День второй...

Лежа в постели, я смотрела, как медленно расходились темные тучи, как солнце просачивалось сквозь них, проникая в номер. Это, конечно, не давало никаких обещаний на легкий день.

Не давая себе и минуты на раздумья и воспоминания, я встала и приготовилась к завтраку и долгому дню, который собиралась провести в городе. В поисках того, кого хотела найти.

Собираясь, услышала стук в дверь.

— Доброе утро, мисс Харт, ваш завтрак.

— Должно быть, произошла какая-то ошибка, я ничего не заказывала, — сказала я смущенно.

— Не беспокойтесь. Это бесплатно в качестве извинения за неприятности с номером.

Я отодвинулась так, чтобы он смог вкатить тележку. Не закрывая дверь, я последовала за ним в гостиную.

— Куда поставить поднос, мисс Харт?

— Ух, подойдет кофейный столик, спасибо вам.

Я держалась на небольшом расстоянии и смотрела, как он поставил поднос на стол, идеально все размещая. Закончив, он повернулся ко мне и улыбнулся.

— Если у вас будет свободное время, то мы приглашаем вас на обед за наш счет в одном из самых популярных ресторанов в отеле. Все, что вам нужно сделать, — это направиться на пятьдесят второй этаж и оставить номер своей комнаты на стойке регистрации. Мы будем рады видеть вас.

Что я могла сказать, если даже не знала, смогу ли вообще вернуться в отель сегодня, не говоря уже об обеде. Но я еще раз поблагодарила его за гостеприимство и повторно пояснила, что все это было необязательно.

Когда я закрывала дверь, дав на чай, дверь рядом с моим номером открылась, и вышел он. Под ним я имела в виду вчерашнего костюмчика, который поймал меня за подглядыванием за ним и его девушкой.

Он был одет в очередной дорогой костюм. В этот раз в пиджак темно-синего цвета с белой накрахмаленной рубашкой и черным галстуком. Его темно-каштановые волосы выглядели влажными и слегка вьющимися на концах, будто он только что вышел из душа.

Моя дверь была слегка приоткрыта, и я застыла на месте:

— Вы, должно быть, шутите, — пробормотала я себе под нос.

Каким-то образом он услышал меня и обернулся. Когда наши взгляды встретились, я сглотнула.

Его глаза были более яркими в дневное время, но все еще холодными.

Он приподнял бровь и спросил:

— Могу я вам чем-то помочь?

Его голос был такой же мрачный, как шторм, который собирался за окном. Он был резкий, повелительный и сильный. Но, к сожалению, отстраненный.

— Нет, извините, — пробормотала я. Смотря куда угодно, только не на него, я поспешно закрыла дверь прямо перед его лицом.

Чувствуя себя униженной, я проклинала себя за то, что вновь была поймана за разглядыванием его.

Что со мной было не так, что меня поселили в комнату, смежную с его? Это вообще возможно?

Пытаясь полностью вытеснить его и его тревожные глаза из моих мыслей, я присела, чтобы съесть свой завтрак-сюрприз и открыла блокнот, в котором были все записи о единственном родственнике, который у меня оставался. Мой дядя.

Когда я оделась и была готова выйти, то достала небольшой пакет из моего багажа, в котором лежали все письма, и осторожно положила его в сумочку. Пытаясь проигнорировать дрожь в руках, я взяла ключ-карту и вышла.

Была причина, из-за которой я находилась в Нью-Йорке. И эта причина совсем не нравилась мне, но я не могла терять время, отсиживаясь в уютном номере, когда знала, что найти моего, так называемого, дядю будет не так легко, как я надеялась. У меня было несколько адресов, которые нужно было проверить, но с моей удачей, я знала, что на это уйдет больше одного дня.

Проверив Гугл-карты в последний раз, чтобы удостовериться, что знаю, куда идти, я покинула отель и начала мотаться по холодным улицам Нью-Йорка, пока не нашла свободное такси.

* * *

Это не сработало. Я знала, что с самого начала была права. Его поиск совсем не собирался быть легким.

Моя первая попытка была неудачной. Он переехал. После стольких лет я не ожидала найти его по тому же адресу, но все еще теплилась небольшая надежда, что, может быть... может быть, мне повезет именно в этот раз.

Казалось, я прогуливалась по Вест-Виллидж часами, пытаясь сдержать слезы. Помню, что зашла в местную кофейню в конце дня, чтобы немного согреться. Сидя в небольшом закутке у окна, я наблюдала, как спешат по улице люди, пытаясь спастись от холода.

Выпив половину горячего шоколада, я обернула вокруг шеи большой шарф более плотно и закуталась в пальто, когда выходила из кафе, чтобы поймать такси. Завтра я начну сначала и проверю другие адреса.

Я буду стараться усерднее.

Несмотря ни на что я сдержу обещание.

Когда я увидела пятидесяти с чем-то этажное здание, появившееся передо мной, то решила выйти из такси и пройти остаток пути пешком. Не было ничего, чем бы я могла заняться в номере, чтобы скоротать время и что помогло бы мне перестать думать о моем отце.

Делая глубокий вдох, я позволила холодному воздуху заполнить мои легкие и подняла ладонь, ловя снежинки, чтобы ощутить холод, просачивающийся сквозь мои кожаные перчатки.

Я улыбнулась, вспоминая о другом времени. Времени счастливее этого.

Несмотря на то, как сильно пытаешься защитить себя, даже мельчайшие, самые неожиданные вещи могут отбросить тебя обратно в прошлое.

* * *

Мы шли домой из детского сада, когда я отпустила его руку и встала на колени на обочине дороги, где лежал клочок снега абсолютно белого и чистого. Чувствуя возбуждение, я открыла свой рюкзак и достала пластиковый контейнер, который спрятала там этим утром.

— Майя, зачем ты заполняешь снегом этот контейнер? — спросил отец озадаченно.

— Этого будет недостаточно. Мне нужно еще больше. — Я проигнорировала его вопросительный взгляд и продолжила набивать маленькими снежками контейнер.

— Для чего тебе нужно больше снега, дорогая?

— Я собираюсь сделать для тебя снеговика. Я же говорила тебе об этом утром, правда?

— Да. Да, я верю тебе, детка, — ответил он, и его голос повеселел.

— Твои карманы больше, чем мои, папочка. Возможно, нам следует заполнить и их тоже. Может быть, тогда хватит снега. Но не бери грязный, мне нужен самый белый.

Сладко улыбаясь, он потакал мне — как и всегда.

— Ты думаешь, что нам не достаточно снега во дворе? Насколько большого снеговика ты собираешься сделать?

— Он должен быть больше, — пробормотала я, полностью сосредоточившись на том, что делала. Собирать снег, который должен был стать лучшим снеговиком во все времена, было самой важной задачей в моем маленьком мире.

— Больше, чем что, детка?

Снеговик должен был стать для него сюрпризом, я хотела, чтобы он вышел на задний двор и был поражен, обнаружив большого и красивого снеговика. Я не могла рассказать ему, не теперь, когда я была так близко к осуществлению своей идеи. Так что я закрыла рот и продолжила собирать снег дальше.

— Мы слишком долго гуляем. Я не хочу, чтобы ты простудилась, Майя. Нам пора уходить.

— Мне очень нужно заполнить рюкзак.

— Нет, юная леди, заканчивай. Мы собирались выпить горячий шоколад, когда придем домой, помнишь? Или ты готова отказаться от этого?

Моя рука замерла на полпути, когда я потянулась к молнии рюкзака. От строгого выражения его лица, я знала, он не уступит; он не позволит мне поступить по-своему в этот раз.

Я встала, смотря в землю и стараясь сдержать слезы. Невольно мои глаза увлажнились, а губы начали дрожать.

Он думал, что я должна быть сильной. Я должна была настоять на своем, когда сталкивалась с трудностями, так же как и он. Сейчас я была его большой девочкой, и плакать, как маленькая девчонка, было неприемлемо.

— Что если этого не достаточно? — завопила я не в силах остановиться. — Что если этого не будет достаточно для большого снеговика, такого, как делали вы с мамой и твоим братом? Что если тебе не понравится делать снеговиков со мной? Что если я недостаточно хороша для тебя...

Как раз, перед тем как снова опустить глаза наземь, я увидела удивление, запечатленное на его лице.

Он был лучшим отцом в мире. Он был всем, что я знала за свои короткие пять лет жизни. Он был моим миром. А я была его маленькой звездочкой. Он заслуживал иметь лучшую дочь. Я воспринимала это дело со снеговиком очень серьезно и не собиралась подводить его.

Пытаясь изо всех сил остановить слезы, которые текли по моему лицу, я вытерла свой замерзший нос тыльной стороной руки, шмыгая и плача как можно тише.

Когда я сжала маленькие кулачки, он присел на колени напротив меня, и на его лице читались любовь и беспокойство.

— Я люблю тебя, Майя, — прошептал он. — Люблю тебя больше, чем кого или что-либо еще в этом мире.

Я знала, что он любил меня, потому что он показывал мне это каждый день. Я была любима. Но я хотела дать ему больше, еще больше.

— Я хочу, чтобы ты гордился мной, папочка. Я смогу сделать большого снеговика. Я обещаю, что смогу. И потом ты сможешь улыбаться и быть счастливым, как на тех старых снимках. Я обещаю, что смогу сделать это, — сказала я и посмотрела в его глаза с надеждой.

— Ох, моя прекрасная маленькая девочка, — улыбнулся он с блеском в глазах, когда вытирал мои слезы. — Я горжусь тобой каждый день, Майя. Я горжусь тем, что ты являешься собой. Ты не должна стараться еще сильнее, детка. Ты никогда не должна пытаться ради меня.

Я посмотрела на него сверху вниз. Мои глаза блестели от непролитых слез. Тем не менее, независимо от того, какими красивыми были слова, сказанные им, я знала, что всегда буду стараться для него, всегда делать все возможное.

— Ты все для меня, Майя. Ты — мой мир. Ничто не изменит этого. Ты слышишь меня? Ничего из того, что ты сделаешь, или не сделаешь, не изменит то, как я горжусь тобой, и как мне повезло быть твоим отцом.

Он наклонился и поцеловал меня в ледяной нос.

— Моя дочь — самая лучшая в мире, дорогая, я не могу просить большего.

— Так ты все еще будешь счастлив? Даже если снег не достаточно белый? Или я не смогу сделать снеговик большим? Потому что я не настолько высокая, пап. Я не смогу дотянуться также высоко, как ты. Прости.

Я прикусила губу и ждала, чтобы услышать, что с ним все будет хорошо.

Слеза выскользнула из его глаза, но он довольно быстро ее стер.

Рассмеявшись, он поднял меня на руки, и я завизжала от восторга.

— Как насчет такого? Теперь ты можешь дотянуться выше, чем я. Этого достаточно для тебя, моя маленькая звездочка?

Крепко обхватив его за шею, я поцеловала его в щеку и подарила ему свою самую большую улыбку — ту, которую он больше всего любил.

— Мы построим самого лучшего снеговика, папа. Подожди и ты увидишь, я сделаю тебя счастливым, обещаю.

Моя любовь к отцу выходила за все рамки того, что мое маленькое сердечко могло тогда понять.

* * *

Когда я вошла в огромный холл отеля, волна тепла накрыла меня, и я вздрогнула. Я настолько погрузилась в свои мысли и воспоминания, что мне потребовалось какое-то время, чтобы понять, что я шла прямиком к парню в костюме. К счастью, он не видел меня, потому что я вполне уверена, если бы он почувствовал это, его холодный взгляд проткнул бы меня задолго до того, как я заметила бы его на своем пути.

Прежде чем он смог — по какой-то необъяснимой причине — сосредоточить свое внимание исключительно на мне, я повернула налево и начала удаляться от лифтов. Остановившись рядом с мраморной колонной, я на секунду прислонилась к ней спиной и сделала глубокий вдох.

Играть в прятки с незнакомцем было последним делом, которым мне бы хотелось заняться, но я все еще не могла прийти в себя от его взгляда.

Выглянув из-за колонны, я увидела, что он со своим другом идет в моем направлении. Я не была в поле его зрения, но сама видела то же самое угрюмое выражение на лице, когда он внимательно слушал парня, идущего рядом с ним. По-видимому, гнев не предназначался только мне. Это была его естественная эмоция для всех людей.

Решив, что будет лучше оставаться за колонной, чем рискнуть и встретиться с ним лицом к лицу, я ждала, когда они пройдут мимо меня к выходу.

Как раз, когда я собралась выйти из укрытия, мои шаги стали неуверенными. Неожиданно в мою голову просочились знакомые ноты.

Они заглушили стук моего сердца, разрывающегося на части.

На секунду они заглушили все.

Я не должна была поддаваться ощущению, будто эти ноты убивают меня, будто они разрывают меня на части. Как прежде. Хоть убейте меня, но я не могла понять, почему песня, которая так мне знакома, песня, которую я слушала только прошлой ночью, ранила меня именно в этот момент.

Проглотив большой комок в горле, я обернулась, и мои глаза нашли источник песни, будто я инстинктивно знала, куда смотреть.

Пьеса Равеля, но в некотором роде моего отца. Его спасение, его надежды и его потерянная любовь.

Когда мои глаза заметили мужчину, играющего на рояле в центре холла, мои руки начали трястись. Отец рассказывал мне, что приходил в этот отель, когда был молодым, до того, как встретил маму, и просил разрешение поиграть в течение часа. Ему нравилось испытывать трепет, выступая перед публикой. Для него не имело значения, был ли это только один человек или пятьдесят.

Рояль был новым, и в этот раз за ним сидел незнакомец, но все, что видела я, был мой отец. Его поза, его удовольствие и его печаль.

Я ощутила покалывание во всем теле. Мое сердце колотилось в груди.

Этого было слишком много и слишком мало.

Этого никогда не будет достаточно.

Я делала все возможное, чтобы продолжать дышать, чтобы не упасть и не реагировать на свои эмоции.

А потом я услышала душераздирающий всхлип и поняла, что он исходил от меня.

Я закрыла рот руками, слезы свободно текли из глаз.

Я не могла дышать. Я не могла двигаться.

Две недели... Прошло две недели, с тех пор как он умер, но даже здесь я позволяла своему рассудку представлять его живым.

Все медленно исчезли вокруг меня, остались только я и мой отец. Единственный, кого я никогда больше не смогу увидеть.

Но посреди оживленного отеля была только я, пытаясь дышать и ничего не упускать.

Я ощутила прикасающиеся ко мне руки. Их тепло обжигало мою кожу. Голоса вокруг меня говорили, что я должна дышать, сосредоточиться и держаться.

Музыка заглушила все, она заглушила мою боль, как и всегда.

Она сделала меня невесомой. Она уничтожила меня.

Я позволила себе шагнуть и окунуться в состояние свободного падения.

Затем я увидела папу, играющего для его утраченной любви, и позволила моему сердцу разбиться на миллионы кусочков.

В конце концов, меня убило то, что я вспомнила его лицо, когда он оборачивался и посылал мне самую душераздирающую улыбку, наполненную сильной болью, любовью и скорбью.

А через несколько секунд мир исчез в моих глазах.