Угорь.

Угри - порождения воды и грома, ибо они сгущаются из рыбьей слизи, когда неистовствует гроза. Многие смертные боятся купаться там, где водятся угри, чтобы те не высосали их кровь.

Если втереть жир угря в глаза, смертный обретает дар видеть лесной народец и чужие секреты. Печень угря облегчает роды, а их кровь исцеляет бородавки.

Если угря высушить на солнце, размягчить в жире, а потом набить тимьяном и лавандой, его можно носить вместо подвязки, чтобы облегчить боль в суставах, что приходит с возрастом, или болотную лихорадку.

Но если жена желает излечить мужа от пьянства, она должна бросить живого угря в эль или вино и подождать, чтобы он там издох, а потом предложить эту выпивку мужу. Он никогда больше не захочет выпить.

Травник Мандрагоры

 

Болотные травы 

Люс осторожно опустила венок из белых роз на распущенные рыжие волосы Элены.

— Ну вот, — успокаивающе пробормотала она, — Они отлично подходят к той маленькой отметине в виде бутона белой розы на твоём бедре. Если у него такая страсть к розам, ему понравится. Джентльмены любят находить скрытые от глаз родинки и шрамы, им кажется, что они открывают тайну.

Она поправила венок, и Элена взвизгнула — шип уколол ей голову. Люс закусила губу и оглянулась на Матушку, а та пожала плечами.

— Ты слышала его слова, он хочет, чтобы шипы остались.

Люс огорчённо посмотрела на свои руки, исцарапанные в кровь от плетения этой короны.

— А это он не хочет увидеть?

— Он может смотреть на всё, что пожелает, если платит за это, — резко ответила Матушка. — Ну-ка, дай взглянуть на тебя, дорогая.

Элена с трудом дышала через маленькое отверстие в деревянной маске, плотно прилегающей к лицу. Она выглядывала сквозь узкие прорези для глаз и уже ощущала нарастающую панику. Элена не понимала, зачем этот человек потребовал, чтобы она надела маску. Маска была просто выкрашена в белый цвет. Ни черт лица, ни контуров — гладкая поверхность, как будто лицо не имело значения, не существовало. Важна была только плоть, только тело.

Элена искоса взглянула вниз, на прекрасное белое платье — простое и гладкое, спадающее до пола, повязанное алым шёлковым поясом. Мучительно было сознавать, что под платьем нет ни сорочки, ни чулок, ни ботинок, и Элена чувствовала себя голой.

Матушка удовлетворённо кивнула.

— Ну, ступай. Он хочет, чтобы ты была готова к его приходу.

— Но, Матушка, прошу, скажите, чего он от меня хочет, что мне делать? — жалобно спросила Элена.

— Полагаю, совсем немного, по крайней мере, для начала. Сперва он всё сделает, а после выполняй то, что он скажет. — Она открыла дверь, ведущую во вторую приёмную, и махнула Элене унизанной украшениями рукой. — Входи, дорогая. Сюда.

Элена смотрела на распахнутую дверь, как заключённый на раскалённые клещи палача, и не двигалась. Люс взяла её под руку и повела вперёд.

— Вот увидишь, это и вполовину не так страшно, как кажется, — прошептала она, подбадривая Элену. — Некоторые джентльмены бывают очень даже приятными. Знают, как доставить девушке удовольствие.

Элена поплелась вперёд. Вторая комната оказалась просторнее, чем та, где её одевали. Там были беспорядочно расставлены маленькие столики с бутылями, кубками, подносами с мясом, медовым печеньем и фруктами. В стороне возвышался деревянный помост, покрытый толстым тюфяком, который выглядел так, словно набит перьями, а не соломой. Элена вздрогнула при виде этого ложа. Так вот где он это сделает? С другой стороны стояла неглубокая мраморная чаша в форме створки гигантской раковины, такая большая, что в ней могли поместиться два человека. В центре раковины был укреплён резной шест, разрисованный резвящимися дельфинами, увешанный странными фруктами и цветами, которые никогда не росли у моря. Наверху красовалась гигантская рыба, раскрашенная в красный и золотой цвета. Она нависала над чашей, широко разинув позолоченный рот.

Подойдя к раковине, Люс нажала плавник на рыбьем хвосте. Изо рта рыбы изящно изогнутой струёй на шест извергся поток воды и потёк вниз. Люс рассмеялась.

— Хвалит, Люс, не трать воду, а то придётся снова наполнять, — сказала Матушка, однако довольно улыбнулась. — А теперь поспеши, дорогая. Он скоро будет.

— Ты должна войти в эту ванну. — Люс помогла Элене переступить через край, потов сама влезла за ней. — Повернись, прислонись спиной к столбу.

Матушка полезла за чем-то под стол и вернулась к Люс с длинной верёвкой в руках. Элена внезапно сообразила, что они собираются делать, оттолкнула Люс, подобрала длинную юбку и попыталась выбраться из чаши.

— Держи её! — рявкнула Матушка.

Матушка с трудом перебралась через низкий край раковины, схватила руки Элены и снова прижала её к столбу, так крепко, что та на мгновение задохнулась. Прежде чем Элена успела понять, что происходит, Матушка отвела её руки назад, за столб, а Люс крепко связала запястья. Элена вопила и вырывалась, но верёвка уже обвила её плечи и туго перетянула грудь, так что она оказалась крепко привязанной к столбу.

Запыхавшиеся от усилий, Люс с матушкой выбрались из раковины и тщательно осмотрели свою работу. В суматохе шипы кое-где расцарапали кожу Элены, и по белой маске со лба стекали тонкие струйки алой крови. Она рыдала, всхлипывая и задыхаясь под маской, умоляя отпустить её, но по их лицам видела — они этого не сделают.

— Ну, хватит вырываться, Холли, прошу тебя — состроила гримаску Люс. — Ты только себе хуже делаешь. Это же просто игра. Некоторым мужчинам нравится изображать героев. Надо полагать, он всего-то и хочет — притвориться, что спасает тебя. Если подыграешь, тебе понравится, вот увидишь.

— Я не хочу, не буду, — выкрикнула в ответ Элена, но голос заглушало дерево. — Если хочешь получить удовольствие, сама это делай. А я не хочу играть. Я не стану делать, что он хочет. Я буду сопротивляться. И как только он меня отпустит — раздеру ему лицо.

Матушка кивнула Люс.

— Тебе лучше бы пойти взглянуть, не готов ли джентльмен, а потом возвращайся и последи за воротами. У Тальбота какие-то дела, и он до сих пор не вернулся.

Едва за Люс захлопнулась дверь, Матушка шагнула вперёд, приложила к губам руку, глядя на Элену снизу вверх.

— А теперь послушай меня, дорогая. Я всё это уже видела, мольбы и слёзы меня не тронут. Если не угодишь тому джентльмену — окажешься в общем зале, будешь удовлетворять матросов и золотарей, пьяных и вонючих как помойка. Полдюжины в день — и быстро научишься проглатывать свою гордость, да тебе и не только её придётся проглатывать. И можешь просить и умолять сколько пожелаешь — джентльменам такое нравится. Это разжигает им кровь. Но предупреждаю — чем больше упрашиваешь, тем он больше распаляется.

Матушка быстро оглянулась, заслышав снаружи приближающиеся шаги. Едва она успела предупреждающе махнуть рукой и скрыться в гардеробной, дверь в комнату открылась. В проёме появилась высокая запахнутая в плащ фигура, обрамлённая темнотой коридора. Элена подавила крик, увидев в мерцающем сиянии свечей лицо — не человеческое, а маску демона.

***

— Хочешь, чтобы я шёл с тобой? — спросил у Рафа ловец угрей. — Могу показать тебе лучшие места для рыбной ловли. Но не скажу, где расставлены мои ловушки, этим секретом я поделюсь только на смертном одре.

Он сморщил в беззубой ухмылке потрёпанное непогодой лицо и постучал пальцем по носу , большая часть которого отсутствовала. Он, как и все старики, любил рассказывать с кровавыми подробностями, как это случилось — когда-то, много лет назад огромный угорь вцепился в кончик его носа и откусил почти начисто. Рыбак был так стар, что никто уже не мог припомнить, правда ли это, но с годами тот чудовищный угорь в рассказе становился всё больше и толще, так что каждое новое поколение детей изумлялось, что этот зверюга откусил только нос, не сожрав всего человека.

— Я хочу пойти на рыбалку один. Хоть на ночь уйти подальше от Осборна и шума поместья, — объяснил Раф.

Старик сочувственно кивнул.

— Что ж, могу это понять. Я не смог бы возиться с людьми день и ночь. На реке, в компании собственных мыслей — полный покой.

Раф сунул монету в загорелую сморщенную руку. Это было больше, чем старик заработал бы за ночь ловлей угрей, и оба они это знали. Рыбак взял монету, без сомнения чувствуя благодарность за возможность провести вечер у очага вместо того, чтобы таскать свои старые кости по стылой реке.

Раф воткнул в ил конец длинного шеста, чтобы не потерять равновесие, и шагнул в плоскодонную лодку, длинную и узкую. Её слишком легко по неосторожности опрокинуть, но для такого большого человека, как Раф, она всё же лучше, чем маленький круглый коракл. Лодка угрожающе закачалась под ним. Раф уже давно не пользовался такой, да и прежде плавал в ней только с Джерардом.

Ловец угрей скептически смотрел на него, потом сунул в лодку короткое тупое весло.

— Может, с ним выйдет лучше. Балансировать проще, если сидишь.

Уйдя подальше от домика рыбака, Раф нашёл подходящее место и спустил в воду пару крепких шнуров с плетёными силками из овечьей шерсти на конце и с червями для наживки. Шнуры он прикрепил к склонившимся над водой ивам.

Раф целый день думал, как удрать, чтоб его не поймали. Войны научили его, что безрассудная храбрость не заменит тщательно продуманного плана. Но судьба не всегда прислушивается к людским планам.

Когда Раф подошёл на лодке к задней части острова на середине реки, солнце уже спускалось над горизонтом. Берег у заливного луга был пуст, только потревоженная серая цапля, бросив свою рыбалку, тяжело поднялась в небо. Раф проклинал себя за глупость, за то, что дал пареньку слишком много еды. Мальчик попросту подумал, что это достаточное вознаграждение за доставку сообщения, и не стал ждать. Но когда лодка Рафа плавно скользила мимо нависшей над водой ивы, он заметил небольшой, обтянутый кожей коракл, скрытый под ветвями, лодочка так хорошо сливалась с темной растительностью, что Раф наверняка пропустил бы ее, если бы не выискивал намеренно.

Мальчик спал, свернувшись внутри, но, услышав всплеск весла Рафа, мгновенно проснулся.

— Ты готов, малец?

Паренек кивнул, обшаривая взглядом лодку в поисках обещанного запаса еды, и широко улыбнулся, заметив на дне закрытую корзину.

— Тогда веди. Я следом за тобой, но помни, я должен тебя видеть, и я не такой юркий на воде, как ты.

Мальчик направился вперёд, в сгущающуюся темноту. Раф не ошибся — коракл оказался продолжением тела мальчишки. Его весло беззвучно опускалось и поднималось, а двигался он так быстро, что почти сразу же исчез из вида. Раф греб изо всех сил и чуть не врезался в маленький коракл, когда миновал следующий поворот, за которым его ждал парнишка.

— Постой, — сказал Раф. — Лучше давай свяжем лодки, иначе ты потеряешь меня в темноте или я врежусь в тебя и потоплю.

На дне плоскодонки ловца угрей валялись куски старой веревки. Раф привязал коракл к своей лодке и помог мальчику перебраться в неё.

— А теперь устраивайся на носу и говори, куда править.

Мальчик послушался и примерно через час гребли указал на просвет в зарослях впереди, который Раф никогда бы не заметил в темноте. С помощью паренька, который подталкивал и тянул лодку под склонившейся берёзой, Рафу удалось провести неуклюжую посудину в заводь, теперь они плыли в тысяче кружащих протоков, ведущих через болота. Камыш высокой каймой раскачивался и шуршал над их головами, кое где заросли осоки и болотный мирт образовывали островки на густой, липкой грязи.

Внезапно, где-то в камышах невидимая выпь издала хриплый, пронзительный вопль, словно у самого уха. Раф подпрыгнул от неожиданности, а мальчик захихикал. Маслянистая черная вода плескалась между темными грязными берегами, но только паренёк мог отличить воду от суши. Резкий запах грязи, застоявшейся воды и гниющей растительности хлынул в ноздри Рафа, и он утонул в этой вони. Одно неверное движение, неловкий поворот, и они завязнут в чавкающей топи. А вокруг, в темноте, болото что-то шептало, повизгивало и покачивалось, словно знало, что в его королевство вторгся чужак, и било тревогу.

Каждый сам отмеряет свои часы — когда Рафу казалось, что, должно быть, скоро рассвет, а для мальчика времени прошло совсем немного, он обернулся к Рафу и прошептал, чтобы тот остановился. На чёрном небе наконец показалась луна, и в её свете Раф заметил обрубок палки, которая могла быть швартовым столбиком или обломком болотного дуба, торчащим из грязи. Он накинул на него лодочный конец и обвязал вокруг палки.

Мальчик спрыгнул во что-то, что похожее на ещё один островок тростника. Раф пошатываясь перебрался на нос плоскодонки, болезненно ощущая свой огромный размер, и потыкал шестом почву. Она оказалась топкой, но конец шеста в ней не утонул. Раф подхватил корзину с едой и осторожно сошёл с лодки, молясь, чтобы почва выдержала его вес.

Пробившись сквозь заросли, Раф обнаружил, что поднимается по узенькой тропе, выложенной сухим тростником и камнями, чтобы немного приподнять дорожку над уровнем болота. Он поднялся по пологому склону и почти уткнулся в хижину, небольшую, но занимавшую большую часть поляны. Из-за дома показалась рука мальчика, подзывая Рафа обойти вокруг. Там обнаружился вход, закрытый кожаной занавесью, Раф сдвинул её и пригнулся как можно ниже — человек его роста не смог бы выпрямиться под этой тростниковой кровлей.

В яме посреди хижины горел костёрок, клубящийся дым заполнял всё вокруг, пытаясь пробиться сквозь покрытую тростником крышу. Кроме того, в доме воняло рыбой. Вскоре Раф увидел почему. На деревянный кол, воткнутый прямо в землю, была насажена чайка, в клюве горел фитиль из ободранного камыша, а жир для огня сочился из птичьей тушки.

Из дымной завесы раздался резкий голос:

— Кто это? — В голосе сквозила тревога. — Ты предал меня, мальчик?

— Нет, отче, — обиженно ответил мальчик. — Он сказал, леди Анна далеко от поместья, сказал, что поможет заместо неё.

— Я не обещал этого, парень, — возразил Раф. — Он пристально смотрел на укрытую тенью фигуру, пытаясь разглядеть лицо, но глубоко надвинутый капюшон надёжно скрывал голову незнакомца. — Я пришел узнать, что за дело у тебя к леди Анне, ведь если бы твое сообщение попало не в те руки, это могло привести к её гибели, если не хуже. Тебе повезло, что мальчишка наткнулся на меня, а не прямо на лорда Осборна. Парень назвал тебя отцом? Ты ему родня или священник?

Незнакомец колебался.

— Не знаю, могу ли я доверять тебе, но поскольку ты должно быть догадался, что я беглец, вряд ли будет хуже, если я признаюсь — я еще и священник.

Пока Раф стоял скрючившись в низкой хижине, его спина с каждой минутой затекала. Он сел, скрестив ноги, на покрытый тростником пол, и священник осторожно последовал его примеру.

— Ты пытаешься добраться до Франции?

Священник кивнул.

— А почему обратился к леди Анне?

— Она благочестивая женщина. Я слышал, она помогала другим божьим людям. Переправляла еду и деньги, передавала сообщения тем, кто мог им помочь. Я подумал, вдруг она знает кого-то, кто сумеет помочь мне найти безопасный путь.

— У него есть еда, — нетерпеливо перебил болотный парнишка, указывая на корзину.

— Есть, — произнес Раф. — Но пусть сперва священник досыта поест. Готов поспорить, он давно не набивал свой живот, в отличие от тебя, парень.

Мальчишка сразу поник, но покорно передал корзину священнику и был вознагражден, когда тот разломил пирог и отдал ему половину. Прервавшись, только чтобы кратко вознести благодарение на латыни, священник, не переводя дух, разделался со второй. Прежде чем он успел проглотить последний кусочек, его рука уже опять пошарила в корзине.

Пока священник ел, Раф размышлял, что делать. Он никогда не думал, что леди Анна играет в такую опасную игру. Хотя он был уверен, что она не встречалась со священниками лично, но даже передача сообщений грозила леди Анне потерей не только свободы, но и жизни, если такое послание перехватят или преданность доверенного человека будет куплена толстым кошельком. Оказание любой помощи врагу короля считается изменой. То, что она знатная женщина, не спасло бы её, ведь в таких преступлениях для короля не имеет значения благородное происхождение преступника. Знал ли Джерард, чем занимается его мать? Сам он не прочь был рискнуть, но никогда не позволил бы этого матери, и кроме того, Джерард доверял Рафу. Более вероятно, что скорбь об умершем без покаяния сыне вовлекла леди Анну в эту опасную сеть.

Но было в безрассудном поведении этого человека и что-то ещё, заставившее Рафа насторожиться.

— Ответь мне, отче, — сказал Раф.

Священник жадно глотал вино из бутыли, найденной в корзинке Рафа, но всё же неохотно отставил её и обернулся.

— Скажи, отчего ты так рвёшься во Францию? Иоанн не чинит зла простым приходским священникам. Он лишает свободы тех, кто противостоит ему, но многие просто оставили свой образ жизни, спрятались или нашли приют в монастырях.

Священник минуту помолчал, и Раф понял — он прикидывает, насколько можно ему доверять.

— До сих пор я скрывался в убежище. Но... я не простой приходской священник. Я был капелланом Ильского епископа.

Раф присвистнул сквозь зубы. Теперь он понимал, почему этот человек так встревожен. Именно епископ Ильский вместе с епископами Лондона и Вустера по указанию Папы вынесли приговор наложить на Англию интердикт, когда Иоанн отказался принять назначении Стефана Лэнгтона архиепископом Кентерберийским. Иоанн упивался возможностью отомстить любому из окружения епископа, кто попадет к нему в руки. А капеллан наверняка знал, есть ли у епископа какие-нибудь маленькие тёмные тайны, которые Иоанн мог использовать против него, чтобы одержать верх. Может, в глазах церкви капеллан и был ничтожным человечком, но для Иоанна он мог бы стать ценной добычей. А методы Иоанна, побуждающие говорить упрямых пленников, уже стали легендарными в своей изощренной жестокости, даже для сына Анжу.

— И почему же ты не остался в своём безопасном укрытии? — спросил его Раф.

Священник вздрогнул.

— Мою экономку арестовали. Она на сносях, а семья не смогла выплатить штраф за её освобождение. Она опасалась за свою жизнь и жизнь нерождённого ребенка, поэтому рассказала людям Иоанна, где меня искать.

Раф с трудом подавил улыбку. Несомненно, ребенок был от священника. Все знали, что экономка священника в большинстве случаев еще и его любовница, поэтому Иоанн арестовывал множество таких женщин, зная, что для священников это даже более ощутимая утрата, чем конфискация их имущества. Обычно их освобождали, но лишь после уплаты немалого штрафа, который попадал в сундуки Иоанна, и без того раздутые от сокровищ. Но в этом случае люди короля, должно быть, с радостью обнаружили, что поймали в ловушку лебедя вместо воробья.

Священник подался вперед.

— Ты мне поможешь? У меня есть деньги, чтобы заплатить за проезд.

Значит, не всё пропавшее церковное серебро попало в сундуки Иоанна, подумал Раф. Священники, несомненно, постарались удрать не с пустыми руками.

— Мне понадобятся деньги вперед — заплатить речному лодочнику, что отвезет тебя на корабль, а также парням, которые доставят на тот корабль весточку. — Заметив, что священник собрался возразить, Раф добавил: — На жалование управляющего не смажешь все жадные ладони.

— Откуда мне знать, что ты просто не сбежишь с деньгами? — подозрительно произнес священник.

— Тебе придется довериться кому-то или прозябать здесь, ожидая месяцы или даже годы, пока не снимут интердикт, поскольку Иоанн не намерен уступать Папе.

Священник задумался, а затем пожал плечами, угрюмо соглашаясь.

— Означает ли это, что ты мне поможешь?

Раф пристально разглядывал священника, поглаживая лишённый растительности подбородок.

— Клянешься ли ты кровью Христа, что весь твой рассказ — правда? И у тебя нет иных причин, чтобы отправиться во Францию?

Священник перекрестился.

— Клянусь священной кровью и телом нашего Господа. Какая же еще причина может у меня быть?

Раф фыркнул.

— Помочь врагам Англии?

— Да никогда в жизни! — возмутился тот. — Я священник, а не предатель.

— Много таких, и священников и предателей одновременно, — произнес Раф. — Но я помогу тебе уйти. Нет, не так быстро, постой. — Он поднял руку, чтобы остановить его благодарности. - Сначала ты должен сделать кое-что для меня.

— Я не смогу отслужить тайную мессу, у меня нет святых даров или других...

— Достойный, храбрый человек, сын леди Анны, лежит непогребенным в поместье. Он скончался без необходимых обрядов, поскольку в этих краях не нашлось ни одного священника, кто пришел бы к смертному ложу. Прежде чем ты отправишься во Францию, ты придешь, благословишь место его погребения и помажешь его.

— Но если он умер во грехе, — возразил священник, — я не могу его соборовать. Церковь не дозволяет...

— Я сказал, что он умер не исповедавшись, но не во грехе.

Священник нетерпеливо взмахнул рукой, показывая, что это одно и то же.

— Можешь быть уверен, я стану молиться за него, и если ты поможешь мне безопасно добраться до Франции, я закажу ежедневную мессу за упокой его души, чтобы воздать тебе по заслугам. Достаточно ли за проезд служить мессы три месяца?

Раф неожиданно схватил его за за грудки, и священник вскрикнул от страха.

— Ты придешь в поместье и помажешь его, иначе обещаю —ты никогда не ступишь на французскую землю.

Священник попытался освободиться из кулачища Рафа, но безуспешно.

— Не дури, сын мой, это слишком опасно. Ты сам сказал, что мальчик чуть не попался лорду Осборну - а что будет, когда он поймает меня? Я не могу просто войти в оживлённое поместье, где меня увидит сотня пар глаз. К тому же Господь услышит мои молитвы за душу Джерарда из Франции точно так же, как если бы я возносил бы их у гроба умершего.

— Но я не услышу, — возразил Раф.

Он выпустил священника, и тот забился в угол тесной хижины, так далеко, как только сумел.

— А теперь, – твёрдо сказал Раф, — я уйду и договорюсь насчет твоего побега во Францию. Когда все будет готово, я отправлю тебе весточку с мальчиком, чтобы он привел тебя в усадьбу после наступления темноты. Как только ты исполнишь свой долг над телом Джерарда, тебя посадят на лодку. Если же ты не придешь в усадьбу, когда я пошлю за тобой, лодка отчалит без тебя. У тебя есть выбор, святой отец — свобода и безопасность или голодать на болотах, пока мне не надоест ждать и я не расскажу людям короля, где тебя искать.

— Ты предашь меня? — глаза священника округлились от ужаса.

— Я не бы стал предавать священника. Но если ты не поступаешь, как подобает священнику, если твоя жалкая шкура для тебя дороже, чем бессметная душа другого человека — тогда ты отказался от своих обетов и больше не священник.

***

Элена лежала без сна, свернувшись в клубок, на покрытой дёрном скамье в потемневшем саду. Она так измучилась, что казалось, ей никогда больше не хватит сил даже поднять голову. Но она не могла уснуть. Невозможно даже закрыть глаза — вдруг он снова придёт к ней во сне. Зелёная чешуя, поблёскивающая в мерцании свечей, длинные чёрные рога и острые клыки, торчащие из ярко-красного рта. Двигались только сверкающие из-под деревянной маски глаза. Элена снова и снова видела, как он молча, с непроницаемым видом приближается к ней. Холодные зелёные глаза, горящие над её телом. Она опять чувствовала верёвки, которыми привязана к столбу, беспомощная, как насекомое в паутине, ожидающее, когда паук запустит в него свои ядовитые зубы. Элена до боли придавила кулаками глаза, чтобы больше не видеть то, что их жгло.

Вода, холодная вода из огромного рта толстой рыбы стекает по её маске, затекает под неё, ей начинает казаться, что она тонет, лёгкие рвутся и трудно дышать.

Высоко в небе, в маленьком чёрном квадрате между стен внутреннего двора мерцали колючие звёзды. Элена прижималась щекой к жёстким веточкам тимьяна, не обращая внимания на царапины. Такой пустяк рядом с болью, охватившей всё тело, пылающей между ног.

Большинство женщин уже разбрелись по комнатам или спали в объятьях заплативших за ночь клиентов. Давно стихли визги и смех, а Элена всё не могла пошевелиться. Она дрожала, но не могла заставить себя вернуться в дом, быть рядом с человеческой плотью, чувствовать вонь пота и семени от женских тел. Она безуспешно пыталась втянуть очищающий запах тимьяна, чтобы избавиться от этой вони, возвращающейся снова и снова, как бесконечное эхо.

Рафаэль говорил, ей нужно пробыть здесь год и ещё один день. Год и день, чтобы обрести свободу, но если она не сумеет доказать невиновность — кто знает, сколько ещё? И сколько раз за год опять придёт этот человек или другие вроде него? Знать бы, сколько ещё придётся терпеть это место — может, она сумела бы его вытерпеть. Но вдруг она будет ждать, надеяться и никогда отсюда не выйдет? Никогда не почувствует объятья Атена, не увидит лицо своего сына. Она должна знать, будет ли этому конец.

Казалось, двигаться нет больше сил, но всё же Элена заставила себя подняться и на дрожащих ногах побрела в сторону общей спальни. Она осторожно, чтобы никого не разбудить, прошла между спящими женщинами к своей лежанке и, подняв край, пошарила внизу, пока пальцы не нащупали холодную кожу сумы. Элена тихонько вытащила её и осторожно прокралась назад, в залитый лунным светом сад, на покрытую дёрном скамейку.

Она похолодела от страха, услышав, как открылась и захлопнулась дверь в коридоре. Но в сад никто не вошёл — должно быть, кто-то покинул бордель. За стеной послышался вой собаки, но внутри, во дворе, было тихо. Посеребренные деревья тихонько шуршали на тёплом ночном ветерке, тёмные тени ветвей грациозно, как в танце, скользили по чёрной траве.

Чтобы выполнить то, что собралась, Элене не нужен был свет — она много раз делала это в доме у Атена, пока он спал. Она вытащила из сумы узелок и осторожно развернула. Потом взяла нож и, собравшись с силами, провела острым лезвием по языку. Семя того человека налипло на её бёдра. Она подняла юбку, и кровь, капавшая с языка, смешалось с подсыхающей белой коркой. Потом Элена осторожно помазала мандрагору кровавым солёным молоком.

Прошли уже месяцы с тех пор, как Элена меня кормила. Я не пила с рождения ребёнка и была голодна, ужасно голодна. Это красное молоко у меня во рту — словно сладость вина для мужчин. От него так легко опьянеть, а от запаха, тяжёлого как железо, кружится голова. Но в отличие от пьянеющих от вина смертных, мозг наш от этого становится лишь острее, а силы растут с каждой новой каплей густого красного молока. Я трепетала под её пальцами, и она чувствовала мою дрожь.

Я знала, чего она хочет, куда лучше, чем сама Элена. Но она должна была это сказать, всё, что ей нужно сделать — это лишь сказать. Таков наш закон, наш обет — проси, и дано тебе будет. Это было нашей клятвой задолго до того, как ее присвоил другой — ведь виселицы и кресты стояли столетиями, прежде чем Он впервые заплакал в хлеву. Мы стары, как само убийство, и лишь ангел смерти может назвать себя нашим старшим братом.

Элена поднесла меня к самым губам и прошептала:

— Покажи мне сон. Покажи мне то, что случится. Человек, тот что был здесь сегодня, покажи, придёт ли он снова. Расскажи, как мне стать свободной.

Но я знала, о чём она просит на самом деле. Я слишком хорошо это знала.