Если долго чего-то ждешь, то рано или поздно наступает момент, когда устаешь волноваться и в минуту самого долгожданного события вдруг становишься удивительно спокоен. Иногда до обидного спокоен, ведь надеялся, наоборот, на пик эмоций.

Вот и сейчас, проснувшись в день нашего с Латой обряда, я открыл глаза, выглянул в окно и улыбнулся. Мне было хорошо. Неделя подготовки, безумной беготни, встречи родственников и организационных забот позади. И… словно камень с плеч упал. Тяжеленный. А точнее, тележка с кучей камней разной величины.

Хотя один остался… Всю неделю на фоне камней с более острыми гранями, этот и не замечался почти. Сейчас его тяжесть ощутил по полной.

Что-то было не так с Каной. И дело не в том, что я всю неделю не мог с ней связаться. Всю неделю по несколько раз на день, в перерывах между заботами, я отчетливо видел внутри туман, источником которого была несомненно Кана. Что с ней? Почему она не появляется? Забрала все бутылочки с напитками, что приготовила, и исчезла. Она жива, с ней все хорошо, я это прекрасно чувствовал, но вот эти мрачные тени, проступающие сквозь туман… тоски?.. нелюбви?.. разочарования?.. Туман чего?

Всю неделю мне некогда было разбираться, текущие заботы и эмоции легко перекрывали неясное беспокойство. Встреча родителей и сестренки. Их знакомство с Латой и «двухголовым» Ланом. Беготня по островам…

Сейчас все это схлынуло, и я ощущал Кану, словно она была рядом. Очень объемно, но так, что хотелось закрыться. Казалось, еще немного, и я услышу ее голос у себя внутри.

Яростно помотал головой, прогоняя тоскливые видения, и тут же сложилась матрица с родителями.

«Ты чего дрыхнешь до обеда?»

«Какого обеда, девять только».

«Готов?»

«Да».

«Давай быстрее, тут уже монах ваш петь собирается».

«Я не поеду на праздник, столько всего еще сделать надо…»

«Ладно. Ждем тебя».

Короткая беседа помогла вернуться в реальность, и я соскочил с кровати. Мы договорились со всеми приглашенными родственниками и гостями пропустить утреннюю праздничную службу в храме, чтобы посторонние разошлись, и наши семьи и друзья могли бы спокойно провести обряд слияния в относительно узком кругу. Но мама с отцом, зная, какое тут у нас замечательное древнее Древо, все же не выдержали и рано утром улизнули на первую церемонию.

Мне сейчас оставалось только обзвонить всех, с кем за неделю договаривались: привезти столы для гостей, еду (я договорился лично с бородатым хозяином ресторана в дереве, где мы познакомились с Латой, за легкие закуски и напитки отвечало наше местное кафе), арендовали парочку катеров-такси для легкого перемещения гостей между островами, договорился с Киланом о техническом сопровождении и освещении на берегу, если гости засидятся до ночи (а они засидятся). Одним словом, сейчас пока обзвоню всех, пока соберусь…

В одиннадцать праздничный ритуал в храме должен был закончиться. Я выждал для надежности еще час и только потом сел в катер, чтобы первым прибыть на место и проследить за разными деталями подготовки. Можно было этого и не делать, но хотелось чем-то заниматься. Потому что стоило отвлечься, как внутри появлялась непонятная тоска. Причем, явно не моя. Надеюсь, Кана на сегодня отложит все свои работы и прилетит на обряд, тогда все и рассосется. Видимо, что-то у нее там не ладится, а думает она обо мне, вот и передается. Тогда почему не отвечает? Пусть нет возможности прилететь, но телефон-то включить можно?..

Первый сюрприз я обнаружил подплывая к бухте около храма. Она переполнена была лодками, катамаранами и катерами. И даже несколько водных самолетов. Я встрепенулся, но только на мгновение. Альвиса среди них точно не было.

Выбрался из катера, смущенно огляделся. На берегу полно народу. Я вдруг понял, что никто не собирается расходиться после праздника. Весть о том, что вечером будет обряд слияния, как-то просочилась и никто, похоже, не собирался упускать возможности поучаствовать. Вокруг холма с Древом уже были расставлены столики, Килан с помощниками тянул провода…

Я позвонил в ресторан и увеличил заказ вдвое. Потом подумал и перезвонил в кафе и утроил количество сладостей и напитков.

Родителей не было видно, судя по ощущениям в матрице, они были еще наверху, у храма. Папа о чем-то оживленно спорил с Дасом, а мама пыталась увести его вниз.

Ко мне подбежал растрепанный парень. Я его не сразу узнал. Флейтист.

— И что? Эти типа музыканты будут играть у вас на обряде? Да они же без фонограммы ни в одну ноту не попадают! Зачем тогда нас пригласили?!

— Эээ… — сказал я. За музыку отвечал хозяин кафе. Похоже, он пригласил и дуэт флейтист-ситарист, и еще кого-то. Разумно. Музыка будет нужна веселая, особенно под вечер.

— Что «эээ»?! Они теперь будут свою попсу включать, а мы что? У нас музыка, а у них — ритмы для пляски подвыпивших обезьян. Неужели можно так?!

— А давайте вы будете с одной стороны холма играть, а они с другой? Кто хочет попсы, пойдет на одну сторону, а кто высокого искусства — к вам.

Парень что-то пробурчал, но спорить не стал и пошел к своему другу. Видимо, выбирать сторону холма. Эх, боюсь, будут они опять играть для пары-другой ценителей…

Мне вдруг так все стало тошно. Неделю дергали все кому не лень, могу я в этот день просто побыть женихом?! Пусть все идет как идет. Само собой!

Я сел обратно в катер и сказал:

— В океан!

Как ни странно, водитель ничего не переспросил, просто завел мотор и рванул от острова в сине-голубую даль. Мы плыли почти час. Острова исчезли за горизонтом. Хозяин катера приглушил мотор, и мы зависли посреди океана. Такие маленькие и незначительные.

— Спасибо… — только и смог сказать я.

— Да не за что. Я ж понимаю… — охотно откликнулся таксист. — Выдуло беспокойства-то?

— Что-то вроде того. А как понял, что надо просто в океан?

— Так оно дело не хитрое. Сам, как на душе чего неясно, сажусь и несусь куда-нибудь вдаль. Помогает. Матрицу продувает…

— Да мне вроде все ясно. Просто устал за неделю. Хочется перед обрядом побыть одному хотя бы часик.

— Это я тож понимаю. Сам когда-то едва не женился.

— Да?! И что?..

— Пришли, значит, мы с тогдашней почти-женой в госрегистрацию, а там этот сидит, давай нас отговаривать, про осознанное одиночество рассказывать. Ну и отговорил. Мы с почти-женой решили хотя бы четыре года вместе пожить. Если получится, тогда уж точно на обряд. Про четыре года нам консультант сказал. Мол, если придете через четыре года, то слова не скажу, выдам сока. А нам тогда, что четыре года, что четыре минуты, что четыреста лет. Казалось, не испытание это, а так — пшик. Не успеем оглянуться, как будем вместе навсегда… Любовь! Такие дела…

— И что?..

— Да как-то через год разлюбилось само собой…

— Думаешь, надо было тогда обряд пройти?

— Так кто ж его знает, что надо, а что не надо? Это вот тут, посреди океана, все ясно и понятно. Да и то, лишь на час. А как среди людей, то ничего и не ясно. Только смотреть остается, как жизнь тобой играет.

— …как жизнь тебя печатает…

— А?

— Книжка есть такая. Там говорится, что мы словно фотографии, которые печатают для кого-то. Открытки для фотоальбома.

— Ну или так, да…

Мы помолчали. Я смотрел на водителя катера-такси. Еще не старый, но давно не молодой мужчина. Залысины, седина, глубокие морщины у глаз. Небрежно накинутый спасательный жилет, потертый, местами даже рваный. Жилет надевался явно только для инспекторов по безопасности, а не для самой безопасности.

— Весь мир — кино, а люди в нем — попкорн, — вдруг старательно продекламировал он.

— Тоже из какой-то книжки?

— Точно.

— Мрачная, наверное?

— Не то слово. Про открытки мне больше нравится. Надеюсь, моя будет не слишком блеклой и не отправится в корзину сразу же после распечатки.

— Ну, еще есть время добавить ярких мазков!

Мы как-то неуверенно рассмеялись. Но настроение было хорошее. Задумчивое, философское. Именно такое, какое и должно быть посреди океана.

— На обряд-то поедешь?

— Да, пора. Только не гони.

— Нравится думать в пути?

— Нравится не думать…

У холма тем временем прибавилось народу. Я выскочил из лодки, благодарно кивнул водителю и тут же погрузился в праздничную суету.

На столах уже было чем поживиться, играла музыка, люди бродили и оживленно разговаривали. Меня тут же подхватил водоворот общения и понес на холм, в центр событий. Здесь были только родственники и близкие друзья. И намного спокойнее. Ощущая Древо и неподвижного монаха-друида, все невольно жались к краю холма и говорили в полголоса, едва не шепотом. То и дело кто-то не выдерживал торжественности обстановки при храме и спускался вниз, к общему веселью. Но спустя полчаса возвращался назад.

Я заметил приближающегося отца и попытался спрятаться за спинами. Это не удалось.

— Виса, я тебе серьезно говорю, мы сейчас поедем домой, если ты не собираешься…

— Папа, вон она стоит в футляре на почетном месте. Обряд будет в древнем храме, как ты хотел. Что еще?

— И что это за обряд без торжественного удара по невесте? Хотя бы символически, как положено. Просто тихонько приложишь, а потом на плечо и в храм. А? Виса… Она как раз у тебя легкая совсем… Что ты как… я не знаю. Мать, ну скажи ему!

— Папа, ну сколько раз тебе повторять? Мы пойдем за руки, без всякого членовредительства.

— Эх, не мужик ты, Виса, не мужик. Ну да, Лан Лин приедет, мы с ним еще поговорим. Может, вдвоем удастся…

— Папа!

— Ладно, ладно, не кричи у храма… — Он отошел, но, похоже, не оставил надежду провести обряд единственного сына по всем правилам, то есть так, как когда-то женился сам.

Приехала Тара. Забралась на холм и чмокнула в щеку. Потом вручила неожиданно щедрый и на редкость желанный подарок. Брусок редкого сверхтвердого черного дерева, несколько кусков чистейшей бирюзы и алмазные резцы для обработки того и другого.

Все-таки за восемь лет совместной жизни она узнала меня гораздо лучше, чем я ее.

Тара была красива. Невероятно красива. Я с трудом оторвался от разглядывания подарка и теперь не мог найти в себе силы отвести взор от самой Тары.

И вдруг поймал себя на шальной, но очень осязаемой мысли: а что если схватить сейчас свадебную кость, бухнуть Тару по голове по-настоящему, чтобы оглушить. И затащить ее в храм…

— Даже и не думай! — Тара отшатнулась и погрозила мне пальцем. — Ну и взгляд у тебя иногда. Не первый раз ловлю на себе. Прямо картина в голове встает, будто тащат меня на плече, а я кричу и вырываюсь.

— А вот возьму и огрею сейчас, дотащу в храм, а друиду же все равно. Куда денешься, выпьешь сок…

— Вот если бы сделал так, то может и выпила бы, — вдруг сказала Тара и показал язык. — Только куда тебе… Иди вон, жена будущая поднимается…

Я оглянулся и увидел Лату. Она с родителями подошла ближе и улыбнулась. Она была счастлива. И это украшало девушку намного лучше, чем одежды и макияж, которые, впрочем, сегодня тоже отличались особым изяществом и утонченностью.

Внутри что-то такое теплое появилось. Нежное. А ведь я ее уже почти люблю. Наверное. А Тару — хочу. И если бы мог вызвать из глубины древних предков, которые завладели бы моим телом и свадебной костью, то сейчас бежал бы с дикими воплями за Тарой. И, скорее всего, догнал бы и оглушил. И потащил бы в храм…

Цивилизованный Виса так не может. И, пожалуй, к лучшему, что не может. Каждому времени — свои семьи. Что за семья получилось бы из нас с Тарой? Даже страшно представить…

Но я все же попробовал представить. И тем нежнее потом взглянул на Лату. Она мило зарделась, поймав взгляд и почувствовав его искреннее тепло.

— Как вы тут? — спросила она.

— Хорошо, только муж твой будущий не собирается тебя бить, — ответил папа, который появился словно из ниоткуда. — Уважаемый Лан Лин, скажите хоть вы ему! Доброго вечера.

— Сежа! — Мама появилась так же внезапно. — Доброго вечера вам, как добрались?..

— Ну а что? У нас так было. И все радовались и смеялись. Надо соблюдать традиции. А у вас разве не было этой части обряда с костью?

Лан с минуту молчал. Чем-то он мне сейчас напоминал друида. Не внешне, конечно, но чем-то таким… Все уважительно ждали ответа.

— Не каждой радостью можно поделиться. У всех есть мгновения в жизни, когда сердце пело, а мы решили, что пело оно не потому что хотело петь, а потому что вокруг цвела сакура, или потому что мы соблюли древний обряд, или потому что любимая женщина устроилась на плече, осторожно обхватив шею… И мы хотим передать песню сердца родным людям, передавая те давние условия, которые к самой песне на самом деле не имеют отношения. Вис хочет войти в семью, ведя избранницу за руку. Запоет ли сердце при этом — неизвестно. Может, да, а может, нет. Но если он сделает так, как хочет кто-то другой, то оно точно не запоет. Кто-то хочет внести жену в свою жизнь, а кто-то — ввести. Нет плохого или хорошего способа. Есть то, к чему склонно сердце и то, от чего оно бежит. Другие люди — не мы. Не надо лишать их шанса увидеть свою сакуру и свой обряд. Не каждой радостью можно поделиться…

— Хм… — Папа на минуту задумался. — Что-то я не до конца понимаю. А если, допустим, есть универсальная радость, про которую один человек знает, а другой нет. К примеру, вот после бани выскочить на снег. Ощущения — это нечто! Это радость. Это такое!.. И вот приезжаю я на эти ваши острова, где снега-то не видели. Беру одного к себе на север, топлю для него баньку. Парю как следует, а потом говорю, а ну давай на снег. Понятное дело, что он будет руками и ногами против. Но если все же вытолкать, то он поймет кайф, а если, как вы говорите, пусть как хочет, то он просто и не узнает этой радости…

Я не услышал ответ Лана, так как родители вчетвером пошли к скамейкам, оставив нас вдвоем. Подбежала сестренка в купальнике, что-то протараторила и убежала дальше купаться. Подошли еще несколько гостей с подарками…

Я то и дело оглядывался на бухту и смотрел в небо.

— Виса, тебя что-то беспокоит? — наконец спросила Лата.

— Да так…

— Что?

— Все уже прибыли, скоро обряд, а одного человека нет. А я бы очень хотел, чтобы она была.

— Она?

— Да, Кана. Я же тебе рассказывал. Девушка, с которой мы в юности хотели слиться, но не смогли из-за несовместимости матриц.

— Не рассказывал.

— Да? Разве? — Я напряг память, но так и не смог вспомнить, говорил ли Лате о Кане. Должен был по идее.

— Позвони, спроси, может, дела какие-то неотложные.

— Так в том-то и дело, что не берет трубку. Мы с ней неделю назад разговаривали, и что-то было в этом разговоре, но я не понял. Она еще напитков уининых намешала, так что и непонятно было, где она говорит, а где напитки… Впрочем, не бери в голову. Сегодня наш день. Кстати, а ты бы хотела, чтобы я тебя внес или ввел?

— Чтобы ввел. Но исключительно после обряда и наедине! — Она засмеялась, видимо, как-то пошутила, но я не уловил юмора, и Лата, почему-то смутившись, быстро перевела разговор на другую тему:

— Она не прилетит.

— Почему?

— Я бы не прилетела, — сказала Лата, и в голосе ее почудился металл. Мне хотелось более подробного объяснения, но я решил промолчать. Лата неожиданно продолжила сама: — Ты прав, давай, сегодня не будем ни о ком больше говорить, кроме нас. Скоро сможем чувствовать друг друга по-настоящему, думаю, это поможет тебе понять женщин лучше, чем любые объяснения словами.

И это напоминание отрезвило. Я понял, что совсем скоро стану другим. Совсем другим. Двойным. Внутри все сжалось, а тут еще, как специально, встал Дас и неожиданно гулким и громким голосом сказал:

— До захода один час, пора начинать!

Всех, кроме нас и наших родителей, словно сдуло с холма. Через минуту и внизу стало тихо. Гости расселись за столы и молча принялись ждать. Когда сливаются матрицы, то всех нарывает. Пусть на мгновение, но ради этого мгновения… Почти все, кто сейчас был внизу, хотели ненадолго почувствовать, как это — быть не одному. Говорят, если оказаться неподалеку во время обряда слияния, можно ощутить матрицу мира…

Дас раздал нам ведра, и мы вшестером начали носить воду из ритуального пруда. Древо благодарно пило. И, казалось, с каждым новым ведром воды становилось довольнее.

Чем сильнее клонилось солнце к закату и чем больше воды пило Древо, тем сильнее ощущался аромат, будивший внутри неясные образы. Казалось, еще немного, и я без всякого обряда буду видеть всех вокруг не только оболочками из плоти и крови, но и душами. Оголенными матрицами. Интересно, как это — видеть другого человека изнутри? Как это выглядит?..

Нам дали знак, мы отнесли ведра к пруду и остановились, вдыхая аромат.

Дас замер, обернувшись к океану и заходящему солнцу. Мы с Латой стояли рядом, в двух метрах от друида и боялись пошевелиться. Стояли не дыша и крепко держась за руки. Чуть дальше, ближе к тропинке на пляж, так же неподвижно застыли наши родители.

— Пора, — наконец решил Дас, на мгновение прекратив шевелить губами. Повернулся и, продолжив свой нескончаемый внутренний монолог, двинулся к Древу.

Когда он был у самого входа в храм, мы встрепенулись и устремились за ним.

Монах медленно подтянулся, исчез в темном «дупле»-входе. Мы нерешительно потоптались. Я подсадил Лату вверх, а затем, безуспешно пытаясь справиться со слишком уж сильным волнением, подтянулся и сам.

Я никогда не был в древнем храме. Не считая пары младенческих обрядов, которых, разумеется, не помню. Ожидание чего-то необычного, удивительного заслонило все беспокойства и мысли. Впрочем, ожидание чуда быстро превратилось в простое любопытство: внутри дерева оказалось до обидного прозаично.

Темно, только древесные светляки медленно мигали тут и там. Спустя минуту глаза привыкли к такому освещению, и я смог немного осмотреться.

Совсем маленькая… даже не комнатка, келья. Видны были попытки монаха прибраться перед обрядом, но даже мне отлично заметно, что все вокруг просто сдвинуто к краям и кое-как прикрыто. Посреди кельи получилось свободное пространство метр на метр.

Мы стояли с Латой в этом пространстве. Я почувствовал ее руку, а потом словно и ее саму. Прерывисто вдохнул и вдруг понял, что прозаичность обстановки вокруг — обманчива! Самое главное уже начиналось. Запах сока дерева слияния кружил голову. На несколько секунд показалось, что нечем дышать. Я хватал ртом воздух, но только крепче сжимал руку Латы. Она невольно пискнула, а потом резко все прошло.

В голове полная ясность и четкие образы. Что-то внутри начинало происходить. Я закрыл глаза и увидел всех нас. Себя, Лату, Даса, родителей и множество людей внизу холма. Увидел странно. Словно тени из капель дождя. Да, точно. Исчез мир, поляна, холм, океан и небо. Осталось только нечто. Пространство. А в нем — переливающиеся фигурки людей из мелких прозрачных капель дождя. Я попробовал приблизиться к одной такой фигурке и увидел себя, перетекающего, рассыпающегося и собирающегося вновь…

— Вис!

Я услышал голос и открыл глаза, вновь обретя твердые ориентиры: я стою в древнем храме-дереве, передо мной заросший друид, протягивающий маленький, вытянутый, похожий на пробирку, сосуд. Рядом — немного испуганная девушка, руку которой я невольно отпускаю и тянусь к пробирке.

— Пей, это сок Древа, — сказал Дас.

Я взял сосуд с жидкостью и поднес к губам. Что-то было не так. Я видел в книгах ритуальные чащи для слияния. Они большие и круглые. И, самое главное, их всегда дают две и одновременно. Чтобы пара могла выпить и…

Я поднес сосуд к губам, непроизвольно задержал дыхание, чтобы хоть так скрыться от такого приятного, но такого невыносимого аромата.

И глотнул…

В пробирке было так мало жидкости, что я едва успел почувствовать вкус. А потом увидел матрицу мира…

Нет, не увидел, меня туда кинуло, а потом вернуло обратно. Но вернуло другим.

Я снова стал наблюдать причудливые танцы фигурок из дождя, но теперь эти образы накладывались на реальный, плотный мир.

— Вис, — сказал Дас. — Ты выпил первый глоток друида. И ты остался жив. Я был уверен, что так будет. Теперь ты один из нас. Ты начал свой первый шаг слияния с… Ним…

— Но…

— Все будет хорошо. В далекой Альсивии недавно родилось новое Древо Слияния. Оно совсем молодое, у него нет друида. Им станешь ты. Конечно, это не древнее огромное дерево, в котором можно жить. Оно совсем молодое. И даже сока дает пока очень немного. Как раз для тебя. Ты построишь хижину рядом и начнешь свой путь.

— Хорошо, мой учитель.

Я вышел из храма и поехал в Альсивию.

Место это оказалось удивительным. Люди так радовались, что у них появился свой собственный друид! Они не понимали, что я только-только пытаюсь понять, что со мной произошло. Людям было все равно, они относились ко мне, как к мудрому и опытному монаху, и это обязывало. Мне хотелось быстрее стать настоящим друидом. Связь с Дасом была постоянной. Стоило закрыть глаза, и я мог говорить с ним. Дас очень помогал, и начальный путь я преодолел словно на санках с горки, так легко было.

Мое Древо росло, а вместе с ним и я. Вскоре я мог видеть матрицу любого человека. Я мог утешить и подсказать. Я мог понять и объяснить. Но только одного я не мог: справиться с непонятной тоской, что росла вместе с древом и мной. Внутренняя тоска, темная бездна которой словно засасывала, стоило мне попытаться увидеть… увидеть Того, с Кем я хотел слиться.

Я был монахом уже десятки лет. Сотни лет. И вдруг я понял источник тоски. Это страх, что Там — нет ничего, и что все эти долгие столетия я пытался слиться с пустотой. Эта тоска — просто страх пустоты. И беспомощность. Неспособность подняться за пределы вот этих деревенских забот и мелких-мелких людских лужиц-матриц, в которых, словно жалкие пиявки, метлешат жалкие беспокойства, которых нет.

Но прошли еще десятилетия или столетия, я вырос и поднялся. И оказался подвешен где-то… между прудами людских матриц и той вселенской матрицей, с которой так хотелось слиться, но которой не было. Там, в темной высоте была лишь пустота, что прикидывалась вселенской матрицей. А внизу — мелкие пиявки, которым никогда не суждено выпрыгнуть дальше маленького пруда.

Океан. Безбрежный океан. Беспомощность. Пустота. Тоска. Метлешение брызг, то и дело слагающихся в образы людей. Опять тоска. Безграничная тоска, от которой вот-вот разорвется сердце…

— Вис! — Я услышал голос Латы. Она кричала. — Вис, что с тобой?!

— А?.. — Я очнулся, открыл глаза и первым делом увидел Даса, который протягивал мне маленький вытянутый сосуд с каплями сока.

Друид разочарованно вздохнул и убрал сосуд за спину.

— Ты словно одеревенел на минуту. — Лата ощупывала мою руку и пыталась заглянуть в лицо. — Что случилось?

— Все хорошо, просто…

— Ой… — Лата тихо сжалась, и я обернулся.

Дас протягивал нам две округлых чаши с соком.

— Возьмите. Я буду петь гимн слияния, когда услышите последнюю строку, глотайте сразу и одновременно.

Я взял чашу в левую руку. Лата в правую. Мы стояли очень близко. Я сжал ее ладонь и почувствовал, как девушка дрожит. Но сам был спокоен. Я еще не до конца вернулся из Альсивии…

— А можешь показать мне и этот вариант? Точно так же? — спросил я, кивнув на чашу.

— Нет. Посмотришь на него сам. Потом как-нибудь расскажешь, — ответил друид с усмешкой. И усмешку эту я не увидел в полумраке, а почувствовал. — Я же монах… Я могу показать лишь то, что пережил сам… Хочешь посмотреть два варианта, чтобы выбрать?..

— Да.

— Так не бывает. Выбирают всегда «до», а не «после». Имей смелость решиться. Научись смелости выбирать.

«Вис…» — я почувствовал нелепый, странный, едва слышный зов и снова закрыл глаза. И тут же узнал этот образ из дождя.

Тара…

Она поднялась на холм. Наплевав на правила. Просто поднялась и встала позади родителей, которым только и можно было находиться вблизи Древа в момент обряда слияния.

«Что?.. Тари…» — колыхнулся в ответ мой человек из капель.

Но Тара меня не слышала. Она просто очень чего-то хотела. Так сильно, что ее желание заслоняло все вокруг. Я немного сосредоточился и увидел танец образов: из храма выпрыгивает Вис, хватает футляр с ритуальной костью, разбивает его и бежит к ней, Таре, а она катится с холма, надеясь скрыться в океане, «надеясь» уплыть, спастись. Но Вис догоняет и хватает, прижимает крепко к себе и несет в храм, где ждет старый друид с двумя чашами…

«Прости… Тари… Я не могу стать тем, кто тебе нужен… Я не могу стать настолько другим. Люди меняются только любя. Да, если люди и могут что-то изменить в себе, то лишь любовью. Но даже любя, нельзя стать кем-то другим. Прости меня, Тари… Пожалуйста, прости…»

Дас начал гимн. Он сел, — словно врос, — у дальней «стены» и погрузившись в неведомую глубину, начал петь. Голос друида был настолько силен, густ, объемен, что казалось, будто играет музыка, а не просто декламируются слова древнего текста:

Мы поднесли чаши к губам…

«Вис!!!»

Я увидел океан. Огромный, безбрежный, но почему-то внизу. И последние лучи заходящего солнца. Красиво-то как… А сверху — небо. Редкие перышки невыносимо белых облаков на бирюзово-сапфировом своде. И гул…

«Кана!» — Кана в Альвисе. Она летела к острову на полной скорости. В сердце вспыхнула радость, колыхнулось счастье. Словно невидимый груз пропал.

«Кани… Моя Кани, как же здорово, что ты летишь к нам. Я так волновался. Теперь и в самом деле все хорошо».

Я посылал и посылал образы, не ожидая ответа. Ведь я в храме. Наверное, из-за аромата Древа я вижу других, словно слагаю с ними матрицу. Но только односторонне…

«Вис, пожалуйста, остановись!»

«Ты мне говоришь?..» — я удивленно замер с чашей у самых губ.

«Кому же еще, ВИС! Виса… Не пей, прошу тебя. Сок не нужен для слияния. Поверь мне. Это всего лишь сок. Для слияния нужна любовь. Я… Я люблю тебя, Вис, пожалуйста, не оставляй меня!..»

«Но…»

«Разве ты не понимаешь, мы уже говорим друг с другом, как муж и жена. Внутри. Без всякого сока».

«Ну, я тут надышался просто…»

«Пожалуйста, дождись меня, Виса… Я уже почти над вами. Сейчас только развернусь, еще минута, только минута на приводнение…»

Я в замешательстве опустил руку с чашей. Потом обернулся на Лату. Она стояла и держала свою чашу, дожидаясь последнего слова последней строчки гимна. Чтобы немедленно выпить. Я увидел нежность у себя в сердце. Я увидел искренность и чистоту в сердце Латы. Я почувствовал ее ладонь…

«Прости, Кани…» — Я снова поднес чашу к губам и на последней ноте гимна одним глотком выпил сок слияния.

«Нет!»

И я увидел, что мгновение может стать бесконечным.

Я увидел, как из самолета на полном ходу выпрыгивает девушка и падает в океан, увидел, как Альвис на всей скорости врезается в ритуальный пруд. Как за долю мгновения до этого Тара с криками подхватывает родителей Латы и катится с холма. Как папа схватил маму и спрыгнул…

Удар!.. Такой постепенный — замедленная съемка одного лишь мгновения. Нос Альвиса медленно-медленно въезжает в пруд, превращая его в грязную развороченную яму. Словно испуганная этим превращением, вода медленными-медленными брызгами улетает из пруда, надеясь долететь до океана…

Храм тряхнуло. И заморозка времени внезапно прошла. Все внутри дерева пришло в движение. Заметались светляки. Даже вросший в стену Дас покатился по полу, закрывая лицо руками. Меня рвануло в сторону, рука Латы вырвалась из моей, я сжался и ударился об стену.

Все стихло. Я лежал неподвижно несколько секунд, потом попытался перевернуться, но вдруг увидел, как внутри словно начинает раскручиваться раковина огромного неземного моллюска, превращаясь в ленту из кристаллов. И каждый кристалл — окно в другой мир. В чужой мир, который прямо сейчас становится и моим. Вот смех родителей над кроваткой. А вот первый шаг. И первое падение. Вот перехватило дух от первого самостоятельного полета. А вот я встречаю… Вису… Вот целая гирлянда кристаллов, в которых в разных позах застыли два влюбленных: на берегу океана, в воде, перед столом бубнящего работника государственной… А вот мрачный кристалл…

Бесконечная проносящаяся лента с окнами шестигранных кристаллов, в которых можно было увидеть все.

«Кана!»

Я понял, что светлый кристалл настоящего полон воды.

«Вис! Я вижу тебя всего…»

«Не утони!.. О, уже дно под ногами…»

Я встала из воды и не останавливаясь побежала на холм, туда, где был я. У меня больше не было Альвиса, зато был сам Вис. И нас ждала долгая жизнь новой знахарки, наследницы Уины, и мастера по дереву. Я была счастлива…

Открыл глаза.

Светляки перестали метаться и расселись, освещая внутреннее пространство храма. Я увидел Даса, который склонился над Латой. Девушка лежала неподвижно, рядом — пустая чаша.

— Как она? — срывающимся голосом спросил я. И тут же увидел какой-то новый нарождающийся свет с готовящейся прорваться лентой кристаллов.

И еще я вдруг очень ясно, где-то глубоко внутри, увидел, что если вдруг Лата не проснется, вот если прямо сейчас не ответит мне, то я сяду рядом, закрою глаза и отправлюсь вслед за ней в неизведанное путешествие в небеса, которые только прикидываются пустотой…

Максим Мейстер, 2006–2012