Казалось, нашему автомобилю сообщалась бодрая жизнерадостность утра - весело урча, он мчался вдоль вересковых полей и легко взлетал по петляющим дорогам на вершины холмов.
Хорошо, что мы сразу опустили верх: весенний воздух кружил голову. Высоко в небе сияла легкая дымка, на деревьях и живых изгородях зеленела молодая листва, птицы хлопотливо щебетали, а на склонах холмов резвились, брыкаясь и блея, ягнята. Моя сестра сняла шляпу - все равно ее сдуло бы ветром. Мы пустились в путь так необычно рано - еще до девяти - исключительно стараниями Памелы и сейчас уже приближались к морю.
Сама по себе затея была безрассудной, мы отъехали от Лондона на двести миль, а завтра в двенадцать мне надлежало быть в редакции. Как ни спокойно текла жизнь в нашей газете, как ни добродушен был главный редактор Мэрриетт, растянуть уик-энд больше чем от четырех часов пятницы до полудня во вторник не представлялось возможным. Но, тем не менее, не просалютовав Атлантическому океану со знаменитых Девонширских утесов, я возвращаться не собирался, да и Памела рвалась посмотреть объявленный к продаже дом.
Она слегка опьянела от весеннего воздуха и болтала без умолку:
- Вот увидишь, будет жарко, Родди! Ой, смотри какой чудесный терновник! Я чувствую, сегодня нам повезет! И «Марафон» - такое звучное название для дома, правда?
- Ах, вот почему ты так хочешь его увидеть! Пора бы тебе знать, чего стоят рекомендации хозяев гостиниц, - им верить нельзя! Если бы этот дом был хоть чем-то интересен, он значился бы в списках у агентов
- У агентов! - презрительно фыркнула Памела. И была права, от этих списков мы никакого проку не видели.
- Смотри, вон деревня. Сворачивай направо.
Я съехал с шоссе на крутую проселочную дорогу, машина легко взяла подъем, и мы сразу увидели дом и море. Я остановился, так как на калитке висела табличка с надписью «Марафон», но выходить не спешил - дом оказался унылым бараком, его фасад смотрел на северо-восток, а к великолепному морскому виду была обращена задняя сторона без окон.
Памела разочарованно застонала и сердито нахмурилась
- «Из "Марафона"» открывается вид на море», - возмущенно процитировала она. - Как же, открывается! Того, кто так нелепо выстроил дом в таком месте надо бы осудить на вечные скитания здесь после смерти!
Я поехал дальше, туда, где дорога исчезала и оставалась только тропинка, которая вела к самому краю обрыва. Внизу простирался океан - а может быть, и здесь это был всего лишь Бристольский залив? Неважно. Я вылез из машины и пошел по дорожке. Памела обогнала меня, бросилась вперед и сразу остановилась. Это в ее характере - она всегда норовит балансировать на краю пропасти
Залив, казалось, улыбался, радуясь нашему восторгу. Волны искрились и плясали под ветром, слева и справа изгибались скалистые берега, море вымыло в них пещеры и арки, образовало маленькие островки, а утесы над водой поросли желтым дроком. Тут и там в море врезались мысы, вблизи они были зеленые, с подальше - серебристые, подернутые маревом, а на горизонте виднелся остров Ланди, похожий на гигантскую баржу. Я подумал, что каждый день и каждый час эта картина будет другой - меняя цвет и очертания, - и понял, что тоскую по такому виду с детства и обречен тосковать всю жизнь.
- Лучше бы этого дома здесь вовсе не было, - с горечью проговорила Памела.
Мы вернулись к машине, съехали вниз на шоссе, изучили карту и выбрали кратчайший путь к Лондону; от утреннего блаженного настроения и следа не осталось.
Обратно мы ехали, погруженные в молчание, но мысли наши текли в едином русле и сводились к одному и тому же грустному выводу - все надежды лопнули, мы сваляли дурака.
В конце концов, я сказал:
- Надо просто признать: мы ищем то, чего нет.
Памела помолчала, а потом приглушенно проговорила:
- Может быть, как-то приспособить ту ферму в Гилл-Бридже?
- Там, милая моя, ты будешь целыми днями заправлять керосиновые лампы и запасать в бочки воду для мытья. А мне, вместо того чтобы работать над книгой, придется колоть дрова и таскать эту самую воду Бог весть откуда. Есть ли в этом смысл? Нет, - и беспощадно продолжал, - за наши деньги мы можем приобрести разве что развалюху-мельницу в какой-нибудь «Сонной долине» или этакую «Лингу-Лонгу» либо «Котту-Бунгу», чуть в стороне от прочих сбившихся в кучу дач, но не самый обыкновенный, удобный, просторный и светлый дом, где можно уединиться и где кто-то сможет нас обслуживать, - такие дома в Англии уже не про нашу честь.
- Ну, мы могли бы года три прожить в Литлвуде.
- И без устали красить, плотничать, возделывать сад и огород, только не для себя, а для кого-то? Нет, я уже говорил тебе - снимать я ничего не желаю!
Памела примолкла, я тоже расстроился. Она закусила нижнюю губу. В детстве это был верный признак, что она вот-вот разревется; однако, к моему облегчению, Памела рассмеялась:
- Остается одно: объявить, что мы ищем дом с привидениями.
Да, дело обернулось скверно. Я было обрадовался, что Памела чем-то увлеклась, и вот наш план, суливший новые впечатления, возможность одним махом разрешить все проблемы и сбежать из города, оказывался обреченным на провал.
* * *
Памела шесть лет ухаживала за больным отцом, и это сильно на ней сказалось. Когда отец умер, я уговорил ее переехать ко мне в Блумсбери, полагая, что в моей холостяцкой квартире, где вечно толклось множество народа, и у нее появятся какие-то новые интересы. Но вскоре выяснилось, что замысел мой не так уж удачен. По существу, у людей, крутившихся вокруг меня, было мало общего и с Памелой, и даже со мной. А тут еще мой роман с Лореттой. Очевидно всем, кроме меня, было ясно: что бы я ни обещал Лоретте, она, безусловно, предпочтет мне Джонни Мейхью, с которым всегда будет пребывать в центре внимания. Памелу же одинаково страшило, выйдет Лоретта за меня или нет, она стала обидчивой, старалась держаться в тени, хотя как раз ее задор, живое воображение и умение высмеивать всякую сентиментальность могли бы спасти положение. Она начала учиться на курсах библиотекарей, но вскоре поняла, что только заменит один вид уединенной жизни другим, и бросила их. В конце концов, сестра призналась, что не хочет жить в Лондоне, а собирается на паях с Джиллиан Лонг купить домик за городом и разводить малину.
И тут я прозрел - мне стало ясно, что Лондон не оправдал наших ожиданий; что чем скорее я исчезну из свиты Лоретты, тем лучше; что мне будет недоставать Памелы и что моя книга о британской цензуре, призванная вывести это чудовище на чистую воду нисколько не продвигается вперед, а - главное - что, став независимым журналистом, я заработаю ничуть не меньше, чем в редакции. Поэтому я сказал
А почему бы не на паях со мной?
Памела так обрадовалась, что я был польщен, и мы стали с жаром строить планы, а они все множились и множились: полностью порвать с городом, слиться с природой, раствориться в просторе и достичь таким образом душевной гармонии - вот что нам нужно. Зная цель, мы пустились на поиски. Сегодняшняя поездка была нашим пятым поражением.
* * *
Море осталось позади, дорога то сбегала вниз, к соснам, то поднималась на холмы, поросшие вереском. Почва стала тверже. На перекрестке мы увидели дорожный указатель: «Биддлкоум», возвещавший, что впереди одно из тех селений, которые, расположившись в узких долинах между девонширскими холмами, обычно тянутся до самого моря. Сначала мы увидели весьма привлекательную гостиницу, и я охотно проверил бы, каков в ней сидр, но было еще слишком рано.
Памела пустилась в рассуждения:
- До чего жалко уезжать отсюда! Ну почему все древние племена теснили друг друга в здешние места - на запад? И все таинственные острова - в западных морях. И жители этих мест больше связаны со всяким чародейством. А до чего у них приятная музыка… О Родди, смотри, какая заманчивая дорожка! Поедем-ка по ней! Наверно, с вершины открывается чудесный вид!
- Вид будет тот же самый, - проворчал я. - Но уж ладно, может, ты хоть тогда насытишься, наконец, своим любимым западом!
Чтобы доставить удовольствие сестре, я дал задний ход, развернулся и стал подниматься по узкой, укрытой от глаз дорожке, с двух сторон заросшей дроком. Она петляла среди скал и лиственниц, потом от нее отделилась изрытая колеями дорога на ферму, а наша превратилась в едва видную тропу между готовыми распуститься рододендронами и, наконец, вывела нас на небольшое, продуваемое ветром плато на вершине. Вид отсюда действительно был такой же, только более просторный - плато находилось на оконечности маленького мыса и море омывало его не только с запада, но и с юга
Памела вышла из машины первая, обогнула группу деревьев слева и остановилась спиной к морю, засмотревшись на что-то. Я подошел к ней и увидел заброшенный дом.
Он стоял, глядя на залив, - каменный, двухэтажный, с такими строгими, благородными пропорциями, что пройти мимо, не залюбовавшись, было бы нельзя. С востока его защищал от ветра поросший лесом холм, с севера - узкая полоска деревьев.
- Родди! - выдохнула Памела. - Дом!
- И мне так кажется.
Я обошел его кругом. Это была солидная, наверно георгианская, постройка с большими окнами по обе стороны входной двери и тремя окнами во втором этаже. Над крыльцом с колоннами красовалось полукруглое окно, а все окна нижнего этажа располагались в глубоких нишах, тоже закругленных сверху. Фасад был обращен к югу. Дом имел странную форму - торцы были гораздо длиннее фасада, так как сзади нижний этаж выдавался и был покрыт плоской крышей. Вероятно, тот, кто планировал его, намеревался пристроить комнаты на втором этаже. При доме имелся двор со службами и конюшней, выходившей на подъездную аллею. Видно было, что в доме давно никто не живет, - на ставнях, защищавших окна первого этажа, облупилась краска, один из них отвалился и косо повис, а в маленькой оранжерее, примыкавшей к дому, почти все стекла были выбиты. Но стены выглядели надежно. Тут и там, где только позволяла каменистая почва, когда-то были разбиты грядки, заросшие теперь сорняками и засыпанные листьями. На поросших грубой травой, давно не стриженных лужайках, с двух сторон спускавшихся к краю обрыва, царил вереск, в траве желтели невысокие крепкие нарциссы, а на один из подоконников дома склоняла свои редкие золотистые колокольчики форзиция. Я подошел к краю утеса - вокруг не было никакого жилья только маяк да домик береговой охраны. Я прислушался, но до меня доносился лишь шум волн крики чаек да далекое блеяние овец. Утес отвесно спускался к морю, с западной стороны край его подходил совсем близко к дому. В этом месте в скалы врезалась маленькая бухта. Над ней на самом краю обрыва стояло мертвое уродливое дерево. Я поглядел вниз и увидел под каменными выступами, громоздящимися друг над другом наподобие ящиков комода янтарный песок крошечного пляжа. Меня охватила алчность. Сбегать туда каждое утро по тропинке зигзагами вьющейся между скалами, и бросаться вплавь! Есть же счастливчики, владеющие такими сказочными местами!
- Родди, Родди! - услышал я голос Памелы. - Он продается! Называется «Утес»!
Памела стояла на подъездной аллее у конюшни. Она обнаружила старое объявление, полускрытое кустами.
- Но, хоть дом и инвалид, нам он не по карману, - сказал я. - Забудь о нем!
- Капитан Брук, Уилмкот, Биддлкоум, - читала Памела. - Поехали, а, Родди?
Теперь мы имели все основания заглянуть в гостиницу «Золотая лань». Я жаждал сидра, но Англия есть Англия, и сидр не подавали - было еще слишком рано, а кофе оказался ужасный. Добродушная особа которая нам прислуживала, страшно оживилась, услышав, что нам нужно в Уилмкот, и долго смотрела нам вслед с крыльца, когда мы пустились в дорогу. Памела рассмеялась.
- Она почуяла в тебе будущего постоянного клиента.
Покрытый лесом участок, где находился Уилмкот, располагался на склоне холма по другую сторону деревни Биддлкоум, прямо напротив «Утеса». Чтобы попасть туда из «Утеса», можно было пройти через деревню и, повернув направо, подняться к Уилмкоту по крутой пешей тропе, на машине же пришлось выехать на шоссе и взбираться наверх, несколько раз огибая холм
Само селение, пропахшее рыбой, морем и водорослями, нам очень понравилось - живописная улочка так и манила к небольшому причалу, где возились с лодками и сетями рыбаки, но мы сгорали от нетерпения и не стали тратить времени на осмотр, а сразу направились вверх по холму к Уилмкоту.
Он предстал перед нами ухоженный, обсаженный самшитом, чем-то напоминающий корабль, - живая изгородь была аккуратно подстрижена, в окнах виднелись прихваченные с боков муслиновые занавески, медный дверной молоток ярко блестел.
Нажимая на кнопку звонка, я вдруг сообразил, что еще нет десяти, и меня охватило смущение. Дверь сразу открыли, но на пороге оказалась не щеголеватая горничная, как мы ожидали, а темноглазая, недоуменно смотревшая на нас девушка в тюрбане из розового махрового полотенца. Щеки у нее тоже были розовые - видно, она разогрелась у камина и выглядела так прелестно, что я не выдержал и улыбнулся. Она зарделась еще сильней и поспешно пригласила нас войти. Мы что-то пробормотали, извиняясь за свой ранний приход, а она в ответ важно, как китайский мандарин, кивнула.
- И вы извините меня, пожалуйста, я ведь думала, это наша приходящая прислуга, - сказала девушка. С виду она была совсем ребенок, но манеры ее сделали бы честь тридцатилетней хозяйке дома.
- Совершенно случайно мы увидели дом, под названием «Утес», - объяснила Памела. - Мы бы хотели его осмотреть - может быть, вы дадите нам ключ?
- Очень сожалею, но дедушки нет дома, - вежливо ответила девушка, и вдруг лицо ее осветилось радостным изумлением. - Ох, - выдохнула она и перевела взгляд с Памелы на меня, - вы хотите его купить?
- Если сможем, - ответила Памела
- Боже мой, где же ключ! - с отчаянием воскликнула девушка, потом, подумав, сказала. - Но я его найду. Простите, вам придется немного подождать. Пройдите, пожалуйста, сюда.
Она оставила нас в маленькой чопорной гостиной и очень скоро вернулась с ключом. Он был большой и ржавый.
- По-моему, это тот самый ключ. Я думаю, я могу дать его вам? А может быть, вы согласитесь еще немного подождать?
Казалось, она чем-то обеспокоена. Я объяснил, что нам предстоит целый день добираться до Лондона и мы не хотели бы терять времени. Словно приняв важное решение, она вручила мне ключ
- Хорошо, возьмите. Я постараюсь все объяснить дедушке. - Она вздохнула с досадой. - К сожалению, я никак не могу пойти с вами. Я только что вымыла голову. Какая обида!
- Не стойте из-за нас на сквозняке, простудитесь! - забеспокоилась Памела.
Лицо девушки опять осветилось немного удивленной улыбкой, и она ответила Памеле открытым, хотя и чуть застенчивым взглядом. Когда дверь за нами закрылась, я представил себе, как она мысленно рвется в «Утес» вместе с нами. «Действительно, - подумал я, - очень досадно! Надо же было ей только что вымыть голову»
* * *
Ключ никак не хотел поворачиваться в замке парадной двери. Мы прошли между стеной дома и поднимавшимся совсем близко от нее склоном холма и обнаружили маленькую заднюю дверь; она заскрипела, с трудом подалась и впустила нас внутрь. Пройдя через комнату для мытья посуды, мы оказались в большой выложенной кафелем, кухне. Здесь было сумрачно оттого, что окна, покрытые толстым слоем пыли, выходили на холм. Во всех углах, на кухонной раковине, на кранах висели фестоны мохнатой от пыли паутины. Но в кухне было электричество, стоял кипятильник, раковина оказалась удобной, и Памела сказала, что здесь достаточно просторно.
- Никаких приспособлений для облегчения труда, - заметила она, - но зато много места. Лиззи и ее коту будет удобно.
Это было важное соображение. Лиззи Флинн готовила нам с того времени, как мне было семнадцать, а Памеле одиннадцать, до тех пор, пока нам не пришлось расстаться с нашим домом в Уимблдоне. Лиззи утешала Памелу, когда умерла наша мать, приучала ее вести хозяйство, помогала сносить капризы отца. Я не раз видел, как они рыдали в кухне друг у друга на груди, когда отец в очередной раз возвращал нетронутым какое-нибудь изысканное, с трудом сооруженное лакомство. Когда мы прощались, Лиззи поклялась Памеле, что вернется к ней в любое время и в любое место, лишь бы можно было взять с собой ее рыжего кота. А места для Лиззи требовалось немало.
- Ей здесь понравится! - объявила Памела, обследуя полки, стенные шкафы, чуланы, прачечную и целых две или три кладовых для хранения провизии, расположившихся под плоской крышей нижнего этажа в коридоре, который тянулся вдоль кухни.
Мы быстро все осмотрели, заглянули в комнату для прислуги и устремились в центральную часть дома. Широкий коридор привел нас прямо к парадному входу. Стоя спиной к дверям, мы с восхищением разглядывали холл и лестницу. На редкость хорошо спланированный и красивый холл был удивительно просторным для такого небольшого дома. Пологая лестница с перилами красного дерева вела во второй этаж, там на площадке перила плавно изгибались и шли дальше до коридора, уходившего влево
Справа от нас, у начала лестницы, виднелась строгая простая дверь, другая точно такая же, находилась напротив нее
- Как чудесно! - воскликнула Памела, открывая правую дверь.
Наверно, здесь раньше была столовая. В ней царил полумрак, поскольку сквозь ставни пробивались только узкие лучи света, но все равно легко было понять, как хороша эта комната - длинная, с высоким потолком и с красивой каминной полкой из мрамора. Южное окно, вероятно, выходило на залив, а восточное было выдвинуто вперед наподобие фонаря, так что его не закрывала тень от холма. Приятно, должно быть, завтракать в такой столовой!
- На окна - тяжелые шелковые шторы, - бормотала Памела. - Стены покрасить под слоновую кость, старинный простой стол. Веджвудский фарфор…
Я пересек широкий холл, открыл дверь напротив и замер. Более очаровательной комнаты я никогда не видел. В ней тоже был полумрак, будто в подводной лодке, но я видел, как совершенны ее очертания, как изящны карнизы, как красив камин. Я представил себе, как здесь хорошо, когда открыты все окна и в них вливается воздух, напоенный запахом моря и вереска. Памела, остановившаяся рядом со мной, восторженно вздохнула:
- Божественные пропорции, правда?
Комната казалась островком покоя, лишь наши шаги по паркету нарушали давно устоявшуюся тишину. Здесь ничто не могло помешать творческому порыву, здесь ему не грозила опасность быть растраченным впустую. Мне страстно захотелось поселиться тут, но я ничего не сказал Памеле.
Она же, потеряв дар речи от радостного возбуждения, побежала на второй этаж. Я поднялся вслед за ней. Памела остановилась у лестничного окна, заглядевшись на сверкающий залив. Я открыл дверь справа. Здесь, над гостиной первого этажа, располагались две комнаты, соединявшиеся дверью. Как ни странно первая была меньше, чем комната за ней. Та казалась квадратной, из ее окон я увидел на западе величественную ломаную линию берега и открытое море. Прямо передо мной черным фантастическим силуэтом на фоне голубого морского сияния вырисовывалось мертвое дерево - все его ветви были причудливо изогнуты и повернуты в одну сторону. Не оборачиваясь, я громко проговорил:
- Хочу всегда иметь перед глазами этот вид.
- Ну и наслаждайся им на здоровье! - откликнулась ликующая Памела. - А я хочу жить здесь!
Я нашел ее в комнате напротив, у которой, как и в столовой окна выходили на юг и на восток. Блики солнца и отсветы морской глади плясали на потолке и на стенах.
- «Прощай!… Мне не по средствам го, чем я владею!»- вздохнула Памела.
Я заглянул в комнату рядом - ее дверь выходила на лестничную площадку - и крикнул сестре:
- Не унывай! Тут есть и безобразная берлога!
Одно окно, обращенное на восток, было заложено, другое - огромное - в северном конце комнаты смотрело на плоскую крышу первого этажа и во двор. Кирпичный камин был слишком мал для такой большой комнаты, стенные шкафы чересчур узки и глубоки. От комнаты веяло холодом, она была сумрачной, суровой, начисто лишенной очарования.
- Чья-то мастерская, - догадалась Памела. - Не хотела бы я быть художником и жить здесь без солнца. Зато паукам раздолье, правда? Они ведь тоже боятся света. Здесь будет комната для гостей.
Я усмехнулся - вот так гостеприимство!
- Главное, это мы с тобой и Лиззи, - возразила Памела. - Тебе нужен кабинет, а Лиззи должна спать в первом этаже.
Больше комнат не было, за остальными дверями располагались большущая ванная, гладильня, что-то вроде кладовки для старья, из которой лестница вела на чердак, и все.
- Совсем небольшой дом, правда? - с надеждой сказала Памела. Ее лицо даже осунулось, будто от голода, - так страстно ей хотелось купить этот дом. Мне тоже.
- Что ж, - подвел я итоги, - дом спланирован прекрасным архитектором, электричество есть, водопровод есть, дом в хорошем состоянии. Но нет теннисного корта, и разместить его негде, телефон тянуть неизвестно откуда, к тому же большинству придется не по вкусу уединенность этого места, значит, есть надежда, хотя очень, очень слабая, что дом окажется нам по карману.
Памела с минуту стояла совершенно неподвижно, будто прислушиваясь к чему-то.
- Чувствую, что ты прав, - проговорила она. - Чувствую, что мы будем здесь жить. Поехали и проверим!