Уилфрид, рождённый в Нортумбрии и обучавшийся в Линдисфарне, призвал королеву Этельдреду оставить мужа, короля Эгфрида, чтобы стать монахиней. Король изгнал Уилфрида, и тот отправился проповедовать язычникам. Уилфриду посвящены сорок восемь древних английских церквей.

 

Настоятельница Марта     

Женщины медленно расходились по своим делам, стараясь не встречаться друг с другом глазами, будто боялись, что с ними заговорят. Они осторожно пробирались между заледенелыми лужами, не поднимая глаз от мерзлой земли. Их дыхание тянулось следом, будто белая вуаль. Каждая с опаской взглянула на окно, у которого я стояла, и тут же отвела взгляд. Они боялись не меня, а этой комнаты. Андреа лежала тихо, но это расстраивало бегинок даже больше, чем ее крики.

Сосульки свисали с оконных створок, поблёскивали на каждой ветке. Даже луна, не закрытая облаками, казалась неподвижной, как будто примёрзла к небу. Ещё только октябрь, не должно быть так холодно. Заморозки пришли слишком рано, перепутав времена года.

Ещё не рассвело. Позади меня на стуле, прислонившись к изножию кровати Андреа и положив руки под голову, дремала Целительница Марта. Огонь угасал, последнее полено уже прогорело, превратившись в серый пепел. Он почти не грел, но я боялась ворошить угли, чтобы не разбудить Целительницу Марту. Лицо у неё было бледное, измученное, и я боялась, что без отдыха она тоже сляжет. И если я сяду, то тоже усну. Мой разум закоченел от усталости, как и тело.

Андреа серьезно заболела почти неделю назад, она сгорала в лихорадке. Мы решили пустить ей кровь, но кровь была бледной, как будто разбавленной водой. Андреа не могла глотать лекарства, а мази, которыми натирала её Целительница Марта, не помогали.

Первые три дня отшельница страдала, как на пыточном ложе. Руки и ноги изгибались, она царапалась и ужасно кричала в бреду. Андреа казалось, что её атакуют демоны, колют ножами руки и ноги, льют в раны расплавленный воск, издеваются над ней, предлагая навоз на золотых церковных дискосах и мочу в серебряных кубках. Она плакала от того, что инкубы хватают её за руки и голой вовлекают в свой непристойный танец. И хотя Андреа ни разу не поднялась с постели, её руки и ноги дёргались и трепетали, как будто она скакала и кружилась вместе с ними. С её губ слетали такие кошмарные крики, такой ужас стоял в широко открытых глазах, что даже самый закоренелый безбожник, лишь мельком увидев на её лице разверстую перед ним бездну чистилища, упал бы на колени и каялся до конца своих дней.

Целительница Марта и я постоянно ухаживали за ней, только изредка покидая комнату ради служб в церкви. Нельзя было допускать, чтобы другие бегинки видели агонию Андреа, слышали, как она бормочет эти мерзкие слова. Но как бы я не уставала, когда мне удавалось ненадолго уснуть, крики и визг проникали в мой сон, и я была рада проснуться. Эти мучительные вопли преследовали нас даже в церкви, прорываясь через молитвы и пение псалмов. Я просила женщин по очереди молиться за неё, так что в церкви постоянно, не прерываясь ни днём ни ночью, возносились моления за её душу. Но женщин и не надо было принуждать к молитве — по их испуганным лицам я видела, что мысли всех обитателей бегинажа сосредоточены на страданиях Андреа.

Потом, на четвёртый день перед рассветом, она внезапно затихла. Я открыла ставни и в сером утреннем свете увидела, что глаза Андреа закрыты. Её кожа под моими пальцами была ледяной. Я решила, что ее дух покинул тело, была уверена в этом. Я подошла к двери и тихонько позвала Целительницу Марту. Она быстро подошла и склонилась над Андреа, потом положила пёрышко поверх ее губ, и оно слегка пошевелилось. Она еще дышала, пусть и едва различимо.

Следующие три дна она лежала, как мёртвая — безвольное неподвижное тело, сомкнутые синеватые веки. Комнату заполнил ужасный холод, пугавший нас больше, чем дикие вопли. Мы так стойко молились о прекращении адских криков, но дрогнули перед этим осязаемым молчанием, исходившим из её кельи и как будто заполнившим каждый уголок бегинажа.

Через внутренний двор переваливаясь заковыляла Кухарка Марта с дымящейся миской в руках. За ней семенила Кэтрин, бережно держа другую миску.

Кухарка Марта улыбнулась мне.

— Вот, я принесла вам с Целительницей Мартой хороший горячий суп. Не стой, Кэтрин, неси, пока не остыло. Обещай, что вы это съедите пока горячее, у вас уже который день, считай, и маковой росинки во рту не было. Ну, как она?

Я ожидала ее вопроса. Ради этого Кухарка Марта и покинула свою тёплую кухню, а не прислала кого-нибудь из девочек.

— Она успокоилась, нужно благодарить Бога, ответившего на наши молитвы, он изгнал мучивших её демонов. Ты передашь это всем, Кухарка Марта? Скажи, пусть возносят благодарственные молитвы.

— Мне кажется, Андреа не спит, — тихо сказала Целительница Марта.

Я прикрыла дверь за Кухаркой Мартой и поспешила к кровати Андреа. Руки её были широко раскинуты, глаза открыты, но она не видела нас. Я оглянулась в направлении ее взгляда. Кроме простой побеленной стены смотреть там не на что.

— Смотри... даже на кресте мой Господь, — прохрипела Андреа, — как любящая мать... предлагает Он мне свою благословенную грудь. Он поит меня... из своих святых ран. Его сладкая кровь наполняет мой рот. Он — моя нежная мать, моя дева... Я во чреве его.

Она приподнялась на кровати, протягивая руки. Опухшие потрескавшиеся губы изогнулись в подобии улыбки. Внезапно она обернулась ко мне. Кажется, впервые за много дней она заметила и узнала меня. Она схватила меня за руку и потянула к себе.

— Дай мне Его плоть. Мне нужно... Я должна в последний раз принять Его тело.

Целительница Марта легко коснулась моей руки.

— Останься с ней. Я принесу причастие.

Она выскользнула из комнаты, закрыв за собой дверь, прежде чем я успела ответить. Мне пришлось рассказать Целительнице Марте о ночном визите францисканца, тайно принёсшего гостию. Несколько дней мы провели вместе, заточёнными в келье Андреа, так что я не могла скрыть это от Целительницы Марты. Неделями я несла это бремя одна, и теперь, признавшись, почувствовала облегчение. В душе я знала, что Целительница Марта меня поймёт, но ждала, что сначала она будет удивлена и испугана. Однако она просто кивнула в ответ, как будто давно всё знала.

Я с трудом опустилась на колени перед кроватью.

— Исповедайся, Андреа. — Но я так не хотела этого слышать. И почему-то я опустилась на колени, как будто исповедь принимали у меня.

Она притянула меня ближе, от кислого холодного дыхания мурашки ползли по коже. Злясь на себя за это отвращение, я наклонилась так, что её губы коснулись моей щеки. Андреа шептала слова исповеди, но я не могла их понять, голова кружилась от усталости. Она призналась в давних грехах пренебрежения и слабости, в которых сотни раз каялась прежде, и тут же заговорила о непристойностях с демонами и скотом, как будто не отличала воображаемых болезненных иллюзий от того, что на самом деле совершала. А может, это одно и то же.

Что, если её дух уже далеко от лежащего здесь тела? Чьи тогда это грехи? Духи ведьм способны улетать и делать зло, даже когда тело сковано цепями. Но если Бог не в силах защитить от демонов тьмы даже благословенную душу Андреа, чего же ждать нам?

— Ego te absolvo a peccatis tuis in nomine Patris. Отпускаю твои грехи во имя Отца...

Я отпустила ей грехи, не понимая в чем они заключаются.

Целительница Марта принесла под плащом маленькую шкатулку и открыла крышку. Внутри лежало тело Христово, четыре кружочка белого хлеба, отмеченные знаком креста с переплетёнными эмблемами страданий Господа — бич, молот, копьё и терновый венец.

Я благоговейно взяла одну облатку, а Целительница Марта опустилась на колени, не сводя глаз с тела Христова в моих руках. В глазах у неё мелькнула усталость, потом лицо снова стало спокойным.

Я обратилась к Андреа, произнося благословение, а она изо всех сил потянулась ко мне. Я положила причастие на распухший язык, но Андреа трудно было проглотить даже такую малость. Она откинулась назад и глубоко вздохнула.

Целительница Марта нашла в своей суме маленький флакончик масла и протянула мне.

— Пора. Она очень близка к концу.

Я отдёрнула руку, как от огня.

— Нет. Я не могу. Не надо.

— Ты против своей воли взялась ее соборовать. Теперь ты должна закончить начатое.

На меня словно лег груз этих слов. Воздух в комнате вдруг стал тяжелым, сгустился, как дым, стало трудно дышать. Я взяла на себя ответственность за её бессмертную душу и втянула в это Целительницу Марту. Я слышала исповедь отшельницы. Но что станет теперь с моей душой?

Я встала между её душой и Богом. Я отпускала её грехи. «...что вы свяжете на земле, то будет связано на небе; и что разрешите на земле, то будет разрешено на небе». Но епископ не возлагал на меня руки для благословения, и церковь не окутывала меня своим покровом. У меня нет ни власти, ни защиты.

Целительница Марта смотрела на меня, ожидая, что сейчас я отпущу эту светлую душу к Богу. Но Андреа — не прокаженный, не гулящая девка, умирающая в родах, благодарные за любое мое благословение, лишь бы сократить свои дни в чистилище. Я не смела вмешиваться в такую чистую жизнь, такое таинство.

— Пошли за отцом Ульфридом, быстро.

Но Целительница Марта не двинулась с места. Может, я сказала слишком тихо? Мы молча смотрели друг на друга, а потом она просто сжала мою руку. Кожа у неё была горячая.

— Настоятельница Марта, ты же знаешь, мы сейчас не можем послать за священником. Если он спросит, когда она в последний раз причащалась... если узнает, что ты сделала, тебя арестуют. И кроме того...

Мы обе знали, что будет, когда это откроется — тюрьма, пытки, смерть. И не только для меня — я сделала виновной и Целительницу Марту, покрывавшую моё преступление. Назад пути нет, и нельзя отменить совершенное. Я, как вор, захватила то, что принадлежит только священнику, и вернуть это, как дичь, украденную из угодий короля, не лишившись жизни невозможно.

Целительница Марта снова протянула мне флакон. И на этот раз я взяла его у неё из рук и помазала тело Андреа, её грудь, руки и ноги.

Андреа внезапно вскрикнула и стала давиться, и я бросилась подставлять миску под её подбородок. Изо рта потекла алая кровь и чёрная желчь. Андреа откинулась назад, тело изогнулось, голова безвольно упала. Целительнице Марте незачем было говорить мне, что всё кончено. Мы обе опустились на колени для молитвы.

Целительница Марта первой поднялась на ноги и начала приводить в порядок тело. Я попыталась помочь, но она мягко отстранила меня.

— Оставь это. Сейчас твоё место с остальными женщинами. Расскажи им, как она ушла, они ждут. И нужно подготовить для неё место в церкви. Попроси кого-нибудь помочь мне ее уложить. Я подожду. — Она вытерла рот Андреа пучком соломы, бросила солому в наполненную кровью миску. — Скажи, пусть принесут воды для омовения и ароматических трав. Пега уже помогала мне с этим раньше, она знает, что принести.

Я знала, мне нужно тщательно выбирать слова, чтобы женщины радовались уходу отшельницы в иной мир и в бегинаже не было печали и скорби. Мы будем благодарить за то, что чистая душа Андреа освободилась от груза плоти и ушла к благословенному свету. Да, так я и скажу им.

Я взяла миску из рук Целительницы Марты.

— Лучше избавиться от этого, пока не пришли остальные. Им незачем это видеть.

Я опрокинула миску в огонь. Пламя зашипело и вспыхнуло снова. Миску я начисто вытерла соломой, которую тоже бросила в очаг. Я не дам никому впасть в грех отчаяния. Нельзя горевать о том, кто ушёл прямо в руки Господа. Мой долг — не допустить этого.

— А когда поговоришь с женщинами, Настоятельница Марта, тебе нужно пойти поспать.

Я покачала головой.

— Я много дней пренебрегала своими обязанностями, и сейчас слишком много дел. Ночью отдохну.

— Дела ждали много дней, подождут ещё несколько часов. Глаза у тебя красные, и ты шатаешься, как старый паралитик. — Целительница Марта погрозила мне пальцем. — Иди спать, девочка.

Не знаю, сколько я проспала. Меня разбудил шум голосов за окном. Я услышала топот бегущих ног, крики стали громче. Я выпрыгнула из постели и бросилась во двор. Похоже, там столпились все женщины бегинажа. Они что-то взволнованно обсуждали, поплотнее запахиваясь в плащи от холода.

Я прикрыла глаза, щурясь от яркого дневного света. Я ещё не пришла в себя от внезапного пробуждения, но ясно было — что-то не так.

Малышка Кэтрин заметила меня и бросилась вперёд, расталкивая толпу.

— Настоятельница Марта, смотри, чудо! Чудо!

Она указала на серебряную тарелку, которую благоговейно держала в руках Учительница Марта. На тарелке лежало что-то маленькое, слегка обгоревшее.

Я присмотрелась поближе. Внутри всё сжалось от ледянящего ужаса. На тарелке лежала маленькая облатка, почерневшая, но с хорошо различимой печатью — гостия из принесённых монахом-францисканцем.

— Откуда это у вас? — спросила я.

— Мы выгребали очаг в комнате Андреа, и это лежало в золе, — возбуждённо выпалила Кэтрин.

— Это гостия, которую приняла в тот день Андреа, — взволнованно сказала Учительница Марта, сжимая тарелку, как будто боялась, что та вырвется из рук. — Её вырвало, когда она испустила дух, и это бросили в огонь, но Бог сохранил для нас освящённую облатку. Всё остальное сгорело, а Его тела пламя не посмело коснуться.

— Это чудо, чудо, — доносилось из толпы.

Дрожа от страха, я всматривалась в толпу, пытаясь найти Целительницу Марту. Должно быть, она сказала Учительнице Марте, что случилось. Никто больше не входил к Андреа, никто не мог знать о гостии. Я не могла поверить, что Целительница Марта предала меня. Она знала, как это опасно. Она предупреждала меня на этом самом месте. И я верила Целительнице Марте как никому другому, я могла бы доверить ей свою жизнь.

— Настоятельница Марта.

Я обернулась на голос — Целительница Марта тронула меня за локоть.

— Что ты им сказала? Как ты могла...

— Всем, кто знал отшельницу, известно, что её поддерживала гостия, — тихо сказала Целительница Марта, сжимая мою руку. — И в бегинаже нет ни одной женщины, не знавшей о тайных визитах францисканца. Ты же не глупа, Настоятельница Марта. Ты и вправду думала, будто они не догадаются, что к чему? Мне незачем объяснять им, зачем он приходил. Они с самого начала знали, что монах приносил гостию для Андреа.

Целительница Марта задержала на мне взгляд, как будто хотела, чтобы я поняла что-то важное. И я сообразила, что Учительница Марта не упомянула меня, когда говорила о чуде. Она рассказывала мне так, словно я и не знала, что Андреа вырвало. Похоже, она считала, что это не я, а монах совершал последние обряды над Андреа.

— Бегинки хранили тайну визитов францисканца, — продолжала Целительница Марта. — Но если они догадались, зачем он приходил, могли догадаться и другие, в этом и опасность. — Она кивнула в сторону лечебницы.

Я глубоко вздохнула, пытаясь собраться с мыслями. Руки дрожали, пришлось покрепче сцепить их за спиной. Я подняла голову и посмотрела на толпу бегинок — они затихли, ожидая моих слов. Я заговорила, осторожно подбирая слова.

— То, что сохранилась облатка, упавшая с чистых губ Андреа, это настоящее чудо. Это знак, что мы в безопасности в этих стенах. Бог благословил Андреа, и нам нужно просить у него сил следовать её примеру. Мы найдём подходящий ковчег, чтобы сохранить эту реликвию. Но я настоятельно требую не обсуждать случившееся с посторонними, пока Бог не укажет нам иного. Постарайтесь, чтобы эта история не вышла за пределы бегинажа, иначе францисканец подвергнется смертельной опасности, поскольку монахам запрещено отправление таинств. Кроме того, найдутся и те, кто позавидует нашей реликвии и захочет отобрать её.

На самом деле я боялась вовсе не кражи, но не смела рассказать о реальной опасности. Я просто понадеялась, что страх потерять реликвию заставит их молчать о ней.

— Ну, а теперь — за дело. Осмелюсь напомнить, у всех вас есть обязанности. Учительница Марта, отнеси облатку в часовню и проследи, чтобы ее заперли. А ключи принеси мне.

Жещины минуту стояли молча, потом стали потихоньку, группами, расходиться, тихо перешёптываясь, и наконец мы с Целительницей Мартой остались вдвоём. Мне неловко было смотреть ей в глаза.

— Ты сказала им, что Андреа получала гостию. Больше ты им точно ничего не говорила?

Целительница Марта вздохнула.

— Ты ещё спрашиваешь — после стольких лет. Ты и вправду думаешь, что я могла бы тебя предать? Я только подтвердила то, что они и так уже знали. А про тебя им неизвестно, хотя подозреваю, Привратница Марта обо всём догадалась. Она знает, что монах не входил в наши ворота.

— И Привратница Марта знает! — ужаснулась я. — Неужели ты думаешь, что она станет держать это при себе?

— Она понимает, как это опасно. Может, она и сплетничает по пустякам, но не об этом. — Целительница Марта подышала на руки, чтобы согреть их. — В тебе так много хорошего, подруга, только зря ты не веришь, что другие могут быть так же умны и преданны делу, как и ты. Ты многого требуешь от себя, но мало чего ждёшь от других сестёр. Научись доверять другим — это единственный способ заслужить их любовь и преданность. Иначе тебе достанется только чувство долга.

— Зато ты уж очень доверчива, — огрызнулась я. — Ты сказала, слух о монахе уже мог дойти до лечебницы. Сколько дней пройдёт, прежде чем о нашем чуде узнает вся деревня?

Она поморщилась.

— Я и не говорила, что чудо надолго останется тайной.

— И что тогда?

— Кто знает? Может, чудо привлечёт к нам удачу, а может, несчастье. Я знаю одно — рядом с чудом никогда не бывает мира и покоя.