Глава 10

ОТСТРАНЁН ОТ ПОЛЕТОВ

Когда первый взвод девятой роты высадился в районе Чупонг, они захватили бойца АСВ, рассказавшего, что здесь еще как минимум тысяча человек. Через считанные секунды после этого взвод был прижат к земле плотным огнем. При попытках его эвакуации были сбиты два слика и погибли пятнадцать человек.

Для многих из нас это стало плохой новостью. Стратегия истощения превращалась в непрерывный цикл все новых захватов одних и тех же территорий.

— Хули никто не пошлет туда побольше войск? — сказал Коннорс. — Это все равно, что затыкать пятьдесят дыр одним пальцем!

Неделю за неделей журналы писали о потерях противника, которые, как мы знали, раздувались за счет крестьян. Цитировали генералов, говоривших, что мы обратили врага в бегство. Цитировали и Эл-Би-Джея, сообщавшего, что победа не за горами.

Теперь периметр зоны «Гольф» был заминирован, его обшаривали прожекторами, патрулировали и охраняли. За семь месяцев ВК смогли выпустить через него лишь несколько минометных мин, а преодолеть его сумела лишь горстка человек.

Когда восточный разум натыкается на такое сложное препятствие, то в поисках решения пускает в ход некое ментальное дзю-до. ВК задали себе вопрос: как проверить наши линии обороны, использовав американские вертолеты?

— Мейсон, ты с Реслером отправляешься к мосту и привезешь каких-то пленных, — сказал Фаррис.

Мы с Гэри поднялись в воздух с третьей стоянки и долетели до маленького поля возле юго-восточной части периметра. К нам подбежал второй лейтенант, державший свою М16 за прицел.

— У нас для вас двое подозреваемых, — сказал он. И указал на двоих детей; им было лет по двенадцать. Они улыбались «сапогам», угощавшим их шоколадками. Один неумело курил сигарету.

— Вот эти? — спросил я.

— Ну да. Мы их поймали слишком близко от периметра.

— Может, они не знали, что туда нельзя.

— Все они прекрасно знали. У нас приказ, задерживать каждого, кто подойдет слишком близко. Доставите их в клетку.

— Это где?

— Где финансовый отдел, знаете?

— Ага.

— В общем, на поле рядом есть загон из колючей проволоки. Легко найдете.

— Ладно.

Лейтенант подтолкнул пленников к вертолету. Лица у тех осветились совершенно детской радостью и они побежали к машине.

— А им не надо, скажем, глаза завязать? — спросил Гэри.

— Не, это ж дети, — ответил лейтенант.

Один из мальчиков уселся на сиденье, а второй свесил ноги из дверей, так, как сидели «сапоги». Мы с Гэри пристегнулись.

Возвращаясь к зоне «Гольф», мы отклонились от маршрута и описали круг над расположением дивизии, чтобы войти на маршрут посадки после второго разворота. Мальчики смотрели во все глаза. Тот, что сидел на полу, толкнул второго и показал на что-то на земле. Оба рассмеялись.

Гэри сообщил на вышку, что мы идем к загону, и мы получили разрешение пройти над третьей стоянкой и дальше. Мы пересекли северный периметр, палатки пехоты, пролетели над сортирами и противоминометным радаром, над стоянкой «Скайкрейнов» и длинными строями «Хьюи». За вертолетодромом мы облетели палаточные городки и двинулись к полю.

Двое служащих вышли, чтобы принять пленных. Улыбающиеся мальчики выскочили и помчались, куда им показали. По загону образованному проволочным заграждением трехфутовой высоты, бродили пять-шесть пленных. Один из них помахал мальчикам. Они закричали приветствия. Не самое лучшее место, чтобы провести время, но нам сказали, что здесь все равно никто надолго не задерживается.

— После допроса мы либо передаем их АРВ, либо отпускаем по домам. Этих двух сучат, наверное, отпустят, — сказал сержант, отвечавший за все дело.

Вновь поднявшись в воздух, я ощутил, что нас обвели вокруг пальца. Эти двое только что провели полную воздушную разведку всего комплекса Первой Кавалерийской, даже не имея самолета.

Периметр, усеянный путаницей концертины, разными минами и наблюдательными вышками, подвергался постоянным контратакам природы. То есть, зарастал. После того, как были установлены минные поля, уже никто не мог выйти, чтобы скосить растительность. Свежие побеги не просто портили картину, они еще и могли скрыть приближение неприятеля. Решение было найдено: специальная команда будет распылять из дверей зависшего «Хьюи» дефолиант. Если двигатель откажет, с минного поля будет не выбраться. Человеку, которому взрывчатка действовала на нервы так же, как мне, казалось вполне вероятным, что давление под диском винта взорвет мину. А всякие палки и прочий мусор, который швыряет потоком? Список воображаемых опасностей был просто бесконечен. Но я никогда в жизни не задумывался о самом дефолианте.

Два-три дня этой работой занимались мы с Реслером. Как обычно, и эти небоевые полеты превратились в игру.

— Делай что хочешь, только не запутайся полозьями в концертине, — сказал Реслер.

— Ты чего? Думаешь, я свои крылышки купил на распродаже?

Мы медленно летели вдоль рядов концертины, совсем рядом с железными кольями, которые их поддерживали. Человек с длинным распылителем разбрызгивал туман химикатов. Туман кружился вокруг проволоки и вертолета. В конце трехсотфутового прохода мы слегка поднимались, разворачивались и двигались обратно, повторяя то же самое на параллельном курсе, десятью футами дальше. Один человек в грузовой кабине махал другому, на наблюдательной вышке. Тот махал в ответ и потом крутил пальцем у виска. Стоять на часах — паршивое занятие, но, по крайней мере, я был не идиот.

Три часа подряд мы с Гэри тщательно поливали каждый квадратный дюйм отведенного нам участка дефолиантом. Все это дело залетало в кабину, но у него не было ни вкуса, ни запаха. Вся защита самой команды распылявших состояла лишь из застегнутых воротников и шапок, надвинутых на глаза.

Одним утром мы вылетели в Иадранг, чтобы доставить посыльного. Посыльный нес сумку с важными сообщениями для разных командиров. Я такую работу любил больше всего. Никаких полетов в строю, горячих зон, орущих сапог и красных трассеров.

Пройдя перевал Мангянг, мы сели на маленькую площадку где-то к югу от Плейку. Посыльный выскочил наружу и сказал, чтобы мы заглушили двигатель. Так мы и сделали, а потом, бродя, наткнулись на группу старших офицеров, допрашивавших пленного солдата АСВ. Руки у него были связаны. Когда переводчик резко выкрикивал вопросы, то он лишь быстро качал головой. Грузный полковник злился и задавал вопросы вновь. Позади пленного стоял майор, доставший из кобуры пистолет 45-го калибра, но пока не поднимавший его.

— Скажи ему, чтоб говорил, а то мы его убьем, — сказал полковник. Переводчик АСВ ухмыльнулся. — Скажи!

Переводчик состроил суровое лицо и принялся орать по-вьетнамски, подчеркивая слова жестами. Пленный вздрогнул, но решительно покачал головой.

— Сказал, что убьем?

— Да. Ты сейчас говорить. Если не говорить, мы тебя убивать. Бабах, — и он стукнул кулаком по ладони.

— Хорошо. Еще раз скажи.

Он сказал, но пленный упрямо отказывался говорить.

— А, черт! — рявкнул полковник и негромко добавил. — Когда Нгуен опять будет спрашивать, майор, приставьте ему пистолет к голове.

— Есть, сэр, — майор поднял оружие.

Переводчик вновь накинулся на пленного, выпустив поток угроз, а майор толкнул его в затылок пистолетным дулом. Пленный дернулся и зажмурил глаза, ожидая взрыва. Когда переводчик перестал вопить, он покачал головой. Нет.

Полковник отодвинул переводчика и приблизился к пленному:

— Слушай, ты, гук паршивый. Быстро начал говорить. А то я размажу твои поганые мозги по всем джунглям.

Он придвинулся ближе:

— Майор, взведите затвор.

— Что?

— Взведите затвор, так, чтобы слышал. Он, похоже, не верит, что мы его сейчас грохнем.

— Но мы не можем, сэр.

Полковник развернулся к майору:

— Я это знаю, и вы это знаете. Но он не знает. Взводите.

— Есть, сэр.

Майор неловким жестом оттянул затвор и отпустил его с лязгом. Этот звук заставил пленного подскочить. Похоже, он приготовился к смерти. Он опустил голову. Майор приставил ему пистолет к основанию затылка. Но не успел переводчик открыть рот, как пленный начал медленно качать головой. Нет.

— Ладно, ладно, передохнем немного, — сказал полковник. — Вот же чертовы гуки.

Он оглянулся и увидел нас с Гэри:

— А вам чего надо?

— Распоряжения из дивизии, сэр, — посыльный вручил полковнику толстый конверт и отдал честь.

— Отлично, — кивнул полковник. — Ебаные бумажки найдут тебя везде, куда ни залезь.

— Так точно, сэр, — ответил посыльный.

Полковник оторвался от бумаг:

— И дальше что?

— Мне нужна ваша роспись на первой странице, сэр.

— Сейчас, сейчас, — он принялся шарить по карманам в поисках ручки, а потом увидел, что пленный внимательно его разглядывает. — Майор, завяжите этому косоглазому глаза. И скажите ему, что я приказал его расстрелять.

— Сэр?

— Скажите-скажите, — полковник устало покачал головой. — Господи, майор, ну элементарные же вещи. Сейчас я ненадолго отойду, а вы поговорите с ним по-хорошему и объясните, что у него еще есть шанс спасти свою жалкую шкуру. Может, он так разговорится. Понятно?

— Вот вам ваша первая страница, — полковник протянул бумагу посыльному и посмотрел на меня. — Хорошая погода для полетов.

— Так точно, сэр.

Он кивнул несколько раз, словно соглашаясь с несколькими вещами, а потом мрачно глянул на меня:

— Ну?

— Есть, сэр, — ответил я торопливо. — Уже идем.

Я сплюнул кровь. Я бросил курить и теперь она собиралась где-то изнутри щек. Я сидел за столом в кухонной палатке и пытался сообразить, как привести в порядок толстую пачку бумаг — доклад о летном происшествии. С тех пор, как я схватил сильную простуду, то попал в аварийную комиссию. Рота продолжала работать неподалеку, но говорили, что через несколько дней нас отправят на «Индюшачью Ферму».

Чувства у меня были смешанные. Занимаясь такой работой, я пребывал в безопасности лагеря, но почему-то ощущение, что меня оставили позади, вынести было тяжело. Дебильная эмоция! Уж лучше разбираться с горами бумаг, чем летать. Так почему мне так погано? Кто я такой? Лемминг? Расслабься и получай удовольствие, пока можно.

«Командир экипажа заявляет, что не знал о том, что зона высадки заполнена труднозаметными пнями», — говорилось в докладе. — «Летательный аппарат приземлился на крупный острый пень, что привело к потере аппарата». Да кому какое дело? Почему на этой чертовой войне надо отписываться по каждой аварии? И с какой стати пилот должен знать обо всем? У него что, рентгеновское зрение?

— Ничего, если я тут присяду? — к моему столу подошел сержант Райлс.

— Запросто.

Он отодвинул папку и поставил на свободное место крышку от фляги.

— Надо передохнуть от чертовых снабженцев, — объявил Райлс.

— Ага. Там становится туговато, — и я возненавидел себя за цинизм к еще одному человеку, оставленному позади. Он-то был чистейшим ротным неудачником. Райлс постоянно пил, таская спиртное из пилотских запасов, пока те были на задании. Когда-то он был мастер-сержантом, но из-за пьянства его разжаловали в рядовые первого класса. Мы все равно звали его сержантом, потому что он слишком расстраивался, слыша слово «рядовой».

— Ну, не так уж и туговато, — засмеялся он.

Если Райлс — неудачник, то кто тогда я? Я ощутил отвращение.

— Сержант, я бы рад поболтать, но надо разобраться со всей этой дрянью.

— Ага. Не обращайте на меня внимания. Мне все равно пора. Надо готовиться к генеральной инспекции.

— Угу, — я на секунду оторвался от бланка.

— Ненавижу эту пакость. Проводили когда-нибудь генеральные инспекции?

— Никогда. И никогда не стану.

Райлс встал, ожидая, что я что-нибудь скажу. Молчание сказало само за себя и он, наконец, поплелся прочь. Я хотел окликнуть его и извиниться за свои мысли, но не стал.

Пока колонна тащилась по Дороге-19, я думал о британцах, попадавших в американские засады. Повар выдал мне М16, я сидел в джипе и винтовка лежала у моих колен. Я подумал, что мое звание соответствует британскому «красному мундиру» и завернул воротник вовнутрь. Благодаря своему отстранению от полетов, я стал офицером, отвечавшим за нашу первую наземную колонну, идущую в Плейку.

— Группа «Мобиль-100» как-то раз отправилась из Анкхе в Плейку, — сказал Уэндалл.

— Это кто?

— Французский эквивалент Первой Кавалерийской, — объяснил Уэндалл. — Они шли длинными караванами по этим же дорогам, пытаясь разбить Вьетминь. Группу 100 уничтожили близ перевала Мангянг.

— Ну, спасибо, Уэндалл. Отличные новости.

— Вообще-то, это история. История может преподать урок, сам знаешь.

— И чему все это должно меня научить?

— Я бы на твоем месте не спал по дороге. Удачно прокатиться.

Разница с французами была в том, что у нас по всей дороге стояли патрули. Впрочем, это не подавило моих страхов. Я очень скептически относился к безопасным зонам высадки, дорогам, мостам и лагерям. В ходе всего пятидесятимильного пути я всматривался в слоновую траву по обочинам, на каждом узком участке сжимался в ожидании взрыва, и привставал, когда мы пересекали каждый мост. Когда мы все же добрались до Индюшачьей Фермы, я немедленно нашел врача и потребовал допустить меня к полетам.

— Извините, но у вас все заложено. Если я разрешу вам летать, станет только хуже. Зайдите через несколько дней.

Пока вертолеты были на задании, сотня людей в сыром тумане выволокла громоздкие палатки из грузовиков и принялась устанавливать их. Меньше, чем за час плоское, травянистое поле близ лагеря Холлоуэй превратилось в палаточный городок. На треногах устанавливались водяные мешки. Была поставлена кухонная палатка, и пока люди сваливали рядом с ней ящики с пайками, повара принялись готовить ужин.

По ходу всего этого дела я бродил вокруг, удостоверяясь, что имущество нашей роты доставлено в нужные палатки. Потом моим единственным делом стала борьба с собственными мыслями. Я в одиночестве сидел на своей раскладушке, пил кофе и курил. Смешанные чувства изводили меня. Тот факт, что не считая меня единственными пилотами на земле были штабные близнецы, ничуть не улучшал настроения.

Как только раздались первые звуки возвращавшихся машин, я вышел наружу и принялся смотреть. «Хьюи» выскакивали из тумана один за другим и со всем нарастающим грохотом заходили на поле к западу от лагеря. Все новые и новые машины зависали, чтобы приземлиться. Все поле превратилось в сплошной танец вращающихся лопастей, покачивающихся фюзеляжей и пыльных вихрей. Рев турбин затих, лопасти вращались лениво и останавливались. Экипажи побрели к лагерю. Вернулись все.

Я был как брошенный ребенок, вновь увидевший семью. Вскоре палатка заполнилась знакомым шумом.

— Слушай, Нэйт, подрежешь меня так в следующий раз, и я…

— Да пошел ты на хуй, Коннорс. Если бы ты видел, что делаешь, с дистанцией было бы все в порядке.

— Господи, я даже не знаю, кто здесь хуже, ты, или Конг.

Приятно было слышать.

Мои десять дней на земле тянулись бесконечно. Наш батальон провел еще два дня на Индюшачьей Ферме, прежде чем собраться и отправить севернее, в Контум. Я вновь путешествовал в автоколонне.

Мы нашли старые французские казармы, в которых вьетнамцы устроили стойла и курятники. После долгой приборки эти казармы стали нашим контумским лагерем. Я заходил ко врачу каждое утро, но он вновь и вновь давал мне лекарства и не допускал до полетов.

Наконец, через два дня в Контуме, я получил допуск. Меня назначили в экипаж к Райкеру. Когда я шел к стоянке, то чувствовал себя почти невесомым от радости. Моя работа стала моим домом и я был рад, что возвращаюсь домой.

В утреннем тумане вертолеты казались призраками. Мы взлетали поодиночке, чтобы собраться в строй выше, где тумана не будет. Поднимаясь над смутными силуэтами деревьев, мы увидели, как планета исчезает. Райкер, знавший, куда надо лететь, сказал мне, чтобы я повернул влево. Стоило мне это сделать, как прямо перед нами промелькнул призрак «Хьюи». Я рванул управление, но не это спасло нас от столкновения в воздухе. Нам просто повезло.

Нашей задачей было снабжение поисковых патрулей. Мы шли в строю еще с тремя машинами, пока не оказались в тридцати милях севернее Дакто, а потом повернули на запад, чтобы найти тех, кто нам нужен.

Мы заглушили двигатели; «сапоги» вытаскивали запечатанные контейнеры с горячей пищей. Подошел сержант и пригласил нас присоединиться к завтраку. Так мы и сделали. Горячая яичница из порошка, бекон, белый тост и кофе. Устроившись на полу «Хьюи», мы ели молча. Туман начал рассеиваться, темные тени вокруг нас стали выше и оказалось, что это горы.

Командир взвода, худощавый второй лейтенант подошел, чтоб потрепаться.

— Нашли что-нибудь? — спросил его Райкер.

— Только заброшенные лагеря, — лейтенант хлопал себя по карманам в поисках сигарет и я предложил ему «Пэлл-Мэлл». — Спасибо.

— Говорят, что ВК не хочет воевать с Кавалерией.

— Не могу их обвинять, — сказал лейтенант. — Каждый раз мы из них вышибаем говно.

Ну да, пока у нас есть вертолеты, «Фантомы» и В-52, подумал я.

— Может, война почти закончилась.

— Может, и так. Все время болтают о переговорах. Джонсон прижал их на севере, а мы плющим их здесь. Может, они и видят, что победить им никак.

— Точно, — сказал Райкер. — Непонятно, как пидоры мелкие вообще могут продержаться дольше. Макнамара говорит, что нас осталось дел меньше, чем на год. Кое-кто даже болтает, что не придется служить командировку до конца.

— Вполне возможно, — сказал лейтенант. — По крайней мере, Дакто наш.

— Есть у нас парень в роте, зовут Уэндалл. Он говорит, что то же самое вьетнамцы сделали с французами, — сказал я.

— Что сделали? — спросил лейтенант.

— Заставили их думать, что они побеждают. Позволили разбить лагеря и все такое, а потом — бабах!

— Сейчас война совсем другая, — лейтенант выкинул сигарету в росистую траву. — Французы не могли так передвигаться, как мы.

Он хлопнул по полу «Хьюи»:

— Вся разница вот в таких машинах. Как можно партизанить против армии, которая способна в любой момент оказаться где угодно?

— Да, тут вы правы, — ответил я. — Нечего Уэндаллу умничать.

— Похоже на то, — отозвался лейтенант.

— Ну, — сказал Райкер. — Теперь понятно. Вернуться домой пораньше, натрахаться, а потом уже и вещи разобрать.

— Ладно, мне пора. Не берите в голову, — лейтенант улыбнулся и пошел к своим солдатам. — Филлипс, собери людей и забросьте эти ящики обратно на «Хьюи».

— Дальше что? — спросил я Райкера.

— Вернемся обратно, сбросим это барахло, а дальше надо куда-то доставить каких-то беженцев.

Черные пижамы, конические панамы, свиньи, втиснутые в корзины, цыплята, вытянувшие головы и лежащие вверх ногами, дети с широко открытыми глазами, плачущие младенцы, скатанные циновки, посохи, вязанки дров и покореженные ящики, обитые железом, державшиеся на честном слове — все это набили в «Хьюи».

— Ну и зоопарк, — ворчал Райкер. Когда турбины завыла, свинья начала визжать. Я обернулся и увидел молодую мать — она прижимала ребенка лицом к своей груди и смотрела на нас глазами, огромными, как блюдца. Я кивнул ей и улыбнулся. Она торопливо кивнула и улыбнулась в ответ. Господи, им же страшно, подумал я. Как бы чувствовал себя я сам, если бы иностранцы заставили меня и мою семью забраться в какую-то странную штуковину и повезли бы по воздуху прочь моего от дома неизвестно куда?

— Завоевать сердца и умы, — сказал я.

— Вот херня-то, — отозвался Райкер.

Мы летели на север, мимо Дакто и пересечения границ Камбоджи, Лаоса и Вьетнама. Горы были самыми высокими из всех, что я видел. Облака тумана укрывали влажный, зеленый мир.

Мы были на своем месте в строю из десяти машин и шли по долинам, чтобы не попасть в облака. За темным пиком, вершина которого терялась в белизне, в долине, обнаружилась рыжая, недавно построенная взлетная полоса. За стеной из мешков с песком сбивались в кучу свежепостроенные хижины с жестяными крышами. Добро пожаловать домой, подумал я. Люди позади меня внимательно смотрели, как строй вышел из дымки в небе, чтобы сесть на рыжей земле.

Невысокие солдаты АРВ с винтовками на ремне принялись вытаскивать всех из вертолетов. Напуганная мать оглядывалась на двоих детей. Солдат схватил свинью и швырнул ее в кучу барахла, перехваченного веревками. В грохоте нашего вертолета свинья беззвучно визжала и извивалась, как живая колбаса. Один из детей плакал навзрыд. Его мама судорожно схватила его с пола кабины и усадила на колени. Ребенок вцепился ей в кофту, а она, пригибаясь от вихря, поднятого винтом, направилась к своим вещам.

Я смотрел на нее, пока мы взлетали. Мы набирали высоту и она становилась все меньше. Вскоре она превратилась в обычное воспоминание — растерянная, напуганная, оторванная от дома, где жили ее предки. В этот момент я ненавидел коммунистов и мне было стыдно, что я американец. Но мне часто говорили, что я слишком уж чувствителен.

Мы перебрасывали беженцев весь следующий день. Предполагалось, что мы закончим прочесывание долины Иадранг и вернемся в зону «Гольф». Однако к сумеркам мы высаживали у новой деревни последнюю партию людей. Старик решил не лезть и вернуться утром.

Двадцать машин приземлились на травянистый гребень горы в сгущающихся сумерках. На этом гребне стоял временный лагерь АРВ. Для нас установили две большие палатки.

Мы с Райкером отнесли в палатку свои спальные мешки и, при свете армейских фонариков, надули матрасы.

На ужин были пайки; их ели рядом с вертолетами. Райкер и Реслер уселись на пол кабины и ели из банок, а я возился с консервным ножом, пытаясь открыть жестянку с цыплятиной. И в тот самый момент, когда я отгибал покореженную крышку, тишина взорвалась.

«Ввомп!» — и звон. Звенело у меня в ушах. Никто не озвучил очевидный факт: минометы. Банки залязгали о пол, тени бросились врассыпную. Я бросил свою банку и побежал к мелкой яме, которую приметил при заходе на посадку. Она была всего футах в двадцати. «Ввум!» Я увидел яркую вспышку, с которой мина разорвалась в сотне ярдов от меня. Упав на траву, остаток пути к яме, я проделал ползком. «Ввуммм!» В яме уже лежали два человека из экипажа машины, стоявшей перед нами. «Ввумм-ввумм!» Черт побери! Что делать-то? «Ввум!» Проклятье, было очень близко! Я вскочил и побежал обратно к вертолету. Вертолет всегда вытаскивал меня из неприятностей. «Ввуммм!» При вспышке я увидел свою тень на хвостовой балке и черную надпись «АРМИЯ США». Я бросился на землю и закатился под днище. Я задел плечом за сливной клапан и рассек кожу. Разума я лишился уже давно и просто полз к носу машины, подальше от топливного бака. «Ввум!» я добрался до передних стоек шасси и остановился.

— Черт возьми! — заорал я. — Ебаный в рот!

И тут до меня дошло, что «Хьюи» — просто тонкий слой алюминия с магнием, плюс плексиглас, плюс реактивное топливо, и если мина попадет, я вознесусь на небо в облаке дыма.

— Пошел прочь от машины, дебил вонючий! — прикрикнул я на себя. Я пополз по траве в фут высотой, вжимаясь в сырость носом. Через десять футов остановился. «Ввум!» Это было справа. Шлема нет. Оружия тоже. Я проклял свой идиотизм и проглотил всхлипы. Тишина! По моей щеке пополз жук. Я услышал приглушенное «ввумпф», а потом хлопок. В небе повисла осветительная ракета. «Ввумпф-хлоп», «ввумпф-хлоп». Тени от «Хьюи» дико плясали на траве. Ракета потускнела и погасла, скрывшись за склоном холма. В свете ракет обозначились ленивые полосы дыма, пересекавшие небо. Тишина. Они прекратили? Еще через десять минут лежания в траве, я услышал голоса:

— Все.

— Господи Иисусе! Ну и повезло же тебе! — и я встал. Плечо, которым я ударился о клапан, болело. Я поверил в Бога. Серьезно. Я дошел до своей машины, опустился на колени и обшарил траву в поисках уже открытой банки с цыпленком.

Туман был такой густой, что от палатки я едва различал «Хьюи». Дальние горы, которые мы видели вчера, исчезли. Реслер проснулся раньше меня и я увидел приветливый оранжевый огонек его печки рядом с нашей машиной. Я поежился. Ночь выдалась холодной и бессонной.

В ходе обстрела никого не задело. Никто не понимал, почему ВК, или АСВ, или кто там еще остановились на полдороге. Это явно случилось не из-за каких-то наших контратак. Скорее, у них просто кончились боеприпасы. Слава Богу, что ВК всего не хватает. Мы оказались натуральными мишенями на полигоне.

— Печка нужна? — сидя на корточках, Реслер улыбнулся. Он вытряхивал сахар из бумажного пакетика. Кофе пахнул, как сама жизнь.

— Ага, спасибо, — я перегнулся через край пола и вытащил ящик с пайками.

— Дай угадаю. Яичница с беконом.

— Ясное дело. Мы же завтракаем, нет?

— Думаю, ты единственный в роте, кто ест эту дрянь.

— А-а, значит мне больше достанется, — я достал из коробки консервную банку и пакетик с кофе. Потом, залив немного воды в реслеровскую банку из-под печенья, поставил ее на огонь. Когда пламя высушило капли воды снаружи, я открыл банку с яичницей. Внутри обнаружилась знакомая желто-зеленая масса с маленькими коричневыми кусочками бекона. Я начал есть ее прямо холодной. Реслер, глядя на меня, состроил гримасу отвращения.

Зачерпнув ложкой еще один кусок, я предложил:

— Не хочешь?

Он скривил лицо:

— Я блевотиной не питаюсь.

Этот разговор был рутинным — нашим ежеутренним ритуалом.

— В жизни такого густого тумана не видел.

— Знаю, — он глянул на часы. — Уже семь утра, а как будто не позже пяти.

Я кивнул. «Хьюи» перед нами был бледной тенью, а тот, который, как я знал, существовал где-то впереди и вовсе не было видно.

— Взлет по приборам?

— Похоже на то. Ты когда последний раз взлетал по приборам?

— В летной школе.

— Я тоже.

Из тумана возник Фаррис с дымящейся кружкой кофе:

— Только что говорил с летчиком из ВВС. Он говорит, вся наша долина в тумане, но у пиков ясно, — мы кивнули. — Подождем еще час, может, рассеется.

Он пошел дальше и исчез позади нас.

— Где ты был прошлой ночью? — спросил я.

— Вон там, — Реслер показал в сторону палатки.

— В палатке?

— Нет. Видишь канаву такую?

— О, да. Знаешь, если бы они не прекратили…

— Знаю. А ведь когда-нибудь не прекратят.

Часом позже Фаррис приказал нам забросить свое снаряжение по машинам. Он с Райкером планировал взлететь с другими вертолетами и посмотреть, как высоко доходит туман.

Когда я шел по склону следом за Реслером со своим летным мешком в руках, меня повело влево. Ничего необычного, если не считать, что я пытался идти прямо. Когда я наклонился вправо, чтобы подкорректировать курс, меня все продолжало тащить влево. Я не ощущал головокружения, мне просто стало как-то странно. На минутку я остановился и попробовал еще раз. Я вновь почувствовал, как меня ведет в сторону, но сумел проигнорировать этот эффект. Когда я добрался до машины, странное чувство пропало. Я покачал головой. Разваливаюсь, что ли?

Пока я пристегивался, Реслер настроил радио на канал, где должен был быть Фаррис. Мы слышали, как Фаррис вызывает машины своего звена. Он запросил нас — на связи ли мы.

— Вас понял, — ответил Гэри. Еще шесть вертолетов, ожидавших своей очереди вместе с нами, ответили то же самое.

— Нам торопиться некуда, — сообщил Фаррис по радио. — Мы направляемся обратно в Контум, возьмем солдат. Вы, ребята, можете повстречаться с нами в любой точке долины, по которой мы шли вчера. Вернемся примерно через час.

Мы все ответили, что поняли.

Пока Фаррис говорил, я что-то заметил боковым зрением. В десяти футах справа от нашей машины из травы торчала серая минометная мина. Я толкнул Гэри, он глянул, куда я указывал пальцем и кивнул. Его глаза расширились от удивления — «черт меня побери!».

— Все не так плохо, — продолжал Фаррис. — Туман заканчивается пятью-шестью сотнями футов выше. Только убедитесь, что при взлете вы уходите на запад. Учтите, с обеих сторон от вас горы.

— Вас понял, — ответил Гэри. — «Желтый-1», справа от нас из земли минометная мина торчит.

— Чего?

— С прошлой ночи рядом с нами из земли торчит минометная мина.

— Вас понял. Вызовите АРВ. Может, у них тут саперы найдутся.

Я закурил и уставился на мину. Она была почти в точности там, где я вчера залегал.

Гэри вызвал офицера связи, американца, прикомандированного к АРВ.

— Вас понял, мы этим займемся. Не пытайтесь трогать ее сами.

Мы оба захохотали.

— Как хорошо, что он сказал, — выговорил я. — А то я уже почти из вертолета вылез, чтобы ее обезвредить.

Люди на каждой из семи машин все больше набирались храбрости, наконец экипаж одной из них принял решение взлетать и мы услышали, как ее лопасти бьют туман. Мы с Гэри решили, что если мина не взорвалась сразу, то, наверное и не взорвется, а потому торопиться некуда. Никто из нас не был уверен в себе насчет взлета по приборам. Если время есть, почему бы не подождать, пока туман рассеется? Ушел последний вертолет. С него радировали, что граница тумана все та же, в пяти-шести сотнях футов.

— Рассеиваться, похоже, не собирается.

— Похоже, нет, — ответил я.

— Двинем?

— Ага, — и я посмотрел на мину. — Съебываем.

Пока Гэри запускал двигатель, я все разглядывал мину. Не подействует ли на нее тряска от винта? Похоже, если подействует, мы об этом уже не узнаем.

— Первоклассные специалисты-саперы АРВ…

— Ты их видишь?

— Нет.

— Ну, точно, первоклассные.

Для взлета Гэри выставил авиагоризонт заниженным.

— Ладно, Боб. Дважды проверяй, что я делаю.

— Давай.

— Все на борту?

— Подтверждаю, — ответил борттехник. — Сэр, может, еще немного подождать?

— Расслабься, сержант. У нас все под контролем.

— Вас понял, — сказал он без особой уверенности. Гэри глянул на меня и улыбнулся. Я кивнул.

Когда он добавил мощности, я бросил взгляд на мину. Вихрь трепал вокруг нее траву. Она вот сейчас сдвинулась? Вертолет поднялся с земли. И мина, и все остальное исчезли.

Ощущения движения не было. Авиагоризонт показывал именно то, что надо и мы набирали скорость. Гэри позволил машине разогнаться до 40 узлов и удерживал это значение. Крен и разворот прошли отлично. «Стрелка, шарик, скорость» — так нас учили в летной школе. В этом порядке я проверял приборы. Гэри пилотировал очень точно. Вертолет гудел, приборы говорили, что мы движемся, но все чувства подсказывали, что мы приземлились в какое-то странное ничто.

— Пока что «пять с плюсом», — сказал я, употребив инструкторское выражение. — Не проеби.

— Не боись, — ответил Гэри.

Белизна стала ярче. Она засияла. Но все еще ничего не было видно. Безо всяких ориентиров вы могли поклясться, что ослепли. К ярко-белому добавился голубоватый оттенок и справа мы увидели темно-зеленый пик.

— Есть! — я был в восторге.

— Прекрасный полет, сэр! — борттехник, как говорится, уверовал.

Я глянул назад. Туманное море скрыло долину с полуночными минометами. Вершины гор выступали на поверхности, как яркие острова. Я вздрогнул от облегчения и улыбнулся сам себе. Ночь выдалась тяжелой, но теперь передо мной сияло небо.

 

Глава 11

ПЕРЕВОД

Май 1966 г.

Мы с Райкером сидели в С-123, который с заунывным воем летел в Сайгон. Я поставил ноги на мешок со всем моим имуществом. Обратно я не вернусь. Райкер летел в отпуск, в Гонконг. Я удивлялся, что уже начал скучать по Кавалерии — ведь сам попросил о переводе.

— Видел, как Реслер расколотил восемь-восемь-один? — спросил Райкер.

— Он не расколачивал. Это новенький расколотил.

— Это да, но машина была Реслера.

Я хотел попрощаться с Гэри. Он пошел к стоянке в компании с новичком, Суэйном. Гэри собирался проверить, как Суэйн умеет летать.

— Больше не увидимся, наверное, — сказал Гэри.

— Наверное, нет. Если я тебя увижу первым, так уж точно.

Он рассмеялся.

— Ладно. Было здорово, хотя мы и спорили все время.

— Это не страшно. Все равно я каждый раз побеждал.

Он ухмыльнулся и протянул руку.

— Мне надо на этого парня посмотреть. Твой домашний адрес я взял. Как вернемся из командировки, напишу.

Мы обменялись рукопожатием.

— Да, давай. Не пропадай из виду, — я кивнул и отпустил его руку.

— Пока, — он улыбнулся и повернулся к вертолету.

— Пока, — я смотрел, как он уходит.

Я решил посмотреть, как он будет взлетать и присел на мешки с песком у штабной палатки.

— Куда тебя посылают, Мейсон? — капитан Оуэнс вышел из палатки, сдвинув шапку на затылок.

— Какое-то место, называется Фанрань. 49-я авиационная рота.

Оуэнс кивнул:

— Не слышал про таких.

— Я тоже, но они — не Кавалерия.

Гэри и Суэйн поднялись в машину, бортовой 881, самый старый «Хьюи» в роте.

— Ха. Не Кавалерия — это точно, — заухмылялся Оуэнс. — Таких как мы больше нет.

Гэри уже запустил двигатель и я встал, чтобы уйти.

— Ну, удачи в новой роте, — сказал Оуэнс.

— Спасибо.

Они, зависнув, уходили хвостом вперед от площадки, и тут все посыпалось. Вертолет вздыбился, опустив хвост. Винты ударили по земле, трансмиссия и вал отвалились. Во все стороны полетели обломки.

— Господи! — вскрикнул я и побежал к ним. Фюзеляж был измят и перевернут. Я увидел, как борттехник, бледный, с расширенными глазами, выбирается из-под обломков. Сгорбившись, я собрался туда залезть, представляя себе Реслера, изуродованного так же, как вертолет. А потом я увидел, что Гэри выбирается из каких-то клочьев металла. Он был перепуган, но улыбался.

— Ты в порядке? — закричал я.

Гэри отряхнулся и принялся хохотать. Суэйн уже вылез и ходил кругами. Борттехник опустился на колени, помогая стрелку выбраться. Топливо собиралось в лужи.

— Ну давай! — и борттехник потянул.

Стрелок выбрался. Глубокая рана на его виске кровоточила. Гэри молча побрел к штабной палатке, потом развернулся и направился обратно к обломкам.

— Ты как? — я нагнал его.

— Нормально, — он засмеялся. — А что?

— «А что?» Глянь на машину.

Он опять засмеялся, хихикал с бледным и растерянным лицом:

— Жесткая вышла посадка!

Кто-то отвел стрелка в медицинскую палатку. Он был единственным раненым. Я расслабился:

— Жесткая посадка — это когда ты не можешь уйти с ее места на своих двоих.

— Что случилось? — вопрос Гэри прерывался судорожными приступами смеха.

— Ты не знаешь?

— Да блин, последнее, что я помню — как застегивал ремни, а потом трах!

— Суэйн пилотировал?

— Ну. Знаешь, вот не думал, что он наебнется уже при уходе с площадки.

— Эй, Мейсон, нас джип до аэродрома дожидается! — закричал Райкер от палатки.

— Черт. Ладно, мне пора. Опять. Ты как?

— Да нормально. А что?

Райкер рылся в своем мешке, разыскивая что-то. Вибрации грузового самолета нагоняли на меня сон.

— Знаешь, Райкер, почему-то каждый раз я лечу в Сайгон с тобой.

— Ага, везет тебе, ебанату. Мне сегодня надо номер снять. Мой самолет будет только завтра. Не хочешь у меня переночевать?

— Почему бы и нет? У меня еще два дня, чтоб добраться до места.

Райкер кивнул. Двигатели выли. Я глянул в иллюминатор напротив и увидел, что самолет кренится. Наверное, подлетаем. Потом мы вошли в турбулентность и я вспомнил о пролете для генерала.

Мы упражнялись два дня и более мягкой погоды не бывало. Строй «Хьюи», «Чинуков», «Карибу», «Мохауков» и даже маленьких H-13 вытянулся на две мили, к перевалу Анкхе и обратно к зоне «Гольф». «Держитесь поближе», — сказал полковник; так мы и сделали. Реслер занял место второго пилота, а я вел, потому что со своего места лучше видел нашего напарника.

— Знаешь, так близко необязательно, — сказал Реслер.

— Они свое дело знают, — ответил я, имея в виду Коннорса и Банджо в машине, за которой мы следовали. — Перекрыться с ними — это нормально.

— Ну ты, блядь, отчаянный.

Я ухмыльнулся от такого комплимента и придвинулся ближе.

— Мне лучше заткнуться, знаю, — сказал Гэри.

Между законцовками лопастей наших вертолетов было не больше трех футов. У меня был еще вертикальный запас в три фута, на случай, если нас тряхнет легкой турбулентностью.

— Когда-нибудь летал с перекрытием?

— Нет. И не стану.

Удерживая вертикальный разрыв в три фута, я плавно придвинулся. Моя рука на шаг-газе подергивалась, держа наши лопасти над лопастями Коннорса и Банджо. Банджо наблюдал. Я увидел его ухмылку с расстояния всего в несколько футов, он показал мне большой палец, а потом махнул, подзывая нас ближе. Усмешка у него была дерзкой.

— Ладно, пара, смотрится нормально. Развороты выполняйте очень, очень широкие. Мне не нужно, чтоб вы слились в экстазе, — сказал полковник.

— Мейсон, только не на развороте.

Я кивнул. Я видел только вертикальный разрыв между нашими дисками винтов. Остальной мир не существовал. Когда их машину встряхнуло потоком, моя рука подбросила нас вверх в тот же самый момент. Я понял, что могу удержать дистанцию, а значит, перекрытие получится легко. Мы начали разворот и я медленно придвинулся.

— Ну все, все, у тебя получилось. А теперь давай обратно, — сказал Гэри.

Коннорс знал, что я делаю и летел, как по ниточке. Мы выполнили весь разворот с винтами, перекрывавшимися на два-три фута. Когда я вывел машину из крена, то отскользнул назад и вновь начал дышать.

— Не поверю, что тебе нравится вытворять такую мерзость, — сказал Гэри с отвращением.

— Чего смеешься? — спросил Райкер.

— Да так. Вспомнил о пролете.

— Дохуя времени убили не пойми на что.

— Ага, — ответил я, но сам уже начал вспоминать о штурме в долине Бонсон. Когда мы вернулись с прочесывания Дакто, нашу роту послали в Бонсон на помощь 227-му. ВК отбивал долину, которую мы взяли два месяца назад. На Стрельбище, в ходе постановки задачи, командующий операцией сказал:

— Так что проверьте свои противогазы. Мы применим CS.

По нашей толпе пошел шум. Противогазы? Какие еще противогазы?

Снаружи командир быстро проверил имущество и выяснил, что противогазов нам хватит ровно на половину людей. Одному стрелку и одному пилоту в каждой машине придется лететь без противогаза.

— Может, вернемся и прихватим еще? — спросил кто-то.

— Некогда, — ответил командир.

Мы с Реслером и еще два члена нашего экипажа стояли рядом с вертолетом, глядя на два противогаза. Реслер достал монетку. Борттехник и стрелок бросили. Борттехник выиграл.

— Орел или решка? — Реслер уверенно ухмылялся. Он никогда не проигрывал.

— Орел.

Он подбросил монету:

— Орел.

Как оказалось, к моменту нашей посадки газ уже рассеялся и мы получили всего одно попадание на взлете. Но я помню, как Реслер, строя страшные рожи и утирая слезы, орал в переговорное устройство: «Блин, черт, суки!».

Самолет резко накренился. Из иллюминатора я увидел окрестности большого города.

— Наконец-то, — сказал Райкер. — Тебе, похоже, полет понравился — то-то ты скалился всю дорогу.

— Похоже на то. Просто рад, что больше не в Кавалерии.

— Ну да. Правда, ты еще не знаешь, куда попадешь.

Отель, где мы остановились был местом, о котором Райкер от кого-то слышал. Я забыл, как он назывался и где располагался. Отчасти это потому что мы хорошо поели, слегка выпили и добрались уже затемно.

Коридор был узким, потолки в двенадцать футов высотой. Место темное, грязное, портье со скукой наблюдал, как мы вписывались. Похоже, вьетнамцы привыкали к нам и им не нравилось то, что они увидели. Портье дал нам ключ и ткнул пальцем в темный коридор.

— Ничего себе гадюшник, Райкер.

— Знакомый сказал, что место отличное. Большие номера, низкая плата.

В комнате без окон стояли две кровати, комод и маленький деревянный столик. Поверху высокой двери шел стеклянный переплет. Я шлепнулся на свою кровать с номером «Тайм». Райкер разделся до трусов и что-то писал, сидя за столом.

В статье говорилось о переводе генерала Киннарда, для которого мы и выполнили пролет.

— Надо же, — сказал я. — Про перевод Киннарда в «Тайм» написали, а про мой — ни слова.

После пролета надо было отвести вертолет к реке для помывки. Лонг, как обычно, уселась на песчаной косе рядом со мной и заговорила.

— Жаль, что ты уезжаешь, — сказала она. Ее английский каждый раз становился все лучше. Она была гением-самоучкой.

— Я по тебе тоже буду скучать.

— А ты передашь своей жене подарок от меня?

— Конечно, но тебе необязательно дарить мне подарки.

— Не тебе! — хихикнула она. — Твоей жене.

Она сняла свои сережки из золотых проволочек и протянула мне.

— Нет, — я покачал головой. — Лонг, ты не можешь себе позволить дарить мне золотые сережки. Это я здесь богач. Я тебе заплачу.

Я полез в карман и увидел на ее лице боль, настоящую боль. Она действительно просто хотела сделать мне приятное.

— Ладно, ладно. Никаких денег. Я передам их Пэйшнс.

Она ярко улыбнулась и передала их мне. Я завернул их в листок бумаги из моего блокнота и опустил в карман рубашки.

— Спасибо за подарок. Пэйшнс понравится, я уверен.

Она опять заулыбалась.

Я похлопал по карману рубашки. Они все еще там. Надо будет послать их по почте, как только я прибуду в свою новую часть. Я не читал слова, на которые смотрел, а потому отложил журнал. В то же время Райкер забрался в постель. «Хэмилтон» моего деда показывал одиннадцать ночи. Кто-то постучал в дверь.

— Да? — отозвался я.

Ответа не было. Стук повторился.

— Кого там на хуй принесло? — я сел на кровати.

— Горничную, может быть.

Я подошел к двери:

— Возможно.

Если это горничная, почему я боюсь открывать? Нет, я действительно еду крышей.

Когда я повернул ручку, дверь рывком начала распахиваться, ударилась в мой ботинок и остановилась. Я инстинктивно толкнул ее обратно и в этот момент оказался лицом к лицу с очень мрачным азиатом, который был всего на несколько дюймов ниже меня.

— Эй! — я толкнул сильнее, пытаясь захлопнуть дверь. Мой ботинок заскользил по полу и дверь открылась шире. Я успел увидеть, что ее толкают четыре-пять человек. Молча. С угрюмой решимостью.

— Эй, Райкер! Давай сюда! К нам куча гуков ломится!

Райкер секунду помедлил, но потом увидел, что я не шучу.

— Какого… — он вскочил и подбежал.

Мой ботинок соскользнул дальше. В открывшийся проем уже почти можно было протиснуться.

— Давай, блядь, сильнее! Закрывай! — заорал я. Мой ботинок застрял под дверью и это было единственным, что ее удерживало. Райкер уперся своими длинными ногами в ножку моей кровати, спиной в дверь и нажал. Когда дверь чуть-чуть закрылась, я подсунул ботинок, чтобы удержать ее. Тогда они навалились рывком и пальцы моей ноги стиснуло так, что я подумал, что сейчас они сломаются. В щель просунулись руки и принялись хвататься за воздух, пытаясь вцепиться в нас. Единственными звуками было кряхтенье и тяжелое дыхание. Мы с Райкером истекали потом. Тяжелая дверь гудела, стонала, но щель становилась уже. Невероятно, но мы брали верх. Когда дверь уже почти закрылась, за ее край схватились пальцы. Я долбанул по ним кулаком. Они не сдвинулись. Я бил снова и снова. Наконец, они ускользнули и дверь с грохотом захлопнулась. Неловкими, потными трясущимися пальцами я защелкнул замок и задвинул дополнительную задвижку. Райкер и я потрясенно глядели друг на друга. Нам снился общий кошмар. Потом мы услышали удар тела о дверь и дверь, похоже, прогнулась вовнутрь. Ритмичные удары продолжались — словно тяжелое биение сердца.

— Звони, блядь, портье! — сказал Райкер.

Я бросился к ночному столику и схватил телефон. Райкер поволок комод через комнату. Скользя по плиточному полу, фанера трещала. Телефон портье зазвонил.

— Ты им звонишь?! — заорал Реслер, пытаясь придвинуть комод к гудящей двери.

— Ну. Не отвечают, — я вытер пот с глаз. — Не отвечают ни хуя!

После пятидесяти гудков я понял, что не ответят они никогда. Мы сели на кроватях друг напротив друга и смотрели, как дверь вздрагивает при каждом ударе.

— Твой «дерринджер»! Доставай «дерринджер»! — Райкера вдруг осенило.

— Я его Холлу продал.

— Ты его Холлу продал?! Я-то думал, что это, блядь, твое оружие последнего шанса! Тебе не кажется, что ситуация слегка чрезвычайная?

Я кивнул и пожал плечами. Пистолет все еще был продан Джону Холлу за двадцать пять баксов.

— Самый дебильный поступок, какой я только знаю…

Я горестно кивнул.

«Хрясь!». При новом звуке мы подскочили. Они швырнули что-то металлическое в стеклянный переплет над дверью. «Хрясь!». Внутрь посыпались осколки стекла. В переплет была вплавлена металлическая сетка. В его центре появилась дыра размером с кулак.

— Еще раз позвони, — сказал Райкер.

Я выслушал механический щелчок, серию гудков, еще щелчок и гудки. Райкер разламывал свою кровать. Под матрасом обнаружились прочные деревянные перекладины. Он шарахнул одной об мою кровать. Вышла неплохая дубинка. Когда Райкер глянул на телефон, я покачал головой.

— Сволочи! — отозвался Райкер.

В два ночи удары прекратились. Райкер заснул, доказав, что привыкнуть можно ко всему. Я сидел, опершись о подушку, держа на коленях одну из перекладин. Когда все утихло, я вновь попробовал позвонить.

В другом конце комнаты, рядом с потолком, было маленькое окошко. Когда телефон зазвонил, я глянул вверх и увидел, что из него сыплются осколки стекла. При новом звуке Райкер подскочил.

— Что за чертовщина здесь творится? — вопросил Райкер.

Я не знал. Я уже два часа сидел на кровати, слушая, как ломают дверь, и задавал себе тот же вопрос. Они хотят нас убить, так? А почему просто не взорвут дверь к хуям? Или не пустят в ход топор? Или не подожгут? Или не применят еще какую-нибудь поебень помимо своих собственных тел? Может, впустить их и выбить им мозги нашими дубинками? Мой разум быстро ответил «нет». В кабине вертолета, когда меня пытались убить, я чувствовал себя довольно храбро, но забить пятерых азиатов кроватной перекладиной — это просто не мое. Я подождал, что будет дальше. Скоро пидор-портье вернется, услышит шум и вызовет полицию. Должна же в Сайгоне быть полиция, так? Или люди в соседнем номере. Кто-нибудь появится. Но удары все продолжались. При мысли о диком сюрреализме ситуации мне захотелось заорать. Но орать я не мог, потому что был солдатом. Подумав об этом, я захохотал.

— Джи-Ай Джо в жизни не спустил бы такое куче паршивых япошек, — сказал я.

Потом я представил себе мириады способов, какими Джи-Ай Джо искрошил бы всю эту компанию. Разумеется, все они строились на предположении, что у него оказалось бы под рукой оружие. Я крепче сжал перекладину и подождал еще. Что мне было нужно, так это огнемет.

В комнату без окон рассвет не проник. Мои часы показывали шесть. Удары прекратились. Я разбудил Райкера. Мы отодвинули усыпанный стеклом комод и осторожно открыли дверь. Снаружи лежал всякий мусор, но людей не было. Мы быстро схватили свои вещи и вошли в холл. Чисто. Когда мы подошли к стойке и увидели, что портье смотрит на нас, нас чуть не хватил удар.

— Ты где на хуй ночью был?! — заорали мы одновременно.

— Сэр, я не работаю ночью. Работает Тхиеу.

— Ну и где он был? — спросил я.

— Он был здесь всю ночь, сэр. Когда я пришел утром, он точно был.

— Херня! — рявкнул я.

Портье слегка вздрогнул, но сказал:

— С вашим номером было что-то не в порядке?

— К нам в номер всю ночь ломились, пиздюк ты паршивый! — ответил Райкер.

— Правда? Это странно, — сказал портье. — Вы нам звонили?

— Да. Постоянно, — сказал я.

— Что ж, наверное, телефон сломался.

— Даже если он и сломался, — объяснил я, — наш номер за пятьдесят футов отсюда. Весь этот треск невозможно было не услышать.

— Я сообщу менеджеру, — сказал портье. Он молча поглядел на нас. По его глазам мы поняли: он прекрасно знал обо всем, что случилось и мы могли вопить и возмущаться хоть до второго пришествия. Он бы нипочем не сознался. Мы взяли мешки и ушли.

Фанрань стоит рядом с берегом, милях в 160 к югу от Кинхон и в 160 милях к северо-востоку от Сайгона, но сначала я отправился не туда. Я отметился в лагере 12-го авиационного батальона близ Натранг. А потом засел в душном баре деревушки, стоявшей на уровне моря, где и разговорился с унылым, пожелтевшим, рыхлым инженером, работавшим на одну из многих американских компаний во Вьетнаме.

— Ненавижу это место, — сказал он.

— А что тогда домой не уедете?

— Денег платят до черта, — и он высосал остатки своего пива. — И потом дома таких дырок, как здесь, не бывает. Дома меня натуральная тварь дожидается.

Все сходилось. С мистером Мраком могла жить только тварь, а приличные дырки для него нашлись бы лишь в том месте, где он превращался в Богатого Американского Инженера. Я кивал, но не говорил ни слова. Он рассказывал мне о своей работе, своем домике, своей женщине, своей стереосистеме, своем растущем банковском счете. Я почти что падал в обморок от скуки. Когда бубнеж на время затих, я сообщил, что мне пора. Инженер рассеянно кивнул, обернулся к бармену, стукнул кружкой по стойке и резким движением показал на нее пальцем:

— Еще.

На песчаную площадку приземлился «Хьюи», который я ждал. Мимо меня промчался борттехник, волокущий мешок с почтой в батальонный штаб. Я забросил свои вещи на борт и выудил свой летный шлем.

— Вы Мейсон? — спросил пилот.

Я кивнул.

— Отлично. Взлетаем, как только он вернется, — и он показал на удалявшегося техника.

Я взобрался в «Хьюи», работавший на малом газу и закурил. После барахтанья во всех этих транспортных самолетах было приятно снова оказаться в вертолете.

Техник вернулся и пилот взлетел сквозь вихрь песка. Вертолет набрал скорость и ветер начал обдувать мое тело.

На полдороге к расположению роты мы прошли бухту Камрань. Сверху я увидел тучи гидросамолетов PBY, принадлежавших флоту. Остаток полета я мечтал, как заведу себе такой и стану перевозить грузы на Багамах или буду летать с туристами над Канадой, от озера к озеру.

Когда я увидел бетонные постройки авиабазы Фанрань, то возликовал. Наконец-то поживу, как человек. Но «Хьюи» пролетел над казармами и приземлился на травянистом поле в миле от взлетной полосы. Я увидел знакомую россыпь грязных, просевших палаток и тут же понял, что это и есть мой новый дом.

Солнце на западе стало красным. Земля была пропитана водой. Мы с чавканьем перешли поле и оставили нагрудники в палатке. Два пилота, которых звали Дикон и Ред, проводили меня в клуб.

— Так-так, — майор ласково улыбался. — Наш второй кавалерист за два дня.

Высокий, темноволосый, с приятными чертами лица, он подошел ко мне и пожал руку.

— Добро пожаловать к «Искателям». Я здесь командир и как ты узнаешь, когда меня поблизости не будет, ребята зовут меня Кольцевым.

Ребята, в количестве человек пятнадцати, собравшиеся в ротном клубе, засмеялись. Я нервно кивнул — никогда еще не встречал дружелюбно настроенных командиров.

— Рад познакомиться, — сказал я.

— Когда ты говоришь, ты смотришь мне в глаза. Это хорошо. Значит, ты меня не боишься, — он с ухмылкой повернулся к своим людям. — Это хорошо.

Они кивнули. Я не боялся, но насторожился. Что ему от меня нужно?

— Начнем с начала, — сказал Кольцевой. — Эй, Ред, проводи Мейсона в твою палатку. Там ему будет койка. Когда разберешь барахло, приходи обратно. Через полчаса дадут пожрать, потом и поговорим.

— Есть, сэр.

Он лучезарно улыбнулся.

Пол палатки — это была рыжая пыль, но рядом с раскладушкой все же лежал кусок фанеры. Я сел на уже заправленную постель и огляделся. Ред улыбался мне со своего места. Господи, они даже пол не настелили.

— А почему его называют Кольцевым?

— Он из Вест-Пойнта, носит кольцо выпускника.

— А, — таких я пока не встречал. Теперь его напористая, но искренняя манера общаться казалась естественной. — Похоже, хороший парень.

— Да, он такой. Куда лучше предыдущего командира. Этого пидора никто не любил. Вот поэтому он как-то раз проснулся и увидел, что из груди ножик торчит.

Ред рассказал это таким тоном, словно речь шла об обычном способе избавляться от плохих командиров.

— Ты шутишь.

— Ничуть. Он и был и черный, и полный мудак. Мы до сих пор не знаем, кто его пырнул.

— Насмерть?

— Нет. Мы доставили его в Камрань как раз вовремя, — Ред усмехнулся. — Впрочем, все это оказалось к лучшему. Ему на смену прибыл Кольцевой, прирожденный лидер. Понимаешь, о чем я?

Хотя я таких и не встречал, но решил, что да, понимаю.

Клуб, где я побывал, занимал одну половину постройки под жестяной крышей. Вторую половину занимала столовая. Еду разносили вьетнамские официантки. Люди собирались по четверо за столами, покрытыми скатертью. Чистые салфетки, бронзовые приборы. Пока мы ужинали, Ред рассказал, что клуб и талоны на обед оплачивались из общих взносов.

— Но ты особо к этому не привыкай. Мы здесь все равно не бываем.

Не успев поужинать, я услышал звуки гитары со стороны клуба. «Фантом» на взлете включил форсаж и постройка сотряслась — мы находились на базе ВВС. Взлетная полоса располагалась в четверти мили от лагеря Искателей. Мы были маленьким цыганским табором, приткнувшимся в свободном углу большого города.

Мы с Редом прошли в клуб и чей-то голос завыл:

— Парни, это ужасно, — сказал Кольцевой.

— Можно поменять, но это только начало, — сказал певец, капитан по фамилии Дэринг.

— Можно все это взять и спустить в унитаз, Дэринг, мудила ты, — раздалось с другой стороны бара. Возглас принадлежал человеку с лицом херувима. Это был капитан Кинг, также известный, как Король Неба.

— Ну хорошо, блин, хорошо, — Дэринг раздраженно глянул на Короля. — Может, покажешь, что у тебя есть?

— То, что у меня есть, я вставляю Нэнси между ног, чтоб чавкало. Так, Нэнси?

Нэнси была девушкой-вьетнамкой лет двадцати и у нее было особое разрешение работать в баре до восьми вечера. Остальным вьетнамцам полагалось покидать территорию на закате.

— Не-е-ет! Плохой человек! — она залилась краской.

Насколько я знал, Нэнси никогда не отвечала на вульгарные запросы Короля. Или кого-либо еще. Она была очаровательна, аккуратна, хорошо работала и была прекрасной официанткой. На все авансы она отвечала, что замужем.

— Эй, Мейсон, — увидев меня, Кольцевой откинулся на спинку стула. — Не узнаешь своего товарища?

И он показал на грузного человека, сидящего рядом.

— Не узнаю, сэр.

Кольцевой жестом пригласил меня сесть рядом.

— Это мистер Кэннон, из… — он глянул на Кэннона.

— Рота Д, 227-й, — сообщил Кэннон.

— Прямо за ближайшим углом, — сказал я. — Рад познакомиться.

Кэннон лишь кивнул в ответ. Его что-то беспокоило.

— Ага. В Кавалерии Кэннон водил ганшипы. Но у нас в роте пилотов назначают на машины по их весу. Сам знаешь, какие маломощные эти модели Б, особенно если боеприпасами нагрузить. А потому все наши пилоты ганшипов — такие тощие хмыри, типа тебя.

Я дернулся. Вот почему Кэннон был встревожен. Кольцевой назначал его на слики. И собирался назначить меня на ганшипы.

Кольцевой увидел, что я переменился в лице:

— Что такое?

— Я вожу слики.

— А я вожу ганшипы, — вставил Кэннон.

Кольцевой опустил брови до более официального уровня:

— Короче, это моя политика. Тощие на ганшипах, толстые на сликах. И потом, Мейсон, чего ты беспокоишься? Ганшипы куда безопасней сликов. Большинство попаданий получают слики. На ганшипе у тебя хоть есть из чего стрелять в ответ.

«Фантом» загрохотал на взлете.

Дэринг изменил строчку:

— Я налетал шестьсот боевых часов пилотом слика. Весь мой опыт — это слики. И я пока живой. Не хочу ничего менять на этом этапе игры.

— Я тоже, — сказал Кэннон. — Я тоже пока живой и менять ничего не хочу.

— Шестьсот часов? — Кольцевой, похоже, впечатлился.

— Именно так.

— Блин. В нашей роте почти все, даже Дикон — это триста часов максимум, — Кольцевой постучал своим кольцом по столу. — Небось все жопы себе отлетали, а?

— Ага. И я знаю, что такое слик.

— А я — что такое ганшип, — сказал Кэннон.

— Блин! — кажется, Кольцевой растерялся. — У меня же политика, вы понимаете.

Кэннон мрачно откинулся на спинку стула. Еще один ебаный любитель инструкций, думал я.

— Ладно, ладно, хорошо, блядь. Идет она на хуй, моя политика. Кэннон, летаешь на ганшипах. Мейсон, летаешь на сликах, — Кольцевой ухмыльнулся. — И это приказ.

— Есть, сэр, — сказал я.

— Годится, — отозвался Кэннон.

— завывал Дэринг.

— Нет, нет, нет, — внезапно Кольцевой обернулся к кругу поэтов-песенников. — Ужасно, ужасно, ужасно.

Король Неба упал на колени, зажав себе уши:

— Я сейчас сблевану! — вскричал он, согнулся и оглушительно рыгнул.

— Короче. Будет нормальная песня — на два дня поедем в Сайгон на конкурс, — объявил Кольцевой. — Вы же не против два дня хуи пинать в Сайгоне, так?

Это объяснение ударило меня как обухом по голове. Конкурс? Конкурс песни? Кэннон, скрестив руки на груди, посмотрел на меня и покачал головой. ОЧЕНЬ СТРАННЫЕ РЕБЯТА.

Поэты заспорили; Дэринг снова заиграл. На этот раз три человека из двадцати, что были в клубе, подхватили. Пока они пели, я увидел, что на стене что-то движется. Над стойкой бара был приделан человеческий череп, клацавший челюстью в такт. Король Неба, сидя за стойкой, дергал за веревочку:

— Давай пой, Чарли!

— Чарли? — спросил я Реда.

— Да, док сделал его из головы ВК, которую мы притащили.

Я кивнул. Какое еще имя можно было дать голове ВК?

Песня завершилась.

— Блевотина, — сказал Дикон.

— Думаешь? — Кольцевой глянул на него с тревогой.

Дикон был одним из двух командиров взводов в «Искателях». А еще он числился ротным инструктором и на полставки подрабатывал местным мудрецом. Волосы его седели, лицо было приятным и искренним. Кольцевой ему безоговорочно доверял.

— Ну.

— Что ж, — Кольцевой покачал головой. — Значит, нужно пытаться и дальше.

«Искатели» отбыли на рассвете. Я остался в лагере с еще одним уоррентом, которого звали Стальони. Нам надо было перегнать один слик на ремонт.

Стальони рассказал, что четыре-пять машин роты уже вылетели к новому месту в Нхонко:

— Обычно мы так и делаем. Посылаем нескольких ребят вперед, чтобы они разбили лагерь, а сами пока остаемся здесь и делаем перерыв.

Стальони был высоким, спокойным, со смуглой кожей. Его акцент показался мне нью-йоркским.

— Флэтбуш. Это в Бруклине, — сказал он.

— Значит, мы просто ждем, пока машина не будет готова, а потом улетаем?

— Ну да. Техники мне сказали, что к завтрашнему утру все сделают.

Мы глядели, как взлетает четверка «Фантомов». Когда они включили форсаж, звук был, как от удара грома.

— Занятно, наверное, — заметил я.

— Так и есть. Я разок попробовал.

— Ты летал на «Фантоме»?

— Ага. И ты можешь, если захочешь. Они сюда постоянно заглядывают. Меняются налетом.

— Хотят полетать на «Хьюи»?

— Ага. Постоянно спорят, что сумеют зависнуть с первого раза.

— Голову на отсечение, ничего у них не получается.

— Ты прав. Пока что никому не удалось. Один из них даже слетал с нами на задание. Вертолеты он возненавидел. Ему казалось, что мы слишком близко ко всему, прямо в самой мякоти. Они-то на своих вылетах мало что видят. Целятся по клубам дыма в джунглях, швыряют вниз свое говно и — бац — они уже дома. Все по-быстрому. Потом садятся в автобус с кондиционером — и в клуб. Порядок, день закончен. Сто вылетов — и домой.

Он сделал паузу, выждав, пока «Фантом» выполнит посадку.

— Представляешь? Сто вылетов. Блин, я бы уже два раза домой вернулся.

— А вы что, записываете вылеты?

— Неофициально. Я веду свой собственный журнал. А когда я одному кадру из ВВС сказал, на сколько заданий я слетал, он и говорит: а что ты хочешь? Умные пилоты идут в ВВС. Вот гондон.

Я глядел, как взлетает еще один «Фантом» и сокрушался: а вот остался б в колледже — водил бы сейчас один из таких и жил с той стороны взлетной полосы.

— Так и есть, — сказал я.

— Что?

— Умные пилоты идут в ВВС.

Лагерь превратился в город-призрак со стенами из ткани. Тропинка, ведущая от клуба к палаткам, была совершенно безлюдна. Стальони ушел в свою палатку, а я в свою.

Я написал Пэйшнс письмо, чтоб она была в курсе моих дел и получила мой новый адрес.

В палатку вошла вьетнамка в черной пижаме. Она кивнула мне и принялась подметать земляной пол бамбуковой метлой, рисуя в пыли аккуратные параллельные линии. Добравшись до меня, она слегка поклонилась и подождала, пока и подниму ноги с фанеры. Я их поднял и она подмела под ними. Потом она начала заправлять постели. В палатке были четыре раскладушки. Снова вернувшись ко мне, она поклонилась. Ее улыбка была черной от бетеля. Она дожидалась, пока я встану. Я вскочил:

— Ой.

— А, — сказала она. Она сняла всю постель, заправила ее и аккуратно привела в порядок мои вещи. Бронежилет сюда. Кобуру с пистолетом туда. И так далее. Она увидела, что я оценил ее артистизм и кивнула, когда я вновь мог улечься жопой на одеяло.

— Спасибо, — сказал я.

Вновь улыбнувшись черной улыбкой, она выскользнула наружу.

Значит, даже в армию, с этой военной тоской полевой жизни, Кольцевой допустил кое-какую роскошь, чтобы подсластить тоску. Такого я пока не видел.

Какое-то время я расхаживал по палатке взад-вперед. Вышел, чтобы поглазеть на взлетающий «Фантом». Кивнул проходящей горничной. Хотел поболтать со Стальони, но тот сказал, что читает интересную книгу. Я вспомнил про свою. Я как раз читал второй том «Властелина колец». Голлум скользил вниз головой по скалам, преследуя Бильбо. Я ассоциировал себя с Голлумом, мне нравился его голос. Раньше, в Кавалерии, я пытался ему подражать: «Да, моя прелессссть, мы любим выссссаживать дессссанты». Но всем казалось, что у меня развивается шепелявость. Никто не знал, кто такой Голлум. Самым популярным чтением были книжки про Джеймса Бонда.

Пока я читал, в моем мозгу что-то очень серьезно перекосилось.

Должно было перекоситься, потому что книжка вдруг оказалась не на коленях, а на полу, а я тянулся к кобуре со своим сорок пятым и спрашивал:

— Что?

Я обшарил палатку, заглядывая в углы. Выглянул наружу.

— Что?

Что-то было дико не так. Я напрягся. Я был готов. Я ждал.

Во вход просунулась темная голова. Оно? Выхватывая пистолет, я увидел, что это был Стальони.

— Пошли поедим, — сказал он и исчез. Он не заметил мой пистолет. Чувство близкой, неизбежной смерти резко исчезло. Опасность миновала. Что за опасность, я не знал, но больше ее не было. Я вложил сорок пятый в кобуру и пошел в столовую.

Я сидел за одним столом со Стальони и двумя летчиками ВВС с базы напротив. Пока я ел, то с тревогой думал о том, что случилось. Ведь все было в порядке. Дело во мне. Я схожу с ума.

— Хочешь попробовать? — спросил лейтенант ВВС.

— Что попробовать?

— Полетать на «Фантоме».

— Я летаю на сликах.

— Знаю. Хочешь поменяться налетом? — он вопросительно глянул на меня.

— Нет.

На следующий день «Хьюи» не был готов. И через день тоже. С каждым днем распорядок оставался все тем же. Позавтракать, почитать, пообедать, почитать, поужинать, почитать, спать. Рутина перебивалась моментами безотчетного ужаса. По ночам я вскакивал и искал причину своих страхов. Как-то раз после обеда, читая за столом в клубе, я потерял сознание. В какую-то секунду я читал и все было в порядке, а в следующую я увидел, что лежу лицом в раскрытой книге. Это так меня напугало, что я потащил свою измученную душу ко врачу из ВВС.

— У меня кружится голова, я вскакиваю по ночам и мне кажется, что я умираю, а вчера я упал лицом в книгу, — со стыдом признался я.

— Раздевайтесь, — сказал врач, дружелюбно глядя на меня.

— А это зачем?

— Я проведу неврологическое обследование.

И провел. Он колол меня иголками, скреб мои стопы, постукивал по локтям и коленям. Он заставлял меня следить глазами за пальцами и светом, стоять на одной ноге и смыкать кончики моих пальцев, пока глаза закрыты. Наконец, осмотрев мои глаза с офтальмоскопом, он сказал:

— Хм-м.

— Нашли что-нибудь?

— Нет. Вообще ничего. Ваша нервная система работает нормально.

— А почему тогда у меня эти провалы и головокружения?

— Не знаю.

Я разочарованно вздохнул.

— Тут может быть несколько вещей, — добавил он торопливо. — У вас может быть редкая форма эпилепсии, в чем я сомневаюсь. Или вы страдаете от стресса. Если учесть, чем вы занимаетесь, это наверняка стресс. Но я бы порекомендовал вам проконсультироваться с вашим собственным врачом, когда вы его увидите. Если симптомы не пропадут, вас, вероятно, отстранят от полетов.

Через четыре дня после моего прибытия, неделю спустя расставание с Кавалерией, я присоединился к моей новой части на поле Нхонко.

Вертолеты «Искателей» стояли на узкой полосе, вырубленной в джунглях французами. Лагерь стоял на холме рядом с полосой. Взвалив вещи на плечо, я нашел Дикона, указавшего мне на одну из двадцати шестиугольных палаток, разбросанных по грязноватым песчаным дюнам. Моими соседями по палатке стали два уоррента, Монк и Ступи Стоддард.

— О, новенький, — сказал Монк. Он глянул на меня поверх обувной коробки, которую заполнял вырезками из журналов. У Монка был квадратный подбородок и компактное, плотное тело. Он прищурился от света за моей спиной. — Но, похоже, во Вьетнаме ты не новичок.

Он глядел на пряжку моего ремня. Зеленая лента, покрывавшая пряжку, стала почти черной от грязи — признак ветерана.

— Так и есть. Я перевелся из Кавалерии.

— Правда? — это был Стоддард. — Из Кавалерии? Солидно.

Ступи — это ребенок-переросток с лишним весом. Он употреблял всякие раздражающие словечки типа «Уя!» Или даже «Клево!».

Я кивнул и спросил:

— Можно туда барахло скинуть?

— Конечно, — ответил Стоддард.

Я бросил свой мешок рядом с матерчатой стенкой и уселся на него. Монк вновь занялся своими вырезками. Вокруг его постели валялись изрезанные номера «Старз энд Страйпс», «Ньюсуик», «Тайм» и других журналов. Он аккуратно вырезал каждый кусочек швейцарскими армейскими ножницами, а потом пролистывал карточки каталога в алфавитном порядке, чтобы поместить вырезку в нужное место.

— Ты писатель? — спросил я.

— Монк-то писатель? — Ступи захихикал. Его пузо и толстые щеки затряслись. Я увидел на его губах шоколадные пятна, а потом и саму шоколадку в грязной руке. — Монк, он думает, ты писатель.

И звонко захохотал. Монк глянул на него так, что смех мгновенно оборвался. Ступи заморгал и уселся тихо, выказывая уважение.

— Нет, пока что нет, — сказал Монк. — Собираю материал. Когда-нибудь…

Он замолчал, видимо, обходя слишком деликатную тему.

— Неплохо ты уже набрал, — я кивнул на коробку.

— Спасибо. Это не все, — и он показал на еще четыре коробки у стены, перехваченные резиновыми лентами. — Когда-нибудь… Удивительно, что говорят об этой войне.

Он кивнул — медленно, со знанием дела. Всем своим видом я выражал согласие.

— Так-так-так. Кого я вижу! — раздалось от входа.

— Вулфи!

— Ну, Мейсон, сколько воды утекло!

И мы оба засмеялись. Вулфи был моим бывшим одноклассником.

— Вот не знал, что ты в Искателях.

— Я был одним из тех деятелей, которые разбивали лагерь. Когда ты прибыл, меня не было.

— Что ж, хорошее вы место выбрали.

— Спасибо.

Похоже, вторжение Вулфи не понравилось Монку. Он снял с запястья резиновую ленту, перехватил ей коробку и аккуратно уложил ее рядом с другими. Потом встал и протиснулся мимо Вулфи, не сказав ни слова. Вулфи тоже молчал. Они явно не ладили.

Какое-то время я болтал с Вулфи. Он прибыл месяц назад. На него произвело большое впечатление, что я уже старичок и до конца командировки мне осталось всего два месяца. Я рассказал ему, что служил в Кавалерии и встречал наших одноклассников неподалеку от Контума. Мы обменялись слухами насчет того, что стало с другими ребятами из класса и согласились, что, наверное, большинство из них сейчас тоже где-то во Вьетнаме. Кто-то сообщил, что пора на обед и Ступи, про которого мы совершенно забыли, выскочил наружу. Выйдя из палатки, мы увидели Монка, шагающего на руках по небольшой дюне.

— Неплохо, — заметил я, когда мы прошли мимо.

— Да урод он, — кисло ответил Вулфи.

Этим вечером я передал письмо от врача из ВВС доку Да Винчи, нашему врачу. Тот согласился, что это, видимо, всего лишь реакция на стресс и выдал мне транквилизаторов, предупредив, чтобы я принимал их только на ночь. Под их действием летать было нельзя. Этой ночью я спал хорошо.

На следующее утро я вновь вскочил в седло «Хьюи». Командовал мой командир взвода, Дикон. Мы вылетели на три задания. Жопы с мусором, задачи для одной машины. Дикон позволил мне пилотировать с начала и до конца. За четыре утренних часа я выполнил посадку на такую крохотную площадку, что пришлось снижаться вертикально, приземлился на узкую вершину, дважды поднимал такие тяжелые грузы, что приходилось взлетать с разбегом и, наконец, присоединился к строю из еще трех машин, возвращавшихся на полосу. Меня очень тщательно проверяли.

— Чертовски неплохо, — сказал Дикон с левого места, когда я приземлился на полосе рядом с другим «Хьюи».

Из уст инструктора это звучало, как подлинный комплимент.

— Спасибо.

— Если завтра будешь летать не хуже, назначу тебя командиром экипажа.

Следующий день был последним днем «Искателей» у Нхонко. А потому после еще дня полетов с жопами и мусором, мы отправились прямиком в Фанрань. Остальные машины везли палатки и прочее снаряжение. Пилотировал я хорошо и Дикон, сдержав слово, квалифицировал меня, как командира экипажа. Пока мы шли в расположение роты, Дикон сообщил мне, что Кольцевой устраивает еще одну большую вечеринку.

— Такие перерывы у нас бывают редко — мы здесь пробудем четыре дня. Кольцевой любит смотреть, как народ веселится. Я на твоем месте скатал бы постель, — сказал Дикон.

— Скатать постель?

— Ага. Просто скатай матрас и свяжи его.

— Зачем?

— Увидишь.

В девять часов вечеринка гремела вовсю. Док Да Винчи уселся рядом со мной за стойкой и принялся рассказывать, как он приготовил череп, поющий со стенки. Он был пьяный. Компания бардов уселась в дальнем углу и создавала сильный диссонанс с записью Джоан Баез. Они тоже были пьяными. Король Неба и Ред Блейкли устроили индейскую борьбу в центре зала. Король держал кружку пива, наполненную до краев, и заявлял, что разделается с Редом, не пролив ни капли.

— Я его выварил, — сказал Да Винчи.

— На кухне? — мне стало интересно.

— Нет, нет. На кухню меня бы с ним не пустили. Развел костер позади и выварил. Целый день кипятил.

Я глянул на череп, клацавший челюстью под пение Баез и восхитился его чистой белизной:

— Он такой… белый.

— Это ненатуральный цвет. Когда я отделил мясо, я его выбелил.

Глотнув бурбона, я кивнул:

— Ну да. Отбелить.

— Таков факт. От «Клорокса» череп у тебя станет белее и ярче.

— Едут! — завопил Король Неба.

Все замолчали. Я услышал, как в отдалении воет сирена.

— Постель скатал? — ко мне подошел Дикон.

— Ага…

— Умница.

— Кто едет? — спросил я дока.

— Леди, ясное дело.

Сирена зазвучала громче, потом умолкла. Снаружи кто-то сказал: «Подгоняй задним ходом». В свете, проникавшем через окна, я разглядел корму военной санитарной машины, подъезжавшей к двери. Машина остановилась, кто-то распахнул задние двери. Вовнутрь оказалась набита минимум дюжина вьетнамок. Пока им помогали выбраться, все Искатели стояли, аплодировали, свистели.

Что случилось дальше, объяснить сложно. Как только женщины оказались внутри клуба, они начали исчезать. Мужчины хватали хихикающих девушек и выбегали в ночь. Это заняло считанные минуты. Я сидел у стойки, разинув рот. Я действительно своими глазами видел, как подкатила санитарная машина, разгрузила шлюх и их всех утащили?

— Должен же быть какой-то запрет на это, — сказал я доку.

— Да ну, это же наша машина, — ответил он.

— В Кавалерии такое закончилось бы трибуналом, — я все качал головой.

— У нас отлично получается, — сказал док. — Охрана никогда не останавливает санитарную машину. Из всех чертовых штуковин, которые мы выменяли эта — самая лучшая.

— Вы выменяли санитарную машину?

— Ну да. Кольцевой получил санитарную машину, грузовик и джип за «Хьюи».

— «Хьюи»?

— Да, «Хьюи». Один из наших. Его расстреляли в говно и он был списан. Его номер исключили из списков. Когда Кольцевой договаривался, это была полная развалина. Частью сделки было то, что наши техники приведут его в порядок. Теперь он выглядит, как полный хлам, но летает.

— Ушам не верю.

— Знаю. Кольцевой — он очень творческая личность.

Девушек утащили всего минут пятнадцать назад, но одна из них уже вернулась обратно в сопровождении своего партнера.

— Следующий! — объявил он.

Док хлопнул меня по плечу:

— Давай. Она принесет тебе удачу, — и ухмыльнулся.

— Нет, спасибо. Я до сих пор триппер залечиваю, — Меня потряс их стиль жизни. О том, что вытворяют «Искатели», я и мечтать не мог. — Давай ты.

— Нет, только не я. Они бесятся, когда я хочу их осмотреть, — и он послал девушке воздушный поцелуй.

— Ты нет! — и она покачала пальцем. Док захохотал.

Кто-то увел ее, и еще две пришли.

Я совсем и забыл про наших поэтов-песенников. Они все еще сидели в углу, размышляя над новой версией текста. Судя по всему, вторжение красоток им не помешало.

Я ушел с вечеринки в час ночи. Девушек вывезли за ворота на машине, под сирену, но «Искатели» продолжали веселиться.

На следующее утро в столовой Кольцевой ставил боевую задачу:

— Значит, так. Берем две машины. Дикон, экипаж подбираешь сам. Я лечу с Дэрингом.

Дикон и Дэринг кивнули. Я наблюдал за происходящим из-за соседнего стола, поедая свежую яичницу.

— Цель: складской комплекс вот здесь, — Кольцевой показал на свою потрепанную карту.

Комплекс был полем, обнесенным колючей проволокой. Он располагался на еще одной базе ВВС. Его сильно охраняли. Там гражданские подрядчики складывали горы своих припасов. Такие вещи, как кровельная жесть, доски, кондиционеры, холодильники, мойки, унитазы — одним словом, все, что нужно для постройки настоящих американских баз.

— Сейчас нам нужен генератор льда, но в принципе, пойдет что угодно, — объяснял Кольцевой. — Дикон, ты обеспечиваешь прикрытие. Сообщишь, когда охрана двинется в нашу сторону.

Дикон вновь кивнул.

— Ладно, пошли.

Группа встала и вышла, отправившись на задание.

Часом позже «Хьюи» Кольцевого вернулся, неся на тросе здоровый деревянный ящик. Ящик опустили в кузов грузовика, немедленно уехавшего в зону техобслуживания. Когда ящик открыли, внутри обнаружился еще один холодильник, совсем такой же, как тот что уже был у нас. Но Кольцевой все равно остался доволен. Уже на следующий день он договорился с частью ВВС на той стороне базы и обменял холодильник на новенький генератор льда. Следующие два месяца, в какую бы глушь мы не летели, кому-то приходилось тащить пятисотфунтовый генератор — как часть нашего полевого снаряжения.

После обеда на четвертый день затишья Дикон приказал мне слетать к штабу, чтобы взять двоих новых пилотов.

Я летел с Королем Неба, который без умолку трещал все полчаса полета. Человеком он был счастливым, очень располагающим к себе, а на армейские формальности ему было настолько наплевать, что я даже и забыл, что он капитан.

Мы приземлились на песчаную площадку близ штаба, заглушили двигатель и двинулись в палатку вместе с посыльным. В сотне ярдов от нас я увидел двоих, тащивших мешки и мне показалось, что одного из них я узнал.

— Это, должно быть, и есть те два пилота, — сказал Король Неба.

Я кивнул, всматриваясь в отдаленную, хрупкую фигуру, сгорбившуюся под тяжестью гигантского мешка. Походка мне была знакома.

— Блин! — я расплылся в улыбке. — Куда я должен забраться, чтобы ты меня не нашел?

— Вот черт! Мне сказали, что у меня нет ни шанса тебя встретить, — ответил Реслер.

Я помог ему забросить мешок в вертолет.

 

Глава 12

LA GUERRILLA BONITA

Июнь 1966

По иронии судьбы, «Искатели», обосновавшиеся в двух сотнях миль от Кавалерии, были направлены в Дакто, последнее кавалерийское охотничье угодье. Через месяц после моего перевода я уже гонялся за ВК в тех местах, где Кавалерия потерпела неудачу. На этот раз я принадлежал к другой части и мы поддерживали знаменитую 101-ю Воздушно-десантную дивизию в ходе операции «Хоторн». ВК решили не связываться с Кавалерией, но, похоже, задумали попытать счастья против 101-й.

Наш лагерь стоял к западу от Дакто, на травянистой долине к югу от каких-то невысоких холмов. Палатки выстроились в три ровных ряда, параллельно рыжей грунтовой взлетной полосе. В миле от нашего лагеря 101-я разбила свой бивуак, обеспечивая безопасность и для себя, и для «Искателей».

Мы потратили день на то, чтобы набить землей мешки и построить низкие стены вокруг палаток. Утром второго дня нам объявили, что до начала непосредственной поддержки 101-й придется вылететь на небольшое задание для южновьетнамцев.

— Лучшее, что можно заработать, — легкое ранение в кость, — сказал Вулфи, стоя под навесом палатки, которую я делил с Реслером и Стоддардом.

— В кость? Я как подумаю, уже плохо становится, — ответил я.

— Я говорю, что если уж ранят, то лучше вот так. С ранением в кость ты уедешь из этой ебаной страны.

Дикон, подойдя по дорожке между палатками, прокричал:

— Пошли!

— Как насчет вообще без ранений? — спросил я, потянувшись к шлему; мой «сорок пятый» был уже пристегнут к бронежилету. Я был готов. — Может, все это вообще скоро прекратится.

— Охуенный шанс.

— Удачи, — Гэри выскочил из палатки и пошел к своей машине. Мы не могли летать вместе: Искатели не сводили в экипаж двух молодых уоррентов. Вдвоем нам было надежней. Особенно с тех пор, как пилот, заменивший меня в Кавалерии, Рон Фокс, был убит в кабине прямо рядом с Гэри. Пуля попала в подбородок. Гэри рассказывал, как у Фокса вылились мозги, когда с него сняли шлем. Его гибель стала одной из причин, по которой Гэри послали в отпуск, прежде чем перевести к «Искателям». Мы оба приставали к Дикону, чтобы он позволил нам летать вместе и рассказывали, какая у нас получилась замечательная команда в Кавалерии, но пока что без толку.

— Удачи, — сказал и я.

Покинув палатку, я недолго шел вместе с Вулфи:

— А что тебе за царапину дадут?

— Бесплатную чашку кофе. Сам-то как думаешь? Тут нужно что-то, что лечится не сразу, но чтобы еще и не покалечило на всю жизнь.

— Ясно. Подумаем, — и я увидел Короля Неба, который дожидался меня у штабной палатки. — После задания увидимся. Удачи.

Король улыбался:

— Ну и везет же мне сегодня. Полечу с ветераном. Мне так… спокойно.

— Ага, ага. Я тебя умоляю.

— Нет, правда. Стоит лишь оказаться с тобой в одной машине, и мне сразу кажется, что все будет хорошо.

Мы шли к нашему вертолету — пара пилотов в длинной, неровной линии людей, идущих к своим машинам по рыжей земле.

— Знаете, сэр, вы иногда бываете настоящей занозой в жопе.

— Ха! — вскричал Король. — Попался! Знаешь, Мейсон, ты мне нравишься. И я это докажу. У меня есть к тебе маленькое деловое предложение. Расскажу, как вернемся.

— Спасибо.

— Нет, серьезно. Тебе понравится. Вот увидишь.

Если не считать таких неформальных отношений между офицерами и уоррентами, то Искателей отличало от Кавалерии еще и то, что они были просто по уши в броневых нагрудниках. Нагрудников было столько, что лишние складывались в нижние блистеры. Увидев это, я почувствовал себя виноватым. Моррис погиб, потому что для него не нашлось такого. Может, где-то во Вьетнаме, вот прямо сейчас, еще один пилот думал, хули ему не выдали нагрудник. А может, уже умирал.

— Как вы раздобыли столько этих штук? — я показал на броню.

— Всегда были, — сказал Король Неба и глянул на меня так, словно я задал дурацкий вопрос. — А что?

— Да так…

Погода была прекрасной — пушистые белые облачка в сверкающем синем небе. В такой день только и летать. Поскольку я уже бывал здесь раньше, то знал, что ВК поблизости не обнаружатся. Чувство было такое, что покинув Кавалерию, я избавился от серьезных драк. Что меня беспокоило, так это солдаты АРВ. Я постоянно слышал о них всякие скверные истории. Один Искатель рассказал мне, как высаженный южновьетнамец обернулся и начал стрелять по его вертолету. Мне приходилось слышать такое и раньше.

Вьетнамские рейнджеры носили узкую, хорошо пригнанную камуфляжную форму. Мы взяли восьмерых. Они нервно поглядывали по сторонам, курили и поднялись в машину с явной неохотой. Мое мнение о нашем союзнике от этого не улучшилось.

Двенадцать сликов, отправлявшихся на задание, должны были забросить АРВ на несколько миль к северу от Дакто. После этого мы пересекали восточный хребет и приземлялись по двое на площадку шириной восемь футов рядом с маленькой бетонной крепостью. Когда строй растянулся, чтобы вписаться в эту площадку, мы услышали по радио, что ВК там тоже нашлись. За несколько миль я увидел, как цепочка «Фантомов» работает по холму, лежащему на той стороне небольшой долины рядом с крепостью. В очереди на посадку мы с Королем были во второй паре. Как только первая пара приземлилась, то сразу начала сообщать о попаданиях.

От пулеметных позиций ВК на холме к «Фантомам» потянулись трассы. Истребители ринулись вниз, обрушивая на холм чудовищные шквалы пушечного огня; их проходы были невероятно быстрыми. Трассы сошлись на них.

Я пилотировал, сидя справа. Наш напарник выбрал место для посадки прямо спереди от крепости, оставив нам место на гребне, которое было ближе всех к пулеметам ВК. Я начал заход. Две машины впереди взлетели, проведя на земле, как мне показалось, ужасно много времени. Когда лететь оставалось сотню ярдов, наш правый стрелок открыл огонь по каким-то дульным вспышкам. В тот же самый момент за «Фантомом» в самом разгаре боевого захода потянулся черный дымный шлейф. Самолет сделал почти вертикальную свечку и мы увидели, как один летчик катапультировался. Мы приземлились. Впереди нас, на гребне, пули взбивали фонтанчики земли скользящими ударами. Позиция была чуть выше нас. Правый стрелок долбил вовсю. Я ждал, когда южновьетнамцы выметутся на хуй. Когда, как мне показалось, прошел час, а борттехник так и не сообщил, что они свалили, я обернулся и увидел, что он, стоя в неудобной позе в своем «кармане», пытается выпихнуть одного вьетнамца из машины. Остальные, пригибаясь при звуках стрельбы, смотрели на меня, выпучив глаза и ждали, когда я взлечу.

Я покачал головой и принялся орать, показывая на дверь:

— Пошли! Пошли!

Они не двигались. Я услышал, как пуля прошла сквозь фюзеляж — старое знакомое «цок». Борттехник выхватил свой «сорок пятый», направил на солдат и помахал стволом в сторону двери. Глядел он на них, как сама смерть. Когда они поняли, что лететь я никуда не собираюсь, а борттехник, чего доброго, и в самом деле их убьет, то начали вылезать. Я глянул на крепость — не прикрывают ли нас огнем. Не увидел никого. Не стрелял ни один ствол, все вжались в землю за стенами. Черный волнистый шлейф за «Фантомом» исчез в джунглях. В небе расцвел жемчужно-белый купол парашюта.

Наш напарник взлетел.

— Вышли! — заорал борттехник. Обернувшись и глянув через дверь, я увидел южновьетнамцев, прячущихся снизу от гребня. Взлетел. Когда мы прошли над крепостью, я увидел, что ее защитники лежат и не высовываются. На огневых позициях не было никого.

Через полмили приключение кончилось. Вот и все — один полет к гребню. Пока я вел машину пять миль до лагеря, то кипел от злобы.

— В жизни такого не видел. Как они, на хуй, собираются выигрывать эту дебильную войну, если так дерутся?

Король Неба мрачно кивал и не говорил ни слова. Ему приходилось работать с АРВ и раньше.

Когда мы приземлились, я поблагодарил борттехника Блейкли за то, что тот сообразил, как вытряхнуть вьетнамцев из машины.

— Без проблем, сэр. В следующий раз управлюсь быстрее, — и он ухмыльнулся.

Мы все обошли вертолет, чтобы сосчитать попадания. Нашли одно. Трудно было поверить, что ВК сбили «Фантом» и промазали по нам, пока мы стояли на гребне, но так уж вышло.

— Удача, удача, удача, — сказал Король Неба.

— Поразительно, — отозвался я.

Мы дошли до штабной палатки и подождали, пока вернутся остальные.

— Только что Вулфи ранили, — сказал майор Ричард Рэймон, штабной офицер, когда мы зашли. — Твой друг, так?

— Да, сэр. Одноклассник.

— В общем, заехали ему в руку. Прибудет с минуты на минуту, — и покачал головой. — Ни хрена себе денек начался.

У меня перед глазами все стояли жопы южновьетнамцев, приклеенные к полу грузовой кабины.

— Сейчас ребята Дэринга пытаются достать эту пулеметную позицию, — продолжал Рэймон. — А еще мы послали слик с ганшипом за пилотом ВВС.

— За одним?

— Да, твой приятель Реслер его подхватил. Второй парень так и не выбрался, бедняга.

Еще два «Хьюи» быстро прошли над полосой на малой высоте. Когда они приземлились, из одного, шатаясь, выбрался Вулфи — ему помогал борттехник. Вулфи держал руку поперек груди; кровь с нее капала на штанины. Док Да Винчи встретил их на полдороге и проводил до палатки. Вулфи был так бледен, словно вся его кровь вытекла из раны в руке. Он бессмысленно улыбался мне, пока док ножницами резал ему рукав.

— Уебки мне сигареты отстрелили! — воскликнул Вулфи.

Когда он опустил руку, мы увидели, что карман нагрудника оторван. Под разорванной зеленой тканью виднелись керамические пластины. Пуля прошла ему сквозь правое предплечье и долбанула по нагруднику.

— Нет, вы видели? Уебки мне сигареты отстрелили!

Я кивнул и протянул ему прикуренную сигарету.

— Пальцами можешь пошевелить? — спросил док.

— Ясное дело, — Вулфи пыхнул дымом.

— Ну, пошевели.

— Я и шевелю.

Док глянул на Вулфи:

— Похоже, ты с этим домой поедешь.

— Что я говорил, Мейсон? Ранение в кость — и дело в шляпе.

Я выдавил слабую улыбку:

— Ты был прав.

Док замотал руку Вулфи в кучу бинтов, а мы с Королем Неба отправились готовить вертолет к взлету. Вулфи надо было доставить в Плейку.

В полете борттехник угощал Вулфи сигаретами, а тот курил непрерывно, прикуривая одну от другой. Когда мы садились у госпиталя Плейку, цвет лица у него стал лучше и он улыбался, словно выиграл в лотерею. Им пришлось выполнить посадку сразу после нас, на ту же точку на гребне. Я почти желал, чтобы было наоборот.

В тот же день, чуть позже, мы с Королем слетали, чтобы забросить вьетнамцам на помощь «сапог» из 101-й. На второй раз мы попали под довольно плотный огонь, но попаданий не было. В это же время взвод ганшипов Дэринга утюжил холм, пытаясь вынести пулеметную позицию. Казалось невероятным, что гуки выдержат налет «Фантомов» и атаку целого взвода ганшипов, но так и получилось. Когда солнце ушло за гребень, ганшипы по одному начали возвращаться. Попаданий они получили много. Два пилота были ранены и их немедленно доставили в Плейку.

— Где, на хуй, семь-ноль-второй? — спросил майор Рэймон, не обращаясь ни к кому конкретно. Мы собрались в штабной палатке и слушали радио: 702-й был последним. Он выходил на связь за пять минут, как получил попадание, но потом была лишь тишина.

— Надо послать кого-нибудь туда, — сказал Кольцевой от двери. — Может, они дорогу забыли.

И нахмурился собственной шутке.

А потом мы услышали знакомые хлопки винта и в сгущавшихся сумерках увидели, как вертолет скользит по земле на полозьях и его разворачивает.

— Ничего так посадка, — сказал кто-то.

Издав общий вздох облегчения, толпа начала рассеиваться. Я остановился, и другие тоже: с 702-м было что-то не так. Из него никто не выходил. Вертолет просто стоял на полосе, шипя турбиной. Его винты лениво вращались. Кто-то подбежал к машине и тут же замахал руками, подзывая дока. Все четыре человека на борту оказались без сознания от ран.

Когда экипаж 702-го погрузили на слик, уходящий в Плейку, я вернулся в палатку. Ступи показывал Реслеру шестифутовую секцию трансмиссионного вала рулевого винта. Когда я подошел ближе, то увидел в ней пулевую пробоину.

— Мое первое попадание, — гордо сказал Стоддард.

Реслер кивал — с согласием, но осторожно. Ступи получил попадание утром и заставил борттехника отдать ему этот несуразный трофей.

— Домой заберу, — сказал Ступи.

Я почувствовал себя виноватым за то, что считал Ступи уродом. В нем просто… жизнь как-то била через край, что ли.

— Дебил ты, — сказал Реслер.

Я долго смеялся.

— Короче, идея такая, — сказал Король Неба, когда мы устроились в столовой. — Лед.

— Ты о чем?

— Лед, чувак, — глаза Короля засверкали в свете далекой лампочки. В яме в полусотне футов от нас рычал и пыхтел генератор.

— Это и есть твое деловое предложение?

— Оно самое, кимо сабе. Кольцевой не возражает. Каждый день мы будем гонять вертолет в Контум и нагружать его льдом. Ну, знаешь, большими блоками льда. А потом пригонять его обратно и продавать нашей столовой, в ротную пивную палатку, а остальное сдадим «сапогам» из 101-й. Цену запросим такую, что «сапоги» заплатят. Ничего дельце, а? У Искателей будет лед за бесплатно.

— У нас же есть генератор льда.

— Есть, но он делает только колотый лед. И его едва хватает на коктейли. А речь идет о блоках на двадцать пять кило, чтобы охлаждать пиво. И потом, будет прибыль, а деньги пригодятся для клуба. Что скажешь?

— Что от меня требуется?

— Просто вызваться летать со мной каждый день.

— Давай. Почему бы и нет?

— Именно. Партнер.

Мы не могли посадить «Хьюи» в центре Контума, чтобы заполучить лед. Король Неба выторговал грузовик в ближайшем лагере Сил Спецназначения. Сделка была в том, что мы получали в свое распоряжение их грузовик с водителем, а они — наш «Хьюи» с пилотом.

В первый день нашего ледового предприятия Король Неба уехал на грузовике в город, а я летал с командиром спецназа, лейтенантом по фамилии Бриклин, на патруль в джунглях. Пройдя на малой высоте над зарослями, мы покрыли весь маршрут за двадцать минут. Такая же прогулка пешком отняла бы и у него и у его китайских наемников целый день. Естественно, с несущегося вертолета он мало что мог разглядеть — уж точно ничего такого, что можно увидеть, стоя на своих двоих, но зато смог честно отрапортовать, что прошел по всему маршруту. И он, и его люди остались очень довольны.

В лагере спецназа лишь пятнадцать-двадцать человек из двух сотен были американцами. Остальные же — китайские наемники из Сайгона. Объясняя расположение лагеря, Бриклин указал, что эта сторона для китайцев, а вон та — для американцев.

Бриклин был высоким, худощавым монтанцем. Он — как и большинство спецназовцев — принадлежал к старой школе, которую беспокоило, как правильно вести войну. Чарли считались чем-то вроде мелкой шпаны, у которой не было ни шанса и в самом деле захватить страну. Бриклин считал, что пока в районе Контума господствуют американцы, народ постепенно начнет им доверять и примет их образ жизни, особенно если американцы займутся образованием детей, обеспечат медицинскую помощь и доставят всякие материальные блага — так что даже последний крестьянин страстно возжелает все это, как только увидит.

Бриклин начал указывать на преимущества терпеливого способа обращения вьетнамцев перед так называемой «войной на истощение» и тут заметил на моем правом плече нашивку Кавалерии.

— С этими ребятами единственное что плохо, — говорил Бриклин, — они убивают слишком много людей, просто попавшихся на пути. Каждый раз, когда убьют крестьянина или его буйвола, ВК тут как тут. «Видите, как американцы вас любят? Вчера убили старенькую миссис Коа, а ей было семьдесят пять и она за всю жизнь и мухи не обидела». Конечно, те же чарли прошли через ту же деревню и казнили всех хончо, но кто теперь доверяет политикам? Все эти масштабные рейды Кавалерии и прочих частей крушат все, что было у людей. Конечно, они бьют и АСВ, и ВК, но не думают, сколько им под руку попадает тех, кому они должны помогать. А это занятие с переселением для крестьян почти что как смерть. Они же рождаются, живут и умирают в одной и той же деревне — деревне их предков. А что делаем мы? Являемся под барабанный бой, сжигаем деревню — чтобы не дать ВК захватить ее — и везем их бог знает куда. За одну ночь человек стал беженцем, живущим на пособие и начал абсолютно искренне ненавидеть Америку. ВК побеждают, потому что мы проигрываем.

Сказав это все, Бриклин отхлебнул пива. Мы сидели в маленьком металлическом домике, который они называли своим клубом.

— Нужно просто показать им на примере. Показать ВК, что американский образ жизни — это хорошо и они пойдут за нами. Так это все делается.

Бриклин пил пиво, а я кофе. Мне предстояли полеты.

Это место было самой беззаботностью. Даже игральный автомат. С него сняли кожух, так что были видны шестерни, колеса и коробка с деньгами. Вы могли вернуть себе свой проигрыш, запустив в нее руку. От философии Бриклина мне захотелось порассуждать о политике.

— Во-первых, как думаешь, мы должны быть здесь?

— Это уже другой вопрос, так? Факт в том, что мы здесь.

— Для меня это и есть главный вопрос.

— Может, ты и прав, но такие вещи начать куда проще, чем закончить. Полагаю, мы здесь долго проторчим.

— Думаешь, мы победим?

— Если и дальше будем громить деревни и убивать тех, кого собирались спасать, то нет.

— Многие говорят, что если бы мы позволили вьетнамцам устроить выборы, то они проголосовали бы за Хо Ши Мина и войны бы не было.

Бриклин кивнул:

— Да, я тоже такое читал. И это, наверное, правда. Но, как я сказал, мы уже здесь.

— А почему бы не уйти?

— Считаешь, Эл-Би-Джей выберется из этой заварухи?

— Нет.

— Ты прав, — улыбнулся Бриклин.

Грузовик со льдом вкатился через ворота, остановившись у бара. Король Неба вылез и присоединился к нам.

— Ну и дерут, — сказал он, усевшись рядом. — Это пидорье потребовало два пятьдесят за блок в пятьдесят фунтов. В Фанрань такое стоит семьдесят пять центов.

— Месяц назад у нас тут Кавалерия побывала, — сказал Бриклин. — Эти ребята платили столько, сколько с них требовали. Торговаться теперь невозможно. Не понимают они местных.

И он мне подмигнул.

Король Неба выпил пива и поговорил с Бриклином. Он сказал, что сделка работает отлично и если Бриклин не против, то мы будем здесь появляться каждый день.

— Чувствуйте себя, как дома, — ответил Бриклин, — и не забывайте прихватывать свой «Хьюи».

Мы добрались до вертолета, когда последний блок уже погрузили на борт. Всего блоков было двадцать — тысяча фунтов мокрого льда на полу грузовой кабины. Я запустил двигатель. Из-за лишнего веса я не мог зависнуть на высоте большей, чем флагшток, а потому развернулся и взлетел в том же направлении, с которого мы прибыли.

Пока мы неслись по долине, покрывая тридцать миль до Дакто, Король Неба курил сигареты, болтал о делах и нервно глядел, как наш груз тает под теплым ветром, бьющим со скоростью в сто миль в час.

— Блин, хорошо если половину довезем, — сказал он и спросил у техника. — А как насчет двери закрыть?

— Если закроем, сэр, то до пулеметов будет не добраться, — ответил техник.

— Ах, да, — и он обернулся ко мне. — В следующий раз возьмем брезент, чтоб накрыть все это дело.

И он опять принялся оглядывать груз:

— Блин, ну вы только гляньте! Каждая капелька — это же ебаные десять центов!

— Почти прибыли, — сказал я.

— Слава Богу. Представляешь, вот так вернулись бы в роту с лужей на пятьдесят долларов? Кольцевой меня бы убил, — и засмеялся.

Я приземлился на полосу рядом со столовой. Подъехал грузовик и люди принялись перегружать лед. Грузовик доставил его в одну из палаток, откуда лед еще до темноты и поступил в хитрую систему распределения между нашей ротой, саперами неподалеку и 101-й дивизией.

Ледовый бизнес дал мне материал, который можно было обменять на всякое для постройки бункера. И я, и Гэри нервничали из-за вражеских минометов. Искатели считали, что мы настроены чересчур серьезно. Их еще ни разу не обстреливали. Мы заручились помощью Стоддарда. Землекопом он был энергичным. За какой-то день мы получили яму четыре на четыре, шесть футов глубиной. Пока Гэри и Ступи набивали землей мешки, чтобы выложить стены, я сгонял на джипе к саперам и заключил сделку с их капитаном. За блок льда я получил три листа ПСП. Я вернулся с панелями и мы уложили на них мешки в три слоя. Получился маленький уютный бункер. И хотя мы знали, что прямого попадания ему, наверное, не выдержать, нам стало намного спокойней.

«Искатели» смеялись над нами. Но мы с Гэри лучше знали, что почем в жизни.

Этим вечером я и Гэри сидели на крыше нашего бункера и негромко говорили о том, как поедем домой. Теперь мы были старичками, нам оставалось меньше семидесяти дней.

— Говорят, что старичков в их последний месяц будут посылать только на небоевые задания, — и Гэри отхлебнул своего ежедневного «Будвайзера».

— Да, слышал. Думаю, было бы здорово взять отпуск за десять дней до того. Когда вернешься, война для тебя закончилась. Вози себе рис и прочее вокруг Фанрань.

— Думаешь так сделать?

— Ну да, а что? Мы можем взять отпуск вместе. Я знаю отличные места в Тайпее.

— Я слыхал, что в Гонконге лучше.

— Да? Ну ладно, Гонконг. Я там еще не был. Хочешь туда?

— Ага.

К концу первой недели мы забросили роты «сапог» из 101-й на позиции в северном конце долины. Они попадали в перестрелки, но ничего серьезного не происходило. Еще мы устроили артиллерийскую позицию у подножия холмов, так, что она контролировала полукруг, в котором и развернулась 101-я. Разведка сообщила, что в районе действует как минимум батальон АСВ и 101-й очень хотелось установить с ним контакт.

После обеда в моем расписании всегда было окно, и я продолжал летать за льдом. Через несколько дней мы с Королем Неба выработали порядок, согласно которому тот, кто оставался с Бриклином, мог выпить, а поехавший за льдом не пил, так что по крайней мере один из нас оставался трезвым, чтобы привести вертолет обратно. Так стало приятней. Мне начала нравиться жизнь «Искателя». Они были чудными ребятами, но свое дело делали, а сделав, умели хорошо отдохнуть. И если не считать шести потерь, которые мы понесли в первый день, ни у кого и царапины не было. Я почти что получал удовольствие.

И все вроде было в порядке. Когда наступало затишье, мы наслаждались жизнью. И все же с нами было что-то не так. Что мы и показали на следующий день.

Когда на нашу полосу сел «Чинук», прилетевший из Сайгона, большинство людей было в лагере. Вертолет высадил четырех девушек из Красного Креста и Кольцевой вышел наружу, чтобы их встретить. К нему присоединился Дикон и вдвоем они проводили девушек в лагерь. Я сидел на раскладушке и глядел, как вся эта компания приближается к нам. Посмотрев на ряд палаток, я заметил, что люди исчезли. Наш палаточный городок внезапно стал городом-призраком. Гэри глянул наружу, заметил, что вот и пончики на нашу долю, но остался внутри. Кольцевой вел девушек по дорожке, явно собираясь представить их кому-нибудь, но не мог никого найти. Девушки начали нервничать; они оглядывали ряды темных палаток, время от времени замечая силуэты лиц, молча всматривавшихся в них. Они прошли по всей дорожке и обратно. Кольцевой и Дикон проводили их назад к «Чинуку». В то же время экипаж вертолета разгрузил на полосу кучу картонных коробок. Мы видели, как Кольцевой кивает, что-то объясняя. Встревоженные девушки пожали Кольцевому руку, оглядели вымерший лагерь непонимающими взглядами и поднялись на борт. Через считанные минуты их уже не было. Когда вертолет исчез, «Искатели» вновь появились, словно ничего и не произошло.

— Чего это они? — спросил я Гэри.

— А сам ты чего?

— Не знаю. Вот просто не мог выйти и встретить их. Мы, наверно, большие психи, чем думаем. Ну, то есть, насчет круглоглазок. Все говорят о том, как бы снова увидеть круглоглазок, пять минут назад они здесь были, и мы все попрятались?

— Добро задарма, — Дикон показал на коробки.

— Это что? — спросил Гэри.

— Всякое за бесплатно от Красного Креста.

Мы вытаскивали из коробок мыло, расчески, зубную пасту и блоки сигарет. Всем было неловко. К нам прибыли с подарками, а мы от них шарахнулись.

Король Неба выбежал на полосу, сложил руки рупором и завопил:

— Вернитесь! Вернитесь!

Я глядел изнутри на просевший москитный полог. Реслер не гасил свет и писал письмо. Лежа на спине, я подумал, что надо бы найти новое место для моей электробритвы и прочего мелкого барахла. Если складывать это все на полог, он слишком провисает.

Ступи, похороненный под своими одеялами, спал. Что хорошо в горах — по ночам там прохладно. Гэри погасил фонарик и какое-то время я слышал, как он воюет со своей раскладушкой и одеялами, залезая под полог. Потом все стихло. В тишине я слышал отдаленные звуки боя. В последние дни 101-я все чаще попадала в перестрелки.

Заснуть я не мог. Лежал и думал: как это теперь — летать на штурм. Мы с Гэри попросили об отпуске через две недели. Если все пойдет по плану, то когда мы вернемся, нам останутся последние тридцать дней.

Издалека раздались звуки артиллерийской стрельбы. Я напрягся. Мне приходилось слышать их почти год и я мгновенно отличал прилетающие снаряды от улетающих, даже если спал рядом с артиллерийскими или минометными позициями. В звуках, доносящихся с северного конца долины было что-то зловещее.

Из электробритвы, лежавшей надо мной, посыпались искры. Мое горло сжалось от страха. Мина-ловушка? Искры перешли в белое сверкание. Начав не ярче, чем бенгальский огонь на Четвертое июля, бритва внезапно вспыхнула ослепительным белым светом. Я скатился с раскладушки на землю и вскочил. От сияния по палатке метались тени; внутри стало светлее, чем днем.

— Гэри! Пожар! — закричал я и выскочил наружу. От ярчайшего света изнутри брезент палатки засветился зеленым.

— В чем дело? — спросил Гэри и все погасло.

Я стоял снаружи в нижнем белье. В прохладной ночи я обливался потом и меня трясло от озноба. Гэри подошел ко мне:

— В чем дело? — голос у него был спокоен.

— Ты не видел пожар?

— Какой пожар?

— В палатке. У меня бритва рванула. Ты не видел?

— Ничего я не видел.

— Идем, покажу, — я осторожно вошел в палатку.

Стоддард все еще спал. Я взял у Гэри фонарик и осветил верх полога. Бритва блеснула в свете — невредимая. Осторожно прикоснувшись к ней, я взял ее в руки. Она была холодной.

— Это как же? Она горела, как магний. Я видел!

— Боб, ничего здесь не горело.

— Слушай, у меня до сих пор в глазах пятна плавают.

— Чужие пятна в глазах увидеть никто не может.

— Но это же доказательство. Бритва горела.

И я замолчал — до меня дошло, что я сказал. Никогда в жизни я не видел ничего отчетливей, но вот теперь я стоял с Гэри и держал бритву в руках. Бритва не горела, не сверкала, не ослепила меня. По крайней мере, так, чтобы это мог видеть кто-то еще.

Я подошел к доку Да Винчи, стоявшему рядом с нашим бункером. Я очень подробно рассказал ему, что видел. Он кивал.

— На, — он протянул мне маленькую таблетку.

— Это что?

— Это чтоб ты заснул. Завтра на ночь дам еще одну. Постарайся расслабиться.

— Я расслаблен… был.

— Постарайся получше.

На следующую ночь мы видели, как небо над северным концом долины заливается языками пламени, которые выбрасывает «Пафф». АСВ атаковала артиллерийскую позицию. Четыре машины взвода Дэринга были в самом пекле, утюжа подходы к атакованному орудию. Из четырех орудий, стоявших там, одно было отрезано — именно на нем и сосредоточилась АСВ. «Пафф», DC-3 с гатлингами, обрушивал потоки огня с черного неба. Над полем боя плясали белые осветительные ракеты. АСВ подходила все ближе. Орудийный ствол был опущен до предела, для стрельбы прямой наводкой. Один из пилотов ганшипов сообщил, что АСВ ворвалась на позицию и люди перемешались так, что огонь пришлось прекратить. Орудие оказалось захвачено.

Всю ночь мы стояли по тревоге. К трем утра, когда нас все же не вызвали для ночного штурма, я пошел спать. Еще одна волшебная таблеточка, и заснул.

К следующему утру 101-я отбила орудие — при значительной помощи наших ганшипов.

Утром же прибыл капитан Джон Найвен и сказал, что нам с ним надо лететь. Мы должны были доставить боеприпасы окруженной роте.

Найвен вполне по-приятельски сказал, что я летаю лучше, чем он. Как командир экипажа, он решил заняться радиопереговорами и предоставил мне пилотирование. Нашим первым пунктом назначения был штаб окруженной роты в лагере 101-й дивизии. Мы приземлились, получили точные координаты и стали ждать. Рота была под огнем, слишком плотным, чтобы мы могли пробиться. Приземлившись рядом с маленьким стрельбищем, рядом с проволочным заграждением и минным полем, мы заглушили двигатель.

В полдень мы все еще ждали. Из соседней палатки по радио доносился голос командира роты, Дельта-6. У него осталось семь человек, остальные тридцать три были либо убиты, либо ранены. Звучало все скверно — он перечислял имена людей, о которых точно знал, что они убиты, но вновь и вновь повторял: «Для вертолета слишком жарко, наверное, придется подождать до темноты».

Наслушавшись всего этого, я забрел в палатку и добыл у сержанта ящик патронов сорок пятого калибра. Пять сотен я взял с собой на стрельбище и провел остаток дня, выпуская сотни пуль по пивным банкам. К трем часам я сам поражался своей меткости. Я регулярно попадал в банки с сотни ярдов. К четырем часам ко мне присоединились несколько «сапог»; я одолжил у одного М16 и расстрелял несколько магазинов. Другой «сапог» дал мне попытать счастья с гранатометом М79. Стреляя, я успокаивался. До меня дошло, как мне было нужно пострелять. Во что угодно.

Когда я в очередной раз разносил банку, из палатки вышел Найвен:

— Попробуем, — сказал он.

Я вложил в кобуру горячий «сорок пятый» и пошел к вертолету.

— Наверное, взлетать буду я, — сказал Найвен. — Тренировка мне не помешает.

— Запросто, валяй.

В вертолет, забитый патронными ящиками, забрались двое «сапог».

Найвен запустился и проверил мощность в висении. Оказалось, что висеть мы можем едва-едва. Он опустил нос чуть-чуть слишком сильно и взлетел в сторону концертины. К сожалению, для тангажа, который он взял на взлете, машина была слишком тяжела и не поднималась. Проходя над минным полем, мы почувствовали, как нас что-то дернуло. Выглянув из окна, я увидел, что за полозья зацепилась колючая проволока, которая тащится за нами, путаясь в остальном заграждении.

— Проволока! — заорал я.

Он все понял одновременно с моим криком и тут же выровнял вертолет. То, что он сделал дальше, совершенно застало меня врасплох. Вместо того, чтобы зависнуть над минным полем и сдать назад, он опустил машину на землю. Я приподнялся на сиденье, врезавшись в ремни и сжался в ожидании взрыва.

Найвен забыл, что периметр минирован. И вспомнил, как только мы опустились. Я глянул на него. В лучах солнца, бившего сквозь плексиглас, сверкали капли пота, катившиеся по его лицу. Выглядел он таким же напуганным, как я себя чувствовал. Взрыва не было.

«Сапоги» сказали, чтобы мы оставались на месте. Те, кто знал расположение мин, осторожно ступая, подошли с ножницами и обрезали проволоку.

Найвен был так потрясен, что отдал мне управление.

Приблизившись к окруженной роте, мы увидели, как ганшипы работают по склону обращенного к ней холма. Их усилия были тщетны из-за очень глубокой и плотной растительности. Сама рота находилась под зеленым пологом высотой в семьдесят пять футов.

— «Искатель», слишком жарко. Ждите до темноты, — вызвал нас Дельта-6.

— Вас понял, — отозвался Найвен.

Мы со злостью повернули обратно. Наше напряжение достигло пика. Я вновь оглядел место и не нашел способа выполнить безопасный заход. Роту прижали на низком бугре, окруженном возвышенностями. Если АСВ все еще там, то на своем возвращении мы превратимся в идеальную мишень.

Я вновь приземлился у штаба роты и заглушил двигатель. До темноты оставалось еще два часа. Мы поели и вновь стали ждать.

Когда мы взлетели, луны не было. Небо было очень темным. После десяти минут полета по долине я отключил огни и начал снижаться. По мере снижения над нами поднимались верхушки гор, более темные, чем небо. Я использовал контуры долины и холмов, которые выучил за две недели полетов. Даже в самую темную ночь при полете на малой высоте можно различить контур земли. Даже без луны. Даже если сплошная облачность. Вам всегда хватит подсказок, на основе которых вы создадите единый образ. Я научился не бросать прямой взгляд на то, что хочу увидеть, а применять боковое зрение.

А потому, приближаясь к бугру, я знал, что верхушки деревьев на нем чуть светлее черного холма на заднем плане. Судя по радиоособщениям «Дельты-6», мы шли верным курсом. Я выбрал правильную тень.

— Вы близко, — раздался голос Дельты-6. — Продолжайте, медленно.

По мере того, как вертолет переходил из горизонтального полета в висение, груз начинал ощущаться все сильнее. В тусклой подсветке приборов было видно, что в висении я использую максимум мощности. Мы дрейфовали вперед, в шести футах над верхушками, следуя за указаниями «Дельты-6».

— Слышим стрельбу, — сообщил «Дельта-6».

На склоне холма, обращенного к нам, я увидел дульные вспышки.

— Похоже, как раз… стойте. Я слышу, что вы прямо над нами, но не вижу вас. У нас тут везде раненые, не хочу, чтоб в них попали ящики.

Я завис, не глядя никуда конкретно, лишь замечая различные оттенки черного. Дульные вспышки на склоне замигали.

Заревела сирена предупреждения о низких оборотах. Я глянул на прибор и увидел, что стрелка быстро падает. Если не сбросить боеприпасы, грохнемся.

— Сбрасываем, — сказал Найвен.

— НЕТ! Вы прямо над ранеными, — сквозь голос «Дельты-6» пробивался треск стрельбы.

Так мы скинем эти ебаные патроны, или нет? Я чуть сместился вправо. Борттехник и «сапоги» держали ящики на самом краю дверей, но все было не то. Впереди поднялась верхушка дерева и погладила нам по носу. Ну, все. Если мы сейчас не уйдем, то присоединимся к людям внизу, порванные в клочья.

Трясущийся «Хьюи» сопротивлялся моим попыткам его разогнать. Сирена не умолкала. Вертолет был на грани падения, движение вперед давалось колоссальным усилием. Я услышал громкий хлещущий удар — винт ударил по верхушке. Набрать высоту я не мог. Я вообще мог только снижаться, чтобы привести обороты винта в норму. Я повернул вправо, получив тем самым маленькую прибавку к мощности и протащил полозья по верхушкам. Еще через несколько футов я смог соскользнуть вниз по контуру бугра, в черную лощину.

— И дальше что? — спросил Найвен.

— Прохожу до конца лощины, делаю круг и пробую еще раз.

— Мы слишком перегружены.

— Да, но я, кажется, знаю место, которое ему нужно.

Когда я медленно приближался к бугру, появились дульные вспышки. Потом слева от нас пролетела трасса. Судя по тому, что попаданий пока не было, увидеть нас было нелегко. По итогам радиопереговоров в ходе первой попытки у меня появилось представление о том, где именно находится «Дельта-6» и какое место ему нужно для сброса боеприпасов.

— Вот! — крикнул он. — Стойте!

Я остановил вертолет. Мы проседали и Дельта-6 вызвал нас:

— Давайте, бросайте.

Со скрежетом и грохотом ящики полетели с вертолета. Они проламывались сквозь листья и ветви с семидесятипятифутовой высоты. Машина становилась легче и получала мощность.

— Молодцы! — крикнул «Дельта-6». — Никого не задели. Молодцы. Спасибо, «Искатель».

На отходе я врезался в еще одну верхушку, нырнул в лощину и набрал скорость. Через десять минут в штабе нас уже поздравляли с тем, что мы спасли их жизни. «Дельта-6» и его люди расстреляли последние патроны, прикрывая наш заход.

На следующее утро «Дельта-6» сумел оттеснить АСВ — или те отошли сами — и «Чинук», зависнувший над нужным местом, поднял раненых носилками на тросе. Еще один «Чинук» забрал последних выживших и мертвых. Сто первая получила драку, в которую так рвалась. К несчастью, вся территория была домом для врага. В некоторых зонах высадки, которые «сапоги» расчищали на вершинах холмов, пни торчали так густо, что между ними было тяжело вписать полозья. Американские патрули прорубались сквозь заросли, следуя к назначенным позициям и начинали безнадежно плутать. Командиры постоянно сообщали о пропавших без вести, но пропавшие на самом деле просто заблудились — там за десять футов было уже не разглядеть человека. Пока они сражались с джунглями, АСВ нападала на них, изматывала и иногда побеждала. Когда взводы и роты подвергались массированной атаке, подкрепления, посланные к ним, плутали, оказывались рассеянными и окруженными. День за днем 101-я теряла части, посланные на поиски частей, посланных на поиски частей. Неразбериха была полной. И в этой неразберихе погибли многие.

В таких условиях меньше всего пользы для «сапог» было от наших вертолетов. Мы постоянно находились в воздухе, пытаясь найти людей, взывавших по радио о помощи, но полностью затерянных в джунглях. Одна рота, которую мы пытались спасти, оказалась полностью уничтоженной, пока мы летали над кронами в их поисках. Их радио замолчало. И все.

Еще одна рота — под командой футболиста Вест-Пойнта Бада Карпентера — стала знаменитой, потому что когда противник ворвался на ее позицию, Карпентер вызвал авиаудар на себя.

Мы с Королем Неба были в воздухе, кружа над расположением Карпентера. Карпентер пытался пробиться к старой зоне высадки, чтобы его эвакуировали. Мы слушали радиопереговоры и ждали, когда он там появится.

— Нам не пройти, — сообщил Карпентер. — Они нас окружили.

— Ваше местоположение? — запросил «Стрелок-6», командир Карпентера.

— В ста метрах к востоку от зоны, — спокойно сказал Карпентер. Сквозь его голос пробивалась стрельба. — Рядом со мной лишь шестеро. Они подходят ближе. Прошу авиаудар, немедленно.

— По вашей собственной позиции? — уточнил «Стрелок-6».

— Да. Скорее.

Два А-1Е уже находились в готовности. Они получили указания за считанные секунды и начали бить по указанным координатам. Они сбрасывали напалм, бомбы, а потом стреляли из пушек. Наступило долгое молчание.

— Сработало, — устало сказал Карпентер. — Это их остановило.

— Если что случится, — сказал «Стрелок-6», — хочу, чтобы вы знали: я представляю вас к Медали Почета.

Ответа не было.

— И еще, я не сомневаюсь, что когда мы до вас доберемся, то найдем кучу трупов ВК.

— Я вижу только своих… — тихо отозвался Карпентер.

— Высылаем вам помощь, — сообщил «Стрелок-6».

И немедленно вызвал нас. Он хотел, чтобы мы приземлились в его расположении, рядом с артиллерийской позицией.

— Не понимаю, — сказал он, сидя на полу «Хьюи» и глядя на карту, покрытую пластиком. Он был осунувшимся, угрюмым. Указывая на кружок, нарисованный на зеленой бумаге, он продолжал. — Ничего не понимаю. Они должны быть здесь.

Он имел в виду взвод, который пытался послать Карпентеру на помощь. Но взвода там не было, потому что когда люди начали пробиваться в указанном направлении, то ничего не обнаружили и попали под огонь. «Стрелок-6» был подавлен. На его шахматной доске все фигуры стояли на местах, но люди в джунглях — нет.

— Вы должны найти эту часть, — указал он на карту. — Найдите и дайте им вот этот азимут.

Он провел по карте пальцем до позиции Карпентера.

В наш вертолет забрались майор и капитан, волочившие большую радиостанцию. Мы взлетели.

Я медленно шел над верхушками, слушая указания «сапог». Они слышали нашу машину и на слух направили нас так, чтобы мы пролетели прямо над ними. Пока мы вели поиск на пересекающихся курсах, враг не стрелял. Но стоило мне найти часть и описать над ней круг, как с нагорья над нами открыли огонь. Я услышал один «цок». Я прошел над позицией части, развернулся и сделал пролет в том самом направлении, по которому им надо было идти.

— Двигаться туда, — сказал по радио майор за нашими спинами.

Они ответили, что поняли. Майор направил нас на поиски еще одного затерявшегося патруля. И вновь, пока мы носились над джунглями взад-вперед, прямо перед склоном, занятым врагом, в нас не стреляли. Но как только я прошел по кругу, начался огонь. Склон покрылся россыпью дульных вспышек. Однажды мы оказались так близко к ним, что услышали звуки стрельбы. Я почувствовал удар и, обернувшись, что майор бросился на пол. Он не был ранен, просто подчинялся инстинкту солдата, попавшего под огонь. Было как-то забавно, что он считал пол кабины укрытием — пули могли прошить его, как фольгу. Но смеяться я не стал.

Развернувшись, я прошел над невидимыми солдатами в нужном направлении. Когда мы оказались над ними, Король Неба передал по радио:

— Два-шесть-ноль градусов.

Лейтенант снизу ответил, что понял.

И мы сделали это снова. И снова. За несколько часов мы дали нужные направления всем потерявшимся частям. По крайней мере тем, что еще отзывались. Все они стягивались в одну точку, чтобы объединиться. «Стрелок-6» не просто хотел обезопасить позицию Карпентера, он еще и собирал своих людей, чтобы вытащить их оттуда. Ему этого говна хватило по горло. Настало время вызвать Кавалерию.

Мы приземлились на позиции «Стрелка-6» и слушали, как он объясняет помощникам свой замысел. План был таков: 1-я Кавалерийская вышлет батальон или около того и расположит его к северу от места боя, на каком-нибудь гребне. Он считал, что если ВВС обработают район, а потом 101-я вновь начнет наступление, то они выдавят АСВ к позициям Кавалерии. План был безумным, поскольку «Стрелок-6» почему-то считал, что АСВ двинется по гребням, а не по долинам. Глядя на карту, я видел тысячу путей, по которым АСВ могла ускользнуть. Но я не был пехотным командиром. Чему был очень рад.

Интересная была постановка задачи, но в самой ее середине нас вызвали на эвакуацию раненых.

Уже потом Король Неба признался, что не верил, будто мы и вправду туда лезем. Площадка была узким кругом, где вырубили молодые деревца, а «сапоги» погрузили нам на борт слишком много раненых, чтобы мы могли зависнуть. Ну и в довершение всего мы находились под постоянным огнем.

То, что я предпринял, конечно, было безрассудно. Решение возникло автоматически. В висении на высоте в фут вертолет терял обороты. Оставлять было никого нельзя — люди умирали — и нас окружали кусты и деревца высотой в пятнадцать футов. Но мы были на холме. Мои инстинкты подсказали мне: если пробиться через этот барьер, то можно соскользнуть вдоль склона холма и тогда мы сможем лететь. А потому, когда Король Неба посоветовал выгрузить хотя бы одного человека, я покачал головой и направил машину на самый тонкий участок зеленой стены. К счастью, винт находился настолько далеко от земли, что под него попадали лишь тонкие верхушки. Наш нос раздвинул ветви, полозья за что-то цеплялись, а винт с грохотом врезался в верхушки. Звук был такой, словно мы разбиваемся. Люди в грузовой кабине закричали. Но пока мы прогрызались сквозь кусты и деревья, земля под нами уходила все ниже. Винт поднялся над верхушками и мы протащили фюзеляж сквозь зеленую завесу. Мы вырвались из всей этой толщи в облаке щепок — секатор на газотурбинной тяге. Я скользнул по склону вниз, набрал немного скорости и начал подниматься.

— Ни хуя глазам не верю, — сказал Король Неба.

Я засмеялся. Я поражался сам себе.

К вечеру того же дня разбросанные патрули, взводы и роты собрались вместе. Оказалось, что Карпентер потерял меньше людей, чем думал. Раненые и убитые составляли всего лишь половину его роты. Остальные просто отстали от него в плотных кустах. Джунгли были союзником врага и пока этот союзник держал нас за горло, мы терпели поражение. Героическое, самоубийственное решение Карпентера остановило отход (и он еще чудом остался жив), но битву мы проиграли.

В ожидании Кавалерии и ВВС «сапог» собрали на артиллерийской позиции. ВВС послали с Гуама В-52, нагруженные тысячефунтовыми бомбами.

Предполагалось, что эти бомбы убьют кучу солдат АСВ; те же, что остались, побегут по гребням, преследуемые 101-й дивизией, а Кавалерия, расположившись к северу, размажет их окончательно. Масштаб был слишком велик. Время, пока мы ждали ВВС — слишком долгим.

Утром следующего дня я, Гэри и остальные Искатели задержались в расположении роты. С юга долины раздался чудовищный гром. Вскоре шум стал таким, что не было слышно голосов людей, стоявших рядом. Эту бурю подняло колоссальное соединение вертолетов, посланных Кавалерией.

Кавалерия промчалась по долине — как минимум восемьдесят вертолетов — на очень приличной скорости. Строй пронесся над нами и пошел дальше на север, к указанным позициям. Через несколько минут последние вертолеты скрылись из виду и рев умолк.

— Черт возьми! В жизни не видел разом столько «Хьюи» в воздухе, — сказал кто-то.

Признаюсь, я ощутил нечто вроде гордости за свое бывшее соединение. В этом уголке мира зрелище было первоклассным.

Но в тот же день репутация Кавалерии оказалась подмоченной.

101-я ввязывалась в мелкие перестрелки, продвигаясь по сотне ветвящихся долин. Для поддержки с воздуха солдатам придали ганшип Кавалерии. Один из командиров на земле вызвал его и потребовал выжечь все в точке, которую он укажет дымом. Желтым дымом.

Неподалеку от места, предназначенного для удара Кавалерии, проходил патруль. На поясе у радиста патруля висело несколько дымовых гранат. Одна из них, конечно же, оказалась желтой.

В тот момент, когда командир «сапог», за милю от этого радиста, сообщил, что бросил желтую дымовую шашку, какая-то ветка сорвала у радиста гранату с пояса, выдернув чеку. Бледно-желтый дым мгновенно поглотил и радиста, и весь его взвод. Ганшипы Кавалерии, высматривавшие желтый дым, оказались всего в сотне метров от этого места.

Они сообщили, что заметили дым и атаковали. Они даже увидели, как в дыму разбегаются люди и подумали, что достали-таки своих старых знакомых чарли.

Когда командир увидел, что по его желтому дыму никто не бьет — и все достается какому-то другому дыму — то закричал, чтобы атаку прекратили.

И очень вовремя. За какие-то секунды командир взвода оказался убит, а еще двадцать один человек ранен. Включая и самого радиста.

Это был нелепый несчастный случай, но Кавалерию сочли чем-то неуклюжим. Да еще и после такого эффектного выхода на сцену. Имидж был подпорчен. Искателям и 101-й стало спокойней при мысли, что Кавалерия будет работать вдали от них, на севере, выполняя роль наковальни. Молотом были мы.

На следующий день все части 101-й были отведены назад, в ожидании бомбардировки.

В АСВ служили не дураки. Они знали, что мы что-то готовим. Они растворились в джунглях. Если верить сотням фломастерных пометок на картах, АСВ была окружена и скоро ее погонят по гребням на север, прямо в руки неуклюжей, но могучей Кавалерии. На следующее утро наступил черед ВВС сказать свое слово.

Мне с Королем Неба поручили возить телевизионную съемочную группу вдоль грунтовой дороги, которая стала границей бомбардируемой зоны. Кадры того, как рвутся бомбы, особенно гигантские — это колоссальный пиар, сами понимаете.

Облака опустились в долину, укрыв вершины. Король и я барражировали в пятистах футах над дорогой и нервничали. Нас заверили, что ВВС не мажут и угодить под шальную бомбу практически невозможно. Нашей единственной мыслью было: херня. Мажут, да еще как.

В тот самый момент, когда бомбы должны были ударить, они ударили. Когда я развернулся, направившись вдоль дороги, мы увидели, как склоны холмов за четверть мили от нас начали разверзаться. С земли внезапно вздыбились перекрывающиеся сферы ударных волн. В плотной растительности на земле мгновенно возникли оголенные круги. Тысячефунтовые бомбы рушились на гребни, в овраги, на склоны — как пулеметная очередь, систематически, опустошительно. Визуальное стаккато взрывов, рвущих землю на куски. Мы услышали охи и ахи съемочной группы. Волна разрушения пошла с той стороны долины и теперь приближалась к нам. Где-то за облаками, на высоте в 30000 футов высококлассные экипажи бомбардировщиков вели эту волну точно по назначенному району. Чарли должны были превратиться в фарш.

Через полчаса бомбардировки бомбы достигли дороги. Кольца ударных волн стали не только видимы, но и осязаемы. Вертолет раскачивало взрывами. Бомбы рвались прямо на дороге, а потому я отвел машину чуть в сторону. Одна взорвалась перед нами, за дорогой и на минутку я задумался, не придется ли нам увидеть, как «Хьюи» ведет себя под ударом тысячефунтовой бомбы, но тут все прекратилось.

Тишина. Над долиной кружились тягучие волокна дыма. Голые деревья были вывернуты под нелепыми углами. Земля между чудовищными воронками стала серой, выжженной. Пережить такой апокалипсис не мог никто.

Завершение бомбардировки стало сигналом. Вперед устремились тучи «Хьюи», высаживая «сапог» по всей искромсанной долине. На этом и закончилось наше задание. Поболтавшись в районе еще немного, я вернулся к взлетной полосе.

То, что я увидел, произвело на меня впечатление. И на съемочную группу тоже. И на «сапог». А вот на гуков — нет. Они исчезли, оставив позади несколько человек, которых и взяли в плен, оглушенных, но невредимых — около двадцати солдат АСВ.

Настала очередь Кавалерии.

Кавалерия обшаривала гребни и долины два дня. Потом она приблизилась к разбомбленной долине. Когда сеть затянулась, рыбы в ней не нашли. Тупые маленькие варвары сумели смыться, не выказав ни малейшего уважения к высоким технологиям. Они применили дзюдо — поддались силе.

Но бомбы — это бомбы, сражения — это сражения и многие в самом деле вели себя, как герои. Битва, даже проигранная, впечатляла.

Чтобы вручить награды, генерал Уэстморленд лично прибыл из Сайгона. Капитан Карпентер получил Серебряную звезду и был переведен в штаб Уэстморленда.

Ближе к концу июня я стал очень дерганым. Жизнь старичка оказалась тяжелой. Наверное, уж лучше бы не знать, когда ты вернешься. С каждым днем — а оставались лишь полсотни — смерть казалась все более неизбежной, словно я израсходовал запас удачи и теперь могу получить свое в любой момент. Где-то между сегодняшним днем и днем моего отбытия я вылечу на задание, наверное, простое, под совсем легким огнем, и всего одна маленькая шальная пуля попадет мне в лоб.

Ночи — это был ад. Даже с транквилизаторами дока Да Винчи я вскакивал навстречу невидимым угрозам. Днем, когда я летал, все было хорошо. Ледовый бизнес, к тому же, давал мне, чем заняться. Но когда полетов не было — в часы пауз между заданиями, или на выходные — я мрачнел. Ничего из того, что я видел не смогло меня убедить, что во Вьетнаме мы делаем правильные вещи. К моему стыду, у меня возникла даже какая-то симпатия к врагу.

А локальная война, на которую я попал, все шла, день за днем. Я был ее частью. В воздухе я делал свое дело так хорошо, как умел. Вместе с другими пилотами я шел в горячие зоны — потому что во всей этой неразберихе зыбкие принципы хорошего и плохого исчезали. Остальное было не в счет. Даже я был не в счет.

Когда Дикон наконец-то позволил мне и Гэри летать вместе, нашей первой задачей стало доставить припасы небольшому патрулю в джунглях. Чтобы найти их, мы применили полет вне курса. Такой способ в летной школе не преподавали. Меня научил ему Монк.

При обычном полете по счислению вы идете по проложенному курсу, делая поправку на ветер, но когда пройдете рассчитанное расстояние, то не знаете, куда смотреть, чтобы увидеть свою цель. Поправка на снос ветром — всего лишь расчет. Ваш истинный путь уйдет в сторону от проложенного. Но в какую?

При полете вне курса вы не делаете поправку на ветер. Вы просто держите по компасу курс, проложенный на карте рассчитанное время, а потом знаете, куда повернуть — против ветра.

Мы нашли нашу цель без малейших приключений.

После обеда неподалеку от полосы разгорелась перестрелка — рядом с тем местом, куда мы в первый день перебросили АРВ. Появились потери и людям понадобились боеприпасы. Мы с Гэри долетели до крохотного пятачка на гребне. Пространства едва хватало, чтобы втиснуть винт; хвост оставался висеть в воздухе. «Сапоги» забросили нескольких раненых на борт, затрещали выстрелы и нам яростно замахали, чтобы мы улетали. Из такой щели взлетать надо назад. Когда нос и винт выйдут из ограниченного пространства, вы даете правую ногу и машина разворачивается по направлению своего движения, в нормальное положение — нос и хвост меняются местами. Так мы и поступили.

На госпитальной площадке медики разгрузили раненых за секунды. Мы с Гэри взлетели, чтобы взять вторую партию.

— Черт возьми, говорили же, что это долбаное место зачищено недели назад, — ворчал Гэри.

— Чарли сообщить забыли, — отозвался я.

— Это точно.

Я описал круг высоко над долиной, вне зоны досягаемости стрелкового оружия. На севере, где мы работали этим утром, виднелся какой-то дым. К западу дыма было больше — в этом направлении двигались части 101-й. Американцы действовали на очень большой территории, но отсюда, сверху, она казалась очень маленькой. Во все стороны на сотни миль простиралось море джунглей. И под их пологом при желании можно было добраться куда угодно.

— Ладно, Искатель, у нас чисто.

— Вас понял, сближаемся, — ответил Гэри.

Завершив круг, я начал снижение к вершине холма, ушел ниже ее и продолжил снижаться, двигаясь по лощине, ведущей к пятачку. Мы взяли груз боеприпасов, а потому едва могли зависнуть на такой высоте. Надо было рассчитать заход так, чтобы потерять косую обдувку точно в тот момент, когда вертолет окажется над выступом. Когда мы шли на скорости миль тридцать в час, загрохотал наш правый пулемет: стрелок увидел дульные вспышки. Нам оставалось пятьдесят футов — самый ответственный момент захода — и тут пехотинец на земле замахал, сигналя, чтобы мы уходили.

Остановиться было негде.

Я продолжал лететь вперед. Выскочили еще двое и тоже замахали. В тот же момент по радио раздалось:

— Отворот! Мы под плотным огнем.

Вот такого у меня еще не было. Обычно, прерывая посадку, я просто пролетал над зоной высадки. Но эта зона была на склоне холма. А по бокам возвышались стены лощины, так что повернуть в сторону я тоже не мог. Но под нами и за спиной пространство оставалось. Я поднял нос, останавливая заход. Вертолет не мог зависнуть и начал проседать. Подняв нос вверх, машина соскользнула в лощину, хвостом вперед. В ходе падения я дал правую ногу, чтобы развернуться, но позволил нам падать и дальше, чтобы набрать скорость. Мы разогнались по лощине узлов до 70. После этого вертолет вновь превратился в летательный аппарат и я взмыл вверх между какими-то деревьями на гребне позади лощины. «Сапоги» видели, как мы ухнули вниз, скрывшись за поворотом лощины и решили, что мы разбились. Но тут — Боже всемогущий! — «Хьюи», к их изумлению, вдруг выскочил из джунглей. Мы наконец-то добрались до пятачка, сбросили боеприпасы и забрали оставшихся раненых. Как обычно, в ходе последнего вылета, с нами летели и мертвые.

Тем же днем, после обеда, в очередной ледовый рейс я взял с собой Гэри.

 

Глава 13

СКАЖИ МНЕ, ЧТО БОИШЬСЯ

Июль — август 1966

Сон больше не приносил мне покоя. Я отправился в отпуск в Гонконг, сбежав из Вьетнама, но от своих воспоминаний мне было не убежать.

Двадцать один человек лежит в ряд. Их ноги связаны, руки стянуты за спиной. Это северовьетнамские пленные. Рядом с первым стоит сержант, его лицо искажено яростью. Вьетнамец смотрит на него, не мигая. Сержант направляет «сорок пятый» на пленного. Внезапно пинает по ногам. Удар отбрасывает пленного на несколько дюймов. Сержант стреляет из «сорок пятого» пленному в лицо. Голова подскакивает, словно мяч, по которому ударили сверху и шлепается в месиво, которое раньше было мозгами. Сержант идет к следующему вьетнамцу.

— Пытался сбежать, — сказал кто-то сбоку от меня.

— Как он сбежит, он же связан.

— Он пошевелился. Значит, пытался сбежать.

Следующий пленный, увидев над собой сержанта, торопливо проговорил несколько слов по-вьетнамски. Когда сержант пнул его, он закрыл глаза. Голова дернулась от удара пули.

— Это убийство! — прошипел я.

— Они сержанту Роччи хуй отрезали. И вставили в рот. И пятерым его людям тоже, — ответили мне. — Уже после того, как всю ночь резали их ножами. Тебя здесь не было, как они кричали, ты не слышал. Всю ночь кричали. А наутро все мертвые, их хуями задушили. Это — не убийство. Это правосудие.

Подскочила еще одна голова.

— Мне приказали забрать двадцать одного пленного, — возразил я.

— Да получишь ты их, получишь. Только мертвых. Всего-то навсего.

Сержант уходил все дальше, останавливая попытки к бегству одну за другой. Ряд пленных стал очень длинным, фигура сержанта оказалась далеко. Его лицо горело красным светом, головы подскакивали. А потом он посмотрел на меня.

Давно забытые события вновь оживали в моих снах.

Раненый ВК лежит на носилках, один конец на полу грузовой кабины вертолета, второй держит медик.

— Ему, похоже, не нравится. Он похоже, предпочел бы сдохнуть, — сказал медик.

ВК смотрел на меня своими черными глазами, смотрел с обвинением. Он был одет в черную пижамную куртку, штанов не было. На бедре у него была вздувшаяся, воняющая рана. Он прятался от нас в джунглях.

— Ногу он потеряет, — заметил медик.

ВК все смотрел на меня. Носилки загремели по полу. Борттехник взял их с другой стороны и потянул. Они установили носилки поперек вертолета. Пока они тащили и дергали носилки, ВК продолжал смотреть мне в глаза.

— У пидора то ли триппер, то ли он на нас кончает, — ухмыльнулся борттехник, показав на пах ВК. Из члена тянулось что-то, похожее на семенную жидкость; она поблескивала на бедре. Я отвернулся. Я чувствовал его ненависть. Я чувствовал его стыд. Я вновь глянул ему в глаза и наткнулся на взгляд, черный, горячий. Сцена остановилась и я подумал, что просыпаюсь. Но вместо этого увидел живой щит на пути к зоне «Пёс».

Глаза моргали, в их уголках собирались морщины. Старуха с черными зубами что-то сказала мне, потом закричала. Звука не было. Ее морщинистая рука держала гладкую ручку ребенка. Ребенок повис безжизненно и потянул ее за собой. Она падала медленно, словно сквозь воду. Люди вокруг издавали безмолвные вздохи, дергались, падали. Пулемет стучал откуда-то издалека. Женщина медленно опустилась на землю, дернулась, умирающая, мертвая. Старуха говорила что-то. Увидев, как у нее шевелятся губы, я понял, что она говорит: «Все хорошо».

Сцена вновь сменилась. Я сидел в своем «Хьюи» и ждал, когда «сапоги» проверят деревню после удара напалмом.

— Все хорошо, — сказал кто-то, заглянув мне в окно.

— Она же мертва!

— Да они все мертвы. Все хорошо.

Толпа исчезла. Я сидел в кабине, человек разговаривал со мной, стоя снаружи. Здесь раньше была деревня. Влажная земля дымилась. Дым шел от сгоревших жердей, глинобитных стен, соломы. В двадцати футах от меня лежали обугленные трупы. Запах сгоревших волос и золы въелся мне в легкие и в мозг.

Почему в деревне была колючая проволока? Загон для пленных? Оборонительный рубеж? Я не мог разглядеть, что там вдалеке, я видел лишь ребенка, повисшего на проволоке.

— Нехорошо вышло, — сказал я.

— Все хорошо. Так оно и делается. Их предупредили. Остальные ушли из деревни. Вот эти — это ВК.

— Она ВК?

Человек глянул, куда я показывал:

— Нет. Ей не повезло.

Ее приварило к колючей проволоке. Проволока вырастала из обугленной плоти у нее на груди. Она сгибалась, повиснув — младенец, пытавшийся убежать от ада, обрушившегося с неба. Нижняя половина ее двухлетнего тельца порозовела от сильного жара; ее крохотная вульва казалась почти живой.

— Это не война. Все…

— Все хорошо. Невинные жертвы будут всегда.

Человек продолжал говорить, но голос стал безмолвным. Окоченелое тело маленькой девочки — наполовину мертвое, обугленное, наполовину розовое, живое, висело на проволоке. Внезапно я услышал звон.

Я проснулся, успев услышать, как мой голос отдается эхом от дальней стены. На ночном столике звонил телефон.

— Ал… — я судорожно сглотнул. — Алло?

— Ваш звонок в Соединенные Штаты пройдет через пятнадцать минут, — сказали мне.

Звонок! Ну конечно же. Звонок Пэйшнс.

— Спасибо.

— Мы хотели предупредить вас, чтобы вы были на месте, мистер Мейсон.

— Да. Да, спасибо. Я буду здесь.

Раздался щелчок и еще целую минуту я слушал гудки, прежде чем положить трубку. Я поежился — от воздуха из кондиционера меня охватил озноб. Простыни были влажными и смятыми.

Дрожащими пальцами я закурил и сел, дожидаясь звонка. Такие сны снились мне почти каждую ночь. Сейчас становилось лучше. Я бодрствовал, а значит, снам до меня было не добраться.

После четырех поганых ночей я решил прервать отпуск досрочно и вернуться во Вьетнам. Отпуск обернулся катастрофой. Гэри доехал до Гонконга вместе со мной, но на второй день отправился в Тайпей. Я слишком убедительно расписывал, какие там женщины, а гонконгские девочки по вызову были слишком опытными, слишком профессиональными и слишком дорогими. Реслер собрался и отбыл. Я собрался было двинуться следом, но когда попытался взять билет до Тайпея, мне отказали — потому что я был военнослужащим на отдыхе в Гонконге, где мне и следовало оставаться. Уж не знаю, как Гэри проскочил через эту преграду, но я остался один.

У меня не было ни малейшего желания заказать девочку по вызову, мне просто хотелось поговорить.

— Я люблю тебя. Прием, — сказал я.

— Я тебя тоже люблю. Как ты? Прием, — ответила Пэйшнс. Ее голос слабо пробивался сквозь шипение и свист радиопомех.

— Я отлично. Мне сказали, что больше не будут посылать меня на боевые задания. Прием.

— Нет?

— Так мне сказал…

— Собеседник не сказал «прием», сэр.

— Ой, — сказала Пэйшнс. — Прием.

— Так мне сказал док, когда я уезжал. Говорят, что «Искатели» ставят пилотов, которые на последнем месяце, на небоевые вылеты. Прием.

— Ой. Ну, надеюсь, они сдержат слово. Прием.

— Сдержат. Это не Кавалерия. Прием.

Я прислушивался к вою и отзвукам электронной интерференции, выделяя слова. Пэйшнс и Джек, мой сын, стали призраками. И снами тоже. Когда наш разговор завершился и ее голос растворился в помехах, тоненькая ниточка, связывавшая меня с домом, оборвалась.

— Конец связи, — сказал я.

И просто сидел на кровати, точно так же, как и после любого другого пробуждения.

Место было очень похоже на мой родной город, Делрэй-Бич. Пляж тянулся с севера на юг. Пальмы, песчаные дорожки, запах соли, девушки в бикини, приглушенный гул прибоя. Уже почти начало смеркаться и заходящее солнце поблескивало на плотной металлической сетке, окружавшей террасу. Мой столик стоял впереди, оттуда был самый лучший вид.

За моей спиной слышались негромкие разговоры. Вьетнамский язык очень красивый, даже если его не понимать.

Мне казалось, что я дома.

Бронзовокожие куколки в чисто символических бикини прогуливались с бледнокожими джи-ай. Темнота сгущалась всё больше и толпа на пляже рассеивалась, уходя в город.

— Мань чжой хунг? Как дела? — спросила меня улыбающаяся официантка. Я заметил ее чисто вьетнамский нервный взгляд и мне стало спокойней при виде такого знакомого поведения.

— Что бы вы хотели? — спросила она.

Я хотел бы прыгнуть на тебя, как кролик.

— Еще пива, пожалуйста.

Она вызвала мгновенный приступ вожделения. Может, это меня бы утешило. Моя совесть тут же принялась наносить удар за ударом, словно током высокого напряжения. Чудовище. Женатый. «Старичок». Мало того, только-только залечиваешь триппер. Ее голос был безжалостно рационален. Я сжался под уколами ее шипов.

Официантка поклонилась и ушла за пивом. Я улыбнулся, глядя как мой обнаженный призрак порхнул вслед за ней и настиг ее, когда она склонилась над стойкой.

Она вернулась, глядя уже приветливей и подала мне пиво. Наши руки соприкоснулись и я почувствовал согревающий электрический разряд, проскочивший между нами. В разуме вспыхнули воспоминания о пикантном запахе и судорогах оргазма. Ее голос отдался как эхо:

— Не хотите ли…

И тут раздался резкий, разрывающий вой: звукосниматель скользнул по пластинке. Официантка бросилась на пол и откатилась под стол.

Услышав треск мебели и звон бьющегося стекла, я обернулся и увидел, как вьетнамцы залегают в укрытие. Пять человек скрючились за стойкой бара. Я одиноко сидел на веранде и потягивал пиво. Девушка, отползавшая в глубину, опрокинула стул.

И все из-за соскользнувшего звукоснимателя? Черт возьми, да они еще более дерганые, чем я. Я оглядел бар. Ничего не происходило. Драки не было. Люди выглядывали из-за стойки и столиков. Их просто напугал резкий звук. В них не было никакой уверенности, что в городе безопасно. Они знали факт: ВК повсюду.

Вот же трусы, подумал я с ненавистью. Я почувствовал, что меня предали. Они и в самом деле напугались.

Пять минут в полной тишине я смотрел на пену прибоя, светившуюся в собиравшихся сумерках. Потом бар со своими посетителями начал возвращаться к жизни.

Я оплатил счет и ушел в комнату, которую снял.

Там я уселся на кровать и принялся думать о панике в баре. Старый вопрос: почему вьетнамцы не дерутся с ВК, так, как ВК дерется с ними вновь поднялся в полный рост. Если народ не будет нас поддерживать, мы проиграем войну. А если им самим без разницы, то нам-то зачем драться? И уж конечно, те, кто командует всем этим фиаско, не могли не видеть происходящего. Уж очень явными были знаки. Утечка секретов к ВК, трусливые солдаты, мятежи в АРВ, политическая коррупция, вьетнамские морпехи, воевавшие с вьетнамскими же морпехами в Дананге и вечная вьетнамская мысль о том, что рано или поздно Хо победит.

Я вдавил сигарету в пепельницу. Без американской военной и финансовой поддержки южновьетнамское правительство давным-давно бы рухнуло — и это стало бы естественным следствием отсутствия поддержки со стороны народа.

И вся эта проблема легла на мои плечи. Через несколько часов я по своей воле отправлюсь в бой и начну рисковать своей тощей шеей ради тех, кому без разницы.

Я бодрствовал и курил всю ночь. Я пытался заснуть, но постоянно вскакивал, сидел в постели, прислушивался.

На следующий день я был уже дома, в Дакто. Здесь с войной все было просто. Мы хорошо работали — били ВК почти каждый раз и гнали их без остановки. Здесь я был на правильной стороне. А нерешительные, трусливые вьетнамцы не показывались и не напоминали мне, что им без разницы. Можно было убедить себя, что убивая все больше коммунистов, мы победим. Забравшись в свою раскладушку, я мгновенно заснул.

На следующий день мы с Гэри сидели на полу вертолета и ждали, пока «сапоги» поедят. Их взвод был одним из тех, что продвигались на запад в поисках ВК. Все было знакомо и мы перешучивались.

— Поехал бы со мной, — сказал Гэри.

— Да я пытался, дубина. Меня не пустили. Ты как билет достал?

— Подошел да купил.

— Ну, значит, ты был на штатского похож. Потому что мне ничего не продали.

— Да уж, не повезло. Ты Травяную Гору не видел.

— Это еще что?

— На Травяной Горе куча домиков гейш. Хочешь, расскажу, как там в домике гейши?

— Нет.

— Все начинается с бани. Ты и две голых девушки. Сначала они тебя моют, потом натирают, потом массируют.

— Ты не слышал, что ли?

— Слышал, — ответил Гэри. — Они вдвоем массируют тебя так, что кажется, ты сейчас развалишься. А потом, в идеальный момент, одна из них садится на тебя и избавляет от страданий.

Закрыв глаза, я кивнул — мысленно пнув себя за то, что не потрахался, когда была возможность.

— И это только начало.

— Только начало!

— А как же. Ты оттуда выберешься только через несколько часов. Тебя опять моют, приносят чай, еду, массируют, чтобы ты сил набрался, а потом передают еще двум-трем девчонкам и каждая с тобой работает по-своему.

От воспоминаний лицо у Гэри так и осветилось.

— В жизни не слышал про Травяную Гору, — пожаловался я.

— Как не слышал? Где же тебя черти носили?

На следующий день я летал с Королем Неба. Где-то посреди лагеря нас отыскал лейтенант-«сапог»:

— У нас тут журналиста ранили. Не подберете?

— Запросто, — ответил я.

— Командир отделения сказал, что стрелял снайпер. Говорит, место зачищено.

— Без проблем. Где они?

Лейтенант показал мне карту. Нужное место было всего в миле отсюда. Когда я повернулся, чтобы залезть в вертолет, Король Неба с борттехником были уже готовы. Пока я пристегивался, Король запустил двигатель.

Король приближался к нужной точке на скорости в пятьдесят узлов.

— Здесь, — и я показал на группу из четырех-пяти солдат, стоявших над лежащей фигурой в гуще безлистных деревьев. — Видишь?

— Вижу.

Когда мы приблизились, все люди бросились на землю, кроме одного, который целился в нас кинокамерой.

— Ничего так место для посадки, — сказал Король Неба.

Места на земле для вертолета хватало, но двадцатью футами выше тянулись тощие ветви, делавшие круг слишком узким, чтобы втиснуться.

— «Ось-1-6», нельзя перейти на площадку получше? — спросил я, в то время, как Король неба описывал круги, разыскивая проход.

— «Искатель», не подтверждаю. Мы все еще под снайперским огнем, а парень серьезно ранен.

Король Неба наметил заход и пошел на сближение. Но когда он приблизился к верхушкам, то стало ясно, что он заденет их несущим винтом, а потому он прервал посадку.

Когда отделение увидело, что мы прошли над зоной, то они запросили нас по радио:

— «Искатель», вы пройдете?

Король Неба покачал головой:

— Я не пролезу. Попробовать не хочешь?

Я кивнул и взял управление. Когда Король Неба пытался выполнить заход, мне показалось, что я увидел, как надо.

— «Ось-1-6», мы идем. Держитесь.

План был прост. Я решил подойти перпендикулярно заходу Короля, а потом резко развернуться. По моим прикидкам, когда мы накренимся, то винт пройдет через узкую щель, на которую нацеливался Король. Держа в стороне открытой пространство, я пошел вниз.

Потом я резко развернулся, накренил машину и когда мы понеслись к земле, увидел, что что-то заденем в любом случае. Со звуком пулеметной очереди несущий винт срубил несколько сухих ветвей. Я сделал подрыв и мы приземлились.

— Ну, отлично. А обратно как? — спросил Король Неба.

Я не ответил, потому что не знал, как. «Сапоги» подняли раненого. Он был без сознания, его рубашка вымокла в крови. Тут я заметил, что оператор стоит неподалеку и снимает все происходящее. «Сапоги» позади него залегли, прикрывая нас огнем по джунглям. Увидев, что камеру наводят на кабину, я слегка выпрямился и заставил себя думать о чем-нибудь крутом — на тот случай, если вдруг снимут и меня. Борттехник крикнул, что мы готовы и оператор запрыгнул на борт.

Вообще-то, приемлемого пути назад не было. Нам негде было разогнаться, чтобы с креном выскочить обратно из щели. Несколько ветвей висели высоко над нашим диском винта. С точки зрения всех инструкций, мы влипли.

Но мне приходилось видеть, какую невероятную нагрузку способны выдержать лопасти, а потому я решил применить метод грубой силы. Я завис, повернул хвост так, чтобы он попадал в щель, а затем поднял ручку шаг-газа. Мы поднялись на двадцать футов, а потом лопасти врезались в ветки, толщиной со стебель тростника почти по всему диску винта. Звук был такой, словно винт разлетается вдребезги. Через считанные секунды мы поднялись над верхушками и я опустил нос, чтобы разогнаться в сторону полосы, до которой было пять миль.

— Когда-нибудь тебе попадется ветка чуть-чуть толще, чем надо, — сказал Король Неба после долгого молчания.

— И дальше что? — спросил я.

— А дальше твой вертолет развалится и ты убьешься сам и убьешь всех, кто с тобой.

— Ну, вот теперь ты меня напугал. Уйду-ка я с этой работы. И домой поеду.

— Он еще живой, сэр, — раздался в наушниках голос борттехника. — Оператор говорит, что это президент «Си-Би-Эс Ньюз». Представляете?

— Потрясающе, — отозвался Король Неба. — Не сиделось ему, видать, в своем кабинете сраном.

Когда мы приземлились у госпитальной палатки в расположении 101-й, оператор выскочил из вертолета и заснял, как выгружают его босса. Потом он снял нас и Гэри в кабине и отсалютовал нам.

Я кивнул, разогнал винт до рабочих оборотов и взлетел. Потом, когда мы забирали пустые термосы, оставленные «сапогам», я вспомнил операторский салют и почувствовал себя слегка героем.

Когда мы, уже ночью, заглушили двигатель, Король Неба принялся ругаться, показывая мне вмятины и зазубрины на лопастях:

— Только глянь. Ты же их изуродовал.

— Да ну, все с ними в порядке. Помялись и все. Зато парень остался жив.

— Остался, но ты только глянь на лопасти.

На второй недели июля операция «Хоторн» начала сбавлять обороты. Патрули и разведроты встречали все меньшее сопротивление. АСВ ускользнула.

— Если они ушли и мы прикончили две тысячи, то мы выиграли, — сказал Гэри.

— Что мы выиграли? Больше территории мы не контролируем, больше деревень — тоже, а останавливать их пришлось всей нашей силой, — ответил я.

— Мы выиграли сражение. Их убито больше, чем нас. И все.

— А тебя не волнует, что нам понадобилось столько людей и техники, чтобы разбить АСВ? При одинаковом оснащении мы бы проиграли.

— Ага, но оно не одинаковое и проиграли они. И потом, мне остался месяц, а значит, мне насрать.

— Это если тебя не пошлют на штурмы в этот месяц.

— Если пошлют, тогда будет не насрать.

Первая Кавалерийская вернулась в Анкхе без шума и пыли, но 101-я решила завершить операцию парадом. Зрителей не было, за исключением репортеров. Ну и, разумеется, самих солдат 101-й.

Сотни солдат, высохших до костей, собрались на артиллерийских позициях и начали пятимильный марш назад, к полосе. Они шли строевым шагом, по пыльной дороге. Во влажном воздухе жужжали насекомые. Девственницы не бросали цветы. Пожилые леди не плакали. Сильные мужчины не роняли скупую слезу. Единственным звуком был приглушенный топот.

— Ну и злятся же они, наверное, — сказал Гэри, высунувшись в свое окно и разглядывая колонну. — Особенно когда на наши пустые вертолеты смотрят.

В ходе всего марша мы летали над колонной взад-вперед, выстроившись в четыре клина, на высоте в пятьсот футов. Предполагалось, что таким образом мы делаем происходящее эффектней и подчеркиваем значимость события. Однако, по словам одного «сапога», «было охуенно интересно, почему вы, пиздюки, не спуститесь вниз и не подбросите нас, куда надо».

Когда головная часть колонны достигла лагеря 101-й у полосы, заиграл оркестр, «Хьюи» с грохотом пронеслись у всех над головами и генерал просиял.

По прибытии всех пересчитали по головам. Недосчитались человек двадцать. Решили, что все они погибли. Через несколько дней надо было назначить поисковую операцию.

На следующий день, пока мертвые гнили, живые в 101-й устроили вечеринку. До их лагеря можно было дойти пешком, но наше авиаторское эго требовало, чтобы мы туда прилетели. Повидав столько крови и смерти, выжившие праздновали жизнь. Мы сумели оглушительно подчеркнуть тот факт, что живы.

В следующие несколько дней дел было так мало, что мы с Гэри решили последовать слуху. Если не считать ежедневного ледового рейса и редких «жоп с мусором», операции по поддержке 101-й прекратились.

Если верить этому слуху, то наша бывшая рота Первой Кавалерийской, «Священники», расположилась лагерем в Чеорео, за сто миль к югу от нас. А потому мы пришли к Кольцевому и сказали:

— Майор, а нельзя нам взять «Хьюи», чтобы в гости к старым друзьям слетать?

Вопрос выглядел абсолютно идиотским. Мне бы и в голову не пришло задать такой в Кавалерии, Фаррису или Шейкеру. Вертолеты никогда, никогда не используются по личной надобности. Пожалуй, если только вы не везете полный груз слоновой кости и не старше всех остальных по званию.

— В гости к друзьям? — Кольцевой, одетый в шорты, вышел из своей палатки, направляясь в душ, который мы построили. — Это что у вас за друзья во Вьетнаме?

— Наша бывшая рота расположилась близ Чеорео, — сказал Гэри.

— А, к этим старым друзьям, — Кольцевой явно почувствовал облегчение. — Запросто, давайте. Только вернитесь засветло.

И тепло улыбнулся.

Вот и все. Мне даже не пришлось мотаться за льдом. Король Неба согласился меня подменить. Мы получили в свое распоряжение вертолет стоимостью в полмиллиона долларов, две сотни галлонов топлива, полный экипаж и решительно никаких задач, кроме как двинуться на юг и повидаться с друзьями. Словно семейную машину взяли.

После обеда мы поднялись в небо, усеянное кучевыми облаками. Пройдя Плейку на высоте в 3000 футов, мы легли на курс 140, направляясь в Чеорео.

— Во второй половине из-за этих облаков у нас будут грозы, — заметил Гэри.

Я кивнул. Я вел машину у подножия облаков, то и дело меняя курс, чтобы вписаться в разрывы. Под нами облака отбрасывали темные тени на джунгли. Река становилась то ярко-сверкающей, то заливалась тусклой чернотой.

— Вот они, — я показал вперед подбородком. После почти что часового полета мы увидели пункт нашего назначения.

— Ах, старый добрый Чеорео… Хорошо помню, — улыбнулся Гэри.

«Искателям» приходилось становиться здесь лагерем.

Я сбросил высоту и сделал круг над полем, где стояла куча «Хьюи».

— Они, — и Гэри вышел в эфир. — «Священник-база», говорит «Искатель-2-4-0».

Ответа не было. Гэри повторил передачу.

— Конечно, не отвечают, — сказал он. — У них теперь другая частота.

В это время я увидел группу людей, глядевших на нас, закрывая глаза от солнца:

— Это точно они. Я Коннорса вижу.

Я сбросил остатки высоты. Мы приземлились рядом с одним из вертолетов Священников, заглушили двигатель и вышли.

— А-ху-еть, — сказал Коннорс. — Дайте, угадаю. Вы летели в Сайгон и заблудились, так?

— Не угадал. Мы летели в Париж и хотели дозаправиться, — ответил я.

К нам двигалась еще одна группа людей, одним из которых был Фаррис.

— Мейсон и Реслер собственной персоной! — сказал он. — Глазам не верю. Какими судьбами?

— Да просто в гости залетели, капитан, — ответил Гэри.

— Просто в гости? — Фаррис пытался понять, как могут быть такие вольности. В его кавалерийской голове подобное не укладывалось. — Вам что, позволяют… просто летать в гости?

— Вот так весь мир и живет, капитан, — сказал я.

Фаррис только головой покачал:

— Ну, проходите, располагайтесь. Повар только что пива сварил.

На всем пути в столовую друзья, которых мы не видели два месяца, хлопали нас по плечам и пожимали руки. В столовой мы увидели массу новых лиц. На самом деле, почти все лица были новыми. Наша старая компания рассыпалась. Я увидел майора Астора, шагавшего к стоянке. Его проклятие, Джон Холл, уже не служил в роте. Банджо был еще здесь. И Райкер. Кайзер уехал работать на «Эйр Америка». И все. Несколько знакомых лиц, какие-то слухи — вот и все, что осталось от старых «Священников». В дело вступала вторая смена. Они прибывали в Анкхе, не осознавая, сколько труда мы потратили, чтобы сделать это место таким, каким оно было сейчас. Забавно, как тяготы, которые я ненавидел больше всего, стали фундаментом для воспоминаний о боевом братстве.

Мы взяли кофе, расселись и принялись рассказывать военные истории.

Когда «Священники» расположились на ночь лагерем, их атаковали. Четверо новых пилотов были ранены. А месяцем раньше, в ходе штурма, один новый пилот погиб.

Мы рассказали, как ганшип, на борту которого все были без сознания, совершил посадку (его назвали Призрачный Ганшип), как мы доставляли в форт трусливых солдат АРВ и как АСВ захватила артиллерийские позиции 101-й. Но больше всего мы хвастались своей новой жизнью под чутким руководством Кольцевого. Ледовые рейсы, вечеринки с пивом, строительство силами вьетнамцев, санитарные машины с девочками — то, что надо. Мы рассчитывали потрясти их спартанские взгляды. И чем больше мы рассказывали, тем неуютней становилось Фаррису.

— В Кавалерии этого парня бы повесили, — он уверенно кивнул.

— Командирское дело он делает, — сказал я.

Фаррис ответил кивком, но было видно, что он мне не поверил. Если дело делала не Кавалерия, то его никто не делал.

Мы поели и просидели в гостях дольше, чем следовало. Солнце опустилось низко, нам оставался примерно час, чтобы вернуться. Мы попрощались в последний раз.

— Держитесь, «старички», — сказал Коннорс.

— Это точно. Недолго уже осталось, — ответил я.

— Не забывайте, как все кончится — отметим! — окликнул нас Коннорс, когда мы уже уходили.

— Будете в городе — дайте знать! — отозвался я.

Последними заданиями в Дакто были вылеты за трупами. Мы высаживали поисковые группы в разных местах разбомбленного района и дожидались, пока они буквально вынюхают тела. За те дни, пока мы сворачивали лагерь, трупы здорово созрели.

«А у нас тут вечеринка была», — мысленно сказал я бесформенному мешку. Кто-то попытался выпрямить неудобно согнувшееся колено. Оно распрямилось, но когда его отпустили, тут же согнулось вновь. Запахло так, что я начал задыхаться. Это мог быть и я, подумалось мне.

Семнадцатого июля мы вернулись в наш постоянный лагерь в Фанрань на четырехдневный отдых. Следующей остановкой был Туйхоа.

Двенадцатого числа нам с Гэри остался месяц. В роту на замену прибыли четверо новых пилотов. Мы и в самом деле считали, что нас переведут на административные полеты для батальона АРВ.

— Извините, но не получилось, — сказал Дикон. — Кольцевому поставили новые задачи и он говорит, что в Туйхоа дел у нас будет очень много. Мы будем поддерживать две части, одну корейскую. Понадобятся все пилоты, которые есть.

Я глянул на Гэри. Гэри глянул на меня. Мы оба глянули на Дикона.

— И чего тогда все говорили, что последний месяц у нас будут только административные полеты? — спросил я.

— Мы думали, что так и будет, — Дикон сам расстроился; эта новость ломала и его ожидания.

«Программа последнего месяца» превращалась в несбыточную мечту — какой она, наверное, и была с самого начала.

— Я знаю, что вы оба здорово устали. Просто держитесь и делайте то же, что и раньше. Вы сами не заметите, как будете дома. Если вам от этого станет легче, думайте, что нам всем осталось еще шесть с лишним месяцев.

— Ладно, Дикон, надеюсь, что когда тебе останется недолго, ты получишь какой-нибудь перерыв. Должен сказать, что он тебе понадобится. Мне понадобился, — сказал я.

— Знаю. Мне правда очень жаль, — и Дикон вышел из палатки.

Мне пришлось перевести стрелки на своих часах. Каждый закат приближал меня к моменту, когда я выберусь отсюда. Мой календарь отщелкивал дни и дошел до нуля. Когда мне пришлось прибавить к нему еще двадцать пять закатов, я напрягся по-настоящему.

— Слушай, — сказал я доку Да Винчи. — Я устал. Я не сплю по ночам. Я принимаю транквилизаторы, чтоб нормально работать. Мне нужен перерыв. Можешь что-нибудь сделать?

— Боб, хотел бы я тебе помочь. Но физически ты в норме.

Я так на него и вызверился:

— Глянь на меня. Во мне и ста двадцати фунтов нет. Я же выгляжу, как полное говно!

— Если ты еще три недели погуляешь тощим, ничего не будет.

— Да дело не в том, что я тощий, а в том, почему я тощий. Я выдохся. Я измочален. Я хочу делать небоевые вылеты. Как и сотни пилотов каждый день.

— Что ж, если ты скажешь мне, что боишься летать, я мог бы отстранить тебя от полетов.

— Если я скажу, что боюсь летать, ты меня отстранишь?

— Да.

Зачем он хочет взбесить меня вот таким образом? Зачем ему слышать, что я боюсь? Почему он просто не может использовать свою власть, власть медика, чтобы отстранить меня?

— Я такого сказать не могу. Летать я не боюсь. Я просто считаю, что я, или Гэри, или любой другой «старичок» больше не должны участвовать в штурмах. У нас у каждого уже за тысячу боевых вылетов. Мало? Нельзя поставить на наше место каких-нибудь сайгонских вояк? Им бы тренировка не помешала. А мы с Гэри остаток командировки могли бы возить важных персон или что-нибудь еще.

— Я тебе сказал, что можно сделать.

— Я так не могу.

— В общем, не принимай транквилизаторы днем, — сказал Да Винчи.

На чем разговор и закончился.

Мы с Гэри сидели за столиком и смотрели, как Искатели веселятся на своей вечеринке. Ни он, ни я не могли присоединиться к ним. Хохочущий череп больше нас не смешил.

Мы разбили лагерь в Туйхоа и в тот же день налетела буря. Ветер скорость в семьдесят узлов понес облака песка горизонтально. Палатки начали рушиться. «Хьюи» на заходе пришлось лететь боком — их носы могли быть повернуты только против ветра.

Я, Гэри и Ступи поставили палатку в четверти мили ближе к океану, чем стояла штабная палатка. Мы вернулись с задания как раз вовремя, чтобы увидеть, как Ступи сражается с хлопающим брезентом. Одеяла, противомоскитные пологи и одежда летели по дюнам, как перекати-поле.

— Господи, Ступи! Почему у тебя палатка завалилась? — крикнул Гэри.

— Песчаная буря, прям как в кино! — ухмыльнулся Ступи, кидая лопатой песок в то, что считал защитным валом.

— Блин, — сказал я. — Давайте уже прибьем эту хуйню!

— Жерди ветром все выворачивает, — объяснил Ступи.

— Сделаем мертвые якоря! — заорал я в ветер.

— Чего? — заорал Гэри в ответ.

Он обмотал полотенцем шею и голову, чтобы защититься от песка.

— Мертвый якорь — это когда ты что-нибудь привязываешь к веревке и закапываешь, — я моргал от ветра с песком. — Привяжем веревки к мешкам с песком и закопаем.

— Ладно, давай! — крик Ступи едва перекрывал свист ветра.

Ступи набивал мешки, а мы с Гэри, обойдя вокруг палатки, привязывали к ним веревки и закапывали. Когда работа была закончена, палатка вмялась с наветренной стороны, тряслась, но держалась. Мы нырнули вовнутрь, чтобы отряхнуть песок со снаряжения. Соленым песком засыпало все. Когда я попытался передернуть затвор своего карабина, тот поддался со скрежетом. Гэри хлопал по раскладушке полотенцем, стряхивая с нее фунтов десять песка. Ступи улегся на свою раскладушку — на кучу, в которой перемешались одежда, одеяла, песок — и принялся за очередную шоколадку.

— Ступи, чего ты этот ебаный песок не вытряхнешь? — спросил я.

— Он опять все засыплет.

Я покачал головой в отвращении.

— Засыплет. Я перед сном все очищу.

— Неряха ты, Ступи, — сказал Гэри.

— И что с того? — ответил Ступи. — Кто-то должен быть и неряхой.

Мы с Гэри рассмеялись. Ступи заулыбался и мы увидели пятна шоколада у него на зубах.

Мне оставались две недели и таких, как Ступи, я терпеть не мог. Но я понял, что ничего плохого он не хотел. Он был дружески настроен, действительно желал стать хорошим пилотом, хотел, чтобы в войне победила Америка и вел вертолет в бой, не выказывая страха.

Проблема была в том, что он был ужасным пилотом (мы таких называем «профессиональный второй пилот»), страдал ожирением, был неряхой, был инфантилен и просто опасен.

В Дакто он разгрузил машину с сигнальными фальшфейерами, просто выкинув их из дверей. К несчастью, чеки фальшфейеров все еще были привязаны тросами к вертолету. В нормальной ситуации они таким образом воспламенялись автоматически, если их сбросить с высоты в две-три тысячи футов. Но Ступи разгрузил вертолет на земле — и его тут же поглотило гигантское облако белого дыма и ослепительных вспышек магния. Как ни странно, он не пострадал. А еще он славился тем, что не мог удержаться на своем месте в строю. Уже вскоре после прибытия к «Искателям» он получил прозвище «Улыбка смерти».

И ясное дело, когда батальон потребовал от Кольцевого послать лучшего пилота в Сайгон, на транспортировку важных персон, Кольцевой послал Ступи. Все должны были проголосовать за лучшего, которого туда пошлют. И на совещании Кольцевой объяснил нам простое правило: голосуем за Ступи.

— У нас уже дикая нехватка пилотов, а потому батальон получит то, что я могу себе позволить, — так сказал Кольцевой. — А позволить я себе могу Ступи Стоддарда. Вы, джентльмены, проголосуете за Ступи и мы вернемся к делу.

Когда мне впервые пришлось иметь дело с корейцами, на меня произвело впечатление их рвение. Когда мы проезжали мимо корейцев, охранявших мост, они вскакивали по стойке «смирно» с криком. Когда нас обстреляли из минометов, именно корейцы принесли в лагерь головы ВК и минометный ствол. С самой первой нашей встречи мне казалось, что лучше просто отдать им страну — если они сумеют ее взять. Думаю, сумели бы.

В Туйхоа мы поддерживали корейцев. Там, где мы брали припасы, пять-шесть корейских рейнджеров загрузили наш с Гэри вертолет боеприпасами и провиантом меньше, чем за минуту. Мало кто из них говорил по-английски, а потому к нам подбежал молоденький солдат и протянул листок бумаги с координатами. Потом отсалютовал и убежал. Нам надо было облететь все эти места; те, кто там был, знали, что делать.

В первом же районе, не успел вертолет приземлиться, как целая команда корейцев разгрузила свою долю груза за секунды. Они не сказали ни единого слова. На следующей посадке все повторилось. И на следующей. К одиннадцати утра мы развезли все. Если бы мы снабжали американцев, это заняло бы целый день.

Все корейские солдаты были отборными, отлично обученными добровольцами, настоящими профессионалами, подходившими к делу серьезно. Они работали под пристальными взглядами своих бывших учителей и хотели показать, чего стоят. И показывали.

Мы летали почти каждый день. Заданий было много и я не очень их помню. Я был занят. Гэри получил свои приказы на отбытие из Вьетнама, а я нет. Я посылал Пэйшнс письма, чтобы она связалась с Пентагоном и каждый день заходил в наш отдел кадров. Я считал, что армия действительно могла про меня забыть.

В один из редких выходных я взял парашютный купол (тот, что мы с Гэри стащили с верхушки дерева), отнес его на берег и растянул так, что получился круг нейлона на пятьдесят футов. Взяв полотенце, я улегся в центре купола, чтобы позагорать. Мне хотелось приобрести тропический вид для Пэйшнс. И вообще я старался вести здоровый образ жизни. Я даже вновь бросил курить, надеясь, что Бог будет тронут и решит сохранить мне жизнь.

Я услышал, как кто-то со стукам идет по доскам, которые вели к палаткам. Я лежал с закрытыми глазами; солнце поджаривало меня.

— Эй, Мейсон, что это ты делаешь?

Я открыл глаза:

— Загораю, сэр.

Кольцевой ухмыльнулся и сделал шаг по моему гигантскому пляжному покрывалу:

— У меня тут…

— Стой, — оборвал я его.

— Чего? — Кольцевой остановился и шагнул назад.

— Стой, говорю. Это мое пляжное покрывало. Люди не ходят по чужим покрывалам, — сказал я серьезно.

Сначала Кольцевой улыбнулся, но когда увидел, что я не шучу, выражение его лица стало озабоченным.

— Ты серьезно?

— Да.

Кольцевой, расстроившись, кивнул и пошел по доскам дальше.

Когда он ушел, я увидел, как взлетает вертолет техников, поднимая поврежденную лопасть, привязанную к крюку. Майор Стив Ричардс, старший техник, привязал лопасть к вертолету, чтобы выкинуть ее в море. На войне Ричардс не занимался ничем более опасным, чем проверки свежеотремонтированных машин. Когда лопасть привязали, он спросил, не хочет ли кто прокатиться. На борт запрыгнуло пять человек, в основном техники.

Как только машина взлетела, всем на земле стало ясно, что нести лопасть, висящую снизу, вертикально, нельзя. Когда Ричардс набрал скорость, лопасть дико заплясала. Сержант-техник побежал за вертолетом, крича:

— Майор Ричардс! Стойте! Стойте! Лопасть качается!

Я увидел, как на трехсотфутовой высоте лопасть порхает под вертолетом. Ричардс, конечно, не мог этого видеть. Не успел он долететь до воды, как лопасть взметнулась вверх, отбив часть рулевого винта. Ричардс взял на себя, пытаясь сбросить скорость, но толку в этом не было. Лопасть качнулась вперед, вновь взлетела вверх и врезалась в несущий винт. Поврежденный винт отлетел. Время, казалось, остановилось: я увидел, как машина клюнула носом, перевернулась и исчезла за какими-то палатками, рухнув на берег. Она упала, как кирпич. На какой-то миг наступила тишина, потом раздалось «ввух!». Расплющенный «Хьюи» заполыхал. Сначала пламя было оранжевым, от топлива, а потом стало ярко-белым, когда загорелся металл. В конструкции вертолетов куча магния.

Люди бросились к вертолету — только лишь чтобы шарахнуться назад от огня.

Майор Ричардс, его борттехник, стрелок и еще три техника сгорели. Я все лежал на своем драгоценном пляжном покрывале. Я плакал.

Этим вечером на колья, воткнутые в ряд, надели шесть пилотских шлемов. Капеллан провел службу.

Моим единственным утешением в аду ожидания был лишь мой напарник. Мы с Гэри всегда летали вместе. А когда нам оставалось пять дней, он отправился в Фанрань.

— Не волнуйся, Боб. Придут на тебя приказы.

— Знаю.

— Нет, правда, это какая-то мелкая хуйня. Тебе уже завтра или послезавтра Кольцевой скажет собираться. Серьезно.

— Знаю. Да я в порядке.

— Через день-другой увидимся в Фанрань, ага?

— Конечно. День-другой. До встречи.

— Давай.

— Давай.

Гэри побежал к вертолету, улетающему на главную базу. Через несколько дней он прибудет в Сайгон, а там сядет на «большую птичку», летящую в Штаты.

На следующий день штаб назначил мне в экипаж нового пилота, лейтенанта Фишера.

Мы с Фишером вылетели на запад от Туйхоа, чтобы эвакуировать разведгруппу. Прибыв на нужное место, мы увидели что долина здесь больше напоминает почти круглую воронку. Разведгруппа находилась на дне этой гигантской воронки. Они сообщили нам по радио, что подвергаются редкому снайперскому обстрелу и нам надо заходить поосторожней. Пользуясь случаем, я решил показать Фишеру, как спуститься в такое место, не будучи подстреленным.

Я двинулся к воронке на скорости в 80–90 узлов, заходя по касательной к ее краю.

— Вот так мы всю дорогу будем низко, — сказал я.

Фишер, сидевший справа, кивнул. Это был его первый боевой вылет. На миг увидел на его месте себя самого — мои глаза расширены, а Лиз несется на предельно малой по долине Счастливой. Меня ошеломляла скорость, на которой все происходило и я был уверен, что Фишер сейчас ощущал то же самое.

Пройдя край, я накренил вертолет, так что склон встал перед нами горизонтально:

— Если мы быстро пойдем над самыми верхушками, в нас не попадут.

Мы помчались вниз по спирали. Разведгруппа вызвала нас и сообщила, что слышит постоянную стрельбу.

— Не волнуйся, — сказал я Фишеру. — Они палят вслепую.

В самом низу стоял ряд деревьев. Мне приходилось либо уйти вверх, потеряв прикрытие, либо проскочить насквозь. Поскольку всей целью такого захода было оставаться под прикрытием, я решил идти насквозь. Приблизившись к концу спирали, я выровнял вертолет и пошел на деревья. Как раз за ними была разведгруппа. Выровнявшись, я заодно ушел ниже деревьев, скрывшись из виду группы. Поскольку мы не появлялись над верхушками на их стороне, разведчики решили, что мы разбились. Когда нас вызвали по радио, я шел сквозь деревья. Я вильнул в одну сторону, а потом, быстрым движением, обратно. Это позволило мне очень резко накренить «Хьюи» и его большой несущий винт протиснулся между двумя высокими деревьями, стоявшими в тридцати футах друг от друга. Проскочив, я быстро выполнил подрыв и сел. Радист, запрашивавший, где мы, только и сказал — «Ой». Мы приземлились прямо перед разведгруппой. Когда они запрыгивали на борт, я увидел впереди дульные вспышки. Командир группы провел рукой вокруг, указывая, откуда стреляли. Мы прибыли очень вовремя: группу окружили и ВК подходили все ближе. Хотя на борту были восемь «сапог», не сказать, чтобы гигантский груз, но все же подъем из такого места будет слишком медленным.

— Сейчас я разгонюсь над этим полем, как только смогу, а потом возьму ручку на себя и мы наберем высоту над склоном холма.

Секунду я повисел, а потом резко опустил нос и помчался над полем. Я держал машину на высоте в 4–5 футов, пока мы не набрали 90 узлов. Потом я взял ручку на себя и вертолет рванулся вверх. Высоту мы набирали стремительно — нам помогал запас энергии, которую мы накопили в горизонтальном полете. Но, приблизившись к краю, мы уже еле ползли. Я знал, что в этот момент пули пройдут спереди от нас, потому что стрелять будут с упреждением, как охотник по утке. А потому, когда вертолет начал двигаться очень медленно, я прямо в наборе резко развернул его и пошел в противоположном направлении. Это всех застало врасплох; я услышал крики сзади. Фишер непроизвольно дернулся, чтобы схватить управление, но остановил себя. Спустя несколько секунд мы уже проскочили край и направились обратно к берегу.

— Великолепно! — сказал улыбающийся Фишер.

— Главное, запомни: держаться ниже там, где деревья, лететь как можно быстрее и не использовать одну дорогу дважды.

И я улыбался, повторяя то, что говорил мне Лиз год назад.

Пока я летал, моя жизнь была в моих собственных руках. Но в лагере моей судьбой распоряжалась армия. И армия все еще не нашла приказы на меня.

— Будет жарко, — сказал штабной офицер, майор Рэймон.

На постановке задачи были все пилоты «Искателей». Майор заунывно рассказывал о планах, радиочастотах, бортовых номерах, назначении экипажей и предполагаемом расположении противника. Я воспринимал это, как бессмысленный шум. Моя рука делала записи в блокноте, но разум был в шоке. Остались два дня, сказал внутренний голос. Два ебаных дня — а меня посылают на горячее дело.

— Этим утром высаживаем три десанта, — продолжал майор.

Три попытки на выигрыш. Подходите, не стесняйтесь. Раз, два и три, три полета «Хьюи» на штурм, абсолютно бесплатно. Главный приз — мешок для трупа. Стань героем родного города. Обрети бессмертие молодым.

— Ладно, это всё. Пошли.

Я прошел с Фишером четверть мили по песку, все проверяя снаряжение, как новичок. Пистолет, бронежилет, карты, нагрудник. Ах да, нагрудник в вертолете. Шлем. Храбрость. Где моя храбрость? Ах да, моя храбрость тоже в вертолете.

— Потерял чего? — спросил Фишер.

— Нет, всё на месте.

— Здорово оно захватывает, — сказал Фишер.

— Да. Очень захватывает.

Дебил ты сраный. Я возненавидел Фишера за эти слова. Захватывает? Как старый добрый футбол, да? Захватывает, что тебя убьют? Кретин. Поживи здесь несколько месяцев, а потом говори, что захватывает.

Фишер поднялся вверх, чтобы проверить втулку винта, а я осматривал фюзеляж. Когда я открыл радиолюк в носу, ко мне подбежал посыльный:

— Подойдите в штаб, сэр.

— Зачем еще?

— Не знаю, сэр. Майор Рэймон сказал, что для вас там что-то в штабе.

— Ясно. Сейчас вернусь, — сказал я Фишеру; тот кивнул.

В штабной палатке Рэймона не было.

— Где майор Рэймон? — спросил я сержанта.

— Не могу знать, сэр.

— Ну ладно. Зачем я понадобился?

— Кому вы понадобились, сэр?

— Вроде, Рэймону. Мне только что сказали, чтобы я пришел, вот я и пришел. Что это за шутки?

— Не знаю, сэр. Вообще ничего не знаю.

Я услышал, как у меня за спиной с воем разгоняются турбины. «Искатели» запускали двигатели. Я выбежал наружу — если не потороплюсь, то задержу вылет. Я помчался по песку. В сотне футов от меня ведущий вертолет взлетел. Какого хуя! Я замахал:

— Стой! У меня в машине только один пилот!

Побежал быстрее, но тут весь строй поднялся в воздух.

Я так и стоял, совершенно растерявшись и глядел, как они взяли курс на запад. От стоянки ко мне подъехал джип, который я не успел заметить:

— Подбросить, сэр?

За рулем сидел тот самый посыльный. Все мое снаряжение лежало в джипе. Я поднялся в машину.

— Что за ёб твою мать? Где майор Рэймон?

— Майор Рэймон ведет ваш вертолет, сэр.

Я был не единственным, кто решил, что мне нужен перерыв.

На следующий день, тридцатого августа, меня вызвали в штабную палатку и вручили приказы. Мне предписывалось отбыть в Сайгон, чтобы успеть на одиннадцатичасовой рейс. Я очень взбодрился.

Во второй половине того же дня я вел «Хьюи» в Фанрань. Вертолету предстоял капитальный ремонт. Мне тоже. Я летел вдоль берега и прошел через расселину в высоком холме рядом с океаном. Когда мы пересекали гребень, недавно прибывший борттехник вызвал меня:

— Сэр, по нам стреляют с холма. Атакуем?

«Атакуем»? Я ушам своим не верил. «Атакуем»?

— В другой раз, сержант, — и я ухмыльнулся второму пилоту, Стальони. — В другой раз.

И я захохотал так, что слезы потекли.

Сидя в мягком кресле авиалайнера, я наслаждался сухостью кондиционированного воздуха и вдыхал тонкие ароматы проходящих стюардесс. Ухмылка с моего лица все не сходила. Я был натуральным Чеширским Котом. Моим попутчиком оказался Кен Клэйман, парень, с которым я познакомился на «Кроэйтане». Мы летели на борту «семьсот седьмого» компании «Пан Американ», направляясь в Страну Больших Магазинов. Мы покинули Вьетнам.

— Полагаю, уже можно сказать, что мы не во Вьетнаме?

— Да. Определенно не во Вьетнаме.

— Все как во сне.

— Ага. Приятно, когда был плохой сон, а ты проснулся. Уже когда думал, что тебе конец.

С того самого момента, как я покинул Фанрань, каждый раз, когда я хотел посмотреть, который час, то вспоминал, что горничная украла мои часы. Та самая горничная, которая наводила порядок в моих вещах и не украла ничего — до того дня, как я отбыл. Я считал часы своим амулетом.

Их однажды уже крали — в тот вечер, когда я испробовал душ, который построил вместе со «Священниками». Повесил на гвоздь, помылся, а часов нет.

— Я их вам найду, — сказал Рубенски.

— Знаешь, кто их взял?

— Пока нет. Но вы не волнуйтесь. Я эту мразь ёбаную найду. Дедовы часы увёл, вот ведь гаденыш.

Через час Рубенски вошел в мою палатку с часами:

— Держите, сэр. И не беспокойтесь, больше такого не будет.

— Ну ты и дал. Спасибо огромное.

— Да мелочи, — ответил он. — Только помните: озеро Тахо…

Весь полет обратно мы с Клэйманом резвились, как подростки. Все двадцать часов заснуть мы не могли. Мы перешучивались и делали вид, будто управляем самолетом. Пилоты, которых мы изображали, не слишком знали свое дело: «Компас? А что это?» — «Полет в зоне ожидания? Ты с ума сошел?» — «Нет, шасси выпускать нельзя. Мы слишком низко над крышами».

Сделав посадку на Филиппинах, мы вылетели на Гавайи. В Гонолулу нам предложили сойти с самолета, чтобы размяться, прикупить сувениров и прочее. Клэйман сказал, чтобы я купил маленький шахматный набор — будет чем развлечься в беспосадочном перелете до Форт-Дикса в Нью-Джерси.

Я нашел такой в одном из сувенирных магазинчиков аэропорта. Еще я прихватил «Ньюсуик» и пошел к кассе, чтобы заплатить. Кассирша, молодая женщина, взяла мои деньги и спросила, не из Вьетнама ли я возвращаюсь. Я с гордостью ответил, что да.

Неожиданно она бросила на меня яростный взгляд и сказала:

— Убийца.

Долгую минуту я смотрел на нее, растерявшись. А потом улыбнулся. Я понял, что она говорила о ком-то другом.