От автора: когда вам кажется, что у истории уже не может быть продолжения, поверьте – может. У любой, даже у той, в конце которой стоят слова «Happy End». Да и, в конце концов, что они означают? Что сценарий дошел до определенной точки и дальше может (и иногда должен) совершить некий новый неожиданный поворот. Приятного чтения!

 

Глава 1

Эта комната звалась «счастливой».

Не помню, кто из нас подал идею украсить стену гостиной на втором этаже нашими фотографиями, но традиция, как и положено хорошим традициям, быстро установилась, и к сегодняшнему дню на стене висело уже двадцать семь разнокалиберных деревянных рамочек.

Раньше я почти не замечала это место – не намеренно игнорировала, но не видела нужды рассматривать наше прошлое «сейчас», когда «сейчас» настоящее ощущалось гораздо привлекательнее. Ведь счастливый человек не ищет подтверждения собственной радости, он ей просто дышит…

Но теперь я приходила сюда все чаще. Каждый вечер. Всматривалась в наши с Дэллом лица, глаза, улыбки – не то искала фальшь, не то пыталась вспомнить «как это» – легко балдеть от жизни вдвоем, не то пыталась напитаться частичкой света, который хранили кусочки фотобумаги.

«Скоро я вынюхаю его весь».

Зябко.

Фотографии были настоящими. Радость на них тоже.

Тогда куда же потихоньку испарялась моя собственная? Почему в последнее время я чувствовала себя так, будто мой магический кристалл гас, с него медленно, но неотвратимо слетала волшебная пыльца, сияние тухло.

Разве можно до умопомрачения, до одури, до состояния «больше жизни» любить кого-то, а потом вот так запросто, с бухты-барахты… взять и разлюбить?

Часть меня – некая очень глубокая часть – знала, что я все еще люблю Дэлла, как раньше, но что-то все равно шло не так – я медленно и неотвратимо «трезвела» от привычных чувств.

«Не спеши с выводами, – благоразумно одергивала я себя, – еще ничего неизвестно».

А что должно быть известно? Почему я теперь вместо теплоты улыбок вижу губы и зубы, вместо нежности касаний – кожу ладоней, вместо знакомого человека ощущаю рядом почти чужого мужчину? Ведь чувства никогда не гаснут просто так – должны быть причины. А мы друг друга даже не обижали – разве что дулись иногда в шутку секунд по пять-десять, ждали, кто первый подойдет целоваться…

Вот мы на островах – уже немного загорелые, но все еще красноватые, – я повисла на спине Дэлла, как пиявка-всадник, а он смеется. Брызги, солнце, море – хорошо было. Вот снимок из любимой кофейни, где мы впервые пили кофе вдвоем, – его сделал по нашей просьбе торопливый официант с торчащими к потолку волосами (до сих пор помню свой вопрос о том, сколько же геля он убил на прическу?). Вот мы, довольные как никогда, на ступеньках новой бани – ох, часто же мы потом в ней парились. И нет, в снег с жару я выпрыгнуть так и не решилась, но, как говорит Бернарда, «какие наши годы…».

Моменты, моменты, моменты.

«Может, он меня чем-то обидел?»

«Может, я его?»

Не хочу быть трезвеющим человеком, хочу быть счастливой, как раньше, ведь это мое право!

Но «право» меня не слушало и с каждый днем все дальше ускользало в небытие.

– Снова тут?

Он привык видеть меня здесь. Иногда подолгу стоял рядом, рассматривал снимки. Теперь взял за руку, и я привычно приготовилась нырнуть в омут ласковой и пьянящей нежности, но ощутила лишь теплые пальцы другого человека. Как студент медицинского вуза.

«Бред какой-то…»

– Спать пойдем? Темно уже…

Я улыбнулась, но не повернулась – неладное он заметит быстро. Ни к чему выяснять то, что совершенно не выяснено – к тому же, может статься, что мне все это просто кажется. Полоса белая, полоса черная – говорят, так у всех.

– Я хотела еще почитать перед сном.

– Как знаешь.

Он не добавил ни «я буду тебя ждать», ни «спокойной ночи» – вообще ничего. Просто развернулся и ушел тяжелой, неуверенной походкой. Как будто не своей.

* * *

Я мучила собственный телефон под сводом шкафов темной библиотеки – здесь всегда было тихо, и стояло самое удобное кресло. Свет мне не нужен, заглядывающей в окно луны и яркого экрана достаточно.

Сумасшедший хирург, полосующий себе ладони скальпелем, вероятно, чувствовал бы меньше, нежели я, бесконечно задаваясь вопросом «что с нами случилось?» И, главное, когда? Ведь уже не первый год вместе и всегда радовались. До сегодняшнего дня.

Вот снимки почти месячной давности – поездка в Картин. Там все было, как обычно: двое влюбленных, походы в горы, экскурсии, рестораны местной кухни. В моих собственных глазах ни тени дискомфорта. Значит, позже. Две с половиной недели назад, дома – мы вешаем новые шторы. Оба смешливые, дурашливые. Тоже «чисто». Вот мой неудавшийся пирог по рецепту Райны – шоколадный бисквит получился слишком плотным, хоть им о стену колоти…

И я вдруг вспомнила.

Да, точно, две недели назад Дэлл даже не стал пробовать тот пирог. Обычно он всегда все пробовал, даже если не был голоден – просто делал мне приятное, – а тут пробубнил «не хочу» и ушел. Я подумала – настроение. Тем же вечером спросила его, собирается ли он делать на новый год «залп» и услышала то, чего не ожидала услышать никогда:

– Скучно. Каждый год одно и то же. Давай просто купим в магазине?

В магазине?! Его любимые «петарды»? Да он за право быть устроителем светового шоу каждый год ругался с друзьями – мол, какие покупные, если свои красивее? Они отговаривали – много работы, он упрямился как бык – любил свое занятие.

А тут в магазин предложил сам…

Одна вытянутая на поверхность странность тут же потянула за собой и другие: Дэлл стал часто смотреть вечерами телевизор. Никогда не смотрел, а тут на тебе – сидит по часу, щелкает пультом, ворчит, будто пытается забыться. Бывает, что и с виски. Несколько раз поднимался в спальню с заплетающимися ногами, заваливался спать прямо в одежде – как будто пытался от чего-то сбежать. Он стал смотреть мимо меня – как будто на меня, но в то же время мимо. Взгляд рассеянный и чуть растерянный, как у человека, частично потерявшего память. А потом еще мой вчерашний вопрос о том, доделал ли он «Мишек?»

«Мишками» мы называли подвижные бомбы «М6С» – заказ сделали ему уже давно, собирались через несколько дней забрать, он сам рассказывал.

И Дэлл почти минуту вспоминал, «какие такие Мишки», хотя сам же выдумал это слово.

Вспомнил. И отчего-то стал недовольным, как будто я, как сварливая жена, наступила на больную мозоль.

Опять настроение?

А, может, это не он, а я? При угасающих чувствах люди любят на кого-нибудь перекладывать ответственность – мол, все стало в тебе раздражать: крышку от зубной пасты завинчиваешь не так, вилками в раковине гремишь, волосы твои по всей ванной собираю…

Но Дэлл меня не раздражал, он просто… как будто больше не был моим прежним Дэллом.

Разве так бывает? От отчаяния хотелось грызть локти.

В спальню я вошла в начале первого – мой возлюбленный уже спал. Прямо поверх одеяла, на животе, почему-то в одном носке.

Я вздохнула.

* * *

(Sirius Eyes – Loneliness)

– Стивен, он как будто болеет…

– Как будто? Или болеет?

Что на это ответить?

В гостиной Лагерфельда я сидела сутки спустя, и за последние двадцать четыре часа не случилось ничего нового, только старое – Дэлл ощущался все более чужим. За окном пасмурный и чистый, похожий на аккуратную старушку в кружевах зимний день, но праздничного настроения ноль – не хочу встречать Новый Год, делая вид, что все в порядке.

Док уловил мое шаткое настроение и попросил:

– Расскажи мне, что именно навело тебя на мысли о его болезни?

Я занервничала. Мы сидели за пустым столом, и комкать пальцами было нечего, кроме ремня собственной сумки.

– Он… не такой, как раньше. Рассеянный, вспыльчивый. Стал выпивать перед телевизором вечерами.

– Пока не вижу ничего криминального.

– Он часто смотрит не на меня, а мимо.

– Мег, – оборвали меня мягко и смущенно прочистили горло, – может,… это личное?

«Мол, может, у вас полоса «охлаждения»? Или просто поссорились?»

Сам того не подозревая, Стивен задел за живое – за те самые мои собственные саднящие мысли о том, что это возможно «личное».

– Может быть. Вот только мы не ссорились.

Теплые глаза цвета древесного меда смотрели внимательно. Лагерфельд всегда оставался доктором и не отправлял «пациентов» восвояси лишь потому, что те что-либо не могли объяснить внятно.

– Еще симптомы?

– Он стал забывать некоторые вещи…

– Какие?

– Например, о том, что ему срочно нужно доделать заказ с «Мишками».

– Да? Уже интереснее.

– Он даже не сразу вспомнил о том, что это такое – «Мишки». И еще предложил купить фейерверк для Нового года в магазине…

Теперь Док смотрел на меня так, будто я рассказывала сказки.

– Наш Дэлл?

Как будто уже «не наш».

Мой протяжный вздох вместо ответа.

– Знаешь, если все так, как ты говоришь, я не могу понять одну вещь – почему Одриард не пришел ко мне сам? Ведь Дрейк всех нас научил самодиагностике, и уж минимальные отклонения от нормы мы заметить способны.

– Он не замечает.

– И как же ты предлагаешь заметить их мне? Мне пациент нужен под пальцами, а не на расстоянии трех метров. Положим, я зайду к вам в гости и даже смогу снять минимальную информацию, приобняв его у порога, но этого мало, сама понимаешь. Для полного сканирования…

– Давай просто сходим к ним в гости, – мягко прервала Стивена Тайра, которая в этот момент вошла в гостиную – щеки с улицы розовые, с шапки на пол каплями срывались талые снежинки. – Выпьем чаю, посмотрим.

– Издалека?

Ему в ответ мягко улыбались. А я увидела, что Тайра ощутила мой самый главный позыв – «помогите, я не знаю, что мне делать».

– Мы придем к вам часов в шесть, хорошо?

Я выдохнула с облегчением.

– В шесть. Отлично! Куплю конфет.

И оставила за спиной двоих, умевших переговариваться (и договариваться) без слов – пару, у которой все до последнего микрона, до самой дальней пылинки Вселенной было хорошо. Совсем не как у меня.

Ступив на хрусткое крыльцо, я натянула на голову шапку. Снег оседал на землю осторожно и совершенно неслышно. Вокруг стоял красивый, спокойный и умиротворенный декабрьский Нордейл.

* * *

Вечер.

Для чаепития я достала лучший фарфоровый сервиз и разложила в вазочку заблаговременно приобретенные трюфели. Еще выставила на стол низкие граненые стаканы и коньяк – подумала, вдруг мужчины решат расслабиться, поговорить по душам.

Но пока гости, как и Дэлл, ограничивались чаем.

Диван, два кресла, стеклянный столик; щебетала Тайра:

– Меган давно звала меня посмотреть на Тайланские лилии – жаловалась, что не цветут. А я подумала, почему бы не позвать Стивена? Ведь мы совсем не часто собираемся вместе…

«Умница», – думала я с благодарностью. Она нашла благовидный предлог, избавила меня от необходимости объяснять Дэллу наличие внезапных гостей и отвечать на вопрос, «почему это старина Лагерфельд натужно сверлит меня взглядом?»

А Стивен сверлил. Даже я ощущала ту невидимую руку, которую док протянул к «пациенту».

Дэлл делал вид, что все в порядке, кивал. Улыбался, где нужно, «присутствовал», а не отсутствовал мысленно, как часто случалось в последнее время, и вообще вел себя обычно. Я горемычно вздыхала – тяжесть на моих плечах росла. Док скажет – «все хорошо».

– А еще знаете? Ведь я сейчас веду курсы по круглогодичному цветению домашних растений, ко мне уже записалось двадцать три человека. Всего один час в день. Даже журнал «Сад на окне» заинтересовался, приезжали корреспонденты, брали интервью, делали фото…

– Правда?

Речь Тайры текла, как целительная вода, – заполняла пустоты, смягчала атмосферу, напитывала воздух свежестью. Повезло Доку.

– Да. Наверное, это они сделали мне такую большую рекламу – Стив говорит, пора открывать полноценную школу. Но Школы ведут Мастера, а я… просто люблю цветы.

Еще минут сорок общались о пустом: предстоящих праздниках, «петардах», которые Дэлл с радостью согласился делать (Стив в этот момент крайне выразительно на меня посмотрел), цветочных удобрениях, внезапно успокоившейся преступности, открытии новой галереи живописи, необычно мягкой (что не могло не радовать) погоде… Коньяк так и не открыли.

А на пороге (Дэлла от проводов гостей отвлек телефонный звонок) Стив наклонился ко мне и прошептал:

– Он здоров, Меган. Как бык. Физически точно.

То, чего я больше всего боялась. Лагерфельд оделся сам, взял с плечиков теплую женскую куртку. А Тайра смотрела напряженно.

– Нет, не здоров. Его будто одолел чужой дух…

– Дух?

– О чем ты говоришь, любовь моя?

– Я таких прежде не видела. Он проник Дэллу в разум…

Вот! Она заметила то же, что и я!

– Разум? Ну, вы даете, девчонки. Тогда тебе не ко мне, Мег, а к Халку.

Это все, что Стив успел добавить, прежде чем в коридоре послышались шаги хозяина дома.

* * *

– Пожалуйста, Халк, пожалуйста…

Это все, что я запомнила из собственных слов по телефону. Конрад отвечал, как Док, мол, процедура непростая, нужно, чтобы человек согласился на нее добровольно, иначе сознание не увидеть… А я лепетала, что, если он не поможет, я одна не справлюсь, потому уже совсем-совсем не знаю, что делать.

Сенсор действительно был моей последней надеждой. Если он откажет, куда мне – к Дрейку? И тот, как Лагерфельд, упрекнет в том, что мы с Дэллом не способны самостоятельно решить личные проблемы?

И тогда я останусь один на один с собственной бедой.

Как много людей вокруг, как мало тех, кто чувствует чужую боль.

Халк почувствовал. И потому сообщил, что заедет через сорок минут. И да, чтобы не подставлять меня, причину отыщет сам, но ничего не гарантирует.

Я была благодарна и за это.

* * *

Я стояла возле шторы в темной комнате и смотрела в окно. Темно-красная машина Конрада блестела под светом фонаря на подъездной дорожке.

Он там уже полчаса… Может, Дэлл ему все расскажет? Или увидит сам?

Я не знала, чего боялась больше: того, что Халк выйдет и скажет, что Дэлл болен, или что он здоров. С болезнью, как с врагом: если знаешь в лицо, можно что-то сделать. А что делать с неизвестностью?

Страшно, когда ты чуешь беду, а все говорят, что все хорошо. Они видят снаружи, они не ощущают внутри того, что медленно и неотвратимо рвутся жизненно-важные ниточки. Тынь-тынь-тынь… И скручиваются в обеззвученные струны. Я хочу любить, как раньше, знаю, что умею и что даже люблю, как раньше. Только в пустоту, почти без отдачи, потому что приемник на том конце сломан, и никто не отвечает в рацию: «Первый-первый, я второй, лови волны нежности назад…»

Что я буду делать, если…

Хвала Создателю, мне не пришлось тонуть в мрачных мыслях слишком долго – позади тихонько щелкнул дверной замок. Вошел Халк.

– Как он? Как? Расскажи…

Конрад выглядел задумчивым и неприятно серьезным. И все равно красивым мужчиной со светло-серыми удивительными глазами. Кажется, его шевелюра после Тали так и не вернула темный оттенок, выгорела под тамошним солнцем навсегда. А, может, именно так нравилось Шерин.

– Признаю, он нестабилен, – он говорил тихо, чтобы не расслышали из коридора. – Но в пределах допустимого. Да, будто в разладе с самим собой, но мало ли какими могут быть причины?

– А тебе он о них не рассказал?

– Он и так воспринял меня напряженно. Думаю, понял, зачем я пришел.

Значит, неприятному разговору быть.

– А стабилизировать его нельзя?

– Только с его согласия.

– А он…

– Его не выказал.

Черт.

Вот и все. Конрад уйдет, его слова «все в пределах допустимого» повиснут в воздухе, а проблема сама собой не исправится. Еще и Дэлл на меня наедет за «докторов».

Я тяжело вздохнула. Осталось только расплакаться перед чужим (хоть и другом) человеком. Кого теперь звать на помощь, к кому идти? Или просто слушать, а в тишине рвутся последние струны? Те самые, на которых еще держится наша мелодия.

– Мег…

Он заметил набрякшие в моих глазах слезы. А ведь я старалась прятать.

– Давай я лучше стабилизирую тебя?

– Зачем?

– Ты едва держишься. Возможно, все решится само собой или после разговора, но тебе ведь нужно до него «дожить».

«И пережить».

– Согласна? Это придаст тебе сил и решимости.

Странно, но я была ему благодарна. Действительно, едва ли мне помогут успокоиться обычные таблетки, да и помощь, предложенная так тепло, от души, всегда к месту.

– А надолго это… придаст мне сил?

– Я поставлю стабильный эмоциональный каркас, который будет действовать, ну, скажем, неделю…

– Лучше две или три, можно?

– Можно.

– А… что нужно делать?

– Ничего, – Халк мягко улыбнулся и взялся за мое лицо руками. – Просто смотри мне в глаза.

– Это не больно?

– Нет. Просто смотри…

А дальше светло-серые радужки светились в темноте. Совсем чуть-чуть. Было немного неприятно и щекотно, а еще почему-то горячо внутри головы, будто противился вторжению и оттого вскипал мой собственный мозг.

– Горячо…

– Молчи.

Время застыло. Была я, и был Халк. Прямо внутри меня – много Халка.

А потом ладони разжались.

* * *

Дэлл так и сидел в кабинете, откуда не так давно ушел гость. Смотрел не то себе на руки, не то на свет фонарика, который держал в руках, – маленький факел, из макушки которого пульсировала, будто живая, светлая полоса. Я никогда до того не видела эту штуку ни в его руках, ни вообще у нас в доме.

– Что это?

Его настроение было тяжелым и грустным, я ощутила это уже с порога.

– Фонарик. Рэй прислал, нашел в какой-то своей экспедиции…

Щелкнул переключатель – свет погас. Остался гореть торшер в углу да хранитель экрана на мониторе. Дэлл вздохнул так тяжело, будто готовился произнести прощальную речь. Наверное, не кинуться вперед, не опуститься на колени перед ним и не залепетать мне помогла «решетка стабильности» Халка.

– Сколько это будет продолжаться, Мег?

Я не стала спрашивать «что» – у нас не было принято играть в дураков и обманывать друг друга.

– Сколько ты еще будешь присылать ко мне разных «специалистов» – одного за другим?

«Да, наверное, после Стива нужно было выждать хотя бы несколько дней».

Я вздохнула тоже и промолчала.

– Кто следующий? Дрейк? Что именно ты скажешь ему – «что-то Дэлл мне не нравится?» Мег, может… – его голос непривычно дрогнул, – … я тебе просто разонравился?

И еще раз по больному месту. Да со всего маху.

«Спасибо большое».

– Нет. Я все так же люблю тебя.

Я подошла к нему, опустилась рядом на ковер, прижалась щекой к ноге, как кошка. Погладила колено.

– Просто я… волнуюсь.

– Из-за чего?

– Что-то не так… разве ты не чувствуешь?

– Со мной?

Как бы мне просто хотелось ответить «с тобой». Но, может, все-таки «с нами»?

– Не знаю…

– Иди сюда.

Спустя минуту я уже сидела у него на коленях. Моя рука на его груди – под пальцами мерно бьется сердце. Как когда-то в машине, а снаружи дождь. Он никогда не бросал меня в беде, никогда – лечил шрамы, защищал, наказывал обидчиков. И теперь самому любимому человеку в жизни не могла помочь я.

– Мне страшно, – прошептала тихо, – и я от этого устаю.

Он тоже устал – я чувствовала. От непонимания, от моего неприятия его другого.

– Неужели у меня нет права иногда побыть в дурном настроении?

– А отчего оно дурное? От меня?

Вот и настало время того самого разговора – не пришлось ждать три недели.

– Нет.

Вот и камень с плеча. По крайней мере, один.

– Тогда… отчего?

Если не расскажет сейчас, все просто продолжится.

– Не уверен… Не знаю. Просто депрессия, может… Кризис.

Я заглянула ему в глаза так глубоко, как только могла – конечно, я не Халк, но, говорят, любовь лечит куда лучше, и он ее там обязательно увидит.

– Я могу тебе помочь?

Меня нежно погладили по щеке.

– Нет, Мег… Я не знаю, откуда это взялось, – чувство, что я не делаю в жизни чего-то главного, важного. Что я – как будто пустое место. И еще…

Я боялась даже дышать, чтобы не перебивать.

– …меня как будто зовет к себе другое место, незнакомое. Я понимаю, что я там никогда не был, но тоска накрывает каждый раз все сильнее. Бред, да?

Бред. И не бред.

Если есть незнакомое ощущение, значит, есть и причина.

– Мы ее найдем, – пообещала я серьезно.

– Кого? Эту землю?

– Нет, причину.

Он улыбнулся печально, совсем невесело.

– Готова за меня драться до конца?

– Готова.

И гулко забилось, вторя словам, сердце.

– Вот только знать бы еще, с кем…

В этом он прав. Врага мы действительно не видели, однако теперь я знала самое важное – мы все еще вместе.

Пока вместе.

* * *

Нордейл в любое время года – чудесный город, но в декабре он становился особенно сказочным. Чем ближе к Новому Году, тем больше гирлянд появлялось на деревьях – кто и когда их крепил – загадка. Светились особенным золотистым светом фонари; самопроизвольно возникали на изогнутых дужках кованых вывесок стеклянные шарики. И будто из ниоткуда случался наплыв сезонных уличных торговцев, продающих в тележках на каждом углу сладкие вафли, засахаренные орехи, шоколадные крендели.

Зима только началась, и потому Нордейл – еще пока «обычный» Нордейл, разве что уютно-снежный, чистый. Атмосфера праздника проявится в полную силу недели через две, когда каждая витрина магазинов превратится в сказочную декорацию, – мне же ее, этой самой атмосферы праздника, хотелось прямо сейчас, и не на улице, а в собственном доме.

И потому я, приминая хрусткий снег подошвами ботинок, шагала за гирляндами.

У нас были цветные, но в этом году хотелось повесить в каждую комнату монотонные – светло-желтые. И, может, прикупить еще несколько потолочных снежинок. Помнилось, как счастливо мы с Дэллом занимались подвешиванием украшений в прошлом году, – беззаботное время, легкое, невесомое.

«Пусть оно вернется».

Да и просто проветрить голову – всегда хорошая идея. Купить в ближайшей кофейне апельсиновый кофе с карамелью, опуститься на одну из лавочек, подышать морозным воздухом, поглазеть на прохожих…

Успешно проветривать голову мне удавалось до самого обеда – за это время я успела нагрузить сумку четырьмя коробками диодной ленты и двумя упаковками блестящего узорного снега, – а потом… позвонил Стив.

«Мег, ты только не волнуйся, – произнес он в трубку ровно, – но на сегодняшней тренировке с Дэллом случилось ЧП – он не сумел преодолеть препятствие. Его «помяло», но уже все хорошо, я отвез его к себе, восстановил…»

Мои колени ослабли внутри торгового павильона – как раз возле лавочки.

«Помяло?» Что именно означало сказанное доком слово? Порезало? Обожгло? Порвало? Я не хотела даже пытаться это представить. Там, где ребята тренировались, внутри Пантеона Миражей, на пути могло возникнуть все, что угодно. И для того, чтобы обойти или увернуться от этого «чего угодно» требовалась максимально быстрая реакция, которая у Дэлла обычно присутствовала.

– Как? – спросила я хрипло и ошарашено. – Ведь он всегда… справлялся?

И потому со временем я отвыкла волноваться.

– Да, справлялся. Но сегодня в его крови… – кажется, Стив не желал мне в этом признаваться, но и утаивать не имело смысла, – я обнаружил слишком много алкоголя. Недопустимое количество.

Дэлл напился поздно вечером? Или хлебнул уже с утра?! Еще одно дурацкое совпадение?

– Быть не может… Только не перед работой.

– Да, неудачный момент. В любом случае не жди его до вечера – пусть поспит у меня, не вижу необходимости в срочной транспортировке. Заодно понаблюдаю за ним.

Праздничное настроение пропало. Улицы стали серыми и обычными, люди вечно куда-то спешащими и раздраженными; гирлянды в сумке сделались неуместными, как праздничный торт с надписью «С днем рождения» на похоронах.

Я махнула рукой первому попавшемуся такси и поехала домой.

«Он никогда раньше не пил. Не то, что перед тренировкой…»

Дэлл и спиртное – две почти несовместимые вещи. Только изредка, когда мы познакомились, я видела, чтобы он наливал по бокалам вино или что-то крепче – всегда в честь чего-то и в минимальных количествах. У нас даже ассортимент стенного бара в гостиной никогда не обновлялся по причине того, что никто не выпивал содержимое старых бутылок. И тут на тебе…

Да, помнится, мы однажды «напились» в баре, но то была моя идея, и я приложила к этому немало усилий, включая принуждение, ведь нож тогда еще был моим. Этот чертов нож тогда еще вообще существовал.

Как же так?

Дома было тихо. Нездорово тихо, как случается тогда, когда кого-то увозят в больницу. И, наверное, именно поэтому – чтобы чувствовать себя не так тоскливо, – я пошла туда, где располагался максимальный концентрат Дэлловых вещей – в его кабинет.

Уселась в кожаное кресло, зябко поежилась.

«Он вернется вечером, все будет хорошо».

Но отчего-то безвозвратно рухнула надежда на то, что все налаживается. Вчера после нашего разговора я поверила, что теперь все позади, отныне только в гору… Нет, пока с горы.

«Наверное, Стив доложит Начальнику… А тот накажет». Потому и от меня не стал скрывать.

Значит, сильно с горы. И откуда в нашу жизнь явилась эта напасть?

Этот самый фонарик, который, как он сказал, «подарил Рэй», я видела в его руках каждый вечер. Что-то завораживающее было в его пульсирующем свете даже издалека, но сама я держала его впервые – нашла возле клавиатуры на столе. И теперь за неимением другого занятия рассматривала.

Старинная, что ли, вещь? Маленький конус, как для мороженного, только сделанный из темного потертого, но все еще жилистого дерева, а сверху насажен тяжелый стеклянный шар. Не совсем шар – скорее, заостренная сфера – стилизация под пламя свечи.

А где он включается?

Удивительно, но светиться «факел» начал тогда, когда я плотно обхватила его ладонью – кнопок не нашла, – загорелся сначала тускло, затем ярче. И полился вовне тот самый странный свет – будто живой. Довольно неприятный, как мне показалось. Свет бился, имел собственный сердечный ритм, завораживал взгляд.

И почему-то очень сильно мне не нравился.

Но, прежде чем выпустить фонарик из руки, я сделала то, что постоянно делал Дэлл – направила луч себе в глаза.

И вздрогнула.

Потому что внутри меня моментально пошатнулась «Халкова» решетка.

Эта чертова вещь как будто попыталась расколоть меня на двое…Возможно, я бы ничего не заметила, но система сигнализации, которую почти случайно установил в мою голову Конрад, сработала безотказно. Я и раньше ее в себе ощущала – эту «решетку стабильности», – но больше, как не причиняющий дискомфорта инородный объект, выполняющий полезную функцию. Если мое настроение грозило съехать на отметку «плохое», что-то внутри головы вздрагивало и самостоятельно перестраивалось. Неприятные мысли сменялись более приятными, внимание переключалось на что-то нейтральное.

То есть «решетка» работала.

Но я еще никогда не чувствовала, чтобы она натужно трещала по швам. Как ржавая арматура, которую пытаются вытащить из земли или хотя бы погнуть.

Луч, направленный в глаза, совершил именно это действие.

«Дэлл смотрел на него каждый вечер. Иногда минут по двадцать-тридцать…»

Моя интуиция – не самая развитая в мире штука, но сейчас она безотказно твердила, что между «факелом» и нынешним поведением Дэлла существовала прямая связь.

Ведь я же знала, что это «не он сам»…

«Факел» мутил разум Дэлла. Раз за разом, вечер за вечером.

Кто его подарил – Рэй?

«Наверное, он об этом не знал…»

Прежде чем отыскать номер Тамарис, с которой мы уже несколько раз общались на совместных встречах, я сфотографировала фонарик на телефон, а после заперла его в свой собственный маленький сейф, который никто, кроме меня, не мог вскрыть.

Мне повезло – она подтвердила, что Хантер дома.

В такси я продолжала волноваться о последствиях сегодняшнего тренировочного провала. «Если… Нет, КОГДА Дрейк узнает про алкоголь в крови Дэлла, он выдумает новое изощренное наказание. Точно не оставит все, как есть…»

Но если я сумею доказать, что Дэлл стал временно невменяемым из-за сторонней штуки, Дрейку придется отступить. И, возможно, даже помочь.

Хорошо бы.

Эти самые «хорошо бы» я твердила, как мантру, пока не доехала до особняка Хантеров, расположенного в западной части города, в Греин-сайде.

Меня встретили с удивлением, предложили чаю. Но я упорствовала, как робот: спасибо, еды не нужно, чаю не нужно, воды не нужно. Только поговорить. И срочно.

Тами, чтобы не мешать, скрылась в недрах коридора, а мы с Рэем, которого я знала не очень хорошо ввиду того, что он часто в Нордейле отсутствовал, отправились в светлую и просторную кухню. Расположились за пустым блестящим белым столом.

– Чем я могу помочь?

Еще один красивый мужчина отряда. Чуть более заросший – это я о щетине, – но с цепкими и умными зелеными глазами.

«Неужели он мог преподнести подарок, о котором так мало знал?»

– Посмотри… – мне было неудобно обращаться к нему на «ты», но и на «вы» не пристало – друзья, вроде как, – …на это.

И я протянула ему мобильный, предварительно отыскав нужную фотографию.

– Дэлл сказал, что это прислал ему ты. Недели две-три назад. Я обнаружила, что это довольно странная… штука, – мне было сложно объяснить связано, не вдаваясь в лишние подробности, поэтому я отчаянно терла лоб. – Ты мог бы рассказать мне о ней побольше?

Хантер рассматривал фото долго. Хмурился, касался экрана пальцами, приближал, отдалял, хмурился еще сильнее.

А после изрек:

– Я с удовольствием рассказал бы тебе об этом предмете побольше. Но я ровным счетом ничего о нем не знаю.

Эта долгая секунда, во время которой мы напряженно смотрели друг другу в глаза, могла сделать честь любому драматическому фильму.

– Как же так?

– Как? – Рэй пожал плечами. – Потому что я никогда ее Дэллу не присылал.

 

Глава 2

Я рылась в мусорной корзине.

Вообще-то, я бы никогда не полезла под стол в кабинете Дэлла перерывать ведро, но полчаса назад позвонил Стив, сообщил, что в семь часов вечера моему суженному предстоит идти к Начальнику в кабинет «на ковер», и тогда под хвост мне попала вожжа.

«Там его сожрут».

Сейчас почти два – до семи еще пять часов. И за эти пять часов я вполне могу или раздобыть доказательства того, что Дэлл оказался невменяем на тренировке не по собственной воле, или хотя бы попытаться их раздобыть. В любом случае, не позже шести я окажусь в Реакторе с «фонариком», а там хоть трава не расти.

Итак, мусорное ведро…

Его выносили не часто, потому что мусор в офисе скапливался медленно – кое-какие порванные документы, утратившие ценность деловые письма, обрывки шпагата. Здесь-то я и рассчитывала найти упаковку от «подарка» мнимого Рэя, чтобы отыскать адрес отправителя.

Что я собиралась делать с адресом? Потом!

И да, плотный картон, все еще хранивший форму небольшой шкатулки, я действительно нашла.

Понятное дело, без адреса – «балда он, что ли, светиться?»

Приклеенный кусочек белой бумаги в виде прямоугольника и напечатанный на принтере текст «От Рэя».

И ни тебе номера дома получателя, вообще ни слова больше.

«Значит, принесли курьером».

Дальше я морщила в раздумьях лоб уже в гостиной.

«Дэлл не усомнился в том, что эта «игрушка» действительно от Рэя по двум причинам: а) в нашей компании действительно существовал Рэй Ханте, и б) он действительно мог прислать подобный подарок, потому как часто бывал в экспедициях».

На нашей последней встрече отряда Тами рассказывала о том, как они с Хантером отыскали клад со старинными вещами. Даже часть из них вручила девчонкам в качестве подарков – колечки, брошки, заколки. У меня тоже лежал ее презент – инкрустированная зелеными камнями маленькая птичка – я собиралась когда-нибудь приколоть ее на пальто или берет. Да и сам Хантер намекал на удивительные находки…

«Потому Дэлл принял коробку».

Однако некий пройдоха использовал имя нашего картографа, чтобы подсунуть подрывнику Комиссии опасную вещицу. Зачем – месть? Ладно, это дело второе. А первое – узнать, как зовут гада.

Кому звонить – Логану? Нет. Тот не откажет, но сначала примется поднимать данные с камер, выяснять, кем был курьер, затем, где этот курьер сейчас, после, кем был нанят… Хорошо, если бедняга все расскажет сразу, плохо, если его придется «раскалывать». Сама я этого не умею, поэтому придется звонить Маку, например, долго все объяснять… А время – деньги. И потому – своими силами.

Бернарда однажды рассказывала об Информаторах – выпытывала детали у Дрейка. Говорила, что это действительно живущие в параллельном, но пересекающемся с нашим миром люди, которые «не совсем люди». Вроде как они – сгустки чистой информации, умеющие принимать вполне себе плотный человеческий облик, а доступ к данным имеют, потому что всегда находятся «в каждом существующем моменте сейчас».

Признаюсь, я мало поняла про «сейчас», но много про то, что они непостижимым образом все знают.

И, значит, имя отправителя тоже.

Сокровенную копилку трясти не хотелось, но пришлось. Нет, моя копился являлась самой обыкновенной банковской карточкой, а не свиньей с пятаками, просто выписана она была на мое имя и деньги туда поступали не Дэлловы, а «личные». Их я зарабатывала, тестируя на быстроту вскрытия магнитные замки, которые мне время от времени присылал старина Чак. Ему как лучшему замочных дел мастеру различные компании постоянно отправляли прототипы новых устройств, и когда Нортону не хватало времени разбираться самому, он пересылал их на меня. Платил по триста баксов за вскрытый замок. Не густо, но личные деньги на то и личные, что пахнут по-другому.

Конечно, потратить их мне хотелось не так – купить на Новый Год всем отличных подарков. Дэллу самый дорогой и красивый (жаль, что я пока еще не придумала, какой), остальным попроще, но тоже душевных. Моих шести тысяч вполне бы на это хватило. Однако чуяло мое сердце, что совсем скоро с банковского счета на меня будут смотреть унылые нули.

«Хорошо, если этого хватит».

Конечно, была и другая кредитка – та, которую выдал Дэлл. На ней всегда лежала внушительная сумма денег, но тратила я эти деньги по большей части на продукты. Редко на одежду или обувь, которая нуждалась в замене, и никогда на красивые «одноразовые» вещи «на выход в свет» – дорогие и по большей части бесполезные. Во-первых, мой ум никогда не разлагался от экстаза при виде красивой шмотки, а во-вторых, эти самые шмотки мне бесконечно слал с показов Саймон, неизвестно с чего решивший, что «замужняя дама» просто обязана покорять своего мужчину уникальными нарядами.

Но сейчас не об этом.

Информаторы. Звонок. Время уходит.

– Добрый день.

В трубке молчали после короткого «Алло». Мы давно уже не искали их номера, знали – достаточно лишь активировать телефон поднятием трубки (или нажатием звездочки), а дальше проси: «Желаю поговорить с Информатором».

Меня внимательно слушали, хоть и не отвечали. И от тишины на том конце почему-то боязно.

Пришлось прочистить горло.

– Скажите, сколько мне будет стоить информация о том, кто именно прислал Дэллу Одриарду посылку «от Рэя» и по какому адресу этот человек проживает?

Что ж, вопрос я задала предельно точно.

И почти не удивилась, когда мне озвучили сумму в пять тысяч девятьсот долларов.

Черт, сволочи. Лишили меня удовольствия покупать в этом году подарки, дочиста вылизали «копилку». Ну, нет, оставили на апельсиновый кофе…

…«с голым задом на лавке»

– Вас устраивает сумма?

Меня? Нет.

Но она устраивала их, и потому пришлось буркнуть:

– Да. Говорите, я записываю.

* * *

И да, я туда поехала. Наверное, очень глупо и совершенно недальновидно, но другого плана в запасе все равно не было.

Я не боец. Но у меня есть телефон с функцией диктофона, которая активируется нажатием двух боковых кнопок (удобно, не нужно доставать сотовый из сумки), а так же Игла – электрошокер, врученный Дэллом в незапамятные времена. К слову, этот шокер мастерил он сам, и потому мощность его была почти в два раза выше обычного.

Так себе набор, но его вполне может хватить, если действовать правильно.

«Правильно – это как?»

«Нужно было прихватить с собой Мака. Или Халка. Или Дэйна… Хоть кого-нибудь…»

Такси несло меня к западной окраине, а я сидела на заднем сиденье с поджатыми губами и думала о том, что давно не испытывала этого чувства – гуляющего по телу страха, смешанного с адреналином. С тех самых пор, как перестала вскрывать замки для Тони. Тогда я точно так же, как сейчас, умела собираться, фокусироваться и «прыгать». Тогда меня некому было спасать, и все же я выживала.

Смогу и сейчас.

Мне предстоит разговор – если хозяин окажется в квартире. Это не смертельно.

Или же обыск – если хозяина в квартире не окажется.

Благо, запертые двери в виде препятствия для меня перестали существовать давным-давно.

Квартира была очень странной – двухкомнатной, расположенной на верхнем этаже четырехэтажного дома. Для того чтобы определить, что внутри никого, я использовала старый, как мир, метод – позвонила в дверь и быстро спустилась на пару лестничных пролетов. Если откроют, бесшумно удалюсь, выйду во двор, продумаю диалог, возможно, прикинусь кем-нибудь. Кем? Пока не знаю…

Но прикидываться не пришлось – никто не открыл.

И тогда замок пришлось «взломать».

Я прикрыла за собой дверь, не запирая – на случай быстрого отхода.

И почти сразу уловила стойкий и тяжелых запах химикатов, расставленных в различных бутылках на столе. Тяжелые портьеры задернуты; огромная, выключенная в этот момент лампа нависала над парой десятков склянок с прозрачными жидкостями, а также над пакетами с порошками.

«Тут живет сумасшедший химик».

Да, точно… Аммиак, селитра, марганец, жидкое топливо – я прекрасно знала эти вещества. Те самые, используемые для изготовления взрывчатки в домашних условиях. «Значит, не химик, а террорист по имени Курт Виннигот» – этим именем назвали отправителя посылки информаторы.

Вот те раз…

Обе комнаты похожи на хлев – захламлены так, что ступать только с осторожностью. В спальне не было кровати, только грязный матрас на полу, на чумазую подушку вообще смотреть не хотелось.

Я вернулась в гостиную. Итак, что я ищу? Все, что смогу найти. Хотя того, что я к этому моменту увидела, было достаточным поводом для того, чтобы пригласить сюда парочку представителей Комиссии. Они бы сочли это зрелище интересным.

Взрывчатка – взрывчаткой (кстати, изготовитель ее не был особенно умен, о чем свидетельствовали многочисленные оплавленные места на столе), но заинтересовало меня другое – книга. Очень старая, если не сказать «древняя», лежащая на тумбе у стены. Я бы прошла мимо нее, но мое внимание зацепил текст на незнакомом языке и еще множество вставленных между страницами закладок, торчащих белыми замусоленными язычками.

Было видно, что этим раритетом хозяин квартиры пользовался часто, о чем свидетельствовала стоящая рядом настольная лампа и придвинутый табурет. Я открыла ее даже не из любопытства, но по привычке ничего не упускать из вида.

И подвисла.

Плотные белые хрустящие страницы, тончайше выполненные рисунки незнакомых предметов, рядом описание на чужой речи – не то руны, не то магические заклинания. В последние я не особенно верила – все же не тот век, да и мир не тот, – но зачастую находились те, кто в чужую магию верил безоговорочно. Похоже, Курт был из числа последних.

«Здесь действительно живет сбрендивший человек».

«Нужно торопиться, – подстегивала я себя, – время на исходе, а я так и не нашла доказательств того, что Виннигот причастен к истории с Дэллом. Хорошо бы отыскать что-то неоспоримое».

И я нашла.

Перелистнула очередную страницу и замерла на вдохе, глядя на искусную книжную иллюстрацию – на меня смотрел тот самый чертов «фонарик».

Так, книгу с собой, других доказательств не нужно…

Я заторопилась на выход, но в этот момент дверь с лестничной площадки толкнули.

И в квартиру вошел тот, встречи с кем я пыталась избежать.

Если раньше мысли о его сумасбродности являлись чем-то эфемерным, то теперь они обрели вещественные доказательства в виде нездорово блестящих глаз и широкой, совершенно неуместной в данных обстоятельствах улыбке.

Курт довольно щерился. Он оказался очень худым и невысоким, в очках, за стеклами которых его глаза казались маленькими. Но взгляд пугал. Несмотря на то, что застукал «вора» в своей квартире, Виннигот не просто не испугался – кажется, обрадовался.

– А кто это у нас тут?

Одной рукой я прижимала к груди книгу, второй судорожно шарила в кармане, включая диктофон. В конце концов, я тоже готовилась к встрече. В моем теле бесновался страх такой силы, что грозил испарить остатки самообладания, но я напряглась – не сейчас. Сейчас нужно выбить пришедшего из колеи, а я для этого лучше использовать правду – ту, к которой он не готов.

– Зачем Вы прислали моему другу… это?

Диктофон уже включен – я распахнула книгу в том месте, которое предварительно заложила пальцем.

Виннигот неторопливо отложил пакеты, которые принес с улицы, и закрыл за собой дверь. Кажется, он был уверен, что уйти мне теперь не удастся.

– Твоему другу? Как интересно…

«Хорошо, что я заранее перевернула кольцо с инициалами», – Курт рассматривал золотой ободок на моем пальце, прищурившись.

Он был из породы людей, начисто потерявших страх, и потому казался мне опасным вдвойне. Такие вечно желают изменить устройство мира, учинить переворот или хотя бы апокалипсис местного масштаба. Им позарез требуется доказать верность собственных пресловутых идей, причем любыми методами.

Маньяк – вот какое слово ему подходило. Передо мной стоял типичный, одержимый скрытой манией величия царек. А царьки имеют одну слабость – они любят о себе говорить.

Он не считал меня опасной (очень на руку), и потому сделал два шага вглубь комнаты, осклабился еще больше, когда почувствовал, что я боюсь, остановился.

– Хочешь узнать про Цэллэ? Почему бы и нет…

Цэллэ – название фонарика?

– Видишь ли, я его просил, по-хорошему просил – мне всего-то требовалось три специфических взрывных устройства с дистанционным управлением. И я много заплатил информаторам, чтобы выяснить данные о лучшем подрывнике Уровней. А он отказал. Вот незадача, да?

Кажется, он до сих пор удивлялся этому отказу – по крайней мере, до сих пор выглядел озадаченным, мол, как можно было мне отказать?

«Да уж. Еще всяким придуркам Дэлл бомбы не мастерил».

– Пришлось отправить ему эту штучку, – Виннигот рассмеялся, – да не смотри ты волком… Прекрасная, между прочим, вещица – жаль, от нее не выздоравливают. Знаешь, сколько я ее на черных рынках искал? Ведь сейчас таких не достать. Хочешь спросить про стоимость?

Мне было плевать на стоимость. В тот момент я жалела, что оставила свой двадцать второй калибр дома – после слов «от нее не выздоравливают» у Курта имелся огромный шанс оказаться трупом уже в следующую секунду.

Но мне приходилось стоять и слушать (может, он ошибается), потому что важный разговор писал диктофон.

– … дело ведь не в деньгах, она воистину бесценна – продавец так и сказал. Подкинь врагу, подожди пару недель, а потом проси все, что хочешь. И ведь твой дружок теперь не откажет. Знаешь, почему? Потому что Цэллэ разлагает человека изнутри, рушит все эти честные идиотские принципы… Уникальная вещица, правда?

И он весело, как если бы прострелил чужого и яркого воздушного змея, расхохотался.

«Тварь, ты бы им себе в глаза посветил».

Наверное, доброй я не выглядела. Да и данных на диктофоне уже достаточно.

Изменение в моем настроении он почуял. И потому шагнул вперед, дернул меня за руку, насильно разжал пальцы. И удовлетворенно кивнул, когда разглядел символику Дэлла Одриарда на кольце.

– Какая птичка к нам залетела: не подружка – жена! Я рад! Знаешь, а ведь скажи я ему, что ты у меня, ждать больше не придется – выполнит все мои заказы, как миленький…

«Да ты бы полег под невидимым взглядом Аллертона уже через час», но я не стала сотрясать воздух словами. Бесстрашные идиоты замечательны верой в собственную неуязвимость, вот только эта «вера» в данную минуту стала помощником мне, а не ему.

Руку свою из чужих пальцев я выдернула так, будто ее жгло.

А после моментально приставила к чужому телу «Иглу» – тело Курта Виннигота затряслось, как сломанная надувная кукла; запахло жженой плотью.

Прежде чем прыгнуть в такси, я пробежала добрый квартал – все боялась, что за мной гонятся.

«Кто гонится-то?!»

Но паника взяла свое – она не позволяла здравому смыслу включиться, а ведь, когда Виннигот рухнул на пол, я проверила его пульс – прослушивался, а после по зрачкам убедилась, что он в глубокой отключке.

И все равно семенила почти бегом, то и дело оборачиваясь.

Диктофон со мной, книга со мной; времени, чтобы добраться до Дрейка, достаточно.

В желтую машину с шашечками на борту я впрыгнула шумно и нервно. Тут же скомандовала:

– В Реактор!

И разозлилась, когда в салоне повисла долгая тишина, – машина не двигалась с места.

– Почему стоим?

Таксист, довольно молодой парень, похожий на студента, интеллигентно прочистил горло.

– Простите, Вы не могли бы назвать адрес?

А? Черт… Здание Комиссии невидимо для обычных жителей, и уж тем более они не называют его «Реактором».

Я комкано извинилась. А после продиктовала название улицы и номер дома, от которого до офиса Комиссии пешком всего двести пятьдесят метров.

Машина вывернула от обочины.

* * *

(Jesse Cook – Wisdom of a Thousand Years)

«… Пришлось отправить ему эту штучку. Да не смотри ты волком… Прекрасная, между прочим, вещица – жаль, от нее не выздоравливают. Знаешь, сколько я ее на черных рынках искал? Ведь сейчас таких не достать…»

До этой фразы Дрейк слушал диктофонную запись молча – пристально смотрел на мой телефон, откуда глухо, но разборчиво доносился голос Виннигота, – а после вдруг ударил по столу кулаком так сильно и резко, что на металлической поверхности образовалась внушительная вмятина.

Я подпрыгнула на стуле и внутренне содрогнулась. Вновь тошнило от смысла слов «от нее не выздоравливают», но еще больше пугал флер, который теперь исходил от человека в серебристой форме.

– Я думал, мы заткнули все дыры. Ан-нет, пара черных рынков сохранилась.

Дальше он слушал, разглядывая «фонарик», за которым мне пришлось вернуться уже почти от Реактора – в такси вспомнила, что забыла взять его с собой.

– Дерьмовая штука, – покачалась голова и поджались губы. Дрейк хмыкнул и посмотрел взглядом, который распластал меня по стене, как колесо дорожного катка. – Как ты сумела избежать ее воздействия?

Он и сейчас держал его в руках, время от времени рассматривая тот самый противный живой луч, на который я косилась с крайней опаской. Всякий раз, стоило хоть самому мелкому фотону достигнуть сетчатки моих глаз, натужно дребезжала «решетка».

– Мне Халк помог.

– Халк?

– Случайно. Он как-то был у нас в гостях, понял, что мое… эмоциональное состояние оставляет желать лучшего, предложить установить некий «каркас стабильности».

– Вовремя.

Начальник никогда не был «легким» человеком, но теперь он и вовсе ощущался свинцовым облаком. Сидел молча, размышлял – запись кончилась, и думы на его лице отражались напряженные.

– Забавно было бы, покажи ты Рэю не фото с телефона, но Цэллэ.

Противное слово.

«И он тоже сошел бы с ума?» И я, наверное. Если бы ни Халк…

Тишина все длилась, длилась и длилась – Дрейк будто оказался в другом измерении, где время не идет, а мне было все дискомфортнее. Подтачивали мысли о том, что на том самом рынке могли найтись еще несколько таких Цэллэ – кому в руки (глаза) попадут они?

– Этот Виннигот ведь расскажет Вам, где взял ее?

Прерывать мысли Дрейка – не самая лучшая идея, но фраза просто сорвалась с языка. Нервы.

– Виннигот мертв, – донеслось в ответ.

– Что?

– Ты убила его.

– Я?… Я его не убивала!

И опять эти глаза – два листа холодного металла.

– Думаешь, я не отправил запрос привести его сразу же, как только ты назвала имя? Отправил. Мои люди использовали быстрый портал – мгновенный путь до указанного адреса, – но его тело уже начало остывать…

– Как же так? Я ведь проверила пульс…

Мой голос внезапно охрип – я убила этого человека? Я не хотела, Создатель свидетель, только убрала его с дороги, чтобы выйти из квартиры.

– Пульс-то ты проверила, да. Он бился еще примерно минуту, потому что твоя «Игла» повредила чип в кардиостимуляторе.

И тогда все мои слова кончились, как и мысли. Черт… я не знала… Кто бы мог подумать? Операция на сердце…

– Меня накажут?

Кажется, я встряла еще быстрее Дэлла – знала же, что не нужно туда идти самой. Погеройствовала.

Смешно, если ссылка на этот раз предстоит мне – Дрейк, конечно, по-человечески меня поймет, но он любит демонстрировать остальным, что закон преступать нельзя.

Наверное, я сильно побледнела, потому что Начальник смягчился.

– Нет, тебя не накажут. Во-первых, ты действовала с целью самозащиты, во-вторых, пыталась спасти мне сотрудника, а я, знаешь ли, не люблю их терять.

Гора с плеч. Всего за несколько секунд с меня сошло семь потов; до сих пор ходуном ходило в груди испуганное сердце.

– Я не хотела…

– Я знаю. Рынки мы все равно найдем – люди уже работают, – но у нас теперь другая проблема – Дэлл.

И Дрейк неприязненно взглянул на фонарик.

– Это… лечится?

Вот и задала самый страшный вопрос, не удержалась.

– Само? Нет.

Чтобы получить хоть какие-то пояснения, я была готова ждать час-два-три. Лишь бы Дрейк что-нибудь придумал, лишь бы отыскал выход.

– Видишь ли, – донеслось глухо, – это очень древняя Урмонская магия, ворожба – как они сами ее называют. Для того чтобы изготовить такой «фонарик», используется страдающий дух умирающего человека…

Ужас какой.

– Урмоны – это в другом мире?

– Да. Я заткнул все дырки, ведущие оттуда, очень давно – терпеть не могу такую дрянь на Уровнях, – но пара их «подарков» здесь осталась. К сожалению. А к сожалению, потому что Урмоны – очень злой и умелый в темном колдовстве народ, – недобрая усмешка. – Не повезет этому продавцу, ведь он, как ты видишь, не просто продал Цэллэ, но так же инструкцию к ней. И еще предупредил Виннигота о том, чтобы тот ни в коем случае не включал «фонарик» сам.

– Но ее же не прочитать?

– Все можно прочитать при желании. Особенно, если уметь входить в транс. Или заплатить информаторам за прочтение определенной главы. Кстати, адрес Виннигота ты получила у них же?

– Да.

– Мы возместим убытки. И кстати, ты молодец, что заметила неладное, – обычно Цэллэ работает очень тихо и постепенно – медленно и болезненно раскалывает человеческую личность на части. Очень неприятный процесс. Ощущается так, как будто в тебе стало два «я», и ты больше не знаешь, какой из них настоящий…

«Вот почему Дэлл начал казаться чужим. Не он – но дух… И Тайра…»

Да, Тайра умница. Жаль, что я забила тревогу слишком поздно.

А взгляд Дрейка казался двумя бритвенными лезвиями. Меня прошибал озноб, когда я думала о том, что чья-то жизнь сегодня – того самого продавца с рынка – круто изменится в худшую сторону. Возможно, прервется. Вот такой вот он – наш Бог. Не бородатый дедушка на облаке, но спокойный внешне мужчина без возраста, которому стоит лишь щелкнуть пальцами. Не щелкнуть даже – подумать…

– Скажите, но это хоть как-нибудь… лечится?

– Я должен подумать. Ты говоришь, Дэлл часто пьет?

– Часто.

– Так он пытается расслабиться, заглушить незнакомые эмоции. Но не понимает, что расслабляться ему сейчас нельзя – процесс ускоряется. Чем счастливее человек, кстати, тем легче он поддается воздействию Цэллэ, а Дэлл в последнее время был счастлив.

«Я тоже».

– Значит… ему нужно напрячься?

– Верно.

– Выкинуть из дома всю выпивку?

– Не поможет.

В этот момент дверь в кабинет Дрейка приоткрылась и в нее заглянул тот, о ком мы только что говорили. Увидев меня, напрягся, а Дрейк коротко и жестко бросил:

– Закрой с той стороны!

Дверь тут же захлопнулась.

«Мы просидели здесь до семи? Или он пришел раньше?» Сложно определить ход часов в месте, где нет ни циферблатов, ни окон.

– В общем, так, – подвел итог Начальник. – Не говори ему пока ни слова, ясно?

– Да.

– А мне надо подумать.

– Конечно…

Я хотела спросить: «Вы ведь дадите мне знать?», – и сразу же уловила ответ еще в воздухе: «Дам». И еще то, что «думать» нам теперь придется тяжело и много.

Кабинет Дрейк покинул первым, на стоящего в коридоре Дэлла даже не взглянул. Бросил: «Свободны оба» – и зашагал прочь.

* * *

(Анна Плетнёва «Винтаж» – Балерина)

– С каких пор ты…

Таким тоном со мной давно не разговаривали – неприязненным, сухим и хлестким. И я знала, что именно он хотел сказать «стелешься за меня перед Начальником?»

Сидящий рядом Дэлл был цел, трезв и зол, как алкоголик, которого принудительно «промыли». Наверное, он готовился к худшему, дергался… Да еще это Цэллэ.

Я молчала. Мы сидели в неофаре, собирались ехать домой. Давно стемнело; горели по периметру парковки фонари, блестел под ними снег.

Что я могу сказать? Что я за него «не лезла?» Лезла. И даже не имела права объяснить, почему.

– Думаешь, я сам за себя уже не способен постоять? Что я настолько морально разложился, что не готов отвечать за свои ошибки?

«Не за свои. А этого придурка – Виннигота».

Я смотрела в сторону – шишки летели точно мне в лоб; с натужным скрипом раз в полминуты проезжались по ветровому стеклу щетки, равнодушно сметали налипшие снежинки.

– Знаешь, не ожидал от тебя – вперед меня побежала. Не нужна мне такая помощь, поняла? Я сам.

Конечно, сам.

Приходилось напоминать себе, что я разговариваю не с Дэллом, но с кем-то еще. И у этого кого-то сегодня был тяжелый день – сначала рана на тренировке, затем лечение. Неизвестно, сколько боли он пережил и сколько еще приготовился пережить.

– Поехали домой, – попросила тихо.

Сбоку невесело хмыкнули. Ему было тяжело, ему было плохо, я чувствовала, а помочь не умела.

– Все хорошо, – прошептала, глядя перед собой. Если не сейчас, то все равно когда-нибудь будет.

– Сколько терпения. Ах, да, ты ведь считаешь меня больным, а с больными принято возиться.

Я заиндевела и окончательно замкнулась в себе.

Заскрипели по снегу шины, когда машина тронулась. Больше мы не говорили. И я знала, что никакие его слова сейчас не должны меня царапать, но они царапнули.

* * *

(Sia – I’m alive)

Более других мне в нашей кухне нравилось место напротив окна – туда можно было придвинуть стул, водрузить на стол чашку горячего чая и смотреть, как снаружи неслышно опускается снег.

Вот и теперь.

Снега в этом году было столько, что снегоуборочная техника работала круглосуточно. Спрашивается – зачем? Комиссии стоило только чихнуть, и снега бы выпадало ровно столько, чтобы не вяз транспорт, но их то ли не заботили выходки раскрепощенной на самоуправство красавицы-погоды, то ли нравилось слушать скрежет ковшей ночами по мерзлому асфальту.

К слову сказать, этим вечером я быстро сообразила, что одним только чаем мне не обойтись – поднялась, достала из шкафа вино, вытащила штопором пробку, плеснула в бокал, уселась на место. Помощь Халка, конечно, бесценна, но сегодня одной только «решетки» мне не хватало – нервы расшатались до критичной отметки…

Вошел в кухню Дэлл, не проронил ни слова, приготовил себе кофе, вышел.

Тихо.

И я вдруг ощутила себя, как когда-то – чужой. Как в те самые дни, когда шантажом заполучила его кольцо, и хозяин дома только и делал, что ждал, когда же я выметусь наружу.

Незаметно подкралась и обняла грусть.

Когда-то давно он, выпив, признался мне в том, что в прошлом совершил ошибку – точнее, ряд ошибок, приведших к плачевному результату, который после пришлось исправлять Бернарде. Он думал, что я не помню, потому никогда не вдавался в подробности. Но я помнила. Обе ветки – и ту, где, растеряв все силы на безответную любовь, я дожидалась прихода Баала, и ту, где этого никогда не случилось. Бернарда, конечно, старалась повернуть время вспять, и она сумела сделать главное – дать нам второй шанс, – но она все-таки не Дрейк, и моя память не заменилась, как ей следовало бы.

Ничего, шрамы заросли.

А теперь вот снова ныло сердце, как в те дни, когда в этом доме я была последней, кого желали видеть.

Ту полосу мы пережили – переживем и эту.

Конечно.

Только пока тошно, и я пила. Потому что не хотела никого убивать – это противно быть виновником чьей-то смерти, противно, когда тебе высказывают почем зря, противно не уметь ничего объяснить и исправить.

Какое-то время я сидела без мыслей, ощущала, как меня вновь держит «решетка». Халк умница, молодец, наверное, Шерин с ним очень легко. А если тяжело, он всегда может поставить ей такой же «каркас стабильности», – подумав об этом, я пьяно хмыкнула; заканчивался второй бокал.

Однажды он уже мне очень помог – наш сенсор. Помнится, в одну из вечеринок я призналась ему в том, что мне одиноко без старых друзей с Тринадцатого, которых я не забыла – не забыла, впрочем закономерно: оказывается, все, кто «якшался» с отрядом, автоматически приобретали расширенную память – так было нужно.

Но мои друзья забыли меня.

После того вечера Халк, ни слова мне не говоря, самостоятельно вычислил, что и Чак, и Саймон, уже успешно обосновались на Четырнадцатом, а после «случайно» попался им на пути – взглянул в глаза – одному в очереди в супермаркете, второму в баре, – и они мне позвонили с разницей в несколько дней. Саймону потребовалось больше времени, чтобы отыскать телефонную базу.

Моей радости не было предела. Наш сенсор «заставил» их обо мне вспомнить – аккуратно и ненавязчиво. А вместе с воспоминаниями о рыжей Меган им вспомнились и их бывшие профессии; издержки «производства» – после усмехался Конрад. Так или иначе, Саймон снова шил наряды и слал их мне, а Нортон успешно чинил и тестировал замки – куда более прибыльно, нежели на Тринадцатом.

А у меня снова были старинные друзья.

Вот только земля вновь неустойчиво юлила под подошвами и ежесекундно грозила из-под них выскользнуть.

Надо поспать – решила я, когда осушила половину третьего бокала. Алкоголь сделал свое дело – тяжелые эмоции отступили, – зато вокруг начали плавать стены.

«Перебрала».

До спальни на втором этаже я добралась, всего два раза споткнувшись.

Свет не горел – Дэлл уже спал, устал. Я осторожно, стараясь не шуршать одеждой, разделась, забралась под одеяло.

И тут же почувствовала, как меня притянула к себе горячая рук, а – жест, который он совершил, не проснувшись.

Я растрогалась до слез. И земля временно вернулась под ноги.

* * *

Телефон на тумбе вибрировал и оттого ездил по поверхности. Я спросонья подумала – мой, – но Дэлл уже потянулся за своим. Около пяти утра; темень непроглядная.

– Да… Слушаю.

Его вызывали в штаб – где-то случилось неладное. Мне он объяснил мало – мол, собирают всех срочно, а ты спи.

Я едва не выкрикнула – ну, куда ты пойдешь в таком состоянии? Но вовремя прикусила язык. Если Дрейк решил, что Дэлл обязан участвовать в боевых действиях, несмотря на «недуг», то кто я такая, чтобы спорить?

Спорить, однако, хотелось.

И беспокойно задремать после того, как внизу захлопнулась дверь, мне удалось лишь спустя пятьдесят долгих минут, во время которых я вздыхала и переворачивалась с боку на бок.

* * *

(Veigar Margeirsson – Mythical Hero)

Конференцию в «Лайне» мы организовали в полдень – отрядные девчонки всегда так делали. Когда «наших» вызывали посреди ночи в Реактор, мы звонили друг другу, собирались и складывали по частям всю разрозненную информацию, которая имелась у нас в наличии – это помогало понять общую картину.

– Кто знает, куда вызвали? – спросила Ани-Ра из окошка, которое располагалось на экране моего ноутбука в правом верхнем углу.

– На Тринадцатый вроде, – пояснила Лайза из левого нижнего, поджав губы. – А всех забрали?

– Дэйна – да.

– Рена – да.

– Халка тоже.

– Стив ушел.

– Дэлла – да, – кивнула я, когда остальные отозвались.

Оказалось, что на Тринадцатый, в некий Мирстон, стянули всех без исключения, включая Эвертона, Хантера и Бойда. Значит – дело дрянь, и, значит, надолго.

«Как же так, – переживала я, – ведь он болеет. А его на передовую…»

И совершенно не помогали мысли о том, что Дрейк умнее меня.

Окончательно понять происходящее помогла Бернарда, которая успела тряхнуть Начальника на предмет информации этим утром, – сказала, что в Мирстоне прозвучал взрыв, сработала заложенная в офисном здании бомба. И, вроде как, нашли еще множество устройств – нашим предстояло обезвредить, отыскать концы, кого-то зачистить, кого-то доставить в Реактор.

– Ясно, – качнула головой Ани, – булки сегодня не пеку.

– Придется заняться уборкой.

– Обед то ли готовить, то ли нет…

Мы всегда переживали за них, хоть и заталкивали это чувство туда, откуда оно не мешало жить. Боялись, что кого-то ранят, покалечат – о самом дурном не хотелось и думать. И потому искали себе отвлекающие занятия. А после радовались возвращению любимых, как радуются пришедшим с затяжной войны. И пусть наши «войны» были короткими, они все равно заставляли нас нервничать, а после – при новой встрече – ощущать мир ярким, целым и опять радостным. Нет, нашим отношениям не грозила пресность – не та профессия у мужчин.

«Отбой» я нажала одной из последних – слушала чужие обсуждения, пыталась отвлечься. Когда последняя из оставшихся – Тайра – сказала «пока», я выключила «Лайн» и целую минуту кусала губы. Чем заняться, чтобы унять ненужное волнение?

Ах, да, вчера Чак прислал два новых замка – вот ими и займусь.

Но я не дошла до кабинете – в кармане ожил сотовый.

– Собирайся, – не здороваясь, приказал голос Дрейка, – снаружи тебя ждет машина. Увидимся в Реакторе.

Вот и «починили» мы новые замки.

Еще один зимний день, состоящий из всех оттенков белого и серого – белое внизу, серое наверху. Облака такие же низкие и тяжелые, как мое настроение; на сердце камень. Водитель за рулем неразговорчивый, как мраморный атлант, окаменевший еще пару тысяч лет назад – разве что глаза внимательные, живые.

«Хорошо бы, если бы Дрейк сказал, что все отлично, и он нашел решение. Все оказалось просто…»

Только Дрейк так не скажет. Если бы все просто, он бы даже не звонил – просто «починил бы Дэлла», а после сообщил об этом «задним числом».

Нет, шестым чувством я знала, все гораздо сложнее, чем и мне, и ему казалось с самого начала. Осталось только выяснить, насколько.

* * *

(Cristina Aguilera – Hurt)

Этот кабинет успел опостылеть мне еще вчера. Нет бы мы прошли туда, где высокие окна, пара мягких кресел, стакан чистой воды или сока на столе, ободряющие тона стен. Так нет же – здесь все для максимальной концентрации, чтобы лишнее не отвлекало.

«Угу, пустотой тюремной камеры давило на голову».

В этом смысле я их не понимала – Комиссионеров. Если есть у вас возможность обеспечить себя максимальным комфортом, почему не сделать? Я и сама успела пожить в нищенских условиях с минимальными удобствами, но так и не нашла прелести в подобном существовании. Хотя, они не люди, а я мыслю как человек – есть ли смысл сравнивать?

– У меня было время ночью, я тут посидел, порассматривал эту штуку – выяснил, что «наша» материя и их сильно отличаются. Очень сильно, я бы сказал. Я это к тому, что воздействовать на психику Дэлла самостоятельно я не возьмусь, – велик риск нежелательных последствий: как только я касаюсь этого «духа», он моментально становится агрессивным и очень разрушительным. Собственно, как любой, кто хочет выжить…

«Он что, всю ночь не спал, рассматривал Цэллэ? Нет, еще командовал «войсками» в Мирстоне». Вот уж у кого сорок восемь часов в сутках.

– Ты меня слушаешь?

Я слушала. Только слышать не особенно желала – мне бы пару приятных новостей, а не очередное объяснение о том, что ничего не получается. На деле мне просто было страшно. И потому я спросила прямо:

– А хорошие новости есть?

– Есть, – отозвался Начальник, но глаза его оставались холодными, как у инопланетного питона. – Вы – люди – очень эмоциональны, и это может сыграть нам на руку.

Я не стала открывать рот – знала, что он продолжит. Если Дрейк начал тему «вы – люди», то, скорее всего, что-то пояснит. Так и случилось.

– Если бы вы понимали, как именно управлять эмоциями, Цэллэ не имело бы возможности причинить вам никакого вреда, но вы не умеете. До сих пор думаете, что эмоции управляют вами. Все равно, что самолет, который верит, что кнопки на приборной панели нажимаются самопроизвольно или по велению некоей «судьбы».

На этот раз пауза длилась дольше и под взглядом серо-голубых глаз я ощущала себя, как низшая форма жизни, – тот самый придурковатый самолет.

– А в чем же заключается хорошая новость?

– В том, что достигая критической отметки боли, вы умеете активировать все заложенные в вас изначально ресурсы.

– Простите, не понимаю. Можете пояснить… попроще?

– Куда уж проще… – Дрейк не то вздохнул, не то хмыкнул. – Давай совсем просто: если Дэллу причинить достаточное количество боли, он задействует внутренний резерв, соберется воедино со своим «Я» – ах, да, ты же просила «попроще»… в общем, моментально исцелится.

– Достаточное количество… боли?

– Да, боли.

Я, кажется, отупела. Точно, он же еще вчера говорил об этом, только я ввиду волнений сосредотачивалась на другом.

– Значит, его придется… резать? Или бить током? Пытать?

Думать об этом – все равно, что пытаться проглотить ком навоза – страшно, противно и тошнит.

– Если бы все было так просто, то Дэлл бы исцелился еще вчера после травмы, полученной на тренировке. Там он достаточно сильно пропорол себе грудную клетку.

Мне сделалось совсем дурно – не зря Лагерфельд умолчал о подробностях.

– Но вы же сказали про боль…

– Да. Но не про физическую – эмоциональную.

– Значит, Дэллу нужно причинить эмоциональную боль?

– Начинаешь соображать, – Дрейк даже обрадовался. Настолько, насколько можно обрадоваться в подобной ситуации.

– Итак, давай думать вместе, – теперь он сидел по обратную сторону стола, как экзаменатор, и пальцы его рук стояли треугольным «домиком». – Кто способен причинить нам наибольшую боль?

«Нам» – понятное дело, не Комиссионерам.

– Люди, которых мы любим, – отозвалась я глухо.

– А кого любит Дэлл?

– Меня.

Ежу понятно. А на сердце все мрачнее от дурных предчувствий.

– Молодец. Значит, основную роль в его «выздоровлении» придется исполнить тебе.

Кажется, я проходила этот экзамен на «отлично», вот только радости совершенно не ощущала. Все-таки лучше бы этим утром Дрейк просто сообщил: «Я нашел выход, и уже все хорошо». Но мне не повезло.

– Я должна сделать ему больно?

– Да, должна.

– Как именно?

В эту сторону мои мысли отказывались двигаться, напоминая проржавевший тепловоз – мне бы впасть в кому… На этот раз интуиция меня не подвела – точнее, она никогда не подводила, просто в этот раз я отлично почувствовала, что лучше в кому, чем слушать то, что предложит Дрейк:

– Лучше всего действует в этом плане на человека смерть.

– Я должна умереть?

У меня пересохло в горле.

«Умереть?» И почему-то страшил не сам процесс, но то, что случится с Дэллом после.

– Понятное дело, не по-настоящему, – утешил сидящий напротив человек, – мы все инсценируем.

Инсценируют всё? Как меня, например, разорвет бомбой? Они предоставят Дэллу мои останки, он их даже опознает – возможности Комиссии воистину безграничны. Меня будут хоронить всем отрядом – девчонки в черном со слезами на лицах, мужчины каменные, как изваяния – держись, друг… А я бы удержалась? Если бы Дэлла мне принесли по частям в «коробке»? Наверное, я бы пережила похороны, венки и пожатия чужих пальцев. Но не дальше.

И потому сейчас не могла даже говорить.

– Так я и думал, – Начальник, кажется, смотрел по моему лицу скучнейший и предсказуемый фильм. – Не нравится?

Не нравится? Я не смогу так. Не смогу… Даже зная, что все «для пользы», для выздоровления. Но меня бы это убило.

Начальник мрачнел все больше с каждой секундой.

– Знаешь, я почему-то предполагал такую твою реакцию.

Я сидела, бледная и немая, как моль.

– Ладно, – согласился со скрипом, – тогда другой вариант: измена. Она бьет почти так же сильно, как смерть.

Измена – лучше. То была совершенно идиотская мысль, но после вереницы тех кадров, которые только что пронеслись в моей голове, она принесла иррациональное облегчение. Если бы Дэлл мне изменил, мое сердце осталось бы «покалеченным», но ум бы тешился надеждой на то, что он – тот, кого я люблю, – счастлив. Не со мной, так с кем-то. Таким образом можно, если ни жить, то существовать.

– Ты же понимаешь, что это временно? Что после я собственноручно расскажу ему, в какую «игру» нам пришлось играть? И отбелю тебя полностью в его глазах. Понимаешь?

– Да, понимаю.

Но так же я понимала другое – после этого нам очень долго придется возвращаться к счастливой жизни. Если это будет вообще возможно.

– Меган, не драматизируй! – Дрейк начал злиться. – Все ваши шрамы залижут специалисты по вмешательству в память.

«Все, да не все». Иногда память ведет себя прихотливо – я об этом знала.

– В конце концов, ты хочешь, чтобы он выжил?!

Этот вопрос мне задали с таким лицом, что я поняла: приговор уже подписан.

Мне все никак не удавалось впустить это в голову – «мне придется изменить Дэллу?». И пусть я буду знать, что все «понарошку», а он? Через что ему придется пройти?

– Меланхолия потом! – приказали жестко.

Да, мы еще не обговорили детали.

– Что? С его другом? – спросила я, охрипнув. – Ведь нужно как больнее…

С Реном? С Маком? Чтобы потом Лайза сошла с ума от горя? Она не рухнет внешне, но внутренне…

– Не нужно. Я найду стороннего человека. Сам.

Хоть капля облегчения в океане этого безумия.

«Хорошо, что не с Маком…»

Решетка Халка сейчас работала, как анестетик, – кажется, она обезболила мои мозги до предела и теперь пыталась нажать кнопку «Выкл». Но в комнате сидел Дрейк, и его взгляд питал даже то, что выключено.

– Дэлл… должен будет… застать нас… в спальне?

Я говорила об этом, как о чужом сценарии, в который мне не придется вникать. Ощущение, что это случится со мной, вероятно, нахлынет позже.

– Можно не в спальне. Создатель, какие же вы… нежные.

Кажется, у него зубы ломило при виде моей зависимости от эмоций.

– Ладно, – рыкнул он, наконец, – фотографии. Мы просто вышлем ему фото, на которых ты с другим. Но смягчать дальше не имеет смысла, поняла?

Я кивнула.

Итак, человека он найдет, фотографа тоже. Вот только смогу ли я убедительно сыграть женщину, которая любит другого? Или же легко и беззаботно предается чужим ласкам? Тут мне точно нужна будет таблетка «экстази» или очередная помощь Халка…

– Никто не должен знать!

Я и забыла, что мое лицо – открытая книга.

– Никто. От этого зависит правдоподобность «игры». Если Дэлл или кто-то другой не поверит – все зря.

Ну да, конечно – все должны поверить, что я – предатель.

– Конечно…

Перед уходом я проиграла последний бой – спросила: «А нельзя ли просто кого-нибудь отправить в тот мир, где готовили Цэллэ? За противоядием…»

И получила по полной. О том, что на Дрейке, как и на других представителях Комиссии, держится столько, сколько я не представляю, что свободных людей в отряде нет, потому что «Мирстон» (и неизвестно сколько это продлится), что времени в обрез…

Ну да, мне Дэлла «предать» быстрее.

– И не вздумай привлекать к этому Бернарду, – напоследок выстрелили мне злой фразой в спину.

«Бернарду?»

При чем здесь Бернарда?

Кажется, Дрейк видел мои мысли наперед – о том, что, может, она, могла бы прыгнуть туда, где есть еще один такой Цэллэ, а оттуда в мир, где его делали…

Да, я могла о чем-то подобном подумать.

Но мне только что засадили болт в позвоночник, надели невидимые наручники на руки и отправили прочь, сообщив, что, как только фотограф будет готов, мне позвонят.

* * *

Мне отчаянно хотелось излить кому-нибудь душу. Бывают такие моменты, когда попросту необходимо, чтобы рядом был тот, в чье плечо можно уткнуться и завывать, размазывая тушь по щекам, что «они – уроды, что жизнь несправедлива, что я так больше не могу…»

Могу или нет – меня не спрашивали.

А вот общаться с друзьями запретили. Точнее, я все еще могла с ними говорить на сторонние темы, но в чем смысл жаловаться на погоду, когда хочется о сокровенном? Да и стоит ли, если скоро у меня не будет друзей? Снова только Чак и Саймон, но к ним с этим не пойдешь…

Понимая, что попала в ловушку (не думать не могу, думать не хочу), я вернулась домой и сразу же отправилась в ванную комнату – туда, где находилась аптечка.

Одна таблетка Дитрина-М и пара глотков спиртного – убойное химическое сочетание, погружающее человека в беспробудный сон на сутки – именно то, что сейчас нужно. Хуже, чем кома, но лучше, чем похожее на пытку бодрствование. Дэлл вернется не скоро, Дрейк, если нужно, разбудит, а мой собственный мозг – пока худший враг.

Бросая в стакан таблетку, я наблюдала за тем, как дрожат мои руки – кто научил меня этому трюку со сном? Кто-то из прошлой жизни, где, вероятно, было еще хуже, чем в сегодняшнем дне. Главное успеть отключиться, не задавшись вопросом о том, действительно ли я собираюсь вляпаться в худший в жизни план.

Вино я вливала в глотку, закашливаясь.

А после, ощущая странный холод в конечностях, поднялась наверх, наспех разделась и нырнула под одеяло. Мобильник положила рядом на тумбу – будет звонить, я не услышу.

Все, меня нет.

* * *

К ночи мой сон сделался менее плотным, более беспокойным.

Кажется, приходил Дэлл – кто-то качал своим весом кровать и тянул на себя одеяло. А после обнимал.

Просто снилось? Я так и не узнала, потому что не вынырнула из дремы.

А утром обнаружила, что нахожусь одна. И что на тумбе давно, судя по количеству пропущенных вызовов, звонит мобильник.

– Алло?

Хорошо, что я успела ответить до того, как Начальник решил объявиться здесь собственной персоной, используя портал.

* * *

(Linkin Park – Waiting For The End)

Просторная квартира – новая, с модным дизайнерским интерьером и зверски огромной кроватью в спальне. Мои волосы от взгляда на нее стояли дыбом. Как и от факта того, что меня зачем-то профессионально гримировали, поили казенным кофе и вообще готовили к «выходу», как модель на подиум.

Апартаменты запружены народом: косметолог, стилист, уборщица, несколько представителей Комиссии во главе с Дрейком, кто-то незнакомый – не то фотограф, не то осветитель (хотя фототехники я пока так и не увидела) – на последнего я старалась смотреть, как можно меньше – вдруг это он?

Меня в восьмой раз причесывали; хотелось выть в голос. Зачем этот маскарад? Казалось, что с минуты на минуту начнется съемка очередной серии порнофильма. И скорее бы уже все закончилось…

Но настоящая оторопь меня взяла, когда состоялось знакомство с моим новым «любовником» – им оказался высокий, очень крепкий мужчина-шатен с красивыми голубыми глазами и очень жестким, хищным лицом. Его мне представил сам Дрейк:

– Меган, знакомься, это Кайд, уровень Семнадцать, отряд Макса Кардо.

Бернарда рассказывала нам когда-то, что, начиная с пятнадцатого и по двадцать пятый включительно, уровни контролировал другой «спецотряд» – довольно малочисленный. Вот, как говорится, и встретились.

– Кайд, дотронься до Меган, – жестко скомандовали человеку, одетому в плащ поверх темной, очень тонкой водолазки, и тот моментально протянул ко мне руку. Результатом стал мой инстинктивный шаг назад. Прямо в руки незнакомого представителя Комиссии.

– Так я и думал, – недовольно покачал головой Дрейк. – Кайд, выпей кофе, мы поработаем. Крэм?

Это уже другому своему помощнику.

– Заблокируй ей воспоминания о Дэлле…

Тому, кто стоял сзади, пришлось меня держать силой, потому что в этот момент я начала брыкаться. Ровно до того момента, пока Начальник не рыкнул: «Всего на час!»

И глаза того, кто подошел и встал напротив, полыхнули белым.

Он сделал все болезненно, не как Халк, а когда закончил (я поняла это лишь потому, что держащие меня руки разжались), мир еще пару минут оставался алым.

Изверги…

– Приходи в себя, – посоветовал Дрейк мне, пытающейся нащупать ближайшую опору, а после, вероятно, тоже удалился пить кофе.

Я сидела на полу у стены.

Тут на меня не наступали, не окликали и не дергали.

И впервые за долгое время, несмотря на временную слепоту, я ощущала себя странно – я была просто Меган. Не чья-то, сама своя, сама для себя. Мои воспоминания не тормошили мысли о том, что в жизни есть кто-то важный – важнее меня. Мое сердце билось ровно, и это не имело отношения к пульсу – так, как сейчас, я не чувствовала себя давно. Вроде бы центром собственной Вселенной, и в то же время немного непривычно, пусто.

А после, когда мир начал приобретать знакомые очертания, кто-то подошел и протянул мне руку, помогая встать.

– Ты в порядке?

Кайд.

То, как он произнес эту фразу, заставило меня размякнуть; одновременно с его словами нас окружил невидимый, но непроницаемый купол, отгородивший нас от мира.

«Ты в порядке?» – просто слова, но сказанные так, будто он тысячелетиями искал меня одну, тратя на эту единственную задачу столетие за столетием. Шел через горы, сражался в битвах за мою честь, оставлял за спиной замки, покидал одну вселенную за другой. И вот мы встретились – он и я, части одного целого, каждую жизнь ищущие только друг друга.

Тогда я не заметила ни того, что это гипноз, ни слов Дрейка: «Отлично, начали! Добавляй нежности».

Он смотрел на меня, как на самого дорогого человека в мире. Такому не говорят даже «люблю», ради него просто живут и дышат. И на меня никто до этого так не смотрел.

– Все будет хорошо.

Прошептал этот незнакомый и одновременно очень знакомый мужчина мягко – его глаза чуть заметно искрились – мне казалось это нормальным. Это любовь, что ведет нас друг к другу сквозь время и расстояние, я всегда ищу эти глаза, даже если забываю об этом.

– Будет? – спросила я тихо.

Хотелось плакать. Наконец-то все будет в порядке, все хорошо, все закончилось. Он здесь. И отступили прочь давящие на сознание горы, соскользнули с плеч каменные плиты, тихой дымкой растворилась печаль. Он пришел… Хорошо. Почему так долго?

– Где ты был?

Внутри ровная гладь безмятежности, щемящая нежность, гигантское облегчение – такое сильное, что хотелось опуститься на пол безвольным кулем и плакать, пока не выйдет наружу все скопленное за годы горе.

– Я здесь.

Кажется, сбоку резанула светом пространство вспышка фотокамеры – как раз тогда, когда моей щеки коснулись теплые пальцы, – я не обратила на нее ровным счетом никакого внимания.

– Пойдем?

Я сидела на краешке кровати, смотрела на Кайда и не могла понять – как я могла его забыть? Но он даже не выказывал недовольства – знал, что идти ко мне придется долго, что мою память пересекут другие люди, что вспыхнут дни, погаснут ночи – много ночей. И сейчас была одна из них – за окном темно, в комнате пусто. Когда успело стемнеть?

Что-то дернулось в моем сознании, когда издалека, будто из другой реальности прозвучал царапнувший до боли от того, что был знакомым, голос: «Наращивай страсть».

Но мне не удалось отвлечься – мое внимание цепко и мягко держал Кайд. Красивый, чуть усталый, так долго идущий мне навстречу. Где он был, в каких краях терялся, у скольких костров коротал часы ночами? Мне о многом нужно его расспросить, так много рассказать… И на языке лишь один вопрос:

– Ты останешься?

Наверное, ему вскоре пора. Но у нас есть еще бесценные пять минут, а, может, сутки… Как хорошо, что он здесь.

– Я скучал…

Атмосфера изменилась, стоило фразе слететь с губ.

Его глаза – голубые, с едва незаметными искорками, бегущими по радужке, – завораживающее зрелище. Секунда, вторая, третья – чем дольше я в них смотрела, тем ярче понимала, что хочу его. Мне томно, жарко, почти невозможно оставаться вдали; нужно срочно преодолеть расстояние.

«Включай», – произнес кто-то из соседней галактики, будто режиссер фильма.

И неуловимо, будто невидимый прожектор, вспыхнуло внутри меня желание такой силы, что начала плавиться постель.

«Я хочу его… Эти губы, поцеловать эту шею, чтобы меня коснулись…»

Откуда-то я знала, что Кайд не просто коснется – он умеет давать совершенно другое – наслаждение, не имеющее границ. Физические действия не важны – он войдет в меня, будет двигаться, выйдет, но все это будет только началом настоящего соития – такому нет названия, это действо невозможно обозначить словом. Все будет бесконечно долго; процесс запущен…

А в голубых глазах насмешка и улыбка – не торопись, можешь сгореть.

Да, где-то рядом боль – он слишком силен, – но моего разума больше нет.

«Поехали», – дал отмашку невидимый человек.

И меня поцеловали. А после повалили на кровать, расстегивая блузку.

Лже-ночь полыхала вспышками невидимых фотокамер.

* * *

(Laleh – Here I Go Again)

То был контраст, сравнимый с впиванием в тело многочисленных жал, от которых невозможно скрыться. Там было жарко, там была любовь – здесь холодно, совершенно другие чувства.

Морок отпустил примерно час спустя. Вернулась прежняя память, чувства, состояния. Прежние, но гораздо хуже – я вела себя, как шлюха. Наверное, от того, чтобы встать, пойти в аптеку, купить яду и принять его, меня удерживало лишь то, что мы с Кайдом не переспали. Чертов Кайд – наваждение, гипнотезер бездушный. Я ведь ему поверила и даже не заметила, как изменилась, – все гладко.

А внутри противно.

Мы не спали – он трогал меня, целовал, а я его в ответ…

Мне было стыдно перед людьми, которые на это смотрели, перед Дрейком, перед Дэллом, но больше всего перед собой – вот так становятся подстилками. И чувства не важны: подошли, отключили прежнюю память, включили новую, как лампочку.

Снаружи во дворе постепенно темнело – наверное, уже четыре.

Я сбежала оттуда сразу, как только отыскала свою одежду.

«Именно так деградируют. Теряют личность, не помнят, кто ты есть на самом деле. И где же он – хваленый стержень, истинные приоритеты?»

Я проиграла самой себе по всем фронтам. Неизвестно, чем все закончится, но любить себя мне теперь будет сложнее. Больше не грела мысль, что все во благо; на губах до сих пор привкус Кайда.

Я надеялась, что никогда в жизни больше не встречу его – человека, согласившегося помочь.

«Конечно, куда с ним было тягаться Маку или Рену, которые никогда не специализировались на иллюзиях, но лишь на истинных чувствах? С ними бы мы взаимно отступили друг от друга прочь».

И ничего бы не вышло.

Зато отлично вышло с этим «помогателем».

Когда рядом опустился Дрейк, я не видела – Начальник умел быть тихим и «незаметным» при желании, это я узнала наверняка.

И не стала спрашивать: «Как все прошло?» – для меня оно прошло хуже некуда.

Он молчал, я тоже. Однако в какой-то момент встал поперек горла, как рыбная кость, злой вопрос:

– Что, вот так просто? Со всеми?

«Как с марионетками?»

Он понял.

– Просто, – качнул головой, – когда есть на то добровольное согласие.

Я стала себе дважды противнее.

– Против воли такие методы никто и никогда не применяет.

Верилось с трудом.

– Ты как? – спросил он почти с сочувствием. И я не стала говорить, что мне бы яду. Но и «хорошо» вытолкнуть не смогла. Потому что я даже не «нормально».

– Что дальше?

Снаружи холодно, внутри холодно. Мне до сих пор казалось, что недавно аккуратно и с вазелином изнасиловали мою «добрую» волю. И нет с собой ни Дитрина, ни алкоголя.

– Дальше я выдам тебе ключи от квартиры, в которой ты побудешь, пока мы ждем результатов. Подготовим фотографии, вышлем, зафиксируем уровень боли. В общем, по плану.

На чужой двор, который я запомню навсегда, я смотрела пустыми глазами.

А перед внутренним взором медленно и неотвратимо расползался ядерный гриб.

* * *

Эта квартира не шла ни в какое сравнение с предыдущей – маленькая, тесная, безликая. Зачем Комиссионеры придержали ее для себя, не стоило даже вопрошать – все одно пальцем в небо. Здесь было много пыли и настолько пустой холодильник, насколько он никогда не был даже в моей коморке в Соларе, – девственно-чистый.

Меня спасала только решетка Халка. Я сидела на диване, поджав ноги, мерзла и представляла, что нахожусь по одну ее сторону, а все гадкие мысли и чувства по другую. И что они никак не могут до меня добраться – только агрессивный стук с обратной стороны – бам-бам-бам. Такой слышится, когда орудием из бревна атакуют вражеские ворота.

Надо просто пережить это время. Минута за минутой. Как-нибудь…

Очень гадко. Если бы на «фотосессии» мне оставили меня – МЕНЯ, а не чье-то сознание, я бы знала, что сопротивлялась хотя бы изнутри, что была против. Но Дрейк выбрал путь наименьшего сопротивления и максимально достоверных эмоций на моем лице – он ведь не мог рисковать.

Но почему-то совсем не думал о том, что рискует другим – моими чувствами, например. Но они же не в счет. Почему я никогда ни для кого не в счет?

Решетка дрожала так, будто на нее наваливались голодные зомби всей толпой – мозг, нам нужен твой мозг…

Бесконечно сильно хотелось, чтобы кто-то обнял. Маленькая Меган сидела внутри меня такая же одинокая – понимала, что у меня нет сил даже на нее.

«Он уже их увидел?»

Самая разрушительная для нервов мысль.

У меня тряслись руки, как у невротика, – хотелось выпить.

Я еще раз проверила холодильник, затем все шкафы, после чего убедилась, что на потенциальных алкоголиков это место не рассчитано.

И тогда принялась одеваться.

Супермаркет находился недалеко – я шагала к нему, втянув голову в плечи. Везде гирлянды, благостные лица прохожих, а мне казалось, что каждый из нас окружен коконом – своим собственным миром. У одних он счастливый, наполненный предвкушением скорого празднования, выбором подарков, мыслями о чудесах. Вокруг меня же шагал мир синеватый, сумеречный и холодный – тот, в котором прошла атомная война. И она еще не закончилась. Осколки надежд, кровавые ошметки чувств, обнаженные скелеты-нервы, камни печали.

А что, если я потеряла Дэлла навсегда? Что, если я теперь одинокая и бездомная, совсем как раньше?

И что, если он не придет с боев еще сутки или двое – как мне держаться? Дитрин нельзя – его не принимают двое суток подряд, а на собственных нервах я, если и уеду далеко, то только в психушку. Спасибо Халку за подарок – жаль, что он не подозревает о том, как сильно помогает мне даже теперь.

В магазине я скидывала продукты в корзину, почти не глядя – банку соленых огурцов, ананасовые кольца в сиропе, хлеб, колбасу, водку. Последнюю я ненавидела, но шампанским празднуют, а мне праздновать нечего. Мне только поминать. И чтобы подействовало сразу и наверняка.

На кассе мне предложили коробку шоколадных конфет со скидкой – с яркой упаковки с блестками на меня смотрел веселый подмигивающий старец в красной шапке.

Я любила шоколад, но сейчас покачала головой – конфеты пахли праздником.

Мой мир пах тленом и гарью.

На решетке и водке, отупевшая от борьбы с собственной болью, я продержалась до половины восьмого вечера.

Он их уже увидел?

Уже увидел?

Мне никогда не было так страшно, как теперь. Дрейк, конечно же, позаботится о том, чтобы Дэлл вернулся сегодня домой – отзовет его с любого задания. Значит, это случится в любую минуту. И хотелось срочно бежать домой, чтобы изъять конверт, потому что еще не поздно, потому что еще все хорошо (последние секунды), потому что все еще можно изменить. Зачем я согласилась на абсурд?

Может, правда, домой? К черту Дрейков метод – мы найдем выход. Вместе, как-нибудь…

А после ожил лежащий на столе телефон – звонил Мак Аллертон.

«Сейчас он скажет, что Дэлла ранили, что он у Стива. И, значит, у меня есть время…»

Не знаю, откуда взялась эта надежда, но я совершенно иррационально обрадовалась ей, как фениксу.

Пусть его ранили – его вылечат. А я заберу фото, я скажу Дрейку «нет», и все отныне, наконец-то, пойдет хорошо. Я забуду, что была дурой, сумею закопать вкус измены поглубже, а когда все наладится…

– Меган?

От того, как именно прозвучало это слово, что-то внутри меня упало. Что-то тяжелое.

– Да?

Тишина. Дебильный стук моего сердца.

Эта гребаная тишина длилась столько, что меня успело затошнить.

– Я был с ним, – гробовым голосом произнес Мак, – когда он нашел этот конверт у дверей. Я был там…

«Лучше бы меня изъяли из этой реальности прямо сейчас».

Наверное, так умирают при жизни – от собственного ужаса. Я будто вместе с Аллертоном вдруг увидела, как Дэлл открывает дверь – впускает в дом клуб морозного воздуха, – удивленно оглядывает пустую подъездную дорожку, как натыкается взглядом на конверт, поднимает его. Наверно, его лицо стало серым… Наверное, он удивлялся, почему до сих пор не разжимаются пальцы, зачем он до сих пор смотрит и не может оторваться – ведь самые ужасные зрелища обладают завораживающей силой.

– Я не знаю, зачем ты это сделала с ним…

«С нами. Со всем отрядом».

– … но у тебя получилось. Больно.

Всхлипывая, я выронила телефон. Тут же судорожно сгребла его назад, сбросила звонок – тыкала в кнопку с красным кружком так яростно, будто она была кусающей меня змеей. А еще через пару секунд отключила сотовый совсем.

Его пришлось включить – таков был приказ Дрейка.

Я пила водку – один глоток, еще, еще. Как сумасшедшая жевала огурцы и понимала, что меня сейчас стошнит. Если стошнит, я выпью еще и снова. Буду пить до тех пор, пока водка не впитается в меня, если не через желудок, то хоть через что-нибудь.

Я превратилась в кусок спрессованного страха. В человека, в которого только что попало несколько снарядов – наверное, кишки порваны, – но сейчас нельзя чувствовать.

* * *

– Он едет к тебе… – на том конце Дрейк, – все прошло хорошо, но не совсем…

Я была пьянее самой себя в худшие времена. Тяжелая, неповоротливая, неспособная соображать.

«Как можно сейчас использовать слово «хорошо»»?

– Мы получили восемьдесят шесть процентов из нужных девяноста пяти. Минимум.

«Сто – смерть» – он говорил раньше. Да, нам нужно всего девяносто пять. Всего… мудак.

– Ты должна усилить его боль, поняла? Это в твоих интересах.

И он отключился.

В моих интересах… В моих… Почему в моих?

Кто, в жопу, так решил?

Дэлл едет ко мне.

Едет.

Ко мне.

Пусть он сделает мне контрольный в голову.

* * *

Я никогда не видела его таким – странно безжизненным. Он стоял на пороге, смотрел тяжело и грустно, склонив голову на бок.

«Как будто ему повредило шею…»

И не стал проходить вглубь помещения – не желал встречи с «любовником»?

Он был разрушен – я начала плакать до того, как осознала это. Дэлл не злился, не ругался – он просто стоял и чего-то ждал. Не знаю, чего. А после попросил:

– Пойдем… домой.

Он звал меня домой. Не хотел верить в предательство или осознанно выбрал в него не верить. Он хотел меня. Любил меня и хотел продолжать любить.

А я не могла.

Я должна была сделать ему больно. И это все равно, что обрушить кирпич на голову тому, кто уже на последнем издыхании. И никакая водка не помогла мне заглушить боль – по моим щекам градом лились слезы.

А в руках все те самые фотографии… Я впервые увидела их вживую, и мне хватило самой верхней, где чужая рука на моей обнаженной груди, а на лице блаженство. И будто черная пелена опустилась на мозг – на себя.

Он понял, куда я смотрю. И странным тихим голосом произнес:

– Я не верю. Это монтаж…

А в глазах вопрос – ведь монтаж? Скажи, что страшная сказка – вовсе не страшная. Он, как мальчишка, готов был верить любому моему объяснению, лишь бы не жуткой отторгающей правде.

– Ты ведь с ним не была…

Но я была. И сейчас должна была предать себя и Дэлла еще раз. Себя, нас, отряд… не предать только Дрейка. И вдруг захотелось заорать: «Это монтаж! Это его идиотский план, я бы никогда, я так сильно тебя люблю…»

И тогда бы Дрейк покачал головой – разве я для себя старался? Чтобы он жил. А что делаешь ты?

А мне нельзя любить и нельзя говорить хорошее.

– Я с ним была.

Хотелось навсегда онеметь после этих слов.

Дэлл смотрел на меня без осуждения, но с глубокой тоской. И вдруг стало понятно, что это именно он бы прошел ради меня через столетия и вселенные, это он бы пропах звездами и пылью дальних дорог, лишь бы мы однажды встретились.

И тогда я сломалась – закричала, забилась в истерике. И из меня исторгалось одно-единственное слово – НЕНАВИЖУ! Себя, Дрейка, эту ситуацию – ненавижу жизнь за то, что она подставила меня под такое. Ненавижу себя за то, что бью, когда не хочу, за малодушие, за нежелание делать больно, когда надо. Ненавижу…

А когда я сумела оторвать руки от мокрого лица, уже сидя на полу, то увидела, что Дэлл ушел.

Только открытая дверь, а за ней никого.

Я успела добраться до окна как раз вовремя, чтобы увидеть, как от подъезда внизу отъезжает автомобиль Мака.

И тогда согнулась пополам от плача.

Мы рыдали вместе – я и маленькая Меган.

* * *

Дрейк пришел полчаса спустя – мои глаза так опухли, что я почти ничего не видела.

– Девяносто один процент – мы почти у цели.

Он почти у цели. А мне уже почему-то все равно – я достигла ста.

– Ладно, я не думал, что это понадобится, но раз так…

Начальник сидел в кресле и задумчиво барабанил пальцами по подлокотнику. Я впервые видела его мрачным и где-то далеко – в месте, которое еще чувствовало, – радовалась этому.

– Добивать придется всем арсеналом: сообщим, что ты подсела на наркотики, а до этого жила с ним из-за денег, что торговала его взрывчаткой…

Это бред. Я больше не могла и не хотела этого слушать – может быть, я просто Меган, но у меня еще осталась гордость. Совсем чуть-чуть. И один процент не преданной души.

Один. Но он есть.

– Нет.

– Что?

Кажется, сидящий в кресле человек не ожидал, что его прервут.

– Все остальное – без меня.

Я буду искать свой метод помочь Дэллу. Даже если поздно, даже если после успешного исхода (если таковой возможен) меня никогда не примут обратно. Терять уже нечего.

– Без тебя?

На меня смотрели странно.

Что, я предатель еще для одного человека – для Дрейка? Одним больше, одним меньше. Кто вообще решил, что мы должны кого-то слушать, пусть даже почти всесильного дядьку? Надоело. То ли водка сделала свое дело, то ли боль, то ли я «исцелилась», потому что достигла собственного дна.

– Должен быть другой путь ему помочь.

Я сказала это тихо, никого не пытаясь убедить. Не будет искать он, буду я.

Начальник поджал губы. Долго молчал, удивленный и раздосадованный, – как же, его гениальный план потерпел крах, почти воплотившись. Но меня с места больше никто не сдвинет.

– Вышла из игры, значит. Пожалела собственных нервов?

Нет, собственных нервов мне не жаль, как ни странно – их мотали на все лады, живых уже не осталось.

– Ладно, – Дрейк смотрел на меня тяжело – мол, опять я должен всех вас выпутывать один. Будто это я подкинула Дэллу Цэллэ, будто это все из-за меня. – Я положу его пока в крио-сон…

Что-то слабо дернулось внутри меня.

– Это остановит…

Прервали меня жестко.

– Не остановит. Чуть замедлит физические процессы, но сознание в сон поместить нельзя, а разрушается именно оно.

И опять этот взгляд, как будто я пролила в ароматную кашу банку чернил.

Да, Меган всегда и во всем виновата.

– Буду думать, что делать, когда «Мирстон» закончится.

Дрейк поднялся.

Остановился уже у двери, спросил:

– Что я буду должен ему сказать?

Насчет чего? И когда? Перед тем, как положить Дэлла в сон или после пробуждения?

Я смотрела ровно – больше не намеревалась отводить взгляд от кого бы то ни было.

– Скажите ему то, что хотели с самого начала. Что я умерла.

 

Глава 3

(Pol Solonar – Melancholy)

Я проснулась трезвая и мрачная. И какая-то «ровная», почти безразличная ко всему. Не то каркас стабильности сработал после того, как я вечером дважды промыла желудок и сумела уснуть, не то сказывался побочный эффект после Комиссионеров и Кайда. А, может, просто нервов реагировать на что-то не осталось.

Ни эмоций, ни чувств, лишь тяжелая пустая голова и понимание, что мне некуда идти. Совсем. Чужая в этом доме и в этой жизни.

Стоило мне пытаться повернуть внимание в сторону Дэлла – как он, где он, что думает и делает, – как поднимался из глубины невидимый заслон, похожий на толстое и мутное стекло.

Наверное, к лучшему.

За окном пасмурный зимний день; вокруг чужая пыльная квартира, в которой не хотелось убираться – мое единственное теперь пристанище. Наверное, реши я отсиживаться здесь до скончания века, Дрейк слова бы не сказал. Моих шести тысяч долларов (их, как и обещали, вернули на карту) хватило бы на питье, продукты, все необходимое на длительный срок, если тратить экономно. Но в чем смысл?

Кто я? Зачем я?

Кажется, вчера я все-таки достигла ста…

И вопреки приказу выключен сотовый – защитная реакция организма. Включать его я не торопилась. Сначала нужно придумать, чего именно я хочу.

Я хочу… Не кто-то. В кои веки.

Но куда яснее на данный момент для меня ощущалось то, чего я НЕ хочу – оставаться здесь, находиться без дела, существовать там, где мне нет места.

План был по-дурацки прост. Денег у меня на один вопрос, да и вопрос, собственно, только один – противоядие от Цэллэ существует?

Если да, нужно выяснить, как его найти, куда для этого податься, что сделать…

Мда, вопросов столько, что сначала нужно ограбить банк.

Но один я все-таки задать могу…

И тогда уже смогу думать, что делать и где быть.

Мобильный я включила, испытывая нервозность. Отсутствие входящих – плохо, присутствие входящих – плохо. Что за жизнь? И потому не стала дожидаться, пока сотовая вышка передаст мой ближайший прогноз судьбы, вместо этого нажала решетку, дождалась, пока в трубке послышится длинный гудок. Долго ничего не произносила, думала.

«Слишком мало денег, слишком много вопросов… Сейчас они скажут: «У вас не хватает средств» или «Противоядия не существует» или…»

Хуже всего, что я не знала, что делать в случае «или».

Я не смогу сидеть здесь, потому что однажды все-таки начну думать, как там Дэлл.

И тогда сломаюсь.

А за окном снег – легкий, пушистый, – как напоминание о чем-то несбыточном, но очень желанном.

«Задай его…»

«Деньги кончатся, и что тогда?»

«Тогда ты будешь знать».

«Я уже не хочу ничего знать».

Действительно, состояние оцепенения и полной апатии сейчас казалось самым привлекательным, но я понимала, что оно не продержится и часа – треснет, как склеенная на слюну ваза.

Улететь бы, как птица, к черту на кулички – туда, где светло и тепло.

Подергала изнутри маленькая Меган – давай, мол. Знать лучше, чем не знать.

Она права – не хватало еще начать терзаться из-за того, что вчера я отказалась участвовать в плане Дрейка.

Нет, решила сама – надо «сама».

– У меня мало денег, Вы знаете, сколько именно, – я зачем-то говорила с невидимым собеседником на том конце, как с другом. Может, потому что готова была жаловаться на жизнь первому встречному, даже Информатору. – И мне очень нужно знать, существует ли противоядие от Цэллэ? И, если да, как его найти…

В трубке долго молчали. Так долго, что я начала сомневаться, что там кто-то есть. Но ответ все же послышался.

– Чтобы получить ответ на первый вопрос, у Вас хватает средств, но на второй – нет.

Черт… Черт-черт-черт… Что же делать? Конечно, платить за первый, и, если они скажут «да», то искать деньги на оплату второго. В конце концов, это сейчас самое важное.

– Скажите мне ответ на первый, пожалуйста.

Я нервничала, чувствовала, как потеют ладони и как сильно хочется скрутить в свиной хвост несуществующий шнур.

– Да, существует.

Есть! Собственный выдох облегчения мне запомнился надолго – из меня, кажется, вышли куболитры воздуха.

– А сколько будет стоить информация по второму вопросу? Я найду деньги, сколько скажете, обещаю…

«Займу!»

– Видите ли, в чем дело, – «друг» прочистил горло, – противоядие существует только там, где изготавливали Цэллэ, но по соглашению с Комиссией мы не имеем права ни озвучивать название мира, ни давать информацию о нахождении ведущего туда Портала. К тому же он является «меж-мировым» и закрыт специальным кодом.

Я потухла, как последний чадящий в костре уголь под струей воды.

Снова зябко и пусто. Впереди лишь один путь, ведущий в собственные кошмары. Значит, надо как-то выжить в чужой квартире сутки-двое-трое. Значит, только ждать, пытаясь остаться не сожранной страхами.

– Спасибо, – это я произнесла на автомате, когда поняла, что мы уже долго молчим – Информатор и я. Наверное, теперь у меня нет шести тысяч. И никакой нужной информации тоже нет. – Это противоядие мне очень нужно. Очень. И я бы нашла…

«Любые деньги».

Я отключила связь, не договорив.

Опустила руки, повесила голову.

Все. Звенящая пустота; смысл жизни ускользал от меня. Когда есть дорога, есть цель – просто. Я будто находилась между невидимых граней бесконечного лабиринта – кажется, вот же он путь, – но опять тупик. Все прозрачно, а выхода нет. И бритвенно-острые края у стекол.

Наверное, так выглядит депрессия.

Больше не хотелось ни есть, ни пить, ни куда-то идти. Хотелось просто раствориться – легко и безболезненно, перестать быть. Чтобы соскользнула с плеч и сердца тяжесть, чтобы вспомнить, что где-то еще можно смеяться.

А ведь недавно все было так хорошо…

Недавно. Было. Оба слова уже из другой галактики. Я долго смотрела на телефон, прежде чем нажать кнопку отключения – мне так никто и не звонил – сотовая вышка все-таки поймала прогноз моего будущего настроения – «во мрак».

Я протяжно вздохнула. Притаилась у собственного маленького окна, за которым тоже падал снег, рыжеволосая малышка Меган.

Мы даже молчали с ней раздельно.

Я уже держала кнопку отключения зажатой, когда сотовый вдруг ожил, разразился трелью.

И тогда я резко убрала палец – поздно! – телефон ушел в перезагрузку.

Кто это был? Почему-то гулко стучало сердце – как тогда, когда ты уже готов перекрыть себе последний глоток воздуха, но кто-то вдруг стучит в твою дверь. Как знак, как судьба.

– Давай же, быстрее…

Может, неизвестный перезвонит снова? Я успела увидеть только надпись «номер не определен». Очень хотелось верить, что меня набрал кто-то «важный» – ну, да, утопающий хватается за соломинку.

– Давай… Звони. Звони…

Я смотрела на заново включившийся телефон третью минуту кряду – тишина.

– Звони… Я включила.

Кто это был? Может, робот от какого-нибудь банка, предлагающий кредиты? Или сервис, проверяющий качество обслуживания работы домашнего интернета? Тогда я зря надеюсь.

Тишина. Значит, не знак – случайное и досадное совпадение…

Жаль. Так хотелось, чтобы до того, как из-под ног выскользнет табуретка, кто-нибудь успел перерезать веревку. Но так, наверное, только в фильмах.

Стоило мне подумать о том, что на том конце мог быть Дрейк, решивший спросить, бегу ли я уже к Реактору, как я тут же снова решила выключить телефон. И не успела.

Опять звонок. И опять «номер не определен».

– Да! Алло!

Я прижала трубку к уху так тесно, будто от этого зависело качество связи.

– Меган Одриард?

– Да.

Голос я узнала. Потому, что я только что с ним говорила – с «другом».

– Мне не нужно представляться?

В горле пересохло. Мне перезвонил «информатор»? Я могла поклясться – невиданное доселе зрелище.

– Не нужно.

– Хорошо. У меня для Вас есть кое-какие новости. Точнее, предложение, если хотите.

Я хотела. Любое предложение.

– Говорите.

– Скажите, если мы назовем Вам мир, где изготовили Цэллэ, Вы туда отправитесь?

– Конечно.

«Сегодня же»

– Хорошо. Тогда рад Вам сообщить, что у нас есть право передавать закрытую информацию в том случае, если это служит нашим личным интересам. Ответственность за подобное лежит на нас, и мы готовы ее взять.

Что? Они собираются сказать мне, как попасть в нужный мир?

– У меня… нет денег.

Я не проверяла счет, но, наверное, там ноль.

– В данном случае нас не интересуют деньги, поэтому за первый вопрос мы тоже не стали с Вас ничего снимать.

– Тогда… почему?

«Почему вы решили мне помочь?»

– Как я уже сказал, нам кое-что требуется и Вы доставите это нам, согласны?

– Из мира Цэллэ?

– Да.

Я достану. Что угодно, хоть луну с местного неба.

– Записывайте, – еще никогда я с такой суматошностью не рылась в собственной сумочке. Ручка, кассовый чек из какого-то магазина – готова! – Отправляйтесь в центральную библиотеку, попросите книгу под названием «Труды Томаса Кавика: раздел нейробиохимия», уединитесь. Откройте ее на странице пятьсот два – там будет листок. Только учтите, даже в таком случае, как этот, мы не имеем права передавать данные в незашифрованном виде. Однако у вас в наличие имеются все… средства… чтобы сделать их для себя доступными. Это все.

Он отключился прежде, чем я успела вставить хоть слово.

А на записке криво и нервно начертано: «Библ., Кавик, 502…»

Я отложила сотовый и дописала «нейробиохимия».

* * *

(Dj Rostej – Love me (Original Mix))

От улицы Вандерберта до площади Коруна, где располагалось высокое и старинное здание библиотеки, ходил семнадцатый автобус.

На нем я и ехала.

Рядом тетка с сумкой, откуда торчит мишура; смеющаяся компания молодежи у дверцы водительской кабины – у всех своя жизнь. Мы почему-то забываем, что у каждого она всегда своя, – ошибочно полагаем, что принадлежим друг другу, но на деле – лишь временно пересекаемся, как пылинки в солнечном свете.

Я старалась думать о чем угодно, только не о том, как именно пережил эту ночь Дэлл. Стоило мне соскользнуть в эту тему, как тут же виделось его серое от боли лицо, стоящая на столе пустая бутылка виски и Мак, не позволяющий дотянуться до сотового…

Нет, все было не так… наверное… Когда я отказала Дрейку, тот сразу же поехал к Дэллу, забрал его в Реактор, уложил в спокойный и долгий сон.

Я буду верить в это. Мне так проще и правильнее – полагать, что у меня есть в запасе несколько дней, в течение которых я могу попытаться что-то сделать.

Мак… Рассказал ли он остальным? Той же Лайзе?

Подумала об этом и тут же разозлилась на себя – да, какая мне разница? Почему нам всегда есть дело до того, что думают о нас другие?

Уткнув себя в принудительное безмыслие, я проехала еще три остановки. Да, конечно, можно было на такси – быстрее, – но сейчас хотелось вот такой размеренной тишины, тряски сиденья, ощущения, что впереди брезжит свет надежды.

«Может, стоило согласиться продолжить с Дрейком? Ну, выставили бы меня наркоманкой…»

Но я не могла. И дело не в плевках в душу, а в том, что я больше не могла по собственной воле резать наживую любимого человека, пусть даже для его же блага. Невозможно любить и причинять боль. Это не любовь. Когда любишь, хочется окружить заботой, нежностью, подарить все теплое, что есть внутри, поделиться светом. И это не жертва – подарок. И ему, и себе…

Тему с Дрейком я закрыла раз и навсегда.

Когда принял решение – держись его. Потому что тогда ты держишься себя самого, а это все, что у тебя на самом деле есть.

* * *

Наверное, когда-то давно в этом здании располагалась церковь – так почему-то казалось. Такая, какие мы иногда видели в фильмах, которые приносила из своего мира Бернарда: темные часовни, стрельчатые своды, алтари по центру. В Нордейле подобных, наверное, никогда не было – хотя, много ли я знала о его изменчивой истории? Когда у власти стоит тот, кто способен поворачивать вспять течение времени и перекраивать ход событий, можно ли полагаться на летописные хроники?

На пятый этаж я поднималась в лифте с прозрачными стенами; белокурая старушка негромко инструктировала:

– Не шуметь. Не сорить. Занимать можно любое свободное место. Не мешать чтению других посетителей библиотеки. Книгу я найду Вам самостоятельно…

Меня все устраивало. Правда, чесались от нетерпения руки и нервы, что, впрочем, не мешало рассматривать удивительный высокий зал с огромной дырой посередине. Правильнее сказать, «пространством» – а все потому, что полки расположены по периметру, там же скамьи и перила. В центре же можно было подвесить второе солнце – незанятой территории бы хватило.

– Значит, интересуетесь трудами Томаса Кавика?

– Очень.

– Это похвально. Сейчас редко кто способен на изучение столь глубоких наук.

Я неспособна тоже. Но не стоило об этом вслух.

И удивительно красиво вливался внутрь косыми лучами из вытянутых вертикальных окон свет внешнего мира.

* * *

Пятьсот два, пятьсот два…

Эта книга насчитывала (я проверила) целых три тысячи двести сорок страниц. Кавик однозначно посвятил нейробиохимии всю свою жизнь. А то и не одну… Последняя мысль заставила меня хрюкнуть.

Вожделенный листок я схватила нетерпеливо, но осторожно.

С него на меня смотрело то, что я ожидала увидеть, – графический шифр.

«– У вас есть все… средства… чтобы сделать информацию доступной».

Есть. Не средство, а человек.

Тамарис Хантер появилась в нашей дружной компании последней, но очень легко в нее вписалась. Веселые карие глаза, улыбка на лице; ее истории завораживали нас, как приключенческие романы, прочитанные вслух.

«Мы с Рэем – идеальная пара, – любила гордиться она вслух. – Я разгадываю шифры, а он отыскивает координаты…»

Они постоянно бывали в экспедициях, привозили из них уникальные, подчас бесценные вещи. Охотно делились подробностями походов, рассказывали о местах, в которых никто из нас не бывал. И только об истории своего знакомства загадочно умалчивали, переглядываясь, – вопрос этот, впрочем, их почему-то забавлял.

Из библиотеки я шла, спрятав заветный листок в карман и волнуясь.

«Что, если Мак сказал Лайзе? А та остальным девчонкам?»

Нет, наши не трепло: личные дела каждого – всегда личные.

И даже если Тамарис услышала обо мне дурное, ведь не откажет в помощи?

* * *

Она приехала час спустя ко мне на квартиру (я не смогла заставить себя переступить порог дома Хантеров), и сразу же, как оказалась на кухне, прилипла к листку из книги. Вгрызлась в шифр с восторгом щенка, которому подарили новую игрушку-кость.

Тами пахла спокойствием. И еще свободой. Она была человеком, у которого все хорошо, который сегодня вернется домой и примется ждать любимого мужчину; она пахла отсутствием бед. С удовольствием жевала конфету из вазочки и, не отрывая взгляда от загадочного послания, прихлебывала чай.

– Какая удивительная бумага у тебя. А откуда?

– Не могу сказать, прости.

Она не обиделась.

– Ничего, я понимаю. Знаешь, я такую графику никогда не видела – объемная и глубокая, как колодец.

«Главное, чтобы вышло достать координаты».

Я старалась ей не мешать. Заранее приготовила бумагу и ручку, обеспечила тишиной. Смотрела на незнакомый двор из окна третьего этажа, снова ощущала, что живу чужой жизнью. Дома я всегда хранила в серванте несколько сортов дорогих шоколадных конфет, а на кухне удивительный фруктовый чай. Здесь почивала гостью тем, что успела купить до ее прихода в местном крохотном супермаркете. Стыдно.

Ей хватило нескольких минут – забегал по бумаге, выводя цифры, наконечник шариковой ручки.

– Слушай, – она смотрела на то, что написала, с любопытством, – это ведь координаты?

– Да.

Какой смысл скрывать?

– Хочешь, я спрошу у Рэя, куда они ведут?

– Нет, я смогу узнать сама, – и добавила, чтобы избежать неловкости: – Спасибо.

Вот и все – мне не отказали. Сейчас она уйдет – я останусь здесь. Ни зайти домой, чтобы переодеться, ни даже позвонить… Вдруг Дэлл все еще там? Я не хочу разборок, сейчас просто не смогу их выдержать.

– Что-то не так?

Она заметила мой напряженный и, наверное, невеселый взгляд.

– Все нормально. Как… Рэй?

Нужно было что-то спросить. Плюс, вопрос с двойным дном – может, слухи обо мне уже начали расползаться?

Но Тамарис спокойно качнула головой:

– Он сейчас там, в Мирстоне. Почти не появляется дома, так что я пока сижу одна и скучаю.

– Ясно.

Она крутила в руках старую фарфоровую чашку с отколотым краешком и тонкой, как волос, трещиной.

– Ты извини, – не удержалась я от колыхнувшегося чувства вины, – это не мое. Я… нашла здесь лучшую.

– Все хорошо. Это ведь… не твой дом, да?

– Нет.

Она смотрела внимательно, а я проворно избегала взгляда. Пройдет несколько секунд, она перестанет смотреть, отступится. Потому что, даже если понимает, что что-то не так, в душу лезть не станет – не принято. У нас своих в беде не оставляют, но и вытряхивать из тебя просьбу о помощи, если не шагаешь навстречу, не будут. Все правильно. Она и посидит, и уйдет. А я, возможно, этим вечером пойду или поеду очень далеко – в другой мир. Оставлю Нордейл за спиной, шагну прочь из Мира Уровней в неизвестность…

«И, может быть, никогда уже обратно не вернусь».

Мысль эта прошелестела ровно, не вызвав никаких эмоций. Дальние походы – всегда риск, – а уж походы в одиночку… Жаль только, что здесь останется на моей судьбе черное пятно, которое не оттереть. На Дрейка я больше не полагалась – он не в счет. А слова в защиту и сказать некому.

И вдруг спросила, не удержалась:

– Скажи, а обо мне уже поползли слухи?

– Какие слухи?

Она удивилась искренне, по-настоящему. Значит, не успели.

– О том, как я изменила Дэллу.

– Что?

Ее рот приоткрылся от удивления, брови взлетели вверх. А я встречала ее взгляд стойко, будто в меня вставили стальной стержень. И неожиданно для себя решила – пусть останется хоть один человек, который знает правду. Который однажды, если вдруг меня начнут поливать грязью, встанет и скажет: все было не так!

– Можно я кое-что тебе расскажу, Тами?

Мне нужно было исповедаться. Нужно было оставить после себя ниточку, способную однажды распутать для Дэлла клубок. Если он выживет. Если я выживу. Я не собиралась умирать, но кто знает.

– Может быть, тебе никогда не пригодится эта информация. А, может, пригодится. Мне будет спокойнее уходить… так. Хорошо?

– Конечно.

У нее красивые глаза – карие, но не темные, а светло-коричневые. Чуть темнее миндаля.

* * *

Спустя несколько минут она прервала меня, не удержалась.

– Как можно было предложить такой идиотизм?! – и ее возмущение целительным бальзамом пролилось на мою душу. – Это же бред! Полный! Да и просто… бесчеловечно.

– Дрейк хотел… как лучше.

– Лучше?!

А на ее лице такое отвращение, что мне впервые захотелось рассмеяться.

– Ты же знаешь, он не человек, он мыслит… иначе.

– Сильно… иначе.

Мы молчали. И впервые в жизни у меня как будто был настоящий друг – человек, который чувствовал, как я.

– Не знаю, может, зря я… отказалась… Дальше.

Кажется, я слышала, как скрипят ее зубы. И видела – она думала о Рэе. О том, что он почувствовал бы, если бы ему подкинули такие фотографии, как страдала бы она сама. А ведь фонарик действительно мог оказаться у любого…

Хотелось плакать. Я снова была немножко «вместе».

– Ты расскажешь им? – спросила тихо. – Если я не вернусь?

– Ты, правда, собираешься туда в одиночку?

– А с кем? У меня нет выбора.

– Я пойду с тобой.

Смешно. Правда.

А она впервые обиделась:

– Думаешь, я – плохая компания? Между прочим, пара-логик – это человек, умеющий читать любые зашифрованные послания. Плюс, у меня на плече символ Ясности – на меня невозможно наслать наваждение…

– Дело не в этом…

Мне любая компания была бы лучше никакой. Даже если не Тами, а кто-то, кто вообще ничего не умеет, – все не так страшно, как в одиночку.

– Я не могу тобой рисковать.

– А собой можешь?

– Собой – могу.

– Двое – всегда лучше, чем один, – стояла она на своем.

А упертая. Я вдруг прониклась к ней еще большей симпатией. Только мнения своего менять не собиралась.

– Одна беззащитная девчонка или две – разницы никакой. А перед Рэем я быть виноватой не хочу, извини. Правда.

Она уходила, сжав губы.

«А ведь она в чем-то, как я…»

– Когда ты выдвигаешься?

Спросила уже перед дверью.

– Не знаю. Сегодня.

– Дождись моего звонка, хорошо?

– Зачем?

– Просто… дождись.

У меня имелось несколько незавершенных дел – они обещали занять ближайшие три-четыре часа.

– Хорошо. Но только до шести.

– Я позвоню раньше.

Она скрылась за дверью, быстро махнув на прощанье, – послышались по лестнице легкие и быстрые шаги.

* * *

Тамарис.

Тами очень долго искала Рэя. Всю жизнь. Нет, до того, как они встретились, она жила с другим мужчиной, верила, что имела налаженный быт и кусочек женского счастья. Правда, почему-то все равно тихонько тосковала – сама не знала, по чему именно. Осознала только тогда, когда отыскала верного для себя человека.

И теперь понимала: случись с ним что – она бы убила за него. Прошла бы огонь, и воду, сунулась бы в любое пекло, сделала бы что угодно.

Так она думала до сегодняшнего дня.

Пока не услышала историю Меган.

А она смогла бы его… предать? Вот так болезненно, пусть даже для его же «блага»?

И каменела от одной лишь мысли об этом.

Такси стояло в пробке – зимний проспект застрял; валил, как из ведра, снег.

И да, Тами бы тоже отправилась бы в любой из миров, лишь бы найти Рэю лекарство – тут она была солидарна с Мег, – но вот в одном аспекте они все же расходились. Нельзя в такие походы в одиночку.

Сколько вылазок они совершили с Хантером? Двадцать пять? Тридцать? Дальние, короткие, сложные и не очень… Сколько раз ему приходилось прикрывать ее от неожиданной опасности, лечить раны, защищать, уберегать? Он трижды бил морды каким-то засранцам, потому что засранцы, желающие обидеть женщину, встречаются везде.

Она ни разу не пострадала. Но только потому, что рядом был Рэй.

Кто будет рядом у Меган? Никого?

Этого нельзя допустить.

Компания друзей, куда привел ее Хантер, действительно являлась компанией настоящих друзей. Не людей, встречающихся время от времени лишь для галочки, не тех, кто за столом щеголял собственным умом, высмеивая остальных, не таких, кто хвастался своими достижениями, возвышаясь за счет проблеска зависти в чужих глазах.

Эти люди – ребята из спецотряда и их девушки – любили и ценили друг друга. Уважали искренне, всегда были готовы посодействовать. И теперь Тами хмурила лоб, вспоминая…

Рэй рассказывал об Эльконто – тот командовал «Войной». А Войну прошла одна-единственная девчонка – Ани-Ра. Если прошла, значит, умеет драться…

Пока Тамарис искала в телефоне нужный номер, машина то мягко трогалась с места, то тормозила.

– Может, в объезд? – спросил водитель, глядя на пассажирку в зеркало.

– Сейчас скажу, дайте мне пять минут.

– Отчего ж не дать, – бубнил таксист, – все равно никуда не едем.

Потянулись длинные гудки. На четвертом Ани-Ра подняла трубку.

– Привет, это Тамарис.

Ее помнили. Она никогда до этого не звонила Ани – записала номера всех, потому что настоял Рэй – теперь пригодилось.

– Скажи, пожалуйста, ты хорошо дерешься? Я знаю, странный вопрос, но мне сейчас надо…

– В смысле, хорошо? Я до сих пор беру уроки самообороны и занимаюсь иногда с Дэйном, но с огнестрельным оружием управляюсь лучше.

«Огнестрельное…» – не совсем то, что нужно.

– А как насчет ножевого боя?

– В ножах я тоже середнячок. А ты хотела позаниматься?

Тамарис ухватилась за любой предлог – собственно, он был неважен.

– Да, подумала, что пригодится.

– Тогда тебе к Белинде.

– К кому?

– Белинде Бойд. Она – мастер. Училась у каких-то монахов с далеких холмов, потом тренировалась у Сиблинга…

«Мастер? То, что нужно».

– …в прошлом телохранитель, кажется.

Просто идеально.

– Скажи, у тебя есть ее адрес?

– Конечно, пришлю сообщением.

Тами кивнула водителю:

– Сейчас скажу, куда мы едем.

* * *

Бойды жили очень уединенно. Их дом – одноэтажный просторный особняк из темного стекла – расположился на вершине покатого холма, откуда открывался живописный вид на долину. Сейчас, засыпанная снегом, она походила на картинку из календаря – багряные и оранжевые переливы неба, далекий сизый горизонт, обнаженные спящие деревья.

«Лишь бы она оказалась дома», – Тами не стала заранее звонить, положилась на удачу.

И не прогадала.

Дверь ей открыла сухощавая, но очень жилистая молодая женщина. Они виделись лишь однажды – в ресторане, куда Начальник приглашал всех, чтобы отметить удачное завершение чего-то – Тами не помнила точно, «чего». С Лин они даже не говорили – их лишь представили, – но хозяйка дома гостью, кажется, узнала.

– Белинда?

– Да.

Короткая стрижка темных волос; глаза настороженные, серьезные.

– Я – Тамарис.

Тами не ждала, что ее имя вспомнят, но Лин кивнула:

– Знаю. Ты по делу?

Одетая в одну майку и тонкие гетры, стоя с распахнутой дверью на пороге, она совершенно не мерзла. Говорила четко, прямо, не выказывала недружелюбия, но и не пыталась понравиться.

Тами не стала делать вид, что случайно заглянула на чай. Спросила без обиняков, как до этого спросили ее:

– Ты хорошо дерешься?

– Достаточно.

«Достаточно», – правильный ответ. Человек, желающий произвести впечатление, сказал бы «лучше всех», кивнул бы в придачу, задрал бы нос. Белинда же почти не шелохнулась. Лишь поинтересовалась:

– Надо убить кого-то?

И в тоне голоса ни тени шутки.

– Нет. Защитить.

Темноволосая голова коротко качнулась, указывая внутрь.

– Заходи, расскажешь.

* * *

Меган

Я записывала, записывала, записывала…

«Добудь Цэллэ, – инструктировали Информаторы, – оно пригодится тебе с собой, когда настанет время изготавливать противоядие, найди старинную книгу, отыщи ключ для путешествий между Мирами…»

И, если про первое и второе я знала наверняка, то последнее требование выбило меня из колеи.

«Ключ для путешествий между мирами?»

«Допуск»

Но куда за ним? Не к Дрейку же.

«Все проще. Подумай».

Проще. Об этом «проще» я думала вот уже сорок минут и, когда поняла, что бесполезно вскипаю мозгами, решила не тратить время понапрасну.

Мне нужно к человеку, который может забрать Цэллэ и книгу из Реактора. И такой человек, имеющий доступ к ячейкам хранилища, существует только один – Бернарда.

«Не смей втягивать ее в это!» – предупредили меня чуть раньше.

Видимо, не зря.

Дрейк, как чувствовал, что мне вскоре придется к ней обратиться.

* * *

(Kent Marcum – Photograoh of my heart)

Они с Клэр уже украсили гостиную еловыми веточками, сверкающими декоративными ангелами и стеклянными шариками. На столе имбирное печенье и цитрусовый чай – очень по-новогоднему. Нордейл всегда начинал праздновать издалека, потому что чудом не насладишься скоротечно, чудо следует растягивать.

Михайло забрался ко мне на колени так буднично, будто я заходила сюда ежедневно. Свернулся на коленях, прикрыл глаза, замурчал.

– А где смешарики?

– В подвале. С утра что-то мастерят.

Еще один чужой мир, откуда не ускользнуло счастье. Дина в белом свитере и домашних леггинсах; Клэр отсутствовала – ушла на рынок; в кресле открытая книга со свисающей вязаной закладкой.

Я помолчала – как объяснить то, чего объяснять нельзя?

– Дрейк запретил мне втягивать тебя во все то, что я собираюсь делать.

Она не спросила: а что ты собираешься делать? Поняла по моим глазам, что запрет был серьезным, и потому я все равно не скажу.

– Но ты здесь. Значит, я могу тебе помочь?

– Можешь.

– Говори, что нужно.

Бернарда всегда была Бернардой – схватывала на лету и никогда бы не оставила без помощи.

– Где-то в Реакторе есть вот это…

Я достала телефон, нашла фотографию Цэллэ, показала.

– Там же находится книга, которую я передала Дрейку, где описывается, как именно эта штука работает.

– А что это?

Спросила. И сама же умолкла.

– Не могу сказать. Но возьми с собой плотную тряпку, заверни ее и книгу, ни в коем случае «фонарика» не касайся, хорошо?

– Поняла, не буду, – Дина помолчала. Потом спросила, почему-то грустно. – Ты собралась далеко?

– Далеко.

На стене висела живая картина, в которой шумели осенние деревья. Расслабленно растопыривал розовые пяточки Михайло – выпускал и втягивал когти, наслаждался полусном.

– Ты потом спросишь обо всем Дрейка, если захочешь.

– Захочу.

Представляю, какую историю он расскажет. Или какую из версий этой самой истории. Но мое ли дело?

– Только не раньше чем через два-три дня, ладно?

«Нельзя, чтобы он помешал мне уйти».

– Это все?

– Да. Сможешь найти?

– Конечно. У меня доступ ко всему хранилищу.

Да, после «великой лысой Карны» мы все об этом помнили.

– Сейчас найду тряпку. Скинь мне пока фотографию.

Она ушла – просто испарилась, – я не заметила, когда. Лишь ощутила, что дом пуст. В нем есть кот, где-то внизу есть смешарики, но людей, кроме меня, нет – тишина, не вибрирует воздух. С картины, гонимый ветром, упал на ковер еще один желтый листок. С любопытством взирал на меня потухший камин – пламя оживет в нем под новый год, когда Клэр сядет перед накрытым столом смотреть новогоднюю передачу.

Интересно, вернусь ли я к тому времени в мир уровней?

«Я еще из него не ушла».

И не нашла ключ.

Ключ… Где же его искать?

Михайло – белый довольный кот – плевал на мои проблемы – он жил сейчас. Ощущал теплые колени, ласковые пальцы, он платил миру за удовольствие своей любовью. Хотелось так же.

«Когда вернусь… – я намеренно заставляла себя произносить «когда», а не «если», – тоже попрошу кота. Мы сходим за ним с Диной вместе в ее мир – выберем самого классного. Ласкового, веселого, похожего на Хвостика. Или совсем на него непохожего – какого-то родного и близкого, к душе».

Давно не ходили в ее мир – а ведь было весело. Совсем другие места, люди, множество языков. Помнится, к браслетам-переводчикам сначала привыкали парни, затем мы – вот смеху-то было.

В этот момент меня в совершенно тихой комнате громом поразило – даже рука над белой кошачьей шерстью застыла – браслеты-переводчики. ОНИ ЖЕ КЛЮЧИ к любой двери, ведущей из Дрейкова мира «во вне», он сам об этом говорил.

Балда, «все проще». Куда уж проще…

Как хорошо, что я сюда зашла, иначе никогда бы не вспомнила.

Дина вернулась из ниоткуда пятнадцать минут спустя. С темным свертком под мышкой, довольная, чуть запыхавшаяся.

– Дольше по коридорам до хранилища бегала. Так и боюсь внутри Реактора прыгать – никогда не знаешь, куда попадешь. Как-нибудь выберу время, потренируюсь.

Снизу хлопнула дверь – вернулась Клэр, зашуршала пакетами, принялась разуваться. Дом наполнялся людьми.

– Держи.

Мне протянули тряпку. Пришлось аккуратно переложить кота с коленей на диван – тот посмотрел на меня, как на предателя, – сложить завернутые фонарь и книгу в объемный рюкзак.

– Спасибо.

– Что-то еще? По глазам вижу.

Да, теперь от меня исходило нервное возбуждение.

– Скажи, у тебя остался такой браслет-переводчик, с которым мы когда-то ходили в твой мир?

– Конечно, сейчас, – уже выходя из комнаты, она пояснила: – у меня даже не те, у меня новые версии – Дрейк сказал, что лучше.

Она вернулась и протянула мне три. Не такие, как раньше, – с плотными кожаными ремешками, а стильные, плетеные, похожие на грубоватые украшения.

– Работают так же.

– А зачем три? Мне хватит одного.

Бернарда широко улыбнулась.

– Тут, как с презервативами. Лучше, с запасом. Вдруг какой барахлит? Я же не проверяла.

– А-а-а, хорошо.

Я никак не могла вспомнить, что такое презервативы, а спрашивать постеснялась.

– Спасибо.

– Тебя домой?

Она единственная, кто мог доставить куда угодно одним касанием – мы по-белому завидовали ей все.

Но меня не домой, пусть даже очень хочется. Может быть, Дэлла дома и нет, но тогда я все равно завязну в комнатах, отыскивая косвенные детали того, как он был там без меня. И расклеюсь. А мне нельзя.

– Нет, спасибо. Я пока… в другое место. Сама.

Поднялась по лестнице краснощекая с мороза Клэр. Поздоровалась со мной. Я ответила ей и тут же махнула на прощание рукой.

* * *

Перекус хлебом с колбасой; с чаем я ела те конфеты, которые купила для Тами, смотрела в окно.

На зимнюю улицу пала первая вечерняя синька; мне хотелось побыстрее уйти из места, которое пусть временно, но стало для меня чужим. Города, где «заболел» Дэлл, где мне пришлось лечь в постель с другим мужчиной – до сих пор при мысли об этом болело сердце, и дело ведь не в сексе… Здесь, будучи слабой и растерянной, я зачем-то согласилась следовать чужому плану, который отторгала собственная душа. Здесь мне было тяжело и не к кому пойти.

«Сейчас позвоню информаторам, спрошу…»

Я даже знала, про что спрошу – про название мира Цэллэ, про его погоду, местную валюту, попрошу дать мне любой ценный совет. Ах да, и про штуку, которую информаторы желают получить взамен…

Но я не успела.

Непривычно засвистел, копируя птичью трель, дверной звонок.

– Мы все-таки идем вместе.

Серьезная и в то же время веселая Тамарис шагнула в квартиру. Замерла, посмотрела на меня в упор, покачала головой – мол, даже не думай спорить.

– Каким был твой довод, помнишь? Ты сказала: две беззащитные девчонки – так же глупо, как и одна, так?

«Что она придумала?»

– Так.

– Но теперь нас не две.

Я смотрела на нее хмуро и удивленно.

– А сколько?

– Три.

И из темноты коридора под свет лампочки шагнула женщина в замшевой куртке и с блестевшим на волосах талым снегом – Белинда.

Я сама не додумалась бы к ней обратиться. Просто не вспомнила бы. А если бы и вспомнила, не пошла бы рассказывать о проблемах – Дрейк запретил. Однако теперь я смотрела на нее, и внутри несмело распускалась надежда – Белинда дралась, как Бог. Перед мысленным взором мгновенно пронеслась вереница кадров со спаррингов, которые устраивали она и ребята – они нападали на нее вдвоем-втроем, все сразу. И далеко не всегда могли вообще приблизиться. Эта совершенно обыкновенная на вид женщина владела каким-то сложным боевым умением, принесенным из далеких гор. И потом – ученица самого Сиблинга. Единственная в своем роде…

– Здравствуй…

Я прочистила горло. И поняла, что не знаю, что сказать.

– Я уже все знаю, – Лин смотрела на меня проницательно. Отряхнула варежки. И добавила: – это не обсуждается.

И обе гостьи, раздевшись, двинули на кухню. Будто всегда тут и были, будто вернулись с вылазки в штаб.

– А Рэй? – все еще пыталась возражать я. Ну, Бойд, наверное, Лин не указ – та давно уже слушает только себя, плюс умеет за себя постоять. Но Тами?

– А что Рэй? Он, конечно, будет недоволен, но, знаешь, он поймет.

Она в это верила. Пила чай, с серьезной миной жевала конфеты и отступать, похоже, не собиралась.

– К тому же Белинда сказала, что в состоянии защитить двоих, если мы будем ее слушать. Мы же будем?

Мы?

До сих пор не верилось, что они сидели на моей кухне – удивительно, неожиданно.

А я качала головой.

– Вы не понимаете… Другой мир, там, возможно, иначе идет время. Может статься, что мы вернемся и через год, через два…

Они смотрели на меня одинаково – и что? Нас дождутся.

– Но зачем вам… это?

«Такие жертвы».

Я действительно не понимала.

Белинда говорила редко – я уже заметила, – но сейчас она открыла рот.

– Скажи мне, Меган, ради кого в этот поход идешь ты?

Я? Ради Дэлла, конечно. Казалось, ответ очевиден, но я замешкалась. Действительно ли ради Дэлла? В конце концов, я могу никуда не ходить. От меня никто ничего не ждет, на меня никто ни в чем не полагается, меня задвинули в сторону, как кучу ненужного хлама, и я могу не трепыхаться. Но я трепыхаюсь. Ради кого? Ради себя…

Именно это я и озвучила.

– Вот, – Лин кивнула, – это единственно верный ответ. Ради себя. Как ты думаешь, ради кого хочет пойти с тобой Тами? А я? Так почему ты пытаешься нам запретить?

* * *

Белинда в нашей троице моментально стала лидером. Не тем, который, встав у руля, вызывает неприязнь, но таким, кто командует мягко и кого хочется слушать.

– Сейчас ты позвонишь им и спросишь следующее, – она на некоторое время задумалась, затем продолжила: – местный климат, местная валюта, обычаи, мироустройство, течение времени, про точку входа, точку выхода, основные опасности, одежду, оружие, вещь, которую нужно принести…

Я сдулась уже на третьей секунде ее длинной фразы. Сама бы я, конечно, задала информаторам несколько вопросов, но определенно не так много.

– Может, ты сама? – поинтересовалась робко.

– А они будут со мной говорить?

– Я скажу, что мы идем втроем.

– Хорошо, пробуй.

И она протянула мне свой телефон. Не успела я коснуться трубки, как она отдернула руку и качнула головой.

– Нет, подожди, я составлю и запишу список вопросов.

Тами смотрела на нас с глубоким удовлетворением, как на героев полюбившегося сериала.

* * *

Реактор. Лаборатория.

Вытянутый прозрачный резервуар, наполненный туманом, – гроб со стеклянными стенками. Спящему Дэллу Одриарду было в нем удобно, потому что его тело парило, не касаясь ограждений.

У резервуара стояли двое – Дрейк и Джон Сиблинг.

Начальник смотрел на подрывника, поджав губы.

– Чтобы выяснить микроструктуру «духа», я должен выйти из обычного состояния и нырнуть в чужое. А это время. Скажи, почему все не может быть просто?

Сиблинг молчал, глядя на Одриарда. Дрейк и сам знал все ответы на вопросы, тем более риторические.

– Было бы гораздо проще, если бы Меган продолжила следовать моему плану. Неужели сложно?

На этот раз Сиблинг открыл рот.

– Ты же знаешь, люди не любят следовать тому, что кажется им бесчеловечным.

– Бесчеловечно тратить мое время. Мы уже сегодня могли бы со всем покончить. Но нет, если они выбирают длинный и окружной путь, я должен уважать их выбор. Теперь все затянется. А ведь мой план был практически идеальным.

Джон прочистил горло.

– Эффективным.

– И быстрым.

Наверное, это было глупо, напоминать Начальнику об очевидном, но с тех пор, как у Джона появилась Яна, людские эмоции стали ему яснее и понятнее.

– Сам понимаешь, что было бы, принеси тебе кто-нибудь такие фото Бернарды…

– Не начинай…

Дрейк Дамиен-Ферно даже не повернулся, но Сиблинг понял – начинать не стоит.

* * *

Лайза давно не видела Мака таким – усталым, заторможенным, странно потухшим. Свое любимое мясное рагу, которое она готовила с таким усердием, зная, что сегодня любимый ненадолго вернется домой, он ел без удовольствия.

– Не вкусно?

– Очень вкусно.

Ответил без эмоций, перебирая вилкой овощи. Было ясно, что их вкус – последнее, о чем он сейчас думает.

– Устал? Сложно у вас там?

Они их в последнее время почти не видели – своих мужчин. Скучали, старались порадовать, нежно приласкать за тот редкий час, который им выпадал вместе.

– Сложно. Оказывается, там давно была налажена целая сеть. И теперь ищи всех главарей, исполнителей – бомбы рвутся, все нужно обезвреживать, а мы так некстати остались без подрывника.

– Без Дэлла? Почему?

Лайза побоялась спросить – его ранили?

«Лишь бы не что похуже…»

– Его временно… отстранили.

Темные брови второй половины Аллертона нахмурились. Она умела не задавать лишних вопросов, но, видит Создатель, сейчас ей очень хотелось.

«Что случилось? Знает ли Меган?»

Мак почти не ел. Что-то выбило его из колеи. Эту морщину между бровями она не видела уже давно. Как будто кто-то или что-то ударило по фундаментальному камню его внутренней опорной башни.

– Скажи, я сильный мужчина?

Он вдруг посмотрел на Лайзу прямо и очень пристально. Та растерялась – застыла с заварочным чайником в руках.

– Конечно. Самый сильный из всех, кого…

Пусть не ест – ему, наверное, просто нужно поспать. Она уложит со всей мягкостью и заботой, без лишних провокаций – только отдых. Откуда такие вопросы?

– Ты знаешь, что даже самый сильный мужчина очень зависит от своей женщины?

– Знаю…

Она действительно это знала. Потому что связанные клятвой любви люди взаимно зависимы друг от друга – доверился, значит, верь. Значит, будь открыт, в каком-то смысле уязвим, честен.

– Эй… – спросила обеспокоенно, – ты ведь знаешь, что ничего плохого между нами не случится? Ведь знаешь?

– Знаю, – пелена странной печали даже не подтаяла в красивых глазах Мака. – Только в последнее время происходят… немыслимые вещи, понимаешь? Иди сюда…

Он притянул Лайзу к себе, обнял, прислонился щекой к ее груди.

– Вещи, которых никто не мог ожидать…

Она так и стояла с чайником в одной руке. Другой долго гладила его по волосам.

* * *

– Где вход? Да, я пишу координаты… Шифр? Ясно…

Выразительный взгляд в сторону Тами.

Белинда висела на телефоне уже пятьдесят две минуты. Количество информации, которую она внесла в чужую, найденную в шкафу тетрадь превысило три страницы. Названия чужих земель и предметов, пояснения, как именно передать информаторам нужную вещь и не поплатиться перед Дрейком за нелегальный «ввоз» запрещенного.

Вопросы, вопросы, вопросы…

Я лишь качала головой – Тами однозначно привела в мой дом верного союзника. Интересно, сколько бы мы выложили за все эти детали, не будь Информаторы заинтересованы в деле? Да, нисколько – они же предупредили, что данные запретные. А не будь запретными, выложили бы столько, что всю жизнь отрабатывать. Втроем. Я до сих пор не могла понять, повезло нам или нет. Идти, впрочем, все равно лучше, чем сидеть здесь.

– Ты будешь оставлять Рэю записку? – спросила я Тамарис тихо.

– Буду. Попрошу, чтобы он не собрал отряд и не кинулся за нами вслед.

– Послушает?

– Думаю, да.

Я не стала напоминать, что весть о моей «измене» вскоре может достигнуть ушей остальных, и тогда окажется, что Тами помогает «предательнице». Зачем я опять думаю о том, что подумают другие?

Когда Белинда, наконец, закончила телефонный разговор, она какое-то время раздумывала, перечитывала записи. Затем серьезно спросила:

– Нам потребуется золото или драгоценные камни – межмировая валюта. То, на что мы первое время сможем покупать продукты и предметы первой необходимости. Где будем брать, есть идеи?

Я струхнула, не способная представить, где все это добыть. Или на что купить. Но легко улыбнулась Тами:

– У меня этого добра вагон – монеты, самоцветы, побрякушки. Все из каких-то древних сундуков.

– Не жалко?

Белинда прямо и без обиняков спросила то, что я не решилась.

– Нет, – сверкнула широкая и довольная улыбка. – Наконец-то они пригодятся.

 

Глава 4

(Jennifer Thomas – Girl in the Mirror)

Бетонный бункер, к которому мы добирались с шести утра – сначала поездом, затем попуткой, – стоял посреди снежного хвойного леса. Странно чужой, почти инопланетный, так и не вписавшийся в царство природы. Вокруг высились укрытые зимой сосны; Тамарис, изредка грея окоченевшие пальцы дыханием, что-то зарисовывала в тетрадь. С единственным экраном, расположенным на двери бункера, она возилась уже полчаса. Мы с Белиндой сидели на бревне.

– Они дали нам код для открывания двери, – доносилось бубнение Тами, – но не сказали, что расшифровывать придется символы Комиссии.

«Я, конечно, особенная, но до такой ли степени?» – слышался конец ее молчаливого предложения.

Дважды она пережидала, отогревала руки, сунув их в перчатки, а после в карман. Поясняла:

– Если бы это были просто рисунки – не проблема. Я умею смещать фокус. Но тут при нажатии каждой кнопки – голограмма. Я уже башку сломала, как именно на них смотреть, чтобы расколоть.

А в темных глазах тревогах и застывший вопрос: «А что, если не смогу?»

– Если не сможешь, – отвечала Белинда, – никто тебя не осудит.

Тамарис мрачно вздыхала, наполнялась новым упорством и снова шла к двери. Между бревном и бункером от ее сапог проложилась по глубокому снегу вытоптанная дорожка.

Мы ждали. Только теперь я поняла, что ожидание – неотъемлемая часть путешествия. Как и поддержка друг друга, когда случаются препятствия. Мы натолкнулись на первое из них.

На мне зимние сапоги, куртка, водолазка, джинсы с подкладом – все то, в чем я когда-то вышла из дома. Лин говорила – одежду нужно взять такую, чтобы не жалко выбросить по прибытию, если климат другой. Теплую, но не новую. У меня все равно не было выбора. Вчера мы собирали припасы; на ночь глядя ехать не решились.

– Как называется мир, в который мы идем?

– Урмаэ.

Белинда сидела на бревне спокойная, как созерцающее мир изваяние. Как человек, у которого в километре отсюда теплая сторожка, жаркий огонь, каша на плите. Который не потерял ощущение расстеленной специально для него любимой мягкой постели и уюта. И это при том, что выглядела она собранной, вечно готовой к прыжку. Совсем как наши парни.

«Наверное, с ней случалось гораздо больше и сложнее, чем этот лес и бункер. Чем поход в какой-то Урмаэ…»

– Получается, что Урмоны – это коренной народ?

– Да, самый старый на материке. Но их земли были отобраны – остался самый дальний, сложный для выживания клочок.

«Отсюда, наверное, и жестокость».

Она до сих пор носила короткую стрижку и никогда не пользовалась макияжем. Я сомневалась, что в ее доме можно найти даже обычный крем для рук. Но Бойд любил ее не за макияж, а за нее саму – кареглазую внимательную женщину, такую спокойную и молчаливую.

Тами возилась с символами – голограммы горели в воздухе, как огненные заклинания. Она подолгу всматривалась то в один, то в другой, силилась найти некие закономерности или же просто искала первый, «который полегче».

«А что, если мы не сможем открыть бункер?»

Может, не все дороги заканчиваются дальними странствиями? Некоторые из них тупиками, например…

Вспорхнула среди ветвей птица; полетел вниз слежавшийся снег, с мягким хлопком ударился о землю; тишина.

Я завидовала безмятежности Белинды. И потому не удержалась, спросила:

– А ты всегда была такой спокойной?

Мы не подружки, и, может, лезть в чужую жизнь мне не позволяет новоприобретенный статус «попутчиков», но сидеть в тишине скучно. Только бормотание Тами, только скрип ее подошв и редкие ругательства. Не очень, впрочем, заковыристые.

– Нет, раньше я металась так же, как ты, – послышалось сбоку.

Мне от ее ответа почему-то стало неуютно, как роботу, который сидит на полке с таким же, но двумя поколениями новее.

– А сложно было стать такой? Долго?

На меня бросили быстрый и ровный взгляд, в котором ни упрека, ни особенного желания отвечать. И потому я приготовилась к тишине и шебуршанию собственных мыслей.

– Долго, – внезапно пояснила Белинда. – Сначала пришлось принять себя… всякую.

Я обрадовалась ответу.

– В смысле, стать лучше?

– Стать лучше невозможно. Возможно только понять, что ты такой, какой есть, и тогда есть шанс двигаться дальше.

«Интересно, как это – принять себя всякую? Какую?»

Она будто прочитала мои мысли:

– Себя – боящуюся. Себя – неуверенную. Гордячку, презирающую других, растерянную, в гневе, в депрессии, постоянно желающую сделать себя, кого-то или мир лучше. Так понятнее?

Я кивнула. Кажется, она не увидела.

Мне на такое потребовались бы годы.

Может, ей потребовались тоже.

Ощущение «робота» не пропало – усилилось.

«Ладно, – утешила я себя, – мы разные. И это тоже хорошо».

Прошел еще час; Тами мрачнела все сильнее. У меня заиндевели ноги; подумывалось о костре, но, кажется, я забыла даже зажигалку.

Мой рюкзак по сравнению с набитым и тугим Белинды выглядел тощим.

– А что там?

Решилась я в очередной раз нарушить молчание.

Она проследила за моим взглядом:

– Сухие военные пайки, термопалатка, тонкие спальники, оружие, приборы навигации, складная посуда для кипячения воды, горелка…

Сразу видно, собрался человек в дальний поход. Не то, что я, в чьих пожитках лишь запасные трусы, носки, мыло и зубная щетка. Старая книга и завернутое в тряпку Цэллэ не в счет. На запястье плотно сидел браслет-переводчик – а что, если это все не пригодится? Если не выйдет?

– Ты так вибрируешь беспокойством, что скоро снег с деревьев посыплется. Не провоцируй реальность, – посоветовали мне, и я тут же нахохлилась.

– Если бы я могла…

– Ты можешь. Переключись.

Переключись. Белинда говорила прямо и вроде бы обидно. И почему-то не обидно. Она советовала сделать как лучше – я понимала.

– Скажи, а что мы должны принести Информаторам?

Других мыслей, на какую тему переключиться, все равно не пришло.

– Некий бубен от старых шаманов, который зовется «иехванна».

Сложно зовется. Да и шаманы, наверное, не будут в восторге, если мы его у них попросим.

– А чем он ценен Информаторам, они сказали?

– Сказали: его вибрации истончают пространство, позволяют мирозданиям пересекаться – так легче извлекать «дальнюю» информацию. Больше не пояснили.

Ясно.

Вот и переключилась. На пять секунд.

– А что, если Тами не сможет? – спросила тихо.

Я – нытик. Но очень обидно сворачивать поход, не достигнув первого рубежа.

– Если Тами не сможет, ты вернешься назад и продолжишь с планом Дрейка. Или не продолжишь. Выбор всегда за тобой.

«Продолжишь…»

Образы перед глазами вставали ярко: Дэлла разбудят, он все вспомнит, посмотрит на меня мутным и болезным взглядом. А я буду смачно докладывать ему о том, когда подсела на наркотики и кому сплавляла взрывчатку из его гаража… Лучше в петлю.

– Я его расколола! – вдруг послышалось от бетонной стены. – Один есть!

Кажется, Тамарис даже сделала фирменный жест «Йеееееесть» – восторженно дернула локтем вниз.

– Ну, теперь молитесь! – посоветовала она нам. – Только тихо! Я поняла, как на них смотреть…

В эту секунду я ощутила, что готова молиться. Только не Дрейку – любому другому богу. И потому тихо прошептала: «Пусть у нее получится».

Несколько минут спустя мы шагнули внутрь бункера – толстенная стена-дверь отъехала в сторону.

– Ты – молодец, – Лин с улыбкой хлопнула Тами по плечу.

Удивительно, но вдруг захотелось, чтобы эта похвала принадлежала мне. Сильная тоска для кого-то тоже быть важным, восхитительным. Но что я для этого сделала?

– Ну, что, девоньки? Расколола я, как читать символы Комиссии, – ох, не надавали бы мне за это по шее…

– Если бы хотели надавать, уже надавали.

Белинда почему-то потерла пальцами кольцо-сережку – привычный жест.

Впереди располагался световой лифт – подиум и светящиеся стены. На дальней циферблат – прибор для ввода координат путешествий в пространстве и времени. Вот и сбылось.

– Ну, что, следующая остановка – Урмаэ?

– Пусть нам повезет, – буркнула Лин. Кажется, она впервые за все это время заволновалась.

Урмаэ.

– Чувствуешь что-нибудь?

– Тихо!

Мы сидели, как мыши.

Вокруг покатый свод пещеры – не темный лишь потому, что прямо на камнях, на земле, располагался точно такой же световой лифт, в какой мы ступили в бункере, – наш обратный портал.

Белинда сканировала пространство – прислушивалась, принюхивалась, пыталась что-то учуять. Спустя минуту выдохнула:

– Вокруг никого живого. По крайней мере, большого.

– Отлично, – прокряхтела Тами, разминая затекшие от длительного сидения на корточках, ноги. – Значит, сюда мы потом возвращаемся?

– Да.

«Интересно, когда», – думала я обеспокоенно. В лучшем случае через несколько дней. Недель? А что, если через год?

Моим мыслям вторила Тами.

– Лин, как именно здесь идет время?

Белинда уже достала из рюкзака маленький прибор со светящимся экраном и вводила в него координаты. Видимо, этого места, чтобы облегчить последующее возвращение. Ответила она, не отрываясь от прибора:

– Нам повезло. Один к четырем в нашу пользу.

– В смысле, – быстро пересчитала Тами, – четыре дня здесь, как один в Нордейле? Живем.

Я обрадовалась тоже. Это куда лучше, чем один к четырем не в нашу пользу.

– Похоже, лабиринт?

– Похоже.

Лин спрятала навигатор, застегнула замок и достала из бокового кармана тоненькую свечку. Зачем?

– За мной, – скомандовала коротко. – На выход.

Трюк со свечкой стал нам ясен, стоило покинуть «портальный» зал. Нет, она не давала много света – их давали наши фонари, – но по пламени Лин отслеживала потоки воздуха. Наблюдала за шевелением, танцем огня, уверенно сворачивала туда, где не застаивался воздух.

«Она молодец, – я шагала по камням осторожно, смотрела, куда, наступая, чтобы не подвернуть ногу. – Она многое знает».

Наверное, научил Джон.

Мне оставалось только догадываться, каким диковинным вещам мог обучить человека Комиссионер – представитель практически иной цивилизации.

* * *

(Una Mattina From «Intouchables»)

Мы никогда – никто из нас – не видел такую ночь. Небосвод, на котором не было луны, но нашлось столько звезд, будто их щедрой рукой гроздями сыпал и сыпал на черный бархат великан. Совершенно алмазное небо. Плеяды, созвездия, наползающие одно на другое, светящиеся бриллиантовые группы… И потому серебристый прозрачный воздух – ночь, в которой все видно.

– Поразительно, – выдохнула Тами.

Мы трое, не отрываясь, смотрели на небо. Равнина, куда вывел сделавшийся под конец тесным лаз из пещеры, не заслуживала такого внимания, как пространство над головой. Она была ровной, покрытой низким кустарником – вдалеке виднелись плавные изгибы далеких холмов. Терпко пахло незнакомыми соцветиями; тепло.

– Лин, здесь, что ли, лето?

Белинда уже смотрела на компас – на его лихорадочно вращающуюся стрелку, замирающую лишь временно. Стучала по нему пальцем.

– Не везде.

– Но здесь точно.

Мы будто вышли из северной страны в южную, и сразу душно в куртках и шапках. Слышалось шуршание, звук расстегиваемых замков.

– А звезды гаснут, – изрекла Тами удивленно, снова задрав голову.

И правда – звезды гасли довольно быстро – поодиночке и группами. Их будто сметал невидимой метелочкой тот же самый великан.

– Черт, если так пойдет дальше, скоро здесь будет совсем темно. Быстро, нам нужно найти место для ночлега и дрова.

Мы с Тами сносили в центр полянки («плешивого пятака» с очень низкой, но мягкой травой) ветки, которые быстро рубила большим ножом Лин. Перли найденное неподалеку бревно – кряхтели, катили. После наблюдали, как Белинда превращала его в дрова. А вокруг темнело, будто гасли невидимые фонари. Луна так и не взошла – может, ее здесь не существовало?

– Какая странная ночь… Только что светилась и уже погасла.

Равнина погружалась в кромешный мрак. Прежде, чем это случилось, мы успели расставить палатку и разжечь костер. Теперь на поленьях танцевало совершенно белое пламя. Ни намека на желтый или оранжевый, но изредка пробивались от углей фиолетовые всполохи.

– Что с цветом?

Я смотрела туда же, куда и остальные.

– Наверное, какие-то примеси в атмосфере, – Белинда снова шуршала рюкзаком. Достала для нас «печеньки» – спрессованную крупу и мясо. Военный паек. Приказала есть очень медленно, предупредила, что моментально разбухает в желудке.

На самом деле – мясо разбухало уже во рту, чем вызывало удивление и некоторое отвращение у рецепторов. Я старалась не держать его на языке дольше положенного, быстро глотала, чтобы не чувствовать некую массу, стремительно набирающую в объеме. Интересно, что будет, если разом всю печеньку? Порвет рот?

Мы сидели на пятаке с белым огнем в окружении такого плотного мрака, что он казался тканью. Ничего вокруг, никого. Кусочек земли и вся тьма космоса. Будто сделаешь шаг и полетишь…

По кругу ходила бутылка с водой Белинды. Пили по глотку.

– Сначала спите вы. Кто проснется первым, сменит меня – мне требуется всего пара часов на отдых. Любой звук – сразу будите. Не медлить.

Мы кивали.

И не верилось, что мы уже в другом мире, где пахнет теплым ночным ветром и смолой, где вьется странными тугими кольцами дым от костра. Где-то очень далеко остался снежный Нордейл, Дрейк, Бернарда, Реактор…

– Смотри-ка, все до единой погасли, – заметила Тами.

– Очень странно, – Белинда тоже удивлялась. – Будем ждать утра, тогда уже двинем дальше.

– А есть направление?

– Информаторы сказали, что ближайшее поселение строго на север. Там разберемся. Еще бы понять, как здесь ведет себя компас.

Я молчала. «Печенька» в пузе разбухла, как ком прелого навоза. Невкусно. Но сытно – голод действительно отступил.

В который раз стало ясно, как сильно нам повезло с Белиндой – она заранее подумала о многих вещах. Где бы мы сейчас спали с Тами, если бы не она? Что бы ели?

– А где ты их взяла?

Я показала Лин обертку от ужина.

– У Бойда, – ухмыльнулась та.

– А он не заметит?

– У него их вагон. Он, знаешь ли, после Черного Леса любит всяким барахлом запасаться впрок.

И она улыбнулась. Тепло и чуть-чуть иронично.

* * *

В тот новый «день», который наступил после падения на палатку кромешного мрака, мы почти не разговаривали – только шли.

Мрачные, наполненные тревожными предчувствиями. Потому что рассвет так и не наступил. Ни тогда, когда часы Белинды показали шесть утра, ни тогда, когда стрелки доползли до одиннадцати и стало ясно, что ждать более бессмысленно.

Длилась и длилась бесконечная ночь. В путь двинулись тогда, когда звезд вновь высыпало достаточно для различения линии холмов на горизонте и компаса. Двигались на север.

Лин молча злилась – по крайней мере, мне так казалось. Информаторы не сказали ей, что на Урмаэ компас поведет себя безумно, а шагать без направления, да и еще вести за собой других, будучи негласным лидером, не ее стиль.

Она часто останавливалась, стучала по выпуклому стеклу, вглядывалась в обозначения и хмурилась. Мы следовали за ней, как немые утята на веревочке.

До трех часов «дня-ночи» не видели ничего – ни людей, ни дорог, ни машин, ни строений. И лишь к четырем достигли первой деревни – давным-давно заброшенной. Огибали ее по окружности, к домам не приближались.

– Если жителей выкосила болезнь, внутри могут быть трупы. И инфекция. Не приближаемся, ясно?

В ее руках арбалет со стрелами. Оказывается, Информаторы запретили брать с собой на Урмаэ огнестрельное оружие, предупредили, что это приведет к развитию «альтернативного хода событий». Кажется, Лин хмурилась еще и от этого – с пистолетами нам было бы спокойнее.

На зловещую деревню я старалась не смотреть.

Ни одной асфальтированной дороги, ни одной машины, ни даже лошади. Если мы и дальше будем шагать вперед на своих двоих… Кажется, только теперь стало ясно, что план Дрейка – дерьмовый, по сути, план – был жестоким, но коротким. Я выбрала длинный. И, возможно, самый дурной из существующих. Никакой гарантии, что мы вернемся отсюда с лекарством, если вообще вернемся.

Я впервые догнала Белинду и зашагала с ней рядом.

– Послушай… – я опять мямля и самый напуганный человек из всех, – может, вернемся…

В неверном свете звезд ее лицо казалось бледным, глаза очень темными.

– Мы уже пошли в этот поход, а ты на него так и не решилась.

Она покачала головой.

А как это – решиться? Ведь я решилась – мы здесь.

Или нет?

– Ты его не «выбрала», – отрезала Лин, – не приняла решение осознанно.

Я запнулась, отстала. Следом за мной Белинду нагнала Тами.

– Думаешь, это то поселение, о котором говорили Информаторы? Думаешь, может быть так, что оно вымерло с того момента, как они узнали о нем…

– Я надеюсь, что нет.

«Очень надеюсь», – тянулся шлейф.

Силуэты покосившихся домов из черного бруса остались позади, а я все еще оглядывалась назад, будто оттуда за нами наблюдали темные омуты чужих глаз.

Сутки я разделила на «день-ночь» и «ночь-ночь». В первой части мигали, освещая пространство вокруг и серебря воздух, звезды. Во второй части правила безглазая тьма.

Ели мы на ходу – снова те же самые печеньки. Один раз наткнулись на хилый ручеек, и Лин после долгих «тестов на питьевую пригодность» вскипятила воду на газовой горелке. Остуженную, ее разлили по бутылкам.

Шелестела на моей талии повязанная узлом за рукава куртка – с ней я расставаться не спешила.

Вкус прессованной гречки с мясом казался синтетическим, неприятным.

– А они все одинаковые?

– Пайки?

– Да.

Первый, который достался мне ранее, был пресно-рисовым.

– Ну, «бананового с тофи» нет. Если ты об этом.

Она была очень жесткой – Белинда. Наверное, не потому что я задавала глупые вопросы, а потому что ситуация такая. Но почему-то было немножко обидно.

После ее «бананового с тофи» я какое-то время размышляла на глупую тему – представляла Комиссионеров, колдующих над вкусами пайков в Лаборатории. Один – усатый и счастливый, похожий на человека из рекламы, – колдовал над «клубникой со сливками» и счастливо предлагал другим насладиться результатом.

«О, как это прекрасно, Шампанское и карамель… Устричный с пряными травами… Со вкусом лобстера… Жареной курицы… Шпината и мягкого соленого сыра…» И все довольные, в белых халатах, радостные, розовощекие, будто счастливые, упитанные фермеры.

Я – балда. Но это отвлекало.

Конечно, на деле все было совсем не так. Наверное, в Лаборатории было тихо, все работали молча, прессовали искусственное зерно и синтетическое (а, может, натуральное) мясо, с высокой башни плевали на вкус, выполняли «норму». Черт их знает…

«Когда-нибудь попрошу Бернарду провести мне экскурсию…»

Синевато-серебристый свет, вечный, чуть разбавленный обилием плеяд мрак, путь в никуда. Деревушек больше не попадалось. Мы устали и теперь молчали. От длительной ходьбы в сапогах на ногах натерлись мозоли.

Когда я попросила «отряд» подождать и полезла в рюкзак, чтобы достать черные кроссовки, которые положила еще в Нордейле, Белинда тускло изрекла:

– Давно пора было.

* * *

К восьми вечера по Нордейлу – в местном времени мы так и не ориентировались, – впереди показались новые дома. Как раз тогда, когда сверху начали меркнуть звезды. Наступала «ночь-ночь».

– Наконец-то…

Облегчение в голосе Лин передалось нам волной.

Запах древесного угля, которым топили печи вдохнул в нас и жизнь, и новые силы. Деревенька небольшая, всего на несколько домов, но в некоторых окнах горел свет.

– Там есть живые.

Мы приближались к самому крайнему.

Что мы будем говорить? Как себя вести?

От усталости думалка отключилась – хотелось поесть чего-нибудь и вытянуться на досках. Если нет одеял.

* * *

– Кто здесь?!

– Друзья… Друзья…

Лин приближалась медленно, разведя по сторонам руки – мол, мы безоружны. Шаг, еще шаг вперед, вот она попала в свет чужой керосиновой горелки.

Я впервые почувствовала, как отрабатывает чужую речь браслет. С микросекундной задержкой, конвертируя незнакомые слова в знакомые и проталкивая их прямо в мозг.

Если между собой мы общались «на своем», то теперь Лин говорила с помощью переводчика, который помогал ей знаниями, на местном.

– Кров, ночлег, еда… Мы заплатим.

Косматая бабка, держащая в руках фонарь, обернулась на стоящего за ее плечом седого деда. Качнула головой.

– Еды нет…

– Еды давно нет, – говорила она, сидя на лавке, – только «зайцы», и те вымирают.

«Зайцы», судя по заминке в голове, означали каких-то других мелких зверей, но переводчик выбрал ближайшее по смыслу слово.

– Кто будет родиться под крылом Мрахи? Никто, все вымирают. И мы вымрем. Товарняк с провизией не ходит третий месяц – застрял на границе, раньше-то раз в две недели. Под крылом Мрахи ничто не растет…

«Мраха» – местная ночь? – переглянулись мы с Тами. А после ее глаза блеснули – значит, здесь есть поезда!

– Почему застрял товарняк?

Нас усадили в избе по одну сторону от печи, хозяева, которые жили в доме вдвоем и были стары, как этот мир, сидели напротив. Нас поили теплой водой.

– Одолели его-таки драввы…

На «драввах» переводчик снова запнулся. Дал понять, что это кто-то типа местных разбойников.

– А солнце вообще не встает?

Бабка смотрела на нас, как на диких. Слово «солнце» она не поняла вовсе.

– Светло бывает? – пояснила Лин. – Мраха уходит хоть иногда?

– А-а-а, вон оно что, дощка…

«Дощка» – в голове появился образ пожилой женщины, гладящей по голове более молодую.

– Раньше уходила, когда Светлая радовалась всем одинаково. Но сейчас ее прикормил царь Родриг.

– Чем прикормил? – крякнула Тами, удивленная и раздосадованная тем, что солнце, оказывается, можно прикормить.

– Золотом, дощка, золотом.

Мы с Тамарис переглянулись.

Они грызли печеньки, как великое лакомство. С удивлением и радостью. Я видела, как от восторга дрожат их руки. А после Лин спросила, сколько в деревне «живых» и отсыпала в морщинистые ладони еще тринадцать пайков.

По деревне разнеслась весть, что на землю вечной тьмы пожаловали хорошие чужаки, и это добрый знак.

* * *

Тами сидела на заднем дворе, положив золото на камушек, и что-то шептала. Монета отблескивала в льющемся из окна желтом свете керосиновых ламп.

– Эй, что ты делаешь?

Я наблюдала, как опустилась рядом на корточки Лии, тут же накрыла монету рукой.

– Я пытаюсь позвать местное солнце, если оно такое продажное…

– Не смей!

Старики отсутствовали – раздавали пайки соседям.

– Но почему? Пусть оно придет хоть на час…

– Дуру выключи! Даже если этого хватит и оно придет, знаешь, что случится? Кто-то сразу поймет, что там, где ни у кого давно не было денег, вдруг появился богач. Скорее всего, залетный. Нами очень быстро заинтересуются. Ты этого хочешь?

– Блин.

Я слышала в голосе Тами беспокойство.

– Оставь все, как есть, пока не разберемся. Если сможем что-то исправить или помочь, поможем, но на выходе отсюда, поняла? Прибереги это до лучших времен.

– Извини.

Монета вернулась в карман.

* * *

Белинда и старики беседовали долго.

Мы с Тами, привалившись к стене, слушали разговор с тяжелыми и усталыми головами. Про далекие земли царя (переводчик на «царе» спотыкался, как мог, но лучшей замены не нашел), про поезд, груженный едой, который раньше приходил сюда каждую «верницу» (двенадцать дней – почти две недели) – раньше царь жаловал своих «рабов», но с тех пор, как угнал самых крепких и здоровых, перестал интересоваться судьбой остальных. Как уходили мужчины, чтобы победить драввов, но так и не вернулись, про силки, которые устанавливали старики, чтобы ловить дичь. Но Мраха все меньше «ожерелий» высыпает, все реже балует светом, «а пришла бы Светлая», так зазеленилось…

Но Светлая – выяснилось, что это не Солнце, каким его знали мы, а некая Богиня, – оказалась падкой на красоту богатств.

– Карта у вас есть, Вирха?

Вирхой звали старуху.

– Мартан, есть карта? – и закивала. – Есть, дощка, принесем…

Старый и пожелтевший атлас местных земель отыскался у кого-то из соседей. Над ним Лин под треск поленьев из печи сидела долго. Отвлекла стариков, попросила еще воды, быстро сфотографировала его на телефон.

– А где живут Урмоны?

– Ой, Урмоны? Это далеко, совсем далеко… Вот тут.

И узловатый палец указал куда-то в самый верх, туда, где остров.

– Тут?

Я наклонилась вперед, вгляделась. И потяжелело на сердце. Мы дойдем туда за год, если пешком. Или за два.

И не сразу заметила, что косматая Вирха смотрит прямо на меня. Очень пронзительно, почти так же тяжело, как Дрейк.

– Ты найдешь, что ищешь, – предрекла она негромко. – Когда тебе отрежут волосы, когда съешь земли, когда скажешь «да» там, где не стоит. Найдешь…

Теперь все – Белинда и Тами – смотрели на меня.

Кажется, старуха говорила про противоядие для Дэлла.

«Шанс есть? Значит, шанс есть?» – спрашивала я саму себя. Но с чего бы мне отрезали волосы? И про землю…

Спать нас всех троих положили за занавеской на теплом и сухом полу. Подушку я скрутила из собственной куртки.

* * *

Нордейл. Уровень 14.

«Мы с Белиндой ушли помогать Меган. Вернемся так скоро, как получится. Не ищи. Люблю тебя. Т.».

Эту записку он прочитал раз пятьдесят.

И каждый раз бесился на словах «не ищи». А если бы он так? Искала бы?

И вздыхал. Наверное, нет – последовала бы просьбе.

И это все так невовремя, когда ему, усталому и вымотанному, хотелось приходить домой «к очагу», а не к стылой тишине темных комнат.

Хантер мог бы просто позвонить Бойду. Но вместо этого выбрал тридцатипятиминутную поездку на внедорожнике на другой конец города.

– Белинда ушла?

– Ушла.

Он показал записку Уоррену, как только перешагнул порог и запер за собой входную дверь. Тот вчитался, нахмурился.

– У тебя есть предположения, где они? Я из машины звонил Аллертону, тот уверяет, что их следов на Уровнях нет.

Бойд, наверное, уже лег отдыхать, потому как к нежданному гостю он вышел голый, лишь в длинных шортах по колено. Рэй на автомате уперся взглядом в грудь, сплошь покрытую шрамами.

«Мог бы залечить, но не залечивал».

– Без понятия, где их носит, – с появлением Хантера и записки Бойд испытал видимое облегчение, которое тут же сменилось раздражением. – Но вернется домой – наколочу по заднице.

Нет, Тами Хантер по заднице колотить не будет – он эту ее часть тела нежно любит, и потому погладит. А вот после тоже наколотит.

– Если она с ними, я бы на твоем месте не волновался. Если уж меня из Леса выволокла, то их спасет даже у черта из пасти.

Рэю хотелось верить, но душила тревога.

«Нет на Уровнях». Кто разрешал им так далеко ходить? Бернарда? Дрейк?

И неожиданно для себя спросил:

– А что случилось у Меган?

 

Глава 5

Урмаэ.

Снаружи пели. Негромко, но довольно весело, складно. Слов из-за стены не разобрать.

Когда я перевернулась на бок с кряхтением и открыла глаза – за ночь на жестком полу затекла спина, – Лин уже сидела и ошарашено смотрела на небольшое окно. Туда, откуда из-за занавески пробивался пусть и неяркий, но вполне различимый утренний свет.

– Эй, ты что, забыла монету?

– Я не забыла! Убрала сразу, как ты сказала, – Тами сердилась, не успев толком проснуться.

– Черт, оно, наверное, ее учуяло…

Они про местное солнце.

Во двор мы выходили с огромной опаской.

А старики радовались. Держались за руки, водили хоровод, восхваляли смилостивившееся светило:

– Светлая прислала отпрыска, чтобы взглянуть на гостей! А ведь гласит пророчество, что «незваные» однажды прогонят Мраху с наших земель. Это знак!

– Знак, чай не ошибаемся…

– Точно, знак!

– Вот случилось хорошее…

– Дождались.

Они смотрели с надеждой на нас, а мы на маленький – раза в три меньше привычного нам солнца, – бледный шарик на небе, света которого вполне хватало, чтобы начать различать местность. Как будто ранним утром, часов в половине шестого, если летом.

– Рассвет, – прошептала Тами.

– Надо быстро двигать вперед, – отозвалась Лин.

– Даже не поедим? – мой желудок расстроено буркнул – печеньки ему порядком опостылели.

Они сварили нам кашу – кто-то на радостях отыскал убереженные от мышей несколько горстей риса, хранимые еще с тех пор, когда Светлая радовалась всем одинаково. И почти все время торчали во дворах или обходили окрестности: наспех чинили прохудившиеся крыши, таскали воду из ручья, латали покосившиеся заборы.

Нам при встрече кланялись. И повторяли: «Просите, что хотите».

Мы ничего не хотели, но попросили местную одежду.

Ее, впрочем, не нашлось. Только многократно поеденные молью старые штаны, юбки да рубахи едва ли пригодные для носки. Починить можно, но дел до вечера.

Лин ждать отказалась. Пока она расспрашивала Мирху про дорогу, а Тами слушала деда Мартана, который взахлеб давал ей какие-то напутствия, я раздумывала, что делать с зимними сапогами – тащить с собой? Оставить? Если оставлю, кому-нибудь пригодятся, а в городе все равно запасаться местными пожитками. Золото есть, столицу найдем.

Сапоги я решила оставить.

* * *

«Ждущих» мы увидели на станции – нескольких стариков, круглосуточно сидящих на старом перроне. Асфальтированное покрытие осталось здесь, кажется, с прошлого столетия; низкий домик – билетная касса – зарос по периметру высокой травой. Некоторые стебли выше меня на голову. Уходили вдаль две блестящие полосы – рельсы.

И благодатная, если бы не тягостный дух бессмысленного ожидания, тишина.

Мирха сказала: «Идите вдоль путей – они в столицу».

Поэтому начали мы с перрона.

С «ждущими» поздоровались – те молча проводили нас тусклыми, как у кукол, взглядами.

(Casting Crowns – Who Am I)

Под солнцем неожиданно расцвел день – почти на глазах распускалась свернувшаяся и спящая до того листва на деревьях, тянулась к небу трава, раскрывались бутоны. Ожил ветерок; потеплело на душе.

Я шла ближе всех к шпалам – сначала хотела по ним, но быстро поняла, что для удержания темпа ходьбы, семенить придется быстрыми и мелкими шагами, потому сдвинулась туда, где трава облизывала галечную насыпь.

Бодро шагала Тами – несла свой горячо любимый денежный рюкзак; с благодушным видом шла Белинда – ей явно полегчало. Наверное, при дневном свете требовалось чуть меньше внимания, чтобы следить за окружением, и оставалось чуть больше сил для радости.

Потихоньку отпускало напряжение – с каждым пройденным шагом я «решалась» на этот поход. Раз мы уже здесь, зачем тащить с собой неуверенность? Пыталась принять то, что есть – без горя, без сетования, просто как очередной этап в жизни. Мы дойдем, у нас получится – темные времена сменяются светлыми. Моя личная «Мраха» когда-нибудь отодвинет свое крыло, и тень покинет глаза Дэлла. Мы снова будем наряжать дом перед праздником, смеяться, обниматься. Я накрою стол, даже если вернемся после Нового года. Мы все равно отпразднуем. А как забавно будет общаться после с девчонками непонятными словами типа «дощка» или называть солнце Светлым. Посмеемся.

– Сколько у тебя там каменьев? Покажешь сокровища как-нибудь?

Тами улыбнулась.

– Покажу, конечно. Только когда привал организуем…

– Никогда не доставай, даже если думаешь, что тебя никто не видит, – тоном надзирателя упрекнула Белинда.

– …а сейчас бы в туалет.

– Они такие классные!

Тамарис ликовала. Гладила цветочную «морду» и заливалась смехом, когда слышалось в ответ тихое и нежное мурчание.

– Цветокоты! Я хочу такой домой!

Это она, отступив чуть дальше от путей, чтобы справить нужду, отыскала диковинные растения. Их лепестки – по краям растопыренные и широкие – к центру складывались в довольно симпатичные, похожие на звериные мордочки. Увидев сходство, Тами не удержалась и погладила один – тот моментально зажмурился и замурчал.

– Живые! Потрясающие! Лин, ну, пожалуйста, я выкопаю один с корнем, я буду его нести осторожно…

– Нет!

– Ну, один!

– На обратном пути.

– Опять на обратном пути…

– Или найди себе семечку!

– Семечку, точно… Где же семечки? Так они же еще не созрели!

– Ничего не знаю. Сейчас мне ваши руки нужны пустыми.

С той поляны мы не могли ее вывести. А сидела на корточках возле одного и просила:

– Ну, погладьте других! Только одновременно…

И балдела, когда из дружного мурчания складывался красивый, наполненный любовью музыкальный аккорд.

В обед, который до сих пор казался нам из-за недостатка света утром (кажется, отпрыск Светлой, налюбовавшись нами, принялся неторопливо удаляться), Белинда подстрелила из арбалета кабанчика. Небольшую полосатую свинку с добротного зайца размером. Почему-то безухую.

– Живем, девки…

– Ее можно есть?

– Это же мясо. А любое мясо сейчас нам будет лучше сухого пайка… Давайте за дровами, – и жестко добавила: – Только, чтобы я вас видела.

Не успели мы отойти, как она вспорола добыче брюхо.

Жарился разделанный кабан над синевато-фиолетовым огнем; гулял вдоль путей, лаская травяные поля, теплый ветер. Шелестел кронами близкий лес; деловито занималась Лин – сверялась то с компасом, то с навигатором, разглядывала сфотографированный атлас. После принялась кипятить воду.

– Какой у тебя план? – допытывалась Тами.

– Хороший.

Я капала слюной от запаха шкворчащего мяса. Близкий нормальный обед превратил меня в трясущегося от предвкушения «едомана».

– Ну, какой? Расскажи.

– Отыщем до темноты поезд. Найдем тех, кто его задержал и взял в плен деревенских мужиков, потолкуем по душам. Освободим пленников, загрузим едой, отправим в деревню – тут езды будет, я думаю, на несколько часов. А после попросим машиниста подбросить нас до столицы.

Мы с Тами смотрели на Лин, отвесив челюсти – планы у нее были, кхм, «Дрейковы».

– Звучит «просто», – Тами не сводила взгляда с мяса. Изредка в ее глазах мелькала грусть – ей до сих пор хотелось выкопать «цветокота». Всех, которых она встречала на пути, она обязательно гладила – те искренне радовались. Летали над кружкой с заваркой местные шмели – раза в полтора крупнее обычных. Я боялась к ним даже приближаться.

– Ты одна – против всех разбойников? – я тоже сомневалась в рациональности подобного решения.

Лин крутила прутики с мясом с хитрым и почему-то довольным выражением лица.

– Сколько их может быть – десять, двадцать? Тех тварей всяко было больше…

– Каких тварей?

Она не ответила.

Вместо этого протянула каждой из нас по прутику.

* * *

(Jennifer Thomas feat. Eurielle – Soaring)

Когда-то давно у меня не было денег на продукты. Про шоколад и говорить не приходилось. С тех пор, как ситуация изменилась, я завела привычку каждую трапезу завершать маленьким десертом, например, чаем с трюфелем или маленькой ягодной корзинкой. Смаковала их, наслаждалась, наверстывала все те дни удовольствия, которых была лишена.

Вот и теперь после сытного (но чуть пресного) обеда шла и думала о том, что кусочек сладкого явно улучшил бы настроение. Привычка, что поделать.

– О чем думаешь?

Тами косилась на меня с любопытством. Наверное, желание чего-то несбыточного проступало на моем лице.

– О десерте. Хорошо бы кусочек сладкого.

Мясо – это здорово, странный травяной чай – тоже, но…

– Так это не проблема…

И Тамарис ловко позволила лямке рюкзака соскользнуть.

– Только не говори, что у тебя…

– Ага.

Она улыбалась.

Но все сильнее хмурилась Лин:

– Зараза… – процедила недобро. – Этот шар налюбовался нами и теперь уходит. Нужно поторопиться.

«Восход», который длился несколько часов кряду, начал меркнуть.

Зашуршала обертка от маленькой продолговатой шоколадки.

– Жаль, что у меня одна. Будешь?

Белинда, едва взглянув, покачала головой. Наверное, она умела обходиться без большего, включая самое необходимое. Это мы – неженки.

– Держи.

Мне отломили добрую половину. Вкуснота. Казалось бы, вкус какао и сахара на языке, а внутри и без местного предательского солнца стало гораздо светлее.

– Спасибо.

Мы – маленькая команда. Возможно, идиотская, почти несовместимая, но все равно команда. Тами перекатывала во рту откушенную дольку с удовольствием.

Когда позади послышался странный звук, похожий на гудение быстрых крыльев стрекозы, Лин среагировала первой – молниеносно развернулась, вскинула арбалет и направила его… на маленького, парящего в воздухе, старичка. С изогнутым крючковатым носом, белой бородой, в колпаке и с крыльями.

Гость, увидев направленное на себя оружие, принялся ругаться – зло и смешно. Он издавал быструю и гневную речь, шевелил морщинистым лицом и усами, но более не приближался.

– Фэхри!

Выдохнула пораженная Тамарис.

– Что? – едва промямлила я от удивления.

– Дед Мартан говорил о них… – отозвалась Тами негромко. – Лесной народец, очень редко показывается людям.

– Забавный…

Белинда мою реакцию не разделяла – она была готова нажать на спусковой крючок в любой момент, и я была уверена – не промахнется.

– Подожди…

У старичка подрагивали ноздри. Он переводил взгляд испуганных глаз то на нашего «воина», то на руки Тами. Смотрел на что-то вожделенно, почти болезненно. Принюхивался, снова принюхивался, ругался, но не подлетал.

– Тами, он хочет шоколад… – шепнула я.

– Точно. Хочешь? На, держи… – она отломила дольку и протянула на вытянутой ладони. Я кожей почувствовала, как напряглась Лин со состояния струны. Если старичок решит укусить ладонь, если он…

Белобородый Фэхри не укусил. Он подлетел с такой опаской, будто уже был знаком с людскими стрелами, схватил шоколад, лизнул и так смачно облизнулся, что я хрюкнула. А после он с удивительным проворством и скоростью, жужжа, понесся обратно к лесу. Невиданный, полностью не укладывающийся в мое сознание – летучий мини-человек. В маленьких туфлях, халате с росписью – или лучше сказать «балахоне с поясом».

Только после того, как он скрылся, медленно и через нос выдохнула Белинда. Я какое-то время смотрела на нее – напряженную, внимательную и неподвижную.

– Жалеешь, что пошла с нами? – зачем-то спросила.

И качнулась голова с темными короткими волосами.

– Нет. Просто здесь много… неизвестного.

– Быстро, быстро, шевелим ногами…

Теперь мы почти бежали.

Солнце скрывалось за горизонтом стремительно. Пути все еще хорошо различались в полумраке, но свет таял, как мираж, – скоро вновь тьма.

– Лин, но у нас же… есть фонари…

Запыхалась даже Тами.

Белинда перла вперед, как бульдозер.

– Есть. И один запасной комплект батареек. Если посадим – все. Ни зарядить, ни купить. И ночевать возле леса – дрянная затея. Черт, я думала, это солнце пробудет с нами дольше.

Если бы мы знали заранее, то пропустили бы перерыв на обед. Но мы прерывались на цветокотов, на отдых, на Фэхри… И теперь платили.

– Давайте, нужно пройти максимум, пока все не погасло.

Шуршала под ногами галька, перекатывались камушки.

Сколько могли, мы выдерживали темп марафонистов – едва поспевали за Лин, почти бежали, спотыкались, выдыхались, но все равно бежали.

Тьма накрыла нас в три часа дня по местному времени.

– Приехали, черт!

Фонарь Лин доставать не хотела. Надеялась, что шагать нам легко и свободно до заката. В местных сутках двадцать два часа – еще шести нам вполне бы хватило. А фонарь в ее глазах – вещь здесь дорогая, необходимая, почти бесценная. Я чувствовала в воздухе то, о чем она молчала: «Нам еще идти и идти… Солнце больше не появится; если все батареи сядут и воцарится ночь…»

– Смотрите!

Тами произнесла это тогда, когда я еще не успела напугаться, но оказалась к этому близка. Пейзаж уже почти неразличим – все оттенки превратились в серо-зелено-коричневые. Все бурое, темное. Но виднелась на фоне беззвездного пока еще неба кромка леса. А в чаще зеленый яркий, как сигнал семафора, дрожащий огонек.

– Что это?

– Фэхри.

Лин огрызнулась.

– Откуда ты знаешь? Может, это какая тварь, которая заманивает путников в лес?

– Да нет же…

– Много ты знаешь об этом мире?

– Мало. Но дед Мартан говорил…

– Мы не будем рисковать!

– Дед Мартан говорил, что Фэхри, когда благоволят путникам, святятся зеленым. И тогда за ними можно следовать…

– Куда?

– Не знаю. Если красным, то точно в топь. Нельзя. Но зеленым – указывают верный и короткий путь.

– Тами, нет…

– Мы кормили его шоколадом!

– Да, – зачем-то ввинтилась в разговор я. – Надо попробовать. Выхода-то все равно нет…

Лин смотрела на нас, как Дрейк иногда: «Вы, люди, идиоты… Но иногда на вашу дурость можно положиться. Только иногда!»

Она колебалась почти минуту. Пыталась почувствовать «да или нет», наверное, мысленно вопрошала интуицию. А после с большим сомнением спросила:

– Как он узнает, куда нас вести?

Вместо ответа Тами звонко выкрикнула огоньку:

– Поезд! Мы ищем поезд! Па-ро-воз.

«Может, он здесь не на пару?»

Она и сама подумала так же:

– Локомотив! Состав! – пояснила в направлении чащи.

А затем в тишине мы услышали недовольную и быструю ворчливую речь.

– Это он – старичок. Бежим!

Фонари мы доставали на ходу.

Бег с препятствиями. Летящие в лицо ветки; карканье невидимых птиц, уханье сов. Мы его никак не могли догнать – огонек. Он уводил в сторону от рельсов, и Белинда материлась. Иногда во тьме, когда кто-то из нас запинался, протягивалась ее невидимая теплая рука. Прыгали по мшистой земле лучи от фонарей, разливался в воздухе страх «если мы посадим их напрасно?» И еще другой – если заблудимся? Если вообще не туда, а вокруг до горизонта нет людей?

Но Фэхри, когда мы сбавляли темп, трещал крыльями и ругался. Костерил нас на своем быстром и непонятном языке, наверное, жалел, что принялся тащить за собой двуногих без крыльев.

Когда я, запыхавшаяся и пропотевшая насквозь, спросила на бегу «сколько сейчас времени», Лин бросила – «четыре». Значит, бежим почти пятьдесят минут.

Еще минут пять, и я свалюсь. И тогда все зря… Он не будет ждать, он поругается и улетит. А мы, кажется, все дальше от путей, пересекаем овраг за оврагом, и так тяжело было выбраться из последнего.

– Я не могу…

– Можешь…

Если бы я была толстой и решила похудеть, из Белинды получился бы отличный и безжалостный фитнес-тренер. Ну да, она-то бегает по утрам каждое утро. А Тами, как и я, пыхтела из последних сил.

– Давай Меган, Тами… Вы можете больше, чем думаете.

Но мы даже думать уже не могли.

Он замер спустя еще десять минут. Впервые подлетел ближе, махнул рукой туда, где сквозь деревья проглядывало небо, и произнес:

– Поис.

А после погас и был таков.

– Что?

Лин выглядела ошарашенной.

– Что он сказал?

Я смотрела на Тами, которая, пытаясь отдышаться, согнулась и уперлась руками в колени.

– Он сказал… – она дышала, как жирняк, одолевший десятикилометровку, – «поезд».

И мы вгляделись в расступившуюся чащу.

Туда, где на рельсах черным абрисом из трех вагонов и кабины стоял состав.

* * *

(Jennifer Thomas – Ascension)

Белинда.

Охраняющих поезд оказалось двое – она сняла их тихо: первого выключила ударом в затылок, второго хорошенько приложила и допросила до того, как отправить «поспать». Оба воняли немытыми телами и спиртным.

– Сюда!

Помогла девчонкам забраться по выдвижной скрипучей лестнице в первый грузовой вагон – самое безопасное место. Обеих снабдила ножами.

– Ни на чей голос, кроме моего, не откликаться. Ни при каких обстоятельствах не высовываться, это ясно?

Ей ответили согласием.

Открытый вагон – не самое лучшее укрытие, но другого нет. Она обязана отыскать главаря шайки и пленников. И еду, если повезет.

Убедилась, что Меган и Тами мышами лежат на дне – ни голосов, ни торчащих макушек, – привычно потерла сережку-талисман для легкой победы, потрусила в темный лес.

«Дом через двести метров, – сообщил тот, кого она допросила, – идти вдоль густых кустов…»

Хижина близко к путям. Удобно, умно.

Чаща, темнота; высыпали звезды – света ей хватало, чтобы различить протоптанную дорожку. Почему-то вспомнился монастырь Тин-До, в котором она пробыла так долго. В нем она отвыкла бояться, нервничать и сомневаться, и этому умению радовалась до сих пор.

Вспомнился и Джон.

Что бы он сказал ей сейчас, будь это все очередным Пантеоном Миражей?

«Не шуми, не спеши, чувствуй».

Она прислушивалась на бегу. Принюхивалась, сканировала пространство на предмет скрытых ловушек – последних не было.

Дом отыскала быстро – черный бревенчатый силуэт; тусклым желтым светом горели окна. У дома три пристройки.

«План действий?»

Голос Сиблинга и теперь звучал в ее голове, как наяву. Ей даже на долю секунды померещилось, что после тренировки она вновь будет лежать на кушетке, а ее тело будут осторожно ощупывать руки в тонких перчатках. Вот только «сохнет» она теперь по другому мужчине – по любимому Уоррену.

Вот бы они повеселились сейчас вместе. С Бойдом всегда веселее…

Но и одной привычно.

«– План: первичный осмотр. Где-то есть пленники.

– Сначала пленники? Или бандиты?

– Бандиты.

– Обоснуй».

В Пантеоне они не говорили так много, там звучали лишь приказы. Но ей нравились внутренние диалоги «на равных».

«– Освобожденные слишком рано пленники могут спутать планы.

– Верно. Действуй».

Ночь прела сыростью; над травой стелился тонкий, как вуаль, полупрозрачный туман.

Местоположение «узников» она вычислила быстро – откинула пустой амбар для скота и сторожку с инструментами, остался еще один запертый снаружи загон. А изнутри редкое покашливание.

«А еще ведь даже не вечер. Пятый час…»

Главный дом сначала обошла по периметру – внутри обнаружила около десяти человек. Скорее всего, чуть больше – подсказывало шестое чувство. Двенадцать, четырнадцать.

Спрятала арбалет, достала из-за пояса ножи…

Это месиво воспринималось ей, как игра. Как та самая голубая сфера, которую Сиблинг зимними ночами «включал» для нее в лесу. И из этой сферы сыпались, как из рога изобилия, враги.

«Справа… Двойное сзади…»

Он всегда подсказывал ей близкие касания, и она успевала разворачиваться до того, как ее «рубили». Научилась этому не сразу – поначалу ее мутузили, как грелку. Пинали, протыкали, резали, кололи. Понарошку, но ощущалось по-настоящему. Помнится, после первых занятий она отходила сутками и клялась, что никогда-никогда больше не доверит собственное обучение Сиблингу.

Доверила. И не пожалела.

Бандиты оказались кудлатыми мужиками. Грязными, пьяными и растерянными. В их глазах она видела непонимание – откуда ты взялась? – и неготовность. А неготовность – серьезная ошибка. Откуда бы она ни взялась, они не успели ни собраться, ни скоординироваться. Она ударяла быстро, сильно и точно. Выключала с первого раза («второго может не быть»), контролировала силу удара, чтобы никого не убить, – еще в лесу решила, что это не ее мир и не ее жизнь, чтобы вносить в чужие судьбы изменения столь фатально…

На все ей понадобилось три с половиной минуты. Дольше бегала по двум лестницам на второй этаж, чтобы отыскать спящих. Еще полторы минуты, чтобы найти пыльную, но прочную веревку, четыре – чтобы повязать. Свою бечевку, скрученную в рюкзаке – тонкую и широкую, – ей на эту шваль тратить не хотелось.

Когда все завершилось, Белинда впервые – как человек, а не как хищный зверь – осмысленно осмотрелась вокруг: неубранная гостиная с печью, стульями и большим столом посередине, была завалена оглушенными людьми. На чумазой скатерти остатки обеда (ужина?), рядом бочонок с едким пойлом. Мда, здесь не ждали гостей. И хорошо.

«– Ты хоть поняла, кто из них главарь?

– Нет».

И хриплый смех в голове. На этот раз Бойда.

Пленников она выпустила не сразу – перед этим через дверь предупредила, что вооружена и что вреда, если не нападут, причинять не собирается. Коротко сообщила, что «шайка обезврежена» и что «свобода».

Мужчины, осторожные, как скот, выходили по одному. Смотрели на нее со страхом, почти с суеверным ужасом. Наверное, до того, как попали сюда, пробовали меряться силами с теми, кто в доме, сами, но потерпели поражение.

Их оказались восемь – трое молодых, остальные постарше, все деревенские.

– Машинист есть?

На нее глазели без понимания.

– Тот, кто управляет поездом?

– Я, – спустя паузу вперед выступил самый пожилой, белоусый и белобородый, морщинистый.

У сарая горели факелы – чужие лица она видела хорошо. А также гниловатую одежду, изнеможенные голодом фигуры.

«Это не бойцы».

– Куда складывали краденую еду, знаете?

– Вон туда…

Ей указали на амбар.

– Нужно будет вернуть ее в вагоны. Сможете?

Бывшие пленники вдруг поняли, что скоро вернутся в родные края, что свобода – не иллюзия и Белинда – не новый главарь шайки. Даже ее странная одежда и изобилие всевозможного оружия на поясе и за голенищами перестали их так сильно пугать.

Вступил в разговор машинист, принял командование на себя:

– По три ходки каждый, по мешку…

И они зашевелились – потекли к амбару.

* * *

Меган.

Она командовала ими четко, как надзиратель со стажем: что и кому делать, куда закидывать еду. Мы с Тами испытывали столь сильное облегчение, что изредка пожимали друг другу для ободрения пальцы.

– Вернулась…

– Молодец…

– Я знала.

Я не знала, но надеялась. Очень страшно лежать, будто в пустом мусорном контейнере, в открытом вагоне под звездами и думать о том, что случится, если останемся одни.

– Сюда! Загружаем!

Голос звонкий, команды четкие.

Они ходили от состава к дому и обратно гуськом, как заведенные. Кидали в крайний вагон и второй за ним – наш не трогали.

А после кто-то бросил нам ком из скрученных одеял, в которые мы вцепились, как продрогшие котята, – Мраха принесла с собой не только тьму, но и холод. Укрылись ими до самого носа – благо под спиной не металл, а хоть прогнившие, но все же доски.

Долго слушали звук шуршащих и перетаскиваемых кем-то в соседнем вагоне мешков. Топот, шаги, команда: «Залезай!»

А потом, совершенно неожиданно чихнул, будто выдохнул, поезд. И задрожал. Прорубился сквозь черноту свет прожектора от кабины. Кто-то крикнул: «Все?» И последовал ответ: «Все».

Наш вагон скрипнул колесами и пришел в движение.

Мы уснули. Так случается от пережитого стресса и тогда, когда холод вдруг сменяется теплом. Убаюкались под перестук колес и покачивание. До деревни добрались в одно моргание – так мне показалось; сонно пошевелилась Тами.

Я слышала, как выгружали еду, как с воплями наполненного надеждой отчаяния встречали своих старики, – хотелось верить, что живыми вернулись все. До бесконечности долго слушала чужие голоса и смотрела, как перемигиваются сверху многочисленные звезды. А потом еще разговор Лин с машинистом:

– В столицу? Сейчас?

– Да.

– Как прикажете. Только… – хриплый голос смущенно умолк, – по пути пять деревень. Вы сможете им выбрасывать хоть по мешку зерна, если без остановок? Я буду давать сигнал…

Лин ответила согласием.

Вновь уснула я, когда состав вновь пришел в движение, под мерный перестук колес.

* * *

Нордейл. Уровень 14.

Лайза слушала разговор из-за двери.

– Ты знаешь что-нибудь насчет того, что произошло с Меган?

– Возможно. Частично.

– Расскажи.

– Прости, не имею права – это чужая, личная территория.

– Это уже и моя личная территория!

Она видела, как хмурый Хантер протянул Маку записку, – тот помусолил листок в руках и посмурнел еще больше.

– Тами ушла?

– Представь себе.

– И Белинда?

– Я уже был у Бойда, тот обещал надрать ей задницу по возвращению.

«Кто еще кому надерет…»

Фраза не была произнесена вслух, но, кажется, они втроем синхронно ее подумали.

– Рэй, ты толкаешь меня переступить через себя…

– А если бы вот так ушла Лайза? И ни следа на Уровнях? Ты бы спокойно слушал меня про мораль, про принципы и про «чужую, личную территорию»?

В этот момент она развернулась и быстро отправилась в спальню, уселась за стол, придвинула к себе включенный ноутбук. Дважды нажала на иконку «Лайна».

– Кто-нибудь что-нибудь знает про Меган? Или Дэлла?

Поздний вечер. Но ей требовалась «женская» конференция. «Личная территория» – это прекрасно, но если кто-то из них попал в беду, они становились больше, чем друзьями. Очень-очень близкими друзьями, практически семьей.

– Ничего, – Ани-Ра мотнула головой.

– Нет, – Райна.

– И я не слышала, – Элли.

– Вроде ничего…

И тут вступила расчесывающая перед компьютером, как перед зеркалом, волосы Шерин.

– Меган недавно звонила Халку. Просила его приехать. Вроде бы жаловалась, что с Дэллом не все в порядке, – он ездил.

– Говорил что-нибудь потом?

– Ничего. А я не допытывалась, подумала, захочет – скажет сам.

«Значит, что-то было. Меган пропала, Дэлл исчез при загадочных обстоятельствах, Мак хмурится, Тами ушла… Что за черт у нас творится?»

– Никто не говорил с Дрейком?

– А с ним много желающих говорить?

– Мы тоже были у них, – вдруг подала голос Тайра, – Меган звала Стивена, но мы ходили вместе. И я видела, что Дэлл болен…

Лайза очень быстро свернула конференцию. Захлопнула крышку и понеслась обратно в гостиную.

Они были еще там. Потому что Рэй оказался слишком настырным (Лайза его понимала), а Мак слишком упертым, чтобы вот так просто сдаться. И да, она знала это выражение его глаз – прохладных и чуть равнодушных. В таком состоянии Чейзера можно было приковывать цепями и бить, пока руки не отвалятся. А он будет как ни в чем не бывало сплевывать в сторону кровь и молчать. Годами.

– Мак, – она понимала, что ее могут «попросить» удалится, поэтому рванула с места в карьер, – ты должен рассказать то, что знаешь. И это больше не личная территория Меган и Дэлла, а наша общая. Случилось что-то плохое…

«Да уж, случилось», – она видела ответ по его глазам.

И сверкнула в ответ синевой глаз.

«Не знаю, что знаешь ты, но мы как будто знаем разное».

Вслух спросила:

– Скажи, где сейчас Дэлл?

– Не знаю. Не уверен. Он был отозван с задания.

– Ты видел его с тех пор?

– Это допрос?

– Это очень важный разговор для всех нас.

Взгляды, как мечи: они скрестились со звоном – зеленовато-коричневый и синий.

«Я – женщина…»

«А я – мужчина…»

«Твоя женщина…»

«Чертовка…»

Он уступил под ее напором. Исходящую от Рэя благодарность она чувствовала кожей.

– Нет, я его не видел.

И опять это выражение, как будто он что-то недоговаривает. Как будто решил молчать еще до того, как кто-либо задаст неудобный вопрос.

– А где Меган, ты знаешь?

– Нет.

– Тогда что ты знаешь?

Она била в яблочко – слишком хорошо его знала, а уж точные вопросы научилась задавать давно.

– Я…

– Дэлл был болен, – «выстрелила» до очередного отказа, – об этом знают Халк и еще Стив с Тайрой. С ним случилась беда. Меган пыталась помочь, так?

– Она…

Аллертон запнулся. И Лайза увидела, что он готов сдаться, – броня дала трещину.

– Не знаю, пыталась ли она помочь, но очень странным методом, если так. Хорошо, я расскажу, что знаю. И если впоследствии меня обвинят, я готов взять на себя ответственность…

 

Глава 6

(Alex Roe – Longing To Know)

Урмаэ.

– Как мне тебя благодарить?

– За что?

– Мы так недолго в этом мире, а ты уже сделала так много.

– Я еще ничего не сделала. Мы не достигли цели и не вернулись.

В трактире-гостинице «Трианне» нам выделили просторную комнату на втором этаже метров в двенадцать. Три кровати, широкие окна, ведро с водой для умывания. Нашлась даже подвесная раковина в углу, камень для высечения огня и запас свечей в двадцать штук. Нас поселили, видимо, по здешним меркам «роскошно». И все потому, что Белинда.

Это она, посоветовавшись с машинистом, «сняла» нас на медленном ходу с поезда в нужном месте – там, где нет городской охраны. Она в пять утра вела нас по узким улочкам через туман – такой густой и плотный, что всякое «ближе-дальше» терялось. Это ей в знак благодарности за спасенную жизнь дали цепочку с мелким медальоном, которую узнала хозяйка «Трианны», после чего накормила нас кашей и выделила комнату. За «мало» сделано так «много». И все Белиндой.

– А разве благодарят только за конечный результат?

Мы даже успели поспать несколько часов после прибытия в мягких постелях, как люди. И слава Создателю, в столице отыскалось на небе солнце. Неяркое, белесое, но в комнате светло, а это само по себе великое благо. Оказывается, очень быстро можно заскучать по простым вещам.

– Мег…

Я думала, она отправит меня подальше привычным укоризненным взглядом и молчанием. Но Белинда вдруг уселась напротив моей кровати – развернула и оседлала стул. Посмотрела тяжело, вдумчиво.

– Раньше я была такой, как ты. Хуже тебя. Если бы ты случайно встретилась со мной до Тин-До, но у нас не нашлось бы ни одной темы для разговора. Веришь?

– Верю.

Я не знала, какой она была до монастыря, но, наверное… не такой.

– Меня «носило и шатало», я была очень не уверена в себе и своих силах. Злилась на жизнь, держалась на тонкой надежде и мстила при каждой возможности.

«К чему это она?»

– К чему? – мои вопросы читались для нее легко. – К тому, что у каждого из нас однажды случается в жизни такой вот «поход», который меняет все. Я в свой уже сходила и здесь лишь потому, что почувствовала: мне правильно здесь быть. Так что этот, похоже, «твой».

Тами, слушая чужие слова, выглядела странно – смотрела внутрь себя светло и печально. Наверное, она в «свой» тоже уже сходила.

– Ясно.

Все равно я сказала «спасибо». И мне это было важно.

Не успели мы начать совещаться о том, что делать дальше, как в дверь тактично, но настойчиво постучали.

Она уже представилась, когда встретила нас ни свет, ни заря у дверей, – Рухана. Женщина средних лет на вид, в темном пышном и плотном платье, со светлыми зачесанными и скрученными в сложный узел на затылке волосами. С маленькими, но очень умными голубыми глазками, курносым носом и полными щеками – хозяйка «отеля».

«Друзья Колты – мои друзья», – уверенно кивнула при встрече, когда увидела медальон.

Колтой звали старого машиниста.

– Хотела спросить, дхварванны, как устроились?

На «дхарванне» переводчик завис почти на секунду, затем быстро подменил слово на «душечка».

Мы, «душечки», уверили, что отлично. Еще раз поблагодарили за доброту.

– Хорошо, дайте мне знать, если что-то понадобится, – взгляд цепких глаз стал серьезным. – Колта однажды вытащил меня из разбойничьих лап, в которых я могла оставить не только кошелек, но и жизнь. И потому, чтобы отплатить ему хоть чем-то, я готова сделать для вас все, что в моих силах.

Нам повезло, хоть просить ни о чем особенном мы пока не собирались, больше молчали. А Рухана тем временем с любопытством рассматривала наши наряды – водолазки, джинсы, странную для нее обувь – спортивную со шнурками.

– Душечки, а вы… издалека?

Мы с Тами переглянулись. За нас осторожно ответила Белинда.

– Из очень… далекого… далека.

– Ага…

Хозяйка скрыла быстро мелькнувшее во взгляде разочарование – надеялась услышать интересную историю. И уже собиралась уходить, когда дала напутствие:

– На вашем месте я бы не гуляла в вашей… одежде… по улицам. Мало того, что вы – три девицы, так еще и выглядите очень странно.

– Хозяйка, – мягко спросила Лин, – а как бы мы не выглядели странно? Вот что нам одеться, кем представиться, подскажите?

Рухана потеплела – любила, когда ее слушали.

– Хм, – внимательно и подолгу оглядела каждую из нас, – если вас трое, значит, только один вариант: одна из вас госпожа, вторая ее компаньонка, а третья… третий… (взгляд на Лин) – телохранитель. Вот ты…

Края губ у Белинды дрогнули.

– Ты сойдешь за симпатичного парнишку, если правильно оденешься. Их охранником.

– Ты – (на Тами) – компаньонка.

Я прыснула, когда увидела, как Тамарис комично закатила глаза, – наверное, ей хотелось побыть «госпожой».

– А дочь купца – ты, – на меня, – это только у них, растущих с отцами-тиранами и вечно в побоях, такие робкие и запуганные глаза…

Губы Лин дрогнули сильнее. Теперь улыбалась и Тами.

Ну и ладно. Мне не было никакой разницы «госпожой» или «компаньонкой». Хоть служанкой из низшей касты.

Рухана умолкла. И Лин тут же поинтересовалась:

– Скажите, в вашем… городе… самые лучшие телохранители имеют какую-нибудь отметку, чтобы их сразу распознавали?

– Конечно. Каста Бохи – у них на щеке татуировка. С ними редко какой дурак вступит в бой… Раньше они в обязательном порядке брились наголо, но теперь допускают даже такую длину волос, как у тебя.

– Отлично, а есть ли мастер, который… за деньги… смог бы копию такой татуировки?

– Что ты, душечка? – Рухана завернулась в шаль, будто мгновенно замерзла. – Вот придумала. Если кто вступит с тобой в схватку и ты проиграешь, тебе отрубят руку – так у них принято. Ведь ты не Бохи!

«Не Бохи, – отвечал уверенный взгляд Лин, – но если я проиграю, я потеряю больше, чем руку…»

Мы знали, о чем она.

– Так мастер… есть?

* * *

– Ты хочешь, чтобы тебе ее нарисовали на щеке краской?

Мы шептались громко и возбужденно. Рухана ушла.

– Нет, настоящую.

– А если Бохи знают своих поименно?

– Придется драться со всеми Бохи сразу.

Кажется, она не особенно волновалась. А, может, привыкла решать проблемы по мере их поступления.

– Так она ведь останется на всю жизнь?

– А вдруг уродливая?

«Стивен сведет», – смеялись в ответ темные глаза.

– Почему вы заранее всего боитесь?

* * *

Белинда

Мастер «татуажа» (здесь это называлось как-то иначе, но она не сумела прочитать), оказался пожилым, почти старым. С крупным носом, мешками под глазами и белоснежной, торчащей, как плотные кактусовые колючки, бородой. Растительность на его голове, впрочем, оставалась все еще темной; но больше всего удивляли свисающие прямо на глаза брови. Их стригли, но седые волоски все равно прикрывали верхнее веко и половину зрачка.

– Дормун. Чем могу быть полезен?

– Лин.

Белинда не стала называть полное имя, ни к чему. Как говорится, «меньше знаешь, крепче спишь».

– Татуировку, как у Бохи? Знавал я таких идиотов, как ты. Им рубили конечности.

Про конечности Белинда пропустила мимо ушей. Зацепилась за главное.

– Значит, умеете?

– Велика ли наука. Но их знак – не просто рисунок, это магический штамп. Они умеют его – на слове «активировать» браслет спотыкался трижды, ввиду чего Лин сообразила: «как-то заклинать», – …чтобы он вводил их в состояние транса. У тебя будет имитация.

– Этого достаточно.

Вместо удобного кресла обычный стул посередине, вместо прибора с иглой – темные краски и кисти на столе.

Старый Дормун помолчал.

– Но стоить будет дорого.

Лин прекратила рассматривать не слишком богатое убранство.

– Сколько?

– Пять ормов.

Ормы она выменяла у ювелира, на которого указала Рухана. Ормы – крупные деньги, ульки – мелкие. Она взяла и теми, и другими. Читала про дураков, которые светят «большие» монеты и тем самым привлекают внимание грабителей, потому не отказалась от маленьких.

Мелочь ей ссыпали в бархатный мешочек – всего шестьдесят ормов и сорок улек – позже она рассыпала по поясному кошелю для надежности.

«Даст за одну твою по двадцать – хорошо. На меньшее не соглашайся», – наставляла хозяйка таверны.

Ювелир не подвел – из-за ее заморской одежды щедро отсыпал за три ее диковинных золотых.

Дормун, как она и подозревала, рисовал кистью. Перед этим спросил:

– Сколько хочешь, чтобы держалась – день-два? Всю жизнь?

– Год.

Про «год» он не понял. То ли сбойнул браслет, то ли «год» здесь равнялся совсем не «году» в их привычном понимании. Тогда она прочистила горло, поправилась:

– До такого же, как этот, следующего дня в будущем.

Так он понял лучше. Долго дул на краску, что-то шептал, приговаривал – краска слушала и пузырилась.

Магией здесь пахло на каждом углу – Белинда поначалу тревожилась. Сиблинг не учил ее, как работать с волшебством, – что за материя, что за субстанция? Зато он учил не нервничать. Интуиция все еще при ней? Чуткость, повышенная восприимчивость, шестое чувство? Значит, справится.

Когда кисть впервые коснулась ее кожи, сделалось больно и щекотно – краска вцепилась в кожу мелкими когтистыми лапками.

– Мне нужно к Урмонам.

Говорила она осторожно, старалась не шевелить щекой.

– К Урмонам? Далёко же ты хочешь попасть.

– На чем к ним из столицы?

Будет неплохо, если между делом она сможет выведать что-нибудь полезное.

Мастер задумался.

– Это через пролив, да по другую сторону. Еще море… Может, на тхрулях, не знаю.

– Кто это?

На нее косились с изумлением.

– Птицы такие огромные. Но холодно. Да и долго.

– А поезда не ходят?

Она очень надеялась на быстрый и удобный наземный транспорт. Краска цеплялась к щеке, как живая, – въедалась, щипала, даже шипела. Интересно, настоящее клеймо Бохи – так же противно? Дормун работал аккуратно; его дом, как и он сам, пах старостью и мылом.

– Поезда только до ближних земель. Тяжелые, кристаллы не тянут далеко их тащить.

– А чтобы быстро? – помолчала, добавила: – Совсем быстро?

Мастер отодвинулся, внимательно посмотрел на свое творение, принялся растирать новую порцию краски кончиком кисти. В окно лился тусклый, такой же, как на рассвете свет – то ли облачно, то ли Светлая сегодня не в настроении.

– Совсем быстро только через дыры Охлов. Если сможешь договориться. Но они чужаков не любят.

«Дыры Охлов» – это сочетание Лин надежно выжгла в памяти. А договориться можно всегда: силой или золотом. Пусть выбирают.

* * *

Тамарис

Больше всего она жалела, что Рэя нет рядом, и потому писала ему в голове письма:

«… Если бы ты только видел этот мир! Поначалу мы думали, что он похож на наш, но он совсем не похож – в плане прогресса и технологий он сильно отстает от Уровней, но зато по магии! Видел бы ты эти телеги без мотора, в которые никто не запряжен. Да, без мотора, клянусь, я оглядывала. А на «корме» кристалл, заключенный в прозрачную сферу, на который дует маленькое лысое ушастое существо, похожее на большую мышь. Только смышленое…»

Эта мышь приковывала себе взгляд Тамарис все первые минуты поездки, пока не нахмурилась Рухана, сопровождающая их в лавку готового белья и одежды.

Здесь пахло иначе, здесь все ощущалось иначе! Если бы он только видел… Возможно, когда-нибудь они будут путешествовать не только по Уровням, но и за их пределами. Как увлекательно! Жаль, что Мег почему-то все время молчала и выглядела, как вещь в себе, – не поделиться восторгами. Возможно, переживала, что Лин будет трудно их отыскать, но ведь у нее прибор слежения, а у них в браслетах чипы. Не о чем волноваться.

Тами пыталась спросить про «мышь» Рухану, но та лишь сухо сообщила, что живут они прямо в телегах – их «дом» – закрывающийся отсек под сиденьем, – но ни про «еду», ни про «зарплату» распространяться не стала (а очень, между прочим, интересно).

«… Знаешь, какие особи здесь ходят по улицам? Люди? Ха! Не все! Есть очень маленькие и очень толстые (похожие на шарики) «человеки», мне чуть выше колена. Их лица волосатые, почти до глаз – торчит только нос и часть щек, – а бороды не кустистые, а гладкие, похожие на блестящую шерсть. Наша местная сопровождающая сказала, что они очень богаты и что живут они на далекой земле. А знаешь, как общаются? Почти не пользуются ртом, зато часто звенят колечками, сотни которых висят на их объемных «пузах»…»

Жаль, что он не прочтет. Но она расскажет, запомнит каждую деталь и мелочь. Сколько же будет воспоминаний после у камина.

А сейчас он злится. Или расстраивается. И, наверное, все-таки ищет ее.

Не зря напряжена Меган, не зря всегда беспокойно смотрит по сторонам Лин. Опасно. Но все равно здесь здорово – будто внутри фильма с удивительными декорациями. Вот только декорации не бутафория, а настоящие.

А еще она рассказала бы ему про небо, которое голубое только над городом, а дальше чернота, будто фломастером закрасили. Вот именно так – светлый лоскут, похожий на заплатку с неровными краями на темной ткани.

– Рухана, а Светлая обитает только здесь, над столицей?

– Светлая обитает там, где ее хорошо «кормят».

– Как это?

Телега катилась по мостовой почти без тряски. Тами во все глаза рассматривала плавающие над головами прохожих светящиеся шары, выполняющие здесь роль фонарей.

– Если жертвоприношения хорошие, то она посылает в земли отпрысков.

– И много их? Отпрысков?

– Кто знает? Я живу только здесь.

– А над Уромонами светло?

«Навряд ли она знает, ведь живет только здесь», – послала выразительный взгляд Меган.

Но Рухана ответила:

– Светло, потому что их шаманы умеют петь странные песни. Светлой нравится, – и сменила тему. – Душеньки, после того как подберем вам платья (те балахоны с капюшонами, которыми она утром снабдила всех троих, Рухана обещала забрать), хочу сводить вас в корчму «Белая Креманка» – там бесподобно готовят!

А как же Лин?

Они обещали встретиться в «Трианне». Задерживаться не стоит…

– Вы думаете про вашу… спутницу? Не переживайте. Мы отправим к ней аранхула с запиской…

– Почтового голубя? – переспросила Тами, не думая.

– Кого-кого? Это такая птица? Нет… Паука. Они сотнями обитают под городом и хорошо служат в качестве почтарей…

Тамарис от удивления лишь шумно втянула воздух. И тут же мысленно продолжила:

«… ты не поверишь, кого они здесь используют в качестве посыльных – ПАУКОВ! И зовут их аранхулами. Слушай, а давай повесим у нас над крыльцом один такой шар-фонарь? Если сумеем притащить его с тобой в следующий поход в мир Уровней. Ну, и, конечно, если он все еще будет светиться…»

* * *

Меган

Я – та самая редкая женщина, которая не видит в красивой одежде никакого проку. Дэлл любит меня не за цвет блузки и не за новые джинсы – за меня. И разве что-то меняется вокруг, когда ты наряжаешься в вечернее платье? Разве что становится неудобно ходить… Нет, я никогда не была пацанкой, но к излишествам в нарядах так и не привыкла. Все всегда простое, симпатичное и практичное.

И тем тяжелее давался мне процесс превращения в местную «госпожу».

Первое: тяжелое зеленое бархатное платье со шнуровкой. Снизу расклешенная юбка с двумя разрезами, под ней такие же зеленые бархатные штаны. Второе: мягкие кожаные сапожки (ну, с этим как-то можно жить). Рухана даже похвасталась, что ноги в них никогда не смердят, и заверила, что, если хватит денег, то лучше взять «компаньонке» такие же. Далее: плащ с завязками и капюшоном, отточенный мехом, тяжелый витой пояс из колечек с каменьями, похожие по декору серьги в уши, диадема…

От диадемы я пыталась отпереться, как могла, – неудобно, непривычно и… вызывающе.

Рухана ворчала:

– Где это видано, чтобы господские дочки ходили без украшений? Каждая вещь – показатель твоего статуса. Нет украшений – значит, селянка. А к селянке кто хочешь может пристать, даром, что платье бархатное. Тебе много проблем хочется?

Пришлось уступить.

На свое отражение получасом спустя я смотрела с бесконечным удивлением. Зеленый мне шел, но теперь я напоминала себе принцессу из замка, описания которых мне изредка попадались в фантастических книгах. Бледная кожа, распущенные рыжие волосы, густой мех плаща, сверкающие самоцветы «короны» – Создатель, это я?

– Слушай, у тебя телефон еще не сел? – шептала я Тами, которую принялись обряжать в похожее на мое, только коричневое с темными вставками платье. Не бархатное – проще, – но тоже теплое.

– Неа, – шептала она в ответ, – у меня неделями держит, если отключить поиск сети.

Поиск сети мы отключили сразу после прохождения Портала.

– Тогда сфотографируешь меня потом?

– Ага… А ты меня.

«Конечно. Памятные буду фото. Будем показывать, если… – эта мысль скользнула холодным брюхом змеи, – вернемся».

«Когда вернемся, – поправила я себя. – Когда».

Лин присоединилась к нам часом позже. Не то прочла сообщение от аранхула, не то воспользовалась чипом, чтобы отыскать единственный в городе магазин готового белья. Собранная, довольная, деловитая. Теперь на ее щеке красовался странный знак – две черные горизонтальные полоски (одна длиннее, другая короче) и пересекающая их изогнутая спираль. Эдакая «метка». Ей шло.

Рухана неодобрительно поджимала губы – мол, плохая затея, я предупреждала. Белинда ее предупреждения, впрочем, игнорировала со спокойствием трехметрового удава.

Владелице «бутика» – пышной и немного рыхлой молодой женщине в переднике – пояснила сразу:

– Нужна одежда для воина. Удобная, свободная. Есть такая?

Та на мгновение впала в ступор – мол, ты ведь женщина? Но через несколько секунд что-то вспомнила и расцвела. Бросила: «Погодите, я быстро» – и убежала в подсобку.

Я никогда не видела, чтобы Белинда так любовалась штанами. А ей поясняли:

– Из кожи трихмы – уникальная вещь! Их заказал очень богатый человек, но приобрести для себя не смог…

– Почему? Денег не хватило?

– Нет, убили его.

– Ясно.

Лин нисколько не смущал почивший богач.

Я же мысленно пыталась разглядеть этого самого «трихму» – некое животное, похожее на огромного тюленя, способное жить как в воде, так и на суше. В воде его мощные лапы втягивались внутрь и появлялись из боков плавники, а на суше ноги выползали из туловища вновь – удачная форма жизнесуществования. Все это при внимании к слову «трихма», словно мини-фильм, показал мне в воображении браслет.

– У трихм удивительная кожа – она очень хорошо растягивается и стягивается. Не мешает любым движениям, никогда не провисает и не рвется.

Штаны Белинде нравились чрезвычайно.

– А стоят сколько?

– Двадцать семь ормов.

Наверное, это было много. И, наверное, Лин подумала о том же, потому что вдруг притихла, поняла, что придется обойтись без них. Но вступилась Тами. Что-то горячо и жарко зашептала на ухо, долго – почти минуту – убеждала. И я без того, чтобы слышать слова, поняла смысл: «Денег хватает, сувенир потрясающий, будешь ходить в таких на Уровнях, нельзя упустить…»

И ведь убедила!

Лин судорожно втянула воздух – кое-как решилась, – погладила нежную кожу уникальных брюк; владелица магазина расцвела:

– И в любую температуру не замерзнете – трихмы ведь в море со льдом плавают. Какая вещь – никогда не пожалеете!

Спустя еще тридцать минут мы трое выглядели потрясающе: я – «принцесса», Тами – симпатичная скромница в таком же, как у меня, платье и плаще, только темном – ей очень шло. Белинда в новых сапогах, «уникальных» брюках, тунике и кожаном жилете.

Рухана теперь кивала одобрительно – мол, наши люди. Лин морщилась, как от зубной боли, – считала, что мы слишком много потратили, думала о том, что нужно поменять еще монет. Все выспрашивала, где купить качественную местную карту.

– Вам не хватает повязки! – заявила дама в переднике, когда мы уже собирались уходить.

– Какой еще повязки?

– Как какой? Боевой…

Мы переглянулись.

– У нас здесь есть маленький отдел магических вещей. Специально для… состоятельных гостей.

Белинда поджала губы. Тамарис пришла в восторг.

А после они спорили, как никогда в жизни:

– Заклинательный амулет? Рехнулась? Я никогда в жизни ничего не заклинала!

– А защитный медальон?

– Ты уверена, что знаешь, как он действует?

– Мы спросим…

– Я бы не стала полагаться на слова… местных. Недоскажут важное, и все впустую.

– Ты – зануда.

– А ты хочешь подвергнуть нас опасности – что ты знаешь об этих «успокаивающих повязках», знаках «литуи» и поясах «харбахов»?

– То, что у нас таких не купишь!

– Может, и хорошо?

– Но они же уникальны!

– Цэллэ тоже уникально, не так ли?

Шах и мат. Двойной удар в челюсть и нокаут.

Тамарис набычилась.

– Знаешь, я все равно что-нибудь куплю… Для себя. И, пока не пойму, как оно работает, использовать не буду.

«И как же ты собралась понимать, если не владеешь магией?» – взгляд Лин расшифровать было несложно.

«Я сумею», – ореховые глаза Тами горели решимостью.

«Как знаешь…»

«Вот именно».

Мы с Лин отправились на улицу, а наша «компаньонка» – выбирать «сувениры».

* * *

(Sky Mubs – For All The Victims)

В «Креманке» все блюда и блюдечки были выполнены из обожженной и эмалированной глины – симпатичные, с орнаментом. И здесь любили «паштеты» – некую белую массу с разными вкусами, которую следовало мазать на теплый ароматный хлеб. Пока остывал суп с крупой, похожей на чечевицу, мы с Тами, словно минеры, окунали ложки то в один, то в другой паштет, а после осторожно пробовали. Первый оказался пряно-острым, второй солено-рыбным, третий… овощным? Зато исходящая теплом печи буханка выше всяких похвал.

– Тоннели Охлов? Душечка, вы сбрендили – они никогда не пускают чужаков. Их странные… – Рухана долго подбирала правильное слово, – коридоры были сделаны величайшими магами. Говорят, что в них любое расстояние равно секунде. Но даже не думайте – никаких денег не хватит…

Мы привыкли к ее причитаниям и тому, что все «невозможно». А для нас «невозможно» – не вариант, все должно стать возможным. Как-то.

Лин привычно пропускала мимо ушей ненужное – я завидовала этому ее умению. Сама давно бы уже потонула в печали и депрессии. Но, может, я чему-то научусь у нее во время похода? И, даже если нет, все равно здорово побыть рядом с другим человеком, понять, что мыслить, дышать, ощущать можно как-то иначе, по-другому.

– А где они на карте? Куда идти?

– Найдете регион с названием Трильтан – оттуда близко…

«Трильтан» – Белинда записала это ручкой, которую выудила из рюкзака на салфетке.

– Что это? Что за значки ты нацарапала?

И без того круглые глаза Руханы сделались еще круглее.

– Это… на моем языке.

Лин быстро спрятала записку в карман.

– А карту где купить?

– Да на рынке есть палатка специально для приезжих, старый Ванаг ее держит, у него самые точные карты в столице. Говорят, его подмастерья ночами перерисовывают их с оригинала, выполненного самим Трультом-путешественником, и сам Ванаг лично каждую сверяет…

Сырный с чесноком мне понравился. Этот паштет я клала на мягкую краюху ложками; Тами уплетала тот, который я назвала «яично-сметанный», более-менее знакомый по вкусу.

– Рынок отсюда близко, через две улицы. И ты, – Рухана вдруг перевела взгляд голубых глаз на меня, – сама в беседы не вступай! Ты – купеческая дочка, а они не слишком благоволят смердам. Пусть компаньонка спрашивает, если что. Бохи тоже не особенно разговорчивы.

На нас, после того как мы переоделись, действительно смотрели иначе: на меня всегда украдкой (и тут же отводили глаза, если наши взгляды встречались), на Лин с очевидной опаской, на Тами с любопытством. Это относилось к «людям». Толстые и низкие кварры нашу компанию обходили вниманием вовсе, а вот некие длинноносые субъекты с узкими лисьими глазами (похожие на людей, но не люди – полузверы, как объяснила провожатая) рассматривали нас вполне себе открыто. Они всех «чуяли иначе и на социальные устои плевали».

– Чего с них взять? – сокрушалась Рухана. – Были людьми, но спутались с Лесными Духами.

И быстро сменила тему:

– Все, душечки, мне пора, гостиница без присмотра стоит, пособница моя – Руфна – малопригодна для долгосрочной помощи, разве что посуду помыть да стойки протереть. Побежала я.

Рухана прихватила с собой несколько кусочков хлеба, завернула их в салфетку и оповестила нас о том, что наша комната «за нами».

– Ну что, накупила «сувениров»?

Карие глаза Белинды смеялись. Тами гордо вскинула подбородок.

– Накупила.

– Придется опять к ювелиру идти, монеты менять.

– Ну и ладно, зря несли, что ли?

– Пригодятся потом, а мы все за день растратим…

«Зануда».

Я уже знала их примерный диалог. Собственно, деньги Тами – ей решать, когда можно тратить. Однако и в словах Белинды имелся смысл. В конце концов, мы обещали ей подчиняться. Спасибо, что она тактично об этом не напоминала.

– В общем, – Лин протяжно вздохнула (платок на ее голову на пиратский манер все-таки повязали. Не волшебный – обычный), – по всему видно, что нам к Охлам. Чую, нахлебаемся мы там, пока договоримся.

И впервые посмотрела на еду – на многочисленные креманки, заполненные паштетом, в количестве одиннадцати штук.

– Ну, какой тут самый вкусный?

Мы с Тами указали одновременно: она на сметанно-яичный, я на сырно-чесночный.

– Понятно, – Белинда улыбалась, – у нас полный консенсус. Придется, что ли, самой пробовать.

* * *

Наверное, рынки всех миров чем-то похожи. На одних площадях шатры, на других столы или прилавки, на третьих ларьки. Здесь ставили мини-палатки из ткани с провисшими крышами – темные, похожие на сводчатые пещеры. Во многих продавали банки с соленьями – вот только соленьями из чего? В них, вперемешку с приправами, плавали куски не то мяса, не то рыбы. Может, змей. Один лишь вид и запах заставлял меня быстро отводить глаза – спасибо, Создателю, было куда. Я рассматривала местные узорчатые платки с золотой бахромой, удивительно симпатичные резные безделушки, цепочки с каменьями, принюхивалась к лоткам с цветными конфетами. Брать наугад было опрометчиво, а стоять и пробовать по одной не позволяло время.

Белинда торопила.

Она лавировала между людьми осторожно и ловко – собственно, многие уступали ей дорогу сами, завидев клеймо на щеке. И потом обязательно косили взгляд на меня (точнее, на мою диадему) и на Тами. Многие кланялись. И всякий раз, завидев поклон, я чувствовала себя неуклюжей куклой, у которой не гнулась шея. Я будто кивала в ответ, а будто и нет – не знала, как правильно, Рухана забыла научить.

– Старый Ванаг? Да вон там. Прямо, а потом через ряд на ту сторону…

Белинде указывали дорогу охотно, но с большой опаской. Тамарис шагала позади меня, словно прикрывая. И бесконечно сложно было не смотреть на совершенно незнакомые и чужие разрезы глаз, прически, не ощущать пряные – иногда приятные, иногда нет – запахи, не чувствовать под ногами вымощенную огромными булыжниками мостовую. Щели между камнями засыпали песком, а после залили сверху блестящей «смолой», которая походила на лед. Местные привыкли; мы же изредка по ней скользили.

Звонкий и восторженный девичий голос раздался тогда, когда мы уже почти достигли цели – точнее, ее достигла Лин – увидела карты, подошла к ним, принялась рассматривать. Мне до нее оставалось два шага.

– Кинни, смотри: принцесса!

Рыжеволосая девочка лет шести от роду смотрела на меня с тем самым непосредственным восторгом, с которым умеют смотреть только дети. Без страха, широко распахнутыми глазами, полными обожания. Так смотрят на сошедшего со сказочных страниц нарисованного героя.

– Она такая красивая! А она может быть моей мамой?

На меня указывали маленьким пухлым пальчиком.

– Литти, не смей!

Провожатый ребенка – не то брат, не то дядя, – увидев направленный на меня палец, не шутку перепугался.

– Госпожа, простите ее, она не специально, не обучена манерам…

Я же смотрела на Литти, и она казалась мне отражением меня самой. Рыжая, как солнце в степи, голубоглазая, в веснушках. Кудрявые волосы шапкой, платье простое и старое; в руках деревянная лошадка.

– Тебе нравится? Этой мой папа сделал, – девочке было наплевать на чужой испуг, на этикет и на то, что один человек должен по непонятной причине кланяться другому.

«Она совсем как я…»

– …он заколдовал ей колеса, и теперь они сами крутятся!

Я не удержалась. Забыла про слова Руханы о том, что мне чего-то делать «не пристало», опустилась на корточки и восхищенно открыла рот – примитивные колеса действительно крутились сами.

– Смотри!

И Литти, желая поделиться радостью, сунула мне лошадку почти в лицо, не успев заметить мои разметавшиеся локоны. Не успела заметить их и я – не привыкла ходить с такой прической. И лошадка – р-р-раз! – и вмиг намотала мои волосы на колеса.

– А-а-а, простите! – теперь верещала Литти.

– Прикажи им остановиться! – сокрушался сделавшийся совсем уж белый лицом «брат».

– Я забыла слово!

– Вспоминай!

Наверное, было какое-то кодовое слово, запрещающее колесам движение, но Литти от страха его запамятовала. И за те несколько секунд, пока она его не вспомнила, лошадь «замоталась» в меня едва ли не до самой макушки.

– Аруан свидетель, что ты наделала?!

– Я не хотела!

– Госпожа, она…

– Т-с-с-с!

Мне все это казалось забавным. Их реакция, нужда почему-то и зачем-то бояться, думать, что сейчас случится что-то непоправимое. Просто лошадка, просто волосы – ведь ерунда.

– Ты только не плачь…

Литти мужественно старалась не проливать слезы. Стояла, сложив ладошки вместе и прижав их к груди, смотрела на меня со смесью мольбы и надежды. Боялась, что сейчас скажут плохое или даже накажут, но все же верила в лучшее.

– Все хорошо, все хорошо, слышишь?

– Кинни, она не ругается! – недоверчивый выдох облегчения. – Наверное, она моя мама…

– Литти, перестань! Вы ее простите! Ее мать потерялась в лесах уже много денниц назад, и Литти теперь во всех медноволосых ее видит.

– Так ты – не она?

– Нет, – я со странным сожалением покачала головой, – не она.

Детские губы расстроено поджались, и погас в глазах лучик. Я ее обняла. Долго гладила по спине, чувствовала исходящий от волос запах мыла и то, как нас смотрят – прохожие, Белинда, торговцы, даже зверолюди. И еще я видела удивление «брата» (для отца он был слишком молод, хотя, разве мне известны местные обычаи?). Наверное, ждал праведного гнева, злой речи, угроз и вдруг понял, что их не будет. И удивление сменила робкая нежность. Я видела это по его зрачкам – он думал о том же: «Желал бы и я, чтобы она была твоей мамой…»

Меня накрывало странное чувство. Молча торопила Белинда; нервничала от задержки Тами. До боли оттягивала волосы деревянная лошадь.

– Сейчас мы все выпутаем, сейчас…

Я старалась, как могла. И никогда не думала, что локоны и ось могут практически срастись воедино. Самостоятельно я мучилась почти минуту, затем это делала Тами, даже Лин подергала и покачала головой.

А после ей кто-то протянул ножницы.

И вопрос в глазах – резать?

Я кивнула – конечно, режь. Не стоять же здесь до вечера. Да и локон не такой уж толстый, чтобы о нем жалеть.

Вжик…

Отрезанные волосы я хотела забрать. Просто выпутать, как мусор, но не успела – Литти выдохнула:

– Кинни, это мне на счастье!

И два луча снова вспыхнули в голубых глазах – пухлая ручка погладила чужую рыжую прядь.

А Кинни смущался. И я видела в его глазах тоскливую нежность от того, что мы с ним слишком разные, мы просто два путника, нам никогда не предстоит даже познакомиться поближе. А ему всего лет двадцать, он молод и симпатичен, он мог бы предложить себя всего. Робкий, честный, настоящий.

– На счастье я подарю тебе вот это…

И я сняла с шеи медальон, который выбрала для меня в магазине Рухана, – золотой с зеленым камушком.

– Пусть он всегда хранит и оберегает тебя.

Она взяла – Кинни не смог запретить. И не стал – знал, если чудо с кем-то происходит, ему нельзя мешать.

– Давай, пойдем, – тихо бросила Лин. Когда она успела выбрать и оплатить карту? Та, свернутая, уже торчала из ее кармана.

Да, пойдем, конечно…

Эти двое, которые повстречались на нашем пути, провожали меня взглядами, будто ангела. Который прошел, обдал простых смертных запахом благостных небес, сверкнул сапфировыми глазами и навсегда оставил после себя шлейф близкого чуда. Кинни с тоской от несбыточного. Литти с застывшим на лице восторгом.

«Когда тебе отрежут волосы… – бубнила Белинда себе под нос. – Кажется, мы идем в верном направлении».

«Точно, – я вздрогнула, едва вспомнила, – ведь говорила о таком старая Мирха».

Вот и отрезали.

* * *

(Robert J. Kral – Home)

Вечер. В комнате горели четыре свечи.

Тами и Белинда спорили о том, как именно пришить к жилету с изнанки ткань с монетами – мол, так сохраннее и легче нести.

– А как ты будешь их доставать? Пришить-то не проблема.

– Да вот так…

Белинда растянула кусочек материи в стороны – ткань расползлась.

– Сильные у тебя, однако, пальцы…

«Убедилась?»

«Убедилась».

«Они могли бы быть сестрами», – отстранено думала я, наблюдая за ними с кровати. Браслет помог найти верное понятие. Двумя девчонками, живущими под одной крышей, родственницами. Которые всегда спорят, а на деле друг за друга горой. Такие склоки нельзя рассматривать серьезно, это все для вида, чтобы легче и незаметнее текло время.

Почему-то вспоминались робкий парень с голубыми глазами и маленькая девочка. Как странно, ведь все могло быть иначе… Я могла здесь родиться и вырасти, могла познакомиться с ним в селе, жить. Мы могли бы вместе ходить на танцы, обниматься до рассвета в кустах, купаться в озере, шептать друг другу признания. Оставлять на камушках подношения Светлой. Литти могла бы быть моей дочкой…

Пламя свечи танцевало на черноте оконного стекла – ночь опустилась незаметно и быстро. И словно сошлись в этой самой точке – нашей комнате, на моей кровати – все возможные точки мироздания.

Сколько разных судеб я могла бы прожить? Здесь, на Уровнях, где-то еще. И кто знает, не живу ли я их прямо сейчас? Возможно, мой двойник навсегда останется здесь, однажды постучит в чужую дверь, а навстречу выскочит девочка с голубыми глазами. И запутаются пальцы в кудрявых медных локонах…

Я впервые с тех пор, как «изменила» Дэллу, вновь чувствовала себя ничей, свободной. От любви, от страхов, от старой себя. Поход что-то менял. Тогда освободиться мне помог Комиссионер, сейчас просто тропа под ногами, чей-то смущенный взгляд. Я – это просто я. Я никогда ничья, я просто бесконечно куда-то иду. Одна я любит Дэлла, другая я никогда его не знала…

– Отдать тебе все до единой?

– А ты хочешь поверх плаща нести свой рюкзак?

– Предлагаешь его оставить? А украшения на себя нацепить?

– Утром попросим у Руханы удобную местную сумку.

«Надо будет оставить ей монет… – мягко подумала я. – Рухане».

Уже завтра мы покинем это место и никогда больше его не увидим.

Я сидела и впитывала кончиками пальцев и нутром ощущения застывшего между ударами моего сердца момента.

* * *

Я проснулась посреди ночи и долго вспоминала Литти. Сначала ее, а после крутила в воображении слово «мама» – то ощущение, которое показывал браслет: очень близкой женщины. Человека теплого, любящего, родного. Наверное, самого родного… Любовь к ней отличалась от всего, что я сознательно испытывала в последние годы, даже моя любовь к Дэллу была совсем другой. Не слабее – просто иной.

На Урмаэ, как и во многих других мирах, рождались дети. Каждый от кого-то, почва и семечко, большой, маленький, начало, конец… Давно забытые ассоциации текли рекой.

Значит, и я от кого-то…

«Где ты, мама?»

Она была где-то, жила. Просто на Уровнях нам объяснили, что «все хорошо, все живы и здоровы», сказали, что мы обязательно когда-нибудь к своим родным вернемся. И мы забыли… Позволили себе забыть. Временно. Когда-нибудь вернусь и я. Много-много Уровней спустя, а, может, просто потому что умру – всякое может случиться. Хотелось верить, что эти «много-много» Уровней проживем мы с Дэллом, что все не закончится вот так…

Я о нем совсем не думала – стало стыдно.

По непонятной мне самой причине я спрятала все чувства в дальнюю шкатулку. Они существовали там, пульсировали, бились, но на поверхность не выходили. А я-то верила, что каждый день буду лить слезы, рваться от бессилия и надежды, метаться от отчаяния и желания скорее помочь, подгонять всех «идти быстрее».

Нет, я робко дышала, но о нем просто не думала.

Странно. Украдкой перед собой неудобно. Как будто я тихонько предавала себя опять.

Спала, повернувшись спиной, Тами – ее кровать вдоль дальней стены под окном. Мерно вздымалось и опускалось одеяло, слышалось тихое сопение; горела на столе одна-единственная свеча.

Я осторожно свесила ноги на деревянный пол. С одной стороны хорошо, что деревянный – теплый. С другой плохо – скрипучий. А мне предстояло сделать несколько шагов до стола, где стоял кувшин с водой – хотелось пить.

Постель Лин в углу – оттуда тишина. И не поймешь, спит или нет.

Я поднялась с матраса – скрипнули металлические пружины.

Она окликнула меня, когда я поставила кружку с водой обратно на скатерть.

– Не спится?

– Пить захотелось.

Белинда говорила очень тихо, я шепотом.

Она села на кровати, подтянула к себе ноги.

– Иди сюда, тебя что-то терзает, я вижу.

И похлопала по краю своего матраса – садись, мол.

Я могла уйти. Повторить, что все хорошо, качнуть головой, упереться. Ведь Лин – не подушка для слез, не советник, она не обязана всех слушать. Тем более «слабачек».

Но я подошла и села, куда указывали. Какое-то время молчала.

– Что?

Колыхался свечной огонек, будто на него изредка дули.

– Если что гложет, говори. Тревоги в себе не держат. Ты пока не умеешь отпускать сама, значит, надо вслух… Переживаешь за Дэлла?

Я вздохнула.

– Скорее, за себя.

– В смысле?

– В том, что я почему-то совсем о нем не думаю. Как разлюбила… Хоть знаю, что это не так.

Белинда слушала, не перебивая.

И ощущалась «мамой» – человеком родным. Совсем чуть-чуть, но все-таки.

– Знаешь, – призналась я, – я думала, что буду плакать. Горевать, метаться, беспокоиться…

И умолка, как отрубили. Зачем-то скомкала в пальцах край чужого одеяла.

– Ты достаточно наметалась в Нордейле – сколько можешь? Забыла, сколько эмоций пережила, как чуть не перегорела?

Я не забыла.

– Так вот, у любого человека есть предел и надобность в отдыхе. Твое сознание, как только мы попали в другие обстоятельства, дало команду на временный «отбой». Это нормально. Даже хорошо.

– Ты так думаешь?

– Я знаю.

Мы шептались, как подружки. Как будто у нас на дереве был домик или палатка из простыней с провисшими боками, смастеренная на стульях. И один на двоих секрет.

– Хочешь совет? Успокойся. Дай себе просто быть – не осуждай себя и не оценивай. Что бы ни шло в голову, что бы ни шло из нее.

Я была признательна за эти слова. За ставшую почти уютной тишину чужой ночи. За доверие, за поддержку.

– Ведь твоя любовь к Дэллу всегда была для тебя удавкой, ошейником…

И вдруг обиделась. Совершенно не ожидала шипов после мягких поглаживаний.

Белинда не стала обращать внимания на мои поджатые губы.

– …Вот ты ее и отпускаешь сейчас, переосмысливаешь. Ведь когда ты позволяешь себе о чем-то или о ком-то больше не думать – это тоже переосмысление. Ты расплетаешь косу, куда была вплетена колючая проволока – твоя униженность, нужда в другом. А заплетешь косу уже новую – свободную, красивую, по доброй воле. Такая любовь куда крепче прежней.

И обида рассеялась.

Неожиданно ощутилось, что она права – я просто все отпускаю. Все. В какой-то мере прощаю и прощаюсь, потихоньку становлюсь новой. И однажды стану ей. Если хватит времени и сил.

– Спасибо.

– Все будет хорошо. Ты спи, – прошептала Белинда после паузы. Выдохнула расслабленно и закрыла глаза.

* * *

(Peter Roe – Inevitable Destiny)

Нордейл. Уровень 14.

Она стояла позади него с немым вопросом – Дрейк без слов знал, с каким. Смотрел в окно, туда, где падал снег, и думал о том, что заранее знал, что все так обернется. Его ребята – не дураки. Он собирал их – «не дураков», он гордился ими – «не дураками». И теперь, конечно же, они собрали разрозненную информацию воедино и отправили к нему единственного человека, которому он всегда был открыт, – его Бернарду. Знали, он не откажет в объяснениях, и что она – связной мост между ними.

Дина молчала. Давно научилась чувствовать его, как себя, – никогда не давила, понимала: любому слову есть правильное время.

И он вздохнул. Произнес:

– Я расскажу, и они сочтут меня чудовищем. А я должен быть таким, знаешь, должен каждому позволить пройти свой путь, даже если это сложный путь. Но они обвинят меня в том, что это я вынудил Меган сбежать на Урмаэ. И еще в том, что она прихватила с собой Тами и Белинду…

Удивление Бернарды по поводу «Урмаэ» и последнего его предложения застыло на ее губах новым слоем тишины. Вместо этого она приблизилась и обняла его – осторожно, очень мягко. И он услышал в этом главное: «Я никогда не сочту тебя чудовищем».

«Не торопись с выводами», – сказал бы он. Но не сказал. Вместо этого обронил:

– Собирай всех через час в конференц-зале. Не имеет смысла рассказывать кому-то одному. Уж лучше сразу всем.

* * *

Они сидели на стульях напряженные и внимательные. А посреди комнаты, разделяя его и слушателей, вращалась голограмма стеклянного «гроба» Дэлла. И он сам – спящий в нем. Дрейк передал трансляцию для наглядности – «вот он, живой и невредимый». Почти.

И говорил. Рассказывал, как есть, не пытаясь отбелить себя в их глазах, не пытаясь предстать кем-то иным – лишь собой. Да, «Дэлл заразился «вирусом», принесенным с чужих земель, да, он самолично вынудил Меган подбросить ему фотографии ложной измены, да, предложил ей шагнуть дальше, но она выбрала иной путь…»

Объяснил, куда она делась и почему. И про остальных «пропавших». Ведь Рэй не отстанет – у него уже пятки горят броситься по следам Тамарис. Даже Бойд тщательно скрывает шило в заднице, а внутри кипит готовым порвать любого зверем.

Ребята хранили молчание долго. И впервые старались на него не смотреть – не обвиняли в открытую, силились понять и принять тот факт, что не было иного выхода, нежели поступить так, как он поступил…

А как еще?

Монстр? Нет, он просто видел дальше и больше и иногда забывал, что доступ ко многим информационным слоям для них закрыт. Забывал, что они люди, а он нет, что между их видами есть огромная разница, которая для него иногда стиралась.

Лайза, вцепившись руками в локоть Мака, смотрела на собственные джинсы, Хантер на плавающий посреди комнаты Дэллов «гроб». Аарон в собственные мысли; Халк на стену. Стивен до сих пор корил себя за то, что не разглядел болезнь и не смог помочь, – Тайра незаметно гладила его ладонь.

– Ты будешь пытаться ему помочь? – тихо задала вопрос, интересовавший всех, Бернарда.

– Буду. Если меня вынудят обстоятельства, – Творец Свидетель, Дрейк не желал вмешиваться в этот процесс. – Но я до сих пор не уверен, спасет ли это его. Или убьет. Поэтому я предпочитаю дождаться наших «путешественниц». Надеюсь на их скорое возвращение.

– С Тами все хорошо?

Рэй не мог не спросить – слишком волновался, хоть и пытался это скрывать.

– С ней все хорошо, – кивнул Дрейк. – Она вернется.

– И Белинда?

Не упустил возможность задать вопрос Бойд.

– И Белинда.

«А Меган?» – этот вопрос не задал никто, лишь сгустилась в комнате напряженная тишина.

– Возвращение Меган всецело зависит от нее самой и от ее решений, – пояснил, чтобы не дожидаться очевидного.

Смотрела на противоположную стену Шерин – губы поджаты, в глазах тревога.

Спустя мгновение в полной тишине прозвучал спокойный и холодный голос Ассасина:

– Мы должны пойти за ними.

Дрейк уловил момент, когда резко выросло всеобщее оживление – сейчас они вдохновятся этой идеей, соберут «спасательную команду», ринутся в бой… Он ждал этого момента и оттягивал его, как мог. Не дал им даже отреагировать на слова Рена.

– Никто не пойдет на Урмаэ! Я запрещаю.

И холод в аудитории – мол, разве это правильно? Мгновенный флер от Бернарды – но почему?

Потому что. В этом и заключалась грандиозная разница между ними: люди были готовы действовать сразу же, он – после просмотра карты Судьбы. И ни один вариант, если кто-то двинется следом, не заканчивался «победой».

– Нельзя, – еще раз отрубил жестко, когда столкнулся со злым взглядом Хантера. – Я намертво заблокирую все входы и выходы. Вы не сможете пробиться, даже если очень пожелаете. Почему?

Вздохнул так, будто на плечи давили пудовые гири.

– Когда кто-то ставит ногу на тропу, он должен ее пройти. Сам. Меган приняла решение и выбрала для себя трудный путь. Но это ее путь. И никто не имеет права в него вмешиваться, если сама жизнь не толкает вас в помощь. Вы хотели знать, что с Дэллом? Я пояснил. Про Белинду и Тами? Теперь вам все известно. Судьба Меган сейчас всецело в ее собственных руках. Так надо и так правильно. Я все сказал.

Последние три слова, если бы они были наглядно видны, были бы покрыты изморозью.

Расходились все в полной тишине.

– Видишь? Я для них монстр…

Ему должно быть наплевать, но он слишком к ним привык, полюбил. В аудитории осталась лишь Дина, и она единственная никогда его не судила.

– Я толкнул Меган на нежеланные действия, я не развоплотился, чтобы уже разбиться в лепешку и выудить эту тварь из мозга Одриарда, – так они теперь считают.

Она подошла и обняла его снова, и он обнял в ответ, уткнулся носом в теплую макушку.

– Но, если они создали эту ситуацию для себя, значит, она им требовалась. Обоим.

– Скажи, – прошептала Дина после паузы, – а Меган вернется?

– Я не знаю.

Плохой ответ. Но честный.

– Я ее пока здесь не вижу.

И от того еще тревожнее. Тами – да. Белинда – да. А Меган на картах нет… Почему? Желал бы он и сам знать.

– Но все возможно.

Бернарда гнала от себя ненужное: «Как же Дэлл без нее? Как мы все? Ведь непоправимого не случится?…» Она умела не фокусироваться на негативном, но последнее все равно являло себя во всей красе – мол, уверена, что не хочешь обо мне подумать?

– Все будет хорошо, – прошептала за них обоих. – Я выбираю именно этот вариант.

Наивная. И всегда светлая, несгибаемая.

Он улыбнулся грустно и без слов.

 

Глава 7

Тамарис

Очередная поездка в неизвестность.

На санях, в которых они теперь сидели, не был установлен кристалл – тот обслуживал только «городские» телеги. А это транспортное средство с выпуклыми бархатными сиденьями, гладкими линиями полированного дерева и дверцами с двух сторон действительно напоминало сани, только без полозьев – на колесах. И запряжены в них были очень странного вида «кони» – скорее, мощные приземистые вислоухие псы, ростом с лошадей. Огромные мускулистые лапы, слюнявые рты, хриплое дыхание, блестящие глаза размером с блюдце…

Псами «рулил» кормчий. И, чем дальше от городской черты, тем темнее – светлое небо оставалось позади. А впереди бесконечный путь по разбитой равнине к холмам.

Тами мысленно писала Рэю очередное письмо.

«… Я немного боюсь сегодняшнего дня. Мы хотели выдвинуться очень рано, но когда собирали вещи, в комнату вошла Рухана, сообщила, что внизу сидит «странник» – какой-то мужик, который много где путешествовал, – и его можно расспросить. Видел бы ты, с какой скоростью из комнаты вылетела Белинда. Она долго с ним говорила. Передавать подробности не буду, но, если вкратце, то он сказал, что для того, чтобы попасть к Охлам, нам нужно будет пересечь Расселину Мурдаков (не знаю, кто это такие, не спрашивай). И да, я тоже думаю, что даже их имена звучат неприятно…»

Она не стала добавлять, что Мурдаки – порождения тьмы, самые настоящие твари.

«Белинда очень напряжена, боится за нас. По совету этого странника она накупила еды для стража Границы и еще хорошей выпивки. Вроде как, если его накормить и напоить, он может поставить на нас магический знак невидимости…»

И снова пропустила слово «временно». Лучше так, чем никак. За пять минут они смогут оставить Мурдаков позади хотя бы на чуть-чуть.

«В общем, мы везем с собой еду и много бутылок какого-то пойла… Ничего, доберемся. И в любом случае нам нужно попасть к Охлам, потому что только они могут позволить нам воспользоваться своими магическими тоннелями, иначе топать нам до Урмонов месяца два или три (а я так хочу тебя увидеть…). Меган все время молчит и кусает губы. Кажется, она бесконечно копается в себе, что-то переосмысливает. Наверное, вдали от Нордейла и привычного мира многое пошло для нее не так – я понимаю. Кстати, этим утром после разговора с Белиндой я дала ей магическую птичку… Ах, да, я же тебе не рассказывала…. Я купила несколько волшебных вещей в магазине, а эти птички, как мне сказали, на удачу. Чтобы она сработала, нужно нажать ей на грудку, и магия «включится». Пока птица светится – удача на твоей стороне…»

Кажется, она нам понадобится.

«У меня три таких птички, но Лин полагается только на свои силы, а Меган взяла, так что у нас есть дополнительная защита».

Ну и пусть я не знаю о том, как именно она работает…

«Как дела? Как дома? Мирстон уже стал мирным или еще нет? Надеюсь, когда мы вернемся, все будет тихо и спокойно. Люблю тебя, очень скучаю… Т.»

Когда она вернется, Рэй, скорее всего, наколотит ей задницу. И будет молча упрекать, да так, что она всем телом прочувствует. И только потом обнимет, прижмет, почти задушит.

Она будет очень-очень ждать этого «потом».

Ехали долго. Когда остановились, вокруг окончательно стемнело, лишь вдали на горизонте тонкая полоса, как голубой закат, – городская черта.

– Ф-р-р-р-р… Приехали!

Кудлатый кормчий натянул поводья – псы неохотно встали. Один фыркнул, облизнулся, принялся нюхать землю.

– Выходим, дамы, дальше дороги нет…

Дальше не просто не наблюдалось дороги – дальше раскрывал пасть примерно тридцатиметровый спуск в укутанную мраком долину. Шириной с километр. А на той стороне булыжники – путь наверх.

– Вон там, – кормчий указал на противоположный край расселины, – земли Охлов.

Белинда, уже сошедшая с саней, стояла по соседству с кудлатым мужиком.

– А где Страж?

– Левее. Пройдете метров триста, увидите его хижину.

Она протянула кормчему золотой. Тот посмотрел недоверчиво, удивленно – мол, зачем? Дорогу оплатили еще вначале.

– Уважаемый, дай совет. Какой хочешь, на твой выбор.

Старик понял, потер усы. И сразу сказал:

– Не суйтесь в расселину. Твари злые, запах чуют хорошо. У тебя, Бохи, шансы дойти есть. У них – нет.

Тами поежилась; Меган инстинктивно приложила ладонь к груди – аккурат к тому месту, где прикрепила под плащом птичку.

Лин покачала головой. Этот совет не пойдет – другой.

– Хм, – дед смотрел с сочувствием, – тогда попросите Охлов помочь вам до того, как сунетесь вниз.

– А вот за это спасибо.

Дед принялся собирать повозку в обратный путь, а Белинда погрузилась в себя и надолго умолкла.

* * *

Меган

Страж оказался пьяным – так мне показалось. Очень недовольным, что его разбудили, злым. Он вывалился из абсолютно темной хибары – здоровый черноволосый кудрявый мужик. Немолодой уже, кажется, озверевший от жизни вдали. И теперь не то рычал, не то орал спросонья, чтобы мы оставили его в покое.

– Уважаемый, мы привезли тебе еду! – настаивала Белинда и положила впереди себя объемный мешок. Я знала, что в нем картошка, запас мяса, сыра, лука, крупы.

– Купить меня решили?!

Кажется, отшельник окончательно сбрендил.

– Или отравить? Идите, куда шли!

– И еще выпивки…

Белинда позвенела бутылками.

– Много выпивки.

Она знала, куда давить.

Даже в синеватом сумеречном свете, в котором мало что удавалось разглядеть, я увидела, как в глазах стража мелькнул интерес.

– Выпивка… – фырканье сделалось не таким агрессивным. – Покажи еду!

Лин неспешно, как если бы разговаривала с террористом, взявшим заложника, наклонилась и развязала мешок. Достала половину головни сыра, буханку хлеба – явила все это на вытянутых руках.

– Отломи…

– Что?

– Вон то…

Он указал на сыр.

Белинда подчинилась – убрала хлеб в мешок. От сыр отломила небольшой кусочек.

– Теперь брось ей…

И он указал на меня пальцем.

«Почему мне?»

– Она у вас самая богатая, значит, сама ценная. Ты – Бохи – умеешь нейтрализовывать яды, думаешь, я дурак? Пусть съест…

Странно, этот могучий мужик действительно боялся, что его отравят. Почему? Мы не знали.

«Кидай», – кивнула я Белинде. И та бросила.

Конечно, поймать небольшой светлый кусочек впотьмах – та еще задача. И, естественно, я его уронила. Как раз туда, где земля влажная, клейкая. Долго отряхивала перепачканную еду, но до конца не смогла, а омыть нечем.

– Давай уже!

И я сунула сыр в рот. Долго «со вкусом» и вызывающим видом жевала.

А на зубах хрустела земля.

«Вот я ее и наелась». Как сказала бы Белинда – мы на верном пути. Хорошая новость, если бы ни Мурдаки впереди.

– Глотай.

Мужик, кажется, видел в темноте.

Я проглотила. Поморщилась, потому что жрать землю невкусно. Показала язык.

Страж, наконец, расслабился. Пробурчал хмуро, но уже не зло:

– От меня чего надо?

(Jennifer Thomas – Ascension)

Белинда

Страж сказал: надо бежать быстро. И они бежали. На пределе возможностей, в максимальном темпе, но все же, как ей казалось, слишком медленно. Под ногами камни, песок – вокруг пока тихо, лишь прозрачная темнота со всех сторон. Шумное дыхание, шорох одежды, перекатывающаяся галька под ногами; отшельник оказался добр – поставил им троим не только временный знак невидимости, но и сбрызнул чем-то едким, по запаху походящим на скипидар. Пояснил – ненадолго отобьет тварям нюх.

Всего лишь тысяча метров. Как мало, как много, как долго… Она бы бежала быстрее – тренировалась каждое утро, развивала выносливость, выдержку, умела наращивать скорость и не выдыхаться. Но девчонкам уже спринт давался трудно, а ведь миновали всего метров триста.

«Быстрее!» – хотелось орать ей, но они делали, что могли.

«Он был прав – она одна бы успела…»

Быстрее! Быстрее! Они и так неслись, как сумасшедшие, а ей казалось – ползут, как улитки.

Лин бесконечно прощупывала пространство – позади кто-то есть, позади начинается движение – пока еще далеко, но она чувствует.

Она четко уловила «их» приход, когда до противоположной стороны оврага осталось всего шагов сто. Монстры стекались с двух сторон – с противоположных концов. Учуяли! И нагоняли, как лавина, как воды бурной реки.

– Быстрее! – теперь заорала Лин вслух.

Они ощущались ей, как поганая прогорклая нефть – беспросветный быстро приближающийся ее поток. И их было слишком много! Сотни? Скорее, сотни сотен, сотни тысяч – слишком много. Даже Джон никогда не устраивал такого в Пантеоне – бессмысленно, не выжить. Но однажды он изрек: «Бывают варианты, когда нет других вариантов – только бежать и молиться».

Молиться пора было начинать. При таком количестве невозможно отбиться. Они либо успеют взобраться на камни, либо нет. «Нет» – не вариант.

– Туда! Туда! – вдруг заорала дико, когда противоположную сторону стало можно различить. Увидела, что есть место, огороженное двумя огромными булыжниками – спасительный проход. Если девчонки успеют туда, она встанет на пути черной лавины преградой, сможет хоть сколько-то ее сдерживать. Они заберутся наверх, а потом уже она сама…

Мурдаков стало слышно, как черную жижу – кипящую, рычащую, шуршащую цепкими лапами. Ближе, ближе, непозволительно близко. Если бы ни эти камни, она не смогла бы спасти ничью жизнь – вертелась бы волчком, но девчонок бы не уберегла.

– Лезьте наверх! Как можно выше! Не срываться!

Они, наверное, и сами не собирались срываться, но она вошла в режим тотального «белоглазого» воина – уже не видела и не ощущала ничего, кроме собственного тела, мечей в руках и врагов.

Меган и Тами Лин пропихнула в проход едва ли не пинком под зад, сама тут же развернулась, чтобы принять бой.

И почти сразу ощутила безнадегу – проиграет.

– Ну, уж нет!

Прорычала самой себе. Не полегла в Лесу, не поляжет и здесь.

Они навалились скопом. Зубы, пасти, рык, клацающие клыки и бешеный рев. Ее мечи вращались веером – летели черные головы – уродливые, вытянутые и безухие. Летели в сторону тонкие лапы, похожие на обтянутые тканью кости. Мурдаки выглядели, как покрытые углем ожившие скелеты – бешеные, проворные и голодные.

«Тысячи… Их тысячи!»

Она уже не чувствовала, как вращается, все на автомате. Слышала, как за спиной срываются под подошвами вниз камни – девчонки лезли наверх.

Ей бы Бойда… Но Бойда нет. А перед ней уже груда из поверженных тел. Сбоку, с другого бока, в прыжке, прямо в лицо… Твари наваливались на нее одной сплошной массой.

«Я не смогу», – думала Белинда отрешенно…

Она думала, их будет чуть меньше. Не так беспросветно. Ведь ей даже не повернуться, чтобы поставить ногу на камень. Ее ухватит сразу десяток глоток, ее моментально стянут назад, порвут.

Страж был прав…

Но она билась, потому что не умела сдаваться. Порешила еще нескольких, после еще и еще. Две руки, два меча, одна кипящая голова – цельная машина для убийства. Но даже непобедимого можно накрыть количеством.

Неужели молиться?

Нет, она еще какое-то время не устанет, только вот повернуться и взобраться наверх ей не дадут. И некому прикрыть спину.

Неужели действительно начинать молиться? Вспомнился Джон – его серо-зеленые глаза… А после далекий монастырь. И Бойд, который может никогда ее не дождаться.

«Надо было взять с собой Рим. Я бы прикрыла ее… И она прикрыла бы девчонок дальше…»

Неужели думает о смерти?

Попробовать развернуться?

Знала – не выйдет. Знала, как всегда наперед, – Сиблинг научил хорошо оценивать собственные шансы.

Камни срываются все дольше – девчонки все выше. Наверное, уже в безопасности.

Ее укусили за руку, оставили глубокую рану на плече – Лин стряхивала тварей с рыком, уже с пеной у рта.

А потом поняла: все, самой не справиться.

И, даже зная, что теряет драгоценные секунды, дотянулась до серебряного колечка в ухе, потерла его и мысленно, что было мочи, завопила: «Джо-о-о-о-н!»

Эти секунды и этот крик стоили ей еще двух ран – пока еще не смертельных. Кажется, ей вывихнули палец, дотянулись зубами до бедра. Она махала мечами, крутила, рубила, протыкала, колола…

Он не услышит… Слишком далеко. У него, наверное, ночь, другой мир…

И вдруг – отстраненная, странно спокойная внутри – поняла, что видит последние секунды своей жизни. Где-то как-то она проколется не потому что плоха, а потому что врагов слишком много. Но до этого момента она порежет все, до чего сможет дотянуться. И умирать будет, трепыхаясь. Заберет с собой всех, кого коснутся лезвия.

Прыжок еще троих прямо ей в лицо, двое сбоку – оскаленные тощие церберы, настоящие безжалостные порождения ада.

Мозг успел выдать – не отбиться, не выжить: смерть.

И в этот самый момент с неба, как столб голубого огня, полыхнул луч…

Семнадцать секунд – она каким-то непостижимым образом считала. Ему понадобилось семнадцать гребаных секунд, во время которых она выстояла. А после энергетический удар такой силы, что мурдаков отбросило от нее, как осколки от эпицентра мощнейшего взрыва. Они летели по горящему синими искрами воздуху, кувыркаясь беспомощными игрушками. Легкие, похожие на золу.

Синий напалм – вот что он выдал. Ударил по чужой планете с такой силой, что едва не треснула местная земная кора.

И она побежала. Развернулась, поползла наверх из последних сил, как сумасшедшая паучиха. Ее шанс. Ее единственный шанс, пока оставшиеся в живых не напали снова. Драгоценнейший момент.

Он, наверное, спал…

Пальцы срывались, Лин сдирала их в кровь; саднило от боли все тело.

Но проснулся… Или просто услышал. И он никогда никому не скажет о том, что «случайно» позаимствовал мощь у собственного Реактора в Нордейле, чтобы ударить по Урмаэ… Он это сделал.

Она взобралась наверх и перекатилась подальше от края, хрипя. Отметила, что ее спутницы в порядке, закашлялась, только теперь почувствовала, как везде больно. А после принялась смеяться, хохотать, как ненормальная.

На нее смотрели с удивлением, тревогой и опаской.

И спрашивали:

– Лин, а что это было? Что за луч?

– Откуда он взялся?

– Это Охлы?

– Мы думали, что ты…

– Эй, ты в порядке?

Кажется, они растирали по щекам слезы.

А она смеялась и кашляла. Смотрела в темное небо над головой:

– Семнадцать секунд! Ты смог… Я тебя расцелую, когда вернусь… И насрать, что Яна…

* * *

Сколько-то она лежала с закрытыми глазами, восстанавливала дыхание.

А рядом тихо разговаривали.

– Идти туда, думаешь?

– Ага. Там небо светлое.

А под ней сухая и теплая земля. Живая. Скребут почву пальцы. Она все еще чувствует, дышит…

– Блин, я бы сейчас слона сожрала.

– Точно. Или печеньку…

– Да, я тоже согласна на печеньку.

Пауза. Беспокойный вздох. Шорох одежды.

– Надеюсь, дальше будет проще.

А следом Мег:

– Надеюсь, уже скоро дойдем, – тишина. – Мне ведь отрезали волосы, земли я тоже поела…

– А что там третье?

– Надо сказать «да».

– Так скажи, может, быстрее дойдем.

– Надо сказать не там, где надо…

– Тьфу.

Брошено беззлобно и без обиды, с ноткой разочарования.

Над Белиндой чужие звезды. А в другую сторону от расселины вновь светлеющее небо.

Над Мурдаками до сих пор плавали голубые искры. Колыхались, таяли медленно, как смертоносный снег; Лин улыбалась.

(Dyathon – Could be)

Меган

И вновь пламя незнакомого цвета – светло-фиолетовое, белесое. Опущенный на наши макушки ковер тьмы, и лишь две полосы зарева на противоположных концах горизонта – одна дальше, другая ближе. Нам туда, где ближе.

Этот костер мы с Тами едва смогли соорудить – очень долго и кропотливо собирали сушняк, когда отодвинулись от расселины достаточно далеко. Помогли Лин поставить палатку, постелили ей постель, бросили в кружку с водой регенерирующую таблетку, уложили спать.

До этого помогли обработать ей раны. Перевязывала Тами, я светила фонариком телефона – сажала дышащую на ладан батарею. И до сих пор держала телефон в руках – забыла убрать.

Рядом на сухой траве лежала снятая, наконец, с волос диадема. Она до сих пор казалась мне частью бутафории, призванной превратить меня в чужих глазах в куклу.

Тами сидела рядом, хрустела второй печенькой – проголодалась. Я свою уже съела. Теперь мы пытались соорудить «чай» – ждали, пока в закопченной кружке над ленивым и слабым пламенем вскипит вода.

Пережитый стресс дался сложно нам всем и вылился в усталость и странную апатию.

Мы молча радовались одному и тому же – живые. Все.

Потому что там и тогда, когда мы смотрели на бой Белинды с обрыва, это был фильм ужасов с единственным безнадежным исходом.

Но что-то помогло. Кто-то? Она так и не сказала…

Тами доела паек, стряхнула крошки с одежды, зацепилась пальцем за погасшую брошку-птичку, аккуратно отцепила ее. Попросила:

– Ты свою тоже не выбрасывай, ладно? Оставлю на память.

– Хорошо, – я помолчала. – Думаешь, они помогли?

– Не знаю.

«Но мы тут. Дышим».

Точно.

Наверное, нужно было убрать телефон обратно, но я зачем-то нажала кнопку включения экрана. Посмотрела на оставшиеся двенадцать процентов заряда, иконку «Установки», «Контакты» (когда еще появится сеть, чтобы звонить?), после на «Фотоальбом». Нажала.

И снова мы. Словно из другой жизни – беззаботные, счастливые, расслабленные. Да, расслаблен Дэлл. Но не я. По непонятной мне причине я впервые смотрела на саму себя другими глазами – почему я раньше не замечала этот вечный испуг, сидящий в глубине собственных глаз? Вроде бы счастливое лицо, улыбающееся. А во взгляде тщательно скрываемая паника, словно незаметный разрушительный вибрационный дребезг…

Потому что я всегда боялась потерять Дэлла. Любила болезненно, надрывно, отчаянно желала, чтобы такой, как он, во что бы то ни стало, любил (замухрышку?) меня.

Одна фотография, другая, третья. Тень на дне моих глаз везде, как вечная спутница. Теперь я точно знала, что именно она означала, – вечный страх. Что я недостаточно хороша, что однажды что-то случится, и я все-таки его потеряю. Добоялась. А, может, потому что боялась, все и случилось?

Тами ворошила угли, подкидывала сверху веток, чтобы костер занялся плотнее.

– Тами?

– А?

– А ты… боишься потерять Рэя?

– Я? – она удивилась, но поняла вопрос. – Нет, наверное. Что толку бояться? Я теряла его в Кубе… Теперь просто знаю, что мы всегда пройдем навстречу друг другу достаточное количество шагов, чтобы этого не случилось. А почему ты спрашиваешь?

– Потому что я… всегда боялась потерять Дэлла.

А теперь отпускало, будто разжимались тиски. Не знаю, почему. Может, потому что уже практически потеряла, когда он заболел, когда я «изменила» ему, когда вдруг ощутила, что отдаляюсь, теряю эту странную болезненную связь. Косу с колючей проволокой, как сказала Белинда. Она была права. Моя любовь – вечное переплетение радости с болью, что-то, не дающее саднящей коже зажить. Розовые ее слои и новые шрамы. Ерунда какая-то… Зачем я все время делаю это с собой?

– Я так же боялась потерять бывшего… придурка, – она не сразу подобрала верное слово, чтобы охарактеризовать Вальдара. – Все заглядывала ему в рот и глаза, очень хотела, чтобы он посмотрел на меня иначе, с огромной любовью. Только я тогда не понимала, что, пока я этого боюсь, этого не случится. Это, как фильтр, через который все видишь. Даже если бы он достал мне Луну с неба, я бы все равно тряслась, что что-то делаю не так. Такой страх, он, знаешь… с ним каждый разбирается сам. И другие ни при чем.

В яблочко.

Пока я ношу с собой эту фобию, на моих фото всегда будет лежать та самая тень – не заметный дребезг разрушения. А он мне нужен? Прежний этап жизни закончился, а новый еще не наступил. Коса с колючей проволокой уже начала расплетаться. Спадал с шеи ошейник, развязывалась удавка. Когда-то я самолично затянула ее себе, страшась расставания. И в итоге потеряла себя. Страх всегда творит с людьми одно и то же.

Вода закипала медленно; Лин спала. Тами сказала, что таблетка подействует безотказно – она самолично однажды выпила такую и быстро поправилась, – поэтому после выпросила военный набор с такими таблетками у Рэя.

Мигали над головой звезды; тянуло прелой травой и ночной сыростью. Где-то одиноко тянул песню местный сверчок – видимо, никак не мог решить, сейчас ночь или уже день? На Урмаэ не поймешь.

И под этим светом неизвестных созвездий, под деловитый треск поленьев мне вдруг стало ясно, чего именно я хочу. Хочу любить. Да, его же – своего мужчину. Но не так, как раньше, а свободно. Не для того, чтобы он не ушел или разглядел во мне кого-то, а любить для себя. Ради радости, ради удовольствия, ради самой любви. Уже без тени, без сомнений. Просто потому что я так выбрала. И тогда коса станет той самой – гладкой, струящейся, блестящей.

Как же здорово будет дышать без удавки, без паники, что недостойна, что однажды расстанемся. Просто. Любить.

Мне нравились оба эти слова. Просто. Любить. В них заключался невидимый смысл целой Вселенной. Хорошие слова, правильные. И однажды я сумею принять их звучание сердцем.

Вскипела, наконец, вода – мы заварили пакетик с чаем. Разлили по кружкам, тянули долго, с наслаждением.

– Надеюсь, эти Охлы будут к нам добры.

«Очень, очень хочу в это верить», – слышалось между строк. С небольшой, впрочем, надеждой на это.

– Да уж…

– Пешком совсем не хочется. А с их тоннелями, вроде как, моментально.

– Может, возьмут деньгами?

Длинный выдох. Мол, может, возьмут, может, и нет. Но мы поборемся.

Я не заметила, когда она достала сигарету – не видела, чтобы Тами раньше курила.

– Я очень редко… – она поймала мое удивление. – Но сейчас мне надо. Ты не против?

– Нет.

И, когда потянуло в мою сторону табачным дымом, я вдруг удивила саму себя – втянула его с удовольствием, с истинным наслаждением. Табак. Из Нордейла. На меня дохнуло домом.

* * *

Уровень 14. Нордейл.

– Ты отследил их перемещения?

– Я залез в каждую дыру, в которую смог залезть. Гнул Комиссионный код и так, и эдак. Ничего.

Логан поджал губы. Он и сам не любил неудач, а тут провел почти три часа, мучая сеть. Все напрасно.

– Комиссионные камеры?

Хантер понимал, что давит, но не мог не давить. Он должен был отыскать Тами прежде… «Прежде, чем что?» Прежде, чем придется задавать себе этот вопрос. Камеры Комиссии всегда оставались невидимыми и работали не как обычные электронные гаджеты, но как сканеры пространства. Они никогда не спали и наблюдали абсолютно все, что происходит на Уровнях.

– Они отключились в тот момент, когда эта троица показалась из подъезда. Именно там, где нужно.

«Как будто кто-то помог…»

Они оба знали, кто – тот, кому это было выгодно. А выгодно дать позволение на сумасшедший поход было только Дрейку. Чертову мудозвону Дрейку, который все в чужих жизнях видел шиворот-навыворот.

– Так отследи отключенный тоннель!

– Думаешь, я не пытался?

Синие глаза Эвертона полыхнули раздражением – «не держи меня за идиота!».

– Отключенных тоннелей одновременно возникло множество. Бесполезно знать, по какому они прошли. К тому же, что будет, если ты узнаешь номер Портала, который они использовали? Доступ для всех закрыт…

Рэй вернулся домой и долго сидел в кресле, сжав подлокотники напряженными пальцами. Он умел ждать и быть терпеливым. Но он ненавидел ждать. Не тогда, когда это касалось Тами. Одно дело – проявлять терпение к собственной судьбе, когда живешь бобылем и не знаешь, станешь ли однажды полноценным человеком; другое, когда твоя женщина ходит неизвестно где. Он не привык оставлять ее одну.

А Информаторы молчат. Сволочи. Он предложил им за информацию такую сумму денег, что даже не жадный продал бы свои самые грязные секреты, а эти лишь обрывают связь. Что за ловушка? Бездействие – не просто утомительно, иногда оно убивает.

Хантер чертыхнулся. Впервые за долгое время пошел за выпивкой, матерился, наливая брэнди.

Плевать на предостережение Дрейка и изморозь в его глазах. Они пошли бы за своими женщинами вместе – он и Бойд. У того давно катушка съехала, еще после Леса. И, хотя он умел держать себя в руках, Рэй знал, что означает тлеющий в глубине глаз Уоррена огонек – тот порвал бы на своем пути всех. Они бы порвали…

А теперь только тишина в пустой квартире. Потому что впервые в жизни ни одной зацепки. Ни одной.

* * *

Когда тихонько скрипнули ступени, ведущие на второй этаж (точнее, одна ступень), Джон как раз пил на собственной кухне кофе. Редкий момент передышки. Эту ступень он специально оставил «звучащей», чтобы лишний раз не прибегать к включению внутреннего зрения, а просто по-человечески слышать.

Он любил, когда она скрипела под ногами Яны. Та так и не научилась ее обходить. Или не желала скрываться – Сиблинг улыбался.

Но сейчас наверх поднималась не Яна. Она не могла бы вернуться самостоятельно из Екатеринбурга (они всегда возвращались вместе), где гостила у собственных родителей, которых он недавно специально для нее отыскал. Наверстывала то время семейной любви, которое никогда в прошлом не знала. Он понимал. Он был «за».

Джон не удивился, увидев Дрейка.

Только Начальник мог точно определять координаты его несуществующего для обычных карт дома, только он мог телепортироваться в него мгновенно. И только он существовал вне времени, и потому мгновенно видел все, что существовало в любом из моментов «сейчас».

Сиблинг подумал, что стоило бы напрячься. Но в чем суть?

– Отдыхаешь?

Дрейк, не дожидаясь приглашения, занял свободное мягкое кухонное кресло за столом напротив. Спросил:

– И мне нальешь?

Джон отправил мысленный сигнал кофе-машине. Та включилась и зажужжала, нагревая воду. После потекла в заранее подставленную вторую чашку густая коричневая смесь. Кофе Дрейк, развернувшись, взял сам. Отсалютовал им, мол, спасибо, пригубил, позволил себе пару секунд наслаждения. Гурман должен оставаться гурманом, даже если планировал серьезный разговор.

И Сиблинг знал, о чем он пойдет.

– Хорошо у нас все, спокойно. Кажется, в Мирстоне дела налаживаются. В отделах все стабильно, фон везде ровный. Да и погода радует, не находишь?

За большим окном, у которого они сидели, блестел снег. Минус четыре; ночь. Фонари.

Тишина. Кофе горчил. Яна всегда настраивала машину на «латте», и он в этот раз переусердствовал, повернув ручку на «черный».

Джон не стал суетиться и предлагать печенье. Дрейк из воздуха мог сотворить не то, что печенье, а все, что в голову взбредет. Да и лишние слова ни к чему. Сам дойдет до сути.

Хорошо, что Лин со своим сигналом застала его в редкое нерабочее время. Хорошо, что ему не пришлось отрываться от сверхсрочных задач, хорошо, что он успел сориентироваться и сделать все, как надо. Даже сам остался доволен.

– Из Лаборатории хорошие вести: они доделали трилальный раствор, можем приступать к его изготовлению. Фурии открыли новый Коридор…

Все о стороннем, почти о незначащем. Будто в гости, и правда, зашел друг – на сигаретку, на разговор по душам.

– И, кстати, тут странный инцидент случился…

«Вот и дошел до главного».

– … от Реакторного Луча зафиксировали всполох определенного вектора. Кажется… да, нет, точно! – он был направлен на Урмаэ.

И веселые глаза-сканеры, на которые Сиблинг никак не отреагировал. Этот взгляд отлично действовал на людей, а ему толку нервничать никакого.

– И, знаешь, что странно? – Начальник озорно подался вперед, будто к любовнице, которой хотел сделать непристойное предложение. – Энергетический состав ударного всполоха. Действующая составляющая – K2Трион.

Сиблингу не требовалась расшифровка. Они использовали эту смесь, когда вред должен быть причинен всем живым существам, но не людям. И особенно не людям, носящим с собой энергетический шлейф Мира Уровней.

Кофе заканчивался; Джон молчал. Тикали кухонные часы с наклеенной на циферблат декупажной картинкой в виде бокала вина и виноградной грозди. «Уют» Яны, поставленный на холодильник.

Стрелка на часах переползла на три минуты вперед в полной тишине. Затем на пять.

Закончился кофе и в Дрейковой чашке. Начальник хмыкнул:

– Я надеюсь, у кого надо, все в порядке.

«Все в порядке».

Дрейк поднялся из-за стола еще через две минуты. А после качнул головой и покинул кухню. И дом.

А Сиблинг только теперь осознал, что за всю их «беседу» он не проронил ни слова.

«Надеюсь, у них все в порядке…»

У Белинды.

О, да, у нее все отлично. Он проследил.

* * *

(Peter Roe – Lament of Valkyrie)

Урмаэ.

Меган

Почти сутки в пути. Мы спали урывками, обедали-ужинали чаще на ходу и давно потеряли счет местному времени. Все ближе светлая полоса неба, все теплее воздух; все ощутимее накапливалась в голове усталость.

К обеду следующего дня – не верилось – дошли.

Врата из упругого плотного воздуха – барьер, который людям не пересечь. Мы даже не старались слишком приблизиться – понимали: опасно. И не только из-за странной вибрации, но из-за двух стражников тоже – здоровых, почти необъятных в талии мужчин с равнодушными лицами и секирами.

Встали напротив «городского входа», принялись ждать. Знали: к нам кто-нибудь выйдет.

– Мы не особенно жалуем гостей, но нам было интересно наблюдать, как вам помогают сюда дойти ваши местные боги…

«Местные боги» – они про тот удар…

Охлы оказались странными, комичными: очень толстыми, походящими очертаниями на заостренные с двух сторон огромные «яйца» – узкими сверху и снизу, широкими посередине. Но на этом комизм заканчивался. Их глаза так же напоминали человеческие, как глаза Комиссионеров. А мы – гости из Мира Уровней – давно научились распознавать «чужих».

Охлы не были людьми ни в каком смысле этого слова. Наличие у них тела – двух рук, двух ног и головы – еще ни о чем не говорило. К тому же каждого из них облегала полупрозрачная, очень близко расположенная к коже пленка, похожая на переливающийся мыльный пузырь – некая, как мне показалось, защита.

Местные говорили о них – Маги. А мне подумалось – они просто иная раса. И еще: с ними действительно будет очень сложно договориться. Вероятно, так думала и Белинда, потому что на наших новых знакомцев она смотрела напряженно.

– С каждым, кто к нам пришел, мы говорим лишь один раз.

Того, кто к нам вышел – «главу» – сопровождал Охл пониже. Похожий на первого: седой, безбородый, носатый. Внешне «старый», но я ощущала, что это иллюзия.

Мы же – три натянутые струны. Нам было слишком важно уговорить их помочь нам; уходить с поражением нельзя.

– Ты – лже-Бохи, – «глава» сверлил взглядом Белинду. – Но все же воин из тебя хороший. Против нас, однако, не поможет.

Взгляд Старейшины сместился на Тами. И изо рта выпало одно-единственное слово:

– Отмеченная.

После взор-сверло на меня.

– А ты имеешь цель. И цель эта подвергает опасности всех, кто идет с тобой рядом.

Ну и имею я цель. И что? Все, кто рядом, сами выбрали со мной идти. Я почему-то вспылила, стало обидно:

– Разве спасение чьей-то жизни не стоит риска?

На меня смотрели, как на протухшую рыбину, – чуть брезгливо и сквозь. Ну да, конечно, я ведь никогда ничего не стою, я – ноль, ничтожество. Но в этом «ничтожестве» постепенно училась восставать новая Меган – пусть бесполезная для других, но нужная самой себе.

Продолжить с ними препираться мне не дала Белинда. Сделала едва заметный жест рукой:

– Позвольте нам воспользоваться вашим Тоннелем. Мы заплатим.

Старейшина, отливающий не то нефтяными разводами, не то мыльным радужным боком, лишь поморщился.

– Уважаемая, нам не нужны человеческие деньги. И любые богатства тоже. Наш ответ вам – нет. Вы не просто чужаки для нас, вы чужаки, у которых нет для нас ровным счетом ничего интересного.

Нас не стали даже слушать – развернулись и горделиво двинулись вглубь собственного поселения.

Я мысленно полыхала, как факел. Вот же мудаки! Лин старалась дышать ровно. Тами скрипела зубами так громко, что, кажется, слышали даже стражники.

Палатку мы поставили чуть поодаль, чтобы не нарушать «чужое пространство», – на границе сухой степи. Здесь было светло и ясно, здесь можно было отыскать дрова для костра. Но с костром мы не торопились. Ответ Охлов – категоричный, проведший финальную черту – не добавил никому из нас хорошего настроения. «Постовые» и врата казались отсюда далекими, но вполне различимыми.

Неужели уходить ни с чем? Как же так?

– Я не могу с ними справиться, – сетовала Белинда. – Ни с одним из них…

Она сидела прямо на траве и зачем-то строгала ножом палочку (чтобы занять руки?) – заостряла ее край до состояния отточенного карандаша. А в голосе горечь.

– Джон учил меня определять потенциал соперника заранее. А эти… Восставать против них все равно, что против Комиссии. Даже самым сильным ударом я не пробью их «мыльный пузырь».

«Бесполезно. Бессмысленно».

Вжик-вжик – лезвие ножа срезало с палки закручивающуюся в спираль кожуру. Вжик-вжик…

– И деньги им не нужны! – глаза Тами темнее ночи.

«Зря тащила?»

Долгая тишина, уныние. Никто из нас не знал, что делать или говорить. Ждать? Двигаться? Нужно было что-то решать, и Лин, наверное, поэтому занимала руки. Чтобы освободить голову, чтобы впустить в нее дельную мысль. Беспокойно тараторила Тамарис:

– Что теперь делать? Двигать пешком? У нас мало еды и одна дерьмо-карта, судя по которой мы упремся в первое жилое поселение не раньше, чем через век…

Белинда хмурилась и все сильнее поджимала губы.

Потухшая я едва ли была способна придумать новый дельный план, и Тами распалялась все сильнее.

– Нет, надо же, даже рта толком раскрыть не дали! Видите ли, нет в нас ничего хорошего и интересного! – она зачем-то перебирала вещи из рюкзака – не то что-то искала, не то, подобно Лин, пыталась отвлечься. – Хоть бы спросили, что мы умеем. Ведь не просто же так встретились? Рэй учил меня, что никто на пути не встречается просто так, – во всем есть смысл… А эти… слишком умные, чтобы его заметить?

Я искала в сумке оставшуюся воду (когда и где отыщем новый источник?), и потому не сразу заметила, что разъяренная Тами, похожая на тигрицу, уже топает обратно – прямиком к воротам Охлов.

– Эй, вернись! – в голосе Лин тревога. А у меня галопом зашлось сердце – ведь нам же сказали, что разговаривают только один раз!

– Слышьте, вы? – орала Тамарис так, что слышали, наверное, не только стражники, но и все поселение. – Думаете, нет в нас ничего интересного? А вы спросили, что мы умеем? Нет? А чего так? Гости задолбали? Так, а мы необычные гости…

Я видела, как Белинда дернулась, чтобы побежать следом, – дернулась, но устояла на месте. Сдержала себя, хотя от нервозности сделалась бледнее обычного. Что ее остановило? Интуиция?

У меня же страх по всему телу – надо развернуть ее, пока не поздно! На этот раз дернулась я, но вдруг ощутила, как сжались на запястье тонкие пальцы Белинды, – стой, мол!

Вопросительный взгляд – почему? И невнятный ответ – жди.

А Тами перла прямо к стражникам. И яростно орала неизвестно кому:

– Вот я, например, вижу то, чего не видят другие. А вы так умеете? Умеете висеть между мирами? Или у вас ни одной загадки, которую вы самостоятельно не можете решить? Ни в жизнь не поверю! А от ворот поворот дать – это вам не сеять и не строить. Думаете, просто так мы на вашем пути оказались? Да нет, уважаемые. Мы вам нужны так же сильно, как и вы нам, только вы, похоже, слепые!

И она фыркнула с яростью взбешенной кобылицы. Постояла, напряженная, разве что не уперев «руки в боки», пожгла взглядом стражников и стену, затем гордо развернулась и затопала обратно.

Отомстила!

«Хорошо, что на х… не послала», – у меня все еще бешено колотилось сердце.

Лин же выдохнула лишь тогда, когда Тамарис прошагала мимо нас, чтобы собрать в рюкзак вещи, которые до того вывалила на землю.

Когда минут десять спустя центральные ворота распахнулись, и к нам направились трое во главе с уже знакомым Старейшиной, мы, признаться, «уссались».

– Ты все-таки послала их на хрен? – тихо процедила Лин, принимая боевую стойку. И я знала этот блеск глаз и холодный взгляд: чтобы защитить нас, она готова была драться даже с Охлами.

– Если только мысленно.

– Может, они читают?

– Сейчас узнаем.

Тами ожидала прибытия «процессии» с гордым видом, но тоже бледная.

«Вот и не говорят они с гостями два раза…»

Я не на шутку волновалась. Что, если мы нарушили их этикет? Может, тут даже после отказа принято лобызать ступни и кланяться? А мы дерзкие, упертые. И пусть я самая молчаливая, но под словами Тамарис подписалась бы.

К нам подошли неспешно, с достоинством. И теперь смотрели иначе – вроде бы равнодушно, но в то же время с любопытством.

– Мы подумали над твоими словами, странница…

Я все никак не могла привыкнуть к их странному сиянию над кожей, которое то появлялось, то пропадало. Старейшина тер набалдашник странной трости и смотрел с прищуром. Они были для нас «крокодилами», а мы пыльцой с иной планеты. Два логически несовместимых для жизни вида.

– И да, у нас есть одна загадка, которую мы некоторое время не можем решить. Быть может, в твоих изречениях есть смысл. Хочешь ли ты попытаться решить ее? Если да, мы дадим тебе шанс, хотя ты и не маг…

А в глазах великое сомнение – «мол, если мы не можем, то у тебя почти нет шансов». И все же, что-то толкнуло их продолжить диалог. Некая надежда.

– Хочу.

«Вот же вечная задница с факелом… Любительница загадок».

Тами кивнула без сомнения. А волнение Белинды просочилось сквозь немой воздух: «Что ты делаешь? А если не решишь?»

Легкое пожатие плеч: «Ну, не решу и не решу. Что мы теряем?»

– Иди следом.

Они смотрели только на Тами. А та тут же гордо фыркнула в ответ:

– Вы – одно целое со своим народом? А я – целое со своим.

Это она про нас. Что, мол, не надо нас разделять.

Старейшина недовольно помолчал. Но почему-то снова согласился:

– Вы тоже следуйте за нами. Будьте нашими гостями на сутки.

У меня, как облако в голове, висело стойкое чувство, что они уже очень давно не соглашались никого у себя принимать. Но Тами что-то сказала, где-то случайно попала в яблочко, и Охлы уловили запах надежды. На что?

Палатку и вещи мы собирали со скоростью новобранцев.

И не унималась Белинда. Спрашивала тихо и быстро, очень сурово:

– Что ты делаешь? Теперь они дадут тебе загадку – уверена, что сможешь решить? Они же, как Комиссия: у них какое-то свое чутье и восприятие мира.

– Люди иногда умеют то, чего не умеют Комиссионеры. Возможно, и эти тоже чего-то не умеют…

– А ты? У тебя всего сутки.

– А есть выбор? – брыкнула Тамарис. – Пешком до Урмонов я топать не хочу. А что сутки? Если я не увижу что бы то ни было за сутки, я не увижу этого никогда.

И она по-пацански, напомнив мне наших парней, закинула на плечо рюкзак.

* * *

Тамарис

– Но здесь же ничего нет? Только камни…

Меган в удивлении обходила по кругу небольшую затененную полупещеру-купол, куда их всех привели после длительной прогулки по пустырю из сухой травы.

«Где жилье? Где строения?» – в удивленном молчании вопрошала Белинда, а Тами не хотела ничего говорить сейчас, пока они шагали рядом с загадочными Охлами.

Рэю бы она пояснила:

«Знаешь, на что это похоже? На радиоприемник. Они живут на смещенной частоте, столь хрупкой, столь близкой и совершенно недосягаемой для людского восприятия. Помнишь Куб? Когда один шаг и миллион невидимых граней в нем? Я знаю, ты помнишь и ты поймешь…»

Охлы жили так же. Меган и Белинде казалось: выжженный искусственным, созданным исключительно «для себя» солнцем пустырь, – а Тами ощущала иное. Частоты. Прокрути ручку чуть в бок и получишь огромное количество домов, дорог, комфортных условий для жилья. «Их» жилья, которое, вероятно, по виду и функционалу отличалось от привычного. Но точно «не пустырь».

А теперь эта пещера, в которой ничего, кроме квадратных со сколотыми углами, поросших мхом булыжников и центральной круглой площадки посередине. Все древнее, уходящее корнями в чужие века.

Им почти ничего не пояснили. Сказали: «Здесь». И напомнили: «У вас сутки».

Даже Белинду перекосило от раздражения. В спину Охлам она успела бросить:

– Нам нужна людская еда. И вода.

Получила короткий кивок в ответ, коротко фыркнула, разве что не сжала, глядя на удаляющиеся спины, кулаки.

Тами знала: здесь все есть, в этой пещере. Вся нужная ей информация. Осталось только ее почувствовать. Но в обычном состоянии сознания невозможно, ей требовалось другое.

Пока Мег сокрушалась о неразговорчивости «хозяев», а Лин исследовала камни, силясь понять, какие данные можно из них выудить, Тами вновь распотрошила собственный рюкзак, достала из внутреннего кармашка маленький целлофановый пакетик с одной-единственной таблеткой внутри.

– Есть вода?

– Глоток.

Белинда тряхнула почти пустой пластиковой бутылкой.

– Мне хватит.

– Что это?

И взгляд на таблетку.

Это? Долго объяснять. Когда-то ей выдал ее из своего военного запаса Рэй. Наказал: «Используй тогда, когда потребуется что-то вспомнить очень четко и ясно. Только что-то очень-очень определенное, как бы вернуться памятью в момент прошлого. Поняла?»

Она поняла. И точно знала, куда именно нужно вернуться.

– Помоги мне, – бросила Белинде.

Постелила на центральный круглый постамент коврик, чтобы не на холодном, уселась сверху – спиной к выходу, лицом к стене. Приняла наиболее удобную позу, прикрыла глаза, выдохнула. Затем попросила:

– Расшнуруй платье, оголи мне спину.

– Зачем?

– Просто делай. Будешь нажимать точно туда, куда я буду говорить. Находить пальцами точки и давить на них. Резко и больно. Только не повреди и не сломай мне ничего.

Когда-то Хантер проделал эту процедуру с ней, чтобы поместить в измененное состояние восприятия – теперь ей требовалось то же самое.

Память легко погрузилась в совсем другой день и на другой уровень. Комната отеля; Тами без майки, бюстгальтер расстегнут, по спине скользят пальцы Рэя. Под лопатку, чуть правее, ниже, тут…

– Еще влево, ниже, ниже… Дави!

Лин давила так же больно, как Рэй. Или еще больнее. Может, потому что ее пальцы тоньше, а, может, потому что они от бесконечных тренировок стали каменными.

– Теперь другую, слева под лопаткой. Нажимай три раза… Теперь вдоль позвоночника, по центру… Да, здесь. Один, два… Молодец. Все. Ты будешь мне якорем, поняла? Поймешь, как. И не трогай меня сутки, что бы ни происходило…

– Тебе бы поесть…

– Не хочу. Лишнее.

– Воды?

– Просто не мешай.

И от нее неохотно отстали.

Тамарис дышала. Она знала – этот метод снова сработает. Даже глаза открывать не нужно – ее разум сам переместится туда, куда нужно.

Она позволила себе плыть. Плыть, как будто засыпаешь, расслабляешься, отдыхаешь, как будто все уже хорошо, свободно, спокойно. Вдох, выдох, вдох, выдох… Здесь нет рельс, но они и не нужны – тогда они сработали, как отвлекающий фактор. Рэй хитер, он знал, что иначе Тами не достигнет шаловливым умом покоя, будет постоянно вопрошать о том, чего ждать в следующую секунду.

Ей делалось все тише, все лучше, легче, правильнее.

«Жаль, что не получается так жить ежедневно. Скользить по глади времени, как по солнечному озеру невесомыми ступнями. Парить над всем и нигде одновременно».

Оказывается, она скучала по этому состоянию.

«Непривязки» к людям, предметам, событиям. Плевать на Охлов, поход, девчонок и их ожидания. Все в мире легко, невесомо, все возможно. Возможно даже то, о чем она предпочла зачем-то забыть. И потерялось вдруг знание о том, кто она сама такая. Тами? Как мало ее самой в звуке имени, в человеческом теле, в одной жизни. Она – нечто большее. Она – шире, могущественнее, она безгранична…

Тамарис усилием воли направила внимание на то, что ей требовалось, – если не сделает этого сейчас, просто «уедет» в никуда от беспричинной радости.

Охлы… Камни.

Ей нужно узнать, что происходило в этой пещере до того. Что здесь вообще когда-либо происходило.

Вниз…

По всем временам вниз, в начало, в точку отсчета любого значимого события.

И ее фокус, словно луч, взрезающий пучины невидимой толщи бытия, направился туда, где лежал нужный ответ.

(Audiomachine – Stronger)

Все мелькало перед ней, как сотня фильмов одновременно. Быстро, мгновенно, одномоментно. Обычный разум не был бы способен вместить и обработать полученную информацию, но Тами дышала спокойно, размеренно, ровно. Все, что когда-либо случалось здесь, вливалось в нее потоком чувства, единым и цельным видением.

Вот тот же самый пустырь, на котором еще не поселились Охлы. И нормальное солнце, похожее на то, что они видели над Нордейлом. Спокойная земля, первозданная природа. Позже Охлы, но не эти – древнее, могущественнее. Они колдовали, выстраивали местность, вершили, ворожили, радовались. Это они создали «формулу» – раскидали такие вот пещеры по всему материку, поместили в них «знания». Позже ушли… Явился кто-то другой – могучий, но злой, ворожил в оставленных пещерах – полыхало из-за стен яркое синее и фиолетовое пламя. Тами не знала, кого именно видит, лишь ощущала гнев, жажду власти, упорство и яростную настойчивость. «Формула» треснула одновременно с погасшим небом – откуда-то явились чужие боги Мраха и Светлая. Мелькали, как ветер, века…Урмон воспротивился, обрушился на людей ливнями и грозами, позже выстудил земли, многие края засыпал снегом. Мельтешение кадров, смена картинки – восприятие на миллион fps в секунду. Снова она, прошедшая сквозь века.

Вернулись Охлы – уже другие, молодые, – пробовали собрать воедино то, что осталось от древних. Заставляли камни петь, вычленяли мелодию, составляли ноты, но мелодию сложить воедино не могли. Множество попыток, но каждый раз что-то мешало. В других пещерах – нет. В этой – да.

Тами заинтересовалось – что?

Прожектор внимания повернул куда-то еще…

Ах, вот оно что… «Темные» – ей было проще называть так тех, кто противостоял или же пытался отобрать власть у Охлов, – оставили после себя сюрприз. Лишний камень. Очень похожий на остальные, «заряженный», но фальшиво звучащий. Значит, камней должно быть девятнадцать. В пещере их двадцать. Осталось дело за малым – восстановить мелодию.

Тами никогда – нет, совсем никогда-никогда – не занималась тем, чем занималась сейчас. Она жила. Не в человеческом теле, но в совершенно ином режиме. И она творила. Находилась в собственном маленьком мире, и ей казалось, что вокруг нее чернота и мерцают звезды. Пустота эта мягкая и уютная, и она «её». А ей все подвластно, ей подчиняются струны реальности, она создаст здесь и сейчас то, что пожелает…

Когда ей в рот неожиданно хлынула вода – будто из ниоткуда, из другого мира, – Тамарис едва не захлебнулась. Черт, Лин пыталась ее напоить! Наверное, прошло несколько часов, наверное, она заволновалась. Тами выплюнула всю воду и почти зашалялась. Нет-нет, только не это, если закашляется, она «выпадет» в нормальное время. Нельзя! И потому замахала далекими руками – где-то там, в физическом мире, на твердой земле – отстань, мол, мешаешь! Понадеялась, что Белинла поняла.

Все, назад, тихо, тишина, спокойствие. Она в своей маленькой Вселенной, все так же всесильна. Чего она хотела? Успокаивайся пульс; все дальше круги на воде, все спокойнее гладь.

Ах, да, камни…

Поразительно, но каждый камень звучал. Тами не слышала звук, но видела его в виде золотых спиралей, закручивающихся нитей.

Красиво.

И, если приставить один звук к другому, они либо сливались, либо отталкивались друг от друга, как магниты. Если сливались, образовывался новый звук, мощный, прекрасный – она чувствовала его иначе, будто кожей.

И где-то на задворках человеческого сознания радовалась. Вот это настоящая задача! Такой бы ей никогда не выдали в Нордейле – не позволили бы Комиссионеры. Никто не пустил бы ее в подобные глубины, а тут она Вершила на уровне вселенских масштабов. Потому что под ее воздействием не просто звучали камни – творилось нечто невероятное с мирозданием. Наклонялись небесные сферы, смещался ход астрономических тел, искажалось время. И невероятно прекрасной, если не фальшивила, образовывалась мелодия.

Кажется, за ней наблюдали Охлы – она ощущала их любопытные и недоверчивые взгляды затылком. Наверное, взглядов было много. Кто-то был «за» проведение ей эксперимента, кто-то «против». Плевать… Ее Вселенная. Ее мелодия. Ей бесконечно сильно хотелось услышать ее волнующий финал.

Три камня соединились друг с другом паттерном. Еще два. Еще три… Она мысленно откладывала их в стороны, как кусочки пазла, – прикрепит к остальным позже. Нашлись еще два и еще… И вот вдруг тот самый, который не смешивался и не подходил остальным – отталкивался от каждого, искажал звучание, вносил ноту фальши…

– А вот и ты…

Когда она просила ручку и бумагу у Белинды, Тами казалось, что она живет одновременно в нескольких мирах и пространствах. Чувствовала, у нее в запасе не осталось времени, да и силы на исходе. Все ближе Урмон, привычная плотность – она свистит булыжником вниз, возвращается.

И потому глазами еще смотрела в черноту мерцающих звезд, туда, где сложилась великая формула, а руками уже чиркала знаки на бумаге.

Когда Тамарис выпала «обратно», она ощутила сразу несколько вещей. Тело трясется от обезвоживания – слабое, вялое, едва живое. И еще хочется жрать и спать.

– Жрать и спать…

Так она и прохрипела Белинде. Не поняла, сколько времени вокруг, лишь увидела стоящий на земле поднос с едой. Захлебываясь, выпила всю воду из кувшина, после запихнула в рот кусок хлеба и повалилась на бок.

Мир мерк. Она жевала, засыпала прямо на ходу, проваливалась, исчезала для здешних мест вновь.

Последнее, что Тами запомнила, прежде чем рухнуть в объятья сна, как кто-то матерится и выковыривает из ее рта непрожеванный кусок хлеба.

* * *

(Sky Mubs – Legend In Your Mind)

Меган

Почти обед нового дня – Тами до сих пор спала.

И я бы поспала тоже. Ночь для нас с Лин выдалась тяжелой. Начиная с четырех часов по местному времени и до заката мы наблюдали за сидящей на каменном круге Тамарис. Тамарис с закрытыми глазами, находящейся в трансе. Странное зрелище. Губы изредка шевелятся, кончики пальцев подрагивают. Вроде бы человек и не человек больше – восковое изваяние. Не спит, но не разбудишь. Не напоишь, не накормишь – Белинда раз попыталась, и Тами так отчаянно захрипела, что пришлось оставить попытки.

– Ничего, она справится…

Лин волновалась тоже, я видела. К ночи, чтобы не замерзнуть, мы развели костер – дрова попросили у Охлов; под треск поленьев договорились о дежурствах. Белинда до двух ночи, я с двух до четырех, дальше снова она – уже до утра…

Те два часа посреди чужой тьмы показались мне самыми долгими в жизни. Резиновыми, тревожными. И переливалось в глазах от бликов фиолетовых углей; Тами продолжала вздрагивать, иногда едва слышно мычала. Лин тихо и чутко спала.

Меня разбудили, когда почти рассвело, – Тамарис захрипела вновь, на этот раз осознанно – начала просить бумагу и ручку. Мы все нашли, дали ей.

А после наблюдали, как она, пытаясь прийти в себя, ест и засыпает одновременно.

На «конференции» Охлов я клевала носом. От переутомления или от усталости, я почему-то растеряла перед ними всякий страх и пиетет. А они, рассевшиеся перед нами в количестве двух десятков штук, вещали важно. Точнее вещал Старейшина. О том, что Тамарис непостижимым ему образом сумела проникнуть в тонкое пространство и там увидеть осколки формулы, отвечающей за ход небесных тел. Что она сотворила практически невозможное – восстановила прежние значения, сумела разглядеть их последовательность, отсекла лишнее. И что теперь, так как в наличие имеются все остальные составляющие, будет восстановлен прежний порядок…

Какой такой порядок?

От недосыпа я отупела.

– Она ведь проснется?

– Конечно, проснется, – тихо шептала мне Лин. – Ты что, не поняла, что именно она сделала?

– Нет.

– Она воплотила в реальность свою мечту…

– Какую?

Охлам до наших «пошептушек» не было никакого дела.

– Мраха и Светлая будут «прогнаны» – на небо над Урмаэ вернется нормальное солнце. Они говорят, что с помощью восстановленной формулы они переключат реальность туда, где астрономический ход небесных тел не нарушен.

– Значит, будет солнце?

– Будет.

– Здорово.

Тами порадуется. Лишь бы оклемалась. Уходя из пещеры, я запомнила ее неестественную бледность, как будто даже худобу. Худоба за сутки – такое возможно?

Теперь здесь были полупрозрачные строения – мы с Лин стали их видеть. В одном из таких сейчас сидели на «конференции». Наверное, Охлы стали больше нам доверять. Или же мы просто адаптировались к их «частотам». Сферический купол над головой, полупрозрачные стены, студенистые стулья. Вполне себе крепкие.

Лин переключилась на диалог.

– Если наша спутница сумела вам помочь, означает ли это, что свою часть помощи готовы оказать вы?

Из нее бы получился прекрасный дипломат. Вежливый, тактичный и всегда говорящий по существу.

– Означает. Теперь вы можете воспользоваться нашим Тоннелем, куда бы ваш путь не лежал.

– Сможем ли мы попасть с его помощью к Урмонам?

– К сожалению, мы не сочли рациональным прокладывать один из путей непосредственно на остров, но провели его почти до окончания материка – к Урмакам. Оттуда ходит паром. Смею заметить, что Тоннель мгновенно перенесет вас на то расстояние, которое вам пришлось бы преодолевать либо месяц на птицах, либо четыре с половиной месяца пешком…

Четыре с половиной месяца пешком?! Вот это да! У меня отлегло от сердца – Тами, Тамичка, я твой вечный должник, буду ходить каждый день в гости с плюшками. Она это сделала, черт, она это сделала – открыла нам дорогу!

– Урмаки – кто это? Можете ли рассказать о них больше?

– Конечно.

Я не заметила, когда большая часть Охлов куда-то запропастилась – незаметно улизнула после важной части? Теперь в конференц-зале остались только мы с Лин, Старейшина и еще двое представителей «радужной» расы. Остальные части желе-скамьи пустовали. И хорошо – легче дышать.

– Урмаки – в прошлом те же Урмоны. Они были единым народом до конца прошлого столетия, но междоусобные распри раскололи их клан на две части и поселили вражду. Урмаки противники черной ворожбы, но отличные воины. Урмоны же до сих пор предпочитают воинским искусствам колдовство довольно сложного порядка.

«Точно, довольно сложного. Такого, что даже Дрейк принялся чесать бороду…» И нам еще предстоит с ними встреча.

– С Урмаками сложно договориться?

– Нет. Если не дадите себя в обиду и сообщите о том, что проходите через их земли с миром, они могут принять вас довольно радушно. Или нейтрально.

«Отлично».

– Я должен заметить, что ваша татуировка, Лже-Бохи, в процессе перемещения раствориться – так случается со всеми фальшивыми заклятьями. Приносим свои извинения, издержки производства.

Кажется, Охл добродушно издевался. Его равнодушные обычно глаза посмеивались точно.

– Все в порядке, – отмахнулась Лин. Подумала о чем-то, снова нахмурилась. – Скажите, а как насчет обратного пути? Нам вновь придется предоставлять вам некую услугу? На путь в четыре с половиной месяца пешком мы рассчитывать не можем.

Охлы переглянулись, будто испрашивая согласия друг у друга. Вероятно, с нами остались наиболее важные из всех. И после нескольких секунд молчания Старейшина кивнул:

– Учитывая то, какую помочь уже оказала нам ваша спутница, будет справедливым дать вам пожизненное согласие на любые перемещения по нашим Тоннелям.

На этот раз удивленно переглянулись мы с Лин. Щедро! Бесконечно щедро и очень, очень кстати… Я и правда вечный должник Тами.

– …только вы должны знать, что для обычных людей это довольно неприятный процесс. Хоть и довольно короткий.

– Мы переживем.

Старейшина удовлетворенно кивнул – мол, я предупредил.

Белинда хранила молчание – ее вопросы иссякли. Но у меня вдруг метнулся один – словно камень на пружине со дна. Иехванна! Этот чертов бубен. Мы спрашивали о нем в столице, но местные лишь качали головами – нет, не слышали. И если о нем не слышали Охлы, тогда кто?

– Скажите,… уважаемые… – я знала, что меня и мои вопросы в расчет берут редко, поэтому старалась быть максимально вежливой. – А где нам искать бубен под названием «иехванна»? В какой части ваших протяженных земель?

И взгляд-выстрел Белинды – молодец! А я ведь совсем забыла! Ей было впору хлопнуть себя по лбу.

На этот раз на меня не посмотрели, как на тухлую рыбу. Скорее, одарили взглядом внимательным, чуть тяжелым.

– Иехванна? Вам повезло – вы идете в верном направлении. Это Уромонские старые бубны. Думаю, их еще сохранилось несколько штук – очень сложная в производстве вещь.

– Значит, это к Урмонам?

– Верно.

Что ж… хотя бы не перемещаться на другой конец этого мира. Вот Тами обрадуется, когда узнает, что купила нам билеты на экспресс-рейс ко всем целям сразу. Молодец она все-таки. Что кричала им в спину, обижалась, что поверила в себя в такой сложный момент, не дала задний ход. Лишь бы набралась сил теперь.

И я не удержалась, спросила:

– Тами ведь восстановится?

– Ваша спутница?

Чувствовалось, что время нашей беседы на исходе – Старейшина уже мыслями перемещался в некое иное занятие, куда более ему интересное. Но вежливость требовала соблюсти приличия и ответить на все наши вопросы.

– Я почту это за честь, если вы позволите нам снабдить ее потерянными силами в короткий промежуток времени.

Они нас как будто гнали? Нет, показалось. Скорее, желали как можно быстрее взяться за восстановление функции хода небесных тел.

– Вы можете вернуть ей необходимый для продолжения пути запас сил?

– Можем.

Белинда чинно и благодарно кивнула:

– Мы будем вам очень признательны.

Я с самого начала знала, что они чем-то похожи на Комиссионеров.

Забавно было бы познакомить этого Старейшину с Дрейком.

* * *

(Sara Bareilles – Breathe Again)

Снежное царство земель Урмаков. Бесконечные просторы и сосны-гиганты – таких высоких никто из нас никогда не видел. До небес, честное слово, с пятнадцатиэтажный дом. Ясное голубое небо – весеннее, звенящее, беспредельно чистое. И воздух – изумительный, напоенный свободой, еловой хвоей, бесконечностью бытия.

Смеялись и фотографировались девчонки, сажали остатки батарей в телефонах, но как не фотографироваться, когда Охлы выдали нам обалденные меховые одежды? Мол, у Урмаков холодно, пригодятся. Лин теперь походила на воительницу-барыню в длинной меховой накидке, с вязаной повязкой-«наушниками» и торчащими вверх короткими волосами. Сапоги высокие, широкий пояс с ножами, сумка через плечо. Тами – высокородная принцесса в длинношерстной серо-белой шубе и длинноухой шапке в тон. На мне похожая.

И плевать, что после Тоннеля болело тело и хотелось блевать, – мы отошли довольно быстро. Тамарис смеялась, что некоторые Порталы на Уровнях ощущались хуже…

Она вообще стала другой после загадки Охлов. По взгляду. Как будто близко-близко соприкоснулась с чудом и теперь несла-хранила его внутри. Такое великолепное и волшебное, что никому и никогда не объяснить. И не забыть. Человек, вдруг получивший в дар дополнительную чудесную искру, выглядит иначе – довольным, загадочным, очень гармоничным. Ей шло.

Вокруг первозданный лес. Впрочем, не густой, и потому виден небесный купол. А уж как мы соскучились по чистому небу. И не понять, то ли шаманы Урмаков пели так хорошо, что Светлая млела, то ли Охлы уже наладили «формулу».

– И еще вот так…

– Давай, обними меня. Улыбочку!

Тами и Лин дурачились. Потому что вокруг спокойно; изредка каркали местные вороны, сыпался с веток-метелок, похожий на блестящую пудру, снег.

Я впитывала их улыбки, как свои. Впервые. Потому что мое сердце улыбалось тоже. Не знаю, когда я уловила эту странную внутреннюю свободу, но я ее уловила. Я больше ничего не контролировала. И Создатель свидетель, как же я устала столько лет пытаться все контролировать, силилась быть в чем-то уверенной, боролась со страхами, и, значит, в итоге с самой собой.

А теперь просто плыла. Скользила по течению реки жизни, по удивительно повернувшейся судьбе и понимала: вот оно – чувство, которое я так долго искала. Не грести против волн, но позволить себе наслаждаться мигом. И бросить вожжи, поводья и все попытки быть в чем-либо уверенной. Нужно о чем-то поволноваться? Завтра. Ведь сегодня так хорошо, сегодня я лучше порадуюсь…

И все бы изумительно.

Вот только, несмотря на то, что мы пообедали перед «выходом», спустя час после Тоннеля, проголодались мы адски.

(Blue Stahli – Premeditated)

И потому остановились, обнаружив под очередной сосной сработавшие силки с тушкой местного «зайца» – упитанного, короткоухого. И аппетитного даже для меня, не сторонницы представлять, как именно его придется разделывать и готовить.

– Может, возьмем?

– Чужое.

Лин понимала наши чувства, но ни наклониться, ни притронуться к добыче не позволяла.

– Если здесь силки, значит «лагерь» близко. И, значит, периметр обходят.

Она мигом растерялась всякую веселость, напряглась до привычного состояния, повернула голову, чтобы обвести взглядом горизонт, и почти сразу же услышала злой мужской окрик.

Черт, уже! Она оказалась права! Сюда бежали трое.

– Быстро. Внутрь!

Нас с Тами запихнули в пространство между тесно стоящими тремя камнями – мини-пещеру без потолка и с единственным выходом. Безопасное место. Небольшое «окно», впрочем, имелось – через него мы имели возможность наблюдать за происходящим.

Лин стояла спокойная, как изваяние. Меховой плащ до середины голени; руки опущены, взгляд вперед, как у статуи Эры-завоевательницы. Едва заметно подрагивают готовые дотянуться до оружия пальцы. О, я знала этот исходящий от нее флер стальной уверенности, даже азарта.

Мужики не казались ей серьезными противниками. Да, крупные и кудлатые, да, с ножами, физически крепкие. Она боялась их не больше, чем «зайца» в силках. Но они были ей интереснее.

Кажется, Тами думала о том же – Лин хотелось вновь почувствовать себя хорошим воином. После Мурдаков, после Охлов… И потому в воздухе еще до подхода «противников» прорисовался невидимый клыкастый оскал.

– Стоять! Не двигаться! – доносились приказы.

Рычание и матерки браслет нам тактично не переводил.

– Вы вторглись в наши земли, вы покушались на нашу добычу – сложите оружие!

Кажется, в их лагере не было парикмахера. И стиральных машин тоже – пуховики из меха и ткани добротные, но замызганные, штаны тоже. Волосы у двоих стянуты в хвост, у одного седоватыми патлами по плечам.

– Мы не покушались на вашу добычу.

Недоверчивые, злые взгляды – на Лин, за «зайца». Она пыталась быть вежливой и тактичной.

– Нам нужно увидеть вашего старейшину.

– Вы увидите его только в качестве пленников, – огрызнулись ей.

– В качестве свободных людей.

Мечи оголились одновременно – у местных вжикнули ножны; у Белинды разложились из протонных рукоятей – «складной» и «перочинный» подарок Джона, которым она очень гордилась.

Бой совершенно не походил на бой. Они пытались ее обезоружить, нападали зло, но не очень умело – по всему выходило: не воины – скорее, охотники. И потому очень скоро лишились мечей; у одного порез на предплечье, второй получил рукоятью по виску, а после пинок под зад, третий, до того как был погружен в бессознательное состояние, успел свистнуть…

Что означал сигнальный свист, мы поняли сразу – тревога.

И через минуту потекли по направлению к нам уже не охотники, но тренированные ребята. Десять? Двенадцать человек?

– Блин… – ошарашено выдохнула Тами. Мол, не успели прийти, уже нарвались.

– Она справится.

А Лин вовсю веселилась, даже улыбалась. Правда, с холодным отсветом в глазах. Она отбрасывала от себя врагов играючи, не причиняла им особенного вреда, просто отключала при необходимости. Фору ей давал тот факт, что добегали по одному, по двое, в общем, выстраивались к ней «в очередь». Не предполагали, что женщина может оказаться столь… «загадочной».

А мы сквозь страх любовались. Вспоминалось, как набрасывались на нее Мак и Рен, как пытался заломить Баал, как получил кулаком в челюсть так сильно, что сутки пухла щека, мастер-Дэйн…

Кажется, только теперь местные поняли, что дело плохо. Потому что один из раненых издал свист – на этот раз вовсе тревожный, опасный.

Мы не ошиблись – поверженный подал «красный» сигнал.

Новых прибыло всего пятеро. Но вооруженных до зубов, очень опасных, чем-то похожих на Белинду выражениями глаз. Спокойные, умелые, знающие себе «цену». Они окружили ее на расстоянии кольцом. Главнокомандующий походил лицом на ястреба – глаза суженные, черные, нос приплюснут, слева череп выбрит, справа струились длинные черные волосы до груди. Именно он первым вытащил лук, а за ним, как по команде, натянули тетивы остальные.

Лин даже не дрогнула. И эта застывшая на ее лице полуубыка, как у старухи с косой, заставила меня ощутить снежные мурашки-вьюгу вдоль позвоночника.

Пять стрел? …Как?

Но она даже не колыхнулась внутренне. Действительно «отыгрывалась» после Охлов.

Пальцы разжались одновременно с коротким выкриком главного – местного «пли!», – и чужие воины пустили цепкие стрелы на свободу.

То, что случилось дальше, я увидеть не ожидала – Лин будто жила в ином времени и измерении, там, где действия ее оппонентов казались бесконечно медленными, предсказуемыми. Она стремительно крутанулась вокруг собственной оси, будто тень описала сферу, и сверкнул всего на секунду, но так очевидно вокруг мехового плаща серебристый экран-щит…

«Школа Комиссии вживую…»

Изумленно охнула Тами.

Когда шит-наваждение исчез, Лин продолжала стоять неподвижно, только между ее большим и указательным пальцем торчали все пять стрел, как вынутые из коробка спички. И взгляд, полный мерно удерживаемой ярости – поиграем еще? Во что на этот раз – в мечи, ножи, новые стрелы? Кажется, она приготовилась выпустить настоящие когти. Впервые на Урмаэ…

Но совсем ошалела я от того, что случилось дальше: главарь откинул оружие и опустился, практически пал на колени. Выдохнул: «Гхерра» – и уткнулся наполовину выбритым черепом в снег.

А за ним остальные.

Они бросали оружие перед Лин, как перед божеством. И все со смесью удивления и ужаса шептали «Гхерра», а после преклоняли до земли головы.

Гхерра – кто это?

Долгая минута тишины; стоящие ниц незнакомые мужики. Кто был в сознании, все умудрились перевернуться и встать перед Белиндой «моркорками».

И лишь спустя продолжительный момент почтения главарь поднял лицо. Взгляд встревоженный, голос тихий, смущенный:

– Мы приносим тебе свои извинения, Гхерра – Богиня Гнева и Мести. Ты так редко сходишь к людям, что мы почти забыли писания. Добро… пожаловать… в нашу скромную обитель.

«Гхерра – Богиня Гнева и Мести?» Они однозначно ее с кем-то спутали. Вот только на руку нам это или нет? Тами изнывала от удивления и шока, как и я, желала понять, что же будет дальше?

А вслух шепнула:

– А ей подходит…

Точно.

Липовая Гхерра довольно прохладно молчала.

Наполовину бритый тушевался. Кажется, теперь они по-настоящему ее боялись, поняли, что действительно стояли на волоске от смерти. И разозлили ту, которую злить не стоило.

– Чем мы можем быть тебе полезны? Дай знать. И прими наши извинения…. пожалуйста.

И вновь уткнутые в снег лица.

Белинда снизошла до ответа, сохраняя ледяной отблеск во взгляде.

– Нам нужно увидеть вашего старейшину.

– Мы проводим…

– Проводите. Но, если кто-то поднимет руку на меня или моих спутниц, я уложу вас всех.

Она произнесла это так буднично, будто сказала: «Мне круассан и три булочки с джемом» в пекарне.

– Никогда… – послышалось разрозненным строем.

И все, кто склонился перед ней, достали из-под одежды медальоны на цепочке и в качестве клятвы поцеловали их.

* * *

Наверное, никогда еще в моей жизни не было дня столь удивительного, столь странного и требующего колоссального терпения.

А все потому, что нашу Лин сразу же по приходу в деревню усадили на «трон» – деревянный постамент на просторной заснеженной площадке чуть в отдалении от домов. А нас с Тами, как почетных гостей, по сторонам от нее, Гхерры.

И началось…

Они – все местные, собравшиеся по поводу знаменательного события, – выходили и кланялись по очереди. Мужчины представлялись сами, почтенно склоняли головы, после представляли жен, детей, кто-то внуков… И всем Белинда чинно кивала.

– Зачем ты это делаешь?

Спрашивала Тами удивленно и тихо-тихо, стараясь не шевелить губами, когда очередная группа отходила прочь.

– Я буду играть эту роль так долго, как смогу. Поверь, «Гхерре» здесь рады куда больше, нежели каким-то гостям из далекой земли.

Она была права.

И не только потому, что «Гхерре» так же все досталось бы куда легче и проще, нежели «Белинде», но еще потому, что Урмаки выглядели так, словно соприкоснулись с настоящим чудом. Идентично тому, как недавно выглядела сама Тами, стоило ей «поуправлять» чужой Вселенной. Завороженный, неприкрытый восторг в глазах детей, благоговение в глазах женщин, изумленное почтение во взглядах парней, мужчин, стариков… Они впервые видели кого-то, кто дрался не как человек, кто умел творить непостижимое – увернулся сразу от пяти стрел, сверкнул щитом, остался невредим. Сейчас они наяву созерцали того, кто существовал лишь на страницах старинных книг, в легендах, в пергаментах, в их древних мифах, – Богиню.

«Да и чем, Лин, собственно, не Богиня? Комиссионеры, по сути, для нас тоже вроде Богов… Только более-менее понятных, близких. А ее учил Комиссионер…»

Имен столько, что не запомнить. Но в памяти отпечатались два – первое принадлежало местному главнокомандующему, тому самому бритому воину, который первым склонил перед Лин колени, – его звали Торнумом. Он вышел на поклон с невысокой женой, без детей. И еще врезался в память старик – Кулум. Слепой или почти слепой, он объяснил, что во временное отсутствие официального вождя племени правит общиной. Заклинатель, шаман. Ему не нужно было быть зрячим, чтобы мы все одновременно ощутили ему мягкую мощь, некую силу, которой не обладали остальные.

А после подарки. Точнее дары. Множество.

К ногам Белинды несли оружие, меховую одежду, плетеные корзины, тушу убитого утром оленя. Просили не гневаться на недружелюбную встречу, принять.

И Лин принимала все подряд – украшения, тканые ковры, еду, кованые фигуры…

– Куда!? – цедила Тами изумленно. – Как мы все это на себе потащим?

Ты в своем уме?

Но Белинда совершенно точно знала, что делала. И объяснила она это нам уже за ужином, который накрыли за длинным столом прямо на улице под вечер.

– Все просто с этими подарками… – мы впервые за день наедались от пуза, пили слабую и ароматную настойку на травах и прислушивались к песням, которые между подачей блюд заводили женщины. – Я скажу им, что приняла «суть» даров. Но так как я Бог, людские вещи мне не нужны. Я унесу с собой их почтение.

– А вещи?

– А вещи останутся им самим.

Теперь Тамарис смотрела иначе – с восхищением. Мол, хитро, умно, молодец!

Костер сложили высоченный – метра в два. Горел он жадно, с треском, искр в рано потемневшее небо выпускал сотни.

Клан гудел радостью. Появление «Гхерры» ознаменовало для местных начало нового этапа, селение с названием Тоулун отныне являлось «отмеченным божественной печатью». Урмаки знали: они навсегда останутся для себя избранными, потому что по тем же тропинкам, где в детстве ступали их босые ноги, прошли ЕЁ ноги …

В Белинде никто не сомневался. Непостижимым для нас образом старый Кулум подтвердил – да, это она. Как он оценил?

Собственно, не важно. И пусть.

Настойка лилась рекой; оленя зажарили на огромном вертеле.

А эту странную атмосферу, которая могла бы случиться с людьми после пережитого апокалипсиса – удивительного благоговения, почтения, надежды, даже веры в то, что отныне все пойдет иначе и обязательно хорошо, – я сохранила в тайнике своей души.

Там, где хранила сокровища.

– Не сердишься ли ты более на нас, о Великая? Презренными были наши действия, но людские души наполнены страхами за сохранность своих семей и пропитание. Прости нас.

– Не сержусь.

Чинный кивок вместо «спасибо».

– Чем мы можем быть полезны тебе и твоим спутникам, о Великая?

Кулум вещал за всех стоя, опираясь на деревянную палку. В пальцах серебристый кубок с вином – таких кубков Белинде подарили штук пять. Я бы не удивилась, если бы оказалось, что у Кулума последний…

Вокруг силуэты приземистых деревянных домов, дальше река – широкая, бурная, почти черная. Лес на другом берегу – до него далеко. А небосвод усыпан звездами, как брильянтами. Их много, как в ту первую ночь, когда мы оказались на Урмаэ, их миллиарды…

– Имея цель, которая ведет нас, мы держим путь к Уромонам, – Лин отвечала размеренно, соответствующим тоном. Я и не думала, что она так может говорить – чинно, как королева. – Сможете ли вы обеспечить нам переправу на другой берег?

– Сможем, – шаман ненадолго умолк. – Вынужден, однако, признать, что тебя и твоих спутниц ждет задержка. Недлинная. Прежний паром проломил борт и часть днища о камни – не совладал со шквальным течением Вииды, оказался отнесен прочь от деревни. Новый мы строим, но завершить строительство сможем дня через два-три. Имеется ли у вас возможность обождать?

И за столом стихли. Никто больше не говорил, не шептался, не стучал приборами о тарелки – все ждали. Чего, решения Гхерры относительно «погостить»?

В этой полной тишине вопрос Белинды прозвучал осторожно:

– Не стеснит ли наше присутствие жителей? Не явится ли неудобным?

Кулум аж выдохнул от почтения.

– Твое присутствие для нас – праздник. Если смеем надеяться, что ты пробудешь с нами несколько дней, мы – счастливый народ.

Трещал костер; пахло жарким, копченой рыбой, маринадами. И еще свежим чуть морозным, щиплющим за щеки ветром. Шумела непокорными и пакостливыми водами река-Виида.

– Пробуду.

Загудели роем все и сразу – с облегчением, радостью, недоверием, счастьем.

Чудо случилось. Чудо продолжается.

День за днем шагая в неизвестность, мы забыли, когда вот так просто сидели, наслаждались, имели возможность расслабиться, передохнуть. Отломить кусочек жирного ароматного мяса, пожевать теплого хлеба, отведать слабой браги и незаметно захмелеть. А где хмель, там и шуточки.

– Слышь, я теперь буду называть ее «Гхерра», когда вернемся.

Тами, склонившись за спиной Белинды, шептала мне на ухо.

– Я тоже.

Мы, пьяные, прыскали со смеху.

– «О, Великая, не передашь ли мне соль? И примешь ли мои дары?»

– «И не задержишься ли в моей обители на часок-другой?»

– «Благослови меня, если корона не жмет…»

Молчание Белинды и застывшая на лице полуулыбка обещали надрать нам задницы.

* * *

Белинда

– Я хотела попросить вас: пусть те вещи, которые мне подарили, останутся у вас. Вы одарили меня главным – почтением. Это все, что имеет значение.

– Услышал Вас. Очень щедро, Гхерра, спасибо.

Она сама не знала, зачем зашла к нему, – наверное, просто так. Спросила, где живет Кулум, отыскала круглую бревенчатую избу и теперь с удивлением оглядывала ее изнутри. Похожую на купол, с очагом костра по центру, с воздуховодом, через который видно звезды (и не мерзнет?). Лавка в углу, шкуры, деревянные потертые столы, множество книг. Сухие травы в вязанках; широкие плетеные снегоступы и то, названия чему она не знала, – вероятно, курительные принадлежности шамана, его заклинательные амулеты, призывные барабаны. Диковинно.

Кулум сидел на лавке, набивал трубку. Ей бы идти, но он вдруг спросил:

– Вы покурите со мной трубку?

– Да.

Лин села рядом. И неожиданно для себя спросила:

– Вы же понимаете, что я не Гхерра?

Сама не знала, зачем сказала. Понимала – шаман не выдаст, даже если сознается. Но ответ ее удивил:

– Вы – ее посланница, поверьте, я знаю.

– Я…

– Гхерра всегда приходит к людям в образе отмеченного человека. Великого Воина, собранного, сбалансированного, уравновешенного. Все это в Вас есть.

– Отмеченного…

Повторила Белинда эхом и умолкла.

Кулум на ощупь выбирал табак помельче, аккуратно забивал в трубку, смотрел чуть заплывшим, но по-своему очень ясным взглядом мимо.

– Да, отмеченного. Можно Вашу руку? Пожалуйста.

И она протянула.

Он коснулся тыльной стороны ее ладони едва-едва, но вдруг белым вспыхнул и четко явил себя узор Миры. Она не видела его так давно. И выдохнула завороженно.

– Видите?

– Но то была… совсем другая Богиня… Способная любить и принимать мир таким, каков он есть. Без гнева.

– Верно.

Старик нисколько не смутился. Сунул в рот мундштук, потянулся за тлеющей деревяшкой, долго, со смаком раскуривал трубку. Затянулся лишь раз, протянул гостье – ее черед первый.

Она приняла трубку, как дар. Как когда-то от Мастера Шицу. И колыхнулся внутри дух далеких гор, качнулся вокруг образ Тин-До. Прекрасное ощущение, тягучее, очень родное. Она скучала по нему.

– Любовь – обратная сторона гнева. Его главный и ясный аспект.

«Все сложно, но это так. Как я говорю».

А хитрая вязь все светилась на ладони – Белинда не могла оторвать от нее взгляд. Ни разу не смогла вызвать ее самостоятельно, хоть пыталась не раз.

– Это и есть отметка. Знаете, я живу уже сто сорок два года и очень редко ошибаюсь. Просто поверьте мне на слово.

Кулуму верилось. Как здорово в далеких и незнакомых землях неожиданно ощутить себя дома. И вести этот неспешный разговор с мудрецом. Она съездит в Тин-До по возвращению. Поздоровается.

– Ваше воинское умение выше всяких оценок. Вас ведь учили Боги?

В каком-то роде.

– Мастера из мастеров, это верно.

– И мне не требуется этого видеть, чтобы чувствовать. На наших землях такие не рождаются, увы. Вы пришли издалека… Скажите, Вы помните то место, где родились?

– К сожалению, нет…

Она не знала, почему этот непонятный ответ так впечатлил старого шамана, но он почтенно притих. И в воздухе витало: «Все верно. Гхерра отмечает тех, кто до поры до времени не помнит себя».

Они курили молча; костер напротив чадил вверх. На деревню давно пала ночь; девчонкам выделили небольшой дом, снабдили чистым бельем, водой, купальными принадлежностями.

«Сто сорок два года…» Кулум выглядел лет на семьдесят. Если она хоть что-нибудь еще понимала в возрасте стареющих людей.

Табак пах хвоей, корой, немножко чаем, как ей показалось. Вкусный, крепкий. Наверное, «специальный», тоже извлеченный для особого случая.

Руки Кулума – жилистые, с выпуклыми венами, морщинистые – принимали трубку неторопливо, уважительно.

Затягивались по очереди.

– Прежде чем Вы покинете мое жилище, – а я очень рад Вашему визиту, – могу ли я спросить, что за цель ведет вас к Урмонам? Не сочтите за дерзость.

– Спрашивайте все, что считаете правильным. Отвечу. Если смогу.

Шаман кивнул. Лин нравились его глаза небесно-голубого цвета. Безоблачные, как у ребенка, как небо весной.

– Так вышло, что к ним нас ведет беда. Она случилась не со мной, но с Меган, моей спутницей. В руки ее… супруга, – браслет выдал на местном языке именно это слово, – попала очень нехорошая вещь, изготовленная Урмонами. Зовется она Цэллэ.

– Проклятый факел…

И впервые в безоблачные глаза закрались низкие серые облака.

«Он знает». Ей стало легче.

– Да. Теперь он заражен, и его дух… угнетен. Так вышло, что мы узнали о том, что противоядие изготовить возможно. И потому мы держим путь на другой берег.

– Ясно.

Шаман долго молчал, прежде чем заговорить снова.

– Урмоны недоброжелательны. И гости нечасто почитают визитами их места.

– Мы об этом слышали. Но выхода у нас нет. К тому же проходным билетом сюда нам служило обещание о том, что мы достанем бубен «иехванну», который тоже придется просить у них. Понимаю, что будет сложно, но нам приходится надеяться на лучшее.

Длинные седые волосы, серое подпоясанное одеяние – сплошное, как платье. На ногах поношенные сапоги; рядом деревянная трость.

– Цэллэ – та еще дрянь.

Кулум протяжно вздохнул. Затем поднялся, отдал ей трубку, наощупь добрался до старого сундука, откинул крышку, принялся что-то искать.

– Для того чтобы изготовить противоядие, вам понадобится горный кристалл – чистый, без вкраплений. У меня есть такой, сохранился с очень давних времен.

Сердце Лин забилось быстрее.

– И еще рукоять из столетней Хвои, в которую била молния. Сейчас, я найду… Вот.

И он достал точно такой же конус, какой был приделан к завернутой в тряпку вещи, ныне покоящейся в сумке Мег.

– Но это не все. Еще нужен будет дух стабильного и уравновешенного человека. Очень сильного человека.

– Мой подойдет?

Белинда не колебалась ни минуты – мелькнувшая в ее голове мысль о том, что, возможно, придется отдать жизнь ради друга, не вызвала ровным счетом никаких эмоций. Так она научена, таким она видит смысл жизни. В помощи. В принятии всего, что грядет. И, если нужно… Вот только Бойд…

– При всем моем уважении к Вам, Гхерра, – старик вернулся с вынутыми из сундука предметами и опустился рядом на лавку, – нет.

Покачал головой. Пояснил:

– Видите ли, нужен не просто дух сильного человека. Но дух, напитанный тем, что придает жизни смысл, – любовью. Желательно к тому, чей разум поврежден Цэллэ. Среди вас есть такой человек?

– Есть.

Мег.

– Тогда… все возможно.

Горный кристалл вызывал неприятные ассоциации. Она видела его на фото – «голову» фонарика. Прозрачный, чистый, не очень ровный и тяжелый. Его двойник будет пульсировать целебным светом, она надеялась.

– Кулум…

– Да?

– Могу я Вас просить?

– О чем пожелаете.

– Пожалуйста, дайте эти вещи, – и она указала на камень и рукоять, – нам с собой. Можно?

«Вдруг у Урмонов нет свободных? И вдруг это станет препятствием на пути изготовления противоядия?» Нельзя рисковать.

– В обмен мы готовы оставить вам золото или что попросите.

– Ничего не нужно.

Старик улыбнулся – мягко, тепло. Немного грустно.

– Но хотите совет?

Лин молча кивнула; выбросила вверх ворох искр треснувшая щепка. Угли здесь переливались оранжевым, знакомым – почему-то это казалось хорошим знаком.

– Не ходите к Урмонам. Не нужно вам.

И печально склонилась темноволосая голова. Когда ежик отрастет и станет длинным, она подстрижет его опять – боевая привычка.

– Увы. Нужно.

– Нет.

Они смотрели друг на друга долго. Белинда напряженно, Кулум сквозь нее и заодно сквозь все пространство мира – прозрачно, безмятежно.

– Почему?

– Почему? – голубые глаза хранили загадку, которую она никак не могла разгадать. И маяком горела на ее ладони звезда Миры. – Потому что… мы тоже Урмоны.

Это означает…?

Означает?

– Вы тоже… можете… – она не верила тому, что слышала, тому, о чем думала. И так безбрежно и ярко засияла надежда. – … изготовить антидот для Цэллэ?

Кулум улыбался.

* * *

(Alexandre Desplat – New Moon (The Meadow))

– Он сказал: потребуется время. Кристалл нужно заговорить светом дня и ночи. Где-то два дня…

Она говорила на выдохе, до сих пор пораженная. Сидела на кровати в темной избе, а рядом, прямо у ног, обняв ее за колени, Мег.

– Мы дошли… Дошли…

Кровать скрипнула под весом присевшей рядом Тами.

И никому не верилось, что не нужно к Урмонам, по крайней мере, не за противоядием. Как же им повезло – Кулум – Урмон… Конечно, все Урмаки – бывшие Урмоны. Одни корни, одни знания. И они отыскали «своего», готового помочь, шамана.

– Ему нужен будет дух любящего Дэлла человека. Твой.

И пальцы погладили рыжие волосы Мег.

– Конечно… Конечно…

Поспешный тихий ответ. Меган ни в чем не сомневалась, как до того Белинда.

– Я готова.

– Два дня.

Тами прислонилась к плечу Белинды, положила на него свою голову.

Лин обняла их обеих.

Дошли.

Впервые за долго время она чувствовала себя, как маленькая девчонка, которой от облегчения хотелось пролить слезы. Что-то внутри дрожало – трепетно, нежно, с благодарностью за случившееся.

* * *

Нордейл. Уровень Четырнадцать.

«Дрянь» не поддавалась. Она хотела жить, несмотря ни на что, и чем настырнее Дрейк пытался отделить ее от остальной структуры, тем быстрее преображала все то, чего касалась. Она просто обожала внимание.

– Получается, чтобы избавиться от нее, нужно убрать с нее взгляд. Забыть.

Дэлл, несмотря на глубокий сон, выглядел бледным, неестественно серым. Начальник опасался даже предполагать, где в этот момент блуждало отпущенное на свободу сознание.

Лаборатория. Час ночи. Все нормальные люди давно спят; Ди уже который вечер коротает в одиночестве, а он сидит здесь, потому что время на исходе. В ближайшие двое суток все решится. А на карте Судеб три светящиеся линии, одна из которых обрывается в течение сорока восьми часов.

Он качал головой всякий раз, когда смотрел на нее. И молча увещевал: «Не дай этому случится, Мег… Прими какое-то другое решение…»

И вновь возвращался к Дэллу.

Если «дрянь» оживает от внимания, то каким образом обеспечить ей полное невнимание? Люди в бодрствующем состоянии любят мысленно «обсасывать» свои недуги. «Ой, что-то я стал недомогать, мое внимание притупилось, хвораю». Одриард не исключение. «Включи» его сейчас Дрейк, и он первым делом бы спросил, что с ним не так?

Так. Так! Если настроиться на верные параметры…

Случись им с Меган завершить предложенное Дрейком, отвлеки они Дэлла от одного недуга другим, каким был бы результат?

Они бы его убили. Возможно. Нет. Они бы убили «ее» – ту тьму, которая не терпит, когда ее игнорируют.

Этой ночью он собирался сделать именно это – игнорировать ее.

 

Глава 8

Урмаэ.

Меган

(Casting Crowns – Who Am I)

Наверное, впервые за все это время я осознала: мы шли. Мы все это время действительно шли по этой сложной дороге. Сунулись в чужой мир, шагали в полной темноте под звездами, встречали новых людей, преодолевали трудности. Мы действительно это делали.

И я тоже… Я делала.

Как же хорошо, когда все близится к завершению.

Утро пахло весенней свежестью, тлеющим костром и свежей лепешкой, которую я держала в руке. Вкусной необыкновенно, с местным подобием сыра внутри. Костер поддерживали круглосуточно, и мне показалось, что завтрак на свежем воздухе – отличная идея.

Тами показалось так же.

Внутри светло, просторно, здорово. Как бывает, когда тебя долго крушили неприятные события, но вдруг ты достиг точки, когда становится видно: все наладится. Да, может, не «еще» наладилось, но все точно будет хорошо. И это самое «точно» позволяет вдыхать и жить сейчас. С бегущими по голубому небу над головой облаками; вдыхать дым костра вперемешку с теплом ласкового утра, не ожидать никакой другой минуты, кроме этой самой – той, в которой ты, наконец, расслабился.

– А ей идет…

Тами улыбалась.

Это она про Белинду, которая в отдалении преподавала местным воякам науку боя. Об этом ее этим утром вежливо попросил наполовину бритый Торнум, сияя между строк надеждой «мол, все равно есть свободных два дня…»

Лин согласилась. И теперь стояла перед группой внимающих каждому ее слову людей, указывала на свое запястье, вращала им, после взвешивала на ладони меч. Говорила про инерцию, про моторный вектор – мы плохо отсюда слышали. Но видели, что она в своей «теме». И Тами была права: ей шло. И этот длинный меховой плащ, и вязаные «наушники», и сидящие перед ней здоровые мужики-ученики.

Дэлл… Осталось совсем немного. И будет нам праздник… Да, возможно, не Новый Год, если пропустили, но множество других. И мы обязательно устроим себе еще один «медовый месяц», съездим куда-нибудь. А по поводу моей измены – Дрейк все объяснит. Не захочет он, расскажу правду я, и пусть тогда Начальник всеми правдами и неправдами пытается обелить собственное имя. Но я уже не дам очернить свое.

Наверное, не все будет гладко и просто. Но мы проходили и не через такое и заслужили право на счастье, на великое множество радостных, светлых моментов. Объятья, минуты спокойствия, умиротворения, ласковость внутри сердец. Осталось немного, совсем чуть-чуть…

Этим утром я занесла Кулуму Цэллэ и старую книгу, которой он чрезвычайно обрадовался и с которой моментально принялся сдувать пылинки. Оказывается, они считали ее давно потерянной.

Старик, прежде чем отпустить, долго на меня смотрел. То ли на меня, то ли «вглубь», и что-то в его взгляде показалось мне тревожным. Однако он кивнул. Сказал – все получится.

Налет этой непонятной тревоги сидел во мне до сих пор. Может, потому что, оказывается, сама того не осознавая, я возложила на этот поход большие надежды. Не на поход даже – на себя. На то, что изменюсь во время этой дороги, стану более уверенной, непоколебимой. Такой, как Лин.

Но я не стала.

Может, не всем суждено? Конечно, внутри изменилось. Стало светлее, теплее, нежнее по отношению к себе, что ли. Но остались и страхи. Они сидели, притихшие, в уголке, ждали своего часа. Того, когда решетка Халка окончательно падет, когда я вдруг забуду то новое, что приобрела, когда привычно поддамся слабости.

Что ж… Я есть, кто я есть. Не всем быть Белиндой. Кто-то должен быть Меган.

Белинда

(Sky Mubs – One Man's Strength)

Торнум. Что-то с самого начала в его лице казалось ей неуловимо знакомым. Но что? Они никогда не встречались, не разговаривали, не пересекались, потому что это невозможно. Последние годы Лин провела на Уровнях, Торнум на Урмаэ. И все же… Этот разрез глаз, эти упрямо поджатые губы. Нос? Нет, нос переломан не единожды, сложно понять изначальную форму. Тогда почему она бесконечно часто возвращается к рассматриванию «незнакомца»? И бритый наполовину череп – она уже когда-то и где-то видела такой…

Обеденный перерыв.

Женщины кормили вкусно, сытно – наварили мясную похлебку, накрошили овощей и незнакомых по вкусу корнеплодов. Вышло отменно. На соседнем бревне шутила Тами – «не возьмешь рецепт, а жаль…»

– Ну, можешь взять семена, – пожимала плечами Мег.

– Ага, а после просить Тайру их вырастить. Я даже дома не каждый день бываю, чтобы их поливать. Да и повар из меня посредственный… А вот семена «котоцветов» я бы взяла.

Вздох.

Кто-то спросил ее – кто такие «котоцветы»?

– Это такие мордастые растения, – пространные пояснения, – далеко отсюда…

– Которые мурчат…

– Поют, в смысле?

– Да, можно и так сказать. А здесь они «водятся»? То есть растут?…

Лин слушала вполуха. Из головы не шел сидящий рядом Торнум. А когда подошла его жена – принесла еще похлебку, забрала грязную миску, – Белинда вдруг поняла все разом. Так бывает, когда долго решаемый пазл оказывается на самом деле очень легким. Если есть все куски, все детальки. И последней деталькой стала улыбка незнакомой женщины. Улыбка, которая обнажила не совсем ровные зубы – передние чуть находили один на другой…

– Скажите… – Белинда начала очень осторожно. Потому что когда они выходили представиться «Гхерре», ничего не упомянули о детях, – у вас есть дети? Дочь?

Тормун застыл, как изваяние, и моментально взлетела ко рту рука его жены, прикрывая вырвавшийся всхлип.

А после ровный ответ, который превратил для них солнечный теплый полдень в промозглый и неуютный.

– У нас… была… дочь.

У женщины черты лица неправильные, но по-своему симпатичные, привлекательные. Светло-карие глаза, узкое лицо, довольно молодое для того, кто давно родил ребенка. Морщинки мелкие, почти незаметные; лишнего веса в теле нет. Торнум же глазами черный, как смоль. И волосы под стать. Кожа желтовая, брови густые. Жилистый, крепкий.

– Она исчезла… очень давно.

Они считали ее мертвой.

– Она жива?

Жену звали Аримой. И отвечать на вопрос Лин она не хотела – смотрела влажными глазами в сторону. Говорить пришлось Торнуму.

– Она мертва.

Так они решили. Чтобы не мучить себя.

Но Лин упрямо покачала головой. Сообщила уже не вопросительно, уверенно:

– Она жива. И зовут ее Уриманной. Рим.

Последнее слово потонуло в вое – плач вырвался из Аримы громкий и напористый, будто пробка вылетела из бутылки.

Теперь на нее смотрели с надеждой, недоверием, изумлением. И еще упреком – зачем, мол, ты делаешь нам больно? Ведь мы давно пережили… Но надежды все-таки было больше. И разгоралась она все сильнее.

Лин спокойно заверяла:

– Уриманна жива. Мы встречались с ней, вместе учились бою… Я бы показала вам, но у меня сел телефон, прибор такой. Нет энергии. А на нем фотографии…

– Что такое «фотографии»?

Глаза Аримы, как глаза оленя – темные, мокрые, большие.

– Фотографии – это остановленные во времени моменты. Вы могли бы ее увидеть. Она стала очень сильной, очень смелой.

– А чем она сейчас занимается?

Торнум больше не выглядел воином. Он выглядел изможденным тревогами за ребенка отцом.

– Она… – Лин не стала говорить «мы вместе», не стоило, – открыла школу. Учит мастерству боя и защиты. Она… встретила мужчину, вышла замуж. Его зовут Чен…

– Вышла замуж? А ведь думала, что никогда, – качала головой мать.

Отец услышал другое:

– Учит бою? Очень… достойно.

Оказывается, они считали ее потерянной. Разорванной дикими зверями, утонувшей – рано ушедшим ребенком, который не смог принять «Духу» – по-местному «судьбу». Уриманна покинула клан, едва достигнув двадцатилетия.

Если бы они на самом деле знали… Это не Белинда учила ее драться, как они теперь думали, это Рим взяла Белинду под крыло. После того, как какое-то время чмырила ее в Тин-До.

«Малявка…»

Сложные пробуждения, ледяное озеро, вечные пинки и окрики – давай, ты сможешь!

Ей не забыть, Рим сделала для нее так много…

И вдруг родители.

Не просто далеко, но на другом континенте, в другом мире.

Выбритый наполовину череп, чуть кривоватые зубы, татуировка в виде дракона.

Рим… Уриманна. Урмак.

Вечером к ним подошел Кулум, попросил:

– Где тот ваш… прибор? Который без энергии?

Белинда достала из кармана севший телефон – зря они с Тами посадили последние проценты заряда на фотки в снежном лесу.

– Кладите его сюда… – и сложенные лодочкой ладони шамана. В которых плескалось, как золотая вода, зарево. – Я его напитаю немного.

– Вы собираетесь потратить на это… свою… энергию?

Конечно, увидеть дочь для родителей важно, но настолько ли, чтобы лишить старика сил?

– Уважаемая, если бы я каждый раз тратил «свою» энергию на подобные вещи, то не прожил бы и до ста.

Наполовину зрячие глаза смеялись.

Лин опустила сотовый в ладони, как в покрытое закатными лучами озеро.

– Вот она… видите?

Удивительно, но мобильник работал. Уже стемнело. И фотографии смотрели все, кто смог выбить себе место в тесном кольце, образовавшимся вокруг Торнума и Аримы.

– Девочка моя, девочка…

Торнум утирал слезы незаметно – недостойно для мужчины их лить.

– Так выросла, так повзрослела…

Белинда потратила довольно много времени, прежде чем сумела разгадать загадку «временной петли» – точнее, ее отсутствия в случае с Уриманной и родителями. Ведь все, кто попадал на Уровни, возвращались в родные миры, в тот же самый момент, когда ушли. Или почти тот же самый. Но на Урмаэ продолжало течь время, родители Рим старели – почему?

Да потому что. Белинда сообразила лишь тогда, когда вспомнила про Бернарду. Каким образом Дина попала на Уровни? Прямым прыжком, без приглашения… И как человек, не получивший официального приглашения от Комиссия, она не обрела «временную петлю», замедляющую время в покинутом месте. С Уриманной случилось то же самое – она попала на Уровни без приглашения. Как? Другой вопрос. Отыскала один из Порталов, сумела пройти через него – вот и результат.

Для Дины Дрейк остановил течение родного мира позже. Для Рим этого не сделал никто.

– А это Чен?

– Да, отличный парень.

– Тоже воин?

– Тоже. Прошел множество тяжелых испытаний и выжил.

– Молодец.

– Значит, она руководит школой боевых искусств?

«Мы руководим».

– Да.

– Надо же… Это моя дочь! Слышите, все?! Это моя дочь!

– Скажите, а могу я сфотографировать вас с женой, чтобы показать после эти изображения Уриманне?

– Конечно. Что нужно делать?

– Встаньте, где посветлее. Вот так… И не шевелитесь.

Кулум стоял за плотным кольцом из людских тел. Он смотрел на звезды и улыбался.

* * *

(Yakuro – Hymn to the Wind)

Меган

Два дня – как одно моргание. Незаметно, мгновенно.

Здесь совершенно иначе текло время – мягко, неслышно.

И бесконечно восхищала привычка местных вечерами собирать за ужином всех за одним длинным столом на улице. Никто не прятался в домах, никто не кашеварил «для себя» или даже для семьи. Все делали для всех.

Женщины выводили голосами красивые песенные пассажи, к ним иногда присоединялись мужские голоса. Звучали, славили, тянулись сквозь время мелодии; и переливался всеми красками апельсина и кровавого грейпфрута неспешный закат. Солнце не торопилось за горизонт – оно слушало.

Именно об этом, жуя корку теплого еще хлеба, Тами расспрашивала сидящую по соседству женщину.

– Конечно, мы все время поем. Вечером, провожая Свет, утром на заре, встречая. Да и день всегда лучше, если с песнями…

Готовили щедро, от души. Заряжали блюда пряными травами, незнакомыми специями, иногда получалось так вкусно, что я отрывалась от тарелки лишь после того, как ощущала, что в меня больше ничего не лезет.

За столом обсуждали день – события, планы, приходящие в голову мысли. Говорили всегда о сегодня и иногда о завтра. Почти никогда о том, что минуло.

Над кромкой леса зарево из прощальной золотисто-красной мозаики; от Виды тянет сыростью. Земля пахнет скорыми всходами – потихоньку сходит снег…

А я думала о странном: вот бы и мы так с ребятами. Жили бы в одном большом доме, а вечером выходили бы во двор, садились за длинный стол с расставленными на нем тарелками, делились бы случившимся за день, общались, просто были все вместе. Мы вроде бы и так всегда вместе, но не так, как тут… Антонио был бы счастлив.

– О чем думаешь?

Тами еще как-то ухитрялась впихивать в себя кусочки нежного мяса с подливой. Я уже не могла.

– Хорошо здесь… Как-то очень…

– Ласково?

– Ага.

Не нашлось бы лучшего слова.

Дальше по берегу стояли и другие деревеньки Урмаков, но мы по собственному мнению попали в самую лучшую.

– Знаешь, я тоже думаю о том, чтобы когда-нибудь вернуться сюда с Рэем. А еще лучше – всем вместе. Вы с Дэллом, мы с Рэем, Лин с Бойдом…

Я хмыкнула.

– Интересно, а местные не разочаруются, если увидят, что спутник Богини – обычный человек?

Тами уверенно качнула головой.

– Думаю, они никогда в ней не разочаруются.

Тоже верно.

– Только представь! – в Тами проснулась мечтательница. – Где Портал – мы знаем. Тоннели Охлов для нас всех открыты, не придется ни в столицу, ни через Мурдаков. Привезем с собой подарков, снова послушаем местные песни. Ну, здорово же?

Есть такие темы, о которых приятно думать. Даже если понимаешь, что в реальности, скорее всего, не случится – у кого-то найдутся дела поважнее, кто-то не сможет, кто-то предпочтет иное. А мечтать все равно здорово. Мы вшестером… Мы, девчонки, счастливы и спокойны, потому что защищены, мальчишкам полные штаны новых впечатлений, Урмакам – желанные гости…

– Здорово. Мне нравится.

Тамарис лучилась довольством. Наклонилась ко мне с видом заговорщика, шепнула на ухо:

– Знаешь, что мне сегодня дали?

– Что?

– Семена «цветокотов»!

– Да, ну?

– Точно!

– И не одно, ладно?

– Ладно.

– У меня пять: одно мне, одно тебе, одно Тайре…

– Одно Лин?

– Если захочет… И одно хочу, чтобы забрали на Магию. Думаю, ему там будет классно.

– Но он будет цвести там в одиночестве?

– Тьфу, блин… Попросить, что ли, еще?

– Ну, парочку… Чтобы они там «расплодились».

* * *

Белинда

Нужду справляли за домом. Именно туда Лин и отлучилась, наевшись и налюбовавшись закатом. Теперь почему-то стояла у крыльца, думала о том, что сейчас с удовольствием выкурила бы трубку в одиночестве, размышляя о своем, созерцая, как опускаются на деревню сумерки. Есть в сумерках нечто волшебное, неуловимое и таинственное. Когда грани истончаются, когда нарастает вдруг в сердцах решимость, а в головах проясняется. И становится тихо-тихо. Та самая синева; скрипит под подошвами за костром снег; уже не едят, но пьют чай. Песни стихли.

Она напряглась, когда услышала, как к домику приближаются, но расслабилась быстро – узнала тяжелую, чуть пружинистую походку. Торнум.

– Надеялся застать Вас здесь.

Он что-то принес.

– Не отвлекаю Вас?

– Нет.

Ей хотелось сказать ему честно – покурить бы. В кои-то веки. Ни зачем, для наслаждения. Но Лин промолчала.

Торнум выглядел важным. Будто принял одному ему известное решение, после пришел в согласие со своим сердцем. Лин почуяла, что заинтригована.

– Вот. Это Вам.

Он протянул ей нечто, завернутое в старую тряпку, цвет которой уже ни один художник не осмелился бы именовать. Серо-бурый?

– Что это?

Она развернула до того, как услышала название. И застыла, когда поняла, что именно держит в руках, – небольшой старинный бубен. Потертый, но добротный. Лакированный не единожды, чтобы дерево не рассыхалось, со звенящими по краю металлическими дисками.

– Иехванна.

И они замолчали. Белинда смотрела удивленно и вопросительно – Торнум взглядом подтверждал – Вам.

– Кулум сказал мне, что для успешного возвращения домой вам требуется такой.

– Но, как же… вы сами? Это ведь очень ценная вещь, если я верно понимаю?

– Понимаете верно, – отец Рим уселся на лавку, пригласил Белинду присоединиться. – Но дело вот в чем… Мой прадед был шаманом, это его. Бубен все это время передавался по наследству в надежде на то, что один из сыновей унаследует дар и появится новый шаман. Я унаследовал часть, но довольно малую. К тому же мне нравится моя роль – защищать, оберегать, обучать воинскому делу. Я не маг и уже не буду. А сыновей нет…

– А Рим?

– Тут годятся только мальчики – так уж повелось. А к Рим вам иехванна и поможет вернуться. Я верно говорю?

– Верно.

– Тогда я не смог бы сыскать ему лучшего применения, поверьте. И я счастлив.

«Может, однажды… мальчик?»

Лин вопрошала глазами. Торнум качал головой – хватит нам детей.

Стало ясно – он принял решение.

– Спасибо.

Одной проблемой меньше – последней.

– Могу я Вас попросить передать… дочери еще кое-что?

– Все, что угодно.

Почти стемнело. Но света еще хватало, чтобы рассмотреть то, что он принес – искусно расшитый бисером коврик:

– Это мать сделала. Хотела подарить Уриманне на двадцать первый день рождения, но… сами знаете.

– Я отдам.

– Это Кохва. Она держит в доме мир, гармонию и покой. Наши женщины знают в этом толк. А это от меня…

И он достал небольшой круглый медальон на цепочке. Красивый, будто кованый, с камушком по центру.

– Я заговаривал его, как мог, как умел. Пусть ей на удачу. Оберег.

Лин осторожно принялся змейку-цепочку в ладонь. Подумала о том, куда спрятать, чтобы точно не потерять.

– Передам.

Они молчали. И слышалось в этом молчании больше, чем в словах: «Спасибо за все. Едва ли мы ожидали увидеть в своем селе Богиню. Но Вы подарили нам честь учиться у Вас воинскому искусству. Более того – принесли вести о дочери».

– Мы придем вместе.

Эти слова вырвались у Белинды, прежде чем она успела захлопнуть рот. А после подумала – а зачем захлопывать?

Что? Не вопрос вслух, но изумленный взгляд черных глаз.

– Не буду говорить, когда. Но мы придем.

И Торнум вновь стал не главнокомандующим местной армией, не самым славным воином селения – просто отцом.

– Можно… я скажу об этом Ариме?

– Можно. Только… может, не нужно? Лишняя надежда, понимаете?

– Нет. Это придаст нашей жизни новый смысл.

Он верил в то, что говорил. Они потеряли этот самый смысл много лет назад, а теперь вернули его.

– Пусть пройдут годы – мы дождемся.

– Не годы, нет. Может, следующей весной. Думаю, она будет рада.

Убирали со стола – глухо позвякивали опустевшие деревянные тарелки. Смеялись те, кто принял хмеля на грудь; стемнело. Скоро в дом вернутся девчонки – Торнум знал об этом. Поэтому добавил чуть спешно:

– Вы ей скажите, что мы не сердимся…

«Что мы будем ждать. Что любим».

Она слышала слова без слов.

– Я скажу.

Он поднялся. Кивнул ей на прощанье.

А после зашагал обратно, но что-то изменилось в его походке. Из нее исчезла тяжесть.

* * *

Она уже слышала голоса Тами и Мег, когда обогнула дом с обратной стороны и, как тень, отправилась прочь. Внезапно поняла, что тревожило ее за ужином, что незаметно царапало сердце и наводило тревогу. Слова Кулума: «Нужен стойкий духом человек. Любящий того, чем разум поврежден…»

Стойкий духом.

Стойкий…

Уже в полной темноте под светом высыпавших звезд Белинда шагала к дому шамана.

Меган стойкая. Временами. А временами нет – и не угадаешь.

Ей хотелось спросить и услышать подтверждение – «нет, ей ничего не грозит».

Пусть он скажет, что процедура безопасна. И тогда Лин будет мирно спать без волнений.

Пусть подтвердит…

Между косяком и дверью оставалась щель – она заглянула в нее до того, как постучать. И увидела, что старик сидит перед костром, покачивается и стучит в бубен. Будто в такой же, какой принес ей Торнум, – свою собственную иехванну. Песня длинная, слова непонятные; а рядом камень-набалдашник для «анти-цэлле» – слушает, напитывается.

«Нет, нельзя прерывать…»

Ей пришлось уйти ни с чем.

И по пути назад Лин думала: а правда ли, что костер танцевал вместе с песней? Или показалось?

* * *

(2CELLOS – The Show Must Go On)

Белинда

Вот и день «Икс».

Кулум не позволял им войти внутрь собственной хижины.

Солнечный полдень – самое время, чтобы творить «светлые» заклятья. Он еще с утра все приготовил: широкую скамью, горный камень, древко, сотворил «круг». На скамье теперь лежала Меган, а вокруг светилась сфера, забирающаяся «нечто» из Мег и помещающая это в хрусталь.

– Нельзя входить! Нельзя нарушать ход работы заклятья. Сфера сама решит, сколько взять, сколько оставить. А войдем – разрушится целостность!

Лин нервничала. Светло, ясно, ярко, а внутри муторно.

Заклятье, работая, издавало странный звук – протяжный, очень высокий, едва дребезжащий. У Белинды сводило от него скулы.

И еще от того, какой мирной и бледной выглядела лежащая на лавке Меган. Спокойной, отрешенной, спящей.

«Будто покойник».

Эту мысль пришлось прогнать пинком – таким яростным, что хрустнула воображаемая коленка.

– Вы уверены, что все пройдет хорошо?

«Свист» нарастал. Будто работала в деревне сразу сотня телевизоров.

Шаман нервничал тоже. Незаметно, но все же.

– Конечно, ее любовь очень тесно переплетена с жизненной энергией, это нездорово. У других разделение четче. Но я предупредил ее, что в какой-то момент последует вопрос: «Продолжить?» Это защитный… барьер от того, чтобы передать слишком много «себя» камню. И, если вдруг ей покажется, что она чрезмерно ослабла, она должна ответить «нет»…

– Она ответит «да»… – выдохнула Тами испуганно. – «Не там, где нужно».

И стали колом посреди дороги слова старой Мирхи.

– Кулум, нужно остановить процесс!

Они с Тами поняли это одновременно: Меган получит то, что желает, сейчас. Но какой ценой?

– Нельзя…

Старик стоял у двери намертво, как истукан.

– Прервете заклятье – убьете ее точно!

«Черт!»

– Нас предупреждали, понимаете? Пророчеством…

– Все пока идет хорошо…

Солнечный полдень. И этот ужасный дребезжащий звук, который впервые на памяти Лин заставлял жителей отсиживаться в домах.

Никто не работал на улице, не пел, не славил день радостью.

– Дайте мне посмотреть на нее…

Для того чтобы заглянуть в щель, Тами опустилась коленями прямо на снег и сравнялась с местом, где дверь отходила от косяка более всего и щель была шире.

– Она такая… бледная…

Меган

Мой мир теперь состоял из золотых искр. И невнятного, но приятного пения, вызывающего во мне самые светлые чувства. Любовь. К Дэллу, к этому миру, ко всему. Все уже хорошо, потому что прямо сейчас творится «лекарство». Мы вернемся с ним домой, все наладится, вновь засияет радостью. Уже скоро…

Я не понимала, о чем предупреждал меня шаман, – лежать было хорошо, удобно. И, кажется, все легче становилось тело. В этом странном пении мне вспоминалось самое лучшее: первая с Дэллом встреча, его глаза, касание пальцев, улыбка. Нечто неуловимо счастливое, легкое, словно перышко.

Что-то творилось снаружи, но я не обращала на это внимание. Я перетекала в сон – один из лучших в жизни; рядом красиво светился набалдашник нового факела – целебного.

И, значит, я спокойна. Вот только устала, как будто ослабла… мне бы отдохнуть.

Искры, светлые чувства, искры, нежность, искры, свобода…

Почему-то распахнулась дверь – не вовремя.

Стоящий на пороге старик теперь кричал: «Скажи – НЕТ! Ты должна сказать нет!»

Тами с белым от страха лицом, Белинда, рвущаяся внутрь…

И в этот самый момент нечто мягкое, ласковое спросило меня изнутри: «Продолжаем?»

Конечно… Почему я должна говорить «нет»? Ведь все хорошо. Моя любовь становится лекарством, Дэлл будет здоров… А мне бы отдохнуть. Но есть еще силы. Только смущает эта странная невесомость…

Совершенно не вписывались в мое мирное состояние перекошенные от ужаса лица.

– Скажи «нет»!

– Меган, скажи «нет»!

Почему?

Почему я всегда слушала других и никогда не принимала собственных решений?

Поддалась сначала Дрейку, теперь должна поддаться шаману.

Нет, сейчас момент моих решений. Моих – ни чьих-то.

– Да, – тихо ответила я тому, кто спрашивал. – Да.

И меня накрыло полнейшим покоем, почти безразличием.

Вот я почему-то под крышей, уже не на лавке; набалдашник сияет белизной, как прожектор, как упавшая с неба звезда.

И плачет Тами… Зачем она скребет ногтями по лавке? Зачем сидит прямо на земле? Ведь все хорошо?

– Меган, нет, Меган…

Зачем меня звать? Я здесь… Просто почему-то слишком легкая, бестелесная, что ли?

Серовато-белая, как пепел, кожа Белинды, и клянется старый шаман, что «он обо всем предупреждал, но ее любовь… она зачем-то отдала себя всю…»

А как еще нужно себя отдавать? Наполовину?

Я знала одно: все получилось. Все хорошо.

И еще: мне пора.

Тамарис

Это письмо она никогда бы не написала Рэю.

«… все это время мы шли в надежде на лучшее. И все складывалось так хорошо – эта деревня, шаман, все цацки, чтобы создать противоядие. Все. Шло. Хорошо. Понимаешь? Все… А после Меган исчезла прямо на лавке… Умерла. Рэй, она умерла. Кулум сказал: так не умирают, так «переходят» – да какая разница? Как же так случилось? Как? Что мы скажем, когда вернемся? Что? Как вообще возвращаться без нее? Мы с Лин вдвоем…»

И добавила мысленно: лучше бы там была я.

Меган… Меган… В их хижине на кровати до сих пор лежали ее вещи – Тами предстояло их собрать, сложить в «ее» рюкзак, повесить его на себя. Потому что их хозяйки больше нет.

Тамарис не смогла.

Опустилась до доски возле кровати, зарыдала, зажимая рот ладонью.

Лин стояла посреди комнаты, словно не зная, куда двинуться, что делать. И еще никогда Тами не видела такого пустого, смешанного с ужасом выражения ее глаз.

Белинда

Эта деревня стала для нее пустой. В один-единственный момент. И навсегда отпечатался в памяти момент: Меган в виде луча света, перетекающая в набалдашник.

И все – родного человека больше нет. Есть лекарство – да к черту бы его! Выздоровел бы Дэлл, Дрейк не позволил бы ему умереть. Напрасная жертва, слишком высокая цена.

Она ведь знала – Мег нестабильна. Она чувствовала, что нельзя. Но не остановила…

Плакала Тами, Лин не могла ее успокоить, потому что не могла заставить себя двинуться с места.

Ей бы откатить время назад, ей бы в другую реальность, где всего этого не случилось. Ее учили принимать, но принимать больше нечего, когда человека нет. А принимать текущие обстоятельства – все равно, что восхититься вкусом чужой тошнотворной блевотины.

– Мы… должны… идти.

– К..куда?

– Обратно. В Нордейл.

«Вдвоем?» – ужасалась Тами взглядом.

Они спрашивали Кулума, можно ли что-то можно сделать. Они кричали на него, едва не дергали за шкирку подпоясанного халата – тот качал головой.

И сейчас шаман стоял на пороге – взгляд в пол. И это хуже, чем если бы он встал перед ними на колени. В тряпку завернуто «антицэлле» – он протягивал его Лин.

Та сама не понимала, как сумела шагнуть вперед, взять тряпку, кивнуть.

Вещи они складывали в полном оцепенении, все еще не в силах осознать. Они возвращаются назад. Не втроем. Вдвоем.

Где-то рядом витал дух свободной и невесомой Меган.

И от ее неслышной попытки докричаться до них – «у меня все хорошо, мне так здорово, так легко…» – Лин знобило.

* * *

Нордейл. Уровень Четырнадцать.

Систему расчета наиболее вероятной судьбы по Карте Жизни Дрейк писал сам.

Теперь он смотрел на экран, где продолжали гореть две яркие полосы – Белинды и Тами.

Третья погасла.

Он сделал то, чего не делал давно, – мгновенно развоплотился, стал не человеком, но целым миром, каждой его молекулой. Прощупал – Меган на Уровнях нет. Дотянулся сознанием до Урмаэ, на короткую секунду стал его частью – успел ощутить холод. Там ее нет тоже.

А после обратился к небесам. И в скрипнувшем усталом голосе впервые проявился его настоящий возраст.

– Почему я никогда не ошибаюсь? Зачем? Лучше бы ошибался…

Тогда оставалось бы место чуду.

* * *

Тамарис

«…Рэй, я представляла сотни сюжетов развития событий – все счастливые. Как именно мы возвращаемся домой все вместе, как шагаем, шутим, сколько облегчения и предвкушения испытываем. И никогда не представляла тот сценарий, который на самом деле случился. Мы идем быстро и молча, почти бежим. Как будто пытаемся убежать от собственной совести. Когда передыхаем, сидим с Лин у костра тесно-тесно, как остатки былой команды. Молча жмемся друг к другу – она стала мне «сестрой». Это слово очень понятно на Урмаэ, думаю, ты поймешь тоже. Я не знаю, радоваться или нет тому, что обратный путь многократно короче – мы ныряем из одного Тоннеля Охлов в другой – последний выведет нас практически к Порталу домой. А там ты, Дрейк, Дэлл… Что мы скажем? Как будет смотреть на себя в зеркало?

Мне кажется, что я до сих пор в Кубе, что сейчас закатаю рукав, а там надпись «не верь…». Что я живу одну из тех жизней, которые случались и не случались. В которую я нырнула, чтобы прожить и вынырнуть на поверхность. Понимаешь? Вот только не в этот раз. В этот раз я не вынырну…»

 

Глава 9

Возвращение

Нордейл. Уровень Четырнадцать.

(Evanescence – Hi-Lo Live)

– Рэй, они вернулись, я их засек.

Пульс отбойным молотом бился в горле Хантера. Да, он просил Мака позвонить, как только на Уровнях появится их след.

– Где они? Куда идут?

– Думаю, в Реактор.

– Уже выезжаю!

Он гнал к главному зданию Комиссии, как сумасшедший. Как один из тех пресловутых рейсеров, принявших на грудь слишком много энергетика.

Тами… Его Тами… Только бы все хорошо.

Было гораздо спокойнее, когда он жил один – не о ком волноваться. А теперь он любил так, что немел сердцем от мысли, что с ней могло что-то случиться. Как шизофреник, как очумелая «наседка».

По коридорам Реактора он бежал, ни с кем не здороваясь. Они – почти роботы, им плевать. Гребаные сканеры пространства. Еще один пролет, еще два поворота – вот кабинет, в котором Дрейк всегда принимал «посетителей».

Дверь Хантер толкнул с такой силой, будто то был салун, а он шерифом, готовым порвать шайку бандитов.

И сразу увидел их – напряженного, словно струна, Дрейка, понурую, непривычно бледную Белинду и заплаканную Тами.

– Тами! – выдохнул и сразу бросился к ней.

Она бросилась ему на шею и зарыдала. Горько, громко – он ошалел от страха за нее.

– Что? Где болит? Ты ранена?

– Нет… – качалась голова. А потом Тамарис произнесла то, от чего пол под ногами Рэя моментально промерз до центра земли. – Меган…

– Что – Меган?

– Меган больше нет.

Дрейк знал, что однажды они своими «шутками», приключениями и выходками загонят его в могилу. Когда-нибудь. Но еще не сейчас.

Сейчас время действовать.

– Ты! – взгляд на Белинду. – Расскажи мне – расскажи очень коротко – о том, что произошло. Время на исходе, не трать его попусту.

Вместо ответа Белинда достала из пыльного рюкзака нечто, завернутое в старую тряпку. Осторожно раскрутила узел, развернула, явила на свет еще один «факел». Пульсирующий очень ярким белым светом.

– Это лекарство для Дэлла. Меган отдала слишком много своих сил,… чтобы сотворить его. Вот.

Протянула Начальнику. И умолкла. Бледная, полуживая.

Дрейк подождал. Не дождался продолжения. Моргнул, как сова.

– А теперь чуть подробнее. Я хочу слышать все, начиная с того момента, как вы попали на Урмаэ. Все очень коротко, кроме того момента, где речь пойдет о создании «лекарства».

Хантер впервые слышал эту историю.

«Деревня, поезд, столица… Расселина Мурдаков, Охлы, восстановление их формулы, право пользоваться неким Тоннелем…»

Его голова плыла кругом от одних только незнакомых имен и названий поселений. Где, Творец-единый, они побывали? Куда сунулись? Без него.

«Урмаки, деревня, шаман… Он сказал, что сможет. Смотрел на Меган – верил, что все получится».

– Стоп! – приказал Дрейк, когда уловил нужный момент. – Сейчас я положу тебе руки на виски, и ты мысленно вернешься туда, где все случилось, поняла? Даже если страшно, даже если не хочется. Покажешь мне напрямую.

Хантер и до того видел, как работает прямой скан памяти, но все равно поражался фантастичности процесса.

Руки Начальника, затянутые в тонкие перчатки, прижались к вискам притихшей Лин.

– Смотри на меня, поняла? Не отводи взгляд.

А дальше понеслось: в ее глазах замелькали, словно кадры фильма, всполохи-изображения.

Тами зажмурилась – она автоматически нырнула туда, где сейчас пребывала Лин, задрожала. Рэй прижал ее к себе так плотно, что почти лишил возможности дышать. Накрыл затылок большой теплой ладонью – «я здесь». А она уткнулась в его грудь носом, как котенок в шерсть.

Скан длился почти минуту. Рэй знал: это болезненный процесс. Хорошо, если Лин после не лишится зрения. Дрейк – Комиссионер, профи, не должен допустить этого… Но боль никуда не деть все равно.

– Я понял.

Начальник отступил назад довольно резко; плавно опали следом руки.

Какое-то время тяжело и напряженно дышал, смотрел на присутствующих желчно.

– Вы точно загоните меня в гроб…

Выдал спокойно и утвердительно. Хантер вдруг напугался, что он считал это из книги Судеб – с него бы сталось. Или просто шутка?

– Вы все, – обвел взглядом присутствующих, – по домам. А мне пора кое-кого разбудить.

И ушел. Очень быстро, не позволив никому прийти в себя и забросать его вопросами.

Рэй все еще прижимал Тами плотно, боялся разжать руки.

И потерянным бледным призраком стояла Лин. Лин с покрасневшими белками глаз – и еще никогда он не видел у нее такого взгляда. Будто она смотрела через пелену дождя в будущее, которое пообещало, что отныне никогда уже не будет радостным.

– Лин…

Ни шороха, ни реакции.

Чуть громче:

– Лин?

Поворот головы. Тяжелый, как у грустного клоуна на заржавевшей пружине.

– Там тебя очень ждет Уоррен. Езжай… домой. Тебя довезти?

Женщина-боец, которую он всегда знал уверенной и непоколебимой, качнула головой и вышла из кабинета молча, как Дрейк.

* * *

– Баала ко мне! – командовал в пространство шагающий по коридору к Лаборатории Дрейк. – Быстро. Пинком! Пусть выбегает из дома хоть в трусах!

Дэлл.

По расчетам Начальника у него оставались где-то сутки, не более. И Меган все-таки добыла для него лекарство. Ценой себя.

Вспомнились слова Белинды:

«Шаман сказал, что ощущениям и решениям Меган можно доверять…»

Ощущениям и решениям Меган НИКОГДА нельзя доверять. Своевольная девчонка! Он уже один раз попробовал заключить с ней сделку. Ослица!

Дрейк мысленно ругался, но знал – она «его». Как и все они. Упертые, каждый со своим характером, иногда выводящие его из себя. Но его.

А своих он не «сдает».

Подошел к стеклянному ложу, осторожно развернул из тряпки факел, взглянул на него с интересом. Жаль, сейчас нет времени разобраться, как он сотворен, что внутри? При других обстоятельствах он потратил бы сутки или двое. Просто, чтобы понять. А теперь должен довериться.

– Давай, парень, пора тебе просыпаться.

И провел рукой над бледным лицом Одриарда.

– Смотри, смотри на свет! Не отводи глаза!

Он даже не дал ему толком прийти в себя – сразу ткнул антидотом в лицо. И приказывал так, будто распинал пойманного, наконец, хулигана – жестко, зло.

– Только на свет!

А дальше пошел процесс, который Дрейк никогда в жизни не рассчитывал увидеть воочию. Процесс шел на внутреннем уровне, но оставался очевидным для того, кто умел смотреть сквозь слои материи, – свет боролся с мраком.

И как же ожесточенно билась и сражалась за жизнь тьма. Неистовала, негодовала, бурлила гневом, пыталась поглотить новый, проникший в сознание Одриарда луч. Но этим лучом была сама Меган и ее любовь. И заставить ее делать что-либо против воли было нереально – Дрейк пытался. И потому теперь улыбался цинично, с долей восхищения.

– Давай… прояви себя по полной…

Свет множился, расползался, становился все ярче; Одриард стонал.

– Терпи!

Тьма билась до последнего. Верещала на частоте, не слышной человеку, но слышной Комиссионеру. Отвратный крик. Дух «умирающего» оказался слабее – «Меган» захватила его волной, нахлынула со всех сторон, укутала, поглотила. И растворила.

Ровно три минуты на все про все.

Она сделала то, за что Дрейк не решался взяться. И, скорее всего, не взялся бы.

– Победила?

Спросил он неизвестно кого.

Дэлл кашлял. Бледный, похудевший, ослабевший после долгого лежания. Но Начальник не дал ему спуску:

– Вставай, ступай за мной. Нам предстоит долгий разговор. Воды тебе сейчас дам, почувствуешь себя лучше.

Здоровый Одриард, надо же… Как все хорошо кончилось. Только не кончилось.

– Нам предстоит долгий разговор.

– Где… Меган?

Он даже не успел прийти в себя, «продрать глаза», как говорится. Шатается, едва стоит на ногах, и сразу про Меган…

«Жопой они друг друга чуют, что ли?»

Дрейк не ответил, только скрипнул зубами.

* * *

Прежде чем начать разговор (говорить), Одриарда пришлось напоить водой и энергетическим коктейлем, чтобы начал быстрее соображать.

Тесный кабинет; Баал уже сидел на стуле. В домашней майке, шортах и… сланцах? – точно выбежал из дома, в чем был.

– Меня не перебивать! – Дрейк в полной мере чувствовал себя главнокомандующим. – Слушать молча, по возможности без эмоций и лишних вопросов.

– Ты! – взгляд на Регносцироса. – Отследи путь души Меган. Прямо сейчас!

При этих словах и до того бледный Дэлл вовсе начал выглядеть, как поднявшийся со стола в морге покойник. Разве что без пятен.

– Готов? Слушай.

И сейчас пойдет эпопея про: «Ты болел, она заметила, я предложил путь избавления от болезни. Да, это была моя идея с фотографиями ее ложной измены, но, знаешь ли, эта упрямица выбрала искать противоядие в мире, откуда приползла та зараза. Да там и полегла. Не зараза – Меган…»

Забавный будет рассказ. Насыщенный, как Пунто-Кинская драма.

А демон уже стал демоном – редко, кто наблюдал этот процесс вживую. На стуле – не человек, но клубящаяся тьма с подобием головы, двух рук, ног. И в сланцах.

Начальник едва удержался, чтобы не хмыкнуть. Но момент для шуток не тот.

Получасом позже.

– Значит, она развоплотилась?

Дрейк радовался тому, что Одриард пытался держать себя в руках, несмотря на обилие чувств. И еще тому, что он здоров. Действительно здоров. Хотя, когда он услышал про смерть Меган, исцелился бы так или иначе. Или сломался? Они уже не узнают.

Сейчас Дэлл выглядел очень бледным и собранным. Но более всего очень «цельным» – самый лучший результат, на который Начальник рассчитывал только при самом благоприятном исходе.

– Да. Умерла на Урмаэ, но временная петля, которую я установил здесь, отбросила ее в родной мир. Именно поэтому тело не осталось в деревне, а… «распылилось». Там еще заклятье шамана помогло, но это уже неважно. Теперь о главном: ты хочешь ее вернуть?

И взгляд, как у запрограммированного на единственную цель киборга, – конечно. Сейчас Одриард был готов идти до конца, до любого конца.

Вернулся на место Баал-человек.

– Отследил?

– Да.

– Передашь координаты Дэллу.

Кивок.

– Тогда, слушай, сынок… – Начальник подался вперед, положил локти на колени, сложил ладони лодочкой. – Времени у тебя мало – трое суток. Все дело в ее памяти сейчас, которая затирается. Через семьдесят два часа ее будет уже не восстановить. Все, что я скажу – каждое слово, – будет очень важным. Готов запоминать?

 

Глава 10

Меган

Родной мир. Степлтон.

Этот пустырь начинался сразу за парковой зоной. Спокойное непроходное место. Цветущие желтые лютики; жаркий густой воздух летнего полудня. Я, сидящая на теплом поваленном бревне, рядом ранец с книгами.

И очень странное ощущение, что от меня убегает вдаль, как паровозный состав, некий очень важный, очень яркий и насыщенный сон. Он был со мной вот только что – я ТАМ была – живая, плотная, живущая, – и вот проснулась…

Как я могла уснуть, сидя прямо на бревне? Я шла… шла… в институт?

С моей головой творилось странное: я вроде бы знала, кто я, и в то же время никак не могла этого понять. Я – Меган Ринстон, живущая в Степлтоне, я – Меган… я – Меган…

Почему случаются такие сны, которые не хочется отпускать? В нем было так много всего (чего – всего?). Детали стерлись, смазались, как краска под дождем, но ощущения остались – там была целая жизнь.

«Хочу обратно».

Дул жаркий ветер, колыхал мою тонкую блузку. На ногах потертые туфли – я купила их почти год назад. Кожа на носках сбилась…

Зачем я сижу здесь?

Ощущение липкой прозрачной ваты, ощущение дрожащей рядом тонкой пелены. Я боялась пошевелиться, потому что знала – она тут же исчезнет. Эта невидимая дорожка обратно.

Настойчиво зудел ум – мол, что с тобой? «Все понятно, все известно: ты – Мег, учишься в институте Спаркса на факультете делопроизводства. Тебе двадцать два, и ты терпеть не можешь зануду-отчима. Но мать с ним счастлива, они поженились, и у тебя недавно родилась младшая сестра, Бетти».

Мама счастлива. Ведь это все, что важно?

«И да, ты мешаешь им в квартире. Она об этом молчит. Ты – старая семья, они все вместе без тебя – новая. И поэтому этим утром ты решила, что твоя жизнь – это только твоя жизнь. И что ты не хочешь быть делопроизводителем, ты хочешь чего-то совсем иного, поэтому ты пропустила первую пару, пришла сюда…»

А после была встреча. С кем-то. Подъезжала машина – дальше провал в памяти.

Я почти минуту натужно пыталась вспомнить, с кем именно я встречалась? Неужели то уже была дремотная иллюзия?

После длинный сон – длиною в жизнь. И в нем осталось так много родного. Но ни одного внятного имени, ни одного лица. Только знание, что кому-то всецело принадлежало мое сердце. Там был Он… Ни цвета глаза, ни овала лица, ни фигуры – просто знание. Эфемерные эмоции. И еще там было очень тревожно, потому что творилось много и сразу. Это здесь лютики и скучный институт (не интересно), а там – там был снег (там было интересно)…

Если я снова закрою глаза, если застыну, может, получится нырнуть обратно? Если посижу еще чуть-чуть, вновь подъедет машина – круг повторится.

Но лишь тишина; шорох качающейся травы, равномерный шелест зрелых зеленых листьев на дубах, птичий щебет.

И вдруг приближающиеся шаги.

– А-а-а, вот ты где! Опять здесь!

Я знала их – этих двух девчонок. Темноволосая – Кристина, шатенка посветлее – Элена. Одногруппницы. И все мое нутро воспротивилось их приближению.

– Мег, идем на вторую пару, скоро начнется…

Они выглядели очень реальными для этого места. Естественными, принадлежащими ему. И я знала: начни я диалог, влейся в разговор, и я потеряю тонкую ниточку в сознании, ведущую туда, куда мне более всего теперь хотелось попасть.

На Кристине белые бриджи, ее ноги слишком тонкие, но кожа загорелая, а волосы чернющие, как и глаза. Она любит жевательную резинку с арбузным вкусом. Элена как всегда чем-то недовольна, будто в глубине души испугана. Она недавно провалила экзамен по аудиту…

Это все не мое. Это все ко мне не относится.

Я не хотела видеть их лица и слышать голоса. И потому даже не поздоровалась. Ответила ровно:

– Я не иду.

Поднялась с бревна, зашагала туда, где вдоль дубов пролегала едва заметная пешеходная дорожка.

– Эй, чего это она? Перегрелась?

Они обсуждали меня за спиной, а я боялась, что это место, эта новая реальность сейчас поглотит меня, засосет в себя и присвоит уже насовсем. Снам свойственно растворяться и исчезать. Так и случится с последним. Как цепляться за то, чего уже даже не помнишь? Мне еще ни разу не удалось ни в один вернуться, забуду и этот. Час, два, три – и не останется даже ощущений.

А в горле отчаяние.

Как не вовремя!

Голоса подруг стихли – наверное, они ушли без меня. А ноги несли меня вперед, и почему-то ужасно неудобной казалась натянутая на бедра юбка (ненавижу юбки, но на них всегда настаивает мама). Стянутые в декоративный пучок волосы – в Степлтоне жарко, я всегда закалывала локоны наверх.

«А где-то можно было ходить с распущенными».

Я найду другое бревно, дождусь ту машину… Просто нужна минута или две.

Звонок сотового, завибрировавшего в сумке, заставил меня вздрогнуть.

А на экране слово «мама».

– Да. Алло?

Я знала, что слышала ее голос сотни тысяч раз. Знала каждую интонацию, я росла с ними. И все равно почему-то воспринимала его, будто со стороны.

– Мег? После института купи хлеб, муку, рисовые крекеры закончились. И молочную смесь для Бетти возьми, поняла? Банку с номером два…

Я слушала речь на том конце и чувствовала непоправимое – как ускользает из моих пальцев ведущая куда-то далеко нить.

Все больше уплотнялась в моей жизни банка с номером два – молочная смесь для сестры. У матери в сорок два года не хватало своего молока. Банка синяя, снизу серая полоса. Крышка белая…

Это конец. Конец иллюзии, что я смогу вернуться в то состояние, дождаться машину.

Я – Мег… Я живу здесь. Здесь.

А в последнем слове горечь.

Через парк я шагала не столько злая, сколько разочарованная, потерянная. Моя волшебная «дверь в лето» растворилась окончательно.

А вот и спины Элены и Кристины.

– О, решила все-таки пойти?

Я обогнала их, миновала, даже не притормозила. И лишь бросила мысленно: «Да идите вы все».

И от того, что в этот момент почувствовала себя цельной, собранной, упертой и очень решительной, вдруг напомнила себе кого-то.

Только… кого?

 

Дэлл

(Max Richter – Infra 3)

Автобус подошел к остановке вовремя, как по часам – ровно в одиннадцать ноль три. До того момента Дэлл прошел километр по лесу от Портала к дороге.

Удобный автобус, междугородний, большой. И почти пустой.

Билет он оплатил водителю из пачки денег, которой его снабдили наряду с незнакомым документом – местным паспортом. Да, Дрейк мастак в таких вещах.

Полтора часа пути до Степлтона. В сумке оборудование навигации, слежения, маячки… стандартный набор того, кто ищет конкретного человека.

Одриард искал. Свою Меган.

Для него все случилось слишком быстро: сначала он страдал и едва ли что-то понимал, затем был погружен в сон, после пробужден для того, чтобы быть огорошенным такими известиями, которые не ожидал услышать в худшем кошмаре.

«– Не смей называть ей имена, название мест, не говори напрямую ни о чем, что касается ее жизни здесь. Она для нее закончилась и сейчас затирается. Забудь слова «Нордейл», «Мир Уровней»…

– Тогда как я буду должен напомнить ей о себе? Она ведь меня не помнит тоже?

– Не помнит. Логикой – нет. Но сердцем – да. Вот и ищи способ до него достучаться.

– За семьдесят два часа?

– Именно. За трое суток она должна согласиться проследовать с тобой в Портал. Добровольно. Ты не имеешь права ей лгать или затаскивать туда силой.

– Но кто… – Дэлл терялся и не находился слов. – Кто может пойти «туда, не знаю, куда»?

– Тот, кто доверяет.

– Незнакомцу?

– Ты сдаешься?»

Сдается?

Никогда.

Поэтому он ехал ей навстречу. В незнакомом мире, в автобусе с табличкой «Дормустен – Степлтон» на ветровом стекле – полный решимости, но безо всякого плана.

И вспоминал, складывал воедино цельную картину случившегося. Насколько мог. Радовался тому, что чувствовал себя нормальным, таким, как раньше. Сколько же он маялся, когда «Цэллэ» раскололо его пополам, – думал, сам дурак, где-то раскис, сник и впал в депрессию. Постоянно боялся себя слабого и слабел еще больше. Желал сбежать, и оттого пил. Прятался в телешоу, в беспробудных снах после полулитра виски по вечерам, костерил себя на чем свет стоит, когда трезвел, ощущал следы паники вновь. И так по кругу, много дней подряд.

О том, что болен, он бы никогда не догадался сам. И никто не догадался бы.

Кроме его Меган. Зоркие глаза, чуткое сердце.

Она водила к нему докторов – он злился. А теперь ощущал себя виноватым. Кричал на нее – она терпела.

И потому он почти не удивился, когда увидел «те» фото…

С ним более невозможно было жить. Таким он никому не был нужен. Ей тоже.

Жаль, он не знал, что ошибался.

Помнилось другое: он смотрел на нее в объятьях другого и не чувствовал ревности. Ничего, кроме бьющего на поверхность родника из любви. Он не видел ее, не замечал, не ценил, как должен был… Было так больно, что от шока он перестал что-либо чувствовать, просто знал – его мир раскололся. И жить ему осталось недолго. Есть такая черта, переступая которую, чувствуешь вещи наперед. И ничего более не страшило… Внутри любовь, боль, нежность, печаль, остатки света и темнота. Помнились руки Мака, трепавшие по плечу, тяжелые взгляды, обеспокоенность, обреченность.

После таких фотографий уже ничто не становится прежним – Чейзер об этом знал.

И все же Дэлл старался не верить. Быть может, она хотела таким образом дать ему по морде? Чтобы он, наконец, очухался, пришел в себя? И он на короткий момент пришел. Поехал за ней, чтобы позвать домой…

А теперь думал о тех слезах, которые она лила, глядя на него. И кричала: «Ненавижу!»

Она ненавидела не его…

А Дрейка. И себя за те фото – Дэлл чувствовал, как жжет веки, – себя в объятьях другой он бы ненавидел тоже.

Ей сказали: добивай. Гони его, режь, обдавай кипятком – все наотмашь, навылет.

А бить того, кого любишь, – бить себя.

«У нее еще неплохо получалось».

Он улыбался, мысленно пытался шутить, но болело сердце.

И она ушла. В другой мир.

Шагала куда-то далеко, потому что верила – сможет помочь. Вернется, вылечит, а бить больше не может – искалечила себе сердце.

Его Меган…

Ни одна не решилась бы на то, на что решилась она.

А после ей просто не хватило сил. Она устала за все бороться одна, она слишком давно этим занималась.

Он вез для нее новую батарею – свою любовь. Отныне он будет держать ее, заботиться, укрывать, оберегать. Полноценно, всегда.

Он проснулся. Он научился ценить.

Что-то встало на место.

* * *

(Karunesh – The Conversation)

Кирпичное здание университета; безоблачное синее небо. Жарко.

Первая смена учащихся освободилась и теперь вытекала наружу бурлящей оживленной рекой. Зеленели дубы и газоны – на травяных коврах отдыхали студенты.

Он увидел ее, будто почувствовал. Среди множества «чужих» – свою.

Меган стояла недалеко от ступеней, и ее грустный взгляд пронзил его до глубины души. Потерянный. Она смотрела прямо перед собой, но, по-видимому, не знала, куда идти. Она совсем недавно вынырнула из «временной петли» и все еще ее чувствовала. А иное «настоящее» принимала с трудом. С аккуратной шишечкой из рыжих волос, в юбке, блузке, сандалиях без каблука. Тоненькая, знакомая и совсем незнакомая. Здесь она жила «до» него, здесь когда-нибудь будет жить после.

Но для них все еще не закончилось – только начиналось, он верил.

И потому начал продвигаться вперед.

Что скажет? Что сделает? План, состоящий из сплошного белого пятна.

«Идиот, Одриард, думай…»

Кто-то толкнул ее, когда он подходил. Ненамеренно. Слишком торопился, бегом соскакивая со ступеней, задел плечом, спешно извинился. И даже не обернулся на ту, чьи бумаги высыпались из рук и стайкой разлетелись по асфальту.

Дэлл поймал «виновника» за шкирку одним движением – темноволосого длиннотелого хлыща, молодого, чуть прыщеватого, но уже наглого.

– Эй, ты чего, чувак?

– Ты не извинился, – процедил Дэлл холодно.

– Я извинился. Эй, девушка, простите! Все? Да отпусти ты…

И вывернулся, потому что Одриард разжал пальцы.

А Меган на них даже не смотрела – просто собирала документы. Уже пыльные, шершавые. Отряхивала их, складывала в аккуратную стопку.

Кажется, она вообще старалась как можно меньше смотреть по сторонам – «чтобы не поверить». Он знал это чувство, когда-то и где-то уже ощущал его.

Опустился рядом с ней на корточки, поднял ближайший к своим ботинкам листок. Произнес тихо:

– Я помогу?

Она отшатнулась, когда встретилась с ним глазами. И едва не упала. Ему пришлось удержать ее за запястье.

Сама не знала почему.

«Потому что ты – самая большая для нее опасность. И ее логика об этом знает. Ты угроза коллапса стены между ее текущей и прошлой памятью. Поэтому тебя она будет избегать до последнего, понимаешь?»

Теперь он видел это воочию.

Дэлл – ее нить с прошлым. С совершенно другим местом и миром, другим «домом». Его не должно здесь быть – она каким-то образом это чувствует.

– Спасибо, я сама…

Теперь Меган собирала бумаги в два раза быстрее. Закончила, поднялась на ноги, обронила коротко и сухо:

– Спасибо.

И очень быстро зашагала прочь.

Стук ее напуганного сердца он слышал, даже стоя позади.

Что ему делать? Оставить ее в покое нельзя, врать нельзя, силой нельзя. И правду нельзя. Тогда что можно?

Он знал одно: у него мало времени. И потому он не может просто так ее оставить.

Спустя десять минут он отыскал ее в ближайшем супермаркете, стоящую у полок с многочисленными банками и сухими кашами.

Остановился рядом, уже предполагая, что ошибается в действиях. Произнес тихо, спокойно:

– Нам нужно поговорить.

– Вы… Вы меня преследуете?!

В ее глазах стоял ужас, но он видел сквозь него, глубже. Она боялась не Дэлла, а чего-то непоправимого внутри себя.

– Просто поговорить.

– Пожалуйста, не ходите больше за мной.

Она ретировалась от него с пустой корзиной в руках. Не заметив, что оставила банку, этикетку которой до того читала, стоять на стеллаже.

Дэлл протянул к ней руку, словно желая ощутить едва сохранившееся тепло чужих пальцев. Конечно же, не ощутил. Прочитал: «Смесь сухая молочная». Рядом смешная и комичная, как из мультика, цифра два.

«Она тебя не помнит. Головой – нет…»

Ему очень хотелось, чтобы помнила. Чтобы остановилась, уняла страх, позволила себе к нему присмотреться – это же он, Дэлл… Это он сидел с ней в машине, а у нее в сумочке нож. Снаружи лило. Это он лечил ей ладони, покрытые ссадинами, он призывал ее бросить опасную и рискованную профессию Локера, он когда-то кормил апельсинами…

«Просто посмотри на меня сердцем, Мег…»

Она боялась его. А ему очень хотелось ее обнять.

* * *

Меган

Бетти плакала; мама готовила на кухне смесь.

Я пряталась в своей комнате. Точнее, я делала вид, что сосредоточенно и увлеченно читаю учебник по экономике, но на деле чувствовала себя серой мышкой, схоронившейся в норе.

«Кто он такой?» Видела ли я когда-нибудь его в институте? Нет… Точно, нет.

Где-то еще?

Может быть. Я не могла точно ответить.

Не хватало мне только вляпаться в неприятности… Я и так всего на свете вечно боюсь, а тут мужик, который ходит по пятам.

«Нам надо поговорить».

Так не знакомятся. Так говорят тому, кого уже знают – очно или заочно. Но мы не знакомы!

– Мег, ты купила крекеры?!

Ор из кухни заглушил недовольный плач мелкой. Я хотела ответить, но не успела.

– Все, сама нашла…

Я все купила. Пришлось, правда, делать огромный крюк – бежать в другой супермаркет. Постоянно оглядываясь.

Я – магнит для неприятностей?

Нет, я – просто Меган.

И симпатичный мужик – не самая большая неприятность, ведь так?

«А он симпатичный?»

Да, симпатичный. В такого я могла бы влюбиться. В теории.

Подумала. И накрыла голову учебником, как съехавшей крышей.

Время тянулось, как расплавившаяся на солнце резина.

Я пыталась читать. Мать укачивала Бетти, что-то напевала – иногда ласково, иногда раздраженно. Потом они обе спали. Потом сестра кряхтела, мама укачивала ее снова. После шум на кухне, где готовился к приходу отчима ужин.

Пять часов. Еще глава по экономике. Шесть. Половина седьмого.

В зале работал телевизор; Бетти курлыкала в кроватке, вставала на матрасе, скрипела прутьями – я продолжала чувствовать, что не принадлежу этому месту. Здесь и без меня слишком тесно – они могли бы использовать эту комнату, как отдельную спальню…

В семь раздался звонок в дверь.

Я знала, что скоро она крикнет: «Погуляй с Пипой!» – и морально готовилась к тому, что опять придется выйти на улицу.

«А он там».

Откуда-то я знала, что настойчивый незнакомец не уйдет. Придется давать отпор. Пипу – самую бесполезную зверюгу на свете, важно зовущуюся по собачьему паспорту Той-Терьером, – не заставишь сходить по-большому на площадке за лифтом.

– Привет, дорогая!

Звонкий собачий лай; быстрый топот когтей по линолеуму. Радостный взвизг Бетти.

– Привет, Боб.

«Боб – самое идиотское имя на свете».

– …сейчас будем ужинать. Устал?

– Да, немного.

Он вел лекции по истории в моем университете. И нет хуже зануд, нежели живущие в твоем доме историки.

«Это не мой дом».

А чей?

– Ме-е-ег?

Протяжный и вопросительный ор с кухни, откуда долетал запах тефтелей в томатном соусе. Я прикрыла глаза и принялась обреченно считать: «три-два-один, поехали!»

– …Погуляй с Пипой!

«Еще светло. Поверну сразу в парк на центральную дорожку… Там не очень людно, но все равно можно позвать на помощь…»

Пипа, стоя на задних лапах, отчаянно скребла лапами железные двери лифта.

«Он, может быть, давно ушел».

«Такие не уходят».

«Откуда ты знаешь?»

Но я просто знала.

И вдруг подумала – почему я всегда боюсь? Я всегда выбираю из двух «не хочу» наименее опасное и болезненное. Я только и делаю, что оглядываюсь по сторонам и думаю: «Не хочу, чтобы мать за меня решала, не хочу попадать в неприятности, не хочу учиться в этом институте, не хочу, чтобы другие навязывали свое мнение, не хочу продолжать быть слабой…»

А. Чего. Я. Хочу?

Странно, что я никогда раньше не подходила к себе самой с этой позиции.

И, правда, чего?

«Я хочу понять, чего этот мужик от меня хочет».

Чтобы хоть одну тему, наконец, выбросить из головы.

Дверь подъезда наружу я толкала, как хмурый парламентер, решившийся на переговоры с террористами.

* * *

(Crystin – Under My Skin)

Над Степлтоном всегда горели долгие закаты. И в парке, засаженном высокими деревьями, оказалось темнее, чем я предполагала. Кто-то предусмотрительный зажег фонари, и смешалась прозрачная вуаль синевато-розового и теплого желтого цветов.

И почему-то испугалась я только теперь.

«Вдруг он маньяк?»

Почему не взяла с собой хотя бы перочинный нож, как случилось, что забыла в комнате сотовый? Как специально. Балда…

Центральная аллея огибала большой круг и возвращалась ко входу в парк – я прошла уже добрую ее половину. И ничего. Лишь редкие спортсмены в очках, облегающих комбезах и наушниках – спорт-люди с другой планеты, – да редкие, занятые собственными мыслями прохожие.

«Может, пронесет? Подумаешь, обознался утром. Или понял намек, который звучал, как «отвали»?»

Я расслабилась, зашагала спокойнее; Пипа оживленно обнюхивала кусты, стволы и помеченные кочки; вечер – ее время вне четырех стен, ей не до меня.

Вдохнула вечерний воздух с наслаждением – уже прохладный, «травянистый» в парке, вкусный. А когда выдохнула, услышала:

– Привет.

Он шагал рядом, а я косилась на него с опаской.

Он был большим. Не толстым, не «крупным», но сильным, что ли. И одетым не по погоде – в темную, слишком теплую куртку для летнего вечера. Синие джинсы, ботинки, светлые глаза и светлые волосы удивительного оттенка – платинового. Не совсем блондин, скорее, светло-светло русый. И такое серьезное выражение лица, будто на уме математическая задача.

– Снова «поговорить»?

Спросила я испуганно и оттого чуть желчно.

Тишина.

Мы шли, и людям, наверное, казалось, что мы поссорившаяся пара. У меня на груди сложены руки; у идущего рядом со мной спутника напряженный взгляд.

– Поговорить, да.

– О чем?

– Мы можем остановиться?

Я подумала.

– Можем.

И встала. Развернулась к нему лицом. Что ж, так даже лучше, безопасней – вдали от густых зарослей и кустов, прямо на дорожке.

– У меня к тебе просьба… Посмотри на меня внимательно, пожалуйста. В глаза.

Света хватало, чтобы разглядеть его лицо; нервно колотилось в груди сердце.

– Зачем? Я тебя знаю?

Почему в этот раз я к нему на «ты»? От страха, наверное. Радостно тявкнула, приветствуя соседскую собаку, Пипа.

– Посмотри.

Я заглянула ему в глаза. Нехотя нырнула в этот странный внимательный и чуть печальный взгляд. Будто призывающий к чему-то. Спокойный, но настойчивый, словно говорящий «я тебя знаю, знаю очень хорошо».

– Ты так и не ответил…

Красивое лицо. На удивление. Совершенно не слащавое, скорее, чуть жесткое – как раз в моем вкусе. И это плохо, это опасно.

«Это уже было опасно», – мысль из ниоткуда.

– Ты меня знаешь, да. Но вспомнить сможешь, если смотреть будешь чувствами и сердцем. Не головой.

– Ты не отсюда…

Почему сказала? Вырвалось.

– Верно.

И странный прищур – мол, ты тоже не отсюда.

Он меня пугал. Я не понимала, чем. Странной беседой о непонятном, поведением, почти неуместном, но чего-то требующим внешним спокойствием.

– Преодолей страх, смотри еще…

– Нет, хватит.

– Пожалуйста. Десять-пятнадцать секунд.

Я хотела смотреть и не хотела. На что он, в конце концов, рассчитывает? Чем дольше тянется мутный разговор, тем сильнее я пугаюсь.

И все же… Взгляд манил. И в нем было так много – ласковая нежность, очень-очень мягкая, почти невесомая. Скрытая решимость, частичка боли и… – удивительно признавать – любовь.

Так мог смотреть на меня только мужчина, который очень сильно любил. И от того через глаза сумел выразить: «Я снова здесь, с тобой. Я прошел через границу миров, через расстояние и пройду через любое время, лишь бы оказаться рядом. Потому что ты нужна мне…»

Кажется, я смотрела гораздо дольше десяти секунд, и все это время глухо пульсировало в крови волнение.

«Я когда-то где-то видела такой взгляд…»

А следом:

«Он никогда раньше на меня так не смотрел. А ведь я всегда хотела…»

Когда – раньше?

Темнело. Возились на траве, играя и притявкивая, Пипа и чужой веселый щенок.

– Что… Что тебе от меня нужно?

Пора было расставить все точки над «и» – сколько можно прояснять, ничего не проясняя?

И тихое слово в ответ:

– Доверие.

– Доверие?

– Да. У… меня мало времени, – кажется, он хотел сказать «у нас», но передумал, прикусил язык. – Только семьдесят два часа.

– А что потом?

– Потом нужно… уходить.

Уезжать? Ну да, он же издалека.

«Так уходи».

На этот раз я тоже сумела выразить ответ глазами.

– Я бы хотел, – пауза, – чтобы ты пошла со мной вместе.

– Куда?

– Просто рука в руке. На доверии…

Вот и начал проявляться «маньяк». Я всегда знала, что ничем хорошим это не закончится.

– Куда пошла-то?

Тихий, едва слышный ответ-слово:

– Домой.

– Домой?

Все, логика и паника одержали победу над невнятными и эфемерными чувствами.

– Вот мой дом! – взмах рукой на строение позади деревьев. – Я здесь живу, если что…

– Меган…

Он знает, как меня зовут. Что еще? И почему мое имя звучит так, будто он тысячу раз его уже произносил? А я слышала.

– Не ходи за мной, слышишь? Потому что я никуда с тобой не пойду! Пипа… Пипа!

Собаку пришлось сгрести с травы и тащить домой на руках.

Тот, чьего имени я не знала, не пошел следом – я не единожды оглядывалась. Он так и остался стоять там, где стоял. Печальный, но все еще решительный, опустивший голову.

Странный тип.

И откуда это странное чувство, что хотелось с ним поговорить еще?

«Давай, будь дурой. Маньяки – прекрасные психологи! Видели, ни одного честного и прямого ответа? Пойдем со мной… Домой. На доверии… Сколько дур уже на его счету? Десять, двадцать? Хочешь быть двадцать первой?»

Двадцать первой я быть не хотела.

* * *

(Jim Brickman – The Journey)

С утра, как это обычно водилось, мама распланировала день за меня: «Поедешь с Бобом к свекрови, поможешь с прополкой – я все равно не могу, у меня на руках Бетти…»

Свекровь – тетя Ребекка, живущая в двухстах километрах от Степлтона. Два часа езды на машине, целый день в огороде.

Если бы не вчерашняя встреча в парке, я бы дала матери отпор (кому хочется тратить бесценную субботу – день свободы от занятий – на ерунду? Мне точно нет), но теперь подумала – почему нет? Ведь только на руку.

«Он сказал: семьдесят два часа. Вот и пусть проводит их в одиночестве, а после уезжает туда, откуда приехал». С отчимом нудно, но спокойно. И никто не попытается достать меня очередной попыткой «поговорить».

* * *

– Как дела в институте?

– Все хорошо.

Боб водил Кайтон десятилетней давности (старый, но всегда отполированный), носил очки в тонкой оправе и тщательно зачесывал волосы набок. А еще пытался вести вежливую беседу. С виду равнодушную, но чуть виноватую, словно между строк говорил: «Я не такой уж плохой парень, извини, что увел у тебя мать. Но ты ведь уже большая девочка, верно? Тебе пора иметь свою семью. Симпатичные парни охотно смотрят на симпатичных девчонок – ты ведь знаешь. Нужно просто красиво уложить волосы, подкрасить ресницы и начать смотреть по сторонам…»

Наши вежливые беседы я не любила.

Мы выехали рано утром; во дворе я никого «подозрительного» не заметила. Теперь Степлтон был уже в получасе езды позади.

– Если с историей будут проблемы, я помогу подтянуть.

– Спасибо.

Отчим знал, что беседа не состоится, но все равно пытался.

– Мама обещала приготовить к нашему приезду яблочный пирог.

Я молчала. А он все говорил – о погоде, о студентах, новых лекциях, которые планировал начать читать осенью, – пытался загладить внутреннюю вину, которая, я откуда-то точно это знала, не заглаживается словами другого человека. Это переосмысление, долгий путь к себе. К пониманию, что каким бы ты ни был, что бы в жизни ни делал, ты не виноват. Быть кем-то ценным и любимым для себя, несмотря на людей и обстоятельства, – великое умение.

Опять дыхнуло забытым сном. И почему-то стало грустно.

– Купим в магазине на заправке сэндвичи?

Я кивнула.

– И кофе. Я заплачу.

Подъехали; скрипнул тормозной рычаг. С облегчением заглох изношенный двигатель.

– Тебе с тунцом? Ветчиной, майонезом?

Я любила с колбасой и помидорами.

– Возьми мне тот, который открывается ленточкой.

– Какой ленточкой?

Как какой? Твердые прозрачные коробочки из тонкого пластика, склеенные из двух половинок клейкой ленточкой – потянул, и готово. Дело двух секунд. В такие всегда кладут самые свежие…

– Мег, с какой ленточкой?

Я очнулась. Перевела взгляд на полку, где стояли готовые салаты с пропечатанным на крышке сроком годности, коктейли-смузи, овсяные напитки, холодные супы в контейнерах. И только теперь поняла, что сэндвичи здесь всегда упаковывали в обычный целлофан.

Незаметно вздрогнула. Попыталась опять припомнить «ленточку» – откуда я ее взяла? Но та уже уплыла в небытие.

– Мне… который с ветчиной.

– Понял.

Боб не заметил моей растерянности. Он уже ушел к кассе платить за кофе.

* * *

Я опять сбежала.

Я всегда сбегала.

Окраина Кентон-Лэйн; особняк Ребекки – одноэтажный белый каменный дом – самый крайний, дальше поля. И потому ветрено.

Под палящим солнцем, одетая в старый фартук, перчатки и шляпу, я возилась с сорняками. Скоро обед, отдохнем, после проколупаемся до вечера, а там и домой. День пройдет, как любой другой.

Потому что я опять сбежала.

«А как нужно было? Сказать незнакомому парню «да» на весь его бред? И потащиться следом, как коза на веревочке?»

Даже жаль, что он красивый. Почти болезненно жаль.

Знать бы, что с ним безопасно и совсем не рискованно, я бы пошла на свидание. Если бы он нормально представился и нормально на него пригласил.

Качались деревья за домом; шелестело засеянное пшеницей поле, кружили высоко в небе птицы.

Расслабленная голова и настроение. А мысли, как мухи, постоянно возвращались в незнакомцу, как к намазанной джемом булке.

«Если бы, если бы, если…»

«Посмотри на меня…»

И против воли вспоминался глубокий взгляд, в котором напряжение смешалось с ласковой заботой. Целый колодец из чувств и переживаний – так не глядят на незнакомых.

«Да я пошла бы с ним, если бы нормальный! Но ведь странный…»

Ругалась на саму себя. Раздражалась, вздыхала, пыталась сосредоточиться на сорняках.

Боб ворчал на мать за то, что та решила перекрывать крышу самостоятельно. За скрипучую старую лестницу («неустойчивая, не видишь?»), за нежелание нанять рабочих, обещал помочь деньгами, как только станет полегче. Но разве уговоришь учительницу со стажем?

«Нет ничего хуже, когда встречаются два зазнайки…»

Ловилась грусть от того, что день пролетит быстро и бесполезно. Как и завтрашний. А там канет в лету и будоражащий мысли незнакомец.

«Рука в руке, на доверии…»

Если не вспоминать слова, то думать о вчерашней встрече хотелось. В ней было что-то волнующее, глубокое, настоящее. Не поверхностное, как большинство вещей в мире, а по-настоящему важное. Вот если совсем-совсем отбросить мысли и логику и остановиться только на чувствах, вчера произошло удивительное – как будто коснулись моего сердца. Того места, которое не имеет названия; суета отошла на второй план, захотелось «контакта» – я не могла этого объяснить.

Мы просто стояли, смотрели друг на друга. А вокруг будто марево, будто колыхнулась невидимая пленка, соединяющая глубинные пласты. Будто бархатистым звоном колокольчиков напомнили о себе скрытые возможности и те совпадения судьбы, которые случаются очень-очень редко. Золотая пыль, сложившаяся в знак «обрати внимание».

Я все думала, что мне напомнило это ощущение? С чем срезонировало?

И вдруг догадалась: с тем сном, который ускользнул.

Точно…

Остановилась, выпрямилась, держа в руке оторванный от корня одуванчик.

Незнакомец «пах», как тот растворившийся сон, оставивший после себя тягучую нежность и грусть. Он, светловолосый парень, и тот момент, когда я «очнулась» на бревне, ощущались одинаково.

Этот вывод почему-то поразил меня.

Как такое возможно? Словно сотканы они были из одного… чего?

Вещества?

И неожиданно для себя поняла: я не могу, просто не имею права упустить этот шанс. Всего одна встреча с ним – договорюсь в людном месте, чтобы безопасно. Я должна узнать этот секрет, тайну, вдохнуть еще раз странный букет из смеси будоражащих чувств. И совсем не обязательно куда-то идти.

Не далее как этим утром я думала о том, что по возвращению в Степлтон притворюсь перегревшейся на солнце, попрошу отчима выгулять Пипу. Он не откажет – только не после того, как я весь день возилась в саду его матери, – чтобы точно не встречаться с «этим».

Теперь знала: собаку выведу я сама.

Не успела я поразиться смене собственного настроения, как услышала окрик:

– Меган, идем пить чай. Пирог уже на столе!

– Иду.

И, снимая перчатки, я продолжала удивленно замирать сердцем – блондин точно пах сном.

* * *

Дэлл

Этот день он с уверенностью мог бы назвать худшим – он постоянно видел Меган, но не мог к ней приблизиться. Видел, как она вышла с отчимом на рассвете, села в машину, и они вместе укатили к югу от города. Ему пришлось спешно арендовать авто, активировать маячок, который он накануне бросил ей в сумочку, рулить по незнакомым дорогам. И все для того, чтобы потом несколько часов без еды и воды, не имея возможности из-за наличия других людей войти внутрь, скрытно ошиваться под чужим забором.

Он привык действовать, планировать, приступать, исполнять.

Но в этот раз Дрейк связал его по рукам и ногам так, что не выпутаться. Ни лжи, ни силы, ничего… Только слова. А Мег выскальзывала из ладоней, как юркая серебристая рыбешка.

Утекало время; перегревалась от солнца непокрытая голова. Хотелось пить.

Но он не мог покинуть пост. Одна возможность, один шанс может решить все.

Ждал, что она выйдет за калитку прогуляться, – не дождался.

Вечером, по пути назад, старался держаться неприметно – слежку в совершенстве освоил давно. Теперь смотрел, как Меган и ее приемный отец закрывают машину во дворе, как берут покрытые полотенцами корзины, направляются к подъезду.

И физически страдал, потому что утекало время. Потому что бездействовал.

Один шанс – это все, о чем он просил.

Темнело небо; зажигались окна в доме, а он все стоял. Солдат со связанными руками, влюбленный мужчина, не имеющий возможности выразить чувства. Человек, которому лгать нельзя и правду нельзя тоже. Хмурый, сосредоточенный, молчаливый, ждущий.

«Посадить в машину насильно? Ведь можно напугать совсем немного лишь для того, чтобы просто поговорить? Без спешки, без опасения, что сбежит…»

Дэлл прокручивал в голове сотый по счету план, уже до того многократно отброшенный, перебирал идеи, как бесполезный хлам, злился на себя, изнывал от бессилия.

Когда вдруг увидел Мег с собакой на поводке, вышедшую из подъезда. А ведь был уверен, что этим вечером она точно не выйдет.

И еще она крутила головой – искала его. В открытую, не прячась.

И он, не веря собственной удаче, шагнул из тени дерева вперед.

– Одна встреча. Завтра, – сообщили ему коротко. – И на людях, ясно?

Он смотрел на нее с замиранием. Здесь она пользовалась совсем другими духами – он втягивал нежный аромат, как пьют дорогой виски, – одна нота вкуса за другой.

– В два, у подъезда. А сейчас за мной не ходи.

Она быстро зашагала прочь – собака впереди, как мелкий довольный вихрь.

Меган ни разу не оглянулась, хотя, он был уверен, спиной чувствовала его взгляд.

Дэлл впервые прикрыл глаза и медленно расслабленно выдохнул – вот он, его шанс.

Один. Как пуля в револьвере перед самоубийством.

Он либо сможет забрать ее домой, либо…

Мозг скрипел с трудом – сказывалось перенапряжение последних часов. И еще отсутствие со вчерашнего дня еды и воды. По пути в квартиру, которую снял по объявлению, Одриард собирался отыскать место, где кормят.

* * *

На следующий день.

Дэлл

– Ты всегда здесь жила?

– Да, эта квартира досталась маме от ее родителей. Удачное место, большой парк рядом.

Они шагали бок о бок, и Дэлл испытывал невероятный душевный подъем. Вот он – их день, сегодня все обязательно получится, потому что он все продумал. Настолько, насколько это возможно в «полевых» условиях. А парк действительно хороший, большой. Стадион чуть поодаль, а если свернуть на лесные дорожки, то тянется почти бесконечно.

Сейчас они шли к выходу с обратной его стороны, туда, где тихий пригород превращается в шумный центр. Именно там он вчера приметил одно интересное местечко.

– Я так и не спросила, как тебя зовут.

Этого вопроса он ждал. И знал, что попадет в тупик.

Дождался.

– А какое имя мне подходит?

Жара. На Меган симпатичная желтая блузка и серая юбка-карандаш, в которой она выглядит строго и чертовски привлекательно. Он обязательно настоит на покупке нескольких юбок по возвращению. И снова ее волосы скручены в узел на затылке, но осталась пара шаловливых прядей у лица, которыми он любовался. Так хотелось отобрать их у ветра и осторожно заправить за аккуратные ушки.

– Просто сказать не можешь?

– Будет неинтересно.

Он бы сказал. Но не мог.

– Ладно, хорошо. Роланд?

Одриард улыбнулся. Почему-то от ее предположения стало весело.

– Почему Роланд?

«Ну, мужественно, дерзко», – читалось в ее глазах.

– Нет. Еще попытки?

– Винсент?

Теперь скривился он. Винс – сопливый мальчик, прикидывающийся крутым мужчиной. И откуда только взялась подобная ассоциация?

– Хм, Кристоф? Пэйт? Дэйл?

От последнего слова он почти застыл. Как же близко.

– Верно.

– Что?

– Меня зовут на «Д».

Жаль, что он не может просто напомнить ей – Дэлл.

– О-о-о… Дэмиан? Джейсон? Дуайт?

– Пусть будет просто «Д».

– Просто «Д»?

– Да.

Она остановилась в нерешительности. Долго теребила сумку, прежде чем спросить.

– Скажи, ты ведь не причинишь мне вреда? Не обидишь? Только честно.

– Никогда, – он вложил в это слово всю душу. – Обещаю, что никогда в жизни не причиню тебе ни вреда, ни боли.

«Просто верь мне».

И намеренно перевел все в шутку.

– Чтобы ты не волновалась, давай представим, что сегодня я полностью в твоем распоряжении, хорошо?

– Как это?

– Как раб. Что ты скажешь, то мы и делаем. Прикажешь, я подниму руку, покачаю головой или тявкну. И еще я не имею права тебя касаться. Совсем. Так что я для тебя самый безопасный мужчина на свете, идеальный экземпляр. Можем спать вместе в одной постели, и никаких поползновений. Как тебе?

Ее зеленоватые глаза смотрели на него, как на идиота. И еще в них закралась смешинка, невысказанная вслух фраза: «Разве это идеально – без поползновений?»

Создатель ему в помощь, но за этот дерзкий взгляд он едва ее не поцеловал.

– Прямо как раб?

– Да.

– Тявкни!

– Что?

Он не ожидал, что она это прикажет. И, глядя, как улыбаются губы с розовым блеском, издал короткое и чуть простуженное «ав».

– Обалдеть.

Не успел сам поразиться тому, что только что вновь передал себя в чье-то безраздельное пользование, когда услышал:

– Ты что, «БДСМ-щик», что ли?

Едва не поперхнулся, прочистил горло:

– Нет, я нормальный.

«Ну-ну», – смеялись ее глаза, и танцевала у щеки рыжая прядь.

* * *

Это место он приметил еще вчера – конечно, это «не тот бар», но очень похожий бар. Ему некуда было зайти накануне за ужином, и потому он свернул сюда. И моментально поразился сходству с тем самым, который они однажды посетили в Соларе.

Специально усадил ее за стойку, а не за столик, чтобы «совсем точно», заказал алкоголь.

– Мы собираемся напиться в полдень?

Чтобы завести ее в место, которое она считала «притоном», ему потребовалась вся его изворотливость. Но удалось.

– Не «напиться». Просто освежиться слабым коктейлем. Заодно узнать, – «вспомнить», – друг друга лучше. Как тебе идея поиграть в игру?

– Какую?

В половине третьего в баре кроме них никого. Меган чуть хмурая – наверное, в ее глазах он опять сошел за маньяка, который пытается споить жертву, прежде чем утащить ее в берлогу.

– Задаем друг другу вопросы и честно на них отвечаем. По половине рюмки за каждый ответ.

– Прямо честно?

– Да, – он сел рядом.

– Мы же быстро напьемся…

– Просто выбирай вопросы правильно.

Меган

Я едва ли понимала, что происходит. Почему «притон» в середине рабочего дня? Хорошо, пусть выходного. И еще, почему в глазах того, что назвал себя «просто Д», веселье постоянно перемешивается с серьезностью? Странные предложения, странные «игры»…

Но я обещала себе. Я должна была «понюхать» воздух рядом с ним, вновь сравнить ощущения. И да, они возвращались. Когда мы оба умолкали, когда исчезали слова. В моменты редких пауз время и пространство снова истончались, и я переставала понимать, где именно нахожусь. Словно между двумя мирами, в «нигде». В правильном месте и одновременно неправильном.

Без «Д» эти состояния не приходили – я научилась их тонко чувствовать.

– Что это?

Указала на его запястье, на котором поверх манжета рубашки, был повязан лоскут ткани.

«Что-то скрывает? Часы?»

Но зачем скрывать часы? Загадка на загадке.

– Узнаешь.

А в его глазах целый мир. Как будто незнакомый и как будто родной.

– Ты ведь обещал честно?

– Но ты еще не выпила.

– Ах, вон оно что… Тогда поехали, что ли?

– Кем ты работаешь?

– Я служу. Солдат. Хочешь узнать специализацию? Подрывник.

– Делаешь… бомбы?

Я почему-то едва не брякнула «петарды».

– Да. И их же нейтрализую. Еще мастерю «хлопушки» на Новый Год…

Он пил и смотрел не на меня – в сторону. А я все сильнее тонула в сюрреалистичности происходящего.

– А ты?

– Что – я?

– Ты счастлива здесь?

Кажется, он спрашивал не это, что-то еще. Только между строк. Мне все время мерещилось, что где-то на других частотах, которые я не воспринимаю ухом, между нами идет другой диалог. А здесь, на поверхности, «пустой треп», призванный скрыть истинный смысл происходящего. Мы пили что-то похожее на коктейль из граппы и арбуза.

– Счастлива? Не знаю…

Его крепкие большие руки с выпуклыми венами, сильными пальцами. Военный… Поэтому стальные мышцы под рубашкой, раскачанные плечи и ноги. И черт бы побрал его лицо – на него хотелось смотреть вечно.

«С ним бы я пошла куда угодно…»

Все, пора притормозить с выпивкой.

– А где ты живешь?

– Очень далеко отсюда.

– У тебя дом, квартира?

– Дом. Шесть спален, три этажа, в гостиной стоят доспехи Гранду. В кабинете на стене коллекция пистолетов. На третьем этаже «счастливая» комната…

Я должна была спросить: «Как это – счастливая?»

Но мне вдруг стало душно. Потому что еще до его ответа я знала, что там висят фотографии радостных моментов.

Меня так повело от этого «открытия», что я бы все равно попросилась наружу. И потому очень вовремя, как мне показалось, зазвонил телефон.

На проводе мама.

– Посидишь с Бетти? Она все равно сейчас будет спать, нужно только проследить. Мы в «Мольт». Часа на два…

– Я должна идти. Мама попросила посидеть с сестрой. Им надо купить продукты. Они каждые выходные ездят, чтобы взять запас на неделю.

– Надолго?

– На пару часов.

– Я провожу.

– Нет, я сама быстрее добегу.

– Мег…

– Да?

– Я буду ждать тебя у подъезда.

«Мне обещан этот день», – говорили кажущиеся в этом освещении стальными глаза. Снова серьезные.

«Тебе обещана одна встреча. Она состоялась».

– У подъезда, – повторил он. Не как раб, скорее, как «босс».

Я взяла со стойки сумочку и побежала к выходу.

* * *

Бетти – будущая Элизабет Ринстон – чмокала во сне губами. Иногда кряхтела, сжимала и разжимала пальчики, утихала вновь. Ей всего четыре месяца – вся жизнь впереди. Без прикрас – вся.

Мне двадцать два.

В комнате не жарко лишь потому, что исправно работает кондиционер. Но он на дальней стене, между ним и Бет перегородка из тонкой ткани. Сестре комфортно в кроватке – ни холодно, ни жарко; мамина забота во всем.

Я села в кресло, подтянула под себя ноги, прикрыла глаза.

Что происходит в моей жизни? Что творится? У подъезда ждет мужчина, и меня тянет к нему так сильно, будто мы давно знакомы. Меня вообще постоянно куда-то тянет. Неужели к неприятностям на пятую точку?

С позавчера я будто не в себе, все никак не могу привыкнуть к родному городу и родным людям. Почему постоянно существуют «две» меня, и одна словно смотрит на все со стороны? Куда едет крыша?

Незнакомец по имени «Д» не помогает с этим справиться – он все усугубляет. Может, не стоит сегодня больше выходить? Пусть уедет, куда собирался, пусть все утрясется?

И Боже, как же меня замучила собственная нерешительность…

В тихой комнате все еще витал мамин голос: «Если начнет хныкать, дашь ей воды, а после соску – я ее прокипятила…»

Тумба возле кроватки; розовая соска на блюдечке.

Это и есть моя жизнь? Здесь? Что случится, когда я закончу институт?»

«Он уедет, а я его ни разу не поцелую?»

Совершенно идиотская мысль, как гром среди ясного неба.

И полная уверенность: я хочу знать, какой его поцелуй на вкус. Как ощущается?

Кажется, сегодня я выйду снова. Как взволнованная деревенская девка, которую позвал тракторист.

Бетти спала, не просыпаясь.

* * *

Дэлл

Шесть вечера.

Он увез ее туда сразу же, как дождался, – знал, теперь им место здесь – в парке аттракционов. Не нужны разговоры, нужно просто побыть рядом. Хорошо, что приметил афишу на одной из остановок, хорошо, что словил очередную правильную идею.

Вокруг шумело, звенело, трещало, мелькало и крутилось.

– Ты любишь сахарную вату?

– Не очень.

– А корндоги?

– Не знаю. Никогда не пробовал.

– Никогда? Как далеко отсюда ты живешь?

Чтобы слышать друг друга, им приходилось кричать. А он все выискивал глазами нужный павильон – такой, чтобы много игрушек. А среди них нужная. Вокруг смеялись, жевали и стояли в очередях к каруселям. Ее рука в его, чтобы не потеряться. Он сжимал теплые пальцы Меган, как клад.

– Вот, нашел, – выдохнул с облегчением, когда понял, что сегодня ему везет. – Идем!

И потянул к тиру.

– Уже знаете, что именно хотите выбить?

Продавец толстый, потный и измученный одними и теми же действиями.

– Да. Мне пуль на все. Но если у вас сбиты мушки…

– Мы не обманываем посетителей. Если вы меткий, то меткий. Если слепой, то я ни при чем.

Дэлл стрелял, сосредоточившись. Он слышал дыхание Меган, несмотря на окружающий шум и дребезг, улавливал ее волны, как свои. Она волновалась, восхищалась, переживала – его девчонка.

И он выбил то, что хотел. Указал продавцу на приз – тот подал.

– Солнце? Почему солнце?

Оно было почти таким же, как то. С нарисованным на выпуклом бархате улыбающимся лицом.

– Потому что с тобой в любую погоду в душе солнце, – ответил просто и честно.

Меган прижимала к себе мягкую игрушку, как самый дорогой в мире подарок.

После они долго кружили в лодочках, сплавлялись на водных санях. Забрызганные, забирались в вагонетки, чтобы нестись через искусственную тьму, и все время он чувствовал ее руку в собственных пальцах.

И многократно переползающий на его замотанное запястье любопытный взгляд – «что же у него там?»

А там то, что ей видеть нельзя.

Половина десятого вечера.

Меган

– Спасибо тебе… за вечер. Но мне пора.

– Пойдем со мной…

– Я не пойду. Я сразу говорила тебе, что не пойду.

Они стояли у ее подъезда, как подростки.

– Сегодня – последний шанс. Времени осталось мало, только до полуночи, а еще добираться…

– Нет.

– Мег… Пожалуйста…

Тон просительный, печальный – когда-то где-то она уже слышала такой.

Она, наверное, влюбилась в него, но остатки разума не потеряла.

– Просто поверь мне…

– Нет.

А его горячее тело так близко. И эти губы…

Она сама не заметила, как качнулась вперед, – она себе обещала. Ее моментально накрыло его страстью. Голодной и нежной, очень жаркой, очень томной. Заверещала сиреной логика – зря ты это сделала! Вот только поздно.

Он пах, как бог. Кожа, волосы, эти губы. Он ощущался, как бог – ее бог. И не собирался ее выпускать из рук, однозначно перестал быть «рабом», вдруг присвоил ее тело и душу. За секунду.

И великих трудов ей стоило от него оторваться.

– Мне пора. Удачной тебе… дороги…

А в его глазах боль, какой она никогда раньше не видела. И самой больно, будто себя наотмашь ударила.

– Пока.

Разъединив руки, она словно разодрала себя надвое.

Но она живет здесь. Здесь. И, наверное, вернулась бы, если бы он произнес еще хоть слово. Но за спиной царила тишина.

* * *

(Alexandre Desplat – New Moon (The Meadow))

Дэлл

Одиннадцать вечера. Горят окна в вышине. Ее нет.

Он проиграл.

Дэлл сидел на лавочке и понимал, что ему, наверное, больше некуда спешить. Совсем.

Здесь иначе пахло, и горели в небе другие звезды. Здесь люди старели и умирали, здесь все менялось так скоротечно.

Портал не закроется, но после полуночи ей не имеет смысла его проходить – изменения в памяти станут необратимыми. Если все-таки пройти, будет коллапс. И Дрейк пояснил, что до этого лучше не доводить.

Он не будет.

Парень в футболке и шортах гулял с собакой; шумел за спиной большой парк; стемнело.

Дэлл удивлялся собственному спокойствию. Ведь он умирал для той жизни, он прощался. С Дрейком, которого по своему любил, с друзьями, с родным домом.

Потому что он остается.

Если портал не пройдет Меган, то и ему незачем.

Пять минут двенадцатого. Семь. Девять…

Дверь подъезда в движение, словно замурованная, не приходила. Шелест крон; чей-то пьяный смех. Воскресный вечер, уже почти ночь.

Конечно, он мог бы вернуться – она его забудет. Вот только он не забудет ее. И уже никогда не найдет ей замену, будет переходить с Уровня на Уровень с одним лишь желанием – чтобы все они закончились. Чтобы он смог вернуться сюда, в место, где она. В чем смысл?

Он просто останется.

Да, непривычно, но он освоится. Нет работы, но есть паспорт – работа найдется. Денег мало – заработает. Друзья? Их не заменишь, но однажды, возможно, появятся новые. Дрейк… Дрейк поймет.

Пятнадцать минут двенадцатого. Все гуще ночь, все яснее на душе. Проще, спокойнее.

Они с Меган построят здесь новую жизнь, другую. Лучше или хуже – кому знать наперед? Просто будут стареть вместе, проходить этот путь рука в руке, как сегодня. Никто не знал, что так повернется, однако… может, все не совсем плохо?

Двадцать две минуты.

Черная машина, которую он арендовал в конторе, стояла рядом с бордюром. Он даже не знал ее марку, только помнил, как напирал с утра на менеджера в конторе, чтобы тот пошевеливался, потому что предстояла «погоня». Ключи в кармане. Завтра он их сдаст.

Двадцать пять минут.

Они купят дом. Он заработает на него. Люди с его знаниями в любом мире на вес золота. Мег сама выберет, в каком районе…

Двадцать семь минут.

Когда дверь подъезда пришла в движение, он настолько сосредоточился на продумывании дальнейшей жизни, что на автомате предположил, что очередной хозяин вышел, чтобы прогулять пса или покурить.

Но из подъезда, нервная и чуть-чуть безумная, выбежала Меган. В тапочках.

– Я хочу увидеть!

Дэлл поначалу уклонялся – Дрейк говорил «нельзя». Слишком резкое вмешательство в память, поэтому никаких вещей «отсюда».

А потом подумал: «Какого черта? На часах тридцать три минуты, пусть смотрит».

Она будто чувствовала, что должна. Размотала тряпку на его запястье быстро, даже резковато, как делала сейчас все.

И выдохнула, когда обнаружила на его руке плетеный браслет-переводчик. Он бы без него обойтись не смог.

– Я уже… видела… такой.

– Да, видела.

К чему теперь скрывать? Она уже приняла решение. Он тоже.

– Скажи мне, – спросила на выдохе, – куда ты хочешь, чтобы мы поехали?

– Домой.

Дэлл смотрел в сторону. Он больше не волновался – все будет, как будет.

– У нас там есть дом?

– Да.

– Наш?

– Наш.

«Где мы с тобой, – говорили его глаза. – Ты и я».

– «Счастливая» комната… тоже там?

– Да.

– Поехали…

– Что?

Она держалась за виски, будто они ныли. Боролась с собой, с собственным безумством.

– Поехали! Только ничего не говори, хорошо? Ничего!

Тридцать пять минут. Выходная точка ближе входной – сразу за чертой города. Они могут успеть, если он нажмет на газ.

Вот и проснулся в нем солдат. Спокойный, но быстрый и жесткий.

– Садись.

Кликнула сигнализация; мигнули фары.

«Эту машину найдут позже. С ними она не пройдет…»

Хлопнули дверцы; Меган выглядела испуганной, но очень-очень решительной. Сидела со сжатыми губами и намертво переплетенными пальцами. Только она – эта девчонка – могла решиться идти на Урмаэ в одиночку. Только она не пожалела бы жизни, чтобы спасти его.

– Пристегнись, – скомандовал Дэлл жестко.

Еще никогда он не ощущал свою любовь так полно, так ясно, как в этот неуместный момент.

Меган

Они уже когда-то неслись вдвоем сквозь темноту. Отблески фонарей на приборной панели; пока кружили в городе, их авто бесконечно визжало шинами на поворотах. А теперь по прямой, как когда-то давно, в другой жизни.

Только машина была иной, дороже, быстрее.

Она знала эти руки на руле и этот спокойный взгляд. Знала человека, с которым ехала.

– А мама?…

Обещала себе не думать, но не могла.

– Не переживай, ты вернешься обратно в тот же самый момент. Как два дня назад.

Меган вдруг поняла, о чем он.

«Она вывалилась тогда сюда. И однажды сделает это снова».

– Значит, можно не волноваться?

– Можно. Потому что не о чем.

Скорость машины под сто шестьдесят, а ей спокойно. Для нее не дрожит салон и не ревет натужно движок. Совсем скоро она вспомнит что-то важное, что давно искала…

Она закричала, когда поняла, что, свернув на прилегающую трассу, они несутся прямо на препятствие. На марево, на кусок дрожащей реальности.

– Отстегни ремень, – новая команда.

– Отстегнуть?

– Да!

Он щелкнул пряжкой тоже.

Касание капотом черной лавы, мягкая волна, как удар под дых. Какое-то время они летели, кувыркались, словно в замедленной съемке. Уже без машины – машина проехала еще совсем немного и затормозила. Осталась в другом мире.

* * *

Нордейл.

Ночь. Холм. А с него вид на мерцающий огнями далекий город.

Две Меган, две памяти сошлись воедино. Плотину прорвало, все наложилось одно на другое – теперь она помнила все. Все временные отрезки, которые прожила; на часах без одной минуты полночь. Часах из Степлтона.

Дэлл лежал рядом; из Портала они вылетели резко – он прокатился по траве, ударился о камень, висок в крови.

– Дэлл! Дэлл!

Она бросилась к нему, задыхаясь.

– Живой?

Он был живым. Открыл глаза, когда почувствовал ее руки.

– Боже, ты пришел за мной… Туда. Ты ведь так рисковал, – она не знала этого наверняка, но чувствовала.

– Ты рисковала… больше, – произнесли в ответ тихо, хрипло.

– Дурачок… – Меган качала его голову на руках, как недавно маленькую сестру. – А что, если бы я не согласилась? Если бы не признала тебя?

«Он ушел бы без нее? Она бы забыла?»

В светлых глазах отражались созвездия Мира Уровней. Знакомые, далекие и отсюда почти нереальные, как лампочки.

– Я бы остался с тобой.

– Что?

– Я бы остался с тобой. Там.

– Ты бы…

– Да.

Взгляд с далеких звезд переполз на ее лицо.

– Я бы остался с тобой, где угодно. В любом из миров.

Она прижала его к себе так тесно, как могла. Закрыла глаза и принялась качаться из стороны в сторону. Пустая, тихая, совершенно счастливая.

Верно. Не важно, в каком из миров. Главное – вдвоем.

(Imagine Dragons – Next To Me)

Нордейл.

Мак и Лайза.

Они лежали в постели тихо, обнявшись. Никаких проблесков страсти или зацикленности друг на друге, как случалось ранее, – все губила сгустившаяся до предела атмосфера уныния. Слишком много тревоги в воздухе, слишком туга петля беспокойства. Даже Новый год, который наступил два дня назад, впервые никто не праздновал – лишь позвонили друг другу, поздравили. Антонио вовсе впал в депрессию.

Ни с кем не говорил Дрейк. Не прятался – просто пропал с радаров.

В тот момент, когда Мак вздрогнул, Лайза как раз гладила его по плечу, слушала ровное биение сердца, рассеянно думала о чем-то смутном и, кажется, не очень приятном.

– Что?

– Он… – хриплый взволнованный шепот. – Они… вернулись!

– Кто?

– Дэлл…

– И Меган?!

– Да.

Лицо Чейзера вдруг осветила широкая улыбка, не появлявшаяся в последние дни. И Лайза неожиданно вспомнила, какой он – Мак-Чертов-Аллертон – привлекательный и сексапильный мужчина, когда улыбается. Она знала, что он отслеживал следы Одриардов постоянно, даже запустил некий автоматический процесс, работающий на фоне двадцать четыре часа в сутки.

– Где они? Где? Едем!

Они сорвались с кровати одновременно.

– Холм Райота.

– Точно, туда выходит множество Порталов…

Одевались в первое, что попадалось под руку.

– Посмотри, как они движутся? – просила Лайза. – Медленно, быстро? Они на машине? Дрейк там?

– Дрейка нет, не движутся. Похоже, без машины… Только появились.

– Здорово, мы будем первыми…

Когда его прекрасная половина в холле принялась вытаскивать из шкафа запасную зимнюю одежду – мужскую и женскую, – а также обувь, Мак нахмурился.

– Это зачем?

– Затем… Может, они вывалились оттуда, где лето? Забыл, как это бывает?

В ответ восхищенно чертыхнулись.

– Умница!

По пути в гараж Мак скомандовал.

– Звони всем! Скажи, что мы везем их домой…

И началось: «Алло, Элли? Передай Рену – Одриарды вернулись. Да, вдвоем! Алло, Шерин? Ани-Ра? Тайра?…»

– Тами позвони! И Белинде!

– Точно…

* * *

Получасом позже у дома Одриардов было не протолкнуться. Машины, люди, люди, машины… Праздновали прямо тут же. Выдыхали с облегчением, обнимались, смеялись, наполнялись первой за этот год радостью – смутные времена рассеивались.

Дэлл в куртке Мака, Меган в длинном пуховике Лайзы поверх блузки и юбки, в расстегнутых сапогах на босу ногу, в съезжающей на глаза меховой шапке.

– Дура, – шептала ей на ухо Белинда, прижимая к себе так, что трещали кости. – Ты – дура! Еще раз посмеешь… так… я сама тебя придушу, поняла?

А Меган вытирала счастливые слезы о чужую куртку. И обнимала в ответ так, как обнимают не просто друга, но уже давно родного человека.

Матерился рядом Бойд:

– Эй, «потеряшка», ты знаешь, что Лин уже трое суток ничего не жрет? И не тренируется? Ни еды, ни воды ей в рот не засунешь…

Он волновался за нее – Меган улыбалась сквозь слезы. Висла поверх них Тами. Обнимала, трепала их спины молча – они давно научились слышать друг друга без слов. Чувствовала, что теперь, наконец, сможет разобрать рюкзак, который принесла с Урмаэ. Сможет к нему приблизиться. А до этого не могла. Только сейчас вспомнила, что там полно волшебных и удивительных вещей. И «письма» Рэю… Они сядут у зажженного камина, и она все расскажет. Теперь слова польются легко – история закончилась хорошо. А ведь думали, что проиграли, едва не поверили в это.

«Но нет, они все-таки были в Кубе…»

Смеялся Дэлл. Легко, беззаботно – он стал другим.

Присмотрелся к нему Халк, повернулся к Шерин, кивнул – мол, все хорошо. Спокойно улыбалась, обнимая локоть Стива, Тайра.

– Завтра! – орал на всю улицу Дэйн. – Завтра праздник, господа хорошие! Всем быть. Пить и жрать будем, как свиньи. Ди никто не позвал? Пусть она припасет для Антонио антидепрессивных таблеток, ему завтра готовить!

* * *

Белинда

Домой вернулись часом позже, и Бойд сразу же, едва разделся, отправился на кухню.

– Что приготовлю сейчас, то и будешь есть, поняла? Даже если кашу из шпаклевки без сахара… Воды попей.

Лин пила воду, и та вытекала слезами облегчения из глаз. Когда она плакала в последний раз? Кажется, в последний раз еще до монастыря – другие моменты стерлись из памяти. Да и чувствовала она себя той же самой неумелой, но легкой дурочкой, какой была когда-то. Очень давно. Оказывается, она скучала по этому ощущению.

На кухне кипела работа. Уоррен, судя по звукам, жарил яичницу – шкворчало масло, пахло жареной колбасой. Все последние дни он ходил вокруг Белинды хмурый, не знающий, как помочь. Сам «терял» людей в Лесу, знал, что в такие моменты верных слов не найти, молча обнимал, гладил. И болел душой, потому что его половина истлевала на глазах, как свечка.

– Все съешь, поняла? – орал через коридор. – За меня, за себя, за Дэлла и Меган по ложечке. Чтобы ничего на тарелке не осталось!

Теперь он резал зеленый лук.

Белинда улыбалась. И с облегчением поняла, что сейчас она может закончить то, что давным-давно лежит незаконченным.

Двинулась в шкафу, куда сложила завернутый в старую тряпку бубен.

На телефоне она просто нажала решетку, поднесла молчащую трубку к уху. Чтобы через несколько секунд услышать.

– Мы вас слушаем.

– Это… я.

Знала – ее узнают.

– Чем мы можем Вам помочь?

Они – ничем. Просто вежливый вопрос, чтобы закрыть паузу.

– Бубен. Извините, что так долго.

– Мы терпеливые, все в порядке.

Кажется, Информатор на том конце улыбался. Тоже радовался тому, что все закончилось хорошо? Может, даже знал все заранее?

– Как мне вам его передать?

Раньше она не могла. Отдавать мзду за поход, в котором они потеряли человека, казалось ей верхом кощунства и издевательства над памятью. Но сегодня все обрело завершенную логическую форму. Верную, что самое важное.

– Просто оставьте его на балконе.

– На любом?

– Да, любом.

– Хорошо.

На том конце отключились первыми – тишина стала иной, совсем глухой.

Белинда отложила трубку на тумбу, осторожно развернула «иехванну», отодвинула штору и толкнула дверь, ведущую из комнаты наружу. Влетел внутрь клуб морозного воздуха.

В коридоре послышались шаги:

– Ты чего тут делаешь? – Уоррен в фартуке. – Проветриваешь? Кушать подано. Идем?

– Идем.

Они шли, обнявшись.

– За себя, за меня по ложечке, поняла?

– Да, чтобы на тарелке ничего не осталось, я помню.

И ощутила, что сейчас съела бы слона.

* * *

Бернарда и Дрейк

– Они когда-нибудь доведут меня до седых волос… Скажи, ты будешь любить меня седого?

Темная спальня, Дрейк в одних штанах сидел на кровати. Дина массировала ему плечи и улыбалась. Он чувствовал ее улыбку – теплую, мягкую. Она молчала, потому что прекрасно знала: ее странный и не всегда понятный возлюбленный никогда не будет седым хотя бы потому, что в любой момент времени способен выбрать себе любую внешность.

– Нет, ты понимаешь, что это самая сложная часть моей работы? – пыхтел Дрейк, как еж. – Позволить им быть дураками! И проходить такие дороги до конца. Скажи я им, что это был их собственный запрос наверх, думаешь, поверят? Конечно, нет. Потому что люди делают запросы неосознанно.

– И каким был их запрос на этот раз?

«…чтобы обоим чуть не кувыркнуться…»

Даже тишина в спальне ворчала. Однако Дрейк был нисколько не прочь побыть человеком, когда дело касалось массажа.

– Они оба желали стать цельными. И еще выбрать друг друга осознанно.

– Разве в прошлый раз…

– В прошлый раз, как им казалось, за них выбрали обстоятельства. Понимаешь, если люди желают в чем-то убедиться, точнее, убедить себя в желаемом ощущении, например «теперь я точно уверен, что люблю его/ее», Вселенная отправит им ситуацию, которая поможет.

– Мда, непросто она им помогла.

А некоторые не желают «просто». Просто – это когда ты просто выбираешь счастье. Но почему-то все постоянно забывают, что его можно «выбрать». Без внешних условий. Так я не понял…

– Что?

На самом деле он успокоился – она знала. И все это время переживал за Дэлла и Меган, как переживал бы родной отец.

– …ты будешь любить меня седого?

* * *

Меган и Дэлл

Их дом. Он существовал.

Кровать, на которой они лежали; переплетенные пальцы, дыхание в унисон. И полное отсутствие слов. Оказывается, когда любишь и знаешь, что любим, слова не нужны. О чувствах, испытываемых в различные моменты времени, они поговорят позже.

Он расскажет о фотографиях, о том, что когда-то вел себя, как дурак, и о том, что осознал позже. Она – свою историю на Урмаэ, и они будут переживать друг за друга, но уже зная, что все хорошо. Будут смеяться вместе над тем, как Дэлл арендовал в Степлтоне машину, как ел самую ужасную отбивную на ужин, как шнырял под забором тетушки Ребекки…

Они вместе развесят гирлянды, которые она купила до «похода», откроют бутылку лучшего вина, зажгут свечи. И это будет самый лучший ужин вдвоем, который только можно представить. А пока тишина, тепло тел, бесконечная близость душ.

Правда, длилась она недолго.

– Эй, ты куда?

Но Меган уже соскочила с постели, хитро улыбнулась и с выражением глаз «я-точно-знаю-цель» выскользнула из спальни. Погремела в чулане, вернулась с пыльным старинным фотоаппаратом, которым они давно не пользовались. Тем, который делает мгновенные фото, проявляет и печатает их.

– Это зачем?

– Хочу фото!

– Сейчас? Этим?

– Да, этим. И сейчас.

Она поставила его на стол, включила, настроила таймер.

– Давай, иди сюда!

Он обнял ее руками, любовью и сердцем. Счастливые улыбки, счастливые глаза.

Фото вышло отстойным – темным, зернистым, но лица различались хорошо.

Меган неслась наверх в полном восторге.

– Эй, подожди меня…

Дэлл бежал за ней в одних домашних шортах. Когда добежал, Мег уже отыскала скотч, оторвала кусочек и прилепила квадратную карточку с белой рамкой прямо по центру.

– Здорово?

– Супер!

– Правда? Мне очень нравится. Знаю, что качество не очень, но кого это заботит, если момент счастливый?

– Правда… – повторил Дэлл и притянул к себе рыжую девчонку.

– Что?

– Что ты – супер.

 

Эпилог

Белинда

Дрейк заявил: Новому Году быть! И пусть не по календарю и не вовремя, но праздник есть праздник.

Сказал – сделал.

Шикарный банкетный зал, целая дюжина нарядных елей по периметру и на этот раз не один, а множество столиков, три буфета с закусками, холеные официанты. Потолок, с которого сыплется блестящий снег – сыплется, но до голов чуть-чуть не долетает, исчезает – мираж. Сцену оккупирует то ансамбль, то комедианты, одна песня веселее другой – настоящий праздник.

Белинда стояла у стены с бокалом в руке, любовалась действом издалека – привычка. Она все-таки телохранитель, а если точнее – воин. А воины никогда не «спят».

И потому наблюдала. Как вальяжно расхаживает, ничуть не смущаясь множества людских фигур, за Марикой сервал, как порхает от столика к столику Лайза в длинном платье с открытой спиной и шлейфом по полу. Переводила взгляд то на похожую на королеву Ангелов Элли в белоснежном наряде, то на Ани-Ра в фуражке и стильном жакете цвета хаки с меховой оторочкой – наверняка, подарок Дэйна. Сам Дэйн парил не хуже снега, перемещался, почти не касаясь земли от счастья, выпивал, балагурил.

Все парили. Даже Лин. Только она делала это тихо, отдельно.

Ей нравилось происходящее. Баал в черном пиджаке и белоснежной рубашке, улыбающийся Халк – такой загорелый, будто вчера вернулся из Тали, новый, цельный, непостижимо загадочный Дэлл. Они с Мег будто разработали собственную тайную систему знаков и теперь обменивались любовью через нее и дарили друг другу взгляды.

Хохотал над шуткой сидящий рядом с Аароном Бойд, изредка спрашивал ее глазами – все в порядке? Ей теплело на душе от таких вопросов. Едва заметный кивок головы – все хорошо, – он отворачивался.

Тами и Рэй в первом ряду перед самой сценой. Наслаждаются. Меломаны.

И вдруг – она уловила это шестым чувством – в зале возникла еще одна почти неприметная фигура. Редкая для людских торжеств – Джон.

Неслось со сцены, усиливая атмосферу радости.

Сиблинг разговаривал со стоящими поодаль Дрейком и Бернардой. Дрейк с искусственной бородой, в красном длинном камзоле с белым мехом. И – никто бы не поверил – в красном колпаке. Белинда слышала, что Ди его уговорила побыть неким «Дедом Морозом» – мифическим волшебником из ее мира. Сама она в голубом одеянии со снежинками и с длинной белоснежной косой. Даже Лин заинтересовалась – шиньон? Или очередная иллюзия?

Но маскарад маскарадом, а Сиблинг интересовал ее куда сильнее.

И, наконец, тремя долгими минутами спустя он остался стоять у дальней наряженной ели один.

Она подошла к нему тихо, встала сбоку. Порадовалась, что он не исчез слишком быстро – мог бы. С ней поздоровались коротким кивком – она протянула человеку в форме бокал шампанского. Непостижимый, неразгаданный Джон. Мастер Мастеров, самая сложная личность, встреченная ею в жизни, до сих пор притягательная. Нет, у нее давно Уоррен, которого она бы ни на кого другого в мире не променяла, но Джон – другое. Он, как гора на восточном побережье, как атмосфера, как все сущее. Он просто есть.

Жаль, что она не успела приготовить никому подарки, жаль, что с пустыми руками, однако Сиблингу ничего не нужно. Кроме отношения. А она его обожала до сих пор.

– Спасибо, – шепнула тихо и от всей души. И, конечно же, он слышал сквозь гомон. Они оба знали, за что именно это «спасибо» – за голубой луч в расселине Мурдаков. За еще один отрезок, на который в тот день удлинилась ее жизнь.

– Не бывает безвыходных ситуаций, – отозвались негромко. – Но бывают сложные.

Он подарил ей один из своих сложных взглядов, и она запуталась в нем, как в трехмерной картине из ниток. Серьезный, веселый, чуть отстраненный.

– Хорошо, когда все случается вовремя, верно? За это.

И он «чокнулся» с ней бокалом.

– За это, – повторила Белинда. И пригубила сладкие хмельные пузыри.

Дальше стояли молча, наблюдали за сценой. И в молчании она понимала, что Джона лучше никогда не дергать по пустякам, а он понимал, что Белинда попусту никогда не дернет.

Вдруг повернулся к ней, сообщил:

– С конца января планирую начать новый сет тренировок. Пришла интересная идея. Ты будешь?

– Я буду.

Внутри Лин вдруг раздулся горячий искрящийся шар радости – еще чуть-чуть, и она сама воспарит, как этот пресловутый снег. Теперь он, кстати, (она только теперь обратила на это внимание) летел снизу вверх – чертовы иллюзионисты.

«Я буду».

Она пришла с пустыми руками. А ей только что сделали самый лучший новогодний подарок.

Сиблинг исчез практически сразу после диалога.

И вдруг зачесалось шило у Лин. Бойду она шептала на ухо:

– Слушай, я отлучусь на часок-полтора.

– Ты куда? Давай я с тобой?

– До Рим. Хочу поздравить.

– Точно вернешься до полуночи?

Как будто и правда новый год, как будто это важно. Но он спрашивал о другом: «Не собралась еще в какой-нибудь мир без меня?»

Она поцеловала его в щеку. Скользнула носом по щетине, пообещала, что скоро будет.

* * *

– Дома? Выходи…

Чен отсутствовал. Рим сидела в темной гостиной, смотрела кино в одиночестве – Лин колотила в стеклянную дверь балкона снаружи дома.

– Привет, ты чего тут делаешь? Так? Или по делу?

Скрипнула дверь.

– И так. И по делу.

Снаружи им нравилось больше. Стояли под навесом плетеные стулья; блестел под светом луны снег; чуть морозно. Рим накинула куртку, натянула шапку – когда в шапке, и не поймешь, что наполовину лысая.

Теперь Белинда смотрела на подругу иначе, потому что видела в лице мать и отца. Торнума, Ариму. У ног прихваченный из дома рюкзак.

– Ты чего пришла-то?

Щелкнула зажигалка, высветила на мгновение узкое лицо, цепкие глаза, тонкие брови.

– Хочу тебя спросить кое о чем…

– Спрашивай.

Это в ней Белинде и нравилось: Рим – всегда Рим. Никогда не прикидывается тем, кем не является, не подстраивается, не пытается нравиться. Сколько времени прошло, а она не изменилась, ни разу не предала себя. Сильная духом, упертая.

– Как ты попала на Уровни?

Долгая тишина, затем выдох. Спокойный снаружи, но нервный внутри. Пощипывал щеки мороз; тихая зимняя ночь.

Оказывается, Рим боялась этого вопроса. Никто бы этого не заметил, но Лин слишком хорошо знала ту, которая сидела рядом. Хватило короткого взгляда.

– Зачем… тебе?

– Расскажи.

И уловила ход мыслей Уриманны: «Белинда – Джон. Джон – Комиссионер… Комиссионеры – враги номер один… Вот и приехали…»

– Кто прошел Тин-До, друг друга не предают.

– А я тебя предала?

Хмурый взгляд – собираешься?

Лин хранила спокойствие. Ее давно не пугали чужие настроения – Лес Духов отучил бояться. «Все остальные – отражения тебя самой…» Она давно это запомнила.

– Ты ведь просто нашла Портал, да? Случайно. И потому здесь без приглашения.

«И вот почему ты всегда боялась Джона так сильно. Ненавидела даже».

Уриманна набрала в рот воды – зачем сотрясать воздух? Просто ждала продолжения. Она, как любой хороший боец, была готова к любому исходу. Вот только не ожидала, что «исходом» станет ее лучшая подруга.

Тлела в пальцах сигарета. В этот момент, она, возможно, казалась ей последней на Уровнях.

– Давай уже, продолжай… – процедила Рим раздраженно, совсем как когда-то. – Пауза затянулась.

«Уже наелась драмы, Малявка».

Лин улыбалась.

– Понимаешь, тут такое дело… – здесь, где отсутствовали громкая музыка и смех, ей почему-то было спокойнее. – Несколько дней назад мне довелось побывать в одном мире. Урмаэ называется.

Сегодня ей было в пору коллекционировать «редкие взгляды Уриманны» – теперь ей достался изумленный.

– Пришлось пройти через столицу, через Тоннели Охлов, добраться до Урмаков. А там знаешь, кто?

Она потянулась к рюкзаку, достала туго смотанный коврик.

– Это тебе мать передала… Отец сказал – сама расшивала, ты поймешь. А он заговорил для тебя амулет…

Рим плакала, как девчонка. Прижав ладони к глазам. Забыла про то, что хотела прикурить вторую сигарету, что только что раздражалась и ждала предательства.

– Кулум тебе привет передавал. Я пообещала, что приведу тебя в гости, может, этой весной. Если пойдешь, конечно…

– К ним?

По развернутому и разложенному на заснеженном столе коврику скользили дрожащие пальцы.

– Мама… Мамочка… А можно?

Такой перемены Белинада не видела никогда – вот она какая, Рим, на самом деле. Открытая, чувствительная, чуть уставшая от вечного пути в одиночку, от того, что в далекие дали гонит душа.

– Можно. Теперь я знаю короткий путь. Отец сказал, что они будут тебя очень ждать. Мы ведь пойдем?

И горящие глаза – конечно, пойдем, спрашиваешь!

– А… вернемся?

– Вернемся. Я поговорю… с кем нужно.

«Может, даже получится попросить Дрейка поставить на Урмаэ временную петлю. Но пока об этом рано». И потому об этом промолчала. Когда-нибудь, когда придет время.

– Подвеска от отца, держи…

В узкую, испещренную линиями ладонь, лег амулет.

Лились из глаз слезы, стекали по щекам на кончик носа, оттуда срывались на землю – Рим смотрела на подарок сверху вниз. И не было для нее в целом мире вещей дороже.

– Ты их видела…

– Да.

– Они не сердятся?

– Нет. Они скучают.

Тишина.

– Расскажи мне все. От начала и до конца, прямо вот ничего не упускай. Хочу знать, как сейчас живут, чем дышат…

– Ты подожди, сегодня у меня времени нет, – улыбаясь, отмахивалась Лин, – завтра. Знаешь, за кого они меня приняли? За «Гхерру».

– Тебя – за «Гхерру»? Умора… Какая из тебя Богиня Гнева?

«Малявка!»

Вот и вернулась на место прежняя Рим – дерзкая, бросающая миру вызов.

– Не такая уж и плохая, между прочим.

– Ладно, согласна, не плохая.

А на лице счастливая улыбка – вот и еще один человек, у которого Новый Год случился не по календарю.

– У меня для тебя еще кое-что есть.

– Что?

Белинда хитро покрутила телефоном. И крутила до тех пор, пока Уриманна не отвесила челюсть.

– Да там же не ловит… Вышек нет… У тебя бы батарея села!

– Кулум зарядил.

– И что, правда, есть фотографии?

– Есть.

Ее чуть не свалили со стула.

* * *

(X-Ray Dog – As the Sun Rises)

На следующий день.

Меган

Забавно: я вернулась на эту квартиру лишь для того, чтобы убраться, прежде чем вернуть ключи Дрейку, а теперь мы снова сидели здесь втроем – я, Белинда и Тами. Снова в штаб в сборе, только тогда было «до выхода», а теперь «после возвращения». Они просто позвонили, спросили, где я? И вот.

Тами неторопливо вспарывала подкладку жилета, куда когда-то сама зашивала монеты, а теперь ворчала, что назад она, кажется, принесла больше золота, чем унесла туда.

Лин крутила в руках «волшебные вещи» – пояса, повязки, тесемки, брошки.

– Ты уже разобралась, как они работают?

– Нет еще.

– Только не надевай до того, как…

– Да, знаю я!

Все, как прежде. Одна нудит, потому что защищает, вторая фырчит, потому что «сама все знает». Это здорово, что мы все разные, что каждому свое. Кто-то осторожный, кто-то напористый, кто-то неуверенный, но каждый по-своему хороший.

Я протирала полки, шкафы, зеркала – кому все-таки принадлежит эта тесная и убогая квартира, которую я использовала, как «нору», чтобы отсидеться после ложной измены? Для Комиссионеров она слишком тесная и некомфортная, а людей никогда нет. Хотя мебель и предметы обихода имеются. Старые, правда.

«Перевалочный пункт какой-то».

– Я тут вот о чем мозгую, – Лин размышляла вслух. – Надо бы передать на Урмаэ, что ты вернулась, что все в порядке. Думаю, они переживают.

– Мысль хорошая, – поддержала Тами, – только как передать? Голубя пошлем через портал? Местного «аранхула» я не прихватила. У меня, знаешь ли, арахнофобия…

– А «котоцветов» ты уже посадила? – поинтересовалась я, оттирая отпечатки пальцев со стекла «буфета».

– Нет еще. Сначала спрошу Тайру, как правильно, а потом выведу у себя за домом целое поле.

– Прямо поле?

– Не меньше. Знаешь, как здорово будет, когда они будут мурчать одновременно?

– У тебя столько рук нет, чтобы всех сразу гладить.

– А вы на что?

Действительно.

Лин терла подбородок, думала.

А я кайфовала. И любое дело, будь то вытирание пыли или протирка полотенцем стаканов было мне в радость – мы вместе. Все. Вместе. У меня есть Дэлл, и, главное, я есть у себя. Именно такая – порой нерешительная, порой упертая, но внутри всегда верящая, что все будет хорошо. Я – Меган. И никто другой меня никогда не заменит.

К тому же Дрейк вчера извинился. Подошел прямо во время праздника, спросил, ненавижу ли я его? Забавный, в красном камзоле, хитрый такой. Я вдруг поняла, что совсем не обижаюсь – он по-своему хотел, как лучше. Хоть иногда и «дурак», а не человек. Однако мы все знали: он «за нас».

– Слушайте, надо попробовать, – изрекла, наконец, Белинда, оживившись.

– Что именно?

Тами уже навыковыривала горсть монет из подклада. «Пригодятся для другого раза», – так и сказала.

– Надо им позвонить, вдруг согласятся?

– Кому?

Лин прикусила нижнюю губу, достала из кармана телефон, положила перед собой, включила громкую связь. Мы побросали свои дела, сгрудились.

Она нажала решетку.

Тишина.

– Ты звонишь… им?!

Кивок. И знак «тс-с-с-с!», мол.

– Мы вас слушаем.

– Это мы.

Ответила Белинда почему-то во множественном числе.

– Да?

Голос из трубки с ноткой любопытства.

– Хотели бы вас кое о чем попросить.

– Слушаю.

Мы с Тами удивленно переглядывались: «О чем она собирается попросить? Информаторов? У нее деньги лишние?»

– Так как сами мы не можем исполнить то, что желаем, мы надеемся, что «иехванна» имела для вас чрезвычайную ценность. И, таким образом, у нас остался лимит на одно маленькое желание…

А она нагла! Тами прыснула от смеха и удивления, но тут же зажала рот ладонью. А я подумала: все-таки Белинда – прирожденный парламентер.

Пауза длилась так долго, что исхода следовало ожидать одного – нас пошлют.

Но голос прозвучал спокойно.

– Озвучьте ваше желание.

– Пожалуйста, вы могли бы каким-нибудь образом передать на Урмаэ шаману Кулуму, что у нас все завершилось хорошо. Меган жива, ее супруг выздоровел и…

– Уже.

Это слово оборвало незавершенную фразу Белинды, и заставило наши лица вытянуться от удивления.

– Именно потому, – прозвучало из лежащей на пуфике трубки, – что «иехванна» имела для нас огромную ценность, мы предупредили вашу просьбу и исполнили ее. Предлагаем вам посмотреть на результат…

– Что?

– Как?

– Где посмотреть?

Мы одновременно подались назад, когда над телефоном вдруг возникло, поднялось и расширилось «окно» – своеобразный прямоугольный экран, похожий на те, которые использовали в реакторе Комиссионеры.

– Телевизор между мирами, чтоб мне сдохнуть… – выдохнула Тами.

– Типун тебе…

Лин, не отрывая взгляда, шутливо поддала ей по затылку.

– Смотрите-смотрите: это же Кулум!..

Действительно, Кулум.

Ночь вокруг его круглого дома; внутри зажжен костер. Старик невесел, сидит на лавке, в руках курится набитая трубка. Плывет, поднимается дым – шаман глядит в него с безразличием. Смотрит куда-то мимо; лицо морщинистое, старое. Вот и знакомая лавка «для свершения ритуалов», висящие на стене сушеные травы.

И вдруг дым пошел узорами; дед заметил не сразу. А как заметил – вздрогнул. Узоры, словно живые, – сложился один, второй, третий. Губы Кулума шевелятся, ладони ходят ходуном.

Как он расшифровывал послания – мы не знали. Но он их понял, непостижимым образом выудил смысл.

И бросился прочь из избы. Наружу, в темную ночь, туда, где стоял пустой, давно не накрываемый вечерами стол.

– Они добрались! – кричал он, резво перепрыгивая через талый, а после застывший кусковатый снег. – Добрались! Все целы!

Повыскакивали из хижин мужчины, женщины, дети. Кто в чем, с непокрытой головой. Спрашивали, что кричишь?

А Кулум расплывался в счастливой улыбке, и светились радостью его незрячие глаза:

– «Гхерра» отправила нам послание: все целы, все добрались. Третья вернулась в мир живых, ее супруг поправился. И еще подтвердили: весной ждем их и Уриманну в гости!

Жители Урмаэ кричали от радости там.

А мы вторили им в маленькой квартире.

– Кто пойдет? Надо подумать! Лин точно, Рим точно, Чен? Мы с Рэем, вы с Дэллом, Бойд…

Подпрыгивающая от возбуждения Тами тут же начала планировать очередной поход, загнула восемь пальцев.

– Все? Или еще?

– Да погоди ты. Мы после этого еще не выдохнули.

– Уже выдохнули! К тому же, это ты сказала, что весной…

– Вот же шило в заднице!

Мы и забыли, что до сих пор лежит на пуфике включенная трубка, что мы не одни.

– Уважаемые, – вежливо прервал нас голос из трубки, – прежде чем отключиться, сообщу вам, что завтра над Урмаэ взойдет настоящее стабильное солнце. Привет вам от Охлов.

И короткие гудки из трубки.

– Ты это сделала…

– Тами, молодец!

А она, как не слышит – мол, это дело прошлого. А мы ведь уже о будущем!

– Значит, не зря осталось золотишко! Так что, когда выдвигаемся?

– Вот же балда торопливая…

Они препирались. А я обнимала их с любовью. Мои друзья, моя команда.

Вся жизнь – один большой поход. И каждый шаг – счастливый шаг, если идешь его рядом с правильными людьми.

Конец

 

Послесловие

Почему-то очень много хочется сказать в послесловии, как будто сохраняется между нами нить, как будто говорит «сердце с сердцем». Хорошая история, понравилась вам? Я надеюсь, что да.

Помните Рэя? В нем было много приключений, и мне вдруг подумалось, что приключения – это тоже здорово. Не всегда хочется рвать страданиями сердце, не всегда хочется выяснения отношений, но иногда хочется вот так прошагать бок о бок с друзьями интересную, пусть и сложную дорогу. Что-то в этом есть (вздыхаю, потому что тоже так хочу). Да и просто здорово писать понемножку обо всех, они ведь живые. Где-то пьют кофе, занимаются своими делами, просыпаются утром, о чем-то говорят перед сном. Здорово заглядывать к ним, смотреть за их новыми историями, участвовать в их событиях и приключениях.

Дэлл и Меган – они стали иными. Они больше не сомневаются – ни в себе, ни друг в друге. Дрейк, правда, хитрец: молчит о том, что в отряде есть еще одна «не совсем стабильная пара», но он от всей души надеется, что она не подаст Вселенной сигнал о том, чтобы чуток «покуралесить» еще. Кто знает, кто знает…

Вы часто спрашиваете меня, о чем будет следующая книга? И я никогда не знаю. Честно. Иногда я могу предполагать, логически размышлять о том, «что бы хорошо пошло», но очередной порыв ветра или какая-то нота могут все благополучно перечеркнуть. И запорхает вдруг над листом перо, откроется Ворд, появятся печатные буквы. И оживет совершенно неожиданная и прекрасная история. «Знал бы прикуп, жил бы…»

За сим оставляю вас. На чуть-чуть.

Просто знайте, что я тут – ловлю вдохновение, дуновения ветерка, слушаю частоты других миров, кручу ушами-локаторами. Верю, что вы еще не увидели кучу классных сюжетов, и потому мне есть чем заняться.

У вас хороший день? Пусть он будет очень-очень хорошим – этот наш единственный бесконечный день – прекрасным. Всегда.