Весь день я бесцельно бродила по родному городу — по бульварам и проспектам, по дворам и аллеям, вдоль дорог, автобусных остановок и пыхтящего потока машин. Смотрела в лица людей или же мимо них, зачастую сидела на лавочках, почти ничего не ела и беспрестанно утопала в философских размышлениях об устройстве мира. Поначалу я чувствовала себя чужой, слишком отличающейся в своих желаниях и суждениях от большинства, но постепенно апатия, преследовавшая меня с ночи, начала спадать.
Впускали и выпускали взбудораженных пассажиров скрипящие двери автобусов, силились урвать лучшее место на парковке перед магазином водители, открывались и закрывались двери магазинов — дешевых и дорогих. Людской поток плыл, жил, перемешивался, волновался и спешил. С работы, на работу, по домам, детским садам, учебным заведениям или из них. Кто-то делился проблемами, кто-то новостями, кто-то шутками, кто-то просто молчал, погруженный в себя.
Каждый проживал свою жизнь.
Если бы они только помнили, что могут больше, чем думают…
Но, может быть, был в их (а раньше и в моем) забытье о нашем происхождении, какой-то особенный смысл? Учиться, преодолевать, сложно достигать, чтобы потом в полной мере порадоваться. Пойди все по другому сценарию, и это был бы уже совсем другой мир, другие законы, другие правила.
А ведь мы научились любить и этот несовершенный, порой сложный, и все же полный замечательных вещей, мир. Детский смех, улыбка в родительских глазах, первый сданный экзамен, долгожданный отпуск, случайная встреча, обернувшаяся счастливым событием…
Зачем ходить сквозь стены, когда можно послушать скрип дверей — железных и деревянных, когда можно терять ключи, звонить друзьям, с благодарностью принимать помощь, вновь преодолевать возникшие проблемы и радоваться. Зачем летать самому, когда так приятно, накопив нужную сумму, шагать в кассу, покупать билет на самолет и лететь в теплые края. Ведь ожидание приятного момента, не менее приятно, чем сам момент. И лишившись его, мы лишились бы львиной доли приятных эмоций.
Научись каждый из проходящих мимо лечить собственное тело одним лишь желанием мысли, и пропало бы тоскливое ожидание матери, сидящей у постели больного ребенка, наступления долгожданного улучшения. А ведь сколько это счастья, когда, прижав руку ко лбу любимого чада, она поняла бы, что жар, наконец, спал, и болезнь ушла. Это и есть момент счастья, родившийся из страдания. Это черная полоса, оттенившая белизну и свет белой.
И я никогда до конца не осознала бы, как прекрасно жить, не пройдя через смерть. Жизнь прекрасна в любом своем проявлении: в грусти, в каплях дождя, в часах кропотливой работы, в простых ежедневных фразах, в продавщице беляшей, стоящей на набережной, в слишком больших для малыша роликах, в борьбе за игрушки, а после за исполнение мечтаний.
Даже потери, критика, неудачи, провалы — все это дает цель, все это позволяет к чему-то стремиться, потому как без стремления и бесконечного преобразования, жизнь замирает. Мы совершенствуемся и получаем опыт. И проходя каждую выданную жизнью ситуацию правильно, никогда более не возвращаемся к ней.
В нашем ДНК с самого начала имелся один изъян, одна особенность — люди не умели оставаться счастливыми хоть сколько-нибудь продолжительное время. Купил новую машину? Радость, затем спад. Въехал в новый дом? Потанцевал от счастья в зале, выпил с друзьями и тут же задумался, как и на что покупать новую мебель. Влюбился? Две недели светился от положительных эмоций, а потом почему-то начал укорять возлюбленного за незакрытый тюбик пасты на раковине в ванной…
Почему так?
Почему мы не способны удержать внутри состояние подъема, постоянно скатываясь в недовольство и уныние? А после снова достигаем, долго и упорно к чему-то идем, чтобы вновь порадоваться, пусть даже на короткое время…
Мы — наркозависимые от счастья. Счастье — это доза, за которую мы готовы сделать что угодно…
Но только святые по преданиям могли кормиться философскими мыслями и идеями, а я, как простой смертный, под вечер проголодалась. Сытный и вкусный завтрак, приготовленный с утра матерью, давно переварился, и теперь желудок капризно завывал.
Пятый час; под подошвами хлябь — снег, выпавший ночью, растаял днем и превратился в холодные лужи. Очередной ноябрьский день, но уже новый, не «день Сурка». Что-то изменилось.
Жуя купленный в киоске у моста теплый бутерброд с бифштексом, я смотрела на перекресток, снова и снова прокручивая в голове слова из песни Валерия Ободзинского.
Глядя на привычные очертания городских домов, я чувствовала, что скучаю по ним — по Баалу, Аарону, Дэйну, Маку, Дэллу… скучаю по Нордейлу, по его неуловимой радостной и немного суматошной атмосфере, скучаю по Фуриям и Клэр, очень скучаю по Мише.… Но больше всего по Дрейку.
Где он сейчас? Чем занят? Как обычно, руководит собственной Вселенной?
Маслянистая обертка от бутерброда полетела в мусорку; я все еще не чувствовала в себе решимости переступить порог миров, а потому подавила очередной порыв прыгнуть в Нордейл.
Позже. Когда я почувствую, что пришел правильный момент.
Перед тем, как пойти домой, я вернулась в сквер, расположенный недалеко от бывшей работы, в котором когда-то практиковалась в переносе вещей, села на лавочку, и принялась наблюдать, как вокруг зажигаются фонари и окна далеких высоток.
На город опускались сумерки. Через сквер то и дело ходили люди — срезали путь до остановки, зачастую несли в руках пакеты с продуктами; магазин находился на соседней улице за углом.
Вспомнилось, как ребята, после того, как побывали в супермаркете, захотели вернуться в этот мир, познакомиться, рассмотреть его поближе. Тогда из машины на обочине играла музыка, а Мак, одетый в камуфляж, качал ей в такт головой. Канн курил.
Я улыбнулась.
Одновременно с этим в груди стянула концы невидимой веревки тоска. Как недавно и как давно это было. Они, наверное, очень переживали, когда все случилось, да и как иначе.… В тот день досталось всем — мне, им, Дрейку… Но задуматься о том, что произошло с Уровнем «F» после взрыва, я не успела. Воздух у лавочки вдруг неуловимо задрожал, уплотнился и начал светиться бледно-голубым.
Мое сердце глухо заколотилось еще до того, как мужская фигура напротив окончательно сформировалась.
Он пришел… Господи, он пришел…
Да, это был Дрейк. Все такой же элегантный, сдержанный, излучающий скрытую силу и источающий дьявольски приятный аромат. Черное пальто, серый шарф, дорогая обувь, отглаженные брюки… все как обычно. Отточено, привлекательно, без изъяна. Этот мужчина не умел быть обычным, он умел быть только лучшим.
Когда серо-голубые глаза остановились на моем лице, я перестала дышать. Боже, растрепанная, без грамма косметики, в старом зимнем пуховике по колено и натянутом на голову капюшоне…
О чем я вообще думаю?…
— Привет, — тихо поздоровался он, и время вокруг остановилось.
Тот же сквер, те же пешеходы за его спиной, сумерки и фонари, только все иное, потому что он стоял рядом.
— Здравствуй, Дрейк.
Он мягко улыбнулся и какое-то время молчал, глядя в сторону.
— Я не хотел нарушать твое уединение… — добавил, извиняясь.
Но уже не мог ждать дольше… — читалось в его глазах.
— Ты не нарушил.
Ты вообще ничего не можешь нарушить.
Он посмотрел на мои старые ботинки, на выцветший пуховик, на озябшие пальцы, спрятанные в рукава, а когда взгляд его вернулся к лицу, я вновь забыла, как нужно дышать. Так тепло и нежно умел смотреть только он. А в глазах — раскаяние, горечь, облегчение, благодарность, тоска, любовь…
— Я пришел для того, чтобы пригласить тебя обратно в наш мир. Я знаю, что у тебя теперь связаны с этим местом не очень хорошие воспоминания, но… ребята скучают (и я скучаю…). Было бы здорово, если бы они смогли увидеть тебя.
Он говорил, а я смотрела на его лицо, вспоминая запретный вкус притягательных губ, и думала о том, как медленно, пуговица за пуговицей, расстегивала бы это пальто. Я теперь могла, могла коснуться его щеки, шеи, волос, рубашки… обнаженной груди. Это было невероятно — знать, что я могу дотронуться до него, если захочу.
— Они до сих пор винят себя…
Жаль, что так. Нужно будет сказать, что я не виню…
— … Еще я подумал, может быть, ты согласишься…
Я много на что соглашусь.
— … пойти со мной в ресторан, я рассказал бы тебе то, что узнал о твоих Фуриях…
Потом. Ты мне все расскажешь потом.
Дрейк будто почувствовал липкое и совершенно отвлеченное от темы течение моих мыслей и неожиданно шагнул к лавочке. Моя спина моментально вжалась в деревянные доски, а его руки уперлись в обе стороны у моих плеч, губы склонились прямо к уху. Аромат его кожи и парфюма ударил в самый центр мозга, отвечающий за возбуждение, волоски на затылке привычно встали дыбом — то была лишь рефлекторная реакция, прежняя память, но более не необходимость.
— И еще… я хочу, чтобы ты знала одну вещь…
Он был слишком близко. Сильный, горячий, дурманящий.
— Какую… — губы не слушались, кровь хлынула куда-то вниз по телу и теперь своевольно циркулировала внизу живота, жалуясь на присутствие трусиков.
— Я не буду говорить если … Когда ты вернешься…
Всего лишь миллиметр, и я коснусь его щеки, потрусь о щетину, почувствую ее тепло. Боже, как сладко.
— Что случится, когда я вернусь?
Я не удержалась, едва заметно потерлась о его щеку, о краешек губ, закрыла глаза, упиваясь близостью. Он шумно втянул воздух. Казалось, в местах касания, кожа гудит, пропуская через себя разряды. Странное ощущение, но очень приятное… чертовски приятное.
Дрейк качнулся назад, теперь его лицо было точно над моим, отнял руку от лавочки и погладил пальцами мой подбородок. Мягко, неторопливо, наслаждаясь каждым мгновеньем. Глаза смотрели прямо в душу, в женскую сущность, а губы почти касались моих. Еще бы чуть-чуть… еще немного… но он держал эту дистанцию, не позволяя мне сократить ее.
Ну, пожалуйста…
— Я жду тебя. Возвращайся. Ты все увидишь сама. Нам будет о чем поговорить. И не только…
И он отступил от лавочки, выпрямился и едва не заставил меня взвыть от разочарования. О, да! Это было очень даже в стиле Дрейка, разогреть так, чтобы впору было облезть от желания, а потом прервать едва начавшийся физический контакт.
Я была готова его убить.
Кожа на моем лице горела, касающаяся лавки промежность пульсировала будто кровь через нее прокачивал насос, а Дрейк стоял и мягко улыбался. Только глаза сохраняли серьезность.
Я хочу быть с тобой. Полноценно. Ты знаешь, о чем я…
С Дрейком не могло быть иначе. Или все или ничего. Ничего у нас уже было, теперь же настало время «всего». И видит Бог, это было именно тем, чего я желала больше всего.
Я медленно вдохнула, стараясь успокоиться. По аллее проскрипела ботинками пара — мужчина и женщина, одетые в дубленки. Посмотрев на Начальника, я вновь поразилась глубине его глаз и тому ожиданию, что застыло в них.
Бог, пришедший к Богине. В иных случаях он мог требовать, давить, воздействовать силой, но в этом был вынужден терпеливо просить о благосклонности, преклонив колено. Зверь, со сдавившим горло ошейником — ни рвануть, ни кинуться вперед, ни проявить характер. Только терпение и надежда. Какие, должно быть, непривычные для него чувства.
— Я приду завтра. Сегодня хочу провести ночь дома. — Как же трудно дались мне эти слова; тело вовсе не жаждало одиночества в холодной постели. Но хотелось еще немного подумать. Собраться с мыслями.
— Конечно, — легко согласился он; лишь в глазах тлел огонек. — Я буду ждать.
Как скажешь. Без торопливости. Я все сделаю медленно и очень нежно…
Я моментально вспыхнула вновь, прочитав это в его взгляде.
— До завтра.
Он кивнул, развернулся и исчез, оставив меня сидеть в одиночестве.
Лавочка, сквер, собачий холод и палящий жар внутри. Так могло быть только после визита Дрейка. Только он мог заставить ненакрашенную, растрепанную девушку в старенькой одежде почувствовать себя сияющей Королевой, дорогой куртизанкой и… неизлечимой нимфоманкой. Боже, куда только подевалась вся моя апатия и отчужденность от мира?
Теперь я знала точно — я не просто жива. Я очень жива. Совершенно.
* * *
Ужин дома. С мамой. Я могла позволить себе такую роскошь, потому что слишком давно этого не делала. Как просто и как уютно. Толченая картошка, малосольные огурцы, котлеты, масло, хлеб… Не изысканные деликатесы Клэр, но все знакомое, домашнее. От маринада я отказалась, от сала тоже. А мама все хлопотала и хлопотала.
Отчим к этому моменту уже поужинал и теперь читал газеты, сидя в кресле перед телевизором.
— Ты не ходила сегодня на работу? Сумку не взяла, да и оделась во все старое.
— Нет. Я уволилась.
Мать на секунду застыла возле раковины, потом поставила в нее грязную кастрюлю, которую собиралась помыть, и растерянно повернулась ко мне.
— Ну,… может, давно пора было? Ты и раньше была не в восторге, платили там мало. Ты только не переживай, слышишь? — она приняла отстраненное выражение на моем лице за скрытую грусть — Мы выберемся, дочь. Выберемся. Все будет хорошо.
— Конечно, будет, мам. Будет.
Я на самом деле не переживала. Я уже знала, как поступлю с мамой — я расскажу ей правду, только не сейчас, немного позже. Обладая новыми силами, я легко могла обойти запрет на молчание, к тому же знала, что Дрейк не будет против. И мама поймет и поверит, я найду способ объяснить.
Но все это случиться позже. Голова звенела от усталости, мысли путались, наверное, сказывался затянувшийся психологический шок.
— Пей чай. Свеженький, какой-то новый сегодня купила. Может, хороший…
Квадратное сухое печенье, зефир в шоколаде, конфеты «Белочка», кружка с отколотым ободком. Какие-то вещи должны оставаться привычными. Они — опора под ногами, показатель того, что мир не «сдвинулся».
— Я пойду спать пораньше. Устала.
Я положила надкушенный зефир на скатерть.
— Дин, — она волновалась, я видела, — ты не переживай только. Жизнь — это ведь не только работа. В жизни происходят вещи гораздо хуже, чем потеря работы…
— Это точно.
— И все к лучшему.
— Ты думаешь?
— Я уверена. Даже если сначала кажется, что это не так. Бывает, спросишь «за что, чем я заслужил?» А потом, спустя какое-то время видишь, что все во благо. Просто сразу не видно.
От ее незамысловатых слов и поддержки стало легче.
— Спасибо, что ты у меня есть.
Она улыбнулась.
— А ты у меня.
Я обняла ее, пахнущую бергамотовым чаем, и вышла из кухни.
События прошлого тянут нас назад, только если мы позволяем им. Любая травма, шок, что-то болезненное, и мы тут же начинаем жалеть себя, ощущать жертвой обстоятельств или винить других за неудачное стечение обстоятельств. Для того, чтобы этого не произошло, нужно отпустить якорь, тянущий на дно, оборвать веревку, ведущую к нему, бросить оттягивающую руки поклажу — чемодан с ненужными, отжившими свое эмоциями, и снова научиться летать.
И это задача каждого — решить, что брать с собой в «завтра», а что навсегда оставить во «вчера».
Еще одна ночь дома, завтра я вернусь в Нордейл.
Знакомая детская спальня, игрушки в шкафу на верхней полке, фиалка на окне и спокойная мирная темнота вокруг.
Когда-то, лежа на этой кровати, я просила Вселенную помочь мне обрести вторую половину. Потом я просила помочь ее найти способ полноценно быть с ней. И Вселенная помогла. Да, странным способом, да, не совсем тем, какой я ожидала увидеть. Но ведь помогла… Взрастила, провела через новый опыт, позволила встать на ступень выше. Не без боли. Но помогла.
«Бойся желаний, потому что они могут исполниться…»
Я никого не винила. И не была жертвой. Да и на жалость к себе потратила уже достаточно, хватит. Завтрашний день станет первым в новой жизни — жизни свободного от пережитков прошлого, нового человека. Да будет так.
Завернувшись в одеяло с головой, я закрыла глаза и расслабилась, а, засыпая, видела свет в окнах особняка, стоящего на запорошенной снегом улице и сияющие огни далекого Нордейла.
Возвращение
Тортик, горячие круассаны, коробка конфет и две бутылки шампанского — именно с таким набором мной было решено звонить в дверь дома на Брайтлэйн-драйв. И почему я раньше не замечала, что особняк стоит на улице с таким красивым названием? Аллея и правда была светлой, даже уютной, похожей на те, что часто изображал на своих полотнах Томас Кинкейд.
Мда-а-а. Издержки профессии Телепортера.
Временная разница вновь сыграла со мной знакомую шутку.
Выспавшись, я поднялась в восемь, будить маму не стала, тихонько умылась и оделась. А когда прыгнула в Нордейл, оказалось, что здесь половина шестого утра, и вокруг темно и тихо.
Хорошо еще, хватило ума не перемещаться сразу особняк — Смешарики, почувствовав мое присутствие, моментально переполошили бы визгом не только все этажи дома, но и удаленных соседей. А оказавшись на подъездной дорожке и сообразив, что пришла к себе же «в гости» рановато, я тут же перенеслась в центральную часть города.
Свежо, тихо, красиво. Нордейл дремал, ожидая рассвета.
Знал ли о моем присутствии Дрейк? Почувствовал ли?
Шагая по пустынному тротуару без определенного направления, я осторожно потянулась к Начальнику сознанием и вдруг почувствовала, что он… спит. Сердце моментально затопила нежность.
Пусть спит. Я потревожу его позднее. Даже Сильным нужен отдых…
Как же сильно я скучала по этому.
Снег поскрипывал под моими подошвами, небоскребы застыли, утопая верхушками в темном небе, морозный чистый воздух пощипывал ноздри. Горели фонари, припорошенные снегом, тихие улицы отдыхали от наплыва пешеходов.
Чтобы не терять даром времени (Клэр поднималась около семи, то есть через полтора часа), я отправилась в огромный торговый центр, работающий круглосуточно. Отсутствие наличных денег не помешало сделать покупки и выпить кофе в кафе на первом этаже — почти везде принимали именные расписки, а после высылали счета на указанный адрес. Практично и удобно.
Когда подарки в виде шампанского, торта и конфет были найдены (почему-то не хотелось в такой знаменательный день приходить с пустыми руками), а кофе выпит, настало самое время нанести повторный визит в особняк.
Только бы Клэр удар не хватил при виде меня…
Я подхватила стоящие на полу кофейни, шуршащие и позвякивающие бутылками пакеты и вышла на улицу. Морозно. Забрезжил рассвет. Электронные часы, прикрепленные к стене дома напротив, показывали «6:43».
Пора.
Фурии загомонили из-за двери еще до того, как мой палец успел нажать кнопку звонка.
— Ди! Ди! Ди!
Я все же позвонила — в глубине дома раздалась длинная мелодичная трель; почти сразу же на лестнице послышался суматошный топот ног, а через несколько секунд дверь распахнулась.
Снова нахлынуло волнение — а ожидала ли Клэр вообще когда-нибудь увидеть меня снова? Она ведь думала, что я…
Додумать не дали.
— Дина! Дина!!! Наконец-то!!!
Значит, ожидала…
Растрепанная, теплая, в ночной рубашке, она какое-то время заворожено стояла и смотрела на меня, будто не веря собственным глазам, а потом бросилась вперед, порывисто обняла, уткнулась в мое плечо и… расплакалась.
В горле тут же встал ком, глаза защипало, а сердце сдавило.
Бедная, через что она прошла, пока меня не было? Тому, кто погиб, обычно, уже все равно. А вот тому, кто остался…
— Клэр, не надо… не плачь. Все хорошо. Хорошо все…
Смешарики вокруг гомонили так, что закладывало уши. Они прыгали по снегу, старались дотянуться до ладоней, вились у ног, и катались по ботинкам.
— Я так ждала… так верила, что ты придешь назад… — Клэр задыхалась, с трудом вставляла словами между всхлипами. — Божечки, они пришли, сказали — все…
Господи, а что бы я почувствовала себя, если бы услышала такое?
— Видишь, не все… — я сжала ее подрагивающие плечи, пытаясь сдержать подступающие слезы. — Не все. Я здесь. Я вернулась.
— Я медальон смотрела каждый день. Каждый день. Звала тебя…
— Не надо, ну что ты.… Слышишь? Все уже хорошо.
Мороз цеплял за лицо, изо рта вырывался пар; ее пальцы теребили мой пуховик, сжимались и разжимались на шуршащей ткани, как пальцы ребенка, мама которого целый месяц не возвращалась за ним в садик.
— Я так… я листья не могла убирать… и эти не ели…
И снова спазм. Только бы не разрыдаться самой.
— Я дома. Видишь? Пришла насовсем. Даже с подарками.
Я заглянула ей в лицо, доказывая «Здесь. Живая. Дома».
— Дома… дома… Боже, я держу тебя на пороге, прости… входи скорее, прости дуру…
— Ну что ты говоришь…
Я шагнула внутрь и закрыла за собой дверь.
Откуда-то на полу тут же возник знакомый белый силуэт, протиснулся между шумными Фуриями, требовательно мяукнул и поставил лапы мне на колени.
— Михайло… малыш…
Горло снова сдавило от избытка чувств.
Миша…
Я нагнулась, взяла кота на руки, и острые когти тут же впились в ткань куртки. Как вкусно по-домашнему пахнет шерсть, Господи, как хорошо…
— Какой же ты тощий, кот… ты чего ж это так?
Казалось, мои слова, заставили слезы стоявшей рядом Клэр потечь с новой силой.
— Все это время на окне сидел… — прошептала она, вытирая глаза рукавом. — Ждал тебя…
Кот мурчал так громко, будто включил дополнительный моторчик, припасенный для особых случаев. Терся белой головой о подбородок и тыкался мокрым носом в кожу.
— Мишенька… Я так тебя люблю, правда-правда…
От него исходили чистейшие волны счастья.
У ног вилась и Ганька. Смешарики продолжали буйствовать.
— Ди! До-ма… Ма… Ди, нулась!
— Ну и суматоха! Все-все, угомонились и дали мне раздеться! Клэр, распаковывай пакеты, будем праздновать!
Кое-как отцепив от пуховика кота, я поставила его на пол. Он тут же попытался взобраться обратно на руки.
— Миша, да я возьму тебя через минуту, дай куртку снять!
Было видно, сколько усилий понадобилось Клэр, чтобы остановить слезы. Но она справилась и, несмотря на мокрые дорожки на щеках, улыбнулась.
— Я на кухню! Заберу пакеты, разберу, ты пока отдыхай. Завтрак через полчаса. Эй, охламоны, ягод хотите? Оставьте Дину в покое, она вас любит.
— Ди нулась! Ди! Ди! Ди!
Они продолжали скакать вокруг, напоминая пушистые мячики с глазами.
— Конечно, вернулась. И точно так же вас люблю!
— Лу! Блу! Лу! Блу! Блу! Лу!
Я рассмеялась.
— Идите на кухню завтракать, потом будем обниматься.
Когда Фурии укатились за сияющей Клэр, я, наконец, смогла перевести дыхание и оглядеть собственную прихожую.
Как все знакомо, как хорошо, как радостно на душе. Родной дом, родная Клэр, живой, здоровый, пусть и немного схуднувший Миша.
Я принялась расстегивать ботинки; колени едва держали от переизбытка эмоций. Белая пушистая голова беспрестанно терлась о пальцы.
В спальне все осталось таким же, каким я запомнила. Приоткрытая форточка, отодвинутая в сторону занавеска, тюбик помады у зеркала, примятая подушка, корзинка с оранжевым одеялом за кроватью на полу… Вслушиваясь в звуки, доносящиеся с кухни, я с нежностью дотронулась до шелкового покрывала, повернулась на месте, приоткрыла шкаф и довольно взглянула на теснившуюся внутри коллекцию одежды. Ткань обрадовано зашуршала, когда мои пальцы как по клавишам фортепиано прошлись по деревянным плечикам.
Мои богатства. Вещи на любой вкус и для любой ситуации.
Миша довольно топтался у ног, терся о штаны.
На дальней прикроватной тумбочке я наткнулась взглядом на серебристую трубку телефона. Подошла, взяла в руки; экран показывал, что батарейка еще до конца не разряжена. Присела на край постели, задумалась.
Как редко я звонила ему на телефон… Все больше какие-то хитрые способы связи. А почему бы и нет?
Я сняла блокировку и набрала номер Дрейка. Слушая гудки, напевания Клэр и звуки работающего миксера, я смотрела в окно — там, на ветке дерева, сидели две желто-коричневые птички.
У нас таких нет.
— Да.
Как коротко и лаконично.
— Привет.
Я затаила дыхание.
— Привет, — голос на том конце смягчился. — Прости, я даже не успел посмотреть на экран.
— Я вернулась.
Мне показалось, что Дрейк, стоя там, где он стоял, прикрыл глаза и перестал дышать.
— Хочешь, чтобы я сам приехал за тобой? Прислал вертолет?…
Я рассмеялась еще до того, как он закончил.
— Если ты появишься сейчас, Клэр прогонит тебя скалкой. Ей хочется получить свой кусочек общения.
— Я понимаю.
Было так непривычно слышать его голос в телефонной трубке. Далеко или близко, он неизменно повергал мой разум в экстаз одним своим звучанием.
— Я … Ты говорил…
— Ты бы хотела увидеть отряд, — он опередил мои мысли. Впрочем, как и обычно.
— Да.
— Я соберу их всех в одиннадцать.
Я бросила взгляд на часы у зеркала. Только начало восьмого, времени достаточно.
— Хорошо.
— Хочешь, чтобы я заехал за тобой в десять тридцать?
Был в этом вопросе какой-то тайный смысл — не намек даже, просьба. Это было открытое сердце, протянутая рука, и глаза, опущенные в ожидании.
— Хочу. Я буду очень ждать.
— Я буду вовремя. Тогда до встречи?
Мягкость его голоса повергала меня в наркотическую эйфорию и грозила в скором времени вызвать зависимость.
— До встречи.
Когда я нажимала отбой, пальцы дрожали.
Телефон вернулся обратно на тумбочку; я посмотрела на все еще сидящих за окном птичек, и радостно улыбнулась.
— Михайло, пойдем на кухню? Айда наперегонки?
Пробуксовав по ковру, я выбежала из спальни; кот, чувствуя радостное настроение, пулей вылетел следом.
Смешарики доедали завтрак, возя маленькие тарелочки по полу. Когда две тарелочки натыкались друг на друга, собирать с них круглые ягоды становилось гораздо проще. Я наблюдала за этим хитрым процессом, стоя в дверях рядом с Клэр, вытирающей руки от муки, которую только убирала со стола. Пахло сырниками. Свежими сырниками с хрустящей золотистой корочкой, только что убранными со сковороды. М-м-ммм… Клэр всегда подавала их с ягодным сиропом, и по этой причине завтрак часто превращался в балаган. Съев свою порцию, Смешарики неизменно пытались дотянуться до той, что еще стояла на нашем столе.
— Почему ты им блюдца к стене не пододвинешь?
— Думаешь, я не пробовала? Это же очередная забава — катать их везде, где только можно. Они и от стены точно так же откатывают.
— Может, приклеить?
Улыбаясь, она насухо вытерла вымытые ладони полотенцем.
— Зачем? Отдерут ведь… Вместе с паркетом, — потом темные глаза сделались серьезными, и Клэр какое-то время молчала, глядя на Фурий. — Сегодня утром они снова надели значки…
— Те, что им подарил Дрейк? А зачем они их снимали?
Взгляд Клэр сделался тоскливым, и я пожалела о том, что спросила.
— Когда пришли… Когда… — она вздохнула и на несколько секунд опустила голову, не зная, как выразить свои мысли. — В общем, пока тебя не было, Смешарики не носили их, не ели и не разговаривали. Совсем. А после того, как тот здоровый белокурый ежик с косой свозил их к Дрейку, они вернулись домой и наелись так, что я думала, лопнут.
— Дэйн? Он возил Фурий к Дрейку?
— Да. Они позвали его с помощью твоего браслета с кнопками. Помнишь?
— Помню…
— Случайно, что ли, нажали одну. Или как уж там… А после того, как наелись, долго спали. Очень долго… Давай я тебе все за столом расскажу. А то сырники совсем остынут.
— Хорошо.
Курсируя между вылизывающими тарелки Смешариками, мы принялись накрывать на стол.
К тому времени, когда раздался звонок на мобильный, и Дрейк оповестил о том, что машина ждет на подъездной дорожке, мы с Клэр успели и позавтракать, и посмеяться и поплакать, три раза замазать мои опухшие веки тональным кремом и извести тонну бумажных носовых платков.
Только теперь мне в полной мере стало понятно, насколько нелегко ей дались дни в одиночестве с мыслью о том, что я больше никогда не вернусь.
Мы плакали. Переживали все моменты заново, снова и снова промокали глаза и запивали грусть и радость шампанским. Она не стала спрашивать о том, каково было мне, да и возможно ли было объяснить ощущения от собственной смерти? И невозможно, и не хотелось.
— Ты спасла их…
— Угу.
— В следующий раз пусть лучше они тебя.
— Пусть лучше следующего раза не будет.
— Им, наверное, тоже было очень тяжело. И Дрейку.
— Всем, Клэр, всем…
— Давай, тогда оставим это. Пусть начнется новая жизнь — радостная и счастливая. Хватит нам всем уже слез.
— Согласна. Но за Смешариков нужно поднять отдельный тост. Не знаю, зачем они просились к Дрейку, но догадываюсь, что без их помощи мы бы с тобой сейчас здесь не сидели.
Миша свернулся на моих коленях, а Фурии сидели рядом на диване, поблескивая золотыми глазами, слушая наши голоса.
— За вас!
Я отпила пузыристого напитка, поставила бокал на стол и погладила пушистиков по мягкой шерсти. Те зажмурились и одновременно счастливо протяжно вздохнули, насмешив нас.
— Они получают коллективное удовольствие! Гладишь одного, а радуются все.
Глядя на то, как нежатся под пальцами Фурии, я испытала новый прилив тепла. Дома, Боже мой, дома… Завтрак, Миша, Клэр, сырники… Я снова в Нордейле, и день только начался. То ли еще будет сегодня.
За час до приезда Дрейка, мы начали подбирать мне гардероб и сооружать прическу. Вещи из шкафа теперь лежали по всей спальне; Смешарики нашли новую забаву — прятаться под ними и, неожиданно выскакивать вперед, пугая Ганьку. Нагревалась у зеркала плойка, косметичка перекочевала из ванной комнаты в спальню, разговоры не прекращались ни на минуту. Казалось, я не видела Клэр не несколько дней, а целую вечность.
Когда макияж был наложен, волосы завиты в мягкие волны, а одежда подобрана, было уже двадцать пять одиннадцатого.
— Все, мне пора…
Уже у дверей, в коридоре, Клэр в который раз оглядела меня и удовлетворенно кивнула.
— Выглядишь на все сто!
— Спасибо!
Теперь, в мягком костюме-тройке, бежевом пальто и на высоких каблуках я действительно чувствовала себя куда увереннее, чем накануне. Вокруг мягко расплывался аромат любимых духов.
— Я немного волнуюсь. Вдруг…
— Никаких вдруг. Все будет замечательно. — Она ободряюще улыбнулась; черные глаза блеснули. — Беги, он ждет тебя.
Я постояла на месте, перебарывая нервозность, с которой не смогли совладать три выпитых бокала шампанского, затем тряхнула головой и выдохнула.
— Все. Ушла. До встречи!
— Пока-пока!
Следующие двадцать минут запомнились, как во сне.
Галантно приоткрытая дверца автомобиля, нежное касание пальцами щеки в знак приветствия, обжигающий жаркий взгляд по губам.
Сдержался, хоть и очень хотел. Дожидается правильного, особенного момента…
Хлопок двери, позвякивание ключей в замке, ощущение силы и спокойствия.
Тело горело от его близкого присутствия, мысли радостно мутились.
Без слов.
Мелькание знакомых улиц по сторонам, солнечные блики на капоте и сугробах, тихий рокот мотора, и его ладонь, накрывшая мою. Теплые пальцы лежали неподвижно, лишь изредка сжимая или поглаживая кожу; я плавилась. От того, что чувствую его прикосновение, его тепло, его запах, от того, что он держит меня за руку и от того, как именно держит… Как хозяин, как защитник, как покровитель, как вторая половина. Как сильный мужчина, который любит, ценит и заботится о своей женщине.
Да, позже будет гораздо больше. Слова, жесты, взгляды, будет… ох, как много и, наверное, очень жарко.
Но пока достаточно именно этого — ладони Дрейка, сжимающей мою руку.
И пусть весь мир подождет.
* * *
Невзрачный кабинет, два окна и десять мужчин. Напряженные взгляды на стоящего в центре комнаты Начальника. Они не ждали хороших вестей, пришли сюда, получив приказ, и теперь ждали дальнейших слов.
Отряд был готов к чему угодно, но, как оказалось, не к тому, о чем заговорил Дрейк.
— Я собрал здесь вас всех сегодня по особой причине. Скоро вам предстоит кое с кем встретиться, и я бы хотел, чтобы вы постарались вести себя цивилизованно.
Глаза многих подозрительно прищурились.
— А мы обычно ведем себя, как варвары? — приподнял бровь Чейзер.
— Иногда.
— Только бы не нового члена отряда, — прошептал Эльконто и покачал головой.
— Члена отряда, да.
Дэйн тут же поджал губы. Рен Декстер недовольно отвернулся к окну. Остальные притворились незаинтересованными.
— Я очень доволен, что эта встреча состоится. Ведь могло быть и иначе, но нам все же повезло. Очень.
Недовольство мужчин росло, Дрейк чувствовал это. Они не хотели новенького, их можно было понять. Вот только гость за дверью отнюдь не являлся «новеньким», о чем сидящие на стульях пока не подозревали.
— Я бы хотел настойчиво попросить любить и жаловать того, кто сейчас войдет в комнату.
Когда Начальник направился к выходу, в спину ему донесся приглушенный голос Баала:
— Этого мы обещать не можем…
Когда Дрейк взялся за ручку двери, он в открытую улыбался.
Я нервно мерила шагами пустой коридор — три шага до одной стены, три шага до другой. Голоса из кабинета доносились неразборчиво. Боже, в последний раз я видела их там, в темной комнате с синими углами, обратным отсчетом времени на стене, за светящимся куполом сферы. С перекошенными лицами, с болью в глазах, в грязной, забрызганной кровью форме…
Неприятно и ярко резануло по сердцу вернувшееся с того дня воспоминание. Как наяву, померещился в воздухе запах гари. Казалось, еще чуть-чуть, и снова засвистят пули…
Все. Это все осталось в прошлом.
Когда я услышала приближающиеся к двери шаги, мое сердце заколотилось так быстро, что стало трудно дышать.
Уже сейчас. Прямо сейчас. Как они воспримут меня? Как все пройдет?
Вышел Дрейк, прикрыл за собой дверь. Увидел мое перекошенное от волнения лицо и тут же шагнул навстречу.
— Тихо-тихо.… Успокойся. Все хорошо.
Я беспомощно смотрела ему в глаза и не знала, что сказать.
— Не волнуйся, все будет хорошо, — он провел пальцами по моему дрожащему подбородку. — Я с тобой, я рядом.
В его серьезных глазах было столько нежности, столько безмолвной поддержки, что я устыдилась своей минутной слабости. Господи, я через такое прошла, а перед встречей с близкими людьми веду себя, как ребенок.… Как же быстро забылись все отрешенные философские истины. Вот уж точно они несовместимы с эмоциями, которые в эту минуту хлестали через край.
— А потом мы сможем побыть вдвоем?
— Обязательно. Я бы очень о многом хотел с тобой поговорить.
— Наверное, нужно было отложить эту встречу…
— Не нужно было. Они очень по тебе скучали, поверь мне.
— Правда?
— Хочешь увидеть? — он мягко улыбнулся и, не дожидаясь моего ответа, подтолкнул по направлению к двери. — Пойдем.
Следующая минута вычеркнула из памяти последнюю болезненную встречу и расставание с отрядом. Залатала рану, залечила боль, пролилась целительным бальзамом на душу и слизнула отметины от психологических ожогов с сознания.
Они не верили. Сначала не хотели, просто не могли поверить собственным глазам. Но замешательство и оцепенение уже через секунду сменилось расширившимися глазами, приоткрывшимися губами и хриплым шепотом «не может быть… быть не может, Бернарда… Это же Бернарда!»
Я не успела дойти даже до середины комнаты или сказать «привет», как мои коллеги посрывались со своих мест.
— Я же попросил цивилизованно! — беззлобно укорил Дрейк, но его голос потонул в волне счастья, хлынувшей, отразившейся от стен и оттого будто приумножившейся.
Меня обнимали, сжимали, жулькали, как плюшевую собачку. Было душно, тесно, и хотелось повизгивать от навалившегося счастья.
— Ты вернулась! Прости Господи, ты вернулась!
— Живая!
— Бернарда с нами!
— Только бабе такое под силу — довести до инфаркта кучу мужиков, а потом, как ни в чем не бывало, заявиться с цветущим видом, — прижав мое лицо к своей груди, проворчал Эльконто. Радость постепенно вымывала налет глубокой печали, что я успела заметить в его глазах. — Дура, ты не пугай так больше…
Я обняла его за шею, ничуть не обидевшись на «дуру».
— И не делай так больше никогда.
— Не буду.
Чьи-то руки оттеснили Дэйна в сторону и встряхнули мои плечи.
— Бернарда… — тот же шрам на виске, светлые глаза и темные круги под ними.
Осунулся ты, стратег-тактик…
— Каждый час твоего отсутствия добавил нам седых волос, знаешь ли…
От объятий Канна мои кости затрещали.
— Задушишь, Аарон!
— Я очень рад тебя видеть, девочка, очень…
Я отстранилась и посмотрела на него, чувствуя, как щиплет глаза.
Они держались молодцом, старались не выказывать весь набор захлестнувших эмоций, но, все же, чувствовалось, каким тяжелым катком проехалось по ним то событие, тот взрыв. Была ли их последующая жизнь жизнью? Геройствуя, люди редко задумываются о других — тех, кто впоследствии будет собирать осколки, хоронить останки, класть венок на могилу, а затем пойдет домой, чтобы как-то прожить следующий час, а за ним еще один. Чтобы встать с утра и найти в себе силы поднять руки. Чтобы научиться жить без кого-то.
Стивен, Халк, Дэлл, даже Логан, которого там не было… глаза каждого из них были отмечены тяжелой печатью пережитого горя. Облегчение — пока еще только теоретическое знание, оно впитается под кожу позже, и много позже достигнет сердца и останется в нем. Шрамы не заживут совсем, но они перестанут беспокоить, лишь изредка напоминая о днях, оставивших их.
Мак, Рен, Хантер… Они обнимали молча; жесты заменили им слова.
А потом я увидела Баала…
Он не поднялся со стула, как остальные, а так и остался сидеть, склонившись вперед, прижав пальцы к глазам.
Я осторожно протиснулась вперед и приблизилась к нему.
Как же это больно, когда другим больно…
— Баал. Эй…
Он не откликнулся.
— Посмотри на меня…
Брюнет нехотя качнул головой, медленно отнял от переносицы пальцы и поднял лицо. Красивые черные, дьявольски привлекательные глаза, … с влажными ресницами.
Мы долго смотрели друг на друга. Молча. Наверное, многое можно было сказать, но зачем слова тем, кто столько вместе пережил, прошел, почувствовал, понял…
Я протянула руку и коснулась седой пряди у виска.
Господи… да за что же ты? Как же плохо тебе было, чтобы вот так?… Не правильно… Слишком больно даже видеть…
Я сделала глубокий вздох и потратила несколько секунд, чтобы отрешиться от эмоций, затем сфокусировала сознание на руке, изменила структуру энергии, текущей через пальцы, и седая прядь, лежащая на ладони, медленно окуталась сиянием. А после начала медленно темнеть — пигмент возрождался, воссоздавалась прежняя структура.
— Рано тебе еще. Слышишь? Рано. Может быть, когда-нибудь потом…
На его нижнем веке предательски дрожала капелька, готовая сорваться вниз и покатиться по щеке. Я аккуратно стерла ее. А через несколько секунд пропустила сквозь пальцы черный, как смоль, локон.
— Не к лицу тебе седина, друг.
— Черт бы тебя подрал… — прохрипел низкий голос. — Кто бы знал, как я тебе рад…
Дэйн Эльконто никому и никогда бы не показал, насколько он сентиментален. Никому. И никогда. И пусть его сердце таяло при звуках красивых романсов, при прослушивании душещипательных мелодий или при прочтении романов о доблестных воинах и об их возлюбленных (таких книг в своей жизни Эльконто прочитал только две, потому что на большее количество попросту не нашел времени. Все как-то больше об оружии…), он пресек бы любые попытки назвать его мягкотелым. Даже пустил бы в ход кулаки при необходимости, лишь бы навсегда искоренить о себе подобное мнение.
Ну, и что, что ком в горле? С кем не бывает? В конце концов, не каждый день тот, кого ты считал ушедшим навсегда, возвращается назад. Это ведь шанс один на миллион, не иначе. Дэйн не был Дрейком, но догадывался, что им всем действительно очень повезло.
— Значит, не зря я привез те меховые яйца, — тихо обратился он к стоявшему рядом Начальнику.
— Не зря.
— Хорошо.
— Кстати, ты кому-то говорил о Фуриях?
— Нет.
— И не стоит…
Дрейк наблюдал за тем, как Канн, Мак и Рен пытаются уговорить Ди присоединиться к ним в баре этим вечером.
— Господа, думаю, Бернарда сегодня будет занята, — шагнул он к ним, пресекая веселое построение планов. — Она будет решать вопросы личного характера.
Эльконто мог бы дать голову на отсечение, что щеки Ди нежно вспыхнули при этих словах. Везунчик он, Дрейк. Конечно, им найдется, чем сегодня заняться, не то что ему.… Поди опять пыльное печенье жрать в одиночку. Подумав об этом, Дэйн вдруг понял, что больше не чувствует тяжести — темное облако, окутавшее сердце с тех пор, как они вернулись с «F», незаметно рассеялось. Даже печенье в тумбе (и кто только его туда приносил?) перестало казаться таким уж противным. И чего он вообще к нему привязался. Можно ведь сходить в клуб… расслабиться. Конечно, найденная на ночь красотка не будет так трогательно краснеть, как это только что сделала Бернарда, но все-таки. Беда была только в том, что Эльконто никогда и никого не снимал на ночь. Да, мучился от собственных принципов, и, тем не менее, никогда им не изменял.
Когда же он, вынырнув из собственных мыслей, вновь прислушался к разговорам, то понял, что речь уже зашла о грандиозной вечеринке, планируемой на другую дату.
— Мой дом большой, повар отменный… — Декстер редко когда бывал так многословен. — За два дня он как раз успеет подготовиться.
— Я тебе своего в помощь пришлю, — вставил Халк, и Рен кивнул на его слова.
— Это самое меньшее, что я могу для тебя сделать. Я, в отличие от многих, спасен тобой дважды. Да и Элли была бы рада.
— Ничего, если я приведу с собой подругу? Клэр…
— Приводи столько людей, сколько посчитаешь нужным. У меня три этажа, размером со стадион.
Лицо Бернарды осветилось радостью, и Дэйн в который раз за этот час умилился. Сколько же теплого, сколько хорошего в этой девчушке. И как больно было думать, что они потеряли ее. Баал, вон, ни на шаг не отходит. Все к ней прикипели.
— Думаю, нам пора, — снова вмешался Дрейк до того, как началось обсуждение деталей предстоящего празднования. — Ди?
— Да-да, мы уходим. Рен, созвонимся попозже и обязательно все обговорим, ладно?
Тот кивнул.
От внимания Эльконто не ускользнуло то, с какой нежностью и волнением Бернарда посмотрела на Дрейка. Внутри что-то трепетно сжалось. Эх, жизнь-жестянка…
Как только эти двое, провожаемые взглядами всей команды, покинули кабинет, снайпер громко хлопнул себя по штанине.
— Я в бар сегодня! Буду топить белую зависть по поводу этих двоих в вине и радоваться…
Никто не стал переспрашивать про «радоваться», всем без слов было понятно, о чем речь.
— Я с тобой, — первым отозвался Канн. — Столько пил с горя, так теперь хоть с радости выпью.
— И я…
— Я тоже.
— Мужики, вечеринка же через два дня?
— Ну, мы не до визга, мы аккуратно.
— Тогда все, что ли, идем?
— А то!
* * *
Сиблинг всегда искренне уважал Начальника.
А когда дверь в его кабинет открылась, пропуская внутрь Дрейка, а следом за ним и Бернарду, Джон испытал настоящее благоговение.
Та самая… что он вез, укрытую простыней, на каталке в лабораторию, теперь была здоровой, розовой, живой и радостно улыбалась. Вот же старый черт… значит, смог и это. А ведь никто не верил…
— Джон, я оставлю тебя за главного сегодня. Мне нужно отлучиться.
— Здравствуйте!
Господи, она только что пожала мне руку…
Вместо ответа, он ошарашено смотрел на собственную ладонь, которую только что потрясли теплые женские пальцы.
— Ди, не пугай представителей Комиссии касаниями. Они потом меня задушат вопросами, нет ли в твоем мире еще подобных женских экземпляров.
Девчонка, не обращая ровным счетом никакого внимания на ошарашенное лицо заместителя, лишь звонко рассмеялась.
— Все, мы ушли. Я буду позже.
— Когда?
— Завтра…
— Пока-пока! — она сверкнула синими глазами.
— А… — Сиблинг едва ли мог собраться с мыслями. — Может быть, там, правда…?
… есть еще такие?
Хотел он добавить, но дверь за посетителями уже закрылась. Ладонь хранила неуловимый след от женского прикосновения.
Сиблинг медленно опустился обратно в кресло.
* * *
Серебристый седан вот уже несколько минут неторопливо кружил по центральным улицам города. Нордейл гудел, как улей. Полдень, время обеда. Пешеходы наводнили тротуары в кафе, магазины и торговые центры. Всюду сновали люди — бизнесмены, праздные гуляки, уборщицы, продавцы, работники сферы обслуживания, учащиеся.
Припорошенные снегом клумбы переливались на солнце.
— Куда мы едем?
Дрейк, не отрывая взгляда от дороги, улыбнулся.
— Было бы логично пригласить тебя домой, но я сперва хотел бы найти место — неброское, но уютное, не слишком загруженное, но и не уединенное, где мы смогли бы поговорить.
— А поговорить дома?
— Видишь ли, дома существует большой шанс, что мне станет не до разговоров. Я в последнее время не могу полагаться на собственный контроль, когда ты находишься рядом.
На душе тепло и одновременно тревожно. О чем хотел поговорить Дрейк и почему это так серьезно? Стоило ли ожидать плохого? Осознав, что в дело привычно вступился страх неизвестности, я оттолкнула его прочь. Все будет хорошо.
Но он ни разу не поцеловал меня с тех пор, как мы встретились… Почему?
— Дрейк… скажи мне, все хорошо?
Машина остановилась на светофоре.
— Все замечательно, — его ладонь вновь накрыла мою. — Ни о чем не беспокойся.
Я хотела его. В этом была моя проблема. Хотела с того самого момента, как с утра вернулась в этот город. Его рук, его губ, слов… заверений… чего-то необыкновенного. Может быть, я хотела слишком многого?
Проницательные глаза хитро блеснули:
— Научись не делать поспешных выводов при недостатке информации.
— Ты иногда невыносимо умный…
— Да уж, действительно… — отстраненно ответил он, высматривая что-то на обочине. — Вот, вот это то, что нужно. Ресторан при лучшем отеле города. Сюда и зайдем.
Машина плавно свернула на подземную парковку под самым высоким стеклянным зданием Нордейла.
Бар при ресторане «Ливари» в роскошном отеле Мардо-Гранд, отвечал всем поставленным Дрейком требованиям. Коричневые кожаные диваны вокруг черных круглых столов, приглушенное, несмотря на яркий солнечный полдень за окном, освещение интерьера, весьма ограниченное в этот час количество посетителей и негромкая музыка в стиле «DownTempo-Lounge». Роскошно, со вкусом, изыскано и строго. Над входом не хватало лишь таблички «Места для мега-состоятельных клиентов», но этого и не требовалось. Все читалось по лицам обслуживающего персонала.
Я заняла один из полукруглых мягких диванов, Дрейк расположился напротив. С самого утра он выглядел умопомрачительно — темное пальто поверх белоснежной рубашки и идеально отглаженных брюк темно-серого цвета. Вместо галстука шарф, который сейчас отсутствовал (его, вместе с нашей верхней одеждой при входе в ресторан, услужливый гардеробный аккуратно разместил на плечиках).
Когда заказанные напитки со сложными названиями были доставлены — одним оказался состоящий из множества расположенных в градиентном порядке слоев, красивый коктейль, а вторым — невысокий стакан, наполненный виски высшего сорта, я спросила.
— Я не знаю, о чем ты хочешь поговорить, но это заставляет меня нервничать.
Почему мы здесь, милый? Почему я до сих пор не в твоих объятьях?
Но Дрейк отнюдь не торопился приступать к объяснениям. Взяв в руки стакан, он пригубил напиток, изучая мое лицо. Его взгляд жег, плавил, даже немного давил. Наконец, он поставил стакан на стол и отклонился на спинку дивана.
— Скажи, Ди, что привело тебя обратно в Нордейл?
Ты…
Но такой ответ был слишком простым, слишком очевидным, а сидящий напротив человек, хотел поиграть.
Муррр, поиграем.
Мой коктейль оказался удивительно приятным на вкус — мандариновым, с легкой примесью алкоголя и ванили.
— Ну, как что?… Конечно же, местная архитектура. Дома здесь удивительно красивые, если ты не заметил… А еще развитая аптечная инфраструктура, наличие урн на каждом углу и обилие вечно-зеленых деревьев семейства пихтовых.
— Здесь такие не растут, — мягкая улыбка на губах и странное пленяющее выражение в глазах.
— Тебе просто некогда замечать такие мелочи.
— А ты любишь играть.
— Как и ты.
«О, да, — говорили демонические серо-голубые глаза. — О, да…»
Через секунду насмешливый взгляд снова сделался серьезным, как в былые времена. Я уже успела подзабыть, что такой бывает.
Сейчас начнется…
— Бернарда, я очень серьезно к тебе отношусь. И думаю, к этому времени, ты уже успела понять, какой я.
— Конечно. — Сердце заколотилось глухо, но алкоголь медленно делал свое дело, расплетая нервные узлы в животе. — Ты высокомерный, самоуверенный, жесткий, умеренно циничный, властный…
Дрейк положил между зубами кончик указательного пальца и прикусил его; глаза прищурились.
— …вредный, деспотичный, любящий притворяться холодным и дергать за веревочки Вершитель.
Соблазнительно прикушенный палец теперь подпирал висок. На лоб Дрейка упали несколько прядей.
— Меня такое описание возбуждает.
Меня тоже.
— Есть ли что-то еще, что я упустила?
— Может быть, по мелочи.
Теперь в его глазах тлел огонек, под названием «будь осторожна». Пришлось отпить еще коктейля.
— Хорошо. Раз уж ты настолько хорошо меня изучила, думаю, ты тебе будет не сложно принять решение.
Я молчала, ожидая продолжения.
Он медленно, будто намеренно тестируя мою выносливость, пригубил виски. Опустил стакан, покрутил его в ладонях.
— Видишь ли, я человек старых принципов, многие из которых теперь забыты. Или изжили свое для большинства.
— Каких принципов?
Властный взгляд, ласкающий, но тяжелый.
— Я не позволю себе коснуться тебя, как Женщины, не зная, принадлежишь ли ты мне.
Так вот почему не было ни одного поцелуя… А все прежние случились исключительно по моей инициативе.
Когда Дрейк закончил предложение, частота моего пульса возросла настолько, что пришлось отставить коктейль, чтобы не расплескать — так сильно дрожали руки.
— Теперь, когда ты знаешь, кто я и какой, хочу спросить тебя… согласна ли ты стать моей Женщиной? Признать меня разумом, телом и сердцем своим Мужчиной?
Кровь шумела в ушах так громко, что заглушала мысли.
Вот он… тот самый момент…
Как формально, как официально, как пафосно и как красиво. Как же долго я его ждала, как мечтала о нем и… и как теперь почему-то боялась его же.
В попытке скрыть волнение, отшутилась.
— Мое сознание и сердце уже давно приняли тебя, как единственного Мужчину, а вот тело… Оно, наверное, решит позже. Ведь я всего пару раз тебя поцеловала…
Ох, зря…
Теперь он был на взводе. Огонек «будь осторожна», разгорелся ярче, но голос прозвучал спокойно.
— Поверь мне, я буду рад показать тебе, что будет сложно найти более идеальное физическое сочетание, чем наше с тобой.
Мне нравилось смотреть, как полыхают его глаза — ярко, чувственно, выразительно… Даже воздух вокруг начал подрагивать. Дразнить было приятно, вот только,… наверное, не стоило делать этого прямо сейчас. Это был важный и очень ответственный момент, и моя жалкая шутка стала лишь жалкой попыткой уйти от неожиданно проснувшегося страха.
Господи, я всегда хотела именно этого — связать свою жизнь с сидящим напротив мужчиной, но по-настоящему осознавать, что именно это может означать, начала только теперь. Быть вместе — это не только засыпать и просыпаться вместе, но так же принимать решения, идти на уступки, отыскивать компромиссы. А способен ли на компромиссы Дрейк? Ведь он не обычный мужчина с улицы, не мягкий податливый субъект, не тот, кто придет и легко признает, что был не прав… или же не права я, наделяя его несуществующими качествами из-за собственной боязни сделать шаг навстречу?
Я любила его, любила так сильно, что едва могла дышать. Я обожала его, желала каждой клеточкой. Но… Господи, как же страшно, ведь я никогда не была замужем, а фраза «Будь моей Женщиной…» здесь означала именно это.
Так сладко. До дрожи.
Он будет моим, а я его… нужно только сказать «да».
Дрейк молча смотрел на мое лицо, отражающее шквал эмоций. И чем дольше я молчала, тем больше он хмурился, чувствуя внутри меня непонятно откуда взметнувшийся вихрь сомнений.
— Ди…
— Я…
— Ди. — Не дал продолжить он. — Позволь мне кое-что добавить.
Я очень боялась обидеть затянувшимся молчание, и от этого разнервничалась так, что не знала, куда деть руки, куда смотреть, и как объяснить свои страхи. Но ничего не пришлось объяснять — проницательный ум Дрейка прочитал все по моим глазам.
— Я люблю тебя. И если однажды что-то случится,… и ты изменишь свое решение — устанешь или решишь, что хочешь быть с кем-то другим, я не встану на пути у твоего счастья. Обещаю. Если однажды ты снимешь мое кольцо, я буду знать, что ты просишь свободы. И я дам тебе ее. Это то, о чем ты думала?
В этот момент я перестала дышать.
Боже, все эмоции были написаны на моем лице… Конечно, он понял. И сказал именно то, что я подсознательно хотела услышать.
Те, самые нужные слова, настоящие, показывающие, что он любит так сильно, что готов… нет, не отступиться, не сдаться, но отойти с дороги в том случае, если я попрошу об этом. Жизнь длинна и изменчива, время — сложная вещь, и лишь данная свобода способна удержать кого-то крепче, чем любой ошейник. Свободу сложно обещать и еще сложнее выполнить данное обещание, но он будет способен сдержать слово.
Господи-Господи…
Мои сомнения рассеялись, а страхи ушли. Теперь слова просто рвались наружу.
— Я тоже люблю тебя. И я хочу быть твоей Женщиной. Хочу… ты — мой Мужчина.
Казалось, окружающий мир перевернулся от моей радости, и затопившей его глаза нежности. Несколько секунд Дрейк сидел, опустив голову, будто успокаиваясь, затем поднялся с места и пересел на мой диван. Секундой позже на мой затылок легла ладонь, а лицо приблизилось — мир тут же сузился до очертаний серо-голубых глаз.
— Я обещаю беречь и защищать тебя. Каждый, кто коснется тебя пальцем против твоей воли, будет наказан. Ты знаешь это…
Знаю. Вредный, могущественный любимый. Знаю…
— Я всегда для тебя. В любой момент времени.
Жар от его тела плавил, а ощущение исходящей силы пьянило. В тот момент, когда он наклонился и поцеловал меня, я перестала принадлежать себе самой. Это был именно тот поцелуй, которого я ждала так долго — властный и нежный, накрывающий, сладко сминающий волю, наполняющий жаром все внутри — поцелуй мужчины, заявляющего права на свою женщину.
— Ты моя, Ди… ты осознаешь это?
Он покусывал краешки губ, опалял дыханием, пропитывал любовью насквозь. Его пальцы, запах кожи, проникающий дразнящий язык… казалось, еще немного, и способность ходить, говорить и думать навсегда покинет меня. Когда все внутри накалилось настолько, что осталось одно единственное желание — порвать на нем рубашку, Дрейк мягко сжал мое лицо ладонями и отстранился. Его глаза горели, дыхание было тяжелым.
— Тихо-тихо… Мы ведь не хотим сделать все прямо здесь?
— Хотим…
Он тихо рассмеялся и прикоснулся ко мне лбом. Мой Дрейк — незнакомец из сна, в прошлом Начальник, а теперь мой мужчина… Горячий, сильный, умопомрачительно возбуждающий.
Мой.
Вокруг ходили люди, некоторые уже бросали любопытствующие взгляды.
Стараясь успокоиться, я положила голову ему на плечо. По моей шее ласково прошлись пальцы; возбуждение спадать не спешило, наоборот, усиливалось. Каждое касание до сих пор воспринималось, как чудо и невероятно будоражило кровь. Живот физически поднывал от неудовлетворенного желания.
— Может, поедем домой? — спросила я. — Мы ведь уже поговорили?…
Дрейк наклонился к самым губам, медленно обвел контур моего лица кончиками пальцев и прошептал:
— У меня есть другая идея.
Этот мужчина никогда не изменял самому себе — номер люкс на верхнем этаже небоскреба, холодная бутылка шампанского в ведерке, потрясающий вид на город за тяжелыми портьерами, занавешивающими высокие окна. В другой раз бы я обязательно уделила шикарному интерьеру внимание, но не теперь — оно было всецело приковано к стоящему в шаге от меня человеку.
— Ты волнуешься, — мягко заметил он, глядя на меня. Его глаза мерцали в полумраке комнаты. — Не стоит.
— Я не волнуюсь.
Он шагнул ближе. Мои пальцы сжали мягкую спинку кресла, на которую я опиралась. Его дыхание опалило щеку, а ладони легли сверху на мои, мягко приковывая к месту.
— Боишься, что я окажусь не таким, как ты ожидала?
Жарко. Низ живота пульсировал от близости мужского тела.
— Нет.
Губы нежно коснулись уха.
— В тебе течет моя энергия, Ди… Мне придется быть очень медленным, увеличивая площадь соприкосновения постепенно. Иначе ощущения будут очень сильными. Слишком.
Тут он был прав. Еще никогда в жизни мое тело не буйствовало, требуя близости, как теперь. Мысли ускользали, чувства обострились, нервные окончания казались оголенными проводами. Малейшее шевеление воздуха, вызванное движением или дыханием, заставляло вздрагивать, пылать, реагировать, отзываться. Наверное, такое действие на физиологию могли оказать наркотики. Но мне они были не нужны — достаточно было присутствия Дрейка, его тепла рядом.
Руки, прикрытые его ладонями, тлели от сочившегося сквозь них жара. Ласковое прикосновение к уху, прикушенная мочка. Я едва не застонала.
— Однажды ты назвала меня импотентом.
Господи …
— Я помню.
— Думаю, пришло время развенчать этот миф.
Я качнулась вперед, чтобы поцеловать его, но пришпиленные к спинке кресла ладони удержали на месте.
— Тихо, девочка. Тихо… Я все тебе дам. Успокойся.
Я безмолвно заскулила. Трусики, врезавшиеся в промежность, намокли, одежда казалась лишней, слишком душной, слишком тяжелой. Но, повинуясь словам, я застыла.
А ведь я не привыкла повиноваться…
— Умница.
Мягкая улыбка. Жесткий взгляд. В этот момент я ощутила не просто Дрейка или Дрейка-Начальника — я впервые в жизни ощутила его мужское начало, сильное, доминирующее, пышущее властностью и жаром.
Захотелось сдаться.
Что за мысли?
Именно так. Хотелось о чем-то умолять, просить, выскуливать, признать все, о чем бы он ни попросил, хотелось, как щенку, подставить пузо и ждать, молить, чтобы его погладили. А ведь он всего лишь держал мои руки.
— Что ты делаешь со мной… — Хриплость в голосе выдавала желание.
Взгляд глаза в глаза.
Откуда в них такая сталь? Такая возбуждающая сталь…
— Даю тебе привыкнуть.
Пожалуйста…
— Даю тебе почувствовать.
Прикоснись…
— Понять.
— Мне кажется, я уже поняла.
Его губы в миллиметре от моих.
— Почти.
— Что нужно сделать, чтобы ты продолжил?
Господи, я умоляю мужчину продолжить… Нет, не стыдно, но так непривычно. Я тронулась. Обезумела. Расплавилась. Я уже не могу без него…
— Дрейк…
— Что, малыш?
— Я поняла.
— Да. — Он закрыл глаза и медленно втянул носом воздух. — Ты поняла.
А после поцеловал. Жарко, глубоко… нагло. Его тело прижалось к моему, и лоно, почувствовав мощное заветное давление сквозь ткань, выплеснуло новую порцию влаги. Я застонала, напоминая себе нимфоманку под действием афродизиака.
Разве можно так реагировать на мужчину?
Получается, можно.
Мои пальцы ощупывали все, о чем так долго мечтали глаза — крепкую спину, плечи, затылок, ягодицы… Стоило коснуться их, как его напряженный орган толкнулся в промежность, зародив в горле новый стон. Мужские губы жгли, ласкали, клеймили, объясняли что-то важное… учили на уровне инстинктов. Любить, подчиняться, доверять.
— Прости, наверное, я не смогу быть настолько нежным, как обещал. Все гораздо хуже.
Серо-голубые глаза полыхали от желания. Я хитро улыбнулась.
— Я пойму, если ты продержишься всего минуту.
Горячая рука тут же легла мне на горло; большой палец осторожно надавил на нежную выемку между ключицами.
Опасный жест. Предостерегающий.
— Хорошая черта — дразнить. Но будь с ней осторожна.
Я не помню, как оказалась на кровати. Нагая, пылающая, освобожденная от врезающихся в промежность трусиков. Дрейк прижимал сверху. Без рубашки, но все еще в брюках. Я целовала его, ласкала, гладила, притягивала к себе как можно ближе. Пусть будет еще теснее, еще тяжелее, еще жарче…
На короткий момент он приостановился, чтобы снять штаны и отбросить их в сторону. Следом за брюками последовала и последняя, скрывавшая от глаз набухший член, часть одежды. И впервые я смогла увидеть собственного Начальника, а теперь собственного мужчину обнаженным.
Какое же крепкое и красивое тело все это время скрывала серебристая форма… Боже… Грудь и плечи бугрились мышцами, не перекачанными, но жесткими и сильными, как у атлета. Четкий, прорисованный пресс… А ниже… я судорожно втянула воздух и закрыла глаза, как довольная кошка. В какой-то мере я боялась разочароваться, а теперь была полностью счастлива оттого, что мне это не удалось.
О, да! Спасибо, Господи… Все лучше, чем в самых смелых ожиданиях.
Горячая ладонь зарылась мне в волосы, новый властный поцелуй смел обрывки мыслей. Разведенные в сторону ноги обхватили мускулистые бедра, стараясь подтолкнуть их ближе. Пустота внутри сделалась мучительной, избыток влаги стекал на одеяло.
— Пожалуйста…
— Ди, посмотри на меня.
Любимое знакомое до последней черточки лицо было так близко, что я могла потереться о жесткий подбородок.
— Что со мной творится, Дрейк?
Я сгорала, лежа под ним, извивалась в изнеможении, мучительно требовала, жаждала секса.
— Я… я веду себя, как кошка весной.
— Ты просто реагируешь на своего мужчину. Это нормально. — Он нежно коснулся моих приоткрытых губ и медленно завел мои руки за голову.
— Нет… не надо… не делай так…
Это делало беззащитной, возбуждало, снова и снова заставляло поскуливать от удовольствия и собственной беспомощности.
— Научись верить мне. Полностью.
Тяжелое тело впечатывало в матрас, но хотелось большего. Той части, что должна была досложить пазл, довершить комплект, закончить начатое.
— Ты меня мучаешь, подчиняешь… психологически…
— Нет, Ди… Я тебя присваиваю. Как женщину.
По телу прошла спазматическая волна, почти судорога. Жесткий горячий орган прижался к чувствительному влажному входу и застыл, не скользнув внутрь. Я всхлипнула и подалась бедрами вперед, но Дрейк не позволил сдвинуться.
— Что значит присваивать?
Поцелуй. Еще один… мягкий, почти успокаивающий.
— Это значить учить доверять. Без мыслей. На всех уровнях. Это соединение, Бернарда. Полное отсутствие сопротивления.
— Я так могу?
— Можешь. И хочешь. А теперь просто чувствуй…
Замок из пальцев, сжимающий запястья, сомкнулся плотнее, а после последовало движение, начисто лишившее меня способности думать — толстая горячая головка надавила на вход, и пенис медленными движениями взад-вперед начал проникать внутрь. Я застонала. Мужской рот, накрывший мои губы, впитал в себя этот звук, поглотил его.
Он втискивался, проталкивался, все глубже и глубже, требовательно, нагло, по-мужски, а достигнув самой глубины, на мгновенье остановился. Я извивалась, дрожала, судорожно хватала ртом воздух, превратившись в единый чувствительный комок, сосредоточившийся на том месте, где сейчас находился вторгнувшийся, тесно обхваченный скользкими стенками, орган. Привыкала к нему, расслаблялась, принимала.
— Умница… — Дрейк отпустил мои руки, обхватил ладонями лицо и хрипло прошептал. — Сладкая умница… Шикарная женщина. Невероятная просто…
Я не слышала его слов — они шли куда-то напрямую под кожу. Мои руки снова имели возможность ерошить его волосы, ласкать спину, мять крепкий зад.
Член внутри пришел в движение. Сначала медленно, будто дразня, затем все быстрее, глубже, сильнее…
Комната отеля исчезла. Осталось лишь два тела, сплетенных вместе, соединенные самым главным. Дрейк брал свое — через касания, через движения, через чувства — я отдавала то, что теперь по праву принадлежало ему. Было во всем этом что-то правильное, древнее, мудрое. Он заставлял кричать, царапать ему спину, выгибаться, мять простыни, заламывать руки, наполняя собой. Он брал, предлагая свою защиту. Жесткий снизу, он ласково гладил волосы, нежно сжимал грудь, соски, посасывал губы, проникал языком.
В какой-то момент разделение на двоих исчезло — осталось одно целое. Он был нужен мне там, внутри, так же сильно, как и я ему — принимающая, обхватывающая, горячая. Скольжение перестало иметь направление взад или вперед, оно теперь шло только вверх по нарастающей.
Его плечи сделались влажными, наше дыхание смешалось.
Прикушенная шея, всхлип, стон, низкий рык, сжатые в кулаке волосы…
Когда я взорвалась, то забыла обо всем, что существовало за пределами чувств. Наверное, я кричала, билась, пульсировала в агонии. Помнила только, как он держал, сжимал, успокаивал, а затем рычал, проливаясь внутрь и пульсируя. Скользкий, горячий и тяжелый.
С трудом дыша, Дрейк прижался ко мне лбом и медленно выдохнул. Его плоть все еще вздрагивала внутри, посылая волны удовольствия.
Я закрыла глаза. Изнеможенная. И абсолютно счастливая.
Она лежала под ним мягкая, нежная, без мыслей, всецело заполненная им, и Дрейк не смог бы выразить словами то, что чувствовал. Того, что только что произошло, с ним не случалось никогда. Этот процесс не мог быть назван сексом — это было нечто большее, куда более глубинное, нежели физический акт между мужчиной и женщиной. Это было воссоединение. Именно то, о чем он когда-то мечтал, и то, о чем он заставил себя забыть на долгие годы, проведенные в одиночестве. Дрейк однажды убедил себя, что подобное просто не могло случиться с ним, избравшим свой путь в совершенствовании, пожертвовавшим физическими контактами. Воссоединение требовало близости, оно требовало больше, чем близости — погружения, слияния, сплавления глубинных слоев, проникновения энергий, симбиоз.
И сегодня это произошло.
И одиночество отступило. Полностью.
Он касался ее подрагивающих ресниц, взмокших волос, опухших от его поцелуев губ, наслаждался каждой клеточкой ее тела, наполненной и успокоенной, впитывал каждую секунду, проведенную вместе. А потом долго лежал рядом, слушая размеренное спокойное дыхание, пока не уснул сам, сомкнув руки вокруг самого дорогого для него во всех существующих мирах человека.
Они проснулись несколько часов спустя. Дрейк уловил движение пробуждения первым, и к тому моменту, когда Бернарда открыла глаза, склонился над ее лицом, убрал прядь со щеки и поприветствовал ласковым мучительно-нежным поцелуем.
— Привет, любовь моя. — Прошептал он серо-синим глазам, и когда на мягких губах заиграла улыбка, вдруг почувствовал такое умиротворение, какого, думал, невозможно достичь, пребывая в человеческом теле.
— Привет…
Она обняла его. Жаркая после сна, расслабленная, упоенная недавними ласками.
— Ужинать?
— А сколько времени?
— Почти пять вечера.
— Ужинать.
Ди приподнялась и потянулась, гибкая, как кошка. Затем прижалась к его груди щекой и провела по ней ладонью, счастливо вздохнув.
— Как хорошо просыпаться вместе… как хорошо просто с тобой. Быть с тобой.
Дрейк закрыл глаза. Тому умиротворению, что он испытывал, не было названия.
— Ресторан? — Тихонько спросил он, поглаживая шелковистые волосы.
— На твой выбор.
— Хорошо.
Нордейл светился огнями. Сумерки.
Хотелось просто ехать и ехать. Мерцали по краям дороги вывески, горели фонари — проплыл мимо отель «Метрополь», магазин «Папасито», казино «Виаж», кафе у жилого дома. По приборной панели скользили желтоватые и цветные отсветы. Горели стоп сигналы стоящих впереди автомобилей, в глаза бил свет фар от встречного потока машин.
Умиротворение не уходило. Казалось, оно затопило Дрейка полностью. Наполнило сверху донизу и теперь ширилось, мягко выплескиваясь вокруг. Куда шла дорога? Какая разница… Они были вместе, теперь направление и цель не важна. Ее рука уже была в его, теперь они придут, куда захотят.
Ди крутила ручку встроенного радиоприемника, которым никогда не пользовались.
— Почему у тебя никогда не играет музыка? Это ведь так здорово — ехать в сумерках с музыкой…
— Не знаю, не думал об этом.
— Можно я включу?
— Конечно.
Ее изящные пальчики повозились с кнопками и через минуту, после прослушивания нескольких радиостанций, Бернарда остановилась на одной, передающей спокойную гитарную музыку. Прибавила громкости — мягкие басы и мелодичный перебор вплелись в тишину салона.
Сверкающий огнями проспект, мост, длинная улица, ведущая в бесконечность, поворот, светофор и новая улица. Дрейку хотелось ехать и ехать, бесцельно, бесконечно, купаясь в гармоничном спокойствии.
Ди смотрела в окно, наслаждалась звуками музыки и молчала.
Она была счастлива — исходящие из ее души волны тихого счастья удивительным образом сплетались с его собственными.
Теплая женская рука лежала на его колене, и Дрейк вдруг впервые подумал о том, о чем не думал никогда.
Да, Комиссия умела создавать людей, умела выращивать их уникальными, умела изобретать внешности и имена, но…
Но мысль, только что посетившая его голову, заставила его дыхание замереть.
Если Ди когда-нибудь заговорит о ребенке…
…он не откажет ей.
Жаркая волна прошла через разум мужчины за рулем.
Девушка, сидящая рядом, покачивала головой в такт льющейся мелодии. По ее волосам пробегали отсветы фонарей и витрин.
Мы ужинали и разговаривали. О вещах значимых и не очень. Еще никогда я не видела Дрейка столь расслабленным, успокоившимся, мирным; улыбка преображала его глаза и без того искрившиеся теплом.
— …ты предлагаешь мне выбрать новый дом где угодно? — Я засмеялась, тихо радуясь всему на свете: ему, сидящему напротив, собственным ощущениям, упиваясь построением совместных планов.
Аппетитно пахла на столе еда: теплым хлебом, жареным мясом, овощами, специями, соусами. Наш столик находился в центре небольшого зала; вокруг неторопливо наслаждались ужином люди.
— В том случае, если тебе не подходят старые. Видишь ли, со мной очень удобно в некоторых смыслах — мне не требуется добираться на работу на общественном транспорте, поэтому жить мы можем в любом месте.
Свобода выбора кружила голову.
— Звучит заманчиво. Я, конечно, не видела на Уровнях многого, но я люблю Нордейл, привыкла к нему.
— Пусть будет Нордейл. Нам не к спеху это решать, любовь моя. Впереди очень много времени. Но об одной вещи я, все же, хотел бы тебя спросить сейчас.
— Какой?
Я тонко улавливала все оттенки настроения Дрейка, и сейчас в окружавшее его поле добавилась нота серьезности.
— Чем бы ты хотела заниматься в будущем? Я понимаю, что прежняя работа вряд ли привлекает тебя теперь, и если у тебя уже есть какие-то идеи, я мог бы помочь с их осуществлением.
Я нахмурилась. Серьезная тема, да. И она могла осложниться тем, что я уже думала над этим и сделала свой выбор. Вот только, какая реакция на него последует?
— Дрейк… — Я нерешительно умолкла на несколько секунд. — Я бы хотела остаться в отряде. Ты позволишь это?
Он долго молчал. Отложил приборы и смотрел в сторону.
Я понимала, почему. Мы уже пережили боль, прошли через трудные и сложные времена, было бы логичным сменить профессию и вздохнуть с облегчением, но я полюбила этих ребят, как семью. К тому же, напряжение добавляло красок в жизнь, а длинная жизнь, когда время не дышит в спину, как никакая другая нуждается в дополнительном источнике эмоций.
Наконец, он повернулся и посмотрел на меня. Во взгляд вернулась привычная тяжесть, смешанная с грустью. Я вздохнула. Наверное, он откажет. И будет прав.
— Ты понимаешь, что я буду переживать за тебя?
— Я… понимаю.
— Ты очень многое умеешь, Ди, но тебе еще учиться и учиться. Это очень долгий процесс, а ты лишь в самом его начале.
Появившаяся в его глазах боль, резанула меня по сердцу. А что, если бы он попросил меня о чем-то подобном, мол, Ди — я тут недавно умер, но снова хочу сунуться в пекло, ты не против? Как бы я себя почувствовала? Но дело было не в том, что я снова хотела в пекло, я всего лишь не хотела расставаться с отрядом. Отдаляться от них, уходить, перестать быть частью команды. Не так много в моей жизни было настоящих друзей, а эти ребята стали ими. Болезненно не хотелось терять статус «своей», полностью менять поле деятельности и с тихой грустью вспоминать о былых временах.
— Ты прав, Дрейк. Не стоит мне… рисковать.
Он тяжело вздохнул.
— Давай договоримся так — я понимаю ценность вашей дружбы, и потому согласен, если ты оставишь за собой возможность помогать им в несложных заданиях, телепортировать туда, где нет риска, хотя, как ты понимаешь, он есть везде…
Как же ему больно соглашаться даже на такое.
— Дрейк, хорошо, не надо, не продолжай. Я не буду этим заниматься, слышишь?
— Я просто не могу второй раз тебя потерять. — Проговорил он так тихо, что я моментально поднялась со своего места, обогнула столик и обняла его. Сильного, теплого, крепкого мужчину, которого сама же пыталась согнуть своими просьбами. Прижалась щекой к его щеке, погладила по волосам. Как же дурманяще он пах и как умопомрачительно любил меня на верхнем этаже отеля…
Я прошла через свою боль, а он через не меньшее количество своей. Поднимать подобные вопросы было неверно и несвоевременно. Может быть, когда-нибудь, но уж точно не сейчас.
— Я не буду, слышишь? Не буду…
Я целовала его губы, виски, щеки.
— Ди, я уничтожил тот Уровень, который забрал тебя у меня…
Сердце глухо стукнуло внутри.
— Целиком?
— Да. Я стер его, распылил. Если что-то произойдет, я не ручаюсь, что здесь не рухнет все…
Господи…
Я смотрела ему в глаза — серьезные, наполненные свинцовой тяжестью и в какой-то момент поймала себя на том, что… улыбаюсь.
— Я люблю тебя, Дрейк. Люблю. Очень… просто безумно.
— Не вздумай снова попробовать сбежать…
— Никогда.
— Найду…
— Конечно.
— Приведу назад…
— Сама приду.
— И надаю по заднице так, что год сидеть не будешь.
Теперь я смеялась. Радостная, счастливая, опьяненная ощущением любви, заботы и защищенности.
— Я буду их только по клубам носить, любимый… Только туда, где тихо и спокойно.
— Так я тебе и поверил… — Но его губы, все же дрогнули в улыбке, а глаза просветлели. — Не заставляй меня переживать, Бернарда, я слишком сильно влияю на этот мир под воздействием эмоций.
— Так вот почему за нашей машиной на клумбах распускались цветы!
— Не провоцируй меня.
Теперь я хохотала. Нет, цветы не расцветали, но казалось, что еще чуть-чуть…
— Сядь на место, закончим разговор.
— Хорошо.
Я вернулась к своему стулу, села, прилежно сложила руки на коленях и приготовилась слушать. Разговор действительно стоило закончить. Дрейк посмотрел на мою сияющую даже сквозь маску притворного послушания физиономию и покачал головой.
— Ди, ты знаешь, что в каких-то ситуациях я буду полностью отказывать тебе в возможности присоединиться к отряду во время той или иной операции.
— Знаю.
— Но я так же понимаю, что парни будут скучать по тебе, а иногда испытывать нужду в телепортере, которому очень сложно найти замену. В таких случаях, я буду оценивать риски и выносить положительное решение, разрешать тебе помогать им. Таким образом, у тебя будет время заниматься чем-то еще, сохраняя тесный контакт с коллегами, а так же возможность продолжать обучение, тренироваться, совершенствовать навыки и прочее. Однажды ты достигнешь такого уровня, когда сама будешь предвидеть вероятные риски наперед, и тогда мое волнение утихнет. Но пока оно слишком велико. Надеюсь, это понятно.
— Конечно.
Мое сердце исходило волнами нежности. Дрейк умел находить компромиссы и умел идти на уступки. А еще он был самым настоящим влюбленным мужчиной, способным переживать.
Спасибо тебе, Господи, за него! Все, через что я прошла, стоило нашего воссоединения.
— А теперь, если ты не против, я сделаю то, что хотел очень давно.
— Что именно?
На стол легла маленькая золотистая коробочка, из тех, в которых чаще всего хранились ювелирные украшения.
Я потеряла дар речи, с восторгом глядя на нее и изнывая от сладостного предвкушения.
Кольцо. Его кольцо!
— Открой ее, пожалуйста.
Дрожащими пальцами я открыла выпуклую крышечку. Да, там действительно лежало кольцо, и не одно, а два — мужской и женский вариант. Вместо драгоценных камней, как это часто бывает, по тонким ободкам были выгравированы непонятные символы, а сверху, в аккуратно прикрепленный золотой треугольник, был вписан переливающийся знак бесконечности, вращающийся вокруг своей оси.
— Невероятно! — Прошептала я, глядя на уникальный набор. — Это же… бесконечность.
— Это символ Бесконечного Знания, окруженный рунами истинной речи. Это мое кольцо, Бернарда. Не думал, что я когда-либо воспользуюсь им, но ты изменила течение моей жизни. Ты — женщина, которую я люблю, моя Леди, и я хотел бы, чтобы ты носила его.
Моя Женщина… Моя Леди…
Слов не находилось. Кольцо переливалось магическим светом, притягивая взгляд. Великолепная, чудесная вещь… и теперь принадлежащая мне.
Он, правда, думает, что я когда-нибудь его сниму? Глупый…
— Ты позволишь?
Теплая рука взяла мою ладонь в свою и сжала ее; на палец скользнул тонкий золотой ободок с треугольником. Кольцо подошло идеально, и как только оно оказалось на пальце, руны засияли, а внутри треугольника заискрилось пространство.
— Боже, как красиво… А теперь моя очередь.
Это было невероятно приятно и торжественно. Как только второе оказалось на пальце Дрейка, я сжала его руку, чувствуя себя самой счастливой женщиной на планете.
— Поздравляю, теперь ты та, кто носит мою фамилию.
— А какая у тебя фамилия? — Улыбнулась я. Сколько раз я хотела спросить его об этом, но шанс все никак не подворачивался.
Какой бы она ни оказалась, я буду носить ее с радостью.
— Меня зовут Дрейк Дамиен-Ферно.
От восторга у меня закружилась голова.
Ооо! Как аристократично, властно, изысканно…
И, наконец-то, в кои-то веки, мое имя подойдет к моей новой фамилии! Бернарда Дамиен-Ферно! Ах!
Я рассмеялась.
— Я счастлива быть твоей Леди, Дрейк. Обожаю тебя и люблю! До бесконечности…
После ресторана, они долго гуляли по вечернему Нордейлу — городу, соединившему их. Смотрели на огни, вдыхали морозный воздух, разговаривали или просто молчали, и почти каждый взгляд, брошенный друг на друга, заканчивался поцелуем. Темнело над головой звездное небо, скрипел под ногами снег, и мир за пределами «я и ты» не существовал.
А после, поездка домой — еще одна ночная дорога в мягкой обволакивающей комфортной тишине, передающей эмоции яснее любых слов.
Темнота особняка, свет коричневого торшера у кровати и жаркие объятья. Ищущие, жадные, не способные насытиться.
Ди уснула в его руках. А позже проснулась, разбуженная кошмаром, и тогда Дрейк долго гладил ее, прижимал к себе, слушая стук сердца, отвлекая и успокаивая. В темноте спальни она поведала ему о других мирах, о том, какими видела их, о гостье на выдуманном острове и о ее подарке. О том, как почти ничего не помнила, но все ждала, что он придет.
— И ты пришел… ты пришел за мной… Я знала.
Слушая ее голос, Дрейк смотрел куда-то вдаль, мимо потолка, мимо ночного неба, за темный горизонт и думал о переплетениях судеб, шансов, совпадений, событий. А потом, почувствовав призыв, любил ее настолько нежно, насколько был способен. Свою вторую половину. Свою прекрасную женщину с серо-синими глазами и чудесной улыбкой. Свою мечту, ставшую реальностью.
Реальность — странная, изменчивая вещь, любящая проверять на прочность, играть. Достаточно ли ты силен, чтобы перебороть, переосмыслить, принять вызов? Примешь ли правила? И сумеешь ли победить?
Нет, не меня… — шепнет она порой. — Себя самого.
Слушая дыхание рядом, он гладил теплую кожу, касался волос и тонул в чудесном мгновении, что называлось «сейчас». Более не одинокий, любимый и любящий, принявший вызов и победивший Игру. Вселенная всегда дает то, что ты желаешь. Хватит ли сил принять, не сойти с дороги, чтобы забрать приз?
Если ждать лишь солнечных дней, чтобы продолжить путь, то до цели не дойти. Ноги должны идти и когда над головой тучи, и в шторм, и по грязи, и по размокшей дороге, главное идти, иначе никогда не увидишь того, что ждет за поворотом.
А за очередным поворотом была вот эта ночь, чудесная ночь, волшебная, рядом со спящей в его объятьях женщиной.
Дрейк был рад, что дошел.
Он победил.
Они победили.