Вечеринка неслась вперед на всех парусах. Делать мне было нечего, кроме как знакомить наших гостей с доктором Скоттом. Он приехал довольно поздно, и Стелла в темном плаще с капюшоном сразу умчалась с Памелой, оставив меня помогать доктору освоиться. Скотт был прямо от больного и явно обдумывал диагноз; в царившей у нас легкомысленной обстановке он чувствовал себя не в своей тарелке и даже не старался скрыть смущение. Долговязый, нескладный, но чисто выбритый и загоревший за лето, он казался моим ровесником, хотя ему отчаянно хотелось выглядеть намного старше. Когда мимо проплыла Уэнди в шифоне всех цветов радуги, он уставился на нее так, словно отказывался верить своим глазам. Я представил ему Питера: они посмотрели друг на друга, как существа разной породы, и, глупо улыбаясь, разошлись в разные стороны. Когда рядом оказался Макс, я возблагодарил Бога. Уже через несколько минут Скотт с головой ушел в разговор о собаках. Джудит и Уэнди потребовали поставить фокстрот, отчего у Питера так исказилось лицо, будто он вот-вот лишится чувств.
- Супружество изматывает его, - пожаловался он мне, пока мы сдвигали мебель, освобождая середину комнаты, - их с Уэнди смертельно пугает перспектива слиться в единую душу, коей суждено блуждать в вечности под именем «Питер-Уэнди», и перед лицом этой опасности он и его жена, казалось, считали необходимым делать все, чтобы досадить друг другу.
- Приходится культивировать наши расхождения во взглядах, а это безумно утомительно, - простонал Питер.
- И знаете, - громко добавила Уэнди, стараясь перекричать музыку, - кто первый начнет забывать об этом, тот пропал!
Джудит пришла в восторг от такой философии брака и стала расспрашивать молодых супругов, посыпался град объяснений, начались бурные словопрения, но вдруг все разом стихло, болтовня прекратилась, и пластинка доиграла до конца в тишине: Памела ввела в комнату Стеллу, и Стелла была прекрасна.
Разговоры и громкий смех тут же возобновились, но пауза была красноречива, она воздавала должное темноглазой девушке в прямом строгом платье цвета слоновой кости, которая смущенно шла рядом с Памелой. Стелла сразу очутилась возле меня.
- Как же доктору Скотту удалось вас привезти? - поинтересовался я.
- По-моему, - ответила она серьезно, - он дал дедушке понять, что не пустить меня было бы несправедливо, а ведь дедушка не выносит несправедливости.
Она ждала, чтобы ее представили присутствующим, и когда мы с Памелой начали знакомить ее с гостями, с живым интересом вглядывалась в лицо каждого, словно ей не терпелось сразу узнать все обо всех. Пока остальные танцевали фокстрот, я стоял с ней в дверях оранжереи и рассказывал о своих друзьях. И в моих рассказах они представали людьми деятельными, одаренными, интересными. Да это и соответствовало истине. Ну а мы с Памелой? Мы тоже, оказывается, умны, удачливы, окружены друзьями, мы живем полной насыщенной жизнью - надо только, как эта мечтательная девочка, смотреть на нас сквозь тюремную решетку
- Могу я пригласить вас на танец, мисс Мередит?
Она покачала головой:
- Мне ужасно жаль, но я умею только вальс. Посмотрите, посмотрите, как они красивы!
Она была права: Джудит танцевала великолепно, а Питер бросил балет лишь из-за своей страсти к оформлению спектаклей.
Скотт старательно вел Памелу в танце и при этом, склонив голову набок, что-то серьезно объяснял ей. Стелла ахнула; когда мимо пронеслись Уэнди и Макс. Макс, как многие крупные люди, двигался с завидной легкостью, и оба были так захвачены музыкой, что не отвлекались на разговоры.
- Она словно девочка из сказки, которая поцеловала доброго медведя, и он стал принцем.
- Вы правильно разгадали Макса, - заметил я, довольный. - А теперь дайте определения другим. Кэри и Джудит, кто они?
Стелла с минуту подумала, потом сказала:
- По-моему, он Эндимион, но она вряд ли Диана. Вот ваша сестра - Диана. Верно?
- Верно!
- А может быть… Если бы у вас здесь был костюмированный бал… - Она замолчала.
- Продолжайте, - потребовал я.
- А вы уверены, что я никого не обижу?
- Пока вы раздаете очаровательные комплименты.
- Ну что ж! Тогда ваша сестра скорее Жанна д'Арк.
- Единственная святая, которую признает Памела! Прекрасно!
- И я люблю Жанну! А миссис Хиллард, конечно, королева. Королева Мария Антуанетта.
- Замечательно! В следующий раз непременно устроим костюмированный бал с танцами. Кем тогда будете вы?
У меня перед глазами мелькнуло видение: Стелла медленно плывет по лестнице в белоснежной пачке, как Анна Павлова, но я ждал, что она ответит. Будь на ее месте другая девушка, от ее слов зависело бы многое, но Стелла предпочла уклониться.
- Вряд ли кто-нибудь может сам себе выбрать подходящий костюм. Ведь себя со стороны не видишь, правда? И вообще, мне, пожалуй, сегодняшний вечер нравится больше, чем маскарады: все такие, как есть.
- А, вот и вальс! Могу я иметь удовольствие?
- Я обещала доктору Скотту.
- Но ведь, кажется, вы - дебютантка?
Она рассмеялась:
- Кажется…
- Это ваш первый бал. А первый вальс дебютантке надлежит танцевать с хозяином дома.
- Значит, этот вальс будет faux pas! - засмеялась она, довольная своей шуткой, и унеслась в объятиях доктора Скотта, словно летела по воздуху, хотя степенная манера ее партнера должна была неизбежно вернуть ее на землю.
- Родерик, - спросила меня Джудит, пока мы с ней вальсировали, - почему у этой девочки такой счастливый вид? Явно не оттого, что на вечеринке так положено. У нее глаза сияют, как звезды.
- Вы назвали бы ее красивой, Джудит?
- Ну конечно! Я сразу не могла оторвать от нее взгляд!
- Она влюблена в этот дом.
- Он и достоин любви.
- Она годами грезила о нем, и вот она здесь.
- А откуда она сама?
- Окончила какую-то чопорную школу в Брюсселе, а теперь живет в чистенькой вилле в Биддлкоуме, это - фешенебельная часть побережья.
- А, понимаю. Родерик, не дайте снова запереть ее в клетку!
Памела опять поставила фокстрот и подхватила Макса, Джудит степенно танцевала с доктором, а Питер учил Стеллу. Передав Уэнди слова Стеллы про медведя и фею, я предложил ей посидеть со мной в уголке, чтобы меня не сравнили с телегой, в которую впрягли звезду.
Ей как раз нужно поговорить со мной, объявила Уэнди. Я должен повлиять на Питера. Того внезапно объяло чувство страшной ответственности за семью, и он поклялся бросить театр и открыть лавку.
- Это убьет его, Родерик, ты же понимаешь, это его погубит! - горевала она.
- Да не сделает он ничего подобного, - возразил я. - Но твердить будет постоянно, просто чтобы услышать, как ты его отговариваешь. Так что лучше молчи.
- Он ведь почти ничего не зарабатывает, но когда-нибудь, кто-нибудь должен оценить его гений, как ты думаешь?
Я честно ответил, что из всех нынешних громких имен Питер, несомненно, самый оригинальный художник сцены, и уже с меньшей искренностью заверил ее, что скоро его час пробьет. Будущее этой пары вызывало у меня беспокойство - уж больно безрассудный вызов бросали они жизни.
Когда танец кончился, я завладел граммофоном и поставил «Приглашение к вальсу».
Во время танца Стелла молчала. Двигалась она легко и точно, с заметным наслаждением, но чувствовалось, что она немного скована и не уверена в себе. «Ничего, - подумал я, - это пройдет, она еще будет прекрасно танцевать». Я узнал запах ее духов - от нее веяло той самой мимозой, которую так не любил ее дед.
Джудит отдыхала в уголке; она улыбнулась Стелле, когда наш танец кончился, и Стелла, подойдя к ней, села на диван. Остальные горячо что-то обсуждали, и Памела возбужденно воскликнула:
- Родди! Они собираются показать нам танец Пьеро!
- Мы с удовольствием, - отозвалась Уэнди.
- Так-то так, только он с акробатикой, - заметил Питер. - Не разнести бы комнату. Как ты потом будешь оправдываться?
Мы порылись в моих пластинках и нашли нужную. Когда-то давным-давно я получил ее в подарок от Питера в знак примирения: однажды он сильно надерзил мне за то, что в своей статье я покритиковал Уэнди, - она не понравилась мне в какой-то современной роли.
Я погасил торшеры, оставив освещенной только середину комнаты. Зрелище было восхитительное. Вот уж поистине, когда эти двое танцевали друг с другом, души их сливались в одну.
- Такое наслаждение на них смотреть, я даже устала, - вздохнула Джудит, - подобного зрелища мы никак не ожидали!
- Безупречно исполнено, - подхватил Макс.
Скотт, казалось, лишился дара речи.
- Надо же! - только и повторял он.
- Вам, наверно, хочется посмотреть, что у них за косточки, не правда ли? - поддразнила его Стелла. - Только, по-моему, у них костей вообще нет.
- Тс-с-с, дорогая! Мы же это скрываем! - в притворном испуге воскликнула Уэнди, присаживаясь возле камина. Стелла обратила к ней благодарный взгляд:
- Вы подарили нам незабываемое удовольствие!
Джудит улыбнулась, услышав столь любезную похвалу, высказанную так непосредственно, и подошла ко мне:
- Какое забавное дитя!
- Какое же дитя? Ей почти девятнадцать. - Я сам услышал, как резко прозвучали мои слова, и почувствовал, что Джудит удивилась. Как грубо с моей стороны! Да и глупо!
- Простите, Джудит!
- Прощаю! - улыбнулась она.
Пришло время ужина. В холле был устроен бар и буфет, здесь царствовала Лиззи, горделиво оглядывавшая свои графины и графинчики, разливательные ложки, чайники и кофейники. В кухне хозяйничала миссис Джессеп, а между ними курсировал Чарли, красный от жары и возбуждения. Входная дверь была Распахнута, за ней сияла лунная ночь. Захватив стаканы и тарелки, гости выходили на крыльцо. Скотт галантно ухаживал за Памелой, наконец и он разговорился. Я услышал, как Памела сообщила ему, что ей хочется завести кого-нибудь в «Утесе». Интересно, кого? Ах, вот оно что - собаку!
До меня донесся смех Джудит; сидя с ней на ступеньках лестницы, Питер плел одну из своих бесконечных, печальных небылиц. Макс вышел на крыльцо со Стеллой и завел разговор о живописи. Она слушала, горя восторгом, - ведь ему было знакомо имя ее отца. Вдруг он подошел ко мне и предложил сменить меня в баре.
- Мисс Мередит хорошо бы поучиться, - сказал он задумчиво. - По-моему, у нее интуиция художника. Я не ожидал, что у дочери Мередита может быть такой цельный ум.
Стоя возле лестницы, я поманил Стеллу и она подошла ко мне.
- Я не забыл о своем обещании, - сказал я. - Как раз сейчас это удобно. Может быть, начнем с кухни?
- Нет, нет, что вы! Они там так заняты… Это неловко. Покажите мне… покажите мне комнату моей матери, если это никому не помешает.
- Я обладаю всеми полномочиями, - заверил я ее. - И вам, конечно, хочется взглянуть на мастерскую, вот она.
Она молча постояла посреди комнаты.
- Мистер Хиллард видел работы моего отца, - сказала она со счастливой улыбкой. - Мне бы так хотелось побольше узнать о нем; дедушка никогда о нем не говорит, и мисс Холлоуэй тоже. Боюсь, они его не жаловали.
Она объяснила, что мисс Холлоуэй вынянчила ее, а потом была ее гувернанткой.
- Вы ее любили? - спросил я.
Стелла пришла в некоторое замешательство.
- Она очень хороший человек и была закадычной подругой матери. Я не могу не любить ее. Но обычно к гувернанткам не слишком-то привязываешься, правда? Ведь их задача сделать вас не такими, как вы есть!
- Разве? Некоторые ваши утверждения кажутся мне слишком строгими.
- Утверждения? - удивилась она.
- Многие дети любят своих гувернанток и счастливы в своих школах.
- Ну, значит, у них не жизнь, а сон!
- Тогда как «жизнь реальна, жизнь сурова…». Ну ладно. Между прочим, прежние владельцы держали эту комнату запертой, - решился я бросить пробный камень.
Она кивнула:
- Я слышала. Мне сказала наша служанка. Дедушка очень на нее рассердился.
- Кое-кто из местных жителей считает, что Паркинсоны все выдумали.
- Надеюсь, так и есть. - Стелла помолчала, склонив голову, потом подняла глаза и посмотрела мне прямо в лицо: - Мы с дедом очень радовались, когда вы сообщили, что в доме все спокойно, - сказала она. - Мы ведь боялись, что у вас будут осложнения. Я знаю, что дедушка вас предупреждал.
Ни за какие деньги я не сказал бы ей, что не так уж все спокойно.
- Мы очень благодарны ему за откровенность, - ушел я от прямого ответа.
- Я была уверена, что все обойдется, ведь мисс Фицджералд не боится привидений.
- Откуда вы знаете?
- Она сама сказала об этом, разве вы не помните? У нас за завтраком.
- И вы считаете, если их не бояться, они и не появятся?
Стелла подумала и ответила:
- Скорее, мне кажется, они могут появиться, если их бояться.
- Вот как?
- Я имею в виду духов, причиняющих беспокойство. От добрых вреда не будет.
- Значит, вы беспокоились о нас?
- Немного.
- Больше не беспокойтесь. Пошли посмотрим другие комнаты.
Я показал ей кладовки, пресс для глажения, которому так обрадовалась Памела, свою комнату и кабинет. Возле книжных шкафов Стелла остановилась с улыбкой.
- Какая славная комната, - сказала она. - Вы много работаете? А переписываете много раз? Если бы я знала, что мои слова прочтут тысячи людей, я бы, наверно, никогда не решилась поставить точку - все переделывала бы и исправляла.
Я постарался объяснить ей, как оттачивается техника писателя, как с течением времени умение судить о написанном становится инстинктом и как развивается индивидуальный стиль. Стелла слушала с таким глубоким вниманием, что я не сомневался - она запомнит каждое мое слово. Я и сам надеялся запомнить, уж больно хорошо я все это излагал, жалко бросать такие перлы на ветер.
Я спросил, не хочет ли Стелла взять что-нибудь почитать, и она поинтересовалась, не могу ли я дать ей рассказы Уолтера Де Ла Мэра.
Я нашел книгу под кипой журналов, удивляясь, откуда она узнала, что этот сборник у меня есть. Вряд ли в доме капитана мог оказаться номер нашей газеты с моей рецензией.
- Мне захотелось прочесть эти рассказы после одной фразы, которая мне запомнилась в вашей статье, - проговорила она тихо. - «Автор вводит нас в мир невидимого, не стараясь окутывать читателя вуалью фантазии, а, наоборот, срывая все вуали».
Доводилось ли мне когда-нибудь слышать более лестный отзыв? Стелла, слово в слово, запомнила то, что я написал, и цитата эта была произнесена с таким чувством, что прозвучала для меня словно музыка.
- Господи! Как вы догадались, что «Р. Д. Ф.» - это я?
- Вы упомянули свою газету в разговоре с дедушкой, так что расшифровать инициалы было нетрудно.
Я бы охотно и дальше наслаждался этой беседой, до обязанности хозяина призывали меня к другим гостям. Я повел Стеллу через площадку в комнату Памелы.
- А это, наверно, комната вашей матери.
Стелла остановилась, низко опустив голову, будто ожидая, что оживут воспоминания или зазвучит чей-то далекий голос, потом, вздохнув, посмотрела на меня. В повороте ее головы было столько мягкой, совсем не детской грации!
- Как жаль, что все забывается! - вздохнула она.
- Что вы! - возразил я. - Это - один из самых мудрых законов природы. Жить надо будущим, а не прошлым.
- Но понимаете, - начала объяснять мне Стелла, - годы, которые я прожила в этом доме с матерью, были прекрасны. Говорит же мисс Холлоуэй, что моя мать все вокруг превращала в рай. А будущее…
Стелла осеклась. Может быть, она боится будущего? Есть ли у нее кто-нибудь, кроме этого старика?
- Дом даже лучше, чем в моих снах, - сказала она, когда мы спускались по лестнице, - но больше Всего мне понравилась маленькая комната, где мы оставили пальто. Мисс Фицджералд считает, что это детская.
В холле все столпились вокруг Уэнди. Держа в руках зеленый стеклянный шарик- амулет Памелы, она предсказывала судьбу. Макс поддразнивал ее и, стараясь отвлечь, соблазнял всякими лакомствами со стола. Я услышал, как он предостерегал ее:
- Не будете есть, взлетите, как шарик.
А Уэнди отвечала:
- Саломея должна быть худой.
Она увидела меня и, смеясь, подозвала к себе:
- Иди сюда, Родди, подыши!
Я повиновался, и она с таинственным выражением стала пристально вглядываться в замутившуюся поверхность стекла.
- О, тебя ждет блестящее будущее! - воскликнула она.
Все радостно зашумели.
- Вижу большой дом, - продолжала Уэнди, - а на него падают сверху какие-то бумаги… Как снег! Это рукописи! Они сыпятся, как из рога изобилия. А теперь я вижу комету с огненным хвостом - это звезда, ну конечно, это - актриса! Она играет главные роли во всех твоих пьесах. А огненный хвост - это ее апельсиновые волосы…
Конец гадания был заглушен взрывом хохота, и Макс, стоявший на лестнице со стаканом в руке, крикнул, что он хочет предложить тост. Джудит, бросив веселый взгляд на Питера, шепнула Максу какое-то предостережение. Он рассмеялся:
- За Уэнди Флауэр! Пусть ее силуэт всегда остается столь же изящным! Пусть ее Саломея вскружит голову всем критикам! - За этим последовал тост в честь Питера Кэри: - Успеха всем его работам! Выпьем за него, за его жену, за его театр!
Питер, принужденный выступить с ответным словом, поднявшись, в меланхолических тонах поведал о трагической участи всех, кто связал свою судьбу с театром, и противопоставил их горький жребий надежности домашнего очага - такого, как у нас с Памелой. Он забавнейшим образом сравнивал наш удел в старости с уделом его и Уэнди. Все заливались смехом, хотя, пожалуй, он немного перестарался.
Кончив, он упал на стул, словно сраженный отчаянием, а я предложил тост за нашу дебютантку.
- Спасибо, - смущенно ответила Стелла и зарделась.
Скотт, который наконец развеселился, стал требовать, чтобы она сказала речь. Стелла покачала головой и что-то тихо прошептала Джудит, та кивнула и, встав, произнесла несколько милых слов, пожелав счастья «Утесу»
Уже пробило одиннадцать, а в двенадцать Стелле нужно было уезжать. Поэтому я спросил, что ей больше хочется посмотреть - фейерверк или шарады? Она решительно выбрала фейерверк, и я поспешно повел Питера в оранжерею за подносом и фонарем.
- Нет, серьезно, Родерик, - убеждал меня Питер, пока мы готовили фейерверк на дальнем краю лужайки, - серьезно, ты должен написать для нас пьесу. Труппа задыхается без новых пьес, а посмотри, как повезло нам с нашей главной находкой, она продержалась в театре больше года. Ты сам ее разрекламировал сверх меры. Милрой сразу вцепится во все, что ты напишешь.
- Продолжай, Вельзевул! - воскликнул я в ответ. - Скольких честных критиков тебе уже удалось соблазнить подобными речами! Сколько их, несчастных, обрекло себя на вечные муки!
Ночь была теплая; гости столпились на ступеньках крыльца. Их силуэты четко рисовались на фоне открытой освещенной двери. «Хорошая штука - новоселье», - подумал я.
Приготовленный нами фейерверк - цветы, огненные фонтаны, деревья - взмывали в синее ночное небо, приветствуя луну, и разлетались искрами, отражаясь в море. Последним над нашими головами зарделось знамя, словно утренняя заря, и потухло где-то вдали. На минуту группа в дверях замерла, потом, смеясь и хлопая в ладоши, распалась. Меня окликнула Памела: Скотт и Стелла уже поспешно направлялись к машине.
- Время Золушки истекло, - заметила Джудит.
Стелла сказала всем «До свидания», особо улыбнувшись Максу, а мне смущенно добавила «Спасибо». Я слышал, как, высунувшись из машины, она призналась Памеле:
- Никогда в жизни не была так счастлива!
- Не забудьте, в понедельник в четыре, - крикнула ей вслед Памела.
- Золушка? - задумчиво продолжала Джудит - Да нет, скорее Спящая Красавица. Интересно, что с ней будет дальше'
На берегу залива пылал костер; это Питер похитил мои дрова. Они с Уэнди исполняли какой-то дикий танец, изображая разбойников, что-то показывали друг другу, прятались, прыгали с камня на камень и так красноречиво ликовали, якобы завидев приближающуюся жертву, что и нам чудилось, будто мы видим несчастный корабль, а в вопле, который испустила Уэнди, все услышали предсмертный крик обреченного экипажа. Глядя, как Уэнди кровожадно молотит по головам подползающих к ней воображаемых врагов, а потом пускается в неистовую победную пляску, Джудит высказала предположение, что в другой своей жизни Уэнди сама была разбойником-душегубом.
- Была! - подтвердила возбужденная Уэнди, падая на колени на траву. - И, Боже мой! - Она выпрямила спину. - Вот это была жизнь! Обманывать простаков, сбивать с курса красавцы корабли! Зажжешь, бывало, сигнальный огонь и следишь, как они меняют курс, идут прямо на рифы - такие гордые, так кичатся своим удачным плаванием и ведь уже почти в родном порту! А потом - треск, вопли… и добыча!
- Замолчи, чертенок!
У Питера был испуганный вид, остальные аплодировали. Я сказал:
- Вот теперь мне захотелось увидеть твою Саломею. Перед их уходом мы с Памелой пообещали, что приедем на одну ночь в Бристоль и посмотрим пьесу.
На следующий день супругам надлежало успеть к трем часам на репетицию; они неохотно распрощались с нами. Я предложил отвезти их в гостиницу, но им вздумалось спуститься по тропинке, ведущей с холма вниз через спящую деревню. Макс пошел с ними, а Памела, Джудит и я вернулись в затихший дом.
Лиззи исчезла со сцены. Все осталось в полном беспорядке, но заниматься уборкой среди ночи не стоило. Джудит поднялась наверх, а мы с Памелой съели почерневшие бутерброды с бананами и выпили лимонаду. Выбросив содержимое пепельниц за дверь, мы заперли ее на засов, закрыли все окна первого этажа, а детскую оставили открытой, чтобы Макс мог войти в дом
- Почему бы тебе не переночевать здесь, Родди? - спросила Памела, включив в детской лампу. - Здесь неплохая кровать.
Я объяснил ей, что не люблю спать на первом этаже и что мне очень удобно на диване.
- Хорошо, - ответила сестра рассеянно и, остановившись посреди комнаты, сказала: - Как странно!
- Что странно?
- Я заметила, что Стелла надушилась этими духами, но запах был едва уловимый, а теперь пахнет очень сильно, чувствуешь?
- О чем ты говоришь?
- Разве ты не заметил? Пахнет мимозой, духами Стеллы.
- Не чувствую.
- Ну как же, Родди, не может быть!
- Вот теперь, пожалуй, ты заставила меня поверить, что я слышу запах.
Памела недоверчиво посмотрела на меня.
- Что ж, кому медведь на ухо наступил, а кому - на нос, - заметила она.
Наверху навстречу нам вышла из своей комнаты Джудит.
- Дорогие мои! - сказала она. - У вас самый красивый на свете дом, вы устраиваете самые веселые вечеринки, и у вас самые очаровательные друзья. Я хочу сказать вам большое спасибо. - Она быстро поцеловала Памелу, улыбнулась мне и скрылась за дверью.
* * *
Диван был удобный: мне нравилось лежать в кабинете среди моих книг, за окном дремотно плескалось море. Мне хотелось спать… теплая мягкая ночь, запах цветов, маленькая комната в глубине дома… Я услышал, что пришел Макс, и заснул.
Разбудил меня, по-видимому, какой-то звук. Памела не звала меня - между нами была только дверь. Я прислушался, в ее комнате было тихо. Может быть, опять что-то стряслось с Джудит?
Мгновенно я оказался на площадке, подошел к их двери, но оттуда не доносилось ни звука. В мастерской и вообще повсюду тоже стояла тишина. Тяжелая завеса безмолвия окутывала весь дом.
Я не стал зажигать свет; я ждал, облокотившись на перила. В полукруглое окно над входной дверью не было видно луны; внизу тоже было темно и тихо - так, во всяком случае, показалось мне сначала, но вдруг, сквозь полуоткрытую дверь детской я увидел какой-то слабый мерцающий свет. И это не было лунное сияние, свет перемещался!
В смятении я застыл на месте. У меня возникло ощущение, что я в чужом доме. Мы подсматриваем за чужой жизнью. Задолго до того, как мы появились на свет, здесь жили и умирали люди. Мы - посторонние в их родовом гнезде, мы вторглись в их владения. Мне стало ясно, что они снова тут. Их лишенная временных границ жизнь обтекала наше присутствие в доме, как вода обтекает камень. Там внизу, в детской, все шло по-прежнему, там кто-то двигался, вздыхал, испускал стоны.
Я стоял и слушал, словно оцепенев, но вдруг очнулся, и тут меня будто пронзило - ведь я действительно только что видел свет и различал стоны, их издавал молодой голос. Но сейчас все исчезло. И голос, и свет наверняка имели какое-то сверхъестественное происхождение, об этом говорили глухие удары моего пульса. В доме объявился кто-то из царства мертвых.
Дрожащей рукой я нащупал выключатель, зажег свет и босиком бросился вниз по лестнице. Там все было так, как мы оставили: белая скатерть, наброшенная на стол с неубранной посудой, делала его похожим на гроб; детская была пуста, шторы спущены, на туалетном столике рассыпана пудра; в комнате все еще чувствовался сильный запах мимозы.
Я прислонился к стене, дожидаясь, когда утихнет сердцебиение, но меня стало трясти от холода и захотелось как можно скорее вернуться к себе. Я выключил свет и, чувствуя неимоверную усталость, двинулся вверх по лестнице
Но не тут-то было, колени подгибались, меня била дрожь, мутило от леденящего холода, который, казалось, пронизывал до костей, по коже бегали мурашки. Сердце гулко билось в груди, я задыхался. Наверно, я ударился бы в панику, крикнул Макса или, распахнув двери, выскочил из дома, но, пытаясь совладать с собой, я обеими руками уцепился за перила. Мне казалось, что сверху на меня что-то надвигается.
Однако я ничего не видел; никто не появился; перед глазами у меня все плыло, взгляд не мог ни на чем сосредоточиться. В конце концов, шаг за шагом, хватаясь за перила, я втащил себя наверх, но к тому времени, как я добрался до площадки, я совсем ослабел и чуть не лишился чувств. Так бывает, когда теряешь много крови. Но подумать ни о чем не успел: как только мой пульс забился ровно, я согрелся и крепко заснул.
Сейчас я уже в состоянии вспомнить это происшествие, но тогда, проснувшись утром, сомневался, не сон ли все. Стоя у окна, я глядел, как разгорается утро, перебирал в уме то, что испытал ночью, и сам себе не верил. Сегодняшний день слился со вчерашним, и разделявшая их ночь казалась всего лишь сном. Мне хотелось думать только о наших друзьях, о том, сколько удовольствий нам предстоит здесь, о работе, которую я непременно осуществлю. Мы хорошо начали нашу жизнь в «Утесе». Новоселье удалось на славу. Жаль, что Стелла не могла остаться до конца. Ей понравился бы спектакль, разыгранный Уэнди. А Уэнди просто маленькая ведьма.
Пока я принимал ванну, меня осенила идея, настолько увлекательная, что я и не заметил, как вода в ванне постепенно совсем остыла. Из вчерашней шутки Уэнди о том, что в какой-то ее прежней жизни она была разбойницей - можно сделать пьесу, и напишу эту пьесу я! Конечно, не о перевоплощениях, нет! Боже упаси! О наследственной склонности, об одержимости, о неуправляемой, ненасытной потребности наблюдать, как люди слепо устремляются навстречу гибели, о страстях поистине мужского размаха, снедающих хрупкую нервную девушку Пьеса будет не про Лорелею, не про Сирену - в ней впервые движущей и влекущей силой окажется совсем не секс. Это будет рассказ об игре ради самой игры. Пьеса о психологии преступления, мелодрама, основанная на свойствах характера; закрученный, захватывающий сюжет из реальной жизни. Такую пьесу ждут в Бристоле, да и в Лондоне тоже. Впервые Питер высказал разумное суждение. Видно, и Макс говорил о том же, когда предсказал, что я должен заняться чем-то «творческим». Ведь к этому меня влекло все: и жадное «глотание» рецензируемых пьес, и мои критические статьи о них, и мое страстное, с самого детства, увлечение театром. А книга о цензуре подождет.
Я отправился на кухню и потребовал незамедлительно подать мне обильный завтрак; Лиззи была в отличном настроении и сразу же принялась жарить картошку с беконом и сосисками.
- Вот это новоселье, так новоселье, - сказала она удовлетворенно. - Вы когда-нибудь видели такой беспорядок в гостиной? Я в кухне с семи прибираю. Завтракайте здесь, в чистоте, а я пока пойду там разгребать. К тому времени, как все встанут, я уже наведу порядок. Может, - продолжала она вкрадчиво, - когда вы позавтракаете, вы и мисс Памеле завтрак отнесете?
- Могу, но она сама сойдет вниз, ведь у нас гости.
Я понимал, что Памела обязательно спустится, чтобы скрыть от Лиззи перестановки, которые мы произвели наверху.
- Может, и спустится, - настаивала Лиззи, - но ей бы надо отдохнуть.
- Слушаюсь, мадам, так и быть, отнесу, идите, спокойно наводите блеск в гостиной.
Позавтракав, я покорно сварил за четыре минуты яйцо, приготовил чай и гренки и пошел с подносом наверх, а по пятам за мной следовал Виски. Красноречиво помахивая хвостом, он выражал свое неудовольствие. По утрам он привык навещать Памелу, чтобы выпросить у нее верхушку яйца, и считал, что относить поднос должна Лиззи, к тому же его возмущало, что поднос был доставлен не в комнату Памелы, а в мою.
Памела плескалась в ванне, я поставил поднос на столик возле кровати и пошел к себе в кабинет, чтобы застелить диван. Когда Памела вернулась в комнату, она испуганно вскрикнула:
- Лиззи подымалась сюда!
- Все в порядке. «Я это совершил один», - сообщил я ей через дверь.
- Зайди, пожалуйста, поговорить.
Памела снова легла, возле нее, мурлыча, пристроился Виски, на коленях у нее стоял поднос.
- Хочешь закурить? Яйцо превосходно сварено Спасибо тебе. Я прекрасно спала. А ты?
- Часть ночи. - Я уселся на подоконник, зажег трубку, затянулся и задумался. Нет, скрывать я не имею права. И я сказал: - Считаю своим долгом сообщить тебе, что сегодня меня «беспокоили»
- Родди!
- Да. Я слышал стоны и видел свет.
Памела слегка побледнела, но глаза у нее загорелись
- Свет? Где?
- В детской.
Она медленно проговорила:
- Ты помнишь, что Стелла рассказывала про свой сон?
- Помню. Я спустился вниз. Там ничего не было.
- А как ты себя чувствовал?
- Немного взволновался.
Она пристально посмотрела на меня.
- Ты что-то скрываешь.
- Мне было ужасно холодно, до дурноты - признался я.
- Холодно? И все?
- Больше ничего.
- Ну я страшно рада, что ты тоже слышал.
- Могу тебя понять.
- Только теперь мне делается жутко.
- А ты не пугайся. Мы к этому привыкнем, ко всему привыкают. Сегодня роскошное утро. Давай плюнем на все это. До середины дня будет отлив, а Макс и Джудит раньше двух не уедут. Что, если устроить ранний ленч на пляже?
* * *
Разглядывая остатки вчерашнего пира, в изобилии разложенные перед нами на песке - салаты, бисквиты, сливки, пирожные и сандвичи, - Макс с громким вздохом посетовал, что ему не девять лет. Он уже прогулялся и принес нам добрую весть: пожалуй, он приедет сюда осенью, будет писать окрестности.
- Великолепно! - сказала Памела. - Надеюсь, - добавила она, - к тому времени мы сможем предложить вам комнату, в которой вас ничто не будет беспокоить.
Но Макс сказал, что ему лучше остановиться в «Золотой лани».
- Когда я работаю, я плохой гость, - добавил он.
- А я не успокоюсь, - тихо сказала Джудит, - пока не переночую в мастерской.
Наступило молчание. Здесь, в бухте, под прикрытием скал было очень жарко. Море блестело, в воздухе дрожало марево. Макс в белой фланели, ярко-зеленый халат Джудит, небесно-голубой купальник Памелы, тарелки и стаканы, расставленные на цветочной скатерти, - все это составляло удивительно живописную картину. Мне хотелось рассказать, что произошло со мной перед рассветом, но сейчас, здесь, ночные события казались невероятными. Довольно осторожно я сообщил им обо всем, что слышал и видел, но ничего не сказал о том, как себя чувствовал. Джудит и Макс встревожились и расстроились. Я даже пожалел, что заговорил об этом. Наступило напряженное, тягостное молчание, потом Макс озабоченно сказал:
- Хотел бы я знать, что можно сделать?
- Запереть мастерскую и выкинуть это все из головы, - ответил я
Памела возразила:
- Я не могу.
- Ты ведь уже начинаешь привыкать. Ты же научилась спать под потусторонние вздохи, - напомнил я ей.
- Но этот плач может повториться в любую ночь, Родди, а он такой безутешный!
- Хорошо, - сказал я. - Что ты предлагаешь?
- Я бы хотела дознаться, в чем дело, кто плачет и почему. Почему чья-то душа горюет и не может успокоиться?
Откровенно говоря, меня не интересовал этот разговор, мысленно я уже весь ушел в свою пьесу, а частица моей души негодовала, что с нами нет Стеллы. Я ответил, не задумываясь:
- Жаждет отмщения - вот классическая причина.
Макс с сомнением посмотрел на меня.
- То, как действует атмосфера в мастерской, не дает оснований думать о мести.
Памела наморщила лоб, она старательно счищала песок с завитой розовой раковины:
- Если бы можно было узнать, чем эту душу успокоить…
Макс спросил:
- А вы догадываетесь, кто бы это мог быть? Мы с Памелой переглянулись, но не ответили.
Наверно, мы подумали об одном и том же, и нам обоим не захотелось называть имена.
До этого момента Джудит молчала, теперь она задумчиво произнесла:
- Обязательно ли считать, что вас беспокоит неприкаянный призрак? Может быть, все дело в прошлом этого дома? Ведь есть какая-то теория, что сильные чувства могут пропитать собой материю, внедриться в полы и стены, а затем воздействовать на чувствительного, восприимчивого человека. Нельзя ли этим объяснить то, что произошло со мной, да и с Родериком тоже?
- Но нам-то что прикажете делать с этими прошлыми бедами? - спросил я.
Джудит улыбнулась:
- Просто жить в доме, как вы живете.
Я согласился:
- Ладно, попробуем!
А Макс одновременно со мной сказал:
- Ты права!
Но Памела, видно, сомневалась.
- Боюсь, что все не так просто, - вздохнула она. Потом засмеялась и продекламировала - она обожала переиначивать цитаты:
И молвил Морж: пришла пора
Подумать о делах,
О том, что кончился уик-энд,
О сборах и гостях.
И почему так скоро все
Умчатся в поездах?
Смеясь, мы собрали вещи и стали карабкаться по скалистой дорожке. Наверху бесчинствовал ветер, сразу раздувший наши полотенца.
«Джудит права, - подумал я. - Жизнь в «Утесе» деятельна, разнообразна и свободна; странно будет, если энергия и спокойствие живых не смогут заглушить печали умерших».