— Дорогая, это мы. Открой. У твоего отца травма. — Голос у мамы приятный, даже через домофон. Вот так сюрприз — я думала, что они в Корнуолле. Чувствуя прилив радости, нажимаю кнопку «открыть» на домофоне и спешу на лестницу встречать их. Помогаю подняться отцу, с которым в очередной раз что-то приключилось. Это неудивительно.

Субботний день. Я прекрасно провела прошлый вечер, отмечая публикацию первого фрагмента «Дневника» с коллегами по работе. Сегодня утром сходила в супермаркет, а днем планировала побездельничать, готовясь к вечерней встрече с Беном.

Я вижу маму — в юбке и с сумочкой. Она взволнована. Отец прихрамывает. Он тоже рад встрече со мной.

— Что случилось? — спрашиваю я.

— У тебя есть джин? — спрашивает мама.

— Э… да. Пап, не ты должен держать их, — говорю я, указывая на пару костылей, которые он держит под мышкой. — Они должны поддерживать тебя.

— Ты поможешь мне подняться по лестнице?

Мы с мамой помогаем отцу дойти до квартиры — это не так-то просто. Мы втроем стоим на ступеньке, мама в одной руке несет пекинеса Моргана, а другой поддерживает отца. Я забираю у нее традиционно броскую сумочку, с которой она чувствует себя королевой, а у отца — костыли и сама опираюсь на них. Мы делаем два шага вперед, слегка покачиваемся и отступаем назад. Все это происходит в весьма нервозной атмосфере, и мы с мамой начинаем смеяться. Мы, шатаясь, заходим в квартиру и усаживаем отца на диван, после чего я иду готовить три большие порции выпивки.

— Ну, — кричу я из кухни, доставая бутылку и бокалы, — так что вы здесь делаете?

— Это долгая и скучная история, — отвечает папа.

Я вручаю им по бокалу, и оба делают по большому глотку. Мама смотрит на отца и хмурится.

— Дорогой, ты уверен, что тебе стоит пить? Разве врач не прописал тебе антибиотики?

— К черту врачей, — вызывающе говорит он, делая еще один глоток.

Они оба элегантно одеты — на маме красивая блузка, украшенная цветами, у отца шикарный галстук. Судя по фирменной наклейке министерства здравоохранения на костылях, они были в больнице. Друзья моих родителей, должно быть, думают, что это нечто вроде памятного знака от государства, поскольку у них дома есть целая коллекция вещей с такими наклейками. В комнатах для гостей даже к одеялам пришиты знаки министерства, оставшиеся с тех пор, когда нас затопило и спасательная команда приезжала к нам на выручку. Мою маму выносил из дома спасатель, и всю дорогу она твердила, что он опоздал на тридцать лет. Прежде чем продолжить расспросы, я жду, пока они допьют джин.

— На самом деле все очень просто, — объясняет мне мама. — Мы с твоим отцом поехали на пикник в Бат по случаю выхода на пенсию нашего друга. Мы тебя не предупредили, потому что все равно увиделись бы с тобой через недельку, к тому же мы собирались вернуться домой в тот же день.

— Когда вы хотели со мной увидеться?

— Разве я не говорила тебе? — Я мотаю головой. — Нас пригласили на свадьбу. Мы приехали немного раньше, это не страшно?

— Нет, ничего. А кого провожали на пенсию?

— Алекса, дорогая. Алекса Скотта. Ты должна его помнить, у него еще такая ужасная дочка. Она буддистка, носит сари. Все время что-то напевает. Мы с отцом приехали раньше, подумали, что сможем остановиться в гостинице. Мы решили прогуляться по пляжу. Оба разулись, и твой папа случайно наступил на камень, который впился ему в пятку. Очень глупо получилось. Но он сказал, что с ним все в порядке, поэтому мы отправились на ленч. Еда там была отвратительная. Меня попросили спеть что-нибудь из моих номеров, и я, вставая, наступила твоему отцу на больную ногу, так что пришлось вызывать «Скорую».

Видите? Что я вам говорила про «Скорую»? Большую часть своего времени наша семья проводит в больнице. Таковы уж взаимоотношения между моими родителями: отец совсем не огорчен тем, что мама наступила ему на ногу, а мама, в свою очередь, и не думает раскаиваться.

— Твой отец поднял в больнице страшный шум. Слава богу, мы были не в нашей больнице, потому что не знаю, как мы смогли появиться бы там снова после всего этого.

— Вы не встречали там доктора Кирпатрика?

Теперь пришел мой черед беспокоиться.

— Нет. Нашего врача звали по-другому, как-то проще. Не могу вспомнить. Доктор сказал, что придется доставать камушек, застрявший в ноге, для чего потребуется местная анестезия, и уверил нас, что это будет не больнее укуса насекомого.

Тут они оба начинают смеяться.

— Так вот, врач ввел иглу, а твой папочка стал корчиться от боли и кричать: «Это какой-то кровавый монстр, а не насекомое!»

Мы смеемся. Мой отец, обычно очень спокойный, прекрасно контрастирующий с драматическим характером мамы, кажется, наслаждается тем, что оказался в центре внимания.

— Так как у тебя дела, Холли? — интересуется он. — Как криминальное дело?

— О, отлично. Все не так, как в отделе новостей.

— Кто этот детектив, к которому тебя прикрепили вести «Дневник»?

— Детектив Сэбин. В своих статьях я называю его Джеком. В честь кота. Он классный, правда меня он не очень любит.

— Мы договорились с владельцем газетного киоска неподалеку отсюда, чтобы он каждый день присылал нам газету. Но ты все равно рассказывай.

Я рассказываю им об ограблении, а затем, возвращаясь назад во времени, в красках описываю то, как мне удалось получить работу, и то, как я познакомилась с Робин. Я также в деталях описываю Джеймса и то, насколько он не любит меня. Родители уверяют, что со временем он привыкнет ко мне, но я не очень в это верю.

У нас в руках по второй порции джина с тоником. Мне нравится вот так проводить время с родителями. С ними очень легко. У меня великолепные родители. Их некоторая чудаковатость бесила меня, когда я была ребенком. Можно с уверенностью сказать, что, куда бы они ни пошли, их везде будет подстерегать какое-нибудь драматическое событие, и я уверена, что вы понимаете, — ребенку это не может нравиться. Когда я шла куда-нибудь с ними, то с болью замечала, что все пялятся на нас. Вечеринки и летние празднества, которые устраивали родители (особенно мама), тоже были немного странными. Будучи актрисой, мама всегда устраивала «церемонию открытия» под бурные аплодисменты гостей. Все это кажется противным, когда тебе десять лет, но сейчас это забавляет.

— Как идут репетиции пьесы? — спрашиваю я.

— Через несколько месяцев будет премьера в Национальном театре, — она хмурится, глядя на свой бокал. — Милдред, наш костюмер, отрезала себе кончик пальца мечом из финальной сцены.

— Бедная Милдред!

— Работа в театре небезопасна, дорогая, — живо замечает мама. — Я не уверена, что Милдред скоро оправится от пережитого.

На этих словах пекинес Морган начинает шевелиться. Он целеустремленно спрыгивает с дивана с таким видом, будто точно знает, куда ему нужно идти. Мама никогда не отправляется в путешествие без своей собачки. Морган пытается тесно познакомиться с ножкой стула. Я начинаю нервничать.

— Собака нигде здесь не написает? — спрашиваю я.

— Морган очень воспитанный пес, и он никогда в жизни не писал в чужих домах.

Гм…

— Что слышно о Терезе Ужасной? — продолжает она.

Довольно странно — мама, кажется, на протяжении всех последних лет испытывает к Терезе неприязнь, граничащую с ненавистью. Когда я была ребенком, она относилась к Терезе с безразличием. Возможно, она просто увидела Терезу в чем-то розовом или уличила в каком-нибудь другом преступлении, достойном линчевания с иррациональной точки зрения моей мамы. Пожав плечами, я говорю:

— Сталкиваюсь с ней периодически.

— Она все так же религиозна?

— Разумеется.

— А как Лиззи? Она до сих пор встречается со своим парнем? Как там его?

— Алистер. Похоже, они скоро разойдутся. Он все время работает, и она почти с ним не видится.

— Кстати о парнях. Когда ты познакомишь нас с таинственным Беном?

Вот дерьмо. Я замираю, услышав эти слова. Совершенно забыла, что он должен прийти ко мне сегодня вечером, то есть практически сейчас. Смотрю на часы и вижу, что уже, черт возьми, семь часов. Знакомство может произойти раньше, чем предполагалось. Не то чтобы я стыдилась своих родителей, поймите меня правильно, просто я не хочу, чтобы Бен подумал, что я насильно знакомлю его с родителями. Это все равно что заставлять его делать следующий шаг в наших отношениях. Я определенно хотела бы познакомить его с родителями, но не сегодня, а за пять минут до свадьбы — это было бы лучше всего. Знакомить их сейчас было бы несколько неправильно. Я решительно стискиваю зубы. Они должны уйти. Я приняла решение. Всему свое время…

— Вам лучше уйти! — кричу я.

Три пары озадаченных глаз впиваются в меня.

— Скоро придет Бен!

— Ну, разве это плохо, дорогая? Мы наконец сможем познакомиться с ним, — говорит мама, поправляя блузку.

— Нет-нет. Это плохая мысль. Очень плохая. Я вам как-нибудь все объясню, но сейчас вы должны уйти. — Я вскакиваю с места и беру мамину сумку в одну руку, а папины костыли — в другую. Затем забираю у отца бокал с выпивкой, который он поднес было ко рту.

— Ну же! — я задыхаюсь в попытках сдвинуть с места три ленивых туши.

— Вставайте, вставайте! — Я устаю бороться с отцом и переключаюсь на Моргана, который неодобрительно смотрит на меня. Схватив его под мышку, помогаю маме оторвать отца от стула, и мы устремляемся к двери. Как только подходим к двери, начинает звонить домофон. Проклятие.

— Назад, назад! — ору я, не слишком заботясь о том, что родителям мое поведение покажется весьма странным, я уж не говорю вызывающим. Сваливаю всех троих обратно на диван, кладу на них костыли и сумку, бегу к домофону и нажимаю на кнопку. Несколько секунд дышу в микрофон, пока мне наконец не удается прохрипеть «Алло».

— Холли? Что с тобой? — сквозь помехи слышится голос Бена.

— Я не… Я просто… э… Может быть, ты войдешь?

— Да, было бы неплохо.

— А, ну да.

Я нажимаю кнопку «открыть» и несусь обратно в комнату.

— Это Бен. Он пришел. Ведите себя прилично. Хотя бы постарайтесь.