(Max Richter – Infra 3)
Автобус подошел к остановке вовремя, как по часам – ровно в одиннадцать ноль три. До того момента Дэлл прошел километр по лесу от Портала к дороге.
Удобный автобус, междугородний, большой. И почти пустой.
Билет он оплатил водителю из пачки денег, которой его снабдили наряду с незнакомым документом – местным паспортом. Да, Дрейк мастак в таких вещах.
Полтора часа пути до Степлтона. В сумке оборудование навигации, слежения, маячки… стандартный набор того, кто ищет конкретного человека.
Одриард искал. Свою Меган.
Для него все случилось слишком быстро: сначала он страдал и едва ли что-то понимал, затем был погружен в сон, после пробужден для того, чтобы быть огорошенным такими известиями, которые не ожидал услышать в худшем кошмаре.
«– Не смей называть ей имена, название мест, не говори напрямую ни о чем, что касается ее жизни здесь. Она для нее закончилась и сейчас затирается. Забудь слова «Нордейл», «Мир Уровней»…
– Тогда как я буду должен напомнить ей о себе? Она ведь меня не помнит тоже?
– Не помнит. Логикой – нет. Но сердцем – да. Вот и ищи способ до него достучаться.
– За семьдесят два часа?
– Именно. За трое суток она должна согласиться проследовать с тобой в Портал. Добровольно. Ты не имеешь права ей лгать или затаскивать туда силой.
– Но кто… – Дэлл терялся и не находился слов. – Кто может пойти «туда, не знаю, куда»?
– Тот, кто доверяет.
– Незнакомцу?
– Ты сдаешься?»
Сдается?
Никогда.
Поэтому он ехал ей навстречу. В незнакомом мире, в автобусе с табличкой «Дормустен – Степлтон» на ветровом стекле – полный решимости, но безо всякого плана.
И вспоминал, складывал воедино цельную картину случившегося. Насколько мог. Радовался тому, что чувствовал себя нормальным, таким, как раньше. Сколько же он маялся, когда «Цэллэ» раскололо его пополам, – думал, сам дурак, где-то раскис, сник и впал в депрессию. Постоянно боялся себя слабого и слабел еще больше. Желал сбежать, и оттого пил. Прятался в телешоу, в беспробудных снах после полулитра виски по вечерам, костерил себя на чем свет стоит, когда трезвел, ощущал следы паники вновь. И так по кругу, много дней подряд.
О том, что болен, он бы никогда не догадался сам. И никто не догадался бы.
Кроме его Меган. Зоркие глаза, чуткое сердце.
Она водила к нему докторов – он злился. А теперь ощущал себя виноватым. Кричал на нее – она терпела.
И потому он почти не удивился, когда увидел «те» фото…
С ним более невозможно было жить. Таким он никому не был нужен. Ей тоже.
Жаль, он не знал, что ошибался.
Помнилось другое: он смотрел на нее в объятьях другого и не чувствовал ревности. Ничего, кроме бьющего на поверхность родника из любви. Он не видел ее, не замечал, не ценил, как должен был… Было так больно, что от шока он перестал что-либо чувствовать, просто знал – его мир раскололся. И жить ему осталось недолго. Есть такая черта, переступая которую, чувствуешь вещи наперед. И ничего более не страшило… Внутри любовь, боль, нежность, печаль, остатки света и темнота. Помнились руки Мака, трепавшие по плечу, тяжелые взгляды, обеспокоенность, обреченность.
После таких фотографий уже ничто не становится прежним – Чейзер об этом знал.
И все же Дэлл старался не верить. Быть может, она хотела таким образом дать ему по морде? Чтобы он, наконец, очухался, пришел в себя? И он на короткий момент пришел. Поехал за ней, чтобы позвать домой…
А теперь думал о тех слезах, которые она лила, глядя на него. И кричала: «Ненавижу!»
Она ненавидела не его…
А Дрейка. И себя за те фото – Дэлл чувствовал, как жжет веки, – себя в объятьях другой он бы ненавидел тоже.
Ей сказали: добивай. Гони его, режь, обдавай кипятком – все наотмашь, навылет.
А бить того, кого любишь, – бить себя.
«У нее еще неплохо получалось».
Он улыбался, мысленно пытался шутить, но болело сердце.
И она ушла. В другой мир.
Шагала куда-то далеко, потому что верила – сможет помочь. Вернется, вылечит, а бить больше не может – искалечила себе сердце.
Его Меган…
Ни одна не решилась бы на то, на что решилась она.
А после ей просто не хватило сил. Она устала за все бороться одна, она слишком давно этим занималась.
Он вез для нее новую батарею – свою любовь. Отныне он будет держать ее, заботиться, укрывать, оберегать. Полноценно, всегда.
Он проснулся. Он научился ценить.
Что-то встало на место.
* * *
(Karunesh – The Conversation)
Кирпичное здание университета; безоблачное синее небо. Жарко.
Первая смена учащихся освободилась и теперь вытекала наружу бурлящей оживленной рекой. Зеленели дубы и газоны – на травяных коврах отдыхали студенты.
Он увидел ее, будто почувствовал. Среди множества «чужих» – свою.
Меган стояла недалеко от ступеней, и ее грустный взгляд пронзил его до глубины души. Потерянный. Она смотрела прямо перед собой, но, по-видимому, не знала, куда идти. Она совсем недавно вынырнула из «временной петли» и все еще ее чувствовала. А иное «настоящее» принимала с трудом. С аккуратной шишечкой из рыжих волос, в юбке, блузке, сандалиях без каблука. Тоненькая, знакомая и совсем незнакомая. Здесь она жила «до» него, здесь когда-нибудь будет жить после.
Но для них все еще не закончилось – только начиналось, он верил.
И потому начал продвигаться вперед.
Что скажет? Что сделает? План, состоящий из сплошного белого пятна.
«Идиот, Одриард, думай…»
Кто-то толкнул ее, когда он подходил. Ненамеренно. Слишком торопился, бегом соскакивая со ступеней, задел плечом, спешно извинился. И даже не обернулся на ту, чьи бумаги высыпались из рук и стайкой разлетелись по асфальту.
Дэлл поймал «виновника» за шкирку одним движением – темноволосого длиннотелого хлыща, молодого, чуть прыщеватого, но уже наглого.
– Эй, ты чего, чувак?
– Ты не извинился, – процедил Дэлл холодно.
– Я извинился. Эй, девушка, простите! Все? Да отпусти ты…
И вывернулся, потому что Одриард разжал пальцы.
А Меган на них даже не смотрела – просто собирала документы. Уже пыльные, шершавые. Отряхивала их, складывала в аккуратную стопку.
Кажется, она вообще старалась как можно меньше смотреть по сторонам – «чтобы не поверить». Он знал это чувство, когда-то и где-то уже ощущал его.
Опустился рядом с ней на корточки, поднял ближайший к своим ботинкам листок. Произнес тихо:
– Я помогу?
Она отшатнулась, когда встретилась с ним глазами. И едва не упала. Ему пришлось удержать ее за запястье.
Сама не знала почему.
«Потому что ты – самая большая для нее опасность. И ее логика об этом знает. Ты угроза коллапса стены между ее текущей и прошлой памятью. Поэтому тебя она будет избегать до последнего, понимаешь?»
Теперь он видел это воочию.
Дэлл – ее нить с прошлым. С совершенно другим местом и миром, другим «домом». Его не должно здесь быть – она каким-то образом это чувствует.
– Спасибо, я сама…
Теперь Меган собирала бумаги в два раза быстрее. Закончила, поднялась на ноги, обронила коротко и сухо:
– Спасибо.
И очень быстро зашагала прочь.
Стук ее напуганного сердца он слышал, даже стоя позади.
Что ему делать? Оставить ее в покое нельзя, врать нельзя, силой нельзя. И правду нельзя. Тогда что можно?
Он знал одно: у него мало времени. И потому он не может просто так ее оставить.
Спустя десять минут он отыскал ее в ближайшем супермаркете, стоящую у полок с многочисленными банками и сухими кашами.
Остановился рядом, уже предполагая, что ошибается в действиях. Произнес тихо, спокойно:
– Нам нужно поговорить.
– Вы… Вы меня преследуете?!
В ее глазах стоял ужас, но он видел сквозь него, глубже. Она боялась не Дэлла, а чего-то непоправимого внутри себя.
– Просто поговорить.
– Пожалуйста, не ходите больше за мной.
Она ретировалась от него с пустой корзиной в руках. Не заметив, что оставила банку, этикетку которой до того читала, стоять на стеллаже.
Дэлл протянул к ней руку, словно желая ощутить едва сохранившееся тепло чужих пальцев. Конечно же, не ощутил. Прочитал: «Смесь сухая молочная». Рядом смешная и комичная, как из мультика, цифра два.
«Она тебя не помнит. Головой – нет…»
Ему очень хотелось, чтобы помнила. Чтобы остановилась, уняла страх, позволила себе к нему присмотреться – это же он, Дэлл… Это он сидел с ней в машине, а у нее в сумочке нож. Снаружи лило. Это он лечил ей ладони, покрытые ссадинами, он призывал ее бросить опасную и рискованную профессию Локера, он когда-то кормил апельсинами…
«Просто посмотри на меня сердцем, Мег…»
Она боялась его. А ему очень хотелось ее обнять.
* * *
Меган
Бетти плакала; мама готовила на кухне смесь.
Я пряталась в своей комнате. Точнее, я делала вид, что сосредоточенно и увлеченно читаю учебник по экономике, но на деле чувствовала себя серой мышкой, схоронившейся в норе.
«Кто он такой?» Видела ли я когда-нибудь его в институте? Нет… Точно, нет.
Где-то еще?
Может быть. Я не могла точно ответить.
Не хватало мне только вляпаться в неприятности… Я и так всего на свете вечно боюсь, а тут мужик, который ходит по пятам.
«Нам надо поговорить».
Так не знакомятся. Так говорят тому, кого уже знают – очно или заочно. Но мы не знакомы!
– Мег, ты купила крекеры?!
Ор из кухни заглушил недовольный плач мелкой. Я хотела ответить, но не успела.
– Все, сама нашла…
Я все купила. Пришлось, правда, делать огромный крюк – бежать в другой супермаркет. Постоянно оглядываясь.
Я – магнит для неприятностей?
Нет, я – просто Меган.
И симпатичный мужик – не самая большая неприятность, ведь так?
«А он симпатичный?»
Да, симпатичный. В такого я могла бы влюбиться. В теории.
Подумала. И накрыла голову учебником, как съехавшей крышей.
Время тянулось, как расплавившаяся на солнце резина.
Я пыталась читать. Мать укачивала Бетти, что-то напевала – иногда ласково, иногда раздраженно. Потом они обе спали. Потом сестра кряхтела, мама укачивала ее снова. После шум на кухне, где готовился к приходу отчима ужин.
Пять часов. Еще глава по экономике. Шесть. Половина седьмого.
В зале работал телевизор; Бетти курлыкала в кроватке, вставала на матрасе, скрипела прутьями – я продолжала чувствовать, что не принадлежу этому месту. Здесь и без меня слишком тесно – они могли бы использовать эту комнату, как отдельную спальню…
В семь раздался звонок в дверь.
Я знала, что скоро она крикнет: «Погуляй с Пипой!» – и морально готовилась к тому, что опять придется выйти на улицу.
«А он там».
Откуда-то я знала, что настойчивый незнакомец не уйдет. Придется давать отпор. Пипу – самую бесполезную зверюгу на свете, важно зовущуюся по собачьему паспорту Той-Терьером, – не заставишь сходить по-большому на площадке за лифтом.
– Привет, дорогая!
Звонкий собачий лай; быстрый топот когтей по линолеуму. Радостный взвизг Бетти.
– Привет, Боб.
«Боб – самое идиотское имя на свете».
– …сейчас будем ужинать. Устал?
– Да, немного.
Он вел лекции по истории в моем университете. И нет хуже зануд, нежели живущие в твоем доме историки.
«Это не мой дом».
А чей?
– Ме-е-ег?
Протяжный и вопросительный ор с кухни, откуда долетал запах тефтелей в томатном соусе. Я прикрыла глаза и принялась обреченно считать: «три-два-один, поехали!»
– …Погуляй с Пипой!
«Еще светло. Поверну сразу в парк на центральную дорожку… Там не очень людно, но все равно можно позвать на помощь…»
Пипа, стоя на задних лапах, отчаянно скребла лапами железные двери лифта.
«Он, может быть, давно ушел».
«Такие не уходят».
«Откуда ты знаешь?»
Но я просто знала.
И вдруг подумала – почему я всегда боюсь? Я всегда выбираю из двух «не хочу» наименее опасное и болезненное. Я только и делаю, что оглядываюсь по сторонам и думаю: «Не хочу, чтобы мать за меня решала, не хочу попадать в неприятности, не хочу учиться в этом институте, не хочу, чтобы другие навязывали свое мнение, не хочу продолжать быть слабой…»
А. Чего. Я. Хочу?
Странно, что я никогда раньше не подходила к себе самой с этой позиции.
И, правда, чего?
«Я хочу понять, чего этот мужик от меня хочет».
Чтобы хоть одну тему, наконец, выбросить из головы.
Дверь подъезда наружу я толкала, как хмурый парламентер, решившийся на переговоры с террористами.
* * *
(Crystin – Under My Skin)
Над Степлтоном всегда горели долгие закаты. И в парке, засаженном высокими деревьями, оказалось темнее, чем я предполагала. Кто-то предусмотрительный зажег фонари, и смешалась прозрачная вуаль синевато-розового и теплого желтого цветов.
И почему-то испугалась я только теперь.
«Вдруг он маньяк?»
Почему не взяла с собой хотя бы перочинный нож, как случилось, что забыла в комнате сотовый? Как специально. Балда…
Центральная аллея огибала большой круг и возвращалась ко входу в парк – я прошла уже добрую ее половину. И ничего. Лишь редкие спортсмены в очках, облегающих комбезах и наушниках – спорт-люди с другой планеты, – да редкие, занятые собственными мыслями прохожие.
«Может, пронесет? Подумаешь, обознался утром. Или понял намек, который звучал, как «отвали»?»
Я расслабилась, зашагала спокойнее; Пипа оживленно обнюхивала кусты, стволы и помеченные кочки; вечер – ее время вне четырех стен, ей не до меня.
Вдохнула вечерний воздух с наслаждением – уже прохладный, «травянистый» в парке, вкусный. А когда выдохнула, услышала:
– Привет.
Он шагал рядом, а я косилась на него с опаской.
Он был большим. Не толстым, не «крупным», но сильным, что ли. И одетым не по погоде – в темную, слишком теплую куртку для летнего вечера. Синие джинсы, ботинки, светлые глаза и светлые волосы удивительного оттенка – платинового. Не совсем блондин, скорее, светло-светло русый. И такое серьезное выражение лица, будто на уме математическая задача.
– Снова «поговорить»?
Спросила я испуганно и оттого чуть желчно.
Тишина.
Мы шли, и людям, наверное, казалось, что мы поссорившаяся пара. У меня на груди сложены руки; у идущего рядом со мной спутника напряженный взгляд.
– Поговорить, да.
– О чем?
– Мы можем остановиться?
Я подумала.
– Можем.
И встала. Развернулась к нему лицом. Что ж, так даже лучше, безопасней – вдали от густых зарослей и кустов, прямо на дорожке.
– У меня к тебе просьба… Посмотри на меня внимательно, пожалуйста. В глаза.
Света хватало, чтобы разглядеть его лицо; нервно колотилось в груди сердце.
– Зачем? Я тебя знаю?
Почему в этот раз я к нему на «ты»? От страха, наверное. Радостно тявкнула, приветствуя соседскую собаку, Пипа.
– Посмотри.
Я заглянула ему в глаза. Нехотя нырнула в этот странный внимательный и чуть печальный взгляд. Будто призывающий к чему-то. Спокойный, но настойчивый, словно говорящий «я тебя знаю, знаю очень хорошо».
– Ты так и не ответил…
Красивое лицо. На удивление. Совершенно не слащавое, скорее, чуть жесткое – как раз в моем вкусе. И это плохо, это опасно.
«Это уже было опасно», – мысль из ниоткуда.
– Ты меня знаешь, да. Но вспомнить сможешь, если смотреть будешь чувствами и сердцем. Не головой.
– Ты не отсюда…
Почему сказала? Вырвалось.
– Верно.
И странный прищур – мол, ты тоже не отсюда.
Он меня пугал. Я не понимала, чем. Странной беседой о непонятном, поведением, почти неуместном, но чего-то требующим внешним спокойствием.
– Преодолей страх, смотри еще…
– Нет, хватит.
– Пожалуйста. Десять-пятнадцать секунд.
Я хотела смотреть и не хотела. На что он, в конце концов, рассчитывает? Чем дольше тянется мутный разговор, тем сильнее я пугаюсь.
И все же… Взгляд манил. И в нем было так много – ласковая нежность, очень-очень мягкая, почти невесомая. Скрытая решимость, частичка боли и… – удивительно признавать – любовь.
Так мог смотреть на меня только мужчина, который очень сильно любил. И от того через глаза сумел выразить: «Я снова здесь, с тобой. Я прошел через границу миров, через расстояние и пройду через любое время, лишь бы оказаться рядом. Потому что ты нужна мне…»
Кажется, я смотрела гораздо дольше десяти секунд, и все это время глухо пульсировало в крови волнение.
«Я когда-то где-то видела такой взгляд…»
А следом:
«Он никогда раньше на меня так не смотрел. А ведь я всегда хотела…»
Когда – раньше?
Темнело. Возились на траве, играя и притявкивая, Пипа и чужой веселый щенок.
– Что… Что тебе от меня нужно?
Пора было расставить все точки над «и» – сколько можно прояснять, ничего не проясняя?
И тихое слово в ответ:
– Доверие.
– Доверие?
– Да. У… меня мало времени, – кажется, он хотел сказать «у нас», но передумал, прикусил язык. – Только семьдесят два часа.
– А что потом?
– Потом нужно… уходить.
Уезжать? Ну да, он же издалека.
«Так уходи».
На этот раз я тоже сумела выразить ответ глазами.
– Я бы хотел, – пауза, – чтобы ты пошла со мной вместе.
– Куда?
– Просто рука в руке. На доверии…
Вот и начал проявляться «маньяк». Я всегда знала, что ничем хорошим это не закончится.
– Куда пошла-то?
Тихий, едва слышный ответ-слово:
– Домой.
– Домой?
Все, логика и паника одержали победу над невнятными и эфемерными чувствами.
– Вот мой дом! – взмах рукой на строение позади деревьев. – Я здесь живу, если что…
– Меган…
Он знает, как меня зовут. Что еще? И почему мое имя звучит так, будто он тысячу раз его уже произносил? А я слышала.
– Не ходи за мной, слышишь? Потому что я никуда с тобой не пойду! Пипа… Пипа!
Собаку пришлось сгрести с травы и тащить домой на руках.
Тот, чьего имени я не знала, не пошел следом – я не единожды оглядывалась. Он так и остался стоять там, где стоял. Печальный, но все еще решительный, опустивший голову.
Странный тип.
И откуда это странное чувство, что хотелось с ним поговорить еще?
«Давай, будь дурой. Маньяки – прекрасные психологи! Видели, ни одного честного и прямого ответа? Пойдем со мной… Домой. На доверии… Сколько дур уже на его счету? Десять, двадцать? Хочешь быть двадцать первой?»
Двадцать первой я быть не хотела.
* * *
(Jim Brickman – The Journey)
С утра, как это обычно водилось, мама распланировала день за меня: «Поедешь с Бобом к свекрови, поможешь с прополкой – я все равно не могу, у меня на руках Бетти…»
Свекровь – тетя Ребекка, живущая в двухстах километрах от Степлтона. Два часа езды на машине, целый день в огороде.
Если бы не вчерашняя встреча в парке, я бы дала матери отпор (кому хочется тратить бесценную субботу – день свободы от занятий – на ерунду? Мне точно нет), но теперь подумала – почему нет? Ведь только на руку.
«Он сказал: семьдесят два часа. Вот и пусть проводит их в одиночестве, а после уезжает туда, откуда приехал». С отчимом нудно, но спокойно. И никто не попытается достать меня очередной попыткой «поговорить».
* * *
– Как дела в институте?
– Все хорошо.
Боб водил Кайтон десятилетней давности (старый, но всегда отполированный), носил очки в тонкой оправе и тщательно зачесывал волосы набок. А еще пытался вести вежливую беседу. С виду равнодушную, но чуть виноватую, словно между строк говорил: «Я не такой уж плохой парень, извини, что увел у тебя мать. Но ты ведь уже большая девочка, верно? Тебе пора иметь свою семью. Симпатичные парни охотно смотрят на симпатичных девчонок – ты ведь знаешь. Нужно просто красиво уложить волосы, подкрасить ресницы и начать смотреть по сторонам…»
Наши вежливые беседы я не любила.
Мы выехали рано утром; во дворе я никого «подозрительного» не заметила. Теперь Степлтон был уже в получасе езды позади.
– Если с историей будут проблемы, я помогу подтянуть.
– Спасибо.
Отчим знал, что беседа не состоится, но все равно пытался.
– Мама обещала приготовить к нашему приезду яблочный пирог.
Я молчала. А он все говорил – о погоде, о студентах, новых лекциях, которые планировал начать читать осенью, – пытался загладить внутреннюю вину, которая, я откуда-то точно это знала, не заглаживается словами другого человека. Это переосмысление, долгий путь к себе. К пониманию, что каким бы ты ни был, что бы в жизни ни делал, ты не виноват. Быть кем-то ценным и любимым для себя, несмотря на людей и обстоятельства, – великое умение.
Опять дыхнуло забытым сном. И почему-то стало грустно.
– Купим в магазине на заправке сэндвичи?
Я кивнула.
– И кофе. Я заплачу.
Подъехали; скрипнул тормозной рычаг. С облегчением заглох изношенный двигатель.
– Тебе с тунцом? Ветчиной, майонезом?
Я любила с колбасой и помидорами.
– Возьми мне тот, который открывается ленточкой.
– Какой ленточкой?
Как какой? Твердые прозрачные коробочки из тонкого пластика, склеенные из двух половинок клейкой ленточкой – потянул, и готово. Дело двух секунд. В такие всегда кладут самые свежие…
– Мег, с какой ленточкой?
Я очнулась. Перевела взгляд на полку, где стояли готовые салаты с пропечатанным на крышке сроком годности, коктейли-смузи, овсяные напитки, холодные супы в контейнерах. И только теперь поняла, что сэндвичи здесь всегда упаковывали в обычный целлофан.
Незаметно вздрогнула. Попыталась опять припомнить «ленточку» – откуда я ее взяла? Но та уже уплыла в небытие.
– Мне… который с ветчиной.
– Понял.
Боб не заметил моей растерянности. Он уже ушел к кассе платить за кофе.
* * *
Я опять сбежала.
Я всегда сбегала.
Окраина Кентон-Лэйн; особняк Ребекки – одноэтажный белый каменный дом – самый крайний, дальше поля. И потому ветрено.
Под палящим солнцем, одетая в старый фартук, перчатки и шляпу, я возилась с сорняками. Скоро обед, отдохнем, после проколупаемся до вечера, а там и домой. День пройдет, как любой другой.
Потому что я опять сбежала.
«А как нужно было? Сказать незнакомому парню «да» на весь его бред? И потащиться следом, как коза на веревочке?»
Даже жаль, что он красивый. Почти болезненно жаль.
Знать бы, что с ним безопасно и совсем не рискованно, я бы пошла на свидание. Если бы он нормально представился и нормально на него пригласил.
Качались деревья за домом; шелестело засеянное пшеницей поле, кружили высоко в небе птицы.
Расслабленная голова и настроение. А мысли, как мухи, постоянно возвращались в незнакомцу, как к намазанной джемом булке.
«Если бы, если бы, если…»
«Посмотри на меня…»
И против воли вспоминался глубокий взгляд, в котором напряжение смешалось с ласковой заботой. Целый колодец из чувств и переживаний – так не глядят на незнакомых.
«Да я пошла бы с ним, если бы нормальный! Но ведь странный…»
Ругалась на саму себя. Раздражалась, вздыхала, пыталась сосредоточиться на сорняках.
Боб ворчал на мать за то, что та решила перекрывать крышу самостоятельно. За скрипучую старую лестницу («неустойчивая, не видишь?»), за нежелание нанять рабочих, обещал помочь деньгами, как только станет полегче. Но разве уговоришь учительницу со стажем?
«Нет ничего хуже, когда встречаются два зазнайки…»
Ловилась грусть от того, что день пролетит быстро и бесполезно. Как и завтрашний. А там канет в лету и будоражащий мысли незнакомец.
«Рука в руке, на доверии…»
Если не вспоминать слова, то думать о вчерашней встрече хотелось. В ней было что-то волнующее, глубокое, настоящее. Не поверхностное, как большинство вещей в мире, а по-настоящему важное. Вот если совсем-совсем отбросить мысли и логику и остановиться только на чувствах, вчера произошло удивительное – как будто коснулись моего сердца. Того места, которое не имеет названия; суета отошла на второй план, захотелось «контакта» – я не могла этого объяснить.
Мы просто стояли, смотрели друг на друга. А вокруг будто марево, будто колыхнулась невидимая пленка, соединяющая глубинные пласты. Будто бархатистым звоном колокольчиков напомнили о себе скрытые возможности и те совпадения судьбы, которые случаются очень-очень редко. Золотая пыль, сложившаяся в знак «обрати внимание».
Я все думала, что мне напомнило это ощущение? С чем срезонировало?
И вдруг догадалась: с тем сном, который ускользнул.
Точно…
Остановилась, выпрямилась, держа в руке оторванный от корня одуванчик.
Незнакомец «пах», как тот растворившийся сон, оставивший после себя тягучую нежность и грусть. Он, светловолосый парень, и тот момент, когда я «очнулась» на бревне, ощущались одинаково.
Этот вывод почему-то поразил меня.
Как такое возможно? Словно сотканы они были из одного… чего?
Вещества?
И неожиданно для себя поняла: я не могу, просто не имею права упустить этот шанс. Всего одна встреча с ним – договорюсь в людном месте, чтобы безопасно. Я должна узнать этот секрет, тайну, вдохнуть еще раз странный букет из смеси будоражащих чувств. И совсем не обязательно куда-то идти.
Не далее как этим утром я думала о том, что по возвращению в Степлтон притворюсь перегревшейся на солнце, попрошу отчима выгулять Пипу. Он не откажет – только не после того, как я весь день возилась в саду его матери, – чтобы точно не встречаться с «этим».
Теперь знала: собаку выведу я сама.
Не успела я поразиться смене собственного настроения, как услышала окрик:
– Меган, идем пить чай. Пирог уже на столе!
– Иду.
И, снимая перчатки, я продолжала удивленно замирать сердцем – блондин точно пах сном.
* * *
Дэлл
Этот день он с уверенностью мог бы назвать худшим – он постоянно видел Меган, но не мог к ней приблизиться. Видел, как она вышла с отчимом на рассвете, села в машину, и они вместе укатили к югу от города. Ему пришлось спешно арендовать авто, активировать маячок, который он накануне бросил ей в сумочку, рулить по незнакомым дорогам. И все для того, чтобы потом несколько часов без еды и воды, не имея возможности из-за наличия других людей войти внутрь, скрытно ошиваться под чужим забором.
Он привык действовать, планировать, приступать, исполнять.
Но в этот раз Дрейк связал его по рукам и ногам так, что не выпутаться. Ни лжи, ни силы, ничего… Только слова. А Мег выскальзывала из ладоней, как юркая серебристая рыбешка.
Утекало время; перегревалась от солнца непокрытая голова. Хотелось пить.
Но он не мог покинуть пост. Одна возможность, один шанс может решить все.
Ждал, что она выйдет за калитку прогуляться, – не дождался.
Вечером, по пути назад, старался держаться неприметно – слежку в совершенстве освоил давно. Теперь смотрел, как Меган и ее приемный отец закрывают машину во дворе, как берут покрытые полотенцами корзины, направляются к подъезду.
И физически страдал, потому что утекало время. Потому что бездействовал.
Один шанс – это все, о чем он просил.
Темнело небо; зажигались окна в доме, а он все стоял. Солдат со связанными руками, влюбленный мужчина, не имеющий возможности выразить чувства. Человек, которому лгать нельзя и правду нельзя тоже. Хмурый, сосредоточенный, молчаливый, ждущий.
«Посадить в машину насильно? Ведь можно напугать совсем немного лишь для того, чтобы просто поговорить? Без спешки, без опасения, что сбежит…»
Дэлл прокручивал в голове сотый по счету план, уже до того многократно отброшенный, перебирал идеи, как бесполезный хлам, злился на себя, изнывал от бессилия.
Когда вдруг увидел Мег с собакой на поводке, вышедшую из подъезда. А ведь был уверен, что этим вечером она точно не выйдет.
И еще она крутила головой – искала его. В открытую, не прячась.
И он, не веря собственной удаче, шагнул из тени дерева вперед.
– Одна встреча. Завтра, – сообщили ему коротко. – И на людях, ясно?
Он смотрел на нее с замиранием. Здесь она пользовалась совсем другими духами – он втягивал нежный аромат, как пьют дорогой виски, – одна нота вкуса за другой.
– В два, у подъезда. А сейчас за мной не ходи.
Она быстро зашагала прочь – собака впереди, как мелкий довольный вихрь.
Меган ни разу не оглянулась, хотя, он был уверен, спиной чувствовала его взгляд.
Дэлл впервые прикрыл глаза и медленно расслабленно выдохнул – вот он, его шанс.
Один. Как пуля в револьвере перед самоубийством.
Он либо сможет забрать ее домой, либо…
Мозг скрипел с трудом – сказывалось перенапряжение последних часов. И еще отсутствие со вчерашнего дня еды и воды. По пути в квартиру, которую снял по объявлению, Одриард собирался отыскать место, где кормят.
* * *
На следующий день.
Дэлл
– Ты всегда здесь жила?
– Да, эта квартира досталась маме от ее родителей. Удачное место, большой парк рядом.
Они шагали бок о бок, и Дэлл испытывал невероятный душевный подъем. Вот он – их день, сегодня все обязательно получится, потому что он все продумал. Настолько, насколько это возможно в «полевых» условиях. А парк действительно хороший, большой. Стадион чуть поодаль, а если свернуть на лесные дорожки, то тянется почти бесконечно.
Сейчас они шли к выходу с обратной его стороны, туда, где тихий пригород превращается в шумный центр. Именно там он вчера приметил одно интересное местечко.
– Я так и не спросила, как тебя зовут.
Этого вопроса он ждал. И знал, что попадет в тупик.
Дождался.
– А какое имя мне подходит?
Жара. На Меган симпатичная желтая блузка и серая юбка-карандаш, в которой она выглядит строго и чертовски привлекательно. Он обязательно настоит на покупке нескольких юбок по возвращению. И снова ее волосы скручены в узел на затылке, но осталась пара шаловливых прядей у лица, которыми он любовался. Так хотелось отобрать их у ветра и осторожно заправить за аккуратные ушки.
– Просто сказать не можешь?
– Будет неинтересно.
Он бы сказал. Но не мог.
– Ладно, хорошо. Роланд?
Одриард улыбнулся. Почему-то от ее предположения стало весело.
– Почему Роланд?
«Ну, мужественно, дерзко», – читалось в ее глазах.
– Нет. Еще попытки?
– Винсент?
Теперь скривился он. Винс – сопливый мальчик, прикидывающийся крутым мужчиной. И откуда только взялась подобная ассоциация?
– Хм, Кристоф? Пэйт? Дэйл?
От последнего слова он почти застыл. Как же близко.
– Верно.
– Что?
– Меня зовут на «Д».
Жаль, что он не может просто напомнить ей – Дэлл.
– О-о-о… Дэмиан? Джейсон? Дуайт?
– Пусть будет просто «Д».
– Просто «Д»?
– Да.
Она остановилась в нерешительности. Долго теребила сумку, прежде чем спросить.
– Скажи, ты ведь не причинишь мне вреда? Не обидишь? Только честно.
– Никогда, – он вложил в это слово всю душу. – Обещаю, что никогда в жизни не причиню тебе ни вреда, ни боли.
«Просто верь мне».
И намеренно перевел все в шутку.
– Чтобы ты не волновалась, давай представим, что сегодня я полностью в твоем распоряжении, хорошо?
– Как это?
– Как раб. Что ты скажешь, то мы и делаем. Прикажешь, я подниму руку, покачаю головой или тявкну. И еще я не имею права тебя касаться. Совсем. Так что я для тебя самый безопасный мужчина на свете, идеальный экземпляр. Можем спать вместе в одной постели, и никаких поползновений. Как тебе?
Ее зеленоватые глаза смотрели на него, как на идиота. И еще в них закралась смешинка, невысказанная вслух фраза: «Разве это идеально – без поползновений?»
Создатель ему в помощь, но за этот дерзкий взгляд он едва ее не поцеловал.
– Прямо как раб?
– Да.
– Тявкни!
– Что?
Он не ожидал, что она это прикажет. И, глядя, как улыбаются губы с розовым блеском, издал короткое и чуть простуженное «ав».
– Обалдеть.
Не успел сам поразиться тому, что только что вновь передал себя в чье-то безраздельное пользование, когда услышал:
– Ты что, «БДСМ-щик», что ли?
Едва не поперхнулся, прочистил горло:
– Нет, я нормальный.
«Ну-ну», – смеялись ее глаза, и танцевала у щеки рыжая прядь.
* * *
Это место он приметил еще вчера – конечно, это «не тот бар», но очень похожий бар. Ему некуда было зайти накануне за ужином, и потому он свернул сюда. И моментально поразился сходству с тем самым, который они однажды посетили в Соларе.
Специально усадил ее за стойку, а не за столик, чтобы «совсем точно», заказал алкоголь.
– Мы собираемся напиться в полдень?
Чтобы завести ее в место, которое она считала «притоном», ему потребовалась вся его изворотливость. Но удалось.
– Не «напиться». Просто освежиться слабым коктейлем. Заодно узнать, – «вспомнить», – друг друга лучше. Как тебе идея поиграть в игру?
– Какую?
В половине третьего в баре кроме них никого. Меган чуть хмурая – наверное, в ее глазах он опять сошел за маньяка, который пытается споить жертву, прежде чем утащить ее в берлогу.
– Задаем друг другу вопросы и честно на них отвечаем. По половине рюмки за каждый ответ.
– Прямо честно?
– Да, – он сел рядом.
– Мы же быстро напьемся…
– Просто выбирай вопросы правильно.
Меган
Я едва ли понимала, что происходит. Почему «притон» в середине рабочего дня? Хорошо, пусть выходного. И еще, почему в глазах того, что назвал себя «просто Д», веселье постоянно перемешивается с серьезностью? Странные предложения, странные «игры»…
Но я обещала себе. Я должна была «понюхать» воздух рядом с ним, вновь сравнить ощущения. И да, они возвращались. Когда мы оба умолкали, когда исчезали слова. В моменты редких пауз время и пространство снова истончались, и я переставала понимать, где именно нахожусь. Словно между двумя мирами, в «нигде». В правильном месте и одновременно неправильном.
Без «Д» эти состояния не приходили – я научилась их тонко чувствовать.
– Что это?
Указала на его запястье, на котором поверх манжета рубашки, был повязан лоскут ткани.
«Что-то скрывает? Часы?»
Но зачем скрывать часы? Загадка на загадке.
– Узнаешь.
А в его глазах целый мир. Как будто незнакомый и как будто родной.
– Ты ведь обещал честно?
– Но ты еще не выпила.
– Ах, вон оно что… Тогда поехали, что ли?
– Кем ты работаешь?
– Я служу. Солдат. Хочешь узнать специализацию? Подрывник.
– Делаешь… бомбы?
Я почему-то едва не брякнула «петарды».
– Да. И их же нейтрализую. Еще мастерю «хлопушки» на Новый Год…
Он пил и смотрел не на меня – в сторону. А я все сильнее тонула в сюрреалистичности происходящего.
– А ты?
– Что – я?
– Ты счастлива здесь?
Кажется, он спрашивал не это, что-то еще. Только между строк. Мне все время мерещилось, что где-то на других частотах, которые я не воспринимаю ухом, между нами идет другой диалог. А здесь, на поверхности, «пустой треп», призванный скрыть истинный смысл происходящего. Мы пили что-то похожее на коктейль из граппы и арбуза.
– Счастлива? Не знаю…
Его крепкие большие руки с выпуклыми венами, сильными пальцами. Военный… Поэтому стальные мышцы под рубашкой, раскачанные плечи и ноги. И черт бы побрал его лицо – на него хотелось смотреть вечно.
«С ним бы я пошла куда угодно…»
Все, пора притормозить с выпивкой.
– А где ты живешь?
– Очень далеко отсюда.
– У тебя дом, квартира?
– Дом. Шесть спален, три этажа, в гостиной стоят доспехи Гранду. В кабинете на стене коллекция пистолетов. На третьем этаже «счастливая» комната…
Я должна была спросить: «Как это – счастливая?»
Но мне вдруг стало душно. Потому что еще до его ответа я знала, что там висят фотографии радостных моментов.
Меня так повело от этого «открытия», что я бы все равно попросилась наружу. И потому очень вовремя, как мне показалось, зазвонил телефон.
На проводе мама.
– Посидишь с Бетти? Она все равно сейчас будет спать, нужно только проследить. Мы в «Мольт». Часа на два…
– Я должна идти. Мама попросила посидеть с сестрой. Им надо купить продукты. Они каждые выходные ездят, чтобы взять запас на неделю.
– Надолго?
– На пару часов.
– Я провожу.
– Нет, я сама быстрее добегу.
– Мег…
– Да?
– Я буду ждать тебя у подъезда.
«Мне обещан этот день», – говорили кажущиеся в этом освещении стальными глаза. Снова серьезные.
«Тебе обещана одна встреча. Она состоялась».
– У подъезда, – повторил он. Не как раб, скорее, как «босс».
Я взяла со стойки сумочку и побежала к выходу.
* * *
Бетти – будущая Элизабет Ринстон – чмокала во сне губами. Иногда кряхтела, сжимала и разжимала пальчики, утихала вновь. Ей всего четыре месяца – вся жизнь впереди. Без прикрас – вся.
Мне двадцать два.
В комнате не жарко лишь потому, что исправно работает кондиционер. Но он на дальней стене, между ним и Бет перегородка из тонкой ткани. Сестре комфортно в кроватке – ни холодно, ни жарко; мамина забота во всем.
Я села в кресло, подтянула под себя ноги, прикрыла глаза.
Что происходит в моей жизни? Что творится? У подъезда ждет мужчина, и меня тянет к нему так сильно, будто мы давно знакомы. Меня вообще постоянно куда-то тянет. Неужели к неприятностям на пятую точку?
С позавчера я будто не в себе, все никак не могу привыкнуть к родному городу и родным людям. Почему постоянно существуют «две» меня, и одна словно смотрит на все со стороны? Куда едет крыша?
Незнакомец по имени «Д» не помогает с этим справиться – он все усугубляет. Может, не стоит сегодня больше выходить? Пусть уедет, куда собирался, пусть все утрясется?
И Боже, как же меня замучила собственная нерешительность…
В тихой комнате все еще витал мамин голос: «Если начнет хныкать, дашь ей воды, а после соску – я ее прокипятила…»
Тумба возле кроватки; розовая соска на блюдечке.
Это и есть моя жизнь? Здесь? Что случится, когда я закончу институт?»
«Он уедет, а я его ни разу не поцелую?»
Совершенно идиотская мысль, как гром среди ясного неба.
И полная уверенность: я хочу знать, какой его поцелуй на вкус. Как ощущается?
Кажется, сегодня я выйду снова. Как взволнованная деревенская девка, которую позвал тракторист.
Бетти спала, не просыпаясь.
* * *
Дэлл
Шесть вечера.
Он увез ее туда сразу же, как дождался, – знал, теперь им место здесь – в парке аттракционов. Не нужны разговоры, нужно просто побыть рядом. Хорошо, что приметил афишу на одной из остановок, хорошо, что словил очередную правильную идею.
Вокруг шумело, звенело, трещало, мелькало и крутилось.
– Ты любишь сахарную вату?
– Не очень.
– А корндоги?
– Не знаю. Никогда не пробовал.
– Никогда? Как далеко отсюда ты живешь?
Чтобы слышать друг друга, им приходилось кричать. А он все выискивал глазами нужный павильон – такой, чтобы много игрушек. А среди них нужная. Вокруг смеялись, жевали и стояли в очередях к каруселям. Ее рука в его, чтобы не потеряться. Он сжимал теплые пальцы Меган, как клад.
– Вот, нашел, – выдохнул с облегчением, когда понял, что сегодня ему везет. – Идем!
И потянул к тиру.
– Уже знаете, что именно хотите выбить?
Продавец толстый, потный и измученный одними и теми же действиями.
– Да. Мне пуль на все. Но если у вас сбиты мушки…
– Мы не обманываем посетителей. Если вы меткий, то меткий. Если слепой, то я ни при чем.
Дэлл стрелял, сосредоточившись. Он слышал дыхание Меган, несмотря на окружающий шум и дребезг, улавливал ее волны, как свои. Она волновалась, восхищалась, переживала – его девчонка.
И он выбил то, что хотел. Указал продавцу на приз – тот подал.
– Солнце? Почему солнце?
Оно было почти таким же, как то. С нарисованным на выпуклом бархате улыбающимся лицом.
– Потому что с тобой в любую погоду в душе солнце, – ответил просто и честно.
Меган прижимала к себе мягкую игрушку, как самый дорогой в мире подарок.
После они долго кружили в лодочках, сплавлялись на водных санях. Забрызганные, забирались в вагонетки, чтобы нестись через искусственную тьму, и все время он чувствовал ее руку в собственных пальцах.
И многократно переползающий на его замотанное запястье любопытный взгляд – «что же у него там?»
А там то, что ей видеть нельзя.
Половина десятого вечера.
Меган
– Спасибо тебе… за вечер. Но мне пора.
– Пойдем со мной…
– Я не пойду. Я сразу говорила тебе, что не пойду.
Они стояли у ее подъезда, как подростки.
– Сегодня – последний шанс. Времени осталось мало, только до полуночи, а еще добираться…
– Нет.
– Мег… Пожалуйста…
Тон просительный, печальный – когда-то где-то она уже слышала такой.
Она, наверное, влюбилась в него, но остатки разума не потеряла.
– Просто поверь мне…
– Нет.
А его горячее тело так близко. И эти губы…
Она сама не заметила, как качнулась вперед, – она себе обещала. Ее моментально накрыло его страстью. Голодной и нежной, очень жаркой, очень томной. Заверещала сиреной логика – зря ты это сделала! Вот только поздно.
Он пах, как бог. Кожа, волосы, эти губы. Он ощущался, как бог – ее бог. И не собирался ее выпускать из рук, однозначно перестал быть «рабом», вдруг присвоил ее тело и душу. За секунду.
И великих трудов ей стоило от него оторваться.
– Мне пора. Удачной тебе… дороги…
А в его глазах боль, какой она никогда раньше не видела. И самой больно, будто себя наотмашь ударила.
– Пока.
Разъединив руки, она словно разодрала себя надвое.
Но она живет здесь. Здесь. И, наверное, вернулась бы, если бы он произнес еще хоть слово. Но за спиной царила тишина.
* * *
(Alexandre Desplat – New Moon (The Meadow))
Дэлл
Одиннадцать вечера. Горят окна в вышине. Ее нет.
Он проиграл.
Дэлл сидел на лавочке и понимал, что ему, наверное, больше некуда спешить. Совсем.
Здесь иначе пахло, и горели в небе другие звезды. Здесь люди старели и умирали, здесь все менялось так скоротечно.
Портал не закроется, но после полуночи ей не имеет смысла его проходить – изменения в памяти станут необратимыми. Если все-таки пройти, будет коллапс. И Дрейк пояснил, что до этого лучше не доводить.
Он не будет.
Парень в футболке и шортах гулял с собакой; шумел за спиной большой парк; стемнело.
Дэлл удивлялся собственному спокойствию. Ведь он умирал для той жизни, он прощался. С Дрейком, которого по своему любил, с друзьями, с родным домом.
Потому что он остается.
Если портал не пройдет Меган, то и ему незачем.
Пять минут двенадцатого. Семь. Девять…
Дверь подъезда в движение, словно замурованная, не приходила. Шелест крон; чей-то пьяный смех. Воскресный вечер, уже почти ночь.
Конечно, он мог бы вернуться – она его забудет. Вот только он не забудет ее. И уже никогда не найдет ей замену, будет переходить с Уровня на Уровень с одним лишь желанием – чтобы все они закончились. Чтобы он смог вернуться сюда, в место, где она. В чем смысл?
Он просто останется.
Да, непривычно, но он освоится. Нет работы, но есть паспорт – работа найдется. Денег мало – заработает. Друзья? Их не заменишь, но однажды, возможно, появятся новые. Дрейк… Дрейк поймет.
Пятнадцать минут двенадцатого. Все гуще ночь, все яснее на душе. Проще, спокойнее.
Они с Меган построят здесь новую жизнь, другую. Лучше или хуже – кому знать наперед? Просто будут стареть вместе, проходить этот путь рука в руке, как сегодня. Никто не знал, что так повернется, однако… может, все не совсем плохо?
Двадцать две минуты.
Черная машина, которую он арендовал в конторе, стояла рядом с бордюром. Он даже не знал ее марку, только помнил, как напирал с утра на менеджера в конторе, чтобы тот пошевеливался, потому что предстояла «погоня». Ключи в кармане. Завтра он их сдаст.
Двадцать пять минут.
Они купят дом. Он заработает на него. Люди с его знаниями в любом мире на вес золота. Мег сама выберет, в каком районе…
Двадцать семь минут.
Когда дверь подъезда пришла в движение, он настолько сосредоточился на продумывании дальнейшей жизни, что на автомате предположил, что очередной хозяин вышел, чтобы прогулять пса или покурить.
Но из подъезда, нервная и чуть-чуть безумная, выбежала Меган. В тапочках.
– Я хочу увидеть!
Дэлл поначалу уклонялся – Дрейк говорил «нельзя». Слишком резкое вмешательство в память, поэтому никаких вещей «отсюда».
А потом подумал: «Какого черта? На часах тридцать три минуты, пусть смотрит».
Она будто чувствовала, что должна. Размотала тряпку на его запястье быстро, даже резковато, как делала сейчас все.
И выдохнула, когда обнаружила на его руке плетеный браслет-переводчик. Он бы без него обойтись не смог.
– Я уже… видела… такой.
– Да, видела.
К чему теперь скрывать? Она уже приняла решение. Он тоже.
– Скажи мне, – спросила на выдохе, – куда ты хочешь, чтобы мы поехали?
– Домой.
Дэлл смотрел в сторону. Он больше не волновался – все будет, как будет.
– У нас там есть дом?
– Да.
– Наш?
– Наш.
«Где мы с тобой, – говорили его глаза. – Ты и я».
– «Счастливая» комната… тоже там?
– Да.
– Поехали…
– Что?
Она держалась за виски, будто они ныли. Боролась с собой, с собственным безумством.
– Поехали! Только ничего не говори, хорошо? Ничего!
Тридцать пять минут. Выходная точка ближе входной – сразу за чертой города. Они могут успеть, если он нажмет на газ.
Вот и проснулся в нем солдат. Спокойный, но быстрый и жесткий.
– Садись.
Кликнула сигнализация; мигнули фары.
«Эту машину найдут позже. С ними она не пройдет…»
Хлопнули дверцы; Меган выглядела испуганной, но очень-очень решительной. Сидела со сжатыми губами и намертво переплетенными пальцами. Только она – эта девчонка – могла решиться идти на Урмаэ в одиночку. Только она не пожалела бы жизни, чтобы спасти его.
– Пристегнись, – скомандовал Дэлл жестко.
Еще никогда он не ощущал свою любовь так полно, так ясно, как в этот неуместный момент.
Меган
Они уже когда-то неслись вдвоем сквозь темноту. Отблески фонарей на приборной панели; пока кружили в городе, их авто бесконечно визжало шинами на поворотах. А теперь по прямой, как когда-то давно, в другой жизни.
Только машина была иной, дороже, быстрее.
Она знала эти руки на руле и этот спокойный взгляд. Знала человека, с которым ехала.
– А мама?…
Обещала себе не думать, но не могла.
– Не переживай, ты вернешься обратно в тот же самый момент. Как два дня назад.
Меган вдруг поняла, о чем он.
«Она вывалилась тогда сюда. И однажды сделает это снова».
– Значит, можно не волноваться?
– Можно. Потому что не о чем.
Скорость машины под сто шестьдесят, а ей спокойно. Для нее не дрожит салон и не ревет натужно движок. Совсем скоро она вспомнит что-то важное, что давно искала…
Она закричала, когда поняла, что, свернув на прилегающую трассу, они несутся прямо на препятствие. На марево, на кусок дрожащей реальности.
– Отстегни ремень, – новая команда.
– Отстегнуть?
– Да!
Он щелкнул пряжкой тоже.
Касание капотом черной лавы, мягкая волна, как удар под дых. Какое-то время они летели, кувыркались, словно в замедленной съемке. Уже без машины – машина проехала еще совсем немного и затормозила. Осталась в другом мире.
* * *
Нордейл.
Ночь. Холм. А с него вид на мерцающий огнями далекий город.
Две Меган, две памяти сошлись воедино. Плотину прорвало, все наложилось одно на другое – теперь она помнила все. Все временные отрезки, которые прожила; на часах без одной минуты полночь. Часах из Степлтона.
Дэлл лежал рядом; из Портала они вылетели резко – он прокатился по траве, ударился о камень, висок в крови.
– Дэлл! Дэлл!
Она бросилась к нему, задыхаясь.
– Живой?
Он был живым. Открыл глаза, когда почувствовал ее руки.
– Боже, ты пришел за мной… Туда. Ты ведь так рисковал, – она не знала этого наверняка, но чувствовала.
– Ты рисковала… больше, – произнесли в ответ тихо, хрипло.
– Дурачок… – Меган качала его голову на руках, как недавно маленькую сестру. – А что, если бы я не согласилась? Если бы не признала тебя?
«Он ушел бы без нее? Она бы забыла?»
В светлых глазах отражались созвездия Мира Уровней. Знакомые, далекие и отсюда почти нереальные, как лампочки.
– Я бы остался с тобой.
– Что?
– Я бы остался с тобой. Там.
– Ты бы…
– Да.
Взгляд с далеких звезд переполз на ее лицо.
– Я бы остался с тобой, где угодно. В любом из миров.
Она прижала его к себе так тесно, как могла. Закрыла глаза и принялась качаться из стороны в сторону. Пустая, тихая, совершенно счастливая.
Верно. Не важно, в каком из миров. Главное – вдвоем.
(Imagine Dragons – Next To Me)
Нордейл.
Мак и Лайза.
Они лежали в постели тихо, обнявшись. Никаких проблесков страсти или зацикленности друг на друге, как случалось ранее, – все губила сгустившаяся до предела атмосфера уныния. Слишком много тревоги в воздухе, слишком туга петля беспокойства. Даже Новый год, который наступил два дня назад, впервые никто не праздновал – лишь позвонили друг другу, поздравили. Антонио вовсе впал в депрессию.
Ни с кем не говорил Дрейк. Не прятался – просто пропал с радаров.
В тот момент, когда Мак вздрогнул, Лайза как раз гладила его по плечу, слушала ровное биение сердца, рассеянно думала о чем-то смутном и, кажется, не очень приятном.
– Что?
– Он… – хриплый взволнованный шепот. – Они… вернулись!
– Кто?
– Дэлл…
– И Меган?!
– Да.
Лицо Чейзера вдруг осветила широкая улыбка, не появлявшаяся в последние дни. И Лайза неожиданно вспомнила, какой он – Мак-Чертов-Аллертон – привлекательный и сексапильный мужчина, когда улыбается. Она знала, что он отслеживал следы Одриардов постоянно, даже запустил некий автоматический процесс, работающий на фоне двадцать четыре часа в сутки.
– Где они? Где? Едем!
Они сорвались с кровати одновременно.
– Холм Райота.
– Точно, туда выходит множество Порталов…
Одевались в первое, что попадалось под руку.
– Посмотри, как они движутся? – просила Лайза. – Медленно, быстро? Они на машине? Дрейк там?
– Дрейка нет, не движутся. Похоже, без машины… Только появились.
– Здорово, мы будем первыми…
Когда его прекрасная половина в холле принялась вытаскивать из шкафа запасную зимнюю одежду – мужскую и женскую, – а также обувь, Мак нахмурился.
– Это зачем?
– Затем… Может, они вывалились оттуда, где лето? Забыл, как это бывает?
В ответ восхищенно чертыхнулись.
– Умница!
По пути в гараж Мак скомандовал.
– Звони всем! Скажи, что мы везем их домой…
И началось: «Алло, Элли? Передай Рену – Одриарды вернулись. Да, вдвоем! Алло, Шерин? Ани-Ра? Тайра?…»
– Тами позвони! И Белинде!
– Точно…
* * *
Получасом позже у дома Одриардов было не протолкнуться. Машины, люди, люди, машины… Праздновали прямо тут же. Выдыхали с облегчением, обнимались, смеялись, наполнялись первой за этот год радостью – смутные времена рассеивались.
Дэлл в куртке Мака, Меган в длинном пуховике Лайзы поверх блузки и юбки, в расстегнутых сапогах на босу ногу, в съезжающей на глаза меховой шапке.
– Дура, – шептала ей на ухо Белинда, прижимая к себе так, что трещали кости. – Ты – дура! Еще раз посмеешь… так… я сама тебя придушу, поняла?
А Меган вытирала счастливые слезы о чужую куртку. И обнимала в ответ так, как обнимают не просто друга, но уже давно родного человека.
Матерился рядом Бойд:
– Эй, «потеряшка», ты знаешь, что Лин уже трое суток ничего не жрет? И не тренируется? Ни еды, ни воды ей в рот не засунешь…
Он волновался за нее – Меган улыбалась сквозь слезы. Висла поверх них Тами. Обнимала, трепала их спины молча – они давно научились слышать друг друга без слов. Чувствовала, что теперь, наконец, сможет разобрать рюкзак, который принесла с Урмаэ. Сможет к нему приблизиться. А до этого не могла. Только сейчас вспомнила, что там полно волшебных и удивительных вещей. И «письма» Рэю… Они сядут у зажженного камина, и она все расскажет. Теперь слова польются легко – история закончилась хорошо. А ведь думали, что проиграли, едва не поверили в это.
«Но нет, они все-таки были в Кубе…»
Смеялся Дэлл. Легко, беззаботно – он стал другим.
Присмотрелся к нему Халк, повернулся к Шерин, кивнул – мол, все хорошо. Спокойно улыбалась, обнимая локоть Стива, Тайра.
– Завтра! – орал на всю улицу Дэйн. – Завтра праздник, господа хорошие! Всем быть. Пить и жрать будем, как свиньи. Ди никто не позвал? Пусть она припасет для Антонио антидепрессивных таблеток, ему завтра готовить!
* * *
Белинда
Домой вернулись часом позже, и Бойд сразу же, едва разделся, отправился на кухню.
– Что приготовлю сейчас, то и будешь есть, поняла? Даже если кашу из шпаклевки без сахара… Воды попей.
Лин пила воду, и та вытекала слезами облегчения из глаз. Когда она плакала в последний раз? Кажется, в последний раз еще до монастыря – другие моменты стерлись из памяти. Да и чувствовала она себя той же самой неумелой, но легкой дурочкой, какой была когда-то. Очень давно. Оказывается, она скучала по этому ощущению.
На кухне кипела работа. Уоррен, судя по звукам, жарил яичницу – шкворчало масло, пахло жареной колбасой. Все последние дни он ходил вокруг Белинды хмурый, не знающий, как помочь. Сам «терял» людей в Лесу, знал, что в такие моменты верных слов не найти, молча обнимал, гладил. И болел душой, потому что его половина истлевала на глазах, как свечка.
– Все съешь, поняла? – орал через коридор. – За меня, за себя, за Дэлла и Меган по ложечке. Чтобы ничего на тарелке не осталось!
Теперь он резал зеленый лук.
Белинда улыбалась. И с облегчением поняла, что сейчас она может закончить то, что давным-давно лежит незаконченным.
Двинулась в шкафу, куда сложила завернутый в старую тряпку бубен.
На телефоне она просто нажала решетку, поднесла молчащую трубку к уху. Чтобы через несколько секунд услышать.
– Мы вас слушаем.
– Это… я.
Знала – ее узнают.
– Чем мы можем Вам помочь?
Они – ничем. Просто вежливый вопрос, чтобы закрыть паузу.
– Бубен. Извините, что так долго.
– Мы терпеливые, все в порядке.
Кажется, Информатор на том конце улыбался. Тоже радовался тому, что все закончилось хорошо? Может, даже знал все заранее?
– Как мне вам его передать?
Раньше она не могла. Отдавать мзду за поход, в котором они потеряли человека, казалось ей верхом кощунства и издевательства над памятью. Но сегодня все обрело завершенную логическую форму. Верную, что самое важное.
– Просто оставьте его на балконе.
– На любом?
– Да, любом.
– Хорошо.
На том конце отключились первыми – тишина стала иной, совсем глухой.
Белинда отложила трубку на тумбу, осторожно развернула «иехванну», отодвинула штору и толкнула дверь, ведущую из комнаты наружу. Влетел внутрь клуб морозного воздуха.
В коридоре послышались шаги:
– Ты чего тут делаешь? – Уоррен в фартуке. – Проветриваешь? Кушать подано. Идем?
– Идем.
Они шли, обнявшись.
– За себя, за меня по ложечке, поняла?
– Да, чтобы на тарелке ничего не осталось, я помню.
И ощутила, что сейчас съела бы слона.
* * *
Бернарда и Дрейк
– Они когда-нибудь доведут меня до седых волос… Скажи, ты будешь любить меня седого?
Темная спальня, Дрейк в одних штанах сидел на кровати. Дина массировала ему плечи и улыбалась. Он чувствовал ее улыбку – теплую, мягкую. Она молчала, потому что прекрасно знала: ее странный и не всегда понятный возлюбленный никогда не будет седым хотя бы потому, что в любой момент времени способен выбрать себе любую внешность.
– Нет, ты понимаешь, что это самая сложная часть моей работы? – пыхтел Дрейк, как еж. – Позволить им быть дураками! И проходить такие дороги до конца. Скажи я им, что это был их собственный запрос наверх, думаешь, поверят? Конечно, нет. Потому что люди делают запросы неосознанно.
– И каким был их запрос на этот раз?
«…чтобы обоим чуть не кувыркнуться…»
Даже тишина в спальне ворчала. Однако Дрейк был нисколько не прочь побыть человеком, когда дело касалось массажа.
– Они оба желали стать цельными. И еще выбрать друг друга осознанно.
– Разве в прошлый раз…
– В прошлый раз, как им казалось, за них выбрали обстоятельства. Понимаешь, если люди желают в чем-то убедиться, точнее, убедить себя в желаемом ощущении, например «теперь я точно уверен, что люблю его/ее», Вселенная отправит им ситуацию, которая поможет.
– Мда, непросто она им помогла.
А некоторые не желают «просто». Просто – это когда ты просто выбираешь счастье. Но почему-то все постоянно забывают, что его можно «выбрать». Без внешних условий. Так я не понял…
– Что?
На самом деле он успокоился – она знала. И все это время переживал за Дэлла и Меган, как переживал бы родной отец.
– …ты будешь любить меня седого?
* * *
Меган и Дэлл
Их дом. Он существовал.
Кровать, на которой они лежали; переплетенные пальцы, дыхание в унисон. И полное отсутствие слов. Оказывается, когда любишь и знаешь, что любим, слова не нужны. О чувствах, испытываемых в различные моменты времени, они поговорят позже.
Он расскажет о фотографиях, о том, что когда-то вел себя, как дурак, и о том, что осознал позже. Она – свою историю на Урмаэ, и они будут переживать друг за друга, но уже зная, что все хорошо. Будут смеяться вместе над тем, как Дэлл арендовал в Степлтоне машину, как ел самую ужасную отбивную на ужин, как шнырял под забором тетушки Ребекки…
Они вместе развесят гирлянды, которые она купила до «похода», откроют бутылку лучшего вина, зажгут свечи. И это будет самый лучший ужин вдвоем, который только можно представить. А пока тишина, тепло тел, бесконечная близость душ.
Правда, длилась она недолго.
– Эй, ты куда?
Но Меган уже соскочила с постели, хитро улыбнулась и с выражением глаз «я-точно-знаю-цель» выскользнула из спальни. Погремела в чулане, вернулась с пыльным старинным фотоаппаратом, которым они давно не пользовались. Тем, который делает мгновенные фото, проявляет и печатает их.
– Это зачем?
– Хочу фото!
– Сейчас? Этим?
– Да, этим. И сейчас.
Она поставила его на стол, включила, настроила таймер.
– Давай, иди сюда!
Он обнял ее руками, любовью и сердцем. Счастливые улыбки, счастливые глаза.
Фото вышло отстойным – темным, зернистым, но лица различались хорошо.
Меган неслась наверх в полном восторге.
– Эй, подожди меня…
Дэлл бежал за ней в одних домашних шортах. Когда добежал, Мег уже отыскала скотч, оторвала кусочек и прилепила квадратную карточку с белой рамкой прямо по центру.
– Здорово?
– Супер!
– Правда? Мне очень нравится. Знаю, что качество не очень, но кого это заботит, если момент счастливый?
– Правда… – повторил Дэлл и притянул к себе рыжую девчонку.
– Что?
– Что ты – супер.