Сверчки.

Вино, настоянное на двадцати свечках, излечивает хрипы в дыхании, а если их съесть, облегчает колики и боли мочевого пузыря.

Если сверчка бросить в огонь, он не сгорит. Если сверчки поселились в доме, их нельзя убивать или прогонять, они приносят удачу, а их стрекот около очага предупредит о надвигающейся буре. Сверчок может даже сообщить смертной, что к ее дому приближается возлюбленный. Но если сверчок неожиданно покинет дом, это принесет несчастье.

Но осторожней, если вдруг у очага появится белый сверчок, тот, кто греет руки у огня, вскоре умрет.

Травник Мандрагоры

 

Поворот 

Привратник Уолтер никогда не любил покидать после ужина своё теплое местечко у очага, даже в жаркий летний день, и когда его подняли в поздний час и жуткий холод, не скрывал возмущения. Он тяжело тащился к воротам, дул на замёрзшие руки и ворчал, что калитка в воротах, скорее всего, накрепко примёрзла, так что после того, как откроет, ему уже на удастся затворить её весь остаток ночи.

— Можно подумать, у людей не хватает ума делать свои дела при свете дня, — ворчал он, — и не шляться по двору, когда надо быть в постели. Второй раз за ночь выдёргивают из кровати. Все эти хождения туда-сюда кого угодно замучат до смерти .

Раф был в отвратительном настроении и почти не обращал внимания на болтовню Уолтера, а бормотание о примёрзшей щеколде разозлило его ещё сильнее. Он с такой силой оттолкнул Уолтера с дороги, что тот покатился по обледеневшему булыжнику и тяжело свалился наземь. Раф даже не потрудился извиниться. Элена нагнулась чтобы помочь старику, но Раф схватил её за руку, вытолкнул за калитку и, пригнувшись в низком дверном проёме, выбрался вслед на ней. Элена стояла на дороге, дрожа от холода, прижимая к себе маленькую охапку своих пожитков и обречённо глядя на высокие стены поместья.

Раф мрачно посмотрел на полную луну — этой ночью она выглядела ближе и тяжелее, будто дразнила его плодородием своего круглого живота. Он поднял вверх горящий факел и зашагал в сторону деревни, безжалостно быстро — Раф знал, что Элене придётся почти бежать, чтобы не отставать от него. Как она могла так поступить? Как могла предать после всего, что он для неё сделал? Подумать только, какой бесполезной она оказалась для работы в доме, какой неуклюжей, сколько разбила горшков и бутылей — да другой управляющий давно отделал бы её палкой. А он покрывал её, закрывал глаза на то, что она удирает из поместья, когда пожелает, он даже давал ей подарки для матери. Господи, если бы сейчас у него в руках была палка, эта мелкая дрянь за всё поплатилась бы. А если бы на его поясе висел кнут — он отмечал бы им каждый её шаг по дороге из поместья в деревню. От мыслей о том, что всё это его вина и он сам взялся доставить Элену в руки другого мужчины, ярость Рафа становилась ещё сильнее.

Леди Анна охотно позволила бы Элене остаться в поместье до утра, а потом отправиться на телеге домой, но Раф настоял на том, чтобы девушка немедленно покинула поместье. И хотя управляющий с радостью утопил бы её в ближайшей канаве, он понял, что не может отпустить её ночью одну, без защиты. Раф чувствовал боязливые взгляды Элены, пытавшейся не отставать, но не оборачивался. Он не мог заставить себя говорить. Когда он вместе со старой мегерой Хильдой, триумфально замыкающей шествие, притащил Элену к леди Анне, девушка разрыдалась.

Раф не знал, что было причиной слёз — боязнь гнева леди Анны или боль от того, что он грубо сжимал её руки. В тот момент ему это было все равно, и он не ослабил хватку. Но леди Анна не разозлилась. Раф знал, что так и будет, несмотря на все надежды Хильды. Анна огорчённо покачала головой, но сказала лишь, что этого следовало ожидать. Элена поступила так же, как любая девушка, особенно теперь, когда брак невозможен из-за интердикта. Потом она надолго умолкла, глядя в огонь очага, и никто не смел прерывать молчание.

Наконец, не поднимая взгляд от огня, леди Анна сказала:

— Я не осуждаю тебя за то, что ты сделала, милая. Юная любовь — не преступление, за которое стоит наказывать. Но ты должна понимать, я не потерплю здесь младенцев. Для меня это слишком больно. Даже беременная женщина напоминает мне... о том, что я потеряла. Мне больно видеть, что жизнь продолжается, как будто моего сына никогда не было. Ты не можешь здесь оставаться.

Хильда заботливо склонилась над креслом хозяйки, злобно глядя на Рафа.

— Вам нужен покой, миледи. Я постоянно напоминаю об этом всем, а они даже внимания не обращают.

Леди Анна рассеянно отмахнулась от неё и снова взглянула на Элену.

— Возможно, это и к лучшему. Меня беспокоит, что молодым девушкам приходится ночевать в доме, когда здесь Осборн и его люди. Они думают, что могут утащить для развлечения любую хорошенькую девушку, словно голубя из голубятни, как бы она ни сопротивлялась. А я не могу постоянно прятать тебя на кухне. Теперь тебе лучше уйти отсюда, Элена, ради твоей же безопасности.

Хильда перекрестилась.

— Клянусь, я и глаз сомкнуть не смогу, пока эти скоты здесь.

Раф фыркнул.

— Можешь спать спокойно, госпожа. Любой мужчина скорее ляжет в постель с собственной лошадью, чем покусится на твою добродетель.

Хильда покраснела от злости.

— Да что ты знаешь о мужчинах, ты...

— Довольно! — Леди Анна встала. — Ступайте, говорить тут больше не о чем. Оставьте меня. Разве вам неизвестно — у меня достаточно более важных проблем, чем беременная девушка? Я потеряла мужа и сына, а теперь и своё имение. У меня больше нет сил! Но когда Раф уводил Элену, Анна добавила, уже спокойнее:

— Бог да хранит тебя своей милостью, Элена, тебя и твоего ребёнка.

Леди Анна — добрая женщина, думал Раф, просто святая, и не заслужила того, что король навязал ей этого негодяя Осборна в её собственном доме, где она всю жизнь прожила под защитой сына. Раф яростно пнул ногой камень на дороге и услышал, как он ударился о лёд в канаве.

Позади послышался визг, и Раф оглянулся. Элена скрючилась на обледеневшей дороге, потирая колено. Он тут же оказался рядом с ней.

— Ты ушиблась?

Девушка покачала головой, и Раф поднял её на ноги. Она покачнулась, на мгновение замерла, и он увидел, что она дрожит. В окружавшей их непроглядной темноте маленькая фигурка казалась ещё более хрупкой. Элена испуганно взглянула на него, круглые, как луна, испуганные глаза блеснули в свете факела. Раф на минуту передал ей факел, расстегнул плащ и накинул Элене на плечи. Забирая факел, он сжал замёрзшую маленькую руку. Девушка напряглась, пытаясь отстраниться, и его снова захлестнул гнев.

— Хватит изображать скромность! Ты такая же, как эта старая карга Хильда, думаешь, все мужчины тебя хотят. Скользко, ты уже один раз упала, в следующий может быть и хуже. Но если ты готова рисковать — в твоём-то положении — пожалуйста.

Он отвернулся и снова направился вперёд, но не пройдя и пары шагов ощутил, как под его руку скользнула маленькая рука. Гнев постепенно рассеивался. Он придвинул Элену к себе, и они пошли дальше, на этот раз помедленнее.

Неожиданно Раф почувствовал радость от того, что она рядом, впервые ощутив тепло прижавшегося к нему маленького тела, движение тонких рёбер — кости казались такими хрупкими, что могут сломаться под пальцами. В ледяном воздухе он видел её дыхание, как облачко белого тумана. Во всём мире сейчас не спали только они, единственный крошечный огонёк, плывущий в океане темноты. Слабый ветер колыхал ветви ив и берёз, шевелил высокий сухой камыш на обочине, и тот тихо пел, как бьющиеся о песчаный берег волны. Где-то вдали послышалось тявканье лисы, Элена вздрогнула и теснее прижалась к спутнику.

Глядя на покрытую капюшоном голову Элены, Раф, словно отец или любовник, испытывал непреодолимое желание защитить её, такую маленькую и невинную. Но он ей не любовник и не отец, а она далеко не безгрешна. Он не навязывался ей, как сделал бы на его месте любой другой. Он хранил её безупречную чистоту, хотя ему нелегко было контролировать себя, когда она постоянно, день и ночь, находилась с ним под одной крышей. Он не коснулся Элены, но она запятнала себя сама. Раф говорил себе, что глупо воображать, будто она никогда не была с мужчиной, однако чувствовал себя как ребёнок, который собирался насладиться сбережёнными засахаренными фруктами, и тут кто-то другой выхватил их из его руки и сожрал.

— Когда? — Он произнёс вопрос с такой яростью, что Элена подпрыгнула от неожиданности и чуть не упала снова.

Раф поймал её и продолжил, стараясь контролировать голос.

— Когда ты забеременела?

— Я... я не знаю.

— Не лги мне! Ты же была девственницей, когда пришла к леди Анне, ты сама так сказала. Значит, это случилось после того, как ты стала работать в поместье и начала удирать в амбар. Сколько же ты ждала — несколько дней или, может, недель? Ты была только с Атеном или с целой оравой потных крестьян?

Он сам заставил Элену назвать леди Анне имя возлюбленного, но сейчас чуть не задохнулся от злости, произнося его.

Она остановилась и удивлением посмотрела на Рафа, словно не могла поверить, что кто-то мог так о ней думать.

— Только с Атеном... Я никогда не была с другим и никогда не буду... даже если Атен меня больше не захочет. Я люблю его больше всего на свете и рада носить его сына, что бы ни думали Хильда или леди Анна. Я хочу этого ребёнка, слышите, хочу! Потому что это его ребёнок!

Элена отвернулась, но Раф слышал слёзы в её голосе — слёзы негодования и злости, но не раскаяния. Дальше они шли молча. Элена изо всех сил старалась успевать за мастером Рафаэлем, но не просила замедлить шаг. Она так устала от событий этой ночи, что толком не понимала, что чувствует, покидая поместье, горечь или облегчение. Теперь она каждый день будет с Атеном, каждую ночь засыпать в его объятиях — как она мечтала. Элена на собиралась возвращаться в материнский дом. Теперь, когда она носит ребёнка Атена, она его жена — по крайней мере, в глазах соседей. Жена должна быть в доме мужа, заботиться о нём и его родне. Элене стало не по себе при мысли оказаться на побегушках у Джоан, матери Атена, которая вечно всем недовольна, так что Хильда по сравнению с ней просто добрая фея. Но может, теперь, когда Элена носит её внука, Джоан будет к ней добрее?

Она взглянула на мастера Рафаэля. Отвернувшись от девушки, он пристально смотрел вперёд, на тёмную дорогу. Элена ясно ощущала его гнев и не могла понять, отчего он так зол на неё. Не в силах этого постичь, она попыталась убедить себя, что его плохое настроение не имеет отношения к ней. Как сказала леди Анна, после того как поместье захватил Осборн, у них хватает других забот помимо судьбы какой-то деревенской девушки.

Она так беспокоилась из-за Атена и потом, когда её поймала Хильда, что вечернее происшествие в спальне леди Анны совсем вылетело у неё из головы. Теперь, с лёгким чувством вины, Элена поняла — следовало сказать леди Анне о том, что она слышала. Она мало что поняла в этом разговоре, за исключением того, что те люди, кем бы они ни были, помогали врагам короля.

Жители Гастмира безжалостно высмеивали своих лордов и правителей за их спиной. Они всегда старались обойти закон повсюду, где только могли — прятали поросёнка, а то и пару, или несколько кур, чтобы не платить с них десятину, крали овечью шерсть при стрижке, пока она не попала в амбар поместья. Одурачить хозяев, да так, чтобы не поймали — что-то вроде игры. Но измена — это совсем не игра. Она влекла за собой пытки и верную смерть в этом мире и вечное проклятие в мире ином, ведь даже Христос не простит тех, кто восстаёт против короля, назначенного самим Богом.

Элене казалось заслуженным такое суровое наказание — хотя она, как и все жители Англии, не понимала причины раздоров между Англией и Францией, но слышала разговоры о готовящемся вторжении ненавистных французов, которые станут жечь деревни, насиловать женщин и убивать детей. А каждый англичанин, помогающий французам, такой же негодяй, как и они.

Элена взглянула на каменный профиль Рафаэля и с трудом проглотила комок в горле.

— Мастер Рафаэль, — прошептала она.

Он не подал вида, что слышал, и она немного повысила голос.

— Этим вечером в спальне леди Анны я услышала разговор двух мужчин. Её там не было, а я пошла, чтобы взять... Я думала, комната пуста. И услышала голоса внутри. Я не собиралась подслушивать.

Обернувшись, Раф хмуро взглянул на девушку.

— В спальне леди Анны? Они хотели что-то оттуда украсть? Если в поместье появились чужие, надо было сразу мне сказать.

— Нет, — заторопилась Элена. — Это были не воры. По крайней мере, я так подумала. Они просто разговаривали. Но... он говорили про корабль, французский корабль... он идёт сюда и доставит людей...

Мастер Рафаэль резко остановился и обернулся к ней.

— Ты уверена? Расскажи мне всё. В точности всё, что слышала.

Элена рассказала всё, что смогла припомнить из услышанного разговора. Она знала, её свидетельство неточно, и Рафаэлю пришлось не раз подсказывать ей, чтобы услышать всю историю, но всё же ей удалось вспомнить все имена, которые называли те люди. На это у Элены всегда была хорошая память.

Наконец, Рафаэль спросил:

— А ты смогла бы узнать тех людей?

Элена покачала головой.

— Я только слышала голоса. Но они говорили не так, как жители Гастмира. Думаю... наверное, они пришли с лордом Осборном.

— Ты уверена, они не догадались, что их подслушали?

Несмотря на ужасный холод, Элена почувствовала, как горят щёки.

— Я не знаю... Я споткнулась о дверь перед тем, как убежать. Они, должно быть, услышали удар, один из них открыл дверь и окликнул меня. Но я не посмела оглянуться и посмотреть, кто это.

Рафаэль схватил её за плечи, чуть не оторвав от земли. Лицо исказила тревога.

— Говоришь, эти люди видели тебя?

Элена вздрогнула, пытаясь вырваться.

— Он не разглядел моего лица, но мог видеть спину. Он может... вы думаете, он придёт за мной?

До сих пор эта мысль не приходила ей в голову. Она испуганно оглянулась в сторону поместья. Когда тот человек не стал преследовать её во дворе, она подумала — он решил, беспокоиться не стоит. Но теперь, увидев страх на лице мастера Рафаэля, Элена поняла, что подслушанное может навлечь на неё смертельную опасность.

Ослабив хватку, Рафаэль неуклюже попытался погладить её по руке, как ребёнка.

— Они не видели твоего лица, и это хорошо, как и то, что ты сегодня ушла из поместья. Иначе они рано или поздно столкнулись бы с тобой. Они могут узнать твоё платье или твои... — Он осторожно коснулся локона её рыжих волос.

Теперь Элена дрожала не только от холода.

— Идём, — сказал Рафаэль, гораздо мягче, чем говорил весь вечер. — Надо отвести тебя домой, пока не замёрзла насмерть.

Больше он не позволил себе сказать ни слова, до самого дома Атена. Гастмир погрузился в сон, даже собаки спали слишком глубоко или слишком замёрзли, чтобы лаять, только замёрзшая грязь похрустывала под ногами в тишине да кое-где в просветах ставень или щелях дверей мерцали огоньки камышовых свечей.

Элена остановилась у двери.

— Не хотите ли зайти погреться, прежде чем отправиться обратно, мастер Рафаэль?

Он сделал шаг назад, поднял руки к лицу, словно защищаясь. Видеть, как этот сильный парень обнимает Элену, кровать, на которой сегодня ночью они... Это казалось выше его сил.

— Помни, я всё ещё твой друг, Элена. Если понадобится помощь, приходи ко мне.

Слова вырвались сами собой, прежде чем он успел их остановить. Управляющий торопливо зашагал прочь, даже не обернувшись посмотреть, вошла ли она в дом. В висках гулко стучала кровь. В голове Рафа смешалась сотня мыслей — Осборн, ребёнок Элены, а теперь ещё и французы. Если она права, то сейчас в поместье спят по меньшей мере двое предателей английского трона, старающихся переправить в страну шпионов и подготовить почву для вторжения армии Филиппа.

В Англии у многих имелись причины ненавидеть Иоанна, многие рады были бы видеть вместо него на троне французского короля, особенно если им самим это поможет выдвинуться. Видит Бог, Раф не любил Иоанна. Но отдать Англию, родину Джерарда, армии захватчиков — такого предательства он вынести не мог. Кроме того, у слуг из поместья не хватило бы ни ума, ни страстного желания устроить заговор против трона, а значит, в этом замешан по меньшей мере один человек из свиты Осборна — как иначе он проник бы в дом и узнал, что спальня пуста?

Элена сказала, что они говорили о сражениях в Святой земле. Раф пытался припомнить — кто из людей Осборна был там вместе с хозяином?

Они с Джерардом отправлялись туда не с ним, хотя отец Джерарда плыл с Осборном на корабле за море, с армией короля Ричарда. Но когда к ним присоединились Раф и Джерард, уже шла осада Акры. Армия христиан осадила опоясанный стенами город, пытаясь очистить его от сарацин. Армия Саладина, их предводителя, атаковала христиан с тыла, чтобы снять блокаду.

Крестоносцы Ричарда метали в бастион камни с помощью боевых катапульт и пращей. Защитники лили вниз известь и кидали горшки с греческим огнем. На воинах невозможно было разобрать эмблем или шевронов — их покрывал толстый слой пыли. Это был сплошной хаос, когда людей, сражавшихся рядом, не разглядеть из-за дыма и песка, поднятого ветром. Любой из тех, кто приехал с Осборном, мог драться рядом с Рафом в том аду — в Святой земле.

Даже если он вычислит этого человека — что сделаешь без доказательств? Всё, что он имел — слово крестьянки, а если этот неизвестный изменник узнает, что Элена его подслушала, он может найти её и убить, не сомневаясь ни минуты.

Нет, он должен действовать только одним способом — поймать предателя в деле, при встрече с французами. Тогда Раф будет свидетелем сам, и незачем упоминать Элену. В этом ему мог помочь только один человек. Он обязан Рафу жизнью, а Тальбот не забывал долгов, особенно долгов крови. Однако сегодня ночью ничего сделать нельзя, и Раф попытался отвлечься от этой проблемы. Корабль не появится до весны. Надо набраться терпения и ждать. А Элена тем временем будет в безопасности, только это имело значение. Если предатель и станет искать её, то среди слуг, а не в деревне и, как надеялся Раф, со временем решит, что кем бы ни была эта девушка, она мало что слышала и не представляет опасности.

Глотнув ледяного, раздирающего лёгкие воздуха, Раф внезапно понял, что в бешеном темпе шагает из деревни, и остановился перевести дух. Болотная топь у края дороги подёрнулась кромкой льда, бурый обледеневший камыш согнулся в поклоне, касаясь головками мёрзлой воды. Лёд поблёскивал в пламени факела. Раф взглянул вниз, на своё отражение — толстые обвисшие щёки, нелепое тело. Он с юности стал стариком, не насладившись плотскими радостями даже в начале жизни. С течением дней его тело становилось всё отвратительнее.

А Элена, девушка с рыжими как огонь волосами, сейчас в объятиях крепкого парня, юнца, у которого вся жизнь впереди, подарившего ей ребёнка. Жизнь свободной женщины, деньги и даже сама любовь, всё то, что мог предложить Элене Раф — вонючая навозная куча в сравнении с тем, чего он никогда бы ей не дал.

Мать как-то сказала ему, что именно этого каждая женщина хочет больше всего на свете — держать на руках своего ребёнка. Иначе её жизнь не полна. Но когда появляется новый младенец, а первый уже слишком большой, чтобы сидеть на руках — что к нему чувствует мать?

Раф почему-то никогда не винил отца за то, что с ним сделали. Отец заплатил, Раф никогда не знал сколько, но, должно быть, немалую сумму — мать постоянно напоминала сыну, что он должен быть благодарен за то, чем они ради него пожертвовали. Отец день и ночь работал на ферме, однако заплатил не раздумывая. Как понял Раф, это было вложение денег не только в ребёнка, но во всю семью. Они возлагали на Рафа надежды на будущее, а он их не оправдал. И только один отец не бросал ему в лицо этих слов, хотя Раф читал их в его глазах всякий раз, когда тот смотрел на никчёмного сына.

Мужчинам нередко приходилось видеть страдания сыновей. Их мальчиков отправляли умерщвлять плоть в холодных монастырских кельях или терпеть побои на кораблях, снова и снова рискуя и подвергаясь опасностям. Молодые люди гибли в сражениях, срывались со стен церковных башен, по-прежнему крепко сжимая в руках долото каменотёса. Мужчины и мальчики, отцы и сыновья страдали и умирали бок о бок, но разве не долг матерей просить и молиться, всеми силами стараясь облегчить удары судьбы?

Его мать этого не делала. Когда сыну исполнилось восемь, она сама отвела его к палачу. Он помнил, словно всё это случилось вчера — жгучая жара того вечера, клубы пыли вокруг босых ног на белом песке дороги. Мать тащила его за руку, оторвав от игры в мяч с друзьями. Они шли через сонную деревню, мать торопила Рафа, и когда он хныкал и спрашивал, куда они направляются, только подносила к губам палец. У его потного лица роились мухи, после игры в мяч и долгого пути по жаре ужасно хотелось пить. Он живо помнил ту жажду, и как потом, при виде корыта с холодной водой, хотелось опустить в него голову и пить.

Наконец, ему дали какое-то питьё, не воду. Оно оказалось горьким, но Раф проглотил его прежде, чем успел разобрать вкус, и выплёвывать было поздно. Мать помогла ему раздеться, хотя уже много лет этого не делала. Его это оскорбило. Он путался в шнурках штанов, и мать, сердито ворча, шлёпнула его по рукам и сама развязала узлы со словами, что он заставляет почтенного господина ждать. Но он не мог поторопиться — руки словно отделились от тела и порхали, как бабочки.

Он пошатываясь двинулся вперёд. Пол под ногами опрокидывался. Землетрясение! Нужно бежать на улицу, так всегда учил отец, но ноги не слушались, и кажется, больше никто не замечал, что комната кружится.

Раф не помнил, осталась ли мать посмотреть, что тот человек станет с ним делать, хотя тысячу раз переживал это заново. Кто-то поднял его и бросил в ледяную воду, от внезапного шока застучали зубы. Он слишком поздно увидел нож, почувствовал боль от пореза в паху. Пальцы, ощупывая, проникли в кровоточащую рану, и потом — невообразимый огонь, когда что-то вырывали изнутри, один раз... потом второй.

В комнате были люди, но хотя от ужаса Раф смутно осознавал происходящее, он точно помнил — когда очнулся там, в темноте, один, привязанный к незнакомой кровати с растянутыми ногами так, что не мог двинуться — матери с ним не было. Его запястья тоже связали, он не мог коснуться себя, понять, что с ним сделали, что вырвали из него, как он изуродован. Он лежал там один, в темноте, испытывая самую страшную в своей короткой жизни боль, кричал и плакал и не мог даже вытереть нос.

И отчего-то самым худшим из всего, самым страшным предательством казалось то, что матери тогда не было с ним, чтобы утешить и вытереть слёзы. А Элена бросила бы своего плачущего ребёнка? Может, в конце концов, так поступают все матери?

Луна, висевшая внизу, подо льдом замёрзшего болотца, раздувалась на глазах, словно собираясь разбиться на тысячу маленьких звёздочек-младенцев, а они маленькими рыбками разлетятся в чёрной воде.

Что, если Атен сейчас с Эленой, там, темноте? Его пот сбегает по её бледной коже, руки трогают её грудь, он заставляет её смеяться и стонать, и молить о пощаде. Лицо Элены плыло перед глазами Рафа. Казалось, он видел, как прижимается к Атену её обнаженное тело.

Он в ярости швырнул факел в болотную воду, вдребезги разбив луну. Лёд раскололся, на ноги и лицо брызнула грязная вода. Пламя погасло, теперь Раф дрожал в холодном серебряном свете звёзд. Но холодная вода сделала своё дело — привела его в чувство, как хорошая пощёчина. Элена ушла, и это к лучшему. Он сможет иногда, мельком, видеться с ней в деревне, но она больше не будет жить у него под носом, вечно напоминая о том, чем он не мог обладать. А через несколько лет Элена нарожает ещё детишек, растолстеет, муж и дети добавят морщин на её лицо. Что ж, может, тогда он не то что не захочет её, а даже и не узнает при встрече.

Тщетно убеждая себя, что ему теперь всё равно, Раф решительно шагал в сторону поместья. Луна упрямо плыла вслед за ним, освещая путь и насмехаясь над попыткой её разбить.

С каждым шагом всё больше отдаляясь от Элены, Раф старался представить её толстой, старой, непривлекательной. Он изобразил седыми рыжие волосы. Он наделил её обвисшей грудью и огромным родимым пятном, потом мысленно убрал даже седину, сделав её лысой, как яйцо — но по-прежнему не мог прогнать эту девушку из своих мыслей.

Смертные глупы, все до единого — они верят, что если смогут убедить себя в чём-то, значит, так оно и будет. Но им никогда не удаётся в должной мере себя убедить.