Новый день начался с приятных сюрпризов.

Сюрприз номер один: ее руки и ноги начали двигаться, пусть слабо и вяло, но все-таки. Сюрприз номер два: после чистки зубов Лайзу на время завтрака отнесли на кухню, где посадили на высокий стул и помогли упереться локтями в стол, чтобы не упала. Прогресс-то эгегей!

Внутри все ликовало — хотелось напевать себе под нос и беспрестанно двигать пальцами (локтями нельзя — с высокого стула на пол больно), зато побалтывать в воздухе ногами оказалось ни с чем несравнимым удовольствием. Конечно, еще бы нормально расчесаться и подкрасить глаза, но подобные прелести станут доступны лишь через несколько дней, поэтому Лайза решила не кукситься, тем более что поводы для радости перевешивали поводы для грусти.

На плите шкворчала яичница, в воздухе разносился запах жареных помидоров, специй и ветчины, кусочки которой двухметровый шеф-повар с повязанным вокруг талии фартуком ловко переворачивал лопаткой.

Лучи утреннего солнца нежились на светлой деревянной поверхности кухонного стола и чаше с фруктами.

— А тебе идет фартук!

Лайза смеялась, наблюдая за ладными действиями "няни"-повара.

— Мне много чего идет.

— Шаровары, ирокез и трусы с ушками-слониками?

Мак усмехнулся.

— Хм, есть вещи, которые не стоит дополнительно украшать. Тем более ушами-слониками.

— Ничего, твоей гротескной пещере, где ты мучаешь жертв, не повредят веселые тона. А ее хозяину что-нибудь помимо кожи, цепей и металла. Например, бантик на пряжке…

Лопатка зависла в воздухе, темные брови притворно нахмурились.

— Это таким ты меня видишь? Черствым мужиком, бездушным извергом?

В солнечный свет вплелось веселое хихиканье.

— Не-е-е-ет! Здоровым брутальным и крайне привлекательным мужиком, мучающим ни в чем не повинных девиц.

В ответ фыркнули; через минуту о поверхность стола брякнуло дно широкой фарфоровой тарелки.

— Ешь, девица, а то мне скоро некого будет мучить.

Лайза хотела было выдать что-нибудь типа "ты быстро найдешь мне замену" или "тебе в любом случае некого будет мучить, стоит мне начать ходить…", но почему-то не решилась. Есть хорошие провокации, а есть плохие. Ни к чему портить отличное утро фразами с двойным дном. Уж лучше послушно открыть рот, стянуть губами горячий кусочек яичницы и счастливо его прожевать, глядя в озорные зелено-коричневые глаза завтракающего напротив мужчины.

* * *

Он предложил это сам — побыть с ним в гараже, и теперь Лайза сидела в синем выцветшем старом кресле и наблюдала за обнаженным торсом Мака, склонившимся над открытым капотом ее Миража. Того самого Миража, который она не видела с ночи погони. С той самой трассы, где она готовилась умереть — порванная и раненая — в цепких когтях невидимого охотника, доставших ее через расстояние.

Тогда было больно. Теперь почти хорошо.

Как выцвели и изменились воспоминания.

Стеклянная крыша пропускала внутрь широкие полосы солнечного света, в котором неторопливо и хаотично плавали пылинки. Пахло машинным маслом, старыми тряпками, полировочной смесью, кожей и чуть-чуть бензином. Лениво, тихо, спокойно. Негромко позвякивал ключ, которым Чейзер откручивал от аккумулятора промасленные гайки. Время от времени механик вглядывался в устройство движка и качал головой. Иногда хмыкал, вытирал со лба капельки пота и что-то бурчал себе под нос.

Лайза разглядывала стоящий рядом хромированный черный автомобиль — тот самый звездолет, севший ей на хвост. Красивый, гладкий, притягательно-идеальный, как и лоснящиеся от пота поигрывающие при движении накачанные мышцы его владельца. Затем оглядела периметр гаража, слишком большой для одного автомобиля.

— А почему у тебя только одна машина? Ведь ты любишь водить? Почему не три, четыре?

Мак, не поворачиваясь, ответил:

— С ним срастаешься, привыкаешь к нему, это занимает время. Машина — не груда металла, не просто четыре колеса. Думаю, ты знаешь. Поэтому мне не нужна просто коллекция моделек, которой я мог бы хвастаться перед друзьями.

Да, она понимала. На собственном опыте знала, как стальной конь превращается в друга, в продолжение тебя, в того, кто слышит и чувствует, как бы глупо это ни звучало. Конец фразы, впрочем, приковал к себе внимание.

— А у тебя есть друзья?

— Есть.

Короткий лаконичный ответ.

Объяснений Лайза и не ждала; есть друзья, и хорошо. Значит, есть в нем и что-то человеческое, нормальное, присущее обычным людям. А вот если бы их не было…

— Ты пользуешься этим кораблем и для себя, и для работы?

— Да.

— А в чем заключается твоя работа?

— Думаю, это ты уже поняла.

— Преследовать, находить кого-то?

"Убивать?" — этого она не стала добавлять вслух. Впрочем, подтверждения не последовало и на последний заданный вопрос.

— А тебе нравится твоя работа? Нравится преследовать? — Наверное, подобное психологическое "копание" не поощрялось, но ее не щелкали по носу, и поэтому Лайза продолжала допытываться: — Ведь "жертве" в этот момент больно.

Мак разогнулся, оперся ладонями на капот и посмотрел на нее.

— Я охотник, девочка. Охотник по призванию, по крови. В каждом деле есть положительные и отрицательные стороны. Тебя интересует, нравится ли мне это? Да, нравится. Тем более, что все мои жертвы заслуживают быть найденными.

"Даже я?" — спросила она одними глазами. По спине отчего-то пробежал холодок.

"Даже ты. Тем более ты", — ответил его взгляд.

Лайза отвернулась. Посмотрела на протершуюся на подлокотнике ткань, задумчиво поскребла по ней ногтем.

— А если ты охотник по крови, то и я теперь охотник? Ведь во мне есть твоя кровь. Теперь у меня такие же способности?

— А ты бы этого хотела? — он улыбнулся. — Чтобы мы были командой, как Бэйли и Роуз? (*здесь имеется в виду телевизионный сериал о двух убийцах — мужчине и женщине, работающих в паре, прошедший по Норд-ТВ в 2010 году).

Лайза хихикнула.

— Нет, я, конечно, могу догнать кого-нибудь и даже перегнать, но вот заставлять его корчиться от боли? Нет, такое не по мне.

— Такое и не должно быть по тебе. Думаю, некоторым специализациям лучше всего оставаться мужскими.

— Шовинист.

— И доминант. — Он подмигнул. — Не переживай, тебе мои способности не передались. Одной крови здесь мало; здесь нужна целая серия узконаправленных тренировок.

Которая может быть проведена только Комиссией… Да, она знала. Догадывалась.

Мак повернулся к креслу спиной и вытянул руку, чтобы достать с полки пластиковый фиолетовый бутыль с загнутым горлом; Лайза нехотя залюбовалась бугрящимися вдоль позвоночника и по плечам рельефными мышцами. Мышцами, которые однажды окажутся под ее пальчиками с острыми ноготками. Физическое влечение двоих, тянущееся от одного к другому, где бы они ни находились, стало слишком ощутимым. Оно есть и будет. Пока голод не окажется утолен. Всего лишь вопрос времени…

Вспомнилась проведенная в муках ночь, жжение по всему телу, помутившийся от неугасающего возбуждения рассудок.

Она задала вопрос прежде, чем успела подумать, просто не поймала за хвост — тот уже сложился в слова и вылетел наружу:

— А ты тоже мучился?

Аллертон повернулся. Мощная шея, руки-бревна, блестящая пряжка под дорожкой из темных волос на животе. Взгляд какое-то время сканировал по лицу собеседницы смысл сказанного, затем губы изогнулись в улыбке.

— Это важно?

— Важно. — Лайза капризно надула губы. — Или же ты просто провокатор?

Чейзер поставил бутыль рядом, на деревянный стояк, и принялся протирать ладони полотенцем.

— Что значит "просто"?

Коварный вопрос. Хитрый.

— Просто — это значит, что ты только и делаешь, что заводишь меня без повода.

Губы, что ни разу не поцеловали ее, изогнулись сильнее. Затем лицо стало серьезным.

— Ты имеешь в виду, способен ли я на продолжение? Конечно. — Зачем она ввязалась в эту тему? Пузырьки взрывчатого вещества тут же вернулись в живот и затанцевали там, подобно пылинкам в воздухе. — Зачем я провоцирую тебя? Потому что ты вызываешь во мне желание это делать. Но тот факт, что я не настоял на продолжении, должен навести тебя на кое-какие мысли.

— Какие? Что ты играешь со мной, как кот с мышкой? Что настоишь на нем, когда я смогу двигаться, чтобы получить полный спектр удовольствия?

— Нет. — Он вдруг приблизился — плавно, но быстро. Поставил руки на подлокотники и приблизил к ней лицо. — Я не буду ни на чем настаивать. Ты сама ко мне придешь.

И отошел, оставив сидеть в оцепенении, вдохнувшую запах горячего мужского тела.

— Зачем?… Зачем тебе нужно, чтобы я пришла сама?

— Я так хочу.

И все. Ни объяснений, ни пояснений. Лишь шорох бетонной пыли под подошвами и звук заливаемой в радиатор жидкости.

Лайза медленно втянула жаркий воздух автомастерской. Живот снова тянуло от желания, логика утекала из головы через маленькие невидимые дырочки, что неизменно появлялись в черепе, стоило этому мужчине приблизиться. Нос намертво запечатал в себе терпкий запах кожи и лосьона для бриться.

Вот черт… Какой-то замкнутый круг. Оба хотят одного и того же, но теперь по правилам игры прийти должна именно она. Странно все это.

Обдумывая сложившуюся ситуацию, Лайза какое-то время молчала, затем заставила себя переключиться на другую тему. Выбрала ту, что уже не первый день интересовала ее.

— А что случилось с теми бумагами, которые у меня забрали? Что в них было такого, чтобы бить по голове женщину?

— Некоторым ублюдкам не требуется повода, чтобы ударить кого угодно.

Чейзер снова копался в движке; его глаза не отрывались от промасленных деталей.

Ушел от ответа. Хитер.

— И все-таки?

— Тебе не нужно этого знать.

— А что случилось с мужчинами?

— Я их уже нашел.

— Так быстро?! Когда ты успел?

Вместо ответа Мак бросил на нее мимолетный взгляд.

Лайза притихла. Она вдруг с какой-то новой неожиданной ясностью осознала, что сидит в гараже не просто какого-то мужчины, а того самого мужчины, что остановил свою машину на трассе рядом с ее Миражом; того мужчины, кому принадлежали высокие шнурованные ботинки и в чьих руках мелькнула игла, которую после воткнули ей под кожу.

Охотник. Убийца. Чейзер. Почти случайно оставивший ее в живых.

Я их уже нашел.

Конечно, а как же еще? Неужели она могла подумать иначе?

Отчего-то вновь сделалось неуютно, несмотря на солнечный свет и мирное поскрипывание металла под гаечным ключом.

Всего три дня назад она могла умереть. Если бы этот человек — странный человек — решил, что она того заслуживает, и принял секундное решение не в ее пользу.

— Знаешь что? — вдруг отвлек от тяжелых дум знакомый низкий голос. — Я вот уже полчаса смотрю на это и все никак не пойму, что заставило тебя так навернуть движок обычного Миража. Зачем?

Предыдущая тема для размышлений тут же соскользнула с обзорной точки в сторону. Лайза смутилась.

— Просто так хотелось. Люблю скорость.

— Хм, похоже, ты не просто любишь скорость: тут стоит гидроусилитель подвода топлива к впрыскивателям, два реактивных баллона подачи трепана, контролер турбины, датчик расчета дифференциала ускорения, маслоуловитель, система водородного охлаждения, воздушный фильтр нулевого сопротивления и полностью сменена коробка передач. И, наверное, я еще не все заметил.

Теперь она хлопала ресницами, как девочка-ромашка, мол, о чем ты? Я всего лишь маленький котенок, способный разве что потереться о колеса пушистой спинкой.

Чейзер покачал головой, положил ключ и приблизился к креслу. Опустился перед Лайзой на корточки.

— Зачем обычной девчонке такая машина?

Новый взмах ресниц и взгляд в сторону.

А кто сказал, что она обычная девчонка?

— Чтобы ездить по дорогам. Чтобы участвовать в соревнованиях и выигрывать их.

Очередной ответ в стиле "девочки-ромашки" и немой вопрос: "Зачем тебе это знать? Оставь сокровенное мне, не лезь в душу…"

Мужчина напротив улыбался.

— Ты ведь участвовала в этих гонках не из-за денег. И не из-за славы. В тебе дух соперничества не настолько силен. Я знаю, почему ты ездила по ночным дорогам, колесила по пустынным улицам и пыталась найти отдушину в рэйсинге.

— Почему? — Она не удержалась, повернула голову и взглянула в зеленовато-коричневые глаза, в которых неизменно тонула. Он не сможет правильно ответить на этот вопрос, не сумеет. — Почему?

— Потому что ты скучала…

Что ж, отчасти он прав.

— И потому что ты все это время искала меня.

Не успела Лайза отвести взгляд, как снова вернула его на лицо Аллертона.

— Ты шутишь.

Такого, как он, нельзя было искать; она даже не знала, что мужчины подобные ему существуют. Нет, нет-нет! Только не убийцу, не монстра со странными способностями, не доминанта, ставящего в тупик каждой фразой, не того, кого постоянно хотелось то отлупить по жопе, то порвать на кусочки. То быть порванной им… Бред! Она опять думает не о том…

Мак наблюдал за игрой эмоций на ее лице с завидным спокойствием. А несколько секунд спустя он, обреченный знать, что абсолютно прав, покачал головой и мягко улыбнулся.

— Отнюдь.

Полчаса спустя.

— Хорошо, я прокачу тебя вечером, но в обмен на это ты позволишь мне тебя помыть.

Закончив с осмотром мотора Миража, Чейзер принялся обтирать вспотевшую шею куском бумажного полотенца, оторванным от рулона.

Лайза, до того мирно пригревшаяся в кресле и размякшая от спокойного течения дня, мгновенно оцепенела.

— Прямо сейчас?!

— Да. Потому что после поездки будет поздно. Ты ведь хочешь прокатиться в сумерках?

Она с жадностью взглянула на черный полированный автомобиль и нервно сглотнула.

— Да, в сумерках.

— Тогда сейчас самое время, тем более я сам вспотел.

Напросилась. Ведь сама опять напросилась… Нечего было канючить: "Ну, прокати, он такой красивый! Хочу посмотреть изнутри, почувствовать скорость…" — вот снова и попала в ловушку собственных капризов. Неужели не ясно: положи этому мужику в рот палец, и он откусит все конечности до ботинок?

Возможность поездки на единственной в своем роде машине, принадлежащей легендарному охотнику, безусловно прельщала, но как же риск появления невидимых ожогов от мужских пальцев, касающихся ее тела? Касающихся повсюду. Поглаживающих, скользящих, покрытых пеной…

Машина или ванна? Ванна или машина? Почему нельзя выбрать одно, а обязательно должно быть все вместе?

Черт!

Ну, хорошо. Пусть будет и машина, и ванна, тем более что помыться и впрямь не помешает. Только не глупить, только обязательно подстраховаться и выставить правильные условия.

Лайза набычилась с притворной грозностью и шумно втянула воздух.

— Хорошо. Я позволю себя помыть, но только в обмен на обещание делать это без провокаций.

— Это как?

— Ну, как медбрат. Или как дряхлый старикан, у которого уже лет восемьдесят не стоит и которому только и нужно, что смотреть, чтобы вставная челюсть не выпала на пол.

Мак принялся давиться смехом.

— Как дряхлый старикан, значит…

— Да. Трясущийся, слепой и глухой дряхлый старикан.

Во взгляде напротив мелькнуло хитрое выражение.

Сейчас начнется…

— Хорошо, я готов им прикинуться, но тогда ты позволишь не только помыть себя, но и побрить.

— Ну уж нет!

Лайза даже инстинктивно сжала ноги, предотвращая невидимое вторжение.

— А почему нет? Старикан наденет очки на плюс тридцать и сделает все очень аккуратно.

— Даже не думай об этом.

— Почему нет?

Мак выбросил полотенце в лежащий у стены мешок с мусором и приблизился к креслу. Теперь она ощущала себя загнанным в угол кроликом с бешено трепыхающимся в груди сердцем, бьющим через уши адреналином и сочащимся из-под кожи возбуждением.

— Не приближайся!

Тот даже ухом не повел: вновь опустился на корточки и принялся лить елей ласковым голосом.

— Все будет сделано быстро и аккуратно…

— Нет.

— Ты даже не заметишь, как процедура закончится…

— Нет.

— Старикан обещает забыть все, что видел во время бритья.

— Ну-ну!

Мак продолжал давиться смехом, Лайзе тоже хотелось расхохотаться, но она всячески старалась удержать на лице грозный вид.

— Ну, хорошо! — Чейзер вдруг положил ладони на подлокотники, откинулся назад и с притворной задумчивостью взглянул на несговорчивую даму. — А как насчет того, что я пообещаю, что взамен на бритье у тебя появится одно желание. Любое желание, которое я исполню для тебя в любое время. Идет?

— Зачем бы оно мне?

— Ты никогда не знаешь, как повернется жизнь.

Умно. Лайза задумалась: странно, но ей вдруг показалось, что в этот момент происходит что-то важное. Вроде бы все обычно: гараж, запах полировки, блики солнца на капоте, шуточный разговор ни о чем — диалог пары, где один пытается соблазнить другого, но на секунду время вокруг будто замерло и зазвенело, а воздухе всколыхнулось что-то невидимое. Будто к ним двоим присмотрелся кто-то сверху. Судьба? Точка развилки событий на несколько путей?

Даже в веселых, на первых взгляд, глазах Мака, в самой их глубине, застыло серьезное выжидательное выражение. Неужели он чувствовал? Тоже ощущал переломность, почти эфемерную зыбкость момента, когда творилась история?

Лайза качнула головой, стряхивая оцепенение — время тут же двинулось в обычном режиме. Та же стеклянная крыша, тот же приглушенный шелест крон растущих вокруг дома деревьев, та же протершаяся ткань обивки под пальцами, тот же запах лосьона для бритья и темная щетина на подбородке. Губы напротив продолжали улыбаться.

— Так что скажет дама?

Ноготок нервно скреб края дырки с торчащими кусочками поролона.

— А ты тоже собираешься принимать душ?

— Конечно.

— А… — Она в нерешительности притихла и снова сглотнула. — …А можно я посмотрю?

* * *

О да, она смотрела, и нервно замирало дыхание, подрагивали пальцы, и неестественно быстро колотилось сердце.

Огромная ванная комната — целый салон для расслабляющих спа-процедур: отделенный низким бортом душ, кожаный пуфик у стены, ряд пушистых полотенец на сверкающих крючках, деревянный, покрытый простыней лежак справа, дверь в сауну и белоснежная, утопленная в пол ванна.

Прежде чем усадить ее на пуфик, он сказал: "Ты сама роешь себе яму" и был прав. Яма оказалась куда глубже, с зыбким болотистым дном, куда Лайзу засасывало с каждой секундой все глубже.

Когда Чейзер принялся расстегивать джинсы, пальцы на ее ступнях непроизвольно поджались — новый прогресс, оставшийся незамеченным — слишком сильно увлекало зрелище.

Джинсы упали на пол, Мак отодвинул их ногой в сторону и принялся снимать плавки. Лайза попыталась припомнить, снимал ли кто-нибудь при ней плавки — снимал вот так, безо всякого стеснения, без попыток намеренно возбудить, естественно и без промедления — и не смогла. А может, и не пыталась, так как глаза, подобно суперклею, прилепились к той самой оголившейся крепкой волосатой заднице, к ее каждой впадинке и выпуклости, к круглой невероятно сексуальной притягательности.

Создатель, как мужская филейная часть может быть настолько привлекательной?

Какие мощные ноги — здоровые и мускулистые, какие бедра, как торс…

Когда Мак нагнулся, чтобы поднять нижнее белье и отбросить его в сторону, снизу, между двух половинок мелькнули круглые яички.

Да какие яички! Яйца! Самые настоящие здоровые, как у быка, яйца…

Лайза откинула голову назад так резко, что ударилась о стену затылком. На секунду прикрыла веки, но те тут же распахнулись, как у неваляшки.

Вот это спина — зависть бодибилдера; вот это руки, плечи…

Глаза, как ни странно, продолжали смотреть не на руки, а на то, как через низкий бортик переступают ноги, и не мелькнет ли что-нибудь еще.

Развернись… Ну, развернись же…

Ее собственная грудь покрылась капельками пота еще до того, как зашумела вода. Сердце теперь выстукивало барабанный бой, легкие забывали то втягивать воздух, то выпускать его обратно.

Высказать крутившуюся на языке просьбу вслух не хватало наглости, но Мак и сам внял немой мольбе: ступив за заграждение, включил горячую воду, взял с полки гель для душа и… повернулся боком.

Теперь, наверное, ее челюсть касалась пола. По крайней мере моргательная функция отказала точно; там, сбоку, висел шикарный член — длинный и толстый, с прекрасно обрисованной головкой, покрытый сверху черной порослью.

Лайза стукнулась о стену затылком еще раз и неслышно застонала.

Объект вожделения на нее не смотрел; вместо этого он принялся намыливать грудь, шею и руки гелем. Хорошенько втирал его, размазывал, вспенивал, тер и почесывал темные волосы на груди, поднимал руки, чтобы намылить подмышки, ополаскивал лицо водой. Все это время привлекательный орган методично покачивался взад-вперед. Иногда, когда тело поворачивалось, становилось видно круглые чуть отвисшие укутанные мокрыми волосками яички.

Наверное, на кожаном пуфе останутся следы. Следы того, что она на нем сидела (и страдала) — мокрое пятно явится этому неопровержимым доказательством.

"Какого черта… — Лайзе не хватало концентрации даже на то, чтобы закончить мысль, — Какого черта она решила за этим понаблюдать?… Ах да, что-то связанное с поездкой, с машиной…"

По упругой коже пениса струилась вода, и стекали мыльные пузыри.

Ни одно шоу в мире не способно так возбудить. Ни один нанятый стриптизер, ни один жигало, ни один профессионал. Когда-то они с подругами ходили в стрип-бар, чтобы полюбоваться на обнаженные мужские тела, и единственная мысль, которую Лайза тогда вынесла с собой на улицу, была: "Неужели подобное на кого-то действует?" Может, она фригидная? Холодная, как снежная баба? Но ведь были до этого партнеры, был секс, возбуждение…

Но такого не было никогда.

Хотелось рычать, стонать, сползти с пуфа на пол, затем подняться и ступить к нему туда, под струи, прямо в одежде…

А ведь это всего лишь душ и голый мужик в нем. Самый что ни на есть адски привлекательный мужик в мире, у которого от одного покачивания… нет, у нее от одного его покачивания (его покачивания) напрочь мутится рассудок.

Фригидная? Ну, уж нет. Точно не фригидная. Скорее, заразившаяся вирусом нимфомании, черт бы подрал этого гиганта с пенисом.

Она не могла ни вспомнить, ни сориентироваться, сколько прошло времени — картинки, запечатленные сквозь клубы пара, слились воедино: скольжение рук по бокам, срывающиеся с кончиков пальцев капельки воды, влажные прилипшие к затылку волосы и кудрявая дорожка снизу живота, которую выпрямили стекающие по телу струи. Он тщательно помыл голову, ступни и даже зад, прежде чем душ затих.

К этому моменту Лайза полностью потеряла способность говорить.

* * *

— Ты же обещал не провоцировать!

— А что я должен делать? Сейчас трусы на него надеть не получится, полотенце тоже встанет колом, а из-под халата он будет торчать дубинкой и привлекать куда больше внимания. Хочешь посмотреть на это зрелище?

— Нет.

— Тогда постарайся просто не поворачивать голову. Я и так прилагал титанические усилия, чтобы он не поднялся прямо в душе. Но теперь, когда ты голая, извини. Тут бы даже дряхлый дед вспомнил свои золотые годы.

Он или тот самый орган, на который Лайза попросту не могла не смотреть, теперь все время торчал в ее сторону, как стрелка компаса; то проплывал мимо вместе с хозяином, когда тот перемещался по ванной, чтобы взять с полки шампунь и губку, то практически упирался ей в ухо.

Слишком близко к лицу… слишком близко…

Она ведь не посмеет повернуться? Нет-нет, иначе он упрется ей прямо в щеку… или в губы…

Создатель упаси, о чем она думает?…

Лайза закрыла глаза и сосредоточилась на прикосновениях мужских рук, трущих ее тело губкой прямо под водой, чтобы размягчить кожу и смыть с нее верхний слой грязи.

Пенная вода мягко плескалась о борта ванны; пахло цитрусовым мылом и сандаловыми свечами, что стояли здесь же, на полу. Губка скользила по плечам и груди; намокшие от пара волосы завились крупными кольцами. Мак приподнял их, чтобы аккуратно потереть шею.

Несмотря на то что Лайза сидела в горячей ароматной воде, ей почему-то казалось, что она пребывает не здесь, не в мужской ванной, а в классной комнате некого монастыря, где одетая в серое строгая настоятельница прохаживается у доски и смотрит на них — послушниц — грозным взглядом. Унылые деревянные ставни, тусклый дневной свет, льющийся в квадратное и столь же унылое помещение, черный с белым чепчик престарелой монашки и монотонный укоризненный голос.

— Они всегда будут приставать — мужчины, — и сделают все возможное, чтобы подобраться к вам ближе. Вы ни единым жестом, ни единым словом или взглядом не должны поощрять их к этому. Помните, когда мужчина старается приблизиться, на уме у него лишь одно…

Мак неторопливо лил горячую воду на макушку Лайзы из ковшика, приговаривая:

— Сейчас намочим… Вот так. Какие густые, сразу и не промокают… — Сверху полилась еще вода. — А теперь откинь голову чуть назад. Да, молодец.

— … Мужчины всегда будут пытаться заглянуть в разрез вашего платья или залезть под юбку — для них это цель номер один. Ни в коем случае не поддавайтесь на слова или уговоры, эти дьявольские создания умеют сладкоголосо плести сети и усыплять вашу бдительность…

Настоятельница нахмурила седые кустистые брови, осмотрела притихших монашек и постучала по своей ладони деревянной указкой, похожей на розгу.

Лайза приоткрыла глаза и уперлась взглядом в то же самое: теперь, когда ее голова была откинута на бортик, и стоящий на коленях Чейзер втирал шампунь в лобные и височные части головы, его вставший член нависал над самым ее лицом. Почти над самым. Стоило чуть скосить глаза вверх, и в поле зрения тут же попадала тугая круглая подрагивающая головка — гладкая, почти полированная…

Лайза моментально зажмурилась.

Да уж, без провокаций.

Спасибо хоть его руки действовали с незаинтересованной деловитостью. Притворной незаинтересованностью, но все же.

— Никогда не оставайтесь с мужчинами наедине — это недопустимо! Все их действия будут иметь лишь один характер — раздеть вас и завладеть вами.

— А что такое "завладеть", сестра? — раздался невинный голос одной из послушниц.

Розга с негодование дрогнула в пальцах.

— Это то, чего вы не захотите испытать! Это… непристойно!

Черт, откуда взялась эта монашка? Казалось, ее речи лишь подливали масла в огонь и заставляли Лайзу чувствовать себя полной развратницей, которая не только осталась наедине с мужчиной, позволила себя раздеть, но и теперь посматривала на его непотребство. То самое, которого следовало избегать всевозможными методами.

— Теперь наклонись чуть вперед, я помою затылок.

Она подчинилась просьбе; теплые пальцы принялись массировать голову сзади. Все-таки приятно. Чертовски приятно.

Когда волосы были вымыты, в ванне колыхнулась вода; Лайзу отодвинули вперед и протиснулись прямо под нее.

— Что ты делаешь?!

— А как я должен тебя мыть? Если попрошу высунуть ногу, ты погрузишься в воду с головой, потому что тебе нечем держаться. Я же должен тебя придерживать? Только так я смогу дотянуться до твоей спины и попы без риска тебя утопить.

— Но!… - Слова моментально кончились, потому что мужское тело, проскользнувшее под Лайзу, умостилось исключительно правильно, и вставший пенис разместился точнехонько меж ее бедер. — Но он упирается прямо туда!!!

— Но он же всего лишь упирается? Он же не вошел внутрь.

Логично! Оставалось только подавиться собственным возмущением. Мак же без зазрения обхватил ее грудь одной рукой, а другой принялся тереть живот. Мышцы его тела оказались крепкими, почти стальными.

— Полежи спокойно, расслабься.

Глаза непроизвольно распахнулись, снова сделались круглыми, как у неваляшки, и теперь, не видя, смотрели в потолок. Заботливые руки аккуратно орудовали губкой везде, куда могли дотянуться: по бокам, груди, животу, верхней части ног. Лайза, чувствуя нагло вторгнувшийся между ног орган, прикусила губу.

Если она чуть подастся вперед… случайно соскользнет, то сядет прямо на него…

— Ты хитрый манипулятор. Интриган!

— Тихо-тихо, не то я немного надавлю.

Где надавлю, пояснять не требовалось; Лайза возмущенно притихла. Живот скрутило от желания узлом, а в голове тут же вновь возникла эфемерная сестра-настоятельница.

— Главное, даже если вы остались без одежды, никогда не раздвигайте ноги! Эта пещера — тайный грот, ваше неприкосновенное место. Запретный для мужчин вход! Именно туда они всеми силами будут стремиться проникнуть. Если вас начали касаться, дотрагиваться до разных мест, в том числе до голой груди, что уже само по себе непозволительно и крайне возмутительно… — Тут монашка укоризненно покачала головой, словно воочию наблюдая за лежащей в ванной Лайзой. — Не думайте испытывать удовольствие! Это грех!

В этот момент мужские пальцы как раз терли ее соски. "Грот" сочился влагой так, что пенис Мака уже на полсантиметра проскользнул в него. Безо всякого давления.

— Подними меня повыше!

— Не переживай, я тебя сейчас переверну. Надо помыть спину и попку.

Всплеск воды; ее тело оказалось прижатой к его груди, а нос уткнулся во влажную шею.

— Вот так.

Давление снизу пропало, но ненадолго. Теперь, когда она полусидела на нем, член упирался в анус, что вызывало приступ разнообразных ощущений. Стало трудно дышать.

— Мой меня быстрее!

— Мы торопимся?

— МОЙ!!!

— Хорошо, я уже почти закончил.

Когда ее обтерли полотенцем и переложили на покрытый простынью лежак, Лайза уже не имела сил сопротивляться. Или не хотела. Сопротивляться. Слишком устала бороться с логикой, которая всухую проиграла сражение перевозбудившемуся телу — пусть дальше будет, что будет. Пусть будет что угодно.

Пусть будет хоть что-нибудь…

Ей раздвинули ноги? Хорошо. Какая жаркая волна по телу… Принялись мягко смазывать кремом для бритья? Отлично. Жар внизу живота усилился; все свернулось тугим узлом. Немного развели складочки пальчиками в стороны и начали осторожно скоблить нежную кожу лезвием? О да, пусть будет так! Оказывается, это тоже приятно, когда не сама… когда мужчина…

Полуприкрытые веки подрагивали, кровь в ушах стучала, не переставая. К этому моменту она едва ли сохранила способность различать детали интерьера и уж точно не желала слушать голос вредной и крайне назойливой настоятельницы.

— Женщина с раздвинутыми ногами — падшая женщина! И не приведи создатель, если она сама возжелает, чтобы ее трогали там, или если начала получать от мужских ласк удовольствие! А ведь такое случается. Удивительно, но иногда женщины САМИ начинают желать, чтобы в них засунули этот… здоровый, — строгая сестра сделала оберегающий жест рукой, — эту палку и начали двигаться. Какой срам!..

Точно. Лайза дошла до последней точки позора. Та мнимая сестра, наверное, повесилась бы в келье, увидев то, что происходило в ванной. Склонившийся над лежаком здоровый мужик, расслабленная, размякшая женщина с раздвинутыми ногами, позволяющая себя брить… Мало того! Женщина, получающая от этого удовольствие… не просто позор — конец всему.

Когда желание сделалось невыносимым — сколько к этому моменту успел побрить Мак? — Лайза едва слышно выдохнула:

— Если я… если я попрошу тебя помочь…

— Помочь как? — промурчали в ответ.

— Помочь мне закончить, это не будет считаться, что я к тебе пришла? Ведь… не будет?

В этот момент ей стало все равно: она не сможет ни есть, ни спать, ни думать о чем-то помимо секса до окончания года — неутоленное желание скрутит ее тело удавом, придется как-то закончить. Ее руки не двигаются, но его…

— Нет, не будет, — мягко ответил Мак, отложил бритву в сторону, ласково протер ее промежность теплой влажной салфеткой, стирая остатки крема, а затем подался вперед и прижался к ней губами.

Больше Лайза не могла ни думать, ни дышать.

Эти губы, что ни разу не целовали ее, теперь вылизывали ее там… Посасывали, ласкали, мягко терлись. Какой бархатный горячий язык… Какой чудесный язык… Какой жаркий влажный и делающий именно то, что нужно…

Когда к языку присоединился аккуратно проникший внутрь палец, Лайзе хватило меньше минуты чутких движений, чтобы забиться в судорогах.

* * *

Несколько минут спустя он отнес ее, окончательно разомлевшую и почти задремавшую, в спальню, положил на подушку и укрыл одеялом, а сам спустился обратно в ванну. Переступил через бортик душевой кабины, задернул занавеску, затем включил горячую воду. Уперся одной рукой в стену, а другой обхватил стоящий бейсбольной битой член — образ содрогающейся и хрипящей женщины тут же всплыл перед глазами, рука задвигалась сама собой. Вперед-назад, вперед-назад…

О, как она стонала… А какой сладкой оказалась на вкус… Кто бы знал…

От перевозбуждения на мощной шее витиеватыми дорожками проступили вены; ладонь сжалась крепче, подушечка большого пальца принялась равномерно тереть головку.

Через несколько секунд, при воспоминании о том, как ноги Лайзы подрагивали в приступе оргазма и какими твердыми сделались в этот момент ее соски, Мак зарычал и задрожал — его зад задергался в спазматических движениях, а на белый кафель брызнула и потекла струя.