Джеймс, как мешок картошки, падает на пол под общий испуганный возглас. Затем воцаряется странная тишина. Все присутствующие, ошеломленные случившимся, стоят неподвижно. Это напоминает игру в застывшие фигуры, которой мы увлекались в детстве. Келлум и Лиззи первыми подбегают к месту происшествия. Я не слышу, что именно Келлум говорит Алистеру, но, глядя на него, можно догадаться, что он произносит приблизительно следующее: «Ты абсолютно ненормальный, но я буду говорить спокойно на случай, если у тебя в кармане пушка». Лиззи, убедившись, что с Джеймсом все в порядке, поворачивается и подходит к Алистеру. Она в негодовании уставилась на него.

— Что ты, черт возьми, делаешь? — орет она, бледная, как привидение, и голос ее разносится по всей гостиной.

На мгновение мне кажется, что она сейчас остановится и спросит, слышно ли ее в дальних углах, — настолько театрально выглядит ее поведение. Я внутренне содрогаюсь. Надеюсь, никто не помнит, что это я привела сюда Лиззи.

Наконец Джеймс поднимается на ноги, и я, вместе с другими гостями, подхожу поближе, чтобы посмотреть, сильно ли он пострадал. Мной руководит не праздное любопытство, я действительно должна убедиться, что с Джеймсом все в порядке. Тут на авансцену выходит Флер. Она протискивается через толпу гостей и бросается к Джеймсу:

— Джеймс, дорогой, ты в порядке? Посмотри, сколько пальцев ты видишь?

— Флер, не смеши, — говорит он. — Со мной все в порядке.

Я подавляю улыбку.

Алистер дал Джеймсу в нос. Я прихожу к этому выводу, видя кровь, текущую из ноздрей. Флер откуда-то достает носовой платок и протягивает ему. Я прилагаю невероятные усилия, чтобы тоже пробраться к Джеймсу.

Хотя поступок Алистера подразумевал под собой какой-то смысл, сейчас он явно находится в замешательстве. Все смотрят на него; он понимает, что оказался в центре внимания, и не знает, что ему делать. Лиззи стоит перед ним, вытянувшись во весь рост (а рост у нее пять футов и четыре с половиной дюйма), сжав кулачки, и у меня есть подозрение, что ей вся эта ситуация очень нравится. Сейчас она особенно хороша в своем красном платье.

— Ты что, напился? Что, черт побери, ты делаешь? — говорит она.

— Я… Я… — как безумный, повторяет он. — А что ты делаешь? — торжественно спрашивает он. В разговор вмешивается чей-то саркастический голос:

— Я так понимаю, вы знакомы?

Лиззи оборачивается:

— Да, мы знакомы. Прости, Джеймс. Я не знаю, в чем дело…

— Я думал, его зовут Джек, — говорит Алистер.

Я вздрагиваю так, будто удар срикошетил от Джеймса и попал прямо в меня. Только не говорите, что все это как-то связано с «Дневником». Джеймс смотрит в мою сторону. Ну, да, так и есть. С «Дневником».

Лиззи бросает на меня сочувственный взгляд. Я смотрю на маму. На ее лице написано волнение, но при этом она жует шоколадную конфету.

— Нам, наверное, нужно выйти поговорить? — тихо произносит Джеймс.

Все присутствующие подаются вперед, стараясь уловить каждое его слово. Джеймс осторожно подталкивает Лиззи, Алистера, Келлума и Флер к дверям, подобно пастуху, погоняющему овец. Он оборачивается, кивает мне головой, и я тоже безропотно следую за ним, как послушный маленький барашек.

Мы все выходим (я замыкаю шествие), и шум голосов возобновляется еще громче, чем прежде. С унылыми выражениями на лицах мы пересекаем холл и направляемся в другую комнату, расположенную прямо напротив гостиной. Она тоже очень красивая. Одну из стен занимает огромный камин, в котором лежат подготовленные к растопке бумага, поленья и угли. Вдоль стен расположены стеллажи с книгами. У окна стоит массивный антикварный стол красного дерева. Я опускаюсь в объятия уютного плюшевого дивана, стоящего напротив камина.

— Флер, — говорит Джеймс. — Возвращайся к гостям. Со мной все в порядке, правда.

Она сочувственно склоняет голову, и мне хочется дать ей пинка… Удивительно, насколько быстро может измениться твое отношение к человеку, когда знаешь, что в следующую субботу он собирается сыграть свадьбу с любовью всей твоей жизни.

— Ты тоже иди, Келлум. Этот случай не для полицейского разбирательства.

Тут я удивленно поднимаю брови. Может быть, Джеймс привык к безумцам, норовящим набить ему морду? Келлум и Флер молча уходят.

Алистер выпрямляется во весь рост. Джеймс же, не обратив на него внимания, садится на диван напротив меня. Алистер поворачивается к Лиззи:

— Сколько это еще будет продолжаться, а? Я же не дурак. Эти цветы, эти звонки по телефону. Холли познакомила тебя с ним, да? Да?

Я не понимаю, о чем он говорит, но меня ранит каждое его слово.

— Алистер, я не понимаю, о чем ты говоришь! — кричит Лиззи. — Я впервые встретила этого человека несколько дней назад в больнице, где лежала Холли.

— Когда это было? — спрашиваю я Джеймса.

— После той истории с бутылкой, застрявшей у тебя на пальце, — отвечает он.

Из-за его последних слов мне становится неловко.

— С кем у тебя роман? — с негодованием в голосе обращается к Лиззи Алистер.

— Ни с кем! Правда ведь, Холли?

— Ни с кем. Я не в счет. Просто Лиззи решила пожить какое-то время у меня, — отвечаю я.

— Я подумал, что ты решила уйти к нему.

Сказав это, он драматическим жестом указывает на Джеймса, но Джеймс не замечает этого — он занят своим разбитым носом.

— Нет, — терпеливо отвечает Лиззи. — Я переселилась к Холли. Откуда ты узнал, что я не живу дома?

Теперь настал черед Алистеру выглядеть, подобно заблудшей овечке: он внимательно рассматривает узор ковра на полу под ногами.

— Я звонил и несколько раз заходил к тебе.

— Ты следил за мной?

Он резко мотает головой:

— Я хотел выяснить, где ты.

— Ну что ж, я удивлена, что ты можешь заниматься чем-то, кроме работы.

— Я хочу добиться повышения! Почему ты об этом не догадывалась? — Алистер уже практически кричит.

Находясь на безопасном расстоянии от него, Джеймс устало спрашивает:

— Наше с Холли присутствие еще необходимо здесь?

Лиззи смотрит в пол:

— Нет, я думаю, мы сами разберемся. Прости за разбитый нос.

— Э… И меня тоже простите. Мне жаль, что так вышло, — добавляет Алистер.

Махнув рукой, Джеймс говорит:

— Все в порядке.

Но по его голосу понятно, что это не так.

Мы с Джеймсом встаем с диванов и проходим в холл.

— Может быть, стоит приложить к носу лед? — спрашиваю я, видя, что кровь все еще течет тонкой струйкой. — Думаю, что лед остановит кровотечение.

Джеймс кивает, и мы, пройдя через холл, спускаемся по ступенькам и попадаем в большую просторную кухню. Здесь работают пятеро человек. Перед ними, как по волшебству, появляется блюдо с копченым лососем. Мебель на кухне старомодная. Вообще, здесь уместилась бы вся моя квартира.

Джеймс садится за огромный дубовый стол, стоящий посередине кухни и окруженный стульями. Я подбегаю к одному из поваров и спрашиваю, не найдется ли у них немного льда. Думайте, что хотите, но мне доставляет огромное удовольствие возможность сделать для Джеймса что-нибудь подобное. Что иногда творится с нами, женщинами? Наверное, в нас от рождения заложен инстинкт, заставляющий искать того, о ком можно заботиться. Я беру полотенце, заворачиваю в него лед и прикладываю к носу Джеймса.

— Спасибо, — глухо говорит он.

Несколько секунд мы сидим молча, затем он спрашивает:

— Она крутит роман с кем-то на стороне?

— Нет! — решительно отвечаю я.

— Тогда кто ей звонил и присылал цветы?

Да, мне стоило предвидеть, что острый ум детектива заметит неладное.

— Кто-то ей звонил и присылал цветы? — невинно спрашиваю я.

— Он так сказал. Это ведь не связано с тобой, Холли?

— Не совсем.

— Я так и знал, — вздыхает он. — И почему неприятности так и следуют за тобой по пятам?

— Не знаю… — слабым голосом отвечаю я.

Пауза.

— Тебе нужно еще раз получить по лицу, и мы будем квиты! — саркастически замечаю я, желая отойти от темы взаимоотношений Лиззи с Алистером и своей роли в них.

— Все, что с тобой случается, обычно оборачивается катастрофой, так что я не удивлен, что ты имеешь отношение к этому инциденту.

— Как ты думаешь, синяк будет?

— У нас с тобой похожие раны.

— Твоя вряд ли пройдет к следующему уикэнду. Синяк будет не очень-то хорошо смотреться рядом со свадебным платьем Флер.

— Не беспокойся. Синяка не будет.

Все это даже забавно в некоторой степени.

В кухню входит Флер:

— Дорогой, я везде тебя ищу! Как ты?

Кажется, ее немного раздражает то, что мы с Джеймсом сидим вместе, так что я извиняюсь и ухожу с кухни.

* * *

Мы с родителями прощаемся с хозяевами, подобно трем мушкетерам («И вот втроем, уже у нас потери…»), садимся в машину и едем домой. Лиззи и Алистер остаются — им нужно поговорить, и я полагаю, что он отвезет ее. Мама со всей беспощадностью пытается выжать из меня информацию о событиях этого вечера, и я с удовольствием рассказываю ей обо всем, радуясь возможности отвлечься.

Остаток уикэнда тянется бесконечно — будто время играет со мной злую шутку. Я мучительно страдаю от того, что наступающая неделя закончится и я больше не смогу видеть Джеймса. Моя мама — фантастическая женщина. Она не позволяет мне уныло разгуливать по квартире и настаивает на воскресной поездке к морю, чтобы потом выпить чаю в местном отеле. Но, куда бы я ни посмотрела, я везде вижу его. Все это напоминает заевшую в моей голове пластинку, которую никак не удается выключить, хотя я уже устала слушать одну и ту же мелодию. Когда мы возвращаемся домой, я в сотый раз звоню Лиззи. И в сотый раз к телефону никто не подходит.

Когда я уже начала думать, что этого никогда не случится, понедельник, слава богу, все-таки наступает. Я с энтузиазмом одеваюсь и вместе с Тристаном радостно отправляюсь в полицейский участок. Дорога занимает немного времени, и вскоре я уже взбираюсь по ступенькам.

— Доброе утро, Дэйв! — приветствую я своего нового друга (того, кого раньше называла сварливым и мерзким сержантом).

— Как прошел уикэнд, Холли?

— Прекрасно, — радостно говорю я.

— Это твоя последняя неделя с нами, да?

В ответ я киваю и улыбаюсь.

— Готов поспорить, что ты не знаешь, чем будешь заниматься дальше!

Я снова улыбаюсь, а про себя думаю, что Дэйв даже не подозревает, насколько он прав.

Придя в офис, я вижу, что ночная смена заканчивает свою работу. Под потолком офиса ребята растянули широкую ленту с надписью «Последняя неделя свободы Джеймса Сэбина! Брак — это не просто слово. Это приговор!»

Ребята из ночной смены крепят ленту, стоя на столах, и, увидев это, я смеюсь.

— Здорово! — восклицаю я.

— У нас ушла целая ночь на то, чтобы сделать это! — говорит мне один из них.

— Правда?

— Да.

Я усаживаюсь за свой стол, стараясь не обращать внимания на висящий надо мной кусок материи. Достав ноутбук, я занимаюсь тем, что разбираю электронную почту. Одно из писем — от Джо. Он просит меня прийти сегодня вечером, чтобы обсудить «мое следующее задание». Я вздыхаю. Очевидно, умерла собака мэра, и Джо хочет, чтобы я написала об этом. В офис начинают входить работники дневной смены, и помещение наполняется шумом и запахом кофе. Телефоны начинают звонить, а люди орать. Тут по офису пробегают радостные возгласы, и я поднимаю глаза. Входит Джеймс. Он стоит и рассматривает поздравительную ленту. Когда он проходит мимо меня, я стараюсь сложить губы в улыбку.

— Доброе утро, — говорит он.

— Доброе утро. Как нос?

— Болит. А как твоя голова?

— Хорошо.

— А палец?

— Хорошо.

— Мы все болячки обсудили?

Секунду длится пауза.

— Кажется, да.

Он приносит нам кофе из автомата и обращается к своей почте.

— Что-нибудь произошло?

— К сожалению, да. Изнасилование. Мне нужно сделать пару дел, а затем мы поедем допрашивать потерпевшую.

После нескольких телефонных звонков Джеймс встает:

— Вперед, Колшеннон, надо ехать.

Мы спускаемся в подземный гараж — уже, наверное, раз в пятидесятый за последние пять недель. Сегодня я решаю не просить Винса присоединиться к нам — дело слишком интимное. Самое последнее, в чем сейчас нуждается бедная девушка, — это Винс, беспрестанно фотографирующий со словами: «Вы не могли бы поплакать еще, голубушка?» Мы лучше воспользуемся фотографиями из архива. Сев в знакомый до боли серый автомобиль марки «воксхолл», мы подъезжаем ко входу в участок, где уже ждет женщина-офицер, которая будет сопровождать нас. Во время нашего путешествия я избегаю разговоров с Джеймсом и все двадцать минут, которые занимает поездка, болтаю с нашей спутницей об изнасилованиях и узнаю несколько интереснейших фактов, которые можно будет опубликовать в сегодняшнем выпуске «Дневника». Утро проходит быстро. Сам факт изнасилования вселяет в меня ужас. Джеймс даже несколько раз интересуется, все ли со мной в порядке. Вернувшись в участок, я принимаюсь за работу. Примерно в четыре часа я заканчиваю и, поскольку Джеймс все еще висит на телефоне и разбирает свои бумаги, спускаюсь вниз повидать Робин.

Я просовываю голову в дверь и вижу Робин, сидящую за столом. Она поднимает на меня глаза:

— Привет! Может быть, выпьем по чашке кофе?

Мы спускаемся в столовую, по пути болтаем о том о сем. Садимся за столик, и я спрашиваю:

— Робин, помнишь, ты однажды сказала, что я не все о тебе знаю?

Она с сомнением смотрит на меня, но я, не обращая внимания, продолжаю:

— Ты можешь рассказать мне об этом сейчас?

Она долго смотрит на меня и затем кивает.

— Думаю, тебе я могу доверять, — вздохнув, говорит она. — Даже не знаю, с чего начать. Помнишь, когда ты первый раз пришла в участок, я была совершенно другой?

Я киваю. Прекрасно это помню.

О, Господи. Бедная, бедная Робин. Когда я увидела ее впервые, то удивилась, как такая очаровательная женщина может работать в полицейском участке в отделе по связям с общественностью. Ну, теперь мне все ясно. Образно говоря, она упала с большой высоты — с высоты Эйфелевой башни. Она приехала из Лондона к своему бойфренду, которого звали Марком. Он в течение нескольких месяцев просил и умолял ее перебраться к нему в Бристоль. Вы знаете, как все это бывает. Звонил ей каждый день, рассказывал о своих планах касательно их совместной жизни, говорил о том, как прекрасно они проводили бы время, если бы ему не приходилось мотаться в Лондон и обратно. И так далее, и тому подобное. А однажды она посмотрела передачу о стариках, которые говорили о том, как они сожалеют об упущенном времени, и все это так задело ее, что на следующий день она уволилась с работы, которая приносила ей столько удовольствия. Ее работодатели были в ярости из-за того, что она уходит так внезапно, но Робин сказала, что если бы она не уволилась тогда, она уже никогда бы не уволилась. Все было прекрасно, она была полна надежд, но, приехав в Бристоль, полная надежд, Робин увидела его в постели с другой женщиной.

Можете себе представить? Она буквально застала его на месте преступления! Я спрашиваю, что произошло потом. То есть оделся ли он перед тем, как разразился скандал? А что случилось с той женщиной? Разговаривала ли Робин с ней или нет? Робин сказала, что она сразу же (ну, очевидно, не сразу; вначале был скандал) позвонила своему боссу, желая вернуться на работу, с которой только что уволилась, но босс был так зол на нее за то, что она ушла, что отказал ей.

— А почему ты не вернулась в Лондон и просто не нашла другую работу? — спросила я.

— Это значило бы, что я потерпела крах. Потерпела крах с Марком, с моим героическим переездом в Бристоль. К тому же я сдала свою квартиру. Мне некуда было ехать.

— А как же твои друзья? Ты не могла пожить какое-то время у них?

Робин задумчиво посмотрела на свою чашку с кофе:

— Я не хотела им ничего рассказывать.

Должно быть, она заметила выражение ужаса на моем лице (я не могу сходить в булочную за рогаликом, не сказав об этом своим друзьям), поскольку быстро добавила:

— Я просто не могла. То есть я бросила прекрасную высокооплачиваемую работу, чтобы быть рядом с тем, кого любила больше жизни, и вдруг я узнала, что он обманывал меня бог знает сколько времени. Я даже не могла вернуться обратно на работу! Я чувствовала себя дурой. Не могла же я вернуться в Лондон и сказать: «Послушайте все! Помните то важное, перевернувшее всю мою жизнь решение? Так вот, оно было неверным. И еще: вы же знаете того чудесного красивого парня, ради которого я это решение приняла? Так вот, он спутался у меня за спиной с какой-то девицей». Друзья всегда равнялись на меня и считали, что мои дела всегда идут отлично. Я не хотела упасть в их глазах.

Она пожала плечами:

— Поэтому я осталась и решила добиваться успеха здесь. Нашла себе работу посложнее. Я знала, что если мне удастся все здесь изменить к лучшему, то мой переезд из Лондона в Бристоль будет выглядеть, как обычное продвижение по карьерной лестнице. Она снова уставилась в свою чашку. — А затем я сделала ошибку, заведя здесь роман с небезызвестным тебе человеком.

— Ваши отношения завязались после разрыва с Марком?

Она кивнула:

— У меня совсем не было сил. Однажды мы с коллегами отправились в бар после работы. Нам с Джеймсом было так хорошо вместе, что дело дошло, ну, до постели.

У меня внутри все перевернулось.

— Это было так здорово — находиться рядом с ним, но даже он выбросил меня из своей жизни.

— Поэтому ты хочешь вернуться в Лондон?

— Ну да.

Она снова пожала плечами:

— С меня хватит. Я хочу домой.

— Ты придешь на свадьбу?

— Джеймс настаивает.

Я потянулась к Робин и похлопала ее по руке. Мы обе задумались, каждая глядя в свою чашку.

В конце рабочего дня мы с Джеймсом вежливо прощаемся, и я еду в редакцию. На этот раз у Джо есть для меня хорошие новости!

— Поздравляю! Судя по количеству звонков, писем и факсов, которые мы получаем, твой «Дневник» пользуется огромной популярностью! Люди хотят знать, чему будет посвящен твой следующий «Дневник»! Есть какие-нибудь идеи?

— Насчет чего?

— Насчет следующего «Дневника», разумеется! Я хочу, чтобы к концу недели ты уже начала работу над новым «Дневником»!

— Разве ты не заставишь меня снова писать некрологи о домашних животных? — удивленно спрашиваю я.

— Конечно, нет! А еще, — он выдерживает драматическую паузу, — мне звонило начальство. Они хотят публиковать твой «Дневник» в федеральной прессе.

— Ты шутишь?

— Нет!

Он расплывается в широкой улыбке и мотает головой:

— А когда я сказал, что мы собираемся начать новый «Дневник», они ответили, что будут публиковать и его тоже!

— О, Господи!

— Так что нам быстро нужно придумывать новую идею! Я дам тебе две недели на подготовку, после того как старый «Дневник» будет окончен. Придумывай что-то новое и приходи завтра — обсудим.

Я иду к Тристану, не переставая улыбаться. Это невероятно! Меня будут печатать в федеральной прессе! Не могу дождаться того момента, когда расскажу обо всем Лиззи и родителям. Я сажусь в Тристана, включаю первую передачу и с этими мыслями отъезжаю.