Филип нахмурился, пытаясь сосредоточить внимание на событиях, о которых говорил Марсель.

– Оставьте нас, – приказал Мерсье членам команды, которые столпились в каюте. Моряки вышли, и остались только Марсель, Мерсье и Филип.

Теперь, месье Сент-Сир, – начал Мерсье, – хорошо бы вы вспомнили, что происходило на палубе во время шторма, потому что моя печальная обязанность сообщить вам, что ваша жена исчезла, и мы полагаем, что ее смыло за борт, а перед этим она привязала вас к мачте. Трагедия в том, что она не смогла спастись сама.

Мерсье замолчал, чтобы дать время Филиппу! осознать эти слова. Память с ужасающей ясностью вернулась к нему, и Филип вскочил в горячке, но, как только он коснулся ногами пола, в голове будто взорвались миллионы острых осколков, и он рухнул обратно на кровать. Боль от воспоминания накатила на него, огромная, как волна, которая смыла Габби за борт. Он обхватил голову руками, охваченный горем. Голос его звучал глухо, как будто издалека.

– Наверно, Габби, увидев через открытую дверь каюты, что случилось со мной, поспешила на помощь, потому что я пришел в себя уже будучи привязанным к мачте и видел, как ее смыло в море, больше я ничего не помню. – Серое облако заволокло его глаза, и он ничего не видел. – Боже мой, это уже слишком! Она спасла мою жизнь, но потеряла свою. Неужели я проклят? Неужели я должен быть причиной смерти каждой женщины, которая мне дорога?

– Ты сам это сказал, Сент-Сир, а не я, – раздался голос Марселя. Повернувшись, он резко

вышел из каюты, чтобы в одиночестве оплакать белокурую женщину с фиалковыми глазами, которая стала так много значить для него. Судьба вмешалась и забрала ее невинную жизнь вместо другой, на которую рассчитывал Марсель. Ни одной женщине не удавалось произвести на него столь сильное впечатление за такое короткое время, как Габриэль Сент-Сир.

Филип не позволил Мерсье сразу взять курс на Новый Орлеан, хотя до города оставался всего день пути. Вместо этого он велел бороздить воды приблизительно в том районе, где Габби смыло за борт. Шанс был невелик, и он не оправдался. Три дня «Стремительный» проводил поиски в Мексиканском заливе недалеко от устья Миссисипи. Филип, ослабевший от раны, от рассвета до заката стоял у борта, так же как и остальные члены экипажа, часами всматриваясь в необитаемые островки и коралловые рифы, куда течение могло вынести Габби. Задача была безнадежной, ведь никто точно не знал времени и места ее исчезновения.

Наконец, утратив надежду найти Габби, они прекратили поиски и вошли в устье Миссисипи, чтобы дойти по реке до Нового Орлеана. Филип по-прежнему должен был выполнить поручение, но ничто не могло изгнать из его мыслей образ девушки с волосами лунного цвета, которую он попытался приручить... и потерпел неудачу.

Вскоре после смерти капитана Жискара Марселю сообщили о пункте назначения корабля. Он изобразил изумление и даже негодование из-за того, что не сможет попасть на Мартинику, но Филип ему не поверил. Он не мог отделаться от мысли, что Дюваль как-то связан с вереницей несчастных случаев, которые преследовали Филиппа всю дорогу.

Теперь, когда они плыли по Миссисипи, Марсель размышлял о том, что, как только «Стремительный» пришвартуется к пристани, необходимо быстро сойти с корабля и затеряться в толпе. Марселю не удалось сделать задуманное, но существовала последняя возможность все-таки выполнить задание и превратить неудачу в успех. Многое зависело от того, как быстро ему удастся покинуть судно и сможет ли он сделать необходимые приготовления до того, как Филип отправится к генералу Джексону.

Как только «Стремительный» пришвартовался у причала, Марсель сбежал по сходням и скрылся на набережной, заполненной докерами и военными. Филип не обратил на него внимания, потому что он тоже готовился сойти на берег в одиночку.

Только после того, как Филип дал распоряжения Мерсье по поводу ремонта судна, он достал пакет, лежавший на дне Габбиного сундука. При виде ее одежды Филип чуть не лишился самообладания и с трудом заставил себя выйти из каюты, где все напоминало о жене. Положив пакет во внутренний карман камзола, он деревянной походкой сошел с корабля на пристань. Повсюду видны были свидетельства того, что город готовится к осаде. Филип отправился пешком на Оружейную площадь, которую позднее назвали площадью Джексона. Он знал, что там штаб генерала Джексона. Переходя улицу, чтобы попасть на Оружейную площадь, Филип вдруг инстинктивно почуял опасность: оглянувшись, он увидел экипаж, несшийся на него с сумасшедшей скоростью. Даже издали было видно, что возницы не было, – похоже, лошадей понесло.

Филип не успевал ни добежать до противоположной стороны, ни вернуться назад. Ему оставалось лишь попытаться увернуться от лошадиных копыт и колес кареты. Филип бросился на землю и, когда лошади поравнялись с ним, сумел увернуться из-под их ног. Но самое худшее было впереди. Карета наезжала на него, а он не успел откатиться в сторону, и правое колесо задело голову, открыв рану, полученную во время шторма. Через несколько минут все было позади. Вокруг столпились прохожие, и несколько солдат подбежали, чтобы помочь ему встать.

– Вы не ранены, сэр? – спросил один солдат, отряхивая камзол Филиппа. – У вас на лбу глубокая рана. Вам надо к доктору.

– Спасибо, – ответил Филип, машинально проверяя рукой карман. – Я не сильно ранен, просто контужен. Вы не видели, откуда появился этот экипаж?

– Нет, сэр, – ответил солдат. – Только что улица была пустая, и вдруг эта карета понеслась прямо на вас. Мы ее в конце концов остановили, но внутри никого нет, и хозяин до сих пор не появился. Прямо загадка, – солдат покачал головой.

– Да, загадка, – коротко повторил Филип, промокнув платком кровь на голове, которая сразу заболела.

Узнав, как дойти до штаба генерала Джексона, Филип отправился дальше, напряженно размышляя. Уже третий раз с тех пор, как он принял это поручение, он чуть не лишился жизни. Двое человек уже погибли – его охватила боль, когда он подумал о Габби, – так что эти люди, кто бы они ни были, не остановятся еще перед одной смертью, чтобы помешать доставить документ генералу Джексону.

Но вот он уже в приемной генерала Джексона. Вскоре дверь кабинета отворилась, и огромного роста мужчина с седыми волосами и усталыми глазами поспешил ему навстречу.

– Сент-Сир, мы с нетерпением ждали вашего приезда. – Он заметил кровь на лбу Филиппа и состояние его одежды. – Бог мой, что случилось с вами? Заходите в мой кабинет. Присядьте, дружище. Я вызову врача, чтобы осмотреть вашу рану. – Пустяки, генерал, – ответил Филип, который тем не менее сел на стул, предложенный Джексоном. – На улице произошел несчастный случай. Лошади понесли, и экипаж, запряженный ими, чуть не раздавил меня.

Джексон пристально смотрел на него, сдвигая кустистые брови, пока Филип описывал ему несчастный случай.

– Нелепые несчастные случаи преследовали нас всю дорогу. Даже погода была против нас. Погиб капитан Жискар, а... мою жену смыло за борт во время шторма несколько дней назад.

Отчаяние в голосе Филиппа встревожило генерала, но он ничего не ответил и ждал продолжения.

– Я убежден, что несчастные случаи, приведшие к этим смертям и угрожавшие моей жизни, подстроены шпионом, который пытался помешать мне доставить вам этот документ. – Филип достал из внутреннего кармана пакет, который сохранил ценой таких огромных потерь.

Глубокие переживания отразились на лице генерала Джексона, когда он пытался найти слова, чтобы выразить свою благодарность, зная, что ничто не может вернуть к жизни жену Филиппа или капитана Жискара.

– Что я могу сказать, Сент-Сир, – наконец произнес генерал с искренним сочувствием, – только то, что вы заслужили вечную благодарность американского народа и французского правительства. Имея в руках этот документ, мы будем точно знать, собираются ли британцы атаковать Новый Орлеан или выберут себе другую цель.

Он разорвал пакет и быстро просмотрел несколько страниц, и его лицо прояснилось.

– Они идут с моря, – объявил он с горящим взглядом. – И очень скоро. Тут еще сказано, что англичане надеются привлечь на свою сторону Жана Лафита. Баратарийский залив охраняет подходы к Новому Орлеану, и, чтобы проникнуть сюда, им нужна помощь Лафита.

– Я знаком с содержанием бумаг, – сказал Филип. – Мы с капитаном Жискаром ознакомились с документом из предосторожности. Но разве Лафит не пират?

– Его по-разному называют, в том числе и пиратом. Но, если он согласится помогать англичанам, можно считать, что мы проиграли.

– По-вашему, это возможно?

– Я бы не удивился, если бы это случилось, – проворчал Джексон. – Недавно губернатор Клерборн приказал американским военным кораблям отправиться к острову Баратария, форпосту Лафита, где обстреляли остров из пушек, потопили несколько кораблей Лафита и взяли в плен некоторых из его людей. Самое удивительное, Лафит не стал отвечать огнем. Позднее он отправил письмо губернатору, где сказал, что считает себя американцем и не хочет обстреливать корабли своей страны. И предложил оказать помощь в войне с англичанами, когда наступит время.

– А губернатор принял его предложение?

– Этот глупец по-прежнему не доверяет ему, но я собираюсь сам разобраться с Лафитом, чтобы узнать, насколько искренне его желание помочь нам. Один из его помощников согласился отвезти двоих наших людей на Баратарию, где они смогут узнать, каковы его планы.

– А город готов к обороне? – спросил Филип. – Как жители?

– У нас не хватает некоторых боеприпасов, например, кремней для мушкетов, – устало вздохнул Джексон. – Наши люди сейчас пытаются пополнить запасы. А судя по бумагам, которые вы доставили, у меня мало времени, чтобы подготовить город к обороне.

Филип увидел, что мысли генерала полностью поглощены предстоящими военными действиями, и встал, чтобы попрощаться. Генерал Джексон пожал ему руку.

– Сент-Сир, я еще раз выражаю вам признательность от имени американского народа. Как бы мне хотелось, чтобы я мог вернуть вашу жену! Если я могу вам чем-нибудь помочь, просите, не стесняйтесь.

Филип пожал узловатую руку.

– Есть одна вещь... – начал он, растроганный искренностью генерала.

– Все, что в моих силах, Сент-Сир, – ответил Джексон.

– Существует отдаленная возможность, течение вынесло мою жену на один из островков или рифов в устье реки и она осталась жива. Не могли бы вы предупредить своих людей? Я готов предложить награду в пять тысяч долларов за информацию, которая позволит найти ее, если она жива, или ее тело, если она погибла.

Генерал Джексон посмотрел на Филиппа с скрываемым сочувствием. Он знал, что шанс на спасение женщины один на миллион. Даже если она достигла берега живой, непременно стала бы добычей аллигаторов.

Но произнести это вслух он не мог.

– Вы очень щедры, Сент-Сир. Я с удовольствием разошлю описание мадам Сент-Сир по своим войскам. Будьте уверены, если она появится в городе, я об этом узнаю.

Хотя слова были оптимистичные, взгляд выдавал его сомнение. В глубине души генерал знал, что попытка Сент-Сира разыскать жену обречена на провал.

Тем не менее Филип написал на листочке описание Габби и протянул генералу.

– Ну что ж, если вашу жену найдут, ее легко будет опознать, – сказал Джексон, прочитав листок. – Другой такой женщины в Новом Орлеане не найдешь. Вы, значит, некоторое время побудете в городе?

– Да, и я буду ночевать на борту «Стремительного», пока судно ремонтируют. Когда ремонт закончится, я решу, остаться ли мне в городе или вернуться на Мартинику. Разумеется, многое зависит от того, найду ли я свою жену... или ее тело.

– Держите меня в курсе, – сказал Джексон, который уже занялся бумагами на столе. – Если у меня будут новости, я вам сообщу.

Аудиенция закончилась. Филип вышел из приемной под палящее солнце, и его вдруг охватила смертельная усталость. Ему показалось, что все, что с ним произошло, – это кошмарный сон, но это был не сон. Теперь, когда он доставил документ по назначению, он думал только о Габби. Он ясно представлял ее гордо вздернутую головку, когда впервые ее увидел, испуганно-оскорбленный вид, когда он объяснил ей, что собирается с нею сделать, и отзывчивость ее жаркого тела, когда он наконец пробился сквозь ледяную стену и выпустил на волю ее страсть, которую никогда не забудет. Он ясно ощутил прикосновение ее чудных локонов, шелковистую кожу, и его тело заболело от тоски по ней. Когда он женился, он ожидал получить кроткую, послушную девушку, которая родит ему детей и не будет ничем докучать. А вместо этого он получил обольстительную, неукротимую дикую кошку, которая поразила его своим несгибаемым духом и темпераментом.

С самого первого взгляда на Габби Филип осознал, что она не соответствует желаемому образу жены. Но как он ее хотел! Ни его резкость, ни грубость не смогли подчинить ее. Ему лишь удалось вызвать в ней чувство протеста, он сам толкнул ее в объятия Дюваля. Если бы Габби знала, что его поведение было продиктовано случившимся с Сесили. Даже сейчас он легко мог представить себе Габби с фиалковыми глазами, извергающими огонь, который превращался в лаву, когда его ласки и поцелуи доводили ее до единственного вида подчинения, которого он добился. Этого было бы вполне достаточно, если бы только Бог сжалился над ним и вернул ему Габби обратно.

 

7

Из-за плотной стены дождя Габби заметила волну лишь за несколько секунд до того, как она накрыла палубу. Она успела только прошептать несколько слов молитвы. Потом почувствовала, как волна вздымает ее на самый гребень, и боль от ушибов, полученных, когда она тащила к мачте Филиппа, стала ослабевать. Габби ощущала, как погружается глубже, глубже, ее охватило странное спокойствие...

Она умерла. Другого объяснения быть не может. Она покоится на белом облаке, и за ней ухаживает ангел с блестящими черными глазами, опушенными густыми ресницами, и с волосами цвета воронова крыла.

– Мадемуазель пришла в себя. Слова прозвучали не как вопрос, а как утверждение, и голос ангела был таким же поразительным, как и внешность. Певучий, тихий голос выражал сочувствие, и говорил ангел по-французски.

Габби пошевелилась, и сразу же словно тысячи иголочек пронзили ее тело. Вот тут она поняла, что не умерла. Умершие не чувствуют боли, а ей было очень больно. Она попыталась приподняться, но красивая женщина, наклонившаяся над ней, ласково уложила ее обратно на мягкие, как облако, подушки.

– Где... где я?

– Вы среди друзей, мадемуазель. Никто вам не сделает ничего плохого.

– А корабль... Филип... – прошептала Габби, обхватив голову руками и не в силах продолжать. Когда она убрала руки, увидела, что в комнате появился высокий, стройный мужчина. Его грациозные движения не скрывали его силу. Волосы у него были длинные, прямые и совершенно черные, как и усы, и бакенбарды, черными были и сверкающие глаза. Габби показалось необычным, что в ухе мужчины висела длинная золотая серьга. Громко стуча сапогами, он подошел к ее кровати.

Голос его был удивительно мягким.

– Как приятно увидеть цвет ваших глаз, мадемуазель. Некоторое время мы опасались, что вы их вообще не откроете, и тогда мы бы много потеряли, потому что я нигде не видел таких восхитительных глаз. В Новом Орлеане редко увидишь глаза цвета фиалки.

Он засмеялся, показав крепкие, белые зубы.

Габби против воли улыбнулась:

– Месье, вы можете мне сказать, где я и как я здесь оказалась?

– Конечно, мадемуазель. Вы на острове Баратария. Я Жан Лафит, и этот остров – моя цитадель. А насчет того, как вы сюда попали, я знаю ответ лишь частично. Наверно, вас смыло за борт во время шторма, но Господь не захотел призвать вас к себе, и вас вынесло на берег, где вас нашли мои люди. А остальное, моя красавица, вы должны рассказать сами.

– Я плыла на корабле в Новый Орлеан, когда нас настиг шторм, – сказала Габби. – Вы не знаете, корабль утонул или прибыл в Новый Орлеан? – Ей почему-то было важно узнать, что Филип остался жив.

– А как название корабля?

– «Стремительный».

– Мы не видели обломков, так что, наверно, ваш корабль благополучно прибыл в Новый Орлеан.

Я попрошу одного из моих людей узнать. А теперь, мадемуазель, вы позволите узнать ваше имя?..

Габби заколебалась, потом пожала плечами:

– Меня зовут мадам Габриэль Сент-Сир.

– А, значит, у вас есть супруг. Мы должны не медленно известить его о вашем спасении. Он, наверно, с ума сходит, думая, что вы погибли.

– Нет, пожалуйста, не надо! – взволнованно закричала Габби. – Я не хочу к нему возвращаться. Не отсылайте меня к нему. Я вас умоляю.

– Успокойтесь, мадам Сент-Сир. Мы не будем сейчас об этом говорить. Вы можете оставаться на Баратарии столько, сколько захотите. Пусть меня называют пиратом, контрабандистом и убийцей, но никто не посмеет причинить вам хоть какой-нибудь вред, пока вы находитесь под охраной Жана Лафита.

– А то, в чем вас обвиняют, хоть в какой-то мере правда? – спросила Габби, вдруг испугавшись.

Он расхохотался:

– Чистая правда, мадам, чистая правда. Но вдобавок я еще радушный хозяин, и вы можете гостить у меня столько, сколько пожелаете. Я оставляю вас в заботливых руках моей Мари. – Он улыбнулся ослепительной улыбкой невысокой и очаровательной черноволосой женщине.

Когда он ушел, Габби вопросительно посмотрела на Мари.

– Он в самом деле пират?

– Ну, можно и так назвать, – сказала Мари, хотя по ее влюбленным глазам было видно, что она так не считает. – Но он ведь нападает только на галеоны проклятых испанцев. Весь Новый Орлеан покупает у Жана сокровища, которые он захватывает у испанцев. Ни разу в жизни он не напал на американский корабль, и тем не менее они пренебрегают его помощью.

Слова Мари смутили Габби, и девушка, наверно, это почувствовала, потому что быстро переменила тему разговора.

– Не обращайте внимания, мадам Сент-Сир, вам нужно отдохнуть и поправиться. Мы поговорим позднее.

– Пожалуйста, называйте меня Габби, – сказала она.

– Хорошо, пусть будет Габби.

– А сколько времени я здесь провела, Мари? – спросила Габби, пока женщина устраивала ее поудобнее.

– Неделю.

– Неделю! – воскликнула Габби, потрясенная.

– Да, и мы вообще не знали, придете ли вы в себя. Но вы очнулись, и теперь самое главное – восстановить силы. Я пойду и прослежу, чтобы вам что-нибудь приготовили. А вы пока постарайтесь отдохнуть.

Оставшись одна, Габби не могла не думать о Филиппе. Глаза ее затуманились, когда она пыталась угадать, жив ли он и опечален ли ее мнимой смертью. Скорее всего нет, подумала Габби, вряд ли ее кончина сильно огорчила мужа. И если ей удастся, она сделает так, чтобы он вообще не узнал о том, что она жива. Позднее надо будет поехать в Новый Орлеан и разыскать сестру Марселя. А тем временем она поживет на Баратарии у Жана и Мари, пока не убедится, что Филип отправился на Мартинику.

Прошло почти две недели, прежде чем Габби набралась сил, чтобы выходить из дома. Большую часть этого времени она с удовольствием провела в обществе Мари. Жан Лафит навещал ее так часто, как позволяли дела, и всегда был очень заботлив и внимателен. Никто больше не произносил ни слова о том, чтобы известить ее мужа, хотя люди Жана выяснили, что «Стремительный» стоит в порту Нового Орлеана.

В один прекрасный день Мари появилась в комнате Габби с ворохом нарядных платьев и белья. Тут были шелка, атлас, батист и парча всех цветов радуги.

– Это тебе, – заявила она, улыбаясь растерянной Габби.

– Все мне? – охнула Габби. Она никогда не видела таких прелестных платьев, как те, что лежали на кровати. Уж, конечно, в сундуке с одеждой, которую она везла из Франции, не было ничего подобного.

– Это подарок тебе от Жана. Он хочет, чтобы ты присоединилась к нам за ужином. Сегодня приедут гости, и мы с тобой будем хозяйками. Если, конечно, ты себя достаточно хорошо чувствуешь.

– Ну конечно, достаточно хорошо. Вы с капитаном Лафитом так добры ко мне, что я буду рада хоть в чем-то помочь вам.

– Прекрасно, – сказала Мари. – Давай теперь хорошенько подумаем, какие платья нам вы брать. Ты же понимаешь, что любовница капитана Лафита и его гостья должны выглядеть ослепительно.

Недоумение Габби было столь велико, что Мари не могла не заметить этого и поспешно спросила:

– Тебя смущает, что я любовница Жана? Габби постаралась скрыть свое огорчение.

– Да нет, что ты, – заверила она Мари. – Но вы с Жаном так любите друг друга, что трудно понять, почему он не женится на тебе. Вряд ли ты согласна навсегда остаться его любовницей?

– Габби, разве ты не знаешь? – удивилась Мари.

– Чего не знаю?

– Того, что Жан не может на мне жениться, как бы он ни хотел!

– Но почему? Я не понимаю!

– Да во мне же одна восьмая негритянской крови. Я же цветная. Жан не может на мне жениться.

Габби потрясение смотрела на Мари. Кожа девушки была почти такой же белой, как у Габби. Как может кто-то называть Мари цветной?

– Ты что, теперь будешь настроена против меня? – робко спросила Мари, не в силах больше вы держать молчания.

Габби крепко обняла девушку.

– Я совсем не против тебя, Мари. Я против общества, которое считает, что ты чем-то хуже. Я уверена, что ты красивее, добрее и сердечнее, чем любая француженка в Новом Орлеане.

– Спасибо тебе, Габби. Жаль, что другие так не думают.

Некоторое время они молча разбирали ворох платьев. Потом Мари заговорила:

– Ты никогда не рассказывала про своего мужа и почему ты скрываешь от него, что осталась жива. Он что, такой старый и безобразный, что ты его не выносишь?

Габби задумалась, представив себе красивое лицо и сильное, мужественное тело Филиппа.

– Да нет, большинство женщин сочли бы его красивым.

– И ты скрываешься от него? – недоверчиво спросила Мари. – Я бы от такого мужчины не стала убегать.

– Но ты его не знаешь, Мари. Он жесток и любит повелевать. Женился на мне только для того, чтобы засадить меня на плантацию, где бы я рожала ему детей. Не сомневаюсь, что Бельфонтен значит для него гораздо больше, чем я. Он даже признался, что имеет любовницу.

– Ты себя недооцениваешь. Женщине с твоей красотой и обаянием не составит труда удержать такого мужчину, как твой Филип. Даже если он сейчас тебя не любит, не сомневаюсь, что очень скоро полюбит.

– Ты просто не знаешь Филиппа. В его душе нет места для любви.

– Но разве он был плохим любовником?

– Любовь и любовник – это разные вещи, – сказала Габби грустно. – По какой-то неизвестной мне причине Филип хотел, чтобы его будущая жена получила монастырское воспитание. Мой отец фактически продал меня ему, пообещав, что я буду кроткая и послушная. Филиппу и в голову не приходило, что я откажусь от роли добродушной племенной кобылы, которую он мне предназначил.

– Твой отец продал тебя ему? – спросила потрясенная Мари. Она была уверена, что в знатных белых семействах такого быть не может.

– Называть это можно как хочешь, но фактически я была продана. С самого начала Филип не скрывал, что оплатит отцовские долги в обмен на брак со мной. А потом он рассердился, когда я отказалась быть покорной игрушкой, которой он меня считал. Он даже препятствовал моим дружеским от ношениям с одним... пассажиром, который тоже плыл на «Стремительном».

– Ну и ну, твой муж, наверно, безумно тебя хотел.

– Да, – призналась Габби, – он хотел меня и добился того, что мое тело стало отвечать на его ласки. Он играл на нем, как хороший музыкант на инструменте. Я ненавидела его за те уроки любви, а себя еще больше, – за то, что оказалась чересчур прилежной ученицей.

– Ну вот, видишь! Значит, он был хорошим любовником.

– Мне, конечно, не с чем сравнивать, но если мужчина может заставить женщину чувствовать, как... Ах, Мари, у меня нет слов, чтобы объяснить, какой восторг я испытала в его объятиях! – Лицо Габби разгорелось при воспоминании о минутах близости.

– Я бы, наверно, не смогла покинуть такого мужчину, – сказала Мари мечтательно.

– А что, если он совершил убийство? Ты и тогда не смогла бы его оставить? Филип сам признался мне, что убил свою жену вместе с ребенком, которого она носила.

– Да что ты такое говоришь, Габби? – Мари смотрела на Габби скептически.

– Все правда, клянусь тебе, Мари. Он сам мне рассказал. Филип был женат на красивой женщине по имени Сесили. Он убил ее, а вместе с ней погиб их нерожденный ребенок. После этого ужасного признания я поклялась, что не останусь с ним. Я не способна жить с таким порочным человеком.

– Боже милостивый! – воскликнула Мари и перекрестилась. – Теперь я все понимаю и на твоем месте поступила бы так же.

– Если б я осталась с ним, я бы жила в вечном страхе, что когда-нибудь он рассердится на меня настолько, что убьет и меня. А что, если со мной тоже погибнет невинный младенец?

– Здесь, под защитой Жана, тебе ничто не грозит. Никто не осмелится приехать сюда за тобой. Я объясню ему, почему ты не хочешь возвращаться к мужу, и он поймет тебя так же, как и я.

– Ты первая настоящая подруга в моей жизни, и я благодарю вас обоих за вашу доброту, – сказала Габби. – Но я не могу злоупотреблять вашей добротой, постоянно находясь под защитой Жана на Баратарии. Я должна постараться устроить собственную жизнь. Мне назвали имя женщины в Новом Орлеане, которой может понадобиться гувернантка, я хотела бы разыскать ее.

– Мы поговорим об этом позднее, – сказала Мари, не желая больше говорить об отъезде. – А теперь надо решить, в каких нарядах мы будем ослеплять наших гостей.

Пока Габби одевалась, она смотрела в окно и, к своему удивлению, заметила несколько английских кораблей, стоявших на рейде в укромной бухте рядом с кораблями Лафита. Она не понимала, что могло привести британцев в крепость контрабандиста. Внезапная догадка омрачила Габби: неужели Лафит собирается предать американцев? Ей стало тревожно – она вспомнила важный документ, который вез Филип, из-за которого погиб капитан Жискар. Удалось ли Филиппу передать бумаги генералу Джексону? Может быть, сейчас Филип уже возвращается на Мартинику? Все эти мысли промелькнули в голове Габби, когда она завершала свой туалет к ужину, продолжая поглядывать в окно. Вот гребцы спустили шлюпку с флагманского корабля и повели ее к берегу. А жители острова сбились в кучки на берегу, ожидая англичан.

Когда Габби и Мари вошли в зал, их приветствовал Жан Лафит. На Габби было лиловое шелковое платье, которое подчеркивало необычный цвет ее глаз, а на Мари – ярко-голубое, выгодно оттенявшее ее золотистую кожу. Комната освещалась канделябрами, в неярком свете мерцали начищенные медные подсвечники.

– Дамы, вы сегодня восхитительны! – воскликнул Лафит. – Все англичане будут мне завидовать. Слышу сигнал с берега, – произнес он. – Гости идут. – Потом повернулся к дамам: – Вас я прошу только, чтобы вы своим присутствием украсили нашу беседу во время ужина и были любезны с эмиссарами Его Величества. – В его глазах плясали лукавые огоньки.

Габби услышала топот сапог на веранде, и на пороге появились трое степенных морских офицеров в синей форме, которых провожал один из помощников Жана Лафита. Мари стояла рядом с Лафитом с таким видом, будто она была знатная дама, а не любовница знаменитого пирата.

Первый англичанин, вошедший в комнату, подошел и представился. Церемонно поклонившись, он сказал:

– Мистер Лафит, я Ричард Тремейн, капитан военно-морского флота Его Британского Величества. Со мной мой адъютант, – он кивнул в сторону молодого человека позади него, – лейтенант Джон Локли, а также армейский капитан Уильям Джонс. С нами также прибыл посланник короля мистер... э... Смит. Но он страдает от лихорадки и не смог сойти с нами на берег. Я прибыл вручить вам послание от моего командующего, а мистер Смит передал мне для вас письмо от британского правительства.

Капитан Тремейн достал два пакета. Лафит взял их, но тут же небрежно бросил на стол, не потрудившись вскрыть печати.

– На Баратарии мы считаем, что сначала гостей следует хорошо принять, а уж потом заниматься делами. А Жан Лафит никогда не позволит, чтобы дела мешали удовольствиям. Пожалуйста, садитесь, господа, но прежде позвольте представить вам наших прелестных дам. Моя хозяйка и моя гостья. – И он представил Мари и Габби.

Габби почувствовала любопытство англичан. Может быть, они решили, что обе женщины любовницы Лафита? Девушки обменялись лукавыми улыбками, они знали, что визитеры в замешательстве. Одна красивая любовница – это понятно, но сразу две?

Только когда было подано и убрано последнее блюдо роскошного ужина, Лафит взял пакеты, которые так и лежали на столе, взломал печати и с непроницаемым выражением лица внимательно прочел каждый документ. Габби была вне себя от нетерпения. Отошлет ли Жан ее и Мари из комнаты, прежде чем начнет обсуждать дела?

Но Жан удивил всех тем, что обратился к англичанам, не попросив дам удалиться.

– Похоже, капитан Тремейн, ваш командующий и ваше правительство вдруг стали очень высоко меня ценить. Настолько высоко, что мне предлагают чин капитана в Королевском военном флоте в обмен на сотрудничество. – Он удивленно развел руки. – Но почему, капитан? Для чего вам контрабандист и пират?

Капитан Тремейн нервно прокашлялся:

– Как вы знаете, нам необходимо иметь контроль над Баратарийским проливом, если мы хотим захватить Новый Орлеан. Этот пролив дает возможность подойти к городу. Союз с вами гарантирует успех.

Жан поразил капитана в самое сердце тем, что вручил документы Мари.

– А ты что скажешь, моя дорогая? – спросил он беззаботно. – Пустить английские корабли на Баратарию?

Мари быстро проглядела документы.

– Тридцать тысяч долларов – большая сумма, Жан, – сказала она, – но это пустяки по сравнению с твоими доходами от торговли с американца ми в Новом Орлеане. Сокровища, отобранные у испанских донов, теперь украшают лучшие дома в Новом Орлеане.

–Но вспомните о чине капитана, мистер Лафит. Вы станете уважаемым офицером Королевского военно-морского флота и больше не будете пиратом, который нагоняет страх на людей.

Жан запрокинул голову и захохотал:

– Если вы не верите, что я уважаемый человек, спросите любого в Новом Орлеане, и вам ответят, что меня уважают и даже почитают.

– Так вы не принимаете наше предложение? – сухо спросил капитан Тремейн.

– Я этого не говорил.

У Габби упало сердце. Неужели Лафит вступит в союз с англичанами? По его словам можно было понять, что он готов обдумать предложение. Ее лицо стало таким озабоченным, что Мари толкнула ее под столом и шепнула, чтоб Габби не волновалась, мол, Жан знает, что делает.

– Я обдумаю предложение вашей страны, капитан Тремейн, – сказал Жан любезно. – Как я могу с вами связаться, когда приму решение?

– Вы не сможете связаться со мной напрямую, но посланник, о котором я упоминал, будет в Новом Орлеане. Он проживает в доме номер тридцать по улице Дюмэн, и вы можете сообщить ваше решение по этому адресу.

Вскоре после этого англичане попрощались и отправились на шлюпке на корабль. О них никто не заговаривал и о документах, лежащих по-прежнему на столе, – тоже.

– Благодарю вас, Габби, – сказал Жан, – что вы явились прекрасным украшением нашего ужина. – Потом он продолжил более серьезным голосом: – Мари объяснила мне, почему вы не хотите возвращаться к мужу, и я полностью согласен. Вы можете оставаться у нас в гостях столько, сколько пожелаете. Теперь, когда вы полностью оправились после перенесенных испытаний, вы, наверно, захотите познакомиться с нашим маленьким островом. Гуляйте, где хотите. Никто не причинит вам вреда.

– Спасибо, капитан Лафит, – сказала Габби благодарно. – Я пробуду у вас, пока не узнаю, что мой муж уехал из Нового Орлеана, а тогда займусь устройством своего будущего.

На следующее утро английские корабли ушли, и в бухте остался только флот Лафита. После завтрака Мари провела Габби по дому своего возлюбенного, занимавшему довольно большую площадь, по периметру дома тянулась веранда, защищавшая от летнего солнца и от зимних ветров.

Главным словом для этого дома было «изобилие». Всего было много – серебра, шпалер, резной мебели, позолоченных статуй и бесценных ковров. В кухне была запасена всевозможная еда, а в прохладном винном погребе бренди и вина из разных стран.

Иногда одна, но чаще с Мари Габби гуляла по острову. Габби узнала, что на Баратарии действует строгий кодекс чести, и женщины имели те же права, что и мужчины. Здесь жили люди разных цветов кожи, и все они могли заводить семью или жить вместе, с кем хотят.

Большинство контрабандистов выглядели как пираты, и многие искоса следили за Габби, но никто не смел приблизиться, особенно когда Габби была в обществе Мари.

Мари рассказала Габби, что Лафит отделывается от англичан неопределенными ответами, а сам посылает срочные письма губернатору и генералу Джексону.

Однажды, почти через месяц после визита англичан, Мари сказала подруге, что у них опять будут к ужину важные гости.

– На этот раз американцы, – объяснила она. – Посланцы генерала Джексона. Может быть, на этот раз они поверят Жану и воспользуются его помощью.

– Так он отверг предложение англичан?

– Господи! – воскликнула Мари. – Он его вообще не рассматривал. Хотя британцы предлагали тридцать тысяч долларов и чин капитана, они требовали, чтобы Жан дал обязательство не нападать на испанские корабли. А второе письмо, от военного флота, вообще содержало неприкрытую угрозу: мол, помогите воевать с американцами, а не то Баратария будет уничтожена английскими кораблями. Жан так разозлился, что ему стоило большого труда не выкинуть посланцев с острова.

– А ты полагаешь, они на вас нападут, если Жан примет сторону американцев? – спросила Габби.

– Риск есть, потому что английские корабли все время где-то поблизости, – Мари махнула рукой в сторону залива. – Но есть более серьезная проблема: люди Жана по-прежнему томятся в тюрьме в Новом Орлеане, а губернатор не отвечает на письма. Жан в очень трудном положении. Он потому и обратился к генералу Джексону.

– Наверно, генерал Джексон серьезно относится к предложению Жана о помощи, иначе он не стал бы посылать сюда людей.

– Жан на это и рассчитывает, – вздохнула Мари. – Хоть Жан и француз по рождению, но прежде всего он гражданин Луизианы и американец.

И Мари, и Габби приложили немало усилий и фантазии в выборе туалетов к этому вечеру. Их усилия не пропали даром – они были восхитительно очаровательны: темно-желтый шелк платья Габби великолепно подчеркивал серебристый цвет роскошных волос, распущенных по молочно-белым плечам, соблазнительно открытому декольте. Мари выглядела не менее обворожительно: зеленый атлас платья облегал ее стройную фигуру, а красота смуглянки стала еще ярче. Черные глаза Жана горделиво блестели, когда он знакомил вошедших Мари и Габби с двумя молодыми людьми, которые уже прибыли и беседовали с ним в зале. Разговор велся на английском языке. Габби неплохо владела английским благодаря урокам, полученным в монастыре. Представляя ее, Жан назвал только ее имя, из-за предосторожности на вполне возможный случай знакомства этих людей с Филиппом.

Капитан Роберт Стоун, казалось, не в силах был отвести взгляда от Габби с того момента, как ее увидел. Его спутник, лейтенант Питер Грей, пристально посмотрел на нее и поздоровался. Однако, услышав имя Габби, мужчины переглянулись, а у Габби от недоброго предчувствия сжалось сердце.

Во время ужина Габби ощущала все возрастающую неловкость от того, что капитан Стоун неотрывно смотрел на нее своими ярко-голубыми глазами. Даже Мари обратила на это внимание и бросила Габби заговорщический взгляд. Габби из-под опущенных ресниц изучала капитана, пока его вниманием завладел Лафит. Лицо капитана Стоуна казалось мальчишеским по сравнению с мрачным выражением лица Филиппа. Он был такой же высокий и атлетически сложенный, но на этом сходство заканчивалось. Его непокорные волосы все время падали ему на лоб, когда он поворачивал голову. По-юношески открытая улыбка обезоруживала, и Габби краснела каждый раз, когда он улыбался ей, что случалось очень часто. Взгляд его был мягким, в нем не было ничего угрожающего. Ей не верилось, что он военный, потому что он не выглядел как человек, способный убивать.

Лейтенант Грей, хотя и моложе годами, выглядел старше. Его серые глаза напомнили ей глаза Филиппа, и невозможно было проникнуть за их суровую завесу. Он казался мудрым не по годам, и инстинктивно она чувствовала, что он может быть очень жестоким. Габби вздрогнула, когда встретилась с ним взглядом. Он посмотрел на нее не как на привлекательную женщину, а как на ценный товар. Она занервничала и обрадовалась, когда ужин закончился и Жан повел мужчин в кабинет, чтобы обсудить дела за бренди и сигарами. Англичан он такой любезности не удостоил. Габби не осталась поболтать с Мари, а сразу направилась в свою комнату.

Оставшись одна, Габби долго размышляла о том, как переглянулись американцы, услышав ее имя, и о расчетливом взгляде лейтенанта Грея. Что это означает? А вдруг Филип до сих пор в Новом Орлеане и пытается найти ее, надеясь, что она жива? Расхаживая по комнате, она подошла к окну и долго смотрела на залив, залитый лунным светом. Она надела просторное платье поверх ночной рубашки, тихонько выскользнула из дома и спустилась по ступенькам веранды. Было тихо, значит, Жан и американцы уже закончили деловые обсуждения и отправились спать. Тропинка, выложенная устричными раковинами, скрипела под ее ногами, пока она шла к песчаному пляжу. Она миновала часового, который был ей знаком, и тот даже не окликнул ее.

Наконец Габби остановилась, пораженная открывшейся перед ней картиной: виделось нечто сказочное в лунных серебристых бликах морских волн, загадочно мерцающих вокруг темных кораблей. Зрелище было притягательно-волнующим. Внезапно послышался звук шагов и голос:

– Прекрасное зрелище, мадемуазель Габриэль.

Габби вздрогнула от неожиданности, но тягучий выговор показался ей приятным, а узнав капитана Стоуна, она успокоилась.

– Да, – отозвалась Габби, глядя на море, – восхитительно.

– Я говорил не о пейзаже, – прошептал он тихо. – Она почувствовала совсем близко его теплое дыхание, и это встревожило ее. Но он не пытался к ней прикоснуться.

– Пожалуйста, капитан, – сказала она, желая прекратить подобные разговоры.

– Простите, мадемуазель, но я не мог этого не сказать. Вы самое восхитительное создание, которое я когда-либо видел.

– Я вижу, что вам тоже не спится, – сказала она, чтобы скрыть смущение.

– Душная ночь выгнала меня из комнаты, – признал капитан, – но теперь я очень рад этому обстоятельству.

– Ваш корабль здесь? – спросила Габби, кивнув в сторону бухты.

– Нет, мы приплыли из Нового Орлеана на пироге. Нашим проводником был Доминик Ю.

– И вы долго здесь пробудете?

– Пока не решено, но не больше двух недель. Генерал Джексон поручил мне и лейтенанту Грею осмотреть остров и его укрепления, а также состояние судов Лафита на случай, если мы решим воспользоваться его помощью. После того, как я удостоверюсь, что он искренне желает помочь нам, я должен доложить генералу.

Габби медленно пошла по пляжу, а капитан Стоун мерно шагал рядом, решив, что его общество не отвергают. Они шли бок о бок, наслаждаясь молчанием, ночной тишиной и обществом друг друга. Вскоре Габби повернула в сторону дома, где они расстались, пожелав друг другу спокойной ночи.

В последующие дни независимо от того, сколько часов капитан Стоун проводил в совещаниях с Лафитом и лейтенантом Греем, он всегда находил время для Габби. Обычно они встречались поздно вечером и гуляли по пляжу.

В один из таких вечеров Габби стояла на своем обычном месте под пальмой, ожидая капитана Стоуна, и наконец услышала знакомый хруст ракушек под тяжестью шагов. С приветливой улыбкой она повернулась и, к своему изумлению, увидела лейтенанта Грея.

– Что вы тут делаете? – выпалила она.

– Вы ждали кого-нибудь другого? – спросил он многозначительно. – Прекрасная ночка для прогулок, мадам Сент-Сир. Я-то гадал, что интересного капитан Стоун находит на пляже в это время суток, но теперь все ясно.

Габби побледнела, пораженная тем, что он назвал ее фамилию. Чтобы скрыть замешательство, она сказала как можно презрительней:

– Вы ведете себя грубо, лейтенант Грей! – И отвернулась от него.

– Не так быстро, мадам Сент-Сир, – сказал он вкрадчивым голосом, хватая ее за локоть. – Вы не сможете никого одурачить. И я, и капитан Стоун знаем, кто вы такая. Ваш муж разослал ваше описание по всему Новому Орлеану. Что бы он сказал, если бы узнал, что его жена живет в обществе грязных контрабандистов и пиратов и к тому же завела роман с другим мужчиной?

– Моя жизнь вас не касается, – гневно возразила она.

– Я сделаю так, чтобы это меня касалось, – отозвался лейтенант Грей, поглаживая руку Габби. – Ваш муж, должно быть, очень вас ценит. Он назначил награду в пять тысяч долларов тому, кто сообщит ему сведения о вашем местонахождении или доставит доказательства вашей смерти, лютел бы я знать, почему вы предпочли, чтобы он считал вас погибшей. Несомненно, любящая жена быстро вернулась бы к своему мужу. Очевидно и то, что никто не удерживает вас против воли. – Он прищурился и сильнее сжал ее локоть.

Тревожные мысли омрачили ее прекрасное лицо. О чем говорит этот человек? Филип настолько хочет вернуть ее, что объявил о награде? Она надеялась, что Филип уже давно покинул Новый Орлеан, но, если правда то, что сказал лейтенант Грей, значит, ее муж не уедет, пока не получит сведения о ней.

– Я собираюсь получить эти пять тысяч долларов, мадам Сент-Сир, и не намерен делиться ими с капитаном Стоуном.

– Кажется, вы произнесли мою фамилию? Капитан Стоун неслышно приблизился к ним и с первого взгляда оценил ситуацию. Лейтенант Грей моментально отпустил локоть Габби и отступил на шаг.

– Я только что сообщил мадам Сент-Сир, что нам известно, кто она такая, и что мы поможем ей благополучно вернуться к мужу.

– А зачем вы схватили ее за руку? – спросил капитан Стоун, заметив, как Габби потирает локоть.

– Я прошу прощения, – сказал лейтенант Грей, но извинение прозвучало неискренно, – я, кажется, увлекся, представив себе, как обрадуется Сент-Сир, когда узнает, что его супруга жива и здорова.

– Оставьте нас, – приказал капитан Стоун, – я сам поговорю с мадемуазель... с мадам Сент-Сир.

Габби за это время не произнесла ни слова. Может ли она доверять капитану Стоуну? Почему он раньше не признался ей, что ему все известно? Вдруг он тоже мечтает получить награду, обещанную Филиппом?

– Вы хорошо себя чувствуете? – спросил капитан Стоун взволнованно, после того как фигура лейтенанта скрылась за деревьями.

– Я... да... он ничего мне плохого не сделал... – нерешительно произнесла она.

– Габриэль... Габби... – тихо сказал он.

– Почему, капитан Стоун? Почему вы мне не сказали, что вы знаете, кто я? Вы собирались силой

доставить меня к мужу после того, как завоюете мое доверие?

– Сначала я просто решил подождать и по смотреть, не доверитесь ли вы мне.

– Капитан Стоун...

– Меня зовут Роб.

– Хорошо, Роб, – повторила она. – Только скажите мне, собираетесь ли вы претендовать на награду, предложенную моим мужем? Это ведь большие деньги. Гораздо больше, чем может заработать армейский капитан.

– С самого начала я не собирался извещать вашего мужа о том, что вы находитесь на Баратарии. Я уверен, что у вас веская причина, чтобы к нему не возвращаться. А когда узнал вас получше, то понял, что меня не волнует, даже если вы вообще к нему не вернетесь. Вы настолько красивая и сердечная женщина, что не можете скрываться от мужа без уважительной причины. И потом... Я люблю вас, Габби, – произнес Роб таким искренним голосом, что сердце Габби дрогнуло.

– Капитан Стоун... Роб... вы сами не понимаете, что говорите! Вы не знаете меня! – попыталась

протестовать Габби.

– Я знаю о вас все, что мне нужно.

– Я замужняя женщина.

– Да, но вы не любите своего мужа, – сказал Роб с полным убеждением. Он обнял ее. – Габби, дорогая, я хочу вас увезти в Новый Орлеан.

– Я не могу, Роб! Филип разыщет меня.

– Он и здесь вас разыщет. Можете не сомневаться, что лейтенант Грей отправится прямо к нему, как только мы вернемся в город. Поэтому надо сделать так, чтобы он поверил, будто я уезжаю один, а вы по-прежнему остаетесь на Баратарии. К тому времени, как он сообщит вашему мужу, мы уже будем далеко. Доверьтесь мне, Габби. Я позабочусь о вас.

Он был таким добрым, заботливым, что Габби почти поверила: он защитит ее от Филиппа. Зная своего мужа, она не сомневалась, что Роб может пострадать из-за нее.

– Где бы вы меня ни спрятали, Филип найдет меня. Вы его не знаете, – сказала она в отчаянии.

– Тогда я отправлю вас к моим родителям в Южную Каролину, и, когда битва за Новый Орлеан закончится, мы будем жить в Южной Каролине как муж и жена. Сент-Сиру не придет в голову искать вас там. – Он говорил так, как будто уже все продумал.

– Милый, – прошептала Габби, тронутая его чувствами, – я не могу так поступить с вами. Вы заслуживаете жену, которая будет ваша перед людьми и перед законом. У нас даже дети были бы незаконнорожденными.

– Для меня они будут законнорожденными, – сказал Роб упрямо.

Габби ласково провела рукой по его лицу и убрала челку, упавшую ему на лоб. Это простое движение разбудило в нем бурю чувств. Он прижал ее хрупкую фигурку к себе и впился в ее губы страстным поцелуем. Когда он отпустил ее, у нее перехватило дыхание.

– Нет, Роб! – закричала Габби, чувствуя, как ее сопротивление слабеет. – – Я все еще замужем, и меня всегда учили, что брачные узы священны. Я не могу разорвать их и пойти наперекор всему, во что я верила.

– Я не собираюсь вас принуждать, Габби, – ответил Роб, неохотно отпуская ее. – Но подумай те над тем, что я сказал. Мне неизвестно, почему вы отказываетесь вернуться к мужу, но, когда он приедет за вами, Жан Лафит не сможет помешать ему забрать вас. Ведь по закону вы его жена.

Габби целую неделю размышляла над словами Роба. За это время она не виделась с Жаном наедине, но Мари она рассказала, что американцы знают, кто она такая, и что лейтенант Грей собирается получить награду, обещанную Филиппом. Мари решила поговорить обо всем с Жаном.

К огорчению Габби, Жан сказал Мари, что, если Филип появится на Баратарии, ему ничего не останется, как передать Габби на попечение мужа. По всему было видно, что генерал Джексон на стороне Филиппа и Жан не может позволить себе ничего, что способно помешать хрупким переговорам между ним и американцами. Мари сочувствовала подруге, но слово Жана было для нее законом. Выручить своих людей из тюрьмы и защитить Новый Орлеан было гораздо важнее, чем частные проблемы между мужем и женой. У Габби не оставалось другого выхода, как довериться Робу.

Роб был в восторге, когда Габби объявила, что поедет с ним в Новый Орлеан, хотя она настояла на том, что, как только Филип уедет на Мартинику, она будет жить самостоятельно. В те дни, пока Габби раздумывала, капитан Стоун разрабатывал план отъезда.

Было решено, что через два дня он отправляется в Новый Орлеан, а лейтенант Грей останется еще на неделю, чтобы довести до конца инспекцию кораблей, стоявших в бухте. Он предложил следующее: Габби переоденется мальчиком, и они под покровом ночи отправятся в Новый Орлеан. Если на следующий день у лейтенанта Грея возникнут подозрения по поводу ее отсутствия, Мари скажет, что Габби заболела. А когда они достигнут города, Роб снимет новую квартиру, чтобы Филип не смог разыскать их.

Мари с удовольствием помогала в их планах, считая, что это все очень романтично. Она достала Габби мужскую одежду и даже заставила Жана пообещать, что он задержит лейтенанта Грея на острове, насколько возможно.

– Раз уж ты не любишь своего мужа, капитан Стоун не самый плохой вариант, – смеялась Мари. – Он красивый. Не такой красивый, как мой Жан, но тоже мужественный и привлекательный. Я видела, как он буквально ест тебя глазами.

– Но я по-прежнему замужем, – строго сказала Габби.

– Ах ты, невинная бедняжка! – воскликнула Мари. Потом добавила: – Доверяй своему сердцу, дорогая.

Наконец наступил вечер отъезда. Грей кипел от возмущения из-за того, что должен, по приказу Лафита, остаться. Хотя Роб заверил лейтенанта, что не будет требовать награды от Филиппа, тот не мог в это поверить. Он хотел первым попасть в Новый Орлеан. Он так расстроился, что не присутствовал при отъезде, когда Роб садился в пирогу с важными письмами от Лафита, спрятанными за поясом. А если бы он был на берегу, то, конечно же, заметил бы стройную, мальчишескую фигуру в низко опущенном на глаза картузе и с узелком в руках, бесшумно проскользнувшую в пирогу за несколько минут до отплытия.

– Эти плоскодонные лодки легко опрокидываются, так что сидите тихонько и держитесь за бортики, – сказал Роб, когда они были на середине узкой протоки. – Но зато они могут пройти по болотам и грязевым отмелям.

Габби испуганно смотрела, как один из людей Лафита, отталкиваясь шестом, правил узкой плоскодонной пирогой, а Роб высоко держал фонарь, освещая дорогу.

– Не впадайте в панику, если увидите рядом аллигатора, – шепнул ей Роб. – Они тут охотятся по ночам.

Теперь Габби поняла, зачем нужен проводник – только люди Лафита могли не заблудиться в этих мириадах болот. Габби вздрогнула, когда ей послышался плеск в воде, и придвинулась ближе к Робу, который обнял ее, пока она не перестала дрожать.

Через некоторое время, которое Габби показалось ужасно долгим, они заметили вдали огонек. Когда пирога подплыла ближе, оказалось, что это костер, у которого собрались пятеро мужчин. Габби вздохнула с облегчением: наконец-то она ступит на твердую землю. Их проводник о чем-то переговорил с мужчинами у костра, и через несколько минут один из них привел из темноты красивого черного коня со звездочкой на лбу.

Роб подошел к лошади и ласково поговорил с ней, а потом вернулся к Габби. Потом он подсадил ее на коня, передал ей узелок с одеждой и сам сел за ней. Попрощавшись с мужчинами у костра, они поскакали в темноту. Габби казалось, что извилистая тропа никогда не закончится, но через некоторое время они все же выехали на дорогу. Только здесь Роб заговорил с ней.

– Вы не замерзли, дорогая? – спросил он заботливо, привлекая ее поближе к себе.

– Немножко, – ответила Габби.

– Гром быстро доставит нас в Новый Орлеан, – сказал он, ласково похлопывая животное. – Кстати, – сказал он, улыбаясь, – из вас получился прехорошенький мальчик.

Габби покраснела, но обрадовалась его шутливому настроению.

– Гром – ваш конь? – спросила она.

– Да. Люди Лафита заботились о нем, пока я был на Баратарии.

Они ехали молча некоторое время, а потом Габби спросила:

– Далеко еще до Нового Орлеана?

– Уже близко. Я снимаю комнаты в Старом квартале на Королевской улице. Мы проведем там остаток ночи. Я проведу вас наверх по черной лестнице, а завтра доставлю письма Лафита генералу Джексону и сразу же начну искать новое жилье.

– Ну что, Лафит присоединяется к американцам?

– Я убежден, что Лафит искренне хочет помочь нам. Он просит только, чтобы его людей вы пустили из тюрьмы и чтобы он сам и все его люди получили помилование.

– А генерал Джексон согласится?

– Уверен, что да, после того как он выслушает мой доклад и прочтет письма Лафита.

Они проехали спящими ночными улицами, через ворота въехали во внутренний дворик, где Роб помог Габби спешиться и отвел Грома в конюшню. Приложив палец к губам, он повел ее по железной лестнице на второй этаж двухэтажного дома, вынул ключ и отпер дверь, жестом приглашая Габби войти.

Роб зажег лампу, и Габби огляделась. Комната была безупречно чистой, но скудно обставленной. Габби мечтательно посмотрела на кровать, потому что ночь была очень долгой, но она быстро отвернулась, когда увидела, что Роб смотрит на нее странным взглядом.

– Габби, вы, наверно, устали, – сказал Роб, беря у нее из рук узел с одеждой. – Вы должны от дохнуть.

Не давая ей времени возразить, он взял ее на руки и осторожно положил на мягкую постель. Он снял с нее мальчишеский картуз и как зачарованный смотрел на ее длинные серебристые локоны, которые струились по плечам. Он взял в руки шелковистые пряди и поднес к лицу, вдыхая их чистый, лимонный запах.

– Габби, я... – начал он хрипло.

– Не надо, Роб, – прошептала Габби, пони мая, какие чувства бушуют в нем. – Ничего не говорите, прошу вас. Мы с вами друзья, и можем быть только друзьями.

– Простите меня, Габби. Простите. Я люблю вас и безумно хочу вас, но не буду принуждать вас. Когда придет время, вы станете моей, и к черту ваши брачные обеты! А теперь отдыхайте.

Он снял с кровати стеганое одеяло и стал устраиваться на полу. Габби была поражена, как быстро он принял и согласился с ее желаниями. Если бы Филип проявил хоть чуточку терпения и любви, какие она видела у Роба!

Когда Габби, проснувшись, открыла глаза, ее ослепил солнечный свет. В следующую секунду она вспомнила, где она, и тут же оглянулась – Роба в комнате не было. Одеяло, на котором он спал, лежало аккуратно сложенным в ногах кровати, а на нем был листок бумаги. В записке Роб написал, что отправляется к генералу Джексону, и просил ее подождать и никуда не выходить без него.

Увидев кувшин с водой на умывальнике, который наверняка специально для нее приготовил Роб, Габби умылась и оделась в простое платье, привезенное с собой. Потом она села у окна и с восхищенным вниманием рассматривала происходящее на улице.

Город, такой молчаливый прошлой ночью, теперь ожил. Уличные торговцы зычными голосами расхваливали свои товары, шагая за телегами, запряженными мулами. Слышались песни негритянских грузчиков с пристани.

Габби пришла в восторг от внутреннего дворика, через который они накануне вошли в дом. В нем был великолепный садик, а в глубине – конюшня. Гибискус цвел рядом с олеандрами и пальмами, бугенвиллея дождем кроваво-красных цветов оплетала балкон с кованой решеткой, который окружал дом на уровне второго этажа и нависал над мощенной булыжником улицей.

Когда во дворик въехал маленький крытый экипаж и Габби увидела, что им правит Роб, то улыбка счастья озарила ее лицо. Когда он заметил, как она обрадовалась ему, он весь просиял. Робу не было дела до того, что Габби замужем за другим, он был полон решимости уговорить ее уехать на его плантацию в Южную Каролину и ждать его там, особенно теперь, когда он узнал, что должен отправиться с новым заданием генерала Джексона.

– Я привез вам булочки, – сказал Роб, кладя пакет на стол. – Поешьте, пока я запакую вещи. Я снял для нас комнату с кухней в апартаментах Патальба на улице Шартр.

Пока Габби с аппетитом ела булочки, Роб запаковал свои вещи и вместе со скудными пожитками Габби отнес их в экипаж. Он уже повидал квартирную хозяйку и расплатился за комнату, намеренно не сообщив ей адрес, куда он переезжает. Когда Габби поела, он провел ее по задней лестнице и усадил в экипаж. Они поехали по извилистым улицам, пока не въехали в другой дворик, очень похожий на тот, что недавно покинули. Как и накануне, Роб быстро провел ее по наружной лестнице в большую светлую комнату, которая служила спальней и гостиной. В смежной комнате поменьше была кухня. Окна до пола открывались на маленький балкон, выходивший на оживленную улицу. Такие же окна на противоположной стороне выходили на внутренний балкон и лестницу во двор.

– И когда вы все это успели? – спросила Габби.

– Я плохо спал ночью, – сказал Роб с улыбкой, – и сегодня встал очень рано. К счастью, генерал Джексон тоже рано встает, и, когда аудиенция окончилась, я пошел искать жилье. Вам нравится? – Его мальчишеский энтузиазм был заразителен.

Габби почувствовала себя виноватой из-за того, что он так старается ей угодить. Ей нечем было отблагодарить его за доброту.

– Великолепно, – сказала она, улыбаясь, и начала распаковывать вещи.

Потом Габби сказала:

– Расскажите о том, как прошла ваша встреча с генералом Джексоном. Что он решил насчет Жана Лафита?

На лбу Роба появилась морщинка, и Габби подумала, что дело плохо, но Роб быстро успокоил ее:

– Генералу Джексону очень нужна помощь в обороне города, раз уж жители не хотят сами защищаться. Когда он прочел письма Лафита и выслушал мои рекомендации, он решил, что с радостью примет помощь Лафита в борьбе с англичанами.

– А как насчет губернатора Клерборна?

– Губернатор поступит так, как скажет Джексон. Ему ничего другого не остается. – Он пристально посмотрел на Габби. – Документы, которые ваш муж доставил из Франции, убедительно доказывают, что над Новым Орлеаном нависла опасность. Вы знали, что ваш муж везет секретные документы, Габби?

– Да, Роб, я знала. Он рассказал мне о них после того, как убили капитана Жискара. Он подозревал, что на «Стремительном» действует шпион, и полагал, что его жизнь в опасности, поэтому он попросил меня доставить бумаги генералу, если с ним что-нибудь случится.

– И тем не менее это вы чуть не лишились жизни, а Сент-Сир благополучно прибыл в Новый Орлеан, – произнес Роб задумчиво. – Я никогда вас не спрашивал, но скажите, почему в ночь урагана вы оказались на палубе, а не в своей каюте?

Лицо Габби затуманилось, и она почувствовала легкий озноб при этом воспоминании. Роб понял состояние Габби и привлек ее к себе.

– Простите меня, дорогая, – виновато сказал он, гладя ее по волосам, – я не хотел воскрешать болезненные воспоминания. Не рассказывайте, если не хотите.

– В другой раз, Роб, не сейчас. Это слишком свежо в памяти.

Прежде чем он смог сдержать себя, Роб поймал ее губы своими. Волнующий, страстный поцелуй довел Габби до головокружения. Внезапно ее чувства вступили в конфликт с совестью и строгими моральными принципами. Но Филип любил ее так давно, что тело томилось от влечения, которое довольно трудно было не замечать. Только когда проворные пальцы Роба расстегнули ее платье и обнажили плечо и высокую белую грудь, Габби опомнилась.

– Нет, Роб, – просила она, бросая ему умоляющий взгляд. – Вы не должны.

– Но ты хочешь меня, Габби, я чувствую это. Я люблю тебя и думаю, что ты любишь меня.

Любит? Любит ли она Роба? Она благодарна ему, и никто ей так не нравится, как он. Но любовь? Может быть, она и любит Роба, подумала она, все еще находясь во власти своих эмоций. Но это не дает права нарушать брачные обеты.

– Я не знаю сама, что чувствую, Роб, – сказала она наконец. – Я вообще не знала мужчин, кроме мужа, да и его я едва знала, когда меня вынудили выйти за него замуж. Правда, на борту «Стремительного» я встретила одного человека, но ревность Филиппа помешала нам стать друзьями. Так что, как видите, мой опыт общения с мужчинами очень мал.

– А этот другой человек, – спросил Роб, испытав укол ревности, – вы в него влюбились?

– Нет! – ответила Габби. – Мы лишь были друзьями.

– А я предлагаю вам вечную любовь. – И Роб поцеловал ее снова, долгим, нежным поцелуем, так что Габби чуть не лишилась чувств.

Она не понимала, что с ней происходит, – будучи женой одного, она испытывает физическое влечение к другому. Где-то краешком сознания она вспомнила голос матери, полный чувственности, обращенный к ее отцу, и то, как сама Габби дала себе клятву никогда не подчиняться своим плотским потребностям. И это ей позволило найти в себе силы противиться страстному натиску Роба.

– Я не могу принять вашу любовь, Роб, – сказала Габби, тихонько высвобождаясь из его объятий.

Роб покраснел, его тело пронизывала дрожь от сдерживаемого желания, но он решил дождаться того момента, когда она сама захочет прийти к нему. Дрожащими руками он помог ей застегнуть корсаж и скрыть обольстительное тело, которое сам только что обнажил.

– Прости меня, Габби, я не буду настаивать, хотя для меня настоящая мука быть рядом и не обладать тобой, – сказал он разочарованно. – Если бы я хоть раз вкусил твоей любви, мне не так тяжело было бы уезжать.

– Уезжать? Куда? – воскликнула Габби.

– Генерал Джексон дал мне еще одно задание. В армии не хватает кремней и боеприпасов, и поэтому в конце недели я поеду с небольшим отрядом в район Натчеза, где, по сведениям нашего разведчика, есть тайный склад боеприпасов. Я должен отыскать, купить боеприпасы и перевезти их по реке в Новый Орлеан.

– А это опасно? – спросила Габби, внезапно испугавшись, что никогда больше его не увидит.

– Не волнуйся, дорогая. Это не очень опасное задание.

– А долго тебя не будет?

– Как получится. Но не больше месяца, – заверил Роб. – Я отправлю тебя в Южную Каролину, на плантацию моих родителей. Они о тебе позаботятся. Пожалуйста, дорогая, – сказал он умоляюще, когда она отрицательно покачала головой. – Как я могу уехать, зная, что ты остаешься одна!

– Нет, я останусь здесь и дождусь твоего возвращения, – сказала Габби упрямо.

Роб нахмурился, глубокие морщины омрачили его обычно жизнерадостное лицо. Он знал, что не может заставить ее уехать.

– Но ты обещаешь, что не убежишь, пытаясь устроить свою жизнь?

– Обещаю, – сказала она торжественно.

– Габби, я тебя раньше никогда не расспрашивал, но не скажешь ли мне, почему ты не хочешь возвращаться к мужу? Я с ним незнаком, но генерал Джексон его очень ценит.

– Значит, твой генерал плохо его знает! – выпалила Габби. – Он убийца, человек, который убил собственную жену.

– Бог мой, Габби, о чем ты говоришь?

– Он сам мне об этом сказал, и у меня нет причин сомневаться. Он холодный, надменный, ужасный человек, он относился ко мне как к вещи, а не как к жене. Я никогда больше не хочу его видеть.

– И ты никогда его не увидишь, дорогая, когда война закончится, ничто не помешает мне отвезти тебя в Южную Каролину. Даже твои протесты.

Следующие несколько дней пролетели очень быстро. Габби не выходила из маленькой квартиры, но часто сидела на балконе. Роб большую часть времени занимался делами, подготавливая экспедицию в Натчез. Он нашел время, чтобы наполнить кухню съестными припасами, а также сводить Габби, переодетую мальчиком, на французский рынок, чтобы она знала, где делать покупки в том маловероятном случае, если ему придется задержаться.

Каждый вечер, с тоской взглянув на кровать, Роб молча устраивал себе постель на полу. В последний день перед отъездом он отвез ее в закрытом экипаже на пикник на берег озера Поншартрэн. Габби чувствовала себя как ребенок на первом в жизни пикнике, да так оно, собственно говоря, и было. Она пила прохладное вино и ела хлеб с сыром с таким удовольствием, как будто это был самый роскошный пир. Потом они, взявшись за руки, гуляли по берегу и по окрестной роще. Роб был так внимателен, а Филип никогда не обращал внимания на ее чувства, Роб был добрым и предупредительным, а Филип – жестоким и надменным. Так почему же с она не влюблена в Роба?

Они оставались на озере до самого заката, и это зрелище стало достойным завершением замечательного дня.

Когда они вернулись в апартаменты Патальба, * Роб стал давать Габби последние инструкции:

– Выходи на улицу только переодетой, потому что Сент-Сир еще в городе. Лейтенант Грей вернулся с Баратарии, и твой муж уже, наверно, знает, что ты жива. В ящике стола достаточно денег, чтобы тебе хватило до моего возвращения. Когда я вернусь, дорогая, мы должны что-то решить, потому что я так дальше не могу. То, что ты была рядом в эти дни, чуть не свело меня с ума. – Он обнял ее. – Пообещай, что не уйдешь, пока меня не будет. Пообещай, что будешь ждать меня.

– Я буду здесь, когда ты вернешься, – пообещала Габби, растроганная его заботой.

В эту ночь, как обычно, Роб устроил постель на полу, пожелал ей спокойной ночи поцелуем, который он никак не хотел прерывать, и каждый улегся на своем месте. Габби слышала, как он вздыхает, ворочаясь на твердом полу, но уговаривала себя не поддаваться жалости. Наконец она заснула беспокойным сном. Ей снилось, что она находится на борту «Стремительного», в хорошо знакомой каюте вместе с Филиппом. Она ощущала прикосновение его рук, которые так искусно разжигали в ней желание. Внезапно Габби проснулась и поняла, что руки, гладившие ее тело, и разгоряченное тело мужчины отнюдь не сон. Возмущенная, она попыталась подняться.

– Нет, Габби, останься, – умоляюще проговорил Роб. – Позволь мне хотя бы раз любить тебя

перед тем, как я уеду. Боже мой! – Он почти рыдал. – Я так тебя хочу. Позволь мне любить тебя.

Его поцелуи были мягкими и нежными, но Роб на этом не остановился. Дрожащими руками он стянул с Габби ночную рубашку, швырнул ее на пол и стал целовать все сладостные, сокровенные местечки ее тела. На ее слабые протесты он не обращал внимания, и она тщетно пыталась оттолкнуть его.

– Боже мой, Габби, – хрипло простонал он, – не останавливай меня теперь! Я ждал тебя так долго. Ты так необыкновенно желанна, и я так тебя люблю!

Даже если бы она хотела, Габби не смогла бы остановить его. Ее вдруг захлестнуло влечение к этому нежному, милому мужчине; она отчаянно захотела слиться с его страстью, хотела навсегда изгнать Филиппа из своей души и памяти.

– Останься, Роб, – сказала она, и желание заполнило ее всю. – Люби меня! Я бы солгала, если бы сказала, что не хочу тебя, а лгать я никогда не умела.

После этого слова были не нужны, и Габби прильнула к нему пылко и горячо. Его страсть зажгла в ней ответный огонь и перенесла в мир, который она знала только с Филиппом. Роб целовал ее груди, живот, опять возвращался к губам, исследуя ее тело неторопливо и чувственно. Роб был неутомимым и искусным любовником, а сознание предстоящего отъезда сделало его еще более страстным. В то же время он был мягким и внимательным и не таким бурным, как Филип, когда тот овладевал ею. И хотя Габби испытала почти такое же наслаждение, как Роб, ее ощущения не были такими яркими и драматичными, как раньше. Но сладость удовлетворенного желания пролилась на ее душу как бальзам, которого она раньше не знала. Когда стало светать, Габби уснула, а золотоволосая голова Роба покоилась на ее груди. В темноте не видны были слезы, росинками повисшие на ее ресницах, но Роб почувствовал смятение в ее душе.

Утром Роб поднялся, пока Габби еще спала. Он молча оделся и стоял у кровати, влюбленно глядя на нее. Золотые ресницы были похожи на крылья бабочки на ее щеках, и его сердце сжалось, когда он увидел, как она невинно, по-детски свернулась в клубочек. И все же ее отклик на его страсть не был невинным и детским. Он вспомнил это и мгновенно ощутил, как плоть откликнулась на воспоминание. Когда он вернется, он должен уговорить ее поехать с ним в Южную Каролину. Роб присел на краешек кровати и тихонько тронул ее за плечо.

– Габби, милая, я уезжаю, – сказал он тихо, чтобы не встревожить ее.

Габби потянулась, как котенок.

– Я должен сказать тебе одну вещь до отъезда. Я не говорил тебе вчера, чтобы не портить наш последний день вдвоем.

– Что такое? – спросила Габби с тревогой и открыла глаза.

– Я не сказал тебе, что лейтенант Грей уже получил награду, обещанную твоим мужем. Я видел его вчера в штабе генерала Джексона.

– А он знает, что я с тобой?

– Слава Богу, нет, – вздохнул Роб. – Он думает, что ты все еще на Баратарии, так и доложил Сент-Сиру.

– Значит, Жан и Мари убедили его, что я болею, – сказала Габби обрадованно. – Тем не менее, – сказал Роб серьезным а тоном, – когда Сент-Сир убедится, что ты уехала с Баратарии, он обыщет город вдоль и поперек. Если только ты не желаешь возвращаться к нему, – тут он сделал многозначительную паузу, – ты не должна выходить отсюда до тех пор, пока я не вернусь.

– У меня нет желания возвращаться к Филиппу, – сказала Габби яростно, обнимая Роба за шею. – О, Роб, я была бы глупа, если бы отвергла твою любовь!

– Габби, любимая, значит ли это... смею ли я надеяться... Я хочу сказать, ты могла бы полюбить меня? – Его глаза сияли от счастья.

– Мы поговорим об этом, когда ты вернешься, – пообещала она. – А пока знай, что твоя любовь сделала меня очень счастливой. Никогда я не встречалась с такой добротой.

Он благодарно поцеловал ее и с трудом отпустил.

– Я должен идти. Помни, что ты мне обещала. И знай, дорогая, в моем сердце ты всегда будешь моей женой, неважно, по закону или нет.

В его глазах было обещание счастливого будущего. Потом он ушел, и Габби сразу ощутила вереницу пустых дней и ночей, которая ее ожидала.

Габби выполнила обещание и не выходила на улицу Шартр почти две недели после отъезда Роба. Иногда она сидела на маленьком балкончике, в остальное время гуляла по крошечному садику. Она перечитала книги, которые были под рукой, и в конце концов скука стала ее главным врагом. Однажды, обнаружив, что запасы съестного почти на исходе, Габби надела мальчишескую одежду, спрятала волосы под картузом и отправилась на французский рынок, зарумянившись от предвкушаемого приключения. В пояс был завязан кошелек с деньгами, которые ей оставил Роб.

Беззаботно шагая по улице, она впитывала звуки и образы Старого квартала. Женщины различных оттенков кожи в ярких нарядах и тюрбанах весело болтали по дороге на рынок, перекинув через руку корзины или поставив их на головы. Вскоре донеслись запахи с реки, и Габби сморщилась от резкого сочетания запахов рыбы и гниющих фруктов и овощей.

Габби несколько раз прошлась вдоль рядов и наконец решилась на первую покупку – жирную курочку. Она вытащила кошелек из пояса, чтобы расплатиться, не обратив внимания на пару зорких глаз, наблюдавших за ней. Габби была так поглощена выбором овощей на гарнир, что не заметила, как из толпы покупателей отделился маленький оборванный мальчишка, но, проявив неожиданную силу, набросился на Габби и сбил с ног. В одну секунду ловкие руки схватили кошелек, и, прежде чем кто-то из зевак, стоящих поблизости, что-то сообразил, маленький оборванец исчез, зажав кошелек в грязном кулаке.

– На помощь! —закричала Габби, обретя наконец голос. – Остановите этого мальчишку! Он украл мой кошелек!

Немедленно рядом с ней оказалось двое солдат, которые помогли ее подняться.

– Ушибся, сынок? – заботливо спросил один из них. – Что случилось?

– Я не ушибся, – ответила Габби, – но уличный мальчишка сбил меня с ног и украл мои деньги.

– Это обычное дело, – вздохнул второй солдат, пожав плечами. – Слишком они шустрые, их никак не поймать. Надо было быть поосторожнее с деньгами, небось знаешь, что на базаре это легко может случиться.

Он пристально посмотрел на нее, разглядывая ее изящную, по-девичьи стройную фигурку и миловидные черты лица. Габби непроизвольно схватилась за картуз, чтобы проверить, на месте ли он.

– Что тут происходит, сержант? – раздался повелительный голос за спиной Габби. Она узнала его моментально и низко опустила голову, чтобы лейтенант Грей не увидел ее лица.

– Да ничего особенного, господин лейтенант, – отозвался сержант. – Вот паренек говорит, что его обокрал уличный мальчишка. Но сам он вроде не пострадал, правда, сынок?

– Правда, – прошептала Габби.

Лейтенант Грей внимательно рассматривал стройную фигурку паренька, стоящего перед ним, а потом спросил:

– Как тебя зовут, мальчик, и где ты живешь?

– Мое имя Жильбер Ла Фарж, – сказала Габби, стараясь говорить низким голосом. Она была

застигнута врасплох, и единственное имя, пришедшее ей в голову, было имя ее отца. – Я живу... живу на улице Сен-Шарль.

Лейтенант Грей попытался разглядеть ее лицо. Он протянул руку, чтобы снять ее картуз. Габби поняла, что лейтенант разгадал ее маскарад. Инстинктивно она увернулась и быстро, как молния, проскользнула мимо двух солдат, стоявших по обе стороны от нее.

– Задержите этого мальчика! – закричал лейтенант, когда Габби нырнула в толпу.

– А что он сделал, господин лейтенант? – спросил сержант, почесывая затылок.

– Не задавайте вопросов, а делайте, что я сказал! – крикнул лейтенант Грей, бросаясь в погоню за проворной фигуркой. – Поймайте его или выясните, где он живет.

В узком лабиринте улочек Габби трудно было оторваться от преследователей. Куда бы она ни повернула, вслед за ней появлялся лейтенант или один из солдат. Она не смела вернуться в квартиру, снятую Робом, и у нее не было денег заплатить за другую комнату из-за маленького оборванца, который обокрал ее. С растущей тревогой она осознала, что в конце концов ей придется вернуться к Филиппу. Улица неподходящее место для одинокой женщины, у которой нет ни денег, ни друзей.

Габби, завернув за угол, остановилась, чтобы перевести дыхание, как вдруг увидела уличный знак, к которому прислонилась. Название гласило: «Улица Дюмен», и она вспомнила, что именно на этой улице живет сестра Марселя. Но какой номер дома? Улица была довольно длинная, а она помнила только, что фамилия сестры Марселя в замужестве Гаспар. Она огляделась по сторонам и вздохнула с облегчением, когда увидела, что улица почти пустынна. Может быть, ей удалось оторваться от преследователей, подумала она, молясь о чуде. Но как раз в этот момент из-за угла появился лейтенант Грей.

– Боже мой! – закричала Габби вслух, бросив испуганный взгляд на противоположную сторону улицы, где были открыты ворота во внутренний двор, окруженный высокой стеной. Не думая, она метнулась, надеясь скрыться за воротами прежде, чем лейтенант Грей ее заметит.

Но вмешалась судьба. Когда Габби поравнялась с воротами, из них неожиданно выехала карета, и Габби очутилась на земле, оглушенная и ушибленная, но живая. Картуз, скрывавший ее волосы, валялся поблизости, и белокурые локоны окутали ее каскадом лунных лучей.

Карета остановилась, и возница слез с козел и наклонился к Габби, причмокивая.

– В чем дело, Пито? – спросил голос из кареты.

– Тут мальчик, месье, ах нет, девушка, – поправился Пито. – Он... то есть она ранена.

Пассажир недовольно высунулся из окна кареты.

– Отодвинь его... или ее в сторону, и поехали! – нетерпеливо приказал он. В эту секунду его взгляд упал на серебристые локоны, а потом он посмотрел на фигуру, распростертую на земле. Облако светлых волос окутывало так хорошо ему знакомое бледное лицо. – Черт возьми! – воскликнул он с изумлением. – Этого не может быть! – Дрожь охватила его, когда он поймал взгляд фиалковых глаз. – Габриэль? Это действительно вы, моя дорогая?

– Марсель! – радостно закричала Габби. – Помогите мне, пожалуйста. – Она не поняла, откуда взялся Марсель, но его сказочное появление в эту минуту было спасительным.

– Быстро, Пито, посади ее в карету! – приказал Марсель.

Вокруг начала собираться толпа, и к ним направлялся американский офицер.

– Подождите, сэр! – кричал лейтенант Грей.

– Пожалуйста, поспешите, Марсель, – умоляла Габби испуганно, – он хочет отвезти меня к Филиппу.

– Вперед, Пито! – закричал Марсель вознице. – Поторопись! – Пито защелкал бичом, карета тронулась с места и вскоре оставила позади толпу вместе с американским офицером. Только убедившись, что их не преследуют, Марсель озабоченно спросил Габби:

– Вы ранены, дорогая?

– Да нет, просто ушиблась и испугалась, – заверила его Габби. – Я так благодарна, что вы появились в этот момент.

– Просто не верится, что вы живы! Это чудо! Все считали, что вы утонули. Где вы были все это время и почему не сообщили Филиппу, что вы живы?

– Пожалуйста, Марсель, не сейчас, – сказала Габби умоляюще, – я до сих пор не пришла в себя.

– Простите меня, малютка, что я такой невнимательный, – сказал Марсель. – Со мной вы в безопасности. Я отвезу вас в дом моей сестры, и никто вас не отыщет. А со временем вы все мне расскажете.

Габби показалось, что они провели очень много времени в узких улочках и переулках, пока наконец не въехали во двор. В этот момент она увидела номер «30» на внушительном кирпичном особняке и сразу же узнала улицу. Ну конечно, именно в этом дворе она собиралась прятаться от лейтенанта Грея. Они были в доме 30 по улице Дюмен.

Карета остановилась, Пито соскочил с козел и закрыл ворота, а Марсель помог выйти Габби и провел ее в дом, перепоручив высокой негритянке с недовольным лицом.

– Лизетта моя кухарка и домоправительница. Она хорошо о вас позаботится, дорогая, – сказал Марсель, когда заметил, что Габби не выражает большого желания идти с женщиной. – Когда вы отдохнете, мы поговорим. – Он целомудренно поцеловал ее в щечку, и Габби ничего не оставалось, как последовать за Лизеттой по длинной лестнице.

Позже, когда Габби приняла ванну и оделась в платье сестры Марселя, она попыталась узнать, где находится сестра Марселя с семьей, но Лизетта оказалась очень неразговорчивой и вдобавок отвечала на вопросы на смеси французского и гортанного креольского диалекта, который Габби с трудом разбирала. Так ничего и не узнав, она спустилась в гостиную к Марселю.

– А вот и вы, дорогая, – произнес Марсель, оценив взглядом ее фигуру, – теперь вы больше похожи на себя. На вас платье моей сестры выглядит гораздо привлекательней.

– А где ваша сестра, Марсель? Мне не терпится познакомиться с ней и поблагодарить за одолженную одежду.

– В настоящий момент это невозможно. Все семейство отбыло на Север на довольно продолжительное время.

Огорчение Габби было таким явным, что Марсель сразу взял ее за руку и подвел к креслу.

– В чем дело, дорогая? Что я сказал? Вы еще не оправились после этого опасного происшествия?

– Да нет, Марсель, вовсе нет. Просто я так надеялась получить место гувернантки у вашей сестры, – сказала Габби грустно. – А теперь придется искать другое место.

– Нет, – возразил Марсель. – Место будет вашим, как только Селеста с семьей возвратится, а это произойдет сразу после того, как битва за Новый Орлеан закончится так или иначе. А до тех пор вы будете моей гостьей.

– Когда вы собираетесь возвращаться домой на Мартинику?

– Сейчас корабли почти не отплывают отсюда, – ответил Марсель. – Где-то в заливе английский флот.

– Да, – сказала Габби, – я видела их командующего.

– Что? – спросил Марсель.

– На Баратарии, несколько недель тому назад.

– Вы были на Баратарии, у контрабандиста Жана Лафита? Но как?..

– Мне придется начать сначала, Марсель, – вздохнула Габби и приготовилась рассказывать, что с ней произошло.

Она начала со шторма, преуменьшив свою роль в спасении жизни Филиппа, и продолжала до того момента, как выбежала под колеса его экипажа на улице Дюмен. Когда Габби закончила, Марсель глядел на нее с изумлением.

– А эти пираты, они... никакого вреда вам не причинили?

– Я была гостьей Лафита, и никто не смел меня тронуть.

– А сам Лафит? Я слышал, что он ценит красивых женщин. Он, должно быть, был вами очарован? – спросил Марсель, буравя ее зелеными глазами.

– Я же вам сказала, что была его гостьей. А кроме того, у него красивая любовница, цветная на одну восьмую, которая не позволяет ему смотреть на других женщин. – Габби засмеялась, вспомнив, как сверкали глаза Мари, если Жан засматривался на кого-нибудь. – Ну и потом, он обременен более серьезными делами.

– А что вам известно о его планах? – спросил Марсель с явным интересом.

– Мало что известно, знаю только, что англичан он всерьез не рассматривает.

– Так он собирается помочь американцам? – продолжал Марсель. Какая-то нотка в его голосе встревожила Габби, и ей захотелось, чтобы Марсель перестал ее расспрашивать, но он продолжал: – А этот армейский капитан, который привез вас в Новый Орлеан, вы сказали, что у него были письма к генералу Джексону?

– Кажется, были, но я не знаю, что в них.

– Этот капитан Стоун, вы были под его... э... покровительством с тех пор, как покинули Баратарию?

– Он... он предоставил мне место, где я могла жить, пока Филип не уедет из Нового Орлеана.

– Он ваш любовник? – спросил Марсель, пронизывая ее взглядом изумрудных глаз. Ответа не последовало, и, увидев ее смущение, он быстро добавил: – Неважно, моя дорогая, ваше молчание красноречивее слов. Жаль, что вы не научились скрывать то, что у вас на сердце. – Она потупила взгляд, и он засмеялся. – Ладно, ладно, не будьте так мрачны. Кто может вас обвинить? Уж конечно, не я.

– Пожалуйста, Марсель, поговорим о другом, – сказала Габби, покраснев от смущения.

– Хорошо, но только объясните, почему вы покинули капитана Стоуна? – ответил Марсель.

– Генерал Джексон послал его в экспедицию для покупки боеприпасов и кремней для армии.

Марсель напрягся.

– Куда он отправился? – резко спросил он.

– Кажется, в Натчез, – ответила Габби. – Агент сообщил, что где-то в окрестностях Натчеза, под холмом, есть склад снарядов и кремней.

– Он поехал один?

– Он возглавил отряд. Я не знаю, сколько человек, – ответила Габби, озадаченная непонятным интересом Марселя к миссии Роба.

– А когда он уехал? – Поскольку Габби не сразу ответила, Марсель крепко схватил ее за руку. – Когда он уехал? – повторил он более настойчиво.

– Две недели назад. В чем дело, Марсель? Почему вы так интересуетесь Робом? Вы мне делаете больно.

Он быстро отпустил ее руку и сразу стал опять нежным и галантным.

– Простите, моя дорогая, я позволил своим чувствам взять верх над разумом. Я рассердился из-за того, что вы остались одна в незнакомом городе, после того как ваш капитан уехал. Но теперь вы под моей защитой, и я буду для вас всем, чем был капитан Стоун, – сказал он многозначительно.

– Марсель, я благодарю вас за то, что вы пришли мне на помощь, но это все. Мы можем быть

только друзьями. Я собираюсь сама зарабатывать на жизнь, и, как только вернется ваша сестра, мне не нужна будет ничья защита.

– А ваш возлюбленный? Как насчет него? Вы любите этого капитана Стоуна?

– Я... не знаю, – Габби пожала плечами. – Но мои чувства к нему, каковы бы они ни были, ничего не меняют. Он заслуживает женщину, которая сможет быть ему настоящей женой и родить ему законных детей. – Она помолчала, вспоминая их последние мгновения вместе. – Должна признаться, что никогда не встречала и, возможно, никогда не встречу более доброго, нежного и любящего мужчины.

– Я постараюсь изменить ваше мнение, – прошептал Марсель, – если вы дадите мне возможность.

Габби была рада, что в этот момент вошел Пито и объявил, что кушать подано, потому что это спасло ее от неловкого положения. То, что произошло между ней и Робом, было чем-то особенным, но она твердо решила, что это не повторится ни с кем другим.

По завершении превосходного ужина Марсель сообщил ей, что должен ненадолго уйти, но вернется прежде, чем она пойдет спать. Он оставил ее в гостиной, предложив ей нескольких хороших книг, которые, как он надеялся, скрасят ей ожидание.

Оставшись одна, Габби погрузилась в размышления. Почему Марсель так заинтересовался экспедицией Роба в Натчез? Станет ли Филип разыскивать ее в Старом квартале? Возвращаться в апартаменты Патальба ей нельзя, потому что ее могут обнаружить. Она некоторое время поживет у Марселя и свяжется с Робом, когда он возвратится. Конечно, он расстроится, если не застанет ее, но Габби как-нибудь исхитрится и подаст ему весточку. Наконец усталость и поздний час взяли свое, и Габби заснула прямо в кресле.

Было уже около полуночи, когда Марсель вернулся в дом на улице Дюмен. Он сильно извинялся, и когда разбудил Габби.

– Простите меня, дорогая, но мои дела заняли больше времени, чем я рассчитывал. Вы, наверно, замерзли, сидя здесь. Пойдемте, я провожу вас до вашей комнаты.

Обняв ее за плечи, он повел ее наверх. Дойдя до ее комнаты, он открыл дверь, пропустил Габби и сразу же вошел сам, прежде чем она успела возразить. В его взгляде легко угадывалось желание.

– Случилось нечто непредвиденное, и я должен уехать утром, – сказал он непринужденно. Когда Габби издала огорченный возглас, он продолжал: – Я еду ненадолго, самое большее, на две не дели. Но вы не волнуйтесь. Пито и Лизетта позаботятся о том, чтобы вы ни в чем не нуждались, пока я не вернусь.

– Все будет хорошо, – ответила Габби. На самом деле она была даже рада, что его не будет рядом, потому что знала, как Марсель к ней относится, и не хотела ранить его чувства после того, как он проявил такую доброту. – Но я не хочу быть вам в тягость. Может быть, мне вернуться в квартиру, снятую капитаном Стоуном?

– Нет, нет! – запротестовал Марсель. – Филип наверняка уже знает, что вас видели в Старом квартале, и не успокоится, пока вас не отыщет. В конце концов, вы по-прежнему его жена. Вспомните о Сесили, и вы поймете, что вам лучше остаться здесь.

– Конечно, Марсель, вы правы. – Габби подумала о том, что ее ждет в противном случае, и охотно согласилась.

– Тогда я пожелаю вам спокойной ночи, моя дорогая. И с Богом, до моего возвращения. Помните, никому не доверяйте, кроме Пито и Лизетты.

И вдруг он удивил ее, притянув к себе и поцеловав долгим поцелуем.

– А это мне на дорогу, – объяснил он с дерзкой улыбкой и вышел.

 

8

Когда Филип получил приглашение в штаб генерала Джексона, он почувствовал, что речь пойдет о Габби. Мучительные раздумья с новой силой захлестнули Филиппа. Два месяца прошло с тех пор, как роковой шторм унес ее жизнь, и, несмотря на объявленную награду в пять тысяч долларов, до сих пор никаких сведений не поступило. Надежда на то, что Габби жива, оставила Филиппа. Хоть бы похоронить по-человечески, восклицал он, но даже этого не суждено было сделать.

Произошедшая трагедия породила в нем твердое убеждение: больше он никогда в жизни не женится. Сначала Сесили, теперь Габби. Несомненно, над Филиппом тяготеет проклятие, несущее гибель всем женщинам, которых он любит. Бедная, невинная Габби погибла, спасая ему жизнь. Ведь он любил жену. Почему же не признался в своих чувствах? Почему вместо этого был упрямым и бесчувственным глупцом? Правильно сказал Марсель: на борту «Стремительного» Филип вел себя как обыкновенный ревнивый муж, охраняющий свою собственность. С другой стороны, для подобного поведения у Филиппа были все основания. Оно было продиктовано присутствием Марселя. Филип никак не мог забыть его влияния на Сесили: если бы Марсель столь рьяно не способствовал рождению и развитию чувства недовольства своей жизнью в Сесили, она бы и сегодня была жива. Неудивительно, что Филип не мог остаться в стороне и позволить Марселю разрушить жизнь Габби, которая была более уязвима и гораздо меньше знала жизнь, чем Сесили.

Филип вошел в приемную генерала Джексона всего за несколько минут до появления самого генерала.

– Рад снова видеть вас, Сент-Сир, – сказал он, протягивая руку для рукопожатия. Он еще больше похудел, и глаза его ввалились с тех пор, как Филип видел его. – Я перейду сразу к делу, потому что вы так давно ждали известий о своей...

– Моя жена... – перебил Филип, но горло что-то сдавило, и он не смог продолжить.

– Жива, – закончил фразу Джексон. Филиппу показалось, что земля уходит из-под ног, и он схватился за краешек стола.

– Где она? – с трудом выговорил он, когда немного пришел в себя.

– Я предоставлю лейтенанту Грею возможность все объяснить, потому что это он нашел ее.

Только тогда Филип обратил внимание на молодого офицера, который стоял в глубине приемной. Филип выжидательно посмотрел на лейтенанта.

– Я виделся и разговаривал с вашей женой, мистер Сент-Сир, – с важным видом объявил лейтенант Грей.

– Боже мой, дружище, расскажите, где она?! – закричал Филип, не в силах более скрывать волнение. – Она здорова?

– Я недавно вернулся из поездки на Баратарию, где я встретил мадам Сент-Сир.

– Пиратский форт? – спросил он в ужасе. – Вы хотите сказать, что Жан Лафит взял ее в заложники? Я не получал письма с требованием выкупа.

– Она не заложница, сэр, – ответил лейтенант самодовольно. – Нам с капитаном Стоуном представили ее как гостью Лафита, и у нас не было причин в этом усомниться. Она явно ходила по острову совершенно свободно.

– А как она оказалась на Баратарии?

– Она не рассказывала, сэр.

– У вас был с ней какой-нибудь личный разговор?

– Один раз, – ответил лейтенант Грей. – Она гуляла вечером по пляжу, когда я встретил ее. Я дал ей понять, что знаю, кто она, и предложил сопроводить ее в Новый Орлеан.

– А что она ответила? – спросил Филип начиная чувствовать неловкость по мере того, как лейтенант продолжал свой рассказ.

– Она сказала, чтобы я занимался своими делами и что она не собирается возвращаться к вам.

– Черт возьми! – воскликнул Филип. – Вы хотите сказать, что она предпочла остаться с шайкой контрабандистов, чем вернуться ко мне, своему мужу?

Лейтенант Грей кивнул в знак согласия, и Филип растерянно замолчал.

– Капитан Стоун вернулся с Баратарии на неделю раньше вас, – вмешался генерал Джексон, обращаясь к лейтенанту. – Как вы думаете, почему он нам не сообщил о мадам Сент-Сир? Ему что, не нужны пять тысяч долларов?

– Кто такой капитан Стоун? – спросил Филип.

– Наш офицер, которому я поручил доставить письма Жану Лафиту и проверить лояльность Лафита по отношению к Соединенным Штатам, – ответил Джексон. – Он хороший офицер. Я недавно отправил его в другую экспедицию – в Натчез, чтобы раздобыть ружейные кремни и боеприпасы.

– Капитан Стоун и ваша жена очень... гм... подружились, – вставил лейтенант Грей.

– Поосторожнее с намеками, лейтенант, – строгим тоном предупредил Джексон.

– Простите, сэр, – произнес лейтенант без всякого раскаяния в голосе, – но я считаю, что мистер Сент-Сир должен знать факты.

– Продолжайте, лейтенант, – сказал Филип напряженным голосом.

– Я наблюдал, как они встречались каждый вечер и вместе гуляли по берегу. Они казались очень... близкими друзьями, если вы меня понимаете.

Филип изо всех сил старался не обращать внимания на явный намек лейтенанта.

– Вы сказали, что капитан Стоун уехал с Баратарии на неделю раньше вас, – сказал Филип. – А что делала моя жена после этого?

– Я ее после этого не видел. Мистер Лафит и его любовница сказали мне, что она заболела и должна лежать в постели. Я уехал через неделю, не встретив ее больше.

– Простите меня за эти дотошные вопросы, но мне многое непонятно, – сказал Филип. – А когда вы только что приехали на Баратарию, она выглядела здоровой?

– Да, она была вполне здорова и прекрасно выглядела. Она очень красивая женщина. При мне никто не говорил, каким образом она оказалась у Лафита и в каком состоянии она была тогда. На мой взгляд, с ней все было в порядке.

– Тут может быть только одно объяснение, – вмешался генерал Джексон. – Море выбросило ее на берег Баратарии, и Лафит или кто-то из его людей нашел ее. Вашей жене очень повезло, что она вообще осталась жива. Пережить шторм – это не что поразительное, но то, что она оказалась гостьей Лафита, а не пленницей, это вообще чудо. Правда, – продолжал он задумчиво, – Лафит в последнее время старается вести себя как можно лучше. Он хочет получить полное помилование и освобождение из тюрьмы для своего брата и соратников в обмен на помощь в борьбе с англичанами.

– Вы можете мне рассказать еще что-нибудь, лейтенант? – спросил Филип.

– Нет, сэр.

– Как вы думаете, моя жена до сих пор на Баратарии?

– Думаю, да, сэр.

– Спасибо, лейтенант, вы мне очень помогли. Сегодня вечером вас будут ждать на моем корабле

«Стремительный», и я распоряжусь, чтобы вы получили вознаграждение.

Глаза лейтенанта Грея заблестели при упоминании желанной награды.

– Обязательно приду, – сказал он, с трудом сдерживая ликование. Убедившись, что расспросы окончены, он отдал честь генералу Джексону и вышел.

– Что вы собираетесь теперь делать, Сент-Сир? – спросил Джексон, когда они остались одни.

– Поеду на Баратарию за женой, – не колеблясь, ответил Филип.

– Вы не найдете дорогу, – сказал Джексон. – Баратарию невозможно отыскать без местного проводника.

– Значит, я найду проводника, – сказал Филип упрямо.

– Я смогу вам помочь, – предложил Джек сон. – Я не знаю, почему ваша жена так поступила, и спрашивать не буду, но, если вы настаиваете на поездке на Баратарию, я попрошу вас выполнить для меня одно поручение. Взамен я помогу вам найти проводника, который доставит вас в этот форт.

– У меня есть некоторый опыт доставки документов, – улыбнулся Филип. – С удовольствием выполню ваше поручение.

– Хорошо! Вы уже показали себя надежным курьером, знаю, что и на этот раз вы меня не подведете.

– Скажите, что я должен делать, генерал?

– Вы знаете бар «Дом абсента»?

– Слышал о нем.

– Это место встречи людей Лафита. Завтра утром отправляйтесь в «Дом абсента» и спросите Доменика Ю. Скажите, что я вас прислал. Он будет знать, почему вы там, и поможет вам добраться до Баратарии.

– Вам нужен ответ на ваши письма? – спросил Филип.

– Нет, не нужен. Губернатор Клерборн согласился отпустить Пьера Лафита, брата Жана, из тюрьмы вместе с их товарищами и даровал им полное помилование.

– Вы считаете, что можете доверять Лафиту?

– Я думаю, он сделает все, что в его силах, чтобы помешать британцам захватить Новый Орлеан, – убежденно ответил генерал Джексон.

В полдень следующего дня Филип уже был в пути на Баратарию.

А еще через несколько часов Жан Лафит принял Филиппа в главном зале большого дома.

– Я Жан Лафит, – сказал он с легким поклоном. – А вы?..

– Филип Сент-Сир, – ответил Филип. Если это имя что-то говорило Лафиту, то он не подал

виду.

– Как я понял, вы мне кое-что привезли, месье Сент-Сир.

– Да, это так, – ответил Филип, доставая из кармана куртки пакет, переданный генералом Джексоном.

Лафит вскрыл пакет, быстро пробежал взглядом страницы, и довольная улыбка появилась на его лице.

– Прекрасно! – воскликнул он. – Генерал Джексон человек слова, и он не пожалеет, что доверился Жану Лафиту! Вместе мы разобьем англичан. – Потом он повернулся к Филиппу: – Благодарю вас, месье Сент-Сир. Ответа не нужно. Моего брата Пьера и моих людей освобождают из тюрьмы, и будет объявлено о полном помиловании. Скажите вашему доброму генералу, что он не пожалеет. Что касается вас, Сент-Сир, сегодня вы мой гость, а завтра утром мои люди проводят вас в Новый Орлеан.

Получалось, что Филиппу объявили, что он свободен. Но у него были другие намерения.

– Я прибыл на Баратарию не только с поручением от генерала Джексона, но и по собственным делам, – быстро сказал он, пока Лафит не ушел. – Как я понимаю, моя жена находится на вашем острове.

Лафит внимательно изучал красивого, взволнованного мужчину, которого Габби покинула ради другого. Он неплохо разбирался в людях и буквально с первого взгляда почувствовал, что такой человек никак не мог совершить хладнокровное убийство, и уж тем более убийство собственной жены. Что-то здесь было не так. В глубине души Жан решил, что Сент-Сир заслуживает объяснения.

– Вашей жены больше нет на Баратарии, месье Сент-Сир, – сказал он, пристально наблюдая за реакцией собеседника. Видимо, эта реакция его удовлетворила, потому что он продолжал: – Мы нашли ее в тяжелом состоянии, без чувств, израненную, на нашем берегу. Моя Мари сама ухаживала за ней, выходила ее, и они стали подругами. Я предложил ей убежище на моем острове.

С непроницаемым лицом Филип спросил:

– Почему она решила остаться на Баратарии после того, как поправилась? Разве она не знала, что ее считали погибшей?

– Я не расспрашивал ее, месье. Видимо, у нее были свои причины, чтобы не сообщать вам о своем спасении. – Лафит пожал плечами. – Честно говоря, я был слишком занят более неотложными делами. И знаю только то, что сказала мне Мари, а я поклялся хранить это в тайне.

– Можно мне поговорить с вашей женщиной?

– Это невозможно, к сожалению. Мари сейчас в Новом Орлеане, гостит у сестры.

– Пожалуйста, капитан Лафит, я должен найти свою жену, – умолял Филип. – Вы не знаете, куда она поехала с Баратарии? Я уверен, как только я найду ее, мы преодолеем наши разногласия.

Что-то в его голосе заставило Жана поверить.

– Я не знаю, где сейчас ваша жена, и может быть, даже если вы отыщете ее, будет слишком поздно, но могу вам сказать, что она покинула Баратарию две недели назад вместе с капитаном Стоуном, одним из офицеров, присланных Джексоном.

– Капитан Стоун! – Филип чувствовал себя так, как если бы его ударили в живот. – Вы хотите

сказать, что они любовники? Что она была с ним все это время?

– Месье Сент-Сир, – попытался утешить его Лафит. – На Баратарии у нас каждый выбирает себе того, кого хочет, но откровенно говоря, мне не кажется, что они были любовниками в то время, когда жили здесь на острове. А уж что случилось потом, мне неизвестно. – Он опять достал письма генерала Джексона. – Больше мне нечего вам сказать, и у меня много срочных дел, – сказал он и попрощался с Филиппом.

На следующий день Филип опять сидел в маленьком кабинете генерала Джексона. Тут же находился лейтенант Грей. Филип передал генералу устное послание Лафита и добавил, что Габби уже не на Баратарии, а в Новом Орлеане, и вдруг заметил самодовольную улыбку на лице лейтенанта Грея.

– Простите, что прерываю вас, сэр, – вмешался лейтенант. – Вчера, после того как я ушел отсюда, я видел вашу жену. Она была на рынке, переодетая мальчиком. Когда она поняла, что я узнал ее, она скрылась в толпе.

– Неужели она на все готова, чтобы скрыться от меня! – воскликнул Филип. – Вы не пытались догнать ее?

– Да, сэр. Я и двое солдат погнались за ней и почти поймали ее, когда ее сшибла проезжая карета.

– Боже мой! – закричал Филип, вскочив со стула. – Она не пострадала? Где она сейчас?

– Я... она... я не знаю, – сознался лейтенант Грей, облизывая пересохшие губы. – Карета остановилась, и, прежде чем я смог протолкаться сквозь толпу, пассажир и возница занесли ее внутрь и уехали.

«Неужели Габби похитили? Или, наоборот, кто-то пришел ей на помощь?» – взволнованно подумал Филип.

– А вы узнали пассажира в карете?

– Я никогда его раньше не видел, но, судя по виду, он из состоятельных господ.

– Может быть, этот господин отвез вашу жену в квартиру капитана Стоуна? – сказал генерал Джексон. – Я знаю, что он снимает квартиру неподалеку, на Королевской улице.

– Благодарю, генерал, я тотчас же туда отправлюсь, – сказал Филип, повернувшись к выходу.

– Одну минуточку, – прервал его Джексон таким серьезным голосом, что Филип замер на месте. – Я не говорил об этом, потому что не думал, что это имеет отношение к исчезновению вашей жены, но теперь вижу, что это может быть важно для вас.

Все внимание Филиппа было устремлено на Джексона.

– Капитан Стоун погиб. Он со своим отрядом вез вниз по реке на баржах закупленную амуницию и кремни из Натчеза, когда на них напали индейцы из племени чокто, поджидавшие их в прибрежных зарослях на каноэ, – сказал Джексон.

– А я думал, что здешние индейцы на вашей стороне, – произнес Филип, пораженный сообщением генерала Джексона.

– Большей частью так оно и есть. Но британские агенты переманили многих. Подозреваю, что и тут без них не обошлось. Они каким-то образом пронюхали об экспедиции Стоуна и хотели помешать перевозке амуниции. Капрал, переживший нападение, рассказал, что резней руководил белый человек, возможно, английский агент. Я потерял не только отличного офицера, но еще десять рядовых и столь нужное нам вооружение.

Усталость и горечь на лице Джексона вызвали у Филиппа сочувствие к этому худому, высокому воину, на плечах которого лежала такая ответственность.

– Я должен разыскать свою жену, – заявил Филип. – Теперь, когда капитана Стоуна нет, она осталась одна в городе. Она очень молода и не знает, как уберечься от опасностей. Если мне повезет, я найду ее на квартире капитана Стоуна. А если нет... – На его лице тоже были заметны следы забот и волнений, когда он думал о множестве опасностей, которые могут подстерегать одинокую женщину в таком городе, как Новый Орлеан.

Удача отвернулась от Филиппа. Бывшая хозяйка капитана Стоуна из дома на Королевской улице рассказала, что капитан отказался от квартиры две недели назад и не оставил адреса, куда он переезжает. Она даже не могла сказать, был ли он один или с дамой. Оставалось надеяться на помощь команды «Стремительного» в прочесывании Старого квартала в поисках нового жилья капитана Стоуна.

Прошла неделя, прежде чем первый помощник Мерсье наткнулся на апартаменты Патальба и выяснил, что некий капитан Стоун с женой занимал комнаты на втором этаже. По словам квартирной хозяйки, капитан отсутствовал уже три недели, а его жена почти две, хотя за жилье было заплачено до конца месяца. Выслушав доклад Мерсье, Филип сразу бросился на улицу Шартр, чтобы расспросить хозяйку, но, к сожалению, ничего нового не узнал. Он уговорил пустить его в квартиру, но, хотя Филип и нашел кое-что из женской одежды, не было никаких доказательств пребывания здесь Габби. Филип щедро вознаградил хозяйку и вернулся на «Стремительный» в смятении.

Выходило, что Габби нарушила брачные обеты и открыто жила с капитаном Стоуном! Филиппу невыносимо было думать, что она была в объятиях другого мужчины, отвечала ему со свойственной ей пылкостью и отдавала этому человеку то, что по праву принадлежало Филиппу. Эти мысли сводили Филиппа с ума. А что, если она носит ребенка от своего любовника? Он сжал кулаки так, что костяшки пальцев побелели. Если он ее разыщет, сможет ли он простить? – спрашивал он себя, не зная ответа.

Поздно ночью Филип расхаживал взад и вперед по каюте, пытаясь разобраться в своих мыслях. Что бы Габби ни сделала, она все равно была ему нужна. Все ее поступки, даже нежелание возвращаться к нему, были вызваны им самим. Он должен был понять с самого начала, что она совсем не похожа на Сесили. Теперь он понимал, что вел себя с ней слишком сурово, был непреклонным и надменным, да, черт возьми, он вел себя как ревнивый дурак, а не как любящий муж с молодой женой, чей единственный недостаток был в том, что она оказалась упрямой. Если он разыщет ее, сможет ли стать таким мужем, какого она заслуживала, сможет ли помешать своей ревнивой и властной натуре погубить Габби? Что он почувствует, когда будет держать ее в объятиях и знать, что другой мужчина обладал этим сладостным телом и познал ее пылкую страсть? Филип ударил кулаком по переборке и выругался, почувствовав боль в руке. Он лег спать, так ничего не решив толком, за исключением того, что перевернет весь город, чтобы разыскать жену. Филип был уверен, что когда-нибудь она вернется на улицу Шартр и он будет там ожидать ее.

Габби провела в доме сестры Марселя почти две недели и все это время никуда не выходила, кроме маленького садика во дворе. От Марселя известий не было. Жаловаться ей было не на что, потому что Пито с Лизеттой хорошо о ней заботились, но после оживленных прогулок на Баратарии в обществе Мари она не могла больше выносить Такую скуку. Она истощила скудный запас книг, а Пито с Лизеттой оказались плохими собеседниками. Вскоре Габби начала волноваться, что Роб вернется из поездки и не застанет ее, хотя она обещала дождаться его. Почти месяц прошел со дня его отъезда в Натчез, и она понимала, что должна сообщить ему, что находится в безопасности. Она подумывала было о том, чтобы послать Пито с запиской, но решила, что недостаточно ему доверяет. В конце концов Габби решилась – вновь переоделась мальчиком, никем не замеченная, выскользнула из дома. Если она не застанет Роба в квартире, то оставит записку и быстро вернется, прежде чем кто-нибудь ее хватится. Тогда Роб будет знать, где ее найти.

Улицы, как обычно, были заполнены народом, и никто не обращал внимания на стройного паренька, который шел, опустив голову. Габби без приключений добралась до апартаментов Патальба и поднялась по железной лестнице. Своим ключом она отперла дверь, но, к своему разочарованию, не заметила ни одежды, ни вещей Роба, а комнаты были сырыми и пыльными. Габби испытала какое-то нехорошее предчувствие, как будто пустые комнаты таили угрозу. Она подошла к столу, чтобы написать записку Робу, стараясь не смотреть на кровать, где они однажды испытали счастье в объятиях друг друга.

Неожиданно послышался слабый шум, и дверь стала открываться.

– Роб! – радостно воскликнула Габби.

– Здравствуй, Габриэль, – тихо произнес Филип. – Я тебя давно жду.

– Филип! Это ты! Но как... как ты узнал, где я? – От неожиданности она растерялась.

– Я узнал, что капитан Стоун с «женой» сняли здесь квартиру, – ответил он, запнувшись на слове«жена».

Габби вздрогнула, но решила не отступать.

– Полагаю, ты разговаривал с лейтенантом Греем?

– Да, а также с Жаном Лафитом, когда ездил на Баратарию.

– Ты ездил на Баратарию? – охнула Габби изумленно, пытаясь представить себе, что подумал Жан, когда Филип Сент-Сир появился и стал разыскивать свою заблудшую жену.

– Да. Но я опоздал. Лафит сказал мне, что ты уже уехала с капитаном Стоуном. Неужели ты настолько любишь этого капитана, что готова пренебречь своими брачными обетами? – горько спросил Филип.

– Роб добрейший и сердечнейший человек из всех, кого я знаю, – резко ответила Габби. – А что я видела от тебя, кроме жестокости и высокомерия?

– Я спросил тебя, любишь ли ты его, Габби? – повторил Филип более мягко.

– Не знаю, Филип, – ответила она, избегая его взгляда. Его гранитно-серые глаза пронизывали ее до глубины души. – Но Роб любит меня и просил стать его женой.

– Это невозможно! Ты моя жена.

– Существует такая вещь, как развод. Это трудно, но возможно, – отозвалась она.

– Габби, – начал Филип таким тоном, какого она раньше от него не слышала, – ни слова больше. Ты должна кое-что узнать.

– Что бы ты ни говорил, ничто не изменит моего мнения о тебе или о Робе.

– Он умер, Габби. Твой Роб умер.

Такой удар невозможно смягчить, подумал Филип, увидев, как кровь отхлынула от щек Габби. Она должна узнать правду. С тревожным возгласом Филип рванулся вперед и успел подхватить Габби прежде, чем она упала на пол. Он осторожно положил ее на кровать, впервые обратив внимание на ее обтягивающие брюки и на холмики грудей под рубашкой.

Габби медленно возвращалась из небытия в мир печали. Милый, добрый Роб умер. Никогда больше она не увидит его веселые голубые глаза, не услышит его заразительный смех. Слезы выступили на ее глазах, когда она вспомнила их последние минуты нежности перед разлукой.

– Капитан Стоун был твоим любовником! – услышала она обвиняющий голос Филиппа. – Боже мой, Габби, что с тобою сталось? Где та девочка, которая собиралась посвятить свою жизнь Господу нашему?

– Та девочка вышла замуж за тебя, Филип, и больше никогда не была прежней, – ответила Габби без всякого выражения. – Скажи, как умер Роб?

Филип рассказал ей то, что ему было известно, и Габби тихо плакала, чувствуя себя такой одинокой, как никогда в жизни.

Тронутый ее слезами, Филип сел на край кровати и разгладил влажные волосы на лбу.

– Я не верю, что ты по-настоящему любила его, Габби. Но все это теперь не имеет значения. Ты понимаешь? Он умер, а я все еще твой муж. – Габби затихла. – Неужели мы не можем начать заново? Наверно, я был тебе не совсем безразличен, раз ты спасла мне жизнь. Я... ты мне очень дорога, моя милая. И... я по-прежнему хочу тебя.

Недоверие на ее лице сменилось изумлением. Филип просит почти невозможного. Ведь ей придется всю жизнь прожить в страхе. Она сомневалась, что Филип скоро забудет то, что Роб был ее любовником. Даже если забудет, то никогда не простит. Так и она не может забыть о Сесили и простить его за убийство.

– А что потом? Ты задушишь меня, как свою первую жену, когда твою душу источит мысль о том, что другой мужчина обладал мною? – спросила g Габби не в силах сдержаться.

– Габби! – воскликнул Филип, побледнев. —

Откуда ты взяла, что я задушил Сесили? Как ты могла поверить, что я способен на такой чудовищный поступок?

– Ты сам мне сказал, что убил свою жену, – ответила Габби. – А Марсель рассказал, что ее нашли задушенной. Что еще я могла подумать?

– Марсель! – Филип с горечью сплюнул, произнеся это имя. – Ну разумеется, он с радостью извратил мои слова в своих низменных целях. Черт возьми! – вдруг выругался Филип, когда до него дошло, что думала про него Габби все это время. – Так ты решила, что станешь следующей жертвой?

Габби молчала, и Филип понял, что угадал. Габби не хотела возвращаться к нему, опасаясь за свою жизнь. Ну и глупцом же он был!

– Послушай меня, милая, – сказал он серьезно. – Я не убивал Сесили своими руками. Я просто считал себя виноватым в ее смерти и до сих пор так считаю.

– Но... я не понимаю.

– Пожалуйста, выслушай меня, а потом суди сама, – произнес Филип с мольбой в голосе. – Я встретил Сесили, когда вернулся на Мартинику из Франции, где провел десять лет, получая образование. Вернулся, когда получил известие о смерти отца. Поместье Бельфонтен принадлежало мне, так же как и большая плантация сахарного тростника. Я упорно работал три года и, пожалуй, был чересчур серьезным молодым человеком, потому что редко участвовал в веселой светской жизни Сен-Пьера в отличие от моего доброго друга и соседа Марселя Дюваля. Однажды он познакомил меня с Сесили, и вся моя жизнь в одночасье переменилась.

На всей Мартинике не было другой такой красавицы, и я влюбился в ее красоту, а также в ее жизнелюбие и веселый нрав. Она любила флиртовать и постоянно находилась в окружении поклонников, которые осыпали ее комплиментами и кидались наперегонки выполнять малейшее ее желание. Я настойчиво ее преследовал, и, судя по ее поведению в те редкие моменты, когда мы оставались наедине, мне казалось, что наши чувства взаимны. Я сделал ей предложение, но она мне отказала, заявив, что она еще не готова к благоразумной семейной жизни, да еще в таком далеком месте, как Бельфонтен.

Но я не согласился с ее решением. Страсть к ней захватила меня, как болезнь. Марсель предупреждал меня, что я ей не пара, позднее я догадался, что он просто ревновал. Наконец в отчаянии я пошел к отцу Сесили и попросил ее руки. Старик ни о чем так не мечтал, как о том, чтобы непокорная дочь вышла за меня замуж. У меня было большое состояние, и я считался прекрасной партией для любой девушки на острове. Отец переживал, что Сесили никогда не найдет себе жениха по вкусу. Вдвоем мы надавили на нее и убедили выйти за меня замуж, но только после того, как я пообещал ей, что мы будем жить в Сен-Пьере. Я ни в чем не мог ей отказать.

Филип уже давно встал и расхаживал по комнате.

– Продолжай, Филип, – сказала мягко Габби.

– Мы были безумно счастливы, по крайней мере я, несмотря на то, что она отказалась от моего предложения провести медовый месяц в морском путешествии на «Стремительном». Сесили заявила, что умрет со скуки на корабле. Я часто уезжал по делам. Сесили в мое отсутствие была вольна жить в свое удовольствие, и я никогда ее ни о чем не расспрашивал. Она тратила деньги с такой ужасающей скоростью, что я в конце концов был вынужден поговорить с ней, и это была наша первая серьезная ссора.

Мы прожили в Сен-Пьере почти год, когда я получил срочное донесение от управляющего. В нем сообщалось, что пожар уничтожил западную часть тростниковой плантации, включая установку по изготовлению рома, и меня срочно вызывают в Бельфонтен, чтобы поправить дела. Когда я объявил Сесили, что нам придется поехать на плантацию на неопределенное время, она плакала, спорила и протестовала, но в конце концов вынуждена была уехать со мной. Вот тогда-то и начались серьезные проблемы.

Филип пристально посмотрел на Габби, как бы прося ее понять то, что произошло затем.

– С первого дня нашего пребывания в Бельфонтене Сесили отказала мне в близости. А я, как влюбленный глупец, находил для нее оправдания и говорил себе, что она привыкнет и вскоре вернется в супружескую постель. Тем более одно можно было сказать о Сесили – она была исключительно страстной женщиной, и я был уверен, что зов плоти вскоре пересилит ее детские капризы.

– И что, твои ожидания оправдались? – спросила Габби. Она легко могла себе вообразить капризную красавицу Сесили, которую обожал Филип.

– Все наоборот, – сознался он, и воспоминания омрачили его лицо. – Она почти перестала со мной разговаривать. А потом я совершил нечто, что невольно ускорило ее смерть. Я обратился за утешением к Амали и в ее объятиях нашел то, в чем мне отказывала жена.

– Твоя любовница!

– Да, но она стала моей любовницей только тогда, когда Сесили отказалась быть мне женой. Я обратился к Амали за утешением. Я мужчина, Габби, – сказал он, как будто это все объясняло. – Когда Амали щедро предложила мне то, в

чем отказывала Сесили, я принял ее дар и в ее объятиях смог забыть, хотя бы на время, отчаяние, которое я испытывал из-за постоянных отказов Сесили.

– А кто такая эта Амали? – спросила Габби, в которой пересилило любопытство.

– Она дочь тетушки Луизы, моей домоправительницы, и Жерара – он моя правая рука на плантации. Они оба принадлежат мне, так же, как и Амали, и все трое всю жизнь прожили в Бельфонтене. Амали невероятно красива и притягательна, – добавил он, предвосхищая следующий вопрос Габби.

– Она негритянка? – спросила Габби, раскрыв глаза от изумления. Не может же Филип спать с черной рабыней!

– Цветная лишь на одну восьмую, и кожа у нее не темнее, чем у кого-нибудь из нас.

Габби обдумала его слова, вспомнила Мари, любовницу Лафита, и потом спросила:

– А как Сесили относилась к тому, что у тебя есть любовница?

– В один прекрасный день она взяла карету и исчезла. Я обыскал всю плантацию, и, когда наступила ночь, а она не вернулась, я немедленно отправился в Сен-Пьер, рассчитывая найти ее в своем городском доме. Но там ее не было, и вообще нигде в Сен-Пьере ее не было. Через неделю я вернулся в Бельфонтен в смятении, решив порвать с Амали, как только Сесили вернется. В конце концов, Сесили была моей женой и когда-нибудь стала бы матерью моих наследников, она была гораздо важнее для меня, чем кто-либо. Я все еще безумно любил ее и был уверен, что разрыв между нами может быть преодолен, пускай мне придется пообещать ей вернуться в Сен-Пьер, как только я наведу порядок на плантации.

– И что, она вернулась? – Габби была полностью поглощена его рассказом.

– Нет, – сказал Филип печально, – я не получал от нее никаких известий до тех пор, пока через пару недель в Бельфонтен не приехали сестры Марселя Дюваля и не рассказали мне, что Сесили живет в Ле Шато, поместье Марселя. Он запретил им сообщать мне об этом, но, по-видимому, моя свое нравная жена непозволительно по-хозяйски вела себя в их доме. По словам сестер Дюваль, она стала раздавать приказы слугам и своими требованиями поставила все в доме вверх дном. Поэтому, рискнув вызвать недовольство брата, они приехали ко мне, чтобы я забрал свою капризную жену. Нечего и говорить, что я поехал за ней немедленно.

Когда я приехал в Ле Шато и встретился с Сесили, она отказалась ехать со мной. Мне было ясно, что они с Марселем любовники, хотя оба отрицали это. Сестры Дюваль не могли ни подтвердить, ни опровергнуть мои подозрения. Марсель же, считавшийся моим другом, настаивал на том, что просто предложил Сесили приют. В конце концов я заставил Сесили вернуться в Бельфонтен. – Филип перестал ходить по комнате и опять сел на кровать рядом с Габби. – Я поклялся Сесили, что Амали ничего для меня не значит, но она лишь засмеялась и сказала, что я могу завести дюжину любовниц, если мне хочется. Она по-прежнему отказывала мне в близости и говорила, что, если бы у нее была возможность, она бы покинула меня. Тогда я понял, что должен принять решительные меры, или я ее потеряю. Днем я поручил моим людям неотступно следить за ней, а ночи сам проводил с ней, принуждая ее спать со мной. Я решил, что если она забеременеет, ее отношение ко мне и к Бельфонтену изменится и она снова станет любящей и страстной женщиной, на которой я женился. С помощью грубой силы я преодолел ее слабые протесты в попытке зачать ребенка. Я чувствовал ее нарастающую враждебность, но после того, как я преодолел ее сопротивление, она смирилась с моим вниманием.

Габби вспомнила, как она сама уступила Филиппу, и ей было понятно, каким он мог быть непреклонным в достижении поставленной цели.

– Через удивительно короткое время Сесили объявила мне, что ждет ребенка. Я поверил ей, только когда доктор подтвердил это. Я был счастлив от того, что мои мечты о ее беременности так быстро осуществились. Как я и надеялся, Сесили восприняла предстоящее материнство очень хорошо и стала удивительно милой и ласковой. Это было похоже на чудо. Я сказал Жерару, что следить за ней больше не надо, пусть делает что хочет. Я даже пообещал ей, что после рождения ребенка половину времени мы будем проводить в городе.

– Если вы были так счастливы, почему она умерла?

– Оказалось, что я был единственный, кто испытывал счастье. Однажды ночью, сразу после того, как мы занимались любовью, Сесили объявила, что больше никогда не будет со мной в постели как жена. Она обвинила меня в эгоизме, в том, что я не обращаю внимания на ее чувства. Сказала, что мое присутствие ее душит и что она собирается уехать от меня и жить в Сен-Пьере. Я ошибался, решив, что это обычная вспышка, свойственная беременным женщинам. В ответ я засмеялся и сказал, что она говорит глупости и что на следующее утро все будет выглядеть по-другому.

Сесили в ярости вскочила с кровати. Никогда в жизни я не видел ее такой взбешенной, она как будто обезумела.

Филип замолчал, и пауза показалась зловещей. Габби протянула руку и дотронулась до его плеча. Это прикосновение придало ему сил, он прокашлялся и продолжал:

– Она сказала мне... что в дураках остался я сам, что ребенок, которого она ждет, не мой... что он от Марселя.

– О нет! – воскликнула Габби, всем сердцем ощутив его боль.

– Меня как громом поразило. Я даже не мог пошевелиться, чтобы удержать ее, когда она выбежала из комнаты. В конце концов, куда она могла деться посреди ночи? Я недооценил ее отчаянную решимость навсегда покинуть меня и Бельфонтен. Она взяла лошадь из конюшни, прежде чем я сообразил, что она делает. Только услышав стук копыт, я очнулся от столбняка и последовал за ней. По направлению тропы в банановых зарослях, по которой она поехала, я понял, что она направляется в Ле Шато, к Марселю. Я был вне себя от страха. Банановые заросли вообще опасное место для прогулок, а ночью риск возрастал в тысячи раз. К тому же Сесили опередила меня минут на пять, пока я стоял как пригвожденный.

Пока я скакал ей вдогонку, я убедил себя, что она солгала насчет ребенка, чтобы причинить мне боль. Правда, она провела две недели в Ле Шато, но они с Марселем оба отрицали, что находятся в любовной связи. Чем дальше, тем больше я убеждал себя, что ребенок, которого она носит, мой, и я решил, что никогда не буду думать иначе об этой невинной жизни.

Внезапно я услышал непонятный звук в темноте и пришпорил своего коня, уворачиваясь от толстых, похожих на веревки лиан, загораживавших тропу. И вдруг, Боже мой... – Филип запнулся, вновь переживая ужас этой ночи. – Я увидел ее. Она висела в петле из лианы, а лошадь стояла рядом. Я освободил ее, но слишком поздно – она была мертва. Очевидно, она не заметила лиан в темноте и въехала прямо в их сплетение. Опутавшие ее растения сорвали ее с лошади, и, пытаясь освободиться, она затянула петлю на своей шее и повисла в нескольких дюймах от земли.

Габби закрыла лицо руками и заплакала по загубленной жизни этой несчастной женщины, которая не вынесла уединения в Бельфонтене и замыслила побег, ставший причиной ее гибели.

– Мне очень жаль, Филип, поверь мне, – прошептала она. – Но зачем ты мне сказал, что убил Сесили? Это же несчастный случай. – Разумеется, власти не сомневались, что это несчастный случай, но я считал, что я так же виноват, как если бы убил ее собственными руками.

– Ну как ты можешь так говорить? – возразила Габби.

– Это ведь я использовал всевозможные способы, чтобы удержать ее в Бельфонтене, и даже прибегал к силе, заставил ее забеременеть. Я делал все, что мог, чтобы вернуть ее любовь, а в итоге лишь погубил ее и моего ребенка.

– Так ты уверен, что ребенок был твой?

– Скорее всего я никогда не узнаю этого наверняка. Даже если Сесили и Марсель были любовниками, она вряд ли могла с уверенностью сказать, чей это ребенок. Она была моей женой, значит, как бы то ни было, я был отцом. Но с того самого дня, как только я вспоминал о Марселе, мне хотелось убить его. Я всегда буду обвинять его в том, что он разжигал недовольство Сесили мной и нашей жизнью и поддерживал ее намерения оставить меня.

– А когда ты решил снова жениться?

– Это произошло много времени спустя. За утешением я все больше обращался к Амали и к морю. Почти в каждом плавании я сопровождал капитана Жискара на «Стремительном». Мы плавали вдоль всего американского побережья и ловко уходили от английских судов. Надо заметить, что к тому времени Англия и Америка находились в состоянии войны. Когда мы стояли в Бостоне, ко мне обратился агент американского правительства, который прослышал о нашей доблести на море. Он спросил, не возьмусь ли я выполнить поручение его правительства. Я должен был отвести «Стремительный» во Францию и в назначенный день встретиться с секретным агентом в Париже, англичанином, защищавшим интересы американцев. Мне сказали, что агент передаст мне секретные документы, содержащие сведения об атаке британцев крупного американского порта с указанием вероятной даты, количества кораблей и личного состава, которые примут в этом участие.

– Новый Орлеан! – ахнула Габби.

– Именно, – подтвердил Филип. – Я с готовностью согласился выполнить поручение. Меня ничто не держало на Мартинике, а таинственность и опасность этой миссии привлекали меня. Остальное тебе известно.

– Нет, Филип, мне не все известно, – ответила Габби. – Когда ты решил снова жениться и почему ты выбрал меня?

– Много одиноких ночей я провел на «Стремительном» и много часов размышлял. У меня не было наследника, и не было на Мартинике женщины, которую мне хотелось бы взять в жены, хотя при желании я мог бы выбирать из десятков желающих. Чем больше я раздумывал, тем яснее понимал, что никогда не женюсь по любви. Единственная причина, вынуждавшая меня вступить в брак, – стремление обзавестись наследниками для Бельфонтена. Поскольку мне предстояло отправиться во Францию, я решил, что эту поездку вполне можно использовать для выбора жены.

– Но это звучит так холодно и бесчувственно, – возмутилась Габби.

– А я так и хотел, – настаивал Филип. – Я решил искать себе жену в монастыре и выбрать совсем не такую, как Сесили. Единственным моим требованием к будущей матери моих детей было благородное происхождение. Даже красота не была важным качеством в будущей жене: невинность и покорность для меня были гораздо важнее.

– Но у меня как раз этих качеств не хватало, – сухо заметила Габби. – Даже святые сестры говорили, что я слишком горда и своевольна. Так почему же ты на мне женился? Наверняка можно было найти женщину более кроткую. И вдобавок такую, за которую тебе не пришлось бы платить, как за меня. Или искусство моего отца убеждать покорило тебя?

– Когда я впервые встретил твоего отца за игорным столом, я понял, что он мот и хвастун. Он много проигрывал и отделывался долговыми расписками, пока кредиторы не начинали настаивать на оплате. Я видел, что у него довольно крупные неприятности. Откуда-то он узнал, что я ищу жену, и подошел ко мне с предложением: у него есть дочь, которая великолепно мне подходит, и, если она мне понравится, можно будет договориться о браке в обмен на оплату его долгов и деньги на поездку его с женой в Италию, где он хотел участвовать в каком-то полоумном плане восстановления Наполеона на престоле. Но, возвращаясь к твоему вопросу, я отвечаю «нет», моя дорогая. Меня не нужно было уговаривать на тебе жениться. Ты, безусловно, не такая жена, которую я искал, но стоило мне вглядеться в глубину твоих фиалковых глаз, как я безнадежно пропал.

– Ты с самого начала обращался со мной с презрением, – напомнила Габби с явным укором.

– Неужели ты не понимаешь, дорогая? – сказал Филип мягко. – У меня не было выбора. Чтобы поддержать свой авторитет, я должен был с самого начала настоять на своем. Я поклялся, что укрощу твое своеволие до того, как мы приедем на Мартинику. Я не мог позволить себе влюбиться после того, что произошло с Сесили. То, что Марсель оказался на «Стремительном», было чертовским невезением, и, когда я заметил ваш взаимный интерес, мне пришлось быть настороже. Но я должен открыться в главном – буквально с первых минут нашей встречи в монастыре, когда ты предстала передо мной в ужасном одеянии и апостольнике, скрывавшем твои великолепные волосы, я твердо знал, что ты должна стать моей. Я... Мне кажется, я любил тебя уже в тот момент, когда ты гордо подняла голову, возражая родителям по поводу нашего брака.

У Габби сердце екнуло в груди. Если бы он раньше сказал ей о своей любви! Если бы она знала, что Филип любит ее, она ни за что не обратилась бы к Робу.

– Не смотри так удивленно, – сказал Филип, заметив ее огорчение. – Когда я считал, что ты умерла, я был в отчаянии. Невыносимо было знать, что ты погибла, считая меня жестоким и бессердечным. Я поклялся, что, если случится чудо и ты вернешься ко мне, я искуплю свою вину перед тобой. Что-то удерживало меня в Новом Орлеане. Я отказывался верить в твою смерть, надеялся, молился, чтоб ты была жива. Мои молитвы были услышаны, потому что я нашел тебя.

Филип обнял Габби.

– Неужели ты считаешь, что слишком поздно, Габби? – спросил он, увидев ее слезы.

– А как же Роб? – спросила она нерешительно и со страхом.

– Он умер. Забудь о нем, думай только о нас с тобой.

– А ты сможешь жить со мной, зная, что он... что мы с ним?..

Филип напрягся. Только подергивание мускула на щеке выдавало бурю страстей, бушевавшую в нем. Для Габби его молчание было как приговор.

– Я думаю, ты не сможешь, Филип, – печально ответила Габби на собственный вопрос. – Я знаю твой характер, трои приступы мрачного настроения. Ты никогда не сможешь забыть... или простить мне Роба.

– Я сам тебя довел до этого, – горячо сказал Филип. – Не твоя вина, что ты была одинока и обратилась к капитану Стоуну. Я... по-своему я даже благодарен ему за то, что он вернул тебя мне.

Как Габби ни хотелось, ей трудно было поверить Филиппу. Ей вдруг пришло в голову, как она сможет испытать его неожиданное великодушие.

– Филип, – решительно начала она, – а тебя не интересует, где я была после отъезда Роба?

Ее вопрос застал его врасплох, и несколько секунд он подозрительно смотрел на нее. Действительно, подумал Филип, он был так взволнован встречей с Габби, что ему и в голову не пришло спросить ее, как она существовала последние несколько недель. Но он не был уверен, что хочет знать ответ на этот вопрос. Его мрачное молчание противоречило принятому им решению все забыть и простить.

Она горделиво подняла свою очаровательную головку и, отчетливо произнося слова, сказала:

– Я жила у Марселя Дюваля!

– Марсель Дюваль! – повторил Филип, побледнев, несмотря на загар. – Неужели этот человек никогда не исчезнет из моей жизни? Я полагал, что он давным-давно уехал из Нового Орлеана. Где он нашел тебя, Габби? Или ты его нашла?

– Мы одновременно нашли друг друга. И чисто случайно, – объяснила Габби. – Его карета наехала на меня, когда лейтенант Грей гнался за мной, и он отвез меня в дом своей сестры. Я надеялась получить место гувернантки у его сестры Селесты, когда она с детьми вернется в город.

– Понятно, – сказал Филип задумчиво. – Лейтенант Грей сказал, что не узнал человека, который увез тебя в своей карете. – Он пристально взглянул на нее. – Но, если ты говоришь, что семьи его сестры не было в городе, значит, вы с ним были вдвоем в доме. – Выражение его лица стало непроницаемым, но Габби успела заметить ледяной блеск глаз.

Габби знала, что настал момент истины. Поверит ли Филип, что между ней и Марселем ничего не было? Вслух она сказала:

– Марсель предложил мне приют до тех пор, пока не вернется Роб, и я была ему благодарна.

– Насколько благодарна, Габби? Ты предложила ему в благодарность свое тело, так же как и своему капитану? – едва сдерживая гнев, произнес он.

Рука Габби описала дугу в воздухе и с размаху ударила его по щеке. Внезапно Филип почувствовал, что гнев оставил его, и Габби даже стало его жалко, когда он как-то сник у нее на глазах.

– Марсель никогда не был моим любовником, у меня даже в мыслях такого никогда не было. Собственно говоря, он уехал на следующий день после того, как я поселилась в его доме, и с тех пор я его не видела.

Ее поразило выражение огромной радости на лице Филиппа. «Верит ли он мне?» – подумала Габби. Его обвинения огорчили ее, но, если теперь он поверит, значит, еще есть надежда.

– Ты мне веришь, Филип? – сказала она, затаив дыхание.

В его глазах появилась серо-голубая дымка, и он сразу же ответил:

– Да, дорогая, я тебе верю. Эти ужасные слова вырвались у меня помимо воли. Просто я не могу спокойно слышать имя Марселя.

Он поцеловал ее, медленно, чувственно, Габби задрожала, и поток воспоминаний затопил ее, вызвав желание. Она вспомнила долгие, наполненные любовью ночи в его объятиях, бурю, которая лишила ее невинности, и нежность, которая иногда пробивалась сквозь защитную броню этого мужчины.

Видя, что Габби не протестовала и не вырывалась от него, Филип осмелел, приблизил губы к впадине на ее шее, где бился пульс, потом к груди, где он расстегнул пуговицы ее рубашки. Она издала гортанный стон, ^который подхлестнул его, и его руки быстро задвигались, освобождая ее от остальной одежды. Его собственная одежда упала в мгновение ока, и Габби ощутила его мускулистое тело рядом с собой.

– Я хочу тебя, Габби, – хрипло прошептал он. – Бог мой, как я скучал по тебе!

Его губы, прикасаясь к ее телу, оставляли огненную дорожку, и, когда его пальцы проникли в ее сокровенную глубину, он почувствовал, что она готова встретить его. Она была возбуждена и испытывала гораздо более сильное желание, чем в ту единственную ночь ее близости с Робом. Прикосновения Роба были нежными и упоительными, но Филип зажигал в ней пламя, и она изнемогала от желания.

Внезапно сквозь дымку восторга Габби ощутила, что Филип резко отпустил ее и пристально смотрит на нее.

– Не останавливайся, Филип, – попросила она, едва сознавая, что говорит.

Но Филип по-прежнему сдерживал себя. Как бы он ни хотел ее, Филип понимал, что не может быть с нею, пока не задаст один вопрос, даже если это означает потерять ее навеки. Никогда в жизни он не согласится пережить снова тот ад, в который ввергли его последние слова Сесили в роковую ночь ее гибели.

Сделав глубокий вдох, чтобы голос не дрожал, он сказал:

– Габби, милая, ты, наверно, возненавидишь меня за этот вопрос. Никогда больше я не хочу испытывать мучительные сомнения... – Он замолчал, и Габби тщетно пыталась понять смысл его слов. – Я должен знать, Габби. Ты не... не беременна от капитана Стоуна? – выпалил он. – Ты понимаешь, почему я спрашиваю? Постарайся представить себя на моем месте.

– А если и так, Филип? – спросила Габби, закипая от возмущения.

– Я приму ребенка, потому что он твой, и даже, черт возьми, буду любить его, потому что его отец был храбрым человеком и любил тебя! Но он никогда не сможет стать моим наследником.

Постепенна гнев Габби улегся, когда она осознала слова Филиппа. Для нее это было доказательством того, что он действительно изменился, что он я любит ее. Она-то точно знала, что их единственная s§ ночь с Робом прошла без последствий, и смогла быстро успокоить Филиппа.

– Филип, милый мой, мы с Робом были вместе только один раз, и я точно знаю, что я не забеременела после той ночи.

– Радость моя! Любовь моя! Будем надеяться, что наша сегодняшняя встреча окажется более плодотворной! – воскликнул Филип и постарался снова разжечь пламя, которое сжигало их за несколько мгновений до этого. Габби почувствовала его желание, которое захватило ее. Она непроизвольно стала двигаться с такой неистовостью, что ей стало больно, а потом у нее как будто выросли крылья, и внутри что-то взорвалось, разлетелось по телу миллионами маленьких осколков как раз в то мгновение, когда Филип достиг своего обжигающего пика.

 

9

После такого бурного воссоединения Габби вернулась на «Стремительный» с Филиппом. Они собирались отплыть на Мартинику, как только это станет возможным. Двенадцатого декабря было получено сообщение, что британский флот стоит на рейде в районе озера Борн. Генерал Джексон полагал, что англичане не пойдут на веслах шестьдесят миль через озеро, поэтому оставил лишь небольшую флотилию канонерок.

Джексон не знал, что англичане уже начали переправлять свою армию из 5700 человек в добытых где только можно плоскодонках на остров, который находился посередине озера Борн. А вскоре им представился случай, значительно облегчивший наступление: местный испанский рыбак за вознаграждение показал им дорогу в протоку Бьенвеню, единственную, которая была не заблокирована Джексоном. Эта протока вела к левому берегу Миссисипи в восьми милях от города. Американцы знали, что протоку Бьенвеню будет оборонять майор Вильерс, чья семья владела землей вдоль протоки. А Вильерс полагал, что опасность нападения невелика, и оставил на берегу чисто символический сторожевой пост.

Двадцать третьего декабря англичане вошли в протоку Бьенвеню, захватили майора Вильерса и его плантацию и оставались там, пока вся их армия переправлялась через озеро Борн. Майору Вильерсу каким-то образом удалось сбежать, он добрался до Нового Орлеана и сообщил Джексону, что сотни англичан находятся в восьми милях от города.

Когда Филип узнал о происшедшем, он предложил себя и всю команду «Стремительного» в распоряжение генерала Джексона. Тот охотно согласился. Двадцать четвертого декабря, накануне Рождества, Филип попрощался с Габби.

Хотя она предвидела отъезд мужа, она не могла подавить свой страх при прощании.

– Пожалуйста, Филип, – просила она, – позволь мне поехать с тобой. Я могу чем-нибудь помочь, хотя бы ухаживать за ранеными.

– Нет, милая, – сказал он непререкаемым тоном. – Ты останешься здесь, пока я не вернусь.

Там, посреди ружейных выстрелов и разрывов снарядов, слишком опасно. Я не хочу снова потерять тебя.

– А как же ты? – спросила она. – Ты тоже подвергаешься опасности.

– Это другое дело, малышка. Я могу позаботиться о себе, – ответил он, не обращая внимания на ее недовольство. – Иди ко мне и поцелуй на прощание, как достойная жена воина. – Габби бросилась ему на шею и изо всех сил старалась не плакать. Филип нежно поцеловал ее и сразу же отстранился. Он стремительным шагом, не оглядываясь, направился к своим людям, уже погрузившим оружие на повозки и ожидавшим его, и они отправились в путь.

Рождество получилось очень грустным, никаких известий от Филиппа не было, единственное, что она узнала, – один из кораблей Жана Лафита, «Каолина», обстреливает англичан на левом фланге, а американские войска атакуют на правом. Все это время Габби усердно молилась за спасение Филиппа и своих друзей с Баратарии.

До двадцать восьмого декабря она не слышала больше новостей, а в тот день все заговорили, что еще один вооруженный корабль Лафита, «Луизиана», стал обстреливать англичан, которые пытались атаковать американские войска. Излишне говорить, что атака захлебнулась.

Англичане потратили три дня на то, чтобы перевезти десять восемнадцатифунтовых пушек и четыре пушки по двадцать четыре фунта с кораблей. Пушки переправляли на каноэ, потом тащили через болота, и наконец под покровом темноты англичане установили четыре батареи под самым носом у генерала Джексона, в нескольких сотнях ярдов от его линии обороны. Парапеты построили из бочек из-под сахара и, как только рассеялся утренний туман, открыли огонь.

Американские пушки, которыми в основном командовали Лафит и его люди, ответным огнем обрушились на англичан. Грохот выстрелов доносился до Нового Орлеана. С поразительной точностью большие пушки Лафита разнесли английские батареи.

Филип не возвращался, и для Габби невыносимо было больше ждать, не зная, жив он или умер. Не находя себе места от тревоги, она оделась в мальчишеский наряд и, решив любым способом добраться до поля битвы, пошла в город. Идя по одной из улиц, она услышала:

– Габби, Боже мой, это ты?

Габби обернулась, подняв брови от удивления, потому что она никого в Новом Орлеане не знала, кроме Марселя, а голос был женский. Удивление сменилось радостью, потому что перед ней была Мари, сидевшая на козлах небольшой повозки.

– Мари, я рада вновь тебя видеть! – воскликнула Габби и бросилась к подруге.

– Я тоже рада, дорогая, – сказала Мари. – Но куда ты идешь в таком виде? Твой капитан Стоун, наверно, сражается с англичанами у канала Родригес?

– Роб умер, – сказала Габби, и голос ее дрогнул. – Я вернулась к своему мужу, а он сейчас воюет вместе с генералом Джексоном.

– Вот оно что! Я как раз гадала, нашел тебя муж или нет. Жан сказал мне, что он приезжал на Баратарию и искал тебя. Так, значит, все хорошо? – спросила она, сразу отметив блестящие глаза и покрасневшие щеки Габби.

– Я... да, я думаю, что все хорошо. Но скажи мне куда ты едешь и что вообще делаешь в Новом Орлеане?

Я провела здесь несколько недель и помогала сестре, у которой родился ребенок. А теперь я войска к Жану.

Похоже было, что молитвы Габби были услышаны – Она могла добраться до поля боя, помочь друзьям с Баратарии и одновременно разыскать Филиппа.

Возьми меня с собой, Мари, – попросила она вне себя от волнения. – Я могу делать то же, что и ты, и я так многим обязана тебе и Жану. Я хочу отплатить вам предложив свою помощь.

Она посмотрела на нее с сомнением.

А что скажет твой муж? Он ведь нарочно оставил тебя здесь, чтобы ты была в безопасности.

Я не видела Филиппа больше двух недель, – жалобно сказала Габби. – Может быть, его уже нет в живых. Но, что бы ни было, я не могу сидеть сложа руки и ничего не делать. Если ты не возьмешь меня, я доберусь сама.

Иари достаточно хорошо знала Габби и, подумав решила взять ее с собой. Не то она в самом деле в одиночку отправится в зону боевых действий и может оказаться в большей опасности, чем если будет с друзьями.

Залезай, – сказала она. – Жан будет рад твоей помощи.

Через короткое время они выехали из города и направились в сторону канала Родригес. По дороге Габби рассказала Мари все, что с ней произошло за это время – Мари слушала взволнованно.

Может быть, все сложилось к лучшему, дорогая – сказала Мари, когда Габби рассказала ей о смерти Роба. – Для меня очевидно, что ты счастлива с мужем.

Они ехали по дороге, пока было можно, потом въехали на край поля, и Мари спрыгнула.

– Отсюда мы пойдем пешком, – сказала она. Женщины шли полем, пока не увидели большую пушку. Метрах в ста от нее стоял огромный дуб, в тени которого отдыхал Лафит. Заметив его, Мари со всех ног бросилась к нему.

Мари и Лафит обнимали друг друга и смеялись, и тут подошла Габби.

– Что, подмогу привела? – скептически спросил Жан, оглядывая стройного юношу.

Мари захлопала в ладоши и засмеялась:

– Это же Габби, дорогой, и она хочет помочь нам.

Жан выслушал эту идею с сомнением, но тем не менее галантно поздоровался с Габби. Однако Лафит знал, что народа не хватает, и он приставил Габби к Доменику Ю, который объяснил ей, что делать. Она должна была окунать шомпол в ведро с водой, а потом прочищать им дуло орудия и забивать ядро. Инструкции были очень простыми, и Доменик Ю не пожалел слов, чтобы расписать, как опасно находиться на линии вражеского огня. Он давал ей возможность передумать и отступить, но Габби твердо решила сражаться вместе с друзьями.

Предполагалось, что атака англичан начнется на следующее утро, восьмого января, и Габби провела ночь, закутавшись в одеяло, у костра. Она смотрела на тлеющие угольки и думала, жив ли Филип, и если да, то где он.

Почти рассвело, когда ее кто-то разбудил, сунув в руку жестяную кружку с кофе и черствую лепешку. Она благодарно жевала, всматриваясь в туман, окружавший дубовую рощу, как вдруг раздался звук взрыва, и она вскочила.

– Не стрелять! – закричал Доменик. – Подождите, пока я не увижу их пушки, и тогда я скомандую: «Огонь!». – Доменик поднес к глазам корабельный бинокль и довольно кивнул, заметив вспышку вражеской пушки. Он быстро переговорил с орудийным расчетом, закричал: «Давай!» – и зажег фитиль.

После этого Габби была слишком занята, чтобы о чем-нибудь думать. Краем глаза она видела английских солдат, но у нее не было времени подумать о мушкетных снарядах и пушечных ядрах, летавших вокруг. Уши болели от людского крика, оружейных выстрелов и пушечной канонады. Руки и лицо почернели от пороха, и даже во рту она ощущала горький привкус. Она непрерывно двигалась, но вдруг наступила благословенная тишина, и кто-то поднес ей кружку с водой.

– Что, все уже закончилось? – спросила она Доменика.

– Не думаю, но отдыхай, пока можно. Вероятно, они послали за подкреплением.

Поле битвы было усеяно погибшими и ранеными с обеих сторон. Потом, тяжелые орудия вновь вступили в бой, и Габби вскочила, чтобы занять свое место.

Габби не замечала, как идет время, и слышала только крики раненых. Канонада продолжалась, пока первый отблеск заката не появился на вечернем небе. Ружейные выстрелы стихли, потом замолчали орудия, и только через несколько минут Габби осознала, что британская атака провалилась и американцы победили. Обессиленная, Габби рухнула на землю, испытывая огромную гордость за то, что участвовала в этом сражении.

– Все кончено, – сказал Доменик, опускаясь на землю рядом с ней. – Твоя помощь очень пригодилась. Из тебя получился отличный канонир.

Габби устало улыбнулась и забылась глубоким сном. Она спала, привалившись к тюку с хлопком, и не слышала, как к ней подошел Жан Лафит вместе с высоким мужчиной с лицом, черным от порохового дыма.

Габби давно потеряла свой картуз, и запачканные волосы покрывали ее черное от дыма лицо, но для Филиппа Сент-Сира это было самым прекрасным зрелищем на свете. Филиппа только что отправили в лагерь Лафита с посланием от генерала Джексона, и вдруг он узнал, что Габби здесь, на поле боя, да вдобавок ему сказали, что его жена сражалась бок о бок с мужчинами.

Филип не знал, что ему больше хочется: отшлепать Габби или расцеловать ее, но, когда увидел ее, грязную, пыльную, покрытую синяками, он возблагодарил Господа за ее спасение. Габби не проснулась даже тогда, когда Филип взял ее на руки и положил в повозку, которую ему предоставил Жан. И только тогда, когда они были уже на «Стремительном» и Филип стал снимать с нее грязную одежду, Габби открыла глаза. Она слишком устала, чтобы говорить, но ее улыбка была красноречивее слов.

Через два дня британский флот снялся с якоря и ни с чем отплыл обратно. Жан Лафит получил полное помилование, и Габби с Филиппом были приглашены на официальный обед, который дал в честь Лафита губернатор. Доблесть Лафита и его людей в битве за Новый Орлеан была высоко оценена властями.

Теперь, после ухода англичан, Филип стал готовиться к отъезду на Мартинику. Перед отъездом стало известно, что 11 февраля 1815 года британский корабль под белым флагом привез в Нью-Йорк текст мирного договора, подписанного в Генте в декабре. По иронии судьбы битва за Новый Орлеан произошла уже после того, как был подписан мирный договор, но зато это оказалось большой моральной победой для Америки. Победа Джексона была неоспоримой и способствовала упрочению международного признания Америки.

Первого марта «Стремительный» отдал швартовы и взял курс на Мартинику. Габби думала, что впереди сплошное блаженство и счастье, не подозревая, какие потрясения ждут ее на Мартинике.