То не выдумка, а правда, и случилось этим летом: у старухи на базаре на шарах воздушных, детских, улетели в небо деньги… *** Старость, милые, — не радость. С каждым годом бабке Фиме тяжелее печь и стряпать, полоскать белье на речке, разводить гусей и уток, кур и свинок крючкохвостых. И совсем уж не под силу управляться ей с Бурёной:

чистить каждый день коровник, утром, вечером и в полдень молоко доить в ведёрко, разливать по разным кринкам, чтобы каждую субботу отвозить на рынок в город масло, творог и сметану. Нет помощников у. Фимы: Зять-матрос в далеком море, дочка служит на трамвае, и живут в деревне с- бабкой только внуки: Оля с Мишей. Оле— шесть, четыре — Мише. Оба тянутся к работе, помогают — и не просишь, да подмога велика ли от бессильных малолеток… И задумала старуха: „Хоть и жалко мне Бурёну, хоть ребята рёв подымут, а придётся нам, пожалуй, распрощаться с белобокой". Встала Фима на рассвете, убрала Бурёну чисто, подоила со слезами (кто не плачет пред разлукой?), и оставив колокольчик на забаву Оле с Мишей, повела на скотный рынок безответную корову.

А ребята спали крепко, не видали, не слыхали, как в последний раз любимка со двора ушла с мычаньем… Сколько, здесь скота на рынке! Козы, лошади, коровы, бык с кольцом, продетым в ноздри, свиньи толстые, как бочки, и кудрявые овечки, робко сбившиеся в кучу. Вот теленок ищет матку и мычит, как будто плачет. Длинноногий жеребёнок на ходу прильнул к родимой и сосет свой завтрак жадно. Поросята с перепугу так визжат в мешке дырявом, словно их уж стали резать. Суета и крик и давка! Тот продаст, а этот купит, и немало ходит праздных, особливо ребятишек. Всех ловчей в толпе ныряют и на всю горланят площадь продавцы напитков, лакомств. Только слышишь: — квасу, квасу! Пирогов горячих с мясом! Пышки, свежие баранки!., запасайтеся, гражданки! Приплелась с Бурёной Фима, села с краю в ряд коровий, ждет-пождет, чтоб подвернулся подходящий покупатель: нескупой и несердитый, для Бурены не обидчик. Посчастливилось старухе — дожидалась не напрасно. Молодой пришел, рабочий, — жил он тут же, у заставы,— оглядел Бурёну зорко, посмотрел у ней и зубы, по крутым бокам похлопал и сказал: — люба, не скрою! коль не станешь дорожиться, по рукам ударим сразу… Шестьдесят спросила Фима, а сошлися на полсотне. Сосчитала бабка деньги и дрожащею рукою в рот сует Бурёнке булку и кусочек сахарочку, что в кармане завалялся.

Увели. Стоит старуха, будто сделана из камня. Уж Бурены и не видно, да отвесть глаза нет силы, и не слушаются ноги… Долго так бы простояла, но помог пустяшный случай. Как-то вдруг пред Фимой вырос продавец шаров воздушных. — Вот шары для ребятишек! Не слиняют и не лопнут. По двугривенному штука, а побольше, те дороже!.. Оглушил крикун старуху. — Ишь, диковина какая! Век такой и не видала. Дай-ка мне пузырь для внуков, да покраше, покрупнее, и тянул бы выше к небу. — Уж брала бы сразу пару. Что делить один на многих? Уступлю пятак, не жалко… Сам бечевку вниз потянет и припустит, будто дразнит. Так и быть, давай уж пару. Знаю, внуки встретят с плачем, так пускай найдут утеху. И разносчик, ловко чикнув две натянутые нити, привязал к шарам надежно нитку крепкую в два метра. — На, бери, не улетели б, ветерок то дует резвый. Что ты, милый, разве можно? Я не дитятко какое. Вот сверну-ка деньги в трубку, накрест ниткой обмотаю, узелок стяну потуже, так-то будет повернее. Бодро двинулась старуха, то себе под ноги смотрит, то глаза подымет кверху и смеется тихим смехом… Тут-то и стряслось несчастье, да такое — молвить страшно. Верховой навстречу ехал, озорной мальчишка, вздорный. Разогнал он лошадёнку, глядь! — у ней под самой мордой заглядевшаяся Фима. Паренек как гаркнет: —вправо! Сторонися! Прочь с дороги! Обомлела бабка. Грудью подалась назад невольно, кверху вскинула ладони, чтобы малость защититься. Из руки скользнули деньги, перевязанные ниткой, и, как перышко, повисли. На беду, нахлынул ветер, подхватил шары порывом. — Эй, держи! Ловите! — Где там! Сразу взмыли выше, выше!

Понеслись туда, на запад. Разве их догнать без крыльев! Встрепенулась вдруг вся площадь. Все кричат и тычут в небо: — Вон, гляди, шары сорвались! Упустил малыш, должно быть. Кто жалеет, кто смеется, и никто не знает правды. Тут опомнилась старуха. Как всплеснет руками дико да как всплачет с причитаньем: — То не солнышко сокрылось, не затмился светел месяц,— налетели ветры буйны, унесли мою коровку, ненаглядную Бурёну. Ах, зачем тебя водила, продала в чужие руки! На земле твой след потерян, в небе денежки за тучей! Ох, и горе же мне, горе!.. Услыхали зубоскалы, пустомельные зеваки, подняли неумный хохот: — Вот потешная старуха! Где же видано, чтоб в небо Улететь могла корова и парила, словно сокол? Это только в небылицах да в ребячьих глупых сказках… Но в толпе нашлись толковей. Вмиг смекнули, в чем тут дело, и раздался крик командный: — Надо выручить старуху! Снарядим сейчас погоню! Не терять шаров из виду! Всполошились стар и малый. Из домов несут бинокли. Кто глядит с земли, кто с крыши, беглецов двух ищут в небе. — Что, видать? — Видать. Как пташки. — Скрылись в облачке, не видно. — Во, опять! Теперь — как; мошки. Поплыли к аэродрому. — Эй, лупи за ними следом!.. Понеслись тут верховые. Впереди тот самый парень, что на бабушку наехал,

заварил всю кашу сдуру. Ребятня ватагой пестрой с криком, гиканьем и свистом поспевает за конями. По пути кишит народом. Нет конца догадкам, слухам. — Где пожар? — Кидают бомбы?! — Гости едут из Китая! Тах-тах-тах! — по переулку тарахтит мотоциклетка; за толпой свернула круто и летит в лихой погоне. — Берегись! — Толпе навстречу, рассекая шумно воздух, легковой авто несется. — Стой, шофер! Вези обратно! Полный ход давай машине. Чтоб в глазах волчком вертелось, чтобы меньше, чем в минуту, нас домчать к аэродрому! — Есть. Садись. — Ту-ту! Помчались. Свист в ушах. Глаза — как щелки! — Козырьки надвиньте ниже и держись на поворотах! Гоп! — взлетели на ухабе. Гоп! — пребольно сшиблись лбами. Да, шофер шутить не любит: Рад, не рад, — терпи без жалоб. Вот приехали- Спасибо!

Слезли. Кинулись к ангарам. — Так и так. На помощь, братцы! Двое летчиков там было, смельчаков бывалых, ловких. Говорит один другому: — Ну, и выпала задача! На войне дрались мы жарко, нынче возим пассажиров, доставляем срочно письма, а за детскими шарами не пришлось еще гоняться… Что ж, давай утешим бабу. Взбаламутила весь город!.. Быстро вывели машины. Ж-ж-ж! — скользнули по лужайке. Шибче, шибче! Раз! Снялися и летят стальные птицы! А народ потоком льется, запружает площадь густо. Вот везет сюда Евфимью добрый старенький извозчик. Все в тревоге. Вдруг не сыщут, иль шары возьмут и лопнут. Реют летчики стрижами, а шаров давно не видно. Время медленно тянулось. Полчаса казались годом. Вот слышнее стал пропеллер: точно жук летит на землю. Ж-ж-ж! — машины друг за дружкой плавно начали снижаться,

выбирая осторожно посвободнее местечко. На секунду все застыли и впились в аэропланы. — Есть! Ура! Ура! Поймали! Молодцы! Орлы! Герои! Рассказать — так не поверят. Жаль — не видно было глазу! На руках с аэропланов летунов несут к старухе. — Вот шары, а вот и деньги. Спрячь их, бабка, хорошенько, да летим в твою деревню… Плачет и смеется Фима; от волненья сбилась с толку, всех подряд целует трижды, под собой земли не чует. — Ну, поедешь? Аль сробела? Весь народ с поклоном просит. Раззадорилась Евфимья: — Ладно. Отвезите к внукам. Ахнет вся, небось, деревня на гостей таких залетных. Чур! не сказывайте только, как старуха осрамились…